! - и протянула летчику руку. - Беспокоюсь по долгу! - заорал пилот. Жене было не по себе, она взглянула через стеклянный купол на оранжевое небо. - У вас тут неизвестно когда ночь! - крикнула она наклонившемуся к ней собеседнику. - В августе у нас здесь ночи золотые! - заревет тот в ответ. - Нельзя ли менее шумно знакомиться? - заметил спускающийся в кабину дядя Саша. - Ведь моторы еще не запустили. Женя поняла, что пилот действительно ничего не слышит, потому что он опять закричал: - Прежде говорилось женщина на борту - не к добру. Женя покраснела и запальчиво крикнула: - Очень любезно! Желаю вам, суеверному, пострадать от женщины на борту вашего корабля. - Уже страдаю, - широко улыбнулся пилот. - В ушах звенит. - Что случилось? - испуганно спросил появившийся Алексей. Из кабины пилотов выглянул ухмыляющийся Костя. Дядя Саша посмотрел на него, потом на летчика, на Женю и засмеялся. - Мушкетерские штучки, - сказал он. - Подозреваю, Дмитрий Иванович, твоего помощника. - Костю подозреваете? - спросил он обычным голосом. Женя удивилась, что летчик все прекрасно услышал. - Ну, конечно! Признайся, это он предупредил, что новая пассажирка туга на ухо? Пилот угрожающе обернулся к двери, но она захлопнулась. - Во всяком случае, мне он посоветовал разговаривать с вами погромче, - рассмеялась Женя. - Сколько с ним летаю, - развел руками летчик, - не могу к его штучкам привыкнуть. - Четырнадцать часов в полете, - сказал дядя Саша, когда Росов ушел, - а их еще хватает на всякие проделки. Вот люди! Женю этот забавный случай отвлек от ее мыслей. Алексея же, казалось, ничто не могло вывести из состояния сосредоточенности. К летающей лодке подошел катер, чтобы отбуксировать ее на старт. Женя смотрела на удивительно гладкую реку. Летающая лодка медленно плыла за катером по золотой воде. Потом катер резко повернул к берегу и торопливо побежал от лодки. Взревели моторы. Жене захотелось зажать уши. Мимо плыли домики рыбачьего поселка, крохотные фигурки рыбаков на берегу. Сейчас лодка рванется вперед и пойдет в воздух. Но почему-то перед Женей оказался противоположный берег реки, потом водная гладь и снова домики поселка, катер у самого берега. Лодка крутилась на месте. "Зачем это? Что-нибудь не в порядке?" В дверях кабины появился Костя. - Вальс танцуем! - возвестил он. - Моторы прогреваются. Зацепиться не за что, вот и вертимся, - и он скрылся. Лодка рванулась вперед. Домики поселка остались позади. Вода от бурунов поднялась и закрыта стекла кабины. Казалось, самолет погрузился в воду. Белая пена стремительно проносилась мимо окон. Неожиданно волны исчезли. Лодка быстро набирала высоту. - Ледокол! - крикнул океановед, чтобы Женя услышала его. Женя улыбнулась. Этот шутник Костя все-таки оказался прав. Они все здесь как глухие. Внизу виднелись два кораблика, совсем рядом. Женя всматривалась в них, словно видела в последний раз. У нее замерло сердце... верно, от высоты. Морская губа с корабликами осталась позади. Самолет стало бросать. Он проваливался, кренился, пол кабины уходил из-под ног. Внутренности, казалось, открывались и подступали к горлу. - Встречный ветер! - прокричал Жене дядя Саша. Кораблики уже давно исчезли, но качка в само тете напомнила Жене морской шторм и, конечно, опять Федора. Алексей смотрел на море, ему хотелось представить на нем свой мол, поблескивающую в солнечных лучах серебристую ленточку, рассекающую надвое морской простор. Но морской простор внезапно кончился. Внизу странный ландшафт. Алексей подумал: "Не море ли это с плавающими льдинами?" На зеленоватом фоне были разбросаны тысячи круглых и продолговатых разноцветных пятен: темно-зеленых, голубых, коричневых, белых. Некоторые из них извивались, как ленты. - Тундра! - крикнул дядя Саша. "Вот как? Значит, цветные пятна - это вода: бесчисленные лужи, озера, ручейки, реки. От почвы и глубин водоемов зависит их цвет. Любопытно, какого цвета будет сверху ледяной мол?" Полуостров пройден. Самолет шел над полярным морем. Льдины! Маленькие белые пятнышки, рассеянные по водному простору. Что это за странная геометрическая сетка? Словно штриховка нанесена на воду. - Волны, - Александр Григорьевич будто читал мысли Алексея. - О ледяном моле думаешь? В партию его хочешь принести? - Федя сказал? - настороженно спросил Алексей Оба сели на лавку, идущую вдоль стены. Женя коленями стояла на этой же скамье и смотрела через прозрачный купол. - Разве я не могу прийти в партию с подарком? - запальчиво начал Алексей. - С таким подарком, который оценила бы партия и вся страна? Я хочу добиться успеха и потом... - Добиться успеха вне партии? - перебил дядя Саша, по привычке запуская пальцы в густую бороду. Алексей смешался: - Ну, не вне партии... я ведь комсомолец... вместе с ней... Обычно мягкий голос дяди Саши стал строгим: - Ты хочешь прийти в партию не рядовым ее членом? Вот какой я! Смотрите на меня! Тебе нужно было бы знать, Алеша, что величайший в жизни человека шаг - вступление в партию делается с чистым сердцем, твердой волей не только тогда, когда ты заслужил всенародное спасибо, а когда сознаешь, что ты весь с партией и всего себя, все свои силы, жизнь готов отдать за ее дело! В партию вступают не для подведения своих жизненных итогов, а для того, чтобы она направила твои усилия, сделала их более действенными, слила бы их с усилиями миллионов других. В партию вступают для того, чтобы подчинить себя ее железной дисциплине. - Но ведь для вступления в партию нужны рекомендации! Разве я не могу, кроме обычных, иметь еще одну, собственную рекомендацию? - упрямился Алексей. Александр Григорьевич мягко сказал: - Не подумай, что я тороплю тебя. Я очень хорошо вижу, дорогой мой мальчик, что ты еще не созрел для вступления в партию. Тебе нужно о многом подумать. В решающие дни, Алеша, люди становились коммунистами чаще всего перед боем, а не после боев. Быть может, мы с тобой поговорим об этом позднее... Встречный ветер отчаянно трепал летающую лотку. Она ныряла по прозрачным воздушным волнам, проваливалась в седловины, взлетала на невидимые гребни, ревела, рвалась вперед, крылатая, быстрая. Женя уже не стояла на скамейке, она сидела у стенки, закрыв глаза. "Что это за люди, летчики? Они еще могут шутить!.." Дядя Саша встал. Он опять, как и во время шторма, чуть приседал на немного согнутых ногах, заглядывая в стекла купола. - Остров Дикий, - возвестил он. Женя встрепенулась. Лодка делала над островом круг. В бухте, отделявшей остров от материка, стояло на рейде много кораблей. На серо-голубоватых скалах приютились домики. Мачта радиостанции казалась наклоненной. Самолет кренился, и земля представлялась крутым склоном огромной горы. Покосились и мачты кораблей и портовые сооружения на противоположной стороне бухты. Алексею же снова виделись аплодирующие ему люди... Он был взволнован и счастлив и вдруг - удар. Алексей полетел назад и больно стукнулся затылком о переборку. Дядя Саша поймал падавшую Женю и удержал ее, упершись рукой в стенку. Мимо летающей лодки пронеслась волна со снежным гребнем, а в следующее мгновение куда-то провалилась. И опять удар... - Вот он, встречный ветер! - крикнул дядя Саша. Алеша, морщась от боли, с трудом поднялся на ноги и заглянул в стеклянный купол. Вверх и вниз качались базальтовые скалы, два двухэтажных дома, высокая радиомачта, ветряк. В дверях кабины пилотов показался Костя. - Нормальная морская качка! - ободряюще крикнул он. - Три балла. - Три балла, - повторил Алеша, потирая затылок. - Как же вы садитесь при еще большей волне? - При большем волнении садиться не положено, - весело отрапортовал Костя. - Хорошо, что хоть встречный ветер для нас кончился, - заметил Алеша. - Для тебя? - многозначительно переспросил дядя Саша. - Как знать... Может быть, еще сегодня почувствуешь. "Воздушные мушкетеры", бодрые и веселые, вышли проститься с пассажирами. Роль Портоса, оказывается, выполнял добродушнейший штурман Шевченко, а Арамиса - бортмеханик Аубеков, коренастый, хитроглазый. К летающей лодке, прыгая на волнах, подходил катер. Женя всматривалась в незнакомые лица моряков. Глава девятая ИСПЫТАНИЯ Водопроводчик Денис Денисюк на себе познал действие "первого закона Арктики", о котором говорила Женя. Внезапно заскучал Денис, и потянуло его, как магнитом, на север, пришлось оставить семью - он рано женился, обзавелся хлопчиком - и отправиться на одно из строительств близ острова Дикого. А до этого Денисюк спокойно работал на заводе в Запорожье, увлекался тяжелой атлетикой и астрономией. В астрономии его интересовала загадочная планета Марс, где астроном Г. А. Тихон обнаружил растительный и животный мир. В популярном журнале появилась статья с новым объяснением знаменитых марсианских каналов, оказавшихся, как известно, полосами растительности. Полосы эти, идеально прямолинейные, появляются по мере поочередного таяния полярных шапок Марса, удлиняясь по направлению к экватору со скоростью трех с половиной километров в час. Автор статьи предполагал, что полосы растительности искусственно орошаются талой водой полярных льдов, которая течет со скоростью трех с половиной километров в час по грандиозным трубам. Мало кто из читателей статьи мог подозревать, что гипотеза о "марсианских трубах" выдвинута донецким водопроводчиком. Ныне Денис, делегат технической конференции, сидел в зале клуба острова Дикого. Он был по-медвежьи грузен. Густые усы придавали его квадратному лицу добродушное выражение, а черные насмешливые глаза временами лукаво щурились. Выражение этих глаз менялось по мере того, как докладчик, приезжий московский инженер, рассказывал перед микрофоном о своем замысле. Денис даже невольно пощелкал языком: "Це гарно! Четыре тысячи километров - масштабы марсианские!" Потом нахмурился, вытащил блокнот, маленькую логарифмическую линейку, с которой не расставался, и стал что-то подсчитывать. Автору проекта шумно аплодировали, потом задавали вопросы. На эстраду сыпались записки. Одна из них была от Дениса Денисюка, который просил предоставить ему слово. Когда возбужденный Алексей ответил на все вопросы, председатель собрания Александр Григорьевич Петров дал слово делегату ближней полярной стройки Денису Денисюку. Алексей с интересом следил за грузной фигурой поднимающегося на эстраду строителя. Наклонившись к дяде Саше, Алеша что-то сказал ему, тот улыбнулся. Оба узнали Дениску. - Ледяной мол на четыре тысячи километров - то богато! - начал раскатистым басом Денис. - Марсиане в телескоп побачат. Подсчитал я, скильки труб для такого мола треба. Разумею, трубы диаметром дюйма в три и на расстоянии друг от друга сантиметров десять бо пятнадцать. Трубчатый забор длиной будет два раза по четыре тысячи: восемь тысяч километров, - Денис многозначительно почесал затылок. - Труб на то дило треба стилько, что их хватило бы водопровод проложить... с Земли на Мисяц, на Луну... Денис хитровато замолчал, а зал ахнул. - ...