о  с земли  русской
прогнать.
     -- Я? -- Егоша удивился. Какое ему было дело до  новгородского князя? А
если и было когда-то, то разве его слова или дела что-нибудь значили? Он был
всего  лишь маленькой болотной козявкой перед княжьим  могуществом -- кто бы
стал его слушать?
     Ратмир приподнял голову, ухмыльнулся:
     -- А кто Ярополку на брата поклеп навел? -- И передразнил: -- "Грамотка
была, убить тебя  хотели, казни бабу-изменницу", -- что, не твои  слова? Сам
же рассказывал.
     Егоша и  впрямь  рассказывал  о  своей  жизни,  но  не Ратмиру -- Рале.
Проболталась девка. Он вздохнул, признался:
     -- Мои...
     -- Вот и все. --  Ратмир вновь улегся. -- Иногда одним словом можно всю
жизнь перевернуть. Ярополк собрался идти  на брата, а тот  струсил и сбежал.
Правильно сделал -- маловато у него было силенок с братцем воевать.
     Теперь  Егоша начинал понимать. Так вот зачем он был нужен  Волхву, вот
зачем тот притворялся его другом! Егошиными  руками  избавлял своего бога от
грозного  соперника.  А  он-то, болотный  дуралей, и не  помышлял ни о  чем!
Значит,  если  вернуть  Владимира...  Только  как?  Наверное,  лучше  сперва
погадать, хоть на воловьей шкуре, где искать его, а уж потом ворожить...
     -- Эй, Волчий Пастырь! -- Сверху свесилась чья-то взлохмаченная голова.
-- За тобой из Киева приехали!
     Глядя вверх,  Егоша молчал, думал о Волхве: почему  Волхв пытался убить
его? Боялся его знаний или его мести?
     Перед  Егошиным лицом, гулко стукнувшись о стену,  свесилась веревочная
лестница. По  ней, торопливо перебирая ногами, полезли вниз двое вооруженных
мужиков. Продолжая насмешливо улыбаться, оставшийся наверху страж наложил на
тетиву большого лука стрелу и  навел  ее  жало на грудь вскочившего Ратмира,
Оборотень зло заворчал.
     -- Погоди! -- одернул  его Егоша. -- Ты уже побывал наверху, дай теперь
мне поглядеть, через какие ножи меня прыгать заставят.
     Подавив улыбку,  Ратмир сел,  склонил на колени  голову. Спустившиеся в
поруб  мужики оказались чуть ли не  вдвое  выше и крепче  Егоши.  В  тесноте
поруба  они  толкались локтями  и  переругивались,  обматывая  тело пленника
крепкой,  скрученной из скотьих жил веревкой. Егоша не сопротивлялся, стоял,
будто корова на торгу, позволяя  мужикам суетиться вокруг, укрепляя петли на
его пояснице и бедрах.
     -- Уф! --  затянув  последний узел, облегченно вздохнул один  и вскинул
лицо к лучнику: -- Тяните!
     Тот передал  его  слова  еще  кому-то,  веревка натянулась,  дернулась,
отрывая  Егошины ноги  от пола. Покачиваясь,  он поплыл вверх.  Чуя близость
воли, спутанная волхвской петлей Белая отчаянно билась внутри него. Вспомнив
слова   Ратмира  --  "она  --  это  ты",  --  Егоша  вздохнул  и  постарался
успокоиться. Белая стихла.
     Лучи  солнца ударили его  по глазам.  Сильные  руки  подхватили его под
мышки,  вытянули  из  поруба  и  поставили  на  ноги.  Сливаясь  в  сплошное
разноцветное  пятно, яркие краски уходящего  лета  завертелись перед Егошей.
Испуганные лица  людей  чередой пронеслись мимо.  Чей-то  вопль достиг ушей,
заставил выпрямиться.
     -- Нежить проклятый! Одной смерти для тебя мало будет!
     Он обернулся. Испугавшись его ледяного взгляда, выкрикнувшая злые слова
молодуха  поспешно  нырнула за спины  стоящих рядом  мужиков.  Егоша  обежал
глазами толпу. С дружным  испуганным вздохом она подалась  назад.  Не  найдя
Волхва, Егоша скосился на одного из стражей:
     -- Где Сирома?
     --  Сирома? -- трясущимися  губами  переспросил  тот  --  светловолосый
крепкий  парень с  веснушчатым носом. На его длинных ногах болтались широкие
порты,  а  плечи обтягивала тесноватая холщовая рубаха. Только  торчащая над
плечом рукоять меча выдавала в парне ратника. "Не  из  княжьих, -- оглядывая
его, решил Егоша. -- Видать, местный  дружинник. Оно и к лучшему. Княжий без
указки  старшего и  говорить бы  со  мной не  стал, а  этот  с  перепугу все
выложит". Сузив глаза, он поправился:
     -- Где тот мужик, что меня поймал?
     В наступившей тишине ответ воя прозвучал слабо и жалобно.  Казалось, он
чуть ли не просил у Егоши прощения:
     -- Ушел он. Еще ночью ушел.
     Болотник усмехнулся. Волхв поступил верно -- здесь Егошу было не взять,
проще напасть по дороге в Киев. А еще  умней неприметно  проследить, чтоб по
пути не сбежал от княжьих посланцев.  Волхв знал не хуже Егоши -- Ярополк не
простит бывшего любимца...
     Повернувшись к дружиннику, болотник потребовал:
     -- Пить хочу!
     Толпа дружно ахнула, а потом, перебивая друг друга, люди заголосили:
     -- Гляди-ка наглый какой! Нежить проклятый!
     -- Ублюдок лесной! Пить он хочет! Пусть из Моренового корыта хлебает!
     -- Волчий выродок!
     Ободренный криками толпы, дружинник ткнул пленника:
     -- Пошли!
     Егоша двинулся вперед. Провожая его, толпа хлынула следом. Возле головы
болотника  просвистели  несколько  некрупных  камней --  зараженные  яростью
взрослых, мальчишки вымещали свою ненависть к Волчьему Пастырю.
     Возле большой нарядной избы все остановились. Егоша огляделся. Вдалеке,
за холмом, окруженная темной  зеленью  леса блестела серебристая лента реки.
Может быть, где-то там теперь бродила Стая...
     Дверь избы  распахнулась. Сияя  радостью,  на  крыльцо вышел  Потам.  В
почтительной издевке Егоша  склонил голову. Улыбка на  лице Потама  исчезла.
Следом за ним, не  торопясь, выступил  на крыльцо  посланец киевского князя.
Лапотники потянули с голов шапки, бабы с девками заохали. Нарочитый оказался
не стар, хорош и богат -- любой девке завидный жених.
     Не сводя  глаз с вышедшего, Егоша  сдержал довольную  улыбку. Удача  не
покинула его. Он выпрямился:
     -- Вот и довелось свидеться... Видать, и впрямь -- тесен мир!
     И в упор взирая в недоверчиво выпученные глаза нарочитого, громко и зло
расхохотался.

        ГЛАВА 25

     Выехав навстречу обозу, Потам  перехватил  Варяжкину ватагу  задолго до
Порешек.  По  дороге  нарочитый о многом  успел  с  ним  переговорить. Потам
дотошно  расспрашивал  Варяжко о  жизни в  Киеве, охотно рассказывал о своей
нелегкой  доле  и  только  на  вопрос нарочитого -- каков же  с виду  Волчий
Пастырь? -- отвечать отказался.
     -- Сам поглядишь,  -- сказал уклончиво, -- поверь --  его увидев, ты  и
полслова вымолвить не сумеешь!
     Тогда  Варяжко   лишь  усмехнулся  про  себя,  но  теперь,  глазея   на
воскресшего  из мертвых болотника, он и впрямь утратил  дар речи.  Нарочитый
хорошо  помнил свой  застрявший в груди Выродка  нож  и  плотоядное чмокание
трясины,  навек скрывшей тело несчастного  болотника. А теперь Выродок стоял
перед  ним живой и  невредимый и,  хохоча во  все  горло,  скаля белые зубы,
прожигал насквозь зелеными смутными глазами.
     -- Чур... -- шевельнул губами нарочитый.  Этот  смеющийся парень не мог
быть болотником! Тот давно  умер! А может, рассказы о нежитях --  не ложь, и
этот, как две капли воды похожий на Выродка  нежить пришел  за его виноватой
душой?
     Схватившись  за  висящий  на  шее оберег,  Варяжко  попятился  и  часто
заморгал, надеясь избавиться от наваждения.
     -- Ты что, нарочитый, не  признал меня?  -- по-прежнему скалясь, хрипло
сказал Волчий Пастырь.
     Варяжко сглотнул, выдавил:
     -- Кто ты?
     -- Короткая у  тебя  память, -- покачал головой нежить.  Варяжко уже не
сомневался,  что  это  существо -- нежить. У  убитого им Выродка  голос  был
мягче, а глаза не пугали такой пустотой и бездушием.
     -- Что с тобой? -- шепнул Потам на ухо нарочитому и подсказал: -- Это ж
Выродок!
     Его горячее  дыхание  обожгло  шею  Варяжко, приводя его  в чувство.  С
трудом оторвавшись от нежитя, он обвел  глазами  двор. "Надо помнить, кто я,
-- стучало в  его голове. -- Надо выдержать..." Снизу донесся звонкий голос.
Маленький мальчишка, лет  семи от  роду,  протиснувшись поближе  к  крыльцу,
удивленно шепнул:
     -- Волчий Пастырь нарочитого знает...
     -- Он  всех знает, он  же кромешник,  --  так же  шепотом  ответил  ему
мальчишка постарше.  Он походил на сына Малуши -- те же  рыжие вихры, тот же
веснушчатый вздернутый  нос. И должно  быть,  Волчий  Пастырь так же напугал
его, как когда-то Савела.
     Кромешник...  Припоминая,  Варяжко наморщил лоб. Кажется, так  называли
тех, кто обитал за кромкой мира, в сказочном краю духов и призраков. Варяжко
слышал  о  них  лишь  в  детстве, но  все,  что  он мог  припомнить,  только
подтверждало его нелепые предположения. Если хоть  на миг в них поверить, то
выходило, что умерший Настенин  брат вернулся в этот мир, чтобы расквитаться
со своими обидчиками...
     В голове у Варяжко зашумело, земля поплыла под ногами. Пошатнувшись, он
ухватился за перила.  Он не должен падать! Сотни глаз  следят за каждым  его
движением, и среди них те самые, зеленые, как то сожравшее Выродка болото...
     --  Что  с  тобой? --  теребил  его  кто-то.  Варяжко  с трудом узнал в
спрашивающем Потама. Что он говорил о Волчьем Пастыре? Ах да,  болтал, будто
добрый  человек опутал нежитя заговоренной петлей и  тот потерял силу...  Но
несмотря  на  бледность и  худобу,  стоящий  перед  нарочитым  живой мертвец
выглядел  как  победитель. Его глаза загадочно блестели,  на  губах  плавала
холодная улыбка. Тряхнув светлым чубом, он сказал:
     -- Долго ж ты дивишься! Иль забыл меня? Так могу  и напомнить. Особенно
памятна последняя наша встреча, когда ты...
     -- Замолчи! -- в ужасе выкрикнул Варяжко. Нежить поморщился:
     -- Что орешь? Я ж только напомнить хотел.
     -- Я помню, -- через силу выдавил Варяжко.
     -- Вот и ладно, -- вздохнул Волчий Пастырь. -- Значит, будет нам  о чем
потолковать. Былое помянем, о делах нынешних поговорим.
     Ошарашенные  лапотники переминались  вокруг него,  перешептывались,  не
понимая, что общего у Волчьего Пастыря с княжьим слугой. Зато нежить понимал
отлично.  Шагнул  вперед и,  не обращая  внимания на вздыбившиеся  перед ним
копья стражей, качнул головой в сторону избы:
     -- В дом пойдем или здесь разговаривать будем?
     На его макушке запеклась  кровь,  а  чуть выше скулы  по  бледной  коже
тянулась длинная ссадина. Он был пленником, но не сдавался. Краснея от стыда
и досады, Варяжко кивнул:
     -- В дом. -- И махнул стражам: -- Пустите его.
     Парни опустили оружие, отступили от  нежитя. Довольно оскалившись,  тот
пошевелил связанными за спиной руками  и принялся неторопливо подниматься на
крыльцо.  Толпа  стихла,  сопровождая  каждый его  шаг  дружными,  короткими
вскриками.
     -- Берегись его, нарочитый! -- громко выкрикнул кто-то.
     Варяжко  посторонился, пропуская  в  избу  Волчьего Пастыря,  и  шагнул
следом. Потам увязался было за ним, но нарочитый придержал его:
     -- Здесь обожди.
     И, не объясняя, захлопнул дверь перед лицом старинного друга. Упершийся
ладонями  в теплое, согретое  солнцем дерево Потам прильнул лбом  к  дверям.
Что-то  было  не  так, но  что?  Что  случилось  меж  этими двумя  после его
поспешного бегства из Киева? О чем они могли толковать?
     Застонав,  он  осел на крыльцо.  Из толпы выступили  наиболее  отважные
мужики, присели рядом.
     --  Может,  войти?  --  робко  предложил, один  из  них. Потам  покачал
головой:
     -- Не надо. Нарочитый сам с нежитем разберется...
     А  Варяжко  не то что с нежитем -- с собой  разобраться не мог! Шел  за
своим  пленником как гость  за хозяином, терялся в  догадках. Зато  болотник
чувствовал себя словно дома.  Если бы не  веревки на  руках,  никто бы и  не
догадался, что он пленник. С порога обежав глазами  горницу,  он поморщился,
вздохнул:
     -- Вот люди -- добра скопили, а ума не нажили... -- И замолчал.
     Собравшись с духом, Варяжко прошел мимо него, уселся за стол. Под весом
нарочитого  лавка  тяжело  заскрипела. Словно  прислушиваясь  к  ее  жалобе,
болотник склонил голову к плечу, а затем решительно уселся напротив Варяжко.
     --  Ты ж меня  не боишься, как эти? -- Он  мотнул подбородком в сторону
двери и добавил: -- Мог бы и развязать по старой памяти.
     -- Может, лучше сразу отпустить? -- нашелся нарочитый.
     Глаза болотника потемнели:
     -- Вину чуешь?
     Стараясь совладать с бушующими внутри мыслями, Варяжко ответил:
     -- Не тебе о вине болтать! Судить  меня может только болотник, которого
я убил.
     В глазах нежитя промелькнуло недоумение:
     -- Болотник? А я кто же, по-твоему?
     -- Нежить. Мертвяк.
     -- И с  каких  это  пор  ты стал в нежитей  верить? --  Волчий  Пастырь
вытянул  под  столом длинные ноги, откинулся к стене. Из-за связанных  сзади
рук он сидел немного боком, и поэтому Варяжко казалось, что пленник  смотрит
куда-то мимо него. -- А что, коли не утоп я в том болоте -- выбрался? В  это
поверишь?
     -- Нет.
