чем они говорили. Но подойти поближе он не решался. Эти люди знают, что он -- доверенное лицо Моргана, и, несомненно, сменят тему разговора, если найдут свою беседу слишком откровенной для постороннего слушателя. Он приблизился к ним сколько мог, делая вид, что прислушивается к разговору двух немолодых лордов, обсуждающих своих соколов. -- ...Не надо делать путы у него на ногах слишком тесными, понимаешь, а? -- ...И тогда этот Варин приходит ко мне на двор и говорит: "Вам что, нравится платить налоги его светлости?" "Да кому же, -- говорю, -- это нравится, но ведь герцогские арендаторы имеют за свои денежки защиту, да и управляют ими неплохо". -- Ну да, -- проворчал второй, -- мне Хард де Блейк рассказывал, что какие-то мерзавцы спалили у него четыре акра яровой пшеницы. На севере-то, где у него земли, погода стояла сухая, зерно адовым огнем горело. Между прочим, Варин перед этим требовал у него дань, а де Блейк послал его к черту! -- ...Ну, сам-то я больше люблю небольшие ошейники, чтобы удобнее было правильно держать путы в руках... Третий собеседник поскреб подбородок и пожал плечами; Рандольф продолжал напряженно вслушиваться. -- Да, но в чем-то этот парень, Варин, может, и прав. Герцог-то наполовину Дерини, и не скрывает это. Может, он сговорился уже с Венцитом или с кем другим из той же шайки, чтобы устроить в Корвине второе междуцарствие? Я не хочу, чтобы мою усадьбу разгромили эти богомерзкие нехристи Дерини, если я не приму их еретической веры. -- Ну что ты, наш герцог ничего такого не допустит, -- возразил первый. -- Почему только на следующий день... -- ...Мой сокол... Мастер Рандольф одобрительно качнул головой и двинулся дальше, удостоверившись, что лорды ничего не замышляют, но просто обсуждают некоторые вопросы, как и многие другие, собравшиеся здесь в эту ночь. Несомненно, они имеют полное право посплетничать о том, что же там вздумал герцог, тем более накануне войны, готовясь к которой он собирает весь цвет корвинских мужей. Тревожили Рандольфа упоминания о Варине и его шайке. За последний месяц он столько раз слышал рассказы о бунтовщиках и их мятежном вожде, что запомнил это имя. Да, видимо эта загвоздка не из легких. Скажем, земли Хурда де Блейка лежат в тридцати милях от границы, что намного ближе тех мест, где, как слышал Рандольф, встречали Варина раньше. Похоже, все это много серьезнее, чем просто пограничный конфликт. Надо будет утром сообщить об этом Моргану. Рандольф оглядел зал и задержал взгляд на портьере, из-за которой должен был появиться Морган, ожидая легкого движения -- сигнала, что герцог готов и сейчас выйдет. Рандольф кивнул: занавеска дернулась еще раз, и он медленно пошел через зал. Морган отпустил тяжелую бархатную портьеру, зная, что Рандольф видел этот знак и сейчас подойдет. Позади него Гвидион опять спорил с лордом Гамильтоном тихо, но настойчиво. Морган оглянулся. -- Вы наступили мне на ногу, -- сердито прошипел маленький трубадур, показывая пальцем на свой изящный остроконечный башмак, на носке которого красовалась пыльная отметина. Гвидион был одет во все темно-фиолетовое и розовое, разных оттенков, и грязное пятно -- след неловкости Гамильтона -- отчетливо выделялось на дорогом замшевом башмаке. За спиной Гвидиона на золотистом шнуре висела лютня; широкая шляпа с белым значком была глубоко надвинута на его густые черные волосы; со смуглого лица сердито посматривали черные глаза. -- Прошу прощения, -- пробормотал Гамильтон и, не затевая спор в присутствии Моргана, нагнулся, чтобы отряхнуть его башмак. -- Не прикасайтесь ко мне! -- взвизгнул Гвидион, отпрянув от него с демонстративным отвращением. -- Дурак подслеповатый, вы же только еще больше размажете! Он наклонился, отряхивая башмак собственноручно, причем длинные фиолетовые рукава коснулись пола, так что пришлось потом отряхивать и их. Видя, что Гвидион обнаружил пыль на рукавах, Гамильтон почувствовал себя отмщенным и злорадно улыбнулся, но заметив взгляд Моргана, виновато кашлянул. -- Простите, милорд, -- пробормотал он, -- я нечаянно. Не успел Морган ему ответить, как портьера приоткрылась и в альков проскользнул Рандольф. -- Ничего особенного, ваша светлость, -- тихо сказал он. -- Много говорят об этом Варине, но ничего такого, что мы не знали сегодня утром. -- Очень хорошо, -- кивнул Морган, -- Гвидион, если вы с Гамильтоном уже разобрались, нам пора выходить. -- Господин мой! -- чуть не задохнулся Гвидион от возмущения. -- Не я затеял эту глупую ссору, а этот дурак. -- Ваша светлость, я не могу с этим согласиться. -- Ладно, вы, оба, я больше ничего не желаю слышать. Лорд-камергер вышел, привлекая к себе всеобщее внимание; зал затих, как только портьера сомкнулась за его спиной. Он несколько раз легко ударил по полу своим жезлом, и эхо гулко откликнулось в тишине зала. Лорд-камергер начал: -- Его светлость лорд Аларик Энтони Морган: герцог Корвинский, правитель Коротский, лорд-генерал королевских войск. Поборник его величества. Коротко протрубили фанфары, и Морган шагнул вперед, раздвинув портьеру, и остановился в дверях. Гул восхищения прошел по рядам собравшихся, все почтительно поклонились. Музыканты закончили играть, Морган легким кивком отдал им должное и в сопровождении свиты медленно прошествовал к своему месту за столом. Этой ночью Морган был во всем черном. Неприятные новости, привезенные Дунканом из Ремута, столь серьезно встревожили его, что он уже не мог следовать настойчивым указаниям постельничего; отбросив ярко-зеленый костюм, выбранный лордом Ратхольдом, он надел черный, и пусть думают что хотят. Рукава строгой рубашки черного шелка прикрывали его руки до запястий, поверх нее был надет великолепный черный бархатный камзол, украшенный янтарем, с высоким воротом, закрывающим шею, и короткими -- до локтей, широкими рукавами. Шелковые рейтузы были заправлены в короткие черные сапоги мягчайшей кожи. Костюм дополняли несколько украшений, которые Морган мог позволить себе в таком настроении: на правой руке перстень с изумрудным Трифоном, сияющим на фоне ониксовой печатки, на левой -- кольцо Поборника его величества с Золотым львом, поблескивающим на черном фоне. Золотая корона герцога Корвинского с семью тонкими чеканными зубцами венчала столь же золотую голову повелителя Корвина, Дерини. Он шествовал к своему месту во главе стола безоружный, так как по обычаю правителю Корвина не полагалось являться гостям, собравшимся на пир, при оружии. Однако под богатым облачением скрывалась кольчуга, защищавшая наиболее уязвимые места, а в рукаве прятался тонкий стилет в ножнах, закрепленных на запястье. И, как всегда, невидимой мантией окружал его, куда бы он ни шел, ореол магии Дерини. Сейчас он должен был играть роль радушного хозяина на этом праздном обеде, тогда как внутри у него все кипело от нетерпения. Морган недоумевал -- что же случилось с Дунканом? Уже совсем стемнело, когда Дункан наконец вернулся в Корот. Последние две мили его лошадь хромала, и он вынужден был пройти остаток пути пешком, преодолевая желание заставить понуканиями двигаться несчастное животное обычным шагом, превозмогая боль. Дункан сдержался: часом раньше он вернется или часом позже, значения не имеет, и не стоит ради этого портить одну из лучших скаковых лошадей Моргана. К тому же не по душе было Дункану мучить живую тварь. Когда Дункан и его измученный конь наконец притащились во двор замка, там не было ни души. Стражники открыли ворота без единого слова, заранее предупрежденные о его возвращении, но позаботиться о коне было некому, так как пажи и конюхи по приглашению герцога тоже пошли в замок, чтобы, стоя в дверях, послушать пение Гвидиона. Дункан все-таки нашел кому передать животное и прошел через двор ко входу в главный зал. Ужин, как он и предполагал, уже закончился, зато, протискиваясь между слугами, столпившимися в дверях, Дункан понял, что представление было в самом разгаре. Гвидион пел, сидя на второй ступени помоста в дальнем конце зала, слегка раскачивая в руках свою лютню. Дункан застыл, слушая его пение, -- трубадур достоин был той славы, что шла о нем во всех одиннадцати королевствах. Тихая, протяжная мелодия, родившаяся в горах Катмура, где Гвидион провел юность, была исполнена той печальной гармонии, что исстари присуща песням жителей гор. Чистый тенор Гвидиона плыл по замершему залу, выводя нежную и печальную балладу о Мэтьюрине и Дервегиле -- возлюбленных, погибших во времена междуцарствия от руки жестокого лорда Торента. Никто не шевельнулся и не издал ни единого звука, пока Гвидион пел: Какой же песней встречать рассвет И тех, кого еще в мире нет? Коль сердце разбито во цвете лет. Милорд Мэтьюрин пал. Оглядев зал, Дункан увидел Моргана, сидящего слева от помоста, на котором пел Гвидион. Еще левее сидел Рандольф в окружении двух прекрасных дам, которые, слушая пение, не спускали глаз с Моргана. Место справа от герцога, очевидно оставленное для него, пустовало. Он подумал, что мог бы туда пробраться потихоньку, не причиняя окружающим большого беспокойства, но не успел он сделать и шага, как Морган, заметив его, покачал головой, поднялся и пошел ему навстречу. -- Что случилось? -- прошептал он, оттеснив Дункана я колонну и оглянувшись, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. -- С Толливером, кажется, договорились, -- пробормотал Дункан. -- Восторга он не выказал, но согласился подождать с ответом Лорису и Карригану, пока сам не оценит обстановку. Нам он о своем решении сообщит. -- Ну хорошо, думаю, это все же лучше, чем ничего. А вообще, какова его реакция? Ты думаешь, он с нами? -- Ты знаешь Толливера, -- пожал плечами Дункан, -- он слишком боится всего, что связано с Дерини, но ведь это можно сказать о ком угодно. Кажется, сейчас он с нами. И еще одно... -- Что? -- Я... Ну, я думаю, что было бы лучше не говорить об этом здесь, -- сказал Дункан, многозначительно оглядываясь, -- на обратном пути я кое-кого повстречал... -- По... -- Морган расширил глаза. -- Что, он?.. Дункан спокойно кивнул: -- Поговорим в башне? -- Конечно, как только освобожусь, -- согласился Морган. Дункан направился к двери, а Морган глубоко вздохнул и, успокоившись, тихо вернулся на свое место, думая о том, когда же сможет вырваться отсюда, не нарушая приличий. В кабинете Моргана Дункан расхаживал взад-вперед перед камином, сцепляя