ильно дернула его, развернула к селищу. -- Пошли назад! Экий обидчивый выискался! Как тебя звать-то? -- Выродок, -- не двигаясь с места, ответил болотник. Полева замерла с открытым ртом, а затем, испугавшись, что странный гость затаит обиду, поспешно пробормотала: -- Добро! Выродок так Выродок... Только пойдем, а? И Егоша пошел. Не потому, что очень хотел, а просто поддавшись ее напору. Однако от жизни в тепле и сытости изменилось немногое -- дни казались такими же унылыми, как раньше, а серая пелена все чаще застилала краски мира. В Устьице Егоша прижился. Он мало разговаривал, от работы не бежал и, если просили, -- помогал молча и терпеливо, потому и прослыл нелюдимым, но в общем-то неплохим парнем. Поначалу Буркай проявлял недюжинный интерес к его прошлому, но Егоша быстро разохотил его выяснять что-либо. -- Ты меня не трогай, и я тебе худа не сделаю, -- прищурившись, сказал он, и, сжавшись от нечеловеческого холода его глаз, Буркай отступил. Теперь охотник уже и не ведал -- верно ли отправил странного пришлого в дом к Полеве. Хотя худа болотник бабе не делал, с глупостями не приставал, расспросами не донимал и по хозяйству не ленился. Даже покорно таскал ей воду из реки, невзирая на насмешки молодых селищенцев. От такой заботы Полева расцвела на глазах -- на щеки вернулся прежний румянец, и смеяться стала чаще и веселее. А едва завидя Выродка -- краснела и прятала глаза. Болотник нравился многим девкам -- приманивал таинственностью, завораживал зеленью глаз, а уж ловкостью и спокойным нравом угождал даже самым придирчивым. Жаль, ему самому женское внимание было безразлично, будто он и не жил вовсе, а глядел на жизнь из глубокого колодца и вместо всей земли видел только маленький краешек неба... Егоша и впрямь так жил. Его мало задевали смешки молодых селищенцев и их детские забавы, а к красоте своей хозяйки он просто привык и перестал ее замечать. Его устраивала тихая и спокойная жизнь в ее доме, поэтому, когда в праздник коляды, прибравшись и украсив горницу, она известила Егошу, что нынче будут игры, он не стал долго думать. Он знал эти игры -- собирались в доме вдовы холостые парни и девушки, водили хороводы, пели песни, выбирали друг дружку. Говоря о предстоящем празднике, Полева зарделась, но, не желая замечать ее покрасневших щек, Егоша накинул зипун и вышел из избы. -- Ты куда? -- уже на пороге растерянно приостановила его Полева. В ее серых глазах заблестели слезы обиды и разочарования. -- В лесу заночую, -- коротко бросил болотник. -- Мне не до игр. И, не глядя на расстроенную бабу, пошел прочь. Далеко он не ушел. Устроился в ближнем лесочке под елкой, разжег костерок и, глядя в вечернее небо, слушал разносящиеся по округе песни. Все радовались, только ему было невесело. Почему? Почему так изменился мир? Чему забыл научить его старый Нар? Вдалеке запел одинокий волк. Такой же одинокий, как он сам. Егоша вскинул голову и, откликаясь своему поросшему шерстью собрату, завыл. Тот расслышал и вновь застонал, жалуясь на тоскливую жизнь. "Я становлюсь зверем, -- внезапно понял Егоша. -- Для меня жизнь стала такой же серой, как для него. Но что же делать?!" Сверху уныло взирали звезды. Одна, далекая и маленькая, -- Велесова, светила нынче не для него -- для Сиромы. Сирома убил Ралу, Сирома заставил его стать таким, как теперь. Он должен расквитаться со жрецом, но наползшая на душу и тело лень мешала думать о мести. И что толку убивать Сирому? Другое дело -- вернуть Владимира, помочь ему занять место Ярополка. Тогда покоренная Русь примет ту веру, которую изберет для нее новый князь. Бог силен идущими за ним людьми... Белее рухнет, и на его место взойдет новый Бог... А Сирома сдохнет, не вынеся столь страшной для себя беды... Егоша вздохнул, откинул голову. Где-то в селище пронзительно закричала женщина. Вторя ей, взвыла другая. Что-то случилось... -- Эй, Выродок! Выродок! -- донесся до него отчаянный зов Полевы. Егоша поднялся, затоптал костер. За кров следовало платить... -- Что случилось? Чего вопишь? -- Он возник перед разряженной в праздничные одежды Полевой словно призрак. Баба пискнула, шарахнулась, а потом, разглядев Егошино лицо, заголосила: -- Там мужики... В играх... Буркая запалили! Егоша зло сплюнул. Это бессмысленное веселье с прыганием через огонь и размахиванием горящими факелами всегда заканчивалось бедой. Хорошо, если только опаляли усы да бороды, а ведь бывало, что загоралась на человеке шуба, и тогда мало кто мог ему помочь. -- Веди! -- Егоша встряхнул рыдающую Полеву, рыкнул: -- Веди, говорю! Продолжая всхлипывать, баба побежала к селищу. Она не ведала, чем ее жилец сможет помочь старому Буркаю, но чуяла: если он захочет -- Буркай не умрет. Растолкав столпившихся над протяжно стонущим охотником людей, Егоша склонился над обожженным. -- Ты не лезь, -- небрежно отпихнул его кто-то из родичей Буркая. -- Знать, старику срок пришел. -- Пошел прочь! -- рявкнул на опешившего мужика Егоша. Кто лучше него мог знать время смерти? Буркай и впрямь был плох -- полушубок на нем сгорел почти дотла, и кожа на лице вздулась неприятными пузырями, но умирать он не собирался. Вернее, мог и помереть, коли ничего не делать. Быстрыми пальцами Егоша содрал с Буркая одежду, повернулся к Полеве: -- Полотна чистого! Воды поболее! И всех долой! Невольно подчиняясь его уверенному голосу, селищенцы попятились. Все еще причитая, Полева побежала за указанным. Добрые соседки принялись усердно помогать ей. -- Эй, парень, а еще чего надо? -- робко предложил свою помощь тот же родич, что советовал Егоше не соваться. -- Ничего. -- Болотник оглядел принесенный бабами чан с водой, расстелил на снегу, рядом со стонущим Буркаем, простыню и, раздев обожженного догола, опрокинул на него чан. Затем вздернул тело на холстину, укутал и бережно понес в дом. За ним шумной толпой двинулись селищенцы. Рядом, взирая благодарными глазами, засеменила Полева. -- Всем прочь, я сказал, -- оглянулся на пороге Егоша и велел Полеве: -- Сдохни здесь, а в избу никого не пускай! Ему нынче покой надобен. Полева заслонила собой дверной проем: -- Уходите, люди. Молю... Она не впускала никого два дня, а потом Буркаю стало лучше. Егоша не отходил от него. Сперва помогал, словно выполнял необходимую работу, а затем вдруг почуял, что вместе с Буркаем излечивается сам. Равнодушие нежитя покидало его, а вместо серого безразличия в душе возрождались прежние ощущения. Помогая почти незнакомому человеку, он помогал самому себе! Уразумев это, Егоша взялся за лечение с удвоенным усердием. Он сам промывал ожоги Буркая, сам прикладывал к ним толченые травы, сам вытягивал гной и менял повязки. Вскоре раны Буркая покрылись тонкой хрустящей корочкой, и началось самое сложное. При малейшем движении корка лопалась и из-под нее сочилась белесая сукровица. Шевелиться было больно, и Буркай лежал, отказываясь даже сесть. -- Ты никогда не сумеешь вновь ходить, если не заставишь свои ноги работать, а тело двигаться, -- убеждал его Егоша. -- Не могу! -- отворачивался охотник, а сердобольные родичи подпевали: -- Мы его прокормим, хоть лежачего, хоть ходячего. А тебе и без того поклон до земли. Оставь его теперь... Чего уж мучить.. Егоша бы, может, и оставил, но недоделанная работа давила на него, будто камень. Однажды он не выдержал -- взял Буркая под мышки, проволок через все селище к лесу и бросил на снег со словами: -- Жрать захочешь -- сам домой поползешь! Кто-то из родичей охотника попытался было подойти к больному -- помочь, но Егоша зверем прыгнул наперерез, сузил опасные глаза: -- Не смей! И тот не посмел ослушаться. Пришлый болотник был очень ловок и умен. С ним не стоило спорить. А к вечеру, проливая слезы и завывая, словно дикий зверь, Буркай приполз в селище. Умоляя помочь, он плелся по улице и тянул к прохожим отощавшие за время болезни руки. Его жалели, но связываться с Выродком не хотели. К тому же пришлый вытянул Буркая с того света -- и нынче, верно, знал, что делал. Еще неделю, кляня всех и вся, Буркай ползал по селищу, а на седьмой день перестал хныкать и твердо встал на ноги. Ходил он, правда, еще неловко, но ведь ходил! Вот тогда-то потянулись к Егоше ходоки с просьбами. Слава о знахаре, спасшем Буркая из огненных объятий разъярившегося Сварога, пронеслась по окрестным печищам, словно ветер. Заставая с виду столь робкого Выродка с ведрами возле реки, молодежь перестала скалить зубы, а старики, проходя мимо него, уважительно снимали шапки. Забыв о боли, Буркай дневал и ночевал в Полевином доме, всегда готовый отслужить болотнику. Только Выродок по-прежнему оставался один. Так же хмуро, не замечая оказываемого почета, делал, что просили, и только изредка, косясь куда-то вдаль, вспыхивал слабой улыбкой. Буркай чуть не плакал, глядя, как впустую извивается перед пришлым Полева, как принаряжается, как, ожидая его, сидит у окошка, не сводя глаз с дороги. Он-то видел -- парень свое отлюбил... Ни красотой, ни верностью его не приманить. Налетел, словно вольный ветер, всколыхнул спелую ниву, прошелестел колосьями -- и все. Пропадет, будто его и не было, -- улетит гулять в неведомые края... -- Не мечтай о нем, дочка, -- убеждал Полеву. -- Он, видать, из могучих знахарей, тех, что за свои знания душой заплатили. Любовь для него -- звук пустой. Ты сама погляди -- он и лечит-то лишь тех, кого уже смерть коснулась, а других прочь отсылает. Знать, сила у него недобрая и опасается он ее понапрасну тревожить. Как ты ни томись -- ничего, кроме печали, он тебе не принесет! Чует мое сердце -- уйдет он вместе с Мореной из наших мест... -- Как можешь такое говорить?! -- утирая бегущие по щекам слезы, возмущалась Полева. -- Он тебя от верной смерти спас! -- Меня-то спас, а тебя погубил, -- ощущая вину, повторял Буркай. -- Бросит он нас, оставит... а старый охотник оказался прав. Словно быстрая колесница Хорса, промчалась зима, растопил ее : снега светлый березозол, и на день Морены-Масленицы, когда выпускали люди на волю певчих птиц да жгли чучело злой зимы, явились в Устьине посланцы из далекого и нелюдимого селища Медвежий Угол. Буркай не знал, что случилось у ворвавшихся в избу болотника и потребовавших тайного разговора медвежцев, но чуял сердцем -- пришла пора распрощаться со странным зеленоглазым знахарем. Едва дыша от спирающей душу горечи, он встал посреди двора, рядом с конями приезжих. Жаль, Полева еще с утра ушла на дальние лядины -- поглядеть: оттаяла ли земля... Болотник беседовал с медвежцами недолго. Их беда была похуже любой другой -- в Угол ворвалась страшная весенняя лихорадка и, рубя под корень и старого, и молодого, принялась ходить по домам. -- Ты великий знахарь, -- угрюмо потупясь, просили посланцы. -- Помоги... Медвежий Угол стоял на Ра-реке и славился своей нелюдимостью. Там редко принимали гостей, чаще старались поживиться богатым добром проходящих мимо караванов, налетая и грабя всех, кого ни попадя. Егошу устраивала обособленность селища. Да и помогать людям оказалось интересно -- болотник бился с хворобами, словно с опасными врагами, и, одерживая верх, радовался каждой победе. Чем страшней было дитя Мокоши, тем интересней складывалась битва и тем желанней становилась победа... -- Добро, -- ответил он медвежцам. -- Поеду. Првеселев, они наперебой принялись предлагать ему плату. -- Нет. -- Егоша поморщился. -- Я лишь кров и еду приму, иного мне не надо! И, взирая на удивленные лица просителей, улыбнулся. Ну не скажешь же им, что самому хочется помериться силой с одной из самых страшных болезней -- Весенней Девкой-Верхогрызкой?! Собрав скромные пожитки и выйдя из избы, Егоша налетел на настороженного и строгого Буркая. Пропуская подводящих болотнику лошадь медвежцев, охотник молчаливо посторонился. Стараясь не глядеть на него, Егоша вскочил в седло, еле сдержав почуявшую дух нежитя кобылу. Один из медвежцев приторочил к его седлу торбу с вещами. -- Уезжаешь? -- горько спросил Буркай. Болотник вскинул на него зеленые глаза. Мелькнувшая в них искра веселья будто огнем ожгла охотника. Показалось -- знахарь благодарит его за что-то, но за что? -- Уезжаю, -- коротко ответил болотник. -- А тебя запомню. Ты мне жизнь вернул. Приоткрыв