     -- Тогда слушай, --  скосился на  нарочитого  Пастырь.  -- Верь иль  не
верь, а  из трясины я  выкарабкался. Я  с  Болотной Старухой  с  малолетства
знаком, все ее шутки знаю как свои пальцы. Верно, и она меня признала -- вот
и  выпустила  на  сушу,  от  ран  подыхать. И умер бы я  вам  на радость, но
подобрали меня лесные братья.
     --  Кто? Кто? -- переспросил  Варяжко. Поневоле рассказ  пленника  стал
занимать его.
     -- Те,  кто подальше от людей живет, в лесу. Они меня выходили и к себе
взяли. А коли мне не веришь, спроси у моего побратима, что в порубе остался.
     Все еще сопротивляясь разумным речам пленника, Варяжко возразил:
     -- В порубе оборотень сидит. Что с ним разговаривать!
     --  Какой оборотень?  --  Брови пленника поползли вверх,  лоб прорезала
глубокая складка. --  Его уж чем только ни морили,  чтоб в волка обратить, а
он как был человеком, так и остался. Спроси у кого хочешь...
     Постепенно  Варяжко стал  успокаиваться.  Если  подумать, то объяснение
Выродка было разумно, разве не мог болотник выжить? Разве мало скрывалось по
лесам сбежавших от жестокости хозяев смердов и разве не  могли они втайне от
людей собраться в целое лесное печище?
     И только он расслабился, понимая, что нелепый бред про Волчьего Пастыря
и  оборотней всего лишь  выдумки напуганных волками  лапотников, как,  резко
подавшись вперед, болотник лег локтями на стол:
     -- А теперь, когда ты очухался, пора к делу переходить!
     Варяжко отшатнулся от  перекошенного  ненавистью лица пленника. Неужели
этот  озлобленный  на весь  свет человек --  Настенин брат? Губы  нарочитого
округлились, выпуская на волю единственное слово:
     -- Егоша...
     Болотник вздрогнул.  Скорбная  тень пробежала по  его  лицу,  утонула в
бездонных черных зрачках.
     -- О ком ты, нарочитый?
     Его  равнодушный голос не обманул  Варяжко. Что-то  шевельнулось в душе
нарочитого, и теперь перед ним оказался не просто пленник, а  Настенин брат.
Она-то  небось  его уже оплакала... А как  здорово было бы прямо из  Порешек
рвануть  в  Полоцк, отыскать  там Настену  и  показать  ей братца! Тогда она
простила бы Варяжко, обняла, прижалась, как когда-то давно...
     Нарочитый отогнал сладкие  мечты. Настена, верно, уже в Киеве, вместе с
Рогнедой. Пируют за княжьим столом и о  нем не  вспоминают.  Девичья  память
коротка... Он встал, зашагал по горнице. Коли он поспешит, то успеет застать
Настену  в  Киеве.  То-то она  удивится,  узнав,  что ее ненаглядный  братец
прозван в народе  Волчьим  Пастырем!  Небось тогда станет  меньше виноватить
Варяжко...
     -- Ты на пойманного зверя похож, -- напомнил о себе болотник.
     Нарочитый остановился перед ним, взглянул свысока:
     -- Сегодня же поедем в Киев! Егоша ухмыльнулся:
     --  Чего  ж ты  так  торопишься меня на тот свет спровадить?  Неужто не
боишься, что  я  все князю расскажу? И о том, как сплели  вы с Блудом за его
спиной  заговор и как меня,  верного его слугу, в  болоте  топили да  ножами
резали?  А еще приплету, что, по вашим замыслам, за мной его  очередь пришла
бы...
     -- Глупости! -- отмахнулся нарочитый. -- Ярополк тебе не поверит.
     --  Думаешь?!  --  Болотник  склонил  голову  к  плечу  и  вдруг резким
движением  рванул  зубами  срачицу.  Расползаясь,  ткань  затрещала.  Сквозь
прореху проглянул жуткий, потемневший от времени шрам. Варяжко закусил губу.
     -- У  меня  есть чем его  убедить, -- кивнул на  свою  обнаженную грудь
болотник. -- А вот чем тебе оправдаться?
     -- Мне оправданий не надо.  -- Варяжко отвел глаза в сторону  -- стыдно
было глядеть на след подлого ножа. -- Видоков много -- любой расскажет,  как
ты скотину воровал.
     -- Князь не глупее тебя. Думаешь, он в оборотней поверит? Не-е-ет... --
Болотник  хитро  прищурился. --  Я  свою вину отрицать не  стану.  Скажу  --
голоден был, а к людям идти боялся, -- он поймет. После того, что вы со мной
сотворили, мало кто к людям вернуться отважится...
     Варяжко чувствовал, как слова болотника  стискивают его, словно  створы
огромного капкана. Конечно,  убедить Ярополка  Выродок  не сумеет, а если  и
сумеет,  то все равно смерти не избежит. Что для князя его жизнь? Травинка в
руке: согнул пальцы -- и  нет ее. Ярополку  слухи о Волчьем Пастыре куда как
страшнее. И казнить он будет не болотника, а Волчьего Пастыря....
     Варяжко  покосился  на  парня.   Запрокинув  к   потолку  голову,   тот
хладнокровно  рассматривал  развешанные  по  стенам  пестрые  ковры.  Бедная
Настена...  Второй раз  ей  придется потерять брата... И как  угораздило  ее
родителей произвести на  свет  этакого  ублюдка? Всем он  жизнь портит, всем
дышать мешает. Сестра о нем все глаза выплакала, а он и не вспомнил о ней ни
разу!
     Варяжко хмыкнул и небрежно сказал:
     -- Настена, сестрица твоя, нынче в Киеве. С Рогнедой приехала...
     Он не успел закончить.  Болотник взвился с лавки, перемахнул через стол
-- Варяжко и меч вытянуть не успел, -- сшиб нарочитого наземь и придавил его
горло коленом. Зеленые всполохи вонзились в душу Варяжко.
     -- Что ты сказал?!
     --  Настена,  --  безуспешно пытаясь выбраться  из-под  тяжелой, словно
каменной, ноги болотника, прохрипел нарочитый, -- в Киеве.
     Он не боялся. Чуял,  как  давит  на  горло  Егошина нога, но не боялся.
Может, болотник прыгнул так быстро, что  он и напугаться не  успел, а может,
где-то глубоко внутри ведал -- Выродок не убьет его.
     Тот,  и  верно, поднялся.  Кряхтя,  Варяжко сел, потер  горло.  Сила  и
ловкость болотного парня ошеломили его.
     "Из-за этакой сноровки его нежитем и  прозвали",  --  подумал,  а вслух
спросил:
     -- Ты почему меня не убил?
     --  А зачем? -- пустым голосом ответил болотник.  Он уже  успокоился, и
только жилка  на шее  все еще нервно подергивалась. -- На  дворе полно твоих
людей, а у  меня руки скручены.  Что толку  тебя убивать, коли  сам уйти  не
сумею?
     -- Хотя бы в отместку за прошлые обиды, -- предположил нарочитый.
     Болотник вскинул на него равнодушные глаза:
     -- А чего мне мстить? Дело давнее, да и зачинщиком не ты был.
     -- Откуда знаешь?
     -- Догадался. -- Пленник сел на  лавку,  задумался. Запоздалая слабость
накатила на  Варяжко, подкосила  его  ноги.  Брякнув  о пол мечом, он тяжело
плюхнулся  рядом  с  Выродком, заскользил взглядом  по  стенам.  На  висящем
напротив вышитом полотенце  сражались два витязя: один -- светлый,  с яркими
голубыми глазами, а другой -- чернявый,  с пронзительно злым взглядом. Из-за
чего они бились, что не поделили?
     -- Слушай, нарочитый, давай  на уговор пойдем,  -- неожиданно предложил
болотник.
     Варяжко  остолбенел. О чем он? Весь Киев знал о лживом нутре болотника,
и рядиться с ним стал бы лишь выживший из ума!
     --  Я  не  солгу,  душой клянусь! --  заметив  его  удивление,  выдавил
болотник.
     Варяжко  еще  никогда  не  слышал  у  него такого  голоса.  А что, если
поверить?  Может, тогда Выродок  поймет, что ему  тоже могут верить?  Может,
изменится хотя бы перед смертью и с очищенной душой, без злобы на  сородичей
войдет в светлый ирий?
     --  Сперва  скажи, о чем уговор будет,  а потом уж решим, срядимся  иль
нет, -- угрюмо вымолвил Варяжко.
     Болотник посветлел:
     -- Я поеду с тобой в Киев, молчать там буду как рыба -- ни о тебе, ни о
подлости Блудовой ни слова не вымолвлю, а главное -- не сбегу по дороге.
     -- Ты  и так не сбежишь,  -- самоуверенно заявил Варяжко. Его  руки еще
дрожали, содранная коленом  Выродка  кожа  на шее  саднила,  но он не  желал
выказывать слабости или боязни. Правда, теперь не выпускал из ладони рукоять
верного меча.
     --  Ты не так умен, как я  думал.  -- Егоша  покачал головой. -- Лесные
братья меня в беде не  оставят -- ночью налетят на твой обоз, отобьют  меня.
Они хоробры опытные, чай, ты о них уже наслышан.
     Варяжко потер горло. Если лесные люди научили болотника так драться, то
связываться с ними, да еще в их родных лесах, было опасно.
     -- Хорошо, -- согласился он, -- а что ты взамен желаешь?
     --  Пустяк.  -- Болотник  пренебрежительно  повел  плечом.  --  Отпусти
человека, что со мной в поруб угодил.
     -- Да ты что?!
     Голос болотника стал мягким, убеждающим:
     -- Он "лесным" передаст, что я сам  согласился в Киев  ехать, по доброй
воле и выручать меня не надо.
     Варяжко  задумался.  Болотник  просил  слишком  многого.  Шутка  ли  --
отпустить пленника! Еще неизвестно, в чем тот повинен. Потам сказывал, будто
дрался  он, словно  одержимый, но для Варяжко  в  схватке не  было  правых и
виноватых  --  там  каждый  борется  за  свою жизнь  как умеет.  А  болотник
рассуждал умно: коли придет к лесным ватажникам свой человек  и расскажет им
о решении Выродка --  они отступятся от обоза. Тогда Варяжко  сбережет жизни
многих. Стоило ли из-за одного лесного смерда отдавать Морене верных княжьих
кметей? И Ярополк велел ему доставить в Киев лишь Волчьего Пастыря, о других
речь не шла.
     Варяжко стиснул пальцы. Пристальный взгляд болотника торопил его, мешал
думать.
     -- Лады! -- сказал наконец. -- Решено. Погляжу, можно ли  на твое слово
полагаться.  Только  отпущу твоего побратима  за городищем и  ночью, чтоб не
узнал никто. Да перед тем как отпущу, хочу сам услышать, какой ты  ему наказ
дашь.
     Болотник хитро сверкнул глазами:
     -- Договорились!  -- И пригнулся,  подставляя Варяжко обнаженное плечо.
-- Стукни-ка меня  мечом  хоть плашмя, а то  ведь и догадаться могут, что мы
столковались.
     Опять  он был  прав!  Варяжко  потянул из ножен меч. Рассекающий  грудь
болотника шрам раздражал его напоминанием о старой вине. Не глядя он шлепнул
Выродка  мечом.  Тот покачнулся --  видать, удар  оказался слишком  сильным.
Варяжко  взглянул  на  него  и  обомлел.  Чуть выше  старого шрама  на груди
болотника вспучивался огромный кровоподтек.
     -- Я не... -- хотел было  оправдаться нарочитый и осекся, вспомнив, что
Выродок  даже  не вскрикнул. Никто  не  мог  молча перенести такую  боль! Он
поднял  глаза на лицо болотника.  Выродок  улыбался. По его прокушенной губе
сбегала  тонкая струйка крови. "Словно  не  живой", -- мелькнуло  в голове у
нарочитого.
     Болотник повел плечом, слизнул языком кровь с губы.
     --  Считай, что  твой меч  вместо печатки... Варяжко  кивнул. Он устал.
Очень устал. Ему вдруг захотелось оказаться подальше от Порешек и от старого
друга  Потама,  который  наверняка  станет  досаждать  ему  расспросами.  Не
терпелось  поскорей  избавиться от Выродка и, передав его в княжьи руки, все
забыть, будто  ничего и не  было. А Настена поймет. Послушает, что говорят о
ее брате, -- и все уразумеет.
     Варяжко отвернулся от болотника, распахнул двери:
     -- Эй, кмети! Тащите его обратно в поруб!
     В  горницу  заглянуло несколько  любопытствующих лиц. Среди  них Потам.
Глаза бывшего воина сразу отметили  порванную срачицу  Выродка, синяк на его
груди и  свежую  кровь на подбородке.  Остальные  тоже углядели  и  засопели
носами,  боясь  неосторожным замечанием обидеть  сурового  нарочитого.  Зато
толпа на дворе встретила избитого  Выродка торжествующими воплями. Оставшись
в горнице, Варяжко слышал грубые выкрики и злорадный смех. Он опустил лицо в
ладони, сцепил на лбу пальцы. Почему-то справедливая ярость этих людей стала
казаться  ему мелочной и противной. Он не знал почему, только чуял, как стыд
за них заливает щеки румянцем.
     --  Заткнитесь...  -- сдавливая руками голову,  попросил он  неизвестно
кого и чуть громче добавил: -- Прошу... Мы же люди...

        ГЛАВА 26

     Насвистывая, Сирома быстро  шел прочь от  Порешек. На душе у  него было
легко  --  он  выполнил  свое  дело и теперь мог безбоязненно предстать пред
взором мудрого Хозяина.  Ему  оставалось  только  проследить,  чтоб  Ярополк
казнил болотника, но в этом  Сироме сомневаться не приходилось. Князь умен и
не оставит в живых пресловутого  Волчьего Пастыря. Иначе потом ему самому от
слухов житья не будет. Как бы ни благоволил он к бывшему слуге, а своя шкура
дороже...
     Сирома  взглянул  на   небо.  В  преддверии  Русальной  недели,  дивясь
последним  теплым  дням, Хорс блуждал по небу во  всем своем  великолепии, и
даже его бледная сестрица  Луна ночами всплывала  на  небо,  словно  большая
серебристая рыбина.  Вспомнив  о ней,  Сирома  оборвал  свист,  ухмыльнулся.
Как-то там  Стая  без  Ратмира?  Небось  ночами воют, оплакивают  безвестную
смерть своего вожака. Кому они  теперь нужны? Полулюди, полузвери... Из  них
вышли бы недурные воины...
     Сирома остановился. И  как  он не подумал об этом раньше?! Ему вовсе не
помешали  бы стремительные,  ловкие и  исполнительные слуги. А Ратмир-то  уж
наверняка   научил  Стаю  послушанию...  С   их   помощью  Сирома  сумел  бы
окончательно растоптать мерзкого  болотника, так  растоптать, что даже после
его смерти люди плевались  бы, едва  услышав его имя. Велесу это придется по
нраву. Его раб -- вожак Стаи... Хорошо...