и расцепляя руки и пытаясь успокоить расшалившиеся нервы. Он был смущен случившимся больше, чем ему сперва показалось. И сейчас, едва войдя в комнату, он снова вспомнил недавнюю встречу в пути, и его объяла сильная дрожь, как будто он стоял на ледяном ветру. Когда отпустило, Дункан, сбросив грязный дорожный плащ, пал перед маленьким алтарем на колени и попытался молиться, но не смог. Он не мог заставить себя сосредоточиться на привычных словах, которые пытался произнести, поэтому ему пришлось отложить на время это занятие. Он понимал, что и расхаживание из угла в угол ему не поможет. Остановившись у камина и подняв руку, он почувствовал, что все еще дрожит, хотя после дорожного происшествия прошло уже немало времени. Что с ним? Усилием воли взяв себя в руки, он подошел к письменному столу Аларика и налил из хрустального графина рюмку крепкого красного вина, которое Морган приберегал как раз на такой случай. Он осушил рюмку и вновь наполнил, поставил ее рядом с кушеткой, покрытой мехом, что стояла у стены слева. Расстегнув рясу до пояса, он откинул душивший его воротничок и прилег на кушетку с рюмкой вина в руках. Лежа на кушетке и потягивая вино, он заставил себя все же разобраться в случившемся и постепенно успокоился. К тому времени, когда отворилась украшенная изображением грифона дверь и вошел Аларик, он чувствовал себя уже намного лучше, хотя все еще не в силах был встать и, казалось, даже разговаривать. -- Ну как ты? -- спросил Морган, пересекая комнату и присаживаясь на кушетку рядом с кузеном. -- Думаю, что теперь уже выживу, -- сонным голосом ответил Дункан, -- хотя совсем недавно я вовсе не был в этом так уверен. Я просто потрясен. -- Мне это знакомо, -- кивнул Морган. -- Может, все же расскажешь мне об этом? -- Он был там. Я скакал по дороге, хотел сделать крюк в трех-четырех милях отсюда, а там меня ждал он, стоял прямо посреди дороги. На нем было серое монашеское одеяние, в руках -- посох, а лицо -- точь-в-точь как на тех портретах, что мы с тобой видели в старых требниках и книгах по истории. -- Он с тобой говорил? -- О да! -- вырвалось у Дункана. -- Точно так, как ты сейчас со мной говоришь. Больше того, он знал, кто я такой, и назвал меня титулом по линии моей матери. А когда я поправил его, сказав, что я Мак-Лайн, он возразил, что, мол, не только, что я -- Дункан Корвинский "по священному праву моей матери", так и сказал, я запомнил. -- Продолжай. -- Морган встал, чтобы налить себе стакан красного вина. -- Потом он сказал, что в ближайшее время меня ждет суровое испытание и я должен буду либо открыть свое могущество и пользоваться им, либо навсегда забыть о нем. Когда же я заметил, что как священнику мне запрещено им пользоваться, он спросил, священник ли я в самом деле. Он знал не только о моем отстранении от службы, но и все, о чем мы с тобой беседовали днем. Помнишь, я сказал, что отстранение это меня не так уж пугает и что чем больше я пользуюсь могуществом Дерини, тем меньше для меня значит мой обет? Аларик, я никому другому ничего подобного не говорил, ты тоже, я думаю. Как он об этом узнал? -- Значит, он знал о нашем разговоре? -- извинился Морган, снова садясь на кушетку. -- Дословно. И он вовсе не читал мои мысли, я бы это почувствовал. Что делать, Аларик? -- Не знаю, -- тихо сказал Морган, -- не знаю, понятия не имею. Со мной-то он никогда не был таким разговорчивым. -- Герцог прикрыл глаза и на минуту задумался. -- Скажи мне, на твой взгляд, это был человек? То есть был ли он реальным, как ты думаешь? Или только обман зрения, призрак? -- Мне он явился во плоти, -- ответил Дункан. -- Он схватился за поводья, чтобы я на него не наехал. -- Дункан помедлил. -- Хотя следов-то он никаких не оставил. Да, когда он исчез, было достаточно светло, чтобы разглядеть следы вдоль дороги, по которой мы шли. Мои следы были, а его -- не было. Дункан приподнялся на локте. -- Теперь я и вправду не знаю, Аларик. Может быть, его и вовсе не было. Может, он мне привиделся. Морган покачал головой и резко встал. -- Нет, что-то ты все-таки видел. Я не осмелюсь даже предположить, что именно, но думаю, все это неспроста. Он с минуту пристально смотрел в пол, затем поднял глаза на Дункана: -- И почему мы до сих пор не спим, а? Можешь оставаться тут, если хочешь. Кажется, тебе довольно-таки удобно. -- Если бы я хотел пошевелиться, то все равно не смог бы, -- улыбнулся Дункан, -- до завтра. Он проводил Моргана взглядом и, когда тот исчез за дверью с грифоном, наклонился и поставил рюмку рядом с кушеткой на пол. Что же он все-таки видел по пути в Коротский замок? Кто бы это мог быть? И к чему бы это? ГЛАВА V "Кто эта блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки под знаменами"[5]. Когда колокола Коротского собора пробили шесть, Морган нетерпеливо ерзал в кресле, украдкой сдерживая зевоту и стараясь придать своему лицу не такое скучающее выражение. Он изучал все те же отчеты, что и днем раньше, и лорд Роберт все так же прилежно трудился над свитком, лежащим перед ним на столе. "Лорд Роберт всегда работает необычайно прилежно", -- подумал про себя Морган. Может быть, и неплохо, что кто-то способен выполнять такую нудную работу. Казалось, Роберту никогда не надоест часами сидеть, погрузившись в непонятные записи, ничего не видя и не слыша. Впрочем, это его служба. Морган вздохнул и попытался заставить себя снова взяться за дела. Как ни крути, а это -- главная обязанность герцога Корвинского, когда он находится в своей резиденции: он должен выслушивать раз в неделю местные жалобы, должен рассматривать их. Обычно Морган занимался этим охотно, поскольку одновременно получал представление о том, что происходит в его герцогстве, и таким образом был в курсе событий, которые так или иначе могли иметь к нему отношение. Но последние несколько недель Морган чувствовал себя неспокойно. Вынужденное двухмесячное безделье, прерываемое только заботами, связанными с управлением Корвином, вгоняло его в тоску, и он жаждал действия. Даже ежедневные упражнения с мечом и пикой, случайные поездки по округе или охотничьи вылазки не могли полностью рассеять его тревогу. На прошлой неделе он с удовольствием выбрался в Кульд. Здоровая усталость после четырех дней, проведенных в седле, -- достойная замена той пышной, но безвкусной жизни, которую он вел последние два месяца. Как хотелось бы ему снова встретиться со старыми друзьями. А особенно он хотел увидеть молодого короля. Сейчас больше, чем когда-либо, Морган стремился быть рядом с ним, чтобы уберечь, защитить его от новых опасностей, назревающих в эти дни, -- Келсон был для него почти сыном. Его постоянно беспокоила мысль о том, как тревожно, наверное, было мальчику в последние дни. Морган неохотно вернулся к лежащим перед ним бумагам и небрежно подписал первую. Сегодняшняя работа тяготила его еще и потому, что дела, изучаемые им, были слишком просты в сравнении с теми действительно сложными вопросами, которыми герцогу приходилось заниматься. Так, например, только что подписанный им документ касался небольшого штрафа, наложенного на некоего Гарольда Мартина за то, что его скотина паслась на чужой земле. Как он понял, тот не считал себя виноватым и был недоволен решением суда. "Это еще ничего, дружище Гарольд, -- думал Морган. -- Вот погоди, когда Лорис и Карриган отлучат нас, тогда ты, пожалуй, узнаешь, что такое настоящая беда". А похоже, что отлучение в самом деле состоится. Вчера ^ утром, проводив гостей, он снова послал Дункана к епископу Толливеру, дабы узнать, что ему сказал курьер, доставивший ночью послание архиепископа. Дункан возвратился не скоро, вид у него был тоскливый и озабоченный, -- на этот раз епископ держался подчеркнуто сухо, в отличии от первого радушного приема. Очевидно, курьер чем-то сильно напугал Толливера. Как бы то ни было, Дункан ничего не узнал. Морган отодвинул документ в общую кучу. В это время раздался отрывистый, резкий стук в дверь, и в комнату вошел Гвидион с лютней за спиной. На невысоком трубадуре была простонародная домотканая коричневая куртка; его смуглое лицо было покрыто потом и пылью. С важным видом он прошел по натертому полу и отвесил Моргану короткий поклон. -- Ваша светлость, могу я отвлечь вас на два слова, -- он взглянул на Роберта, -- наедине? Морган обернулся и, отложив перо, испытующе посмотрел на Гвидиона. Обычно вздорный и фатоватый, сейчас этот тонкогубый человечек был непривычно серьезен. И в его поведении, и в его черных глазах было что-то такое, что не давало Моргану усомниться в полной серьезности вопроса, с которым пришел Гвидион. Взглянув на Роберта, он сделал ему знак уйти, но управляющий медлил, не двигаясь с места. -- Милорд, я протестую. Что бы там ни было, это может к- подождать. Нам осталось всего несколько бумаг, а после этого... -- Извините, Роберт, -- перебил Морган, оглянувшись на Гвидиона. -- Это уж мне судить, может дело подождать или не может. Я приглашу вас сразу же, как только мы кончим. Роберт ничего не сказал, но досадливо хмурясь, собрал свои бумаги и придвинул к столу кресло. Гвидион дождался, пока он выйдет и закроет за собой дверь, затем прошествовал к окну и уселся на подоконник. -- Благодарю вас, ваша светлость. Есть немало лордов, у которых не нашлось бы минуты, чтобы снизойти до прихоти сказочника. -- Мне кажется, Гвидион, ты пришел не со сказками, -- спокойно ответил Морган, -- что же ты хочешь мне сказать? Гвидион снял лютню, тронул струны, задумчиво глядя в окно, и заговорил: -- Милорд, утром я был в городе, -- сказал он, тренькая по струнам и играя колками, -- я искал песни, достойные слуха вашей светлости. Но боюсь, что те, которые я нашел, не доставят вам большого удовольствия. Не хотите ли послушать? Он обернулся и во все глаза выжидающе уставился на Моргана. Тот слегка кивнул. -- Хорошо. Вот песня, которая должна вас особенно заинтересовать, милорд, ибо в ней говорится о Дерини. Я не отвечаю за ее мотив и слова, это не мое произведение, а содержание ее таково. Он взял несколько вступительных аккордов и перешел к быстрой, живой мелодии, напоминающей детскую песенку: "Гей, гей, попробуй угадать -- Отчего Дерини нынче не видать? Гей, гей, угадай, коли умен. -- Отчего повесил голову грифон? Дерини все убиты; кто выжил, тех убьют, А грифону голову зеленую свернут. Гей, гей, угадал ты, что уж