и обратно... - продолжал оратор. Зал хохотал. - Десять раз, - заключил Денис. Теперь уже смеялись все, кто был в зале. Алексей вскочил. Лицо его залилось румянцем. Не то чтобы он не знал цифры - три миллиона километров труб, требующихся для мола. По весу металла - это одна двадцатая годовой мощности всей металлургии (но это ведь на несколько лет!). Он прекрасно знал это, но само по себе хлесткое сравнение, вызвавшее такую веселую реакцию, ошеломило его. - Позвольте! - воскликнул он. - Мы собираемся преобразовывать чуть ли не целый континент, создать морскую магистраль в четыре тысячи километров длиной, а вы о трубах! Конечно, трубы понадобятся. Но ведь я не подсчитываю, сколько раз можно опутать, скажем, рельсами Землю и Луну. А ведь когда потребовалось строить железные дороги, рельсы даже не умели изготовлять. Однако и придумали рельсопрокатные станы, и построили нужное количество рельсоделательных заводов, и обеспечили железнодорожников рельсами. Так же и у нас с тобой, Дениска... ты уж не беспокойся, не сомневайся, - совсем тихо добавил Алексей, с улыбкой смотря на товарища детства. Денис вначале изумленно глянул на Алексея, но в следующее мгновение, очевидно, узнал его, улыбнулся с хитрецой и сказал: - Та я ж потому и беспокоюсь, что мне хочется такой мол построить. Пока вы на вопросы отвечали, я и подсчитал, скильки заводов треба, чтобы трубы прокатать. Подсчитал и получил, - Денис похлопал по боковому карману, откуда торчала счетная линейка, - заводов трубопрокатных нам понадобится в десять раз больше, чем есть не только в нашей стране, а и на всим свити. Снова бурно реагировал зал на эти слова. Стараясь овладеть аудиторией, Алексей с наружным спокойствием произнес: - Это лишь убеждает нас в том, что в нашей стране труб будет производиться больше, чем во всем мире. Алексею ответили аплодисментами, но сам он понял, что его слова, пожалуй, подействовали скорее всего лишь на чувства слушателей. Денис дружелюбно тряс Алеше руку и при этом так сжимал ее, что тому пришлось собрать всю силу воли, чтобы не поморщиться. На эстраду поднялся пожилой инженер, высокий, худой, с провалившимися щеками, с холодным взглядом серых глаз и удивительно противным, как показалось Алексею, скрипучим голосом. Он подошел к микрофону, чтобы его особенно хорошо было слышно на самых дальних островах, и сказал, подчеркнуто четко выговаривая каждое слово: - Мне любопытно, каким это способом можно проморозить стометровый слой воды между трубчатыми стенками, когда даже под полюсом льды не промерзают больше, чем на десять метров? Как известно, лед - неплохой теплоизолятор и, начав образовываться, прекрасно защитит воду от замораживания. - И инженер вопросительно посмотрел на Алексея. Алексей встал: - Да, вы попали в самое уязвимое место проекта. - И в самое необоснованное место замысла, ставящее под сомнение его осуществление. Зал заволновался. Видимо, с таким приговором соглашаться не хотели. Алексей был спокоен, он кое-что приберег для ответа: - Заморозить воду между трубами можно. Зал затих. - Прошу прощения, что это за способ? - допрашивал Василий Васильевич Ходов, таково было имя главного инженера одного из ближних строительств. Алексей оживился: - Простите меня за технические тонкости... Алексей выжидательно замолчал. В зале было тихо. Из бухты донесся приглушенный гудок парохода. Алексей улыбнулся и, смотря куда то в потолок, где он словно видел картину, которую описывал, стал говорить: - В нашей стране экономично разрешена проблема сжижения воздуха. Жидкий воздух обладает температурой примерно минус сто восемьдесят градусов. Этим мы и воспользуемся. По залу пронесся вздох облегчения. - Как именно? - не унимался Ходов. - Представьте себе, что на дно мы уложим трубы с отверстиями. Сверху мы подадим в эти трубы жидкий воздух. Он будет струйками выходить из отверстий, смешиваться с водой, испаряться, отнимая у нее тепло, превращая ее в лед. И пузырьки воздуха, замораживая воду, постепенно будут подниматься к поверхности. Вы только представьте себе море в такой момент. Оно будет кипеть, пока на клокочущей его поверхности не появится лед! Зал не выдержал. Слишком эффектна была эта картина, слишком волновал тон Алексея, его горящие глаза, наивная, но подкрепленная выдумкой вера в свою правоту. Зал снова аплодировал. Ходов невозмутимо ждал, пока слушатели утихнут. Женя победоносно оглядывалась на задние ряды. - Ладно! Все ясно! Нечего придираться! - слышалось оттуда. Александру Григорьевичу пришлось подняться, призвать к тишине. Наконец снова прозвучал размеренный, скрипучий голос: - Допустим, что указанным способом удастся заморозить ледяной мол. Я, еще сидя в зале, подсчитал, что заморозить придется ледяной монолит шириной метров в сто, чтобы его не сдвинуло дрейфующим льдом, высотой метров сорок и длиной, как тут нам изволили сообщить, четыре тысячи километров. Если подсчитать, то получится, что льда потребуется четырнадцать миллиардов тонн. - А что, перевозить его, что ли, надо? - послышался бойкий голос из задних рядов. Зал оживился, но Ходов отнюдь не был смущен. - Да, перевозить не надо, - отчеканил он. - Но потребуется заморозить, искусственно заморозить, что, пожалуй, еще труднее, чем перевозить. Я подсчитал, сколько электрической энергии понадобится, чтобы заморозить это чудовищное сооружение, - шестьсот миллиардов киловатт-часов! По залу пронесся ропот. Ходов продолжал, словно вбивая в зал каждое слово: - Чтобы присутствующим эта цифра стала яснее, я напомню, что, отдавай крупнейшая волжская гидростанция, которую строила вся наша страна, свою энергию без остатка на замораживание ледяного мола, ей пришлось бы трудиться ни много ни мало только шестьдесят лет!.. И снова неудержимый смех прокатился по залу. Алексей почувствовал, что пот выступил у него на лбу. Возмущению его не было границ. С трудом сдерживая себя, он сказал: - Совершенно неуместно вспоминать здесь эту гидростанцию. Никто не собирается пользоваться ее энергией для замораживания ледяного мола. Алексей волновался, ему хотелось сказать многое, все то, что было передумано во время работы над диссертацией, подсчитано, обосновано, он вовсе не хотел признавать ее несостоятельной, он защищался, но от волнения голос его перехватывало, и он с трудом отрывисто выговорил: - Конечно, потребуется - энергобаза. Сам собой, без затраты энергии, мол, конечно, не замерзнет. Но мы не потребуем откуда-либо энергию, мы воспользуемся всегда дующим в Арктике ветром. Вот так... ветром... Мы построим ветряки, и они будут приводить в действие холодильные машины... холодильные машины... и с помощью энергии ветра заморозим мол. Вот так и заморозим!.. Ходов слушал Алексея, чуть приподняв левую бровь и, как показалось Алексею, насмешливо щуря правый глаз. - А на какую мощность вы проектируете свои ветряки? Вопрос Ходова был прост, но он почему-то снова вызвал веселую реакцию в зале. Алексей в первую минуту смешался, потом ответил: - Ну... двести, я думаю... двести киловатт. - Вы не поняли меня. Вы говорите об одном ветряке, а меня интересуют все ветряки. Не откажите в любезности напомнить присутствующим мощность гидростанции, о которой мы говорили. Алексей пожал плечами: - Что ж тут напоминать? Всем известно. Два миллиона киловатт. - А ваша временная энергобаза на какую мощность должна быть рассчитана? При таком сопоставлении Алексею чрезвычайно трудно было выговорить хорошо знакомую ему цифру: - Двадцать миллионов киловатт. - Двадцать миллионов киловатт! - с убийственной язвительностью подхватил Ходов. - В десять раз мощнее нашей крупнейшей волжской гидростанции! Значит, если каждый ваш ветряк будет по двести киловатт, их понадобится сто тысяч! - Ну и что же, сто тысяч! - теряя самообладание, воскликнул Алексей. - Почему нас должна пугать эта цифра? - И он быстро заговорил: - Ведь когда во время Великой Отечественной войны понадобилось создать танки и самолеты, каждый из которых был дороже нашей ветросиловой холодильной установки, и создать их в большем количестве, чем потребуется для мола ветряков, - справилась же с этим страна... - Да, справилась, - с прежней безапелляционностью подтвердил Ходов. - Но во имя какой цели и какой ценой? Я отвечу вам на этот вопрос. Ценой напряжения всех сил народа. Во имя спасения Родины. А вы собираетесь решить частную задачу арктического транспорта и воображаете, что весь советский народ бросит все свои дела и будет строить и строить ветряки, ветряки и ветряки... Алексей не мог простить Ходову, что тот намеренно выставлял его в смешном виде, в то время как замысел мола казался ему достаточно обоснованным. Ведь если подсчитать общую мощность тракторов или автомобилей, то получатся не менее астрономические цифры. Все это хотел сказать Алексей, но почувствовал, что ему теперь уже не убедить слушателей. Убеждать требовалось не горячностью слов, а сухими цифрами, которые можно было бы противопоставить цифрам Ходова, - сухими цифрами, доказывающими возможность изготовления нужного количества ветряков, создания временной ветросиловой энергобазы. Председатель собрания нашел нужным закончить дискуссию. - Я думаю, что инженер Карцев от всей души поблагодарит собрание, которое поставило уйму вопросов, требующих убедительного решения. Эти вопросы поставлены потому, что собрание хочет, чтобы мечта Карцева на деле превратилась в первый этап проектирования. А это возможно лишь в том случае, когда мечта животворяща, когда она не оторвана от действительности. Проектировать - это все учитывать, все предвидеть. Думаю, что сегодня мы все приняли участие в проектировании. Алексею жали руки, хлопали его по плечу, обещали писать, просили сообщать о ходе проектирования, но он в глубине души чувствовал, что потерпел поражение. Жене было мучительно стыдно за Алексея. Она боялась поднять глаза, посмотреть вокруг. Хорошо, что хоть Федора нет при Алешином провале. Ей представился Федор на капитанском мостике. Он выдерживал борьбу потруднее, чем сегодня Алеша, и выходил победителем, за него не приходится краснеть. Женя тотчас закусила губу. Как же ей не стыдно! Зачем она все время сравнивает их? И чем больше она убеждала себя, что всей душой предана Алеше, болеет за его неудачи, тем яснее вставала перед ней спокойная фигура моряка, не сгибающегося перед штормом. Кто-то тронул Женю за руку. Перед ней стоял Денис. - Я ж вас шукаю. Алеша мне про вас сказал. - Он улыбнулся, протягивая огромную руку. - Здравствуйте! - Здравствуйте, Денис! - обрадованно сказала Женя, стараясь забыть о своих грустных мыслях. - Прав оказался капитан, когда говорил, что все мы все равно вернемся в Арктику. Вот и вы здесь. А знаете, даже Майк - помните такого? - тоже сейчас с нами. Совсем недавно письмо от него получили... - Майк? Тож славный хлопец. Из-за него, рудого, я английский изучил. Пригодилось. Письма я из-за одной статейки получал. Из Новой Зеландии даже... - Денис увлекся чтением письма, простодушно спрашивая у Жени перевод непонятных слов. Ему не удалось дочитать. Женя позвала его к Алеше. Но сколько ни искали они Алексея, найти его в клубе не могли. Алексей, незаметно одевшись, выскользнул на улицу. На миг ему показалось, что он снова на корабле. В лицо снежной крупой ударил встречный ветер. Алексей мысленно продолжал спор со своими противниками: "Нужны цифры? Так почему никто не вспомнит, сколько стоит километр обыкновенного шоссе или железной дороги? Миллион рублей! Или около того! Если собрать всю землю, вынутую при строительстве дорог, пожалуй, засыплешь какое-нибудь море! Почему не вспомнят? Тоже показалось бы смешно!.." Алексей остановился, не зная, куда идти. Где же огни порта, бухты? Он был окружен плотной летящей массой, стремящейся сбить его с ног. Едва рассмотрел он расплывающиеся пятна света. К ним, к этим еле видимым огням, и побрел против ветра Алексей, сгибаясь, чтобы устоять на ногах. С огромным трудом преодолевал он чудовищную силу, которую только что предлагал использовать в таких астрономических размерах. Ветер рвал полы его пальто, выбивал слезы из глаз. Алексей раздраженно вытирал эти слезы. Глава десятая ЗА ТЫСЯЧИ МИЛЬ На скалах не было растительности. Голые, с острыми краями, они зубцами тянулись по каменистому склону горы, где первобытной россыпью громоздились обломки древней материковой породы. Снег расщелин оттенял темные стены утесов. Альпинистам знаком мертвый пейзаж заоблачных всегда покрытых снегом гор. Там не встретишь ни почвенного покрова, ни мха на камнях. Здесь же этот "заповедник" доисторических времен, этот кусок "лунной поверхности" начинался прямо от тундры. К ближним отвесным утесам пробирались двое. Девушка с геологическим молотком на длинной рукоятке шла впереди. Мужчина, довольно полный, рыхлый, с красивым и сытым лицом, отставал. Карабкаться по скалам, видимо, не доставляло ему особенного удовольствия. Он догнал свою спутницу, когда она задержалась, рассматривая отколотый камень, и остановился около нее, тяжело дыша. - Проклятые места! Первый круг дантова ада, - говорил он. - Где тут табличка с надписью: "Оставь надежду