     Продолжая шагать, Сирома наморщил  лоб.  Покорить Стаю -- задачка не из
легких, но без Ратмира это уже проще. Вот только Нар...
     Сорвав  травинку,  Сирома  покусал  ее   влажный,  сочный  стебель.  Он
колебался между сомнением и решимостью. С Наром он сумеет справиться. Старик
уже не так умен и хитер, как раньше. Старость -- не радость, а Нар уже давно
отгулял  свой век как на  земле, так и на кромке. Держался  только благодаря
покровительству Ратмира. А нынче помочь ему будет некому...
     Решившись,  Сирома опустился на колени, расчертил на пыльной дороге два
больших круга. Он не боялся  случайных прохожих: даже если бы его  заметили,
вряд  ли  поняли, чем  он  занимается. Решили бы: "Обронил  что-то  бедолага
охотник, вот и ползает,  ищет потерю в дорожной пыли". Покопавшись в  мешке,
Сирома  выложил  в  середину одного  круга крупный, тяжелый боб, а  в  центр
другого -- целую  горстку  маленьких. Хотел  было  для обозначения Нара тоже
сыскать бобину  побольше, но потом  махнул  рукой. Это гадание  не требовало
точности -- оно лишь указывало направление и предвещало удачу или поражение.
     Отряхивая  с колен  дорожную пыль,  Сирома  поднялся  и  закрыл  глаза.
Медленно,  не  спеша он сделал несколько  шагов,  стараясь идти вдоль своего
круга.  Его  босые ноги старательно прощупывали  каждую  пядь  земли, но  на
лежащий в центре боб он еще не наткнулся. Это означало лишь одно --  "не жди
удачи  в задуманном". А ведь Сирома уже почти видел  себя раздающим указания
покорным, как рабы, оборотням. Решение судьбы было неправильным!
     Уже  теряя надежду,  он шагнул  еще и вдруг почуял под  стопой  крепкий
катышек бобины. Сдерживая  радость  и не  открывая глаз, он  осторожно повел
катышек в сторону другого круга. Нога свободно скользила по пыли, но, так  и
не дойдя до цели, сбилась. Бобина выскользнула  из-под ступни. Сирома открыл
глаза, склонился оглядывая  оставленный ею  след. Теперь она лежала уже не в
центре круга, а в конце длинной  глубокой  черты, ведущей чуть в сторону  от
кучки  маленьких  бобов.  Ее округлый бок покоился на опоясывающей  их черте
второго круга. Значит, Стая была неподалеку... Оставив бобы, Сирома проверил
направление  нарисованной  своей  стопой  черты.  Тянущаяся  по  ее  середке
оставшаяся  от твердой бобины  впадина  указывала на  полдень,  но  при этом
забирала  немного  в  сторону  Мойского озера. Сомнительной оставалась  лишь
Сиромина победа над Стаей, но ведь боб лежал на защитном поясе оборотней! Не
прервал его, но и не остановился перед ним...
     Вздохнув, жрец  осторожно  собрал  бобы,  сложил их в  мешок. Толковать
гадание можно было по-разному, но  он предпочел решить дело в свою пользу. В
конце концов, что  ему грозило  в случае неудачи? Ратмир  сидел в порубе,  а
больше никто в Стае не мог  совладать с силой жреца. "Не получится -- уйду",
-- сворачивая с дороги, решил Волхв.
     Отыскать  Стаю оказалось гораздо сложнее,  чем он предполагал. Опасаясь
преследования, старый Нар увел ее в глушь леса, и Сироме еще дважды пришлось
раскладывать  бобы, чтобы  понять, куда  запропали оборотни. На их следы  он
натолкнулся  лишь к  середине дня.  Следы были едва различимые -- висящий на
низкой  ветви  клочок седой волчьей  шерсти да нечеткий  отпечаток  лапы  на
влажном мху, но Сирома слишком хорошо знал лес и поэтому безошибочно отыскал
логовище  оборотней.  Прячась за еловыми ветвями, он еще  немного  подождал,
пока, суетясь и покрикивая, старый Нар собирал уцелевших  нежитей на поляне,
и лишь  потом не таясь вышел из-за деревьев. Заслышавшие его  шаги  оборотни
вскинулись и заворчали, косясь на Сирому злыми глазами. С той памятной ночи,
когда исчез их непобедимый вожак, прошло уже несколько дней, но воспоминание
об устроенной людьми западне было еще свежо. Успокаивая сородичей, Нар вышел
вперед, оградился от Сиромы посохом:
     -- Что тебе нужно?
     Остановившийся  жрец быстро пробежал  глазами по  устремленным  на него
лицам.  Стая  была  совсем  молода,  и никто,  кроме  Нара, не знал его. Это
облегчало задачу. Он усмехнулся:
     -- Ах, Нар, Нар! Сколько веков мы знаем друг друга? Неужели ты думаешь,
что я сунулся в ваше логово со злым умыслом?
     --  Умыслом?  --  Старый оборотень тоже  улыбнулся, но  оборонительного
посоха не опустил. -- Разве у тебя могут быть умыслы? Ты всего лишь покорный
пес Белеса, а пес не умеет думать, он только выполняет приказы.
     -- Может, и так, -- покорно согласился Сирома и, еще раз обведя глазами
поляну, удивленно спросил: -- А где же Ратмир?
     Лицо Нара вытянулось, посох в жилистых руках дрогнул:
     -- Его больше нет с нами. Он вернулся на кромку.
     --  Аи, аи, аи, -- притворно пожалел  Сирома. -- И как  же  это он Стаю
оставил?
     Пользуясь печалью, на миг отвлекшей старого оборотня, он начал медленно
приближаться  к Стае. Уразумев, что нежданный  гость  --  старинный знакомец
учителя,  нежити  перестали обращать на  него внимание, но  на всякий случай
Сирома горько пробормотал:
     -- Такие молоденькие... Бедные...
     Нар  встрепенулся.  Что-то  в  голосе  Сиромы  насторожило  его.  Волхв
лукавил,  он не  ведал  жалости! Нар  шагнул  навстречу  Сироме, наставил на
приближающегося жреца посох:
     -- Говори, что тебе надо, и уходи!
     -- Как грубо, -- разочарованно отозвался тот. Он и впрямь  расстроился.
Ведь оставалось сделать лишь  шаг, и Нар очутился бы  в его власти! Призвать
лесного мана Сироме не составляло труда, и, пока старик избавлялся бы от чар
уводны, Сирома  уже  завладел бы Стаей. А вожаку не посмел бы возразить даже
пришедший в себя Нар...
     -- Являешься незваным, -- внимательно следя за каждым движением волхва,
вымолвил Нар, -- а хочешь, чтоб тебя как дорогого гостя привечали...
     --  Конечно.  Сколь  веков  не  виделись!  -- ухмыльнулся  Сирома.  Его
дразнила близость победы. Неожиданная  догадка мелькнула в его голове. Будто
нехотя, он небрежно кивнул в сторону леса: -- Его-то вы иначе приветили...
     Ловушка была стара и наивна, но именно  поэтому Нар поверил.  Ожидая от
жреца более изысканных  подвохов,  он быстро обернулся в указанную сторону и
спросил:
     -- Кого?
     Сирома прыгнул, уже в воздухе произнося  заученные слова, и, очутившись
рядом  с остолбеневшим  Наром, повел руками,  словно  желая  обнять  его.  С
ладоней жреца  сорвалось зеленоватое свечение, тонкой пеленой окутало голову
оборотня. Выпущенный на волю ман принялся за дело.
     Тупо  глядя  перед  собой, Нар  двинулся  к лесу. Сирома  расхохотался.
Теперь ман далеко заведет обеспамятевшего  старика в самую глушь и отпустит,
лишь вдоволь наигравшись.
     Сирома  еще не  закончил  смеяться, когда  ему на спину рухнуло тяжелое
тело. Жрец извернулся  и,  сбросив с  себя  одного  из оборотней,  зашевелил
губами. Сила Белеса влилась в его члены, голос стал сильным и грозным.
     -- Как ты осмелился?!  --  выкрикнул он  опешившему  нежитю. Тот упрямо
поднялся  и  вновь изготовился к прыжку. Чуя неладное, остальные заскользили
вокруг легкими волчьими силуэтами. Сирома  пренебрежительно  скривился. Стая
оставалась  Стаей. Самый сильный напал на обидчика, а остальные только ждали
-- кто победит. Доказавший свое превосходство станет новым вожаком.
     "Прямо как  собаки", -- подумал волхв, отражая  второй прыжок оборотня.
Он нарочно не вытаскивал воткнутый за пояс нож. Стая  должна видеть, что бой
честен  и  никто  из поединщиков не  пользуется оружием.  Нарушивший правило
будет растерзан сворой возмущенных нежитей.
     Оборотень опять  прыгнул.  Простой человек не сумел  бы увернуться,  но
наделенный мощью бога жрец  ускользнул в  сторону  и,  перехватив  в воздухе
мохнатое  тело, ударил его о колено. Неприятный  хруст ломающегося  хребта и
визг  смертельно раненного  животного  слились  в один  пронзительный  звук.
Отбросив от себя подрагивающего в агонии нежитя, Сирома спросил:
     -- Кто еще?
     Стая молчала. Наконец один из оборотней подошел к умирающему собрату и,
вздернув вверх  острую морду, завыл, признавая  победу Сиромы. Его заунывную
песню подхватил еще один, и еще...
     Покорно ожидал, когда  оборотни выплачутся,  Сирома. Вожак должен  быть
терпелив, и он будет таким,  пока не поймет, что все  оборотни уже отслужили
свой  срок.  Тогда медленно, одного за другим, он  уничтожит этих полулюдей,
вспоминая каждый миг своего унизительного терпения...
     Сирома сладко потянулся.  Все же  он хорошо придумал -- захватить Стаю.
Отныне  в его руках могучая сила, а главное  -- эту силу  не надо жалеть, ее
можно тратить как угодно и когда угодно. Отныне для наказания виноватого ему
не придется творить сложных заклинаний и платить за услугу вызванного нежитя
своим  могуществом.  Он  просто  пошлет  Стаю,  и оборотни  вмиг  растерзают
обидчика. А если и сами полягут -- невелика беда. Все равно им долго по этой
земле не ходить. С тех пор как Блазень  покинул Сирому, жрец часто  мечтал о
таких слугах.
     Пока  он   раздумывал,  оборотни   закончили  свою  песню  и,  принимая
человеческий облик, по  одному принялись рассаживаться вокруг Сиромы. Вскоре
на  него  глядели уже сотни  преданных  глаз.  "А  все-таки  они  звери,  --
оглядывая свое воинство, подумал он, -- и,  как  все звери, покоряются тому,
кто сильнее. Однако умны, как люди, и, если что-то не так, могут взбеситься,
но с моей хитростью их умишкам не справиться".
     Сделав строгое лицо, он заговорил:
     -- Я прогнал Нара потому, что он не сберег прежнего вожака. Разве  Стае
нужен такой  слабый учитель?  Он  не научил вас, как  убежать от  людей, как
обхитрить  их,  как  расквитаться  за причиненные обиды. Вы,  словно  волки,
нападали лишь по ночам,  и только один из Стаи использовал свой человеческий
облик.
     -- Болотник? -- предположил кто-то. Сирома повернулся к говорящему:
     --  Верно,  болотник.  Со  временем  он  стал  бы  хорошим  вожаком или
учителем,  но  его больше нет, поэтому пришел  я. Я буду учить  и  оберегать
Стаю. Я стар и опытен, как Ратмир, и я мудрее и хитрее Нара.
     -- Да! Да! -- откликнулась Стая.
     -- Погодите.  --  Невысокий  коренастый  парень  поднялся  и,  призывая
сородичей к  молчанию, растопырил пальцы.  Падающие на лоб  темные волнистые
волосы скрывали его  глаза, но Сирома чуял,  как  его  прожигает пристальный
взор оборотня. "Нар  обучил их слышать  мысли, -- понял он. -- Ну что  же, я
всего лишь хочу быть вожаком!"
     -- Да, хочешь, -- согласился парень, -- но достоин ли? Ты сильнее Нара,
и это я видел, но мудрее ли? И что ты дашь Стае? Куда поведешь нас?  К новым
битвам или к мирной и сытой жизни?
     Ветерок  пробежал  по  ветвям  деревьев,  приоткрывая   багровый  шрам,
отбросил со  лба говорящего темные пряди. "Тертый,  --  мелькнуло в голове у
волхва. -- Дрался много, терял много", -- и, не задумываясь, ответил:
     -- Я  помогу вам  расквитаться  с людьми.  За каждую  каплю крови своих
собратьев вы отплатите им сполна.
     -- Тогда я согласен идти за тобой, -- удовлетворенно опустился на траву
оборотень.
     -- И я. И я. И я...
     Никто не отказался -- обиды были слишком свежи.
     -- Куда мы пойдем?
     Сирома задумался.  Он  торопился  в Киев. Болотника  привезут  туда,  и
хорошо было  бы  проверить,  как пройдет  суд,  а заодно,  на всякий случай,
пустить по городищу  слухи, будто даже в неволе Волчий Пастырь приманивает к
себе  несчастья.  Неплохо  было  бы  поспеть  в Киев на  день раньше  него и
натравить на городище Стаю. Самому, конечно, отсидеться где-нибудь  подальше
-- зачем лишний раз мозолить людям глаза, да еще в компании с нежитями?
     Он покачал головой:
     -- Пойдем к Киеву.
     --  К  Киеву? -- недоуменно спросил все тот же темноволосый.  -- Там не
наша земля.
     -- Помолчал бы ты, Саркел! -- одернули его, а Волхв веско добавил:
     -- Эта земля, коли подумать, вся не ваша! Зато там вас никто не знает и
не ждет. А месть я задумал такую, что никому не догадаться. Сам  Киев, оплот
людей русских, под нашей силой застонет!
     --  В Киеве  есть  княжья дружина. Это  не печищенские лапотники, -- не
унимался Саркел. -- Они нас вмиг перебьют!
     -- Если будем одной силой брать -- перебьют, -- покачал головой Сирома.
-- А коли с умом -- руки коротки!
     -- Как -- "с умом"?
     --  Ближе к  вечеру  появимся  в  Киеве не  все вместе,  а  поодиночке.
Оденемся как люди и приходить будем как люди. На Русальную неделю в городище
будет много пришлых -- никто нас  не приметит. Устроимся по разным избам и в
одну ночь перережем у хозяев  весь  скот. А  после обернемся  волками, в лес
утечем -- дружинники ахнуть не успеют.
     --  Умно... --  завистливо  шепнул кто-то. От  этого  шепота, будто  от
упавшего в воду камушка,  побежали,  расходясь по толпе, возгласы одобрения.
Только Саркел  еще  сомневался.  Сирома  разозлился. Что  мнил  о  себе этот
оборотень?! Что затевал? Где чуял подвох? И ведь не кидался  очертя голову в
драку, как тот, первый, не искал себе быстрой смерти, а напирал исподволь...
     -- О чем загрустил, Саркел? -- дружески спросил он у парня. Тот вскинул
темные глаза:
     -- Нас киевляне не трогали, чего  ж  мы их обижать будем? Нам не с ними
-- со здешними надо расквитаться.
