атились, на губах выступила пена. - Отпусти, - сказал Роман Васильевич. Каратун повиновался. Тело Валерия обмякло. Он тихо оторвался от пола и бессильно повис над ним. - Лучше бы связать, - сказал Каратун. - В каюте запеленаем. Понесли. Нести бесчувственное тело не требовалось, оно само плыло, чуть направляемое Ратовым и Каратуном. - Что робить станем? - спросил у Ратова Каратун, когда они вернулись в общую каюту. Ратов старательно собирал шахматные фигурки и морщил лоб, словно силясь восстановить на доске позицию. - Вот так же, - вдруг указал он на шахматную доску и быстро пошел из каюты. - Надо восстановить положение - задержать топливо. Каратун пошел следом: - Слушай, командир. Нехорошо. Всего-то трое, а один уже заключенный. - Больной, хочешь ты сказать. - Умом понимаю. Душой не приму. Среди трех разумных - и уже нужна темница. Ты в космос? Лучше меня не посылай, а то улечу куда глаза глядят. - Останься. Вижу, безумие заразительно. - От стенок бисова зараза идет. Сжимают они. - Лучше помогай задержать топливо. В баке на донышке осталось, а жить-то надо. - Думаешь, все-таки надо? - Надо, - твердо сказал Ратов. - Мы люди! Мы носители разума. Пусть у нас есть слабости. Но силы должно быть больше. - Ладно. Буду на подхвате. А Валерия побрею, а то он "под гориллу" стал... Ратов, придерживая большую катушку провода, оттолкнулся ногами от кормы корабля; ускоряя полет реактивным пистолетом, космонавт мчался вдоль протянувшегося от космического корабля серебристого шлейфа. Тот состоял из молекул горючего, которое в вакууме испарилось. Катушка в руках Ратова быстро вращалась, разматывая многокилометровый провод. Космонавт должен был подвести электрическое напряжение к электризатору, на который теперь оставалась последняя надежда. Сколько драгоценных секунд истрачено на усмирение безумца, на нахождение способа вернуть топливо! Сколько лет жизни космонавтов потеряно в виде недосягаемой части топливного хвоста! Получив скорость относительно корабля, топливо отстает от него. И кажется, будто облако медленно движется к яркой звездочке, еще недавно бывшей светлым диском милого Солнца. Ратов задумал наэлектризовать возможно большую часть молекул улетающего хвоста. Каждая минута его полета означала месяцы жизни внутри корабля. Ах, Валерий, Валерий! Он был другом и ровесником Арсения. Они вместе стремились стать космонавтами. Валерию повезло, а сына Ратова - тяжеловеса Арсения отборочная комиссия отвела. Земля всегда воплощалась для Ратова в любимом сыне. После гибели жены, отдавшей свою жизнь науке, Ратов воспитывал Арсения с десяти лет. Он был ему и нежной матерью, и строгим отцом. Но еще он был ему товарищем и стал закадычным другом. Общая тяга к космосу сблизила их. Неудача Арсения в звездном городке была их общим горем. Арсений не мог лететь с отцом, но, по его совету, стал радиоастрономом, чтобы все-таки изучать космос хотя бы издали. Так Арсений избежал участи Валерия. А насколько легче было бы с Арсением! Роман Васильевич поймал себя на этой мысли и осудил. Тем большая его обязанность стать несчастному Валерию отцом. Электризатор, двигаясь внутри топливного облака, заряжал каждую его молекулу положительным электричеством. Облако на некоторое время еще больше расплылось, чтобы потом, когда заряд на электризаторе сменится, в конце концов сжаться под его влиянием в более плотную массу. Тогда его можно будет вернуть к кораблю. Но захватить весь "топливный шлейф" Ратову не удалось. Длина провода была ограниченной. И он, дав электризатору отрицательный заряд, отсек хвост. Заряженные молекулы стали собираться вокруг электризатора облаком, а отсеченный хвост продолжал свое медленное движение как бы к Солнцу (на самом деле он улетал от него, но с меньшей скоростью, чем корабль). Так зримо уходили от Ратова многие годы жизни на корабле трех участников Вечного рейса. Он посмотрел вслед улетавшему топливу и... вздрогнул. Что это? Галлюцинация? Нет! Это, должно быть, отделившаяся часть топлива. Но почему она похожа на сигару? И почему она так светится? Или?.. У Романа Васильевича даже перехватило дыхание. Неужели спасательная экспедиция нашла их благодаря длиннейшему хвосту, оставшемуся за кораблем? Значит, Валерий своим безумным поступком помог спасению корабля? Ратов тотчас сообщил по радио Каратуну, что видит нечто похожее на чужой корабль. Тот отозвался: - Вижу в телескоп. Вроде сигары. Таких кораблей на Земле не строили. Не строили, когда они улетали!.. Включив автоматическое наматывание катушки и разогнавшись до предела реактивным пистолетом, Ратов помчался обратно к своему кораблю. Секунды, пока он ждал в шлюзе уравнения давлений в камере и в корабле, показались ему часами. И вот он стоял перед радиоаппаратурой: - Кто вы? Отвечайте! Идите на сближение. Мой корабль неуправляем. Эти слова, услышанные на Земле с помощью глобальной радиоантенны Арсением Ратовым, его отец повторил здесь на английском и французском языках. Потом Каратун говорил по-испански и по-итальянски. И вдруг в радиорубке появился Валерий. Пока Роман Васильевич был в космосе, Каратун умудрился не только побрить, но и остричь его. Он обусловил этим освобождение его от пут. Теперь Валерий уже не выглядел диким безумцем. Приступ невменяемости прошел, и сейчас, прислушиваясь к словам, которые его товарищи передавали по радио, он понял, что помощь близка. И недавний безумец сразу преобразился, превратился в прежнего энергичного, деятельного инженера. - Позвольте мне, - предложил он. - Я повторю ваш текст на международном коде. Роман Васильевич молча передал ему микрофон. И тогда Снастьин стал настойчиво повторять призывы. Однако странная серебристая сигара не отвечала. Это был корабль! В этом не было никаких сомнений. Почему же он не дает о себе знать по радио? Что могло произойти на Земле, если люди даже в космосе не отвечают на сигнал бедствия? - Смотрите! - крикнул Валерий. От серебристой сигары отделились три дискообразных тела. И тотчас вся электронная аппаратура корабля перестала работать. Сколько раз такое воздействие летающих дисков на земные приборы было описано на Земле!.. Подобные предметы в небе наблюдали в начале двадцатого века, и в девятнадцатом веке, и много раньше. Предшественник великого Рафаэля, знаменитый итальянский художник Франческо на одной из своих картин, изображающей историю креста, даже нарисовал в небе облака в виде летающих дисков с характерным для них сферическим куполом вверху. Еще раньше Плутарх свидетельствовал о появлении между войском Лукулла и его противником светящегося "бочонка", заставившего обе рати в ужасе разбежаться. А во времена фараона Тутмоса писцы Дома Жизни видели и описали летающее дискообразное тело. Десятки тысяч раз наблюдали за подобными летающими предметами во всех странах на Земле, создавали специальные государственные и общественные научные комитеты для их изучения, но эти усилия не разрешили загадки. Скептики пробовали сначала полностью отрицать существование самой проблемы, утверждая, что она порождена оптическим обманом. Однако радиолокационная аппаратура фиксировала летающие предметы, как материальные тела. Наконец, обнаружились загадочные спутники Земли, движущиеся не в направлении вращения Земли, как все запущенные, а в обратную сторону. Тогда заговорили о возможных космических зондах, посланных для изучения Земли инопланетными цивилизациями. Но никакие попытки установить по радио или другим путем связь с дисками не увенчались успехом. Не получали ответа от направлявшихся к кораблю Ратова дисков и участники Вечного рейса. Так или иначе, но рейс заканчивался... возвращением, пленом или гибелью. Космонавты были готовы ко всему. Но почему неведомые космические пилоты на загадочных дисках не желали вступить в общение с людьми? Неужели потому, что, изучая человеческую цивилизацию, сочли ее столь низкой, что исключили взаимопонимание? А может, они угадали, что безумен один из участников рейса, и опасаются встречи с ним?.. Глава вторая.. МРАМОРНЫЙ ПАМЯТНИК Мраморный пилот, пристегнутый мраморным ремнем к креслу, высился над яркой улицей, разделяя своим постаментом встречные потоки машин. Перед ним, подобно небесной арке Млечного Пути, висел ажурный пешеходный мостик, переброшенный через магистраль. На мостике стоял человек и смотрел на свое мраморное изображение. Вокруг бурлила праздничная толпа. Мало кому могло прийти в голову, что на мостике против собственного памятника стоит герой дня, космонавт Роман Ратов, вернувшийся из Вечного рейса. Праздник по этому поводу был общим на всех континентах. И по новой традиции, люди в знак радости, встречаясь, обменивались букетами цветов. Цветы лежали и у подножия памятника с надписью: "Сыну Земли Ратову, не вернувшемуся из космоса". Вглядываясь в мраморные черты лица, Роман Васильевич видел не себя, а своего Арсения, который улетел в звездный рейс и, по крайней мере, при жизни отца не вернется. И словно нарочно, на памятнике не стояло имени Ратова, и теперь, когда Роман Ратов возвратился, мраморный космонавт как бы стоял в память уже Арсения, и об этом будто говорили даже слова: "Сыну... Ратову, не вернувшемуся из космоса". Вернется ли он когда-нибудь? Как много всего произошло с тех пор на Земле! Построена глобальная радиоантенна, улетели два звездолета, открыта вакуумная энергия, Объединенный мир идет по избранному пути. Все мог предполагать Роман Васильевич, все, кроме того, что его сын, не принятый при нем в космонавты, улетит в звездный рейс. Как надеялся Роман Васильевич обнять сына!.. Ему первому он адресовал радиограмму вслед за официальным рапортом по радио о возвращении. О нем думал он и весь долгий обратный путь к Солнечной системе, о нем думал он и в минуту, когда приближались к неуправляемому кораблю три загадочных диска. Никто тогда не мог угадать, что произойдет. Появятся ли перед людьми неведомые братья по разуму в виде человекоподобных существ, безобразных, но мыслящих спрутов или же причудливых разумных машин? И что ждет людей от этой встречи? Гибель? Плен? Но то, что произошло, не мог предвидеть никто! Три диска, вплотную подлетев к кораблю, соприкасаясь ободами, образовали правильную геометрическую фигуру. Нос земного корабля оказался в отверстии, которое получается, если сложить три одинаковые монеты шатром. Три диска как бы обняли корпус корабля. Внезапно все три космонавта ощутили почти забытую ими тяжесть и неловко повалились на переднюю переборку, ставшую полом. Роман Васильевич больно ушибся и сидел теперь между циферблатами приборов, смотря на товарищей. У всех были растерянные лица. - Ни рукой, ни ногой пошевелить не могу, - пожаловался Валерий. - Совсем мы обмякли, - указал на прибор Каратун. - Ускорение-то точно равно ускорению земной тяжести. Должно быть, "они" знают, что делают. "Они" действительно знали, что делали. Прильнув к кораблю, диски составили с ним одно целое. Продолжали торможение. Роман Васильевич, превозмогая боль, поднялся на ноги: - Всем лежать, не двигаться. Привыкайте к тяжести. Неизвестно, что будет дальше. Я все же постараюсь еще раз связаться с ними по радио. Не может быть, чтобы даже сейчас "они" не ответили. И он полез, хватаясь за скобы на стене, в оказавшуюся теперь над головой радиорубку. Но "они" не ответили. Или радио не работало? В первые же минуты торможения мимо корабля промчалось облако потерянного топлива, лишь часть которого Ратову с Каратуном удалось вернуть в баки. Облако продолжало путь, уготованный кораблю в Вечном рейсе. Но корабль теперь отставал от своего шлейфа с возрастающей скоростью свободно падающего тела. Роман Васильевич отметил время торможения, вычисляя изменение скорости корабля относительно Солнечной системы. Скорость убывала. Очевидно, пилоты дисков хорошо знали, чей корабль они отыскали в космосе и каковы привычные условия его обитателей. Однако сами земные космонавты долго не могли привыкнуть к "привычным земным условиям". Перебираться из одного отсека в другой теперь можно было лишь при