навсегда"? - Какую надежду? - рассеянно спросила девушка. - Надежду найти золото. - Какой ты странный, Витяка! Золото? А разве все это не стоит большего? - она сделала широкий жест рукой. - Посмотри на компас. Виктор Омулев фыркнул: - Магнитная аномалия? Самая обычная для Заполярья. - Нет, не обычная! Магнитная стрелка словно сошла здесь с ума. Мне все кажется, что мы найдем сейчас такой склон, где к камням пристанут подошвы ботинок. Шагнешь, рванешься - и останутся гвозди на камне, пристанут к нему, как прилипли они к сказочному утесу, вырванные из обшивки корабля. Помнишь Синдбада-морехода из "Тысячи и одной ночи"? Или вдруг вырвет у меня из рук молоток - и не отодрать его от ржавого камня. - А у меня всегда магнитная аномалия, - вздохнул Виктор. - Меня всюду влечет неведомой силой к холодному утесу, - и он многозначительно взглянул на Галю. - Оставь! - Галя свела и без того сросшиеся на переносице брови, такие же темные, как и едва намечающиеся усики в уголках губ. Из-за этих усиков тонкая, стройная, в ватной куртке и таких же штанах Галя казалась юношей. - Почему ты, ищущий славы геолог, не хочешь понять значения открытых нами мест? Что золото по сравнению с этими железорудными месторождениями необычайной мощности? Не просто гора Магнитная, как на Урале, а целый Магнитный хребет. Посмотри вокруг! Разве не хочется представить здесь трубы завода-гиганта? - Ерунда! - отпарировал Виктор Омулев. - Не имеет никакого практического значения. Я мечтал о золоте. Зачем мне презренное железо? Для металлургического завода, кроме воды, руды и площадки, нужны еще три вещи: транспорт, транспорт и транспорт... - Я уже представляю шоссе в тундре... - Шоссе в тундре? - усмехнулся Виктор. - Про гвоздь, привезенный в Арктику, говорят, что он становится серебряным. Шоссе будет золотым. Видел я в тундре бревенчатый настил. Под ним хлюпало, а бревна прыгали. Каждое из них надо было привезти за тысячи миль. Только золото могло бы окупить дороги в тундре. - Но не думаешь же ты, что этот загадочный магнитный край так и останется неисследованным? - Кому он нужен? Никто здесь, в Арктике, не будет строить металлургические заводы. - Почему ты, Витяка, совершенно лишен фантазии? Ведь человек ты все-таки умный, одаренный. Если бы Алеша Карцев... - Ах, оставь, пожалуйста! Опять Алеша! Всегда Алеша! Неужели даже здесь, на краю света, мы не может почувствовать себя вдвоем? - Вот уж к чему не стремлюсь. - А я стремлюсь, стремлюсь... и добьюсь своего. Пора понять, что твоему профессорскому угоднику нужна не ты, а Женя... Вернее сказать, ему никто не нужен, кроме него самого и всеобщего восхищения его эфемерными идеями. Эгоцентрик! Эгоцентр мировых возмущений эфира! - Тебя противно слушать, - сказала Галя и, скрывая смущение, начала спускаться к автомашине, которая виднелась внизу за нагромождением камней. Фигурка суетившегося там шофера казалась сверху совсем маленькой. Виктор раздраженно вытер платком влажный лоб и тугие щеки, потом, бормоча проклятия, тоже стал спускаться. Механик Добров в синем, вымазанном маслом комбинезоне и старой кожаной фуражке встретил геологов невесело. Его небритое лицо было угрюмо, усы топорщились, глаза смотрели в сторону. - Аккумуляторы сели, - мрачно сообщил он. - Как это сели? - повысил голос Виктор. - Подзарядить надо. - Подзарядил бы на ходу... Да с места не сдвинешься. - Это возмутительно! - перешел на фальцет Виктор. - Я отдам вас под суд. Сейчас же передавайте мою радиограмму. Сами о себе передадите! Механик-радист понурил голову: - И у рации, Виктор Михайлович, аккумуляторы сели, так что разрядились... - Да вы с ума сошли! - взвизгнул Виктор. - Значит, мы по вашей милости остались в тундре без машины и без радиосвязи? - Витяка, подожди, - вмешалась Галя. - Почему это случилось, Матвей Сергеевич? - ласково спросила она. - Не могу знать, Галина Николаевна. Чудно!.. - развел руками механик. - Как подъехали к этому месту, так аккумуляторы сразу садиться зачали. Еще вчера приметил... Подзарядить их хотел. Да куда там!.. Сели, совсем разрядились. Чудно!.. Автомашина и рация безнадежно выбыли из строя. Решено было идти в тундру в надежде встретить оленеводов. Оставленный у скалы вездеход с крытым брезентовым верхом долго был виден путникам. Виктор несколько раз со вздохом оглядывался на него и с проклятиями вытаскивал увязавшие в почве ноги. Галя не оглянулась ни разу. Она шла первой. За плечами у нее был такой же рюкзак, как и у мужчин. Идти становилось все труднее. Бесконечные речушки, озерки и топи встречались на пути. Галя неутомимо шла вперед. У нее был мужской упругий шаг. Привалы были короткими. Отдыхали на вершинах бугров, где все-таки было не так сыро. Как-то само собой получилось, что места для привалов выбирал не Виктор, начальник группы, а Галя. Она же фактически командовала и в пути. Виктор брюзжал, жаловался и подчинялся Гале. Добров смотрел на него неодобрительно. На следующий день солнце скрылось. По небу поползли размочаленные тучи. Выпала крупа. Тундра стала серой, как и воздух. Путники, не останавливаясь, шли вперед. Пошел снег. Он таял на земле, но порошил глаза, заползал за ворот. Поднялся сильный ветер. "Больше двухсот километров! - с ужасом думала Галя. - За первые сутки мы прошли едва пятнадцать! Ноги увязают на каждом шагу. Витяка уже размяк... А надо идти, идти и, главное, не показывать усталости!" Вдруг Галя радостно вскрикнула и, обернувшись к спутникам, указала рукой на ближайшую гряду. Олень! Животное стояло, как бы всматриваясь в приближающихся людей. Через мгновение оно помчалось вниз по склону. На гряде появлялись все новые олени и скатывались следом за первым. Они мчались вскачь, а их рога, параллельные земле, словно плыли над ней. Оленье стадо! Близко люди! Путники прибавили шагу. Олени проносились мимо них. Это были небольшие животные, ростом едва по грудь человеку. Галя остановилась, любуясь легкостью и изяществом животных. - Нарты! - обрадованно крикнул Виктор. С гряды спускалась оленья упряжка - шесть оленей веером. Сидевший на нартах старик в оленьей кухлянке правил длинным шестом, толкая им оленей. - Очень здравствуй, - сказал он, обращаясь к приосанившемуся Виктору. - Пошто пешком тундра ходишь? Его узкие глаза на морщинистом лице приветливо щурились. - Машина поломалась, - снисходительно объяснил Виктор. - Ай-ай-ай, - закачал головой старик. - Плохой дела... Пойдем наш дом... Угощать будем. Скажи люди, пусть мешок кладут. Это жена твоя, что ли? - Жена, - подтвердил Виктор. - Нет, не жена, - возмутилась Галя. - Не муж? - удивился старик, показывая сначала на Виктора, потом на Доброва. Галя яростно замотала головой. Виктор старался не смотреть на нее. Он уже взгромоздился на нарты. Оленям трудно было везти четверых. Старик решил идти пешком и протянул длинный шест Виктору. Тот отстранил его рукой. Добров, которому старик попытался передать шест, тоже отказался. - Я умею, - сказала Галя. - Давайте сюда хорей. Старик взглянул на нее с уважением. Через час геологи сидели в коническом шатре из оленьих шкур в гостях у председателя оленеводческого колхоза. Виктор свалился на остро пахнущие шкуры и заснул мертвым сном. Галя просила доставить их к месту, где есть радио. Старик сокрушенно качал головой: - Ай-ай-ай! Шибко далеко такой место. Школа-интернат есть. Там радио только слышит. Ухо есть, язык нет. Откинув меховой полог, вошла женщина. Старик засуетился. - Оленя резал, - говорил он. - Мясо кушать будем. Сырой мясо кушать будешь? - Он подозвал женщину, сказал ей несколько слов и пояснил гостям: - Сейчас она очень нуженый человек звать будет. - Позвольте мне сварить оленину, - попросила Галя. - Я очень хорошо умею готовить. - Пошто портить хороший мясо? Как хочешь. Ты мой гость, - пожал плечами старик. Галя вышла следом за женщиной. - Не жена? - недоверчиво спросил Доброва старик. - Одна женщина тундра ходит. Начальник? Пошто стряпать хочет? Входили все новые оленеводы. Они трясли Доброву руку, почтительно глядели на храпевшего Виктора и садились возле него на разостланные оленьи шкуры. Все пришедшие, несмотря на теплую погоду, были в меховых кухлянках. Только один был в солдатской шинели. Верно, недавно вернулся из армии. Галя принесла вареную оленину. Началось угощение. Из уважения к гостям оленеводы ели приготовленное Галей кушанье. Почуяв запах съестного, Виктор немедленно проснулся. - Мы не так кушаем, - объяснил старик. - Вареный мясо - порченый. Мы вот так кушаем. Достав острый нож, он взял кусок сырой оленины, поднес его ко рту и, схватив зубами, отрезал мясо ножом у самых губ. - У нас не было овощей и витаминов, - сказал демобилизованный, самый молодой из присутствующих. - Сырое мясо спасало наш народ от цинги. Виктор покосился на говорившего. - "Культура"... - начал было он, но Галя перебила его: - Правда! Мне однажды пришлось проверить это на себе. Я поборола цингу сырым мясом. Старик одобрительно посмотрел на Галю. - Хорей в руке держишь... тундра ходишь... мясо понимаешь... Настоящий человек. Галя посадила к себе на колени мальчонку с блестящими, как бусинки, глазами и черными жесткими волосами. - Отучаться пора от варварства, - сказал Виктор, протягивая руку за новым куском нежной оленины. Он, как и все, ел руками. - Сырое мясо, шалаши из шкур, мальчишка без школы... у вас не так давно был обычай угощать гостей своими женами. - Не было такого обычая! - горячо возразил демобилизованный. - Это купцы в царское время пустили такую легенду. Они заставляли бедных людей отдавать им своих жен и клеветать на нас... Галя, покрасневшая при словах Виктора, с благодарностью взглянула на своего соседа в шинели. - А мальчик этот подрастет и ко мне в школу придет. Не в шалаше будет жить, а в каменном доме, в интернате, пока родители с оленями кочуют. - Вы учитель? - обернулась к нему Галя. Учитель кивнул головой и тихо сказал, опустив глаза: - Зовите Ваней. Меня так в армии звали. - У вас есть радио? - Только приемник. - Как жаль. У нас внезапно разрядились аккумуляторы, и у автомашины и у рации, - пояснила Галя. - Наверное, около Голых скал разрядились? - Там, там... в проклятущем месте, - подтвердил пододвинувшийся Добров. - Вдруг ни с того ни с сего взяли и сели... - На аккумуляторах контакты не были изолированы? - допытывался учитель. - Нет, - удивился Добров. - А зачем? - Потому и разрядились. Знаю то место. Там воздух электричество проводит. Аккумуляторные клеммы по воздуху замкнулись. - Это становится интересным, - взволнованно шепнул Виктор. - Кажется, мы сделали открытие. По-видимому, там не только никому не нужное здесь железо, но и... - Радиоактивные руды! - воскликнула Галя. - Их излучение ионизирует воздух, делает его проводящим электричество! Учитель кивнул головой: - Я так и думал. И еще о магнитной аномалии думал, о железе в недрах. Хочу, чтобы наши люди на заводе работали, в домах жили. Со вчерашнего дня мне это кажется возможным. - Почему со вчерашнего дня? - поинтересовался Виктор. - Доклад я слышал вчера по радио. Инженер Карцев на острове Диком рассказывал о ледяном моле, о мореходстве вдоль наших берегов круглый год. Галя вскочила, но не могла выговорить ни слова. - Подождите! - не сдержался Виктор. - Проект Алексея? Уже обсуждается всерьез? Вот это бы изменило дело! Нельзя ли пойти к вам, товарищ учитель? Здесь воняет чем-то кислым, шкурами, что ли... Расскажите, что там говорили о проекте. Неужели будут строить? Тогда я первый подниму вопрос об арктической металлургии. - Я буду рад показать вам нашу школу и интернат. Вы там сможете отдохнуть. Виктор стал суетливо собираться. Добров не упустил момента, чтобы шепнуть своему начальнику: - Виктор Михайлович, а выходит дело, без моих аккумуляторов и открытия бы не было. Вот так. Виктор сделал вид, что не расслышал. Галя прощалась с гостеприимными хозяевами. Ваня повел гостей к большому двухэтажному дому, расположенному недалеко от стойбища оленеводов. Шумная ватага любопытных ребят в кухлянках с откинутыми капюшонами