рот, Буркай глядел на Выродка, силился понять его речи. Глупо было отвечать, что, мол, это ты мне жизнь возвратил... Боясь расплакаться, он часто заморгал: -- А как же Полева? -- Полева? -- Болотник небрежно дернул повод. Кобыла под ним заплясала, разбрызгивая вокруг перемешанный с грязью снег. -- Поехали... -- поторопил Егошу один из медвежцев. Судя по подвескам -- уточкам и перстням с бобровыми фигурками, -- он был из знатных. Егоша скользнул по нему насмешливым взглядом и, словно забыв о вопросе Буркая, хлестнул кобылу. -- Полева и без меня проживет! -- выкрикнул, уже исчезая в воротах. -- Прощай! Медвежцы рванули за ним-- только брызнул в лицо Буркая талый снег из-под копыт. Продолжая глядеть в опустевшие ворота и в беспомощной грусти кривя изуродованное огнем лицо, охотник осел на землю. Был ли знахарь? Не примерещился ли? Не залетел ли просто к ним на двор морозный ветерок, погулял-поиграл до весны и сгинул вместе с талыми снегами? Буркай опустил голову. Отпечатки конских копыт глубоко врезались в землю. Все-таки он был... А может -- нет? ГЛАВА 31 Весенняя лихорадка свирепствовала в Медвежьем Углу весь березозол и пошла на убыль лишь под конец травня-месяца. Она не щадила никого -- ни старых, ни малых, опасаясь трогать только Егошу. Видать, чуяла в нем могучую, схожую с ее собственной силу. Задевать его боялась, зато билась с его умениями и знаниями не на шутку. Иногда, приходя домой уже за полночь, Егоша не успевал лечь, как в дверь вновь ломились взволнованные люди и, захлебываясь в мольбах, просили спасти сына, брата, отца... Хуже всего обстояло дело с детьми. Будто оголодавший зверь, Верхогрызка намертво вцеплялась в их маленькие тела, и никакие травы с настоями не могли выгнать ее оттуда. Пальцы болотника потемнели от чеснока и травяных соков, зеленые глаза безумными огнями полыхали на осунувшемся, обросшем бородой лице, а от одежды пахло дымом погребальных кострищ. Мертвых он не разрешал трогать никому, знал -- стоит коснуться взятого Верхогрызкой человека, и она тут же вцепится в новую жертву. Под вой и плач родичей он взваливал мертвеца на подводу и вывозил за селище. Там неутомимое пламя пожирало бренные останки вместе с оружием и одеждой. Добрые люди кидали в огонь глиняные медвежьи лапы, чтоб усопший родич благополучно достиг мира мертвых, и скудно тризновали, не уходя с пепелища. Смертей было много, так много, что Егоша уже был готов признать поражение, когда, поборов хворь, поднялся на ноги сухой и долговязый гончар Василии. Пожиравший его изнутри огонь затух, а на лице, вместо жутких волдырей, остались лишь маленькие кроваво-красные язвочки. Следом за Василином стали выздоравливать и остальные. Изможденные болезнью люди выходили на улицу, улыбались солнцу, вдыхали тепло наступающего лета и почтительно склонялись до земли, завидев издали бредущего к реке Медведице ясноглазого знахаря с котомкой за плечами. Все ведали, что где-то за рекой, в лесу, есть дубок, в коре которого знахарь прячет снятую с людей напасть, -- недаром каждый раз он отрывал от рубахи больного махонький клочок и убирал его в свою потертую суму... А бегавшие за знахарем мальчишки утверждали, будто видели тот дуб своими глазами. -- Высокий такой, крепкий, -- наперебой рассказывали они. -- Крона -- что облако зеленое! А по всему стволу, из щелей в коре белые лоскуты торчат! Опасаясь за ребятню, взрослые запретили им бегать к дубу -- можно ведь ненароком вновь выпустить хворобу, однако знахаря зауважали еще больше -- трудился-то он почти задарма, брал в уплату лишь еду и одежду. Да и того просил не много. А старики сказывали, будто от такой же болезни люди вымирали не селами -- городищами! В благодарность медвежцы подарили знахарю избу. Ставили ее всем миром над Ра-рекой, на высоком, крутом берегу, чтобы, любуясь идущими по реке караванами, ведун мог вспоминать о родных местах. Только он отказался от дара. -- Я скоро уйду, -- сказал. -- И ничем вы меня не удержите -- ни делами, ни посулами. Спорить с ним не стали. Кто же спорит с ведунами? И отговаривать не принялись. Знахари людям не подвластны -- их боги по земле водят: где беда жарче, туда и гонят. Жалея молодого ведуна, медвежцы несли ему кто чего мог: кто -- курочку, кто --. крынку молока, кто -- хлебный каравай. Егоша смотрел на старания сельчан с улыбкой. Теперь, когда болезнь отступила, он не собирался надолго задерживаться у Ра-реки. Старая обида звала к отмщению, неоплаканная верность Ралы терзала сердце. Егоша не желал прощать волхва. И отомстить ему решил не по-человечески -- мечами или ворожбой, а так, как учил сам жрец, -- чужими руками. Ночами болотник зажигал лучины, садился на пол, раскладывал перед собой грубо выструганные из деревяшек лодьи и пел, призывая Владимира Новгородца обратно в родную землю. Голоса-то его князь услышать не мог, а вот тоска-ворожея текла через леса и моря, томила княжью душу. Егоша знал: не выдержав терзающего ночами зова родной земли,, Владимир направит свои лодьи к берегам Мутной, где его с почетом примут все еще ждущие "своего" князя новоградцы. А за Владимиром придет на Русь новый Бог. Он отомстит за Егошу... Его ворожба оказалась не напрасна. Вслед за весной накатило лето, принесло с собой на Ра-реку торговые караваны из дальних мест -- остроносые урманские драккары, плоские, словно киты, весские насады, длинные и угрюмые арабские галеры. Помимо дорогих товаров они везли вести со всего света. Егоша часто уходил из Медвежьего в Торжок, говорил с людьми, прислушивался к шепоткам и сплетням. В Торжке-то он и встретил рябого урманина с переломанным носом, который, таясь и прикрывая рот рукой, за чаркой поведал Егоше о тайных планах Владимира. -- Он ныне у островов данов бродит, а два года жил у нашего короля Харальда, -- шептал в ухо Егоше осоловевший от пряного меда урманин. -- Я сам его видел! Он дружину собирает, хочет назад воротиться, с братом расквитаться и всю Русь под свою власть прибрать! Может, Егоша и не поверил бы -- чего спьяну не наболтаешь, -- но урманин упомянул о Добрыне: -- Дядька его, могучий такой, чернявый, обмолвился, что верные люди в Новом Городе Владимира этой осенью поджидают. Егоша задумался. Стать над Русью -- это Владимир надумал верно, но одной силой ему Ярополка не смять -- тут надо брать хитростью... Сирома не даст Ярополку пасть -- нынешний киевский князь для его бога -- как корень для дерева. Поэтому, вернувшись в Медвежий Угол, Егоша принялся собираться в путь. Он не спешил -- до осени было еще далеко, а до Нового Города, при хорошем ходе, всего три дня пути. А когда наконец надумал двинуться, случилось непредвиденное. В этот день, впервые за весь изок, пошел дождь. Утро выдалось серое, хмурое, но выйти в дождь -- к удаче, и, накинув суму на плечо, Егоша в последний раз оглядывал свое жилище, когда в дверь робко постучали. Болотник поморщился: -- Заходи! Пригнувшись и чуть не снеся головой притолку, в горницу вступил насквозь вымокший Василии. С его темных волос стекала вода. Смущенно встряхиваясь, он забормотал: -- Там к тебе человек пришел... Видеть желает... Егоша подбросил на плече суму: -- Я ухожу. Скажи -- у меня нынче своя болячка. -- Да это... Она... Пришлая... -- замялся Василии. Его голубые, чуть подернутые желтизной кошачьи глаза забегали по стенам. -- Она? Егоша подошел поближе к гончару, вгляделся в его узкое лицо. На этом лице он знал каждую жилку, каждую рытвинку -- сколько раз утирал с него горячечный пот? -- и поэтому сразу заметил сковавшее скулы гончара напряжение. Василии смущался редко... -- Ладно, пошли. Поглядим, чего от меня эта баба хочет, -- подталкивая гончара к дверям, согласился он. -- Она ничего не хочет, -- словно только что обретя дар речи, заторопился тот. -- Она болтает, будто тебе жена! Рала! Забыв обо всем, Егоша кинулся на двор. Вот почему так мялся гончар! Рала могла смутить кого угодно. Но как же она вернулась с кромки? Может, как когда-то Ратмир, ведомая горькой памятью, сама отыскала дорогу обратно, в мир живых? Скучившиеся у ворот люди почтительно расступились. Егоша споткнулся, остановился. Это была не Рала... С трудом скрывая разочарование, он зло спросил: -- Какого ляда ты явилась? И соврала зачем? По глазам болотника Полева поняла -- он ждал другую, и это понимание ударило намного больнее, чем его неприветливые слова. -- Они меня пускать не хотели, -- жалобно вымолвила она и смолкла. Не скажешь же прилюдно, что не могла дышать без его молчаливого присутствия, что после его ухода не жила, а медленно умирала, словно по капле утекала в сырую землю... Полева и сама не знала, чем зацепил ее сердце незнакомый болотник. Ведь он даже не пытался ей понравиться! И на славного, веселого Богумира, когда-то укравшего ее девичий покой, он тоже ничуть не походил. Однако изба без него стала сырой и тоскливой, а душа опустела, словно худое решето. -- Ты напрасно сохнешь, дочка, -- как-то раз заметил Буркай. -- Он уже забыл о тебе... Найди себе другого -- есть же средь парней и краше его, и веселее. Его жизнь побила и еще не раз бить будет -- не дождешься от него ни тепла, ни ласки. Таких любить -- только Долю гневить. Буркай и впрямь так думал. Ему было жаль присохшую к ведуну дуру-бабу, но иногда охотник ловил себя на мысли, что тоже грустит о болотнике, и от этого ее боль становилась понятной и близкой. Когда Полева надумала идти в Медвежий Угол проведать парня, он не удивился. Сказал лишь: -- Зря... Он тебе рад не будет. Полева ему не поверила, но теперь убедилась -- старик был прав. Ее приход только разозлил Выродка. А стоящие вокруг люди глазели на нее с любопытством и осуждением. На миг она словно увидела себя со стороны -- мокрую, жалкую, несчастную -- и чуть не заплакала. Закусив губу, она уставилась в землю. -- Уходи! -- велел Егоша. -- Тебе Буркай привет шлет, -- сама не зная зачем, ответила она. Показалось ей, или впрямь что-то промелькнуло в зеленых глазах колдуна? Она с надеждой впилась взглядом в его лицо. -- Буркай? -- словно вспоминая далекое прошлое, переспросил болотник, а потом неожиданно светло улыбнулся: -- Так это он тебя послал? Полева не хотела врать, но чуяла -- скажет правду, и этот зеленоглазый, загадочный человек навсегда исчезнет из ее жизни. Переминаясь с ноги на ногу и пряча глаза, она тихо призналась: -- Не совсем... Видя, что знахарь признал пришлую, народ принялся расходиться. -- Что стоишь? Пошли в избу, -- небрежно кивнул бабе Егоша. Появление Полевы пришлось не вовремя, но если она принесла вести от Буркая, то их следовало выслушать. Как-никак, а охотник помог его душе выбраться из могилы. Пусть своей бедой и сам того не ведая, но ведь помог! Войдя в избу, Полева робко присела на лавку, оглядела Егошино жилище: -- Значит, ты здесь живешь? Люди сказывают, будто ты Верхогрызку в дуб пересадил... Она не знала, о чем говорить. Промокший летник прилип к ее спине, руки дрожали, а в поршнях хлюпала вода, но она вновь видела того, кто заставил ее забыть о Богумире, и от этого по всему телу растекалось нежное, успокаивающее тепло. Егоша присел напротив: -- Хватит болтать. Сказывай, что Буркай передать велел. Я спешу. -- Куда спешишь? -- растерянно вылупилась на него Полева. Только теперь она углядела на лавке у дверей увязанную суму болотника и приставленный к стене искусно вырезанный дорожный посох. -- В Новый Город, Владимира встречать, -- не таясь, ответил Егоша. Зачем что-то скрывать от глупой бабы? Ей ведь все равно, кто и когда будет княжить в Новом Городе... Полева побоялась спрашивать, почему болотник решил, будто Новгородец собирается вернуться. Хлопая расширившимися глазами, она молча глядела на него. Егоша стал терять терпение. Что бы ни просил передать ему Буркай, это могло обождать, а Владимир ждать не станет. Он поднялся: -- Коли есть что сказать, говори, а нет -- ступай домой. Недосуг мне попусту болтать! "Он уйдет! Встанет и навсегда уйдет! А я умру..." -- забилось в голове Полевы, и, сползая на пол, она неожиданно для самой себя расплакалась. -- Я наврала тебе про Буркая! Наврала!!! --закричала она сквозь слезы. -- Я сама к тебе пришла, потому что люблю, потому что жить без тебя не могу! Я за тобой, куда скажешь, пойду