не привык,  когда около меня кричат. У
меня начинают болеть уши.
     - Преступник!  Вы хотите погубить тысячи ни  в  чем  не  повинных
людей!  Вы хотите погубить замечательное техническое сооружение, и все
в своих личных, низменных целях!
     - Философия  и  запах  тухлой  рыбы  на меня действуют одинаково,
Кото-кун. Извините, не переношу.
     - Ах, вы смеетесь! Я знаю... я понимаю, что не могу предотвратить
столкновение.  Но люди... люди! Я должен спасти их! Я сейчас оповещу о
вашем злодеянии весь мир. Пусть люди бегут из туннеля, пока не поздно.
Я сейчас... сейчас сообщу это в эфир!
     Дрожащими руками Кото вертел ручки радиопередатчика.
     - Назад! - крикнул Муцикава.
     "Всем... всем... всем..." - выстукивал Кото ключом.
     - Назад! - крикнул Муцикава вне себя от гнева. - Назад! Изменник!
     "Передайте... эвакуировать русский подводный док. Гибель..."
     Муцикава схватил прислоненный к стене  тяжелый  лом  и  со  всего
размаха ударил им по радиопередатчику. Раздался звон разбитого стекла.
Ящик с грохотом упал на дно кабины. Посыпались осколки.
     - Транзисторы!  - в ужасе крикнул Кото, отскакивая от Муцикавы. И
вдруг животный страх овладел им.  - Что вы сделали?  Что вы сделали? -
закричал он. - Ведь теперь мы не сможем дать о себе знать! Мы погибли!
     Муцикава скрестил руки на груди и зловеще процедил:
     - Да,  погибли,  щенок  лисицы!..  Из-за  тебя...  Нас никогда не
найдут. После гибели Арктического моста даже побоятся искать, чтобы не
навлечь подозрений на Трансполярную воздушную компанию.
     - Нет! Это ты погубил нас, зловещий ворон и преступник! Мы должны
искать дружбы с Россией, а ты... - крикнул Кото и бросился к Муцикаве.
     Муцикава отступил и  схватился  за  лом.  Кото  быстрым  взглядом
окинул  кабину.  Тень  Муцикавы,  отбрасываемая керосиновой лампочкой,
прыгала по стене и на секунду открыла висящее ружье.  В одно мгновение
Кото оказался около стены и схватил его. Удар лома выбил у него из рук
оружие.  Кото уцепился за  лом,  не  давая  Муцикаве  его  поднять.  С
проклятием Муцикава бросил лом и выхватил нож.  Кото отскочил.  У него
тоже висел у пояса нож.
     Оба японца с ножами в руках стояли друг против друга.
     Муцикава прыгнул первым.  Кото схватил его за руку,  нож замер  в
воздухе.  Но  и нож Кото не мог опуститься.  Муцикава также перехватил
его руку,  а в следующее мгновение ударил  его  ногой  в  живот.  Кото
вскрикнул,  притянул  к себе Муцикаву и вместе с ним повалился на пол.
Со стоном оба катались по полу, налетая на валявшиеся предметы.
     Вдруг дверь  открылась.  На  пороге  выросла  фигура американца с
перевязанным глазом.
     - О'кэй! - сказал он хрипло и деловито и, высоко подняв лом, стал
выжидать, когда нужная ему голова примет удобное для удара положение.

                             Глава вторая
                                НА ДНО

     - Где Корнев? Где начальник строительства?
     - Не знаем.
     Площадка звенела под быстрыми грузными шагами.
     - Андрея Григорьевича не видели?
     - Нет. А что такое, товарищ Денисюк?
     - Куда это он бежит?
     Одышка прерывала голос:
     - Корнева!.. Корнева!.. Андрея Григорьевича!..
     - В чем дело, Денис Алексеевич?
     - Что случилось?
     - Андрей Григорьевич около сальника. Вон он стоит, видите?
     - Андрей! - Денис остановился, хватаясь за перила площадки.
     Сквозь грохот  катящихся  кранов  Андрей  услышал  этот крик.  Он
быстро повернулся, настороженно вгляделся и сразу узнал Дениса.
     - На вот... читай, - протянул Денис радиограмму.
     Пока Андрей пробегал глазами депешу,  Денис  подтянулся,  одернул
китель и сердито посмотрел вокруг.
     - Что такое? Это мистификация!
     - То ж не мистификация! Подпись видел? Сам Волков подписал.
     Андрей озабоченно  посмотрел  на  Дениса,   еще   раз   перечитал
радиограмму и спрятал ее в карман. Лицо его стало твердым, суровым. Он
подошел к перилам и  крепко  сжал  их,  упрямо  нагнув  голову.  Денис
выжидательно стоял рядом.
     - Товарищ Корнев,  товарищ Корнев! - По площадке бежал человек. -
К телефону! Степан Григорьевич просит.
     Денис посторонился, давая Андрею пройти. Заложив руку за пуговицы
кителя и насупившись, Денисюк застыл в напряженной позе.
     - Денис! - послышался наконец сзади голос Андрея.
     По металлу  площадки  зазвенела отлетевшая пуговица.  Денис круто
повернулся.
     - Придется   действовать,  -  тихо  сказал  Корнев.  -  Еще  одна
радиограмма от Седых с прямым приказанием. И Степан говорил только что
по телефону о каком-то таинственном сообщении из Полярного бассейна...
- И,  пожав плечами,  он, улыбнувшись, добавил: - Какой-то неизвестный
друг... Слишком романтично!
     - Так что же ты медлишь?
     - Я уже дал распоряжение об эвакуации дока. Видишь?
     Туннельный комбайн остановился. Рабочие поднимались на площадки и
шли  к  открытым  платформам,  задержанным  после  очередной  доставки
грузов.
     - Если бы это зависело только от меня...
     - Конечно,  - прервал Андрея Денис,  -  ты  бы  не  посчитался  с
неизвестным предупреждением с севера.
     - Я не вижу причины для паники.
     Денис провел пальцами по усам и улыбнулся.
     Рабочие проходили мимо.  Никто ничего  не  спрашивал.  Полученное
распоряжение  они  выполняли,  но  движения их были торопливы,  а лица
напряженно-скованны.  Может быть, впервые за много месяцев работы люди
почувствовали,  что  над  их  головами  стометровая толща воды с вечно
дрейфующими льдами Северного Ледовитого океана,  а  в  километрах  под
ними его дно.
     Андрей с каменным спокойствием наблюдал  за  всем  происходившим,
лишь пальцы его нервно комкали полученную радиограмму.
     Когда люди заполнили последние платформы,  а на площадке осталась
еще толпа рабочих, тревога стала вырываться наружу.
     - Расскажите нам, что же случилось?
     - Не тревожьтесь,  хлопцы!  - послышался громовой голос Дениса. -
Вагоны будут для  всех.  Сейчас  мостовые  краны  перебросят  запасные
платформы.  Эвакуация  происходит  в целях предосторожности.  Реальной
опасности пока нет.
     Ропот пробежал по толпе.
     - Скрываете!..  Сознательности у нас хватило бы... По доброй воле
сюда шли.
     Эвакуация подводного дока происходила с поразительной  быстротой.
Все  действовали по специально составленному на тот случай расписанию,
без толчеи,  без излишней  спешки,  люди  вели  себя  как  на  огневой
позиции,   безоговорочно   подчиняясь  приказу,  хотя  и  страдали  от
неведения.
     Вагонов хватило.  На  последней  платформе  оставались  незанятые
места.
     Огни в  большом  зале  погасли.  По металлической площадке бежали
одинокие фигуры опоздавших людей. Поезд не отправлялся.
     - Все сели? - рявкнул Денис.
     - Все, все! - отозвались из вагонов.
     Денис подошел к микрофону и сообщил по всему доку,  что последний
вагон отправится через несколько минут.
     - А  то  кто  ж здесь стоит?  Особого,  будь ласков,  приглашения
дожидаешься? - накинулся парторг на одного из рабочих, прислонившегося
к стенке.
     - А я вот...  жду...  когда они,  - указал Коля Смирнов на Андрея
Корнева.
     - Уж то будет не твое дело!  - Денис повелительно указал Коле  на
платформу.
     Коля колебался, но, взглянув на шевелящиеся усы, полез в вагон.
     - Теперь  до  тебя  очередь  доходит,  Андрей  Григорьевич,  надо
садиться.
     - Мне? - нахмурился Андрей. - Я остаюсь.
     - Ты что, с ума сошел? Приказ - эвакуироваться всем.
     - Капитан  последним покидает погибающий корабль.  Мой же корабль
не погибает, но может погибнуть, если останется без капитана.
     - Брось,  Андрей  Григорьевич,  рассуждать!  То  ж время не ждет,
сидай!
     Андрей упрямо  покачал  головой.  Что-то  было  в  нем  сейчас от
прежнего несдержанного юноши.
     - Если  помпы  останутся  без присмотра,  док может пойти ко дну,
погибнет туннель.  Я эвакуирую туннель,  выполняя  приказ,  но  сам  я
отсюда не уйду!
     - Андрей Григорьевич, время уходит... сидай!
     Андрей упрямо свел брови:
     - Товарищ Денисюк,  извольте сесть сами в спасательный  поезд.  Я
приказываю вам как начальник строительства!  Я остаюсь здесь!  Все!  -
Андрей круто повернулся и пошел по металлической площадке.
     Он не  хотел больше спорить с Денисом,  а потому свернул в первый
попавшийся коридор.
     Гулко раздался  гудок электровоза.  Андрей провел рукой по горлу,
стал расстегивать воротник.  Слышно было,  как звякнули сцепки,  потом
загромыхали колеса. Долго слышался звук удаляющегося поезда.
     Потом настала тишина.  Фигура Андрея  одиноко  вырисовывалась  на
слабо освещенной стене.  Было слышно, как через сальниковое устройство
в центральном зале капает вода.
     Андрей передернул  плечами,  потом  повернулся  и  вышел в тускло
освещенный,  недавно еще наполненный грохотом центральный зал.  Кругом
было пусто и темно.
     Никогда не  предполагал  Андрей,  что  может  существовать  такая
тишина,  полная  звона металлических стенок,  тишина,  от которой было
больно в ушах и жутко.
     - Хо-хо! - крикнул Андрей.
     Эхо загудело и ответило ему.  И вдруг Андрей совершенно явственно
услышал:
     - Гей! Гей!..
     Ему почудилось? Нет, это не эхо! Послышались гулкие шаги.
     Человек! Кто-то отстал от поезда!
     Андрей торопливо направился навстречу движущейся фигуре,  готовый
распечь отставшего.  Неприятное  чувство  одиночества  и  необъяснимый
страх сразу исчезли.
     - Денис! - вдруг удивленно воскликнул Андрей.
     - Есть! - весело отозвался парторг.
     - Почему ты не уехал?
     - А  чтобы  тебе  подсменным  быть,  -  улыбнулся  тот,  - вместе
сторожить будем.
     Андрей хотел  строго  посмотреть на него,  но вместо этого крепко
обнял друга.
     В полной тишине обошли они пустынные,  слабо освещенные помещения
дока.  Заглянули во все закоулки - не остался ли кто случайно.  Они не
разговаривали, но тишина теперь не была уже такой гнетущей.
     - Это даже хорошо,  что мы с тобой  здесь  остались,  -  улыбался
Андрей. - Мне давно кое-что надо было обдумать.
     - А мне,  знаешь,  надо выспаться. До того не высыпался последний
месяц, представить себе не можешь!
     Помолчали. Денис покряхтел, потом посмотрел на часы:
     - Порядочно времени уже прошло.
     - Незаметно, не правда ли?
     - Наши уже далеко отъехали. Боюсь, влетит нам с тобой...
     Андрей вздрогнул:
     - Денис! Ты слышал? Что это?
     Денис насторожился:
     - Постой трошки. Действительно, что ж то буде?
     Вдалеке что-то ухнуло, опять...
     Денис нахмурился.
     Помолчали, прислушиваясь. Снова удары.
     - Мины рвутся!
     - Если это нападение,  - сказал  Денис,  -  то  я  нападающим  не
завидую.
     - В кабину центрального поста  управления!  Надо  контролировать,
какие мины взрываются! - приказал Андрей.
     Оба размашистым шагом,  держа ногу,  направились  в  глубь  дока.
Издалека один за другим доносились глухие взрывы.
     Через минуту Андрей и Денис были на центральном посту управления.
На экране выскакивали сигналы.
     - Вот так черт!  Кто ж это может быть?  Какая подводная  флотилия
зараз взрывает сорок семь мин первого пояса?
     - Флотилия  движется  на  нас.  Нападающие  находятся  сейчас   в
пятнадцати километрах от дока.
     - Надо соединяться с Мурманском.
     - Подождем.  Если  нападающие  прорвались  через  первый защитный
пояс, они должны натолкнуться на второй. Тогда и позвоним.
     - Как прикажешь.
     Молча просидели час, смотря на часы.
     - Ну,  кажется, все благополучно. Надо думать, нападающие отбиты.
Можно и тревоге отбой дать.  Если бы они двигались даже  и  черепашьим
шагом, то все равно натолкнулись бы на второй пояс.
     Вдруг сигнальные лампочки одна  за  другой  стали  зажигаться  на
мраморной доске. Андрей вскочил и посмотрел на Дениса.
     - Рвутся, - глухо произнес тот.
     - Взрываются  те  же  самые  номера мин...  Какая-то масса строго
определенных размеров надвигается на нас.  И этой массе никакие взрывы
нипочем...
     - Ничего не разумию... Что то может быть?
     Андрей провел рукой по лбу:
     - Денис, это может быть только... только ледяная гора.
     - Ледяная гора?  Невозможно, Андрей Григорьевич! Откуда зараз тут
айсбергу появиться?
     - Я не могу...  не могу объяснить, но совершенно очевидно, что на
нас  надвигается  ледяная  гора.  Судя  по  скорости  движения   этого
неизвестного айсберга, через двенадцать минут должны начать взрываться
мины третьего пояса.
     Эти минуты были длиннее часов.
     Но вот,  словно  включенные  стрелкой,  отсчитавшей   двенадцатую
минуту, зажглись сигнальные лампочки мин третьего пояса.
     - Те же номера. Это ледяная гора.
     - Н-да... плохо...
     - Это конец, - произнес Андрей.
     - Ко-нец... - неопределенно протянул Денис.
     - Денис, это я виноват, что ты остался здесь... Прости!
     Денис поморщился.
     - Соединись с Мурманском, - посоветовал он.
     Андрей покраснел,   потом   овладел   собой  и  снял  трубку.  На
сигнальной  доске  продолжали  зажигаться  лампочки,  сигнализируя   о
взрывах  мин,  сотрясавших стенки дока.  Взрывы ухали один за другим с
точностью   часового   механизма.   Что-то   страшное,    неотвратимое
надвигалось на Арктический мост...

