не рассказав этим людям об аварии в советском доке. Но она твердо помнила данные ей наставления - ни в коем случае не вмешиваться во внутреннюю жизнь американского дока, не принимать ничьей стороны в возможных конфликтах между рабочими и администрацией. Дисциплина советского человека была в Ане сильна. Она молча пошла следом за американцем. Рабочие слонялись без дела по коридорам и по металлической площадке дока. Они бросались навстречу каждому прибывающему из Аляски грузовику, накидывались с расспросами на каждого шофера; но те ничего не знали, кроме того, что наверху пурга и они до сих пор еще не отогрелись. Слухи, один невероятнее другого, как вода, растекались по доку. Разгрузка грузовиков шла с перебоями. Рабочие то и дело отвлекались, чтобы поговорить друг с другом. Мастера охрипли от ругани, но ничего не могли поделать сегодня с рабочими. Инженеры держались поодаль. Узнав от секретаря о появившихся слухах, Кандербль заперся в своем кабинете. Хмурый, готовый к самым решительным мерам, слушал он сидевшего против него делегата рабочих - электромонтера Сэма Дикса. - Рабочие хотят знать правду о катастрофе, сэр, хотят знать, насколько безопасно продолжать работу в подводном доке, и, наконец, хотят знать, будут ли удовлетворены требования шоферов, переданные на прошлой неделе. - Хорошо. Передайте своим рабочим, что в русском доке ничего особенного не произошло. Образовалась небольшая течь в сальнике. Проходя по мокрой площадке, русский инженер мистер Авакян поскользнулся, ударился виском о железные перила и умер. Работа в нашем доке совершенно безопасна. Это оговорено в нашем договоре, и компания свято выполняет свои обязательства. Что касается всех остальных ваших требований, то они противоречат нашему договору, а потому в переговоры о них я вступать не намерен. - Остерегайтесь, мистер Кандербль! Кандербль усмехнулся: - Меня не интересуют шоферы. Я их увольняю сегодня. - Как - увольняете? - удивился Сэм. - Разве вы прекращаете работы? - Отнюдь нет, мистер Дикс. Просто они больше мне не нужны и могут убираться ко всем чертям, так же как и все те, кто работает на добыче балласта. - Позвольте, но как же якоря? - О-о! Это уж дело инженеров. Концерн купил у русских патент новой системы якоря, не нуждающегося в балласте. Я уже заказал по телеграфу, чтобы мне прислали партию самолетами. Сэм нахмурился: - Следовательно, вы не только не удовлетворяете наши требования, но и объявляете локаут? - Да, сэр, - сказал Кандербль, открывая коробку с сигарами, но не предлагая закурить своему посетителю. - Тогда, мистер Кандербль, мы прекратим работы в подводном доке. - Не удастся! Я набрал сюда надежных рабочих, которые не любят связываться с такими организациями, как профсоюзы. - Тем не менее работы будут прекращены, сэр, - сказал твердо Сэм, решительно поднимаясь. - Сомневаюсь, - усмехнулся Кандербль, демонстративно кладя ноги на стол. - Разрешите воспользоваться вашим телефоном? - вежливо попросил Сэм. - Пожалуйста. Сэм вызвал какого-то Билля и спокойно проговорил в трубку: - Мистер Кандербль отклонил наши требования, объявив частичный локаут. Прекратите работы на вентиляционных установках. - Что?! - заревел Кандербль, снимая ноги со стола. - Только то, что я пообещал вам, сэр. Работы прекратятся, так как на земле прекратится подача воздуха в туннель. Сэм повернулся и вышел. Кандербль яростно двигал челюстями, словно хотел перегрызть что-то твердое. - Мейс! - крикнул он. - Узнайте, что там происходит наверху, и вызовите ко мне сюда всех инженеров. И верните мистера Дикса. - Да, сэр, - откликнулся секретарь. Кандербль включил репродуктор, соединяющий его с центральным сборочным залом. В кабинет донесся смутный шум голосов. Кандербль ходил из угла в угол. Вошел Сэм. - Ну? - угрюмо спросил он. Кандербль подошел к нему вплотную: - Сейчас же прекратите забастовку! Сэм отрицательно покачал головой. Тогда Кандербль выругался, подался всем телом вперед и коротким ударом в челюсть свалил его на ковер. - Так, - сказал Кандербль, перешагнул через Сэма и, выйдя из кабинета, запер его на ключ. Когда он поднялся наверх, центральный сборочный зал походил на разбуженный улей. Больше тысячи человек, собравшихся сюда, чтобы начать сварку (туннельного комбайна здесь еще не было), не приступали к работе. Прекращение потока привычного ветра, постоянно дующего из горловины туннеля и приносящего в док свежий воздух, подействовало на людей, как удар грома в зимний солнечный день. Никто не знал, что произошло. Наэлектризованные утренними слухами, встревоженные люди спрашивали друг друга, что это значит. В довершение всего исчезли все инженеры. - Скверный признак. Плохи наши дела, - качали головами старики. - Мы задохнемся в этой ловушке. - Это проклятое место - док. Русские придумали его и сами утонули первыми. - Вот теперь и наша очередь. - Мы не хотим погибать! Надо бежать отсюда, иначе мы задохнемся. - Воздуха! Воздуха! Я уже чувствую, что трудно дышать... Люди толпами стали собираться у горловины туннеля, теснясь к полуразгруженным автомобилям. - Эй! Да что там смотреть! - крикнул кто-то. - Сбрасывай эти проклятые железки на пол! Забирайся на грузовики! Это было сигналом. Обезумевшие люди бросились к автомобилям. Тюбинги сбрасывались как попало, загромождая дорогу и делая невозможным проезд другим машинам. Первый грузовик, сплошь увешанный гроздьями срывающихся людей, въехал в туннель и скрылся в темноте. - Они уехали, уехали, а мы останемся, задохнемся! - кричали люди, стараясь завладеть следующей машиной. Началась драка за место в машине. Пошли в ход кулаки. Послышались стоны, ругань, проклятия. Ушла вторая машина. Третья, облепленная людьми, не могла двинуться, потому что путь был загорожен сброшенными с первых двух машин тюбингами. Паника усилилась. С остервенением принялись люди освобождать дорогу. Но другие, воспользовавшись тем, что освободились места в машине, поспешили занять их. Началась свалка. Послышались выстрелы. Толпа, наполнявшая центральный зал, будто сошла с ума. Людям действительно казалось, что они задыхаются. Сознание того, что воздух больше не поступает в туннель, сеяло страх, переходящий в умопомешательство. Люди бросились бежать по туннелю, в отчаянии забыв, что сотни миль отделяют их от берега. Автомобиль, которому удалось прорваться через толпу, догонял их, и кто знает, какие страшные сцены произошли в узкой трубе туннеля... Два брата Джемс и Генри, по протекции Амелии Медж завербованные в одну из первых очередей, были сейчас в общей толпе. Стараясь удержаться на узкой площадке, они качались то назад, то вперед, пытаясь пробиться к тому месту, где стояли нагруженные тюбингами грузовики. Здоровые и сильные, мало отдавая себе отчет в том, что делают, они действовали локтями, ногами, кулаками. Удары сыпались на них со всех сторон, но лишь больше разъяряли их. Однако братья были слишком далеко от машины. Они видели, как автомобили один за другим покидали док. Уезжали десятки людей, а оставались сотни. На мгновение показался Сэм, которого притащил сюда Кандербль, чтобы остановить панику. Но люди уже не могли внимать словам. Чувство страха торжествовало над разумом. Сэма никто не слушал. - Просто он хочет удрать раньше нас! - крикнул Джемс. Сэма смяли, затолкали, избили. Всего только две машины оставались в доке. Люди с дикими воплями пробивались к ним. Ноги часто наступали на что-то мягкое. Ушла еще одна машина. Люди срывались с нее, вскакивали и снова бежали, цепляясь на ходу за висящих товарищей. Последняя машина была набита до отказа. Джемсу и Генри удалось пробраться к ней. Генри изловчился и вскочил на подножку вместо одного сорвавшегося рабочего. Джемс проталкивался, стараясь поставить свою ногу, но втиснуть ее было некуда. - Пусти! Пусти! - кричал он, стаскивая Генри, но тот, напрягая мышцы, судорожно держался за выступ крыла. - Пусти! - хрипел Джемс. Пена показалась в уголках его губ. Машина тронулась. Джемс выхватил нож и ударил им Генри в спину. Тот крикнул, как-то осел и сполз на землю. Джемс вскочил на освободившееся место. Машина уже мчалась по туннелю. Рукав Генри зацепился за подножку, и тело некоторое время тащилось за машиной, пока не ударилось о торчащий тюбинг. - Док опускается! Помпы остановились! Запасные цистерны наполняются водой! - крикнул кто-то. Поток людей хлынул в отверстие туннелей. На площадках, на дне дока, на груде тюбингов лежали оставшиеся обессиленные борьбой рабочие. На металлической галерее стояли одинокие фигуры инженеров с револьверами в руках. Они беспомощно поглядывали друг на друга. - К помпам! Черт вам в уши! К помпам! - кричал Герберт Кандербль. - Док действительно опускается. Я рассчитаю вас завтра же ко всем чертям! - Сэр, помпы работают. Кто-то уже пустил их. Кандербль сбежал вниз вместе со своим секретарем. В машинном отделении он не увидел ни одного рабочего. У щита управления стояла Аня Седых. - Вы, мисс Седых? Вы пустили помпы? Откуда вы знаете устройство дока? Как очутились вы здесь? Аня посмотрела на американца и тихо сказала: - Подводный док проектировали когда-то мой муж и его друг. - Вы молодец, Анна! - произнес Кандербль, не добавляя к ее имени "мисс", и с уважением посмотрел на нее. Глава третья СНЫ - ТОЛЬКО СНЫ... О'Кими проснулась и открыла глаза, боясь пошевелиться, словно все то, что видела она минуту назад, могло еще вернуться. На лимонно-желтый край циновки падал солнечный луч и золотил ее, а дальше начиналась бирюзовая прозрачная даль. Шелк ширмы казался нереальным и лишь слабо прикрывал тот таинственный мир, в котором только что была О'Кими. Как это было? Он шел по узенькой дорожке, по обе стороны которой цвели вишни, вишни, вишни... Поднимался по крохотным мостикам, переброшенным через веселые ручейки, проходил мимо клумб, маленьких и изящных, как веер девочки. На песке дорожки резвились золотые зайчики, проскользнувшие сюда через просветы в листве. Они казались такими же цветами, как бледно-розовая пена вишен или мягкие синие лепестки на клумбах, - золотыми цветами, которые то вспыхивают, то гаснут. Потом он вошел в полосу яркого, но странного света, не похожего на солнечный. Это скорее был лунный свет, но яркий, как солнце. О'Кими где-то видела такой свет. Ах да... В сумерки они с отцом ехали мимо завода. Она поразилась, увидев странно яркую стену с прыгающими фантастическими тенями. Это был свет, лишенный желтизны и жизни, мертвый, но ослепительный. Отец сказал ей, что это электросварка. Мертвый свет падал на невысокую худощавую фигуру, резко выделяя ее на фоне темных кустов. У него было строгое, задумчивое лицо, как и в последний раз, когда она его видела. Он смотрел прямо перед собой, словно далеко за кустами вишен, за стеклянной синевой неподвижного моря видел свою цель. Он шел к морскому берегу, а за ним по прибрежному песку двигалась его тень. Ужас сковал О'Кими. Тень... тень была белой! Эта тень, выделявшаяся на песке, как пятно нерастаявшего снега, была чудовищно страшна; она ползла за ним, повторяла его движения, а он все шел вперед и не оглядывался. О'Кими стояла у самой воды; волны с тихим шуршанием подкатывались к ее ногам. С щемящим чувством ждала О'Кими, что он взглянет на нее. Но он все шел своей дорогой. Белое кружево воды задело его ноги, а он все шел и шел. Вода дошла ему до колен. До пояса!.. О'Кими хотела крикнуть, но голоса не было. Она хотела броситься за ним, остановить, но ей было страшно. Белая снежная тень ползла за ним по поверхности воды, странно колеблясь и извиваясь. Вот уже только плечи его поднимаются над водой. Крик снова стынет в горле О'Кими: там, где только что был он, взметнулась волна и побежала к берегу. Он ушел в воду. Кими-тян упала на песок. Она хотела плакать, но слез не было. Вдруг она увидела снежную тень. Тень двигалась по поверхности воды и уходила все дальше и дальше. О'Кими вскочила. Она не знает, откуда взялась лодка и как она попала в