Кэтрин Кертц. Шахматы Дерини "Хроники Дерини" Книга II Издательство "Северо-Запад", 1993 Перевод В. Шубинский, М. Шубинская ГЛАВА 1 "Трех вещей в сем мире не предсказать: женских прихотей, прикосновения Дьяволовой десницы и погоды а Гвинедде в марте"[1]. Март -- всегда ненастный месяц во всех одиннадцати королевствах. С великого северного моря приходит снег, ложится в последний раз на серебряные горы, кружится вокруг высоких плато на востоке, и напоследок, достигнув большой Гвинеддской равнины, оборачивается дождем. В лучшем случае это переменчивый месяц. Зима дает последнее сражение пробуждающейся весне, но все уже предвещает весеннее цветение и паводки, что каждый год рано затопляют низкие земли в срединной части страны. Говорят, когда-то давно погода в марте была мягче. В ожидании тепла люди, как всегда, надеялись, что весна будет ранней в этом году; так оно и случилось. Однако те, кто ведали судьбами страны, не возлагали больших надежд на то, что весна будет ранней, зная по тяжкому опыту, как март капризен, часто суров, и что доверяться ему не стоит. Март первого года правления короля Келсона не составлял исключения. В резиденции Келсона -- Ремуте сумерки наступили рано. В марте, когда бури приходили с севера и востока в Пурпурную Марку, это бывало часто. Небольшая гроза разразилась в полдень, разрушив градинами величиной с голубиное яйцо нарядные купеческие шатры и лавки на рыночной площади и заставив торговцев укрыться под навесом. В течение часа они еще надеялись, что ярмарка возобновятся, но потом с неохотой начали упаковывать товар -- дождь усиливался, торговцы закрывали лавки и уходили. И вскоре на затопленных дождем улицах можно было встретить лишь тех, кого дела вынуждали выходить из дома и в такую грозу -- солдат и городских надзирателей на своих постах, казенных посыльных и горожан, торопящихся сквозь ветер и стужу к теплому домашнему очагу. Когда стемнело и большие соборные колокола отзвонили вечерню, мокрый снег с дождем обрушился на узкие улочки Ремута, стуча по черепичным крышам и церковным куполам и переполняя водосточные желоба. За оконными стеклами пламя свечей дрожало от ударов ветра, с шумом ломившегося сквозь двери и ставни. В домах и тавернах, на постоялых дворах и в трактирах собирались у очагов горожане, ужинали и обменивались слухами, ожидая, когда закончится непогода. Возле архиепископского дворца на севере города, как и всюду, бушевало ненастье. В тени дворцовой стены темной громадой виднелся на фоне еще более темного неба неф собора Святого Георга, звонили на приплюснутой колокольне; бронзовые двери были наглухо закрыты. У дворцовых ворот стояли охранники, одетые в кожаные плащи с наглухо застегнутыми от холода манжетами и воротниками. Шипящие масляные факелы мерцали под кронами вдоль крепостной стены. Буря все больше бесилась и выла, пробирая охранников до костей. А внутри, в тепле и уюте архиепископ Ремутский, его преподобие Патрик Карриган, стоял перед очагом, держа свои короткие полные ручки над пламенем. Сложив ладони и потирая их, чтобы согреть, он укутался поплотнее в сутану, и бесшумными шагами направился к письменному столу в противоположной части комнаты. Другой человек, тоже в лиловом епископском одеянии, склонился над куском пергамента, щурясь от света двух стоявших перед ним свечей. Возле него стоял молодой секретарь со свечой в руках, готовый подать, как только скажет епископ, красный воск для печати. Карриган подошел к читавшему справа, наблюдая, как тот кивает самому себе и ставит под документом размашистую подпись. Секретарь приложил к подписи кусок размягченного воска, и епископ прижал его аметистовой печатью с обозначением сана. Затем он подышал на камень, протер его бархатным рукавом и, повернувшись к Карригану, произнес: -- Это доставит Моргану немало хлопот. Эдмунд Лорис, архиепископ Валорета и примас Гвинедда, был человеком запоминающейся внешности. Седые волосы нимбом светились вокруг шапочки священника, прикрывающей тонзуру; под лиловой сутаной угадывалось стройное, крепкое тело. Яркие голубые глаза смотрели сурово и холодно, и совсем не благость читалась на его лице -- он только что подписал приказ, которым немалая часть Гвинеддского королевства могла быть отлучена от церкви. Так и будет, если богатейшее герцогство Корвинское лишат ее благодати и покровительства. Лорис и его собрат шли к этому отчаянному решению уже четыре месяца. Ибо чем бы ни было вызвано оно, в глазах корвинского народа это все равно будет выглядеть несправедливостью. Но с другой стороны, по закону эта мера вполне оправдана, рано или поздно пришлось бы принять такое решение. В землях, находящихся в юрисдикции архиепископов, происходят отвратительные вещи, и этому пора положить конец. Прелаты успокаивали свою совесть рассуждениями о том, что, в конце концов, отлучение направлено не против народа Корвина, но лишь против одного человека, с которым иначе не сладить. Этим человеком был герцог Аларик Энтони Морган -- Дерини, и именно на него была направлена кара священников. Ведь это он использовал свои богохульные и еретические силы Дерини для вмешательства в человеческие дела, он совращал невинных с пути истинного, бросая вызов церкви и державе. Морган вовлек юного короля Келсона в эти проклятые занятия древней магией и подстроил это состязание в некромантии, да еще где -- в самом соборе, во время коронации! Именно происхождение Моргана обрекает его на вечные муки и проклятие в будущей жизни, если он не отречется от своих дьявольских сил, не откажется от этого своего наследства. И вообще, от судьбы Моргана зависит сейчас, возможно, разрешение этого проклятого вопроса о Дерини. Архиепископ Карриган нахмурил кустистые седые брови, поднял пергамент и еще раз прочитал его вслух. Он поджал губы и, сложив пергамент, положил его на стол, пока секретарь готовил воск для печати. Карриган приложил к нему свой перстень. Тревожно поглаживая украшенный жемчугом нагрудный крест, он опустился в кресло рядом с Лорисом. -- Эдмунд, а вы уверены, что... -- Под строгим взглядом Лориса он остановился, вспомнив, что секретарь все еще стоит в ожидании дальнейших инструкций. -- Одну минуту. Отец Хью, попросите-ка сюда монсеньора Горони. Священник-секретарь кивнул и покинул комнату, и Карриган со вздохом откинулся в кресле. -- Вы знаете, что Морган никогда не позволит Толливеру отлучить себя, -- с тревогой сказал он. -- Неужели вы думаете, что мы можем справиться с ним? Герцог Аларик Морган, собственно, не был в юрисдикции обоих архиепископов, но они рассчитывали, что бумага, лежащая перед ними на столе, позволит обойти это небольшое затруднение. Лорис скрестил пальцы и спокойно посмотрел на Карригана. -- С ним -- может, и нет, -- произнес он, -- но на его подданных это подействует. Ходят слухи, что мятежные полки, собравшиеся на севере Корвина, уже сейчас намерены низложить лорда Дерини. -- Тьфу! -- раздраженно фыркнул Карриган. -- Да что может горстка мятежников против магии Дерини? И потом, вы же знаете, как народ любит Моргана. -- Сейчас -- да, -- ответил Лорис, глядя, как Карриган начал осторожно выводить свое имя на обороте письма, и невольно улыбнулся, заметив, что кончик языка собрата повторяет каждый завиток его округлой подписи. -- Но будут ли они любить его после отлучения? Карриган внимательно посмотрел на законченную работу, потом энергично посыпал песком из серебряной песочницы сырые чернила и подул на лист. -- А потом -- что такое банды мятежников? -- настойчиво продолжал Лорис, глядя сузившимися глазами на своего товарища. -- Говорят, что Варин, вождь мятежников, считает себя новым мессией, который очистит землю от скверны Дерини. Представляете, что будет, если мы обратим это усердие себе на пользу? Карриган, размышляя, оттопырил нижнюю губу и нахмурился. -- Что же, мы позволим самозваному мессии разгуливать у границы без подобающего присмотра? Это повстанческое движение попахивает ересью. -- Я еще не дал официальной санкции, -- сказал Лорис. -- Имеет смысл встретиться с этим парнем. Согласитесь, что это движение может оказаться очень полезно, если придать ему соответствующее направление. Кроме того, -- Лорис улыбнулся, -- вдруг этот Варин действительно получил какое-то божественное откровение. -- Сомневаюсь, -- нахмурился Карриган. -- Как далеко вы думаете зайти? Лорис отклонился назад и скрестил руки на груди. -- Главная резиденция мятежников, говорят, на холмах возле Дхассы, где собирается в конце этой недели Курия. Горони, которого мы отправим к Корвинскому епископу, встретится с мятежниками и снова вернется в Дхассу, выполнив свое официальное поручение. Потом я сам надеюсь встретиться с Варином. -- А до тех пор -- ничего делать не будем? Лорис кивнул. -- Не будем. Я не хочу, чтобы король знал, что мы замышляем. Дверь хлопнула, и вошел секретарь Карригана и пожилой невзрачный человек в дорожной рясе рядового священника. Отец Хью опустил глаза и чуть заметно кивнул в сторону гостя. -- Монсеньор Горони, ваше преосвященство. Горони подошел к креслу Карригана и, преклонив одно колено, приложился губами к перстню архиепископа, а затем по его знаку поднялся и встал в ожидании дальнейших повелений. -- Благодарю вас, отец Хью. Надеюсь, на сегодня это все, -- произнес Карриган. Лорис прочистил горло, и Карриган вопросительно взглянул в его сторону. -- А то, о чем мы говорили сегодня, Патрик? Надеюсь, вы согласны, что нужна дисциплина? -- Да, конечно, -- пробормотал Карриган. Он порылся в бумагах, лежащих на углу стола, извлек одну из них и протянул через стол секретарю. -- Это черновик вызова на церковный суд, который нужно переписать как можно быстрее, отец мой. Будьте любезны, перепишите и подайте его мне на подпись. -- Да, ваше преосвященство. Когда Хью взял бумагу и направился к двери, Карриган обратился к Горони: -- Вот это письмо нужно передать епископу Толливеру. До Конкардинского Вольного порта вы доедете на моей барке, а там сядете на какой-нибудь купеческий корабль; до Корвина необходимо добраться за три дня. Выйдя из кабинета архиепископа, отец Хью де Берри направился вниз по длинному, холодному и сырому коридору, освещенному фонарями, к своей канцелярии. Сложив руки на груди, он напряженно размышлял о том, что ему теперь делать. Будучи личным секретарем Патрика Карригана, Хью, несмотря на свою молодость, имел доступ к сведениям, которые обычно не были доступны никому. Молодой священник всегда был благоразумен и честен, он блестяще справлялся со своими обязанностями, всецело посвятив себя служению церкви. Сейчас его вера была поколеблена -- по крайней мере, вера в человека, которому он преданно служил, и немало этому способствовало письмо, только что переданное ему Карриганом. Вспомнив о письме, Хью задрожал, и отнюдь не от холода. С того дня, когда в Кандорском ущелье умер король Брион, весь Гвинедд был охвачен страхом и тревогой, которые усилились несколькими неделями позже, когда наследник Бриона -- принц Келсон вынужден был вступить в бой за престол с ужасной Кариссой. И этот ужас станет еще невыносимее, если Моргану, королевскому советнику из Дерини, придется применить свои пугающие силы, чтобы защититься от грозящей ему смерти на костре. А это, вероятно, произойдет. Не секрет, например, что Венцит Торентский -- тиран, к сожалению, тоже из Дерини, собирается начать войну самое позднее в середине лета. А молодой король меньше всего заинтересован в том, чтобы в королевстве росла враждебность к Дерини, возможно, именно с того момента, когда во время коронации открылось, что и сам он. наполовину Дерини. Однако отлучение грозит всему Корвину... Хью дотронулся рукой до груди, там -- у самого тела -- лежал сейчас черновик письма Карригана. Он знал: архиепископ и представить не может, что он намерен сделать. И не приведи Господь узнать ему об этом! Но дело слишком серьезно, чтобы оставить в неведении короля. Келсона обязательно нужно предупредить. Если Корвин будет отлучен, смятение охватит вассалов Моргана -- и это в то время, когда вся его сила так нужна на королевской службе. Это будет иметь непоправимые последствия как для исхода грядущей войны, так и для