     ...Степан Григорьевич  Корнев  расхаживал  по  своему  кабинету в
здании управления строительством Арктического моста. Он ждал сообщения
о  прибытии  поезда  с  людьми  из  подводного  дока  и закуривал одну
сигарету за другой, бросая их после первой же затяжки прямо на пол. То
и дело он подходил к аппарату прямой связи с Москвой и уже четыре раза
говорил с Николаем Николаевичем Волковым.  Николай Николаевич  сообщил
ему,   что   все   радиостанции  и  радисты  коротковолновики-любители
старались еще раз поймать таинственную волну  из  Полярного  бассейна.
Благодаря тому,  что первые сигналы были одновременно приняты в разных
местах, удалось приблизительно установить, что загадочная радиостанция
находится где-то в районе подводного плавающего дока.
     Раздался звонок телефона,  соединенного непосредственно с  доком.
Степан Григорьевич отскочил от аппарата: в подводном доке кто-то есть!
     Дрожащей рукой он снял трубку:
     - Андрей? Ты? Почему ты остался?
     - Степан...  - послышался далекий голос Андрея. - Мы здесь вдвоем
с  Денисом.  Я  должен  сообщить:  на  док надвигается что-то большое.
Предполагаю, что это ледяная гора.
     - Ледяная гора? - недоверчиво переспросил Степан Григорьевич.
     - Исход ясен,  - произнес  твердо  Андрей.  -  Док  погибнет.  Он
потащит   за   собой   туннель,  изуродует,  погубит  его.  Аварийные,
водонепроницаемые переборки могут не спасти...
     - А  ты?  Ты?  - воскликнул Степан,  стараясь удержать телефонную
трубку.
     - Не  будем  говорить  обо мне.  Это неважно.  Я хотел говорить с
тобой о другом.  Боюсь,  что гибель туннеля скомпрометирует  всю  идею
Арктического моста.
     Степан Григорьевич сел в кресло,  поставил  оба  локтя  на  стол,
опустил голову.
     Андрей заторопился, словно боясь, что не успеет сказать:
     - Прежде всего строительство... Понимаешь, его надо продолжать...
Катастрофа...  она  не  должна  повлиять...  Скажи  об  этом   Николаю
Николаевичу. Он поймет.
     Степан Григорьевич молчал. Он держал трубку обеими руками, словно
кто-то пытался ее вырвать.
     - Степан!  Ты  слышишь  меня?  Слышишь?  Ане  передай...  Ну,  ты
понимаешь... Передай...
     - Хорошо... передам, - сдавленным голосом произнес Степан.
     - Что передашь? Степа, что ты ей передашь?
     - Передам, что ты ее любишь.
     Андрей помолчал.
     - Хорошо... передай... Она всегда со мной...
     Снова помолчали.
     Степан до боли прижимал к  уху  телефонную  трубку.  И  вдруг  он
понял, что не слышит больше Андрея. В телефонной трубке не было больше
никаких звуков.
     Степан Григорьевич вскочил, стал стучать рычагом аппарата.
     Обрыв... Обрыв! Оборвался провод, отключен туннель!..
     Открылась дверь, появился секретарь:
     - Степан Григорьевич,  разрешите  доложить.  Поезд  с  людьми  из
подводного дока прибыл.
     Своим обычным, спокойным голосом Корнев сказал:
     - Хорошо,  хорошо...  Пусть  вагоны  разместят  по баракам.  Надо
покормить их... Людей поставьте на запасные пути...
     Секретарь не  поверил ушам - что он такое говорит?!  - но увидел,
как трубка выпала из рук Корнева, и все понял.

     На следующий день  весь  мир  был  потрясен  известием  о  гибели
советского подводного дока и автора Арктического моста инженера Андрея
Корнева.

                             Глава третья
                               ПРОРУБЬ

     Человек с черной повязкой на глазу бессильно опустился на сани.
     - Десять...  десять миль!  Мне кажется,  я тащил эту  поклажу  по
меньшей мере двести миль.
     Его спутник неуверенно ощупал палкой черные тени на снегу,  потом
вернулся к саням и, сгорбившись, сел рядом со спутником.
     В темноту уходили загроможденные торосами ледяные  поля.  Путники
некоторое время сидели неподвижно, но скоро мороз победил усталость, и
они стали греться, неуклюже топчась на месте.
     Внезапно страшный удар расколол воздух.
     Оба человека упали грудью  на  мешки,  сползли  на  снег.  Лежали
скорчившись,  боясь  пошевельнуться.  Вот  оно,  грозное сжатие льдов!
Сейчас следом за первым ударом рухнет от грохота небо, ледяным хребтом
поднимется взломанное поле...
     Дрожа, люди ждали своей участи.
     Снова раздался громовой удар.  Прямо перед ними взметнулся фонтан
льда.  На мгновение он сверкающим тюльпаном застыл в морозном воздухе.
Люди осторожно выглянули,  прячась за сани.  Повсюду валялись льдинки,
мерцая  свежими  изломами.  На  месте  поднявшегося  фонтана   чернела
полынья,  обрамленная  белым  снегом.  На  поверхность  всплыло что-то
черное, похожее на спину чудовища.
     Туча набежала  на  луну,  металлический  свет погас.  Люди скорее
угадывали, чем видели происходящее перед ними.
     И вдруг, вскочив, они побежали прочь.
     Они бежали,  пригибаясь   к   земле,   как   бегут   солдаты   по
простреливаемой   местности.   Бежали  молча,  задыхаясь,  спотыкаясь.
Подхваченные сани волочились на боку.
     Никто не  преследовал  беглецов.  Над полыньей было темно и тихо.
Поднялся ветер.  Он с шуршанием увлекал  сухой  снег,  быстро  заметая
следы.   Тучи  плотно  закрыли  небо,  хмуро  опустились  над  темными
льдами...

     Когда Андрей Корнев понял,  что телефонный кабель оборвался и  он
никогда  больше  не  услышит голоса брата,  необыкновенное спокойствие
овладело им.  Сосредоточенно нахмурив брови,  он продолжал неторопливо
постукивать рычажком аппарата.
     Вдруг задрожали стены дока.  Издалека  донесся  скрежет  металла.
Андрей передернул плечами и осторожно положил трубку телефона.
     Вот оно! Ледяная гора уже захватила трубу и влечет ее за собой.
     А может быть, якоря удержат ее? Андрей встал и усмехнулся.
     С шумом распахнулась дверь.
     - Андрей! Живо вниз - сальник прорвало!
     - Зачем? - безразлично спросил Андрей. - Не все ли равно, где!
     - Как зачем?  - побагровел Денис.  - Без разговора! Зараз за мной
вниз!
     Андрей махнул рукой, но вдруг порывисто повернулся:
     - Есть, товарищ Денисюк! Хвалю за инициативу!
     Денис улыбнулся и что-то пробурчал.
     Они уже бежали по  коридору.  Вокруг  все  сотрясалось.  Слышался
усиливающийся шум, будто струя водопада била в металлическое дно.
     Чтобы спуститься  вниз,  нужно  было  пересечь  центральный  зал.
Тусклые  лампочки  все  еще  освещали  пустынный док.  Со стороны труб
туннеля слышался грохот.  Сальник был пробит.  Струя воды,  похожая на
длинный прозрачный цилиндр,  летела со страшной силой, протянувшись на
несколько десятков метров.  Бурлящий поток несся по дну дока,  заливая
металлическую площадку.
     - Скорее! - оглянулся Андрей на Дениса.
     Тот, красный,  с напряженно вздувшейся шеей, хотел сделать Андрею
знак, но поскользнулся на мокром металле и чуть не потерял равновесие.
     Волна обгоняла бегущих. Люди шлепали по щиколотку в воде. Наконец
они поравнялись с коридором.  Пена рвалась вперед,  как  бы  показывая
дорогу.
     Андрей не мог удержаться,  чтобы не оглянуться.  Темные переплеты
теней  на  своде,  словно  зачеркнутые  строчки,  смотрели  на него из
полутьмы сборочного  зала.  Док  гудел,  усиливая  шум  пробившейся  в
сборочный зал воды.  Вот и вертикальный колодец.  По винтовой лестнице
спускались под  холодным  соленым  душем.  Денис  и  Андрей  мгновенно
промокли  до нитки.  В отсек шлюзового отделения через люк,  в который
они спустились, водопадом лилась вода.
     - Эх, задраить бы люк! - прошептал Денис.
     - Некогда... К подводной лодке! - скомандовал Андрей.
     Подводная лодка  водолазной  команды  стояла  сейчас  в воздушном
шлюзе. На полу слабо освещенной камеры плавали в воде какие-то ящики.
     - Продукты? - посмотрел на Дениса Андрей.
     - Так точно... И одежда.
     - Здорово! Когда успел?
     - Да когда ты по телефону говорил.
     Всплывшие ящики ловили и переносили внутрь лодки.
     - Довольно, - устало проговорил Андрей.
     Вода была уже по пояс. Денис взобрался на мостик лодки и протянул
руку Андрею:
     - Лезь, Андрей Григорьевич!
     - Нет, надо плыть.
     - Куда?
     - Включить механизмы.
     Денис кивнул.  Андрей  несколькими  сильными движениями доплыл до
переборки,  на которую не раз оглядывался во время погрузки.  Вода уже
почти достигала щита управления, где виднелись приборы и кнопки.
     Ухватившись за край мраморного щита,  Андрей подтянулся на руках,
нащупал  ступеньку  и встал на ноги.  Вода доходила ему до груди.  Шум
падающей сверху струи все усиливался...
     Неожиданно наступила полная темнота.
     - Эй! Эй! - Голос Дениса был едва слышен из-за рева воды.
     "Все ли погибло? - с удивительным хладнокровием подумал Андрей. -
Если  это  повреждение  только  одной  осветительной  сети,  еще  есть
надежда. Если же повреждено аккумуляторное питание механизмов..."
     Осторожно Андрей нащупывал кнопки, стараясь восстановить в памяти
их  расположение.  Каждая  кнопка  была  ему известна:  когда-то Сурен
знакомил его с чертежом щита.
     Андрей нажал  кнопку "выдержки времени".  Теперь механизмы должны
были сработать не сразу,  а спустя четыре  минуты.  Сначала  закроется
шлюзовой отсек, изолировав шлюз от дока, а потом должен открыться люк,
соединяющий шлюз с океаном.
     "Должен открыться, но откроется ли?"
     Ощупью Андрей двинулся обратно.
     Шум струи  изменился.  Андрею казалось,  что вода стала прибывать
скорее.
     - Эй... эй!.. Андрей! Эй! - кричал время от времени Денис.
     Блеснул огонек. Это Денис зажег спичку.
     "Не подмочил!" - почему-то подумал Андрей.
     Он увидел Дениса, который, согнувшись, сидел под самым потолком.
     "Значит, лодка уже всплыла... Еще немного - и люк упрется в свод.
Тогда уже не попасть внутрь".
     Андрей напрягал  все  силы,  стараясь  подплыть к лодке,  но вода
несла его к противоположной стенке.
     "Четыре минуты...  Только  четыре  минуты!  За это время надо еще
успеть  задраить  люк,  иначе  океанская  вода  под  давлением  десяти
атмосфер ринется в лодку".
     Денис, лежа на площадке и инстинктивно  упираясь  рукой  в  свод,
зажигал одну спичку за другой.
     - Бери... бери руку-то!
     - Где? Давай!
     Андрей в непроницаемой тьме не видел Дениса, но уже ощущал металл
обшивки.
     - Здесь... сюда... сюда...
     Рука Дениса нащупала плечо Андрея. Пальцы вцепились клещами.
     - Тише ты... Больно ведь!
     Андрей стукнулся головой о свод шлюза, со стоном скатился в лодку
по ступенькам трапа. Денис уже задраивал люк.
     - Зараз, товарищ начальник! - обернулся он с улыбкой.
     В подводной лодке ярко горели электрические лампочки.  Было сухо,
тепло, уютно.
     Андрей стоял,  потирая ушибленную при падении руку. Электрический
свет как-то успокаивал, вселял надежду.
     - Однако и жалкий же у нас с тобой вид, Денисище! - попробовал он
улыбнуться.
     - Не парадный, - согласился Денис.
     - С  выдержкой  времени...  Теперь  надо  ждать минуты две.  Если
механизмы исправны и сработают,  то откроется люк,  соединяющий нас  с
океаном.
     - Ну,  авось,  будь ласков... откроется, - серьезно и тихо сказал
Денис, проводя руками по мокрым волосам.
     - Тогда мы сможем выбраться из дока, но при условии...
     - При каком?
     - Если док уже не опустился так глубоко,  что  наружное  давление
воды намного превышает десять атмосфер. Тогда нашу лодку раздавит, как
скорлупу.
     - Ну  что  ж,  - пожал плечами Денис,  - две минуты не так много,
можно подождать.  Давай смотреть на этот манометр.  Он покажет внешнее
давление.
     Денис и Андрей уселись в кресла кабины управления и откинулись на
спинки. Глаза их не видели ничего, кроме манометра.
     Денис стал считать вслух.  На счет  "восемьдесят  шесть"  стрелка
манометра прыгнула.
     - Одиннадцать атмосфер! - воскликнул Денис.
     - Люк шлюза открыт. Док опустился лишь на десять метров. Дорога в
океан свободна!
     - Торопиться надо,  Андрей Григорьевич.  Док-то опускается... Как
бы не раздавило... - засуетился Денис.
     Заработали винты  подводной  лодки,  включился прожектор.  Сквозь
стекла смотрового иллюминатора было  видно,  как  медленно  проплывали
цилиндрические  стены  шлюза.  На  мгновение  они сблизились - и вдруг
исчезли.
     - Океан! - облегченно воскликнул Андрей.
     - Есть океан! - бодро откликнулся Денис.
     Оба внимательно посмотрели друг на друга.
     - Теперь обдумать надо  нам  с  тобой,  Андрей  Григорьевич,  как
поступать.
     - Всплыть под лед немедленно,  пока  не  истощились  аккумуляторы
подводной лодки. В торпедном аппарате у нас есть торпеды?
     - Имеются целых две - добре, как по инструкции.
     - Надо только отплыть подальше от этого места. Наверняка выйти за
пределы айсберга.
     - Есть отплыть!
     - А потом переодеться.
     - Есть переодеться!
     Помолчали.
     - А потом как? - спросил Денис.
     - Потом жалеть будем,  что на нашей лодке нет  радио.  Это  мы  с
Суреном   виноваты.   Считали,  что  лодка  предназначена  только  для
обслуживания дока.  А под водой нельзя использовать радиосвязь. Вместо
нее  предусмотрен  действующий  на  близкое  расстояние ультразвуковой
телефон.
     - Да... жизнь - она поправку внесет.
     - Значит,  придется нам на самих себя полагаться, - сказал Андрей
переодеваясь.
     - Шукать нас станут...
     - Ночь полярная... Разве заметишь такие две фигурки?
     - То верно...
     Андрей выпрямился.  Он  был  одет  в удобный меховой комбинезон и
такие же унты.  Денис  с  кряхтением  натягивал  на  себя  комбинезон,
который был ему явно мал.
     - Ходили же пешком к Северному полюсу,  - как  бы  отвечая  своим
мыслям, сказал Андрей. - Вот и мы пешком к Земле Франца-Иосифа пойдем.
     - Есть пойти к  Францу  Осиповичу!  -  ответил  Денис,  улыбаясь,
словно дело касалось прогулки за город к хорошему знакомому.
     - Теперь,  Денисище,  ты управляй лодкой,  а я пойду к  торпедным
аппаратам. Надо прорубить окно.
     Денис вытянулся. Его улыбающееся лицо дышало бодростью.

