Александр Казанцев. Мост дружбы --------------------------------------------------------------- OCR: Андрей из Архангельска --------------------------------------------------------------- РОМАН МЕЧТА В ТРЕХ КНИГАХ С ПРОЛОГОМ И ЭПИЛОГОМ И чтобы пропасти пропасть, Пусть мост закроет "злую пасть". МОСКВА "МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ" 1985 ОТ АВТОРА Роман-мечта? О чем мечтать, если миру грозит всеобщая ядерная гибель? Естественно, не о конце цивилизации, а о продолжении жизни на Земле. Но тогда людям надо наводить мосты через пропасти, разделяющие их сообщества. И в первую очередь американцам и советским народам, оказавшимся в угрожающем противостоянии. Но они разделены океанами, льдами и мировоззрением! При взгляде на земной шар с Северного полюса даже очертания континентов (как подметил в своей картине художник Виталий Лукьянец) напоминают в Евразии, где раскинулась наша страна, - медведя, а в северной части США - ягуара. Однако они соединяются через Северный полюс наикратчайшей прямой. Когда-то она была трассой беспримерных перелетов наших славных летчиков Чкалова, а вслед за ним Громова. Так не создать ли ныне там воздушный мост? Увы, это вызовет сжигание такого количества горючего, что не только оставит наших потомков без важнейшего сырья для их изделий и даже пищи, но и вызовет загрязнение среды обитания. Еще менее приемлемы караваны судов, пробивающихся вслед за ледоколами через паковые льды ценой огромных материальных затрат, потерь и опять-таки загрязнения океана. Уж если мечтать о мосте, соединяющем материки, то о таком, где движение возможно без расхода энергии. Летает же сама собой в пустоте выведенная в космос орбитальная станция! Прокладываем же мы тысячекилометровые трубопроводы! А если удалить из них воздух и разогнать там поезда до умопомрачительных скоростей? Но для этого пришлось бы зарыть в землю идеально прямые и большие, как в метро, трубы. Это нереально даже для мечты, если она не оторвана от действительности. Выдающийся немецкий писатель Бернгард Келлерман в начале века написал роман "Туннель", где герои прорывали туннель под дном Атлантического океана, создав "гимн капитализму". Если же мечтать о соединении "трубопроводом" материков, то преимущества водной среды напомнят о себе: не надо рыть и вывозить землю, достаточно погрузить трубу в океан и не дать ей всплыть (даже в полярных условиях!). В основу романа-мечты автор положил свой фантастический роман "Арктический мост", написанный полвека назад. И как ни накалилась с тех пор атмосфера в мире, торжество разума неизбежно над безумием выгоды, ибо нет у людей иного выхода. МОСТЫ ЖИЗНИ (сонет) И вспыхнула мечта-идея Искоренить всемирный страх: Международного сабвея1 Подводный мост спустить во льдах. Непроходимые торосы, - Их стороной не обойти, - Неразрешимые вопросы Вставали злобно на пути. И звезды холодно смотрели, На Землю устремив свой взор, Где люди дерзкие посмели С природою затеять спор. Чтоб на планете дольше жить, Мосты придется проложить. Автор 1 Сабвей - подземная железная дорога (метро) в Нью-Йорке (англ.). КНИГА ПЕРВАЯ МОСТЫ ВМЕСТО БОМБ Налево пойдешь - врагов там найдешь, Направо пойдешь - в воине пропадешь. Иди мирно по мосту. Совет мудреца ПРОЛОГ Образование без воспитания как колесо без оси. Дни моей юности, нежная любовь... к заводу! К небольшому металлургическому заводу, который кажется таким крохотным, отделенный от Магнитогорского исполина металлургии лишь пологим горным перевалом, через который не так давно проложили, наконец, широкую колею. В далекие послестуденческие годы я работал в Светлорецке (назовем его так) главным механиком. И вот спустя десятилетия мне привелось снова свидеться со своей инженерной родиной. Завод, построенный чуть ли не в демидовские времена на месте, где была вода и руда (первое, что требуется для металлургического производства), выжил в наше время гигантских, самых больших в мире доменных печей, рядом с которыми даже представить неловко светлорецкие домны. Но у этих "маленьких", условно говоря (размером все же с многоэтажный дом), печей была и остается немаловажная особенность. Никакие металлургические колоссы не могут дать чугун марки "черный соболь", металл такой чистоты, как эти "малютки". Промышленное объединение, каким ныне стал завод, объединяет не только металлургические цехи, сталепроволочный завод, узкоколейную железную дорогу, рудники, но и лесное хозяйство с угольным цехом, где древесный уголь выжигается вполне дедовским, но надежным способом, позволяющим выплавлять металл не на коксе, без всякой примеси вредной серы. Узнав о награждении родного завода орденом Трудового Красного Знамени, я на правах ветерана послал директору Векову поздравительную телеграмму, а в ответ получил приглашение приехать в Светлорецк для участия в торжествах. И случилось так, что попал я туда в лютую стужу, принесшую тяжкие испытания. И я увидел, как боролись в наше время со стихией люди моего любимого с юности завода. Бывший при мне сменным инженером мартеновского цеха, а потом, уже без меня, его начальником, Миша Веков в первые дни войны ушел на фронт военным инженером третьего ранга, а закончил войну в Берлине генерал-майором инженерных войск. И первое, с чем я столкнулся, приехав на отложенные из-за бедствия торжества, была генеральская форма, которую Веков извлек из шкафа и неожиданно и для меня, и для всего коллектива надел ее. Ныне директорам заводов уже не присваивают генеральских званий, как во время Великой Отечественной войны, но то, что директор завода надел в эти дни свою былую, ставшую узковатой форму военачальника, без слов и приказов мобилизовало людей завода, заставило их почувствовать себя так же напряженно, как и в военные годы. И я постараюсь описать то, что видел там своими глазами, познакомить читателя и с директором Вековым, и со старым такелажником Денисюком, меня еще помнящим, и с молодым инженером Степаном Корневым, занявшим былое мое место главного механика, и с его маленьким братишкой Андрюшей, в котором я усмотрел задатки человека, способного осуществить великую техническую мечту, которой я и посвящаю свой роман. Глава первая ЛЕД И МЕТАЛЛ Генеральный директор промышленного объединения "Светлорецкий завод" Веков удивил всех, явившись в заводоуправление в былой своей генеральской форме, тридцать с лишним лет хранившейся в его шкафу. Но было это отнюдь не причудой старого ветерана, а психологическим расчетом. Это было единственным, чем он дал понять о значении поставок высококачественного металла, который издавна спорил со шведским. И надел он былую форму именно тогда, когда выполнение поставок оказалось под ударом. Войдя в кабинет и скинув шинель, директор включил селекторную связь: - Семнадцатый? Я Веков. Держитесь? Знаю, что вам нужно. У меня этого нет. Останавливаться запрещаю. Отвечаете головой. В тоне его был лед, в голосе - металл. Седеющие брови генерального сошлись. Селектор сигналил. - Кто? Докладывайте. Вы понимаете, что это значит? Равносильно прорыву фашистского танкового корпуса. Не приходилось? А мне приходилось. И приходится нам всем припомнить теперь, что это такое. Насколько понизился уровень? Катастрофа, говорите? Паника? А где Корнев? Все едет? Директор встал и неожиданно оказался низенького роста. Военная выправка у него уже не чувствовалась, но лицо с тяжеловатыми чертами было сурово, седая голова стрижена ежиком, темные глаза жгли. В свои семьдесят лет он был полон сил и энергии. Генеральный повернулся на характерный звук, присел и взял трубку крайнего телефона. - Я Веков. Докладываю, товарищ министр. Положение угрожающее. Мороз против нас. Уровень воды снижается. Понимаю. Останавливаться запретил. Жду толкового человека. Доложу. Генеральный задумчиво положил трубку, тяжело вздохнул и на мгновение опустил голову, но тотчас вздрогнул, как от выстрела, повернулся к селектору: - Начальник транспорта! Где поезд? Когда же он придет, черт возьми? Остановите движение по всей дороге, гоните состав молнией. Хоть сами толкайте на подъемах. Там мой главный механик. Выполняйте. Потом переключил селектор: - Штаб! Как у вас? Понижается? А вы сидите у проруби и ждете погоды? Или когда ваш пруд превратится в пар вместе со льдом? Мысль нужна, новые идеи, действие, борьба! Веков бессильно откинулся на спинку кресла. "Под Волховом трудно было, когда Петька Корнев погиб, верный его помощник. Что ж, молодые они тогда были. Но теперь-то еще напряженнее, если на то пошло! Эх, Петька, Петька, дорогой мой капитан! Внука твоего к себе главным механиком взял. На него теперь вся надежда. Вот если бы ты здесь был, что-ни будь придумал бы! А он все едет! Мало ему широкой колеи из Магнитогорска, узкоколейку старую выбрал. Вот теперь и тащится, как паровозик детской железной дороги!" И генеральный даже плюнул в сердцах. Поезд, которого так ждал директор, приближался к Светлорецку. В нем ехал молодой инженер Степан Корнев вместе с младшим братишкой Андрюшей, которого взял у больной бабушки. Родители их еще пять лет назад погибли под Свердловском в автомобильной катастрофе. Обеспечив бабушку уходом, - она со времени эвакуации из Ленинграда так и жила с детьми, а потом с внуками, застряв в маленьком уральском городке, - Степан забрал Андрюшу. Ехать кружным путем через Магнитогорск было далеко, а по узкоколейке, построенной из экономии акционерами еще до революции, рукой подать. Хорошо, что Веков оживил эту "игрушечную дорогу", чтобы иметь выход на две магистрали и интенсивнее работать заводу. Андрюша от этого путешествия со старшим братом был в восторге. Его занимало все: и паровозики, смешные, совсем игрушечные - ему больше всего хотелось поуправлять таким паровозиком, - и крохотный пассажирский вагончик, словно предназначенный для ребят, но переполненный сейчас дядями и тетями, и забавная узкая колея, по которой можно идти, расставив ноги - одним валенком по одному рельсу, другим - по другому. В замерзшем окошке вагончика Андрюша горячим дыханием протаял глазок и с замиранием сердца смотрел на округлые горы со снежной проседью лесов, на тяжелые, опушенные белым мехом лапы подступавших к поезду елей, на скованную льдом речку, похожую на занесенное шоссе, вьющееся рядом с колеей. Но больше всего занимал Андрюшу его старший брат Степан, которого он так давно не видел. Крупный, несколько грузный для своих лет, чуть скуластый, как и Андрюша, но с тяжеловатой нижней частью лица, с густыми, властно сведенными бровями, уверенный, немногословный, он олицетворял для Андрюши силу, ум, благородство... Если бы не присущая старшему брату сдержанность, Андрюша так и сидел бы рядом с ним и держался за его большую жесткую руку. Но мальчик боялся выдать себя и наблюдал за братом исподтишка - с любопытством и гордостью. Еще бы! Ведь Степана, несмотря на его молодость, назначили главным механиком огромного металлургического завода. Перед самым Светлорецком поезд вошел в туннель. Стало темно, шум колес усилился и отдавался в ушах. Андрюша припал к своему глазку, но ничего не видел. Свет в вагончике не включали. Степан чиркнул зажигалкой - и все стало незнакомо вокруг. Андрюше показалось, что он совсем в другом поезде мчится по непостижимо длинному туннелю, который ведет... "Куда он ведет? Степан говорил с соседом об американцах, которые взвинчивают гонку вооружений. Может быть, туннель и ведет к ним, и если вынырнуть перед ними, они перестанут грозиться? И чего им надо? В войну вместе воевали. Все пули, пули! Вот лучше, чтоб поезд к ним мчался бы как пуля!" Наивная детская логика, а есть и в ней здравый смысл! Правда, узнай Степан мысли братишки, он вряд ли одобрил их. И в тот же миг стало светло, снова рядом оказалась замерзшая речка, а впереди расстилалось снежное поле (как потом узнал Андрюша - пруд), а за ним виднелись высокие заводские трубы. С