нее. На корме сидел Муцикава и молча правил. Он, так же как и она, не спускал глаз с одинокой плывущей тени, похожей на колеблющуюся пену. Ветер наклонял парус, вода бурлила около самых пальцев опущенной за борт руки О'Кими. Муцикава смотрел вперед и молчал. У него было злое, напряженное лицо, как тогда на горе Фудзи-сан. И опять стало страшно О'Кими. С облегчением выскочила она на песок. Они обогнали тень. Вон движется к берегу белое пятно. О'Кими стояла на ветру, чувствуя, как трепещет ее кимоно, и ждала. Пятно приближалось. И вот на поверхности воды появилась его голова... его глаза. Он смотрел прямо перед собой, и он видел ее, О'Кими. Он улыбнулся ей. Прежде он никогда не улыбался. Кими-тян бросилась ему навстречу. Он взял ее руки в свои и снова с улыбкой посмотрел на нее. Это было счастье. Они тихо шли по берегу. О'Кими прижалась к его плечу, чувствуя его силу и непреклонное стремление к чему-то большому, неизвестному. Она казалась себе такой маленькой... Не надо, не надо больше ни о чем думать! И вдруг она вспомнила о тени. Сжавшись в комочек, О'Кими не хотела оглядываться, но непреодолимая сила поворачивала ее голову. Она знала, что это страшно, она боялась этого... У нее перехватило дыхание. У Муцикавы были черные щели глаз на бледном лице. Кими-тян хотела крикнуть, но лишь крепче сжала сильную руку, в которой лежали ее пальцы. Впереди была залитая солнцем песчаная коса. О'Кими зажмурилась, чтобы почувствовать себя только с ним. Потом открыла глаза, но вместо песчаной косы увидела позолоченную солнцем циновку... Кими-тян села и закинула руки за голову. Зажмурилась, как минуту назад во сне, потом открыла глаза и вздохнула. Встречи во сне, Как печальны они. Проснешься, Ищешь вокруг - И нет никого... О'Кими задумалась. Она знала: сегодня должна решиться ее судьба, а он пришел к ней во сне словно для того, чтобы напомнить о себе. Но что может теперь сделать она, маленькая японка, которую научили во Франции только мечтать да быть по-западному сентиментальной? Она не хочет никого: ни Муцикавы, ни Кото. Ни друга своего детства, гордого напыщенного японца, прославленного летчика, ни впечатлительного юноши с аристократическими руками и восхищенным взглядом. Родственники в Японии - великая сила. Они сообща решают все семейные дела: они вмешиваются в личную жизнь; они устраивают на службу, выдают замуж, женят, отправляют на войну и выдвигают в парламент. На семейный совет приходят все, и каждый имеет голос. А общего голоса родственников нельзя не слушаться. Так сказал О'Кими вчера отец. Сегодня эти далекие Кими-тян люди придут в дом профессора Усуды, чтобы вмешаться в жизнь его дочери, в ее, Кими-тян, жизнь, воспользоваться своей жестокой и непонятной властью над ней. Семейный совет должен решить, чьей женой она станет: Муцикавы или Кото. А ее, ее даже не спросят, даже не пригласят на совет: ведь она только японская женщина. Дверь тихо открылась. Заглянула Фуса-тян. Солнце блеснуло на валике ее черных волос. - Приходят, приходят, - быстро заговорила она шепотом. - Сегодня будут все Усуды. Сам господин профессор очень недоволен. Он уже спрашивал меня о вас. Кими-тян закрыла лицо руками и сидела молча, не сменив ночного кимоно на дневное. У порога японской половины дома Усуды выстроилось много пар обуви - гэта и зора. В большом зале на циновках в молчаливой важности сидели пятнадцать мужчин в носках. Один старый японец - директор какой-то канцелярии - говорил, обращаясь к Усуде и то и дело вытирая шелковым платком слезящиеся глаза: - Процветание семьи Усуды, признанным главой которой являетесь вы, Усуда-си, - наша общая мечта. Мне кажется, что наша семья должна прислушаться к словам предсказателей. Вопрос о том, с какой семьей породниться - с семьей ли Кото или семьей летчика Муцикавы, - требует тщательного обсуждения. Посоветовавшись с предсказателями, я должен высказать опасение, что злые духи "oни" посетят этот благословенный дом, если наша девочка О'Кими не выберет себе господина в лице Кото. - Я слышал, профессор Усуда... - сказал другой член семьи Усуды, депутат парламента, - я слышал, Усуда-си, что ваша образованная дочь слишком подвержена губительному влиянию Запада. Надо ли говорить, что своеволие не присуще японской девушке? Думаю, что только доблестный летчик Муцикава сумеет снова вернуть Японии нашу любимую дочь. Усуда сморщил свой львиный нос. Слушал ли он говоривших или думал о претендентах на руку дочери? - В Японии лучше родиться без рук и без ног, чем без родственников, - мямлил какой-то старик. - Семья Кото обильна и влиятельна. Молодой офицер горячо выкрикивал слова: "У нас в полку" и "Доблестный Муцикава"... Кото? Он встретился впервые с О'Кими на теплоходе, когда она возвращалась из Америки, не отходил от нее ни на шаг, окружал ее знаками внимания, если не обожания, но сам старался быть незаметным. Совсем еще юноша, пылкий и впечатлительный, он не смог скрыть свои страдания, вызванные холодностью О'Кими. Прошло несколько лет, но он не забыл О'Кими. А Муцикава? О! Его давно знает Усуда. Председательствующий на семейном совете Усуда осторожно прикрыл рот рукой... Кото и Муцикава встретились в карликовом садике Усуды и были оба неприятно поражены этой встречей. Приглашение в день семейного совета каждый из них расценивал как свою победу, и вдруг... Они церемонно поздоровались, в самых вежливых выражениях справились о здоровье друг друга. Муцикава снял очки и, протирая их тончайшим платком, стал оглядываться вокруг близорукими глазами. - О, Муцикава-сан, - восторженно заговорил Кото, - я не в первый раз в этом изумительном уголке, но продолжаю восхищаться этими карликовыми лесами, достойными сказочных духов, этими серебристыми горными озерами с уступами скал на заднем плане! А этот темный фон из больших деревьев - словно стена, отгораживающая сказочный мир О'Кими от вторжения безобразного города. - Да, извините, - буркнул Муцикава, - эти кустарники действительно напоминают лес, если на него смотреть с высоты полета. Но, извините, в воздухе больше думаешь о выполняемом задании, чем об утонченных красотах. Юный Кото вспыхнул. - Понимание красоты не исключает доблести! - запальчиво произнес он. Муцикава посмотрел на него прищуренными глазами и засмеялся. Это рассердило юношу еще больше. Кими-тян сидела в одной из европейских гостиных. Словно желая подчеркнуть свой молчаливый протест против японских средневековых обычаев, она оделась в изящное европейское платье, а волосы заплела в тугую косу, завернув ее вокруг головы, как это делают русские. Она еще издали услышала шаги отца. О том, что семейный совет уже кончился, ее предупредила Фуса-тян. Что скажет ей отец? Снова ей вспомнился сон. "Он" держал ее руки в своих. Неужели это возможно? Безмятежно улыбаясь, О'Кими поднялась навстречу отцу. - Кими-тян... - начал Усуда, ласково кладя тяжелую руку на худенькое плечико девушки. - Кими-тян... - повторял он и замолчал. О'Кими покорно опустила голову. Профессор Усуда усадил дочь на диван и стал говорить. Голоса смутно доносились до Фуса-тян, притаившейся в соседней комнате. Усуда говорил сначала тихо, потом в голосе его стали проскальзывать металлические нотки. Кими-тян отвечала еле слышно. Фуса-тян удивлялась, почему ее госпожа не плачет, почему она не пустит в ход это замечательное женское средство. Отец и дочь долго молчали. Потом Усуда заговорил опять ласково. Было слышно, как он вздохнул. Фуса-тян, сколько ни напрягала слух, ничего не могла понять. Какой же выбор сделала ее госпожа? Фуса-тян готова была заплакать от любопытства. Вдруг Фуса-тян вздрогнула. Да! Хозяин хлопнул в ладоши. Оправив кимоно, она опрометью бросилась в гостиную. - Фуса-тян, - обратился к ней Усуда, - пригласи ко мне в кабинет господина Муцикаву и Кото. Обоих? Фуса-тян обомлела от удивления. Любопытным взглядом она скользнула по своей молодой хозяйке. Ах, как она красива, ее барышня, особенно когда взволнована! Маленькими ножками Фуса-тян засеменила в сад. Молодых людей она нашла в разных концах сада - правда, всего лишь в двадцати шагах друг от друга. У крыльца дома, снимая обувь, они смотрели в разные стороны. В одной из комнат они встретились с проходившей Кими-тян. Оба низко поклонились. Она улыбнулась обоим. Усуда принял молодых людей в своем темном кабинете. Он вежливо, но сухо поздоровался с ними и предложил сесть. - Я пригласил вас, господа, по делу, имеющему решающее значение в судьбе каждого из вас. Оба молодых человека опустили головы в знак согласия. Еще бы! Каждый из них уже сделал формальное предложение. - Вы, вероятно, знаете, какую благоприятную позицию занимал я всегда в вопросе строительства русско-американского полярного плавающего туннеля? - неожиданно сказал Усуда. Оба молодых человека удивленно уставились на непроницаемое лицо профессора. - Я счастлив, что строительство благополучно завершается. Мужественные строители, и русские и американцы, с достойной подражания настойчивостью преодолевают все трудности. Муцикава разглядывал циновки на полу. Кото детскими немигающими глазами смотрел на Усуду. - Трудности остались позади. Все как будто хорошо, однако... Муцикава поднял голову. - В Америке судоходные компании чувствуют свои грядущие потери. Их перевозки значительно уменьшатся, когда новый туннель будет готов. - Это так, конечно, Усуда-сударь, извините, но... но какое это все имеет отношение к нашей судьбе? Усуда строго посмотрел на Муцикаву и продолжал, словно тот ничего не сказал. - В противовес туннелю выдвинут встречный проект трансконтинентального сообщения. Воздух! Вот та трасса, которая может, по мнению американских судоходных компаний, конкурировать с туннелем, даже сделать его нерентабельным. В связи с этим сейчас предпринимается интересный опыт - создать постоянную торговую трассу через Полярный бассейн, с Алеутских островов в Европу. Не только для пассажирских экстраэкспрессов, которые уже существуют. Нет. Обыденную грузовую трассу с промежуточными ледовыми базами. Само собой разумеется, что до Алеутских островов грузы должны доставляться на судоходах компании. - Все это очень интересно, извините, Усуда-сударь, но, право, я... не могу подыскать объяснений. - Как? - поднял брови профессор. - Разве летчика Муцикаву не интересует проблема такой воздушной трассы? - Да... пожалуй, но... - Американские газеты шумят, - продолжал Усуда, - об организации специальных ледовых аэродромов. Можно предполагать, что этот проект удержит падающий курс судоходных акций и собьет цену туннельных. Насколько мне известно, господа, уже предпринимаются конкретные шаги. Недавно меня посетил один из моих американских пациентов и просил порекомендовать ему опытных летчиков, могущих принять участие в экспедиции, отправляющейся в ближайшее время с Алеутских островов для организации в Полярном бассейне ледового аэродрома. - Усуда проницательно посмотрел на молодых японцев. - По ряду причин он заинтересован в иностранных сотрудниках и просил меня порекомендовать ему японских летчиков. Он ссылался при этом на прославленные нашими поэтами национальные черты японцев. Но, господа, я отнюдь не настаиваю, чтобы кто-либо из вас принял участие в этом опасном предприятии, так как дорожу жизнью каждого из вас. Кроме того, все мои симпатии на стороне плавающего туннеля. Муцикава и Кото в первый раз сегодня переглянулись. - Я прошу не расценивать мои слова как приглашение, я лишь прошу, чтобы вы поговорили об этом со своими товарищами-летчиками и радистами, которые не остановились бы перед опасностями такого предприятия. Как старший я советую вам не настаивать ни на чем. Слишком велики опасности. Нельзя заставлять людей рисковать собой. И если даже кто-либо проявит колебания, не совсем, может быть, по-вашему, достойные, то... - Усуда-си, - вскочил Муцикава, - извините, но... я как летчик, которого еще никто не упрекал в трусости, прошу оказать мне честь и познакомить меня с