мчалась навстречу геологам и учителю. Учитель подробно пересказал доклад Алексея. Виктора раздражали подробности. Какая досада, что нельзя тотчас же радировать!.. Железо и уран рядом! Неплохо, если магнитный хребет в Голых скалах будет носить название "Хребет Омулева"! Виктор с Добровым ушли вперед. Ваня с Галей отстали. Галя с волнением слушала рассказ о выступлении Ходова, который подсчитал, какое невероятное количество энергии потребуется для мола. - Уязвимое место проекта, - сокрушенно говорил Ваня. - Я, может быть, ошибаюсь. Я только учитель и военный радист... но мне кажется, Галина Николаевна, что мол можно построить без всякой энергии. Галя остановилась, изумленно глядя на учителя, даже схватила его за руку: - Говорите же, говорите! Ведь Алеша Карцев - это наш друг детства. Как бы я хотела ему помочь! Глава одиннадцатая В ТУНДРЕ Острая снежная крупа била Алексею в лицо. Он жмурился и наклонял голову. Постепенно светлые пятна в мутной пелене становились яснее. Уже доносился грохот порта. Будь Алексей в Москве, он отправился бы бродить ночью по безлюдным улицам, останавливался бы на площадях и набережных, не замечая знакомых зданий. И здесь, в Арктике, не задумываясь о последствиях, Алексей решительно свернул с дощатого, ведущего к клубу тротуара. Ноги сразу увязли в пружинящем травянистом покрове. Дома остались в стороне. Алексей был уже в тундре. Однако это не остановило его. Неужели он не имеет права пройтись? Побыть наедине с самим собой, подумать? И все время идти, убыстряя шаг... Ветер дул в спину - это он заметил для ориентировки. "Итак, вы потерпели поражение, - горько размышлял он, идя без дороги в полной темноте. - Так в чем же ошибка? Привык, что у нас поворачивают реки вспять, создают новые моря, меняют лицо Земли. Вот и считал, что построить сто тысяч ветряков - пустяки! Люди же заинтересованные хотят выполнить замысел с наименьшим напряжением сил". Движение было сейчас естественной потребностью Алексея. В быстрой ходьбе, почти в беге, находила выход кипевшая в нем энергия. Ветер словно прибавлял ему сил, пружинящая почва делала его шаг по-особому упругим. "Вот в этом и все дело! Проектант должен идти по линии наибольшего сопротивления... Пусть ему тяжело, но строителям будет легче! Думать надо! Искать! Прежде чем приступать к знаменитым стройкам, советские инженеры спроектировали, рабочие на заводах создали невиданные по мощи экскаваторы, исполинские скреперы и другие машины... Не ледяной мол, а ветрохолодильные установки для него нужно проектировать! И завод-автомат для их изготовления построить!" Подумав о заводе-автомате, Алексей вспомнил о Жене и даже остановился, зажмурился, замотал головой. Женя! Неужели она думает, что он ничего не замечает? Считает его одержимым... "не от мира сего"!.. Есть другие, которые стоят обеими ногами на земле, вернее на палубе! Алексей зашагал, сердито вдавливая ноги в землю. Конечно, Алексей с возмущением отверг бы мысль о ревности, это показалось бы ему диким и унизительным, однако именно ревность владела им сейчас. Если Федор, ревнуя Женю еще в Москве, сердился сам на себя, то у Алексея ревность оказалась рядом с почти ребяческой обидой. Женя, которой он верил безгранично, которую привык считать неотъемлемой своей частью, гордая и недоступная для всех Женя, отдает теперь Федору что-то очень важное, принадлежавшее прежде только ему, Алексею!.. Началась пурга. Когда Алексей спохватился, решив, что пора возвращаться, он уже не мог определить, откуда ветер. Казалось, он дует отовсюду. Алексей стоял в полнейшей темноте, словно потеряв зрение. Становилось страшно. Все вокруг неистово крутилось, вертелось, взлетало и падало. Снег стегал по лицу, залетал в рукава, забивался за воротник, в ботинки. Алексей никогда не был трусом, но сейчас ужас охватил его. Он слишком хорошо знал, что в Арктике в пургу люди замерзают у стен дома, так и не найдя входной двери. Десяток километров, отделявший его от поселка, в пургу равен сотне. Алексей метнулся сначала в одну, потом в другую сторону. Попал ногой в воду, провалился по колено. Выбрался и опустился в изнеможении в наметенный уже сугроб. Алексей зарылся в снег и закутался в пальто - он слышал, что так поступают оленеводы во время пурги. Однако очень скоро почувствовал озноб. Во что бы то ни стало нужно было перебороть холод и, самое страшное, сон. Сон, липкий, сладкий, подкрадывался исподволь, мутил сознание. Алеша скрежетал зубами, кусал губы, отгонял сон прочь. Чтобы не замерзнуть, он напрягал мышцы. В юности он увлекался "волевой гимнастикой", стараясь развить и мускулы и волю. И сейчас он заставлял себя мысленно идти, бежать, взбираться на скалы. Ему становилось жарко, силы оставляли его, он изнемогал от усталости, но снова принимался за свой тяжелый труд. ...Пурга выла, ревела. Ветер закручивал снег в гигантском смерче, охватывавшем и тундру и порт острова Дикого, валил наземь колеблющиеся в воздухе снежные стены, непробиваемые светом прожекторов. На причале у катера стояли Женя, Денис, дядя Саша. Сердитые, словно посыпанные снегом, волны взлетали на доски причала. Алексея не было, и тревога охватила его друзей. - Я знаю его, знаю, - твердила Женя. - Он всегда в Москве уходил бродить, когда с ним что-нибудь случалось. Он и тогда, после провала диссертации, в проливной дождь пошел бродить... один, без меня... - Ты думаешь, он ушел в тундру? - спросил Александр Григорьевич. - Здесь кругом тундра, - ответила Женя. - Он ушел... Что же теперь делать? Такая метель... я не знала, что здесь даже летом бывают метели... Как я могла отпустить его? - То ж можно зараз организовать, - вмешался Денис. - Василь Васильевич Ходов даст нам три вездехода. Хлопцы наши с нами поедут. Будемо шукать его, гудками звать та выстрелами. Женя молча пожала Денису руку у локтя. Через полчаса три вездехода выехали по трем направлениям в тундру. Пурга выла и свистела в ушах, огни фар расплывались в снежной сетке. Сжавшись в комок, мужественно борясь с холодом и сном, Алексей не слышал ни гудков, ни выстрелов. Он не заснул, он не позволил себе заснуть в эту ночь. Когда летящий снег стал серым, Алексей понял, что наступил день. Но увидеть что-нибудь в несущейся серой мути все равно было нельзя. Алексей уже не мог думать ни о проекте, ни о Жене. Все в нем притупилось, омертвело. Существовала только одна мысль - "выжить". Он должен был бороться за жизнь и боролся цепко, исступленно, согреваясь неистовой работой мышц. К вечеру он все-таки уснул. Проснулся в испуге. Он ослеп... Он ничего не видел. Может быть, он уже больше не существует? Может быть, это уже смерть? Темнота небытия вокруг... Алексей вскочил, и снег посыпался с его спины. Он ущипнул себя за щеку - не почувствовал щеки. Ноги повиновались плохо. Он забыл о том, что надо напрягать мышцы. Он просто побежал, ничего не помня, стараясь спастись... И бег спас его, вернул сознание. Порывисто дыша, иногда падая, поднимаясь и снова бросаясь вперед, он все-таки согрел окоченевшее тело. Темнота ревела. Она обрушивалась на Алексея, толкала его то в грудь, то в спину, стремилась свалить наземь, победить. Алексей снова сел, закутался в пальто. Он знал историю матроса-норвежца, посланного Амундсеном в числе других с места зимовки судна "Мод" на остров Диксон. Единственный из всей группы он почти добрался до поселка и замерз, видя его дома. Может быть, не будь пурги, Алексей видел бы сейчас огни порта? Нет, слишком далеко зашел он, погруженный в свои думы. Эту ночь Алексей снова думал о моле. И он более стойко, чем в прошлые сутки, переносил лишения. Впрочем, может быть, вообще потеплело. Все-таки было лето. Температура была лишь чуть ниже нуля. Ветер дул, казалось, по-прежнему, но снега стало меньше. Утром Алексей увидел занесенную снегом тундру. Снег быстро стаивал, оставался лишь в ложбинах и на склонах холмов. Голова кружилась. Алексей мучительно хотел есть. Только теперь, когда он перестал бояться холода, он по-звериному захотел есть. "По солнцу определить север, потом идти к морю", - решил Алексей. Он заставил себя идти, но ноги подкашивались. Вскоре он свалился на влажную от тающего снега землю. Обледеневшее ночью пальто теперь стало мокрым. Алексей снова поднялся на ноги, и первое, что он увидел, были нарты. Шесть оленей, запряженных веером, мчались прямо к нему, держа свои развесистые рога параллельно земле. Тонкий, высокий юноша, стоя на нартах, взмахивал хореем. Алексей не мог сдержать слез. Нарты поравнялись с ним, юноша соскочил на землю, и Алексей, видимо к величайшему удивлению юноши, обнял и расцеловал его, прижал нежную щеку к своей онемевшей, покрытой щетиной щеке. - Алеша, ты? С ума сойти!.. - низким грудным голосом сказал юноша, отстраняясь от Алеши. Мохнатая трехлапая собака с лаем прыгала вокруг них. - Тише ты, Гекса! - прикрикнул на нее юноша. - Слышишь, Алеша, как я ее назвала? Гекса! Перестань!.. Только тут Алеша узнал Галю Волкову... Галя! Мечтательница Галя, которая еще в детстве хотела совершить подвиг, как Зоя, но только чтоб никто об этом никогда не узнал. Алексей всегда чувствовал стеснение в ее присутствии, и что-то недосказанное было в их отношениях. Но сейчас Алексей даже не вспомнил об этом. - Заплутался я, - сказал он хрипло и добавил: - Дня два ничего не ел. - Оленина у нас есть, но, к сожалению, только сырая, - сойдя с нарт, предложил второй спутник, к которому ласкалась собака. - Давайте! - только и мог выговорить Алексей. Как быстро меняется состояние человека! Вскоре сытый, согревшийся в меховой малице учителя Вани Алексей, поглаживая мохнатую лайку, рассказывал не о злоключениях двух последних ночей, а о... ледяном моле. Так уж устроен человек. Сильное физическое напряжение может затуманить, отодвинуть на второй план работу мысли, но стоит напряжению ослабнуть, и вновь человек поднят над ощущениями тела высокой своей мыслью, если владеет она человеком, как всепоглощающая страсть. Друзья сидели у костра, который тихий учитель развел из предусмотрительно захваченного им плавника. Выслушав рассказ о "поражении" Алексея в клубе полярников, Виктор свистнул: - А я-то думал, что тебе, Алексей, пора ставить заявочный столб, чтоб прибить к нему дощечку с твоим именем. - Оставь, - строго сказала Галя, сводя прямые брови. - Дело в том, Алеша... Если мы с Витякой отправились на остров Дикий, чтобы как-нибудь добраться до своей базы, то вот учитель... - она указала на Ваню, - это он подарил мне собаку... Так вот, он поехал с нами из-за тебя. - Из-за меня? - искренне удивился Алеша, с трудом одолевая сон, подкрадывавшийся к нему вместе с теплом костра. - Дело в том, Алеша... Ваня находит, что ледяной мол можно построить без всякой энергии, бесплатно... - Что? - сон с Алексея как крылом смахнуло. Уж не смеются ли над ним? - Вы меня простите, товарищ Алеша Карцев, - сказал учитель. - Это очень просто, если разобраться. Я имею в виду, что мол лучше строить не летом, а зимой. - Почему зимой? Виктор посмеивался: - Гексе лапу, оказывается, белый медведь откусил. Надо тебе рассказать про три зимовки на острове Врангеля. - При чем тут остров Врангеля? - почти рассердился Алексей. Но Виктора уже нельзя было одержать. - Поучительная и героическая история, мой друг. Остров Врангеля, самый северный и самый восточный наш остров, был открыт лейтенантом Врангелем в прошлом веке. А вот после Великого Октября англичане вздумали отторгнуть его от молодой Советской республики. На остров высадились канадцы и подняли над ним британский флаг. Наши, узнав о том, сели на канонерку и отправились изгонять захватчиков. И был на той канонерке отец нашего Вани, коренной житель дальних мест. Учитель кивнул головой. Алексей ничего не понимал. Галя нервно теребила на Гексе шерсть, но Виктор уже вошел в роль рассказчика - Захватчики были не из храброго десятка. Едва прослышали они про нашу канонерку, как сели на свое суденышко и удрали в Канаду. На острове поселились наши, и отец Вани с ними. Ваня, какие там морозы