помощи скоб, напоминавших шведскую стенку гимнастического зала. В кормовой отсек, где находилась "машина пищи", нужно было взбираться, как по пожарной лестнице на десятый этаж. У космонавтов было ощущение, что они разгоняются ввысь, кормой вперед. К концу вторых суток гашения скорости, с которой летел корабль, космонавты несколько привыкли к обретенной вновь тяжести и с трудом, но все же лазили из одного этажа ракеты в другой. Звезды были видны лишь с кормы. Иллюминаторы носовой рубки были закрыты прильнувшими к кораблю тремя дисками, так же как и боковые иллюминаторы. Днища дисков казались металлическими с серебристым отливом и в месте соприкосновения с ракетой, очевидно, были эластичными. Они светились красноватым светом. Никаких дюз, отверстий или окон в днищах не было. И никто из загадочных космических пилотов за все это время не показался в космосе. И никто не ответил ни на один радиопризыв. По существу, инопланетные корабли поступали по отношению к земной ракете, потерявшей управление, совершенно так же, как дельфины помогают в море тонущему человеку, подставляя ему свои спины и доставляя его к берегу. Уже давно скорость, уносившая корабль от Солнца, была погашена. Но диски не улетели, они начали все с тем же ускорением, равным ускорению земной тяжести, разгонять корабль в обратном направлении, к Солнечной системе. Серебристый корабль-матка все время находился в пределах видимости и будто вел наблюдение за "операцией", но не приближался. Космонавты уже привыкли к своим дискам-спутникам и даже надеялись, что они вместе с ними долетят до родной планеты. Но снова ошиблись. Диски разогнали корабль Ратова кормой вперед точно до той же скорости, с какой он улетал от Солнца, и покинули его. Тяжесть сразу исчезла. Каратун не удержался и повис в воздухе, беспомощно двигая руками и ногами. Валерий ухватил его за ногу и помог встать на пол, к которому прилипли его магнитные подошвы. Серебристая сигара корабля-матки еще виднелась вдали. Диски подлетели к ней и исчезли. Потом скрылась и сама сигара, как бы растворившись в звездной туманности. Корабль Романа Ратова возвращался из Вечного рейса, везя волнующую весть о гуманности чужепланетного разума. Но Роман Ратов не мог сразу радировать об этом на Землю: он знал, что не было на Земле столь чутких приемников, которые могли бы уловить его изчезающе-слабый радиосигнал, а о существовании глобальной радиоантенны даже не подозревал. Как отличался теперь обратный путь корабля Ратова от угнетающего Вечного рейса! Надежда на возвращение давала силу и бодрость. Неузнаваемым стал Валерий Снастьин. Жизнерадостный, веселый, он искал применения своей энергии, придумывал множество экспериментов, раскрывающих тайны космического пространства, которое кажется пустым только невеждам. Валерий восхищал Романа Васильевича. Снастьин придумал интереснейший прибор, использующий космический вакуум для исследования физических свойств микрочастиц. Физики Земли не могли и мечтать о столь глубоком вакууме, какой был теперь в распоряжении Снастьина. Роман Васильевич по-прежнему играл в шахматы с Каратуном. Но если прежде это было основным смыслом их существования, то теперь матч из пятисот партий доигрывался ради необходимого отвлечения. Приобщился к шахматам и Валерий, не хотевший слышать о них, пока корабль улетал от Солнца. Солнце теперь становилось все ярче. Через светофильтр оно уже казалось небольшим диском. Роман Васильевич послал на Землю радиорапорт о случившемся с кораблем, а потом личную радиограмму Арсению. Весь Объединенный мир был взволнован сообщением о возвращении космонавтов из Вечного рейса. Однако корабль, оставшийся неуправляемым, самостоятельно не мог подлететь к Земле. Нужна была спасательная экспедиция. Ее послали заокеанские страны Объединенного мира. Корабль Альберто Рус Луильи искал ракету Романа Ратова в районе кольца астероидов. Они все время поддерживали между собой радиосвязь, которая спасателям служила пеленгом. Когда участники Вечного рейса увидели через иллюминатор земной корабль, им показалось, что это снова вернулась к ним серебристая сигара с дисками. И только спустя некоторое время стало ясно, что это земной корабль и что он вовсе не так велик да и по форме совсем не похож на нее. Корабли сближались. Ратов ожидал, что Альберто Рус Луильи сразу примет экипаж Вечного рейса к себе на борт, и приказал готовиться к выходу. Но мексиканец радировал, что сочтет за честь самому явиться на корабль Ратова. Роман Васильевич воспринял это как акт дружбы. И когда Альберто Рус Луильи, выйдя в космическом костюме из шлюза, сжал в объятиях Романа Васильевича - не было для всех радости большей. Этот смуглый горбоносый человек с тонкими усиками казался таким родным, близким, что у Валерия Снастьина выступили на глазах слезы. Потом они перешли в управляемый корабль. Роман Васильевич Ратов уже из мексиканской ракеты взглянул на свой покинутый корабль, и ему стало искренне жаль его. В нем он познал бескорыстную гуманность разумян, которую людям, пожалуй, стоило перенять раньше, чем даже антигравитацию. В мексиканском корабле Роман Васильевич узнал тяжелую для себя весть о том, что его сын Арсений и друг Туча оба улетели в звездный рейс на полвека. Однако ничего не отразилось на гладко выбритом жестком лице Романа Васильевича. Вот и сейчас, когда Ратов стоял на ажурном мостике и смотрел на собственное мраморное изображение, видя в нем не свое лицо, а лицо сына, он был собран и спокоен. - Сияющего тебе счастья, друг! - послышался знакомый звонкий голос. - Стоит ли смотреться в мраморное зеркало? Клянусь звездами, надпись следует переписать. Не звучнее ли так: сыну землян Роману Ратову, который вернулся из космоса? Или... - и он дотронулся до плеча Ратова. - Или так: "который вернется из космоса"? Ратов оглянулся и увидел рядом с мексиканцем Вольдемара Павловича Архиса. - Я пытался представить себе ход твоих мыслей, - сказал после приветствия Вольдемар Павлович. - Ты думал о сыне и малой вероятности свидания с ним? - Да, о сыне, - ответил Ратов. - Собственно, Альберто Рус Луильи уже сделал тебе предложение, ради чего мы тебя разыскивали. Уверен, что ты интересуешься звездолетом, строящимся на новом принципе. - Вакуумная энергия? Еще бы! Помощники Альберто успели просветить меня. Только думаю, надо учесть и чужой опыт. - Ваша радиограмма о космических спасателях вызвала революцию в конструкторских умах Земли. - Перейти на дискообразную форму? - спросил Ратов. - Хорошая форма для подсобных кораблей, которые звездолет будет посылать на планету. Тебе уже ясно, что новому кораблю будут доступны более дальние пределы космоса? Архиса нетерпеливо перебил мексиканский космонавт: - Словом, нужно найти новую подходящую планетную систему, где можно жить привольно вот таким маленьким сеньорам грядущего, - и он указал на бульвар внизу. Там гонялись взапуски ребятишки. - Я уполномочен спросить тебя, как старого друга, - с некоторой торжественностью сказал Архис. - Возьмешься ли ты возглавить экспедицию на новом звездолете? Альберто будет первым твоим помощником. Ты можешь взять с собой и своих товарищей по предыдущему рейсу. Они подойдут? Роман Васильевич подумал о Валерии. Вечный рейс воспитал его, но все же он не сможет полететь к другой звезде. - Не все, - сказал он. О себе Ратов не подумал. Он уже давно подсчитал, что если бы принял участие в звездном рейсе, то вернулся бы из него одновременно с сыном. Глава третья.. ГЕЯ Гигантская серебристая сигара, так непохожая на земные звездолеты, двигалась по эллиптической орбите, то приближаясь к планете на десяток тысяч километров, то удаляясь от нее. Время от времени из недр сигары вылетали диски, которые, резко снижаясь, входили в атмосферу. Они кружили над материками. Потом возвращались к кораблю-матке. Из открывающегося люка высовывался стержень, захватывал диск и вместе с разведчиком вдвигался внутрь. Сигара в передней своей части более толстая, чем у хвоста, напоминала диковинную рыбу. Размерами она, казалось, была с горный хребет. Из иллюминаторов исполинского корабля виднелась планета, покрытая морями облаков. Ее материки сгрудились преимущественно в одном из полушарий, составляя все вместе половину поверхности океанов. Внутри корабля-матки в цилиндрическом салоне, имитирующем летающий где-то над планетой диск, перед круговым щелевидным экраном собрался весь экипаж. Изображение было цветным и объемным. Круговая щель позволяла, вращаясь в креслах, рассматривать пейзаж как бы из самого диска. На экране проплывали дикие заросли тропических растений. Перед джунглями расстилалась саванна, покрытая высокой травой. На горизонте показались точки, быстро увеличиваясь. Очевидно, диск с огромной скоростью летел к ним навстречу. Стадо легких изящных животных, с прямыми отогнутыми к спинам рогами, несется, взлетая при каждом прыжке. Вероятно, животные испуганы. Может быть, диском. Но в этом случае стадо не могло бы мчаться на диск. Кто же гонится за антилопами? Могучий хищник распластался над травой, вытянув тонкий хвост. Его рыжая грива развевается по ветру. Скачком он настигает отставшую жертву, и она валится в траву. Хищник остается терзать добычу, а диск летит дальше. Снова саванна на границе с тропическим лесом. Пасутся носороги с тяжелыми бивнями на носу. Животные встревожены, готовятся к схватке. Валятся деревья, и из чащи вырывается стадо слонов. Очевидно, они трубят - их хоботы подняты вверх, но звука не слышно. Носороги чинно отходят с их пути. Водопад со спиральными струями и облаком радужных брызг... Горные кручи, уходящие в облака... Песчаный пляж с набегающими на него редкими волнами... Снова степь с холмистым горизонтом. Могучие животные с высоко поднятыми загривками и опущенными рогами. Если в скачке антилоп ощущался страх и скорость, то в этих животных чувствуется сила сплочения. Опять хищник? Да, целая стая хищников старается отбить от стада слабых. И снова смена пейзажей, материков, широт. Дремучие леса. Автоматическому диску приходится лавировать, чтобы обойти вековые великаны с ниспадающей листвой. С бреющего полета над широкими реками видны крутые берега с тонкими белыми деревцами наверху, видны заводи, заросшие камышами, откуда вспархивают стаи испуганных птиц. А вот появились реки, по берегам которых стоит стеной лес, хвойный лес - непроходимая чаща. Иногда в поле зрения попадает зверек, словно перелетающий с одного дерева на другое, или мохнатый увалень, бредущий на водопой. Он уставился на висящее в воздухе чудо, которое запечатлело его удивленную морду. Зеленые струи заполняют экран - зонд ушел под воду. Стайки рыб проносятся вкось экрана, диковинные животные шевелят щупальцами или карабкаются по камням. А вот чудесная лесная поляна. Налево трогательная семья из пяти белоствольных сестричек, напротив них могучий великан с раскоряченными ветками. А прямо - зубчатая стена деревьев и с листвой и с хвоей. - Березки, ели, дуб! Это же Земля! Настоящая Земля! - восклицает самый молодой из присутствующих. - И нигде ни души, ни поселка, ни города! Ужель друзья думают, что здесь нет людей? - спросила некрасивая девушка с огненными волосами. - Новый "Новый Свет"! - восклицает астронавигатор корабля, смуглый человек с тонкими усиками. - Нет, - возражает командир. - Уж если планета так походит на Землю, то пусть будет Геей. - Того ж не может быть, - добродушно вступает планетолог экспедиции. - Условия развития столь отличны от земных, что надо искать ошибку. - А что, если мы жертвы субсветовой скорости? - спросил самый молодой, восхищавшийся березками. - Никто не знает толком, что происходит при скорости света. Вдруг мы полетели вовсе не к цели и перемещались не в пространстве, а во времени. Притом назад! И видим теперь нашу Землю, какой она была миллионы лет прежде. Невысокий и кудрявый астроном экспедиции порывисто вскочил со своего места, сверкнул черными глазами. Он ловко сделал на пульте переключения и показал на экран: - Вот вам радиоизображение