вокзала поехали на присланной за ними черной директорской "Волге". Улицы были тихие и белые. Впереди вырисовывались уже близкие доменные печи. В морозное небо из них вырывались огненные факелы, что-то там рычало, шумело, скрежетало - непонятное, таинственное... Ведь Андрюша никогда не бывал на заводе. И в этом царстве машин, огромных, быстрых, могучих, в царстве металла, грохота, огня и движения Степан был главным - главным механиком, царем машин, хозяином всего оборудования. "Вот бы стать таким, как Степан!.." Степану еще не отвели заводской квартиры, он жил за перегородкой у рабочего-такелажника Денисюка, которого очень ценил за необыкновенную изобретательность во всем, что касалось поднятия тяжестей. Алексей Денисович Денисюк был уже немолод. Он хромал на правую ногу. Фронтовое ранение. Желтые концы его пшеничных усов упрямо торчали вперед. Он сам открыл дверь приехавшим: - Здоровеньки булы, Степан Григорьевич! Жинка зараз самовар поставит, с морозца хорошо чайку... Едва Степан и Андрюша вошли в комнату, а Денисюк внес чемоданы, за перегородкой зазвонил телефон. Оказывается, директор завода узнал, что главный механик уже приехал. - Пока вы устраиваете свои семейные дела, - раздраженно говорил он в трубку, - у нас завод без воды остался, доменные печи останавливаются! Вы понимаете, что повлечет за собой остановка завода? Прошу немедленно явиться ко мне. Озабоченный Степан велел Андрюше ложиться спать и позвал Денисюка пойти вместе с ним на плотину, посмотреть уровень воды в пруду. Андрюша стал умолять брата взять его с собой. Хоть бы на плотину посмотреть, около завода постоять, побыть вместе со Степаном... Тот не стал спорить: пусть идет парень, в конце концов, ему следует привыкать к заводской обстановке. Короток зимний день. На улице успело потемнеть, в окошках зажглись огоньки. Шли вдоль заборов. Два раза Андрюша попадал в сугроб, пока не пригляделся. Стало как будто еще холоднее, и Андрюша тер рукавицей нос и щеки, стараясь не отставать от Степана и Денисюка, который, несмотря на хромоту, шел удивительно быстро. Около плотины стояла маленькая будочка, за нею простирался лед пруда. Фонари плотины и освещенные окна домов цепочкой очерчивали берег, а на противоположной стороне огоньки едва различались. В будочке было тоже холодно, но не чувствовалось ветра. Степан и Денисюк рассматривали крашеную планку с делениями и качали головой. Андрюша мысленно повторил фразу Степана, что уровень воды в пруду понижается катастрофически. Тело его напряглось, словно он готовился к прыжку или удару. Всем существом своим он ощущал катастрофу. Андрюша не понимал, чем она вызвана, но расспрашивать брата ему не хотелось, и он только незаметно дотронулся до его полушубка. - Вот так, - задумчиво сказал Степан. - Кажется, Алексей Денисыч, это единственное в мире, чего тебе не поднять... - То ж так, - согласился Денисюк и вздохнул. Степан пошел к директору, а Денисюк повел Андрюшу спать. Мальчик решился расспросить своего нового знакомого, которого он называл мысленно запорожским казаком. Прихрамывая, тот шел рядом и объяснял: - То ж тут устройство немудреное, дидово, уральское. От старого заводика осталось. А теперь тут вон яка махина дивная! Краще, чем у нас на Украине - Донбассе или Кривом Роге. А вода тут как идет? В пруде накопляется. Для того на плотине уровень воды держат, как треба... На завод вода течет по громадной трубе, вроде туннеля. Ее потом насосами на домны и мартены качают, для охлаждения. А без охлаждения никак не можно, бо производство металлургическое. - Что же теперь будет? - допытывался Андрюша. - То не добре, Андрей Григорьевич. Воды не станет - домны останавливай. А долго простоят - "козел" будет. - А что такое "козел"? - То ж когда металл у печи застынет. Домну тогда рушить треба. Денисюка кликнут: подымай, друже, глыбу металла, до ямы вырытой передвигай - и зараз у землю. Так и похоронят "козла". Бают, немало таких "самородков" в уральской земле зарыто. И брешут, будто бывало, что и инженера зараз хоронили. Стрелялись. То не добре. В дидово время было... - Нет! - протестующе воскликнул Андрюша. - Степан не будет! И вот увидите, он не даст домнам остановиться. - Як же не дать? - вздохнул Денисюк. - Як ее подымешь, воду-то бисову? Зараз не зацепишь... Директор Веков распекал главного механика. Он считал это своим долгом воспитателя молодых кадров, долгом командира важнейшего "фронтового" участка: - И я воюю, и вы должны чувствовать, что воюете! Понижается не только уровень воды в пруду, которым вы ведаете, товарищ главный механик, а понижается соответственно выпуск нашего металла. Степан мрачно стоял перед маленьким седым человеком в военной форме и молча выслушивал горькие слова. Рядом с директором сидел главный инженер, тоже седой, рыхлый, большой. Как начальник штаба, созданного в связи с чрезвычайным положением, он встал с постели и по требованию директора явился на завод. Директор Веков никогда не щадил себя, да и никого, кто работал вместе с ним. Он считал, что на работе следует гореть... Ну а если горишь - так и сгораешь... На своего главного механика он давно имел зуб за постоянный срыв им же самим названных сроков ремонта машин и прокатных станов. Молодой инженер Корнев всегда старался назначить срок самый короткий, не жалел себя, чтобы в него уложиться, но... часто краснел перед бушующим директором. - Вы на фронте, товарищи инженеры! - внушительно сказал Веков и даже ударил по столу кулаком. - Придумывайте, изобретайте, чувствуйте себя саперами, черт возьми!.. Там, на передовой, каждому из вас пришлось бы быть сапером! Главный инженер, держась за сердце, сказал: - Взрывать надо, Михаил Сергеевич, уж коли о саперах вспомнили. - Возьметесь? - взглянул на Корнева директор. - Дед твой у меня сапером был... - Взорву, - решительно сказал Корнев. - Ну, смотри, товарищ главный механик... если домны остановятся, не взыщи... - Не остановятся, - спокойно ответил Корнев, чувствуя, как внутри у него все холодеет. Он знал, что домны не должны остановиться, но он никогда прежде не руководил взрывными работами. - Выполняйте, - приказал директор. - Есть выполнять! - по-военному повторил Корнев и, резко повернувшись, вышел из кабинета. Веков посмотрел ему вслед, переглянулся с главным инженером, похлопал себя по золотому погону и сказал: - Двойную тяжесть, Борис Александрович, я ощущаю, как эполеты эти снова надел. А тут не только с людьми, а еще со стихией воевать приходится, да еще кадры воспитывай. - Да... смена нужна, - вставил главный инженер. - Завод не должен встать, не должен! - вскочил директор. - Не для того нас сюда поставили, чтобы мы с вами сводку о поражении сообщили. - Но что же делать? - Бороться, взрывать, выдумывать, черт возьми! В этом Корневе что-то есть... Саперская кровь... дедова. Но если он сорвется... - Не договорив, директор снял с вешалки шинель и, надевая ее на ходу, пошел в цехи. Глава вторая ТРУБА Степан начал воспитание младшего брата в тяжелые для себя дни. Он решил прививать ему нужные черты характера и любовь к технике с практических дел. Зимние каникулы позволили ему взять Андрюшу с собой на взрывные работы. Андрюша был счастлив и серьезен. По узкоколейке ехали на ручной дрезине. Андрюша вместе с рабочими качал приводной рычаг, а Степан сосредоточенно думал. Въехали в удивительно узкое устье туннеля, совсем не похожего на Московское метро, а скорее напоминавшего ствол пушки. Андрею казалось достаточным протянуть руку, чтобы коснуться стенок. В ушах шумело, ветер бил в лицо, словно дрезина неслась по туннелю с невероятной быстротой. Внезапно появился свет. Пришлось сощурить глаза. Солнце, небо, снег - все сверкало. Поворот - и железная дорога вышла к речке. С насыпи виднелись ледяные наплывы, еще не занесенные снегом. Вода, которой не было прохода по дну, поднималась по трещинам и разливалась поверх льда, тут же замерзая. Степан сказал, что это наледи. Со льда на берег взбежал офицер в полушубке, молодой, сероглазый, и взял под козырек. - Саперы тридцать девятого запасного саперного батальона производят подрывные работы! - отрапортовал он главному механику. Это была помощь, которую оказывала армия заводу. Степан поздоровался с офицером за руку. Андрюша спустился на лед к причудливому натеку, который напоминал школьную карту морского берега с заливами и бухтами. Ему сразу пришло в голову, что он морской путешественник, открывший новые земли. И он стал давать названия заливам и бухтам. Ледяная корка была тонкой и сразу затрещала у него под ногами. Степан строго закричал на него. Пришлось вернуться. Пошли осматривать место взрывов. Во льду зияли огромные воронки с конусообразными ребристыми краями. Битый лед сверкал гранями, местами вспыхивали крохотные радуги. Хрустели льдинки. Андрюша заглянул в одну воронку и увидел песок. Это было дно. Раздался свисток. - Сейчас будут взрывать, товарищ главный механик, - сказал молодой офицер. - Пройдемте в укрытие. Степан повел Андрюшу следом за офицером к береговой скале. Лицо его было спокойно, но Андрюша чувствовал, как нервно сжимается ладонь брата. Скала закрыла место подрывных работ. Андрюша не отпускал руки Степана, напряженно глядя на верхушку скалы. Ему хотелось заткнуть пальцами уши, но он стеснялся это сделать. И вдруг в небо совершенно беззвучно взвился огненный столб с черным облаком вверху. Только потом грянул взрыв. Андрюша даже присел, потянув за собой Степана. Сверху сыпались осколки льда. Пошли смотреть воронку. Ожидаемых результатов новый взрыв не дал. Степан кусал губы. Стало ясно, что взорвать лед перемерзшей реки не удастся. Не останавливая взрывных работ, Степан вместе с Андрюшей поехал на завод. Дрезина довезла их до вокзала. Дальше Степан решил идти пешком через пруд. Он шел в глубоком раздумье по протоптанной в снегу тропинке. Андрюша, боясь помешать брату, плелся поодаль. На пруду было ветрено, и мороз хватал Андрюшу то за нос, то за щеки. Недалеко от плотины на льду толпились рабочие. Андрюша узнал среди них Денисюка. Степан подошел к ним. Андрюшу поразило, что лед был двух уровней. Огромная трещина расколола пруд, и береговая часть ледяного покрова оказалась выше остальной, осевшей вместе с понижающейся водой. Когда рабочие расступились, Андрюша заметил под образовавшимся ледяным сводом трубу. Прежде она проходила в глубине пруда, и по ней текла вода на завод. Теперь осевший лед оказался ниже, и труба была суха. Рабочие скалывали лед над трубой, чтобы он не повредил ее. Степан остановился и, наклонив крепкую шею, о чем-то задумался. Андрею казалось, что брат что-то изобретает, и он задерживал дыхание, словно мог этим помочь ему... - Знаешь, Андрюша, - сказал Степан, - кажется, я нашел... Сердце у Андрюши застучало. - Что нашел? - почти беззвучно спросил он. - Нашел, как спасти завод. Видишь ли, я вспомнил, что у нас на силовой станции бездействует огромный насос... - Подожди, - прервал взволнованный Андрюша, - не говори! Я сам... - Что - сам? - удивился Степан. - Я должен сам придумать то, что ты придумал, - сдавленным голосом проговорил Андрюша. Тот на миг только взглянул на брата. Может быть, Степан в этот момент и увидел бы в характере мальчика нечто новое, но он был слишком поглощен заботой о заводе, пришедшей ему в голову спасительной идеей. К тому же он увидел, что по льду пруда впереди нескольких человек шагал низенький военный в высокой генеральской папахе. Андрюша напряженно смотрел вслед брату, направившемуся к директору завода. Маленький генерал внимательно выслушал Степана. - Поставить насос из силовой? - переспросил он. - Да, Михаил Сергеевич! Воды в пруду достаточно. Насос будет выкачивать ее и гнать на завод, по этой трубе. - Корнев показал на зияющее надо льдом отверстие трубы. - Какой вам нужен срок? - Дня два-три, - ответил главный механик. - Слушайте, вы, главный