     Ты  молод,  --  с притворной грустью вздохнул Сирома. -- Киев для  всех
людей --  будто  мать для сыновей. Ее  поругание всему  русскому люду станет
великой бедой. А виноватых искать -- людской удел. Ты же -- не человек.
     -- Может быть, -- как-то неуверенно сказал Саркел.
     -- Он хорошо  придумал. Обдерем  киевлян -- всем нашим  обидчикам разом
отплатим.  И задумка хороша... -- К Саркелу подошел другой оборотень, присел
рядом, заглядывая в удрученное лицо сородича. -- Попробуем, чего нам терять?
     Затаив дыхание, Сирома следил за Саркелом. Парень оказался слишком умен
и опасен.  При случае следовало избавиться  от  него, а пока оставалось лишь
надеяться на судьбу. Наконец, после долгих раздумий,  Саркел  кивнул. Сирома
облегченно перевел  дух.  Благость Велеса не покинула  его.  А разобраться с
оборотнем он еще успеет...
     Сдерживая ненависть, он ласково улыбнулся Саркелу:
     -- Вот и правильно. Завтра поведу вас в Киев на богатые земли.
     Он приятельски  опустил ладонь на плечо  оборотня. Тот дернулся, скинул
ее, рыкнул:
     -- Не смей меня трогать!
     --  Хорошо,  -- покладисто  отступил  жрец и  тут же поставил  парня на
место: -- А голоса на меня не повышай! Чай, я тебе не дружок!
     --  Это верно, --  огрызнулся Саркел и, развернувшись,  пошел прочь. За
ним длинной вереницей потянулись остальные. Сирома отыскал средь  них самого
неказистого, догнал его:
     -- Буду жить в твоем доме.
     Тот  покорно кивнул. Вожак имел право на жилье  любого из Стаи. Правда,
Ратмир всегда сам рыл себе землянку, но  нынешний вожак был иным. Все  чуяли
это. Он был очень могуч и очень зол, а внутри него сочился яд.  С ним нельзя
спорить...
     Щуплый  оборотень  свернулся  калачиком  у  входа в  свою бывшую  нору,
запрокинул лицо к  вечереющему небу.  Завтра  они отправятся  в Киев. Долгий
путь и новый вожак поведут их к другой жизни. Будет ли она лучше этой?
     Рваные полотнища  облаков  пробежали по  звездам,  пригасили их  нежный
свет. Глаза  оборотня  засвербило. "Нет, --  подумал  он.  -- Не  будет". И,
тоскуя  по прежним вольным лесным  денькам, жалобно  заскулил,  вздергивая к
небу костлявый подбородок.

        ГЛАВА 27

     Варяжко выполнил обещание и, едва отъехав  от Порешек, в первую же ночь
перерезал  стягивающие  руки  Ратмира  путы.  Уже  упрежденный  о   договоре
оборотень, пристально глядя на Егошу, еще мгновение помедлил возле телеги.
     -- Иди, -- улыбнулся тот. -- Я ведь и правда по своей воле еду.
     Ни слова не говоря,  Ратмир  скользнул в  кусты. В какой-то миг Варяжко
показалось, будто  в зарослях исчез не человек, а крупный косматый волк,  но
вышедшая луна осветила спящих у подвод дружинников, осенний  лес, связанного
Выродка, и наваждение пропало.
     Поутру Варяжко всех поднял  на поиски беглеца, но конечно же, его так и
не  нашли.  Ратники  бродили  возле  обоза,  делали  вид, будто  ищут  следы
пленника, но в лес заходить побаивались -- мало ли кто там поджидает? Скрепя
сердце  Варяжко устроил  взбучку  проспавшим  побег  сторожевым  и  приказал
трогаться  в путь.  Выродок  покачивался на первой телеге  и, поравнявшись с
нарочитым,  весело  ухмыльнулся  ему.  До этого за  время  пути он не сказал
Варяжко ни слова, и тот уже начал сомневаться в правильности своего решения,
но теперь не оставалось ничего  другого,  кроме  как полагаться на  обещание
болотника.
     Варяжко спешил  в Киев как умел, однако,  когда  приехал, ни княжны, ни
Настены в  городище  уже  не было. И  хоть Рогнеда  гостила в Киеве недолго,
Ярополк ходил довольный. Кмети  болтали,  будто полочанка стала его женой, и
по  этому случаю  все княжьи люди гуляли аж целых три  дня,  но  сам Ярополк
отмалчивался. Варяжко  не стал, подобно  Потаму,  испытывать его терпение  и
сразу поведал, кого лапотники нарекли  Волчьим  Пастырем.  Не веря,  Ярополк
замотал головой:
     -- Да ты что, браги опился? Какой из  Оноха тать? Он при моем дворе жил
-- ни разу в воровстве примечен не был...
     -- У меня видоки есть, князь, -- перебил его Варяжко.
     Ярополк встал, заходил  по горнице.  Длинный красный корзень развевался
за его спиной, будто крылья птицы Стратим.
     -- Не верю! -- признал наконец князь. -- Веди-ка его сюда.
     С  замиранием  сердца  Варяжко приказал  привести злодея.  Два  сильных
стражника впихнули  Егошу в  горницу и,  повинуясь  небрежному жесту княжьей
руки, быстро вышли. Болотник поднял голову, огляделся.
     -- Ты скот воровал? -- хрипло спросил у него Ярополк.
     -- Воровал, -- признался тот.
     Князь  подошел поближе,  всмотрелся  в  равнодушное,  покрытое  следами
старых побоев лицо пленника:
     -- Зачем?
     -- Есть хотел.
     Глаза Ярополка округлились:
     -- Тогда почему же ты от  меня на голодную жизнь сбежал? Ведь были тебе
тут во всем почет и уважение -- не всякому я доверяю сотником стать!
     Сердце  Варяжко  дрогнуло,  замерло.  Вот сейчас  откроет  Выродок рот,
расскажет о подлом замысле  Блуда и о том, как однажды в темном осеннем лесу
нарочитый воткнул в его грудь острый клинок. Но болотник молчал.
     Варяжко  не  верил своим  ушам! Не  имеющий  стыда  и  совести  Выродок
сдерживал обещание!
     -- Что молчишь? -- надавил на пленника Ярополк. -- Говори,  когда князь
спрашивает.
     Зеленые  глаза  болотника  скользнули  по его  лицу.  Выродок  хмыкнул,
отвернулся.
     -- Смерд болотный! --  разъярился князь. --  Ты хоть знаешь, в чем тебя
винят?! Ведаешь ли, что тебя Волчьим Пастырем прозвали?
     Грубый голос болотника перебил его:
     -- Да пусть хоть горшком кличут, лишь бы в печь не ставили...
     Тупо  глядя на него, Варяжко  переминался  с ноги на ногу. Происходящее
казалось  ему сном. Неужели Настена была права и под маской  подлеца  он  не
сумел разглядеть честного и верного сердца? Болотник губил себя молчанием  и
небрежными отговорками! Губил, но выполнял обещанное!
     -- Погляжу я, как ты на  прилюдном суде  шутить будешь,  -- сквозь зубы
прошипел Ярополк и кивнул Варяжко: -- Уведи его с глаз моих!
     Подхватив  пленника  под  локти,  нарочитый  поволок  его  к выходу  и,
пользуясь отсутствием видоков, шепнул:
     -- Не ожидал я, что ты таков... Прости. Не поворачивая головы, болотник
ответил:
     -- Быстро же ты решения меняешь! Сперва меня грязью облить поторопился,
теперь отмыть поспешил...
     Варяжко  не  успел спросить у Выродка, что таилось  за  его загадочными
словами. Поджидавшие за дверьми стражи налетели на болотника,  выхватили его
из  Варяжкиных рук. Кабы знали,  кто их пленник, небось обращались бы с  ним
иначе, но,  не желая до поры будоражить горожан, князь приказал скрывать имя
и вину  пойманного.  Только Варяжко  да те  немногие  молчаливые кмети,  что
ездили с ним в Порешки, знали, кто сидит в княжьем порубе.
     Вздохнув, Варяжко проводил Егошу долгим взглядом и собрался было  пойти
обратно, как чужая  рука рухнула на его плечо.  Нарочитый оглянулся.  Серое,
как  худая  мука,  лицо  Блуда  склонилось  к нему. Варяжко  с удовольствием
отметил трясущиеся губы воеводы и мелкое подергивание его обвисших щек.
     -- Ты кого привез?! -- тонким голоском спросил Блуд. -- Кого привез?!
     Варяжко  усмехнулся.  Верно,  там,  в Порешках, узрев перед собой давно
умершего врага, он сам выглядел не лучше, но теперь пугаться настала очередь
Блуда...
     Отстраняясь от дрожащего воеводы, он негромко сказал:
     -- Нашу погибель привез. Твою вину...
     -- Нет...  --  У Блуда  пропал  голос.  Неловкими руками он  вцепился в
Варяжкины плечи: -- Что он сказал князю?! Обо мне говорил?!
     -- Пока  ничего не  сказал, -- нахально ответил Варяжко и,  наслаждаясь
испуганным видом  Рыжего,  добавил:  -- Он,  видать,  все до прилюдного суда
бережет, чтобы люди услышали, каковы бояре у киевского князя. Застонав, Блуд
привалился к стене:
     -- Убить гаденыша, пока  открыть  ничего  не  успел!  Варяжко  отвел  в
сторону его руки, шагнул мимо:
     -- И не думай. Не позволю!
     -- Дурак!  -- взвился Блуд. -- Иль не ведаешь, что вместе со мной  он и
тебя погубит?! Смерти захотел?
     На  его   громкий  голос  из   горницы  выглянул   Ярополк  и,  заметив
поссорившихся бояр, удивленно вскинул густые брови:
     -- Опять  повздорили?  Живете как кошка  с собакой  -- никакого  с вами
сладу! -- И прикрикнул на Варяжко: -- А ты ко мне зайди -- потолковать надо.
     Окатив Блуда уничижающим взором, Варяжко гордо прошел за Ярополком.
     Едва за  ним захлопнулась  дверь, как воевода начал действовать. Он уже
понял:  слабак нарочитый струсил и  опустил руки.  Надеясь на прощение, стал
выслуживаться перед князем... "А я не таков, меня на испуг  не возьмешь", --
торопливо шептал воевода, спеша  через княжий двор. Заскочив  к себе в избу,
он снял с полочки над притолокой  ключи. Он твердо решил,  что делать. В его
тюрьме-клети  было много рабов, и среди них те двое  аварцев с отсутствующим
взором темных узких глаз.  Блуд купил их за немыслимую цену, но они и впрямь
оказались таковы,  как  обещал продавец.  В придачу к  аварцам он дал  Блуду
большой, доверху  наполненный какой-то  заморской травой мешок. "Ты давай им
понемногу  этой  травки,  --   передавая  аварцев  воеводе,  объяснял  худой
долговязый хорват  с  реки Дравы, -- и они будут послушны тебе, как дворовые
псы.  Любое приказание выполнят. Их души уже  давно принадлежат  Кровнику, и
только эта трава дает им благостное отдохновение от мук. Ради ее щепотки они
сделают все что угодно".
     Блуд  тогда  не  очень-то  поверил хорвату,  но  со временем убедился в
достоверности его слов. Стоило всего  полдня продержать рабов-аварцев без их
зелья,  как  они  начинали метаться по  клети, грызть железные  решетки  и в
жутких муках кататься  по  соломенной  подстилке.  Всего щепотка  травы вмиг
превращала их в покорных и исполнительных рабов. С их  помощью Блуд совершил
уже  много темных дел. Вспомнить хотя бы ту девку, которая после бурной ночи
любовных наслаждений  пожелала  пожаловаться на Блуда князю. Все  плакала  и
твердила -- ты, мол, меня силой взял, ты такой, ты сякой... Аварцы ее быстро
утихомирили. Ее мертвое тело нашли  спустя  два  дня  в  Нестре  -- вздутое,
страшное. А маленькой точки под ухом никто и не приметил. Аварцы знали много
ядов и хорошо умели ими пользоваться. За это умение Блуд и прозвал их именем
Индрик-зверя -- страшного чудища смерти. Одного нарек -- Ином, а  другого --
Дриком. Вместе получалось -- Ин-Дрик...
     Он неспешно отворил двери темницы. Сложив крестом короткие ноги, аварцы
тихо  сидели в самой  ее глубине. На скрип дверей даже не повернулись.  Блуд
поманил их пальцем. Оба покорно встали,  дружно поклонились. Говорить они не
могли -- еще  прежний хозяин  вырезал им языки,  чтоб не сболтнули ненароком
лишнего. Блуду эта  мера  предосторожности очень понравилась. Иногда он даже
подумывал -- не лишить  ли ему всех прочих  рабов бесполезных языков и навек
избавиться  от их жалоб,  стонов и болтовни? Только  вот  Ярополк  может  не
понять...
     -- Пойдете ночью  к порубу, -- показывая мешочек  с вожделенной травой,
негромко велел он аварцам. -- Уберете стражей, а главное -- того,  кто сидит
внутри. Когда вернетесь  -- получите  вот это. --  Он тряхнул мешочком перед
носами  рабов. Почуяв знакомый запах,  они встрепенулись,  склонились  перед
Блудом. Они все поняли.
     Блуд  не  сомневался  в успехе  задуманного  --  в  ожидании  Русальных
праздников  и  обряда  посвящения  девушек в женщины  в Киев стеклось  много
народу со всех концов мира, и на аварцев посмотрят как на новых гостей. Ведь
одежда и волосы у них не рабские.  И ошейников нет... Однако вечером воевода
ощутил беспокойство:  Захотелось самому  проверить, как  действуют послушные
рабы. Накинув серый корзень, он неслышно выскользнул со двора  и прокрался к
порубу. В  темноте  ночи  едва различил  приземистые  фигурки  копошащихся у
поруба аварцев. Неподалеку от них,  неестественно откинув голову, лежал один
из стражей, а чуть  поодаль, с зажатым в руке мечом, свернулся второй.  Блуд
ухмыльнулся... Нет, не зря он купил этих невзрачных с виду мастеров смерти!
     Аварцы спустили в  поруб веревочную лестницу. Проследив, как  их головы
скрылись  за краем  темницы,  Блуд  облегченно  вздохнул.  Теперь  опасаться
разоблачения было глупо: связанный пленник -- легкая добыча для двух опытных
убийц.
     Откинув с головы накидку и уже не таясь, Блуд направился обратно. Дикий
поросячий визг  нарушил тишину ночи. Воевода  вздрогнул, подпрыгивая.  Какой
дурак надумал средь  ночи  порося резать?!  Но, словно  отвечая  первому, из
соседнего хлева истошно завопил еще один поросенок.
     Блуд замер.  В окрестных избах беспорядочно  захлопали двери. Ошалелые,
полуодетые  люди  выскакивали   на  улицу  и,   ничего  не  понимая,  громко
перекликались. А  киевская  скотина орала  на все голоса и, вышибая  хлипкие
створы, выносилась со дворов, давя попадающих под копыта  хозяев. В один миг
тихая ночь обернулась кошмаром.