Солнца и его планет. На черном, испещренном светлыми точками экране выделялся маленький диск. - Наше Солнце! - продолжал астроном. - Около него почти неощутимые точечки: Меркурий, Венера, Марс. Самый яркий - Юпитер. Только он один и заметен. Вот вам единственно возможная машина времени. Мы видим эти планеты, какими они были вскоре после нашего отлета. Только так можно видеть прошлое. А то, что мы видим на экране, - это современность двойника Земли. - Того ж не может быть, друг мой Костя, - упрямо повторил планетолог. - На планете притяжение много слабее, чем на Земле, света меньше, магнитное поле не то. Какой уж там двойник! Только атмосфера вроде земная. И только. - Каратун весь в этом! - воскликнул Борис Ловский, самый молодой из участников экспедиции. - Не верит ни собственным глазам, ни приборам. Только собственным произвольным выводам. - Почему произвольным? - спокойно возразил Каратун. - Не может того быть, чтобы планета другой звезды была копией Земли. Эта планета находится от своего светила на таком же расстоянии, на каком был до своей гибели Фаэтон. И по массе она вдвое меньше Земли. - Стоп! - прервал мексиканец. - На экране - не старые голливудские фильмы периода до гражданской войны. Это видеозапись наших автоматических разведчиков. Пусть это и не Земля, но, клянусь звездами, хорошая ее копия. - Всегда считал, что оригинал лучше копии! - воскликнул Костя Званцев. - Вот и теперь есть возможность в этом убедиться. - Когда будешь серьезным, астроном? - возмутился Ловский. - Когда догоню тебя по возрасту. Я слетаю на Землю. А ты здесь подождешь. Авось мудрецом станешь. Молодой Борис Ловский густо покраснел от намека Кости на его юность. Альберто Рус Луильи решил вмешаться, расплывшись в улыбке: - Особенно хорошо то, что цветущая земля здесь никем из разумных не занята. - Ну, тогда действительно надо на ней оставить Бориса, чтобы не нарушить ее гармонии, - быстро сказал Костя. Борис пронзил его взглядом, но тот озорно хохотал. - Нам нужны "умом" не занятые материки. Новый Свет без индейцев. Что скажет командир? - обратился Борис к самому старшему. - Попросим микробиолога доложить результаты исследования захваченных дисками образцов почвы, воды и воздуха, - предложил командир Роман Васильевич Ратов. - Слушаю друга-командира, - отозвалась рыжеволосая полька Ева Курдвановская. - Микробы, по-видимому, безопасны для земных организмов. Слишком мелки и слабеньки. Ни одно из наших подопытных животных ничем не заболело. - Это-то меня наиболее и смущает, - гнул свое Каратун. - Что? Что смущает? - накинулся на него Борис. - Думаете, какой-то шутник заложил в наши диски земные видеопленки? Или тебя не устраивают мелкие и слабые микробы? - Смущают. - Надо предвидеть все, - сказал Роман Васильевич. - Я потому и медлил с высадкой. Планета удивительная. Хоть глазам не верь!.. - А я верю глазам. И не сомневаюсь! - с вызовом сказал Ловский. - Готов первым ступить на новую землю. Без скафандра. - Хорошо, - согласился Роман Васильевич. - Пусть мои спутники при первой высадке будут самыми молодыми, - и он взглянул на Бориса, потом на Еву. Глава четвертая.. МИНИМИР Ева Курдвановская считала себя последовательницей Вилены. Она стала второй звездолетчицей. Высокая, сухопарая, жилистая, несмотря на модную прическу, мужеподобная, она считалась заядлой спортсменкой: бегала, плавала, толкала тяжелое ядро и даже фехтовала у себя в Польше не только с женщинами, но и с мужчинами. Но, на беду свою, была она некрасива, с удлиненным лицом, неправильным носом и тяжелым подбородком. Может быть, именно поэтому она стала болезненно самолюбивой и высокомерной. Ей хотелось добиться того, чего не могут другие. Спортивных рекордов ей казалось мало, и ее потянуло в космос. Сам профессор Михаил Каменский из Краковского университета, знаменитый планетолог, гордился своей ученицей и способствовал тому, чтобы Ева попала в состав европейской лунной экспедиции, где отличилась, открыв "подлунный лед", разработала принцип создания на Луне атмосферы, пригодной для жизни человека. И, уже прославившись, когда, казалось, можно было и забыть о недостатках внешности, она пожелала лететь с экспедицией Романа Ратова на поиски иных, пригодных для жизни планет. Ее не смутило, что по возвращении она встретит на Земле новые поколения. Роман Васильевич Ратов поддержал кандидатуру Евы Курдвановской. Ему казалось, что ей будет легче освоиться в коллективе участников экспедиции, чем другим женщинам, претендовавшим на место в корабле. Так и случилось во время рейса. Все любили и уважали Еву, микробиолога и врача экспедиции. Все, кроме Бориса Ловского, самого молодого из всех. Только он один видел в ней прежде всего женщину. Избалованный на Земле вниманием, черноволосый, с профилем древнего ассирийца, он не мог и в космосе отделаться от земных желаний и страдал от равнодушия ироничной Евы. Ему казалось, что она должна благодарить судьбу, пославшую ей его. Но Ева упорно не обращала внимания на Ловского. Это бесило его, и он решил, что она просто скрывает свои чувства к нему! Вот и все! И черные его глаза становились томными, влажными. Борис Ловский происходил из столичной интеллигентной семьи. Родители обожали единственного сына, уверенные в его одаренности. Из первого класса школы он был переведен прямо в четвертый, а после восьмого сдал на аттестат зрелости. Пятнадцати лет, в порядке исключения, принятый в университет, Ловский поражал профессоров феноменальными способностями. Привычное признание сделало Бориса уверенным в превосходстве над другими. Правда, он болезненно переносил намеки на хрупкость его телосложения и малый рост. Ловский хотел бы и физически превосходить всех, но, постоянно учась с более старшими, чем сам, школьниками, он вынужден был скрепя сердце уступать им в силе. И потому Борис ни с кем не сходился близко, ни к кому не привязывался. Единственным увлечением Ловского было чтение. Обладая так называемой "фотографической" манерой чтения, молниеносно прочитывая страницы, которые словно отпечатывались у него в мозгу, он перечитал чудовищно много. Особенно его привлекала фантастика прошлых столетий. Читал он все без разбору, но немалое влияние на формирование его характера оказали те произведения, где под видом фантастических событий осуждалась современность и стремление в будущее, которое авторы представляли безнадежным тупиком. В этих же книгах Борис открыл для себя тип личности, противостоящей миру. Таким героям-индивидуалистам он готов был подражать. В нем, с детства привыкшем слышать, что он превосходит других, это находило отзвук. Однако надо сказать, Ловский был настолько умен и воспитан, что ничем не проявлял эти свои скрытые качества, они будто дремали в его подсознании. Внешне в своих действиях и даже при испытаниях с помощью проверочных тестов и электронно-вычислительных машин, при медицинских обследованиях, каким он подвергался, когда Роман Васильевич Ратов обратил на него внимание, он ничем себя не выдал. Обследование электронными машинами в звездном городке дало краткое, по существу верное заключение: "Способен, вынослив, упорен в достижении цели, самоуглублен, обособлен, здоров..." Когда Ратову пришлось отбирать кандидатов в свой экипаж, ему обособленность Ловского (при прочих равных машинных оценках) показалась хорошим качеством - такому легче расстаться с современниками, чем другим. Во что же выльется его самоуглубленность и обособленность в необычных условиях космоса, ни машины, ни сам Ловский, ни Ратов предвидеть не могли. Ева чуть не расплакалась от радости, узнав, что она и Ловский полетят с Ратовым на Гею первыми. А Ловский не мог уснуть, взвинченный предстоящим событием, счастьем, выпавшим ему на долю - ступить первым на планету, где будет жить грядущее человечество. Но утром он сам посмеивался над собой, отшучивался от товарищей, уверял, что не претендует на памятник до неба. Однако в самой этой шутке о подобном памятнике крылась затаенная мысль прославиться. Все это утро Ева смотрела на Ловского, щуря серые глаза. Она словно угадывала что-то. На правах врача она предложила ему какие-то таблетки, но он с возмущением отказался от них. Роман Васильевич опустил диск на вершину холма, господствовавшего над местностью. На склонах его рос лес, полускрытый фиолетовой дымкой. Ратов предложил молодым людям первыми сойти на Гею. Ева вскинула голову. Ловский вытер влажный лоб. Выходить можно было без скафандра. Атмосфера Геи безвредна. - Когда-нибудь местное человечество придумает библейскую легенду о Еве, их первой женщине, - попытался шуткой подбодрить себя Ловский. Ева не ответила и спрыгнула на чужую почву. Она по-хозяйски огляделась и загадочно сказала: - Когда люди переселятся сюда, здесь будет матриархат. Ловский рассмеялся, жадно всматриваясь в чужепланетный ландшафт. Дышалось легко, но сердце билось учащенно. Потом спустился и Роман Васильевич. Но что за чудо? Куда делся лес? Местность, насколько хватал глаз, была покрыта кустарником. Под ногами на вершине холма росла мельчайшая трава, напоминавшая ворсинки ковра. - Где ж она, копия Земли? - спросил Ловский, недоуменно глядя на командира. - Разве на экране было плохо видно? - спросила Ева. - Экран не передает масштаб, - задумчиво ответил Ратов. - Почему масштаб? - удивилась Ева. - Рассмотрим кустарник повнимательней. Ева и Ловский сбежали с холма к зарослям. Ратов шел за ними. - Разум правый! - вскричала Ева. - Так ведь это же лес! Она стояла перед кустарником, который доходил ей лишь до пояса. Потом опустилась на колени, протянув к растениям руки: - Березки! То наши березки, будто под Краковом! Какие же крохотные! Коханые! Курдвановская ласкала тоненькие стволы странных растений, действительно напоминавших земные березы, уменьшенные в десятки раз. - Друг-командир видел на Севере карликовые березы? - обернулась Ева к подошедшему Ратову. - Те еще ниже, - ответил Роман Васильевич. - Карликовые не только малы ростом, но и изуродованы суровой природой, а здесь... - Что же здесь по мысли друга-командира? - Не игра природы, а ее закон. Закон подобия, как в геометрии. - То понятно. Нужно было самой догадаться, когда рассматривала еще на звездолете первых живых существ планеты в микроскоп. - Значит, для того чтобы рассмотреть микробы в микроскоп, требовалось увеличение в двадцать - тридцать раз большее, чем на Земле? - уточнил Роман Васильевич.. Ева ничего не ответила. Ловский опустился на корточки. Когда он смотрел на лес Геи снизу, тот казался ему самым обыкновенным земным лесом. С белых стволов свисали крохотные ветви с точками листьев. Совсем как на Земле, только уменьшено в размерах. Среди березок оказалась и ель, такая же маленькая, но совсем как земная, с нежной хвоей, ласкавшей пальцы. - В Японии есть восхитительные крохотные садики, - сказала Ева. - Деревья-лилипутики, маленькие мостики через ручейки. Игрушечный мир, похожий на обычный, но на который будто смотришь через перевернутый бинокль. Красиво! Я видела это, когда ездили на состязания по плаванию. - А здесь чем не красиво? - спросил Ратов. - И здесь дивно! Только надо стоять на коленях. Потому что минимир. А может быть, на обетованной земле и надо встать на колени? - И она посмотрела на Ловского. - На колени? - вскричал тот, не только вскакивая, но и подпрыгивая выше леса, так как сила тяжести была здесь вдвое меньше, чем на Земле. - Вы еще не поняли, что нами открыто! Это мир великанов! - Каких великанов? - удивилась Ева. - Минимир. - Мы здесь великаны! Мы! Деревья мне по пояс. Я чувствую себя титаном. Нет силы, которая сможет мне противостоять. Ратов с удивлением посмотрел на своего молодого спутника. Не слишком ли велика для него психологическая нагрузка? Ева чуть насмешливо сузила глаза. Ловский ухватился за березку, похожую на прутик, и вырвал ее с корнем. Он запустил свой "трофей" через лес. Самодельный снаряд при здешней тяжести улетел за далекую речку. - Смотрите, я все могу, все! Я корчую деревья, я хожу семимильными шагами! Я