механик, - повысил голос директор. - У меня доменные печи стоят! - Директор понизил голос почти до шепота: - А если "козел"? Вы понимаете? Каждый час к прямому проводу требует Москва!.. - Есть в два дня! - сказал Степан. На льду началась неистовая работа. Заколачивали в дно пруда сваи, подвозили бревна. Плотники делали сруб, электрики тянули с завода линию электропередачи. Денисюк возглавлял доставку знаменитого насоса, который стоял, как уже знал Андрюша, в подвальном помещении силовой станции. Андрюша боялся пропустить момент, когда привезут насос, но уже наступила ночь, а его все не везли. Степан, увидев Андрюшу в такой поздний час на пруду, прогнал его домой спать, но тот не послушался. Сначала он спрятался за бревнами, а потом, улучив момент, залез в трубу, в ту самую, по которой текла прежде вода на завод и которая теперь была суха. Чтобы не быть замеченным, Андрюша заполз в трубу подальше. Она была большая, почти как тот туннель, по которому они недавно ехали. Можно было свободно сидеть. Через светлое устье Андрюша видел копошащихся на льду людей, а его в темноте трубы не заметить. До Андрюши доносились голоса рабочих, очевидно сделавших перекур. Говорили, как и Степан в поезде, об американцах, которые непременно хотят установить свои ядерные ракеты в Европе. Утомленный впечатлениями дня, волнениями за Степана, Андрюша свернулся клубочком и незаметно заснул в своем убежище. Во сне труба казалась ему туннелем, снаружи вокруг нее была вода, а сверху - лед пруда... и почему-то по трубе американцы что-то посылали... Разбудил его грохот, гулко отдававшийся в металлических стенках. Андрюша проворно выполз на лед. Тарахтел огромный трактор. Место работ было ярко освещено электрическими фонарями. Электрики успели дать свет. По пруду на гигантских, сколоченных из бревен санях везли насос: округлую громаду металла с зияющими отверстиями для присоединения патрубков. Андрюша побежал к трактору. Рядом с санями шел Денисюк и кричал на трактор, как на лошадь: - Гей, гей! Не хромай, налегай! Спать не будемо! Один из инженеров докладывал Степану: - Нужны чугунные патрубки. Из готовых не подберешь, по размеру не подходят... Придется отливать новые, обрабатывать... Это займет несколько дней. - Слушайте, вы, инженер, - жестко сказал Степан, - считайте, что вы на фронте. Если бы мы с вами сорвали наступление, нас бы расстреляли... - Да, но... - опешил инженер. - Возьмем готовые патрубки. Чтобы подошли к насосу, поставим свинцовые прокладки. Подгоним по месту. - Свинцовые? - поразился инженер. - Конечно, будет скорее, но... - Выполняйте! - распорядился Степан. Прошло два дня. На льду пруда выросла деревянная будка. В Андрюшину трубу уже нельзя было залезть: к ней через патрубок был присоединен огромный насос, скрытый в будке. Там же, на одной с ним оси, стоял мощный электромотор. Однако воды все еще не было. Насос никак не хотел засасывать воду. Очевидно, как предположил Степан, в приемный трубопровод, опущенный в пруд, попадал воздух. Степан не спал двое суток, не давая отдыхать ни Денисюку, ни другим рабочим и инженерам. Все падали с ног, но на Степана не жаловались. Андрюша тоже почти не покидал места работ. У Степана лицо стало серым, глаза ввалились, голос охрип, но по-прежнему был жестким. Директор вызвал к себе Степана и разнес его за срыв срока. Степан вернулся от него мрачный и безжалостный. Он не давал никому даже закурить, требовал предельного напряжения сил. Почти сутки понадобились, чтобы пригнать свинцовые прокладки к патрубкам, чтобы оградить всасывающий трубопровод от попадания воздуха. На Степана было страшно смотреть. Денисюка увезли на подводе. И наконец насос пошел. Андрюша в это время стоял около будки. Услышав в ней крики, он припал ухом к трубе. Металл жег его холодом, но он не замечал этого, он слышал только, как бурлит, клокочет в трубе вода... Андрюша был счастлив. Это сделал его Степан! На лед пришел генеральный и благодарил главного механика, хлопал его по плечу, смеялся, потом взял под руку и повел на завод. Оглянувшись, он увидел Андрюшу и поманил к себе. - Здравствуй, молодой человек, - сказал он. - Благодаря твоему брату доменные печи пошли. Сейчас будет первый выпуск чугуна. Пойдем посмотрим. Андрюша потерял дар речи. Он прошел через проходную вместе с директором и Степаном. Охрана почтительно пропустила их. Андрюша изо всех сил старался показать, что ничуть не удивлен. Но на заводе его все не только удивляло, а ошеломляло: и паровозики-кукушки, с пронзительным свистом толкавшие огромные ковши на колесах, и ажурные мостовые краны над головой, предупреждающе звонившие колоколом, и скиповый подъемник с вагонеткой, которая сама собой ползла в гору, и запах гари, дыма, жженой земли и еще чего-то, и наконец - люди, ловкие, бесстрашные и умелые, в широкополых шляпах с приделанными к полям темными очками. На литейном дворе доменного цеха в земле были сделаны канавки, в которых должен был застывать чушками чугун. Здесь-то и пахло горелой землей. Рабочие в светлых комбинезонах что-то делали около желоба. И вдруг двор осветился. Посыпались искры, и ослепительно яркая жидкость потекла из пробитого отверстия. Люди отскочили, прикрываясь рукавицами. Генеральный директор, который ростом был чуть выше Андрюши, обнял его за плечи и стал шутить, смеяться, что-то говорить... Андрюша понял, как любит директор свой завод, доменную печь, расплавленный металл. По литейному двору торопливо шел полный седой человек. Сняв меховую шапку-ушанку, он издали махал ею директору. Андрюша узнал главного инженера. Главный инженер совсем запыхался. Подойдя к директору, он с трудом произнес: - Насос отказал, Михаил Сергеевич. Я приказал остановить доменные печи. - Как отказал?! - крикнул генеральный директор. Степан побледнел. Андрюша испугался за него. Ведь он после трех бессонных ночей едва держался на ногах. - Конечно, эти свинцовые прокладки мигом растрясло, как и следовало ожидать. Они деформировались, и теперь воздух проникает в трубу, - сердито говорил главный инженер. Генеральный повернулся к Степану: - Еще раз сорвать водоснабжение завода я вам не позволю! Идите! Быть там, пока насос не пойдет! Степан повернулся и зашагал прочь. Андрюша не знал, что ему делать. Директор ласково взял его за руку: - Я тебя провожу. Эх, мальчик мой, ведь это же металл, металл, который ждут. И как ждут! В голосе его была такая горечь, что Андрюша сам готов был рассердиться на Степана за то, что насос у него остановился. Глава третья ПРИЗНАНИЕ Прошла зима, вскрылась речка Светлая, сошел с пруда ледяной покров, поднялся уровень вешних вод, а около плотины так и осталась стоять деревянная будка с насосом, выручившим завод зимой. Ранним утром, выйдя с завода, Степан прошел мимо будки и с особым вниманием посмотрел на нее. Сколько суток проведено здесь! Говорят, материнское чувство крепнет во время бессонных ночей у детской кроватки. У Степана было почти материнское чувство к насосу, который он все-таки пустил зимой. Да и ко всему заводу - тоже. Вот и сейчас он шел с завода после двадцати восьми часов, проведенных в доменном цехе, где ремонтировали механизм подъема конусов. Степан Григорьевич считал долгом главного механика быть там. Несмотря на угар, он не уходил и не позволял уходить до окончания ремонта всем, кто был вместе с ним. К утру домна пошла. Возвращаясь домой, Степан думал о насосе, о домне, о людях, которым подавал пример своей неистовой работой, об Андрюше - его ведь следует воспитать в этом же духе, сделать инженером... "Наверное, он еще не ушел в школу". Он действительно еще застал Андрюшу дома, обрадовался, растрепал ему волосы и велел как следует позавтракать. Но сам есть не стал. Болела голова. Открыв окно, Степан смотрел, как братишка перебегает улицу. Собственно, это была не улица, даже и не просека в лесу, а просто нетронутый сосновый лес с приютившимися под сенью старых сосен маленькими, доверчивыми елочками. Степан с наслаждением вдыхал лесной воздух. Живешь одним заводом и не замечаешь, как проходит весна. Оказывается, на березках уже листва... И сколько оттенков зелени, если сравнивать сосны и ели, березы и траву... Хорошо бы пойти в лес с ружьем, не думать о колошниках и мартенах... Поспать бы на мху... или выкупаться в Светлой... Впрочем, конечно, купаться еще рано. Может быть, действительно пойти в лес и там выспаться? Позвонить об этом заместителю? Со времени промерзания Светлой и установки насоса на пруду, после десяти дней и десяти ночей, которые провел Степан без сна на льду, старый директор стал относиться к своему молодому помощнику лучше, сердечнее. Да, десять суток без сна!.. Трое суток до первого пуска воды по трубе... и еще семь суток после объявленного Степану выговора за срыв срока и остановку насоса, который он сам же и надумал установить... Пришлось отлить и обработать новые патрубки... И все-таки завод пошел!.. Теперь Степан стал другим - давал сроки "с запасом", а потому больше их не срывал. Зазвонил телефон. Степан снял трубку. Говорил директор Веков. Он требовал, чтобы Корнев немедленно явился к нему. Не в привычке Векова справляться, спал ли главный механик... и не в правилах Корнева напоминать об этом. Превозмогая головную боль, Степан Григорьевич пошел в заводоуправление. Веков ждал его. Был он теперь в штатском, мирный. - Ну, главный механик, славный механик! - встретил он его, выходя из-за стола и идя навстречу. - Кто старое помянет - тому глаз вон! За выговор "насосный" зла не имеешь? - Не имею, товарищ генеральный директор, - сухо ответил Корнев. Директор усмехнулся: - Ну, давай руку, поздравляю! С правительственной наградой. С орденом "Знак Почета", которым наградила тебя Москва за пуск завода зимой... наградила по моему представлению. - Орден? - удивился Степан. - Да, брат! И выговор и орден - за одно и то же. В этом, так сказать, диалектика... Сумей понять. Выговор тебя кое-чему научил. Орден - тому признание. - Признание? - Да, Корнев, признание. Садись. Разговор серьезный. Инженерное образование ты получил, но знай - образование без воспитания как колесо без оси. Вот эту ось мы старались приладить к твоему колесу. И теперь... Низенький директор вернулся на свое место за столом и уселся в вертящееся кресло. Степан сел на жесткий стул. В кабинете директора стояли только жесткие стулья с высокими неудобными спинками, как на железнодорожном вокзале. - Признание, - продолжал директор, - и в первую очередь мое признание. Я приказал заготовить тебе документы. Поедешь в Москву. - В Москву? А как же завод? - Это хорошо, что ты не представляешь себе завода без себя... и себя без завода. Вижу - мой ученик. Все же поедешь в Москву получать орден. И явишься к нашему министру. Только что с ним о тебе говорил по прямому проводу. - Обо мне с министром? - настороженно спросил Степан. - Да, Степан Григорьевич, о вас. Наш главный инженер, как вы знаете, безнадежно болен. Едва ли в строй вернется. Вот министр и хочет с вами, товарищ Корнев, познакомиться. По моему совету, конечно... - Перейдя со Степаном на "вы", директор подчеркнул особое значение того, что он сказал. Степан понял все и почувствовал, как жар приливает к лицу. - Разве я могу быть главным инженером такого объединения? - воскликнул он. - Ну, не главным инженером, - поправил директор, - а исполняющим обязанности главного инженера, а там посмотрим. Вот так. - И он впился острыми, близко поставленными глазами в зардевшееся лицо молодого инженера. - Мне показалось, что ты научился со мной работать, - снова перешел директор на короткую ногу со Степаном. - Себя, да и других не жалеешь. Не рисковать. Чувствовать, что важно. Стену не ломать, а обходить. Запретов не нарушать. Держать помощников в неослабном напряжении. Знать, что работа - цель жизни. Все мы - для нее! Ты это понял. Хвалю! - Михаил