говорить, Так выслушай сначала и попробуй повторить". Когда Гвидион закончил куплет, вставший было Морган снова уселся в кресло, сцепил пальцы и мрачно прищурился. Некоторое время он сидел молча, изучая певца своими серыми глазами, потом спросил: -- Это все? Трубадур пожал плечами. -- Да нет, есть еще куплеты, варианты, можно сказать, милорд. Но везде -- юмор такого же рода, да и в поэтическом отношении так же слабо. Может быть, вас больше заинтересует "Баллада о герцоге Кирале"? -- Герцоге Кирале? -- Да, милорд. О негодяе в полном смысле этого слова -- злодее, богохульнике, лжеце, который обманывает своих приближенных. К счастью, песня оставляет бедному угнетенному народу некоторую надежду. Также могу заметить, что имя -- Кирала -- покажется более знакомым, если прочесть его задом наперед: к-и-р-а-л-а-а-л-а-р-и-к. Во всяком случае, стихи здесь лучше, чем предыдущие. На этот раз вступительный аккорд предварил тихую, спокойную, похожую на гимн песню: "Обиды Господу нанес немалые Кирала, Грифона хищного сразить давно пора настала. Пусть он пускает пыль в глаза и зло творит незримо, Ничто не скроет ереси от зорких глаз Варина. О люди Корвина, пресечь спешите злодеянья, Коль не хотите вы навлечь на край наш наказанье. Закрыв в неведенье глаза на дьявольские козни -- Потом мы все поплатимся раскаянием поздним. Но час расплаты недалек, и дни Киралы минут. Поднимутся сыны Христа, навеки страх отринут. Наш Варин явится -- могуч, и мудр, и бодр на диво, На страх грифоновым когтям и всем, кто судит криво". -- Хм! -- фыркнул Морган, когда трубадур кончил. -- Где ты, черт возьми, это откопал, Гвидион? -- В таверне, милорд, -- ответил тот, сдержанно улыбаясь. -- А первой научил меня оборванец -- уличный певец у ворот Святого Мэттью. Милорду понравилось то, что я ему принес? -- Мне понравилось, что ты рассказал мне все это, но уж никак не содержание. И много таких песенок ходит, как ты думаешь? Гвидион тихо положил лютню на мягкий табурет, стоявший рядом, и откинулся назад, опершись об оконный косяк сцепленными на затылке руками. -- Трудно сказать, милорд. Я был в городе всего ничего, а услышал по нескольку вариантов каждой песни; может быть, существуют еще и другие, которых я не слышал. Если милорд соизволит выслушать советы жалкого сказочника, то лучше всего бороться с этими песнями с помощью других. Можно, я попробую сочинить что-нибудь в этом роде? -- Не уверен, что в нашем положении это -- самое благоразумное, -- сказал Морган, -- а что ты... Тут его прервал отчаянный стук в дверь, Морган раздраженно крикнул: "Войдите!" Дверь открылась, и вошел Роберт с выражением досады на лице. -- Лорд Ратер де Корби хочет вас видеть, ваша светлость. -- Ладно, пусть войдет. Роберт отошел в сторону, и эскорт из нескольких человек, построенных попарно, в ливреях Орсальского Удела цвета морской волны, вошел строевым шагом. Следом за ним появился грозный Ратер де Корби -- чрезвычайный посол Орсальского Удела. Морган остался на месте и, улыбаясь, смотрел, как отряд, разделившись, построился перед ним. Ратер остановился и отдал поклон. -- Герцог Аларик, -- проревел он голосом, странно не соответствующим его пятифутовому росту, -- его княжеское высочество шлет вам привет и пожелание счастья. Он надеется, что у вас все в порядке. -- Все и правда в порядке, Ратер, -- сказал Морган и с жаром потряс ему руку. -- А как дела у старого морского льва? Ратер раскатисто рассмеялся: -- Семейству Орсалей Бог дал очередного наследника, и Орсаль надеется, что вы вскоре сможете его посетить. -- Он взглянул на Гвидиона и Роберта и продолжал: -- Он желает обсудить некоторые вопросы, связанные с навигационными правилами и обороной, и надеется, что вы приедете с вашими военными советниками. Весна -- нелегкое время для нас, вы же знаете. Морган понимающе кивнул. Между его герцогством и Орсальским Уделом находилось устье реки Туин -- весьма удобный водный путь для Венцита Торентского, пожелай тот вторгнуться с моря. И до тех пор, пока Морган не ушел еще с армией, необходимо было заключить соглашение с Орсалем о защите Корвина в его отсутствие. -- Когда он меня ждет, Ратер? -- спросил Морган, понимая, что Орсалю действительно необходимо его видеть, но что уехать он может не раньше, чем завтра, и только после того, как свяжется с Дерри. -- Может быть, поедете со мной? -- уклончиво ответил Ратер, наблюдая за реакцией Моргана. Морган покачал головой -- А как насчет завтрашнего утра? -- спросил он и жестом попросил Роберта и Гвидиона выйти. -- "Рафаллия" стоит в порту. Мне с ними по пути -- я могу добраться до Терса. У нас будет в распоряжении целый день, а потом мне необходимо вернуться. Что вы на это скажете? Ратер пожал плечами. -- Лучше бы вы поехали со мной, Аларик. Вы же знаете, я только доставляю депеши по назначению. А согласится Орсаль или не согласится -- об этом знает только он сам. -- Ну хорошо, -- сказал Морган, дружески похлопав Ратера по плечу, -- а как насчет того, чтобы немного перекусить, прежде чем вы отправитесь обратно со своими людьми? Сейчас у меня гостит мой кузен Дункан, и я хотел бы, чтобы вы познакомились. Ратер поклонился. -- С удовольствием принимаю приглашение. А вы обещайте, что расскажете мне, какие новости от молодого короля. Вы же знаете, как огорчен Орсаль, что не смог прибыть на коронацию Келсона. Позже, когда все правила гостеприимства были соблюдены и старый вояка отправился домой, Морган опять оказался в вынужденном плену у лорда Роберта, по настоянию которого сегодня они должны были полностью привести в порядок приданое Бронвин. И они заперлись с Морганом на террасе, взяв с собой все необходимые документы. Дункан раньше отправился в оружейный павильон, чтобы выяснить, как идут дела с новым мечом, который он заказывал, а Гвидион бродил по городу в поисках других крамольных песен. Голос Роберта все гудел и гудел, и Морган с усилием заставлял себя вслушиваться, в пятнадцатый раз за неделю напоминая себе, что их занятие -- необходимая, хотя и "скучная часть управления наследственным владением. Но толку от этого было не больше, чем в предыдущие четырнадцать раз. -- "...Принимая во внимание Корвинское поместье... -- читал Роберт, -- с указанием, что Корвин принадлежал ранее королю, но король Брион, отец ныне царствующего короля, передал вышеупомянутое поместье лорду Кеннету Моргану и его потомкам в награду за службу троих из их рода во время войны..." Как только лорд Роберт перевел дыхание, чтобы перейти к следующему абзацу, дверь на террасу отворилась и, тяжело дыша, вошел Дункан, одетый только в пыльный короткий плащ для тренировок и мягкие сапоги на босу ногу. Входя в комнату, он вытирал лицо углом серого полотенца грубого полотна, перекинутого через плечо. В левой руке он сжимал Свернутый и запечатанный лист пергамента. -- Только что доставил гонец, -- сказал он, улыбаясь, и бросил письмо на стол, -- наверное, это от Бронвин. Опершись на край стола, он приветливо кивнул Роберту, но управляющий лишь со вздохом отложил перо и, не скрывая досады, сел на свое место. Морган предпочел этого не заметить и переломил пополам красную восковую печать. Когда он прочитал первые несколько строк, глаза его засияли от радости и, улыбаясь, он вытянулся в кресле. -- Дункан, твой знаменитый братец определенно умеет обращаться с женщинами, -- произнес герцог. -- Вот послушай. Это так похоже на Бронвин: "Дражайший брат мой, Аларик! Я едва могу поверить, что это наконец произошло, но всего через несколько дней я стану леди Бронвин Мак-Лайн, графиней Кирни, будущей герцогиней Кассана и, что самое важное, женой моего возлюбленного Кевина. Не знаю, поверишь ли ты, но наша взаимная любовь становится сильнее с каждым часом". Он взглянул на Дункана и снисходительно приподнял бровь, в ответ на что тот, улыбаясь, покачал головой. "Наверное, это последнее письмо до нашей встречи в Кульде, но герцог Яред поторапливает меня, поэтому буду краткой. Он и леди Маргарет засыпали нас дарами, а сегодня нам обещано нечто поистине потрясающее. Кевин шлет привет и спрашивает, не сможешь ли ты пригласить трубадура Гвидиона, чтобы он пел на нашем свадебном пиршестве. Кевин был просто очарован, когда слышал его пение в Валорете прошлой зимой, да и я полна горячего желания услышать его. Передай Дункану, и Дерри, и лорду Роберту, что я их всех люблю и с нетерпением жду, когда же увижу их всех на своей свадьбе. Поспеши, чтобы застать счастливейший день в жизни любящей тебя сестры, Бронвин". Дункан еще раз вытер вспотевшее лицо, взял, улыбаясь, письмо и пробежал его глазами. -- Ты знаешь, я и не предполагал, что когда-нибудь увижу Кевина таким ручным. Все еще не женат в тридцать три -- я уж думал, не хочет ли он стать священником вместо меня. -- Да, Бронвин не промахнулась. Кажется, ей было лет десять, когда она окончательно решила, что ей не нужен никто, кроме Кевина. Только условие, поставленное нашей матерью, заставило их ждать этого часа так долго. Уж на что Мак-Лайны настойчивы, да разве им сравниться в упрямстве с девушкой из Дерини, когда той взбредет что-нибудь в голову? Дункан фыркнул и оглянулся на дверь. -- Пойду-ка я лучше, поторгуюсь еще с оружейником, это, по крайней мере, легче, чем спорить с человеком, который считает, что его сестра -- само совершенство. Посмеиваясь, Морган вытянулся в кресле, положив обутые в сапоги ноги на обитую кожей скамеечку. Настроение его улучшилось. -- Роберт, -- проговорил он, рассеянно глядя в окно и улыбаясь каким-то своим мыслям, -- напомни мне, чтобы я поговорил с Гвидионом о его завтрашней поездке в Кульд, ладно? -- Да, милорд. -- И давай вернемся к нашим бумагам. Что-то, Роберт, ты в последнее время небрежен. -- Я, ваша светлость? -- пробормотал Роберт, оторвавшись от своих записей. -- Да, да, давай начнем. Я думаю, если мы как следует поработаем, то к полуночи, может, кончим с этими проклятыми бумагами и утром я смогу послать их с Гвидионом. Никогда еще мне не было так скучно. Леди Бронвин де Морган, напротив, скучать было некогда. Как раз в это время она со своей будущей свекровью, герцогиней Маргарет, выбирала наряды, которые утром возьмет с собой в Кульд для свадебных торжеств. Затейливое платье, предназначенное для самой церемонии венчания, было уже бережно уложено на кровати, готовое к отправке. Его широкая юбка и рукава были