как в сказке! - кричал Ловский. Ратов встревожился, но еще не осознал, что чувствует молодой человек. А Ловский вел себя все более странно - вдруг вот теперь прыгнул, словно выпущенный на волю зверек. Но не рассчитал усилия и взлетел слишком высоко над лесом, потом упал в самую его чащу. Деревья подогнулись под ним, как кусты. Он ушиб себе голову и на миг потерял сознание. Возможно, этот ушиб и был причиной того, что произошло с Ловским дальше. Из подсознания его как бы вырвался некий предок, - в истории был же пример, когда человек, упавший с лошади, заговорил на древнегреческом языке, которого не изучал!.. Вскочив, Ловский уже в состоянии невменяемости стал выворачивать деревца, забрасывая их далеко в лес. Вскоре вокруг него образовалась поляна, вся в черных ранах, оставшихся от вырванных деревьев. - Что видит друг-командир? - спросила Ева, хватая Ратова за руку и отвлекая от Ловского, который, к этому времени устав или немного успокоившись, отирал ладонью потное лицо. Ища спасения, из леса на холм выскочили, перепуганные шумом, два существа размером с кроликов. Их тонкие ножки пружинили при скачках. Ветвистые рожки касались спинок. Микроолени, увидев великанов, остановились, круто повернули и поскакали в обход диска. - Все, как у нас дома, только в десятки раз меньше. Что думает друг-командир? - Я только космонавт. Вам, ученым, отвечать на этот вопрос. Я не знаю, задумывался ли кто-нибудь на Земле о том, чем обусловлен масштаб всего живого? Почему у нас деревья в тридцать метров, а не в сто? Почему звери больше насекомых? И будет ли "земной масштаб" всего живого соблюден на другой планете? - Друг-командир, конечно, прав. На то есть тысячи причин. Величина планеты, ее тяготение, освещение, радиоактивность, сила магнитного поля... условия борьбы за существование и еще много-много факторов. Все это, безусловно, влияет на эволюцию, определяет размеры существ. - Значит, мы столкнулись здесь с таким сочетанием всевозможных причин, когда земные формы повторены, но... в другом масштабе. - Значит, друг-командир полагает, что и львы и слоны, которых мы видели на экране, немногим больше этих оленей? - Да, пожалуй. Их можно будет взять под мышку, как комнатную собачку. - То очень мило и замечательно! - Почему? - Человеку, который переселится сюда, не страшны микрохищники. Он будет среди них исполином. Так, друг-Борис? - Ловский только что подошел и услышал последние слова. - Исполином? Верно! - обрадовано подхватил он и добавил: - Именно исполином. Я чувствую необыкновенный прилив сил, хоть и здорово встряхнуло мозги! Теперь я способен на все! Если я сложу здесь дом из камней, он будет горой для местной мелюзги! - Командир полагает, маленьких людей здесь нет? - Хотите почувствовать себя Гулливерами? - улыбнулся Ратов. - Нет. Наши диски слишком хорошо разведали планету, чтобы пропустить те изменения, которые вносит в природу разум. - О, я здесь внесу изменения! Дайте мне только развернуться! Я покажу, что здесь по плечу титану, - говорил Борис, смотря поверх собеседников. - Стоит ли быть мальчишкой? - спросила Ева. - А вы не будьте бесчувственной богиней! Поймите, что мы и есть настоящие боги, которым леса по пояс, реки по колено! - То не совсем так, не совсем, - поправила Ева, улыбнувшись чему-то своему, ей известному, и вдруг, глядя на Ловского, смолкла, нахмурилась. Глава пятая.. ЧЕРНЫЕ МОЛНИИ Низкое небо полыхало огнем. Казалось, тысячи ослепительных вспышек непрерывно сверкали то здесь, то там. Волны огня тревожными лучами прожекторов метались по небу. И оно разламывалось, громыхало, будто канонады всех отгремевших на Земле войн слились здесь воедино. А по лесу бежал великан. Деревья доставали ему едва до пояса и валились не только от шквального ветра, но и от его неистового бега. Однако если он казался великаном по сравнению с лесом, то перед силами разверзшихся небес выглядел пигмеем. Молнии то и дело ударяли рядом с ним. Уже не первый факел вспыхнул среди тропических деревьев, укрывших под корнями перепуганных обитателей джунглей. Великан моргал ослепленными глазами. Сверкавшие молнии казались ему черными. Не в силах мыслить, гонимый скорее ужасом, чем желанием скрыться, он не мог отличить вспышки молнии от изломанных стрел, черными зигзагами застывших под опущенными веками. В другое время он вспомнил бы о свойстве закрывшегося глаза, смотревшего на освещенное окно, запечатлевать на его месте темное пятно со светлым переплетом оконной рамы. Где-то, когда-то, еще на Земле, Ловский читал про черную молнию привидившуюся людям в лесу. Теперь он видел эти черные молнии сам. Из-за нервного потрясения и травмы головы Борис не способен был восстановить шаг за шагом то, что произошло с ним в последние часы пребывания земной экспедиции на Гее. А произошло все так. Гигантский костер, разожженный пришельцами с Земли, разгорался, и пламя столбом взмывало к небу. Взлетавшие красные искры сыпались на лес падающими звездами. Вокруг костра сидели великаны. Ни один хищник джунглей не смел приблизиться к ним. Даже стадо диких слонов предпочло уйти подальше и уплыло за глубокую реку, которую, кстати сказать, великаны могли перейти вброд. Упрямые носороги дольше всех не хотели уходить и свирепо кидались на протянутую к ним ладонь. Они и пополнили теперь коллекцию биолога экспедиции. - Зверинец укомплектован? - осведомился у Евы Каратун. - Минизверинец, - поправила та, нежно поглаживая пальцами крохотное, но свирепое животное. - Разве не жаль улетать из этой сказки? - Вы вернетесь вместе с земными растениями, - заметил Роман Васильевич. - А что скажет друг-командир, если я вернусь сюда защищать природу Геи? - Зачем защищать? - удивился Ратов. - Разве планета не должна остаться такой, какой мы ее застали? Для чего тут земные эвкалипты и пальмы? Пусть переселенцы будут великанами. - Верно, Ева! - горячо поддержал Ловский. - Преступление менять такой мир, в котором человек мог бы быть титаном. - И такой мир колонизовать, клянусь звездами, удобнее, чем у нас в свое время западные провинции, - поддержал и Альберто Рус Луильи. Охватив колени руками, Ева говорила: - Глядя на эти крохотные леса и крошечных животных и видя в небе под стать им маленькое солнышко, разве не задумаешься над тем, что именно отсюда, от пятой планеты, движется волна жизни в системе Тау Кита? Через миллионы и миллионы лет она перекочует на более близкие к звезде планеты, Не так ли было и у нас, в Солнечной системе? Каратун подбросил в костер охапку вырванных с корнем деревьев. Пламя на миг потухло, потом разгорелось с новой силой, заиграв бликами на выпуклых стенках кораблей-дисков. - Вполне разумно, - сказал он. - "Пояс жизни" и здесь, и в Солнечной системе мог двигаться от дальних планет к ближним. Бис его знает, может, и на Фаэтоне цивилизация возникла раньше, чем на Земле. И довелось нам увидеть руины на Весте, осколке Фаэтона. - Надо ли считать, что люди были так же малы, как носороги, по сравнению с земными? - Не думали, не разумели мы тогда, что надо определить масштаб развалин на Весте. В том и была ошибка. - Ахинея! Маленьких людей не бывает, - вмешался Костя Званцев. - Недаром здесь их не нашли. Вес мозга, количество нейронов значат немало для того, чтобы существо стало мыслить. - Так ли, друг-астроном? Люблю собак. Как по-вашему, крохотная собачка, карликовый пинчер, умещающийся на ладошке, как местный носорог, много глупее огромного дога? - Ну, хлопец, ты бит! - подзадоривающе захохотал Каратун. - Как считает друг-командир? И еще: муравьи не думают? - Трудно ответить. Надо исследовать на Земле ваш минизверинец, определить, какой запас нейронов нужно иметь в резерве, чтобы мыслить. - Вот, Борис, я всегда говорил, что у человека известны только четыре процента объема мозга, занятого полезной деятельностью. Тебя исследуют вместе с мини-зверинцем. - А тебя и исследовать не надо. Весь мозговой резерв попусту расходуется на "клинописные" остроты. - Когда вернемся, многое исследуют, - вздохнул Каратун. - И нашу ошибку исправят, побывают на Весте, рассмотрят ее руины. Не думали мы, глядя на нее из космоса, о росте человечков. Размышляли только о том, как сказать людям о планете, взорванной ее обитателями. - Не хочется верить: цивилизация и - уничтожение. Разве это не исключающие друг друга понятия, друг-командир? - Цивилизация, цивилизация! - раздраженно вмешался Ловский. - Плодами цивилизации могут пользоваться и дикари. - Почему друг-Борис говорит о дикарях? Ловский огляделся с нездоровым блеском в глазах. - Разве мало доказательств? Вспомним гитлеризм, не такое уж давнее прошлое. Люди оказались способными быть хуже зверей. Львы и тигры не истребляют поголовно все лесное стадо, не мучают жертв. Исторические исследования, художественная литература, театр и кино - все это безжалостно изобличало человека, в котором всегда дремлет дикарь. Вот почему я с охотой полетел с вами. - Вот как! - с ноткой горечи протянул Роман Васильевич. - Бесстыдной пропагандой, коварной организацией, обожествлением вождей не раз удавалось в разные времена и в разных странах пробудить дикаря не в отдельных изгоях, а в огромной части трудолюбивого, культурного народа, который потом со стыдом вспоминал это. - Ловский все больше возбуждался, впадал почти в истерику, крикнул: - Вот почему я полетел с вами! Ратов покачал головой: - Век живи - век учись! - И подумал: "Должно быть, не так подбирал я экипаж". - Вы скажете, это было в прошлых столетиях? Отвечу: человек меняется медленно. При фараонах он был схож даже с нашими современниками. - Беру свои слова обратно о машине времени, - запротестовал Костя Званцев. - Тебя, Борис, забросили в наше время из прошлого. - Нет! - закричал Борис. - Я не хочу прошлого, я боюсь его! Боюсь бомб, крови, тупого сопротивления ходу истории. Чего стоит одна только заокеанская гражданская война! - Она кончилась, - сказал Альберто Рус Луильи. - В Объединенном мире война теперь вне закона. Каждый человек Земли должен победить в себе дикаря. - Совет Борису - резон для всех, - заметил Костя. Ева встала и закинула руки за голову: - Хочу быть дикой в последние минуты в минимире. Пройдусь по диким лесам Геи. Ловский тоже вскочил. Костя проводил его неодобрительным взглядом. В свете костра высокая сухощавая фигура спортсменки вырисовывалась на серебристом фоне диска. Она была без шлема, но в скафандре, с прутиком антенны за плечами. Борис и Ева вместе прошли между почти соприкасавшимися дисками, задев друг друга плечами. Курдвановская была чуть выше Ловского, что не доставляло тому удовольствия. Отблески костра лишь чуть подсвечивали саванну. Близкий горизонт терялся во мгле, и равнина казалась огромной. - Ева, - сказал Ловский, касаясь руки девушки. - Ну что? - сказала она и отдернула руку. - Не надо! - раздраженно буркнул Ловский. - У меня будет слишком серьезный разговор. - О чем надо говорить в последнюю ночь на Гее? - О том, что она не последняя. - Как то понимать? - Вы сами только что выразили заветное мое желание. Случай недаром дал вам это древнее имя, а мне внешность ассирийского царя. - Мое имя? А почему не фамилию? - Вы не желаете понять меня, Ева! Вы хотели на миг почувствовать себя дикой. А я хочу быть диким на дикой планете всегда. И я не вернусь на Землю. Никогда. - Истинно дикие слова. - И я не хочу, чтобы вы возвращались. Мы останемся здесь на Гее единственными властителями мини-мира. Вокруг не будет и не сможет быть никого. Не будь Ева врачом экспедиции, она повернулась бы и ушла. Но сейчас она не на шутку встревожилась. Главное, оставаться спокойной, выяснить, как опасен припадок. Что Борис заболел психически, она уже не сомневалась. Юноша не выдержал слишком больших впечатлений и навеянных ими мыслей, не говоря уже о травме головы. - А это не будет дикарством, остаться вдвоем? - осторожно спросила она. - Нет! Я сооружу дворец! На фоне здешней природы он будет величественнее всех мегалитических построек Земли! А вокруг будет рай! - Хочется сменить имя на