короля. И хотя Хью, как священник, опасался таинственных сил Моргана, тем не менее он понимал, что Гвинедд нуждается в них перед лицом внешнего врага. Хью остановился у фонаря перед дверью канцелярии, достал и развернул второе письмо, которое он собирался отдать переписывать одному из своих подчиненных. Пробежав глазами титулы архиепископа, обычные для подобных документов, он внезапно застыл, увидев имя адресата, и перечитал его еще раз -- монсеньор Дункан Говард Мак-Лайн. "Дункан, -- подумал Хью. -- Господи, что он сделал?" С Дунканом Мак-Лайном, молодым епископом, исповедником короля, он дружил с детства: они вместе росли, вместе ходили в школу. Что такого мог совершить Дункан, чтобы его призвали к ответу? Сосредоточенно подняв брови, Хью читал письмо, и чем дальше, тем больше возрастали его опасения: "Посему отстраняем вас от служения и предписываем явиться перед нашим собранием... дать ответ в деяниях, заслуживающих осуждения... ваше участие в скандальной истории, приключившейся во время королевской коронации в ноябре... сомнительная деятельность... союз с еретиками..." "Боже мой, -- подумал Хью, не желая читать дальше. -- Неужели и он связан с магией Моргана? Интересно, знает ли он об этом сам?" Опустив письмо, Хью принял решение сообщить обо всем королю, как он и хотел сделать с самого начала. Вопрос так важен, что должен быть разрешен самим Келсоном. Но потом необходимо разыскать Дункана и предупредить его, потому что, явись Дункан к архиепископу сейчас, страшно и подумать, что произойдет. А если дело дойдет до отлучения? Хью задрожал и перекрестился. Отлучение от церкви страшно как для страны, так и для отдельного человека, ибо он лишается священных таинств, лишается общения с благочестивыми христианами. И это грозит Дункану? Собравшись с силами, Хью распахнул дверь и тихо прошел к столу, где сидел монах с гусиным пером. -- Его светлости это нужно как можно быстрее, брат Джеймс, -- сказал он, небрежно бросая документ на стол. -- Сделайте это, ладно? У меня еще несколько дел. -- Конечно, отец, -- ответил монах. ГЛАВА II "Есмь сын мудрецов, сын царей древних"[2]. -- Еще оленины, государь? Кавалер в красной ливрее с дымящимся блюдом в руках склонился рядом с королем, но Келсон покачал головой и отодвинул с улыбкой свою серебряную тарелку. Голова его с орлиным профилем была непокрыта, малиновый плащ расстегнут. Несколько часов назад он сменил промокшие сапоги на красные домашние туфли. Вздохнув, он придвинул ноги ближе к огню, пока кавалер убирал оленину и освобождал стол. Молодой король обедал сегодня в узком кругу -- только его дядя, принц Нигель и Дункан Мак-Лайн разделяли нынче королевскую трапезу. Сидевший по другую сторону стола, Дункан осушил свой бокал и слегка отодвинул его. Огонь свечи отражался в отшлифованном металле, отбрасывая блики на стол и черную с фиолетовым подбоем сутану Дункана. Священник, улыбаясь, спокойно и удовлетворенно посмотрел на своего молодого господина и перевел взгляд на Нигеля, безуспешно пытающегося распечатать бутылку вина. -- Помочь, Нигель? -- Разве что тебе, как священнику, удастся снять с этой пробки заклятие, -- буркнул Нигель. -- Разумеется, Benedicte, -- сказал Дункан, подняв руку в благословении. В то же мгновение раздался щелчок, пробка вылетела и из бутылки вырвалась струя красного вина. Нигель отвел руку, чтобы не залить вином короля, а Келсон привстал со стула, опасаясь, что сейчас будет весь в винных брызгах; но скатерть и ковер никакие усилия Нигеля не спасли. -- Ради святого Михаила, ты уж слишком буквально понял меня, Дункан! -- воскликнул принц, добродушно усмехаясь и держа бутылку над столом, пока слуга вытирал пол. -- Я всегда говорил -- нельзя полагаться на священников. -- Могу сказать то же самое о принцах, -- ответил Дункан, мельком бросив взгляд на с трудом сдерживающего улыбку Келсона. Ричард -- слуга Келсона вытер кресло и бутылку, выжал над очагом тряпку, и пламя зашипело и позеленело, когда в него упали капли вина. Слуга вернулся, чтобы снова накрыть стол. Келсон встал и приподнял подсвечник и рюмки, пока тот вытирал стол, а Нигель тем временем наполнил рюмки и поставил бутылку поближе к огню. Нигель Клум Гвидион Рис Халдейн был красив в свои тридцать четыре года, и, глядя на него, можно было представить, как будет выглядеть через двадцать лет его царственный племянник. Этот смуглый, сероглазый мужчина обладал живым умом, как и все мужчины Халдейнского дома. Как и его покойный брат Брион, Нигель был Халдейном по праву -- военная доблесть и ученость прославили его во всех одиннадцати королевствах. Подняв рюмку, он поправил правой рукой прядь еще черных волос, и Дункана при виде такого знакомого жеста охватил приступ печали. Так же всего несколько месяцев назад проводил рукой по волосам Брион, Брион, которому Дункан так или иначе служил большую часть из прожитых им двадцати девяти лет. Брион, жертва того жестокого спора, расколовшего Гвинедд и сейчас угрожавшего одиннадцати королевствам войною. Бриона больше нет, а его четырнадцатилетний сын с трудом справляется с властью, унаследованной от прославленного отца. И времена все тревожнее. Печальные мысли Дункана были прерваны звуком открывающейся двери во внешний коридор. Подняв глаза, он увидел совсем юного пажа в малиновой ливрее, который тащил серебряную чашу размерами почти с самого себя; через локоть было перекинуто белоснежное полотенце. Ноздри Дункана уловили легкий запах лимона, когда паж преклонил перед Келсоном колени и подал ему чашу. Келсон благодарно кивнул, погрузил пальцы в теплую воду и вытер их полотенцем. Мальчик поклонился и двинулся к Нигелю, не поднимая глаз перед принцем в голубых одеждах. Потом он направился к Дункану, тоже не глядя на священника. Дункан, сдерживая улыбку, поправил полотенце на плече мальчика, а когда тот вышел из комнаты, он с улыбкой посмотрел на Нигеля. -- Это один из ваших учеников, Нигель? -- спросил он, зная, что это так. Нигель занимался воспитанием всех пажей при королевском дворе, но Дункан знал, что этот был особым. Нигель с гордостью кивнул. -- Пэйн, мой младший, -- сказал он. -- Ему еще много надо учиться, впрочем, как и всем новым пажам. Он сегодня впервые официально прислуживает. Келсон улыбнулся, сжимая пальцами ножку рюмки; ее граненые края отражали свет, бросая отблески на плащ и стену. -- Помню, как я был пажом, дядя. Кстати, не так давно. Когда вы впервые позволили мне прислуживать отцу, я чуть не умер от страха. -- Он откинул голову на спинку кресла и, вспоминая, с грустью продолжал: -- Конечно, нечего было бояться. И я, и он оставались сами собой; то, что я надел ливрею, ничего не меняло. Однако все же что-то было не так. Потому что я чувствовал себя уже не просто мальчиком, помогающим отцу, но пажом, служащим королю, а это существенная разница. Кавалер Ричард, склонившийся над королевским ложем в другой стороне комнаты, подошел к Келсону и отвесил короткий поклон. -- Что-то еще нужно, государь? Могу ли я быть полезен чем-нибудь еще? -- Не думаю. Дядя? Отец Дункан? Оба покачали головами, и Келсон кивнул. -- На сегодня все, Ричард. Предупредите охрану перед уходом. И пусть экипаж постоит сегодня подольше, чтобы довезти отца Дункана до базилики. -- Не беспокойтесь, -- запротестовал священник, -- я превосходно дойду пешком. -- И простудитесь до смерти? Я не могу этого допустить. Да и вообще -- ночь не время для прогулок. Ричард, пусть карета дождется отца Дункана. Понятно? -- Да, государь. Нигель, осушив бокал, кивнул в сторону двери, закрывшейся за Ричардом. -- Хороший парень, не так ли, Келсон? -- спросил он, наливая себе вина. -- Его скоро можно посвящать в рыцари, это один из моих лучших учеников. Аларик тоже так думает. Еще? Он поднял бутылку, но Келсон покачал головой. Дункан заглянул в свой бокал и, обнаружив, что он наполовину пуст, протянул его Нигелю. Тот налил вина, поставил бутылку на место, а Дункан откинулся в кресле и задумчиво произнес: -- Ричард Фитцвильям. Сейчас ему семнадцать, да, мой принц? -- Почти восемнадцать, -- поправил Келсон. -- Он единственный сын барона Фулька Фитцвильяма, что в Келдиш Рейдинге. Я собираюсь посвятить в рыцари его и еще несколько человек до того, как начнем летнюю кампанию в Восточной Марке. Его отец будет благодарен. Нигель кивнул. -- Он один из лучших. Кстати, что нового о Венците Торентском? Из Кардосы нет никаких вестей? -- За последние три месяца ничего не изменилось, -- ответил Келсон. -- Там, вы знаете, сильный гарнизон, однако по меньшей мере еще несколько недель они будут заперты а крепости снегопадом. Но как только прояснится, Венцит, я полагаю, как раз и нагрянет. И пока не настанет оттепель, мы не сможем им помочь, а потом будет поздно. -- То есть мы теряем Кардосу, -- вздохнул Нигель, посмотрев в глубину своего бокала. -- И все договоры пойдут прахом, и начнется война, -- заметил Дункан. Нигель пожал плечами и осушил бокал. -- Разве это не было ясно с самого начала? Брион наверняка опасался этого, когда посылал Аларика в Кардосу прошлым летом. Но Брион умер, и нам пришлось вызвать Аларика обратно, не то бы мы и тебя, Келсон, потеряли. На мой взгляд, все сделано правильно, иначе мы остались бы без короля. Хотя и Кардосу все-таки отдавать нельзя. -- Но придется, дядя, -- пробормотал Келсон, опуская глаза. -- А скольких мы положим при обороне? -- Он сплел пальцы и смотрел на них какое-то время, прежде чем продолжить. -- Я иногда думаю -- столько жизней за мою одну, дядя, да стою ли я этого? Дункан утешительно коснулся руки Келсона. -- Все короли всегда думают об этом. Вот если ты перестанешь об этом задумываться, перестанешь чувствовать ответственность за жизни, которыми жертвуешь, -- в этот день я буду опечален. Молодой король грустно усмехнулся: -- У тебя, отец мой, всегда есть что сказать, да? Города и людей это, правда, не спасет, но зато облегчит страдания короля, которому приходится делать выбор, кем жертвовать. -- Он снова опустил глаза. -- Извините. Сюда стучатся, кажется? Дункан не успел ответить -- дверь отворилась, и в проеме вновь появился Ричард Фитцвильям. Добродушное лицо Ричарда сейчас выглядело тревожным, почти испуганным; он виновато посмотрел на Келсона. -- Прошу прощения, государь, но тут какой-то священник хочет видеть вас. Я сказал ему, что вы уже отошли ко сну, просил прийти завтра, но он так настойчив... Прежде чем Келсон успел возразить, клирик в черном, оттолкнув Ричарда, бросился через всю комнату и опустился перед ним на колени. Келсон непроизвольно сжал в руках стилет, а Нигель привстал в кресле, схватившись за рукоятку меча. Но как только человек опустился на колено, Ричард, подоспевший сзади, обхватил его одной рукой за шею и прижал спиной к своим коленям, поднеся к горлу пришельца кинжал. Человек скривился от боли, и свободной рукой попытался разжать ладонь Ричарда, однако не смог этого сделать и перестал сопротивляться. -- Пожалуйста, государь, я ничего дурного не хочу, -- простонал он, косясь на лезвие кинжала. -- Я отец Хью де Берри, секретарь архиепископа Карригана. -- Хью! -- воскликнул Дункан, который, узнав наконец гостя, подался вперед и дал Ричарду знак, чтобы тот отпустил священника. -- Какого черта? Что ты здесь делаешь? Хью открыл глаза, услышав голос Дункана, и с мольбой посмотрел на собрата-священника, словно прося о защите, со страхом и в то же время с решимостью в глазах. Ричард понял, что тот задыхается, и отступил назад по знаку Дункана, но не отпустил пленника и не отвел лезвия от его горла. Нигель медленно опустился в кресло, но Келсон продолжал сжимать стилет. -- Вы знаете этого человека, отец мой? -- спросил он Дункана. -- Он действительно тот, кем назвал себя, -- ответил Дункан. -- Хотя не пойму, что заставило его ворваться сюда таким образом. Что случилось, Хью? Хью с трудом заглотнул воздух, потом посмотрел на Келсона и опустил голову. -- Простите, государь, но я должен был вас видеть. У меня есть важные сведения, которые вы больше ни от кого не узнали бы, и... Он вновь посмотрел на Келсона, доставая пергамент из кармана тяжелого черного плаща, промокшего под дождем; его подстриженные каштановые волосы