отделаны розовыми рубинами. Еще несколько ярких платьев были так же аккуратно разложены рядом с ним. На полу стояли два обитых кожей дорожных сундука, один из них -- уже заполненный -- можно было закрывать, и две служанки то и дело порывались сделать это, чтобы взяться за следующий, но Бронвин каждый раз в последнюю минуту вспоминала, что нужно еще кое-что положить, и служанкам снова приходилось доставать уже убранные вещи. Стоял светлый, необычный для марта день. Хотя ночью шел проливной дождь, солнечное утро сверкало великолепным нарядом. К полудню земля уж совсем подсохла. Бледные лучи солнца струились в комнату через открытую балконную дверь. У двери три фрейлины кропотливо трудились над отделкой приданого Бронвин, их проворные пальцы быстро двигались по тонкому полотну и шелкам. Две из них работали над изысканной газовой фатой невесты: умелыми руками они обшивали край фаты тонким кружевом. Третья вышивала золотом новую метку, уже "Мак-Лайн", на мягких лайковых перчатках Бронвин. Напротив них, ближе к камину, две молоденькие девушки сидели, поджав ноги, на бархатных подушках. Старшая играла на лютне. Когда она, аккомпанируя, проводила по струнам, младшая ударяла по тамбурину и, после небольшой паузы, начинала негромко петь куплет песни для двух голосов. Жирный рыжий кот дремал у их ног, и только слабые подрагивания хвоста указывали на то, что он еще жив. Все невесты, тем более если они знатного рода, как правило, красивы, и Бронвин де Морган, конечно, не являлась исключением из этого правила. Однако из всех леди, что находились сейчас в этой комнате, трудно было найти столь знатную и благородную, как леди Мак-Лайн. Леди Маргарет была третьей женой герцога Яреда -- этого дважды овдовевшего лорда, который не думал, что полюбит еще кого-нибудь после смерти второй жены, Веры, матери Дункана. Его первая жена, герцогиня Элейн, прожила лишь один день после рождения первенца, Кевина. Спустя три года Яред женился на леди Вере, и этот брак подарил ему двадцать шесть долгих лет, полных счастья и радости, в том возрасте, когда женитьба обычно означает не больше, чем взаимную привязанность, а о романтической любви и речи нет. От этого брака родился Дункан; была еще дочь, умершая во младенчестве; а потом в семью вошли Аларик и Бронвин Морган, когда после смерти отца -- его кузена Кеннета Моргана -- Яред стал их опекуном. И вдруг все кончилось четыре года назад. Леди Вера... Странная, изнуряющая болезнь лишила ее сил, сделав совсем беспомощной. Даже могущество Дерини (а она была родной сестрой матери Моргана, то есть чистокровной Дерини, хотя об этом никто не знал) не спасло ее. И вот появилась леди Маргарет -- не блиставшая особой красотой, бездетная сорокалетняя вдова, которая уже не могла подарить Яреду еще одного наследника, зато эта тихая женщина с нежной душой принесла Яреду то, чего ему так не хватало, -- леди Мак-Лайн пробудила в нем любовь. В эти дни она, как никто другой, суетилась, готовясь к свадьбе Бронвин, как будто та была ее собственной дочерью, присматривая за служанками, и вообще за всем происходящим, всевидящим материнским оком. С тех пор, как Дункан дал обет безбрачия, только Кевин, женившись, мог продолжить род Мак-Лайнов. И кроме Бронвин, не было другой девушки, по рождению или браку принадлежащей к роду Мак-Лайнов, только она и могла принести долгожданного наследника. Именно поэтому этой свадьбе придавали такое значение. Маргарет, улыбаясь, оглядела Бронвин, затем выскользнула в кабинет, отделанный резным деревом, и вернулась с ключом для кошелька, украшенного драгоценностями, который она носила на запястье. Пока она его открывала, Бронвин подняла прекрасное муаровое платье и, держа его перед собой, задумчиво подошла к стоящему в углу зеркалу. Бронвин де Морган была прекрасна. Высокая и стройная, с густыми, струящимися по спине золотистыми волосами, она унаследовала все лучшие черты своей матери -- Дерини, леди Алисы. Большие светло-голубые глаза на продолговатом лице становились темнее, когда она была чем-то опечалена. Розовое платье, которое она держала в руках, оттеняло бледную без единого изъяна кожу и розовый румянец на губах и щеках. С минуту она внимательно изучала свое отражение, представляя, какой эффект произведет этот наряд, потом утвердительно кивнула и положила платье на кровать рядом с венчальным убором. -- Кажется, это платье подходит для бала, что будет в ту ночь, когда мы приедем в Кульд, как вы думаете, леди Маргарет? -- спросила она, разглаживая складки и обернувшись к Маргарет, чтобы взглянуть, чем она занята. -- Кевин уже видел его, но это не важно. Маргарет достала с полки позолоченную, обитую бархатом коробочку и поставила ее перед Бронвин. Коробочка была длиной в несколько дюймов и глубиной в ладонь. Маргарет с ласковой улыбкой указала на нее Бронвин. -- А вот кое-что еще, что Кевин уже видел, моя дорогая, -- мягко сказала она, наблюдая за лицом девушки, пока та открывала коробочку. -- Это принадлежало роду Мак-Лайнов много лет. Я верю, что эта вещь приносит счастье женщине, которая ее носит. Бронвин приподняла крышку и восторженно вскрикнула. Высокая тяжелая корона, сверкающая и переливающаяся бриллиантами, сияла на черном бархате, отбрасывая разноцветные отблески на простое голубое платье Бронвин. -- Восхитительно! -- выдохнула она, осторожно положив коробочку на кровать и доставая корону. -- Это же свадебный венец Мак-Лайнов, да? Маргарет кивнула. -- Почему бы тебе его не примерить? Я хочу посмотреть, как он будет выглядеть вместе с фатой. Марта, пожалуйста, принесите фату. Когда леди Марта и еще одна фрейлина принесли фату, Бронвин снова подошла к зеркалу и, стоя с короной в руках, вгляделась в свое отражение. Маргарет и Марта прикрыли неоконченной фатой ее золотые волосы и возились с ней, пока она не легла как нужно, а затем Маргарет мягко возложила корону поверх фаты. Леди Марта принесла ей маленькое зеркало, чтобы Бронвин увидела себя сзади, и, взглянув в него, девушка заметила двух мужчин, стоящих в дверях: одним из них был ее будущий свекор, герцог Яред, второго она почти не знала. -- Ты выглядишь совершенно очаровательно, моя дорогая, -- произнес Яред, оглядев ее с улыбкой--На месте Кевина я давно бы женился на тебе, не считаясь с волей твоей матери. Бронвин, застенчиво опустив глаза, бросилась к лорду Яреду и в восторге обняла его. -- Лорд Яред, вы самый удивительный мужчина в мире! После Кевина, конечно. -- Ну разумеется, -- ответил Яред, целуя ее в лоб и осторожно, чтобы не помять фату, обнимая, -- должен тебе сказать, дорогая моя, из тебя получится прекрасная Мак-Лайн. Знаешь ли, эта корона украшала чело самых хорошеньких женщин одиннадцати королевств. -- Он встал рядом с Маргарет, нежно поцеловав ей руку. Маргарет покраснела. Герцог Яред почти все свое время отдавал управлению имением. Как у большинства землевладельцев такого ранга, большая часть его времени просто не принадлежала ему; он должен был посвящать это время официальным обязанностям правителя. Сейчас он пришел прямо с собрания герцогского двора и еще не снял короны, мантии коричневого бархата и клетчатого пледа цветов Мак-Лайнов, перекинутого через плечо. Плед был заколот серебряной брошью с изображением Спящего льва Мак-Лайнов. Тяжелая серебряная цепь, каждое звено которой было величиной с мужскую ладонь, лежала на его могучих плечах. Голубые глаза на вытянутом лице были спокойны и добры. Он отбросил назад выбившуюся прядь седеющих волос и поманил своего спутника, оставшегося стоять в дверях. -- Подойди поближе, Риммель, я хочу познакомить тебя со своей будущей невесткой. Риммель поклонился и подошел к своему господину. С первого взгляда в глаза бросались его белые как снег волосы. Стариком он не был -- ему было всего двадцать восемь лет, не был он и альбиносом. До десятилетнего возраста у него были обычные каштановые волосы, но однажды летом они неожиданно -- в одну ночь -- поседели. Его мать была уверена, что в этом виновата "ведьма Дерини", которой селяне позволили жить на окраине деревни. Деревенский же священник говорил, что мальчик одержим бесами, и пытался изгнать злых духов, однако, несмотря на все усилия, изменить ничего не удалось, волосы Риммеля так и остались белыми. В сочетании с сияющими ярко-голубыми глазами это выделяло его среди других, хотя в остальном он имел заурядную, в общем-то, внешность, к тому же и слегка сутулился. На нем был серый плащ, высокие сапоги и серый бархатный берет, на котором спереди был приколот значок со Спящим львом Мак-Лайнов. На груди у него висел на длинном кожаном шнуре потертый мешочек из серой кожи с инструментами. В руках он держал несколько свитков, которые беспокойно перебирал, пока не приблизился к Яреду. -- Ваша светлость, -- кланяясь, пробормотал он и приподнял берет, -- миледи... Яред заговорщицки взглянул на Маргарет и улыбнулся: -- Бронвин, это Риммель, мой архитектор. Он тут набросал несколько эскизов. Я хотел бы услышать твое мнение. -- Герцог кивнул на стол у камина. -- Риммель, давай разложим их здесь. В то время как Риммель разворачивал свои свитки, Бронвин сняла корону и фату, передав их служанке. Затем она с любопытством приблизилась к столу и увидела несколько развернутых свитков -- это были какие-то чертежи. Бронвин удивленно вскинула брови, склонившись над столом, чтобы разглядеть их. -- Ну, что ты на это скажешь? -- Что это? Яред, улыбаясь, выпрямился, скрестив руки на груди. -- Это план вашего нового зимнего дворца в Кирни. Вы с Кевином уже сможете провести там Рождество. -- Зимнего дворца? -- воскликнула Бронвин. -- Для нас? О, лорд Яред, спасибо! -- Считайте это просто свадебным подарком, который мы хотим преподнести будущим герцогу и герцогине Кассанским, -- ответил Яред. Он нежно обнял жену и улыбнулся ей. -- Нам с Маргарет хотелось бы, чтобы вы вспоминали о нас, когда нас не станет. -- А то без дворца мы бы вас забыли, -- поддразнила его Бронвин, обнимая обоих. -- Ну, так покажите же мне скорее, где здесь что, я хочу знать все, до последнего закоулка, до последней лестницы. Яред сел напротив нее и стал, посмеиваясь, объяснять детали плана. И пока он потчевал слушателей рассказами о роскоши нового дворца, Риммель, отойдя на несколько шагов, чтобы не привлекать к себе внимание, рассматривал Бронвин. Он не был рад предстоящей женитьбе