представителем американской судоходной компании. Усуда внимательно и чуть насмешливо посмотрел на Муцикаву. - О, я никогда не сомневался в вашей храбрости, сударь! Усуда крепко пожал руку Муцикаве. Он даже не оборачивался в сторону пунцового и дрожащего Кото. - Усуда-сударь, - наконец пролепетал юноша, - я не летчик, но... вы, кажется, говорили о радистах. - Да-да, и о радистах, - обернулся к нему Усуда. - Я прошу поговорить и обо мне, сударь... Я буду обязан вам своей честью. Усуда улыбнулся: - Я рад, что встретил в вас истинных храбрецов. И мне так хотелось бы видеть участниками такого дела людей, которым я безгранично верю. - Мы согласны, - нестройно проговорили оба претендента. Усуда откинулся на спинку кресла. - Мой пациент рассказал мне об очень интересном способе устройства ледовых аэродромов. Если вы не измените своего решения принять участие в этом предприятии, то вас могут заинтересовать некоторые детали. - О да, Усуда-сударь, мы, конечно, с восторгом выслушаем все, что вы скажете нам, извините. - Охотно. Это очень интересное изобретение. Оно почти гениально по своей простоте. Эти американцы прямо чародеи в области техники. Выбрать в Полярном бассейне достаточно большую льдину для аэродрома не представляет труда, но, к сожалению, нет никакой гарантии, что сжатие льдов не разрушит такой аэродром. И вот выдвинут проект создать аэродром на гигантском айсберге. - Позвольте, Усуда-сударь, я очень извиняюсь, но мне кажется, простите меня, что в этом районе не встретишь нужных айсбергов. Усуда улыбнулся: - Это будет искусственный айсберг, мой юный друг. Американцы уже изготовили холодильное оборудование. Они предполагают перебросить его в район ледового аэродрома. И, может быть, сделают это с вашей помощью. Там, под выбранную льдину, спустят каркас, состоящий из металлических труб, по которым будет пропущен воздух, сжижаемый холодильной установкой. Трубы обмерзнут, образовав под льдиной искусственную ледяную гору, которой, конечно, не будут страшны никакие сжатия. - Очень интересно, - мрачно заметил Муцикава. - О да! Я думаю, что мы могли бы здесь кое-чему научиться. - Несомненно, Усуда-си, - еще мрачнее сказал Муцикава. Усуда поднялся и протянул короткую руку: - Доброго пути вам, господа. Если хотите, я напишу вам записку к своему пациенту. Оба японца стояли, понурив головы. Когда они, выйдя из комнат, надевали свои ботинки, Кото сказал: - Он решил испытать нас. - Нет, просто сплавить! - огрызнулся Муцикава... О'Кими с неопределенной, блуждающей улыбкой стояла перед маленьким серебристым прудом, обсаженным карликовыми деревьями. Все казалось нереальным, игрушечным вокруг: маленькие лужайки, дорожки, чащи для лилипутов, мостики для гномов, домики для фей, море для кораблей из ореховой скорлупы. Кими-тян, глядя на весь этот созданный ее руками и вместе с тем такой загадочный и нереальный мир, шептала: С тех пор как узнала, Что жизнь Совсем нереальна, Как думать могу я, Что сны - только сны? Глава четвертая АКЦИИ Мутные пятна фонарей отражались в мокром тротуаре. Под ногами хлюпало. Дождь сочился не переставая. Стены домов с темными проемами окон уходили ввысь, где сливались со мглой. Щель улицы казалась дном глубокого сырого ущелья. Скрюченные, ссутулившиеся люди жались под карнизами и выступами стен. До утра было еще далеко. Готическая церковь, запиравшая собой улицу, чернела мрачным силуэтом. Серыми полосами казались колонны на здании биржи, около которой толпились люди, боясь упустить минуту открытия. Кто знает, какие потрясения может принести новое утро? - Они упадут, опять упадут, помяните мое слово, джентльмены! Туннель съест их. - За один вчерашний день они упали на пятьдесят три пункта. - Будь он проклят, этот туннель, он разоряет нас! Кто мог думать, что судоходное дело пойдет ко дну? Что могло быть вернее судоходных акций? Разве мог пересохнуть Атлантический океан? - Ничего не было вернее, дядя Бен! Ничего! Но вот строительство туннеля перевалило за половину, и... - ...и судоходные акции полетели ко всем чертям, словно океан вытек через дырку в земной скорлупе. - А вместе с ним и наши кровные доллары, горбом заработанные. - Надо думать, что сегодня акции упадут еще пунктов на пятьдесят. Дядя Бен, такой же грузный, как и прежде, но совсем не такой добродушный, рассердился: - Не каркайте! Я сорок лет копил деньги и все до последнего цента вложил в судоходные акции. Будь он проклят, этот туннель! Он отнял у меня младшего сына. Он хочет еще отнять у меня мои доллары... - ...от которых осталась едва половина. - С радостью отдал бы и эту половину, если бы тем мог вернуть своего Генри! - Да... Я знал вашего сына. Такой симпатичный был парень. Лицо дяди Бена налилось краской: - Мерзавцы! Негодяи! Заманили моего мальчика под воду и там убили! Они едва не потопили всех рабочих. - Действительно, проклятое сооружение! Но где же туннельное просперити? Где же это процветание? Где? Я спрашиваю губернатора. - Просперити! - горько усмехнулся дядя Бен. - У меня было два сына и одна дочь. Теперь у меня остался один сын, а дочь должна ехать на Аляску, чтобы выйти замуж за простого монтера. Дела плохи в Нью-Йорке. Вот я имел службу на судостроительном заводе мистера Элуэлла, а теперь завод закрылся. Никто не хочет заказывать суда. И старый Бен без работы. А его сбережения тают, как снег, положенный в боковой карман. - Конечно, джентльмены, совсем невыгодно сейчас держать у себя судоходные акции. Что касается меня, то я предпочитаю продать все три свои судоходные акции, чтобы купить одну туннельную. - Если вы что-нибудь получите за свои судоходные, - пробурчал старый Бен. - Да, - вздохнул кто-то в толпе, - я думаю, что в кармане Джона Рипплайна поубавится миллионов. - Он просто вылетит в пароходную трубу. - Я бы сказал, в трубу Арктического моста. - А с ним вместе и мы, - рассмеялся кто-то горько. Разговор замолк. Люди зябко ежились, отряхиваясь от дождевых капель. К моменту открытия биржи и Брод-стрит и Уолл-стрит были запружены взволнованными людьми. Спекулятивная лихорадка овладела Нью-Йорком. Если всю ночь здесь продежурили злополучные владельцы судоходных акций, то к утру явились люди, чтобы купить хотя бы одну акцию Туннельного концерна или Стального синдиката, акции которых неизменно ползли вверх. При некоторой ловкости в несколько дней можно было удачной сделкой создать себе состояние. Золотая лихорадка овладела людьми. В подземке, в трамвае, на улице, на службе, в клубе и в кафетерии - везде говорили только об акциях, о пунктах, об онкольных счетах и дивидендах. Начатая месяц назад игра на повышение, игра, как ее называли, "больших быков", уже приносила свои плоды. Первой жертвой оказалась Атлантическая судоходная компания. Ее акции под влиянием бешеной агитации газет, носившихся с идеей скорого окончания трансконтинентального туннеля, покатились вниз. - Покупайте железнодорожные акции! Никогда железнодорожное дело не было таким выгодным, как теперь, когда заканчивается подводный туннель! Покупайте железнодорожные! - Дик Ольдстэд, тот, который женился в прошлом году на богатой вдове, в неделю заработал сто тысяч долларов на стальных акциях. У Стального треста снова предвидятся поставки для туннеля. Его акции летят вверх. - Я продал на прошлой неделе пять акций и заработал неплохо, но теперь жалею. Сегодня я заработал бы на них вдвое. - Счастлив тот, кто может совершать сам сделки на бирже. Он снимает все сливки. За место на бирже платят несколько сот тысяч долларов. - А зарабатывают миллионы! - Говорят, мистер Игнэс загребает каждый день по миллиону. - Теплоходам пришел конец! - Я не дал бы свой старый автомобиль за пачку судоходных акций. - Туннель! Туннель! Мистер Кандербль скоро достроит его. Уже поговаривают о прокладке трубы вдоль западного берега, чтобы соединить Аляску с Сан-Франциско. - Я с удовольствием вложил бы свои свободные деньги в это дело. - Покупайте железнодорожные! - Интересно, как будут котироваться с утра судоходные? Люди напирали. Всем хотелось первыми ворваться в здание биржи, чтобы узнать котировку и скорее совершить сделки. - Идите к дьяволу! Не пробуйте пробраться раньше меня! - кричал дядя Бен. - Вы хотите заработать на моих потерях! Дайте сначала мне продать свои акции! - Не толкайтесь, старина. Если у вас судоходные, то вы зря торопитесь. Подождите еще два дня, и вам уже не надо будет приносить свои акции: за ними на вашу квартиру придут мусорщики. - Идите к дьяволу! Тише, не толкайтесь! Сейчас откроют. Если бы двери не открыли через несколько минут, их, несомненно, выломали бы. Спотыкаясь, падая, люди бросились по широким ступеням. В одно мгновение толпа заполнила главный зал, стараясь пробиться к барьеру, чтобы завладеть маклером, производящим сделки. На огромной матовой доске зажглись названия основных акций. Все ахнули: акции подводного туннеля подскочили небывало высоко. Можно было подумать, что завтра уже начнется движение по туннелю. Но нет, работа по завершению гигантского строительства будет длиться еще несколько лет. В чем же дело? Чем объяснить этот небывалый ажиотаж? Почему обесцениваются реальные ценности и вздуваются еще не существующие? - Туннельные! Туннельные! Дайте мне туннельные! - Нет предложений, сэр. Нет в продаже. - Акции Туннельного концерна! Купите мне по любой цене! - Нет в продаже. Нет предложений, сэр. На светящейся ленте под потолком бежали надписи биржевого телеграфа. - Смотрите! Туннельные! Туннельные! Кто-то продал. Но по какой небывалой цене! Смотрите! Акции подскочили против вчерашнего еще на пятнадцать пунктов. Дядя Бен, перегнувшись через барьер, тормошил уже вспотевшего маклера, которого рвали со всех сторон: - Парень, парень! Вы должны поскорее продать мои судоходные. Парень, я вас очень прошу, в них все мои сбережения! - Да, сэр, при первой возможности. Но никто их не покупает. Простите, сэр, вы просите туннельных акций? Нет, сэр, нет в продаже. Какую вы предлагаете цену? - Смотрите, смотрите! Опять совершена сделка на туннельные. Они подскочили еще на пять пунктов! - Боже мой, маклер! Продайте мои судоходные! - Только за бесценок, сэр. Мне стыдно предложить вам цену, которую согласен дать один из моих клиентов. Узнав сумму, дядя Бен разразился проклятиями. Он беспомощно оглянулся вокруг. Люди бегали взад и вперед как сумасшедшие. Они то смотрели на зажигающиеся цифры, то бросались к телефонам, за пользование которыми платили невероятные суммы, то осаждали биржевых маклеров. Деньги на покупку акций занимались под огромные проценты в расчете, что еще сегодня акции снова будут проданы, а прибыль, несмотря на эти проценты, чистая, огромная прибыль, звенящим золотом остается в кармане. - Десять стальных акций! Мистер брокер, устройте мне эту сделку немедленно! - Да, сэр, я уже оформляю. - Кто просил туннельные акции? Есть предложение... Что? Цена слишком велика? Тогда, простите, у меня есть другой клиент. - Смотрите, опять кто-то купил туннельные, но еще более высокой цене. - Ну, как дела, дядя Бен? Все раздумываете, расстаться ли вам с судоходными акциями? - Послушайте, - говорил недоумевающий дядя Бен, - как же так? Корабли, настоящие корабли плавают по Атлантическому океану, перевозят грузы и пассажиров. Они будут перевозить их еще несколько лет до окончания строительства туннеля и, несомненно, будут плавать и после окончания. Я как владелец нескольких акций являюсь хозяином какой-то части теплохода, мне хотят заплатить за мои акции гроши. Куда же делись мои деньги? Куда? Я не понимаю. - Бросьте, дядя Бен! К тому времени, когда вы поймете, за ваши акции не дадут ни цента. - Но куда же девались мои деньги? Я их заработал за станком. - Хе, старина! Они переходят в карманы того, кто купил вчера туннельные дешевле, а сегодня продал дороже. Это куда лучше, чем работать у станка. Рядом кричали: - Туннельные, стальные! Они опять поднялись! Кто-то играет на повышение и скупает акции