и слова худого не вымолвлю! Только не гони! Егоша глядел на вздрагивающие плечи бабы и размышлял. Полева не врала -- она и впрямь любила его. Он чуял рвущуюся из нее живительную силу любви. Но зачем ему-то ее любовь и ее покорность? Он приподнял зареванное лицо мерянки. Над серыми преданными глазами женщины задрожали длинные ресницы. Егоша отвернулся. Она красива. Красота тоже сила. При необходимости можно будет воспользоваться ее красотой... Вот только стоит ли ради этакой помощницы вешать на шею лишнюю заботу? Хотя чего о ней заботиться, чай, не маленькая, и сама напросилась. А не понравится его обхождение -- пускай идет куда хочет, никто держать не станет. -- Не реви. Послушай, -- спокойно велел он всхлипывающей бабе. -- У меня много дел, и ты будешь мне обузой. -- Нет, нет. Я стирать тебе буду и готовить... Егоша раздраженно мотнул головой: -- Готовить мне не надо -- жрать буду, что по дороге попадется. А еще спать буду в лесу и людей убивать, коли решу, что так нужно. Неужто смолчишь -- не упрекнешь, не спросишь ни о чем? -- Я ни о чем спрашивать не стану! -- почуяв надежду, прошептала Полева. -- Клянусь! Онемею, коли пожелаешь, только возьми с собой! Егоша ухмыльнулся: -- Онемеешь? Это неплохо бы... Брать я тебя не стану, но и запрещать ничего не буду, так что коли желаешь -- иди за мной. Только помни -- я тебя не звал, сама захотела. -- И, окинув мерянку беглым взглядом, добавил: -- Ив одеже бабьей ты со мной недалеко уйдешь. Поднявшись с пола, Полева покосилась на болотника. Его слова обжигали равнодушием, но она не боялась. Разве можно бояться того, кто стал твоей жизнью? Да прикажи он ей в огонь сигануть -- прыгнула бы и не задумалась! Она метнулась к столу, подхватила длинный нож и, ловко сбросив с головы платок, перекинула на грудь толстую, хоть и короткую еще, косу. Первый раз она срезала волосы для Богумира, теперь для странного болотного колдуна... Зажмурившись, Полева сильно провела лезвием по волосам. Не желая поддаваться, они затрещали. Она попробовала еще раз. Вырываясь из неловких пальцев, пшеничные пряди падали за спину. Неожиданно чужая сильная рука больно оттянула ее голову назад. Возле самого уха тонко пропело железо. Полева вздрогнула и отдернулась, ощущая непривычную легкость головы. -- Вот так. -- Болотник подошел к печи, сбросил в пламя намотанные на кулак волосы мерянки. -- Добро... -- шепнула она одними губами. Не раздумывая, Егоша прошел к укрытому вышитым полавочником сундуку и, приподняв тяжелую крышку, швырнул Полеве длинную мужскую рубаху и грубые порты: -- Надевай! Уронив руки, баба застыла посреди горницы. Голой ее видел лишь муж -- Богумир, но и тот больше тискал ее тело, чем любовался. Смущаясь, она огляделась в поисках укрытия. Спрятаться было негде, а болотник, будто не понимая ее стыда, бессовестно глазел на нее равнодушными глазами. Поневу и серник она сняла без стеснения, но затем остановилась. -- Поторопись, -- по-прежнему не сводя с нее глаз, небрежно напомнил болотник. Ежась от стыда и неуверенности, Полева принялась скидывать исподницу. Под пристальным взглядом знахаря ее белая кожа покрылась маленькими пупырышками. Шлепая по полу босыми ногами, она подбежала к брошенной им одежде, принялась поспешно натягивать ее на замерзшее тело. Штаны надела быстро, а в длинных рукавах срачицы запуталась и еле сдержала слезы. Ей еще никогда не доводилось чувствовать себя столь униженной. Хотела явиться к болотнику дорогой гостьей, а стояла перед ним как невольница -- голая и беззащитная... Салясь на ощупь отыскать ворот, она нелепо тыкалась в ткань головой. Горячая ладонь болотника скользнула по ее спине. Полева вздрогнула. Неужели она все-таки разожгла в знахаре страсть? Неужели он пожелал ее тела? В сладостной истоме она потянулась к крепким мужским рукам. Отстраняясь, болотник одернул на ней рубаху. Смущенно пряча глаза, Полева прошептала: -- Все?.. Егоша развернул ее и, придирчиво оглядев со всех сторон, недовольно прищелкнул языком. Как ни ряди бабу, а ее натуру не скроешь... Даже с куцыми мальчишечьими волосами Полева оставалась бабой. Нахмурившись, болотник сунул в каменку оставленную ею одежду и вышел на крыльцо. Боясь оторвать взгляд от его широкой спины, мерянка шагнула следом. Она не ведала, куда ведет ее поздняя любовь, но душа пела при мысли, что отныне она сможет каждое утро видеть эти зеленые глаза и чуять поблизости надежное тепло этого мужского тела. Она будет рядом с тем, кого полюбила, и каков бы он ни был -- разве этого мало для счастья? ГЛАВА 32 Они ничего не просили. Приходили пораньше, когда первые петухи еще только пробуждали ото сна прекрасную Деву Зарю, садились в дальнем углу княжьего двора, там, где хозяйствовали холопы со смердами, и, молчаливо глазея на снующих туда-сюда просителей, тихо сидели до темноты. Может, именно поэтому они так кидались в глаза? А может, привлекала внимание их странная одежда -- простая, чуть ли не убогая, без украшений, подвесок и шейных гривен? Добрыня, дядька князя Владимира, приметил пришлых еще давно, когда после долгих скитаний длинные княжьи ладьи стукнулись носами в высокие берега Мутной. Ему тогда было не до встречающих -- минуя головы, взор тянулся далеко за Новый Город к вольготно раскинувшимся обширным полям и лесам великой Руси, но стоящего на холме зеленоглазого парня с длинным посохом в руках он заметил сразу. Парень стоял совершенно спокойно, не вздымал к небу трясущихся рук, не восславлял богов, вернувших князя на родную землю, и не падал на колени, как многие из встречающих. Он глядел на ладьи Владимира, словно пастух на свое стадо, и только неторопливо, будто читая что-то, шевелил губами. Поймав на себе пристальный взгляд боярина, парень на миг перестал шептать и улыбнулся, словно признав в Добрыне старинного знакомца. -- Эй, боярин! -- окликнули Добрыню с берега, и, на миг отвлекшись, он забыл о странном парне. А когда вспомнил -- того на холме уже не было. "Померещилось", -- решил Добрыня, но спустя два дня тот же незнакомец объявился на княжьем дворе. С ним пришел невысокий, хрупкий мальчишка с испуганными серыми глазами. В отличие от своего равнодушного спутника, мальчик все время оглядывался и смущенно краснел, если кто-нибудь пытался заводить с ним разговор. А желающих побеседовать с пришельцами было много. Только разговорить их не удавалось -- зеленоглазый быстро отбивал охоту болтать с ним о пустяках. Большинство отваженных крутили у виска пальцем и отходили, оставляя пришлых в покое, -- что спрашивать с бездомных бродяг? -- но Добрыня заинтересовался ими не на шутку. Что пришлые высматривали на княжьем дворе, почему ни о чем не просили? Два дня Добрыня лишь косился на них, а на третий не выдержал. В то утро они появились, как обычно, раньше всех и, угрюмо поглядывая на проходящих мимо просителей, привычно расположились на лавке у поленницы. -- Альв! -- оторвавшись от окна, подозвал боярин крепкого воя из урман. -- Сходи-ка узнай, что этим надобно? -- Да плюнь ты на них! Пускай сидят, -- брезгливо поморщился урманин. -- Они ж никого не трогают... -- А ты все же сходи! -- Добрыня не хотел рассказывать урманину о своих подозрениях. Он давно уже отметил пытливый взгляд пришлого парня и его необычную для смерда ловкость. Уж слишком быстро он скрывался со двора и слишком легко уклонялся от расспросов. Конечно, вряд ли киевский князь прознал о возвращении брата, а если и прознал, то уж точно не успел послать соглядатаев, но кто разберет Мокошину пряжу? А Добрыне совсем не хотелось привечать в Новом Городе киевских наворопников. -- Ладно. -- Урманин потянулся, вышел на крыльцо. Добрыня было двинулся за ним, но у двери остановился и сквозь щель стал присматривать за пришлыми. Легко перешагивая через наваленные на дворе груды оружия и доспехов -- Владимир брал в дружину любого, кто захочет сразиться с киевлянами, -- Альв неспешно подошел к пришлым. При его приближении большеглазый, похожий на девку, подросток торопливо задергал своего спутника за рукав. Тот вскинул на подошедшего Альва удивленный взор, повел плечами. Урманин что-то сказал ему. В ответ губы зеленоглазого шевельнулись. Добрыня видел проступивший на щеках своего посланца румянец. "Интересно, чего такого пришлый ему ляпнул?" -- зная, как редко краснеет урманин, заинтересовался Добрыня, но в это время Альв вытянул из ножен короткий меч. Его движение заметили, -- толкая друг друга, ранние просители кинулись врассыпную, кто-то пронзительно и тонко заверещал. Побледнев, молоденький спутник зеленоглазого парня попятился и, зацепившись ногой за лавку, шлепнулся на землю. Добрыне не нужны были ссоры на княжьем дворе. Подумав, он шагнул на крыльцо и открыл было рот окликнуть Альва, как пришлый, не вставая, ловко шарахнул посохом по ногам разозленного урманина. Тот рухнул на землю, перекувырнулся и, откатившись, вновь вскочил. Теперь отзывать его было бесполезно -- это что пытаться отнять у оголодавшего пса кусок мяса -- он и хозяина тяпнет, не задумается. Добрыня досадливо дернул щекой. Что ж, схватки меж воями не редкость -- то из-за добычи грызутся, то из-за девки, а то просто из-за случайного слова. Пусть потешатся, народ повеселят... Облокотившись на резные перила, он постарался принять беспечный вид, дабы все видели -- он ничуть не сомневается, стычка обойдется без крови. Молодые княжьи петухи друг другу гребни треплют, норов показывают... Выбирая удобный для нападения миг, Альв принялся выхаживать кругами возле пришлого. Добрыня помнил умение урманина молниеносно налетать на врага -- в урманских землях на поединках короля Харальда Альв не раз заставал его врасплох. Справиться с пришлым бродягой урманину не составляло труда. Добрыня усмехнулся, представив испуганное, измазанное пылью лицо зеленоглазого. Сколько противников Альва после поединка с ним теряли прежнюю спесь? Теперь уж и не упомнить... Многие остались там, в холодных фьордах полуночи, рядом со своим королем, и лишь самые отважные и решительные пошли с Владимиром добиваться справедливости в русской земле. Забыли обиды и распри, чтобы скрестить мечи с одним врагом... Дружный вскрик толпы вернул боярина на княжий двор. -- Добрыня... -- обескураженно шепнул кто-то ему в ухо. Боярин взглянул на дерущихся и едва сдержался от восхищенного вскрика. Даже ему, самому могучему из Владимировой дружины, не удавалось завалить Альва, но зеленоглазый пришелец сделал это легко, будто играя. Меч урманина валялся далеко от места схватки, у крыльца, а сам Альв извивался на земле, прижатый коленом зеленоглазого. Мешая ему дышать, посох пришельца глубоко вдавился в белую полоску его шеи у основания черепа, как раз под волосами. Лицо Альва скрывалось в дворовой пыли. -- Отпусти его! -- шагнул с крыльца Добрыня. Зеленоглазый повернул к нему голову, усмехнулся: -- Я-то отпущу, так ведь он вновь за свое примется! "Даже не запыхался!" -- искренне изумился боярин, однако вслух строго повторил: -- Отпусти! -- и пояснил уже мягче: -- Альв -- дружинник. Он моего слова послушает! -- Коли так... -- Нехотя поднявшись с колен, пришлый снял посох с шеи урманина. Отряхнувшись, тот молча подобрал меч и бурча что-то пошел прочь, сплевывая набившуюся в рот пыль. Зеваки проводили его презрительными взглядами и, поняв, что самое интересное позади, принялись расходиться. -- Ты очень ловок, парень, -- подступая к пришлому, негромко выразил свое восхищение Добрыня. -- Не хочешь ли послужить новгородскому князю? Отомстить братоубийце, что ныне над всей Русью стоит? Не торопясь отвечать, зеленоглазый поднял с земли дорожную суму, отряхнул ее и как-то отрешенно заметил: -- Ой, Добрыня! Хватит уж о справедливости болтать! Ты эти сказки другим сказывай! Я князей знаю: Владимиром движет не столько месть, сколько желание стать единственным властителем русской земли. -- Откуда мое имя ведаешь?! -- забыв одернуть нахального смерда, вскинулся боярин. Тот передал суму своему мальчишке, окатил Добрыню пронзительным взглядом. Боярину вдруг захотелось поежиться или прикрыть лицо, но, отведя глаза, пришлый вымолвил: -- Кто ж о тебе не знает? Добрыня вздрогнул. Речи пришлого настораживали. Вопросом на вопрос отвечает