     Остолбеневший Блуд  шарахнулся  в сторону от выметнувшейся  из-за  угла
шалой  лошади,  прижался спиной  к забору. Темная косматая тень вынырнула из
дверей соседнего  хлева, пронеслась  мимо него. Воевода  вдавился  в  доски.
Клацнув зубами, рядом с ним промчался  огромный волк и одним махом перелетел
через  городьбу.   Следом  перемахнул  другой.  Какая-то  баба  пронзительно
завизжала -- видать, увидела  третьего.  Вокруг метались  и вопили полуголые
люди. Вспомнив о привязанных к столбу дорогих конях, воевода побежал на свой
двор.  Из настежь раскрытых  ворот ему навстречу вылетел вороной жеребец. На
его горле, крепко вцепившись  зубами,  болтался  большущий волк. Все еще  не
веря в наваждение, Блуд выдернул меч, полоснул им  по  зверюге. Тот отпустил
горло коня и пропал в темноте.
     -- Огня! -- заорал Блуд. -- Факелы!
     Его отчаянный вопль подхватили, понесли по  всему городищу. Пугая и без
того  паникующих  животных,  на  улицах заполыхали  факелы.  Блуд забыл  про
аварцев. То, что творилось в Киеве, было немыслимо! Волки не могли оказаться
в городище! Где они прятались до вечера, как скрывались?!
     Словно  услышав   его  мысли,   тонкий  женский   голос  пронесся   над
волнующимися людьми:
     -- Кто это?! Ой, мамочка, кто они?!
     На Блуда  налетел  растрепанный ратник. Воевода с трудом признал в  нем
одного из тех, что ездили с Варяжко в Порешки.  Его  глаза были выпучены, на
губах пузырилась пена.
     -- Это он! -- заметив Блуда, завопил дружинник. -- Волчий  Пастырь!  Он
приманивает волков!
     Его слова расслышали, загомонили, разнося новость по дворам.
     --  Мы  его  из  Порешек  привезли! --  захлебываясь криком,  продолжал
ратник. -- Он в порубе сидит, суда ждет!
     Взревев, толпа ринулась к порубу. Вниз полетели факелы. Блуд свесился в
холодную дыру темницы. Слабые отблески затухающих факелов высветили на сыром
дне две маленькие неподвижные фигурки. Аварцы!
     Блуд  вцепился  руками  в  край  поруба.  По  его вискам  катился  пот.
Оставалось лишь  надеяться,  что болотник тоже мертв.  Но  что  случилось  с
аварцами? Как умерли они?
     Свет факела выхватил из темноты поруба еще  одну фигуру.  Признав в ней
Волчьего  Пастыря, люди  завопили.  Вниз  полетели  уже  не факелы -- камни.
Выплескивая накопившееся в душе  отчаяние, Блуд закричал.  И, словно отвечая
на его крик,  из глубины темницы донесся жуткий, пронзительный,  волчий вой.
Толпа шарахнулась  в  стороны. К Блуду подскочил  Варяжко.  Глаза нарочитого
метали молнии, в руках блестел меч.
     -- Гони их прочь!  -- прямо  в ухо воеводе  завопил нарочитый.  -- Всех
прочь! Приказ Ярополка!
     Блуд  кивнул,  дрожащими  руками  потянул  из ножен  тонкое  лезвие.  К
нарочитому  уже  подоспели его  дружинники,  обступили  поруб,  не  позволяя
любопытным  и  озлобленным  горожанам  достичь  его  краев.  Утирая  рукавом
катящийся по лицу пот, Варяжко грудью напирал на толпу.
     --  Ты  почему скрыл, что нежитя в Киев привез?! -- обвиняюще закричала
ему  в лицо какая-то худая простоволосая  баба.  Варяжко отмахнулся, но баба
упорно теснила нарочитого: -- Это Волчий Пастырь свою  стаю на нас натравил!
Это только ему под силу! Почему оберегаешь его?! Отдай его людям!
     -- Мы его судить будем, -- пытаясь остановить напор бабы, урезонивал ее
нарочитый.
     Варяжко не зря говорил  эти  слова. Как все, он не мог понять странного
появления  волков  в самом центре городища, но и Егошу в этом не винил.  Что
мог сделать болотник, сидя в порубе? Чем приманить зверей?
     Варяжко был  благодарен  Выродку за  молчание  перед  князем и не желал
видеть, как озлобленная толпа разорвет несчастного пленника на куски. Не жил
болотник по-человечески, так пусть хоть умрет как человек...
     --  А  ну-ка посторонись!  --  Малуша пробилась  сквозь  гудящую толпу,
оттеснила  от  Варяжко  настырную  бабу. Обернувшись  лицом к горожанам, она
громко  произнесла: -- Эй, люди!  С  Пастырем мы  еще разберемся --  куда он
денется? --  а вот скотина ваша порезанная, покуда вы тут спорите, издыхает!
Я кого смогу -- излечу, но сама по дворам бегать не стану! Так что, кому его
животина дорога -- тащите ее ко мне сами!
     Закончив речь, она одними губами улыбнулась Варяжко и нырнула обратно в
толпу. Многие поспешно  устремилась за знахаркой -- каждому  хотелось спасти
уцелевшее добро.  Вскоре возле поруба остались лишь  дружинники  да наиболее
рьяные  поборники  справедливости,  но и  те,  лишившись  поддержки,  быстро
разошлись по домам, осыпая сидящего в порубе нежитя витиеватыми проклятиями.
     Варяжко склонился, заглянул в поруб. Дна он  не увидел,  поэтому только
крикнул:
     -- Эй, ты там жив еще?
     --  Жив, -- отозвался  изнутри хриплый  голос и добавил: --  А рядышком
двое мертвяков лежат.
     -- Шутишь? -- насторожился Варяжко. Выродок помолчал, а потом ответил:
     -- Мне не до шуток. Меня за эту ночь дважды убить пытались.
     --  Послушай,  Варяжко. -- К нарочитому подошел Блуд. Вид  воеводы  был
страшен  -- рыжие волосы висели патлами, лицо  тряслось,  будто сготовленный
неумелой хозяйкой студень. -- Дай мне с пленником поговорить...
     -- Говори. -- Варяжко посторонился. Замирая от ужаса, воевода  согнулся
над дырой поруба:
     -- Ты тех, что на тебя напали, знаешь?
     -- Конечно, --  насмешливо ответил Выродок.  -- Они хоть  без языков, а
перед смертью  одно  имечко шепнули. Только не думаю, что оно тебя порадует,
коли вслух скажу.
     --  Погоди... --  Блуд  огляделся.  Варяжко  с  дружинниками, отойдя  в
сторонку, в чем-то убеждал время  от времени подходящих к нему встревоженных
киевлян.  Воевода  понизил голос: -- А смогу ли я поговорить с тобой один на
один? До суда?
     -- А почему нет? -- откликнулся  Выродок. -- Только ты сам этой милости
у князя выпроси, мне-то  он ее ни за что не окажет. Прошли те времена, когда
я ему  песни пел, а он  меня золотом осыпал. Нынче мои  песни  не те, за кои
золотом платить хочется...
     Блуд  закряхтел. Если  Выродок сумел выдавить из аварцев признание,  то
теперь, помимо старого,  он  мог  рассказать еще и о том,  как  Блудовы люди
тайком налетели на него в порубе.  А коли  исхитриться, то свалит  на  них и
ночной  переполох. Кто там что в темноте Да со сна разглядел... Если Ярополк
поверит -- Блуду не воеводить, а на посылках бегать...
     Он всхлипнул. От Выродка  следовало избавиться,  а заодно выяснить, как
он  убил  аварцев. Воевода  чуял --  здесь не  обошлось без волшбы. Конечно,
Выродок -- не Волчий Пастырь, как его обозвали, но, что смерть не раз обошла
его стороной  -- говорило о  многом. Коли взять  его  в союзники --  никакие
аварцы станут не нужны...
     Тяжело прихрамывая, Блуд отошел от поруба. Заметив на его  помятом лице
удовлетворение, нарочитый удивленно спросил:
     -- Чему радуешься?
     -- Ничему, -- небрежно бросил Блуд и, отвернувшись, пошел на свой двор.
Варяжко  хмыкнул ему в  спину.  Поведение  воеводы казалось странным.  Очень
странным.  Но  размышлять о  Рыжем  нарочитому было  недосуг  -- ночной  шум
взбудоражил все городище.
     К утру он  уладил почти все.  Выпущенный скот  отыскали и  разогнали по
домам, раненый -- отвели на двор к Малуше, а зарезанный оттащили подальше за
городьбу -- с ним еще предстояло  долго возиться --  снимать шкуры, вырезать
мясо. Тихо, чтоб  не пугать и без того испуганных людей, убрали тела мертвых
стражей Пастыря.  Только напавших  на скотину  волков  так и не нашли.  Даже
следов их не сыскали. Пропали ночные тати, словно видение...
     Расправившись с  делами,  Варяжко пошел к Ярополку. Зная  о случившемся
несчастье, князь метался по горнице, никого  не желал видеть, однако Варяжко
принял.
     --  Волков больше  нет,  --  с  порога  успокоил его вой. Ярополк  сжал
кулаки, сел:
     -- Ну скажи мне, скажи -- откуда в Киеве волки?!
     -- Не  знаю, -- пожал плечами  уставший от  нежданно свалившихся  забот
нарочитый. -- Может, забыли ворота запереть -- они и вошли.
     --  А  может,  правдивы байки-то?  -- полушепотом спросил Ярополк.  Его
глаза заблестели, на щеках заалел яркий румянец.
     -- Какие байки?
     -- Ну, что этот нежить -- вовсе не наш Онох, а настоящий Волчий Пастырь
в его обличье, мне кара за братоубийство?
     Варяжко вздохнул. Он понимал тревогу  Ярополка -- ведь совсем недавно и
сам  так думал.  Только  не  смел все рассказать  князю, признаться в старой
вине...
     Отгоняя горькие мысли, он сказал:
     -- Не думаю...
     --  И я  не  думаю. --  Ярополк  встал и, ломая  пальцы,  уставился  на
Варяжко. -- А только я его все равно как Пастыря казню. Нельзя иначе!
     Нарочитый вспомнил,  как Ярополк горевал после  Олеговой смерти и сотни
раз, хватая  его за  руки,  шептал, будто  в бреду: "Я не мог иначе,  не мог
иначе..." Вот и теперь припомнил эти слова. Только болотник князю не  родной
брат -- его смерть забудется быстрее...
     Нарочитый подошел к Ярополку, понизил голос:
     -- Я все  понимаю, князь. Никто тебя не осудит. Пытаясь что-то сказать,
Ярополк  округлил  рот,  но  смолк,  глядя  за  Варяжкину  спину.  Нарочитый
повернулся. В  проеме дверей стоял Блуд. Нарядный, чинный, словно не он этой
ночью метался  по дворам  и  взывал  к  запертому в  порубе  нежитю. Варяжко
подозревал, что  два  маленьких  мертвых человека, невесть как оказавшихся в
темнице, были людьми Блуда, но не пойман -- не вор, и он молчал.
     -- Князь! -- Блуд сделал два шага к Ярополку и вдруг, рухнув на колени,
ткнулся лбом в  пол.  -- Молю, дай мне поговорить с  пленником! Не верю  я в
случайности, хочу из него всю правду вырвать!
     -- Бесполезно, -- поморщился Ярополк. -- Он молчит.
     -- Он тебя, светлого князя,  пугается, а мне, простому воеводе, который
его когда-то на службу брал, может, и откроется!
     Блуд приподнялся  на руках, вскинул  на  князя умоляющие глаза. Варяжко
следил за его движениями и не мог понять -- чего добивается хитрый  воевода?
Может, Рыжий своей рукой хочет до суда прикончить болотника?
     -- Добро! -- Ярополк махнул рукой. -- Ступай, поговори с пленником.
     Пятясь, словно рак, Блуд выскользнул за  дверь. Проводив его  взглядом,
Ярополк задумчиво протянул:
     -- Вот  уж  не  ведал, что  он так предан... Варяжко улыбнулся.  Он  не
сомневался  в  намерениях Блуда,  но выручать  болотника  не  спешил.  После
нынешней  ночи  бедняге  будет  легче  умереть,  так  и не  услышав  людских
проклятий. Блуд -- могучий и опытный воин. Один взмах его меча -- и мятежный
дух Выродка обретет долгожданный покой. Такая смерть -- легкая смерть...
     Стряхнув грустные мысли, Варяжко взглянул Ярополку в лицо:
     -- Что велишь, князь...
     Он снова  стал просто  княжьим слугой. С  Выродком  было  покончено.  И
теперь Настене было не в чем его упрекнуть...

        ГЛАВА 28

     Вскинув лицо к небу, Егоша жадно ловил  пересохшими губами мелкие капли
дождя.  Той,  из-за которой он так стремился попасть  в  Киев,  здесь уже не
было. Егоша и  сам  не мог понять, что  нынче испытывал  к сестре, -- любовь
утекла, будто речная вода, но ее влажный, теплый след  все еще бередил душу.
Потому и  хотелось  увидеть Настену,  убедиться,  что  сестра  сыта,  жива и
здорова. Но не вышло...
     Облизнув едва увлажненные дождем губы, болотник задумался. Он не  знал,
из-за чего  ночью  поднялся переполох, но чуял  --  здесь  не  обошлось  без
Сиромы. Только Велесов жрец мог  столь настырно добиваться  Егошиной смерти.
Только его коварный ум  сумел  бы  так хитро  настроить добродушных  киевлян
против  Волчьего  Пастыря. Как  обычно,  жрец  пошел  по  кривой дорожке  и,
оставшись в тени,  добился своего. Не  то что Блуд. Воевода умишком оказался
попроще -- подослал убийц и успокоился.  Зато теперь на нем шапка горела  --
нутро прожигала...
     Егоша  откинулся на спину,  положил  голову  на тело  одного из  убитых
аварцев.  Мертвец  уже  окоченел,  и  шея  Егоши  побаливала от  неудобного,
жесткого  ложа.  Болотник подтолкнул аварца  плечом,  сплюнул.  Дурак  Блуд!
Нашел, кого послать! В  этих  людишках душонка дрожала  на  тонком  травяном
стебельке -- и дуть  не пришлось, чтобы выпустить ее на волю...  Хотя откуда
воеводе об этом знать? Не ведая Егошиной силы, он угодил в свои же сети.
     Болотник потянулся и, заслышав над головой неясный шум, глянул вверх.
     -- Достаньте его, -- загремел оттуда раздраженный голос воеводы.
     Егоша вновь улегся, прикрыл глаза. Торопился Блуд, шел на поклон, будто
телок на веревочке. Только пока еще не ведал этого...
     -- Да  как  же его вытащить? --  робко возразил  воеводе  тихий мужской
голос. -- Для  этого в поруб  влезть надобно, а люди шепчутся, будто  у него
там уже двое убитыми лежат.