на огромную сумму. - Дайте мне туннельных, мистер брокер! Дядя Бен все еще стоял и думал. Как может уступить он свое право владеть хотя бы несколькими винтиками атлантических гигантов за бесценок! Ведь он когда-то отдал за это право собственности свои сорокалетние сбережения. Наконец он собрался с духом и опять обратился к маклеру: - Сэр, очень прошу вас... - Что? Судоходные? - отмахнулся маклер. - Едва ли кто купит... - Смотрите, смотрите! Огромная сделка! Биржевой телеграф отметил новое понижение курса судоходных акций. Дядю Бена толкали, ругали, отпускали по его поводу самые нелестные замечания, а он стоял посредине зала и держал в руках ничтожную сумму, которую получил взамен своих сорокалетних сбережений. Ограбили! Это было ясно для него. Но кто ограбил и как, этого он понять не мог. Вспотевшие люди с блуждающими глазами, куда-то спешившие, хрипло переругивавшиеся с брокерами, сновали мимо него, неизменно задевая его огромную тушу. Кто же ограбил? Куда делись его деньги? Что смотрит правительство? Как может существовать легально такой несомненный грабеж? Ведь у него были деньги, а теперь нет. В то же время он ничего не сделал плохого. Корабли же, владельцем которых он гордо себя считал, продолжают плавать. В чем же дело? У дяди Бена в руке тоненькая пачка долларов. У низенького соседа с усиками топорщатся карманы. Он только что продал акции железнодорожной компании Бильта. Теперь он покупает туннельные. Каким же образом деньги Бена перешли в карман этого пронырливого биржевика? Ведь он не запускал своих рук в кошелек старого мистера Смита! Где же полиция? Где?.. Бен вышел на улицу и понуро побрел по мокрому тротуару. Биржевой телетайп, хотя и запаздывал на двадцать три минуты, все же разносил по всему миру известия о небывалой пляске акций. Мистер Медж, прислушиваясь к ровному постукиванию телетайпа, следил за появляющимися строчками. Еще три пункта... еще два... Прекрасно! Они летят вниз, как нераскрывшийся парашют. Мистер Медж никого не принимал в этот день, но тем не менее, видимо, был очень занят. Пиджак висел на плечиках позади кресла, жилетка его была расстегнута, а пополневший, ставший более рыхлым мистер Медж непрестанно вскакивал и бегал в волнении по кабинету. То и дело он срывал телефонную трубку и отдавал какие-то распоряжения, называя акции и стоимость. Потом надевал на голову наушники и слушал на короткой волне передачу своего специального агента, посланного с передающей установкой в зал биржи. Ах, как запаздывает биржевой телетайп. На разнице показаний в двадцать три минуты можно потерять или составить миллионное состояние. Кто-то постучал в дверь. Мистер Медж поспешно спрятал наушники, прикрыл бумагами телетайп и, недовольный, тяжеловатой походкой подошел к двери. - В чем дело? Хэлло! Я же просил никого... Дверь открылась. Мистер Медж посторонился. - Хэллоу, дэди! - воскликнула Амелия, подставляя щечку для поцелуя. Мистер Медж подошел к столу, а его дочь стала бегать по кабинету, как разъяренная пантера. Сквозь стиснутые зубы она выбрасывала короткие, отрывистые фразы: - Да, дэди, я здесь... Самолетом. Как я его ненавижу! Я разорвала бы ее собственными руками! Я делала все, чтобы привлечь его к себе, а она... она... Я старалась быть заметной, дэди! - уже плачущим голосом продолжала Амелия. - Я делала все в течение всей моей жизни, чтобы быть заметной... Я ненавижу все эти приемы... Хочу, чтобы он просто любил меня! Я пробовала быть всякой... Дэди, я несчастна! Амелия упала в кресло и зарыдала. Плечи ее вздрагивали. Чтобы глаза не покраснели, она не вытирала слез, катившихся по ее нарумяненным щекам. Мистер Медж подошел к дочери и, гладя ее волосы, спросил: - Бэби, в чем дело? Что-нибудь с Гербертом? Амелия вскочила, отбросив руку отца: - Я его ненавижу! Я его всегда ненавидела... Какая-то русская женщина занимает его значительно больше, чем я. А она совсем ничего собою не представляет. Грубая, неизящная, глаза выцветшие, фи! Я бы не взглянула. А Герберта я ненавижу! О, как я хотела бы ему отомстить! Чтобы он страдал, мучился. Я готова уничтожить то, к чему он так привязан... Пусть ему станет больно! Пусть! Мистер Медж улыбнулся: - О, бэби, я очень рад... Мне хотелось предупредить вас о некоторых действиях... действиях... - мистер Медж замялся, - которые я предпринял. Мистер Медж наклонился к дочери и стал ей что-то рассказывать. Амелия вскочила и большими, испуганными глазами, которые сразу высохли, смотрела на возбужденного мистера Меджа, размахивавшего пухлыми руками. Биржевой телетайп продолжал сообщать о прыгающем курсе акций. Туннельные продолжали неизменно подниматься, судоходные катились в пропасть. Мистер Ричард Элуэлл нервно расхаживал между столом и зеркалом, наблюдая за лентой телетайпа. Несомненно, он разорялся. Акции Атлантической компании тащили за собой и акции его заводов. Что делать? Что делать?.. Неделю назад он вынужден был закрыть четыре завода. Два еще работали, но сегодняшние биржевые операции - они окончательно разоряют Элуэлла. В следующую субботу ему уже нечем будет выплатить рабочим их заработок. Что делать? Заказов нет. Старые аннулированы из-за неустойчивой деловой обстановки. Проклятый туннель! Арктический мост победил его на политическом поприще и теперь уничтожает на деловом. Кто этот авантюрист Медж, которому улыбнулось счастье на выборах, который теперь, играя из-за угла, сбрасывает вниз судоходные и его, элуэлловские, акции? О, мистер Элуэлл прекрасно понимает, что все это только ловкая игра Меджа! Он искусственно раздувает успехи строительства. Вероятно, туннелю нужно привлечь новые капиталы. И вот серия статей в газетах - и тысячи дураков и любителей легкой наживы спешат отдать свои деньги мистеру Меджу для его туннеля взамен выпущенных Меджем бумажек, которые тот назвал акциями. А завтра эти бумажки будут перепродаваться, и кое-кто наживет на этом огромные деньги. Судоходные же и судостроительные акции ничего теперь не стоят, и он, Ричард Элуэлл, инженер, политик и предприниматель, разорен. Тщетно искал Ричард Элуэлл выхода. Ему нужна была финансовая поддержка. Но кто, кто мог оказать ее? Джон Рипплайн? Но он и сам потерял добрую половину своих миллионов. Вошел слуга, которому мистер Элуэлл уже третий месяц не платил жалованья. - Сэр, мистер Кент просит принять его. Мистер Элуэлл оживился. Кент? Его бывший импресарио, работавший когда-то у него на жалованье в пятьсот долларов в неделю... Мистер Кент вошел, как всегда, развязной походкой, жизнерадостный и энергичный. По его лицу нельзя было определить ни его возраста, ни настроения. Это было добродушное и довольное лицо делового американца. - Хэлло, мистер Элуэлл! - Хэлло, мистер Кент! Кент бесцеремонно уселся на край стола и протянул руку к коробке с сигарами. Откусив кончик и выплюнув его на ковер, он начал: - У меня к вам дело, мистер Элуэлл. Не правда ли, ведь вы не являетесь владельцем своих заводов? Мистер Элуэлл покраснел. - Откуда вам это известно, сэр? - выпрямился он, гордо откинув назад голову. - Деб, сэр. Мне сообщил об этом новый владелец вашего бывшего завода. Мистер Элуэлл опустился в кресло: - Кто же? Кто? - Это лицо, сэр, кроме вашего завода, приобрело также и огромное большинство акций Атлантической судоходной компании. - Джон Рипплайн? - воскликнул Ричард Элуэлл. - О нет, сэр, - усмехнулся Кент. - Мистер Рипплайн не в лучшем положении, чем вы, сэр. Элуэлл овладел собой и, приняв обычный солидно-респектабельный вид, сухо спросил: - Чем же я обязан вашему посещению? - У меня к вам дело, сэр, как к инженеру с именем. Надо будет возглавить в газетах кампанию о нецелесообразности эксплуатации заканчиваемого туннеля. Нужно будет выдвинуть новый проект трансконтинентального дешевого грузового сообщения по воздуху через Полярный бассейн. Вы предложите от своего имени воздушную трассу с Алеутских островов через Полярный бассейн в Европу - экономичную грузовую трассу. По всей этой трассе должны быть организованы промежуточные, перевалочные, заправочные ледовые аэродромы, оборудованные по последнему слову техники, обеспечивающие полеты в любую погоду, аэропорты на айсбергах, циркулирующих близ полюса по замкнутым кривым. Элуэлл внимательно смотрел в ничего не говорящее лицо Кента и старался понять эту новую для него идею. - Ледовые аэродромы должны быть организованы на искусственных айсбергах. Мне поручено передать вам вот эти чертежи. Из них вы поймете, каким способом будет создан айсберг под ледовым аэродромом. Мистер Кент вынул из бокового кармана свернутый лист бумаги и разложил его перед Элуэллом. Элуэлл молча слушал Кента и рассматривал чертеж. Он был хороший инженер и понял все с одного взгляда. Наконец он отодвинул от себя чертеж, посмотрел на своего бывшего импресарио и неуверенно сказал: - Да, но ведь именно сейчас все газеты наперебой анализируют выгоды туннеля, которые трудно опровергнуть. Ведь трудно отрицать, сэр, что предлагаемые вами авиалинии могут служить средством сообщения с Европой лишь в обозримом будущем, поскольку связаны с огромными тратами авиационного горючего, а недавний нефтяной кризис заставляет думать о будущем. Туннель, будем откровенны, обещает существование надежного межконтинентального транспорта почти без затраты энергии. - Сколько вам платят, сэр, за такую защиту враждебного вам сооружения? Плюньте на логику, не нам с вами заботиться о будущем, это дело новых поколений, если они еще будут на свете. - Вы так думаете? - Я просто не желаю об этом думать! И вам советую. Итак, теперь мы с вами будем доказывать обратное тому, о чем вы только что говорили. Дуг! Публика любит сенсации, а французский король, говоривший, что "после нас хоть потоп", был, несомненно, мудрым парнем, из него вышел бы недурный бизнесмен, не хуже вас, не правда ли, мистер Элуэлл? Кроме всего прочего, должен сказать вам по секрету, что лицо, уполномочившее меня на переговоры с вами, имеет немалый вес. Дуг? Элуэлл задумался. - Вам хорошо заплатят, сэр! И ваши акции, которыми вы уже хотели топить камин, снова обретут былую цену. Не правда ли, игра стоит освещения в тысячу свеч? Все уже подготовлено для решительного удара. На Алеутских островах ждет вылета экспедиция для создания первого ледового аэродрома. Редакции некоторых газет... ну, как вам это сказать, вы же понимаете без слов... уже в некотором роде заинтересованы. - Да, сэр, - солидно произнес Элуэлл. - Я не могу сказать, что не сочувствую новому проекту. Мир требует не фантазий, сулящих доходы нашим потомкам, а выгоды существующему человечеству. - Дуг! Дуг! - поощрительно щелкнул пальцами мистер Кент. - Исходя из этого проект авиамоста через Арктику меня привлекает. И я могу найти аргументы в его пользу. - Мистер Элуэлл, словно забыв только что сказанное им в пользу туннельного сообщения, продолжал почти с увлечением: - Не следует забывать, что новое требует опыта применения, кто знает, какие трудности встретятся тем, кто будет эксплуатировать туннель, если он даже и будет построен. А самолеты, это уже не менее надежное средство транспорта, чем железные дороги или автомобили. Американцам самолеты ближе, чем ныряние в глубины морей. Лучше лететь над землей, когда велик обзор, чем в полной неизвестности, на положении обреченных слепцов, нестись с недопустимыми скоростями в глубине океана подо льдами, которые не позволят спасительным службам прийти на помощь в случае аварии, а на практике нашей американской жизни мы знаем, что аварии вещь неизбежная. Так лучше синица в руки в виде проверенного авиационного сообщения, чем журавль в небе, вернее в морской глубине, где безумцы пытаются проложить туннель. - Браво, браво! - зааплодировал мистер Кент. - Это уже готовая статья, которую мне так хотелось заказать вам. Итак, сэр, решено? - Вы, разумеется, уверены, что я мог бы возглавить такую кампанию, но... не следует забывать, что я политическая фигура. Я не могу действовать, не