лишь тот, кому есть что утаивать... -- Не бойся, боярин. Я не Ярополков послух... -- догадался о его тревоге пришлый. -- Мне, да такого, как ты, -- бояться?! -- пренебрежительно скривился Добрыня. Если бы пришлый знал, как трудно давался боярину этот безразлично-презрительный вид! -- Ты откуда родом и как звать? Парень тряхнул головой: -- К чему спрашиваешь, боярин? Разве в имени дело? Имена людские, что песок, -- все крупицы в нем одинаковы, одна с другой схожи, без пригляду не отличишь. Я тебе интересен лишь потому, что урманина осилил, а еще потому, что три дня сиднем на княжьем дворе сидел и просьб не высказывал. Добрыне не нравился тон пришлого. Кем бы он ни был, а так говорить с боярином осмеливались немногие. -- Имя! -- грозно потребовал он. Пришлый вздохнул: -- Ох, далось же тебе! Зови Выродком, меня так многие кличут. -- Я -- не многие! -- Добрыня заглянул за плечо зеленоглазого. Там, испуганно тараща огромные серые очи, мялся его мальчишка. Маленький, тощий, запуганный... Пришлый нетерпеливо повел плечом: -- Это мой холоп. Немой. -- Язык ты ему сам срезал? -- съязвил Добрыня, но зеленоглазый даже не моргнул: -- А ты как думаешь? -- Ты слишком смел в речах, Выродок! -- А чего мне бояться? -- усмехнулся тот. -- Ты меня не убьешь, да и князь пожалеет. Он нынче на русский берег большую ладью втаскивает, а я под той ладьей -- самое нужное бревнышко. -- Ты о чем это? -- не понял Добрыня. -- О том, что ныне не князь мне нужен, а я князю. Потому я и не бежал в его палаты -- ведал, Доля сама его ко мне приведет. Добрыня отвернулся от незнакомца. Протяжная певучая речь выдавала в нем жителя болот. Болотники славились умом -- недаром поговаривали, будто сам Вещий Олег был из Приболотья. А еще пришлый упоминал, что знает князей... Нет, несмотря на убогость одежды и дерзость слов, он заслуживал внимания! Добрыня шагнул на крыльцо, распахнул перед болотником дверь: -- Проходи, коли есть о чем говорить... Выродок обернулся к немому мальчишке: -- Жди! -- и лисой скользнул в избу. Для разговора Добрыня отвел его в дальнюю маленькую клеть, где хранились пуки соломы и старая рухлядь. Плотно затворив дверь, боярин спросил вполголоса: -- Так для чего же ты князю нужен? Зеленоглазый беспечно огляделся, присел на мягкое соломенное ложе. -- Владимир молод. Спешит брату отомстить. А дружина у него в два раза Ярополковой меньше... Добрыня поморщился. Пришлый подметил верно, но что поделаешь, если Владимир вбил себе в голову первым делом отомстить брату? Он еще мальчишкой славился своенравием... -- Словене Владимиру верны, и весь его своим князем нарекла, -- ни в беде ни в радости не отступятся, -- продолжал болотник. -- А вот варяги и урмане не за ним пошли, не за правдой его, а польстились на золото. Кинет им Ярополк денежку побольше -- и прощай, Владимир-князь. А то еще и обман вскроется... -- Какой обман?! -- рявкнул Добрыня. -- Как же? -- удивленно вскинул брови зеленоглазый. -- Разве Владимир не обещал им по две гривны с головы каждого русича? И разве он выполнит обещанное? Добрыня схватился за меч. Откуда пришлый узнал об обещании князя? А главное, как догадался, что Владимир не сдержит слова? Последнее ведали лишь Добрыня да сам Владимир. -- Лжешь! -- срываясь, выкрикнул он. -- Не спеши оружие тягать и глотку драть, -- спокойно остановил его пришлый. -- Я, чай, недаром два дня во дворе сижу. Слушаю, подмечаю... И по земле нашей русской я немало хаживал, ведаю: чтоб две гривны с головы снять, надобно сперва с людей последнюю шкуру содрать, а они этого никакому князю не простят. Иль забыл, как за неуемные поборы древляне Игоря деревами разодрали? Нет, этого Добрыня не забыл. Его ладонь соскользнула с меча. -- Говори далее, -- слегка севшим голосом предложил он зеленоглазому. Тот осклабился, показывая Добрыне крепкие, белые зубы: -- Владимир по молодости о мщении думает, а ты годами убелен -- разуму подвластен и в речах, и поступках. Вот ты и помоги ему отомстить, да так отомстить, чтобы с этого выгоду для дела поиметь. Отведи Владимира с дружиной к кривичам, в Полоцк. Чай, Владимир от Рогнеды не откажется? Еще не понимая, к чему клонит пришлый, Добрыня покачал головой. Болотник потупился: -- Назвав ее женой, Владимир и себе угодит, и Ярополку отомстит, и кривичей под себя подомнет. Дружина в Полоцке отменная, и с Ярополком многие поквитаться не прочь. Надоело им ждать, покуда киевский князь изволит их княжну женой назвать. Они киевлян не очень-то любят, потому и пойдут за тем, кто сильнее и мудрее окажется. -- А Рогволд? -- напомнил Добрыня. Теперь он уж и сам удивлялся -- как раньше не догадался присоветовать Владимиру пойти в Полоцк? -- Рогволд -- твоя забота, -- коротко хмыкнул болотник. Добрыня отвернулся, сдавил пальцами рукоять меча. Откуда взялся этот смелый советчик? Почему вызывался помогать князю? Чего хотел взамен? -- Мне платы не надобно, я о княжьей выгоде пекусь, -- заверил его пришлый. -- И от совета моего не отмахивайся, он умен. Сам подумай. Добрыня думал. И как ни прикидывал, ничего лучшего придумать не мог. Если Владимир возьмет Рогнеду в жены, то увеличит дружину чуть ли не вдвое, а уговорить его пойти в Полоцк -- плевое дело. Добрыня ведал женолюбивый нрав князя -- ради полоцкой красавицы он откажется очертя голову лезть на брата. А за княжьими утехами его верные вой соберут под Владимировой дланью кривичей... -- Мы и с кривичами не сильнее Ярополка окажемся, -- подумал он вслух. Пришлый ловко вскочил и, очутившись возле Добрыниного плеча, жарко задышал в ухо: -- Я помогу князю одолеть Ярополка. Хитростью помогу! Старинные мои знакомцы сидят подле киевского князя... Он им как себе самому верит и по их совету уйдет из Киева. А спесь киевлян всем ведома -- они едва себя брошенными почуют, тут же ворота отворят и Владимира своим князем нарекут. Теперь Добрыня начинал кое-что понимать. От речей Выродка за версту воняло предательством. "Кто одного князя предал, тот и от другого откажется", -- эту простую истину Добрыня усвоил уже давно, потому и не сдержался, пробурчал сквозь зубы: -- Предатель... Ярополку служил, а теперь ему не мил стал, вот и перекинулся? Выродок расхохотался: -- Брось, боярин! Разве я похож на обиженного слугу? У меня такие задумки, что твоему Владимиру До них ни умом, ни духом не дотянуться! Но моя удача от Владимировой зависит. Потому я и пришел ему помочь. Ох, дерзко говорил болотник! Но было в его дерзости что-то такое, что мешало Добрыне взять меч и снести наглецу голову. Размышляя, боярин угрюмо уставился в пол. В конце концов, поступив по совету болотника, он ничего не терял. А приобретал многое. Только вот речи Выродка насчет его задумок, до коих и князю не достать, настораживали. Чуялось -- кроется за ними что-то великое и опасное, но что? Добрыня кашлянул, отвел глаза в сторону: -- Почему я должен тебе верить? -- А ты не верь, -- быстро откликнулся зеленоглазый. -- Ты о своей выгоде думай и о княжьей силе... Добрыня вышел за дверь. Ему немало приходилось принимать решений, но впервые их подсказывал какой-то пришелец с болот. Добрыня чуял в нем чужака. Но ведь и болотник смертен... Можно воспользоваться им, а потом убрать, как бывало уже не раз. Добрыня прислонился к двери, прислушался. Внутри было тихо, словно в могиле. О чем думал болотник, чего ждал? Другой бы уже затравленным зверем метался по клети -- гадал: вознесется ныне или утратит голову, -- а этот... Нежданным светлым лучиком в мозгу боярина вспыхнула догадка. Можно же просто отказаться от предложения болотника, отослав его прочь, мол, шел бы ты со своими советами куда подалее! Отдышавшись, боярин отворил дверь. Парень сидел и посохом рисовал на полу замысловатые фигурки. Привлекая его внимание, боярин кашлянул. Зеленоглазый вскинул голову, поинтересовался: -- Ну и что же ты надумал? Добрыня сдержал улыбку. Болотник мнил себя хитрецом, но на всякого хитреца достанет простоты. Выродок уйдет в свои болота, как явился, -- ни с чем. -- Ступай подобру-поздорову, -- пробурчал боярин. -- Да благодари пресветлых богов, что князь тебя не услышал. И как ты только помыслить смел, что он тебя, болотного человечишку, послушает, что по твоему указу ту, которая его сердцу всех милей, силой возьмет?! Ступай прочь и лучше не ворочайся! -- Как хочешь, -- пришлый поднялся, запахнул плащ. -- А коли все-таки пожелаешь моей помощи -- кликни только... Я услышу... -- Ступай отсюда! -- изображая ярость, рыкнул Добрыня. Теперь этот парень и впрямь казался ему смешным. Кем себя возомнил? Князю советовал, имя на ветер кликать велел, дуралей болотный! Пришлый выскользнул во двор. Добрыня видел, как он подошел к ожидающему немому мальчишке и как они оба поплелись прочь, то и дело теряясь меж неясными силуэтами снующих по двору людей. Когда они скрылись за воротами, Добрыня встал. Он все продумал и все решил. Владимир жаждет мести -- он ее получит, и она окажется намного слаще, чем он ожидал... Кмети шарахались прочь от спешащего к княжьим хоромам боярина, дворовые девки поспешно отпрыгивали, провожая его могучую фигуру ласкающими взорами. Статный боярин никогда не обделял их вниманием, но нынче не замечал -- торопился. Горница Владимира встретила Добрыню светом и чистотой. Князь вскинул на боярина карие глаза, улыбнулся. За время скитаний по северным землям он повзрослел и возмужал, но для дядьки Добрыни оставался все тем же озорным и беспечным отроком, которого баловала сахарком великая княжна Ольга и качал на коленях еще помнящий Олеговы времена слепой старик Эйнар. -- Хочу поговорить с тобой! -- без предисловий заявил боярин. Кивнув, Владимир шевельнул узкой, украшенной богатыми жуковиньями ладонью, отсылая прочь толпящихся возле него кметей. Пропустив их, Добрыня подошел к князю и, вглядевшись в серьезные глаза племянника, положил руки ему на плечи: -- Помнишь ли Рогнеду, князь? ГЛАВА 33 Еще девчонкой Полева провожала мужчин на охоту. Несмотря на опасности и тяготы походной Жизни, лес заманивал их, увлекая с каждым разом все дальше и дальше в зеленые, вечно живые -- глубины. Полева привыкла ждать охотников, со страхом вслушиваясь в шелест деревьев под окнами, как привыкла к той страшной мысли, что рано или поздно лес потребует платы за свои тайны и заставит их прикоснуться к затаившейся в его чащобе смерти. Он убил многих родичей Полевы -- деда, дядьку, отца... Он был жесток и не щадил ни молодости, ни красоты посягнувших на его богатства людей. Сколько Полева себя помнила, люди боялись леса. Опасаясь прогневать чащобных духов, они называли косолапого и могучего медведя лесным хозяином, миролюбивого лося -- лесной коровой, а сплоченных в стаи волков -- лесными братьями. Мужчины думали, что иные имена обманут духов леса, и Полева тоже так думала, но они ошибались. Жалкие людские хитрости были для леса с его вековой мудростью так же смешны, как бывают потешны для бывалых охотников первые попытки сопливого мальчугана натянуть отцовский лук. Когда Полева поняла эту немудреную истину, она испугалась. Ей стало казаться, что между лесом и людьми идет вечная, ни на миг не прекращающаяся война: доказывая самим себе, что вовсе не боятся могучего врага, упрямые мужчины вновь и вновь уходят в лесную глушь, а лес карает их скорой смертью за самоуверенность и нахальство. Время шло, и за близкими родичами Полевы взмыли в светлый ирий души дальней родни -- кого-то из них задрал медведь, кому-то перегрызла горло красавица рысь, а иных затоптал вепрь... Последним лес убил ее мужа, славного Богумира. После смерти мужа лес стал для нее злобным и мохнатым чудовищем, каждый день заглатывающим в зубастую пасть светлый солнечный диск. Это беспощадное чудище шумно дышало под ее окнами, скрывая в своей мохнатой шкуре коварных Лешаков, детоубийц Россомах и горбатых вещих Лесных Старцев. В те одинокие ночи Полева слышала в шуме доносящегося из леса ветерка песни вещей птицы Гамаюн и завывание Владыки Бора. Потом, вместе с болью потери, страх отступил, но не ушел окончательно, а лишь затаился где-то в самой глубине сердца. Она перестала слышать голоса нежитей, но, напоминая о коварстве леса, подлая память то и дело вызывала в ее уме лики давно ушедших