наследника своего господина. Это и не могло радовать его с тех пор, как Риммель впервые, семь месяцев назад, увидел невесту Кевина. За эти семь месяцев он ни разу не разговаривал с Бронвин, да и видел-то ее всего несколько раз. Но и этого было достаточно. Достаточно, чтобы осознать, какая пропасть лежит между ней -- дочерью лорда, наследницей состояния и множества громких титулов, и им -- простолюдином, архитектором, не имеющим ни состояния, ни имени. Достаточно, чтобы осознать, что он влюбился, беспомощно и безнадежно, в эту красавицу Дерини. Он убеждал себя, будто бы не рад свадьбе потому, что Бронвин -- наполовину Дерини, и значит, не пара молодому графу Кевину, что он мог бы найти себе лучшую партию. Однако в действительности все дело было только в том, что Риммель сам безумно влюбился в Бронвин. И неважно -- Дерини она или нет; он должен либо добиться ее, либо умереть. Он не мог тягаться с Кевином. Кевин был его будущим господином, и он обязан был хранить ему верность, как отцу родному. И все-таки он никогда не позволит графу жениться на Бронвин. От одной только мысли о свадьбе Риммель начинал ненавидеть даже звук его голоса. Размышления архитектора как раз были прерваны этим голосом, ворвавшимся в комнату через открытую дверь балкона. -- Брон? -- звал молодой граф. -- Бронвин, иди сюда! Я тебе кое-что покажу. Услышав его, Бронвин бросилась на балкон и склонилась через перила. Находясь у стола, Риммель мог разглядеть флажки на пиках балконной решетки и сквозь узкие ее проемы -- отдаленные фигуры коней и всадников. Лорд Кевин вернулся со своими людьми. -- О! -- воскликнула Бронвин, сияя от восхищения. -- Яред, Маргарет, идите сюда, взгляните, кого он привел! Кевин, я никогда раньше не видела такой красивой лошадки! -- Спускайся и попробуй ее оседлать, -- крикнул Кевин. -- Я купил ее для тебя. -- Для меня? -- воскликнула Бронвин, хлопая в ладоши, как обрадованный ребенок. Она оглянулась на Яреда и Маргарет и, снова повернувшись к Кевину, послала ему воздушный поцелуй. -- Мы идем, Кевин, -- сказала она, подбирая юбки и догоняя чету Мак-Лайнов, -- не уходи! Когда все трое поспешно покинули комнату, Риммель проводил Бронвин алчущим взглядом и неслышно подошел к балконной двери. Внизу, во дворе, Кевин в полном боевом снаряжении восседал на сером боевом коне с мак-лайновским пледом поверх седла. Шлем он снял, его каштановые волосы взъерошились и растрепались; паж держал его копье и меч. Правой рукой Кевин вел на поводу лошадь кремовой масти, покрытую зеленой бархатной попоной под седлом белой кожи. Как только Бронвин спустилась, он передал поводья другому пажу и, повернув своего коня к лестнице, подъехал и поднял девушку в седло рядом с собой. -- Ну как, девочка? Что ты на это скажешь? -- засмеялся он, прижимая ее к груди и нежно целуя. -- Правда, эта лошадка подходит самой королеве? Бронвин, рассмеявшись, устроилась поудобнее в его надежных объятиях, а Кевин повернул коня и подъехал к новой лошади. Когда же Бронвин наклонилась, чтобы погладить лошадку, Риммель в досаде отпрянул от окна и вернулся к столу. Он еще не знал, как осуществить задуманное, но он должен предотвратить свадьбу. Бронвин принадлежит ему. Она будет принадлежать ему. Риммель был уверен -- представься ему случай, он смог бы убедить Бронвин в своей любви и заставить ее полюбить его. Но, кажется, сейчас для него и это уже не имело никакого значения. Он, сам того не понимая, уже перешагнул грань между мечтой и безумием. Риммель свернул чертежи и внимательно осмотрелся: в комнате никого не осталось, все служанки и фрейлины столпились на балконе, наблюдая за сценой, разыгравшейся во дворе. И, если он не ошибается, кое-кто из женщин смотрел на происходящее с некоторой ревностью. Может быть, можно как-то сыграть на этой ревности? Может быть, кто-то из этих дам подскажет ему путь к сердцу любимой? Во всяком случае, нужно действовать. Раз уж он решился расстроить свадьбу и завладеть Бронвин, то нельзя упускать ни малейшей возможности. Бронвин будет ему принадлежать. ГЛАВА VI "Ищущие души моей ставят сети"[6]. -- Еще круг! -- воскликнул Дерри, подняв серебряный кубок и сделав широкий жест рукой. -- Выпьем за всех присутствующих джентльменов! Когда пьет старик Джон Бан, все его друзья пьют с ним! Одобрительный рев полдюжины здоровенных мужчин -- по виду охотников и матросов -- раздался вокруг Дерри, и трактирщик, взяв кувшин, стал разливать в глиняные кружки благоухающий эль. -- Слышь, да ты вот такой парень, Джонни! -- крикнул кто-то, сплюнув прямо под ноги Дерри, потянувшемуся за своей кружкой. -- Наливай! -- горланили другие. Было еще рано, только начинало темнеть, а таверна "Пса Джека" в Фатане была полна народа такого шумного и буйного, как мало где еще в одиннадцати королевствах. У стены матрос в поношенной парусиновой куртке возглавлял хор, певший старую морскую песню под аккомпанемент фальшивящей тростниковой дудочки и постукиванья по двум тяжелым столам в противоположной части зала. Эта группа с каждой минутой увеличивалась, гудела все громче, и уже более серьезным господам приходилось перекрикивать их пение. Однако никто не протестовал во всеуслышание, предпочитая не затевать ссору с пьяными матросами. Фатан, расположенный в устье реки, был портовым городом. Сюда регулярно приходили корабли из Торента и Корвина. Здесь же останавливались охотники и звероловы, отправляющиеся вверх по реке в большой Велдурский лес. Все это делало Фатан весьма оживленным городом. Дерри отхлебнул из кружки и повернулся к сидящему справа человеку, прислушиваясь к его пьяной болтовне. -- Елки зеленые, -- говорил тот, -- что еще за дела -- винная партия лорда Варни! Моя она, я за вино заплатил, и пошел он, этот Варни... Взрыв хохота был ответом на эти слова; очевидно, говоривший слыл здесь известным краснобаем. Дерри с трудом сдержал зевоту. Он собрал немало сведений за эти три часа пьянства и застольной болтовни; Дерри узнал, например, что отряды сторонников торентского короля собираются где-то к северу отсюда у местечка под названием Медрас. Человек, сказавший об этом, и сам не знал, каковы, собственно, их намерения, -- он уже порядком захмелел к тому времени, когда Дерри разговорил его. Он сказал только, что там собрано что-то около пяти тысяч человек, и сразу как воды в рот набрал, потому что в это мгновение в дверь таверны просунулась голова торентского солдата. Дерри притворился, что его это нисколько не интересует, и быстро сменил тему разговора, но про себя связал эти сведения со всеми остальными, услышанными сегодня утром. Кажется, время было проведено не без пользы -- картина происходящего начинала складываться. Уставясь в свою кружку и притворяясь опьяневшим до полусмерти, Дерри обдумывал дальнейшие действия. Было уже совсем темно: он пил сегодня весь день. Пьян не был -- для этого ему нужно кое-что покрепче эля. Но при всей его устойчивости к спиртному -- по словам Моргана, граничащей с чудом -- он начинал ощущать выпитое. Пора было возвращаться в комнату, которую он снял в "Кривом Драконе", чтобы связаться с Морганом. -- Ну я и говорю: "Детка, сколько?" -- а она: "Больше, чем у тебя есть. Ты меня не удержишь, даже если вцепишься в юбку!" Дерри последний раз глотнул холодного эля, затем встал из-за стойки и широким жестом натянул на плечи свою кожаную куртку. Он положил на стойку еще одну монету, и тут стоящий слева от него человек покачнулся и плеснул эля ему на сапоги. Дерри отступил в сторону и поддержал соседа, стараясь при этом не выказать того, как он трезв. -- Осторожней, приятель, -- сказал Дерри, помогая человеку поставить кружку обратно на стол. -- Все, шабаш. Я иду дрыхнуть. -- Он вылил остатки эля в кружку соседа (с умыслом расплескав половину) и дружелюбно похлопал его по плечу. -- Ну, пей, друг, -- сказал он, выбираясь из-за стойки. -- Покойной... то есть это -- спокойной ночи! -- А ты слышь, совсем уже того. Еще рано! -- Эй, Джонни, душка, еще на дорогу? -- Не-а, -- покачал головой Дерри. -- Я и так перебрал. Он описал изящный круг, пробираясь к двери и, выходя, не оглянулся, надеясь, что за ним никто не последует. Действительно, собутыльники не заметили, как он ушел, а вскоре напрочь забыли о его существовании. Когда голоса посетителей таверны остались далеко позади, к Дерри, оглохшему от их гомона, вернулся наконец слух. Он шел, стараясь не столкнуться лбом с каким-нибудь прохожим, -- людей на улицах было много, и некоторые из них тоже пошатывались -- впрочем, не больше, чем он сам. Войдя в темную аллею, он на мгновение остановился и подумал, что в самое время прервал эту бесконечную попойку. Вдруг Дерри услышал за спиной шаги. -- Кто еще здесь? -- грубо спросил он, опять прикидываясь пьяным и надеясь, что в этом все-таки нет большой нужды. -- Кто там прется? -- Эй, паря, ты как вообще? -- Перед ним появился человек, и голос его звучал в этой мрачноватой аллее странно-спокойно и мягко. "Черт!" -- подумал Дерри, узнав человека, который все утро сегодня сидел в таверне, тихо попивая эль в углу вместе с другим. Почему он его преследует? И где собутыльник? -- Я тебя помню, -- сказал Дерри, тщательно подбирая слова и судорожно соображая, как ему вести себя с этим господином. -- Ты был в трактире, да? Что тебе надо? Нечем расплатиться? -- Мои друзья заметили, что ты плохо держался на ногах, когда уходил, -- сказал человек, стоя в четырех футах от Дерри и внимательно рассматривая его. -- Мы только хотели убедиться, что все нормально. -- Твои друзья? -- спросил Дерри, украдкой осматриваясь, чтобы не выдать себя прежде времени. -- Чего это они так обо мне пекутся? -- спросил он и резко повернулся. заметив краем глаза, что к нему приближается с другой стороны еще один человек. -- С какой это стати? -- Да ладно тебе, друг, -- сказал первый человек, шагнув к Дерри и беря его за локоть. -- Мы не хотели тебя обидеть. -- Эй ты, слышь, -- начал Дерри, протестуя более решительно, ибо человек собирался, судя по всему, сопровождать его и дальше. -- Если нужны деньги, зря стараешься. Я все профукал в трактире. -- Да не нужны нам твои деньги, -- сказал второй человек, беря Дерри под руку с другой стороны и помогая своему товарищу вести его вдоль аллеи. Дерри решил притвориться в стельку пьяным. Бормоча что-то и похохатывая, он спотыкался, валясь на каждом шагу то в