Адама? - не удержалась от иронии Ева. И сразу пожалела об этом. - Перестаньте издеваться надо мной! Пусть мы будем здесь с вами Адамом и Евой. Или Борисом и Евой для местных легенд. Наши потомки населят этот мир племенем титанов, о которых лишь мечтали поэты Эллады. Ева резко повернулась к Ловскому - во время истерического припадка помогает неожиданный удар: - Разве у Евы в раю был выбор? Никого, кроме Адама. - Что вы хотите сказать? - повысил голос Ловский. - Что я недостаточно хорош для вас? - Хочу напомнить... Сколько на Земле живет миллиардов мужчин? - Они бесконечно далеко. Кто здесь есть - улетят. Останусь только я один. С вами... - А не думает ли новоявленный Адам, что прародители будущего человечества Геи должны, по крайней мере, хоть любить друг друга? - Я... я готов. Я готов полюбить вас, Ева. - За такую откровенность бьют по щеке. - Ева! - Но я отвечу тоже откровенностью. Знайте, среди миллиардов мужчин на Земле остался один, который был дорог мне и который говорил, что женщина подобна тени: когда идешь к ней, она убегает, а когда уходишь - догоняет. - И он ушел? - Но воображаемая тень не догнала его. Отделила себя от него тремя десятилетиями. - Послушайте мой совет. Пусть три десятилетия превратятся в вечность. - Иной совет горше измены. Новый Адам забывает, что я здесь не из женского каприза, а во имя долга, который разделяю с товарищами. - Что вам до них! Вы здесь будете... - и он сделал широкий жест рукой. - Царицей мира? - с издевкой подсказала Ева. Ловский уже не воспринимал иронии, он уже потерял контроль над собой: - Да, мне под силу дать вам целый мир! Мне, титану нового мира! - Да разве сила титана в том, чтобы засунуть льва в карман? Эх вы! Да человек в любом мире титан, в любом масштабе живого, над которым его возвышает разум, а не рост. Он может сделать мышцы сильнее, чем у динозавра, передвигаться быстрее гепарда или ласточки. И он может заставить природу служить себе вовсе не тем, что станет корчевать деревья руками. Для этого у него есть машины. И Ева, круто повернувшись, пошла обратно к костру. Она ожидала, что он пойдет следом. Он действительно поплелся к костру. Ева тут же решила, что Борису надо сделать укол, вызвать у него шок... Их встретил Ратов, и Ева сразу хотела обратиться к нему за помощью, но Ловский опередил ее: - Считайте меня Робинзоном или Гулливером, как вам будет угодно, - с нездоровым блеском в глазах объявил он, - но оставьте мне продуктов. Или - еще лучше - одну из "машин пищи". - Ты сошел с ума! Сейчас же отправляйся на корабль, - твердо сказал Ратов и кивнул в сторону ближнего диска. - В этом мире ваши приказы для меня - пустой звук, - вызывающе заявил Ловский, тряхнув своей волнистой шевелюрой. Роман Васильевич пристальна всмотрелся в его лицо. Из-за отсветов костра оно словно дергалось. И Ратову вспомнился небритый, заросший Валерий, со свисающими на лоб и затылок волосами, когда он ворвался в кабину пилотов с криком, что Вечному рейсу конец. Ловский был подстрижен и гладко выбрит. Но в его глазах был тот же безумный огонек, что и у Снастьина в ту тяжелую минуту. Психика не выдерживает у наиболее экспансивных. Космос слишком тяжелое испытание для них. А для Ратова? Для него нет оправдания. Не по ложному ли принципу подбирал он экипаж? Придется отвечать. - Альберто, Званцев! - распорядился Ратов. - Сейчас же отведите Ловского на борт корабля. У него припадок. Звездолетчики вынырнули из тьмы. - Оставьте меня! - истерически закричал Ловский. - Не нужна мне ваша помощь! Минимир прокормит меня! Выкрики Бориса привлекли других космонавтов. Вернулась и Ева со шприцем и лекарствами. - Тебе надо выпить успокоительного, - ласково сказал Ратов, беря Ловского за руку. Тот грубо вырвался: - Не троньте меня, жалкие пигмеи! - Глаза его были безумны, в уголках губ появилась пена. - Оставайтесь пигмеями до конца своих тусклых дней, которые вы разделите между кораблем-темницей и миром Земли. Я отказываюсь и от вас, и от вашей цивилизации. И он бросился в джунгли. Его вскоре поглотила тьма. Только по хрусту деревьев и можно было определить, где он бежит. Альберто Рус Луильи и Ева, знаменитая бегунья, кинулись за Ловским. Увидав преследователей, Ловский ринулся к реке, прыгнул в нее с обрывистого берега и поплыл кролем. Мексиканец и Ева тоже бросились за ним в воду. Званцев и Каратун добежали до берега. Они видели, как Ловский выбрался из воды, ломился, круша деревья, через чащу. Преследователи шли по его следам, но отставали - безумие вселило в беглеца небывалую силу. Когда Костя Званцев и Каратун все-таки нагнали Еву с ее мексиканцем, свет звезд исчез - небо заволокло тучами. Просека, оставленная Борисом, стала еле заметной. И тогда сверкнула молния. Все, как по команде, убрали антенны. Но прутик антенны Ловского все так же возвышался над лесом. Над Геей разразилась одна из ее гроз, не идущих ни в какое сравнение с земными. Еве стало жутко, как девчонке, застигнутой ливнем в степи. Дождь хлестал толстыми жгутами. Она вспомнила рассказ мамы о том, что одну женщину убило молнией в поле около Кракова и что чаще всего молния ударяет в высокие деревья. И потому под ними не надо прятаться. А Ловский был здесь великаном, он возвышался над всем лесом, словно шел один в поле, как та женщина из Кракова. Из темноты появился командир экспедиции. Он сказал, что преследование бесполезно, больной невменяем. Может быть, ливень приведет его в чувство. Но без него они ни в коем случае не улетят, хотя бы пришлось обшарить всю планету. - А что думает друг-командир... Борис не убрал антенну? Она как громоотвод. Конечно, Ловский и не подумал об этом. Вокруг полыхало огнем. Небо гремело, как броня под ударами пушечных снарядов в древности на Земле. Одно за другим факелами вспыхнули два сросшихся дерева. Мимо них пробегал сошедший с ума Борис. Казалось, молния непременно ударит сейчас и в прутик торчащей антенны. Еве даже показалось, что она ясно видела, как ослепительно черная (именно черная!) стрела ударила в Ловского, совсем не выглядевшего великаном, и как он упал в заросли. Ева невольно зажмурилась. Черная стрела продолжала стоять перед глазами. Ева с Альберто добежали до сраженного молнией Бориса. Звездолетчица опустилась на колени и зарыдала: это был просто очень глупый мальчик, и его надо было вылечить. Мексиканец, подчиняясь Еве, заземлил Ловского и стал потом делать ему искусственное дыхание. Подоспели остальные космонавты. Было ясно, что Ловского уже не спасти. Под проливным дождем молча понесли они обмякшее тело к реке, чтобы переправить к кораблям. Роман Васильевич думал о своей ответственности за гибель молодого человека. Он, старый космонавт, не сумел сделать нужных выводов из урока Вечного рейса. В космосе с людьми может случиться самое невероятное. Так почему же он отбирал в космос таких людей, которым легче расстаться с Землей, а не тех, кто дорожит ею и оказывается в необыкновенных условиях стойким, собранным? Почему? Ева не вытирала мокрого лица. Струйки дождя смывали слезы. И она в свете далеких молний выглядела даже красивой. Наутро тело Ловского зарыли на границе тропического леса и саванны. Роман Васильевич приказал воздвигнуть памятный знак первому человеку Геи. Камни для знака доставляли на дисках с ближних гор. И сооружение, выросшее около леса, было по сравнению с ним гороподобно. "Этот знак найдут первые поселенцы на Гее, ради которых прилетели сюда разведчики с Земли", - печально думал Ратов, садясь в корабль. Диски улетали торжественным, строгим строем и походили на клин журавлей, которые покидают обретенный край, чтобы вернуться.  * Часть третья.. ПРОТОСТАРЦЫ *  ...борьба есть условия жизни: жизнь умирает, когда оканчивается борьба. В.Г. Белинский Глава первая.. ОТКАЗ В иллюминаторе, в черном провале неба, светило новое, чужое "солнце". Вилена не находила себе места. Прижав к подбородку сцепленные руки, она бродила по наскучившим металлическим коридорам, где на стенках примелькались даже случайные царапины. Все долгие годы полета "утром", "днем" и "вечером" Вилена всегда видела одни и те же звезды: корабль будто никуда не летел и беспомощно висел на месте. И так из месяца в месяц, из года в год... Только точными приборами можно было определить его перемещение среди созвездий. Однообразие было тяжелым испытанием на выдержку. Показав себя стойкой на Земле, Вилена и здесь оказалась примером. Как нейтринному инженеру, ей приходилось заботиться о двигателях в период разгона. Она же осуществляла перегрузку горючего во время встречи с кораблями-заправщиками. Но у нее оставалось достаточно времени, чтобы обдумать свою жизнь на Земле, разобраться в себе. Порой ей казалось, что многое в ней изменилось за путь, который прошла она от игравшей в гимнастическом зале пианистки до доктора физико-математических наук, степень которого Ланской все-таки успели присвоить до ее отлета. Неизменной осталась только любовь к Арсению. Да и та послужила тому, что Вилене стало уже невозможно свернуть с дороги в космос. Высокая цель, долг и ответственность перед человечеством определили поведение новой Вилены. В ней словно проснулись самообладание и решимость, упорство и бесстрашие легендарной индианки с Ниагарских водопадов, на которую когда-то она так хотела походить. Виев, взяв на себя обязанности отстраненного от полета астронавигатора Званцева, определил, что близ местного "солнца" планеты расположены, как и вокруг земного. Подтверждался закон повторяемости, сообщенный в послании разумян, принятом еще Арсением Ратовым. Кротов, прославленный космонавт, который должен был лететь еще вместе с Арсением, но не успел вернуться из рейса на Нептун, заметил в кают-компании: - Схожесть - это еще не код, по которому якобы штампуются звезды с планетами. Чепуха это ратовская. Вот так. Просто разделение на газообразные гиганты и твердые тела. Вилена пристально посмотрела на него. Это был статный красавец с лохматыми сросшимися бровями... Вася Кротов - не только первый пилот корабля, но и "первый его мужчина" - всегда искал взгляда Вилены, а сейчас смотрел в стол. - Наблюдения покажут, "чепуха это ратовская" или нет, - сдержанно сказала Вилена. Вася Кротов свел лохматые брови и покраснел - Вилена была предметом поклонения, легендой не только для него, но и для остальных звездолетчиков. Как бы тщательно ни подбирался "на совместимость" экипаж "Жизни-2", все же между звездолетчиками в полете бывали и трения. И причиной некоторых из них была Вилена, хотя в этом не признался бы ни Кротов, ни кто-либо другой. Каждый искал случая с ней поговорить и рад был ее дружескому слову. Вилена чувствовала это и следила за тем, чтобы не обделить кого-нибудь своим вниманием, будь то молодой геолог Михаленко или уже почтенных лет лингвист профессор Анисимов и всегда вежливый и радушный доктор Матсумура - знаток древней истории, увлекавшийся пришельцами из космоса, побывавшими много тысяч лет назад на Земле. Конечно, самым притязательным из них был Кротов. Лишь Виев относился к Вилене по-отечески... Однако скоро эти мелкие проблемы отступили, забылись. "Жизнь-2" приняла ответ с планеты Этана. Войдя в планетную систему звезды, Виев стал посылать радиопризывы, содержащие выдержки из сигнала, полученного Званцевым с Этаны глобальной радиоантенной и расшифрованного, профессором Ланским как приглашение братьям по разуму прилететь. Ответ разумян на радиопризывы Виева дал возможность определить, какая планета обитаема. Ею оказалась вторая, соответствующая Венере в Солнечной системе, но находившаяся в другой фазе развития. Это подчеркивало, что основной закон развития был законом не только подобия, но и многообразия. На Этане уже не было углеродистой атмосферы, как у соседки Земли или у самой Земли на заре ее развития, не было сплошного облачного покрова и связанного с ним парникового эффекта, следовательно, и высокой температуры на поверхности. Кибернетик-лингвист корабля профессор Анисимов двое суток не выходил из аппаратной, переводя с помощью