                           Глава четвертая
                             КУСОЧКИ МЯСА

     Началась пурга.  То здесь,  то там снег серой бесформенной массой
взлетал вверх,  вырастая справа и слева темными колеблющимися стенами,
образуя подобие улиц.  Ветер заставлял эти улицы извиваться,  наполняя
их клубами и мутными столбами. Частая серая сетка била в лицо.
     Люди тащили   грубые  самодельные  сани,  сделанные  из  обломков
ящиков.  Натягивая постромки,  они наклонялись вперед,  как бурлаки  с
бечевой.  Ноги  приходилось  вытаскивать,  высоко поднимая колена.  От
этого шли неуклюже,  переваливаясь  всем  туловищем.  Сани  утопали  в
рыхлом снегу, загребали его, толкая перед собой...
     - Андрюша, ты бы потер щеки. Не отморозить бы...
     - Спасибо, Денисище. Ничего как будто...
     Редко-редко обменивались фразами.  Все больше молчали, размеренно
дыша, экономя силы.
     - Не остановиться ли? Как бы не сбиться нам с тобой...
     - Подожди. Пусть встретится еще хоть одна гряда торосов.
     - И то добре... пойдем.
     Снова шли  через  свистящую  серую тьму,  пробивая воющие снежные
стены, с трудом вытаскивая из сугробов ноги.
     Остановились только    тогда,    когда   уперлись   в   огромные,
полузанесенные снегом глыбы.
     - Тихий ход, стоп! - скомандовал Денис.
     Принялись разгружать сани, вытаскивать спальный мешок.
     В черном небе - голые, замерзшие звезды. Поперек черного купола -
лыжня космоса: Млечный Путь.
     На белом  поле  мертвые  черные  тени торосов.  Пересекая ледяную
равнину, тянется неровный след от саней.
     Над санями возятся двое. Что-то связывают, скрепляют...
     - Ты держи, а я затяну, Денис.
     - Поживут еще, поживут, будьте ласковы...
     Потом впрягаются, тянут, все удлиняя и удлиняя след.
     - Шли же люди к Северному полюсу... Нансен, Пири, Седов...
     - И то добре,  Андрюша... А мы от Северного полюса... Комсомольцы
на лыжах...
     Путь преграждают торосы.  Привычным  движением  сбрасывает  Денис
постромки;  устало  стоит  перед  препятствием;  потом,  охая и что-то
бормоча,  принимается лезть наверх.  Ноги его  то  и  дело  срываются,
проваливаясь  в заснеженные щели.  К поясу его привязана веревка.  Она
натягивается...
     Андрей подталкивает  сани  сзади.  Иногда  он почти поднимает их,
перебрасывает с одной глыбы на другую.
     Денис уже   ползет  на  четвереньках,  но  все  же  тянет,  тянет
полуразвалившиеся сани.  Наверху он ложится  отдыхать.  Чувствуя,  что
веревка ослабла, он хочет подтянуть ее, но руки не поднимаются.
     - Держи, Денис, держи!
     - Давай... давай... сюда... будь ласков...
     Андрей упрямо толкает сани,  они уже совсем близко - сейчас Денис
их схватит. Но сани срываются в щель между торосами.
     Натянутая веревка тащит за собой  Дениса.  Чтобы  удержаться,  он
цепляется   за   ледяные  выступы,  загребает  руками  снег.  Наконец,
схватившись за веревку, Андрей вытаскивает драгоценные сани.
     Начинается спуск.  Впереди  -  Андрей,  выбирающий  путь;  сзади,
сползая с одной льдины  на  другую,  -  Денис  с  веревкой  на  поясе.
Переправившись через гряду торосов, не садятся - падают на снег.
     - Идти... идти надо, - твердит Андрей, тщетно стараясь подняться.
     Снова впрягаются в постромки и тянут,  тянут, пока не встречаются
с черной извилистой трещиной,  издали похожей  на  брошенную  веревку.
Через  нее  не  перешагнешь,  не перепрыгнешь.  Провалишься вниз - нет
оттуда возврата.
     Приходится идти  в  обход,  бессмысленно  уклоняясь от пути,  так
тщательно намеченного Андреем после проведенного  им  астрономического
определения. Иной раз обходное движение по краю трещины занимает целый
дневной переход.
     Но вот  наконец  трещина  становится  уже.  Собравшись  с силами,
Андрей перепрыгивает на другой край.  Денис бросает  ему  постромки  и
натягивает веревку. Так по натянутым постромкам и веревке переправляют
через трещину сани. Потом снова идут, низко наклонясь вперед, с трудом
вытаскивая из снега ноги.
     Однажды, едва люди отошли от трещины  на  несколько  шагов,  сани
перевернулись,  наехав на глыбу.  Возились долго, пока не поставили их
на полозья,  снова потянули, но сани глубоко зарылись в снег. Повисшие
на постромках путники не могли сдвинуть их с места.
     - Опять бисовы полозья разъихались! - проворчал Денис.
     Пришлось снять рукавицы.  Пальцы замерзали мгновенно, не гнулись,
не чувствовали прикосновения к  дереву  саней.  Провозились  несколько
часов,  оттащили  сани  шагов  на сто и снова стали.  Денис беспомощно
присел у развалившихся саней.
     - Рукавицы... рукавицы надень, Денисище!
     Возились по очереди, но сделать уже ничего не смогли.
     - Бросить придется.
     Поклажу разделили на два огромных тюка:  старались  забрать  все.
Ошибку  поняли еще задолго до конца перехода.  Прежде если кто падал в
пути, то мог подняться, а теперь...
     Первым упал  и  не  смог  встать  Андрей.  Денис  каким-то  чудом
держался на ногах.  Но едва он наклонился над Андреем,  как упал  сам.
Подняться удалось, лишь освободившись от ремней.
     Дальше идти не было сил,  хотя за весь переход прошли  не  больше
четырех километров.
     Денис стал разворачивать смерзшуюся меховую груду:  сегодня  была
его очередь отогревать спальный мешок. Андрей сооружал шалашник, чтобы
развести в бензиновой печке огонь, согреть "кофе".
     Наконец Андрей забрался к Денису в мешок,  лег с ним рядом.  Так,
лежа плечом к плечу и не обмениваясь ни словом,  выпили  они  кипяток,
который все еще продолжали называть "кофе", медленно разжевывая каждый
кусочек  отогретого  мяса  давно  убавленной,  до  смешного  маленькой
порции.
     Спали тяжелым сном,  без сновидений, без желанного отдыха. Андрей
проснулся  от  холода.  Дениса  не  было рядом.  Едва сдерживая стоны,
Андрей выполз из мешка.  Пересиливая себя,  сделал несколько привычных
движений утренней зарядки.
     Денис сидел,  скорчившись,  над огоньком. Звезды заволокло, а это
был единственный свет в распростершейся вокруг огромной полярной ночи.
     - Последний кипяточек, Андрюша, - печально сказал Денис.
     - Почему последний?
     - Бросить, бросить придется...
     Андрей сел рядом,  наблюдая за слабым язычком пламени.  Оба долго
смотрели на огонек.  Уже "кофе" давно  вскипел,  разогрелись  мизерные
порции мяса,  снова вскипел чайник,  а они все не тушили огонь - может
быть, последний огонь, который они видели.
     Пошли не  оглядываясь.  Под  грудой  осколков  льда  остались все
запасы бензина,  печка,  посуда. Теперь, чтобы получить воду, придется
растапливать лед на груди.
     Идти с похудевшими тюками было как будто легче.  Первые километры
пути даже принесли желанную бодрость,  автоматичность работы мускулов,
но стоило встретить гряду торосов,  как груз потянул их к земле. Долго
отсиживались, прежде чем рискнули лезть на льдины.
     Денис был совсем плох.  А впереди ждали  поля,  трещины,  торосы,
бесконечные переходы...
     Чувство голода ни на минуту не покидало  людей.  Даже  усталость,
тупая   физическая  боль,  мутившая  сознание,  даже  охватывавшее  по
временам отчаяние не могли заглушить  никогда  не  прекращающихся  мук
голода.
     И без того ничтожный паек убавлялся Андреем с  каждым  переходом.
Денис   молчаливо   соглашался  со  всем,  что  предлагал  Андрей.  Он
безропотно сносил все лишения,  но меховой комбинезон болтался на  нем
мешком, костлявые плечи торчали углами.
     Сны, полные обильных обедов,  жирных  блюд,  шипящих  сковородок,
дымящихся  сосисок,  сны,  полные  аромата  флотского борща,  жаренной
ломтиками румяной картошки, сочных бифштексов, нежных пирогов с тонкой
корочкой и тающей во рту начинкой, - сны или видения, встававшие прямо
из сугробов, подстерегали путников на каждом шагу, владели ими, мучили
их, радовали, приводили в неистовство, издевались над ними.
     В мешке,  полузамерзшие,  со льдом в резиновых мешочках на груди,
люди стонали, скрежетали зубами.
     - Нет, Андрюша, не вставай.
     - Почему, Денисище? Надо идти...
     - Нельзя! Слышишь, как воет...
     Лежали в  состоянии,  промежуточном  между сном и обмороком.  Над
землей бушевала пурга,  надрывалась сотнями сирен и гудков.  Проходили
часы...  может  быть,  дни.  Невидимые руки подносили блюда с горячими
пельменями,  повсюду валялись открытые банки  со  шпротами,  на  белой
жести  выступали  капельки ароматного прованского масла...  целые горы
черной икры,  белого хлеба...  хлеба... хлеба, который можно было есть
целыми буханками...
     Пурга кончилась. Снова вверху голодные, слабые звезды. На снегу -
неясные, тощие тени.
     С невероятным трудом  двинулись  в  путь.  Шли,  качаясь,  падая,
подымая   друг  друга.  Перед  торосами,  вершины  которых,  казалось,
достигали самых звезд, останавливались. Перебраться? Нет, даже если бы
там, на вершине, был котел с горячими щами.
     Денис упал в снег. Андрей с болью смотрел на его рваные унты.
     - Денисище!... Дениска!.. Встань... ведь ноги у тебя отморожены.
     Денис зашевелился,  с усилием сел.  Андрей опустился  рядом.  Так
сидели молча,  безучастные ко всему.  Наконец Андрей,  стряхнув с себя
оцепенение, передернул плечами, встал.
     Денис не   шевелился.   Почему-то   поза  его  показалась  Андрею
странной.
     - Денисище, что с тобой? - спросил он тревожно.
     Денисюк поник головой. Андрей схватил его за плечо, начал трясти.
Голова Дениса беспомощно болталась. Андрей взял его под мышки, поднял.
     Какой он стал легкий!
     На ногах   Денис   удержаться   не  смог  и,  отпущенный  другом,
неожиданно повалился навзничь.  Андрей  стал  около  него  на  колени,
заглядывая ему в лицо. Молодая луна осветила седые волосы на его давно
не бритом подбородке.
     - Денисище...  Ну  Денисище  же...  -  тормошил  друга испуганный
Андрей.
     Денис открыл глаза, пошевелил губами:
     - Андрюша... Андрюша...
     Андрей стал  неумело освобождать его от тюка.  Пришлось повернуть
его на бок,  отчего Денис слабо застонал.  Голову его Андрей положил к
себе  на  колени.  Денис  сделал  знак  -  он  хочет говорить.  Андрей
наклонился к нему возможно ниже, едва улавливая прерывистый шепот.
     Поземка подняла  снег  со  льда,  запорошив  глаза и уши.  Андрей
заботливо стер снежинки со впалой небритой щеки друга.
     - Андрей  Григорьевич...  серденько мое...  там у меня в мешке...
мясо есть...
     - Какое мясо? - вздрогнул Андрей, нагибаясь еще ниже.
     - Моя порция,  Андрей Григорьевич...  Она  в  холстинку  отдельно
завернута. Смотри зараз не выбрось.
     - Выбросить?  Почему?  Какое мясо,  Денисище?  Ты бредишь.  Жар у
тебя. Рука у меня озябшая, не почувствую...
     - Нет,  Андрей Григорьевич... Я тебе как начальнику докладываю...
Запас там у меня схован.
     Андрей нахмурился, губы его дрожали. Денис продолжал:
     - Для тебя,  Андрей Григорьевич, оставлял... Всю дорогу недоедал,
прятал... Тебе-то нужнее...
     Андрей вытянулся, напрягся:
     - Зачем? Зачем ты это сделал?
     - То добре,  Андрей Григорьевич...  Про себя рассудил,  что двоим
все равно не дойти...  Ну вот, остальное-то само собой решилось. Автор
Арктического моста, начальник строительства, поди, нужнее меня стране.
Ну вот...  Возьмешь мой мешок, там все и найдешь, а меня... меня здесь
зараз оставь...
     - Нет...  нет,  Денисище...  - начал срывающимся голосом  Андрей,
потом  вдруг  почти  закричал:  -  Товарищ  Денисюк,  я  как начальник
назначаю вам усиленное питание,  объявляю длительный привал...  отдых,
пока вы не почувствуете себя лучше!
     - Нет,  - прошептал,  качая головой, Денис. - Поздно... Да и не к
чему... Иди, а мешочек возьми, Андрюша.
     - Нет! - закричал в исступлении Андрей. - Денис, родной, не брошу
я  тебя!  Не  брошу!  Зачем  ты  это  придумал?  Ведь  у  тебя же трое
ребятишек...
     - То ж я не сам, Андрей Григорьевич, не сам... Давно я читал, что
так одна индианка сделала,  которая белого  любила1.  -  Он  помолчал,
собираясь с силами. - А я ведь не только тебя люблю, Андрюша... я ведь
служу нашему общему делу,  которому нужен ты...  А хлопчики мои...  Ты
позаботься о них... - И Денис замолчал, закрыв глаза.
     1 Повесть Джека Лондона "Таинство женской души". Том 13, собрания
сочинений. (ККК)

     Андрей боялся пошевелиться, думая, что его старый, преданный друг
уснул.  Денис несколько раз принимался стонать,  но скоро  затих.  Так
сидел Андрей неподвижно, пока не почувствовал, что коченеет.
     Он стал  тереть  руки,  стараясь  согреть  их,  потом   осторожно
дотронулся до Дениса.  Рука его отдернулась сама собой.  Долго смотрел
он,   наклонившись,   на   исхудавшее   лицо,    стараясь    запомнить
обострившиеся, освещенные луной черты.
     Андрей плакал...