блестели в мерцающем свете свечи. Дрожащими пальцами он подал пергамент Келсону и снова отвел глаза, пряча ладони в рукавах, чтобы скрыть их дрожь. Келсон, убрав кинжал в ножны, взял пергамент, и Нигель пододвинул свечу поближе. Когда Дункан, подошедший к королю и заглянувший ему через плечо, пробежал глазами письмо, его лицо потемнело, ибо эта формулировка была ему хорошо знакома; именно этого он давно уже боялся. Охваченный тревогой, он выпрямился, мрачно и сурово посмотрев на Ричарда. -- Ричард, не могли бы вы подождать снаружи, -- пробормотал он, бросая взгляд на склоненную голову Хью. -- Я ручаюсь за этого человека. -- Да, отец мой. Когда дверь за Ричардом закрылась, Дункан вернулся на свое место и осторожно сел. Он продолжал рассматривать Хью через стекло бокала, стоящего перед ним. Келсон, закончив читать, разглаживал пергамент на столе. -- Я благодарен вам за эти сведения, отец мой, -- сказал Келсон священнику, жестом предлагая ему встать. -- И я прошу прощения за нелюбезный прием. Надеюсь, вы понимаете, чем это вызвано. -- Конечно, государь, -- пробормотал Хью, -- вы никак не могли знать, кто я такой. Слава Богу, что здесь отец Дункан, -- не то бы меня погубило собственное нетерпение. Дункан кивнул, явно думая о другом; его побледневшие пальцы нервно теребили ножку серебряной рюмки. Келсон, кажется, не заметил, как он еще раз просмотрел пергамент. -- По-видимому, это письмо должно быть отправлено сегодня, -- сказал он. Хью утвердительно кивнул. -- Отец Дункан, если я правильно понял, это значит, что..? -- Да, черт бы побрал их обоих со всеми потрохами, -- невольно вырвалось из уст Дункана. Он резко вскинул голову и, словно осознав, что произнес, покачал головой и выпустил из рук рюмку, которую до сих пор терзали его пальцы так, что она из круглой стала овальной. -- Простите, мой принц, -- пробормотал он. -- Все это значит, что Лорис и Карриган в конце концов замыслили что-то против Аларика. Я уже много месяцев ждал чего-нибудь в этом роде, но мне и в голову не приходило, что они решатся проклясть целое герцогство из-за одного человека. -- Стало быть, решились, -- озабоченно сказал Келсон. -- Мы можем им помешать? Дункан глубоко вздохнул, заставляя себя сдержать гнев. -- Вряд ли. Не надо забывать, что для Лориса и Карригана Аларик -- ключ ко всему вопросу о Дерини, он -- самый высокопоставленный из всех Дерини в королевстве, и это известно всем. И хотя явно он своими силами никогда не пользовался, после смерти Бриона ему пришлось сделать это, чтобы защитить вас. -- А для архиепископов, -- вмешался Нигель, -- любая магия есть зло, так уж обстоит дело. К тому же они никогда не забудут, как Аларик оставил их в дураках во время коронации. Представляю себе, что нас еще ждет, пока все это будет позади. Келсон, усевшись поудобнее в кресле, рассматривал рубиновое кольцо на среднем пальце. -- То есть это война с Дерини, да? Отец Дункан, но мы ведь не можем превращать религиозный спор во всеобщую войну! Как это остановить? Дункан покачал головой. -- Не знаю. Надо посоветоваться с Алариком. Хью, тебе известно, кто повезет это письмо? -- По милости Лориса -- монсеньор Горони, -- ответил монах, глаза которого округлились от удивления после всего, что он здесь услышал. -- Он с вооруженным эскортом отправится на барке до Конкардина, а там пересядет на торговое судно. -- Я знаю Горони, -- кивнул Дункан. -- Ему велено что-нибудь передать на словах, что-нибудь, чего нет в письме? -- Он коснулся пергамента холеным ногтем. -- Не знаю, -- сказал Хью. -- Я снимал с него чистовую копию, -- он указал на письмо, лежащее на столе, -- и видел, как оба подписали его и поставили печать. Не знаю, что они сказали Горони, когда я вышел, и, честно говоря, не представляю, что они могли сказать ему заранее. -- Понимаю, -- кивнул Дункан. -- У тебя еще есть что-нибудь для нас? Хью опустил глаза и сложил руки на груди. Конечно, у него было еще одно дело. Но он был поражен тем, как сильно взволновало Дункана предыдущее сообщение, и не знал, как помягче сообщить ему новость, касающуюся его самого. Впрочем, как ни скажи, суть от этого не изменится. -- Есть еще... еще кое-что, для тебя, Дункан. Он сделал паузу. -- Я не думал, что встречу тебя здесь, но я сегодня переписывал еще одну бумагу. Она... касается лично тебя... -- Меня? -- Дункан посмотрел на Келсона и Нигеля. -- Продолжай. Здесь ты можешь говорить свободно. -- Это... это не то. -- Хью тяжело вздохнул. -- Дункан, Карриган подозревает тебя. Он хочет вызвать тебя на заседание Совета, чтобы обличить в причастности к ереси, может быть, завтра утром. -- Что? Дункан выпрямился, его лицо посерело. Хью не мог поднять глаз. -- Прости, Дункан, -- прошептал он. -- Кажется, архиепископ считает, что ты причастен к тому, что произошло на коронации его величества. Простите, государь. -- Хью взглянул на Келсона. -- Он дал мне час на то, чтобы переписать письмо, просил сделать это как можно быстрее. Я отдал его переписать одному из своих клириков, а сам рассчитывал найти тебя, как только доложу его величеству о других делах. Он пристально посмотрел на Дункана и прошептал: -- Ты что, действительно замешан в магии? Дункан, как во сне, подошел к очагу, его глаза округлились. -- Заподозрен... -- пробормотал он, не ответив на вопрос Хью. -- И вызван на суд. Он посмотрел на Келсона. -- Мой принц, может быть лучше, чтобы завтра, когда это письмо придет, меня здесь не было. Нельзя сказать, что я боюсь, вы знаете... но если Карриган сейчас арестует меня... Келсон кивнул. -- Я понимаю. Что вы хотите предпринять? Дункан, подумав мгновение, бросил умоляющий взгляд на Нигеля, затем на Келсона. -- Пошлите меня к Аларику, государь. Его все равно нужно предупредить, а при этом и сам я буду в безопасности. А может быть, уговорю даже епископа Толливера повременить с отлучением. -- Я дам вам дюжину лучших моих людей, -- ответил Келсон. -- Что еще? Дункан покачал головой, стараясь осмыслить план, возникший в голове. -- Хью, ты сказал, что Горони поедет морем. Это три дня пути или чуть меньше при попутном ветре, и если потом они будут мчаться во всю прыть. Нигель, в каком сейчас состоянии дорога отсюда в Аларикову столицу? -- В ужасном. Но если почаще менять лошадей, ты можешь опередить Горони. И потом, дальше к югу дорога получше. Дункан провел рукой по своим каштановым волосам и кивнул. -- Хорошо, попытаюсь. По крайней мере, я буду вне власти Карригана, как только пересеку границу Корвина. С епископом Толливером мы вроде были когда-то дружны. Я сомневаюсь, что он арестует меня только на основании слов Горони. И потом, Горони, надеюсь, не знает о распоряжении Карригана на мой счет, даже если тот их уже сделал. -- На том и порешим, -- сказал Келсон, вставая и кланяясь Хью. -- Отец мой, благодарю вас за верность. Я не забуду этого. Но безопасно ли для вас сейчас возвращаться в архиепископский дворец? Если хотите, я могу оказать вам покровительство. А то можете поехать с отцом Дунканом. Хью улыбнулся: -- Благодарю вас, государь. Но я думаю, вам будет от меня больше пользы, если я вернусь к своим обязанностям. Пока меня ни в чем не подозревают, и, возможно, я смогу вам сообщить что-нибудь еще. -- Хорошо, -- кивнул Келсон. -- Всего доброго, отец мой. -- Благодарю вас, государь, -- поклонился Хью. -- А ты, Дункан, -- он сжал его руку и заглянул в глаза,-- будь осторожен, мой друг. Уж не знаю, что ты наделал, да и знать не хочу, но мои молитвы с тобой. Дункан, ободряющим жестом коснувшись его плеча, кивнул, и Хью вышел. Как только дверь за ним затворилась, Дункан взял письмо и стал складывать его -- пергамент поскрипывал в тишине. Сейчас он знал, что делать, и это помогало ему совладать с ужасом и отчаянием. Пряча письмо в карман фиолетовой сутаны, он посмотрел на Келсона. Мальчик отрешенно стоял, прислонившись к спинке кресла, словно забыв, что в комнате есть еще кто-то. Нигель по-прежнему сидел за столом напротив Дункана, но и он тоже был погружен в свои мысли. Дункан поднял и осушил свою рюмку, заметив, что она сплющена, и подумав, что это, должно быть, его рук дело. Он отодвинул рюмку и вновь посмотрел на Келсона. -- Я собираюсь взять письмо Хью с собой, если вы, мои принц, не возражаете. Аларику захочется посмотреть на него. -- Да, конечно, -- ответил Келсон, выходя из оцепенения. -- Дядя, вы позаботитесь об эскорте? И отправьте с ним Ричарда, отцу Дункану может понадобиться хороший спутник. -- Конечно, Келсон. Нигель легко выпрямился и двинулся к двери. Проходя мимо Дункана, он дружески похлопал его по плечу. Дверь закрылась, и они остались вдвоем. Келсон подошел к очагу и, прислонившись лбом к каминной решетке, пристально смотрел на огонь. Дункан, сложив руки, опустил глаза в пол. Были вещи, о которых он говорил только с Келсоном и Алариком, и, очевидно, мальчика тревожило сейчас нечто подобное. Конечно же, сегодняшние события -- тяжелое испытание для Келсона, но и отложить отъезд он не может. Вероятно, Карриган отправит приказ нынче же вечером. И чем больше он, Дункан, будет мешкать, тем ближе к Корвину будет Горони со своим недобрым посланием. Дункан осторожно прокашлялся и заметил, как вздрогнули плечи Келсона. -- Келсон, -- мягко сказал он, -- мне пора. -- Я знаю. -- Есть еще какие-нибудь поручения к Аларику? -- Нет, -- тихим, осипшим голосом сказал мальчик. -- Ну скажите ему -- скажите... Он повернул к Дункану бледное, полное отчаяния лицо. Дункан в тревоге подошел к нему, взял его за плечи и заглянул в испуганные детские глаза. Мальчик словно окаменел -- он стоял, сжав кулаки, но не от гнева, а от страха. И его полные слез серые глаза были теперь не глазами храброго короля, вступающего в битву со злыми силами, дабы сохранить свой трон, а ребенка, который слишком долго притворялся взрослым в этом сложном и враждебном мире. Дункан мгновенно почувствовал все это и ободряюще посмотрел на Келсона -- при всей неожиданной зрелости молодого короля, сейчас он был всего лишь четырнадцатилетним мальчиком -- мальчиком испуганным. -- Келсон? -- Будьте, пожалуйста, осторожны, отец мой, -- прошептал тот дрожащим от слез голосом. Дункан внезапно прижал Келсона к груди, обняв его за плечи. Гладя иссиня-черные волосы мальчика, он почувствовал, как напряжение покинуло Келсона. Он обнял его еще крепче и тихо сказал: -- Может, поговорим в другой раз, Келсон? Все не так страшно, как кажется, если хорошенько разобраться. -- Да, -- пробормотал Келсон, уткнувшись в плечо Дункана. -- Я не люблю перечить королям, но боюсь, сейчас с вами не все в порядке, Келсон. Положим, самое страшное случилось. Подумаем, что можно сделать? -- Х-хорошо. -- Отлично, итак... Что вас особенно тревожит?.. Келсон отстранился от Дункана и, взглянув на него, вытер глаза и повернулся к камину. Дункан продолжал ободряюще поддерживать его под локоть левой рукой. -- Что, -- прошептал мальчик, -- что, если они возьмут вас и Аларика, отец мой? -- Хм-м, это зависит от того, кто именно и при каких обстоятельствах. -- Скажем, вас захватит Лорис? Дункан задумался. -- Ну, тогда прежде всего я должен буду держать ответ перед Святейшим Советом. Если они найдут в чем обвинить меня после дебатов, они смогут лишить меня сана. Может быть, даже заточить. -- А что, если они узнают, что вы полу-Дерини? -- спросил мальчик. -- Могут они убить вас? Дункан задумчиво поднял бровь. -- Мое родство с Дерини им, конечно, совсем не понравится. -- Он нахмурился. -- Думаю, в этом случае я обязательно буду арестован. И уже этого одного достаточно, чтобы ни в коем случае не даться им в руки. Просто не хочется говорить, что может случиться. Келсон улыбнулся -- назло собственному страху. -- Не хочется говорить. Но допустим -- это случилось. Вы могли бы убить их, если бы пришлось? -- Пожалуй, нет, -- ответил Дункан, -- вот и еще причина, чтобы не дать захватить себя врасплох. -- А Морган? -- Аларик? -- Дункан задумался. -- Трудно сказать, Келсон. В сущности, Лорис, кажется, рассчитывает на его раскаяние. Если Аларик отречется от власти и пообещает не стремиться к ней вновь, Лорис отменит отлучение. -- Аларик никогда не отречется, -- сказал Келсон. -- О, я тоже в этом