выработанного еще на Земле кода полученный текст. Казалось, сделать это было не так уж трудно. Но ответ разуыян получился таким, что профессор не верил сам себе и даже взял под сомнение полученный на Земле профессором Ланским перевод еще первого послания с Этаны. Наконец, с ввалившимися глазами, теребя бородку, Анисимов явился к Виеву и показал перевод: "МИР РАЗУМА ОТВЕЧАЕТ ЛЕТЯЩИМ, ЧТО НЕ ПОСЫЛАЛ ПРИЗЫВА ПОСЕТИТЬ ЕГО". - Что это может означать? - спросил Анисимов, разводя руками. Виев нахмурился. Начальник экспедиции собрал весь экипаж. Пришел даже больной геолог Игорь Михаленко. Последние месяцы он забыл свою земную жизнерадостность, безвольно валялся на койке. Его силой привел в кают-компанию сам профессор Анисимов, живший с ним вместе в каюте. И геолог сразу заявил: - Надо лететь домой, скорее лететь домой, не медля ни минуты, разве не ясно, что в этом послании - отказ разумян Этаны? Отказ, если не угроза. - Повернуть назад? - гневно спросил Кротов, сводя брови, которые друзья в шутку называли двумя кротами. - Позор!.. Ради чего мы летели сюда? Чтобы расписаться в трусости? - Я бы предостерег от опрометчивых решений, - заметил профессор Анисимов. - Мне хотелось бы напомнить, что осторожность - прежде всего. Результат нашего полета и так уже огромен. Подтвержден закон повторяемости и многообразия в космическом масштабе. Изучается чужая планетная система, идентичная нашей. Нельзя же сказать, что мы вернемся ни с чем! - Так ради чего мы покинули свое поколение, своих родных и друзей? - возмущенно спросила Вилена. - Чтобы поближе рассмотреть скопление космических тел? А разумяне? С ними можно не встречаться? Да как же это? Нет, нельзя так. Ведь их знания могут обогатить науку Земли, ее биологию, физику!.. - Еще неизвестно, знают ли на Этане физику больше, скажем, чем вы, Вилена Юльевна, - снова выступил больной геолог. - Мне ясно: надо домой. Мы люди и должны жить на Земле. И не вторгаться в чужой дом, когда нам отказывают открыть дверь. А что касается физики, то мы в ней не профаны. - Вернуться скорее, чем предусмотрено графиком рейса, все равно невозможно, - напомнил Виев. - Грузолеты с топливом для последних заправок будут нас ждать на "кометной траектории" в определенное время, не раньше и не позже. - Значит, надо весь этот срок кружить вокруг местного светила и изучать его планеты. А рисковать не следует. - Почему это так? - вспылил Кротов. - Риск для нас - это норма поведения. - Я лишь выскажу опасение, - сказал профессор Анисимов. - Хочется подойти к проблеме с моральной стороны. Можем ли мы искать контакта с чужой цивилизацией, если она этого не хочет? Основной принцип, которым следует, на мой взгляд, руководствоваться в космосе, - это невмешательство. - И он, худой, костлявый, демонстративно поднялся во весь свой рост. - Это не совсем так, - возразила Вилена. - Не всегда щит невмешательства помогает. Мы это знаем по земной истории. Ведь этаняне сами просили нас прилететь, прислали нам призыв. - Не следует забывать о смене здешних поколений за время нашего полета. Парадокс времени! - внушительно напомнил Анисимов. - Извините меня, но стоит ли друзьям-космонавтам ссориться? - примирительно сказал вежливый доктор Матсумура, невысокий, собранный в комок мускулов японец. - Ведь не исключено, если вы не отвергнете такой мысли, что планета разделена на разные враждующие страны, как и наша Земля в давнем прошлом, когда, по-видимому, ее посещали гости с других планет. Если они могли это сделать на Земле, то почему же не попытаться и нам? - Вы представляете себе Землю, - отвечал геолог японцу, - в этом давнем, диком прошлом. А что, если некий звездолет запросил бы по радио разрешения опуститься на Землю в более позднее время, скажем, в двадцатом веке? - Мы не имеем права ступить на планету, - вставил профессор Анисимов, - где можем вызвать хоть какой-нибудь конфликт. К концу совещания Кротов совсем рассвирепел, из-под густых бровей метал молнии. Виев молча выслушал всех и объявил: - Ну вот что. Есть мудрая поговорка на языке суахили: "Кто делал и недоделал, тот совсем не делал". Улететь ни с чем - это значит не летать совсем. Будем доделывать начатое. Так было принято решение высадиться на Этане и установить контакт с теми, кто звал людей. Анисимов и Михаленко протестовали, но четверо были против них, не говоря уже о воле руководителя экспедиции. Вилена старалась примирить стороны. - Но ведь контакт еще не вмешательство, только знакомство, - мягко сказала она. Профессор Анисимов ответил ей кислой улыбкой, а Михаленко, совсем удрученный, поплелся в свою каюту. Вилене показалось, что за два часа споров она лучше узнала своих товарищей, чем за годы полета. Ланская опасалась осторожной логики профессора Анисимова, жалела больного Михаленко, стала лучше относиться к готовому на любой риск Кротову, благоволила к добродушному японцу. Теперь Вилена много времени проводила у телескопа, рассматривая загадочный глобус, в который превратилась на отражательном зеркале планета Этана. На нем различимы были словно нарисованные ромбы с обращенными к полюсам острыми углами. Ей удалось установить, что это моря - в их воде отражались лучи местного светила. - Несомненно, это искусственные сооружения, - согласился с Виленой профессор Анисимов. Больной геолог, добравшись до телескопа, равнодушно посмотрел в него, сказал что-то о гипертрофированной кристаллизации, махнул рукой и снова ушел лежать. Он мог говорить уже только о возвращении на Землю и оживал, лишь когда Вилена вытаскивала его в кают-компанию послушать ее музыку. Скоро ромбические моря стали видны простым глазом. "Жизнь-2" легла на околопланетную орбиту и неустанно слала радиопризывы, повторяя обе передачи Этаны: и ту, что была принята на Земле, и ту, что недавно поставила всех в тупик. Самым удивительным казалось молчание разумян. Но их планета непрерывно излучала радиоволны, словно кто-то переговаривался по радио с кем-то. Но, увы, не с пришельцами. Кротов требовал немедленной высадки. Анисимов возражал: - Не исключено, что у них война между теми, кто звал нас, и теми, кто захлопнул перед нами дверь. Мы не ко времени здесь и не ко двору, по-русски говоря. - Какой ты геолог! - возмущался Кротов. - Почему здесь моря ромбические? Вот то-то, радость моя! Геолог стоял на своем с чисто болезненным упорством. Запущенные зонды определили состав атмосферы: нейтральные газы, углекислота и мало кислорода. И снова Виев принял свое собственное решение: - На ракете полетят трое. Посетят различные области планеты, чтобы отыскать друзей, звавших нас. Если на ракете лететь троим, то на корабле останутся тоже трое. Один из них определялся сам собой - больной геолог. Другим по занимаемой должности первого пилота и заместителя Виева должен был стать Кротов. В случае чего ему предстояло одному привести звездную экспедицию на Землю. Вместе с Виевым они обсуждали, кому же быть третьим. - Иван Семенович, ясно, как звездный луч. Конечно, надо оставлять Вилену. Такой физик! И ведь летела она, чтобы использовать парадокс времени. Пусть уж вернется к мужу, как рассчитывала. Вот так-то. Виев задумчиво посмотрел на Кротова. Великолепные брови пилота дрогнули, а глаза уставились в пол. - Быть по-иному, и ты знаешь почему, - сказал Виев. - Останется киберлингвист Анисимов. По крайней мере, не будет вмешиваться в дела разумян. Кротов вспыхнул: - Тогда и я не останусь. И вы тоже знаете почему. Оставляйте доктора Матсумуру, а мне позвольте... разделить с Виленой опасность. Виев кивнул: - Хорошо. Пусть третьим вместе с вами в ракете буду я. Но мы берем особую ответственность. Без нас наши улететь не смогут. - Вернемся, - решительно объявил Кротов. Звездолет был подобен кораблю на межпланетном рейде. Виев выбрал для него орбиту, по которой он облетал вокруг планеты за время одного ее оборота вокруг оси. Таким образом, "Жнзнь-2" всегда оставалась над одним из близких к экватору ромбических морей, на берег которого и должна была опуститься ракета Виева. Глава вторая.. МИР ЖЕЛЕЗНЫХ РОБОТОВ Так для Вилены, подобно Арсению на Реле, началась новая жизнь, захватившая ее неистовым темпом. Она стояла на морском берегу и смотрела на полосу будто расплавленного металла, протянувшуюся к красноватому светилу. Опустившаяся на Этану ракета искрилась в его лучах, походя на рубиновый минарет, вырезанный в густо-синем небе. За ракетой простиралась унылая шершавая равнина без холмов и деревьев. - Здесь тоже есть солнечная дорожка! - задумчиво сказала в свой шлемофон Вилена. - Смотрите, - отозвался по радио Кротов. - Полюбуйтесь! Вилена и сама рассматривала странный берег, прямой, как земное шоссе. - Будто гранитная набережная. Пойду стукну молоточком. Глядя на громоздкую фигуру космонавта, на то, как он переваливался с ноги на ногу, Вилена подумала: "Понравятся ли здесь такие пришельцы?" Возвращался Кротов поспешно, уже прыгая теперь при каждом шаге, - освоил сравнительно малое притяжение планеты. - Где мы? Как вы думаете? - еще издали кричал он. - Как где? - удивился стоявший сзади Виев. - Вблизи местного экватора. - Тогда получите кусочек набережной. Поправка к географии. Зеленоватый камешек быстро уменьшался на перчатке Виева. - Температура шестьдесят градусов Цельсия, а он плавится. Вот так. Потому что лед. - Ледяная дамба! - воскликнула Вилена и вспомнила голландского инженера тен-Кате, с которым встречалась как будто в другой жизни. - Пожалуй, не дамба, а весь материк. - Этого не может быть, - заметил Виев. - Они губительно изменили бы весь климат планеты. Попробуй у Земли отнять моря. - Не знаю, какой им климат нужен, - отозвался Кротов. Море казалось спокойным, но мерный шум, похожий на рокот прибоя, не смолкал ни на минуту и все время был слышен в выведенные из шлемов микрофоны. Казалось, что вздыхает сама планета. - И никого, - заметил Виев, оглядываясь вокруг. - Так-то, - сказал Кротов, снова уходя на разведку. Вилена тревожно окликнула его по радио. - Вот спасибо, - отозвался бодро Кротов. - Знал бы, давно к черту в пекло полез, лишь бы слышать вас. Так и есть! Нашел ход в преисподнюю. Гудит, что трансформатор. - Где ты? Дай радиопеленг, - потребовал Виев. Пришлось пройти полкилометра. Кротов стоял над внушительным колодцем. - Дышит, - указал он вниз. Зеленоватые стенки колодца были гладкими. - И опять лед. Вот так. Из колодца дул сильный ветер. Вилена, пользуясь анализатором, тотчас определила, что в потоке воздуха больше углекислоты, чем в атмосфере, температура только четыре градуса Цельсия. - Вентиляция, - безапелляционно решил Кротов. - Окись углерода, пары серы и аммиака? - удивился Виев. - Следы цезия, радиоактивность повышенная, - добавила Вилена. - Должно быть, там какое-нибудь производство, - предположил командир. - Нормальный цех допотопного ада. Сера и аммиак для приятности обслуживающего персонала. По требованию охраны адского труда. Угарный газ - от углей под сковородками. Неподалеку оказались еще две вертикальные шахты. - Должны же черти забирать воздух, проветривая свое помещение... Так и знал! Кротов наткнулся на полого уходивший вглубь туннель. Ветер задувал в него прямо с моря. - Толково. В туннель Кротову можно было войти, не сгибаясь, если сложить телескопическую антенну над шлемом. А Вилене с Виевым даже этого не потребовалось. Стенки туннеля оказались тоже ледяными. Кротов постучал молотком. - Трубы там должны быть с охлаждающим раствором. Смотрите, пожалуйста, как они экономят металл. Энергия у них дешевле ценится. Уж не вашей ли вакуумной энергией, Вилена, они владеют? Виев нес киберлингвиста, точно такого же, какой был и у Вилены. Они оба попеременно радировали на языке Этаны, что ищут встречи во имя Знания. Но ответа не было. Виев решил идти по туннелю. - Никогда не читал великого Данте. Каюсь. Но теперь мне зачтется. Практика выше теории, - острил Кротов. Ветер в туннеле подгонял разведчиков в спину. Шум впереди усиливался. Словно тысячи машин разом начинали свою работу и все вместе затихали. Туннель