Сергеевич! Спасибо! - срывающимся голосом выговорил Степан. - В напряженной обстановке выдвигаются быстро, - поучал генеральный. - В другие годы тебе бы долго пришлось выбиваться. А сейчас, получив признание, знай: первое дело - дисциплина, производственная и финансовая. Помните, товарищ будущий главный инженер, о бухгалтере. Он и первый помощник вам, он же и "недремлющее око государства" одновременно! До сих пор вы были только инженером, а предстоит вам стать руководителем. Многое понять придется. - Пойму! - Степан неожиданно встал с жесткого стула. В позе его было что-то торжественное. Директор тоже поднялся. - Когда ехать? - спросил Степан. - Сегодня. - Но ведь пассажирский поезд уже ушел. - Для тебя к товарному экспрессу прицепят служебный вагон. К министру едешь! Пассажирский поезд ты еще перед Прудовкой обгонишь. Кстати, проследи за быстрым продвижением наших грузов. - Понятно. - Иди готовься к отъезду. Имей в виду: на тебя курс держу, потому что на молодежь у меня ставка. Ночь-то спал? - Не спал. - В пути выспишься. - Есть выспаться в пути! - весело ответил Степан и почти выбежал из кабинета. Он ликовал. Да, ликовал! Получить в его годы, с его небольшим инженерным стажем такое высокое назначение, стать главным инженером крупного объединения с рудниками, металлургическим заводом и машиностроительными цехами - это неслыханная победа! Степан забыл об усталости, он даже насвистывал что-то, хотя отличался редким отсутствием музыкальности. Идти сразу домой было нельзя, пришлось заглянуть на завод, чтобы передать заместителю дела "на время отъезда" - ведь говорить о возможном назначении на пост главного инженера недопустимо! Степан вернулся домой почти одновременно с Андрюшей и, как только тот показался, объявил ему о своем отъезде. - В Москву? - удивился Андрюша. - Зачем? Степан пожал плечами: - Я не могу сказать тебе всего. Но кое-что скажу. Получу в Москве орден, которым меня наградили. Андрюша даже подпрыгнул: - Орден? Ленина? За что? Степан рассмеялся: - Нет. "Знак Почета". За установку насоса. - Так ведь тебе же за это выговор объявили!.. - Выговор - за опоздание. А за пуск завода - орден. Такова диалектика, дорогой мой братец Андрюша! - И Степан взъерошил волосы у него на голове. - Достань из-под кровати чемодан. Андрюша сначала торжественно пожал брату руку, а потом бросился исполнять приказание. Никогда еще мальчик не был так горд, как в этот момент, стоя на четвереньках перед кроватью и вытаскивая из-под нее пыльный чемодан. Степан - орденоносец! Там, в Москве, одобрили его идею, оценили, что он не спал десять суток и пустил завод! Значит, из Москвы виднее! - Подожди! - вдруг вскрикнул Андрюша и сел на пол, смотря снизу вверх на брата. - А как же бак? - Бак? - нахмурился Степан Григорьевич. Нефтяной бак, на котором давно стерлись буквы "Нобель", старый, никому не нужный, стоял, примыкая к новому школьному зданию. Огромный, наполовину врытый в землю, он занимал часть предполагаемой спортивной площадки, Андрюша от имени пионерской организации школы - он был председателем совета отряда - приставал к брату, настаивая, чтобы он, как главный механик завода-шефа, распорядился убрать бак. Сначала брат обещал это сделать, хотя и говорил, что поднять бак очень трудно и дорого. Но он все-таки обещал. И вот теперь он уезжает, а в школе скоро начнется спортивный сезон... - Бак? - повторил Степан, отворачиваясь. - Видишь ли... положение несколько изменилось. Ты не знаешь, что такое финансовая дисциплина. Я не могу оплатить работы, связанные с подъемом бака, ибо подобные расходы нигде не предусмотрены. Андрюша не верил ушам: - Но ведь ты обещал! Степан поморщился: - Я не могу послать рабочих за пределы завода. Подобное распоряжение повредило бы делу... и мне... И вообще это недопустимо. На месте главного инженера я бы этого не позволил. Андрюша вскочил, тонкий, бледный, со взъерошенными волосами. Глаза его сверкали, на скулах выступили красные пятна. - Ты не можешь так говорить! Что подумают ребята и директор, которым я от твоего имени обещал! Степан усмехнулся: - Что ж... очевидно, ты поторопился, ибо... - Что - ибо? - почти плачущим голосом закричал Андрюша. - Ибо мой брат не умеет держать слово! - Ну как ты не понимаешь? - не обращая внимания на Андрюшину резкость, мягко сказал Степан. - Обстоятельства изменились. Не всегда возможно поступать опрометчиво. Расходы, деньги... А что я скажу бухгалтеру? - Сын главного бухгалтера завода у нас в школе учится, - наивно сказал Андрюша. - Какой он еще ребенок! Я начал его любовно воспитывать, а он на меня смотрит гневными глазами! В кого это ты такой огнеопасный? Не беда, постоит еще перед школой ваш бак. Горючего в нем давно нет. Вот кончится год, предусмотрим специальные расходы на ваш дурацкий бак, тогда... - А мы не будем ждать! Не будем! - топнул ногой Андрюша. - У нас ребят много... Тысяча! Алексея Денисовича Денисюка попросим, он нам скажет как... Все возьмемся, так вытащим!.. И пусть тебе будет стыдно! - Ну и дурак! Тысяча ребят! Это тебе не сказка про репку. Даже если Жучка в штаны тебе вцепится - не поможет! Здесь не просто люди нужны, а деньги, ибо потребуется построить целое сооружение... козлы такие здоровенные, к которым тали и подъемные блоки можно привесить... Иначе бак не вынешь. - Нет, вынем, - твердил Андрюша. На шум из-за перегородки вышел хозяин квартиры Денисюк. Сощурившись, теребя свисающий ус, он озорно посмотрел на Андрюшу: - То же кочет! Кочеток! Чи правда, чи нет, Денисюка тут поминали? - Да вот, - пренебрежительно махнул Степан рукой, - с твоей помощью школьники хотят нефтяной бак вытащить. - То ж можно, - неожиданно заверил Денисюк. - Пустой разговор, Алексей Денисович, - сказал Степан, укладывая вещи в чемодан. - Тут ты ничем не поможешь. Сейчас время трудное. Денег у завода нет строить целое сооружение, чтобы проклятый бак вынуть. Пусть стоит пока... - Нет, не пусть стоит! - перебил Андрюша. - Когда ты научишься вежливости? - повысил голос Степан. Алексей Денисович погрозил Андрюше пальцем и пригладил у него на голове озорной хохолок. - Раз грошей немае, так и не треба никаких грошей, - сказал он. - Без затрат не сделаешь, - буркнул Степан. - Можно и без грошей, - упрямо повторил Денисюк и подмигнул Андрюше. - Про тот бак я еще от моего хлопца, от Дениски, слышал. Зараз бак выну. - Так ведь нет же ни людей, ни средств! - раздраженно отмахнулся Степан. - Да я ж так разумию: не треба ни рабочих, ни талей. Я бак так вытащу. Один. - Нет у меня сейчас времени для шуток. - Та я ж без шуток, Степан Григорьевич. Один выну. Андрюша, полуоткрыв рот, смотрел на Денисюка. Степан сердито снова махнул рукой. Потом все-таки спросил: - А как вынимать станешь? - Так то ж вам виднее, Степан Григорьевич, - лукаво сощурился Денисюк. - Вы инженер, вам и решать, как вынимать, раз Денисюку не поверили. А он вынет. - Некогда мне спорить, - сказал Степан. - Вон машину за мной прислали. Андрей, поедешь меня провожать? - Не поеду, - опустив голову, сказал Андрюша, потом поднял глаза на Денисюка. - А вы взаправду бак один вынете? Тот рассмеялся: - Тильки ты ж мне и поможешь заодно с Дениской. - Да мы всей школой, Алексей Денисович! Я уже говорил... - Э-э... нет! Один я буду подымать. Вы с Дениской мне трошки поможете. Тильки втроем будемо. - Зачем ты ребенка дразнишь, Алексей Денисыч? - сердито сказал Степан и с силой захлопнул чемодан. - То ж вы дразните, Степан Григорьевич, то не я. Вы насос на пруду поставили - то добре! А мы вам бак зараз вынем без всяких средств - и то добре! И Денисюк вышел из комнаты. Степан хмуро посмотрел ему вслед. - Поглядим, - решительно сказал он и распорядился: - Андрей, снеси чемодан в машину. Я позвоню директору, попрощаюсь. Андрюша взялся за чемодан и сердито поволок его на улицу. Лицо его было напряженным, сосредоточенным, как у брата, когда тот шел по пруду к будущему месту установки насоса. Андрюша тоже пытался решить непостижимую для него задачу: как это можно вынуть бак из земли без людей и приспособлений? Глава четвертая БАК По всему светлорецкому заводу прошла молва о том, что старый Денисюк с двумя парнишками взялся вынуть из земли нефтяной бак. Никто не мог понять, как ухитрится он это сделать. Андрюша, взволнованный и гордый предстоящим участием в поднятии бака, тщетно ломал голову, но отгадать замысел Денисюка не мог. Дениска тоже ничего не знал об идее отца. - И не пытай, - сказал он Андрюше. - Батьку знаю - не скажет. А Денисюк молчал. Только рано утром, когда поднял ребят, чтобы идти с лопатами к баку, сказал: - Я так разумию, Андрей: догадаешься, как бак поднять, - чоловиком станешь. Андрюша промолчал. Но одно дело - решить быть таким же изобретательным, как Денисюк, другое - разгадать замысел старого такелажника, который в прошлом был и матросом и сапером. Начатая у бака работа показалась Андрюше, который ждал всяких чудес, скучной. Пришлось окапывать врытый в землю бак. Конечно, не окопаешь - не вынешь!.. Денисюк после ремонта домны взял отгул. Завтра было воскресенье. Дениска отпросился из ремесленного училища, куда перешел учиться из школы. Андрюша получил разрешение от директора школы пропустить субботние уроки. К выходному дню предстояло закончить все подготовительные работы. Школьники вызвались помочь, но Денисюк отказался. Хитро посмеиваясь, изредка поплевывая на руки, он с покрякиванием выбрасывал землю лопату за лопатой, постепенно окапывая весь бак. К обеду бак окопали, но до дна было еще далеко. Неожиданно пришел сам Веков. - Ты что задумал, товарищ Денисюк? - спросил он, осмотрев место работ. Андрюша, искоса поглядывая на директора, продолжал выбрасывать землю. Денисюк выбрался из канавы, отер рукавом пот со лба, поздоровался с генеральным за руку и оперся о лопату: - Бак вынимаем, Михаил Сергеевич. - Вот что, товарищ Денисюк. Не годится такая кустарщина. Я пришлю с завода людей с талями и блоками, бревна для козел. Надо делать по-настоящему. Школа - наша подшефная. - Никак не можно, товарищ директор. Бак мы одни подымать будемо. - Что за чепуха? Почему одни? - Об заклад ударили, Михаил Сергеевич, - сказал Денисюк и выразительно подмигнул, - с инженерами... Дозвольте заклад выиграть, - и он указал на канаву. - Ага, понятно, - сказал Веков, словно догадавшись. - Ну, добре, добре! По-хозяйски обойдя бак, он не спеша подошел к ожидавшей его "Волге". Денисюк посмотрел ему вслед, подмигнул Андрюше и взялся за лопату. Дениска, широкоплечий, крепкий, признанный силач среди мальчишек, работал весело и, казалось, ни о чем не думал. Скоро жена Денисюка, тетя Оксана, принесла всем троим поесть. Когда они обедали, из школы выбежала шумная гурьба мальчишек. Они остановились и молча смотрели, открыв рты, как обедают трое героев дня. Никто не понимал, как будут поднимать бак. К вечеру канава вокруг бака стала глубокой, как траншея. Старый Денисюк приказал подкапываться под дно бака... Под дно! Андрюша просиял. Под дно!.. Так вот зачем нужно дно! И Андрюша сразу понял все... Как же он раньше не мог догадаться!.. Только так и можно поднять бак без всяких усилий! Ох, и голова же у старого Денисюка! Мальчики продолжали яростно подкапываться под бак. Андрюша шепотом сказал Дениске о своем предположении. Тот удивленно посмотрел на него: - Да что ты! Ай да батька! Андрюше стало немного обидно. Дениска похвалил не его за догадку, а отца. Но в следующий миг Андрюша уже возмущался собой. Он только догадался, а старый Денисюк придумал. Даже Степан не мог придумать, а Денисюк придумал! А если он, Андрюша, догадался, когда увидел, что под дно подкапываются, это значит, что и он когда-нибудь станет изобретателем... Только он больше никому не скажет о том, что догадался: пусть не подумают, что он хвастается... Не подозревал тогда Андрюша, какую роль в его жизни сыграет эта догадка! К вечеру, совсем измученные, Денисюк