уверен, -- ответил Дункан. -- Однако в таком случае отлучение падет на Корвин и начнется не только церковная, но и политическая смута. -- Политическая? Что же случится? -- удивился Келсон. -- Ну, поскольку корвинцы понимают, что все дело в Аларике, они могут перестать повиноваться ему как раз перед летней кампанией. А это, не забывайте, пятая часть ваших сил. Затем Аларик будет заточен, как и я, а там очередь за вами. -- За мной? Как это? -- Просто. Мы с Алариком в один прекрасный день будем преданы анафеме, и наше заточение станет вечным. Всех, кого заподозрят в связи с нами, постигнет та же участь. Но у вас всегда есть выбор: либо вы признаете диктат архиепископов и предадите нас, что лишит вас лучшего генерала накануне войны, либо пошлете архиепископов к черту и защитите Аларика, правда отлучение падет на весь Гвинедд. -- Это невозможно! -- Но все идет к тому. Пока еще ваш сан выручает вас, только боюсь, и это ненадолго. Ваша мать предвидела нечто подобное. Келсон опустил голову, вспоминая сцену, происшедшую неделю назад, когда его мать, неосознанно, быть может, предрекла то, что случилось сегодня. -- Но я не понимаю, почему вам надо ехать так далеко, -- спорил Келсон. -- Почему обитель Святого Жиля? Вы же знаете -- оттуда всего несколько часов езды до границы Восточной Марки, а там через несколько месяцев будут тяжелые бои. Джеанна спокойно продолжала собираться, выбирая необходимое из своего гардероба и передавая фрейлине, которая складывала вещи в обтянутый кожей дорожный саквояж. Королева все еще была в трауре -- прошло лишь четыре месяца со смерти Бриона. Но ее блестящие волосы были не покрыты, длинные рыже-золотистые пряди свободно спадали на спину, стянутые только золотой цепочкой. Она обернулась, посмотрела на Келсона и стоящего за ним Нигеля и снова вернулась к своей работе, все так же холодно и бесстрастно. -- Почему Святой Жиль? -- спросила она. -- Наверное, потому, что я останавливалась там много лет назад, еще до твоего рождения, Келсон. Мне нужно кое-что сделать, а для этого надо остаться наедине с собой. -- Есть дюжина мест, где ты можешь уединиться, если это тебе так необходимо, -- ответил Нигель, рассеянно теребя фалды темно-синего плаща. -- А что, если какая-нибудь разбойничья шайка похитит тебя или случится что-нибудь еще похуже? Джеанна улыбнулась и покачала головой, заглянув герцогу королевства в глаза. -- Дорогой Нигель, брат мой, как тебя понимать? Я должна ехать. И должна ехать в Шаннис-Меир. Если я останусь здесь, зная, что происходит, зная, что Келсон пользуется своей силой, где и когда хочет, мне однажды придется применить свою, чтобы остановить его. Умом я понимаю, что не должна этого делать, но душой, сердцем я знаю -- нельзя ему использовать эти силы, они страшные, дьявольские. -- Она повернулась к Келсону. -- Если я останусь, я погублю тебя. -- Неужто так, матушка? -- прошептал Келсон. -- Неужто вы, чистокровная Дерини, погубите своего сына за то, что он использует силы, которые от вас же в наследство и получил? Джеанну словно ударили -- она резко повернулась к нему спиной и тяжело опустилась на стул, сдерживая дрожь и потупя глаза. -- Келсон, -- начала она слабым, чуть слышным голосом, -- разве ты не видишь? Я по крови -- Дерини, но я не чувствую себя Дерини. Я чувствую себя человеком, думаю, как человек. И как человека меня всю жизнь учили, что быть Дерини -- это зло, порок. Она подняла на Келсона испуганный взгляд. -- А если те, кого я люблю больше всех, -- Дерини, и не гнушаются использовать эти силы, разве, Келсон, ты не понимаешь, как это для меня страшно? Я ужасно боюсь, что люди пойдут на Дерини войной, как двести лет назад, и не думаю, что я выдержу, если окажусь в центре всего этого. -- Ты все равно окажешься в центре этого, -- возразил Нигель, -- хочешь ты этого или нет. А если люди пойдут против Дерини, ты не сможешь даже принять чью-либо сторону. -- Я знаю, -- прошептала Джеанна. -- Так почему Святой Жиль? -- сердито продолжал Нигель. -- Это епархия архиепископа Лориса. Ты надеешься, что он поможет тебе разрешить твое противоречие -- он, который известен преследованиями Дерини на севере? Архиепископ скоро начнет действовать, он не может больше оставлять без внимания то, что произошло во время коронации. А когда они начнут, я не уверен, что даже положение Келсона поможет ему. -- Ничто не изменит моих намерений, -- сухо сказала Джеанна. -- Я сегодня же уезжаю в Шаннис-Меир, где собираюсь просить сестер обители Святого Жиля о помощи и духовной поддержке. Я так решила, Нигель, именно потому, что не чувствую себя ни человеком, ни Дерини. И пока я не разберусь, кто же я все-таки, я никого не хочу видеть, я никому не нужна. -- Вы нужны мне, матушка, -- учтиво сказал Келсон, взглянув на нее своими серыми глазами. -- Пожалуйста, останьтесь. -- Не могу, -- подавляя рыдания, ответила Джеанна. -- А если... если я прикажу вам, как король, -- сдерживая слезы, дрожащим голосом сказал Келсон, -- что тогда? Джеанна на мгновение замерла, ее глаза потемнели от боли, она отвернулась, и ее плечи охватила дрожь. -- Не заставляй меня отвечать на этот вопрос, Келсон, -- с трудом прошептала она. -- Пожалуйста, не проси меня. Келсон двинулся было к ней, чтобы продолжить уговоры, но Нигель поднес палец к губам и покачал головой. Он подошел к дверям и приоткрыл их, молча ожидая, пока Келсон последует за ним. Глухо и тяжело прозвучали их шаги в напряженной тишине, когда они покидали комнату, а тихие рыдания за закрывшейся дверью навсегда запечатлелись в сознании Келсона. Келсон тяжело вздохнул, глядя на пламя очага. -- Итак, вы думаете, что архиепископы восстанут против меня? -- До времени, может быть, и нет, -- сказал Дункан. Однако в конце концов они не могут слишком долго как бы не замечать, что и вы тоже Дерини. Как только, скажем, вы отмените отлучение, они это вспомнят. -- Я же могу уничтожить их! -- прошептал Келсон. Его кулаки сжались, глаза сузились -- он почувствовал свою силу. -- Но не сделаете это, -- сказал Дункан. -- Использовав свою силу против архиепископов -- хотя бы они и заслужили это, -- вы окончательно уверите всех в мысли, что Дерини пытаются разрушить церковь и государство, дабы восстановить свою тиранию. Великая вражда открыто обернется против вас. -- Но это же безвыходное положение, отец мой? Я -- против церкви? -- Не церкви, мой принц. -- Ну хорошо. Против людей, возглавляющих церковь. Это ведь одно и то же? -- Не совсем. -- Дункан покачал головой. -- Мы спорим не с церковью, хотя на первый взгляд так и кажется. Мы спорим против идеи, что всякое отклонение от общепринятого -- зло, что, если кому-то от рождения даны необычные талант и сила, это будто бы значит, что он во власти зла, как бы он эту силу ни использовал. Мы оспариваем дурацкую мысль, что человек предрасположен к греху от рождения, оспариваем, наконец, то, что из-за кучки людей, живших триста лет назад, весь народ должен быть проклят и гоним из поколения в поколение. Вот с чем мы воюем, Келсон. Карриган, Лорис, даже Венцит Торентский -- это просто пешки в большой войне за то, чтобы человек мог оставаться самим собой, мог сам распоряжаться своей жизнью, обращая во зло или добро данные ему способности. Разве все это не важно? Келсон с гордостью улыбнулся и опустил глаза. -- Вы говорите, как Аларик и как мой отец. От него я тоже часто слышал такое. -- Он бы гордился вами, Келсон. Большое счастье -- иметь такого сына. Если бы у меня был сын... Он посмотрел на Келсона, и их взгляды встретились. Пожав мальчику руку, Дункан вернулся к столу. -- Я еду, мой принц. Мы с Алариком постараемся оповещать вас о наших делах. Доверяйте Нигелю, полагайтесь на него. И не дразните архиепископов. А мы с Алариком тем временем попытаемся обвести их вокруг пальца. -- Не беспокойтесь, отец, я не сделаю ни одного необдуманного шага. Я больше не боюсь. -- Пока это будет так -- Халдейн в ваших руках, -- с улыбкой произнес Дункан. -- Увидимся в Кульде, примерно через неделю. Да хранит вас Господь, мой принц. -- И вас, отец мой, -- прошептал Келсон, когда дверь за священником закрылась. ГЛАВА III "Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо"[3]. "Итак, урожай, благодаря хорошей погоде, удвоен по сравнению с прошлым годом. Сим заверяет Вильям, управляющий герцогскими поместьями в Доннерале, отчет за март месяц года пятнадцатого правления его светлости лорда Аларика Корвинского". Лорд Роберт Тендальский оторвался от документа и неодобрительно взглянул на своего господина. Герцог вглядывался в пустынный сад за окном террасы, мысли его были за много миль отсюда. Его ноги покоились на скамеечке, обтянутой зеленой кожей, а белокурая голова слегка откинулась на высокую спинку кресла. По выражению лица молодого человека было ясно, что он не слушает. Лорд Роберт вопросительно кашлянул, но герцог даже головы не повернул. Управляющий поджал губы и, задумчиво разглядывая Моргана, поднял свиток с отчетом, который только что читал, фута на два над столом и неожиданно выпустил его из рук. Документы и счета с шумом разлетелись в разные стороны. Лорд Аларик Энтони Морган, вздрогнув, поднял глаза и согнал с лица мечтательное выражение, осознав, что он здесь не один. -- Ваша светлость, вы же не слышали ни слова из того, что я сказал, -- с укоризной проворчал Роберт. Морган покачал головой и с улыбкой провел по лицу расслабленной рукой. -- Мне очень жаль, Роберт, но я задумался о другом. -- Уж это точно. Пока Роберт приводил в порядок разбросанные документы, Морган встал и потянулся. Он рассеянно взъерошил коротко остриженные белокурые волосы и, оглядев незатейливо обставленную дворцовую террасу, снова сел в кресло. -- Ну хорошо, -- вздохнул он и, склонившись над столом, начал равнодушно изучать пергамент, -- мы занимались счетами из Доннераля, не правда ли? Они, кажется, в порядке? Роберт отодвинул свое кресло на несколько дюймов и бросил перо. -- Конечно, они в порядке, Аларик. Но вы же знаете, мы должны уладить некоторые формальности. В этих отчетах представлена значительная часть ваших земельных владений -- владений, которых вы скоро лишитесь, поскольку они -- приданое леди Бронвин. И даже если вы с лордом Кевином склонны попросту договориться обо всем на словах, то отец Кевина, мой герцог, я полагаю, этим не удовлетворится. -- На моей сестре женится не отец Кевина, герцог! -- парировал Морган, широко улыбнувшись. -- Уйди, Робби, будь другом, дай мне отдохнуть. Мы же оба знаем, что отчеты безупречны. Если ты настаиваешь на том, чтобы мы их проверили, то давай отложим это на завтра. Роберт на миг принял суровый и непреклонный вид, но затем сдался и примирительно поднял руки вверх. -- Что ж, хорошо, ваша светлость, -- сказал он, собирая свитки с отчетами и описями, -- однако, как ваш управляющий, я вынужден отметить, что до свадьбы осталось меньше двух недель. А завтра у вас прием, а послезавтра явится посол Орсальского Удела, и лорд Генри де Вир хочет переговорить с вами о Варине де Грее, а еще... -- Завтра, Роберт, завтра, -- сказал Морган с самым невинным видом, с трудом, впрочем, сдерживая торжествующую улыбку, -- но теперь-то я могу идти? Роберт закатил глаза к небесам, безмолвно призывая себя к терпению, и огорченно и безнадежно махнул рукой. Морган вскочил и поклонился с иронически нарочитой торжественностью, после чего повернулся на каблуках и ринулся с террасы в большой зал. Роберт проводил его взглядом, вспоминая стройного светловолосого мальчика, теперь -- герцога Корвинского, лорда-генерала королевских войск. Королевского Поборника, и -- друга. Роберт поймал себя на потаенной мысли, что родство Моргана с Дерини -- это единственное, о чем он предпочел бы не помнить, думая о правителях Корвина, которым он служил всю жизнь. Принадлежность к роду лордов Тендалей делала его наследственным управляющим Корвина, так было заведено уже два столетия, со времен Реставрации. И, несмотря на то, что в герцогах Корвинских текла кровь Дерини, они были неплохими правителями. Словом, если быть до конца справедливым, Роберту и не на что жаловаться. Конечно, приходилось считаться с капризами и прихотями