родичей. До той поры, пока не появился в Устьице зеленоглазый знахарь. Все, кого знала Полева, боялись леса, а болотник любил его. Не кланялся ему из опаски быть битым, а именно любил. Сам того не ведая, он поделился этой странной любовью с Полевой, и однажды мерянка поняла, что ее с детства лелеянный страх ушел. Это случилось в первую проведенную ею в лесу ночь. Выйдя из Медвежьего Угла, знахарь повернул к лесу и за весь день ни разу не вышел на дорогу. Не умея быстро и ловко перескакивать через сломанные ветви и кочки, Полева бежала за ним следом, не замечая ничего вокруг, и лишь к вечеру, когда сгустившаяся тьма стала давить ей на плечи, она опомнилась. Словно почуяв ее страх, болотник остановился, огляделся и, бросив суму возле разлапистой ели, принялся складывать костер. Не в силах пошевелиться, Полева рухнула на влажный мох, вцепилась пальцами в деревенеющие ноги. За болью, усталостью и блаженным пониманием близости любимого она забыла о страхе. Лес укачивал ее усталое тело в своих мохнатых и теплых ладонях, шептал ей что-то утешительное и нежное. В свете вспыхнувшего костра лицо болотника приобрело неожиданную мягкость. Вырвавшись из тесного тела, Полевина душа взмыла над ним и, не научась летать, осела вечерней росой на крючковатых лапках можжевеловых кустов и мягких иглах елей. С той ночи ей и стало казаться тесным людское жилье. Куда как просторнее и легче дышалось под кровом еловых ветвей! А какие чудные запахи дарил лес, какие росные рассветы! Он был чем-то похож на Выродка -- так же молчалив, красив и беспощаден, но в его загадочной и прохладной глубине огромной сетью растянулась немыслимая притягательная сила, и, однажды оступившись, Полева угодила в эту сеть. Может, поэтому Новый Город напугал ее? Высокие, ощерившиеся острыми абламами стены напомнили Полеве зубы Великого Змея, того, кем, скрываясь от Перунова гнева, оборачивался мудрый Белее, а призывно распахнутые створы ворот походили на нелепую ловушку для громадной мыши. Однако Выродок без страха вошел в городище, и Полева последовала за ним. На улицах Нового Города толкалось слишком много народу. Все вокруг шумели, кричали и суетились, словно на торгу. Время от времени, перекрывая людские голоса, пел-зазывал на княжий двор желающих влиться в дружину Владимира воев рожок. Оглушенная шумом большого городища, Полева вцепилась в рукав Выродка -- с ним было спокойнее. Знахарь везде чувствовал себя как в своем дому. Распихивая локтями встречных, он пробился к княжьему терему и, приглядев в тихом углу старую поленницу, поволок к ней Полеву. Ничего не соображая, она упала на припертую к бревнам лавку, зажала ладонями уши. Выродок до вечера просидел на этой лавке. Ночь они провели у городской стены, а на другой день вновь отправились к хоромам князя. Выродок ничего не объяснял Полеве, да и она, помня обещание, не пыталась спрашивать. Привыкнув за два дня к суете и шуму, Полева стала замечать и богатые заморские одежды новгородских бояр, и изукрашенное причудливой резьбой оружие именитых воевод Владимира, и золотые украшения новгородских жен. С восторгом глазея на невиданные ранее богатства, мерянка с горечью думала о своем убогом наряде и о давнем предсказании Выродка. Откуда он мог узнать, что Владимир вернулся в Новый Город? Почему так торопился к нему, и зачем, потратив столько сил на дорогу, уже третий день сиднем сидел на княжьем дворе, отваживая всех желающих поболтать? Задыхаясь от пронизывающей вони лошадиного помета и старого железа, Полева косилась на спокойное лицо знахаря, старательно отыскивая позволившую бы ей решить столь сложную загадку черточку. Однако молчала. Сдержалась, даже когда здоровенный урманин затеял с Выродком ссору, хотя ее так и подмывало вскочить и завопить, призывая на помощь добрых людей. Она не зря испугалась -- ведь урманин был почти вдвое выше и мощнее знахаря. Беззвучно шевеля губами, Полева молила богов уберечь любимого, но помощи богов не понадобилось. Полева так и не поняла, как огромный грозный урманин вдруг очутился в пыли, под ногой Выродка. Не веря глазам, она часто заморгала и тут услышала властный голос именитого Владимирового дядьки. Добрыня звал Выродка в избу. Другой бы загордился оказанным вниманием, но знахарь принял приглашение так, словно давно его ждал. Он ушел, и Полева осталась одна, с тоской отсчитывая мгновения его отсутствия. Она не ведала, чего хотел боярин от болотника, как не ведала и того, что ждал от Добрыни Выродок, но знала: если он не выйдет -- она сделает все что угодно ради его спасения. Полева не очень точно представляла себе, что именно она смогла бы сделать, но ее решимости хватило бы на семерых. Она уже начала волноваться, когда Выродок вернулся. Он явно был чем-то опечален -- удрученно клонил голову и непривычно низко гнул плечи. Подволакивая ноги, спустился с крыльца, подошел к мерянке. Уже в который раз Полеве захотелось обнять его и забрать часть исказившей его лицо горечи, но она не сделала этого. Выродок не терпел прикосновений. Полева помнила, как однажды ночью она попыталась обнять его. Хорошо зная силу женской плоти, она старалась прижиматься к знахарю как можно сильнее, чтобы он ощутил желание в ее тугих грудях и подергивающемся животе. Богумир никогда не оставался равнодушным к подобным ласкам, но болотник отшвырнул ее прочь, словно мерзкую мокрицу. -- Оставь меня! -- рявкнул. -- Хочешь любить -- люби издали, а коли кобеля для утех ищешь -- ступай прочь! Покраснев от стыда и обиды, Полева стиснула на груди платок, прикрыла им свою наготу. А Выродок отвернулся и лег спать. Она плакала всю ночь, а к утру поняла -- никакие обиды и страхи не заставят ее променять полюбившуюся вольную жизнь с Выродком на щедрые ласки и золоченые хоромы с другим... И теперь, видя на любимом лице печаль, она люто возненавидела Добрыню. Так возненавидела, словно это он лишал ее любви Выродка и принуждал сдерживать свои желания. Кипя от гнева, она погрозила окнам княжьей избы маленьким кулачком и побежала следом за знахарем. Их догнали за городскими стенами. Высокий мужик в круглой низкой шапке осадил пегую с рыжими, будто нарисованными на спине, отметинами лошадь и ловко соскочил перед Выродком, заступив ему дорогу. Знахарь остановился. Лицо преследователя не предвещало ничего хорошего, на его могучих плечах под красной, как кровь, тонкой рубахой зловеще шевелились бугры мышц. Его спутник, по виду смерд или закуп, худой, угрюмый парень в расписном кафтане, изредка похлестывая свою лошаденку по округлым холеным бокам, гарцевал возле хозяина. -- Ты Альва прилюдно в пыль ринул? -- резко спросил у Выродка высокий. Полева знала -- знахарь не желает драки, и потому не удивилась, услышав его короткий ответ: -- Уйди! -- Я брат Альва, -- не обращая внимания на отпор, рявкнул здоровяк. -- Он расстроен, и твоя кровь станет его утешением! Болотник едва шевельнул губами. Полева улыбнулась, угадав вырвавшееся из его уст ругательство. Так на торгу называли ощипанных и жирных кочетов, предлагаемых бабами на суп. Узкая плеть больно щелкнула по ее лицу. Вскрикнув, Полева прижала ладонь к вспыхнувшей болью щеке. -- Не смей скалиться, холоп! -- рявкнул на нее чванливый вершник. Полева глянула на Выродка, сдержала слезы. А тот, будто и не заметив обрушившегося на нее удара, продолжал хмуро глядеть на тянущуюся к берегу реки дорогу. Урманин раздул увешанную шейными гривнами и ожерельями грудь, гордо вскинул белесую голову. Может, мнил он себя уважаемым человеком, но нынче больше всего походил на разъяренного гусака с длинной шеей и распушенными у горла перьями. Полева хихикнула сквозь слезы. Словно очнувшись от ее смешка, Выродок вскинул посох, отодвинул им урманина и шагнул вперед. Приметив его движение, глазастый смерд подхлестнул лошадь и занес для удара руку с плетью. В это мгновение Выродок обернулся. Полева не сразу поняла, что надо отвести глаза, -- зажмурилась лишь потом, когда под гнетущим взглядом знахаря кобыла вершника захрипела и, неожиданно закусив удила, рванулась прочь, взбрыкивая упитанным крупом. Ничего не понимающий вершник кубарем слетел с ее спины и испуганно заозирался в поисках выпавшей плети -- единственного своего оружия. -- Уйди добром, не то худом уведу, -- глухо повторил знахарь. Услышав знакомый голос, Полева попятилась. Никогда еще Выродок не говорил так странно -- нараспев, словно затягивая словами в глубокую пропасть. Упрямо дергая подбородком и пытаясь вытащить из ножен меч, урманин шагнул вперед. Стражники на вышке у стены заметили их, закричали что-то. Со всех сторон к ползающему по земле вершнику заспешили люди. Брат Альва пригрозил: -- Готовься к смерти, болотный змееныш! Правда, его руки дрожали и никак не могли нашарить на поясе рукоять меча, а румяное, пышущее здоровьем лицо обрело серый земляной оттенок. -- Да, -- певуче согласился с ним болотник. -- Смерть успокоила меня. Утешит и тебя... Иди же за мной. Иди... Полева почуяла, как в ее душу заползает что-то холодное и скользкое. Силясь не впустить незваного пришельца, она схватилась обеими руками за грудь, но ледяной червь неумолимо вгрызался в ее тело, тянул плоскую, лишенную глаз морду к самому сердцу. Жизнь стала замедляться. Люди, лошади, стражи на стене показались ненастоящими, даже немного нелепыми. Свистящий ветер ворвался в уши и, охватывая ее смертельным кольцом, достиг Полевиной души. Сквозь застилающую глаза пелену Полева увидела согнувшегося до земли урманина. Скрюченными, будто в судороге, пальцами он царапал свою обнаженную грудь. Из-под его ногтей показалась кровь, а вокруг, поблескивая в лучах солнца, тонули в дорожной пыли содранные хозяином ожерелья и гривны. Выродок протянул к урманину руки. Показалось Полеве, или впрямь тонкий белый дымок поплыл из его пальцев в распятый беззвучным воплем рот несчастного -- она не поняла, почуяв лишь одно -- Выродка больше не было! Не было того, за кем, презрев страх и стыд, она убежала из своего тихого селища! Вместо него стояла на дороге сама Смерть -- слепая, безжалостная, свирепая... Завизжав, Полева бросилась прочь. Она не разбирала дороги -- летела сломя голову, куда придется -- лишь бы подальше от ставшего ее судьбой страшного колдуна. Пропуская ошалевшего мальчугана с искаженным лицом, встречные шарахались в стороны, ахали. Полева не остановилась, даже выскочив на берег Мутной. Прожив всю жизнь у озера, она умела плавать. Разбрасывая шумные брызги, мерянка ринулась в холодную воду. Мутная подхватила ее тело, поволокла от пристани. Люди на берегу что-то закричали, но она ничего не услышала, кроме гудящего в ушах страха и плеска пляшущей вокруг воды. Широкими холодными ладонями волны захлопали ее по щекам, плеснули в рот. Полева отчаянно заработала ногами. Одежда путалась, тянула вниз. Мешая дышать, вода заползала в горло. "Может, так оно и лучше, -- неожиданно подумала Полева. -- Все равно он меня никогда не полюбил бы..." И эта последняя мысль отняла у нее немногие еще оставшиеся силы. Она перестала сопротивляться. Темная река потянула вниз, перед глазами замельтешили разноцветные точки, грудь сдавило бессилием и пустотой. Полева уже не почуяла, когда чья-то сильная рука выдернула ее на поверхность, не услышала восторженных криков с берега. И даже радостный вопль у самого своего уха: "Вот он! Нашелся малец!" -- она не разобрала. А когда очнулась, воды уже не было. Вместо бледнокожей берегини над ее изголовьем сидела чернявая, чисто одетая девка и что-то напевала, то и дело тыкая иглой в растянутую на пяльцах ткань. Заметив, что Полева открыла глаза, девка пискнула и выскочила за дверь. Приподнявшись на локтях, мерянка огляделась. Горница, где она лежала, оказалась большой и просторной. В углу висели странные, нарисованные на досках лики. Над ними высился небольшой, аккуратно обвешенный белоснежным полотнищем крестик. А под крестом, выведенные чьей-то не очень умелой рукой, красовались непонятные значки и буквы. -- Едва очнулась и на лики святые глядишь? Хорошо! Полева резко обернулась. Высокий, красивый еще старик, судя по речи -- варяг, приветливо поглядывал на нее из-под кустистых бровей. За его плечом маячило румяное лицо молодого парня. -- Зачем