и два юных помощника пошли спать. Андрюша даже не смог раздеться - он упал на кровать и мгновенно заснул. И тотчас, как ему показалось, его кто-то стал будить. Андрюша думал, что это Дениска требует, чтобы он разделся, и решил ни за что не просыпаться. Но чьи-то сильные руки подняли его с кровати и поставили на пол. Андрюша открыл глаза. За окнами, в лесу, было еще сумрачно. Чуть светало. Денисюк улыбался Андрюше. - Пишлы! - скомандовал он. Денисюк торопился прорыть траншею до двух часов дня, когда кончится на заводе первая смена и рабочие пойдут домой. Конечно, кое-кто завернет к школе. Старый такелажник считал себя артистом и готовил "представление". Школьники тоже явились, и все с лопатами. Денисюк прикинул оставшийся объем работы и велел им делать из выкинутой снизу земли метровый вал вокруг всего бака, чтобы тот оказался как бы в земляной чаше. К назначенному времени около школы собралось много народу. И как бы случайно туда заехал директор. Все шептались, ничего не понимая. Близ окруженного земляным валом бака не было видно никаких подъемных приспособлений. Правда, одна лебедка была, но далеко в стороне. От нее к баку шел трос, которым Денисюк, приставив лестницу, еще в самом начале работы зацепил за имевшееся на самом верху бака ушко. - Ну как, Архимед? - весело окликнул Денисюка генеральный. - Дай тебе точку опоры, и ты перевернешь мир? - То можно, - в тон ему отозвался Денисюк. - Бак повернем, а мир еще в октябре семнадцатого повернули... - Это верно, - согласился директор. Выполняя приказание Денисюка, Андрюша с Дениской тянули от школы пожарный рукав. Собственно, тянул один только Андрюша; Дениска остался у пожарного крана. Неожиданно громким басом Денисюк рявкнул: - А ну, давай, хлопцы, давай, як на пожар! Андрюша стал на земляной вал и направил из брандспойта струю воды вниз, в траншею. - Что это он? Размыть канаву, что ли, хочет? - послышались голоса из толпы. Дениска разматывал второй рукав. Скоро канава стала наполняться сначала в две, а потом в четыре струи. Денисюк скромненько отошел в сторону и принялся сворачивать козью ножку. Генеральный предложил ему сигарету, но тот отказался. В толпе теперь начали понимать, что задумал старый Денисюк. Кто-то в восхищении цокал языком. Денисюк не оборачивался, только в узких глазах его играли огоньки. Андрюша задыхался от гордости. В глубине души он гордился и самим собой. Он все-таки догадался!.. Может быть, он тоже станет изобретателем? Металл, конечно, тяжелее воды, но... Ведь это Архимед заметил, лежа в ванне, что тело в воде становится легче на столько, сколько весит вытесненная им вода. А если пустой бак погрузить в воду, так он вытеснит столько воды, что она куда больше будет весить, чем железо бака... Вот и получается, что железо можно сделать плавучим, если оно имеет форму бака, корабля или даже трубы, когда у нее концы закрыты... Толпа гудела. Вода наполняла траншею, и огромный нефтяной бак всплывал, как судно в шлюзе. Он поднимался у всех на глазах, вырастая из-под земли. Школьники кричали "ура!". Генеральный жал Денисюку руку. Андрюша сиял, а Дениска в общей суматохе закурил. Бак поднимался вместе с уровнем воды в канаве. Как и всякое судно, он имел осадку, приблизительно около метра. Теперь становилось понятным, зачем сделан вокруг бака метровый вал. Земляная чаша нужна была для того, чтобы вода, наполнив ее, поднялась выше земли на метр и дно всплывшего бака оказалось вровень с землей, даже чуть выше. Вода немного просачивалась через земляные стенки чаши, но уровень ее неизменно повышался. Бак продолжал всплывать, он казался теперь непостижимо огромным. Ребята, глядя на него, запрокидывали головы. Денисюк палкой определял, где находится дно бака, поднялось ли оно над землей. - Добре! - крикнул он. - Гей, хлопцы, Дениска, Андрюшка! Дуй до лебедки! Натягай трос! Дениска с Андрюшей стремглав кинулись к лебедке и стали крутить ручки. Трос натянулся. Бак поплыл в сторону лебедки. Толпа оживилась. Бак заметно двигался от одного края чаши к другому. - Добре! - крикнул Денисюк. Взяв лопату, он подошел к земляному валу там, где бак придвинулся к нему вплотную. - Зараз наш бак на мель сядет, - пообещал он. В толпе уже поняли, что он задумал. Несколько рабочих взяли у школьников лопаты, чтобы помочь Денисюку прорыть земляной вал. По мере того как они уменьшали толщину вала, вода просачивалась все сильнее и наконец хлынула из чаши потоком. Бак стал оседать. Трос натянулся. Краем бак стоял на твердой земле. Натянутый канат держал его за ушко на весу. Вода вытекала из земляной чаши. Бак больше не плавал на воде. Двое рабочих сменили ребят у лебедки. Денисюк командовал. Трос укорачивался, бак стал заметно накреняться, как бочка, когда ее наклоняют, чтобы опорожнить. Толпа ревела. Добровольцы быстро раскидали часть земляного вала, на который валился теперь бак. Еще несколько минут, и под натяжением троса бак настолько накренился, что центр его тяжести прошел над ребром, которым бак опирался на землю, и бак сам собой опрокинулся, повалившись выпуклой стороной на землю. Толпа с громкими криками кинулась к баку, и, толкая его, покатила прочь от школы, как гигантское колесо. Денисюк едва успел освободить трос, зацепленный за ушко. Генеральный подошел к Денисюку: - Велик заклад был? - Да ни, невелик, - отозвался тот. - Нашла коса на камень. Инженерная коса на рабочий камень. - С кем поспорил? - допытывался директор. - Да тут с одним... - усмехнулся Денисюк. Генеральный понял, что ничего от него не добьется. - Каков заклад, не знаю, - сказал он, - а премию от себя назначу. - То добре! - расплылся Денисюк. Толпа, откатив бак, вернулась. Решили качать Денисюка. Под громкие крики его стали подбрасывать высоко в воздух. Он взлетал, и руки его нелепо болтались, словно принадлежали не ему. Когда Денисюка опустили, генеральный усадил его в "Волгу" и торжественно повез на край города, где жил старый такелажник. Уезжая, директор распорядился прислать к школе помпу, чтобы откачать воду из ямы, оставшейся от бака. Потом бульдозер засыплет ее землей. Здесь будет спортплощадка. Андрюша и Дениска пошли к пруду. Вода в нем была еще ледяная, но они все-таки выкупались. Андрюша лег под скалой на солнцепеке. От пруда пахло рыбой, из леса несло смолой. Закрытые веки казались прозрачными, по лицу расплывалось ласковее тепло, все тело приятно болело. Надвигался сон, глубокий, мягкий, теплый... Говорят, что после усталости снов не видишь. Андрюша не мог бы сказать, что видел сон. Это не был сон с видениями и событиями. Может быть, это мысль продолжала работать и во сне... Он видел бак почти наяву или думал о нем... Но плавучий бак почему-то походил на знакомую ему с зимних дней трубу, которая тянется в глубине пруда и напоминает туннель, если в нее забраться... Андрюша проснулся отдохнувшим и, главное, с таким чувством, будто он сделал какое-то важное открытие. Он сел и оглянулся. Солнце садилось, и тень от горы протянулась до половины пруда. Казалось, что в пруду две воды: одна - темная, другая - светлая. Рядом, раскинув руки, спал Дениска, крупный для своих лет парень, с квадратным лицом и светлыми, коротко остриженными волосами. Андрюша задумался. "А что, если это вовсе не пруд, а море?.. А на другом, темном берегу - Америка! Американцы ведь интересные люди. Вот если бы еще они не грозились ядерными ракетами! Построить бы мост на ту сторону пруда... К американцам, что ли? А вот здорово было бы, если бы к ним взаправду мост можно было построить! Надо инженером стать... и научиться изобретать, как Степан и Денисюк... Денисюк сначала был матросом, плавал по морям. Значит, и мне тоже надо стать матросом, поплавать по морям... И потом учиться на инженера!.." Андрюша окончательно проснулся, вскочил, расправил плечи, глубоко вдохнул воздух. Хотелось крикнуть во всю силу легких, хотелось сделать что-нибудь необыкновенное, сдвинуть эту скалу, что ли!.. Хотелось жить, что-то придумывать, открывать!.. Новая сила рвалась из него, и он крикнул звонко, весело, задорно, крикнул, чтобы услышали его на том берегу, чтобы отозвался его голос в горах. И эхо ответило ему сотнями голосов, ликующим гулом гор. Андрюша, пораженный, взволнованный, слушал разбуженные им раскаты. Часть первая ПРИЗЕМЛЕНИЕ МЕЧТЫ Не тот - фантаст, кто увлечен фантазией, А тот - фантаст, кто увлечет фантазией! Глава первая ДВЕ ТАЙНЫ Не было большего горя на свете, чем у Ани Седых. Едва перешла она в десятый класс, как потеряла самое дорогое, самое близкое существо, горячо любимую маму. Все произошло так неожиданно. Милая, заботливая, хлопотливая мама, всегда так прихорашивавшаяся перед зеркалом прежде, чем идти в школу, терпеливо-спокойная, никогда не сердившаяся, ласковая мама весной вдруг слегла, когда муж ее, знаменитый полярный капитан Иван Семенович Седых готовился к навигации. Пришлось ему отложить свой отлет в Архангельск. У мамы оказался рак! Ей ничего не сказали, знали об этом только Иван Семенович да Аня, которой отец нашел нужным сказать об их несчастье. Аня никогда не думала, что эта страшная болезнь может развиваться с такой непостижимой быстротой. И в те дни, когда Аня всю себя отдавала уходу за мамой, хоть и переходила из девятого класса в десятой, мамы не стало. Иван Семенович, как никто другой, понимал состояние дочери. Огромный, обычно шутливо-грубоватый, шумный, он стал тихим, удрученным, неумело заботливым, видя страдания девочки. На кладбище, стоя рядом с подругой жены, директором школы, где и жена работала, и Аня училась, он, перекинувшись с директрисой словами и получив ее одобрение, принял решение взять Аню с собой в полярный рейс на корабле "Дежнев". Новые впечатления от плавания излечат бедняжку, маму все равно не вернуть, а жить надо. Так и получилось, что в капитанской каюте, вернее в салоне, примыкавшем к ней, оказалась Аня, дочь капитана Седых. В былое время пройти кораблю за одну навигацию по всему Северному морскому пути считалось редкой удачей. Но после сооружения ледяного мола в полярных морях и подогрева остывшего течения Гольфстрим в Карском море термоядерной установкой "Подводное солнце" "Дежнев" несколько раз прошел отгороженную от полярных льдов незамерзающую полынью из конца в конец вдоль сибирских берегов, трижды побывал и на острове Диксон, в бухте Тихой, и на Чукотке, и на многих полярных станциях. Повидала Аня Север с его незаходящим солнцем, а потом удивительными, неисчезающими нежными ночными зорями, ледяными полями, сдерживаемыми тоже ледяной, но искусственной стеной, поднимающейся над уровнем воды с самого дна; познакомилась с полярниками, людьми особого склада, вселяющими бодрость и веру в жизнь, готовыми к преодолению любых трудностей, кому ни бури, ни морозы нипочем. Настоящие льды повстречал "Дежнев" в Чукотском море, где мол достраивался, и в Беринговом проливе, в конце арктического своего плавания. Здесь Аня увидела Арктику, какой она была до начала постройки "Мола Северного". Девушка стояла на палубе, тоненькая, несмотря на меховую свою одежду с капюшоном, скрывавшим ее толстые светлые косы, и куталась в еще мамин длинный красный шарф. Море было суровым, холодным, с появившимися откуда-то льдинами. С буйной яростью налетали вдруг молниеносные метели (снежные заряды). Издали они казались серыми наклонными столбами, скользящими по морю. Все вокруг в эти мгновения наполнялось крутящимся снегом, скрывалось в белой мгле. А когда снова появлялся свет, то Аня могла разглядеть, как удирают от корабля перепуганные медведица с медвежонком. Грязновато-белые, они, забавно вскидывая задами, были одновременно и неуклюжи и ловки. Они мчались по льду как серны, а бултыхнувшись в воду, плыли как дeльфины. По-иному вели себя тюлени на льдинах, ленивые, безразличные к корабельным гудкам. Где-то здесь неподалеку должны встречаться моржи и котики, живущие