                             Глава пятая
                                 ОДИН

     Андрей шел один. Теперь он не смеет погибнуть, он обязан выжить!
     Позади оставался  неровный  след  -  тонкая  пунктирная  дорожка,
теряющаяся среди снежных барханов. Худое лицо Андрея обросло бородкой,
забитой сейчас снегом.  Он шел,  нагибаясь вперед,  словно тащил сани,
которых  давно уже не было.  Когда он останавливался,  ему было трудно
удержаться на ногах.  Он  должен  был  или  опускаться  на  снег,  или
прислоняться  к  ледяным  глыбам.  За  спиной  его  легко  подпрыгивал
сморщенный, тощий тюк.
     Наконец Андрей  остановился,  с трудом расправил мерзлый спальный
мешок.  Забравшись в него,  взял с собой тюк. Тщетно шарил он рукой по
карманам  рюкзака.  Кроме маленького холщового свертка,  там ничего не
было.
     В эту  ночь,  если  это  в самом деле была ночь на Большой земле,
Андрей не развернул заветной холстинки и уснул голодный.
     Утром, проснувшись,  он долго не мог пошевелить отекшими членами.
Усилием воли заставил себя вылезти из мешка  и  заняться  гимнастикой.
Потом, сев на мешок, тупо смотрел на холстинку.
     Вдруг откуда-то издали докатился грохот. Андрей вскочил.
     Один за  другим  раздавались  артиллерийские  залпы.  Лязг,  рев,
треск, сливались в дикую вакханалию звуков.
     Андрей поспешно  развернул  холщовую  тряпочку  и  положил  в рот
кусочек мяса.  Торопливо сложив спальный  мешок,  он  зашагал  на  юг,
изредка оглядываясь назад,  откуда продолжали доноситься треск,  гул и
взрывы.
     Где-то там,  за  горизонтом,  шли  друг  на  друга  ледяные поля,
поднимались изломанными хребтами. Человек бежал от них. Новая реальная
опасность прибавляла сил.
     Когда Андрей перелезал через нагромождение  льдин,  резкий  порыв
ветра чуть не сорвал его вниз. Со льда взвились снежные языки, колючие
снежинки проникли под свободно болтающуюся  на  Андрее  одежду,  глаза
мгновенно залепило.  Над головой крутилось снежное облако,  кругом все
выло...
     Андрей упрямо  перелез  через  торосы  и  пошел дальше,  увязая в
снегу. Он продолжал еще жевать жесткий кусочек мяса.
     Наконец метель остановила его.  Забравшись в мешок, он ждал, пока
стихнет буря. То забываясь в полусне, то просыпаясь, как от толчка, он
прислушивался   к   завываниям.  Наконец  все  стихло;  в  небе  снова
загорелись звезды, указывая путь.
     Новый кусочек мяса помог Андрею встать.
     Ритм ходьбы поглотил все ощущения.  Дорога  казалась  удивительно
легкой.
     Вдруг Андрей остановился, потом сделал несколько шагов в сторону.
Стоя над странным сугробом,  он неожиданно ощутил во всем теле тяжелые
удары пульса.  Потом опустился на колени,  обхватил  голову  руками  и
упал. Тело его беззвучно вздрагивало.
     Перед ними  были  сани,  сколоченные  когда-то   Денисом,   сани,
брошенные много дней назад!..
     Все, все напрасно! Усилия выше человеческих, потеря друга - и все
лишь для того,  чтобы,  блуждая по дрейфующим льдам, снова вернуться к
проклятому месту!
     Андрей сел, ощупывая полозья.
     Но откуда железная оковка?  Ведь Денис делал полозья из фанерного
ящика.
     Корнев вскочил.  Еще  раз  нагнулся,  потом  выпрямился  и  вдруг
неожиданно приподнялся.  Бессвязные слова рвались наружу.  Кажется, он
что-то пел или кричал.
     Продолжая свой  нелепый  танец,  он сбросил тюк,  достал секстан.
Никто никогда не слышал,  чтобы Андрей пел.  Но сейчас он пел изо всех
сил,  радостно  пел  тут  же  мгновенно  возникшую  песню с особенными
словами:  "Не те...  не те...  другие сани...  Ура...  ура...  другие!
Нарты, нарты! Да здравствуют неизвестные нарты!"
     Но кто,  кто бросил здесь эти сломанные норвежские нарты?  Кто  и
когда мог быть в этой пустыне? Андрей обошел нарты, внимательно изучая
снег.  Да, люди были здесь совсем недавно... может быть, только вчера.
Сани еще видны из-под, снега, а ведь недавно была метель.
     Кровь прилила к лицу.  Андрей почувствовал,  что  у  него  пылают
давно отмороженные щеки.
     Люди!
     Но метель занесла их следы.  Все равно - догнать!  Догнать во что
бы то ни стало!
     Андрей торопливо накидывал на плечи ремни. Забыв об усталости, он
почти побежал на юг. Ведь люди могли идти только туда. Остановиться на
привал?  Нет!  Ведь  идущие впереди,  быть может,  еще сильны...  Быть
может, они делают длинные переходы. Нет, он не отстанет от них.
     В конце   концов   Андрей   свалился  на  снег  в  полуобморочном
состоянии.  Пришлось достать спальный мешок. Но спал он не больше трех
часов.
     - Они уходят!  - вскочил он,  испуганный.  - Догнать!  Догнать их
скорей! В этом спасение!
     Так прошло еще несколько дней.  Андрей снова стал терять силы. Но
однажды,  в  конце  очередного  перехода,  его  внимание привлек новый
сугроб. Из-под снега торчал мех.
     Зверь?
     Андрей осторожно подошел к сугробу и судорожными движениями  стал
разгребать снег.
     Человек. Вернее, труп человека...
     Печально смотрел  Корнев  на  свою  новую находку.  Неизвестный в
удобном  меховом  комбинезоне  лежал  на   спине,   обратив   лицо   к
безучастным,  холодным  звездам.  Андрей  нагнулся  к нему,  но тотчас
отпрянул.
     У человека не было лица.
     Появившаяся луна осветила оскаленные зубы; глазные провалы черепа
смотрели загадочно и страшно.
     По-видимому, какой-то зверь обглодал лицо несчастного путника.
     Андрей передернул плечами.  Впервые он подумал об опасности. Ведь
он был безоружен...
     Андрей нагнулся к мертвецу, счищая с него снег. Что-то покатилось
по льду. Пузырек с жидкостью.
     Корнев открыл притертую пробку. Странный, дурманящий, сладковатый
запах, удивительно знакомый, но который он никак не мог вспомнить.
     "Кто же  этот  человек?  Как попал он в пустыню?  - думал Андрей,
принимаясь за погребение незнакомца.  - Остался ли в живых  кто-нибудь
из тащивших сани? Почему человек не похоронен?"
     Завалив труп кусками льда,  Андрей  выпрямил  онемевшую  спину  и
посмотрел по сторонам.
     Кровь сразу остановилась  в  нем,  колени  дрогнули.  В  двадцати
шагах, с любопытством глядя на него, стоял белый медведь.
     Так вот кому помешал он своим приходом,  вот  кто  прервал  здесь
свою  трапезу!  Испугавшись в первый момент,  он вернулся сюда,  чтобы
отстоять свою добычу.
     Медведь, словно приняв какое-то решение,  неуклюже переваливаясь,
направился к безоружному человеку.  Машинально Корнев опустил  руку  в
карман,  но  там был только пузырек.  И вдруг сверкнуло воспоминание -
сладкий, дурманящий запах! Теперь он знал, что это такое.
     Медведь приближался,  глухо рыча. Ловким движением Андрей сбросил
свой тюк и  вытащил  холстину;  кусочки  мяса  рассыпались  по  снегу.
Медведь приближался.  В мгновение опорожнив пузырек, держа перед собой
тряпку, человек смело пошел навстречу медведю.
     Медведь оскалил   пасть.   Каким  маленьким  казался  человек  по
сравнению с огромной белой тушей!  Андрей  бросился  вперед.  Протянув
пропитанную неоэфиром тряпку,  он ловко окутал ею морду медведя. Зверь
сгреб  человека,  прижал  к  своей  груди,  пытаясь  освободиться   от
неприятной  тряпки.  Это спасло Андрея:  медведь не разорвал его спины
когтями - он лишь придерживал жертву одной  лапой,  а  другой  пытался
стащить тряпку.
     Андрей напряг мышцы.  На спину давила невыносимая тяжесть. В лицо
лезла  жесткая  шерсть.  Сладкий,  дурманящий аромат мешался с терпким
медвежьим запахом, похожим на рыбий.
     "Нужно не дышать, не дышать!"
     Хрустнули кости, в глазах помутилось...
     Медведь покачнулся,  лапа  его  скользнула  по  спине  человека -
затрещала распоротая когтями куртка.  Стон человека слился  с  громким
медвежьим сопением...
     Андрей пришел в себя от  холода,  спина  замерзла:  видимо,  снег
забился в распоротую куртку. Отползти в сторону оказалось невозможным:
нога была придавлена тушей медведя.  Зверь лежал  неподвижно.  Тряпка,
пропитанная неоэфиром, лежала тут же на снегу, около раскрытой пасти.
     С большим трудом человек вылез из-под медведя и попытался встать.
Коченеющие   пальцы  нащупали  разодранную  одежду  на  спине.  Куртка
погибла,  починить ее, конечно, нельзя; рана, по-видимому, пустяковая:
кровь уже запеклась.
     Андрей глядел на уснувшего хищника.  А что,  если  он  проснется?
Достав большой охотничий нож, он принялся добивать зверя.
     С сожалением смотрел Корнев на драгоценную медвежью тушу, которую
должен был бросить в снежной пустыне. Ведь это же пища!
     Забрав с собой столько мяса,  сколько мог унести,  запаковав свой
тюк, Андрей подошел к тому месту, где его застал медведь. Долго ползал
он, подбирая рассыпанные по снегу кусочки старого мяса.
     Холод давал себя чувствовать:  сквозь разодранную куртку проникал
ветер.  Андрей только после долгой  внутренней  борьбы  заставил  себя
сменить одежду - пришлось отрыть недавно погребенное тело.
     В этот же вечер Андрей узнал вкус сырого медвежьего мяса. Сначала
оно  казалось  противным,  особенно  жир.  Приходилось заставлять себя
есть.  После всех потрясений он уснул,  вконец обессиленный, ничего не
чувствуя и ни о чем не думая. Во сне он боролся с гигантским медведем,
у которого вместо  морды  был  гладкий  обглоданный  череп  с  пустыми
черными глазницами...
     Утром Андрей торопливо собрался в путь.  Медвежатина ощущалась за
плечами приятным грузом. Она давила плечи, но спина не гнулась.
     Переход шел за переходом.  Новые силы вливались  в  Андрея  после
пережитой  им  встряски.  Шаг  стал  сильным,  упругим.  С  удивлением
вспоминал Корнев,  как раньше подолгу  сидел  перед  каждой  трещиной,
прежде чем решался через нее перебраться.
     Однажды, стоя на вершине тороса,  Андрей намечал дневной переход.
И вдруг ему показалось, будто впереди движется какая-то темная точка.
     "Неужели опять медведь?" Андрей хотел бежать.  Потом спохватился:
"Вдруг  это  человек?  Что,  если  у  погибшего был товарищ?" Он легко
перескочил через трещину и почти бегом бросился по ледяному полю.
     Да, это  был  человек!  На  снегу  Андрей  увидел  путаные следы.
Местами попадались глубокие ямы: по-видимому, человек падал.
     Долго бежал  Андрей,  пока  совсем не выбился из сил,  но догнать
незнакомца не смог. Ему казалось иногда, что он видит темный силуэт на
дальних торосах, но он не был в этом уверен: слабый свет звезд был так
обманчив.
     Наконец Андрей   решил   остановиться   на   ночлег.   Метели  не
предвиделось,  и он не боялся, что снег и ветер заметут следы. Завтра,
не позже, он догонит этого человека, а сейчас должен набраться сил.
     Он уснул беспокойным сном,  в страхе,  что потеряет своего еще не
обретенного спутника.
     Несколько часов сна освежили его.  Быстро  собрался  он  снова  в
путь,  на  ходу  дожевывая противный кусок медвежьего жира,  отдающего
ворванью.
     Сбивчивые следы,  то пропадая, то появляясь, вели вперед. И вдруг
Андрей увидел на снегу темное пятно.  Он ускорил шаги,  почти побежал,
но, споткнувшись, упал. С трудом поднялся он - дыхание перехватило.
     Перед ним был спальный мешок.
     По-видимому, человек  спал.  Андрей осторожно сел и стал смотреть
на  неподвижную  груду  меха.  Ощущение,  что  он  теперь  не  одинок,
наполняло  его  безудержной  радостью.  Хотелось смеяться,  даже петь.
Несколько раз он порывался разбудить спящего,  но  останавливал  себя.
Нет! Он должен беречь сон своего нового спутника.
     Несколько часов просидел Андрей,  не спуская глаз с  неподвижного
спального  мешка.  Но  вот  груда меха зашевелилась.  Андрей стал так,
чтобы человек мог видеть его.
     Крик ужаса  раздался  в  ледяной  пустыне.  Человек,  стоявший на
коленях и еще не успевший освободиться от мешка,  закрыл лицо руками и
повалился на спину.
     - Товарищ...  товарищ... не бойтесь... я такой же несчастный, как
вы. Хэлло! Хау ду ю ду, сэр! Экуте ву?
     Андрей испуганно тряс незнакомца, обращаясь к нему на тех языках,
которые знал.
     Наконец незнакомец осторожно отвел  от  лица  руки  и,  заикаясь,
сказал на плохом английском языке:
     - Простите,  сэр,  мне показалось, что мертвый друг явился передо
мной. Эта куртка... эта куртка...
     Андрей вздохнул:
     - Вы правы. Мне пришлось взять его одежду.
     И Андреи рассказал незнакомцу, при каких странных обстоятельствах
он встретился с его мертвым другом.
     Неизвестный слушал, грустно качая головой:
     - Я был так слаб,  что не смог похоронить его. И вместо наказания
небо  посылает  мне  вас...  О  сэр,  жизнь  не  кажется  мне   теперь
потерянной!
     Андрей с любопытством рассматривал своего нового товарища. Он был
еще  молод.  У  него  было  лицо с приплюснутым носом,  раскосые глаза
смотрели печально. По всей видимости, это был японец.
     Он протянул руку Андрею, слабо пожал его пальцы и производил:
     - Мы связаны кровью моего друга и этой пустыней.
     - Мы товарищи отныне, - подтвердил Андрей.
     - То-ва-ри-щи, - тихо, с трудом повторил японец.