косу-то срезала, в порты мужские нарядилась? -- дружелюбно спросил старик. -- Что за беда с тобой стряслась? Полева молчала. Да если бы и захотела что-то объяснить -- разве смогла бы? Разве поняли бы ее, поверили бы? -- Я так тебе скажу, -- опустился на край лежанки старик, -- какой бы ни была твоя печаль, а руки на себя накладывать грешно. И одежка эта срамная тебе не к лицу! От его слов и от всей его фигуры веяло чем-то добрым и надежным. Полеве захотелось прижаться к могучей груди старика и расплакаться, но она не посмела. Где-то внутри нее жила преступная любовь, заставившая ее бросить родной дом и подарившая ей весь мир. "Выродок! -- вспомнила Полева. -- Где он?" Она резко села: -- Поклон вам люди за заботу, но я должна идти. -- Куда? -- скрывавшийся ранее за плечом старика молодой парень подошел ближе, склонился. Его добрые карие глаза устремились на ее обеспокоенное лицо: -- Живи у нас! Мы никого не гоним. Сами намыкались по свету, знаем, каково иногда бывает... -- Я хочу уйти! -- Взметнув подолом исподницы, Полева соскочила с полатей. От слабости она еле удержалась на ногах, но все-таки, устояв, упрямо шагнула к двери. -- Погоди, -- придержал ее старик. -- Оденься хоть... Одеться? Полева чуть не застонала. Конечно, она должна была одеться, но за это время Выродок мог уйти слишком далеко! Как потом сыскать его? Кто знает, куда уведут его быстрые ноги и неведомые задумки? Она беспомощно огляделась. Яркий свет за окном напомнил о чем-то... Ах да, она помнила, что прыгнула в реку днем, даже ближе к вечеру, а нынче воздух за холстиной сиял радужными бликами, словно на рассвете... -- Давно я больна? -- Дня два уже, -- негромко признался старик. Два дня?! Полева рухнула на лавку, прижала руки к груди. От нестерпимой боли она и заплакать-то не смогла, лишь жалобно заскулила. Старик обнял ее трясущиеся плечи: -- Что с тобой, дочка? Дочка... Так называл ее Буркай... Как это было давно! -- Он ушел! -- не вынеся молчаливой тоски, воскликнула она. -- Ушел и больше не вернется! -- Ах, вот в чем дело, -- обрадованно кивнул старик. -- Выходит, ты из-за мужика все затеяла -- и одежку, и топиться? Ну, это не горе -- так, печалишка! Коли любый твой от этакой красавицы ушел, так резан ему цена. Мы тебе и умней, и красивей сыщем! Полева не ответила -- душили слезы и ненависть к себе самой. Зачем она убежала от Выродка? Чего испугалась? Смерти? А ведь говорила -- смерть от любимой руки иной жизни слаще! Предала она и себя, и любовь свою... Теперь коли и встретит ее зеленоглазый знахарь -- разве простит? Глядя на ее бледное лицо и шевелящиеся, словно в беспамятстве, губы, старик сделал чернявке знак рукой и поднялся. Молодой мужик тоже двинулся к дверям. -- Ты пока посиди тут, поплачь, -- уже притворяя дверь, сказал старик. -- А затем и поговорим. Он кинул быстрый взгляд в угол на разрисованные ликами доски: -- А коли совсем невмоготу станет -- их попроси. Они добры... Полева не слышала его -- душой поняла, что старик говорит о богах. Грустных богах, развешанных на его стене... Но нынче ей было не до богов. Едва дождавшись прощального хлопка дверей, она метнулась к окну, рванула руками промасленную холстину. Пальцы сорвались, и она вцепилась в холстину зубами. На сей раз ткань затрещала и подалась. В появившуюся дыру хлынул поток прохладного воздуха. Свобода! Долгожданная свобода! Стены жилища душили ее... Словно почуявший лесной воздух зверь, Полева заметалась по горнице. Она должна была спешить... Там, в городище, можно будет расспросить людей, в какую сторону отправился повздоривший с братом Альва человек, и пойти следом! Она найдет Выродка! Найдет! Полева наткнулась на сундук с одеждой. Дрожащими руками она выбросила на пол расписные летники, украшенные жемчугом убрусы и нарядные, с вышитыми по низу петухами поневы. Выбрав из всего добра самый невзрачный наряд и кое-как натянув пропахшие пылью тряпки на свое похудевшее тело, мерянка бросилась к окну. Солнечные лучи ударили ее по глазам, заставили зажмуриться. А когда слепящее сияние стало обретать очертания человеческих фигур, она застонала, скобля бессильными пальцами доски подоконника. Отысканный ею выход вел прямо на широкий мощеный двор. По нему сновали люди, Полева и высунуться-то не сумела бы незамеченной... Сердце рванулось из ее груди прямо в огненные объятия поднимающего голову Хорса. Рухнув на колени, она потянулась взглядом к небесам -- боги оставили ее! Она упала на пол, поползла к полатям. Чей-то внимательный взгляд заставил ее повернуть голову. Один из нарисованных богов старика, короткобородый и ясноглазый, скорбно глядел на нее из угла. Не совсем понимая, что делает, Полева потянулась к нему, коснулась дрожащими пальцами гладкого лика. -- Помоги же хоть ты мне, -- попросила она, уже теряя сознание. -- Помоги... ГЛАВА 34 Оскальзываясь на лужах крови и переступая через тела убитых, Владимир метался по терему полоцкого князя. Покоренные кривичи гнули перед новым хозяином спины и заискивающе улыбались, но Владимир не видел их. Со злобой пиная все двери подряд, в одной из клетей он налетел на Добрыню. Боярин вскинулся на резкий звук, но, углядев искаженное яростью лицо племянника, опустил меч: -- Что с тобой? Чего яришься? -- Ты мне что обещал?! -- не обращая внимания на его вопрос, закричал Владимир. -- Рогнеду, а где она? Где?! Добрыня потупился. Он понимал нетерпение молодого князя: стоило ли проделывать столь дальний путь и связываться с дружиной Рогволда, если желаемая добыча исчезла? Хлопнув могучей ладонью по ляжке, он сказал: -- Не думаешь же ты, что Рогнеда сама нам навстречу выйдет? Прячется она. А найти ее нетрудно: спросим у родичей -- мигом покажут. Сникая под уверенным голосом дядьки, Владимир махнул рукой: -- У каких родичей? Рогволда ты там пополам разрубил, а братья Рогнедовы вон где валяются! Добрыня задумался. Похоже, с убийством Рогнедовой семьи он поспешил. Но иначе и нельзя было. Пройдет первый пыл боя, когда и младенцев бьют не жалеючи, а потом рука не поднимется убивать отроков: оставишь в живых хоть самого зеленого -- и не вспомнишь, что не будет находнику покоя, ежели кто-то из бывших властителей остался жив. А малец тот титяшный, коего пожалеешь, вырастет, припомнит, какого он рода, и начнет народ к смутам подстрекать... Нет, надо, надо было всех Рогволдовых выползков прикончить! Но все же он поторопился... -- Что молчишь? -- крикнул Владимир. Добрыня скосил на него умные глаза. Иногда горячность племянника радовала его, а иногда злила. Вот как нынче. Он нахмурился: -- Девка сыщется, князь, а вот напуганные нынешней резней половцы вряд ли будут тебе верны. Ты им силу свою показал, теперь милость яви. Выйди на двор, отпусти пленников, помоги раненым, примирись с врагами. Хороший князь и во вражьем стане себе друзей сыщет. -- А Рогнеда? -- не сдавался Владимир. Добрыня хмыкнул, поднял руки, будто намереваясь оттолкнуть племянника: -- Рогнеда -- моя забота! Владимир гордо вскинул голову: -- Гляди, коли не найдешь ее! Не пожалею ни седин, ни заслуг! И отправился на двор -- добиваться любви новых слуг и союзников. Проводив племянника долгим взглядом, Добрыня пошел по клетям. Он дважды обошел весь дом и даже в медуше в каждой бочке пошарил, но Рогнеды так и не сыскал. Должно быть, в пылу схватки никем не замеченная княжна утекла в городище и теперь скрывалась там. Ходить по избам и трясти и без того напуганных горожан Добрыне не хотелось, и, хоть он не страшился Владимировых угроз, ссориться с племянником из-за девки было глупо. Раздумывая, как быть, боярин опустился на опрокинутую бочку, устало уронил лицо в ладони. Он устал. Устал от самодурства племянника, от бесконечных битв и тяжких решений. Чужая земля за два долгих года выпила из Добрыни много сил, и теперь он желал только поставить Владимира над Русью и уйти на покой, семью завести, детишек -- чтоб бегали по двору, просили: "Сделай ладью, как у князя, сделай лошадку!" С каким удовольствием он вырезал бы из деревяшек радующие детское сердце забавные игрушки! -- Боярин! -- Сощуря глаза, в полутемную медушу заглянул один из Добрыниных молодцов. -- Ты нас за княжной посылал, так ее нет нигде. Но люди говорят, будто есть в Полоцке знахарь, который ее сыскать сможет. Он все умеет. -- Глупости! -- Добрыня даже не повернул головы на захлебывающегося словами воя. -- Волшба лишь для баб да дураков, а мне ныне не до этого. Ищите княжну! Попятившись, вой робко вымолвил: -- А мы этого знахаря привели... Не желая огорчать парня, боярин поднялся: -- Добро, коли так. Тащи его сюда. Шагая по медуше, Добрыня неожиданно вспомнил явившегося к нему в Новом Городе странного болотного парня. Как он там говорил? "Имя на ветер кликни -- я и услышу"... Покачав головой, Добрыня усмехнулся и вдруг негромко позвал: -- Выродок! Эй, Выродок! В воздухе что-то дрогнуло, из распахнутых дверей повеяло прохладой. В дальнем углу медуши за бочкой метнулось что-то маленькое и темное. Ощущая необъяснимый испуг и желая убедиться, что пугаться нечего, Добрыня потребовал: -- Выродок!!! Отыскивая в сырой пустоте медуши хоть кого-нибудь живого, гулкое эхо заметалось вдоль стен, но, так никого и не найдя, пропало. Облегченно вздохнув, Добрыня засмеялся. А ведь чуть не поверил, что пробежал через медушу махонький мохнатый домовой из давних детских сказок... -- Вот он, боярин! Добрыня обернулся. В проеме дверей стоял высокий худой старик с белой, будто сотканной их облаков, бородой и поблекшими голубыми глазами. Разорванная одежда лохмотьями болталась на его нескладном теле, а под узкой скулой расплывался кровоподтек. Он совсем не походил на того уверенного и мудрого старца, что часто встречал гостей на Рогнедовом дворе. Добрыня поморщился. Он давно привык к жестокости, но издеваться над стариком было бессмысленно. Махнув рукой поспешно удалившимся стражникам, Добрыня присел на бочку, указал старцу напротив: -- Садись, не бойся. Я тебя не трону. -- Знаю, -- неожиданно сильным голосом ответил тот и осторожно, словно опасаясь растревожить невидимые раны, присел на моток старой, неведомо как попавшей в медушу пеньки. Теперь ему приходилось смотреть на Добрыню снизу вверх, запрокидывая лицо, и от этого он казался еще более старым и жалким. Добрыня уж хотел было отказаться от расспросов, но старик заговорил сам: -- Зачем я тебе? -- Люди болтают, будто ты можешь Рогнеду отыскать. -- Нет, -- печально улыбнулся старик. -- Я ее искать не буду, я точно знаю, где она. -- И где же? Знахарь шумно вздохнул, стиснул тонкие длинные пальцы: -- Она в Киеве, с пресветлым Ярополком. Добрыня зло передернул плечами: -- Не лги мне, старик! -- Я не лгу... В устремленных на боярина очах знахаря плавала-купалась чистая небесная синь. Добрыня закусил губу. А что, если старик сказал правду? Если Рогнеда уехала к мужу? Ох, тяжело тогда будет объяснить Владимиру, зачем взяли Полоцк и умертвили Рогволдову семью. Юный князь хоть и умен, но сердцем еще мягок -- напрасно пролитой крови не простит ни себе, ни другим... -- Боярин! Разозленный Добрыня развернулся, прыгнул к дверям: -- Что надо?! Маленький вой отшатнулся, просипел: -- Боярин! Там... Альв... Князь... -- И наконец, обретя дар речи, закончил: -- Беда, боярин! Какая еще беда?! Хватит и того, что Рогнеда утекла! Добрыня впихнул кметя в медушу: -- Покуда не вернусь, со старика глаз не спускай! -- и выскочил на двор. Первым, кого он увидел, был Владимир. Окруженный со всех сторон воями, князь втолковывал что-то возвышавшемуся над прочими Альву. -- Он убийца! -- не внимая княжьим речам, дико вопил тот. -- Он убил моего брата! Добрыня подошел поближе и только тогда заметил двух повисших на своем разъяренном сородиче урман. А еще увидел стоящего рядом с князем человека. Правда, со спины... Не веря своим глазам, он попытался обойти вокруг, но тут услышал знакомый, чуть напевный голос: -- Спроси видоков, светлый князь. Я к его брату и пальцем не прикоснулся, а что тому худо стало, так разве в этом моя вина? Может, он животом приболел да от коликов умер, а может, его Карачун схватил, только при чем тут я? "Болотник, -- шевельнул губами Добрыня. -- Откуда?" -- Он правду говорит, -- вставил