одну, то в другую сторону, чтобы задержать их, пока у него не появится план; намерения у этих ребят были явно худые. Заподозрили они его в чем-то или просто хотят вытрясти деньги -- не имеет значения, лишь бы поверили, что он пьян. Во всяком случае, пока они ведут его так, поддерживая за руки, серьезной угрозы от него они не ждут. Может, это его и выручит? -- Вроде хватит, -- сказал первый, когда они протащили его футов тридцать или сорок. -- Лиль? Второй кивнул и вынул что-то блестящее и маленькое из кармана плаща. Это "что-то" было слишком маленьким для клинка. Присмотревшись получше, Дерри понял, что это бутылочка темно-оранжевой смолы. Что бы они ни собирались сделать с ним -- убить или одурманить, им это не удастся. Они даже не держали его, но просто поддерживали под руки, чтобы он не свалился, а значит -- поверили, что он пьян. В этом и была их роковая ошибка. -- Чего это? -- пробормотал Дерри, когда человек с сосудом наконец вытащил пробку. -- Такое красненькое... -- Да, дружок, -- сказал человек, поднося сосуд к лицу Дерри. -- Это прочистит тебе голову. Выпей-ка. Настала пора действовать. Внезапно высвободив руки, Дерри оттолкнул пузырек, смола плеснула в лицо этому человеку, а он мгновенно повернулся и ударил второго ногой в пах, да так сильно, что сам упал, но сразу же вскочил на ноги и схватился за рукоять меча. Не успел он вынуть его из ножен, как первый из напавших ударил его по руке и выбил оружие. Однако прежде чем он успел им воспользоваться, второй, приняв его в тусклом свете фонаря за Дерри, подкрался сзади и ударил своего товарища в спину. Тот покачнулся, выронил меч, а второй, поняв свою ошибку, бросился уже на Дерри. Положение изменилось в пользу молодого лорда, хотя по-прежнему было непростым. Дерри не был пьян, но и нельзя сказать, чтобы он был вполне трезв, -- его реакции были замедленны, а человек, стоящий перед ним, похоже, собирался пустить в ход кинжал. Дерри быстро выхватил из-за голенища свой кинжал. Некоторое время они ходили вокруг друг друга, делая обманные выпады, затем сблизились. После недолгой схватки Дерри удалось разоружить противника и оглушить его. Опустив обмякшее тело врага на землю, он подумал, что хотя очень не хочется это делать, ему придется убить этого человека. Нельзя оставлять его живого здесь в аллее, нельзя допустить, чтобы он заговорил. Он должен умереть. Быстро перекрестившись, он дотронулся до руки первого из нападавших; тело уже остывало. Этот был, без сомнения, мертв. А вот второй... Он подтащил второго человека к Телу его напарника и, повернув лицом вверх, наскоро обшарил карманы. Он нашел такой же сосуд, как тот, из которого его пытались отравить, бумагу, читать которую сейчас не было времени, и несколько золотых монет. Содержимое бутылочки, да и письмо, пожалуй, заинтересуют Моргана, а потому их лучше захватить. Деньги он положил на место. Ему они были не нужны, и потом, пусть тот, кто найдет трупы, подумает, что они убили друг друга из-за денег. По крайней мере, не будут искать убийцу. Осмотрев одежду убитого, Дерри и тут нашел деньги и связку бумаг, которые он взял для Моргана. Оглушенный им человек застонал, и Дерри заставил его опять затихнуть. Он с отвращением взял в руки кинжал другого нападавшего: никогда раньше ему не приходилось убивать столь хладнокровно. Но в противном случае в опасности окажется его собственная жизнь. Выбора нет; в конце концов -- это самозащита, он вынужден так поступить. Глубоко вздохнув, Дерри приподнял голову человека и быстрым движением перерезал ему горло. Затем он вложил нож в руку другого человека, вытер клинок и быстро пошел прочь по аллее. Он не раз видел человеческую смерть, и сам убивал, но всегда -- в сражении, в открытом бою; он и подумать не мог, что сможет убить вот так, под покровом ночи. Дерри дошел до конца аллеи и свернул в переулок, снова притворяясь пьяным. Пройдя квартал, он остановился у канала и осмотрелся. Прохожие поглядывали на него с сочувствием, принимая за одного из своих же пьяниц. Но Дерри знал свое дело. Как только он достиг комнаты в "Кривом Драконе", он вновь стал совершенно трезвым молодым господином. Морган сидел с закрытыми глазами, откинувшись в высоком кресле. Герцог был один у себя в башне. Он слышал потрескиванье поленьев и чувствовал тепло очага справа от себя, знал, что, открыв глаза, увидит высокие своды комнаты, образованные семью окнами зеленого стекла. Не зря башне дали такое имя -- Зеленая. В середине стола перед ним стоял грифон, в лапах которого холодно блестел широкий кристалл. Руки Моргана безжизненно лежали на подлокотниках кресла -- он только что расслабился, освободив голову от досужих мыслей. В дверь постучали, но он не пошевелился, не открыл глаза. -- Кто там? -- Дункан. Можно? Морган вздохнул и, выпрямившись, взглянул на дверь. -- Открыто. Ручка повернулась, дверь приоткрылась, и в комнату осторожно вошел Дункан. -- Закрой дверь, -- сказал Морган, вновь откидываясь в кресле. Дункан покосился на маленький круглый столик и сел напротив Моргана. Лицо его кузена было бледным, отрешенным, и Дункан понял, что он ждет сигнала от Дерри. -- Могу я помочь чем-нибудь, Аларик? -- мягко спросил он. -- Еще рановато, ты знаешь? -- Знаю, -- вздохнул Морган. -- Я боюсь, что он попытается связаться со мной чуть раньше и испугается, не получив ответа. Для него все это внове. Дункан улыбнулся. -- А для нас это -- надоевшая рутина, да? -- сказал он, кладя руки на столик и складывая вместе пальцы. -- А ты не позволишь мне стать посредником между вами, чтобы удвоить твою силу? Это облегчит задачу, а про меня Дерри все равно узнает рано или поздно. Морган слегка улыбнулся. -- Допустим. Когда ты будешь готов? -- Как только будешь готов ты. Пойду за тобой след в след. Морган сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, затем выпрямился и обхватил руками широкий кристалл. Следующий глубокий вдох был началом погружения в Тиринский транс, и он закрыл глаза. Еще мгновение прошло в безмолвии, и широкий кристалл начал слабо светиться. Дункан, перегнувшись через столик, сжал кисти Моргана и покрепче оперся локтями на столешницу. Он выдохнул -- и вместе с Морганом погрузился в транс. Ширский кристалл на мгновение вспыхнул и вновь замерцал необычным сумрачно-янтарным светом. -- Он готовится, -- мысленно передал Морган. -- Он ищет связующий предмет. -- Я чувствую, -- мысленно же ответил Дункан. -- Где он? Ты знаешь? -- Не могу сказать. Далеко. В крошечной комнате на окраине невзрачного предместья сидел на кровати Дерри. Он зажег одну из двух свечей, бывших в комнате, и читал найденные у убитых бумаги. И то, что он из бумаг узнал, весьма ослабило его раскаяние в хладнокровном убийстве -- напавшие на него были агентами Венцита, посланными собрать сведения о войсках Моргана. Тем же самым занимался и Дерри, только с другой стороны. Правда, они были в самом начале пути к своей цели, в отличие от него. И, конечно, они убили бы Дерри, сложись все немного иначе. Сейчас они были мертвы, а он остался в живых. Бумаг он не оставил, и пока местные власти опознают их, пройдет время. Конечно, когда выяснят, что это королевские агенты, поднимется шум, и все его сегодняшние собутыльники прослышат об этом. Возможно, его исчезновение и не свяжут с этим делом, но он должен быть начеку. Похоже, скоро в Фатане начнется суматоха, а он здесь совсем один. "Нет, не совсем!" -- сказал он себе, снова сев на постель, и вынул из-под рубашки медальон, данный ему Морганом. Прежде всего он должен рассказать Моргану, что случилось, и передать ему собранные сведения. Он сжал медальон в руках и рассматривал его несколько мгновений, потом закрыл глаза и пробормотал слова, которым Морган учил его. Дерри почувствовал головокружение, погружаясь в этот странный и пугающий сон. А потом он ощутил присутствие кого-то, очень близкого человека и с ним другого, знакомого почти так же хорошо. Чары сработали! -- Поздравляю, Дерри. Ты хороший ученик. Были какие-нибудь трудности? -- Морган? -- Правильно. И еще Дункан. -- Отец Дункан? -- Вы удивлены? -- Не то слово. -- Поговорим позже. Какие новости? -- Важные, -- сказал Дерри, улыбнувшись, хотя знал, что Морган не может видеть выражение его лица. -- Отряды торентского короля собираются к северу отсюда -- тысяч пять, если слухи верны. -- "Отсюда" -- это откуда? -- вмешался Морган. -- Простите. Я в Фатане, в "Кривом Драконе". Так получилось, что я не мог до сих пор дать о себе знать. -- Все понятно. Продолжайте. -- Так или иначе, они собираются в местечке под названием Медрас, это полдня пути к северу отсюда. Думаю выехать утром. В тех же местах сейчас будет хорошая охота. -- Что послужит для тебя надежным прикрытием, -- ответил Морган. -- А что о положении здесь, в Корвине? -- А-а... кое-какие толки о Варине де Грее, но немного. С тех пор как в Торенте правитель из Дерини, Варин сделал несколько вылазок вдоль границы, но без большого успеха. Я еще послушаю, что о нем говорят на Западе. -- Да, попробуй, -- сказал Морган. -- Что еще? Ты проделал хорошую работу, но я не хочу испытывать твое мужество сверх необходимости. -- Да! -- вырвалось у Дерри. -- Я сегодня убил одного человека, милорд. Он и его напарник были торентскими агентами, они пытались меня отравить. -- Чем -- ты знаешь? -- Нет, но это у меня с собой. Я привезу вам. -- Достань это, -- приказал Морган. -- Можешь открыть глаза. Опиши мне это. Дерри осторожно открыл глаза, дотянулся до стола и взял пузырек. Он внимательно посмотрел на него и снова зажмурился. -- Это маленький стеклянный сосуд, заткнут коричневой пробкой. Внутри какая-то оранжевая смола. -- Хорошо. Осторожно открой и понюхай это. Только не пролей на себя. -- Да, сейчас. Дерри открыл сосуд и осторожно принюхался. -- Еще, -- приказал Морган. Дерри повиновался. -- Ты узнал это, Дункан? -- Не уверен. Может быть, белаш? В Р'Касси используют его, чтобы развязать язык. Но это действует только на людей, и то когда они очень пьяны. -- Дерри, ты был пьян? -- спросил Морган. -- Они так думали, -- улыбнувшись, ответил Дерри. -- Это повредило бы мне? -- Все зависит от того, действительно ли ты был трезв. Откуда ты знаешь, что они торентские агенты? -- Я взял их бумаги. Гариш де Брэй и Эдмунд Лиль, последний из дворца его высочества в Белдуре. Они шпионили против нас. -- Как нехорошо с их