Моргана, такими, например, как сегодня. Но это, можно сказать, входило в правила той игры, в которую они оба играли. Очевидно, сегодня у герцога есть веская причина для того, чтобы отложить все дела. И все же хорошо бы когда-нибудь победить в этой игре. Роберт собрал документы и аккуратно сложил их в кабинете у окна. Вообще то, что герцог сократил сегодняшние расчеты, было весьма кстати. Сам-то Морган, возможно, давно забыл, что ночью в большом зале должен состояться официальный прием. И если он, Роберт, не позаботится обо всем, то это событие наверняка закончится сокрушительным провалом. Морган и всегда-то уклонялся от своих формальных обязанностей, когда не видел в этом необходимости. А то, что на приеме будут присутствовать несколько подходящих невест, мечтающих стать герцогиней Корвинской, вероятно, нисколько не улучшит настроения Аларика. Насвистывая и потирая руки, Роберт направился к большому залу, куда только что удалился Морган. После их сегодняшних расчетов будет особенно занятно посмотреть на замешательство Моргана под оценивающими взглядами этих дам. Роберт ждал приема с нетерпением. Покинув большой зал, Морган обвел двор отсутствующим взглядом, заметив на другом его конце, возле конюшен, мальчика-конюха, бегущего рядом с крупным гнедым конем, одним из тех жеребцов из Р'Кассана, которых на прошлой неделе привели в Корвин его закупщики. Великолепный конь шел легкой рысью, и каждый его шаг равнялся трем или четырем шагам бегущего рядом мальчика. А слева, возле кузницы, стоял оруженосец Моргана -- Шон лорд Дерри и что-то серьезно выговаривал кузнецу Джеймсу, пытаясь, по-видимому, объяснить тому, как именно следует подковать коня. Дерри увидел Моргана и поднял руку в приветственном жесте, не прекращая пререкаться с кузнецом. Лошади поистине занимали особое место в жизни юного Дерри. Он считал, и не без оснований, что неплохо разбирается во всем, что их касается. Во всяком случае, кузнецу его так просто не переспорить. Морган был доволен, что Дерри не отправился следом за ним. Как бы ни был проницателен молодой гофмейстер, он не всегда мог понять настроение своего господина, и как бы ни нравилось Моргану общество Дерри, он чувствовал, что сейчас не расположен к беседе с ним. Не случайно же он сбежал от Роберта, удрал от его счетов при первой же возможности. Нынче ночью у него будет и так достаточно забот и хлопот. Он миновал боковые ворота, взяв влево от большого зала. Сады как будто вымерли после долгой зимы, и Морган надеялся, что хотя бы здесь он сможет побыть один. Еще левее, недалеко от конюшен, сокольничий чистил клетки, но Морган знал, что этот человек его ничем не может побеспокоить -- сокольничий был нем, хотя при этом обладал обостренными зрением и слухом. Старик виртуозно подражал клекоту и свисту птиц и, похоже, довольствовался общением с ними. Вряд ли он обратит внимание на герцога, уединившегося в пустынном саду. Сцепив руки за спиной, Морган медленно двинулся по тропинке, уводящей от конюшен, снова задумавшись о том, что не давало ему сегодня покоя. Близятся события, развязка которых была лишь отсрочена победой Келсона над Сумеречной минувшей осенью. Кариеса мертва, и ее преступный сообщник Ян -- тоже, но едва ли не более грозная враждебная сила спешила теперь занять их место. Как ему доложили, разведчики Венцита Торентского уже добрались до гор на северо-востоке. Беспокоила его и Кардоса. Как только сойдет снег, Венцит тотчас опять начнет ломиться в ворота горной крепости. После первой же недели весеннего половодья переход по горным тропам к востоку от Кардосы не составит труда. А на западе, откуда должна прийти помощь, -- Кардосский перевал, который с марта по май представляет собой сплошной мощный водопад. Так что, пока не закончится половодье, в Кардосу невозможно послать войска, а через два месяца будет слишком поздно. Он подошел к одному из зеркальных прудов замерзшего сада и рассеянно заглянул в его глубину. Садовники уже убрали зимний мусор и наполнили водоем, так что теперь длиннохвостые золотые рыбки и тонкие водоросли покачивались в неподвижной воде у него перед глазами, словно подвешенные вне пространства и времени. Он улыбнулся, представив себе, как сейчас он позовет рыбок, и они приплывут к нему. Но сегодня эта мысль почему-то не развлекла его. В следующую минуту он уже внимательно всматривался в поверхность воды, разглядывая, чуть отклонившись назад, свое отражение. Большие серые глаза на продолговатом лице, бледном после долгой зимы; золотые волосы, поблескивающие в слабых лучах весеннего солнца, подстриженные коротко, так, чтобы не мешали в сражении; большой рот, полные губы над открытым подбородком, длинные бакенбарды, оттеняющие выступающие скулы. Он с досадой дотронулся до пуговицы короткого зеленого камзола, взглянув на отражение золотого грифона, что эффектно, но вопреки всем правилам геральдики украшал его грудь. Это платье ему не нравилось. Корвинский грифон должен быть зеленым на черном, а вовсе не золотым на зеленом. А маленький, украшенный драгоценностями, кортик на поясе -- разве не пародия на настоящее оружие : это изящное, но бесполезное снаряжение, которое, как утверждал его камердинер, лорд Ратхольд, соответствует его герцогскому достоинству? Нахмурившись, Морган мрачно созерцал эту выряженную фигуру, отражающуюся в воде. Если бы у него был выбор, он предпочел бы темный бархат и мягкую блестящую кожу платья для верховой езды. Именно они, а не этот яркий батист и драгоценный кортик должны, по его мнению, воплощать в глазах людей герцогское достоинство. Пока, однако, он должен был пойти на некоторые уступки в отношении одежды. Жители Корвина большую часть года не видели своего герцога, покидавшего резиденцию то ради придворной службы в Ремуте, то по другим делам. И если уж он появился, они имеют право лицезреть своего герцога одетым так, как это полагается по сану. И нужно держаться так, чтобы ни у кого и мысли не возникло, что он не получает от всего этого никакого удовольствия. Конечно, никого бы особенно не удивило то, что драгоценная игрушка за поясом -- не единственное его оружие; еще у него, как и других воинов, был стилет в потертых кожаных ножнах на левом запястье. Однако, несомненно, его вассалы были бы разочарованы, узнай они, что под пышным нарядом на нем будет легкая кольчуга; ведь такое нарушение этикета в их глазах означало бы недоверие к кому-либо из гостей. "К счастью, это, пожалуй, последний официальный прием на ближайшее время, -- думал Морган, снова трогаясь с места. -- Как только растают снега, нужно возвращаться в Ремут, на королевскую службу". Конечно, в этом году и служба будет другая -- Бриона больше нет. А последние депеши от Келсона говорили о том... Скрип гравия справа прервал его размышления. Морган обернулся и увидел лорда Хилари, командира замковой охраны, приближающегося так стремительно, что плащ цвета морской волны развевался на ветру у него за спиной. Лицо у него было растерянное. -- Что случилось, Хилари? -- спросил Морган, когда тот подошел ближе и поспешно отдал честь. -- Точно не знаю, ваша светлость, но дозорные из порта сообщают, что приближается ваша эскадра и в порт она войдет до наступления ночи. Флагманское судно, "Рафаллия", идет впереди и подает сигналы о том, что несет на борту королевское послание. Думаю, что это приказ о выступлении, милорд. -- Сомневаюсь, -- покачал головой Морган, -- Келсон не решился бы отправить морем такое важное распоряжение. Он бы, скорее, послал гонца. -- Герцог помедлил. -- Думаю, что на этот раз флот направляется не дальше Конкардина. -- Странно то, что они идут в особом порядке и к тому же возвращаются на день раньше. -- Действительно странно, -- пробормотал Морган, словно забыв, что рядом стоит Хилари. -- Ну, ладно, посылайте эскорт встречать "Рафаллию", когда она встанет на якорь, и доставьте мне королевское послание. И, пожалуйста, сообщите, когда они появятся. -- Да, милорд. Когда Хилари ушел, Морган озадаченно взъерошил волосы и двинулся дальше. В самом деле, странно, с чего бы это Келсону посылать депешу морем, тем более сейчас, когда погода на севере такая неустойчивая. Это на него не похоже. И если только это не сон, то все приобретает какой-то зловещий оттенок. Вдруг он вспомнил сон, приснившийся ему сегодня ночью, и подумал, что сон этот был продолжением тех забот, которые преследовали его целый день. Спал он плохо, хотя обычно засыпал и пробуждался, когда хотел. Но прошлой ночью его до утра мучили кошмары: яркие, ужасные сцены, от которых он просыпался в холодном поту. Он видел Келсона -- тот напряженно внимал кому-то, чьего лица Морган не мог разглядеть, видел Дункана -- его лицо, обычно такое спокойное, на этот раз было искажено тревогой и гневом: он знал своего преподобного кузена совсем не таким. И еще тот, прозрачный лик, под капюшоном, лик из легенды, что впервые привиделся ему осенью -- лик Камбера Кульдского, святого -- покровителя магии Дерини. Морган поднял глаза и обнаружил, что стоит возле входа в Грот Часов -- мрачную глубокую пещеру, которая уже три столетия служила герцогам Корвинским местом для уединения и медитации. Садовники побывали и тут, они убрали и сожгли палую листву, но у самого входа все еще лежал мусор. Помедлив, Морган решительно толкнул скрипучие железные двери и вошел. Взяв зажженный факел из железной скобы в стене, он носком сапога разгреб оставшийся от зимы мусор и двинулся в холодный мрак. Внутри Грот Часов был совсем небольшой. Снаружи его свод выступал футов на двадцать над землей и был похож на обломок скалы, выходящий на поверхность посреди садовой дорожки. Весной и летом на нем зеленели деревца и кусты, покрытые пестрыми цветами. По одному склону постоянно стекали прозрачные струи небольшого водопада. Изнутри, грот, как и было задумано, казался настоящей пещерой с сырыми, грубо обтесанными стенами. Едва Морган вошел во внутренний зал, он отчетливо ощутил над головой близость низкого сводчатого потолка; тонкий лучик света пробивался сквозь забранное решеткой окно на противоположной стене и падал на холодный черный мрамор саркофага, особенно бросавшегося в глаза в той части покоя -- это была гробница Доминика, первого герцога Корвинского. В центре зала находилось кресло, вытесанное из камня и обращенное к гробнице. На крышке саркофага стоял металлический подсвечник, потускневший за зиму, а огарок свечи погрызли мыши. Однако Морган вошел сегодня в грот не для того, чтобы засвидетельствовать почтение своему далекому предку. Он направился в самый конец зала, где боковую стену, гладкую и ровную, украшали мозаичные портреты тех, чье благословение, как полагали, хранило Корвинский двор. Морган внимательно вглядывался в изображение Троицы, архангела Михаила, побеждающего дракона, святого Рафаила-целителя, святого Георгия, поражающего змея. Там были и другие, но сейчас Моргана интересовал лишь один. Повернувшись налево, он сделал три шага и, приблизившись к противоположной стене, поднял свечу прямо к портрету Камбера Кульдского, лорда Дерини из Кульда, "Защитника людей". Морган до сих пор так до конца и не раскрыл тайну притягательной силы этого изображения. Да и само значение Камбера он осознал только прошлой осенью, когда они с Дунканом плечом к плечу сражались за своего законного короля. Тогда его и посетило "видение". Сначала это было мимолетное ощущение чьего-то присутствия, суеверное чувство, что чьи-то посторонние руки, чья-то воля помогают его собственным. А потом он увидел, или ему показалось, что увидел, это лицо. И всякий раз оно появлялось, когда случалось нечто, имеющее отношение к легендарному святому -- Дерини. Святой Камбер. Камбер Кульдский. Это имя, кажется, еще прогремит в истории Дерини. Ведь это он, Камбер, в черные дни междуцарствия обнаружил, что могущество Дерини, внушающее благоговейный страх, иногда может быть даровано и людям. Это он, Камбер, положил начало Реставрации и отдал власть людям. За это он был причислен к лику святых. Людская благодарность не могла найти лучшей награды тому, кто избавил их от ненавистной деспотии Дерини. Но человеческая память коротка. И через некоторое время сыны смертных