бывают? - Семьдесят градусов случается, - ответил учитель. - Бррр!.. Ты, Алеша, сейчас особенно это поймешь, едва не замерзнув ночью при минус пяти шести градусах. Так вот, однажды наши на острове остались без угля. Ни один корабль не смог пробиться через непроходимые льды. Хотели вывезти зимовщиков на самолетах. Так ведь нет! Отказались! И прожили без топлива. Можно понять, как они ждали, когда разожгут, наконец, хоть такой вот огонь. Но и в следующее лето ни один пароход не смог к ним подойти. Алексей слушал с интересом, хотя и не понимал, к чему все это ведет. - Опять их хотели вывезти на самолете, и снова они отказались. Ване все это отец рассказывал. Только через три года пришел к ним корабль. Вот, бледнолицый брат мой, какие традиции у жителей острова Врангеля. Вот почему Ваня, который считает эти традиции своими, додумался до того, чтобы строить твой мол зимой, в открытом море, прямо на льду, опуская трубы под лед и не боясь ветров и морозов, а, напротив, используя их. Эврика! - Батареи радиаторов надо поставить выше льда, товарищ Алеша, - вмешался учитель. - Холодильный раствор будет в них охлаждаться холодным ветром, и по трубам холод этот на дно унесет. - Бесплатно охлаждаться, без затраты энергии, - вставила сияющая Галя, не спускавшая глаз с лица Алеши, которое сначала побледнело, а теперь покрылось краской. - Я так думаю, товарищ Алеша. Если фронт работ сразу на все моря распространить, так, честное слово, в одну зиму холодом Арктики можно заморозить ваш мол. Замечательное будет дело, честное слово. Я потому и хотел вас разыскать. Алексей молча притянул к себе Ваню, крепко сжал его в объятиях и поцеловал. Глава двенадцатая СРЕДИ ЛЬДОВ Женя стояла на палубе ледокола и с горьким чувством смотрела на льды. Вспоминались детские годы, впервые виденные льды. Они казались ей тогда сказочными, похожими то на вычурные старинные корабли, то на причудливые изваяния... Даже ледяных лебедей видела она в изумрудных бассейнах прогалин. Теперь мрачные торосистые поля осадили корабль. Его словно выбросило на занесенную снегом сушу, но он еще бился, стальной гигант, вода за его кормой кипела, клокотала над мощными винтами. Из-под них вылетали ледяные обломки. И ломались льдины от могучих ударов крепкого форштевня, трескались поля, раскалывались до ближних торосов, за которыми второй линией обороны лежал неоглядный, нетронутый лед, будто сполз туда с доисторической равнины мрачный ледник. Бросаться кораблю на десятиметровую его толщину - все равно что кидаться на скалы. А Федя по-прежнему спокоен, тверд. В такого можно верить! Каждый из находящихся на корабле вручил ему свою судьбу. И она, Женя, тоже. Но как нехорошо все получилось с Алешей!.. Какой горький осадок!.. Может быть, потому и кажется все таким мрачным вокруг? ...Измученная, две ночи не спавшая, возвращалась Женя на вездеходе из тундры, так и не найдя Алеши. Почти одновременно с ней пришли в порт и другие вездеходы с дядей Сашей и Денисом. В бухте на рейде стоял "Северный ветер". Корабль Федора!.. У Жени сжалось сердце. Это из-за потерявшегося Алеши, конечно! Около вездеходов стояли нарты. Олени равнодушно косились на машины. Небритый, осунувшийся Денис встретил Женю. - Добре! Вин на ледоколе, - сказал он, раскрывая объятия. Женя тогда не выдержала, заплакала, прижалась к широкой груди Дениса. Когда катер подошел к борту "Северного ветра", у Жени едва нашлось сил подняться по сброшенному штормтрапу. Она представляла себе смущенное, виноватое лицо Алексея, робкий его взгляд. Она готова была припасть к его груди и снова расплакаться. Но получилось все по-иному. Алеша, радостный, счастливый, облокотившись на поручни, оживленно болтал с другой женщиной, высокой, тонкой, стоявшей к Жене вполоборота. Алексей настолько был занят своей собеседницей, что даже не помог обессилевшей Жене выбраться на палубу. Это сделал Витяка, каким-то чудом оказавшийся здесь. Женя сквозь слезы улыбнулась брату. Но Алеша, Алеша! Сияющий, даже ликующий, подошел он к ней, держа за руку другую женщину. Пусть она и оказалась Галей, все равно он не мог, не имел права так вести себя! В тот миг Женя не только возмущалась легкомыслием Алексея, не только негодовала, видя его "блаженное" выражение лица, она в тот миг просто ненавидела этого самодовольного человека, как про себя назвала она Алешу, переполошившего весь порт и "нежно воркующего" теперь с Галей. Она не подумала, что спасенный от гибели человек может просто радоваться жизни. О необычайной же новости, сделавшей проект Алексея еще более реальным, она, конечно, ничего не знала. Женя едва поздоровалась с подругой и наговорила Алексею очень много ненужных и резких слов. Она не смогла бы теперь повторить их даже мысленно. Но тогда она бросала ему все это в лицо. Глаза Алексея, всегда яркие, засветились недобрым, до боли обидным для Жени огоньком. Это была ссора. Первая ссора. Галя смотрела почти с испугом. Витяка, посмеиваясь, шепнул ей: - Львица! Роскошная сцена! Смущенный Денис совсем некстати вспомнил про письмо Майка. "Тому хлопцу ж ответить треба. Всем гамузом, сообща". Славный, он просто хотел отвлечь. А тут еще подошел Федор, спокойный, невозмутимый. Галя зачем-то потащила всех на корму, где был "мостик юных капитанов". Говорила, что они все в сборе, как когда-то. Жене казалось немыслимым даже вспоминать о прежнем, детском. Да, все они снова здесь, на корме корабля: Федор, Денис, Витяка, Алеша, она, Галя... даже Гекса - нелепо так назвать собаку! Но как все теперь сложно! Насколько иначе, чем прежде, связаны сейчас они все и как в то же время разъединены!.. Гале и Денису не удалось смягчить обстановку. Встреча юных туристов не получилась. На корабле готовились к отплытию, и гостям пришлось уехать. Галя старалась не смотреть на Алешу, но сказала ему на прощанье, - Женя отлично это слышала, - что она, видите ли, хочет быть первым геологом-разведчиком на строительстве ледяного мола. Какая самоотверженность! Алеша уединился, замкнулся, не разговаривал ни с Женей, ни с Федором, ни с монтажниками завода-автомата, с которыми вместе должен был работать на Дальнем Берегу. В своей каюте он сидел над какими-то чертежами, эскизами, расчетами. Женя страдала. И не только из-за разрыва с Алешей, но еще из-за того, что не могла разобраться в самой себе. Федор занимал в ее мыслях все больше места. Но почему же она так вспылила, увидев Алешу с Галей? "Прямо собака на сене!" - с ненавистью думала о себе Женя. И она решила бороться с собой. Старалась избегать Федора и лишь очень редко - не чаще одного раза в день (!) - поднималась к нему на мостик. Большую часть времени она одиноко бродила по палубе. Когда в кают-компании никого не было, она, закрыв двери, чтобы никому не было слышно, играла на рояле. Даже во время игры Женю все время преследовала мысль, что она должна чем-то особенным помочь Алешиному проекту. Критика проекта на технической конференции была очень серьезной. Трубы, несметное их число! Понадобятся заводы-автоматы - автоматически работающие трубопрокатные станы. Что-то играя, постепенно увлекаясь, Женя представляла себе металлургический завод. "Руда поднимается в доменную печь, течет искрящийся ручеек расплавленного металла, наполняется ковш. Золотым, феерическим потоком выливается ковш в мартеновскую печь. Из этой печи ослепительная жидкая сталь наполняет изложницы. Слитки остывают, становятся малиновыми, потом бурыми. Их доставляют в другой цех. И там слитки снова надо нагреть... Почему снова? Почему снова?" - повторяла мысленно Женя и, как бы воспроизводя этот вопрос, пальцы ее дважды проиграли сложный пассаж. Женя взяла звучный аккорд и задумалась. "Сначала охладят слитки, а потом нагревают добела, чтобы они светились, как продолговатые солнца... нагревают для того, чтобы легче было мять раскаленный металл, с огромным усилием давить его между валками, вытягивать, превращать в трубу". Левая рука Жени пробежала по клавишам. Казалось, где-то в глубине рокотали могучие раскаты. "Если стремиться автоматизировать до конца, нужно соединить процессы в непрерывную цепь. Но зачем же повторять нагревы и охлаждения, зачем жидкий металл, который легко заставить принять форму трубы, превращать в твердый, чтобы потом так трудиться над ним?" Женя рассмеялась. Кажется, она "изобрела" литье труб? Рояль ответил ее мыслям веселым напевом. "Литье труб! Как это сложно!.. Формовать, отливать, выбивать опоки... Может быть, отливать центробежным способом? Но где же тут непрерывность? В центробежную машину надо залить металл, потом, когда он остынет, остановить машину, вынуть трубу и готовить машину для новой заливки. Это не лучше прокатки". Женя еще ничего не придумала. Она никогда в жизни не изобретала и меньше всего предполагала, что может изобретать. Но сейчас, как ей казалось, это было необходимо для выхода из тупика в отношениях между Федором, ею и Алексеем. Ей казалось, что если она придумает что-то значительное, все встанет на место и тогда будет легко и радостно. Она страстно хотела решить проблему автоматического производства труб. Сначала ее занимала мысль только об аппаратуре автоматического управления уже существующими печами и трубопрокатными станами, но почему-то она снова подумала о двойном нагреве. Ей, человеку совсем другой специальности, как это часто бывает, нелепость двойного нагрева бросилась в глаза. Ей казалось возможным решить задачу по-другому, но как, она пока еще не знала. В голове ее бродили неясные мысли. Эти мысли всецело захватили Женю. Два дня она ходила по кораблю сама не своя. В памятный для нее час она остановилась у реллингов, перегнулась через них, смотря вниз, на лед. Прямо под ней работал водоотлив. Из маленького окошечка в борту корабля вырывалась струя воды. Женя смотрела на нее, и она казалась ей закрученной. Вот так же изображают струю воды в витринах магазинов, заставляя крутиться стеклянную палочку с винтовой нарезкой на ней. Палочка крутится, а кажется, что прозрачная жидкость падает вниз. Струя касалась льда все в одном и том же месте. Ведь корабль был зажат льдом и дрейфовал. Струя падала на лед и там намерзала бесформенным наплывом. Женя подумала о том, что каждая капелька воды, вылетая из окошечка, мчится по спирали, для того чтобы замерзнуть внизу. А будь мороз посильнее, она, быть может, замерзла бы на лету. И вдруг Женю словно полоснула неожиданная мысль. "А если заставить ее замерзнуть на лету, сильным охлаждением заставить? Замерзшая сосулька, если ее с нужной скоростью отводить, будет непрерывно удлиняться! Половина струи будет жидкая, а ровно на половине она будет застывать". Ведь это же и есть непрерывность, о которой она мечтала! Жене стало трудно дышать, она сорвала с себя шарф. А если это не вода, а расплавленный металл? Он идет струей по трубчатой форме - кокилю, который вертится и в то же время охлаждается. Как раз на половине кокиля металл, распределяясь по его стенкам и двигаясь вдоль формы, застынет, превратится в сползающую вниз, вращающуюся трубу, которая станет выходить непрерывной раскаленной макарониной. Кажется, она что-то изобрела!.. Неужели так и изобретают? А говорили, что женщины не могут изобретать, не было женщин-изобретателей! Кстати, не было прежде и женщин-композиторов. Может быть, это и в самом деле новый способ непрерывного, винтового литья труб? Женя отправилась в кают-компанию и принялась бурно импровизировать, взволнованная, растерянная. Она боялась сказать кому-либо о своей идее. Ей казалось, что ее высмеют. Но ведь она изобретала для Алеши. Он должен узнать, что это для него. Если ее метод удастся, можно будет изготовлять трубы в огромном количестве, дешево и почти совсем без людей. Прошел еще день, но Женя так и не рискнула пойти к Алексею. Она пошла к Федору. Капитан был озабочен. Корабль попал в дрейф, его уносило на север от Дальнего Берега. Кто знает, удастся ли вырваться? Ни с одним из своих помощников капитан, пожалуй, не поделился бы своими тревогами, но с Женей готов был