     --  Дубина ты лапотная! --  огрызнулся Рыжий.  -- Коли пугаешься бабьих
сплетен, то свет не засти! Пусти! Сам к нему полезу!
     Недовольно ворча и продолжая  бормотать  что-то о мертвецах и коварстве
Пастыря,  мужик отошел. По крайней мере, его большая тень уже не маячила над
Егошиной  головой. Вместо нее  сверху  упала  крепкая  пеньковая  веревка  и
свесились ноги в расшитых  золотом сафьяновых  сапогах. Егоша  зажмурился  и
лишь  слышал,  как,  силясь удержать свое  тяжелое тело, тот натужно  сипит.
Пыхтение приближалось,  и вскоре из-под ног Блуда  на Егошу посыпался мелкий
песок.
     -- Не торопись, боярин, --  не открывая глаз, произнес болотник. --  На
тот свет не опоздаешь.
     Он хотел  напугать воеводу и своего  добился. Засопев еще  громче,  тот
спрыгнул  и молча  вжался  в стену поруба. Чуя его  сбивчивое дыхание, Егоша
лениво приоткрыл один глаз:
     -- Присаживайся. В ногах правды нет.
     Блуд  поежился.  Темнота  и  сырость поруба  пугали его  не меньше, чем
спокойный голос пленника. На миг ему показалось, будто не проклятый Выродок,
угодив  в поруб, ждет смерти, а сам он,  княжий  воевода, осужден томиться в
этом грязном и тесном колодце.
     Испуганно озираясь, он двинулся вдоль  стены. Нога зацепилась за что-то
неподвижное.  Щуря  еще  не  привыкшие  к  темноте глаза,  Блуд  наклонился,
коснулся препятствия  дрожащими  пальцами. Холод мертвого человеческого тела
заставил его испуганно отдернуть руку.
     -- Да ты не дергайся, -- раздался из темноты насмешливый голос Выродка.
Блуд вгляделся. Болотник лежал на глиняном полу, вольготно откинув голову на
плечо мертвеца, и скалил белые зубы.
     -- Чем метаться  попусту -- на  него бы  и сел, -- приветливо пригласил
он,  --  Чего гнушаешься?  Иль лавка не нравится?  Ничего,  привыкай. Узнает
князь про твои деяния -- и таких не увидишь.
     В  последнем  сопротивлении необъяснимому страху рука  Блуда  легла  на
рукоять меча.  Егоша взметнулся на  ноги,  резко  стукнул  коленом по  локтю
воеводы. Коротко взвизгнув, тот выпустил оружие. Дрожа побелевшими пальцами,
его  рука  безвольно  повисла  вдоль  тела.  Егоша  вспомнил  старого  Нара,
научившего болотника  отыскивать маленькие бреши в человеческом теле. Словно
предательские  дыры в кольчуге,  эти  точки делали  любого врага  уязвимым и
беспомощным. Егоша и аварцев так же прикончил -- дождался, пока, склонившись
над ним, один из рабов вытянет из-за пояса отравленную иглу, а потом быстрым
взмахом связанных  кистей  заставил изготовившегося  к  удару аварца вонзить
ядовитое острие в своего приятеля. Помраченный рассудок обиженного с ответом
не медлил -- и теперь оба  лежали возле Егошиных  ног тихие и примирившиеся.
Перепуганный воевода не многим отличался от них...
     -- Больше  не  смей, --  пригрозил  болотник  ошарашенному боярину. Тот
покорно  кивнул.  -- Я  знаю, зачем  ты пожаловал. --  Опустившись  на  тело
убитого  аварца,  Егоша поерзал, выбирая удобное  положение. -- Боишься, что
многое сумею рассказать? Опозорю тебя и перед князем, и перед людьми?
     Воевода быстро закивал. "Неужели с перепуга говорить разучился?" -- про
себя усмехнулся болотник и продолжил:
     -- У нас  с тобой, воевода, желания одни. Ты  суда надо мной пугаешься,
так ведь и я его не жажду... Может, столкуемся и обмозгуем, как избежать сей
напасти?  Убить меня  ты  не сумел  да  и вряд  ли сумеешь, а  вот выпустить
можешь. Тогда уж будь спокоен -- я сам к князю о твоих делишках сказывать не
пойду -- я покуда жить хочу...
     Воевода затрясся. Болотник требовал  немыслимого! Конечно, будь  на  то
Блудова  воля, он,  не задумавшись, отпустил бы пленника --  окажись он хоть
самим Волчьим Пастырем, но Ярополк... И стража у поруба... Нет, невозможно!
     -- Боишься... -- уловил ход его мыслей пленник. -- Зря. Ведь бояться-то
тебе надобно не князя и не стражи, а меня. Коли  сделаешь все по моим словам
-- комар носу не подточит, а коли откажешься -- на себя пеняй!
     Онемев от ужаса, Блуд молча мотал головой. Он помнил того неказистого и
робкого паренька, которого брал когда-то в княжью  дружину. Этот  пленник не
был им! Глаза Блуда  видели  перед  собой то же зеленоглазое  лицо,  но душа
воеводы тряслась, чуя под знакомой  личиной опасного и очень могучего врага.
"Он  колдун, -- вспомнились воеводе слова Рамина. -- Он пинал меня, как дети
пинают камушки на дороге. Он видел невидимое и поедал  мою душу". Тогда Блуд
лишь посмеялся над спятившим сотником, однако  теперь ему было не до  смеха.
Хотелось   бежать   прочь  от  скалящего  зубы   нежитя,  но  ослабшие  ноги
отказывались служить. И  куда бежать? Этот  зеленоглазый найдет везде... Его
не убить никому, даже князю...
     --  Не трясись. --  Болотник  покосился на  Блуда блестящими  огромными
глазами. В их глубине  дремлющей змеей  свернулась  смерть. --  Будешь  меня
слушаться -- будешь жить...
     Собрав последние остатки мужества, воевода прохрипел:
     -- Ты меня не пугай!
     -- А я и не пугаю! -- Болотник досадливо повел плечом. -- Я твоих слуг,
--  словно запоминая застывшие черты аварцев, он вгляделся  в  их посиневшие
лица,  -- за один  миг  к  праотцам отправил.  Думаешь, с  тобой  проволочка
выйдет?
     Силы  покинули  воеводу.  Он  угодил  в  ловушку  нежитя  и  знал  это.
Захлебываясь рыданиями, он осел на колени и, шаря ладонями по влажной глине,
пополз к болотнику:
     -- Зачем я  тебе? Ну  зачем? Отпусти меня... Молю... Егоша презрительно
скривился.  Блуд  не  нравился  ему и  раньше, но  теперь  вовсе  походил на
корчащегося в агонии дождевого червя. Однако он оставался обычным  человеком
и мог беспрепятственно снять науз Сиромы.
     Слегка подпихнув хнычущего воя ногой, Егоша милостиво произнес:
     -- Ладно, не ной. Выслушай, что сделать, запомни и знай -- я тебя везде
сыщу!
     --  Ты  не  убьешь  меня? -- все еще заикаясь, прошептал  Блуд.  Будучи
воином, он часто  думал о скорой смерти, но при этом всегда знал -- его душа
попадет  в ирий,  а  потом вновь вернется на землю,  пусть не помнящая былой
жизни, но такая же  бессмертная, как прежде. А гибель  от рук нежитя грозила
пламенем  Кровника  или вечными  ледяными  объятиями служанок  Морены...  Он
боялся. Болотник разозлился:
     -- Я же сказал: будешь слушаться -- будешь жить!
     -- Хорошо, хорошо.
     -- Сейчас ты развяжешь мне руки и потребуешь, чтобы тебя вытянули.
     -- Да, да...
     -- Но  главное сделаешь потом.  Когда меня  поведут  к  князю, из толпы
станут бросать камни. Один ударит мне  в голову. Я упаду и захриплю. А затем
умру.
     -- Как -- умрешь?
     --  Так,  умру,  и  все.  Дышать  перестану.  --  Егоша отвернулся.  Он
рисковал, но ценой была свобода... Отогнав тревожные мысли, он продолжил: --
Как  можно  быстрее ты унесешь мое тело  от чужих глаз.  Куда и как  -- твоя
забота. Едва  мы окажемся одни, положишь меня и пять раз сильно  надавишь на
грудь, потом зажмешь мне нос  и вдохнешь  в меня  воздух. Будешь делать так,
пока не оживу. Если выполнишь все -- то  воеводить будешь по-прежнему, добро
твое  при  тебе  останется  и  княжья  милость  тебя  стороной  не  обойдет.
Растерянно  моргая,  Блуд  глазел  на   болотника.  Как   пленник  собирался
прикинуться  мертвым? Князь  не  дурак  -- без  знахарки  его  мертвецом  не
признает, а та все сразу поймет...
     -- Решайся, воевода, -- настойчиво гудел в голове Блуда голос пленника.
-- Решайся, пока предлагаю. А то -- на судилище молчать не стану.  Сам сгину
и тебя утяну.
     Последние  слова болотника решили дело. Вытолкнув из сердца страх, Блуд
резанул  ножом  по стягивающим  его  запястья  путам  и, на  всякий  случай,
отпрыгнул  к дальней  стене поруба.  Освобожденный  Выродок  развел  руки  в
стороны, расхохотался:
     -- Чудесно, Блуд! А чтобы ты о своем  обещании не забыл, я тебе изредка
напоминать буду. Вот так...
     Воевода так и не понял, что  случилось. Невидимые  крепкие нити опутали
его шею, сдавили, лишая дыхания.
     --  Ты  обещал, обещал...  не  убивать...  --  царапая  их  скрюченными
пальцами, (захрипел Блуд.
     -- Верно. -- Веревки соскользнули с его шеи.  --  Я  лишь напомнил... А
теперь ступай.
     Ничего не  чуя,  кроме  жгучего желания поскорее убраться  из страшного
поруба, Блуд схватился за свисающую сверху  веревку и застонал. Не повинуясь
его воле, ушибленная болотником рука соскользнула с пеньки.
     --  Рука...  -- по-детски  жалобно прошептал Блуд.  Равнодушные зеленые
глаза пленника скользнули по его лицу, брови вздернулись:
     -- Ах, да...  Совсем забыл. Да  ты не беспокойся  -- боль  со  временем
пройдет, а чтоб вылезти, ты  лишь за веревку подергай. Там наверху небось уж
истомились, тебя дожидаючись. Вмиг вытянут.
     Трясущимися пальцами Блуд закрутил пеньку на поясе и, запрокинув голову
к далекому светлому пятну, завопил:
     -- Тяните! Эй, стража!
     -- Это ты, воевода? -- свесилось в дыру поруба чье-то лицо.
     -- А кто ж еще?! Тяни, болван!
     Наверху  надсадно  заскрипел  ворот,  и вскоре  ноги воеводы исчезли за
краем темницы.  Егоше оставалось лишь ждать. Ждать и помнить, что он с Белой
-- одно неразделимое существо и отныне им предстоит мириться друг с другом.
     За ним явились в полдень, когда лучи всевидящего Хорса проникали даже в
глубокий  поруб.  Цепляясь за спущенную  веревку и жмурясь от  яркого света,
Егоша сам вылез наверх.
     --  Ты зачем с  него  путы снял?  -- резко  спросил чей-то голос. Егоша
повернулся. Стоя  перед  Блудом, красный  от негодования  Варяжко зло  тыкал
пальцем в украшенную  подвесками  грудь  воеводы:  --  Зачем  развязал  его,
спрашиваю?
     Егоша кашлянул. Нарочитый перевел на него потемневшие от гнева глаза.
     --  Он  слову моему поверил,  --  тихо  сказал  болотник.  -- Бывает же
такое...
     Уловив намек, Варяжко осекся. От Выродка  всего можно было ожидать. Мог
ведь  и сказать  об отпущенном Варяжко  втором пленнике, а это вина поболее,
чем лишить  пут Волчьего Пастыря. Сникнув, он отступил. В конце концов, куда
болотнику деваться? Кругом люди, а стража такова, что удержала бы семерых.
     Егошу подтолкнули,  повели.  Галдя,  толпа  двинулась следом. Отыскав в
толпе  бледное  лицо  воеводы, Егоша  чуть  повел  головой.  Блуд  напрягся.
Неожиданно резко пленник  повернулся к идущим позади дружинникам.  Подавшись
назад, те вскинули копья. Толпа  взволнованно загудела. Окинув взглядом лица
горожан,  Егоша  довольно  ухмыльнулся.  Оставалось  совсем  немного,  чтобы
вывести их из себя. Расхохотавшись, он сплюнул в толпу.
     -- Держите людей! -- поняв, что произойдет дальше, истошно завопил воям
Варяжко. Сомкнувшись плотной стеной, опытные хоробры надавили на  ринувшуюся
к пленнику взбешенную толпу.
     --  Мы  не звери, чтоб  расправу  учинять!  --  урезонивая  разъяренных
горожан, вопил Варяжко. -- Судить его надо!
     Но его не слушали. Поняв, что руками  до  ненавистного Волчьего Пастыря
не  дотянуться, кто-то бросил первый камень. Следом посыпались другие. Часть
из них, благополучно миновав пленника, падала  на  дощатую мостовую, часть с
неприятным  звоном ударялась  о  доспехи  воев,  и  лишь немногие  достигали
вожделенной цели.
     -- Людей не сдержать! -- закричал нарочитый замершему поодаль Блуду. --
Посылай за подмогой!
     Воевода кивнул, быстро  забормотал  что-то  стоящему рядом молоденькому
вою. Выслушав, тот белкой метнулся прочь.
     "Пора", -- пронеслось  в  голове  Егоши. Отрешившись от  шума  и  боли,
сливаясь воедино с прижившейся в нем посланницей смерти, он  прикрыл  глаза.
Приятный холодок прополз по всему телу, охватил онемением кончики пальцев.
     -- Попал!!! --  донесся до  него чей-то далекий радостный крик. А потом
все пропало, будто вмиг нахлынувшая волна смыла с Егоши звуки и чувства.
     Не  испытывая ни боли, ни жалости,  он взирал  откуда-то сверху на свое
рухнувшее  в  дорожную пыль  тело,  на  примолкнувших, теснимых подоспевшими
лучниками  людей  и на  прибежавшую по  зову нарочитого знахарку.  Маленькая
решительная женщина ползала над трупом,  заглядывала ему в глаза, раздвигала
его  посиневшие губы  и,  окончив  осмотр,  разочарованно  развела  ладони в
стороны:
     -- Он умер. То ли со страху, то ли камнем досталось...
     Дуновением  ветра Егоша скользнул к Блуду, налег  ему на плечи. Тело не
оживить ничем, если оно окоченеет.  А становиться кромешником  ему было  еще
рано. Незавершенные дела тянули назад...
     Почуяв на закорках пробирающий холодом груз,  Блуд встрепенулся. Он  не
мог уразуметь, каким образом болотник вернется  в это явно мертвое  тело, но
свое обещание помнил.  Вернее, не само обещание, а давление  ледяных пальцев
на своем горле. Болотник велел ему не медлить...