невероятно большими стадами, но Аня их не видела. Естественно, что ей хотелось делиться с кем-нибудь своими впечатлениями. С папой об этом не поговоришь, слишком ему все это знакомо. Другое дело - молоденький матросик Андрюша Корнев, решивший после школы изучить Арктику, и он точно так же, как и Аня, радовался всему, что видел. Они сблизились с ним за время плавания. И вот теперь, когда "Дежнев" вошел в Берингов пролив, Андрей оказался рядом с Аней. Оба долго и молча смотрели на серый горизонт. И матрос сказал: - А там, совсем близко - Америка. В хорошую погоду, говорят, можно берег угадать. - Холодно, - поежилась Аня. Он накинул ей на плечи свою матросскую куртку и не позволил снять. - Вот таким же вроде холодом и разделены мы с Америкой, - глубокомысленно произнес Андрей. - Руки замерзли, - отозвалась Аня, не слишком вникнув в смысл сказанного. - Это потому, что за металлические реллинги держалась. Он снял ее перчатку и стал дыханием отогревать ей пальцы. - Какие тонкие, - заметил он, перебирая их. - Уже согрелись, - смутилась Аня, осторожно высвобождая руку. - Да я на них надышаться не могу, - признался Андрюша. Ане даже стало жарко и вместе с тем радостно на душе. Она улыбнулась и дала согреть другую руку. И казалось ей, что нет никакого холода в мире, и всюду так же тепло и радостно, и всем должно быть так же хорошо, как ей сейчас. А он сказал: - Мне нужно открыть тебе одну самую важную для меня тайну. Аня невольно задержала дыхание. Она знала, знала какую тайну он откроет ей! Но ошиблась. Тайну, о которой она догадывалась, он ей не открыл, а рассказал совсем о другом, самом для него главном (конечно, после того, в чем пока не решился признаться!). Аня слушала, впитывая каждое слово. Теперь эта тайна стала их общей, спаяла их. И по тому, какой близкой и важной показалась Ане заветная Андрюшина мечта, она поняла, как дорог ей и сам мечтатель! И потом во время частых встреч на юте они только и говорили, что о заветном замысле Андрея. А о самом для них важном и волнующем не сказали ни слова. Навигация для "Дежнева" закончилась поздно. Во Владивосток прибыли уже осенью, в школу Аня безнадежно опаздывала. Она думала, что полетит в Москву вместе с папой, но вышло иначе. Отец получил приказ после необходимого ремонта корабля во Владивостоке вести его через Индийский океан, Суэцкий канал, Средиземное море в Черное, в Николаев, чтобы там, на судостроительном заводе поставить "Дежнева" на капитальный ремонт. А потом прибыть в Москву для получения важного назначения. Аня пришла в ужас от мысли, что вернется в пустую московскую квартиру одна. И, сама не отдавая себе в том отчета, не меньше страшилась и расставания с Андрюшей. И тогда с чисто женским умением повела Аня атаку на отца. Лаской, слезами, рассудительной логикой доказывала она, что должна не возвращаться в школу, а плыть и дальше с ним; к экзаменам же на аттестат зрелости, чтобы сдать их экстерном, подготовиться в пути. Нужно только послать сейчас телеграмму директору школы. Та все поймет и позволит! Иван Семенович был крут с подчиненными, имел прозвище "Седого медведя", но у дочери был в подчинении, перечить ей не мог, подкрепив к тому же ее женскую логику своей, мужской: "Пусть девочка посмотрит мир: Калькутту, Суэц, Стамбул. Когда-то ей еще удастся повидать все это! А экзамены, что ж, она к ним подготовится, умом не обижена!" Все эти аргументы говорили в пользу сумасбродной Аниной идеи, но была еще одна невысказанная, но едва ли не самая важная причина - не расставаться с Андрюшей. Об этом умудренный жизнью Иван Семенович даже и не догадывался, исполняя желание дочери. Ремонт во Владивостоке затянулся. Старенький был корабль "Дежнев", и непросто оказалось подготовить его для кругосветного путешествия, чтобы дотянул он до заводских доков в Николаеве. И все это время было счастливейшим для Ани с Андреем. Они скитались по Владивостоку, плавали в бухте Золотой Рог на шлюпке, ходили в тайгу за орехами и не расставались. Теперь даже Иван Семенович Седых это заметил, хмыкнул себе в усы, решил, что поможет дружба эта затянуться ране, от потери горькой оправиться, и ничего не сказал. Плавание по Тихому и Индийскому океанам прошло без особых событий. Только водный простор был иным, изменчивым: то синим, то свинцовым, то гладким, то свирепо вздыбленным. В Калькутте, несмотря на зимний месяц, стояла жара. Пестро одетые прохожие ходили медленно, словно спешить им некуда. Мужчины кто в европейском костюме, кто в белых штанах и многие с чалмой, но не в виде обмотанной вокруг головы белой материи, как у мусульман, побывавших в Мекке, а в форме своеобразного головного убора, распадающегося на два потока, обрамляющих лоб, сходясь на его вершине, где часто виднелось украшение. Женщины, кроме едущих в автомобилях леди, одетых по преходящей европейской моде, носили преимущественно национальное сари. Десять метров цветной материи с тысячелетним искусством и отточенным вкусом так драпировали фигуру, что оттеняли ее женственность, с картинно накинутым на голое плечо концом цветной полосы. Все это вместе с гордым видом индийских красавиц с пятнышком между бровями тонко подметила Аня, обратив на это внимание Андрюши. Он же наблюдал контрасты города: пестроту прилично одетых пешеходов и сидящих на раскаленных панелях жалких нищих в рубищах, изможденных, худых, голодных. Великая страна набирала силы, но не избавилась еще от наследия колониализма и предрассудков прошлого. Не изжиты были еще касты, в том числе "неприкасаемых", считавшихся кое-кем полулюдьми, хотя конституция сделала их равными со всеми, и среди хорошо одетых пешеходов были прохожие и из их числа. Советских моряков, да и Аню с Андреем, на улицах индийцы встречали дружелюбно. Потом - снова Индийский океан. Африканские берега, Красное море с удивительными, видными на дне красноватыми водорослями, из-за которых море получило свое название. Наконец, Суэцкий канал. Совсем узкий. Аня воображала, что по одну его сторону Африка, а по другую Азия. Об этом можно было бы поспорить, но ей так хотелось почувствовать себя между двумя континентами! Суэцкий канал с его шлюзами, автомобильной дорогой вдоль него и другими дорогами, уходившими и в Африку и в Азию, показался Ане очень тесным. Корабли с трудом могли в нем разминуться. А в одном месте Андрей показал ей торчащие из воды мачты. Оказывается, здесь были до сих пор еще не поднятые суда, затопленные во время захвата канала израильтянами, едва не дошедшими до Каира. Здесь разгорелись тогда горячие бои. Шумный, знойный и пыльный Суэц был переполнен разноязычной толпой: англичане и шведы, американцы и африканцы, французы, греки, наконец, арабы из всех стран арабского мира, включая Египет. Не встречалось собственно египтян, потомков древних феллахов, которые, живя и ныне на берегах Нила, сохранили былой язык фараонов и строителей пирамид. Теперь египтянами считаются арабы, захватившие страну тысячу лет назад. После Суэца - Средиземное море. Оно показалось Ане особым, не похожим ни на полярные моря, ни на пройденные океаны. Ленивое, тихое, спокойное, с отраженным поистине летним (в зимние месяцы!) небом. Здесь, в Средиземном море, у Ани и состоялся столь важный для всей ее жизни разговор с отцом. Они стояли рядом на капитанском мостике. Седых строго следил, чтобы штурман и рулевой точно держали заданный курс, имея на это особо веские причины. Аня не знала о них, у нее были свои важные причины. - Ну что, тростиночка? О чем поведать хочешь? Или я не догадался? - Папка, милый, ты всегда все знаешь, но боюсь, что сейчас ошибаешься. - Или не хотела поговорить? - Нет, здесь ты прав. Но вот о чем, не догадаешься! - Будто не знаю. Насмотрелся за время пути на одну парочку. - Ах нет, папка! Совсем не то! - Иль не об Андрюшке Корневе речь пойдет? - О нем. Ты опять прав. - Я же говорил. И Аня стала вполголоса рассказывать о том, как Андрюша раскрыл ей в Беринговом проливе, когда они проходили мимо Америки, свой сокровенный замысел, которым пока не делился ни с кем, кроме Ани. И вот теперь, сам не решаясь поговорить с Иваном Семеновичем, просил Аню открыть отцу их тайну. Иван Семенович, выслушав дочь, присвистнул. - Вот удружили! - пробасил он. - Нашли консультанта. С американцами дружить захотели. А ты хоть знаешь, какова она, современная Америка? Обо всем вы слышали, читали, а не понимали! Думаете, "бенди-бренди, джинсы-джимсы"? Нет! - В Америке не была. А ты бывал, их встречал. Ты все знаешь, потому мы с Андрюшей решили все тебе рассказать. - Тогда мне придется повторить вам, как оно есть на самом деле. Вот мы по Средиземному морю плывем, и я "в оба" за курсом слежу. Почему, думаешь? - Ну, из-за тех, кто на корабле. - А еще больше из-за американцев! Мало того, что они ядерные вооружения наращивают и любые переговоры об их сокращении срывали - лишь бы в Европу свои ракеты с ядерными боеголовками сунуть. Их монополии страсть как любят свой нос совать в чужие страны. Всех себе подчиненными, купленными или припугнутыми считают. Так даже древние римляне, захватив весь прилегающий к этому Средиземному морю мир, не решались делать. А эти современные, просвещенные, "свободолюбивые", всей своей ягуарной тяжестью на островок в ближнем их море, как на маленькую зверюшку в сельве навалились и растерзали. Да еще и облизываются, уверяют, что "целый народ освободили". А по правде, так за колючую проволоку концлагеря, в который остров превратили, согнали. Да чего там! Будто газет не читала, радио молчало? - При чем же здесь курс корабля? - Вот и приходится, дочка, ухо востро держать. Эти нахальные янки тут поблизости "мир насаждают". - Да разве миротворческие цели у них могут быть? - Все знают: Израйль под их крылышком на Ливан напал, чужую страну захватил, всех неугодных - за колючую проволоку в концлагеря. По нацистскому рецепту, по какому немало людей при Гитлере погибли. А теперь в такие же концлагеря для арабов. И только за то, что они арабы! Американцы переговоры там затеяли и сами в них как посредники участвовали, а в лагерях для беженцев из Палестины - резня, тысячи убитых женщин, стариков, детей. - Так ведь не американцы же! - Как же! Они даже возмущались, слезы лили, а сами потихоньку Израйль по головке гладили. А потом... - Что потом? - Еще полтора года назад во главе с американцами высадились в Ливане натовские миротворческие силы. - Чтобы не было междоусобной войны. - И началась там другая "миротворческая", "в одни ворота". - Почему "в одни ворота"? Что за футбольный язык? - Да потому, что в эти минуты, когда мы мимо плывем под советским флагом, корабли шестого американского флота подошли к ливанской столице и расстреливают ее из артиллерийских орудий. Вот тебе и миротворцы! - Какой ужас! По радио слушаешь, не чувствуешь, что это рядом! - Кстати, о футбольном языке. Адмирал с линкора "Нью Джерси" хвастал, что один снаряд, выпущенный с его корабля, оставит воронку размером с футбольное поле. Видишь, какие "миротворческие футболисты"! Но беда в том, что кратеры с футбольное поле образуются не на спортивных площадках, а в густо населенных жилых кварталах города и прилегающих к нему деревнях. И мирные жители превращаются в угольки. И некоторое время даже светятся в темноте. Вот какие "пальмовые веточки"! - Но как это возможно? Как на это весь мир смотрит? - Невозможно, но происходит, потому что твои янки во всем мире считают себя и полицейскими и хозяевами. - Почему мои! - возмутилась Аня. - Никакие не мои! Я просто не понимаю. - А они понимают, что им стрелять безответно по городу сподручно с кораблей. Свой "военный бизнес" предпочитают делать с комфортом. А дома у себя войны сто лет не нюхали, только богатели от нее твои американцы. - Капиталисты и рабочие - не одно и то же. Зачем ты так? - Хочу пронять тебя, а ты своего Андрюху проймешь. Так почему я так