поделиться. Он увидел ее на мостике и, обрадованный, направился к ней, на ходу раскуривая трубку, но так и не успел ничего сказать. Женя ошеломила его своим сообщением. Смущаясь, то краснея, то бледнея, она рассказала, как мучилась последние дни, как стремилась найти решение вопроса об автоматизации производства труб для Алешиного мола. Женя говорила сбивчиво, но Федор понял все. Он понял, что изобрела Женя, - он гордился ею, - и он понял, что она рассказывает ему все это для того, чтобы он пошел к Алексею. Только привычка владеть собой помогла скрыть боль: "Опять Алексей! Всегда Алексей!" Они спустились вместе по трапу. Женя осталась на палубе. Алеша приветливо встретил Федю. Ему давно хотелось его увидеть - таить в себе радость стоило большого труда. Горе еще можно скрыть, но радость скрыть человеку куда труднее. Федор заговорил. Он сразу заметил, как изменилось, стало сначала недоуменным, потом хмурым лицо Алексея. - Честное слово, фортепианные концерты и технические изобретения - далеко не одно и то же, - сокрушенно вздохнул Алексей. - Отвергнуть прокатку? Увы, вековой опыт металлургов не опровергнешь, поглядев на струю водоотлива, - он сделал жест рукой, словно отмахиваясь, и тотчас увлеченно заговорил о другом. - Знаешь, бросим к черту чепуху. И дуться бросим. Слушай... И Алеша, радостный, торжествующий, рассказал о том, как учитель из оленьей тундры предложил заморозить мол холодом Арктики. - Теперь это уже не моя идея. Она принадлежит всей Арктике! Федор сосредоточенно раскуривал трубку. Алексею пришлось долго ждать, пока, наконец, Федор сказал: - Слушай, Алексей... Легко относишься. Слишком легко. - Что ты имеешь в виду? - К дружбе легко относишься, к другим чувствам... К такому человеку, как Женя, - Федор помолчал. - К чужим мыслям. К своему замыслу, наконец! - Объясни, - строго потребовал Алексей - О твоем замысле поговорим. Нелепо думать, будто под лед можно спускать трубы. - То есть как это нелепо?! - вспылил Алексей. - Я ночи не спал, считал. Вот смотри! - Он схватил ворох бумаг и положил его на стол перед Федором. - Наш корабль дрейфует. Зажат льдами. Лед Арктики всегда дрейфует. Спустишь трубы под лед, сооружение еще не замерзнет, лед сдвинется - вырвет трубы из дна. Плотина погибнет раньше, чем появится. Учитель-оленевод не учел этого. Инженер обязан был учесть. Алексей вскочил. Друзья молча смотрели друг на друга. Рука Алексея потянулась к ставшему влажным лбу, но остановилась на полпути и стала аккуратно складывать бумаги, лежащие на столе. Федор первым опустил глаза: - Прости, мягче надо было. - Нет, зачем же? Федор ушел. Глава тринадцатая ВСЕГДА ВПЕРЕД! Льды дрейфуют... Алексей оделся и вышел на палубу. Какое-то черствое спокойствие овладело им. Он прогуливался, улыбаясь и насвистывая что-то себе под нос. Всем могло показаться, что он очень весел. Новый удар Алексей воспринял уже не так, как первые. Он не согнулся, но не было ни мысли, ни отчаяния, ни даже досады. Просто пустота и ничего больше. Льды дрейфуют! Он оглядел горизонт. Вот оно, белое безмолвие, мертвой хваткой сковавшее и льды и корабль. Трудно было поверить, что вся эта равнина движется. Так же трудно поверить, что движется Земля с ее городами, дорогами, лесами, горами, морями... Но Земля все-таки движется, а льды... дрейфуют. В досаде на самого себя, Алексей думал: "Как я мог так увлечься и не заметить очевидного. У шахматистов это называется "прозевать" ферзя или мат в один ход. Даже у чемпиона мира может случиться "шахматная слепота". Любопытный случай "технической слепоты"! Учесть все сложнейшие технические тонкости и забыть лишь про дрейф льдов". Дрейф льдов! Сколько он читал о дрейфе льдов! На него просто нашло затмение! Да и не только на него. На Галю, на Виктора! Слишком уж им хотелось, чтобы идея ледяного мола была спасена! Слишком уж они хотели поверить в предложение носителя славных традиций острова Врангеля! Заложив руки за спину, Алексей гулял по палубе. Потом остановился около пароходной трубы, прижался к ней спиной. Приятно грело. К Алексею шла Женя. Он смотрел на нее отчужденно, как бы видя в первый раз. Красивая, несколько холодноватая женщина, шубка не скрывает ее тонкой фигуры. Гордая, если не заносчивая манера держать голову. Подходит, будто собирается проронить на ходу два-три снисходительных слова. Женя шла к Алексею по палубе с тревожно бьющимся сердцем. Алеша показался ей осунувшимся, неприветливым, словно покрытым ледяной коркой. Встреча произошла около пароходной трубы. Каждый ждал от другого простых теплых слов. Женя сказала: - Федя сейчас говорил со мной. Алеша усмехнулся: - О дрейфе льдов? - Ты угадал, - удивилась Женя. - Не трудно. - Почему ты усмехаешься? Это очень интересно. - Уже не интересно. - Почему? Ведь это же открытие, и касается всех нас. - Открытие чего? - недоумевал Алексей, - Нового острова. Федя нанес на карту наш дрейф. Корабль неожиданно отклонился влево, на запад. К востоку от нас, несомненно, препятствие для льдов, неизвестный остров. - Вот как? - Алеша закусил губу. Оказывается, они говорили о разном и уж, во всяком случае, не о том, о чем должны были бы говорить. - Почему это нас непосредственно касается? - почти раздраженно спросил он. - Мы можем теперь вырваться! Понимаешь? Федя объяснил. Льды обтекают остров. Вернее, не остров, а ледяной припай, окружающий его. Этот припай не отрывается, он стоит неподвижно. За островом должна быть чистая вода. Туда надо пробиться. - Подожди, - наморщил лоб Алексей. "О чем говорил Федор? Дрейфующие льды не отрывают ледяной припай от берега острова. Значит, припай у острова неподвижен во время зимнего дрейфа льдов..." - Алексей все теперь воспринимал определенным образом. Дрейф был его врагом, припай противостоял дрейфу - значит, он был его союзником. Женя чутко заметила перемену в выразительном лице Алеши. Румянец пятнами выступил у него на скулах. Уж не болен ли он, не простудился ли на ледяном ветру? Женя, конечно, ничего не знала о новой трагедии Алеши. Федор лишь сухо передал ей разговор о винтовом литье труб, высмеянном Алексеем. О затее строить мол со льда Федор не сказал. Сама же она глубоко была задета пренебрежением Алексея. Женя все острее чувствовала, что теряет Алексея, и не хотела мириться с этим. В то же время все большее, неотвратимое сближение с Федором пугало ее. Она винила себя в нарушении детских клятв, боролась с собой и... не могла. Выход был только один, и она выбрала его, приняв бесповоротное решение, о котором и пришла объявить Алексею. Конечно, она и самой себе не призналась бы, что, стараясь бежать от Алексея и Федора, она, по существу, пытается спастись от самой себя. И она сказала Алексею, стараясь не смотреть на него: - Для меня теперь очень важно вырваться из дрейфа. Дело в том, что я должна улететь в Москву. Алексей быстро поднял глаза, вскинул бровь. - Видишь ли... я написала отцу по радио... мне хотелось посоветоваться одновременно с тобой и с ним. - О струе водоотлива? Женя холодно посмотрела мимо Алеши: - Если хочешь, то да. О моем "псевдоизобретении". - Почему "псевдо"? - Папа ответил, что навел справки. Оказывается, над подобным способом уже много лет работает инженер Хромов. Папа переслал ему мои каракули и эскизы. И представь, - усмехнулась Женя, - там нашлась одна деталь, которой не было ни в каких других конструкциях. - Вот как? Что же именно? - притихшим голосом спросил Алеша. - Совершенная чепуха! Первое, что пришло мне в голову. Надо принудительно вытаскивать трубу из вращающегося кокиля. Я хотела это сделать двумя валиками. Они должны были вращаться вокруг своих осей и вместе с кокилем, как одно с ним целое. Это заинтересовало Хромова. Он настаивает на моем приезде и работе под его руководством. Алеша поднял голову, пристально посмотрел на Женю. - И ты решила уехать от меня? - Не от тебя, а для тебя. Что ж! Это была, если хотите, женская месть. Женя не могла не насладиться унижением дорогого ей человека, и в то же время ей до слез было жаль его. Если бы он сказал ей что-нибудь ласковое, если бы попросил ее, просто робко заглянул ей в глаза, она бы все простила, все бы изменила. Но он глухо сказал: - Конечно. Зимой у Дальнего Берега не стоят на причале корабли. Женя вспыхнула. Она прекрасно поняла намек. Он был грубо брошен ей в лицо. Она круто повернулась, но, прежде чем уйти, сказала, еле сдерживая себя: - И все-таки я буду работать на тебя, на твой мол... Алексей стоял, в бешенстве сжав кулаки. Он готов был сейчас исступленно барабанить ими по пароходной трубе, чтобы пошел по кораблю гул. Женя шла и думала, как жестоко оскорбил ее Алексей, а какой-то злой голос внутри ехидно шептал: "Конечно, зимой полярные корабли стоят у причалов больших портов. А из этих портов можно ездить в Москву..." Она возмущалась и в то же время чувствовала, что щеки ее пылают. В эту минуту она ни за что не смогла бы встретиться с Федором. Алеша пошел в свою каюту, решив, что заболевает. Он не мог ни на кого смотреть. Теперь ему было все ясно. Он безнадежно проигрывает по сравнению с мужественным героем, моряком, к которому не может не тянуться женское сердце. А что он? Бесплодный мечтатель, невыдержанный, самолюбивый, едва не заблудившийся в тундре и, безусловно, заблудившийся на своем творческом пути. Он почувствовал себя глубоко несчастным. Может быть, он любит, по-настоящему любит Женю? Почему с такой остротой он понимает это только сейчас? Неужели ей это уже больше не нужно? Именно так. До сих пор он только слышал о безответной любви, теперь имеет возможность испытать все на себе. Как не ценишь того, что имеешь! Да полно, имел ли он? Не принял ли он за любовь отзвук детских чувств, за клятвы - уверения в преданности не столько ему, сколько его фантазиям? И как горько увидеть вдруг все в настоящем свете! Не раздеваясь, он лег на койку и предался своим грустным размышлениям. Пока он, безрассудный инженер-мечтатель, строил тысячекилометровые плотины в облаках, былой его товарищ выполнял свою незаметную - нет, нет! для нее заметную! - и, по существу говоря, героическую работу. И даже открыл вот теперь какой-то новый остров. И назовут тот остров именем Терехова, как назвали когда-то точно так же заочно открытый остров именем профессора Визе и как совершенно напрасно не назвали угаданную Кропоткиным Землю Франца-Иосифа, на которую много позже наткнулись австрийцы, беспомощно дрейфовавшие на своем корабле. "Значит, острова меняют направление дрейфа льдов. Припай около них неподвижен зимой... Выходит дело, около островов можно построить кусочек ледяного мола! - горько подумал Алексей. - Жаль, что на трассе мола нет островов". Мысль Алексея напряженно работала. Он и теперь внутренне не разоружился, хотя готов был считать себя неспособным на "великие" дерзания: "Замах не по силушке..." А глубинная мысль, которой нельзя было управлять, сама по себе все работала и работала. В памяти вставала цепь Курильских островов, как изображены они отчетливой дугой на географической карте. Будь они в полярном море, через них не прошли бы, пожалуй, дрейфующие льды. Припаи тянулись бы от одного острова к другому, соприкасались... Опуская трубы под лед припая, легко можно было бы заморозить мол. В дверь стучали. Алексей сел, замотал головой, словно силясь проснуться. Да в чем же дело? Она возвращается на Большую землю. Федор открыл остров. Если бы можно было открыть целую цепь островов и по ним провести трассу мола, не нужно было бы шестисот миллиардов киловатт-часов энергии, о которой говорил Ходов. Ах, стучат? Алексей, наконец, пришел в себя и открыл дверь. Радист Иван Гурьянович, высокий, нескладный, тот самый, который так ловко лез по обледеневшим реям за Федором... Опять Федор!.. - Три радиограммы сразу. Вам, - протянул бланки радист. - Я думал, вы крепко заснули. Сейчас взрывать будут. - Что взрывать? - Лед. Пары подняли. Капитан на лед войной идет. Да, этот капитан не сдается! Все-таки с него стоит брать пример. Такой не раскиснет. Первая