     Блуд поспешно нырнул в толпу  и, на  бегу поддерживая меч, припустил  к
княжьему терему.
     Там,  возле крыльца, красовались заготовленные для суда широкие полати,
узорное кресло Ярополка и чуть ниже, в свежевырытой яме, -- махонький столец
пленнику.  Негромко  переговариваясь  с  обступившими  его боярами,  Ярополк
ожидал появления взбудоражившего городище Волчьего Пастыря.
     Растолкав нарочитых, Блуд кинулся в ноги князю:
     -- Люд киевский Пастыря камнями забил...
     Еще продолжая улыбаться, Ярополк недоверчиво сморгнул:
     -- Что?!
     -- Волчий Пастырь мертв! Обсуждая новость, бояре зашумели.
     --  Так  ему  и  надо, --  перекрывая общий  гомон,  ехидно затараторил
Помежа. -- Теперь спалить останки и дело с концом!
     Холод нежитя надавил на плечи Блуда, ледяные руки сомкнулись на шее.
     --  Да ты что?! -- не  на шутку струсив, взвыл воевода. -- Я лишь самых
именитых хоробров огню предаю, а ты нежитя этого?! Не позволю!
     -- А что же с ним еще делать-то? -- растерянно пробормотал Помежа.
     -- Выбросить  из городища! Жил он как  зверь, пусть зверям на прокорм и
достанется!
     Слушая боярскую перебранку, Ярополк  склонил голову к плечу, задумался.
Вряд  ли  людям  понравится  погребение  нежитя,  уж  лучше  поступить,  как
предложил Блуд  --  выкинуть  труп за ворота, подальше  в лес, и  забыть обо
всем.
     Князю уже изрядно  надоела эта затянувшаяся история с Волчьим Пастырем.
Приказывая боярам замолчать, он взмахнул рукой. Золотые  жуковинья  блеснули
на солнце, разбежались отблесками по встревоженным лицам именитых киевлян.
     -- Делай, воевода,  как решил, --  велел  князь. --  А  что пленник сам
сдох, так это к лучшему -- не пришлось руки марать.
     Не дослушав, Блуд кинулся к воротам.
     -- Приказ князя! -- рявкнул он, подлетая к телу болотника.
     Окружившие  мертвеца  стражники послушно расступились.  Блуд подошел  к
Варяжко, понизил голос:
     -- Не стоит  толпу  ярить... Пожалуй, отнесем пока его на  мой  двор, а
ночью я сам его вывезу, куда подальше...
     Нарочитый вгляделся в лицо воеводы. Темнил Рыжий, но в чем? Что таил за
наивной  голубизной  глаз?  Почему  так спешил  скрыть мертвого болотника от
гнева  толпы? Хотя тому тоже,  верно, не  понравилось бы  всем на  посмешище
валяться в пыли посреди улицы... А он все же был Настениным братом...
     Варяжко коротко кивнул. Обрадованный  воевода  отрядил кметей.  Крепкие
парни  сноровисто  укутали  тело Выродка  рогожей,  потянули  прочь.  Зеваки
увязались было за ними, но лучники заступили дорогу.
     -- Идите по домам, Добрые люди, -- умиротворенно вымолвил нарочитый. --
Волчьего Пастыря больше нет.
     Откуда он  мог ведать, что, едва втащив  тяжелое тело  в клеть, воевода
выгонит всех прочь и,  жадно отсчитывая удары,  примется отчаянно давить  на
остановившееся  сердце Выродка?  Что,  корчась  от сползающей  с  его  спины
тяжести нежитя, прильнет ртом к синим губам мертвеца? И что, вновь распахнув
бездонные  зеленые глаза, его бывший враг ухмыльнется взмокшему  от страха и
напряжения Блуду:
     -- Вот видишь, как просто... А ты боялся...

        ГЛАВА 29

     Спустя несколько  дней после налета оборотней на  Киев  Сирома  нарочно
отправился в городище узнать о судьбе болотника. Жрецу даже  не понадобилось
входить в  ворота,  чтобы  услышать  долгожданную весть --  Волчьего Пастыря
растерзала  озверевшая  толпа.  Об  этом  болтали  все  --  от  возгреватых,
беспорточных  детишек  до  длиннобородых, убеленных сединами  стариков.  Но,
желая  убедиться в услышанном, Сирома все же вошел в Киев.  И, едва ступив в
ворота, налетел на  высокого, важного боярина  в  дорогом, синем с позолотой
корзне и  вышитой атласом срачице под ним. Рыжие волосы боярина переливались
под солнечными лучами, голубые глаза, прищурившись, глядели на Сирому.
     -- Будь здрав, воевода, -- поспешно пряча лицо, шепнул жрец.  Кустистые
брови боярина сошлись на переносье:
     -- И тебе удачи, добрый человек!
     Сирома  замер. В рыжем боярине он сразу  признал Блуда,  да и тот -- по
глазам было видать -- припомнил ту давнюю весну, когда, приведя болотника на
княжий  двор, Сирома назвался его братом. Но, почему-то не  желая признавать
знакомство, воевода  отвернулся. Скрывал  что-то  или просто считал  его  не
стоящим внимания?
     Стоящий рядом с Рыжим ратник небрежно пихнул Сирому плечом:
     -- Что стал, как неживой?!
     -- Прости, коли помешал...
     Пятясь, жрец шмыгнул  в толпу,  мышью  заскочил  за угол  дома и  вновь
налетел на Блуда. Только  теперь у воеводы  был совсем иной  вид. От частого
дыхания  его  грудь  вздымалась, волосы растрепались, корзень сбился  набок.
"Видать, бежал, чтоб меня перехватить", -- боязливо оглядывая улицу, подумал
Волхв. В конце улицы,  будто насмехаясь над Сироминой  надеждой ускользнуть,
стоял  крепкий высокий забор,  а  вокруг  спешили по  своим делам  киевляне.
Бежать было некуда...
     -- Ты зачем здесь? -- дико вращая глазами, прошипел Блуд. -- Уходи!
     -- Я о брате узнать  пришел, -- осмелился вымолвить Сирома. -- Говорят,
его Волчьим Пастырем прозвали, а ведь он всегда был тихим, робким...
     В ошалелых глазах воеводы заметались сомнения.
     -- Тихим? -- недоверчиво переспросил он.
     --  Верно,   верно,   --  продолжая  изображать   ничего  не  ведающего
простака-охотника, закивал Сирома. -- Какой из него Волчий Пастырь? Ошиблись
люди. Оклеветали братца.
     Блуд вздохнул. Бледность спала с его лица, губы перестали трястись:
     -- Значит, ты о брате ничего не ведаешь?
     -- А где он? -- наслаждаясь собственной игрой, спросил Сирома. -- Мне б
еды  ему  передать...  --  Он протянул  воеводе  узелок с хлебом. --  Может,
окажешь такую милость -- отдашь ему? Иль скажи хотя бы -- куда отнести...
     Воевода оправил рубаху, пригладил руками рыжие космы:
     -- На тот свет отнеси, коли сумеешь. Братца твоего киевский люд камнями
забросал, а  тело  его бездыханное я сам в Гнилом овраге, что за  городищем,
землей прикрыл.
     -- Где-где? -- изображая отчаяние, прошептал Сирома.
     --  В Гнилом  овраге. --  Указывая  дорогу,  воевода махнул  рукой.  --
Выйдешь из северных ворот, полдня на полночь пройдешь и увидишь. Там, верно,
у зверья пир горой -- так что не минуешь...
     Блуд  говорил правду  --  он  и впрямь  зарыл  в  Гнилом  овраге  своих
аварцев... Ведь надо же было ему кого-нибудь закопать! А то еще надумает кто
проверить  -- вправду ли  он выкинул мертвеца  из города. Вон хотя бы тот же
Варяжко -- до сей поры не перестал коситься, да  и простака-охотника нашлось
куда отправить.
     Блуд  поежился. Уходя из городища, Выродок строго наказал  -- никому не
сказывать  о  его  спасении. Воевода  не хотел вновь  почувствовать на своем
горле  невидимые пальцы смерти. Наткнувшись  на  черноглазого  охотника,  он
сперва испугался -- решил: затевая  новые козни, Выродок  подослал брата, --
но  наивность пришлого  успокоила его. Даже стало жаль маленького и  глупого
Выродкова братца. Пускай уж сходит, поплачет на могилке. Аварцы были верными
рабами,  и не  случится ничего худого, коли над их прахом прольет слезу этот
черноглазый простак.
     Удовлетворенный ответом воеводы, Сирома зашагал к  Гнилому оврагу.  Еще
не  свернув в  поросшую  ивами  и ольховником ложбину,  он увидел на ее  дне
разрытую зверьем яму, а внутри  -- полуобглоданные человеческие кости. Часть
из них уже растащили оголодавшие звери, а над немногими оставшимися,  хрипло
каркая,  усердно трудилось воронье.  Подходить ближе Сирома не  стал --  еще
издали он узнал в валяющемся в яме  клубке  шерсти волчью безрукавку  Егоши.
Усмехнулся и пошел прочь...
     А спустя всего-то  два десятка дней чутье упредило Сирому о приближении
врага. Едва удавалось смежить веки и  погрузиться в дремоту,  как из темноты
сна  на  него  вылетал разгневанный жеребец с трепещущими  от ярости тонкими
ноздрями.  Жрец вскрикивал,  просыпался и  до утра мучил себя догадками -- о
каком  враге силился упредить его  ведогон  -- бесплотный  охранник спящего.
"Увидеть во сне лошадь -- встретить врага",  -- эту  всем известную  примету
Сирома  помнил с детства,  но  Выродок был  мертв, а кто  еще смел  угрожать
Велесову жрецу?  Оставался только Ратмир... Кто  освободил оборотня и зачем,
Сирома  не  ведал,  однако,  пораскинув мозгами,  решил не искушать судьбу и
убраться из  Стаи, пока  Ратмир не  нашел ее.  Тем  более  что  оборотни  не
оправдали его надежд. Стремясь найти покорных рабов, жрец обрел лишь хлопоты
и  заботы. Стая отличалась от прежнего слуги Сиромы -- бессловесного Блазня.
Оборотни  требовали  от вожака внимания. Он обязан был  улаживать  то и дело
возникающие мелкие споры, делить добычу, водить Стаю на  охоту, заботиться о
заболевших и,  помимо  прочего,  без  конца  отвечать на назойливые вопросы.
Особенно донимал волхва Саркел. Проклятому нежитю  ничего не нравилось, даже
вызвавший средь оборотней бурю восторга налет на Киев.
     --  Мы ничего не добились,  лишь заставили людей возненавидеть  нас еще
сильнее, -- сказал он, и, как ни странно, многие согласились с ним. Чуя, как
власть утекает из рук, жрец злился, но Саркел умело заботился о нуждах Стаи,
и Сироме  приходилось  мириться  с  его  упрямством. Не самому  же  печься о
слугах-оборотнях! А  после Русальной недели,  не  спрося позволения,  Саркел
взял с собой  троих  нежитей и  отправился  на  поиски Нара. На справедливое
возмущение Сиромы Стая ответила ледяным молчанием. Жрецу не удалось выдавить
из угрюмых нежитей ничего, кроме вялого обещания:
     -- Саркел вернет Нара... Нар нужен нам...
     С  того дня Сироме  самому  пришлось  кормить и водить Стаю.  Нежданные
обязанности свалились на него как снег на голову, и приближение Ратмира лишь
ускорило уже давно предрешенную развязку. Опасаясь его мести, Сирома оставил
Стаю. Жрец долго запутывал следы и ночевал лишь на деревьях, но прошел день,
другой,  и,  разумно  полагая,  что  Ратмир  отказался  от   мщения,   Волхв
успокоился. Сталкиваясь с Сиромой много  лет, вожак Стаи уже давно привык  к
его злым выходкам,  и та была для него не самой обидной. Ведь, покинув Стаю,
жрец признал свое поражение. Придя к такому решению, Волхв отправился в свое
излюбленное логово, поближе к капищу Скотьего Бога.
     Очистившись перед  Хозяином, он больше не взывал к нему, а лишь покорно
ждал, когда  милостивый взор могучего Белеса заметит его усердие. Ради этого
он все осенние ночи  блуждал  по скошенным полям, срезая оставленные жнецами
для  Белеса  колосья.  "Волотке  на бородку",  -- так ласково  называли  эти
колосья бабы, старательно обходя их  острыми дугами серпов. Собрав колосья в
большие  охапки, Сирома тащил  их  в капище Хозяина и, раскладывая  душистые
дары у его  ног, Щедро поливал  их краденым молоком. Правда, немного пшеницы
брал себе  --  так  было  заведено  издавна, -- но  совсем немного, лишь  на
прокорм.  Так он  работал до первого  снега, а потом  ушел зимовать в лесную
избу. Осень  с  ее  щедротами закончилась,  и теперь Сироме оставалось  лишь
дожидаться  милости светлого Белеса.  Может быть, Хозяин вспомнит о  нем под
конец сеченя, в морозный и ясный  Велесов  день, а может  быть, и этот  день
минует Сирому своей благодатью, и еще пройдет немало дней, прежде чем Хозяин
соизволит простить  его прежнюю вину, но когда бы это ни случилось -- Сирома
будет готов служить могущественному и несокрушимому  Велесу. Служить не щадя
жизни, как делал это всегда...

        <i>ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ</i>
        <i>ПО КНЯЖЬЕЙ КРОВИ</i>

        ГЛАВА 30

     Егоша не  вернулся в Стаю. С того момента как он  покинул  тело, с  ним
творилось нечто странное. Сперва болотник надеялся, что  новое, безразличное
отношение  к  миру  пройдет,  едва  его  дух  почует  вокруг  себя  защитную
человеческую  оболочку,  но  этого  не  случилось,  и, очнувшись  в  прежнем
обличье,  Егоша осознал  себя совсем  иным, чем  раньше. Это знание напугало
его. А вслед за первой боязнью пришло равнодушие. Болотнику стало совершенно
безразлично, где и как жить. Он желал лишь одного -- покоя...
     -- Кто бы ни  пытался узнать обо  мне --  молчи! -- велел  он вышедшему
проводить Блуду. Кивая встрепанной головой, Рыжий  похлопал рукой по телеге,
на которой скорчившись лежали бездыханные тела аварцев:
     -- Чтоб мне таким же стать, коли хоть слово вымолвлю!
     Егоша   успокоился,  но,   не   пройдя  и  двух   шагов,   Блуд   робко
поинтересовался:
     -- А ежели мне понадобится твоя помощь -- где тебя искать?
     Болотник покачал головой: быстро воевода  забыл свои страхи -- принялся
искать  выгоды в  союзе  с нежитем!  Под его  тяжелым взором  Рыжий захлопал
белесыми ресницами:
     -- Я же тебе помог в трудный миг, неужели ты мне в помощи откажешь?
     В  слабом  свете луны взъерошенный и  испуганный Блуд выглядел потешно.
Трусил,  а  удачу  упустить не  хотел,  цеплялся за нее, словно утопающий за
соломину...