                             Глава шестая
                           ОБРЕТЕННЫЙ ДРУГ

     Ледяные поля  больше  не казались такими унылыми,  звезды светили
ярче - не  было  больше  одиночества:  рядом  с  Андреем  размашистым,
экономичным шагом шел его новый спутник.
     Юко был  удивительно  спокойным  и  скромным  человеком.  Он   не
надоедал Андрею расспросами,  мало рассказывал и о себе.  Андрей узнал
только,  что он один остался в живых из экипажа  самолета,  посланного
для     подготовки     американской    трансполярной    трассы,    так
рекламировавшейся в последнее  время.  Самолет,  вылетев  с  Алеутских
островов,  совершил вынужденную посадку прямо на лед. Это стоило жизни
двум членам экипажа. Двое оставшихся - Юко и его товарищ - решили идти
к  русской  земле.  Провианта  у них было мало,  и они очень страдали.
Пришлось бросить сани, на которых Юко вез своего товарища-американца с
отмороженными ногами.
     - Однажды наступил момент, когда мой друг покинул спальный мешок,
-  тихо говорил Юко.  - Я хотя удивился,  но не придал этому значения.
Когда же я встал, то нашел его уже задохнувшимся. Добрый товарищ... Он
не хотел быть мне обузой и воспользовался неоэфиром...  Да простит мне
бог,  но я как безумный бежал от этого места,  так и  не  погребя  его
тела...  Я жестоко наказан теперь вашим рассказом.  Никогда во всю мою
жизнь это темное воспоминание не покинет меня!
     Юко поник  головой.  Андрей  утешал  его  как  мог.  Он ведь тоже
потерял своего друга.
     Рассказ Андрея  о гибели подводного дока Юко выслушал без всякого
интереса. Казалось, никакие события в мире не могли теперь взволновать
его.   При  всяком  удобном  случае  он  переводил  разговор  на  свою
прекрасную Японию и мог долго-долго, с трудом подбирая слова, говорить
о ней.
     Один спальный мешок бросили;  спали теперь вместе,  согревая друг
друга. У Юко оказался запас жидкого топлива, и Андрей снова узнал вкус
горячего чая.  Силы возвращались к нему.  Японец тоже чувствовал  себя
бодрее:  медвежатина была именно тем,  чего не хватало его истощенному
организму.
     Юко проявил себя на редкость выносливым человеком.  Андрей помнил
его следы, по которым можно было судить, что он шел, изнемогая, падая,
и подолгу лежал.  Но теперь,  когда они шли вместе,  Андрей никогда не
видел, чтобы Юко чем-нибудь выдал свое утомление. Он шел всегда прямо,
никогда  не  жаловался.  Это смущало Андрея:  что могло вселить силы в
этого измученного, так же как он сам, человека?
     Только ночью,   когда  они  лежали  в  спальном  мешке  и  японец
забывался, Андрей слышал его тихие стоны.
     Монотонно тянулись   утомительные   переходы.   Глядя  на  своего
молчаливого,  стойкого спутника, Андрей тоже старался держаться бодро,
но слабость с каждым переходом все больше и больше овладевала им. Ноги
распухли и болели, зубы расшатались, десны стали кровоточить.
     Цинга?
     Юко заметил состояние товарища и стал с  нежностью  заботиться  о
нем.  Он  взял  на  свои  плечи почти весь груз,  несмотря на протесты
Андрея.  Он заставлял его идти, уверяя, что движение - лучшее средство
борьбы с болезнью. И наконец, в котомке японца оказались лимоны, самые
настоящие лимоны!
     Случалось, что японец переносил Андрея через трещины буквально на
руках.  Андрею было стыдно,  он проклинал  свою  слабость.  Он  хорошо
видел, что самоотверженно помогающий ему товарищ только нечеловеческим
усилием  воли  держится  на  ногах.  Но  цинга  лишила   Андрея   силы
сопротивления. Он вынужден был принимать заботы японца.
     Так продолжали  они  двигаться  вперед.  Все  чаще  и  чаще  мела
поземка,  переходящая  в  пургу.  Не  раз  спутники по нескольку суток
оставались в спальном мешке, боясь высунуть голову.
     В эти мучительные,  тягучие часы, когда над льдами свирепствовала
пурга,  японец старался занять Андрея.  Он рассказывал ему  о  Японии,
рассказывал о девушке,  которую любил, скромно не называя ее имени. Он
читал ему японские стихи,  утонченные,  со  своеобразным  ритмом,  без
рифмы, полные намеков и скрытого смысла.
     Юко предложил Андрею  изучать  японский  язык.  Андрей  с  охотой
согласился.  В  свою очередь,  Андрей стал учить нового друга русскому
языку.  Так,  стараясь не говорить  по-английски,  коротали  они  часы
вынужденного бездействия, на которое обрекала их ненастная погода.
     Андрей воспрянул  духом.  Лимоны,  отдых,  заботы  нового   друга
сделали свое дело. Былая энергия вновь возвращалась к нему. Проснулись
и мысли, а с ними - заботы о строительстве. "Что сталось с Арктическим
мостом?  Уцелела  ли благодаря водонепроницаемым переборкам хоть часть
туннеля?  Возможно ли продолжение работ?  Дошел ли поезд с  людьми  до
земли? Что со Степаном?"
     Однажды, проверяя свои запасы,  путники убедились, что медвежьего
мяса  осталось  очень  немного.  Запасы  японца  давно  уже кончились.
Пришлось перейти на голодный паек.
     Ссылаясь на  болезнь  Андрея,  Юко настоял,  чтобы Андрей получал
увеличенную порцию.  Кроме того,  он хотел отдать ему всю свою  порцию
риса, бывшего в его котомке.
     - Вы еще окажете мне услугу,  когда мы  придем  к  вашим  русским
зимовщикам, - говорил Юко, пытаясь убедить своего больного друга.
     Но Андрей не мог принять эту жертву и был неумолим.
     Тянулись бесконечные льды, торосы и трещины. Люди шли как во сне,
поддерживая друг друга.
     Кроме Сурена  Авакяна  и  Дениса,  Андрей  ни  с  кем не сходился
близко.  Этот же человек расположил к себе Андрея.  Всей душой  Корнев
привязался  к  своему  новому товарищу.  Идя плечом к плечу по ледяным
полям,  они молчали,  но даже это  немое  общение  с  новым  товарищем
ободряло.
     Наконец провизия кончилась. Остались только кусочки мяса, которые
были  для  Андрея  священными.  Андрей  без колебания предложил японцу
включить  их  в  дневной  паек.  Узнав  их  происхождение,  Юко  долго
отказывался.  Но  Андрей  был настойчив:  он не хотел,  чтобы еще один
человек отказывался ради него от пищи.
     Когда на  привале  они впервые положили в рот кусочки смерзшегося
мяса, Юко снял шапку и встал.
     - Почтим его память, - сказал он.
     У Андрея навернулись слезы на глаза.  Его друг продлил  жизнь  не
только ему, но и его новому товарищу.
     После этого случая к концу  второго  перехода  Андрей  увидел  на
горизонте груду льдин.  Это мог быть ледяной вал,  какие они встречали
десятки, но острое волнение почему-то охватило Андрея.
     Юко был  близорук,  он  ничего  не  мог  рассмотреть.  Андрей так
ускорил шаг, что Юко едва поспевал за ним, смущенно улыбаясь.
     Чем внимательнее  вглядывался  Андрей в нагромождение льдов,  тем
учащеннее билось его сердце.
     - Земля! Земля! Юко, земля! - наконец закричал он и побежал.
     Сил было очень мало,  и Андрей скоро упал.  Все тело ныло, голова
кружилась. Юко был далеко позади. Андрей решил подождать его.
     Наконец японец догнал товарища,  и  они  вместе  пошли  к  земле.
По-видимому, это был один из островов архипелага Франца-Иосифа.
     Они достигли берега совсем измученные.  Но на этот раз впервые за
все путешествие они ночевали на земле.  Собственно, земля эта мало чем
отличалась от ледяных полей. Она была так же покрыта льдом и снегом, и
только  в  редком  месте  можно  было  увидеть  скалу,  на  которой не
удержался снежный покров.
     Но все-таки это земля! Теперь они близко у цели!
     Ах, если бы иметь карту!  Андрей был убежден, что остров Рудольфа
теперь  близок.  Скоро они увидят друзей!  Скоро они почувствуют тепло
натопленного дома! Скоро, скоро они услышат голос Мира!