радиограмма была от Гали. У Алексея сразу стало легче на душе. "Проштрафились мы с тобой, Галочка. Мечтателями беспочвенными оказались. И учитель этот, Ваня, славный парень. Здорово придумал. Вот если бы только острова на трассе были..." "Алеша, виделась с дядей Сашей и рассказала ему о предложении Вани, дядя Саша передал все инженеру Ходову. Оба они обещали послать тебе радиограммы. Помни, я первая твоя разведчица. Целую, Галя". "Почему "целую"? - удивился Алеша. - Хотя, впрочем, понятно. Поцелуй утешения... Содержание других двух телеграмм ясно. "Льды дрейфуют, молодой человек", и все прочее. Можно не читать". Снаружи донесся грохот взрыва, затрепетала тонкая дверца каюты. Алексей невольно вздрогнул и, подчиняясь первому импульсу, выскочил на палубу. Радиограммы остались на столе. Первое, что бросилось в глаза Алексею, был мохнатый столб, расплывшийся черным грибом над ледяным полем. Несколько дальше взвился в небо еще один сначала сверкнувший, потом потемневший столб, через короткое время ударил взрыв. Алеше стало почему-то весело. Он посмотрел на капитанский мостик. Там стоял Федор в своем обычном брезентовом плаще, а рядом с ним так неуместно элегантная Женя. Еще взрыв, еще, еще... Грохот напоминал артиллерийскую подготовку. Это и на самом деле было артиллерийской подготовкой. Бронированный ледокольный гигант готовился к атаке. Алексей вспомнил про радиограммы и вернулся. Оттого, что он порывисто открыл дверь, бланки сдуло на пол. Он поднял их и вышел на палубу. Взрывы гремели один за другим. Налетевший снежный заряд скрыл взмывавшие в небо огненные столбы и кудрявые черные грибы, в которые они превращались. Потом выглянуло низкое солнце. От пароходной трубы протянулась по палубе длинная тень. Алексей посмотрел на подпись и взял радиограмму от дяди Саши. "Рад, что такой человек, как Василии Васильевич Ходов, хочет принять участие в строительстве мола..." "Что такое? Почему принять участие в строительстве? Разве строительство возможно?" Не дочитав первую радиограмму, Алексей развернул вторую: "Опускать трубы с дрейфующего льда, как предложил оленевод, нельзя, но если летом создать на трассе мола искусственные острова..." Алексеи перескакивал со строчки на строчку. Ходов предлагал искусственно заморозить ледяные быки будущего сооружения с таким расчетом, чтобы неподвижные припаи льда, которые образовались бы вокруг каждого из них, сомкнулись. Но ведь и Алексей думал о чем-то близком!.. Об островах, вокруг которых образуется припай. Василий Васильевич, используя мысль Алексея об искусственном замораживании ледяного монолита, предлагал летом заморозить искусственно не весь мол, а только отдельные островки, между которыми зимой нужно спустить под лед трубы, и, не тратя энергии, за счет холода Арктики, как предложил учитель, заморозить остальную часть сооружения. "...Готов принять участие в этом грандиозном строительстве. Желаю успеха. Ходов". Алексей перечитывал радиограмму. Ходов казался совсем иным: "Вот она, протянутая рука". Они, два инженера, думали об одном и том же. Но он, Алексей, еще не пришел к окончательному решению. У Ходова больше опыта, больше знаний. И он, отвергавший строительство в самой его основе, теперь поправляет и себя, и Алексея, и учителя с геологами. Наконец предлагает свое участие, помощь. Вот так должен поступать настоящий человек, коммунист! Как прав был Федор, требуя от проектанта знания Арктики! Здесь, в Арктике, замечательная школа. Школа побеждать! Алексей поднялся на капитанский мостик. Там стоял один Федор. Жени не было. Ветер рвал полы его брезентового плаща, надетого поверх ватной куртки. Прищурив глаза, он смотрел на сверкающее в лучах солнца взорванное ледяное поле. Видя ледяной хаос, преградивший кораблю путь, Алексей замер в невольном восхищении. Казалось, здесь недавно прошли циклопы и набросали эти ледяные скалы, переворошили льды, взломали поля, вспучили их зубчатыми хребтами, через которые немыслимо пробиться. Весь этот первобытный хаос ледяных глыб, сверкающих на солнце миллионами будто отполированных граней, рождал несчетные радуги. Слепя глаза, лед горел голубыми и зелеными искрами, фиолетовыми огнями и рубиновыми звездами. И, подобно Федору, Алексей стоял, широко расставив ноги, словно выбирая, как и капитан, верный путь своему "кораблю". Только сейчас заметил Алексей на другом крыле мостика Женю. Не видя ни Алексея, ни Федора, сощурясь, она смотрела в неведомую даль, словно выбирая там свою собственную дорогу. - Вперед, самый полный! - скомандовал капитан. Корабль рванулся на льды. - Самый полный, - повторил себе Алексей. - Всегда вперед! - одними губами прошептала Женя.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *  НОВЫЙ ДЕНЬ "Мои юные друзья! Мы живем в такое время, когда высшее призвание человека состоит в том,чтобы не только объяснять, но и изменять мир, - сделать его лучшим, более интересным, более осмысленным, полнее отвечающим потребностям жизни. Многое придется сделать следующим поколениям, в частности вам, мои юные друзья..." Из обращения И. В. Мичурина к комсомольцам Глава первая НАЧНЕТСЯ С ТРЕВОГ Полярной ночью, через торосы, освещая их яркими лучами фар, шел вездеход. Мир казался суженным до этой одной яркой полосы, во все стороны от которой простиралась тьма. Темным был воздух, темным был лед, темным было небо без единой звезды. Погода, благоприятствовавшая геологам, начинала портиться. С поверхности льда поднимались ослепительно белые в электрическом свете языки и пенным потоком неслись навстречу, поднимаясь до самого радиатора машины. Снегоочиститель мерно поскрипывал, расчищая на занесенном хлопьями стекле прозрачный веер. Галя, привалившись плечом к водителю-механику Доброву, задремала. Доброву приходилось еще в тундре ездить с Волковой и с Виктором Михайловичем Омулевым. Виктор Михайлович теперь пошел далеко, прославился. Еще бы! Это он ведь выдумал способ разведки грунта дна прямо со льда, без всяких водолазных работ. Буровую вышку следует укрепить на вездеходе и бурить дно через лед. Оказалось возможным выехать на трассу будущего мола на много месяцев раньше, еще полярной ночью. В начальники Доброву дали Галину Николаевну. Он хотя и уважал ее - в тундре в свое время она показала себя молодцом, - но все-таки непривычно ему было под женским началом быть. На первых порах Добров за главного почитал себя и к Галине Николаевне относился снисходительно. Радист был старым знакомым Доброва. В прошлом оленевод, потом военный радист, в последнее время учитель, он в числе первых добровольцев пошел на строительство мола. Теперь Ваня-радист, невысокий, коренастый парень с узкими черными глазами и прямыми жесткими волосами, исполнял роль штурмана, держа курс по радиомаякам Новой и Северной Земли. Вездеход двигался по прямой. Для этого порой приходилось преодолевать тяжелые торосы или сворачивать в сторону, чтобы компенсировать дрейф льдов. На стоянках Добров возился с буровым станком. Обсадные трубы спускались прямо под лед, пока не достигали дна. Потом начинал работать бур. Извлекались пробы грунта, и Галина Николаевна составляла по ним свои карты, необходимые строителям мола, которые начнут работы в Карском море тотчас же, как вскроются льды. Матвей Сергеевич Добров, высокий, жилистый, говорить лишнего не любил и дело свое знал. Приглядываясь к Гале, он постепенно стал проникаться к ней уважением. Всегда бодрая и подтянутая, она переносила лишения наравне с мужчинами, в дела механика не вмешивалась и команду отдавала, словно только советовалась, но оказывалось, что сделать по-иному было просто невозможно. Высокая, стройная, в ватной куртке и штанах, в больших валенках, она издали походила на старшего сына Матвея Сергеевича, и ему порой трудно было ей подчиняться. Однако теперь все это позади. Уже давно Матвей Сергеевич не принимает никаких решений без Гали. Ваня-радист еще со времени встречи с ней в тундре и путешествия с геологами к острову Дикому на Галину Николаевну смотрел восторженными глазами, что от Матвея Сергеевича укрыться не могло. Он все подмечал. Впрочем, упрекать радиста не мог. Матвей Сергеевич был недоволен погодой. Вездеход будто переходил вброд пенную реку. "Черт его знает, что встретится на льду? Тут и полуось ненароком можно сломать. Ночью грохотало, будто палили из пушек - была сдвижка льдов... Лучше бы остановиться. Надо бы разбудить Галину Николаевну..." Но будить Галю механику было жалко. Так хорошо она задремала. "Утомилась... Месяц ведь без настоящего отдыха!.." Вдруг Галя резко повалилась на водителя. Добров, перехватывая баранку, старался выправить накренившуюся машину. Перед ветровым стеклом неслась мутная пелена. "Эх! Не остановился вовремя! Завязнешь теперь здесь!.." Ваня неистово забарабанил по передней стенке из кузова. Галя открыла глаза и ухватилась за ручку дверцы. - Выскакивайте, Галина Николаевна! - только и успел крикнуть Добров. Галя с трудом открыла ставшую почти горизонтально дверцу. - Добров! Прыгайте! - скомандовала она. Машина лежала набоку и продолжала сползать куда-то влево. Снег ударил Гале в лицо. Она встала на ребро подножки и прыгнула. Ноги ее попали в воду, девушка поскользнулась и повалилась вперед, протянув руки. Через мгновение она в вымокшей одежде стояла на краю полыньи. Добров все еще крутил бесполезную баранку. Коленом он чувствовал воду. - На лед! Я приказываю! - кричала Галя. Немного растерявшийся Матвей Сергеевич высунулся из лежащей уже кабины, потом выбрался, как вылезают из люка. Машина с решетчатой башней повалилась набок. Снежный поток полускрыл ее. Мощный электрический луч упрямо светил, казалось, из самой полыньи. - Ваня! Рацию! Продовольствие! Собаку! - отрывисто кричала Галя. Послышался лай. Из снежной пелены выскочила собака и подпрыгнула, чтобы лизнуть Галю в лицо. Добров с ужасом смотрел, как вездеход с буровой вышкой уходит под лед. Через мгновение машины уже не было видно. Свет погас. Этот переход от света к тьме был, пожалуй, самым страшным для очутившихся на льду людей. Они стояли без движения, боясь двинуться. Их мокрая одежда начинала замерзать, становилась твердой и ломкой. Отбежавшая было лохматая лайка вернулась и ткнулась в мокрые колени хозяйки. - Рация? - спросила Галя Ваню. - Галина Николаевна, не успел я... Хотел уже в воду нырять, и так промок весь... Не успел, Галина Николаевна, - оправдывался радист. - Та-ак!.. - протянул Добров. - Отличились, значит, мы с тобой, друг Ваня. Ни радио, ни продовольствия, ни оружия... Что называется, голый человек на голом льду. Галя молчала. Глаза понемногу привыкали. Оказывается, даже слабый свет полускрытых быстро летящими тучами звезд может ослабить тьму. Снег несся, вздымаясь выше Гали, она подняла руку, словно старалась измерить, на какой высоте еще метет. Поземка становилась свирепой. "Что предпринять? Остаться на месте и ждать самолетов? Нет, мало надежды, что летчики заметят в такую погоду. Дрейфом льдов нас унесет с трассы мола, и где же искать полярной ночью три точки, затерявшиеся в ледяной пустыне? Если бы хоть светло было... Да и пурга еще... Сколько дней протянешь без еды, в обледеневшей одежде, не греясь?" - Стоять нам на месте никак не годится, Галина Николаевна, - сказал Матвей Сергеевич. - Тепло теперь у нас только одно: свое собственное, от ходьбы. - Может быть, к тундре пойдем? - робко спросил Ваня. - Оленеводов наших встретим... - еще более неуверенно предложил он. Галя напряженно думала. Она знала: именно она должна решить. - До радиомаяков на Новой и на Северной Земле нам не добраться, - говорила она, как бы думая вслух. - До материка сто километров, но там безлюдно... Добров, чтобы согреться, подпрыгивал на одной ноге. Лицо его было мрачно. - Выходит дело, все равно погибать... Не надо было из кабины выскакивать. - Матвей Сергеевич! - строго окликнула Галя, ощупывая свою хрустящую одежду, и с укором добавила: - Эх вы!.. Жаль, промочила планшетку с картами грунтов дна. Галя говорила твердым голосом, но сердце сжималось