     Егоша усмехнулся:
     -- Ты,  Блуд, всего одно доброе  дело в жизни совершил,  а уже расплаты
требуешь.  Ладно, я свою жизнь ценю дорого  и,  коли  будешь впредь столь же
послушен, -- отплачу сторицей. Но не нынче.
     -- А...
     -- Помолчи! -- оборвал его болотник. -- А то вовсе ничего не получишь.
     Блуд  заткнулся. В полном  молчании он выбросил  в  овраг  тела  бедных
аварцев, присыпал их землей, а когда повернулся к своему странному спутнику,
того уже не было. Утек, будто ночной туман.
     Облегченно  вздохнув,  воевода отправился  к  городищу. Понурая  старая
кляча, клацая копытами, уныло тянула следом  пустую  телегу. Блуд не жалел о
вырвавшейся  напоследок  просьбе  о  помощи  -- дружба  с  могучим,  умеющим
выходить из тела и возвращаться  в него колдуном сулила  много выгод. Однако
уход Выродка не огорчил воеводу.  Он  хотел успокоиться и на  время забыть о
существовании болотника. Если удастся...
     Егоша же  забыл о Блуде сразу. Едва отойдя от воеводы, он поступил  как
поступает усталый и заплутавший путник --  положился на волю судьбы и побрел
куда глаза  глядят. Сколько брел, куда -- он и сам не мог  сказать.  Ночевал
под  старыми  елями, подальше  от обжитых мест, ел траву,  коренья  и,  если
удавалось  поймать,  --  дичь. Он  утратил  желания, и только  одна  страсть
бередила  его душу --  он  хотел убивать. Часто,  просыпаясь  среди ночи, он
обнаруживал в  своих  судорожно скорченных пальцах острый нож или топор,  но
объяснить,  как они  попали  в его руку,  не мог.  Иногда  перед его глазами
вставала кровавая завеса, и, ощущая  во рту вкус теплой  человеческой крови,
не находя  себе места, болотник бесцельно метался по  лесу. Почуяв временную
свободу, Белая душила  его изнутри, а он был  слишком слаб, чтоб бороться. И
тогда он позволил течению судьбы нести себя куда угодно. Погружаясь вместе с
ним в тяжелый, длящийся всю жизнь сон, Белая успокоилась.
     Осень  пролетела  мимо  болотника  словно  беспечная  девка. Прошуршала
разноцветными  листьями,  отблестела зеленеющими  водами озер,  отпечалилась
криками улетающих  птиц,  но Егоше было все равно. Ползущие  друг  за другом
безрадостные дни проходили под его ногами, будто  ступени длинной, ведущей в
пропасть  лестницы.  Только  махонькая,  запрятанная  где-то  очень  глубоко
частица его засыпающей души жалобно  стенала, моля об отмщении  и вызывая  в
сонной памяти полустертое черноглазое лицо Сиромы.
     Стремясь убежать от нахлынувшей тоски и безысходности, Егоша отправился
к  мери -- края хоть  и не  столь далекие от Приболотья,  как  Булгария  или
Хазария, но все-таки  малознакомые.  В  глубине души болотник надеялся, что,
увидев  новые земли и новых людей, ему вновь захочется бороться, а значит --
жить. Зима застала его в земле вятичей, меж речкой Окой и Ра-рекой. В первые
морозные  дни  болотник  продолжал  путь, сторонясь людских жилищ,  но затем
понял --  холод  и голод загонят  его  к людям. Нар научил  Егошу переносить
любой  мороз, но ему не хотелось тратить оставшуюся силу на  такую  малость.
Вспоминая,  как тяжело далось  возвращение к  жизни, болотник  ощущал  тоску
обреченного. Невероятными усилиями он вернул себе тело, но чувства и желания
покинули его навсегда.
     И, повинуясь  потребностям  тела,  он пошел  к людям. Это  случилось на
озере  Неро, там, где  из  его  узкого, вытянутого  репкой  края  вырывается
быстрая река  Которосль.  Как раз  меж нею  и речушкой со странным названием
Устье стояло небольшое мерянское селище -- Устьино.  Егоша  вошел в него без
страха --  вряд  ли кто-нибудь в  здешних  краях  знал  его. И о  бегающем в
волчьей стае человеке  с зелеными глазами местный люд  не слышал. А  если  и
слышали какие-то  байки о Волчьем Пастыре, то к себе их не примеряли. К тому
же  мерянские земли  изобиловали  иноплеменцами. Здесь  мирно  соседствовали
варяги и вятичи, весь и меря,  словене и урмане, а иногда оставались на зиму
застигнутые врасплох суровыми русскими морозами арабские  купцы.  Окруженное
мелкими  селищами озеро Неро служило пристанищем  многим заезжим  гостям.  А
если  появлялись  среди   них  находники  на  чужое  добро,  то  от  ворогов
сберегались всем миром, не делясь ни по племенам, ни по родству.
     Егоша появился в Устьине в середине погожего морозного дня.  Забавляясь
с едва прикрывшей землю снежной пеленой, Хорс  золотил ее слепящими искрами,
и  еще   не  замерзшее  озеро  переливалось  в  ложбине,  словно  диковинная
драгоценная  жемчужина, ненароком выпавшая из убруса Девы  Зари. По  пути  к
селу  Егоша приметил вдалеке  одинокую фигуру путника. Догнать его оказалось
довольно  легко  --  мужик  шел  не  торопясь,  любуясь  красотами  зимы   и
насвистывая  что-то  беспечное. Увидев  на  дороге  незнакомого  ободранного
парня, он смолк, остановился. Приблизившись, Егоша потянул с головы шапку:
     -- Удачи тебе, добрый человек.
     За  плечом мужика висел лук, в голенище высокого сапога торчала рукоять
ножа.  "Охотник", --  определил Егоша. Селищинец  ощупал  болотника  зоркими
глазами и, слегка акая, дружелюбно ответил:
     -- И ты  будь  здрав! Что  за дело тебя в  наши земли  завело? От  беды
бежишь иль доли ищешь?
     -- И то и другое, -- не смутясь, ответил Егоша. Он ничего не испытывал,
глядя на этого чужого  улыбчивого мужичка. Даже  презрения. Стояла перед ним
пустая, укутанная  в шубу оболочка, а внутри маленьким пульсирующим комочком
билась  слабая человечья душонка.  Егоша  мог раздавить ее движением  одного
пальца...
     Испытующий  взгляд  мужика  коснулся  его  лица.  Опомнившись  болотник
заставил  себя  взглянуть  на  встречного иначе  --  человеческими  глазами.
Встречный улыбнулся:
     -- Ну что  ж,  и такое случается.  Мы всем рады. А  надолго ли ты к нам
пожаловал?
     -- Сам не знаю. Как получится, -- покачал головой болотник.
     Мужик моргнул и, отбросив удивление, добродушно поинтересовался:
     -- Ты что делать-то умеешь?
     -- Охочусь неплохо.
     -- Э-э-э. -- Мужик  удрученно  скривился.  -- Этой науке любой  в наших
краях  учен.  Вот если бы ты из глины поделки умел  лепить -- тебя на постой
Верил  взял  бы,  а если  б  оказался  мастером  по  плотницкому  делу,  как
новоградцы,  то многие  тебе и кров, и  еду пожаловали  бы...  А охотиться и
дурная баба умеет.
     Егоша вздохнул. Ничего другого он и не ждал.  Кому  нужен в доме хоть и
сильный, но неумелый гость? Еды  на него не напасешься,  а пользы  -- ни  на
резан...
     --  А ты попробуй зайди к Полеве, -- пожалел его мужичок. -- Скажи, что
тебя  Буркай  прислал.  Она  баба  вдовая, ей  в  хозяйстве  любой  помощник
сгодится. Крышу там починить иль дров наколоть...
     Егошу утомила его словоохотливость.
     --  Куда идти? -- перебил он  Буркая. Осекшись, тот забавно выпучил  на
него яркие синие глаза:
     -- Ишь ты, быстрый какой! Вон там, с краю, возле самой Которосли, домик
видишь?
     Егоша кивнул. Он не видел, но не сомневался, что отыщет.
     -- Туда и ступай, да не забудь сказать, что ты от меня пришел, -- иначе
она и говорить-то с тобой не станет! -- крикнул Буркай уже в спину странному
парню.
     Несмотря на кажущуюся молодость, он доживал  уже седьмой десяток  зим и
хорошо знал людей. Этот  одинокий и голодный парень пробудил в  нем жалость.
Буркаю еще не доводилось видеть  на столь молодом  лице  таких равнодушных и
печальных глаз. Похоже, пареньку  пришлось многое пережить. Буркай знал, как
это бывает, когда,  наслушавшись дедовских баек  про  незабываемые  подвиги,
хочется сбежать  подальше от опостылевших родных краев и где-то там, далеко,
в неведомых землях  достичь славы и величия. Наверное, и этот  болотник ушел
от родичей, полный надежд на удачу и скорое счастье,  а теперь, не сыскав ни
того  ни  другого,  стыдился  возвращаться  и  рыскал  по  свету,  зализывая
нанесенные жестокой жизнью раны... Когда-то Буркай был таким же. И  если  бы
не Яснодрева  -- его милая жена, наверное, так и остался бы он обозленным на
весь мир  бобылем. Как-то  встретит  болотного гостя  Полева? Он  улыбнулся.
Буркай  отправил странного  парня к жене своего младшего сына. Бывшей  жене.
Прошлой  осенью  лесной  хозяин  -- так в здешних местах называли медведя --
задрал  веселого и  непоседливого  Богумира. Полева осталась одна в  большой
новой  избе.  И  хотя  многие  предлагали  ей  кров  и  заботу, она  наотрез
отказывалась покидать когда-то  счастливый дом. Этот пришлый болотник чем-то
походил на нее... Может, они сумеют понять и помочь друг другу?
     Буркай  подбросил на плече лук,  подтянул  колчан  и,  приминая  лыжами
неглубокий снег, двинулся дальше. Он начал надеяться...
     А  Егоша  ничего  не  знал  о  его  чаяниях.  Заставляя   себя  вежливо
приветствовать встречных, он добрел до указанной  избы и постучал, оглядывая
крепкие запоры. Для вдовы изба была чересчур хороша  и добротна. И про крышу
Буркай наврал -- она нуждалась в починке так же, как петух в третьей ноге.
     Дверь  отворилась. Молодая женщина в  накинутом на плечи цветном платке
негостеприимно  оглядела Егошу  с  головы до  пят. Ее  пытливый  взор  сразу
отметил потрепанный вид незнакомца, его впалые щеки и зеленые, злые, точно у
зверя, глаза.
     --  Чего тебе? --  склоняя  к  плечу  голову, спросила  она.  Егоша  не
ответил. Он не ожидал,  что  вдова, о которой рассказывал  Буркай,  окажется
столь молода  и хороша собой. Она не породила в нем желания или смущения, но
он любовался ею, как любуются красивой заморской диковинкой.  Ему  нравились
большие серые глаза незнакомки, ее  горделивая  прямая шея,  округлые,  чуть
припухшие губы.  Совсем  не  походя на Ралу,  она  все же  напоминала  ее. И
спросила  так же прямо  и  резко, без обиняков.  Рала...  Ох, где-то  теперь
блуждает  ее  волчья  душа? Доведется ли встретиться там,  на кромке,  среди
духов и призраков? Узнают ли друг друга?
     --  Что тебе? --  уже мягче повторила женщина. Егоша очнулся,  вздернул
подбородок:
     --  Меня  прислал  Буркай. Я буду жить  у  тебя. Гостить, по  хозяйству
помогать... --  И,  не дожидаясь позволения  хозяйки, отодвинул ее плечом  и
ступил в избу. Он слишком устал, чтобы пререкаться.
     Уперев кулаки в бока, баба двинулась на него:
     -- А ну-ка пошел вон! Тоже мне,  гость!  Никого мне в помощь не надобно
-- так Буркаю и передай!
     -- Не смогу. -- Не обращая на  нее внимания,  Егоша  ходил по клетям  и
разглядывал убранство дома. В нем оказалось всего две большие светлые клети,
а  за  стеной  ютилась третья  -- маленькая  и  дымная, где  жарко  топилась
каменка. Посередке дома, лепясь к стене, вползала вверх лесенка -- очевидно,
вела на повалушу.
     --  Почему не  сможешь?  --  слегка  опешив  от  Егошиного  нахальства,
спросила  вдова. Болотник скинул истертый  полушубок, -- жаль,  пришлось для
достоверности  свою  волчью  шубу  закопать вместе с  Блудовыми аварцами, --
опустился на лавку:
     --  Коли выгонишь, я больше ни  к  кому здесь не пойду. Дальше двинусь.
Хотя бы по Которосли.
     Гнев  заклокотал в горле Полевы.  Экий наглец!  В избу  ворвался да еще
грозится! Еле на ногах держится, вот  и  давит на  жалость! Как же -- "уйдет
он"! Как бы не так! Небось, побежит к первой же избе крова просить!
     --  Уходи!  -- распахивая  дверь,  твердо сказала  она.  Егоша чуял  ее
недовольство, но  разбираться в нем не желал. Зачем? Да и какая ему разница,
где  ночевать -- в  лесу  или в  доме? Видать, пришел  его  срок становиться
нежитем...
     Вздохнув, он  молча  встал, накинул суму  на одно  плечо, полушубок  на
другое  и вышел в  вечерний холод.  Так же молча неспешно двинулся по берегу
еще не схваченной  льдом  реки. Ему было  безразлично,  куда идти, просто по
берегу казалось удобнее всего.
     Стоя в  дверях,  Полева неверяще  смотрела  на спокойно бредущего прочь
парня.  Неужели он и впрямь собирался уйти? Но куда? А медведи? Их в здешних
лесах хоть пруд пруди... Не все  же залегли в спячку -- вдруг шатун задерет?
Перед ее глазами всплыло ободранное звериными когтями лицо мужа. Глаз на нем
не было -- только пустые дыры...
     -- Вороны выклевали,  -- оправдываясь, сказал ей кто-то. А очи Богумира
были такими яркими и красивыми -- ни с чем не  сравнишь! И у этого  пришлого
глаза  горели  необыкновенным  зеленым  светом...  Неужто  и  они достанутся
воронам?  А все  из-за ее упрямства  и  вздорности!  Лелея  тоску  по  мужу,
пожалела крова для  гостя, еду сберегла... Дожил бы до такого  стыда Богумир
-- сам выгнал бы ее с позором...
     Метнувшись в  горницу, Полева сунула  ноги в поршни  и, проваливаясь на
ухабах, ринулась следом за болотником.
     -- Стой!  --  завопила издалека,  но  он продолжал  идти. Не  слышал...
Споткнувшись,  Полева упала в снег, вскочила и, догнав болотника, повисла на
его рукаве:
     -- Пошли обратно! Пошли!
     Зеленые глаза  окатили ее равнодушным холодом -- аж мурашки побежали по
коже:
     -- А-а-а, это ты... Ты ж вроде меня прочь гнала?
     -- А теперь передумала. -- Она с