вывел разведчиков в исполинский зал или пещеру, своды которой терялись в вышине. Рассеянный свет кое-где сверкал в кристалликах на гладких, возможно, тоже ледяных стенах. Вдаль уходили бесконечные ряды непонятных машин. У каждого шумящего ряда был свой ритм, и только все вместе они вызывали рокот прибоя, который и слышался наверху. - Подземный завод. Вот так. Наверняка, военный. - Неужели правда, что они здесь воюют? И никого не видно. Может, все тут уже вымерли? - И Вилене вспомнился старинный фантастический рассказ о том, как автоматические заводы, работая сами собой, изготовляли атомные бомбы. Автоматы подвешивали их под крылья бомбардировщиков, и те летели по заданным давным-давно маршрутам, чтобы бездумно сбросить смертоносный груз по воле давно истлевших мертвецов. И бомбы падали в радиоактивные кратеры на месте былых городов. - Смотрите! - предостерегающе крикнул вдруг Виев. Между двумя рядами машин что-то двигалось. - В самом деле война! Вроде танк. Держитесь! Я бы поцеловал вас на прощанье, да шлем мешает, - сказал Вилене Кротов. - Замолчите, вы!.. Виев усиленно радировал надвигающемуся предмету, действительно напоминавшему танк, но без гусениц, на больших колесах. - Природа не знает колеса. Это не животное. Вот так. - Может быть, животное сидит в нем? - предположила Вилена. - Зачем ему такая махина? Так бы ползать мог. Виев пытался теперь громкими звуками через репродуктор привлечь внимание движущегося предмета. Танк катил прямо на разведчиков, не замечая их. Им пришлось даже отскочить в проход между шумящими машинами. Громада на колесах промчалась мимо. - Экая скорость у этой колесной сороконожки! Должно быть, тормоза знатные. Разведчики снова вышли между рядами машин и смотрели теперь сзади на удаляющуюся махину. Она остановилась у входа в туннель, через который они прошли. - Так. Будем считать отступление отрезанным. Почему же Данте не описал колеса? - Лучше спросите, почему танк не реагирует на наши сигналы? - отозвалась Вилена. - Вероятно, не запрограммирован на это, - спокойно ответил Виев. - Вы думаете, это их роботы? - Хорошо, если так. - Что же еще? - поразилась Вилена. - Если это не сами обитатели планеты. - Мир железных роботов? Неужели? - Тогда с ними можно и не церемониться, - решил Кротов, кладя руку на лазерный пистолет. - Если он не обучен вежливости, я его "запрограммирую". - Отдай пистолет, - потребовал Виев. - Мы прилетели в гости. - К машинам? Надо с ними целоваться? Сейчас сниму шлем. - Давай пистолет и не паясничай. Если машины умеют создавать себе подобных и вот это все, что мы видим кругом, то их "раса" нисколько не хуже нашей, порожденной эволюцией по Дарвину. - Всегда надеялся побрататься с велосипедом, который забыл на планете некий звездный человек, - проворчал Кротов, отдавая оружие. По проезду между рядами машин мчался другой танк. - Внимание, - шепотом предупредила Вилена. - Будем вежливы, дети. Уступим дорогу старшим. Разведчики снова спрятались в узком проходе. Танк, как и первый, со свистом промчался мимо них. - Старшим? - переспросила Вилена. - Вы, думаете, они очень старые? А что, если... Второй танк остановился возле первого в конце проезда - они словно совещались между собой. Едва ли это требовалось автоматам. Потом танки развернулись и двинулись по двум проездам, как бы действительно окружая пришельцев. Глава третья.. ПРОТОСТДРЦЫ Пот стекал у Кротова с мокрых бровей, застилал глаза. Хмурясь и моргая, он упрямо лез вверх по гладкому колодцу. Острыми шипами подошв он упирался в ледяную стену перед собой, а кислородными баллонами за спиной прижимался к противоположной стенке. Перемещался он рывками, сантиметр за сантиметром. Ему никогда не удалось бы это, не будь он мастером альпинизма и не умей взбираться таким способом по отвесным расщелинам. Но даже это не помогло бы ему, если бы тяготение здесь не было меньше земного и снизу не дул мощный ветер. А главное, если бы слепая ярость не позволяла сделать невозможное... он считал, что все решают минуты... Кротов не вылез, а выпрыгнул из колодца, увидел красноватую ракету, стоявшую на прежнем месте, где еще недавно они были втроем, и помчался к ней огромными прыжками. Судорожно крутил он маховички, чтобы отдраить люк, забыв включить себе в помощь механизмы. Секунды, пока шлюз заполнялся земным воздухом из ракеты, отмерялись сотнями ударов сердца. Ах, Виев, Виев! Зачем только он отобрал у него лазерный пистолет!.. Внутренняя дверца шлюза автоматически раскрылась, как только давление в шлюзе и ракете сравнялось. Теперь нужно было по скобам забраться в верхний отсек, где хранилось запасное оружие. Кротов выхватил из ящика лазерный пистолет, совершенно такой же, какой у него взял Виев. Почему ни Виев, ни Вилена не пустили в ход свои? Растерялись? Кротов передернул плечами. Он вспомнил, как все произошло. Танки приблизились с разных сторон, не реагируя на радиосигналы Виева. Виев приказал бежать, укрыться за рядами машин. Один танк догнал Вилену, а другой Виева. У Кротова до сих пор стоял в ушах пронзительный вопль Вилены. Вот так седеют за одну минуту! Пустить бы в ход лазерный пистолет!.. Ах, Виев, Виев! Каково ему было думать о гуманности разума, вися вниз головой. Другой танк поднял манипуляторами Вилену - будто рассматривал насекомое, прежде чем оторвать ему лапки и крылышки. Тогда-то она и не выдержала, закричала... Кротов уцелел потому, что на трех человек танков было два. Но спасся он не для того, чтобы сохранить свою шкуру!.. Теперь если не спасение товарищей, то месть!.. Месть! Пусть бессмысленная, но жестокая, холодная, не знающая пощады! Кротов наотмашь махнул рукой с пистолетом. Огромная глыба ледяной набережной сползла с берега и рухнула в море, подняв столб брызг. Кротов с размаху прыгнул в колодец, уперся спиной и ногами в стенки шахты и заскользил вниз. Он будет крушить лазерным лучом направо и налево, не оставит ни одного крутящегося колеса ни в машинах, ни в проклятых танках, которые осмелились посягнуть на землян. Вилена дико закричала, когда почувствовала, что ее перевернули в воздухе вверх ногами. Отчаяние и страх, обыкновенный человеческий страх охватили женщину. Ради того, чтобы лететь на звездолете, она, не задумываясь, готова была уснуть в анабиозе, зная, что может не проснуться никогда... С решимостью отчаяния добивалась она участия в звездном рейсе. Твердым шагом переступила она порог звездолета и полетела в черные бездны световых лет. На все это она была способна, отдавая себе отчет в том, что ее ждет. Но одно дело думать о том, что может тебе грозить, а другое - самой ощутить жуть опасности. Вот почему она закричала, когда могучие манипуляторы отломили у нее радиоантенну и дотронулись до кислородных баллонов, прежде чем оторвать руки и ноги. Сознание помутилось у Вилены, голос зашелся в визге. Все переходило грань возможного. Так оно и было, если иметь в виду доступный человеческому уху диапазон звуков. Виев, слыша этот последний, оборвавшийся на пределе восприятия звук, сжимал в руке лазерный пистолет. Он был дальше от танка, чем Вилена, и мгновением позже почувствовал, что манипуляторы подняли его. Он видел перед собой механическое чудище и мог бы разрезать его пополам лучом лазера, как кричал ему об этом Кротов: - Режь его надвое, режь! Быть может, большинство людей, подчиняясь импульсу самосохранения, нажали бы спуск пистолета, но Виев был человеком особого склада. Даже в своем отчаянном положении он помнил, что привел на чужую планету экспедицию, чтобы завязать связь с мыслящими существами. Не для того он отобрал у Кротова лазерный пистолет - никто не имел права применить его. В миг, когда крик Вилены исчез на запредельной ноте, Виев ощутил, что манипуляторы повернули его головой вверх. И Виев вдруг понял: "Ультразвук! Машины не снабжены радиоустановками, но слышат звуки запредельной высоты! Они услышали крик Вилены!" Виев нащупал на груди аппаратуру связи и перевел рычаги в крайнее положение. Частота сто тысяч герц. Ее не воспринимает человеческое ухо, но слышит ухо дельфина. А существа Этаны? Совершенно непроизвольно, как сделал бы это на Земле, Виев передал ультразвуком по азбуке Морзе - три коротких сигнала, три длинных, потом снова три коротких. И опять ту же серию сигналов: "SOS! SOS! SOS!". На планете Этана никто не мог знать значение этого сигнала, но он был математически организован: "3+III+3", "3+III+3"... Он был, безусловно, разумен. И это поняли мыслящие существа, не бездумные роботы, а разумяне!.. Оба танка одновременно поставили земных пришельцев на пол. Вилена рухнула без сознания. Виев был далеко от нее и находился во власти другой машины. Он не смог сразу помочь Вилене, надо было прежде завязать связь с сидящим в танке разумянином. Какое счастье, что, в отличие от первой звездной экспедиции, все спутники Виева были снабжены киберлингвистами и универсальной аппаратурой связи. Поэтому Виев мог передать ультразвуками скрытому в машине разумянину заготовленное еще для радио обращение. И его поняли!.. Даже ответили ему!.. Киберлингвист перевел Виеву: - Из числа летящих, предупрежденных, что их не звали в мир Разума, зачем ты здесь? Эта первая фраза потрясла Виева больше, чем только что пережитая смертельная опасность. - Мы здесь во имя Разума, который объединяет нас, - через того же киберлингвиста на ультразвуковой частоте быстро ответил Виев. - Во имя того же Разума сохрани жизнь моему спутнику. - Разумных объединяет желание жить. - Право жить - это высшее право всех живущих. - Ты разумен, уродливый Пришелец. Это странно. - Только Разум мог привести корабль от звезды к звезде. - Высший Разум - в стремлении жить вечно. Обмениваясь с танком короткими репликами, Виев старался рассмотреть лежащую перед грозными колесами Вилену. Манипуляторы бережно приподняли ее, и она шевельнулась, очевидно приходя в себя. Виев облегченно вздохнул и ответил уже спокойнее: - Разум, наследуемый поколениями, вечен. - Ты примитивен и груб, дикарь, - перевел Виеву киберлингвист. - Мы пришли учиться. - На планете, Где даже моря заморожены, чтобы стать сушей, места вам нет. - Уже один ваш способ превращения морей в материки поможет моему миру, где население растет. - Только невежественные дикари могут увеличиваться в числе. - Разве на твоей планете разумные не умножают свой род? - Мудрейшие не умирают. И тут Виев с ужасом подумал о Кротове. Шлемофон не работал, он не мог связаться с ним. Если Кротов добрался до ракеты и вернется с оружием? Что наделает он в этом мире, не знающем смерти. И все же Виев заставил себя продолжать этот первый в истории человечества диалог: - Могу я взглянуть на тебя, победившего старость? - Ты видишь, - ответил танк. - Разве ты не можешь покинуть машину? - Покинь свою голову, с которой я снял металлические отростки, грозившие мне. - Это не голова, а шлем, имевший приспособления для приема электромагнитных колебаний. - Твой искусственный шлем - жалкое подобие моих совершенных органов, заменивших прежние после их износа. И Виев понял: "протезная цивилизация!" Перед ним разумное существо, которое когда-то заменило свои органы механическими протезами. - Как долго существуешь ты, разумный? - спросил Виев. - Еще мало. Электромагнитный луч не прошел за это время и малой части пути до центра звезд. Я проживу в дюжину раз больше, пока он дойдет до цели. "До ядра Галактики, - мысленно дополнил Виев. - Неужели десять тысяч лет этому старцу, древний мозг которого живет среди искусственных протезов?" Виев видел, что Вилена, опираясь на заботливо поддерживающие ее манипуляторы, встала перед своим "танком". Виев, лишенный радиосвязи, крикнул через репродуктор, чтобы Вилена перевела свою аппаратуру на ультразвук. Вилена услышала, с трудом приходя в себя после потрясения. Значит, это существо на колесах действительно разумно! Будь Вилена менее подготовленной и закаленной для испытаний, она, может быть, и не смогла бы немедленно использовать сложившуюся ситуацию. Но она нашла в себе силы перебороть