     Несмотря на утомление,  Андрей проснулся раньше  Юко.  Он  боялся
пошевелиться,  чтобы  не разбудить товарища.  Японец спал беспокойно и
бормотал бессвязные слова.  Корневу послышалось чем-то  знакомое  имя:
"Кими-тян".
     Наконец Юко проснулся.  Следом за Андреем он выбрался  из  мешка.
Его  лицо  осунулось за время перехода.  Лишенное растительности,  оно
казалось юным.
     Они долго совещались,  прежде чем избрали направление дальнейшего
пути.  Карту архипелага Франца-Иосифа ни Андрей,  ни Юко вспомнить  не
могли.  Решили идти от острова к острову в надежде наткнуться на жилье
людей или на хижину брошенной зимовки со складом продовольствия.
     Тяжело было  покинуть  твердую  землю  и  вновь  ступить  на лед.
Несколько раз оглядывался Андрей на неизвестный остров.  Ночевали  они
на льду.
     Отдохнув, снова двинулись, надеясь вскоре набрести на землю.
     Но остров  не  попадался.  Оба  товарища  скрывали  друг от друга
тревогу. Сделали еще один переход, но никаких признаков земли так и не
заметили. В этот привал был съеден последний кусочек мяса, завещанного
Денисом.
     Друзья больше не разговаривали. Все было понятно без слов.
     Решили идти обратно, чтобы испробовать новое направление. Впервые
Андрей заметил,  что и Юко начал сдавать.  Его походка стала неровной,
он часто  останавливался,  чтобы  отдышаться.  Теперь  Андрей  пытался
помочь товарищу, ободрял его.
     Они были в одном переходе от острова,  когда услышали в небе гул.
Оба только что забрались в мешок.  Несколько минут они прислушивались,
вглядывались в темноту. Потом как безумные выскочили из мешка.
     Сомнений быть не могло.
     Японец дрожащими руками развертывал свою котомку.
     - Самолет! Самолет! - исступленно кричал Андрей.
     Самолет шел низко надо льдом.
     Вдруг раздался оглушительный выстрел.  Андрей вздрогнул. В тот же
миг сноп огня взвился в небо и рассыпался там искрами.
     Отвыкший от света Андрей совершенно ослеп.
     Снова выстрел - и снова сноп огня.
     "Ракеты!" - понял Андрей.
     Японец методично выпускал их одну за другой.
     С самолета заметили сигналы. Пилот положил машину на крыло и стал
делать круг. Юко, радостно глядя на Андрея, показал ему ракету.
     - Последняя, - прошептал он.
     Последняя ракета взвилась в воздух.
     Самолет продолжал  делать  круги,  вероятно  выискивая  место для
посадки.  Какое счастье!  Торосов не было,  всюду простиралось гладкое
снежное  поле.  Но ведь с самолета могли этого не видеть!  Света звезд
было совершенно недостаточно.  Юко пропитал тряпку бензином  и  поджег
ее. Огонь замерцал, отражаясь в ближних льдинах.
     Теперь было совершенно очевидно, что самолет шел на посадку.
     - Вот  и  ваши  друзья  пришли за нами,  - произнес Юко,  пожимая
Андрею руку. В его голосе было что-то вопросительное.
     - Мои и ваши друзья! - воскликнул Андрей.
     Самолет уже бежал  по  льду.  Андрей  и  Юко  бросились  к  нему,
перепрыгивая через мелкие льдины.
     Было видно,  как из кабины на лед  выскочили  три  человека.  Они
заметили  Андрея и Юко и махали им руками.  В висках у Андрея стучало,
голова кружилась. Он остановился рядом с Юко.
     Люди с самолета приближались.  Юко сделал шаг вперед,  пристально
вглядываясь в подходивших. Потом в нем произошла странная перемена. Он
как-то  вытянулся,  подобрался,  пошел  навстречу  к  идущим чеканным,
военным шагом.
     Улыбающийся Андрей  шел  следом  за  ним.  Все  с  той же улыбкой
наблюдал он,  как этот смешной,  милый Юко стал по-военному во  фронт,
отдал честь и что-то проговорил.
     Летчик. Сказывается профессия. Не хочет ударить лицом в грязь.
     Андрей подошел   поближе,  протягивая  руки,  чтобы  заключить  в
объятия первого же человека с самолета.  Вдруг  он  услышал  сказанное
по-английски слово: "Пленник". Андреи узнал голос Юко.
     - Пленник, - повторил японец.
     Андрей понял,   что  стоящие  перед  ним  люди  -  англичане  или
американцы.
     Продолжая улыбаться, Андрей слабо крикнул:
     - Хэлло!
     Один из спасителей приблизился к Андрею и сказал, перекладывая во
рту резиновую жвачку:
     - Эй  вы,  неизвестный!  Мистер  Муцикава  рассказал нам про ваши
штучки.  Мы лихо довезем вас до электрического стула,  на который  вас
посадит американский суд.
     - Что такое, сэр? - отшатнулся Андрей. - Я не понимаю вас...
     Долговязый пилот  обмотал шею шарфом,  развевавшимся на ветру,  и
сказал усмехаясь:
     - Понимать  здесь нечего,  мистер Неизвестный!  Я вот не понимаю,
как это вы умудрились влезть в  отправляющийся  самолет  на  Алеутских
островах. Как это мои ребята вас проглядели?
     - Юко,  Юко!  -  вскричал  Андрей.  -  Что  такое?  Помогите  нам
договориться... Видимо, вас не так поняли...
     - Вас  прекрасно  поняли,  -  прервал  его  грубо  американец.  -
Господин Муцикава, служащий нашей американской трансполярной воздушной
компании,  сообщил нам все.  Вы проникли на отправляющийся с Алеутских
островов  самолет  с целью помешать устройству ледового аэродрома.  Во
льдах вы совершили диверсию, взорвав самолет и убив двух американцев и
одного  японца,  служащих нашей компании.  Храбрый мистер Муцикава вел
вас для передачи русским властям как преступника.
     - Вы с ума сошли! - попятился Андрей.
     - Ничуть!  Ну,  мистер Неизвестный,  отправляйтесь  за  мной.  До
электрического стула мы вас доставим в целости и сохранности.
     - Ложь!  - крикнул Андрей вне себя от гнева.  - Юко!  Юко!  Идите
скорее сюда! На вас клевещут!
     Юко вошел  в  кабину  самолета,   даже   не   обернувшись.   Двое
американцев стали по обеим сторонам Андрея.
     - Это ложь!  Мой друг просто сошел с ума от  счастья.  Я  инженер
Корнев,   начальник  строительства  Арктического  моста.  Мне  удалось
спастись.
     Долговязый улыбнулся:
     - Эй,  вы!  Не бросайте тень на хорошего  парня.  Нет  ни  одного
американца в Америке,  который не уважал бы русского инженера Корнева.
Не присваивайте его имени... Берите его, ребята!
     - Отойдите!  - закричал Андрей,  но не успел он и двинуться,  как
два дюжих американца повисли на его руках.
     Андрей сделал невольную попытку освободиться,  но противники были
сильны.  Едва ли американцы хотели его повалить - скорее всего он упал
сам,  обессиленный,  потрясенный.  Когда ему связывали руки,  он вдруг
почувствовал  знакомую  тупую  боль  в  позвоночнике.   Его   толкали,
заставляли  идти,  но тело Андрея стало чужим,  ничего не чувствующим,
ноги не слушались.  Тогда его грубо поволокли по  снегу  и  бросили  в
кабину самолета.
     Недвижный, беспомощный,  лежал он на полу.  Слух воспринимал лишь
обрывки фраз.  Заревел мотор. Кабину качнуло. Тело Андрея откатилось в
угол.  Самолет подпрыгивал на  неровностях  поля.  Потом  вдруг  стало
спокойно.
     Американец и Муцикава разговаривали.  Сквозь  гул  двигателей  до
Андрея иногда долетали отдельные слова:
     - Преступник!.. Электрический стул!..
     Он узнал голос Юко.

                          Конец первой части



                             Часть вторая
                             ЛЬДЫ И ВИШНИ

                                  В сердце ночь, в душе темно...
                                  Но ты со мной!
                                  Всегда со мной!..

                             Глава первая
                             ТАЙНА УСУДЫ

     В углу   выращенного   своими   руками  садика  О'Кими  соорудила
маленький храм.
     Высокие деревья  отгораживали  его  от внешнего мира,  и через их
густые ветви,  казалось,  не проникал даже шум города.  Отделенный  от
остального   сада  крошечным  прудом,  этот  уголок  своей  тишиной  и
прохладной тенью навевал безотчетную печаль.
     О'Кими любила бывать здесь.
     Она подолгу  мечтала,  сидя  на  каменных  ступенях  миниатюрного
храма,  похожего  на  игрушечный  домик.  Иногда  она читала книги или
писала изящные, полные таинственной грусти стихи:

                     Все в лунном серебре...
                     О, если б вновь родиться
                     Сосною на горе.

     Но сегодня  Кими-тян  направилась  сюда  со  смешанным   чувством
торжественности и привычного, смягченного дымкой времени горя.
     Горе ее было подобно Фудзияме.  Оно было так же  огромно,  всегда
было  видно,  где  бы  ни  находилась  Кими-тян,  и в то же время было
несказанно далеко, скрытое прозрачной ширмой дождя.
     Несколько лет назад похоронила О'Кими свои смутные девичьи мечты.
Шуршащий лист газетной  бумаги  разбил  ее  сердце,  сделал  ненужным,
пустым ее существование.
     В тот день она не захотела жить.  Она не смогла выполнить  своего
решения  только  потому,  что  горе  слишком  ослабило  ее,  уложило в
постель.  Она не  хотела  сопротивляться,  хотела  тихо  угаснуть,  но
молодой организм оказался сильнее болезни.
     Тогда она стала  искать  себе  в  жизни  цель,  связанную  с  его
памятью,  и  вступила в Союз новой молодежи.  В новых,  далеких прежде
интересах,  в  обществе  незнакомых  людей  вновь  искала  она   себя,
вспоминая Париж и мечты юности.
     Она доставляла много огорчений отцу.  Родственники были возмущены
деятельностью  О'Кими.  Но старый профессор не протестовал.  Он видел,
как угасала его Кими-тян,  и  был  рад  любому  ветерку,  который  мог
раздуть  в  ней  пламя  жизни.  Может  быть,  он  даже знал,  что в ее
маленьком сердечке помещалась огромная Фудзияма горя.
     Это случилось  в  январе.  Зима в тот год была суровая.  Погибали
голодные,  раздетые  крестьяне.  Той  страшной  весной  явился  где-то
пропадавший  Муцикава.  Еще слабая после перенесенной болезни,  она не
захотела его видеть, словно он был виновен в происшедшем несчастье.
     Известие о   гибели   Кото  прошло  как-то  мимо  О'Кими.  Ее  не
интересовали пересуды родственников,  видевших  теперь  только  одного
претендента на руку О'Кими.  Но когда о замужестве заговорили с О'Кими
всерьез, она испугалась. Ей это показалось кощунством.
     Непонятное упорство   сбило   с   толку   родственников,  вызвало
возмущение.  Но на помощь О'Кими снова  пришел  отец.  Его  финансовое
положение  и  научная  репутация  настолько  укрепились,  что  он  мог
позволить себе не считаться с японскими традициями и родней.
     О'Кими не  вышла  замуж  за  Муцикаву.  Взбешенный категорическим
отказом жених скрылся.  Говорят,  он уехал не то в Индонезию, не то на
Филиппины, поступив на службу в иностранную авиационную компанию...
     Кими-тян опустилась на ступеньки.  Храм ее горя  был  построен  в
утонченном   японском  стиле.  Крохотные  ворота  из  двух  столбов  с
изогнутой перекладиной вели в маленькое помещение.
     Дождавшись, когда  тень  от  ближайшего дерева достигла ступенек,
О'Кими приблизилась к алтарю.
     Здесь, в  нише,  стоял  полированный  деревянный  ящик прекрасной
работы,  покрытый,  как решеткой,  полосами красного  лака  и  золота.
Буддийские религиозные традиции были соблюдены в мелочах.
     Никто из родственников О'Кими,  из  любопытства  заглядывавших  в
этот  храм,  не  мог заподозрить,  что внутри этого красивого ящика не
стоит в  окружении  золотого  блеска  маленький  Будда  в  темно-синем
платье, с позолоченным лицом.
     Содержание ящика было совсем другим.  Оно вполне могло привести в
священный трепет всякого благопристойного японца.
     Убедившись, что она одна, Кими-тян осторожно открыла лакированную
крышку.
     Там, в  траурной  рамке,  была   помещена   большая   фотография,
вырезанная  из какого-то иллюстрированного журнала.  Молодой человек с
худощавым,  немного скуластым лицом  и  энергично  сдвинутыми  бровями
шагал по мокрому от дождя тротуару. Рядом с ним шла маленькая японская
девушка в европейском платье.  Ее миловидное лицо было опущено, в позе
ощущалась робость.
     Печально смотрела О'Кими на фотографию. Как давно это было!
     Всего лишь   несколько  минут  они  были  вместе.  Их  автомобили
остановились рядом перед подъездом  нью-йоркского  отеля,  где  должно
было   состояться   учредительное  собрание  общества  его  плавающего
туннеля.  Они шли с ним плечом к плечу, говоря об Арктическом мосте, а
кто-то   из  репортеров  снял  их.  Как  благодарна  она  неизвестному
репортеру! Как много счастливых и вместе с тем горьких минут доставила
О'Кими эта фотография!
     Кроме фотографии,  в  ящике  лежала  красивая  тетрадь-альбом   в
деревянном  переплете,  покрытая  красным  лаком  с черными и золотыми
цветами.
     Стихи О'Кими... Ее несбывшиеся грезы, жившие лишь на бумаге!

                     Встретились с ним мы
                     Впервые, как осенью
                     Падали листья...
                     Снова сухие летят,
                     Летят на его могилу!

     Стихи были  написаны  на  первой  странице.  Это  были те строки,
которые в виде тени отбросил на землю небольшой качающийся фонарик  на
склоне Фудзиямы.
     О'Кими опустилась на колени перед своим алтарем - алтарем наивных
грез  и  сентиментальных мечтаний,  глядя на дорогое ей лицо человека,
может быть, никогда и не вспоминавшего о ней.
     Вдруг девушка вздрогнула. Она почувствовала, что сзади нее кто-то
стоит. Не оборачиваясь, она сжалась в комочек, втянула голову в плечи.
     Большая рука легла на худенькое плечо О'Кими.
     - Кими-тян, моя маленькая Кими-тян! - тихо сказал старый Усуда.
     Девушка быстро обернулась. Она испуганно смотрела на отца.
     Усуда стоял перед ней и качал  коротко  остриженной  головой.  Он
смотрел на фотографию, где Кими-тян шла рядом с русским инженером.
     Они долго молчали.
     Шум большого города проникал сюда приглушенным,  похожим на рокот
прибоя.
     Медленно закрыл  Усуда  крышку  ящика и повернулся к дочери.  Она
сжалась еще больше, словно ожидая удара.
     Усуда сказал все тем же тихим, даже печальным голосом:
     - Неужели, моя маленькая Кими-тян, это было так серьезно?
     О'Кими наклонила голову:
     - Да, отец.
     - И поэтому ты не хочешь выйти замуж?
     - Да,  отец... - Кими-тян заплакала. - Я никогда, никогда не буду
теперь счастливой!
     Старик задумался.  Его широкий львиный нос сморщился. Может быть,
он хотел улыбнуться, но это больше походило на гримасу.
     - Я был слеп, - сказал он и повернулся.
     Уже отойдя несколько шагов, он бросил через плечо сухим, черствым
голосом:
     - О'Кими,  этот храм - кощунство... И если бы кто-нибудь узнал...
- Он передернул плечами и пошел по дорожке.
     Кими-тян окаменела.  Она ждала взрыва,  но отец сдержался. Теперь
можно было ждать самого худшего.
     Бережно взяла она из ящика драгоценную фотографию, тетрадь стихов
и газету - проклятую, зловещую газету, принесшую весть о его гибели...
     Усуда прошел в кабинет и сказал:
     - Сегодня день совпадений,  а может быть, знамения. Дайте мне это
письмо из Сиэтла.
     - Какое письмо, Усуда-сударь? - почтительно справился секретарь.
     - Письмо от моего друга, психиатра.
     - Окажите благодеяние, Усуда-сударь, оно лежит у вас на столе.
     Усуда заперся  в кабинете.  Он был не только знаменитый психиатр,
но также и глубокий психолог.  Ради любимой дочери  он  готов  был  на
многое...
     Месяц прожила в страхе О'Кими.  Отец не желал ее видеть,  но и не
позволял ей никуда отлучаться из дому.