зная, с кем вместе я буду прилагать свои усилия, словом, кто прислал вас ко мне? - Кто? - прервал его Кент. - Вы хотите знать, кто является фактическим владельцем всех кораблей и танкеров, плавающих в Атлантическом океане, кто владелец вашего бывшего завода, кто нанимает вас для участия в противотуннельной кампании? - Мистер Кент закинул ногу на ногу и затянулся ароматным дымом. Мистер Элуэлл поднялся: - Да, сэр, я хочу знать, от чьего имени вы здесь говорите. - От имени мистера Меджа, сэр. - Меджа?! - воскликнул Элуэлл и бессильно опустился в кресло. - Да, сэр, - невозмутимо подтвердил мистер Кент. - Мистер Медж приобрел судоходные акции и акции вашего предприятия по весьма низкой цене. Теперь он предлагает помочь ему опрокинуть туннель. - Позвольте, это мистификация? Мистер Медж ведь председатель правления концерна, главный директор-распорядитель. Он душа и отец всего этого дела. Кто же не знает этого? - О'кэй! - подтвердил Кент. - Но бизнес есть бизнес. Если мистер Медж сумел по сходной цене приобрести все корабли, какой смысл ему строить туннель? Он достаточно деловой человек. Надо прекратить это невыгодное вам и ему строительство. Судоходные акции снова поднимутся, и мистер Медж будет обладателем огромного капитала, а вы вернете себе свое состояние. - Но это уж слишком! - возмутился Элуэлл. - Вы предлагаете мне сотрудничать с таким беспринципным человеком? Вы плохо меня знаете, сэр! - О нет, сэр! Я полагаю, что и у вас, и у мистера Меджа, и у любого другого человека дела есть один общий принцип - выгода. Только она и движет прогресс и способствует процветанию страны. Мистер Кент еще долго говорил, убеждая бывшего патрона согласиться на условия своего нового хозяина. В двадцатиэтажном здании Концерна подводного плавающего туннеля на Пятой авеню происходило экстренное совещание правления. Мистер Медж оглушил акционеров своим заявлением о выходе из правления концерна. В торжественной речи он сообщил обескураженным членам правления, что он всегда стоял за все прогрессивное. Техника и жизнь неизменно движутся вперед. Если несколько лет назад идея плавающего туннеля была передовой, то теперь она уже явно устарела. Авиация с ее современными достижениями сулит большие выгоды. Мистер Медж видит будущее только в авиации, которая может покорить просторы над полярными льдами не только для богатых пассажиров, но и для дешевых грузов, создав постоянную торговую трассу в Европу по кратчайшему пути, впервые когда-то проложенному смелыми русскими летчиками. И мистер Медж стал распространяться о своих всевозрастающих симпатиях к русским. Мистер Медж покинул заседание под улюлюканье и свист всех присутствующих. С гордо поднятой головой прошел он в свой кабинет и, вызвав к себе дожидавшегося его главного инженера строительства мистера Герберта Кандербля, имел с ним короткий, но, видимо, глубоко принципиальный разговор, после которого мистер Герберт Кандербль вышел оттуда совершенно красный, яростно скрежеща зубами. В дверях он встретился с секретарем. Тот ничего еще не знал об отставке Меджа и, закрыв за собой дверь, взволнованно сообщил патрону о панике на бирже, грозившей катастрофой акциям Туннельного концерна. Сообщение это мистер Медж воспринял с непонятной секретарю веселостью. Забрав в портфель лишь некоторые свои бумаги, он объявил, что освобождает кабинет, и, фальшиво насвистывая модную песенку, спустился вниз и сел в свой личный автомобиль. Перепуганный секретарь провожал его, забыв надеть пиджак, и вышел на Пятую авеню в одной жилетке. Мистер Медж весело подмигнул ему из машины и помахал рукой. Глава пятая СТОРОЖ - 0'кэй, мистер Кандербль. - Ирвинг Мор поднялся. - Я оказал все возможное влияние на акционеров Концерна плавающего туннеля. Не скрою, я приветствую теперь с родительской нежностью вас - директора-распорядителя концерна. - Благодарю, мистер губернатор, - склонил голову Кандербль. Губернатор потрепал его по рукаву: - Поезжайте на Аляску, мой друг, поезжайте. Вы хорошо поработали здесь. Я следил за вашей борьбой, восхищавшей меня. Вы как настоящий мужчина оборонялись от этих биржевых волков, вцепившихся в тело концерна, как только мистер... Но не будем говорить о нем. - Да, сэр, лучше не будем, - мрачно произнес Кандербль. - Говорить не будем, но помнить надо. Губернатор задумался, прошелся по комнате и остановился перед большой гравюрой, изображавшей открытие первой биржи в Америке. - Выгода! Личная выгода! До сих пор для американцев она была двигателем прогресса. В каких же случаях она начинает противоречить выгоде общественной? Как жаль, что мистер Игнэс, открывший "закон выгоды", тяжело болен. Кто же теперь ответит нам на наше недоумение? - Мор вопросительно посмотрел на инженера. - Я полагаю, мистер Мор, я полагаю... - замялся Кандербль. - Кроме выгоды, нужна, сэр, преданность делу техники. Без любви к технике выгода не может быть двигателем прогресса, как и без любви к правнукам. - Вы так думаете? А мне кажется, что здесь должно быть не так много романтической любви, а больше деловитого планирования. Как вы думаете, мой друг? Что, если частную выгоду планировать в общегосударственном масштабе? - Старик искоса поглядел на Кандербля. - Еще война научила нас координировать деятельность отдельных отраслей промышленности, - согласился инженер. - Вот именно! - оживился губернатор. - Но и теперь, в период реконструкции мира, правительство должно влиять на частную инициативу. Вы не представляете, какую борьбу приходится мне вести с деловыми кругами! Ах, мистер Кандербль! Если бы побольше было таких людей, как вы! - Старик похлопал Кандербля по плечу. Инженер наклонил голову: - Прощайте, мистер Мор. Я отправляюсь на Аляску, где не предвижу никаких технических затруднений. Мы могли бы запустить американский туннельный комбайн... Лишь вопросы финансирования... - Финансирование, финансирование! - вздохнул Ирвинг Mop. - Когда-нибудь мой штат получит возможность финансировать такие работы, как плавающий туннель. Мор крепко пожал руку инженеру. Провожая Кандербля к дверям, он спросил: - А как ваша очаровательная жена, мистер Кандербль, она тоже едет с вами? - Нет, - сухо и резко ответил Кандербль. - Ага! - понимающе произнес губернатор. - Она плохо переносит климат Туннель-Сити. - Нет, сэр. Я и Туннель-Сити плохо переносим ее. - Почему? - остановился Мор. - Она такая милая леди... несколько, правда, эксцентрична. Ах, понимаю... ее отец... Кандербль поморщился: - Право, мистер Мор, мне порой кажется, что виноват во всем я. Она готова была переменить свою эксцентричность на любую другую маску... Она могла быть и другом и врагом туннеля, могла... а может быть, и была совершенно к нему безразличной... - Вы не правы, мистер Кандербль, - строго остановил инженера Ирвинг Мор. - Помните, что вы судите не о своих служащих, а о той, с которой соединил вас господь бог. Поступайте, как подскажет вам совесть, сэр, но не путайте служебных дел с семейными и помните о Библии. - Да, сэр, - почтительно поклонился Кандербль. - Прощайте, мой друг, - ласково сказал губернатор. - Думаю, что ваши акционеры будут довольны вами. Прием у губернатора штата закончился. Новый директор-распорядитель и он же главный инженер Концерна плавающего туннеля прямо из Вашингтона вылетел в Туннель-Сити. Он был полон энергии и решимости создать самый дешевый в мире транспорт. Напрасно "они" думали, что так легко справиться с инженером Гербертом Кандерблем! У мистера Кандербля есть такие союзники, как его технические успехи, которых не скрыть от мирового общественного мнения. Нельзя одной биржевой и газетной игрой уничтожить строительство, так блестяще развивающееся с технической точки зрения. Туннель будет строиться! Даже рабочие стали покладистее. Сейчас с них можно потребовать все, что угодно. Вот что значит умелая организация! Побежденным в нескольких схватках, им осталось теперь лишь глухо ворчать. Пусть ворчат: это не так уж вредит делу. Чем ближе подлетал Кандербль к Туннель-Сити, тем больше овладевала им жажда деятельности. Столько надо сделать сразу же по возвращении! Темпы русских всегда были для Кандербля источником неприятностей. Чтобы не отстать, в американской части туннеля требовалось огромное напряжение, поддерживать которое умел лишь Герберт Кандербль. За последние недели, пока Кандербль уничтожал своих биржевых врагов и оборонялся от коварного Меджа, темпы строительства сдали. Кандербль предполагал задать своим помощникам хорошую взбучку. Прямо с аэродрома, где его встречал инженер Вандермайер, мистер Кандербль проехал на аэросанях к офису строительства - единственному десятиэтажному зданию в приземистом городе Туннель-Сити. В течение двух часов он принимал у себя инженеров. Из дверей кабинета нового директора-распорядителя они выскакивали красные или бледные, но одинаково преисполненные служебного рвения. Трое из них - руководитель транспорта, начальник сварочных работ и начальник полиции Туннель-Сити - лишились своих мест и в течение двадцати четырех часов должны были освободить занимаемые квартиры. Затем мистер Кандербль вместе с начальником работ в подводном доке сел в маленький скоростной автомобиль и помчался в туннель. Столпившиеся на улице рабочие провожали его мрачными взглядами. - Приехал, проклятый! - "Лошадиная челюсть", говорят, стал директором-распорядителем. - Нам легче от этого не будет. Скоро сюда доставят какой-то комбайн. По великолепной металлической дороге туннеля, не знающей ни поворотов, ни подъемов, автомобиль развивал огромную скорость. Гонщики-рекордсмены могли бы позавидовать такому идеальному треку. Рулем не приходилось пользоваться. Предложенное Кандерблем устройство, связывающее колеса автомобиля со специальным воздушным рулем, всегда направляло машину посредине туннеля. Сидя в закрытой кабине, инженеры слышали монотонный свист обтекавшего машину воздуха. Через короткие промежутки времени мимо проносились искры зажженных ламп. Машина делала свыше двухсот километров в час. Тем не менее ехать по туннелю предстояло больше шести часов. Кандербль сообщил своему помощнику все новости. - ...Я плюю на поступок мистера Меджа и не склонен приписывать ему большого значения, - закончил он. - Всю жизнь я презирал бизнесменов и теперь только укрепился в этом мнении. У нас в штате прогрессивный губернатор. Но надо помнить, что страна только тогда достигнет процветания, когда на место вершащих ныне дела капиталистов-бизнесменов и биржевиков станут американские инженеры. Весь прогресс Америки создан инженерами, поднявшими технику на небывалую высоту. Капитал и средства производства должны быть сосредоточены не у беспринципных финансистов, а у людей техники, которые и должны вывести мир из того хаоса, в который он неизменно ввергается бизнесменами. Однако должен вам сказать, Дик, что один из инженеров, одновременно являющийся капиталистом, причиняет мне наибольшее количество хлопот. - Кого вы имеет в виду, мистер Кандербль? - Ричарда Элуэлла. - О! Кандидат в губернаторы? Противник мистера Мора? - Да. Внезапно он вновь проявил активность. Он провел планомерную кампанию против строительства нашего туннеля, противопоставляя ему идею трансконтинентального воздушного сообщения через Полярный бассейн. Какая-то чепуха! Как можно всерьез говорить о бесперебойных полетах по этой трассе! Не говоря уже о топливе в наш век энергетических кризисов. Однако он сумел завладеть общественным мнением. На днях предполагается даже пробный перелет с Алеутских островов в Европу. Во всяком случае, эти разговоры очень затруднили наше текущее финансирование. Вандермайер покачал головой. Кандербль продолжал: - Лучшим ответом на всю эту возню будет ускорение строительства. Надо во что бы то ни стало обогнать русских. Это удовлетворит честолюбие американцев и привлечет новые капиталы, столь необходимые нам сейчас. Вандермайер снова покачал головой. Это был маленький человек с тоненькими