забыли, что спасение пришло к ним, так же как и страдания, от Дерини. Волну жестокости, захлестнувшую тогда одиннадцать королевств, большинство людей предпочло бы забыть. Тысячи ни в чем не повинных Дерини погибли от меча либо были убиты другим, более изощренным способом, получив отмщение за то, что, по укоренившемуся мнению, творили их отцы. Уцелела всего лишь кучка Дерини, одни -- скрываясь, другие -- находясь под покровительством тех немногих лордов, что помнили еще, как все было на самом деле. Без сомнения, ими двигало и почтение к памяти Святого Камбера. Камбер Кульдский, Защитник людей. Камбер Кульдский, покровитель магии Дерини. Камбер Кульдский, на портрет которого один из наследников этого рода взирал с нетерпением и любопытством, стараясь понять ту странную связь, возникшую, как ему казалось, между ним и давно умершим лордом Дерини. Морган приблизил факел к портрету и рассматривал его, стараясь не упустить ни малейшей детали на шероховатой поверхности мозаики. Со стены на него смотрели сияющие глаза. Он видел только их да волевой, жесткий подбородок -- остальные черты едва проступали, затененные низко надвинутым монашеским капюшоном. Моргану почему-то казалось, что под капюшоном -- белокурые волосы; возможно, это только воспоминание, связанное с одним из посетивших его видений? Он надеялся, что видение когда-нибудь повторится, и ждал этого. Его вдруг пронзил благоговейный трепет, однако ему на смену пришло сомнение: а Камбер ли тот, из его видений? Святого уже давным-давно нет в живых. Но может быть, это не имеет значения, и он все же видел именно его? Опустив факел, Морган сделал шаг назад, все еще вглядываясь в мозаичный портрет. Его вера была не слишком истовой, и. сама мысль о том, что в его жизнь вмешиваются какие-то таинственные внешние силы, пусть даже на его стороне, смущала его. Мало приятного -- постоянно чувствовать себя под чьим-то наблюдением. Да, но если это был не Святой Камбер, то кто же тогда? Другой Дерини? Ни один человек не смог бы помочь ему в том, что он тогда сделал. А если это был другой Дерини, почему он не назвал себя? Наверняка он представлял, как Морган относится к таким явлениям. Конечно, он нуждался в помощи, но к чему такая таинственность? Может быть, это все-таки был Святой Камбер? Он пожал плечами и сосредоточился, заставив себя рассуждать здраво -- воспоминания совсем растревожили его. Нужно прийти в себя как можно скорее. Внезапно Морган уловил какой-то шум снаружи и прислушался. Сначала он различил торопливые шаги, а потом услышал голос Дерри: -- Милорд! Милорд! Проскользнув в открытую дверь, Морган воткнул свой факел в ту же скобу и вышел на свет. Дерри, заметив его, развернулся и побежал к герцогу через унылый сад. -- Милорд! -- кричал Дерри, раскрасневшийся и возбужденный. -- Выйдите во двор! Посмотрите, кто приехал! -- Но "Рафаллия" еще не вошла в порт, так ведь? -- спросил Морган, повернувшись к молодому человеку. -- Нет, сэр, -- рассмеялся Дерри, качая головой, -- вы должны увидеть сами. Идите же! Заинтригованный, Морган двинулся в обратный путь по саду, удивленно приподняв бровь. Он догнал Дерри и пошел за ним следом. Гофмейстер сиял от уха до уха -- обычно это означало, что где-то рядом добрый конь, красивая женщина или... -- Дункан! -- во весь голос крикнул Морган, входя в ворота и увидев своего кузена, слезающего с серого, забрызганного грязью боевого коня. Его черный, промокший плащ. развевался на ветру, открывая взору порванный и грязный край дорожной рясы. Десять или двенадцать стражников Келсона в малиновых ливреях стояли вокруг него; среди них Морган узнал королевского оруженосца, юного Ричарда Фитцвильяма -- тот придерживал поводья коня, пока Дункан спешивался. -- Дункан! Старый нечестивец! -- воскликнул Морган, широко шагая по мокрому булыжнику двора. -- Какого черта ты делаешь в Корвине? -- Тебя хотел навестить, -- ответил Дункан, обнимая Моргана. Его глаза блестели от удовольствия. -- В Ремуте дела приняли плохой оборот, и я подумал, а не побеспокоить ли мне любезного моего кузена. Откровенно говоря, наш архиепископ, наверно, рад-радешенек, что от меня отделался. -- Да, хорошо, что он сейчас тебя не видит, -- сказал Морган, широко улыбаясь, пока Дункан снимал с коня седельные сумки, которые он затем перекинул через плечо. -- Посмотрел бы он на тебя -- до чего грязен и воняешь лошадьми. Пойдем, надо тебе помыться. Дерри, проследи, чтобы позаботились о свите Дункана, хорошо? -- Слушаюсь, милорд, -- с улыбкой произнес Дерри, поворачивая к группе всадников и уже на ходу отвешивая легкий поклон, -- рад снова приветствовать вас в Короте, отец Дункан! -- Спасибо, Дерри. Дерри отправился исполнять распоряжение герцога, а Морган и Дункан поднялись по ступенькам и вошли в большой зал. Там вовсю кипела работа -- готовились к предстоящему балу. Десятки слуг и мастеров сооружали внушительные столы для пиршества и такие же скамьи; стелили, предварительно вычистив их, драгоценные ковры. Поварята толпились в зале, растапливая камины и приготовляя жаровни для мяса. Несколько пажей усердно полировали резные деревянные стулья, расставленные у высокого стола. Лорд Роберт стоял неподалеку, наблюдая за происходящим. Как только слуги воздвигли последний стол, Роберт велел поварятам протереть столы маслом, чтобы удалить патину, выступившую за многие годы, а сам стал следить за тем, как устанавливают огромные оловянные канделябры. Справа от него лысеющий сенешаль Коротского замка лорд Гамильтон занимался размещением музыкантов, приглашенных для вечернего приема. В эту минуту он о чем-то горячо спорил с прославленным и блистательным трубадуром Гвидионом, чье выступление должно было стать главным сюрпризом предстоящего вечера. Когда Морган и Дункан приблизились, низкорослый артист, выглядевший как павлин в своей оранжевой куртке с широкими рукавами и таком же колпаке, сердито пританцовывал и раздраженно сверкал черными глазами. Наконец, топнув ногой, он в досаде отвернулся от Гамильтона. Морган добродушно усмехнулся и поманил Гвидиона пальцем. В последний раз смерив Гамильтона надменным взглядом, трубадур приблизился к герцогу, небрежно поклонившись. -- Ваша светлость, я больше не могу работать с этим человеком. Он самонадеян, груб и ничего не смыслит в искусстве! Морган попытался сдержать улыбку. -- Дункан, я имею несколько своеобразное удовольствие представить тебе прославленного маэстро Гвидиона ап Пленнета, последнее и самое блестящее приобретение моего двора. Должен также добавить, что во всех одиннадцати королевствах он исполняет баллады лучше кого бы то ни было -- конечно, когда не занят склоками с моими приближенными. Гвидион, а это мой преподобный кузен -- монсеньор Дункан Мак-Лайн. -- Приветствую вас в Короте, монсеньор, -- пробормотал Гвидион, пропустив мимо ушей многозначительные намеки Моргана. -- Его светлость не раз и с большей похвалой говорил о вас. Я уверен, что вам здесь понравится. -- Благодарю вас, -- ответил Дункан, в свою очередь поклонившись, -- в Ремуте вас считают лучшим трубадуром со времен лорда Левелина. Убежден, что вам еще представится возможность подтвердить эту репутацию до того, как я уеду. -- Гвидион будет выступать сегодня вечером, если только ему позволят расположить музыкантов по своему усмотрению, монсеньор. -- Трубадур поклонился и взглянул на Моргана. -- Но если лорд Гамильтон будет продолжать преследовать меня с таким же маниакальным упорством, я, наверное, просто потеряю голову и уж тогда точно не смогу выступать. Выпрямившись и скрестив руки на груди, трубадур всем своим видом дал понять, что разговор окончен. Морган внимательно и бесстрастно изучал потолок -- только это и помогало ему до сих пор не расхохотаться. -- Ну хорошо, -- произнес он и, чтобы скрыть улыбку, откашлялся. -- Скажи Гамильтону, что я позволяю тебе расположить музыкантов так, как ты пожелаешь. И хватит, не надо больше ссориться, хорошо? -- Конечно, ваша светлость. Слегка кивнув, он повернулся на каблуках и, все еще со скрещенными на груди руками, зашагал к лорду Гамильтону. Завидев его, Гамильтон посмотрел на Моргана, ища поддержки, но герцог только покачал головой и движением подбородка указал на Гвидиона. Со вздохом, который было слышно на другом конце зала, Гамильтон неохотно кивнул и скрылся за дверью. Гвидион тотчас же встал на его место, рассаживая музыкантов в совершенно ином порядке, задаваясь при этом, как боевой петушок. -- Он всегда столь неукротим? -- спросил с удивлением Дункан, дойдя с Морганом до выхода из зала и ступив на узкую лестницу. -- Нет, не всегда. Обычно -- еще хуже. Они поднялись по лестнице. Морган отворил тяжелую дверь, за которой, в нескольких футах от первой, была другая, ореховая, с инкрустацией -- Корвинским грифоном, изображенным на эмали. Морган дотронулся до глаза грифона печаткой перстня, и дверь бесшумно открылась. За дверью находился кабинет Моргана, его святая святых, где он уединялся для занятий магией. Кабинет представлял собой круглую комнату приблизительно тридцати футов в диаметре, расположенную на самом верху самой высокой башни герцогского замка. Стены из тяжелых камней прерывались семью узкими окнами с зелеными стеклами, которые, начинаясь на уровне глаз, подымались до самого потолка. Башня возвышалась, как маяк, и ночью, когда в этом кабинете допоздна горели свечи, на многие мили вокруг были видны семь горящих в ночном небе зеленых окон. Под прямым углом от входа у стены был огромный камин с плитой, украшенный лепниной, выступавшей на шесть-восемь футов. Над камином висело шелковое знамя с таким же, как на двери, грифоном. На каминной полке стояло множество разнообразных предметов. Вытканная на ковре карта одиннадцати королевств покрывала стену прямо напротив входа, а под ней стоял громадный, плотно заставленный книгами книжный шкаф, слева от которого располагались великолепный письменный стол и кресло резного дерева, а также широкая кушетка, покрытая черным мехом. Дункан знал, что, обернувшись, он нашел бы с левой стороны двери небольшой переносной алтарь с простым молитвенным столиком черного дерева. В комнате было немало интересного, но внимание Дункана сразу же привлекло таинственное небесное сияние в центре ее. На столике шириной в локоть, к которому были придвинуты два удобных с виду кресла, обтянутых зеленой кожей, покоился в лапах золотого Корвинского грифона небольшой, около четырех дюймов в диаметре, полупрозрачный шар янтарного цвета. Дункан присвистнул и поспешно шагнул к столику. Он уже было наклонился, чтобы дотронуться до шара, но опомнился и остановился, пораженный. Морган улыбнулся и встал рядом с кузеном, опираясь на спинку кресла. -- Как тебе это нравится? -- спросил он. Вопрос был чисто риторическим, так как было видно, что Дункан восхищен. -- Поразительно! -- прошептал Дункан с тем благоговейным трепетом, который охватывает мастера при виде вышедшей из-под его рук поистине великолепной вещи. -- Где это ты достал такой из ряда вон выходящий экземпляр -- это ведь ширский кристалл, не правда ли? -- Он самый, -- кивнул Морган. -- Его отыскали для меня в Орсальском Уделе несколько месяцев тому назад, за возмутительную, надо сказать, цену. Подойди поближе, возьми его в руки, если хочешь. Дункан протиснулся между двумя креслами, при этом седельные сумки, все еще болтавшиеся у него на плече, стукнулись о столик. Дункан удивленно посмотрел вниз, вспомнив о них лишь в эту минуту, и на его мягком лице появилось напряжение и настороженность. Он поставил сумки на стол и хотел что-то сказать, но Морган покачал головой. -- Займись кристаллом, -- настоял он, видя замешательство Дункана. -- Не знаю, что ты там принес, -- наверное, что-то важное, -- но все это может подождать. Дункан закусил губу и бросил на Моргана долгий взгляд, потом кивнул, неохотно соглашаясь, и опустил сумки на пол. Он глубоко вздохнул, сжал пальцы, затем выдохнул и наклонился к кристаллу, обхватив его ладонями. Когда он расслабился, кристалл начал светиться. -- Прекрасно, -- вздохнул Дункан. Он успокоился, едва только опустил руки на кристалл, чтобы изучить его как следует. -- Шар так велик, что я, должно