строго за курсом слежу? Да потому, что эти "джинсы-джимсы", чтобы им, их "кровавому миротворчеству", никто не помешал, объявили зону вокруг своего флота особой и всякий появившийся в ней корабль или самолет - вражеским. - Как так вражеским? Войны нет и формальных врагов у Америки быть не может! - Не может. Верно! Сенат американский войны не объявлял. Но "миротворческими делами" с уничтожением во имя их мирных жителей заниматься не возбраняется, как видим. Для этого твоим американцам санкции сената не требуется. Зачем война, если воевать можно и без ее объявления? Напал во имя непрошеной "свободы" на чужой народ. Напал "во имя мира" на чужую землю. Впрочем, не "нападать с помощью оружия", а, по терминологии того адмирала, "играть в футбол в одни ворота". Безнаказанно притом и без свидетелей в виде нежелательных кораблей или самолетов в зоне. Вот и я не имею права командой рисковать, под их миротворческий прицел попасть. Приходится за курсом следить, чтобы в "преступную мирную зону" ненароком не попасть. - Это ужасно, что ты рассказал. А я знала, как "не знала"! - А ты говоришь: американцы! - Не все же такие! - Не все, но дающие приказ и делающие бизнес на войне - таковы! Им кровь с рук не отмывать. Она где-то там на суше проливается. Даже в бинокль не видно. У них дело техническое, подал снаряд в казенную часть, нажал спуск, от грохота ухмыльнулся, и опять заряжай. В день по полтысячи выпускают. Производительность труда, как у Форда! Да ты прислушайся. До нас грохот канонады докатывается. - Я думала, где-то там гроза. - Не гроза, а угроза, и не тайная, а явная. Так что пусть лучше ваша "американская тайна", которую твой Андрюха выдумал, тайной останется. На капитанский мостик по крутому трапу взлетел взволнованный радист в распахнутом кителе, Анин знакомый, молодой паренек, рыжеватый, кудрявый, радиолюбительством увлекался: - Иван Семенович, товарищ капитан! Торговый теплоход торпедирован. Недавно в Гданьске в судоверфях на воду спущен. Шел из Триполи и из "проклятой зоны" выйти не успел. Иван Семенович преобразился, выпрямился, усы дыбом: - Координаты? - В ста милях отсюда. На юго-юго-восток. - Курс зюйд-ост-ост! - крикнул капитан вахтенному в рулевой рубке. Аня широко открытыми глазами смотрела на отца. - Разложить на палубе советский флаг, чтобы с воздуха видно было! - громовым голосом командовал он. - Полундра! "Дежнев" застал "Фредерика Шопена" еще на поверхности. Вернее, только его высоко поднятую корму со свежевыкрашенным на верфи рулем и поблескивающим на солнце, словно отполированным винтом. Очевидно, в трюме скопился воздух и не давал кораблю затонуть окончательно. - Эй, на юте, на баке! Готовить шлюпки! - гремел бас капитана. - Геть с мостика, - последнее относилось к дочери. Аня ни жива ни мертва скатилась по трапу на палубу. Там она, притаившись за переборкой, наблюдала, как матросы снимают с шлюпок брезенты, бросают на скамейки пробковые пояса и спасательные круги. Андрей старательно греб в паре со своим корабельным другом Васей. Аня смотрела им вслед. Ее в шлюпку не взяли, как она ни просилась. Для того чтобы рассмотреть торчащую из воды корму, Андрею приходилось оборачиваться через плечо; Аню же он видел все время. Она перегнулась через реллинги и всматривалась в море. Волны были округлыми и казались небольшими. Однако черные точки - головы людей, держащихся на воде - заметно поднимались и опускались. Шлюпки тоже то взлетали, становясь силуэтами на эмали неба, то проваливались, полуприкрытые валом. Советские моряки на передних шлюпках подбирали из воды людей. Шлюпка Андрея шла одной из последних. Но даже с нее различить Аню было нельзя: "Дежнев" развернулся. Зато на торчавшей из воды корме тонущего судна Андрей увидел одинокую фигуру. "Неужели капитан с погибшего корабля?" - Люди под правым бортом! - крикнул рулевой. Андрей - он сидел на левом борту - вытянул шею. - Сушить весла! - послышалась команда. Андрей видел, как с поднятого Васиного весла капает вода. А за этим веслом, то поднимаясь, то опускаясь, по пояс высовывались из воды два человека. Они все время были на одном расстоянии один от другого, будто сидели на разных концах бревна. С шлюпки бросили пробковые пояса. Андрей совсем близко от себя увидел слипшиеся волосы и ястребиный профиль человека, поднявшего из воды руку. - Зачем пробками швыряешься? - с сильным кавказским акцентом крикнул пловец. - Веревку бросай! Давай скорей веревку! Вася встал и бросил линь. Человек поймал его на лету и опустился в воду по плечи. Около него тотчас всплыла длинная труба, на которой он, очевидно, сидел верхом. На противоположном ее конце все еще держался другой человек. Ему бросил линь Андрей. Через минуту обоих спасенных втащили в шлюпку. - Трубу жалко бросать! - говорил, поблескивая антрацитовыми глазами, кавказец. - Замечательная труба оказалась, хорошо плавает, герметическая... Прямо не труба, а символ взаимовыгоды: обоим оказалась полезной - и советскому человеку и американцу. Пожалуйста, знакомься. Мистер Герберт Кандербль. Мы с ним в воде познакомились. Это инженер. Застрял в Триполи перед самым американским вмешательством. Решил выбраться на торговом пароходе... А я - Сурен Авакян. Тоже инженер, только советский... Хочешь мой мокрый заграничный паспорт? Эх, какую хорошую электростанцию бомбы погубили!.. Ай-яй-яй!.. Как в Ираке!.. Американец спокойно стоял в шлюпке, скрестив руки на груди. Андрею бросилась в глаза развитая челюсть его неестественно длинного лица. - Ссеньк-ю! - кивнул он Андрею. Андрей понял, что американец благодарит его. Но мистер Кандербль не ограничился благодарностью: он снял с пальца перстень с крупным бриллиантом и протянул его советскому матросу. Андрей растерянно замотал головой. Американец быстро и неразборчиво заговорил. - Слушай, это совсем не простое кольцо, - переводил Авакян. - Понимаешь, искусственный алмаз. Говорит, сам сделал. И все же Андрей не решился взять. Он почему-то вспомнил потопленный американцами корабль. А этот, высокий, с крупной челюстью, чувствовал себя здесь как на прогулке, хлопал матросов по спинам и все время говорил: - О'кэй! Из воды вытащили двух перепуганных до бесчувствия женщин. - Братишки! Опять заходит, гад! Гляньте! - крикнул Вася. Американец оглянулся, но не туда, куда указывал матрос, а на него самого. Такой уж был дивный голос у Васи. А если бы американец слышал, как Вася поет! Какой баритон!.. Над водой, совсем низко, летел невесть откуда взявшийся самолет с треугольными, примыкающими к корпусу крыльями, тяжеловатый с виду, но... Он стрелял из пулеметов по шлюпкам. Андрей с Васей переглянулись, не веря глазам. Авакян крикнул: - Ложись! - и потащил книзу американца. - Ваши объявили, что все мы в этой зоне считаемся врагами! Ва! Рухнул с неба обвал. Грохочущие звуки падали на хрупкую шлюпку, как раздробленные утесы... Вскоре рев реактивных двигателей смолк вдали. Матросы и пассажиры шлюпки поднимали головы, провожая взглядом удаляющийся самолет. Не сделает ли он еще заход? Не поднялись только Вася с Андреем. Оба лежали окровавленные, привалившись к разным бортам. - Ай-яй-яй!.. Какое дело! - сокрушенно щелкал языком Авакян. Американец достал из кармана промокший, но безукоризненно чистый платок, решив, видимо, сделать Андрею перевязку. - Мертвый ведь, - сказал один из матросов. До американца дошел не столько смысл, сколько тон сказанного. Он резко повернулся и покачал головой. Тут его взгляд остановился на одном из спасенных, которого, очевидно, имел в виду матрос. Человек лежал лицом книзу. Его черные жесткие волосы слиплись от крови. Американец повернулся к Андрею. Шлюпка подходила к "Дежневу". Сверху спустили не веревочный штормтрап, а парадный - лестницу со ступеньками и перилами, - чтобы удобнее было поднять раненых. Кандербль сам взял на руки советского матроса, на окровавленный мизинец которого он все-таки надел свой перстень с искусственным алмазом. Авакян старался помочь ему нести Андрея, но только мешал. Испуганная, бледная Аня тщетно вглядывалась в лица моряков, пытаясь отыскать Андрея. И вдруг она увидела его, окровавленного, на руках у незнакомого человека с нерусским длинным лицом. Глаза ее наполнились слезами. Она пошла впереди Кандербля, указывая дорогу в лазарет... Южное ленивое море катило округлые валы - отзвук не утихшего где-то шторма. Воздух в трюме торпедированного корабля, видимо, нашел выход, и подсохшая корма его теперь быстро погружалась. Скоро она скрылась под водой. Через все море к солнцу пролегла золотисто-чешуйчатая дорожка. Глава вторая ПОСЛЕДНЯЯ ИСКРА Андрея и Васю, состояние которых казалось безнадежным, поместили в отдельную каюту - корабельный "изолятор". Две узкие койки, тяжелая металлическая дверь, чуть наклоненная стенка с круглым иллюминатором, запах моря, свежей масляной краски и лекарств... И рядом - тихая, скорбная Аня, добровольная сиделка. Андрей первое время все беспокоился о Васе, слыша, как хрипело и клокотало у него в простреленном горле. Повернуться, посмотреть на друга Андрей не мог - перебит был позвоночник... Андрей все понимал. Он знал, что Вася умирает. Все знал и о себе... Это у монголов была такая жестокая казнь: человеку переламывали хребет и бросали его. Он долго и мучительно умирал. К нему могли прийти друзья и родные. Они лишь рыдали над ним, но не могли спасти... Аня не уходила даже ночью. Андрей через полуоткрытые веки наблюдал за ней. Милый, бесконечно дорогой профиль... А кончик косы, выбившийся из-под белой косынки и попавший ей в руки, совсем промок. Верно, она думает, что им незаметнее, чем платком, вытирать уголки глаз. Умирающий в какой-то момент становится мудрее окружающих. Врачи с ученым видом еще выписывают рецепты, медсестры старательно делают уже ненужные уколы, сиделка то поправит подушку, то сбегает за льдом или лекарством... а умирающий понимает все... Андрей смотрел на Аню долгим, пристальным взглядом. Он словно старался запомнить ее, уходя... Андрей понимал все. Он познавал предсмертную мудрость, он уже почти мог отдалиться от мира, спокойно созерцать его со стороны. Но вдруг, затмевая все - и боль, и отчаяние, и мудрость старца, - откуда-то из глубины накатывалась на него неистовая жажда жизни. Жить, жить! Во что бы то ни стало жить! Вот она, Аня, близкая, нежная!.. В ней - светлая жизнь с надеждами, мечтами... Ведь они мечтали совершить что-то необыкновенное... И неужели теперь ничего не будет сделано? Ничего не останется?.. Стены каюты сдвинутся еще теснее... совсем сдавят... потолок опустится к самым глазам... а глаза закроются... И Андрей усилием воля приоткрывал веки, видел дорогой профиль, пушок на щеке, видел жизнь и не хотел, не мог отказаться от нее... Полный черных провалов и ярких пятен, надвигался бред. Последние впечатления, обрывки сцен, неясные мысли и образы странно перемешивались в обожженном жаром мозгу... Напрасно Аня то и дело поправляла мешочек со льдом у Андрея на лбу. Мозг его пылал, губы запеклись. Аня наклонялась к ним, улавливая едва слышные слова. Но что она могла понять в мгновенных вспышках затуманенного сознания! Андрей шептал. Аня почему-то старалась запомнить, что он шептал. Запомнить она еще могла, но понять... - Холод... холод... - повторял он, и Аня прикрывала его тремя одеялами, хотя озноба у него не было. - Холод между континентами, - продолжал он, и Аня вспоминала их разговор об Америке. И вдруг он явственно произнес: - Америка... - Потом он, должно быть, переживал последнюю драму в море. Он твердил: - Бак, плавающий бак... нет, плавающая труба... длинная, очень длинная труба... На одном конце советский человек, на другом - американец... Труба - как туннель... Он впадал в забытье, замолкал на час, потом начинал метаться и опять бредил плавающей трубой. И вдруг вспомнил самолет. - Обгоняет звук... Вот это скорость! - отчетливо говорил