     Однажды к  особняку  Усуды  подъехала  санитарная карета.  О'Кими
вместе с Фуса-тян видела белые халаты,  косилки.  К изумлению девушки,
больного  доставили прямо в кабинет к Усуде.  Раньше профессор никогда
не имел дела с такого рода больными.
     Усуда стоял   у  дверей,  наблюдая,  как  санитары  перекладывали
больного на широкий европейский диван.
     - Спасибо,  -  сказал  человек  на носилках,  - теперь я уже могу
сидеть.
     Он откинулся на спинку дивана,  провел рукой по седеющей бороде и
равнодушно оглядел незнакомую обстановку.
     Санитары, низко кланяясь Усуде, вышли.
     - Это вы - профессор? - спросил человек, сидевший на диване.
     - Будем знакомы, сказал Усуда, потирая руки и усаживаясь за стол.
     Несколько минут длилось молчание.
     - Мои  друг,  -  начал  тихим  голосом Усуда,  - вы представляете
несомненный интерес для психиатра. - Он вскинул глаза на своего гостя.
(Тот  сидел  не шевелясь.) - Передо мной,  - продолжал Усуда,  - лежит
история вашей болезни.  Не знаю,  насколько вы осознаете  теперь,  что
несколько  лет назад там,  в Сиэтле,  только обострение вашего недуга,
паралич на почве старого ранения позвоночника,  и провал памяти спасли
вас от электрического стула. (Пациент нахмурился.) Известны ли вам все
обвинения?..
     - Память  полностью  вернулась  ко  мне  вместе  со  способностью
передвигаться,  профессор,  -  прервал   Усуду   незнакомец,   пытаясь
подняться с дивана.
     - Не надо, не надо, - остановил его Усуда, вставая.
     Больной сел, а Усуда прошелся по комнате, внимательно вглядываясь
в осунувшееся бородатое лицо незнакомца, опустившего полуседую голову.
     - Вы будете у меня на излечении.
     - Почему мне  не  дают  связаться  с  советским  консульством?  -
спросил больной.
     - Подождите, - поднял руку Усуда. - Окажите благодеяние и поймите
меня.  Вы  попадете  в  лучшее  в  Японии  лечебное заведение,  будете
восстанавливать свое здоровье в чудесной  горной  местности  вовсе  не
потому  только,  что  вы  представляете  собой  интересное медицинское
явление.  Меня до некоторой степени интересует та личность, за которую
вы стали выдавать себя, когда память якобы вернулась к вам.
     - Что вы имеете в виду? - снова нахмурился пациент.
     - Я не могу связать вас с советским консульством,  потому что это
немедленно станет известно  в  американском  консульстве,  а  больной,
находившийся  под  специальным  прокурорским надзором в Сиэтле и вдруг
неизвестно как очутившийся в Японии...
     - Я не просил,  чтобы меня доставили сюда.  Но я давно уже понял,
что я пленник.
     - Вы - мой пациент, но в вас я хотел бы узнать господина Корнева,
с которым когда-то имел удовольствие встречаться.
     Больной проницательно посмотрел на японца.
     - Не вспоминаю, - сухо сказал он.
     Усуда покачал головой.
     - Не узнаете?  - вздохнул он.  - И я, к сожалению, не могу узнать
вас.
     Оба помолчали.
     - Я  могу  не  только  вылечить вас,  - снова начал тихим голосом
Усуда,  - но и доказать миру,  что вы действительно гениальный русский
инженер. Только...
     - Каковы ваши условия? - насторожился больной.
     Усуда улыбнулся и подошел к несгораемому шкафу.
     - Именно условия, именно условия! Если вы действительно тот самый
русский инженер, идея которого так несправедливо заброшена и в России,
и в Америке...
     - Это правда? Это действительно правда? - встрепенулся больной. -
Вы действительно знаете, что идея Арктического моста оставлена?
     Усуда пожал плечами:
     - Конечно,  мой друг...  Но если вы действительно тот инженер, за
которого себя выдаете,  то должны явиться миру,  завершив на деле свой
технический проект.
     Усуда достал из сейфа сверток чертежей. Его гость с настороженным
вниманием следил за ним.
     Усуда неторопливо   развернул   чертежи,  краем  глаза  следя  за
посетителем.
     - Вы   должны   явиться   миру   как   яркая   комета,  в  ореоле
осуществленного вами гениального проекта!  - Усуда  понизил  голос:  -
Явиться в качестве создателя плавающего туннеля,  но... в новом месте.
И пока  возглавляемое  вами  строительство  не  будет  закончено,  оно
останется в строгой тайне.
     Андрей Корнев вскочил с дивана и,  опираясь рукой о стол, подошел
к Усуде.
     - Вот здесь...  - Усуда указал  на  чертежи.  -  Быть  может,  вы
сочтете  неуклюжими  эти слабые попытки ваших коллег повторить однажды
задуманное  вами...  Это  трасса,   имеющая   некоторый   определенный
интерес...
     - Кто вы? - резко спросил Андрей. - Психиатр или... или...
     Усуда поднял руку.
     - Я обещал вам излечение,  - начал он совсем другим, сухим тоном,
-  обещал  возвращение  в мир под именем,  которое вы называете своим,
но...  но  я  прошу  помнить,  чем  угрожает  вам  американский   суд,
рассматривающий  вас  как  преступника,  совершившего  диверсию  и три
убийства.
     - Чего вы хотите от меня?
     - Сейчас  вы  дадите  мне  согласие  руководить  нашим   японским
строительством.    Вам    будут    предоставлены   лучшие   материалы,
замечательные  японские  руки,  прекрасные  японские  помощники.  Наши
разбросанные  острова  нуждаются  в  ваших  туннелях.  В полной тайне,
сюрпризом для всего мира вы осуществите  свой  гениальный  замысел.  В
ближайшие месяцы,  руководя проектными работами,  вы восстановите свое
здоровье.  Вам  будет  обеспечен   замечательный   уход...   -   Усуда
остановился,  -  прекрасное общество...  Умоляю вас,  господин Корнев,
соглашайтесь!
     Андрей взял со стола чертежи и тщательно свернул их в трубку.
     - Я знал, я знал, что вы согласитесь!
     Андрей усмехнулся:
     - Вы хотите, чтобы я строил для вас это сооружение тайно?
     - Какой истинный инженер, извините, может отказаться от искушения
осуществить свои технические планы? - уклончиво сказал Усуда.
     - Господин,  профессор, - жестко сказал Андрей, - вы не психиатр,
вы даже не психолог!
     С этими  словами Андрей разорвал чертежи,  потом бросил клочки на
стол.
     - Прекрасно, - спокойно сказал Усуда. - Вы упорствуете. Тогда вам
придется  подчиниться  моему  лечебному  режиму.  Через  две   недели,
проведенные вами на горном воздухе, мы встретимся вновь.
     Андрей, твердо глядя в глаза Усуды, отрицательно покачал головой.
     Усуда хлопнул   в   ладоши.  Появились  секретарь  и  санитары  с
носилками.
     - Не надо, - махнул рукой Андрей, - я уже могу двигаться.
     - С тревогой и надеждой я буду ждать улучшения вашего здоровья, -
поклонился Усуда, собирая со стола обрывки бумаги.
     Андрей Корнев в сопровождении санитаров вышел.
     Усуда долго  сидел в задумчивости,  потом приказал позвать к себе
дочь.
     Когда он  выписывал  из  американской  больницы интересующего его
безнадежного больного,  он только подозревал.  Но теперь...  Теперь он
думал прежде всего о Кими-тян...
     Она вошла, робкая, и прижалась к притолоке двери. Усуда поднял на
нее тяжелый взгляд:
     - Даешь ли ты согласие выйти замуж?
     О'Кими покачала головой:
     - Нет.
     - Даешь ли ты согласие выйти замуж? - поднялся Усуда.
     - Нет.
     Усуда вышел из-за стола и остановился перед дочерью.
     - Тогда,  - продолжал он,  отчеканивая слова,  - ты отправишься в
наш  горный  домик  и  будешь  жить  там до тех пор,  пока...  - Усуда
отвернулся, - пока не дашь согласие выйти замуж, - добавил он тихо.
     - Нет, я не поеду.
     Усуда ударил кулаком по столу.  Никогда не видела девушка отца  в
таком гневе.
     - Ты поедешь туда как моя дочь, или...
     Девушка опрометью бросилась из кабинета. Фуса-тян, подслушивавшая
у дверей,  едва успела отскочить а сторону.  Беззвучно рыдая, Кими-тян
упала ей на грудь.

                             Глава вторая
                            ЭТЮД СКРЯБИНА

     По узенькой извилистой тропинке,  опираясь на бамбуковую палку, в
гору поднимался человек.  Голову он задумчиво опустил на грудь.  Ветер
шевелил его мягкие,  тронутые сединой волосы. Он часто останавливался,
отдыхая. Восхождение и утомляло и бодрило его.
     Забравшись на поросшие мхом камни,  он остановился близ узловатой
низенькой сосны. Внизу синела вода озера, а в ней зеленели опрокинутые
лесистые склоны.  Одинокая лодочка заснула вдали  от  берега.  Широкая
соломенная  шляпа рыбака походила на зонтик.  В небе и в озере,  меняя
очертания, плыли полупрозрачные облака.
     Вот уже   четыре  дня,  как  человек  всей  грудью  дышал  горным
воздухом,  но  все  еще  по-прежнему  слегка  кружилась  голова,  было
непривычно легко и вместе с тем безотчетно грустно.
     Путник опустился  на  камень,  подпер  подбородок  ладонью.  Так,
устремив  перед  собой  взор,  долго  сидел он,  пытаясь разобраться в
происшедшем.
     Значит, все погибло.  Идея Арктического моста заброшена, никто не
станет  больше  рисковать...  А  он?  Он  лишь  неудачливый  фантазер,
сумевший вовлечь в грандиозную авантюру целые страны.
     Туннель, туннель...    Техническая    греза    -    и     суровая
действительность...  Сколько  надежд,  бессонных ночей,  исступленного
труда!..  Сколько жизней ушло под  лед  вместе  с  туннелем!..  Сурен,
Денис... Да и он сам... Разве он живой человек?
     Аня, Аня...  Девушка  с  косами,  игравшая  сто  лет  назад  этюд
Скрябина!  Когда она появилась?  Вместе с идеей моста... И тот же мост
отнял ее. Нет Ани, нет друзей, нет и самого моста!..
     Вот оно,  настоящее  одиночество.  Он сидит один меж гор;  вокруг
дурманящий аромат цветов.  Наверное,  это и есть  знаменитые  японские
вишни.  Вверху  -  чистое  японское  небо,  удивительно  прозрачное  и
далекое.  Ниже по тропинке - предоставленный ему домик: восхитительная
игрушка  из  деревянных раздвигающихся рам с натянутой на них бумагой,
наполненный циновками,  ширмами и изящными безделушками. Чья-то нежная
рука со вкусом расставляла их. Зачем ему все это?
     Свобода!.. Свобода!..  Он может идти куда захочет,  может  делать
все,  что  пожелает,  в  пределах  нестрогого  санаторного режима.  Он
свободен.  Видимость  это  или  действительность?  Потерявший   память
паралитик,  признанный  судебной экспертизой невменяемым,  вдруг снова
провозглашается человеком.  Ему дают  вкусить  прелесть  свободы,  его
лечат,   окружают   вниманием,  наконец,  ему  предлагают  техническое
поприще, играют на его инженерном самолюбии...
     Неужели его  болезненное  творческое  самолюбие,  отнявшее у него
Аню,  - неужели оно до такой степени  стало  притчей  во  языцах,  что
известно даже в Японии?
     Андрей поморщился и встал.  Медленными шагами человека,  которому
некуда спешить,  стал он спускаться к своему домику. Крыша с загнутыми
краями была едва видна, полускрытая розовым туманом цветущих вишен.
     Услышав журчание ручейка,  Андрей свернул с дорожки.  Вода весело
прыгала с камешка на камешек. Она была прозрачна и, вероятно, холодна.
В  одном  месте она разливалась тихой заводью.  На дне неясными тенями
лежали камни, а в зеркальной глади отражались облака.
     Нагнувшись, он увидел "чужую" седину...  даже бороду!  "Когда она
появилась?  В больнице не давали бритвы,  но электробритву можно  было
дать!" - устало подумал он.
     Уронив палку  и  опершись  о  дерево,  долго  смотрел   на   свое
незнакомое лицо! Таким ли он помнил себя?
     И в памяти возникло зеркало другого,  бесконечно  далекого  пруда
и...  музыка  этюда  Скрябина.  И  на  любимую  мелодию стали ложиться
неизвестно кем написанные (может быть, им самим?) стихи:

                          Грустный мир воспоминаний!
                          Все они, как в речке камни
                          Зыбкой тенью в глубине
                          Лежат на дне,
                          На самом дне.
                          Память сердца - злая память.
                          Миражами душу манит,
                          В даль ушедшую зовет
                          Под "Вечный лед",
                          "Забвенья лед"!
                     Если б жить сначала,
                     Чтоб все прежним стало,
                     Чтоб с тобою вместе
                     Петь былые песни.
                     Сердце не остыло,
                     Зори не забыло!
                     Будет ли, как было?..
                          Горький плод моих стараний
                          Может только больно ранить.
                          Я вернусь к своей весне,
                          Но лишь во сне,
                          В последнем сне!..
                     В руке холодной тонет
                     Тепло твоей ладони.
                          Счастья касалась память,
                          Явью, казалось, станет,
                          Но, оказалось, канет
                          В тень на дно.
                     В сердце ночь, в душе темно...
                     Но ты со мной!
                     Всегда со мной!..