стороны, -- ответил Морган. -- Еще на сегодня есть что-нибудь? -- Ничего, сэр. -- Отлично. Прежде всего я хочу, чтобы ты уничтожил эти бумаги и белаш. Тебе грозит смерть, если это найдут. Завтра я должен ехать в Орсальский Удел, но вечером в это же время я выслушаю тебя, если будет нужда. Но если не будет крайней необходимости, можешь со мной не связываться -- береги силы, у тебя еще много дел. Выясни все, что можно, об отлучении. Наконец -- будь осторожен и возвращайся в ближайшие два дня. Все ясно? -- Да, сэр. Связаться с вами завтра вечером, если будет необходимость, и в течение двух дней вернуться. -- Тогда всего доброго. -- Благодарю вас, сэр. Дерри слегка вздрогнул, когда связь прервалась, потом открыл глаза и окинул взглядом комнату. Он почувствовал на глазах слезы, но это были слезы радости; опыт прошел лучше, чем он ожидал. Сейчас он готов был поверить всему, что говорил ему Морган о магии. Он мрачно посмотрел в открытый сосуд и вылил его содержимое в стоящий под кроватью ночной горшок. Сосуд он швырнул в груду мусора на полу, затем сжег бумаги. Пепел он тоже выбросил в ночной горшок и на всякий случай помочился туда. Вот так. Теперь даже Дерини не догадается, что там было, -- если вздумает заглянуть. Усевшись в кресло, он сбросил кожаную куртку и стянул сапоги. Откинув одеяло, Дерри повалился на постель. Мешавший ему кинжал он спрятал под подушку и, вспомнив в последний момент о медальоне Моргана, убрал его под рубашку. "Даже если кто войдет, там его не увидят", -- подумал он, засыпая. ГЛАВА VII "Да придет на него гибель неожиданная..."[7] Когда взошло солнце, Морган и Дункан в сопровождении герцогского эскорта поднялись на борт "Рафаллии". Воздух был сырым, холодным и тяжелым от морской соли. Поскольку визит в Орсальский Удел носил официальный характер, Морган был одет по всей форме -- кожаный плащ до колен с Корвинским грифоном и зелеными манжетами поверх легкой кольчуги, закрывавшей тело от шеи до колен. Голенища кожаных сапог с парадными серебряными шпорами -- хотя Морган и не собирался ехать верхом -- доходили до того места, где кончалась кольчуга. Богатый зеленый шерстяной плащ с серебряной пряжкой был накинут на плечи. И поскольку это был дипломатический визит, а не военные маневры, на его золотых волосах возлежала герцогская корона Корвина. Однако на боку висел меч в удобных кожаных ножнах. Дункан тоже был одет, как и подобало для такого визита, по всем церковным правилам -- в сутану с высоким воротом и плащ -- поверх кольчуги. Он долго думал, не лучше ли надеть розовый плед Мак-Лайнов -- у Аларика нашелся бы подходящий, -- но решил, что не следует торопить события. Еще мало кто знал о том, что он лишен права служения, и не стоило давать лишний повод для досужих домыслов. Пока он носит черное, это никого не насторожит -- все видят то, что привыкли видеть. При этом он сознавал, что ему совсем нетрудно вернуться в общество в качестве мирянина. Лорд Дункан Говард Мак-Лайн -- прежде всего сын знатного дворянина, воспитанный в лучших традициях аристократии. И хотя новенький клинок, висящий у него на поясе, пока не был опробован, Дункан не сомневался, что при необходимости воспользуется оружием. Над берегом сгустился туман, и, лишь подъехав к причалу, Морган и Дункан увидели высокую мачту "Рафаллии", проступавшую в серой, унылой пелене. Парус, блестяще расшитый и украшенный, был свободно свернут вдоль единственного длинного рея; черно-зеленый штандарт Моргана на коротком древке был закреплен на корме. Они увидели, как матрос поднимает на мачту флаг Келсона -- малиново-золотой на фоне серого утреннего неба. "Рафаллия" была не самым большим из кораблей Моргана, хотя при водоизмещении в сто пятьдесят тонн это судно было одним из прочнейших. С клинкерной обшивкой (как говорят моряки), с одинаково заостренными носом и кормой, как у многих кораблей, оно ходило по торговым делам, бороздя Южное море. Команда его состояла из тридцати матросов и четырех офицеров. На судне были каюты и для пассажиров. При попутном ветре "Рафаллия" без больших затруднений делала от четырех до шести узлов в час, а нововведения, заимствованные у южных купеческих судов из Бремагны, позволяли двигаться даже под углом в сорок градусов к направлению ветра -- с помощью нового переднего паруса, именуемого "сетти". Если же было безветрие или ветер дул не в том направлении -- всегда оставались весла. И даже без парусов "Рафаллия" могла достичь Орсальского Удела и вернуться обратно меньше чем за день. Поднимаясь вместе с Дунканом по сходням, Морган снова взглянул на мачты и увидел, что матросы уже карабкаются по реям и закрепляют оснастку, готовясь к отплытию. Дозорный вел свое наблюдение с площадки на вершине мачты; Морган видел яркие матерчатые шапочки матросов, снующих по нижней палубе. Он очень надеялся, что сегодня им не придется идти на веслах, рассчитывая прибыть на место до полудня. Когда он с досадой думал о том, что путешествие может затянуться, к нему подошел высокий человек в коричневом кожаном костюме и плаще с малиновым воротником. На нем была кожаная капитанская фуражка с зеленой кокардой -- знаком морской службы герцога. Он улыбнулся Моргану. У него была жесткая, ржавого цвета борода и такие же усы, которые топорщились при разговоре. -- Доброе утро, милорд! -- сказал он, оглядываясь вокруг, как будто холод раннего утра и туман доставляли ему несказанное удовольствие. -- Разве не прекрасное утро? Морган приподнял бровь. -- Конечно, если вам нравится плыть вслепую, Генри. Хоть ветер-то будет, или придется идти на веслах? -- О, ветер подымется, -- утешил его капитан. -- И вообще, судя по всему, сегодня будет неплохой денек для морского путешествия. Только одно может затруднить отплытие... Сколько всего людей вы берете с собой на борт? -- Всего девять, -- сказал Морган, обернувшись. -- Да, я не представил -- это мой кузен, монсеньор Дункан Мак-Лайн. Дункан -- Генри Кирби, капитан "Рафаллии". Кирби приподнял фуражку за козырек. -- Счастлив видеть вас, монсеньор. -- Он повернулся к Моргану. -- Готовы ли ваши люди подняться на борт, милорд? -- Разумеется. Сколько до отплытия? -- О, четверть часа или около того. Мы снимемся с якоря, как только все будут на борту. -- Отлично. -- Морган обернулся, подал знак группе людей, стоявших на причале, и, вслед за Дунканом и Кирби, ступил на борт корабля. За ними по сходням поднялись лорд Гамильтон и с ним маленький отряд -- всего семь человек. Гамильтон выглядел сегодня увереннее, здесь он чувствовал себя на своем месте, будучи солдатом, а не придворным. Общение с Гвидионом и прочими, подобными ему, за последние дни доставляло лорду немалое раздражение. И поэтому никто не испытал большей радости, чем он, когда необузданный музыкантишка отбыл нынче утром в Кульд. День начался для Гамильтона хорошо, и он чувствовал себя прекрасно, поднимаясь во главе отряда на корабль. Мастер Рандольф впервые путешествовал на корабле с герцогом, и его добродушное лицо сияло от восторга при мысли о предстоящих приключениях. Он был всего лишь лекарем, и его редко впутывали в настоящие придворные интриги, и то, что Морган взял его с собой в эту поездку, безмерно удивляло и радовало Рандольфа. Рядом с ним стоял Ричард Фитцвильям, оруженосец короля, приехавший с Дунканом из Ремута. Ричард тоже был в восторге от возможности увидеть наяву легендарный Орсальский двор. К тому же он боготворил Моргана, который некогда учил его в Ремуте военному искусству. Преданный герцогу всей душой, он не раз рисковал нарваться на грубый ответ или даже физическую расправу, защищая своего учителя от клеветы. Еще на борту находилось четверо офицеров из личной охраны Моргана, которым предстояло быть не только почетным эскортом, но и военными советниками на том стратегическом совещании, что было главной целью визита. Эти люди, находясь в подчинении лорда Гамильтона, будут командовать местными силами, когда Морган отправится на Север, чтобы возглавить королевские войска. Поэтому их присутствие при обсуждении вопросов, касающихся обороны Корвина, просто необходимо. Когда все были на борту, два человека в голубых штанах и полосатых куртках убрали сходни и натянули леера. К тому времени подул бриз и стало проясняться. По команде Кирби матросы отдали швартовы и начали ставить паруса. Дюжина гребцов отвела судно на пятьдесят ярдов от причала, и когда они миновали последний из стоявших на рейде кораблей, судно развернулось и паруса наполнились ветром. Бриз усилился; вскоре "Рафаллия" вышла из залива и стала набирать скорость. Пройдя несколько сотен ярдов, она сделала изящный разворот и взяла курс на столицу Орсальского Удела. Если ветер не изменится, меньше чем за четыре часа они успеют вернуться, пусть даже на обратном пути придется идти на веслах. Как только курс был взят, капитан Кирби позвал Моргана, Дункана и Рандольфа на корму. Хотя "Рафаллия" была торговым судном, она имела боевые площадки и на корме, и на носу. Рулевой направлял движение корабля веслом, закрепленным в правой части такой площадки, но остальная ее часть была в ведении самого капитана и использовалась им для отдыха и обзора. Матросы принесли стулья, обитые форсинской кожей; рассевшись, все четверо почувствовали себя более уютно. Солнце совсем вышло из-за облаков, туман рассеивался над обрывистым берегом удаляющегося Корота. Гамильтон, четыре лейтенанта и молодой Ричард праздно прогуливались по главной палубе, тогда как все остальные не занятые сейчас члены экипажа отдыхали в узкой галерее для гребцов, проходящей вдоль бортов. Один впередсмотрящий стоял на носовой площадке, а другой расположился в "вороньем гнезде" на вершине мачты. Огромный парус с изображением Корвинского грифона закрывал собой большую часть неба. Кирби, закончив осмотр корабля, вернулся на корму. -- Хорошая погодка! А что я вам говорил, милорд? Вам давно надо было выйти в море и понюхать соленого ветра, чтобы понять всю прелесть жизни! Может быть, примете по стаканчику вина, чтобы хорошенько согреться? -- Я пью только фианское, -- ответил Морган, зная, что на корабле, скорее всего, есть именно это вино, поскольку Кирби другого и не пьет. Кирби лукаво усмехнулся и развел руками. -- Все самое лучшее -- для вас, милорд. -- Он оглянулся через плечо на мальчика семи-восьми лет, который что-то строгал в гребной