он с закрытыми глазами. - И это в воздухе... А воздуха нет... Дышать нечем... (Аня дрожащей рукой тянулась к кислородной подушке, а он отталкивал шланг.) Не будет сопротивления воздуха, - неожиданно говорил он. - Из трубы ведь можно воздух удалить... Тогда скорость еще больше... И Андрей обжигающей рукой сжимал занемевшие Анины пальцы и все шептал, шептал: - Не нужно холода... ведь на обоих концах трубы были люди... Кольцо хотел подарить... А труба была под водой... И пусть будет под водой... как в пруду... не помешает кораблям, льдам... ничему не помешает!.. Будет длинная, длинная... На одном конце Америка, на другом - Советский Союз... Аня понимала, что он снова поверял ей тайну, как недавно в Беринговом проливе, вновь рассказывал о своей идее, подтвержденной, как ему казалось, недавней трагедией - подводная плавающая труба-туннель между континентами. Бедняжка! Можно ли его разочаровывать в такую минуту? В воспаленном мозгу Андрея проходила титаническая работа: воспоминания детства, впечатления дня и думы о будущем - все это смешалось, взаимодействуя, как в неведомой химической реакции, слилось, подтверждая что-то новое, никогда не существовавшее... Во всякой болезни кризис наступает, кризис проходит. А после кризиса... Аня поняла, что кризис у Андрея миновал. Он больше не бредил, был в полном сознании, но каким-то отсутствующим взглядом смотрел в угол каюты и ничем не интересовался. Его новое состояние было еще ужаснее бреда. Вася умер. Аня накрыла его с головой простыней. Он лежал на койке, утонув в матрасе, какой-то странно плоский. Аня боялась мертвеца, но еще больше она боялась оставить с ним Андрюшу. И, дрожа от ужаса, она продолжала сидеть, не шла к врачу... Андрей не мог не знать, что Васи не стало: не хлюпало больше в Васином горле. Часы на Аниной руке тикали, но не заглушали ударов ее сердца. Андрей, конечно, все знал о Васе... Но его теперь ничто не интересовало. Его уже не было с Аней. Она наконец поняла это и решилась на самое последнее, жестокое средство... Она хотела хоть чем-нибудь воздействовать на Андрея, хоть на миг возбудить в нем интерес к действительности. - Ведь Вася умер... Андрей не отвечал, равнодушный, спокойный. Аня наклонилась к нему близко, словно не веря своим глазам, и повторила: - Ты слышишь? Васи нет... умер он... Неужели же ты... - Знаю, - только и сказал Андрей. Это произнес уже не Андрей. Это сказал кто-то другой, чужой, далекий. Аня не выдержала и в слезах выбежала из каюты. Она долго рыдала на груди у судового врача Елены Антоновны Барулиной. Васю унесли. Андрей безучастно наблюдал, как возились два знакомых ему матроса, как болталась у Васи худая татуированная рука, когда его неловко вытаскивали в коридор, чтобы там положить на носилки. Васину койку откинули к стене. В каюте стало просторно и пусто. Пересилив себя, Аня вернулась к Андрею и снова не узнала его. Она решила быть около него до конца. ...Два дня Андрей молчал, ни разу не позвал Аню. Аня не понимала, откуда у нее берутся силы. Она боялась уснуть, пропустить малейшее Андрюшино движение. На третий день после смерти Васи, когда Аня дремала на своей табуретке, Андрей вдруг позвал ее: - Аня! Девушка подумала, что ей послышалось, но на всякий случаи нагнулась к больному: - Андрюша, милый, ты звал меня? Андрей помолчал, потом сказал: - Да нет... уже не надо. - Почему? Ну скажи, что ты хотел... Андрей молчал. - Что-нибудь важное? Умирающий кивнул. Аня стала на колени, наклонилась, ощущая виском худую щеку Андрея: - Говори. - Понимаешь, я теперь не о себе... не о нас... я о других думаю... Ане было больно это слышать, но, нежно припав к Андрею, она боялась шевельнуться. И, верно, что-то живительное было в ее женском прикосновении. Андрей заговорил более связно: - Особенно теперь жаль уходить, Аня. Я ведь такое придумал... - О чем ты? О нашей тайне? Ну скажи! Об Америке? О плавающей трубе? - с чисто женской находчивостью стала выпытывать Аня. - Разве ты уже знаешь? - как будто удивился он. - Ты же сам мне рассказал в Беринговом проливе. Говорил про холод между нами и Америкой. - Разве? - слабо прошептал Андрей, силясь что-то вспомнить. - Ты еще хотел, чтобы я попросила совета у папы! - вдохновенно продолжала Аня. - Да? - Ну конечно! Папа очень серьезно к этому отнесся. Сказал, что это будущее человечества и выход из современного тяжелого для всех тупика. Аня выдумывала, но чутьем, не рассудком, знала, что только так могла сейчас говорить тяжело больному Андрюше, только так могла вернуть ему интерес к жизни! - Ты слышишь, Андрюша, милый! - тормошила она его. И в Андрее произошла перемена, голос его окреп. Аня уже слышала его, не наклоняясь. Он говорил размеренно, словно рассуждая с самим собой: - У людей нет иного выхода. Только выбор между двумя путями: или общей гибелью всего живого или... наведение мостов. Кто это сказал или я сам придумал? "Чтобы пропасти пропасть - Мост накроет злобы пасть". - Это ты сам, сам придумал, Андрюша, - уверяла Аня, чувствуя, как у нее холодеют пальцы. Только умирающий юноша мог заговорить словами мудреца, даже поэта! И вдруг, словно от поднесенного факела, у Ани возникла ее собственная идея. Как в фокусе, собрались ее непрестанные мысли о спасении Андрея и зажглись ярким, новым светом. - Ты... ты... будешь жить! Ты сильный, - говорила она, сжимая его худые руки, - ты должен осуществить свой замысел! - Кто-нибудь другой... Ведь надо много продумать. - Нет! Не другой! Только ты! Ты можешь разработать все, ты будешь это делать! Сейчас же... вот здесь... - Ну что ты! В постели? - Ну конечно же! И снова Аня рыдала на груди у Елены Антоновны. - Девочка ты моя! - гладила ее русые волосы Барулина, милая, грузная женщина. - Ну как же я могу такое разрешить? Умирающему - и вдруг работать!... - Вы ничего не понимаете, Елена Антоновна... Простите, пожалуйста, что я так сказала. Нет, вы просто не видели, как он преобразился, все это мне снова рассказывая. Это его последняя искра. Ее нужно раздуть... Вот увидите, он будет работать, думать... у него появится снова желание жить. - Ты просто сумасшедшая, Аня. Тебе нужно отдохнуть. Я пожалуюсь Ивану Семеновичу. - А я ему уже говорила. Он сказал, что это бред... - Ну, вот видишь... - Нет, это он про Андрюшу сказал... то есть про его замысел. Нет, просто ему трудно представить все. Ведь он, как никто другой, знает, сколько времени нужно плыть между континентами... А тут - поезда пролетают расстояние между СССР и Америкой за полтора-два часа... Вы только подумайте, Елена Антоновна! - Но вот Иван Семенович - он ведь не только моряк, он и знающий инженер, - если он говорит... - Так и он говорит, что Андрюше нужна зацепка за жизнь... А тут такая идея! Разве ради нее не стоит вернуться в жизнь? Елена Антоновна улыбалась. - Психотерапия... - начала сдаваться она. - Ну что ж, пусть думает - ведь ему никто не запрещает думать. - Так ведь не только думать! Чертить надо... - Нет, девочка! Лечить прежде всего нужно тебя. Человек в гипсе лежит, повернуться не может... - Я все устрою... вы только позвольте... Его все время не было с нами... со мной... А когда он опять заговорил о своей идее, то был живой... Вы понимаете? Живой! И он оживет, если сделает проект. Я прилажу над его койкой чертежную доску. Вот так... - И Аня стала проводить в воздухе рукой какие-то линии. Елена Антоновна слушала уже без улыбки. Андрей с волнением ждал Аню. Он все время смотрел на дверь. И вдруг дверь открылась, и в ней показалась сияющая Аня с фанерным щитом для объявлений, который самочинно сняла в коридоре. Андрей ничего не сказал, только закрыл глаза и улыбнулся. Впервые улыбнулся за время болезни. У Ани все было продумано. Она примостила самодельную чертежную доску над Андреем так, что он мог чертить, лежа на спине. На щите вместо бумаги она булавками приколола чистой стороной санитарный плакат. Андрей был неузнаваем. Он даже дал Ане несколько советов. Спросил, нельзя ли достать на корабле кое-какие книги. Потом спросил, здесь ли еще кавказец-инженер и американец. Аня отточила карандаш, дала его Андрею. Наступила торжественная минута. За открытым иллюминатором шелестели волны. Переборки, как и всегда во время хода корабля, чуть заметно дрожали. Андрей едва мог удержать карандаш в совсем ослабевшей руке. Он уже собирался чертить, но вдруг перевел взгляд на Аню: - Аня... карту Полярного бассейна. Аня убежала за картой, которая висела в кубрике, в матросском красном уголке. Андрей лежал, положив руку с карандашом на грудь, и снова тихо улыбался. Наконец карта была принесена и закреплена на той же доске. Он провел свою первую линию. Это была линия через всю карту, линия, соединившая через Северный полюс Мурманск с Аляской, СССР с Америкой, два континента, по кратчайшему пути. Глава третья МОСТЫ ВМЕСТО БОМБ По небу над морем летели низкие лохматые тучи. Увязавшиеся за кораблем чайки срезали крылом пенные гребни. Дул встречный ветер. Капитан Седых, сердито сопя, отвернулся от него. Было время, когда к любому ветру Иван Семенович становился лицом, бриз и шквал веселили ему душу, он готов был помериться силами хоть с ураганом. Потому, быть может, и пошел инженер-судостроитель Иван Седых в моряки, стал штурманом дальнего плавания, а потом и капитаном. Полярные моря учили его уму-разуму. Поначалу был он без меры удалым да озорным. Любили про него рассказывать всякое. Раз, говорят, поспорив на бутылку коньяку, он белого медведя, как бабочку, поймал. Сошел на льдину да и накрыл ему голову сачком, сделанным из мешка, пропитанного хлороформом. Зверь уснул. Ночью потом проснулся, на корабле переполоху наделал. Сам же штурман Седых и пристрелил его из винтовки. Потом пообтерся Иван Семенович во льдах, безудержная и опрометчивая отвага сменилась продуманной смелостью. Когда отвечаешь не за свою только голову, а за весь экипаж корабля да за пассажиров, другим становишься. Собственно, для того и пошел в море судостроитель, чтобы по примеру адмирала Макарова мудрость познать; мечтал он создать гидромониторный ледокол, который водяными струями лед бы перед собой резал. Но все не удавалось. Взяли его "наверх" на руководящую работу, инженерство его вспомнили, еле снова на корабль вырвался. И вот теперь опять езжай в Москву за назначением. Снова выдвигают. Дергая себя за ус, Седых наблюдал, как дочь подошла к Сурену Авакяну и американцу. Был он в скверном настроении, только что поспорив с дочерью. Увозить надо девку скорее. Конечно, парня жаль, Андрейку, так не приставить же Анку к его креслу, на ноги ему уже не встать. Аня шла по палубе навстречу Кандерблю и Сурену Авакяну, о чем-то жарко спорившим. Следя за ней из-под насупленных бровей, Иван Семенович недовольно хмыкнул: "И этот еще американец навязался на седую голову! По радио с самим командующим американским флотом связался. Тот за ним эсминец высылает. Скоро в море встреча произойдет. Видать, важная птица!.. Карты-то небось пришлось раскрыть. Вот такие и втираются, шпионят..." Аня подошла к американцу. Иван Семенович плюнул от злости. Плюнул и отвернулся. Ветер ударил ему в лицо... Аня была уверена, что Андрею необходим человек, могущий влить в него новые силы. С Андреем уже случилось чудо, и Аня научилась верить. Еще недавно лежавший в гипсе, как в гробу, он был далек от всех живых. И вот - брошенный ему линь, линь его собственной дерзкой идеи, помог ему выбраться из небытия. Он снова живет, и не только на корабле, но и в будущем, для которого проектирует грандиозное сооружение... А теперь, во время работы, у него, естественно, появились сомнения... Поэтому ему и нужны сейчас поддержка и признание, нужны, как укол камфоры... иначе он выпустит линь из рук. И отец не единственный инженер на корабле. Есть и помоложе. А задуманное Андреем только молодым и строить! Кандербль, споривший с Суреном, кто виноват в гражданско