модными усиками. Младенцем в дни гитлеровских зверств он чудом спасся из еврейских кварталов Амстердама и попал в Америку. Став взрослым, он не поехал в Израиль, куда его звали, а стал американским инженером. У него был высокий, обычно тихий голос. С виду он производил впечатление человека, лишенного воли и инициативы, но мистер Кандербль знал, насколько это обманчиво. Никто не умел с такой последовательностью проводить в жизнь распоряжения Кандербля, как Вандермайер. Он никогда не давал советов начальнику, но его мнение как-то само собой становилось известным Кандерблю, и он всегда с ним считался. Кандербль посмотрел на своего помощника: - Вы полагаете, что перебои с финансированием могут иметь для нас серьезные последствия? - Я не хотел бы иметь этой уверенности, - уклончиво ответил Вандермайер. Некоторое время ехали молча. - Как скоро предполагаете вы, сэр, установить комбайн и приступить к прокладке рельсового пути, чтобы перейти к железнодорожному движению внутри туннеля? - спросил Вандермайер. - Ведь работы по прикладке железной дороги Бильта уже можно считать законченными. И тут же Вандермайер понял, что совсем некстати задал этот вопрос. Кандербль сердито насупился и ответил не сразу. - К сожалению, Дик, я должен вам сказать что правление концерна предложило мне воздержаться временно от прокладки железнодорожного пути в туннеле. Это будет связано с большими затратами. Ну и с комбайном задержка... - Но ведь это технически рационально, сэр, - позволил себе осторожно заметить Вандермайер. - К черту! К дьяволу! - вдруг взорвался Кандербль. - Я и сам знаю, что это технически рационально, но в наших условиях всегда упираешься в денежные вопросы, в проблему выгоды. Если нашим акционерам - этим денежным мешкам - будет выгодно, чтобы мы возили тюбинги на лошадях, они заставят нас это делать. К дьяволу! Я не успел еще прибрать их к рукам. После третьего января, когда будут выплачены дивиденды по туннельным акциям, я не позволю им разговаривать со мной таким языком! - Третье января, - задумчиво произнес Вандермайер, - это совсем близко. - В голосе его звучала забота. Мистер Кандербль понял его без пояснений. Третье января, день выплаты дивидендов держателям акций, - ответственная дата. Кандербль знал, как стараются сейчас его помощники изыскать необходимые средства. Строительство было урезано в самых основных расходах. О предполагавшемся дополнительном выпуске акций с целью нового денежного займа нечего было и думать в условиях разгоревшейся дискуссии о целесообразности туннеля. Кандербль погрузился в мрачные мысли. Всю дорогу Вандермайер не обращался к нему. Ходом работы в подводном доке Кандербль остался доволен. Вандермайер был на высоте. И если была задержка в сборке туннеля, то лишь из-за перебоев в доставке тюбингов и других материалов. Производственная жизнь дока шла размеренно, как пульсация переменного тока. Вандермайер ввел жесткий распорядок дня для рабочих, которые обязаны были вставать, работать, есть, развлекаться неукоснительно в строго положенные для этого минуты. Вандермайер был положительно золотым человеком. Он завел в подводном доке настоящий бар со всем арсеналом самых грубых развлечений, которые считал для рабочих необходимыми. Кандербль повеселел. Настроение его улучшилось еще и потому, что он увиделся с русским инженером - мисс Анной Седых. Разговор с ней был приятен и привел Кандербля в самое хорошее расположение духа. Он стал даже шутить. Когда Анна Седых напомнила ему, что первого января кончается срок договора о технической помощи Америке со стороны Армстроя и она хотела бы вернуться в СССР, мистер Кандербль похлопал ее по плечу, рассмеялся и сказал, что компания не мыслит себе продолжение работ без помощи мисс Анны Седых. Он как распорядитель концерна может предложить ей прекрасное жалованье - тысячу долларов в неделю. Аня, улыбаясь, посмотрела на Кандербля и покачала головой. - Нет, сэр, - сказала она, - я не поступлю к вам на службу. - Почему? - удивился Кандербль. - Компания очень ценит ваши услуги, и, если вам кажется недостаточной названная мной сумма, я могу предложить вам тысячу двести долларов в неделю. - Нет, - снова покачала головой Аня. - Я здесь находилась только для оказания технической помощи американской части строительства Арктического моста. В дальнейшем американские инженеры смогут уже сами продолжать работы по опусканию якорей. Хорошее настроение у мистера Кандербля сразу исчезло. Он нахмурился и грубо сказал: - В таком случае, я должен снестись по радио с вашим начальником - мистером Корнейвом! Я полагаю, что Стэппен посчитается с моей просьбой. Аня пожала плечами. На этом закончился ее разговор с новым директором-распорядителем Концерна плавающего туннеля. Следующий разговор с мистером Кандерблем состоялся только четвертого января, когда она явилась в здание правления Туннель-Сити, чтобы договориться о своем отъезде. Ее поразило странное оживление в коридорах и комнатах правления. Взволнованные чем-то люди бегали взад и вперед с растерянными лицами, останавливались, группами обсуждали что-то и при ее приближении тотчас же рассыпались. Клерки в жилетках сновали, как мыши, мимо нее. Курьеры с галунами носились вверх и вниз по лестницам. Лифты почему-то не работали. Швейцаров, которые открывали прежде двери, не было. Ане пришлось подниматься по узкой, неудобной лестнице на восьмой этаж, где находился кабинет мистера Кандербля. Уже на лестничной площадке она столкнулась с плотной толпой возбужденно разговаривающих людей. Аню стало занимать это необычайное оживление. Она пыталась обратиться с вопросами. Люди с мрачными лицами сердито смотрели на нее и говорили о локауте. Аня ничего не понимала. По коридору она продвигалась с трудом. Люди в меховых одеждах, давно не бритые, грязные, заполняли весь коридор. Наконец Аня увидела знакомое лицо. Это был монтер Сэм Дикс, один из вожаков рабочих. - Что происходит здесь, мистер Дикс? - обратилась она к нему. - А, русская леди! - воскликнул Дикс. - Страшные вещи происходят, мисс Седых. "Лошадиная челюсть" объявил грандиозный локаут. С сегодняшнего утра уволены все рабочие строительства. Аня непонимающе сморщила лоб: - Что вы хотите сказать, мистер Дикс? Я плохо поняла вас. - Чего ж тут не понять? - грубо заметили сзади. - Мы уволены и можем идти на все четыре стороны. А по договору деньги нам должны платить в Нью-Йорке. Как мы теперь доберемся до него, вот что скажите нам? - Чем же это вызвано? Значит, прекращаются все работы? - Нам наплевать на работы и на туннель! - послышалось вокруг. - Но мы знаем, что это за штучки! "Лошадиная челюсть" хочет сбавить нам заработок. Через неделю он снова начнет прием, уже на новых условиях. - Не может быть! - ужаснулась Аня. - Мы предполагаем, что это так, - пояснил Сэм.- Мы не можем подыскать другое объяснение. К сожалению, я не могу попасть для переговоров к мистеру Кандерблю. Он заперся в кабинете и никого не принимает. Аня пообещала помочь ему увидеться с Кандерблем, и рабочие пропустили ее в приемную. Здесь тоже многолюдно, но толпа совсем не та, что на лестнице. Приемную заполняли чистые, опрятные люди в накрахмаленных воротничках и галстуках. Они почтительно расступились перед Аней. Аня узнала многих знакомых инженеров. Время от времени дверь в кабинет Кандербля открывалась, и из нее высовывалась голова секретаря Мейса, который выкрикивал фамилию какого-нибудь инженера. Через несколько минут этот инженер с озабоченным лицом выходил из кабинета и скрывался в наполнявшей коридор толпе. Аня попросила доложить о себе. Мейс мрачно взглянул на нее и кивнул. Через минуту он открыл дверь, выпустил очередного инженера, но другого не пригласил, а сам остался в приемной. Аня уже хотела подойти к нему, как вдруг дверь вновь открылась и показалось длинное лицо с тяжелым подбородком. - Мисс Анна Седых, прошу вас, - послышался голос Кандербля. Инженеры зашептались. Аня поправила волосы и прошла в кабинет. Кандербль молча пожал ей руку и стал расхаживать по комнате. Аня села в кресло и пытливо вглядывалась в лицо американца. - Я пришла, чтобы поговорить с вами о моем отъезде... - начала Аня. - Это невозможно теперь, - прервал Кандербль. - Вы инженер и должны быть с нами в лагере инженеров. - Я не понимаю, - подняла Аня брови. - Объясните мне, что происходит? - Проклятье! - ударил кулаком по столу Кандербль. - Происходит самое скверное. Я уволил всех рабочих строительства и приостановил все работы. Остаются только инженеры, и вы в том числе. Каждый из вас должен занять свое место, чтобы сохранить в целости строительство. - Послушайте, мистер Кандербль, я отнюдь не хочу выступать на вашей стороне в вашей борьбе с рабочими. Насколько я понимаю, вы преследуете своим локаутом определенные цели... - Ах, замолчите, леди!.. Что вы знаете? Вы думаете, что я только живодер, мечтающий о том, чтобы содрать с рабочего побольше шкур. Нет... нет... Анна... - Кандербль остановился, болезненно сморщив лоб. - Именно вам мне хотелось бы сказать, что я весь принадлежу идее строительства подводного туннеля и только ради этой идеи делаю все, что вызывает ненависть всех этих людей, в лучшем случае предназначенных для повиновения. - Но почему вы объявили локаут? - Это не локаут, - тихо произнес Кандербль. - Я увольняю рабочих не для того, чтобы наказать их. Я увольняю их не для своей выгоды, а только потому, что мне нечем им платить. - Нечем платить? - смущенно повторила Аня. - Да, нечем платить, мисс Анна. - Кандербль сел в кресло против Ани. - В Нью-Йорке произошли неприятные события. Наши враги сыграли с нами плохую штуку. Туннельные акции на бирже в результате развернувшейся в прессе антитуннельной кампании полетели вниз. Судоходчики дали нам бой. За одну неделю, пока я был здесь, концерн потерял много миллионов долларов... Я боюсь назвать цифру... Чтобы спасти положение, чтобы дать концерну оправиться в финансовом отношении, я должен прекратить работы. Аня смотрела на американца и видела, как болезненные судороги пробегали по его длинному лицу. - Да, мисс Анна, - сказал Кандербль, поднимаясь, - судоходчики выиграли бой. Мистер Элуэлл... Вы знаете этого инженера, пытавшегося стать губернатором? Этот Элуэлл выдвинул авантюрную идею ледовых аэродромов и всякую подобную чепуху. И, представьте себе, он сумел мобилизовать против нас общественное мнение. Его крики о прогрессе техники и устарелости туннеля воздействовали на легко появляющееся чувство толпы - на страх. Судоходные акции взлетели небывало высоко и... - Кандербль остановился перед ней, сжав кулаки. - Знаете, кто оказался владельцем купленных за бесценок судоходных акций? - Кто? - Мистер Медж. Наш недавний директор-распорядитель, бывший прогрессивный деятель, сторонник туннеля и, наконец, его руководитель до тех пор, пока не представился случай стать бизнесменом. Только с его помощью можно было нанести нам такое финансовое поражение. Он хорошо знал, в какое место бить, - и вот... - Кандербль развел руками, - этот бизнесмен Медж стал обладателем огромного капитала, фактическим владельцем Атлантической судоходной компании, а я, инженер, руководитель величайшего строительства в мире, вынужден прекратить работу, потому что завтра мне будет нечем заплатить моему швейцару. Кандербль прошелся и снова сел. - Вот почему я ставлю на все необходимые места своих верных инженеров с револьверами в руках. Вот почему и вы должны быть в их числе. Аня задумалась. - Я должна снестись по радиотелефону с Мурманском. - Я и сам предполагал сообщить об этом несчастье Стэппену, - мрачно сказал Кандербль. Аня встала. Кандербль, пожимая ей руку, как-то устало и в то же время с выражением надежды взглянул на нее. Потом он крикнул в открывшуюся дверь: - Эй, Мейс! Живо! Позовите этого Дикса. Надо выпроводить отсюда все это грязное сборище... Через два дня Аня снова явилась к Кандерблю, но узнала, что он выехал в подводный