у нее, холод уже давал себя чувствовать, куртка обледенела, руки не шевелились, словно были закованы в железные рукава. - Куда же идти? - деловито спросил Ваня. - Куда-нибудь... А идти надо, - сказал Добров, - не то замерзнем. Галя мысленно представила себе карту моря и точку, где они находятся. "Идти на запад - гибель, на восток - гибель, на юг - все та же гибель. На север? Галя мучительно пыталась представить себе, что находится на севере. "Остров Исчезающий! Да, да!.." Оказывается, она даже выкрикнула эти слова. - Нету никого на этом острове. Теперь там автоматическая метеостанция. Полярники не живут, - могильным голосом сказал Матвей Сергеевич. - Уж лучше к материку пойдем. Дня в три доберемся, а там, кто знает, оленеводов встретим. - А если не встретим, то погибнем. Нет у нас на это права. Идем на север, - решительно сказала Галя. - Местоположение свое знаем. Компас в планшетке есть. Старые дома на острове сохранились? - Если берег не обвалился еще больше. Берег песчаный, обледенелый, он оттаивает, - возражал Добров. - Каждый год метров по двадцать обваливается. Потому и полярников вывезли. - И все-таки мы можем идти только на север, к Исчезающему. Быть может, дома сохранились. Тогда в складе мы найдем продовольствие и через аппаратуру автоматической метеостанции сможем дать о себе знать. - Я смогу, Галина Николаевна! Я знаю, как она, та метеостанция, устроена... Я сумею радировать! Пойдемте туда, Галина Николаевна, - поддержал Ваня. В прошлом оленевод, он как никто другой знал, насколько безнадежно искать зимой в тундре встречи с людьми. - Идем, - скомандовала Галя. - Льды бы наши не снесло в сторону, - заметил Добров. Галя расстегнула планшетку. Там рядом с компасом под целлулоидом у нее всегда была фотокарточка Алексея. Но сейчас, в темноте, она увидела только фосфоресцирующую стрелку компаса. Галя вздохнула: "Алеша! Алеша! Если бы ты видел сейчас своих первых разведчиков. Тебе в Москве понадобятся карты грунтов, когда ты будешь защищать разработанный в институте у академика Омулева проект ледяного мола, а карты промокли... вместе с твоей фотографией. Об этом тебе не догадаться..." Галя захлопнула планшетку. - Вперед! - скомандовала она. - Гекса, за мной! Трехлапая собака бросилась за хозяйкой. Ее подарил Гале Ваня еще в тундре. Он тогда долго извинялся, что у собаки только три ноги, четвертую ей отгрыз во время охоты белый медведь. Но Гекса, по его словам, не потеряла страсти к медвежьей охоте, а кроме того, "понимала все... и даже по-русски". Галя сдружилась с Гексой. Теперь собака снова встретилась со своим старым хозяином, но новая ее привязанность к Гале, пожалуй, была сильнее. Впрочем, Ваня был с собакой нарочито суров. Люди шли через льды. Вокруг была серая тьма. Ветер дул теперь справа, сбивая путников с ног. Он нес струи снега, и людям казалось, что они идут вброд по вспененному потоку. Люди шли не останавливаясь. Они не могли, не имели права остановиться. Согреться можно было только ходьбой. К счастью, поземка не переходила в пургу. Если бы людям пришлось отлеживаться во время пурги в снегу, они бы замерзли. На привал останавливались, лишь когда не было сил идти дальше. Труднее всего преодолевать гряды торосов. Добров, пыхтя и тихонько ругаясь, забирался наверх первым и протягивал руку Гале. Снизу ее старался подсадить шатающийся от изнеможения Ваня. Галя сердилась. Она сама протягивала Ване руку и втаскивала его на крутые, стоящие дыбом льдины. Гекса карабкалась следом за людьми и повизгивала. Спустившись с гряды, некоторое время лежали без движения, стараясь набраться сил. Уже двое суток люди и собака ничего не ели. - Хоть бы медведь белый попался на пути, - сказал Добров. - Зачем? - удивилась Галя. - Ведь у нас нет оружия. - А так... Все лучше... скорее, кто кого?.. Или он нас, или мы его, - и Добров показал висевший у него на поясе большой нож. Галя легла удобнее и отвернулась. Ваня, раскинув руки, лежал на спине и смотрел на бегущие по небу облака, освещенные все той же оранжевой зарей. На Большой земле была ночь. Матвей Сергеевич рассматривал свой нож. Он вынул его из кожаных ножен, снял рукавицу и попробовал большим пальцем левой руки острие, потом, посмотрев на Галю и Ваню, стал тихо подзывать к себе Гексу. Она лежала около Гали, положив морду на вытянутые лапы. Шерсть на ее провалившихся боках торчала. Подняв на Доброва умные глаза, она встала и, виляя хвостом, припрыгивая на одной задней лапе, подошла к нему. Тогда тот рванулся вперед и схватил левой рукой Гексу за загривок. В правой его руке блеснул нож. - Матвей Сергеевич! Что вы делаете?! - крикнул Ваня, с неожиданной быстротой вскакивая и ловя руку Матвея Сергеевича. - Пусти ты!.. Чего цепляешься? Мы двое суток не ели. Дойти надо... а тут - мясо... - Не смейте! Не смейте!.. Галина Николаевна! Он... Гексу!.. У нас так не делают. Галя приподнялась на локте и села. Гекса воспользовалась промедлением и вырвалась из озябших пальцев Матвея Сергеевича. Он раздраженно бросил на снег клок шерсти. - Вот вы и рассудите, - сказал он Гале, не поднимая на нее глаз. - Только рассудите так, как начальник... чтобы без женских слабостей и привязанностей к собаке. Она сейчас не собака, а наше единственное продовольствие. Дойти нам надо... планшетка опять же у вас с картами. - Съесть Гексу или не съесть? - словно переспросила Галя. - Мне даже в голову не пришла такая мысль. - Есть ведь как хочется, Галина Николаевна... Крупинки во рту не было больше двух суток... Галя сидела на снегу, охватив руками колени. Гекса подбежала к ней, и Галя машинально стала гладить ее одной рукой. - Нет, Матвей Сергеевич, - покачала головой Галя. - Не могу. Может быть, хороший начальник приказал бы убить Гексу. Я не могу. Не будем есть собаку. Так постараемся дойти. - Ой, как хорошо, Галина Николаевна! - обрадовался Ваня. Гекса отбежала от людей. Галя позвала ее, но собака не подходила. Можно было подумать, что она все поняла. Добров не возражал, только старался не смотреть на Ваню и Галю. Снова поднялись и пошли. ...Галя упала первой. Она встала на колени, но подняться на ноги не смогла. Добров помог ей. Они пошли вместе, держась под руку. Оба пошатывались, попеременно оступались, а порой и падали в снег. Ваня сильно отстал. Гекса бежала позади, невидимая в темноте. Она больше не приближалась к людям, будто не доверяя им. Больше всего Галя боялась пройти мимо острова Исчезающего. Напрасно вглядывался Добров в горизонт, стараясь заметить во мгле очертания земли. - Не мог же остров совсем разрушиться!.. Не успело же его волнами размыть, не должно бы, - ворчал он. - А если дома обрушились, что тогда? - спросил подошедший Ваня. - Тогда что... все одно... Пусть Гекса нас кушает, раз мы ее не съели. - Матвей Сергеевич! Я запрещаю вам так говорить. Стыдно! - Галя гневно взглянула на механика. Свет тонкого месяца делал его похожим на скелет. Непрерывная ходьба без сна и двухдневная голодовка сделали свое дело. Глаза у Доброва провалились, кожа обтянула скулы и челюсти. Гале показалось, что у него можно сосчитать зубы. - Вы не сердитесь, Галина Николаевна, - примиряюще сказал Добров. - Я ведь от слабости... и вроде как со злости, что вы сильнее, значит, оказались. Но только я понимаю, что если берег обвалился, - считай, нас под ними похоронило. - Пойдемте! - Иду, Галина Николаевна... по вашему следу. Галя не ошиблась в выборе направления. Недаром так тщательно изучала она дрейф льдов до выезда в экспедицию. На исходе четвертых суток они наткнулись на остров, вначале приняв его в темноте за гряду торосов. Но обрывы берега были слишком высоки. Сомнений не было. Это был остров. У людей прибавилось сил. Это действительно был остров, один из интереснейших капризов природы. Когда-то волны намыли его из песка. Песок смерзся и в свое время поднялся над поверхностью моря. В последние годы благодаря общему потеплению Арктики остров оттаивал, море вгрызалось в него, размывая мерзлый песок, как сахар, и берег обваливался. Полярную станцию приходилось переносить раза два в глубь острова, но море наступало. В конце концов людей пришлось вывезти. И вот путники добрались до высокого, поднимающегося над ледяными полями берега. Он был так крут, что на нем не держался снег. Смерзшийся песок огромной глыбой нависал над льдами, готовый обрушиться, едва первые весенние лучи коснутся его. Очевидно, осенью море подточило обрыв, въелось в берег, но нависшая гора не успела рухнуть, ее удерживал пока зимний холод. Люди брели из последних сил. Надо было найти подходящее место, чтобы забраться наверх. Идти под берегом было страшно. Казалось, он может обрушиться каждую секунду. Путники запрокидывали головы, стараясь увидеть на обрыве дома, но рассмотреть в темноте ничего не удавалось. Забраться по нависшему обрыву нечего было и думать. Ваня, глядя на разрушающийся остров, сказал: - Вот так же, наверное, и Земля Санникова... Была, была и исчезла. Оттаяла и обвалилась в море. Галя обернулась и с радостным удивлением посмотрела на худое, изможденное лицо Вани. - Как вы хорошо придумали, Ваня, - сказала она, ни словом не обмолвившись о том, что читала об этом в научных журналах. - Мы обязательно радируем о вашей гипотезе, обязательно!.. - В словах Гали было столько уверенности, что Ваня повеселел. Добров высмотрел нечто вроде русла весенней речки или ручейка, занесенного сейчас снегом. Можно было попробовать взобраться. Идти уже не могли. Ползли на четвереньках: Добров впереди, потом Галя. Последним был Ваня и на большом расстоянии от него - Гекса. - Не могу... моченьки нет, - проговорил Добров, растянувшись на шершавом насте. - Что вы, Матвей Сергеевич! Еще ведь немного. А там наверху - склад. Висят в нем жирные окорока, колбасы копченые... сардины, шпроты... галеты. На зубах хрустят... - говорила Галя. Глотая слюну, Ваня чувствовал прилив сил. Он пополз впереди, за ним Добров, последней ползла Галя. Гекса впервые за последние дни подобралась к ней и лизнула ее в щеку. У Гали мутилось в голове, перед глазами плыли круги. - Ничего, ребятки, - шептала она, хотя ее никто не слышал, - заползем сейчас наверх и сразу увидим и мачту радиостанции... она осталась... и домикн... тепло будет там... и склад... И вот они наверху В неверном свете звезд они увидели пологую, спускающуюся к центру острова серую долину, над которой у самого обрыва возвышалась одинокая мачта радиоантенны бывшей полярной станции. Ни одного домика около нее не было. Люди лежали на снегу и боялись взглянуть друг на друга, не желая признаться, что все кончено. Гекса бросилась прочь от недвижных людей. Она бежала вприпрыжку, и казалось странным, что у нее есть еще силы. Глава вторая В РАЗДУМЬЕ Алексей до сих пор не знал бессонницы. Эта ночь, если не считать той, которую провел он после провала диссертации, была первой в его жизни, когда он не смог заснуть. Мягко ступая по ковру, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате родителей, он ходил от одной стены к другой, задерживаясь то у стола, чтобы перелистать несколько страниц пояснительной записки к проекту, то у открытого окна. Завтра решается судьба проекта. Наступал самый значительный в жизни Алексея день. Все, что было до этого дня, не сможет сравниться с тем, что будет завтра. Быть может, у каждого человека бывает в жизни такое... Вчера ты был еще юн, а завтра станешь зрелым. Вчера ты еще только готовился, а завтра возьмешься за свершение самого главного в жизни. Когда он был еще совсем маленьким, ложась спать вечером накануне дня рождения, он волновался, думая, что ему сейчас пять лет, а завтра будет вдруг сразу шесть. Мысль о предстоящем чудесном превращении пяти лет в шесть наполняла его гордостью, но в то же время он сжимался в комочек, потому что ему было немножко жутко. А вдруг он станет совсем другим, не похожим на того Алешу, который лежит в кроватке? Это детское, давно забытое ощущение, знакомое, наверное, многим детям, которое он или помнил, или же когда-нибудь читал о чем-то по