быть, увижу в нем образы сразу? Снова сосредоточившись, он заглянул в кристалл и увидел, что сияние усилилось. Легкое помутнение пропало, и шар сделался прозрачно-янтарным, и только как будто слегка затемненным чьим-то дыханием. Затем в дымке появился неясный образ, постепенно принимавший отчетливые очертания человеческой фигуры. Высокий мужчина с серебряной сединой в архиепископской мантии и митре с тяжелым драгоценным распятием в руках был очень сердит. -- Лорис! -- догадался Морган, наклонившись, чтобы получше рассмотреть образ. -- Какого черта он появился? Как бы то ни было, конечно, это Дункан его так рассердил. Дункан отдернул руки, как будто кристалл раскалился и обжег ему ладони, и на мгновение сморщился от досады. Как только его руки перестали касаться шара, изображение затуманилось и кристалл снова стал полупрозрачным. Дункан вытер руки о рясу, словно удаляя с них что-то липкое, а затем, аккуратно положив их на стол, заставил себя расслабиться. Глядя на руки, он произнес: -- Очевидно, ты догадался, что это не просто светский визит, -- с горечью пробормотал он, -- этого не скрыть даже от ширского кристалла. Морган понимающе кивнул. -- Я это почувствовал, как только ты слез с коня. -- Он внимательно разглядывал перстень с грифоном на указательном пальце и рассеянно потирал его. -- Может быть, ты расскажешь мне, что случилось? Дункан пожал плечами и махнул рукой. -- Об этом не так-то легко говорить, Аларик. Дело в том, что меня хотят лишить сана. -- Лишить сана? -- Морган опешил. -- За что? -- А ты не догадываешься? -- криво усмехнулся Дункан. -- Видимо, архиепископ Лорис убедил Карригана, что мое участие в битве, произошедшей во время коронации, не ограничилось ролью королевского исповедника, что, к сожалению, чистая правда. Может быть, они даже подозревают, что я наполовину Дерини. Они собирались вызвать меня в Святейший Совет, но мой друг узнал об этом и вовремя меня предупредил. То, чего мы опасались, случилось. -- Мне очень жаль, Дункан, -- выдохнул Морган и опустил глаза. -- Я знаю, как много значит для тебя твой сан. Я... я просто не знаю, что и сказать. -- Все гораздо хуже, чем ты думаешь, друг мой, -- едва заметно улыбнулся Дункан, -- откровенно говоря, если бы все сводилось лишь к их подозрениям, я бы так не беспокоился. Однако чем больше я проявляю себя как Дерини, тем меньше, кажется, значат для меня мои обеты. -- Он наклонился к седельным сумкам, лежащим за креслом и, достав оттуда сложенный лист пергамента, положил его на стол перед Морганом. -- Это копия письма, которое спешит к вашему епископу, Ральфу Толливеру. Мой друг, который служит секретарем в канцелярии Карригана, рисковал всем, доставив его мне. Суть этого письма в том, что Лорис и Карриган хотят, чтобы Толливер отлучил тебя от церкви, если ты не отречешься от своего могущества и не начнешь жизнь кающегося грешника. Именно так, я уверен, выразился архиепископ Карриган. -- Чтоб я отрекся? -- воскликнул Морган и недоверчиво усмехнулся. -- Да они, должно быть, шутят! -- Он расправил на столе письмо и взял было его в руки, но Дункан удержал Моргана за запястье. -- Я еще не кончил, Аларик, -- тихо сказал он, глядя кузену прямо в глаза. -- Если ты не отречешься и не подчинишься их приказам, они отлучат от церкви не только тебя, но и весь Корвин. -- Весь Корвин?! Дункан кивнул и сжал запястье Моргана. -- Это означает, что церковь фактически перестанет действовать на территории Корвина. Остановятся мессы, не будет ни венчаний, ни крещений, ни отпеваний -- ничего. Не знаю уж, как к этому отнесутся твои подданные. Морган стиснул зубы и поднял письмо. Он развернул его и начал читать, и пока он читал, взгляд его серых глаз становился все холоднее и жестче. -- "Его высокопреосвященству Ральфу Толливеру, епископу Коротскому... Брат мой во Христе, дошли до нас слухи. Герцог Аларик Морган... ужасные преступления... чародейство и магия противоречат законам Божьим. Если же герцог не отречется от могущества Дерини... Отлучить... Отлучение Корвина... Надеюсь, что вы это сделаете... Во имя веры..." Проклятье! Разразившись ругательствами, Морган скомкал пергамент и швырнул его на стол. -- Никакая брань не достигнет их адской бездны! Да чтоб их разорвало со всем их родом, да чтоб чертова дюжина дьяволов охотилась за ними по ночам! Будь они прокляты, Дункан! Что они хотят со мной сделать?! Он вновь опустился в кресло и вздохнул, все еще кипя от возмущения. -- Ну как, стало легче? -- улыбнулся Дункан. -- Нет, ты, конечно, понимаешь, что Лорис и Карриган доберутся до меня где угодно. Они знают, что мое влияние в Корвине зиждется на том, что я -- Морган. Они прекрасно знают, что если Гвинеддская Курия предаст меня анафеме за то, что я -- Дерини, то мои люди не захотят видеть Корвин отлученным от церкви, и я не смогу просить их вверить мне свою судьбу, Дункан. Дункан повернулся в кресле и выжидающе посмотрел на кузена. -- Ну, и что же нам теперь делать? Морган разгладил смятое письмо и, снова взглянув на него, оттолкнул, как если бы оно не содержало больше ничего, достойного внимания. -- А Толливер уже видел оригинал? -- Не думаю. Монсеньор Горони отплыл на борту "Рафаллии" два дня тому назад. Если мои расчеты верны, он, скорее всего, прибудет завтра. -- Да нет, похоже, он прибудет часа через три, когда наступит отлив, -- возразил Морган, -- Горони, должно быть, подкупил моих капитанов, и они сделают невозможное. Надеюсь, они хотя бы заставили его расплатиться сполна! -- Есть ли возможность перехватить письмо? Морган поморщился и покачал головой. -- Не думаю, Дункан. Сделав это, я нарушу неприкосновенность той самой церкви, которую я хочу сохранить в Корвине. Я не должен мешать Горони. -- Предположим, я опережу его и, показав Толливеру копию, объясню ему твою роль во всей этой истории, и он, может быть, согласится не принимать никаких мер еще некоторое время. Ко всему прочему, я не думаю, что ему очень нравится получать такие указания от Лориса и Карригана. Ни для кого не секрет, что они считают его деревенским простачком, который тише воды ниже травы. Мы могли бы сыграть на его самолюбии -- может быть, это поможет нам избежать отлучения. Как ты думаешь? -- Возможно, -- кивнул Морган. -- Иди, приведи себя в порядок и скажи Дерри, чтобы седлал для тебя свежего коня. Пока ты собираешься, я напишу Толливеру еще одно письмо, где попрошу у него поддержки. Хотя это не так-то просто. -- Он встал и направился к письменному столу, уже на ходу доставая чернила и пергамент. --Нужно найти верный тон, сославшись одновременно на герцогский авторитет, благочестие сына церкви и нашу старую дружбу, и постараться при этом не упоминать о Дерини, чтобы у него совесть оставалась спокойной. Через четверть часа Морган поставил свою подпись в конце этого важнейшего письма и особым росчерком удостоверил подлинность документа. Потом он капнул светло-зеленого печатного воска под своим именем и приложил к горячему воску перстень с грифоном. Он мог бы обойтись без воска -- печать Дерини можно увидеть и так. Но Морган понимал, что это вряд ли понравится епископу. Его высокопреосвященство Ральф Толливер ничего лично против Дерини не имеет, однако некоторых границ не следует переступать и Моргану. Использование даже в малейшей степени ужасной магии в этой ситуации может уничтожить то расположение, которого удастся добиться с помощью письма, каким хорошим ни было бы его содержание и с каким бы усердием ни было оно написано. Морган собрался уже поставить вторую печать, когда вернулся Дункан в тяжелом шерстяном плаще, накинутом на одно плечо. Его сопровождал Дерри. -- Ты кончил? -- спросил Дункан, подходя к столу и заглядывая Моргану через плечо. -- Почти. Он капнул печатного воска на сложенное письмо и быстро приложил печать. Подув на горячий воск, чтобы скорее остудить его, он протянул пакет. -- Другое письмо у тебя? -- Угу. -- Он щелкнул пальцами. -- Дерри, принеси мне его, а? -- Дункан указал на письмо, лежавшее на столике посреди комнаты. Подав конверт, Дерри внимательно наблюдал, как священник прячет письмо в складках пояса чистой сутаны. -- Вам нужен эскорт, отец мой? -- спросил Дерри. -- Нет, если Аларик не будет настаивать. Лично я считаю, что никто, кроме нас, знать об этом деле не должен. Ты согласен, Аларик? Морган кивнул: -- Удачи тебе, кузен. Дункан улыбнулся, торопливо кивнул и тотчас же скрылся за дверью. Дерри бросил на него прощальный взгляд и повернулся к Моргану. Герцог не двинулся с места; казалось, он ничего не видит, целиком погрузившись в свои мысли. -- Милорд? -- М-м-м? -- Морган вздрогнул, словно вспомнив, что молодой человек находится в комнате, хотя Дерри был уверен, что он об этом и не забывал. -- Сэр, можно задать вам один вопрос? Морган встряхнул головой и растерянно улыбнулся: -- Конечно. Ты, наверное, и не представляешь, что тут у нас творится. Дерри улыбнулся: -- Как-то неспокойно, нехорошо как-то, милорд. Может быть, я могу чем-то помочь? Морган внимательно посмотрел на молодого лорда, опершись подбородком на руки, потом понимающе кивнул. -- Может быть, и можешь, -- сказал он, выпрямившись в кресле. -- Дерри, ты со мной уже с давних пор. Не хочешь ли, чтобы я познакомил тебя с начатками магии? -- Вы же знаете, что хочу, сэр! -- ответил Дерри, сдерживая широкую улыбку. -- Ну хорошо. Перейдем-ка туда, к карте. Морган двинулся к шпалере, покрывающей всю ближайшую стену, на которой была выткана карта. Он провел ладонью по огромному голубому пальцу залива и, найдя наконец что нужно, заговорил. Дерри внимательно смотрел и слушал. -- Итак, вот Корот. Здесь дельта, образованная устьями двух рек. Вверх по течению западной реки, по которой проходит наша северо-восточная граница с Торентом, расположен Фатан, торентский торговый город и отправная точка всех набегов и вылазок Венцита на этом участке границы. Я хочу, чтобы ты проехал по течению реки до Фатана -- по территории Торента, сделал крюк на запад и вернулся сюда вдоль нашей северной границы. В твою задачу входит сбор сведений. Прошу тебя сосредоточиться на трех вещах: планы Венцита Торентского относительно войны на этой территории; все, что можно узнать об этом мошеннике Варине на севере; и, наконец, любые слухи об угрозе отлучения. Дункан ведь рассказал тебе об этом, не правда ли? -- Да, сэр. -- Очень хорошо. Решай сам, за кого ты себя будешь выдавать, но мне кажется, что лучше всего прикинуться торговцем мехами или охотником. Тогда в тебе труднее будет распознать воина. -- Понимаю, сэр. -- Хорошо. А дальше-то и понадобится магия. Морган нащупал на шее тонкую серебряную цепочку и достал ее из-под изумрудного плаща. Когда она показалась вся целиком и Морган снял ее, Дерри увидел, что к цепочке прикреплен какой-то серебряный медальон. Он немного пригнулся, чтобы Морган мог накинуть на него длинную цепочку, а потом с любопытством посмотрел на медальон, висящий теперь у него на груди. Казалось, это было что-то вроде амулета, хотя Дерри не смог как следует разглядеть ни фигуры в центре медальона, ни надписи по краям. Морган повернул медальон вверх лицевой стороной и прислонился к книжному шкафу, стоящему под картой. -- Ну а теперь мы с тобой попытаемся установить между нами особый вид связи, которым иногда пользуются Дерини. Эта связь сродни способности читать мысли -- ты много раз видел, как я это делаю, -- но не столь изнурительна, потому что ты продолжаешь себя контролировать. Теперь расслабься и попытайся полностью освободить свой разум. Уверяю тебя, это не так уж страшно, -- прибавил Морган, видя мгновенное замешательство Дерри. Дерри, сглотнув, кивнул. -- Хорошо. Теперь смотри на мой палец. Морган поднял указательный палец правой руки и стал медленно приближать его к лицу Дерри. Молодой человек не спускал с него глаз, пока палец не коснулся его переносицы, а после этого закрыл глаза. Он спокойно выдохнул и расслабился; рука Моргана покоилась у него на лбу. Примерно полминуты Морган стоял не шелохнувшись, затем наклонился и, сжав в другой руке медальон, тоже закрыл глаза. Еще через мгновение он отпустил медальон и, открыв глаза, убрал руку со лба Дерри. Тот вытаращил на него