кто-то из дружинников. -- Я все видел. Пришлый этот перед Рольфом ничего не делая стоял, а тот вдруг согнулся и упал. Мертвый уже. А с пришлым мальчишка был, так тот сам напугался и деру дал. -- Вот видишь, князь. -- Светлая голова болотника склонилась к Владимиру. -- Я по милости его брата раба потерял, так что не я ему, а он мне должен... Добрыне удалось наконец растолкать воев и пробиться к говорящим. Всклокоченный и злой, он вылетел прямо перед болотником. Тот моргнул зелеными глазами: -- Да вот и боярин меня знает -- не даст соврать, что я тебе, князь, лишь добра желаю. И нынче я не по своей воле явился -- он меня позвал. -- Я? -- удивился Добрыня и осекся. А ведь правда звал! Но как Выродок услышал его зов? Откуда явился? -- Да, звал... Но как ты услышал? Болотник безмятежно улыбнулся: -- Я ж тебе сказывал: только кликни -- я услышу... -- Не может быть... -- Впервые в своей долгой жизни Добрыня растерялся. Он не желал верить болотнику, но не мог не поверить. -- Стрый, -- шепнул ему на ухо Владимир, -- это что за человек? Очнувшись, Добрыня повернулся к князю. С болотником он еще успеет разобраться, но лучше, если Владимир при этом останется в стороне. -- Это мой старый знакомец, -- небрежно отмахнулся он. -- Позволь нам побеседовать без лишних ушей... Карие глаза князя сверкнули опасным всполохом: -- А Рогнеду сыскал? Болотник опередил Добрыню: -- Сыщем, князь. Вместе мы кого хошь сыщем. Егоше было смешно видеть разочарование на Добрынином лице. Он прекрасно понимал, чего желал боярин, но без княжьего доверия Егоше было не обойтись. В Новом Городе Добрыня отвадил его от князя, и, хоть болотник сразу разгадал его немудреную хитрость, огорчение от неудачного свидания было искренним. Он-то шел к Владимиру не советы давать! Однако, уже научась не отказываться от задуманного и зная, что боярин не упустит возможности пополнить дружину племянника, он сам отправился в Полоцк. К тому же томили мысли о Настене. Егоша надеялся поспеть в городище раньше Владимира и оградить сестру от возможных бед, но князь все же опередил его. Еще издали приметив вьющийся над городищем дым, Егоша остановился на холме у леса, внимательно вгляделся в суетящиеся возле городских стен людские фигурки. Он мог попробовать дотянуться до сестры духом, но после мнимой смерти, чуть не обратившей его в нежитя, боялся давать духу слишком много воли. Размышляя, он опустился на землю. И не успел сесть, как в ветвях позади него раздался шорох. Почуяв приближение зверя, Егоша замер. -- Он зовет тебя, -- тонко сказал пришедший. Егоша обернулся. Маленький мохнатый шишок, деловито сложив перед грудью пушистые лапки, сидел на нижней ветви раскидистой березы. Егоша протянул к нему раскрытые ладони. Шишок скакнул ближе, защелкал. -- Он трижды звал тебя, -- услышал Егоша. -- Откуда ведаешь? -- Шишок понравился болотнику, даже вызвал желание поговорить. Нежить обиженно утер лапками морду, звонко Цыкнул: -- Сам видел! -- Значит, ты -- Дворовой? -- удивился болотник. Этот шишок совсем не походил на Дворового. Его гладкая шерстка лоснилась от вольного житья, а ловкое гибкое тело привычно удерживалось на низкой ветви дерева. -- Я -- Хозяин! -- Шишок развернулся и скакнул в лес. Он выполнил свое дело -- передал услышанное тому, кто ждал зова, и теперь был свободен. Егоша поглядел ему вслед. Шишок выглядел как обычная ласка, но на самом деле умел и понимал куда как больше обычного зверя. Наворопника, следопыта и соглядатая лучше его и придумать было нельзя. Живя поближе к людям, шишки облюбовывали себе богатые дворы и становились Дворовыми или Хозяевами. Дворовые жили где-нибудь в овине, питались объедками со стола или воровали цыплят, но шишки-Хозяева владели человеческим двором будто своим собственным, и яро берегли его от любых посягательств иной нежити. Шишок-Хозяин мог умереть, защищая свое добро, а на облюбованном им дворе он считал своим все. Егоша кинул вслед шишку смятый листок березы, шепнул: -- Понадоблюсь -- позови... Услышал хитрый нежить его обещание или нет, понять было трудно, но, так и не получив ответа, Егоша направился к городищу. В разбитый и разграбленный Полоцк войти оказалось довольно просто -- дыр в городской стене было предостаточно, однако уже на княжьем дворе начались неприятности. Стараясь незамеченным добраться до Добрыни, болотник нос к носу столкнулся с Альвом. Урманин признал его сразу, и не уйти бы Егоше от бессмысленной и ненужной драки, но, к счастью, поблизости очутился Владимир. Егоша никогда раньше не видел Новгородца, и потому соскочивший с крыльца парнишка в богатом, измазанном кровью корзне сперва лишь разозлил его. Пареньку не следовало соваться -- он лишь мешал болотнику разобраться с Альвом, но, заступив дорогу урманину, мальчишка громко приказал: -- Не смей его трогать! Хватит крови! "Князь", -- понял болотник и тут же склонил голову, исподлобья косясь на Владимира. Ему было интересно. Значит, вот кого опасался Сирома? Этого мальчишки с щуплым телом и надменным лицом? Избранник нового Бога казался слишком молодым и глупым для своей великой цели. Но когда-нибудь он станет первым поклонником Христа... Хотя нет, не первым. Его бабка, великая Ольга, уже поклонилась новому Богу. Жаль, стара была, чтобы привести его на Русь... Молодость князя была Егоше на руку -- юнца легче обвести вокруг пальца. А от Добрыни лучше избавиться. Не убить, конечно, и не отвадить его от князя, а сделать своим союзником. -- Мы сумеем отыскать Рогнеду, князь, -- повторил Егоша. -- Если боярин не против. Владимир склонил голову к плечу, задумчиво сморщил лоб. Он не знал этого парня, но Добрыня знал. Может, пришлый и впрямь отыщет Рогнеду? Владимир вспомнил алые надменные губы княжны, ее тонкий стан и высокую грудь... Пускай ищет! Взмахнув рукой, он приказал Альву: -- Не тронь его! Тронешь -- будешь дело со мной иметь! А ты, болотник, ступай с Добрыней и помогай ему, коли можешь! Егоша поклонился. Бурча и вздыхая, Добрыня повел его к медуше. -- Не злись, боярин, -- буркнул Егоша в его широкую спину. -- Я ведь и впрямь тебя услышал. Я же колдун... Еще не остыв от потрясения, Добрыня скривился, фыркнул через плечо: -- Тогда тебе самое время со знахарем познакомиться. Небось, оба спятившие -- вот и договоритесь. -- Что верно, то верно. -- Егоша согнулся, с трудом втиснулся в узкий лаз медуши. Его привычные к резким переменам света глаза сразу заметили сидящего на бочке знахаря. Почуя в нем врага, дух Егоши сжался, изготовился к схватке. Сдерживая его мощь, болотник подошел к знахарю. Голубые глаза старика огладили его теплом, но, уловив в подошедшем незнакомце опасность, стали холодными. -- Чего ж вы оба будто воды в рот набрали? -- расхохотался Добрыня. Ему было потешно видеть рядом двух помешанных, один из которых мнил себя знахарем, а другой -- колдуном. -- Помолчи. -- холодно велел ему Выродок. Добрыня ухнул, хватился за меч, но болотник охладил его: -- Хочешь сыскать Рогнеду -- заткнись. -- Ну, коли не сыщешь! -- пригрозил Добрыня. -- Так что же, старик? -- нараспев протянул Егоша. -- Где твоя княжна? Подрагивая всем телом, знахарь молчал. Чуя, что Егоша сильнее, он приготовился к смерти. Она была лучше предательства, которое его заставлял совершить этот чужой и злой колдун. Сомкнув зубы, он судорожно сглотнул. В последний миг, уразумев его намерения, Егоша рванулся к знахарю, с силой надавил ему на скулы крепкими пальцами. Рот старика раскрылся, глаза закатились. Ничего не понимая, Добрыня метнулся к ним. -- Язык хотел проглотить, -- небрежно отряхивая пальцы, заявил Егоша. -- А не вышло. Ничего, оклемается -- все скажет. -- А может, он и не знает ничего? -- робея перед знаниями и ловкостью болотника, предположил Добрыня. Тот окатил его холодным взглядом: -- Просто так языки не глотают. Коли решился на такое, значит -- что-то ведает и выдать страшится! Старик медленно открыл глаза. Болотник склонился к нему и, разорвав рубаху, поставил на обнаженную грудь пленника, как раз против сердца, обе ладони: -- Ты знаешь, что я сильнее, но молчишь. Это похвально и глупо. Я не убью тебя, однако причиню очень сильную боль. Тебе придется заговорить. Старик упрямо отвел глаза. Добрыня сглотнул. Задумка болотника ему не нравилась, но что было делать? Князь ждал... -- Жаль, -- облизнув губы, Егоша прикрыл глаза. -- Когда-то ты помог моей сестре... -- Я ни за что не стал бы помогать отродью! -- хрипло перебил его знахарь. Болотник открыл глаза: -- Ты ослеп от старости. Погляди на меня и вспомни... Голубые глаза зашарили по его лицу. -- Болотник... -- прошептал старик. -- Сестра... -- И, резко поднявшись, выкрикнул: -- Настена! Против его воли воспоминания отбросили его назад, к той, которая стала почти дочерью. Он вновь учуял дым горящих изб, услышал звон мечей и, очутившись в своем доме, узрел лаз под сундуком и спускающуюся в него Настену. Она помогала спускаться всхлипывающей и почти теряющей сознание Рогнеде. "Как же ты? -- раздался в ушах старика ее жалобный голос. -- Как же ты?" -- Я знаю, где княжна! -- Болотник резко оторвал руки от груди знахаря, выпрямился. -- Пойдем, боярин! Понимая, что невольно выдал самых близких людей, старик застонал. Расслышав стон страшный, оказавшийся братом Настены колдун остановился в дверях, повернул к нему равнодушное лицо: -- Перестань, старик! В этом нет твоей вины. -- Я знаю. -- Знахарь поднял к нему искаженное болью лицо. Из его голубых глаз выкатилась слезинка, оставляя на смятой коже влажный след, сбежала к бороде. -- Только от этой мысли мне не становится легче. Но Егоша уже не слушал его. Торопясь порадовать князя, Добрыня толкнул его к выходу: -- Оставь старика, лучше покажи, где Рогнеда. Егоша кивнул. Знахарь обрадовал его: Настена была в безопасности, и княжна не пострадала, а значит, Владимир примет его. Теперь Добрыне уже не удастся так легко прогнать его со двора! Он стрельнул глазами на боярина. Окруженный созванными наспех кметями, тот угрюмо глядел в землю и шевелил губами, будто считая шаги. Нет, отныне и Добрыне не захочется его гнать. Боярин заинтересован и, пока не разберется, не отпустит. Добрыню на самом деле беспокоил болотник. Кем он был? Откуда взялся? Старый знахарь не сказал ему ни слова, однако и он, и даже сам Добрыня вдруг поняли, что знахарь выдал княжну. Как и почему -- боярин не ведал, но уверенный шаг болотника и жалобный стон старика лишь подтверждали его догадку. Может, болотник и впрямь был колдуном? Говорили же, будто давным-давно на земле жили могучие волхвы... Ольга и Олег в них верили... Болотник подвел воинов к невысокой добротной избе и, не церемонясь, шагнул внутрь. Добрыня вошел следом. По терпкому запаху трав и множеству горшочков на полоках он понял -- это изба знахаря. -- Вели отодвинуть сундук, -- шепнул на ухо Добрыне болотник. -- Зачем? -- не понял боярин. Огромный, кованный железом сундук посреди горницы вызывал у него недоумение -- какой хозяин станет столь громоздкую вещь на середку ставить? -- но двигать его Добрыня считал бессмысленным. -- Двигай! -- резко рявкнул болотник. Добрыня вздрогнул и немного удивленно велел застывшим на пороге кметям: -- Ну-ка, ребятки, подвиньте сундук! Пройти мешает. Дружинники послушно отложили оружие, склонились и, ухватившись за края сундука, закряхтели. Оставляя на полу глубокие царапины, он со скрипом сдвинулся с места. -- Так-то лучше. -- Болотник рухнул на колени, зашарил по полу пальцами и неожиданно рванул вверх одну из половиц. За первой потянулось еще несколько. "Лаз", -- смекнул Добрыня и, отодвигая колдуна в сторону, велел: -- Пусти! Почти не касаясь ведущих в подвал ступеней, он провалился в лаз. Следом спрыгнули остальные. В маленькой и уютной клети, куда они попали, гордо выпрямившись, стояли две женщины. Одну он узнал сразу и невольно склонил в почтении голову -- будущую родственницу стоило уважить, а вот другую видел впервые. Она была мала ростом, но стройна и довольно красива. Огромные голубые глаза на бледном лице девки светились решимостью, а зажатая в тонких пальцах лучина даже не дрожала. -- Не подходи, боярин! -- зло выкрикнула Рогнеда. -- Я лучше умру, чем отдам себя сыну ключницы и убийце моих