     Печально подходил Андрей к своему  домику.  Слуга-японец  ушел  с
утра закупить в деревню продуктов.  В домике никого не могло быть.  Но
почему открыта дверь?  Андрей сам закрыл ее!  И откуда слышатся  звуки
рояля?  Наваждение!  Тот самый этюд Скрябина!  Что это?  Галлюцинация?
Совпадение? Включенный радиоприемник? Нет! Это здесь играют на рояле!
     Андрей растерянно снимал у порога ботинки,  ведь в японский домик
не войдешь в обуви! Кто же у него в гостях? Может быть, предприимчивый
строитель  и  психиатр  подослал  музыкального  шпиона?  Что ж,  этого
следовало ожидать!
     Фусума -  раздвижная  стенка  -  отодвинута.  На  циновке сидела,
разбирая какие-то безделушки,  маленькая  миловидная  японка.  Пианино
было открыто.
     Девушка вскочила и попятилась. Миндалевидные глаза округлились.
     - Здравствуйте!  Чем  обязан  я  счастью  видеть вас?  - с трудом
подбирал Андрей выученные когда-то в спальном мешке японские слова.
     Японка молчала. Андрей заметил, что она дрожит.
     - Вам холодно? Позвольте закрыть дверь.
     - Да-да... мне холодно! Спасибо, закройте дверь. Еще раз спасибо,
- пролепетала девушка по-английски.
     - Мне показалось,  что я испугал вас,  леди,  - перешел Андрей на
английский язык.
     - Простите меня,  сэр,  - сказала японка, видимо овладев собой. -
Какое поразительное сходство!..  Если бы не борода... Но это совсем не
относится  к  делу.  Я  ведь  прислана  сюда,  чтобы помочь вам скорее
выздороветь.
     - "Прислана  сюда..."  -  усмехнулся  Андрей,  садясь на кушетку,
поставленную в этом японском домике,  вероятно,  специально для  него,
большого, грубого, неуклюжего.
     - Здесь все так неустроенно... Вам, наверное, было неудобно? Но я
теперь обо всем,  обо всем позабочусь!  Как вам нравится это озеро? Вы
любите удить рыбу? Я очень люблю сидеть с удочкой, но мне всегда жалко
рыбок: я их отпускаю...
     Андрею было  неловко,  он  не  знал,  как  реагировать   на   это
щебетание. Но больше всего смущал Андрея серьезный, пристальный взгляд
красивых миндалевидных глаз.
     - Меня  зовут  О'Кими.  Отец зовет меня Кими-тян.  Вы американец?
По-английски это звучит странно, не правда ли?
     - Нет, леди, я не американец. Я русский.
     Андрею показалось,  что японка вздрогнула.  Он даже посмотрел, не
открылась ли опять дверь.
     - Как жаль,  что я очень плохо умею говорить по-русски. Я училась
сама после одного горя. Вы давно не были в России? Ах, я знаю по себе,
это есть так приятно,  когда возвращаются на родину, особенно если вас
ожидают. В каком городе вас ожидают, господин... мистер...
     - Корнев,  Андрей Корнев...  Но я думаю,  что меня никто нигде не
ждет.
     Андрей оперся локтями о колени и опустил голову.  Он задумался  и
не видел выражения лица Кими-тян.
     - Я слышала, вы были ранены. Это правда? Я умею делать перевязки.
Вы помните, кто один раз перевязывал вам руку?
     - Мне? Руку? Я ведь был ранен в позвоночник.
     Кими-тян порывисто обернулась и несколько мгновений стояла спиной
к Андрею.  Потом  подошла  к  скрытому  в  стене  шкафу  и  заговорила
по-английски:
     - Я сейчас приготовлю вам чай,  мистер Корнев. Русские ведь любят
чай. Правда, что у вас есть такие смешные чайные машины? Самовары?
     Андрей вздрогнул от звука бьющейся  посуды.  Кими-тян  беспомощно
стояла у шкафа. У ее ног валялся поднос и разбившиеся чашечки.
     Андрею почему-то стало жаль маленькую японку,  против которой  он
старался себя настроить.
     Когда они  вместе  собирали  разбившийся  фарфор,  девушка  вдруг
спросила его:
     - А это правда, что русские плохо запоминают лица?
     - Почему?  - искренне удивился Андрей,  подумав, что все японские
лица ему кажутся похожими.
     Девушка отвернулась и ничего не ответила...
     О'Кими поселилась в другой  половине  домика,  имевшей  отдельный
вход,  но  заполнила  весь дом яркими кимоно,  ширмами,  безделушками,
статуэтками,  парчой,  шелками.  Андрей был положительно оглушен  этим
обилием красок и движения, которые внесла с собой О'Кими.
     Вечером он нашел на своем столе дорогие сигареты, сигары, коробку
шоколадных конфет, американскую жевательную резину, бутылки с японским
сакэ,  американским виски,  коньяком,  ромом  -  словом,  все,  что  в
представлении     маленькой     японки    было    нужно    незнакомому
мужчине-иностранцу.
     - А  я  ведь  не пью и не курю,  - смущенно сказал Андрей О'Кими,
прибежавшей посмотреть на впечатление, произведенное столиком.
     Кими-тян искренне огорчилась:
     - А конфеты?
     Андрей взял  из  коробки  самую  большую  конфету  и увидел,  как
засияло личико девушки.
     Утром с  "женской" половины домика донеслась фортепьянная музыка.
Японка играла Андрею "Времена года" Чайковского,  потом опять,  словно
угадав  вкусы  слушателя,  этюд  Скрябина,  напомнивший  Андрею  стихи
"Память сердца"!  Что это? Телепатия? Японка чувствует то, что волнует
Андрея?

                             Глава третья
                          ПРОЩАЙ, О'КИМИ!..

     О'Кими настояла на прогулке по озеру.  Она  не  позволяла  Андрею
грести  и  приладила  до  смешного миниатюрный парус.  Лодка незаметно
скользила по  поверхности.  Движение  ощущалось  только  тогда,  когда
О'Кими опускала в воду кончики пальцев.
     - Мистер Корнев,  какое у вас хорошее русское лицо!  Такими  были
люди,  мечтавшие о будущем. Скажите, почему вы так странно смотрите на
воду? Мне кажется, что у вас что-то с ней связано в жизни.
     - Все, ради чего стоило мне жить, ушло под воду, - сказал Андрей,
поднимая глаза.
     - Утонуло? - робко спросила О'Кими.
     - Несколько  лет  назад  я   строил   под   водой   замечательное
сооружение,  - может быть,  вы даже и слышали о нем. Плавающий туннель
утонул в Ледовитом океане, а сама мысль о его строительстве заброшена.
     - Заброшена? - не сдержавшись, воскликнула О'Кими.
     Андрей не обратил внимания на ее тон. Лицо его было равнодушным и
усталым.
     - Это вполне естественно.  Теперь никто не станет рисковать.  Вы,
конечно, читали в газетах об этой аварии.
     Лодка делала большой круг, приближаясь к противоположному берегу.
     - Почему, скажите, почему... - вдруг с неожиданным жаром в голосе
спросила Андрея девушка,  - скажите,  почему вы думаете только о  том,
что погибло,  и не хотите даже смотреть на то,  что окружает вас?  Эти
горы,  вода,  небо...  Эти леса,  цветы...  Разве вы не хотели бы жить
среди всего этого? - Обида, почти горечь звучала в ее голосе.
     Андрей устало огляделся:
     - Жить  среди  всего  этого?  Если  вас прислали для того,  чтобы
заставить меня согласиться...
     - Согласиться? На что?
     Андрей бросил руль и подпер подбородок руками.  Он глядел в  упор
на Кими-тян:
     - К чему притворство,  мисс  О'Кими?  Умный  профессор,  желающий
заполучить   для   японского   стратегического  строительства  нужного
инженера,  прислал вас сюда, чтобы продемонстрировать мне все прелести
жизни.  Но  напрасно,  мисс О'Кими...  Никакое проявление жизни уже не
действует на меня.
     Кими-тян ничего   не   ответила   Андрею.   Она   отвернулась  и,
перегнувшись через борт,  брызнула себе в лицо водой. Почему-то Андрею
показалось,  что он видел брызги на ее щеках раньше, чем она коснулась
воды рукой.
     - Мистер  Корнев...  я  не  знала  вашего имени,  когда мой отец,
желавший,  чтобы вы остались надолго среди японских вишен, послал меня
сюда. Это он сказал вам, что Арктический мост не строится?
     Андрей удивленно  посмотрел  на  девушку.  "Она  знает  даже  это
русское название строительства?"
     - Мне кажется,  что я понимаю его,  - задумчиво сказала она.  - Я
догадываюсь, о ком он заботился...
     О'Кими повернула парус.  Лодка поплыла быстрее.  Крепко натягивая
рукой веревку, японка сказала:
     - Мне неизвестно,  мистер Корнев,  как вы попали сюда и где  были
эти годы. Вы подозреваете меня в соучастии с кем-то, кого вы считаете,
может быть,  врагами...  - Она помолчала.  - Скажите,  а что,  если бы
строительство  вашего  Арктического  моста  продолжалось,  если бы оно
сейчас...
     Странная, почти  невозможная перемена произошла в Андрее Корневе.
Он вскочил,  едва  не  перевернув  утлую  лодочку.  Его  бледное  лицо
покрылось яркими пятнами.
     Он сделал шаг в качающейся лодочке и схватил О'Кими за руку.
     - Говорите, говорите же! - крикнул он.
     Он смотрел не на О'Кими,  а мимо нее.  Может быть, он видел перед
собой  свой любимый Арктический мост,  своих друзей по работе,  слышал
гул центрального сборочного зала, гудок электровоза...
     Но перед ним сидела чужая, испуганная этим превращением девушка.
     - Ах,  если бы вы были правы!  - сквозь  сжатые  зубы  проговорил
Андрей и снова поник.
     Машинально он  не   отпускал   руки   О'Кими,   а   она   боялась
пошевелиться. Лодочка с брошенным парусом и рулем кружилась на месте.
     Наконец Андрей,  снова став безучастным ко всему,  перебрался  на
корму.  Молча  достигли  они  берега.  А  когда  шли к домику,  Андрей
неожиданно для себя рассказал Кими-тян все,  что  произошло  с  ним  с
момента гибели дока:  о скитаниях во льдах, о смерти Дениса. Когда он,
рассказывая о смерти американца  и  о  предательстве  спутника-японца,
назвал  имя  Муцикавы,  Кими-тян  опустила  голову.  За обедом девушка
старалась быть веселой,  много говорила о всяких  пустяках  и  шутила.
Андрей за что-то сердился на себя, но не мог осознать, за что.
     На следующий день О'Кими была непривычно задумчива  и  молчалива.
Днем она попросила Андрея пойти с ней в горы.
     Когда они поднялись на заросшие  мхом  камни  у  японской  сосны,
О'Кими   достала   из   широкого  рукава  кимоно  красивую  тетрадь  в
лакированном деревянном переплете.
     - Мистер Корнев, вы любите стихи? - спросила сна.
     - Стихи? - Андрей задумался.
     Любит ли он стихи?  Вернее спросить, пишет ли он стихи? Да, писал
в юности... И оказывается, не только в юности...
     - Вы помните мелодию этюда Скрябина, который играли недавно?
     - Конечно! - изумилась О'Кими.
     - Тогда  играйте его мысленно,  а я вам прочту стихи.  Вы узнаете
меня...
     - Вот  как?  - спросила О'Кими.  - Я пойму по-русски.  Прошу вас,
пожалуйста...
     И он прочитал, мысленно слыша музыку Скрябина:

                     Грустный мир воспоминании!
                     Все они как в речке камни
                       . . . . . . . .
                     В сердце ночь, в душе темно!..
                     Но ты со мной!..
                     Всегда со мной!..

     Кими-тян слушала его, вся поникнув. Она сидела на камне, держа на
коленях тетрадь в деревянном лакированном переплете.
     Когда Андрей  кончил  читать,  он  протянул  руки,  чтобы   взять
тетрадь.  Вероятно,  там тоже стихи, недаром она спросила, любит ли он
их.
     О'Кими сделала  порывистое движение,  словно хотела взять тетрадь
обратно.
     Андрей задумчиво перелистывал плотные голубые листы. На последнем
стихотворении он остановился.  Рядом с красиво выведенными иероглифами
был старательно написан английский перевод:

                     В чем счастье любви?
                     В обладанье?
                     Нет, счастье любви -
                     Это горечь желанья,
                     Желания счастья ему...

     Андрей внимательно,   почти   удивленно  посмотрел  на  смущенную
девушку.  Долго держал он в руках  раскрытый  альбом.  Наконец  О'Кими
решительным движением взяла у него тетрадь.
     - А теперь,  - повернулась она к нему,  - когда я узнала и вас, и
память   вашего  сердца,  я  должна  чистосердечно  сказать  вам,  что
строительство Арктического моста никогда не прекращалось. Вам солгали,
а я...  я не боюсь сказать всю правду.  Я хочу,  чтобы вы считали меня
своим другом.
     Корнев недоверчиво смотрел на девушку.
     - Да-да,  Андрей!  -  назвала  его  по-русски  девушка.  -   Ваше
строительство продолжалось все эти годы.  Оно уже близится к концу.  И
вы,  гениальный его создатель,  закончите его. Теперь вы верите, что я
не стану уговаривать вас остаться здесь навсегда?
     - Кими-тян! Кими-тян! - закричал Андрей, схватив девушку за плечи
и прижимая к своей груди. - Маленькая Кими-тян!..
     О'Кими чувствовала,  как  бешено  колотится  сердце  в  груди   у
русского инженера. Эти все учащающиеся удары были музыкой для нее. Она
зажмурилась и боялась открыть глаза. В памяти возникли строчки:

                     Как верить могу я,
                     Что сны - только сны?

     Андрей требовал у О'Кими подробностей, он замучил ее вопросами, и
девушка была в отчаянии, что не может на многое ответить ему.
     Кто стоит во главе строительства?  Кто ближе к Северному полюсу -
русские или американцы?  Сколько километров разделяет их? Где его брат
Степан Корнев? Где инженер Анна Седых?
     - Мистер Эндрью,  на многое я не могу вам ответить. Я не могу вам
даже  объяснить,  почему  мне было больно читать в газетах что-либо об
Арктическом мосте. Но не огорчайтесь... Я покину вас сегодня и привезу
вам много-много газет. Хорошо?
     - Скорее,  скорее привезите мне эти газеты!  Мне  нужно  все  это
знать сейчас же, немедленно! Вы успеете вернуться к вечеру?
     Когда Андрей и Кими-тян шли вниз,  Андрей перепрыгивал с камня на
камень;  обгоняя  девушку,  снова  возвращался к ней;  он сшибал своей
бамбуковой палкой целые ветки с цветами и забрасывал ими О'Кими.
     Девушка, притихшая, счастливая, не сводила с Андрея глаз.
     Уходя на свою половину,  Кими-тян почему-то прочла Андрею перевод
японских стихов Ки-но Тосисады:

                     Хоть знаю я: сегодня мы простились,
                     А завтра, я опять приду к тебе,
                     Но все-таки...
                     Как будто ночь спустилась,
                     Росинки слез дрожат на рукаве...

     Андрей смутился,  Кими-тян - тоже.  Она убежала. Больше Андрей ее
не видел. Она уехала.
     Взволнованный, он  никак не мог уснуть.  Он до самого утра бродил
по  берегу  озера  и  из  озорства  долго  не   отзывался   на   крики
обеспокоенного старика японца.
     Этой ночью по небу промчался метеор.  На миг  горы  вынырнули  из
тьмы,  небо  вспыхнуло,  озеро засияло...  Метеора уже не было,  а его
сверкающий свет постепенно таял в небе... потом и он исчез...
     Андрей подумал,  что  вот  так  же  метеорами проходили через его
жизнь люди... Теперь - О'Кими, раньше Сурен, Денис, Аня...
     Весь следующий день Андрей составлял планы своего возвращения. На
тысячи ладов он представлял себе картины первой  встречи  с  братом...
быть может, с Аней... Он хмурился, плотно сжимал губы.
     Андрей ждал Кими-тян,  ждал с нетерпением, тревогой и радост