глаза. -- Вы говорили со мной! -- изумленно прошептал он. -- Вы... -- Он с недоумением посмотрел на медальон. -- Я вправду могу пользоваться этим для связи с вами всю дорогу до Фатана? -- Или с отцом Дунканом, если потребуется, -- подтвердил Морган. -- Однако запомни: это трудно. Я, Дерини, могу вызывать тебя, как только понадобится, это не отнимет у меня много сил. А тебе придется ограничиться теми вызовами, о которых мы договоримся заранее. Если же ты сам попытаешься связаться со мной, у тебя может не хватить на это сил. Поэтому следи за временем, это очень важно! Первый контакт я назначаю на три часа ночи, завтра. Ты к тому времени уже будешь в Фатане. -- Да, милорд. Значит, моя задача -- использовать эти чары так, как вы меня сейчас научили, чтобы связаться с вами. -- Он доверчиво смотрел на Моргана. -- Верно. Дерри кивнул и, прежде чем спрятать амулет в складках плаща, еще раз взглянул на него. -- А вообще, что это за медаль, милорд? Я не узнаю ни надписи, ни изображения. -- Так и знал, что ты спросишь. Это старый амулет Святого Камбера, сделан в первый год Реставрации. Мне его завещала моя мать. -- Медаль Камбера! -- вздохнул Дерри. -- А если кто-нибудь ее узнает? -- Если ты не будешь снимать плаща, никто не то что не узнает, даже не увидит ее, мой непочтительный друг, -- ответил Морган, потрепав Дерри по плечу, -- и чтоб на девушек в пути не заглядываться! Это дело серьезное. -- Ну, вам бы только посмеяться надо мной, -- проворчал Дерри, спрятал медальон под плащом, улыбнулся и, повернувшись, вышел. Уже стемнело и ночной холод спустился с гор в долину, а Дункан все еще гнал своего коня к Короту. Встречу с Толливером можно было считать удачной. Епископ согласился отложить свой ответ архиепископам, пока сам не оценит обстановки, и обещал, что сообщит Моргану о любых дальнейших действиях, которые последуют за его окончательным решением. Но, как Дункан и предполагал, Толливера беспокоило то, что касается магии Дерини. Епископ также предостерег Дункана от дальнейших занятий магией, если тот дорожит своим саном и заботится о своей бессмертной душе. Дункан плотнее завернулся в плащ и пришпорил коня, зная, с каким нетерпением ждет Аларик его возвращения. Помнил он и об ожидающем его званом вечере -- в отличие от своего сиятельного кузена, Дункан любил церемонии. Если он, выехав на главную дорогу, поспешит, то поспеет вовремя. Еще не так темно. Ни о чем особенно не задумываясь, Дункан миновал очередной поворот и вдруг обнаружил высокую темную фигуру, стоящую посреди дороги ярдах в десяти от него. В слабеющем свете трудно было отчетливо что-либо разглядеть, но он заметил, что путник одет в монашеское облачение, на голове его остроконечный капюшон, в руке -- посох. Что-то в нем, однако, настораживало. Неосознанное беспокойство заставило Мак-Лайна схватиться за рукоятку меча, висящего слева. Незнакомец повернулся к Дункану -- до него уже было не больше десяти футов, -- и Дункан, душа которого ушла в пятки, резко дернул поводья. Человек спокойно смотрел на него из-под серого капюшона, и Дункан узнал это лицо, лицо, которое он так часто видел в последние месяцы, но во плоти -- ни разу. Они с Алариком сотни раз всматривались в него, исследуя старинные фолианты в поисках информации о древнем святом Дерини. Это было лицо Камбера Кульдского. Прежде чем Дункан смог опомниться и хотя бы что-то сказать, незнакомец вежливо кивнул и поднял свободную правую руку в миролюбивом жесте. -- Стой, Дункан Корвинский, -- произнес он. ГЛАВА IV "И сказал мне ангел, говоривший со мною..."[4] У Дункана пересохло в горле и перехватило дыхание. Незнакомец назвал его именем, известным -- он в этом был уверен -- только троим: ему самому, Аларику и юному королю Келсону. Невозможно было представить, что кто-то посторонний знает, что Дункан -- наполовину Дерини и что его мать и мать Аларика -- сестры-близнецы. Эту тайну Дункан тщательно хранил всю жизнь. А этот человек, стоящий перед ним, обратился к нему, назвав его тайным именем. Откуда он его знает? -- Что вы имеете в виду? -- просипел он не своим голосом от волнения. Откашлявшись, он добавил: -- Я из рода Мак-Лайнов, хозяев Кирни и Кассана. -- Но также и Корвина, по священному праву, унаследованному вами от матери, -- мягко возразил незнакомец. -- В этом нет никакого позора -- быть наполовину Дерини, Дункан. Дункан замолчал и попытался собраться с мыслями, затем взволнованно облизал губы. -- Кто вы? -- спросил он, стараясь взять себя в руки, и отпустил рукоятку меча так же неосознанно, как ухватился за нее перед этим. -- Что вам нужно? Незнакомец дружелюбно засмеялся и покачал головой. -- А сам ты, конечно, не догадался, да? -- пробормотал он с улыбкой себе под нос. -- Вам нечего бояться, Дункан. Ваша тайна останется со мной. Но подойдите же. Слезайте с коня, прогуляемся. Я хочу, чтобы вы кое о чем узнали. Дункан некоторое время колебался, чувствуя себя немного неловко под спокойным взглядом незнакомца, потом решился, и тот важно кивнул. -- Можете считать эту встречу предостережением, Дункан. Я в самом деле ничем вам не угрожаю, все это для вашего же блага. В ближайшее время ваше могущество подвергнется тяжелому испытанию. Вновь и вновь вас будут вынуждать воспользоваться магическими силами в открытую, и тут вы либо признаете ваше родовое право и примете за него бой, как и должно, либо же вы потеряете его навеки. Вы поняли? -- Нет, не вполне, -- прошептал Дункан, прищурив глаза. -- Начнем с того, что я -- священник. Мне запрещено заниматься тайными искусствами. -- Что? -- тихо переспросил незнакомец. -- Мне запрещено пользоваться магией. -- Дункан почувствовал, как вспыхнули его щеки, и отвел глаза. -- Я по всем правилам принял духовный сан, я священник навеки, "по чину...". -- "По чину Мелькиседека", -- продолжил незнакомец. -- Я знаю, знаю, что сказано в Писании. Но священник ли вы действительно? Что произошло с вами два дня тому назад? Дункан с вызовом взглянул на него. -- Я просто лишен права служения. Меня еще не лишили сана и не отлучили от церкви. -- А еще вы говорили, что отстранение по-настоящему и не беспокоит вас, что чем больше вы пользуетесь вашим могуществом, тем меньше для вас значат ваши обеты. Дункан, раскрыв рот от удивления, невольно подвинулся ближе к незнакомцу. Его конь беспокойно замотал головой. -- Как вы об этом узнали? Незнакомец мягко улыбнулся и протянул руку к уздечке, успокаивая переступающего с ноги на ногу коня. -- Я знаю многое. -- Мы же были одни, -- пробормотал Дункан себе под нос, -- я могу поручиться за это жизнью. Кто вы такой? -- Могущество Дерини -- ни в коем случае не зло, сын мой, -- непринужденно промолвил незнакомец и, помахав рукой, медленно пошел по дороге. Дункан испуганно покачал головой и повел за собой коня, вслушиваясь в то, что ему говорят. -- ...Как и не обязательно благо. Благо либо зло в душе и помыслах того, кто пользуется этим могуществом. Только со злым умыслом можно использовать свое могущество во зло. -- Незнакомец обернулся, ловя взгляд Дункана, и продолжил: -- Я долго наблюдал за вами, Дункан, и нашел, что вы действуете достаточно рассудительно. У вас не должно быть никаких сомнений в том, правильно ли вы поступаете. Я понимаю, что вы вступили в борьбу, в которой испытанию подвергается сама ваша способность использовать ваш дар. -- Но... -- Никаких "но",-- сказал незнакомец, движением руки призывая к молчанию, -- теперь я должен вас покинуть. И прошу вас помнить о том, что вы сейчас слышали. Может, и к лучшему, если вас вызовут не так, как вы себе представляете. Подумайте об этом, и да пребудет с вами Свет. С этими словами незнакомец исчез, а Дункан остановился в замешательстве. Ушел! Ушел без следа. Он посмотрел вниз, на землю, на то место, где только что стоял его спутник, но не обнаружил его следов, хотя свои собственные хорошо видел даже в сгущающейся тьме от того самого места, с которого началась их прогулка, как видел в сырой глине и отпечатки подков своего коня. Но никаких иных следов он не нашел. Может быть, ему все показалось? Нет! Слишком все это было до дрожи осязаемо, угрожающе, чтобы быть лишь игрой воображения. Теперь он понял, что чувствовал Аларик, когда его посещали видения. Это чувство нереальности происходящего, и в то же время -- ясное ощущение соприкосновения с кем-то или чем-то. И это было настолько подлинно, насколько подлинно было то сияющее видение, что явилось всем Дерини по крови на коронации Келсона. Теперь, думая об этом, он понял, что это был тот же образ. А если так, то... Дункан пожал плечами, снова закутался в плащ и, забравшись на коня, пришпорил его. Он не собирался ломать над этим голову здесь, посреди пустынной дороги. Нужно скорее рассказать Аларику о том, что с ним случилось. У кузена бывали видения в переломные дни, когда назревали тревожные события. И все же Дункан очень надеялся, что сегодняшнее происшествие не является предзнаменованием. До двора Коротского замка оставалось всего три мили, а ему казалось, что все тридцать. Ночное празднество началось в Коротском замке сразу с заходом солнца. Как только сгустились сумерки, громогласные лорды в ярких одеждах и их блистательные леди начали заполнять герцогский зал, ожидая появления своего герцога. Лорд Роберт, верный своему слову, постарался превратить обычно мрачный главный зал в настоящий оазис света и ликования среди сырой безлунной ночи. Кованые бронзовые светильники, свисающие с потолка, сияли от сотен длинных свечей. Свет переливался в гранях прекрасных кубков из хрусталя и серебра, отражался от мягко мерцающих оловянных и серебряных приборов на темных столах. Дюжина пажей и кавалеров в блестящих зеленых ливреях суетились вокруг длинных столов, раскладывая хлеб и расставляя графины с выдержанным фианским вином. А лорд Роберт, стоя во главе стола и болтая с двумя прекрасными леди, следил тем временем всевидящим оком, не появится ли его господин. Пение лютни и флейты заглушалось болтовней гостей. Когда толпа приглашенных окончательно смешалась, появился лорд Рандольф -- врач и доверенное лицо Моргана. Он рассеянно переходил от одной группы гостей к другой, приветливо кивая и изредка останавливаясь, чтобы поболтать со знакомыми. Как и всегда в подобных случаях, он прислушивался к разговорам тех, чье мнение по тому или иному вопросу интересовало его господина, и позже рассказывал обо всем Моргану. Рандольф медленно продвигался вперед. -- Нет, я бы и гроша медного не дал за наемника из Бремагны, -- говорил один дородный лорд другому, провожая взглядом стройную брюнетку на другом конце зала, -- им вообще нельзя доверять. -- А как насчет леди из Бремагны? -- пробормотал второй, толкая собеседника под ребро и приподняв бровь. -- Ты думаешь, им можно доверять? -- А-а... Обменявшись понимающими кивками, они продолжали обсуждать вопрос о леди, не заметив едва заметной улыбки проходящего мимо лорда Рандольфа. -- А вот этого никак невозможно понять, -- говорил юный рыцарь со смышленым лицом. Впрочем, он выглядел достаточно взрослым, чтобы носить свои шпоры. -- Это же очень просто. Келсон знает, что будет дальше. Ведь скоро начнется оттепель. Почему же он до сих пор... "Да, почему же?.." -- подумал Рандольф, криво усмехнувшись. Все очень просто. Этот молодой человек, по-видимому, знает ответы на все вопросы. -- И не только это, -- говорила леди с ярко-рыжими волосами своей собеседнице, -- ходят слухи, будто он заходил, переоделся, а потом снова вскочил в седло и умчался бог знает куда. Я все же надеюсь, он вернется вовремя, к ужину. Вы его видели, не правда ли? -- М-м-м, -- утвердительно кивнула блондинка, -- конечно, видела. Какая жалость, что он священник. Лорд Рандольф округлил глаза, слыша такие речи. Бедный отец Дункан пользуется успехом у дам так же, как и сам герцог. Возмутительно! Другое дело, если бы священник поощрял их, но ведь нет же... Пожалуй, для него было бы лучше не возвращаться сегодня к ужину. Рассеянно оглядывая толпу, Рандольф заметил неподалеку троих вассалов Моргана, из приграничных владений, поглощенных каким-то серьезным разговором, и подумал, что герцогу наверняка интересно будет узнать, о