родичей! Заметив в ее руке блестящее лезвие, Добрыня попятился. -- Зачем же так, княжна? -- выступая из-за его плеча, негромко сказал болотник. Лучина в руке второй, незнакомой Добрыне девушки дрогнула, ее губы округлились, и тут боярин признал ее. Это была та самая девчонка, что когда-то помогла им избежать ссоры с Рогволдом. Давно это было... Ох, давно... Как же ее звали? Кажется, Настеной. Он еще ее отблагодарить обещал... -- Брат? -- не сводя с болотника пылающих глаз, жалобно шепнула она. -- Брат?! -- Рогнеда оглянулась, и тут болотник прыгнул. Не успев обернуться, Рогнеда упала под его весом. Выпавший из ее пальцев кинжал покатился по полу к Добрыниным ногам. -- Вяжи ее! -- не поднимаясь выкрикнул Добрыне Выродок. Тот щелкнул пальцами. Ратники подскочили к упавшим, вздернули Рогнеду на ноги, скрутили ей за спиной локти. Болотник поднялся сам, покосился на остолбеневшую Настену: -- Что ж ты не удержала подругу, сестра? Зачем ей нож дала? -- Ты?! -- Настена неверяще вытянула вперед лучину, почти коснулась огнем лица болотника. -- Я, я, -- хмыкнул тот. Растерянно переводя глаза с него на девку, Добрыня пытался хоть что-то уразуметь. Настена оказалась братом Выродка? Но почему же тогда он пошел против Рогнеды? Назло сестре? Нет, не похоже... -- Предательница... -- глядя в глаза Настене, жалобно всхлипнула княжна. -- Нет! -- Словно очнувшись, девка бросилась к ней, умоляюще заломила тонкие руки. -- Нет! Я не знала! -- Она не поверит тебе, сестра, -- быстро ответил за княжну Егоша. Настена повернулась к нему. Не в силах видеть мечущегося в ее глазах ужаса и недоверия, Добрыня отвернулся. -- Но ты?! Ты же умер? Как?! -- срывающимся голоском простонала она. -- Что -- "как"? Как умер или как выжил? -- Егоша и сам не ведал, что с ним творилось. Он глядел на Настену, а видел совсем чужую, незнакомую ему девку с напористым и гордым нравом. Девочка, которую он когда-то знал и любил, осталась в давнем прошлом, а эта незнакомка, хоть и звала его братом, приходилась ему чужой. Настены больше не было... Он тронул Добрыню за рукав: -- Пошли, боярин. Князь ждет. Добрыня вздрогнул, что-то подсказало ему, что девушка вот-вот упадет. Кинувшись к ней, он ловко подхватил на руки ее уже оседающее тело. -- Помоги же! -- выкрикнул в лицо Выродку. -- Она все же сестра тебе! Тот отрицательно помотал головой, не спеша вылез наружу и уже сверху негромко сказал: -- Нет, больше не сестра... В ставшей пустой и тихой клети Добрыня сел на пол, положил на колени русую девичью голову. Бедная девочка! Угораздило же ее иметь такого братца! А как была смела... Добрыня легко похлопал пальцами по Настениным щекам. Распахнувшиеся голубые глаза девушки ударили по его душе невыплаканной болью, заставили отвернуться. -- Он ушел, девочка, -- не дожидаясь вопроса, сказал он. Настена села и, еле сдерживая слезы, жалобно прошептала: -- Он... Он... Он такой... А я из-за него... И, не выдержав, она зарыдала. Добрыня зажмурился. Он не выносил женских слез -- казалось, будто скулит и жалуется на что-то, перебравшись в дергающееся женское тело, его собственная душа. -- Тебе надо уходить из Полоцка, девочка, -- тихо предложил он. -- Я сам найду тебе провожатых, сам выведу из городища. Коли тебе есть куда пойти -- ступай, а коли некуда -- вспомни мое обещание. В моем доме в Новом Городе места много -- тебе хватит. Только теперь Настена вспомнила, где раньше видела это чернобородое лицо. Конечно! "Добрыня", -- так назвал этого новоградца Варяжко. И еще добавил: "Он от своих слов не откажется -- поможет тебе, коли встретиться доведется". Ведал бы он, как и когда они увидятся... Боль разорвала сердце Настены. Всех она потеряла, всех! Кого по глупости, кого из упрямства... Сама от любви отказалась. И из-за кого? Из-за Егоши? Но Егоша умер! А этот гнусный, даже не улыбнувшийся ей при встрече Выродок был кем-то чужим! Теперь она понимала и ненависть к нему киевлян, и желание Варяжко разделаться с ним. По его вине потеряла она свою любовь, по его вине плакала в неволе гордая и красивая Рогнеда... Век не отмолить ей у пресветлых богов прощения за такого брата. Отцу с матерью не отмолить... Вспомнив о родных, Настена выпрямилась. Никого у нее не осталось, кроме отца и матери. Давно рвалась ее душа в родные края, а нынче, видно, настало время самой туда отправиться. Она вытерла слезы: -- Благодарствую за приглашение, боярин, а только у меня родичи есть. К ним пойду. Добрыня помог девке вылезти на свет. Выродок не ушел далеко, сидел в горнице на лавке возле стола, перебирал длинными пальцами какие-то обереги Рогнединого знахаря. Рядом с ним, поддерживая безвольно обмякшее тело княжны, стояли Добрынины кмети. А у ног болотника, утопая в луже крови, с грубо перерезанным горлом, лежал сам хозяин избы -- голубоглазый старик-знахарь. Заметив его, Добрыня удивленно вскинул брови, а Настена всхлипнула, прижимаясь к боку боярина. -- Он, дурак, сюда заявился и на меня с ножом полез. Вот и получил, чего желал, -- добродушно пояснил болотник и тут же поинтересовался: -- А вы-то чего там застряли? Притискивая к себе Настену и стараясь не смотреть на жалкое, худое тело мертвого знахаря, боярин хрипло ответил: -- Сестре твоей помогал. -- А-а-а. -- Тот равнодушно пожал плечами, отвернулся: -- Пошли, что ли? Ярость и боль потери придали Настене сил. Рванувшись из Добрыниных рук, она прыгнула к брату. Ее огромные глаза впились в лицо Выродка: -- Ты не мой брат! Ты -- выродок, убийца! Мне жаль, что киевские бояре не сумели с тобой расправиться! Мне стыдно жить, имея такого брата! Спокойно перехватив ее занесенную для удара руку, болотник подтолкнул девку к Добрыне: -- Когда-то я любил тебя, сестра, но все проходит и все меняется... Ступай прочь и моли богов, чтобы больше не очутиться на моей дороге. Отброшенная его сильной рукой, Настена рухнула на широкую грудь боярина и затряслась, зарывшись лицом в его надежное плечо. Новгородец чем-то напоминал ей Варяжко. Как хотелось бы прижаться к его сильной груди, ощутить рядом его надежное тепло, услышать дорогой голос... Но она устала, слишком устала, да и кто знает -- простит ли ее нарочитый? Ведь по ее милости князь погнал его за Волчьим Пастырем, когда Рогнеда приезжала в Киев. Варяжко вряд ли стерпел позор от простой болотной девки. Верно, уже давно нашел себе другую, утешился... А ей остается жить одной... Оторвавшись от Добрыни, Настена смолкла, утерла слезы. -- Давно бы так, -- заметив ее жест, ухмыльнулся болотник. -- От нытья проку нет. -- И, переведя на Добрыню красивые безжалостные глаза, напомнил: -- А нам, боярин, поспешить надобно. У нас впереди много дел, и без моей помощи твоему князю с ними не сладить. Болотник пугал и восхищал Добрыню одновременно. Он был подлецом, но иногда один умный и ловкий подлец оказывается нужнее десятка честных и преданных друзей... Все еще прижимая к себе хрупкое девичье тело, Добрыня кивнул болотнику: -- Пойдем, Выродок! ГЛАВА 35 Вести о захвате Полоцка примчали в Новый Город три больших черных жеребца. Увидев их, Полева испугалась. Летящие по улице вороные походили на несущихся неведомо куда вольных Стрибожьих внуков. Даже их огромные с лиловым отливом глаза сияли какой-то дикой, неприрученной красотой. Заглядевшись на коней, Полева не сразу заметила гордо восседающих на их лоснящихся спинах всадников и, лишь когда улеглась потревоженная конскими копытами пыль, по их высоким красным шапкам поняла -- летели могучие жеребцы из Полоцка, несли вести от Владимира. Сообразив, что к чему, она метнулась на двор к Антипу и с порога закричала: -- В городище гонцы из Полоцка прибыли! Антип сидел в светлой горнице за столом и, старательно выводя кистью из моченого конского волоса сложный узор, что-то разрисовывал. От громкого крика Полевы он выпустил кисть из руки, оглянулся: -- И что слышно? Она пожала плечами: -- Ничего покуда. -- Не удержавшись от любопытства, заглянула старику через плечо и ахнула: -- Ох, красота-то какая! Лежащая перед Антипом поделка и впрямь была красива. Старик славился своим умением выпиливать из камней и речных ракушек диковинные броши и подвески, а расписанные им чаши и кружки за большие деньги покупали богатые и важные купцы из далеких Херсонеса и Рима. По круглому ободу той чаши, что лежала перед ним нынче, летели такие же кони, какие недавно промчались через городище. Только на спинах нарисованных жеребцов не было вершников и масти они были иной -- серые в ярких белых яблоках. -- Кому ж ты этакую красоту творишь? -- поинтересовалась Полева. Обрадовавшись похвале, старик притянул ее, усадил рядом: -- А что скажешь, коли тебе? -- Мне? Полева не ждала от Антипа подарков. Старик и так слишком многое делал для нее. Ведь это он выходил ее после исчезновения Выродка, он кормил ее, поил, давал одежду и кров. И хоть Антипу не удалось избавить ее от воспоминаний, успокоить убивающую ее боль он сумел. Благодаря его стараниям Полева уже не пыталась убежать из Нового Города и почти смирилась с мыслью, что никогда больше не увидит завладевшего ее сердцем знахаря. Ласковые и искренние речи Антипа принесли ей какой-то странный покой, а его Бог с грустным лицом каждый вечер перед сном утешал ее и каждое утро вселял надежду выжить. Старик поселил Полеву в небольшой, но уютной клети, возле своей горницы, и повесил в переднем углу лик своего Бога. Он сам написал его скорбное и любящее лицо, поэтому новый Бог казался Полеве более близким и простым. Иногда она даже пыталась разговаривать с ним, доверительно выплакивая свою боль. И хотя Бог молчал, Полеве становилось легче. В молчании Антипиного Бога была надежда на счастье... А однажды Антип выпилил из дерева маленький красивый крестик и подарил Полеве. Мерянка пыталась отказаться от подарка, но Антип сам надел крестик ей на шею и шепнул: -- Это оберег моего Бога. Пусть он помогает тебе. С той поры в трудный миг Полева хваталась за подаренный Антипом оберег и шептала слова мольбы к тому, в кого так верил варяг и кто был так добр, что каждую ночь безропотно выслушивал ее бесконечные жалобы. Вот и нынче, завидев летящих через городище черных жеребцов, Полева первым делом нашарила на груди крестик и испуганно сжала его в ладони. В тот миг она не заметила боли, но теперь, раскрыв ладонь, увидела посерединке глубокую, оставленную краем креста царапину. Она поднесла руку к губам, слизнула выступившую кровь. -- Что там у тебя? Покажь! -- заметив ее удрученное лицо, потребовал Антип и, не дожидаясь ответа, развернул к свету узкую девичью ладонь. -- Малость поцарапалась... -- не зная, как, не обидев мастера, объяснить свою рану, смущенно забормотала Полева, но на ее счастье дверь распахнулась, и в клубах утреннего мороза на пороге появился Миролюб. Углядев на щеках вломившегося в избу сына лихорадочный румянец, Антип приподнялся. Сияя улыбкой, Миролюб подлетел к нему, затряс за плечи: -- Наши Полоцк взяли! Рогнеда полоцкая Владимиру женой стала! Кривичи с Владимировой дружиной на Киев идти собираются! -- А тебе-то что за радость? -- отпуская руку Полевы, холодно спросил раскрасневшегося парня Антип. Миролюб опустил руки, недоверчиво взглянул в потемневшее отцовское лицо: -- Ты что, отец?! Неужели не рад?! -- А чему радоваться? -- Старик опустился на лавку, отодвинул в сторону свою поделку. -- Тому, что нашем князем месть движет и, от нее ошалев, он под себя людские жизни мнет? Иль тому, что он брата убить желает? Слова отца хлестали Миролюба будто плети. Что старик болтал?! У него под носом вершилось великое, а он чашки разрисовывал да кланялся идолу с оленьими глазами! -- Хватит, отец! -- пытаясь совладать с охватившим его негодованием, рявкнул Миролюб. --Ты меня в Полоцк с князем не пустил, так в Киев я сам пойду и тебя спрашивать не стану! Полева испуганно прикрыла ладошкой округлившийся рот и, сообразив, обеими руками обхватила старика. "Главное, чтоб отец с сыном не подрались, родной крови не пролили, -- стискивая напрягшиеся плечи Антипа, думала она. -- А слова забудутся". Не замечая ее усилий, Антип шагнул к сыну: -- Ты что говоришь?! -- А то и говорю, что не стану, подобно тебе, от войны бегать и трусость свою божьим словом прикрывать! Н