док. Он просил передать ей, как только она появится, что ей необходимо также выехать в туннель. Он будет ждать ее там. Мэйс услужливо сообщил, что инженер Вандермайер отправляется в туннель через двадцать минут. Аня вышла на улицу. Толпа праздных людей в меховых одеждах слонялась по мостовой, сидела на ступеньках подъезда, загромождала тротуар. Почему-то все эти люди не хотели уходить от здания офиса. Кто-то остановил Аню. Это был Сэм Дикс. - О леди, как я рад, что встретился с вами! "Лошадиная челюсть" удрал от нас в подводный док. Только вы, леди, можете помочь нам. Наши ребята в ужасном положении. Они должны уезжать отсюда, но администрация требует обратно меховую одежду. У ребят же имеются только летние пальто. Их не сажают ни в автомобили, ни в поезда, пока они не сдадут одежды. А ведь сейчас такие морозы... В то же время мы не можем оставаться здесь, так как мистер Кандербль не гарантирует скорого возобновления работ. - Дикс горько усмехнулся. - Ко мне, мисс Седых, приехала невеста... Не правда ли, все это достаточно скверно? Вот у вас, в России, наверное, так не бывает. Ребята очень волнуются. Мы хотим просить вас помочь нам. Нам не проникнуть в туннель. Поговорите с Кандерблем! Есть же в нем что-нибудь человеческое! А? Как по-вашему, мисс Седых? Аня опустила голову. Она помнила, что вмешиваться во взаимоотношения американской администрации с рабочими строго запрещено. Однако, подумав, Аня решила, что передача просьбы Дикса не является еще вмешательством. Не помочь всем этим людям, с надеждой смотревшим на нее, она не могла. Простившись с Диксом, Аня подошла к устью туннеля. Путь был перегорожен колючей проволокой. Люди в дохах, с автоматами в руках прогуливались взад и вперед. Аня узнала в них двух полицейских и одного молодого инженера, заведовавшего раньше проектным бюро правления. Заиндевевший автомобиль Вандермайера стоял у зияющего отверстия туннеля. Вандермайера еще не было. Аня поднялась по крутой лестнице из шлюзовой выемки на насыпь, служившую дамбой. Эта дамба, завершавшая подводную стенку, предохраняла шлюзовую выемку от вод замерзшего сейчас океана. Аня взглянула вдаль. Насколько хватал глаз, перед ней простиралось ровное, занесенное снегом ледяное поле. На тысячу километров под этими льдами проходил подводный туннель, в котором еще несколько дней назад кипела работа. Аню окликнул кто-то сзади. Это был Вандермайер. Через шесть часов автомобиль въехал в тускло освещенный гигантский цилиндрический зал. Мостовые краны недвижными переплетами закрывали полутемный свод. Вандермайер помог Ане выйти из машины. Они взобрались на металлическую площадку. Каждый их шаг, каждый звук голоса гулко отдавались в гудящей тишине металлического зала. Они долго шли. Жутко, пустынно было вокруг. Ни одного человека не встретили они, кроме стоявшего у входа с автоматом в руках бывшего начальника электромонтажных работ. Аню угнетала эта тишина. Она попробовала заговорить с Вандермайером, но тот только вежливо улыбнулся в ответ. Аня поняла, что инженеру тяжело было нарушать торжественную тишину заброшенного строительства. Вдали показалась высокая фигура. Она то входила в полосу слабого света, то исчезала в темноте. Аня сразу узнала Кандербля, хотя и не могла разглядеть его. Медленными, неторопливыми шагами шел человек вдоль дока. Огней там уже не было. Перед ним была полная темнота. Шаги звенящим эхом отдавались в цилиндрических стенах. Он остановился и, скрестив руки на груди, уставился в сгущавшуюся перед ним темноту. Кандербля окликнули. Инженер вздрогнул. Эхо еще долго звучало в металлическом стволе дока, то усиливаясь, то утихая. Вандермайер и Аня подошли к Кандерблю. - Я остаюсь с вами, сэр, - сказала Аня, протягивая руку. - Спасибо, - коротко ответил Кандербль. Аня окинула взглядом пустынное сооружение, где она должна была провести неопределенное время, следя за сохранностью всего оборудования. Вандермайер отошел. Кандербль пожал узкими плечами и огляделся. - Вот, - горько сказал он, - состою здесь сторожем! - Мистер Кандербль, - тихо начала Аня, глядя в пол, - у меня есть просьба к вам... И она рассказала о положении рабочих, которых видела перед отъездом. Кандербль устало махнул рукой: - О'кэй, мисс Седых... Инженер Кандербль в первый раз в жизни пойдет навстречу рабочим! - И он отвернулся. Аня, не поднимая головы, бросила быстрый взгляд на американца: - Мистер Кандербль, у меня есть к вам еще одно поручение. - Я слушаю вас, Анна. - Мне поручили предложить вам перейти на работу в советский док. Кандербль поднял голову и долго смотрел в темноту перед собой. - Мне?.. На службу в русский док? В подчинение к другим инженерам? - Он только пожал плечами и задумался. Кандербль и Аня тихо пошли вдоль металлической площадки. Вокруг становилось все темнее. Неприятное чувство вместе с темнотой обволакивало Аню. Она предложила повернуть обратно. - Каков же будет ваш ответ? - спросила Аня. - Я должна телеграфировать. - Что? Мой ответ? - словно проснулся Кандербль. - Нет, моя леди, инженер Герберт Кандербль слишком горд, чтобы пойти к кому-нибудь в подчиненные. До сих пор он только распоряжался инженерами. Кроме того, я американец, Анна, и я останусь на американском строительстве. - И Герберт Кандербль, замолчав, оперся на перила. Конец, второй книги КНИГА ТРЕТЬЯ АЙСБЕРГИ Передовая идея подобна айсбергу. Подлинное ее значение скрыто в глубине. Часть первая ТОРОСЫ И звезды холодно смотрели, На Землю устремив свои взор, Где люди дерзкие посмели С природою затеять спор. Глава первая ЛЕДОВЫЙ АЭРОДРОМ Дверь открылась, и в домик, сложенный из грубых бревен, вошел низенький человек с широким лицом, приплюснутым носом и сильно выдающимися скулами. Достав из мехового комбинезона тонкий шелковый платок, он тщательно протер роговые очки и обратился к сидевшему на топчане юноше: - Итак, дорогой мой Кото, погода оказывает нам благодеяние. Если учесть наступающее полнолуние, то что может быть лучше, извините? Молодой японец поднял от книги, которую держал в руках, свое юное, холеное лицо с близорукими мечтательными глазами. Он мысленно повторял прочитанные стихи: Вишни, вишни... Голубое небо, - То ли дымка, то ли туман, Пойдем посмотрим... Но вокруг были грязные бревенчатые стены, открытая дверь, унылый пейзаж за ней... - Значит, мы вылетаем в ближайшее время, Муцикава-сан? - очнувшись, спросил Кото. - Не в ближайшее время, извините, а сегодня... сейчас. Мы устали отвечать на телеграммы Нью-Йорка. Положение акций на нью-йоркской бирже требует нашего немедленного вылета. Сообщение о первой удаче экспедиции нужно для процветания наших почетных американских патронов. Кото вздохнул. - Я осмелюсь просить вас, - продолжал Муцикава, - через полчаса быть готовым к полету, если трудности выполнения нашего задания не заставили еще вас изменить решение, извините. - Муцикава-сан! Я не давал вам повода сомневаться в себе. - Как знать... - покачал головой Муцикава. - Быть может, раскаяние посетило вас, извините, и сказанные в запальчивости профессору Усуде слова вы хотели бы вернуть обратно. - Через полчаса я буду готов, летчик-сударь! Я буду везде, где сможете быть вы! - почти выкрикнул юный Кото. Муцикава усмехнулся: - Восхищен вашей готовностью пойти на подвиг. Вы имеете огромное преимущество по сравнению с нашими американскими соратниками по экспедиции, которые работают не для славы, а за деньги. Однако я должен разочаровать вас. Вы, конечно, рассчитываете, что ваше участие в столь героической экспедиции будет широко известно. Извините, это будет не совсем так. Мистер Паттерсон только что сообщил распоряжение шефа из Нью-Йорка о том, чтобы наша первая экспедиция была проведена в строжайшем секрете. - В секрете? - искренне удивился юноша. - Но ведь смысл нашей экспедиции и всей этой затеи трансполярного воздушного пути заключался в гласности, даже больше - в газетной шумихе! - Я не могу посвятить вас, извините, в то, что мне самому неизвестно. Мы заключили контракт - и должны повиноваться. - Вы знаете больше, чем говорите, сударь. Вчера вы имели долгое совещание с господином Паттерсоном. - В нашем разговоре нет ничего удивительного, извините. Компания назначила меня начальником первой экспедиции, и естественно, что ее представитель желал лично меня инструктировать. Кото напряженно посмотрел на своего соперника, но промолчал. Он стал раскладывать, приготовленные матерью щегольские меховые одежды. Сильно хлопнув дверью, Муцикава вышел на ровное снежное поле, представлявшее собой временный аэродром на одном из Алеутских островов. Навстречу ему шел долговязый американец в небрежно повязанном, развевающемся по ветру шарфе. - Хэлло! - мрачно сказал он. - Все готово к отлету. Ваши помощники уже у машин. Еще раз повторяю вам, что это прекрасные помощники, и если у каждого из них не все в порядке с репутацией, то во всем остальном можете на них положиться. - Я привык сам создавать репутацию своим подчиненным, - холодно сказал Муцикава. Паттерсон выразительно взглянул на деревянный домик, где остался Кото. - Положитесь на меня, - усмехнулся Муцикава. - Кото будет прекрасным радистом. В конце концов, он все-таки японец и сможет доказать, извините, что предан делу. - О'кэй, - невесело сказал Паттерсон, поправил шарф и переложил резиновую жвачку за другую щеку. Кото в полном полярном одеянии вышел из дверей и почтительно поклонился Паттерсону. Подошли к самолету. Там их ждали два американца. Один из них носил черную повязку на левом глазу. Кото знал его как борт механика Скопса, человека необщительного и замкнутого. Второй пилот, Джейн, был подвижный, хвастливый парень, выгнанный за авиалихачество из армии. За ним установилась слава смельчака, ни во что не ставящего свою жизнь и способного на самые рискованные эксперименты в воздухе. В душе Кото не очень радовался таким спутникам, но он боялся выказать перед начальником экспедиции Муцикавой хоть малейшее замешательство. Гордость руководила всеми его поступками. Паттерсон открыл дверцу кабины. Оба американца и Кото вошли в самолет, загруженный какими-то металлическими трубами и сложными аппаратами. Паттерсон хлопнул на прощание низенького японца по плечу и сказал: - О'кэй! Муцикава вошел в кабину. Дверца закрылась. Паттерсон дал знак. Взвыли моторы. Самолет, набирая скорость, побежал по бетонной взлетной дорожке. Казалось, он никак не может оторваться. Навстречу с пугающей быстротой мчался забор. Еще несколько секунд - и они в него врежутся. Но как раз в том месте, где кончилась бетонная дорожка, самолет оторвался от земли и, едва не задев забор, стал набирать высоту. Скоро внизу, как рассыпанные снежинки, забелели барашки океанских волн. Впереди несколько часов полета. Солнце зайдет в неурочный час, чтобы не взойти до тех пор, пока Муцикава и Кото не вернутся в свою Японию. Теперь они летят, чтобы соорудить ледовый аэродром, обгоняя время, заставляя солнце быстрее опускаться к горизонту. Внизу - однообразная равнина моря. Справа в тумане можно различить смутные очертания Аляски. Скоро Берингов пролив... Кото жадно впитывал впечатления полета, но они омрачались чувством тошноты, с которым он едва мог совладать. Самолет ощутимо качало. Он то и дело проваливался куда-то вниз, и Кото чувствовал, что теряет вес. Берингов пролив быстро промелькнул внизу. Кото различил землю слева. Чукотка... Впереди вечные льды Ледовитого океана. Муцикава непрестанно делал наблюдения, устанавливая местонахождение самолета. Солнце исчезло. Самолет влетел в ночь. Яркие полярные звезды разбрызганным светом наполнили холодное черное небо. Полированной платиной отливали залитые лунным сиянием беспредельные снега, испещренные темной сеткой теней от торосов. Льды, льды, льды... Муцикава закончил наблюдения и дал указание Джейну немного изменить курс. - Двадцать галлонов чертей и два пропеллера вам в глотку! Неужели я отклонился? В жизни не было со мной этакой штуки! Однако