страх. Итак, перед нею разумянин, непостижимо странный, непохожий на людей, но, очевидно, мыслящий. Она должна с ним заговорить, должна. Руки у нее тряслись, когда она переключала киберлингвиста на ультразвук. Нет, не просто, совсем не просто было говорить с чудовищем. И Вилена не смогла бы этого сделать, если бы "чудовище" не проявило к ней ласковой заботы, поддерживая ее своими манипуляторами. Кроме того, она услышала через шлемофон, что Виев разговаривает со "своим танком". - Кто ты, разумянин? - наконец спросила Вилена. - Почему у тебя колеса вместо ног? Колеса не могут быть у живых существ. Или ты заменил ноги колесами? - Разве тебе не предстоит это, Пришелец? - вопросом на вопрос ответил танк, продолжая поддерживать Вилену. - Мы не заменяем свои органы! - почти с возмущением воскликнула Вилена. - Неужели ваша цивилизация так низка? Вилене стало обидно за свой родной мир, и она перешла к нападению: - Разве ты, разумянин, никогда не вспоминаешь о том, что заменил колесами и рычагами? Разве забыл природную красоту? - Чтобы не чувствовать тяжести времени, надо забыть прежнее. Так поступают мудрейшие, не думая ни о чем, кроме того, чтобы жить. А я все еще живу давно исчезнувшим, началом жизни тех, существование кому было дано мной. - Ты женщина? - воскликнула Вилена. - Как и я! - Разве той, кто мог давать жизнь, нужно было летать в другой мир? - Я еще не дала жизни никому, но я мечтаю об этом. - В мире Высшего Разума уже нет такой мечты. Конечно, Вилена сама не воспринимала ультразвуков, это делала ее аппаратура, которая не способна была через киберлингвиста передать интонаций неслышной речи, Но каким-то глубоким женским чутьем Вилена почувствовала (или ей показалось, что она восприняла) такую горечь в сказанном, что прониклась искренним сочувствием к неведомому существу. И вдруг она подумала о Кротове. Надо знать его характер! Что, если он спешит сюда с лазерным пистолетом! Как остановить его? Как предотвратить преступление? Виев тем временем смотрел на сложнейшую машину, внутри которой, очевидно, были скрыты хитроумные аппараты, имитировавшие функции когда-то живого, порожденного природой организма. Он представил себе механические мускулы, механическое сердце, почки, пищеварительный аппарат, готовящий животворящую кровь для вечно живущего мозга. На Земле в Институте жизни академик Руденко показывал ему искусственное сердце, легкие, почки, печень, похожие на сверкающее никелем оборудование химических заводов. Эти устройства занимали там огромные помещения. Не потому ли так громоздок и этот "танк"? Впрочем, зачем ему во всем имитировать человеческий организм (если существа и походили прежде на людей)? Казалось бы, достаточно вырабатывать питательную смесь для мозга, включая гормоны индокринной системы. Но Виев тут же опроверг себя. Нет, нет! Очевидно, они не просто сохраняли мозг живым, но и оставались действующими (пусть с помощью протезов) существами, способными к труду. Но как же велики должны быть технические достижения "протезной цивилизации", если они позволили создателям этой цивилизации победить смерть, пусть с помощью громоздких машин, но все же обеспечить неопределенно долгую жизнь! У них искусственно увеличены площади материков, заморожены моря! Сколько же неожиданно нового узнают здесь люди, приобщившись к такой культуре! Лишь бы предотвратить поступки Кротова. Человечество будет благодарно своим посланцам. Вилена расспрашивала удивительную собеседницу. - А это все, - она указала рукой на работающие ряды машин подземного производства, - все это нужно вам для жизни? - Чтобы жить вечно, надо постоянно заботиться о замене того, что изнашивается. Все это надо изготовить. Для всех. У нас нет различия между теми, кто должен жить вечно. - Вы постоянно обновляетесь при помощи машин. Наш организм тоже обновляется, только сам собой. За время твоей жизни, разумянка, наш организм обновился бы полностью многие сотни раз. - Значит, и вы не остаетесь сами собой, как и мы. - Нет. Меняется только оболочка существа, а оно само - в планах и программах своего развития, в памяти пережитого и в приобретенных знаниях - остается прежним. - Память пережитого. Мудрейшие ради того, чтобы думать только о том, чтобы жить, уничтожают ее. - Память предков наоборот! - воскликнула Вилена, но протезированная разумянка, очевидно, не поняла ее. - Предки? Для нас, вечноживущих, это пустой звук. - Но разве все живущие такие, как ты? Разве нет уже тех, которые еще не стали машинами? Разве все вы не помните родства? - Ты спрашиваешь о неразумных? О тех, кто, развившись, будет умолять о помощи, чтобы заменить у себя то, что отмирает? - Да, да! Ведь должны же у вас быть такие! - Они могут получить механические органы взамен отмирающих только у нас, на ледяных материках. Это заставляет их подчиняться закону. - Какому закону? - Закону вечной жизни, единственному и постоянному. - Но где живут они, где? - На острове Юных. Их остается все меньше. Каждый из них со временем становится таким же, как мы. - Резервация! - воскликнула Вилена. - Резервация Юности! Кротов в холодном бешенстве спускался по вертикальному колодцу. Последние несколько метров он пролетел по воздуху и спрыгнул на пол машинного зала. Будь это на Земле, он, может быть, сломал бы себе ноги. Но здесь он остался цел и невредим. Кротов огляделся. Он слышал все тот же ровный шум машин. Конечно, разговор, который вели его товарищи с обитателями планеты на высших частотах, он слышать не мог. Он не увидел сразу танков, хотя искал их глазами. Быть может, они еще не успели расправиться с Виленой и Виевым... И тут Кротов услышал позади себя шорох. Он резко обернулся и заметил, как ему показалось, подкрадывающуюся к нему машину. Правда, эта машина на ходу касалась манипуляторами других неподвижных машин, но Кротов не интересовался этим. Перед ним был враг. Он взмахнул лазерным пистолетом, и разрезанная машина развалилась на две части. Тогда Кротов помчался по коридору, круша перед собой все лазерным лучом. Там, где он пробегал, замолкал ровный шум подземного производства. Дыхание машинного зала замирало. И тут Кротов увидел два ненавистных танка. Он не хотел промахнуться. Нужно было подкрасться поближе... Глава четвертая.. ОСТРОВ ЮНЫХ "Трудно на чуждом мне языке людей передать понятия и чувства инопланетянина. Потому, может быть, так неуклюжа, бледна и беспомощна моя попытка рассказать о себе. То было так в последнюю мою охоту на острове Юных. Я нашел, выследил, обрек на смерть кровожадного хара и гнался за ним, вооруженный, как у нас принято, только острыми когтями, дабы они, не давая преимущества в борьбе, уравнивали меня с могучим хищником. Нарушен был великий закон "Жизнь - вечноживущим". Гнусный хар разорвал одного из обитателей острова, и, хотя это давало право появиться на острове ребенку, зверь подлежал уничтожению. И да будет так! Если в схватке победит гнусный хар, в мире может родиться еще одно существо... вместо меня. Моя бедная Ана! Дождемся ли мы с ней, чтобы у нас был ребенок? Никогда не мыслил, не думал, не подозревал, что могучий зверь может оказаться столь трусливым. Он почуял погоню и бежал, словно быстроногая крега, спасавшаяся от его жадных, злобных и безжалостных предков. В отличие от красавиц крег, безобразный хар мог взбираться на деревья, прыгать с ветки на ветку, с дерева на дерево, мчаться по камням. Я влезал на деревья, пожалуй, не хуже его, но умел еще и пользоваться ползучими растениями с длинными стеблями. Держась за свисающие их концы, я перелетал огромные расстояния, обгоняя хара. Клянусь жизнью вечных, не правы те, кто утверждает, будто мы происходим от гнусных харов. Пусть неведомо как шло развитие жизни на планете, но в обитателях острова Юных нет и тени кровожадности, злобы и коварства, составляющих сущность хара. И если кто-либо из нас шел на единоборство с ним, то только во имя обычая, в случае трех побед даровавшего право надеяться на потомство, семью и счастье. Незаконное же появление ребенка каралось смертью новорожденного и его родителей. Ана, бедная, милая Ана, мягкая, ласковая и женственная! Только страх перед этим законом, смирение юности и жгучая тоска по материнству заставили ее отступить... нет! - послать, направить, благословить меня на эту первую охоту, ставшую последней... Едва ли Ана была способна наблюдать вместе со старейшинами за погоней. Спрятанные в зарослях электронные глаза позволяли им видеть каждый прыжок хара, каждый мой шаг, каждый поворот нашего пути. На острове Юных первобытный наш образ жизни странно сочетался с высшей техникой, которой нас снабжали с материка. Подобно тому как зародыш, развиваясь, проходит эволюционные превращения своего вида, так и у нас на острове Юных мы, разумные, проходили в своем развитии историю своих предков от состояния первобытных дикарей, наилучшим образом формирующего, закаляющего, совершенствующего наш организм, до овладения высокой техникой. Юные должны были на своем острове готовить, насыщать свой мозг, дабы прийти на материк мудрых подготовленными к вечной жизни. В тот миг я не думал о тех, кто следит за мной. Я гнался за кровожадным харом и был полон азарта, отваги, ярости борьбы. Моя слабая Ана только что вернулась из трудного путешествия в горы. Она не жалела сил, чтобы добраться до счастливой пары Теров. Женщины сходились туда со всего острова, лишь бы подержать на руках крохотное, тепленькое, нежное тельце, поласкать, понянчить беспомощное существо, которому по закону "Жизнь - вечноживущим" предстоит жить вечно, если... если в зрелости оно не нарушит закон и не произведет на свет новое существо, не получив для него места в жизни. Но на это у нас не решался почти никто... Почти никто... Может быть, Ана и смогла бы. От нее многого можно было ожидать. Но я должен был уберечь, оградить, спасти ее от такого соблазна! Я настигал хара. В воде зверь грозен, как и на суше. Но только обезумев от страха, он мог броситься в воду у самого водопада. Я хорошо знал это место. Здесь Ана впервые обвила меня гирляндой цветов в знак своего выбора. На острове Юных выбирают женщины. Струи воды шумели, кипели, низвергались с огромной высоты. Закрученные спиралями, они походили на косы, которые так искусно заплетала у себя Ана. А внизу облака брызг поднимались радужным туманом. Не было на свете большей красоты! Не было и более глухого, далекого, жуткого места. Именно здесь нам с Аной привелось видеть, как хар загнал крегу в воду и она поплыла. Это только и надо было хищнику. Он прыгнул за ней в воду и стал быстро нагонять. И тут крега в отчаянии ринулась в быстрину, отдалась ей, поплыла по течению. Хар зарычал так, что его было слышно даже сквозь рев воды. Он был труслив и повернул обратно. Казалось, крега спасется, но... она уже не могла сладить с водоворотами. Ее яркие желтые рога мелькнули в закрученных струях, и влекомое пенной лавиной тело сорвалось, упало, ударилось внизу о черные мокрые камни. Хар выбрался на берег, стряхнул воду с шерсти и, перепрыгивая с ветки на ветку, со скалы на скалу, помчался, чтобы ниже по течению перехватить, выловить из воды, растерзать разбившуюся насмерть крегу. Если бы у меня были острые когти, я бы разделался с гнусным харом. Вот тогда-то мы с Аной и решили, что, по древнему обычаю, я возьму когти и завоюю нам право иметь ребенка. И мы оба сказали: да будет так! И вот теперь я загнал хара в воду, как он когда-то крегу: И в том же самом месте, у водопада. Я не мог прекратить погоню, это значило бы упустить хара. Я бросился в воду и поплыл. Может быть, все-таки правы те, кто утверждает, будто мы произошли от харов. Я плавал нисколько не хуже их. Хар первым выскочил на берег. Течение несло меня к обрыву, с которого поток срывался вниз, в пенные тучи, вздымавшиеся из бездны, как пар, как облака, как дым лесного пожарища. Я напрягался изо всех сил. Если бы Ана видела меня в это мгновение, она потеряла бы сознание. Но я был не прав, думая так. Выскочив на берег, я замер, изумленны