Джейну, несмотря на все его проклятия, пришлось повиноваться. В унылом однообразии простирался внизу застывший океан, над которым висел самолет. Движения совершенно не ощущалось. Остановилось как будто и время. Кото положительно не знал, как долго летят они над ледяной пустыней. Кото ждал, что новые впечатления захватят его, но все лишь угнетало. - Здесь... здесь снижаться, - почему-то хрипло проговорил Муцикава, протирая очки. Пилот, повинуясь приказанию, положил самолет на правое крыло. Спустившись ниже, он стал делать круг, выискивая подходящее место для посадки. Ледяное поле, представлявшееся сверху таким гладким, при ближайшем рассмотрении оказалось сплошь усеянным торосами, похожими на гигантские ледяные барашки невидимых волг. Самолет кружил около получаса. Муцикава снова и снова проверял его местонахождение, заставлял ругающегося Джейна вновь возвращаться к намеченному пункту. Кото удивился решению Муцикавы опуститься именно здесь. Джейн, несмотря на свое ухарство, никак не осмеливался снизиться. Лунный свет был обманчив, и там, где Кото видел ровную снежную площадку, опытный глаз пилота подмечал неровности. Муцикава начинал раздражаться. Не полетят же они, в конце концов, обратно, так и не найдя места для посадки! - Эй! - прокричал он Джейну. - Я вижу, вас прогнали с военной службы не за лихачество, а за трусость! - Сделай себе галстук из собственной ноги! - пробурчал Джейн, продолжая кружить над торосистыми льдами. Довольно долго еще бормотал он проклятия по адресу Муцикавы. Вдруг самолет резко пошел книзу: Джейн или обнаружил подходящую площадку, или решился на риск. Быстро замелькали внизу белые пятна. Помчались бледные серебристые струи льда и снега, сливаясь в обманчивые слепящие полосы, темными вспышками проносились черные тени... - Торосы! Поздно... поздно... Самолет тряхнуло. Кото полетел вперед и ударился о стенку лбом. Через стекла кабины он видел мчащиеся мимо глыбы с длинными тенями. Что-то захрустело, заскрежетало. Кото упал на пол кабины. Последнее, что он увидел через разбитое стекло, был неподвижный снег, залитый мертвым, металлическим светом... Кото очнулся от того, что ему снегом растирали щеки. - Я жив? - тихо спросил он. - Да, извините, пока вы живы, - иронически заметил Муцикава. Кото попытался встать. Это ему удалось. Кажется, все цело: руки, ноги, голова. Огляделся. Они с Муцикавой стояли на снегу. В нескольких шагах лежал, беспомощно уставив в небо одно крыло, их самолет. У Кото похолодела спина. Муцикава насмешливо смотрел на него. - Да, - сказал он, отвечая на немой вопрос Кото, - эта машина уже не поднимется в воздух. - А где же пилоты? - Один из них подобен этой машине, извините, другой возится с ним. - Значит... значит, посадка была неудачной? - Извините, ничего не могу добавить к сказанному. - Что же теперь делать? - растерянно спросил юноша. Муцикава пожал плечами: - Выполнять задание компании, строить ледовый аэродром. Ведь мы получаем жалованье, а время не ждет. - Получаем жалованье... - механически повторил Кото. - И нельзя терять ни минуты! Я только что определил наше местонахождение. Надо спешить. Кото не понял, почему надо спешить. - Но надо дать знать по радио, чтобы за нами послали другой самолет. - Это всегда успеется, дорогой мой. Наше радио в полном порядке, но по некоторым причинам, о которых я говорил вам перед отлетом, радиосвязью не следует злоупотреблять. Нас могут перехватить, обнаружить наше местопребывание, а нашу работу надо рассматривать, извините, как производственный секрет. Вот когда мы закончим, тогда можно будет... - Да-да, - согласился Кото. - Итак, немедленно за дело. Сейчас я вызову этого одноглазого Скопса. Что касается пьяницы Джейна, то он нам уже ничем не поможет. В течение нескольких часов три человека без устали работали, выгружая из самолета части холодильной установки, присланной из Буффало, и легкие алюминиевые трубы. Вконец измученные люди наскоро поужинали и, разморенные теплом отапливаемой кабины, улеглись спать. Раненый пилот долго стонал, мешая Кото уснуть. Наконец юноша забылся тревожным сном, полным льдов, лунного света и мчащихся черных теней. Муцикава скоро разбудил Кото. - Нам некогда спать, извините, - сказал он, бесцеремонно расталкивая юношу. Кото послушно встал. Опять работали втроем. Собрали холодильную установку, опробовали двигатель внутреннего сгорания, приводящий в движение компрессор, проверили турбодетандер, в котором происходит сжижение воздуха за счет работы, производимой предварительно сжатым и охлажденным воздухом. Все было в порядке, была даже получена первая порция жидкого воздуха. Одноглазый мрачный Скопс вылил ее себе на голую ладонь, демонстрируя, что жидкость с температурой минус 195o по Цельсию ему не страшна. Жидкий воздух и в самом деле не сжег ему руки, которая мгновенно покрылась газообразной прослойкой, плохо проводящей тепло. Теперь предстояла самая трудная задача: спуск под лед каркаса, состоявшего из металлических труб, предназначенных для циркуляции жидкого воздуха. По указанию Муцикавы во льду были вырыты глубокие лунки и заложены толовые шашки. Молодой Кото закладывал электродетонаторы и протягивал саперные проводники, присоединив их к переносной подрывной машине. Лежа с ней за грудой торосов в ожидании сигнала Муцикавы, проверявшего в последний раз толовые заряды, он думал о непонятно выбранном Муцикавой месте для ледового аэродрома. Казалось странным, что будущий аэродром, под которым возникнет ледяная гора, усеян огромными глыбами; очистить от них аэродром им будет не под силу. Муцикава и бортмеханик Скопс залегли за дальними торосами. Кото увидел, что Муцикава махнул платком. Юноша дрожащей рукой всунул ключ в отверстие. Полная тишина всегда царит над полярными льдами в безветрие. Но особенно тягостной казалось она перед взрывом. Лежа за глыбой, Кото рассматривал гребень торосов. Он досчитал до десяти, потом резко повернул ключ. По снегу метнулись прозрачные тени, а через мгновение тишина раскололась грохотом. Все вскочили. Выброшенные глыбы и куски льда валялись повсюду. Сверху еще сыпались воющие осколки. Муцикава шел впереди. Кото и бортмеханик двигались за ним. Осмотрев результат взрыва, они снова принялись рыть лунки. Снова соединял Кото заряды со своей подрывной электрической машинкой. Для японцев и Скопса не существовало утра, дня или ночи. Муцикава прекращал работу только тогда, когда изнеможение валило людей с ног. Они кое-как добирались до кабины самолета и там отогревались чашкой крепкого кофе, ухаживали за умирающим Джейном. На третий день, когда часть труб огромного каркаса была спущена под лед, пилота похоронили. Скопс насыпал над могилой небольшой снежный холмик и воткнул в него помятую алюминиевую часть крыла самолета. Звезды по-прежнему светили ярко. Словно издеваясь над беспомощным самолетом, все время стояла летная погода. Снова принялись за работу. Муцикава почему-то спешил. Казалось, что, если ледовый аэродром в известный одному ему срок не будет закончен, случится что-то непоправимое. Юный Кото был горд. Он не спрашивал Муцикаву ни о чем, про себя решив, что Муцикава боится сжатия льдов, которое может уничтожить всю их работу. Муцикава регулярно определял положение льдины, с каждым днем становясь все озабоченнее и нетерпеливее. Кото заметно слабел. Он не привык к такой нечеловеческой работе. Кроме того, он очень страдал от мороза. Через две недели Муцикава сказал Кото, что боится, как бы не появились тучи, которые помешают ему определяться. Это удивило Кото. Он не понимал, почему так интересует Муцикаву их точное местонахождение, но не потребовал разъяснений, боясь насмешек. Наконец весь трубчатый каркас был спущен в воду. Он уходил под лед на глубину около двухсот метров, занимая в то же время огромную площадь. Эта большая глубина тоже смущала Кого. Оставалось только присоединить трубы к холодильной установке и начать сжижение воздуха. Кото не отходил от машин, готовясь к их пуску. Муцикава и Скопс завинчивали последнюю муфту. Озябшей, негнущейся рукой бросил Муцикава ключ на лед. - Все, - вздохнул он и, закинув голову, долго смотрел на ущербную луну. Кото подошел к нему: - Машины готовы к действию, Муцикава-сударь. Муцикава не отвечал. Кото кашлянул. Муцикава выпрямился. Странным, невидящим взглядом посмотрел по сторонам и торжественно произнес: - Дать жидкий воздух! Приступим к великому делу! - И он ударил по плечу Скопса. - Гарантирую по нескольку тысяч долларов на каждого из нас в случае удачи! - О'кэй! - буркнул Скопс, поправляя повязку. Сухо затрещал в морозном воздухе двигатель, застучал компрессор. При слабом лунном свете Муцикава различал два суетящихся у машины силуэта. Больше суток не переставая работала холодильная установка. Кото не сомкнул глаз ни на минуту. Вместе со Скопсом он следил за правильной работой машин и старался ни о чем не думать. Спущенный по трубам в глубину жидкий воздух смешивался с океанской водой, которая замерзала, всплывала под ледяное поле, утолщая его. Наконец заспанный Муцикава, ежась от холода, вышел из покосившейся кабины. - Как дела? - обратился он к Скопсу и Кото вместо приветствия. - О'кэй! - прохрипел Скопс и, указав рукой себе под ноги, добавил: - Готово. - Проверим? - предложил Муцикава. Вместе с Кото Скопс стал спускать в прорубь лот, стараясь определить, достанет ли он до новых ледяных образований. Груз опустился всего лишь на несколько метров. Муцикава, стоя за спиной Кото, сказал: - Поздравляю вас! Мы уже на ледяной горе. - И он показал рукой вокруг. Только теперь заметил Кото, что часть ледяного поля, на котором они находились, как бы выпучилась. - Что это такое, Муцикава-сударь? - наивно спросил Кото. - Ледяная гора пытается всплыть. Вы видите, она ломает лед, поднимает ледяное поле... - Да-да... вижу, - устало согласился Кото. - Нельзя ли мне пойти отдохнуть? - Пойдемте, - сказал Муцикава. - Мне, извините, надо поговорить с вами, мой друг. А кстати сделать вычисление о нашем местонахождении. Оставив холодильную установку на попечение неутомимого Скопса, Муцикава и Кото вошли в кабину самолета. Пока Муцикава делал вычисления, юноша налаживал радио. Муцикава разрешил ему связаться с Алеутскими островами и сообщить наконец о катастрофе, постигшей их самолет. Сняв наушники, Кото с облегчением вздохнул: - Готово, Муцикава-сан. Разрешите установить двустороннюю связь и сообщить координаты? - Наши координаты? - с особым выражением спросил Муцикава. Кото кивнул головой. Муцикава долго насмешливо смотрел на молодого японца. - Я должен вас порадовать, Кото-кун, - презрительно обратился он к нему. - Наши координаты 84o53' северной широты, 36o10' восточной долготы, глубина залегания ледяной горы двести метров, то есть, Кото-кун, наша гора находится чуть-чуть восточнее трассы русско-американского подводного туннеля, который должна скомпрометировать наша экспедиция. Кото удивленно и непонимающе уставился на своего начальника. - Что вы имеете в виду? - спросил было он и вдруг побледнел. Муцикава наслаждался, глядя на него. Кото попробовал говорить, но вдруг стал заикаться. Он так и не произнес ни одного слова. Муцикава внутренне торжествовал. Ради этой минуты он готов был еще раз заключить соглашение с мистером Паттерсоном. Он ненавидел слабость, он ненавидел Кото, а сейчас это сливалось для него воедино. Вдруг Кото крикнул: - Вы... вы преступник! Вы заставили нас создать искусственный айсберг, чтобы... погубить... чтобы... Муцикава договорил за него: - ...чтобы этот айсберг, дрейфуя вместе со льдами, случайно наткнулся на трубу Арктического моста и пустил ее ко дну. Х-ха! Не это ли, Кото-кун, хотели вы сказать, извините? - Замолчите! - крикнул Кото срывающимся голосом. - Теперь я понял все! Теперь я знаю, почему остался в тайне наш вылет! Это было нужно американским судоходным компаниям, с которыми вы вошли в преступную связь! - Потише, мой мальчик! Я