галерее. -- Дикон, мальчик мой, подойди-ка сюда на минутку. Мальчик внимательно взглянул на него, отложил ножик, поспешно вскочил на ноги и бросился к трапу. Корабль раскачивало, но Дикон легко взбежал вверх. Его глаза, [:] устремленные на Кирби, сияли восторгом и обожанием. -- Да, сэр? -- Принеси нам кубки и бутылку фианского вина, хорошо, сынок? Кто-нибудь поможет тебе поднять все это. -- Мой оруженосец, -- сказал Морган, направляясь к фальшборту позади капитана. -- Ричард, помоги, пожалуйста, мальчику! Капитан Кирби согласен любезно поделиться с нами своими запасами фианского вина. Ричард, стоявший среди офицеров на главной палубе, внимательно выслушал его и одобрительно кивнул. Дикон промчался мимо него и стал карабкаться по другому трапу, а затем нырнул в трюм. Ричард проводил мальчика удивленным взглядом -- его, как сугубо сухопутного человека, поразила ловкость ребенка. Он покорно последовал за ним следом, хотя не так быстро и гораздо более осторожно. -- Мой сын, -- с гордостью сказал Кирби, проводив обоих взглядом. Морган понимающе улыбнулся. За этой сценой наблюдал, стоя у борта, старшин рулевой "Рафаллии" -- Эндрю. Минуту спустя он отвернулся и, облокотившись на планшир, пристально и угрюмо стал вглядываться в туманные, неясные очертания орсальского берега. Никогда уже он не выйдет на этот обведенный пенной каймой берег, никогда, он знал это, не увидит больше родной Фианы, Фианы, чье вино и чьи красавицы чаще всего были предметом разговоров на палубе. Но он уже смирился с этим. За то, что он собирался совершить, можно было заплатить и большим, и он был готов ко всему. Некоторое время он стоял не двигаясь, потом сунул руку за пазуху и достал из-под домотканой отбеленной рубахи клочок смятой ткани. Оглянувшись и удостоверившись, что за ним никто не наблюдает, он развернул лоскуток и разгладил его в руках. Его губы зашевелились -- он повторял шепотом слова, которые перечитывал уже в пятый или шестой раз: "Грифон отплывает утром, с приливом. Он не должен добраться до цели. Смерть всем Дерини". Внизу была нацарапана эмблема в виде сокола и буква "Р". Эндрю оглянулся, осмотрел палубу и снова взглянул на море. Гонец появился вчера ночью, когда солнце скрылось за туманными горами. Им стало известно, что Морган утром отплывает на борту "Рафаллии" в Орсальский Удел. Так пусть же на корабле он встретит свой конец! Смерть не будет легкой -- легкая смерть не для лорда Аларика Энтони Моргана. Но он умрет, и умрет скоро. Эндрю прижал правую руку к груди и нащупал флакончик, висящий на крепком шнуре. Хотя гибель его неизбежна, он не уклонится от выполнения своего долга, ибо поклялся Сыном Божьим, и останется клятве верен. К тому же сам Варин обещал, что умрет он легко и быстро. А уж на том свете Эндрю сполна будет вознагражден за то, что убил ненавистного герцога -- Дерини. Ну и что, пусть он погибнет сам, но убьет Моргана! С корабля все равно не убежишь, даже если все остальное пройдет гладко. А в случае провала -- о, он, слышал, что могут Дерини сделать с человеком, как они овладевают его волей, заставляя излить душу силам зла, предавая свое дело. Нет, гораздо лучше сначала выпить надежной отравы, а потом уж сразить Моргана. Зачем человеку жить, если он погубит свою душу? Эндрю решительным жестом скомкал в кулаке лоскуток, бросил его в воду, проводил взглядом, а потом снова полез за пазуху и достал маленький флакончик с ядом. По словам Варина, это очень сильное зелье -- несколько капель на острие кинжала, крохотная царапина -- и никакое волшебство, никакие силы мира не спасут изменника Моргана. "Ну вот. Пусть теперь этот Дерини побережется, -- подумал он. -- Пока я еще живу, пока дышу -- его кровь прольется, а вместе с кровью уйдет из него и жизнь". Он закупорил флакончик и сжал его в кулаке, затем повернулся и со скучающим видом направился в сторону кормовой орудийной площадки, якобы сменить рулевого. Поднявшись по трапу, он проскользнул к рулю за спинами Моргана и его свиты, не желая встречаться глазами с герцогом, словно боялся, что тот с первого же взгляда проникнет в его замысел и предотвратит неминуемое. Его появление на площадке не заметили, потому что как раз в это время вернулись Ричард и юнга с видавшими виды деревянными кружками и бутылкой вина. Эндрю с грустью отметил, что на бутылке красовалась фианская печать. -- Вот славный мальчик, -- улыбнулся Кирби, сломав печать, и, открывая бутылку, облил вином все вокруг. -- Милорд, у вас определенно хороший вкус на вина. -- Я всего лишь беру пример с вас, Генри, -- улыбнулся в ответ Морган. Он сделал большой глоток. -- Кроме того, если бы не моряки вроде вас, доставляющие его, я бы вообще не знал, что на свете есть такое чудо. Отличное в этом году вино... К счастью, есть еще такие люди... Он вздохнул и сел, вытянув ноги. Его кольчуга, его золотистые волосы поблескивали на солнце. Корону Морган снял, она лежала рядом со стулом, на палубе. Тем временем Эндрю удалось наконец снова выковырять пробку из флакона. Сделав вид, что зевает, он поднес его к губам и вылил содержимое себе в горло, при этом ему стоило немалых усилий скрыть свои ощущения; он закашлялся, Кирби удивленно посмотрел на него, но так ничего и не поняв, вернулся к беседе. Эндрю с трудом проглотил слюну и более-менее пришел в себя. "Черт возьми, -- подумал он, вытирая слезящиеся глаза, -- Варин мог бы предупредить, что мне придется выпить такую гадость. Из-за этого чуть не сорвалось все! Однако теперь мне надо торопиться". Выпрямившись, он внимательно изучил расстановку людей на площадке. Морган сидел на стуле спиной к нему, их разделяло футов восемь. Кирби стоял левее и пятью футами дальше, слегка отвернувшись в сторону. Священник, мастер Рандольф и оруженосец Ричард толпились по правую руку Моргана, вглядываясь в едва виднеющийся берег на востоке; перемещения корабельного рулевого их явно не интересовали. Губы Эндрю скривились в зловещей усмешке, а пальцы судорожно стиснули рукоятку длинного кинжала, пока он прикидывал, куда лучше нанести удар. Его взгляд остановился на незащищенном затылке Моргана. Стремительно обогнув валек рулевого весла, Эндрю выхватил из-за пояса нож и бросился к своей жертве. Получилось все, однако, не так, как он рассчитывал. В тот самый миг, когда рулевой прыгнул к Моргану, молодой оруженосец оглянулся и увидел его. Еще мгновение, и удар был бы нанесен, но Ричард с криком ринулся наперерез убийце, при этом столкнув Моргана со стула. В этот же момент судно накренилось и Эндрю, потеряв равновесие, не смог удержаться на ногах. Падая, он сбил с ног Ричарда, тот повалился на Моргана, а сам рулевой рухнул на них сверху. Это был полный провал! Подоспевшие Дункан и Кирби заломили Эндрю руки и оттащили его прочь; на орудийную площадку уже взбежал Гамильтон в сопровождении лейтенантов. Увидев, что подоспела помощь и теперь справятся без него, капитан кинулся к рулю и вернул корабль на прежний курс, настойчиво призывая кого-нибудь из команды подойти и принять у него управление судном. Рандольф, прикрывший маленького Дикона, когда началась вся эта заваруха, сейчас тревожно смотрел на Моргана -- тот пытался приподняться и сесть на палубе. Когда ему это удалось, он уставился на Ричарда, который так и лежал не двигаясь, придавив ему ноги. -- Ричард? -- позвал герцог и потряс его за плечо. Юноша не пошевелился. И тут глаза Моргана расширились -- он увидел в боку молодого оруженосца кинжал. -- Рандольф! Иди сюда! Он ранен! Доктор тотчас подошел и встал на колени, чтобы осмотреть рану. Ричард застонал и с трудом открыл глаза. Лицо у него было мертвенно-бледное, с каким-то синеватым оттенком. Когда лекарь коснулся кинжала, юноша поморщился от боли. Дункан, убедившись, что пленник под надежной охраной, присоединился к Рандольфу. -- Я... я остановил его, милорд, -- прошептал Ричард, тяжело дыша, глядя ясными глазами на Моргана. -- Он хотел вас убить. --- Ты молодец, -- прошептал Морган, откидывая темные волосы со лба раненого, на лице которого уже читались признаки агонии. --- Что с ним, Ран? Рандольф горестно покачал головой. -- Думаю, он отравлен, милорд. Если бы рана была не такой глубокой... -- Он огорченно опустил голову. -- Мне очень жаль, милорд... -- Ваша светлость, -- прошептал Ричард, -- могу ли я попросить вас об одной вещи? -- Все, что в моих силах, Ричард, -- ласково ответил Морган. -- Вы... вы можете сказать моему отцу, что я погиб у вас на службе, как ваш вассал. Он... -- Ричард закашлялся, очередной приступ боли пронзил все его тело. -- Он надеялся, что на днях я буду посвящен в рыцари, -- закончил юноша чуть слышно. Морган кивнул, закусив губу и не видя ничего сквозь пелену перед глазами. -- Тогда разрешите произнести слова клятвы, милорд, -- шептал Ричард, из последних сил сжимая руку Моргана. -- Я, Ричард Фитцвильям, становлюсь вашим вассалом, отдавая душу и тело для земного служения, -- глаза его расширились, голос вдруг окреп, -- и я буду нести его честно и преданно, в жизни и в смерти, против любого врага. -- Гримаса боли снова исказила его черты, он закрыл глаза. -- Да поможет мне Бог... Голос его затих с последним словом присяги, рука ослабла, дыхание угасло. Содрогнувшись, Морган на мгновение прижал к груди мертвого юношу и, убитый горем, закрыл глаза. Он слышал, как Дункан, стоящий рядом с ним, бормочет слова отходной. Он посмотрел на суровое лицо Кирби, на лейтенантов, охраняющих пленника, на самого пленника, и глаза его блеснули холодной сталью. Не отводя взгляда от человека, который стоял перед ним, глядя на него со свирепым гневом, он осторожно опустил тело Ричарда на палубу и встал. Между ним и пленником лежала перевернутая скамейка, и Морган заставил себя поднять ее и' аккуратно поставить на место, прежде чем приблизился к этому человеку. Стоя перед ним, Морган, с трудом сдерживаясь, чтобы не ударить по этому ухмыляющемуся лицу, несколько раз сжал и разжал кулаки. -- Почему?.. -- тихо спросил он, не в силах сказать что-нибудь еще. -- Потому что ты -- Дерини, а все Дерини должны умереть! -- Пленник сплюнул, его глаза вспыхнули фанатичным огнем. -- В другой раз вы так просто не отделаетесь, черт вас возьми! А другой раз будет, клянусь вам! Морган пристально смотрел на него несколько мгновений, не произнося ни слова, пока тот наконец не сглотнул и не опустил глаза. -- Больше тебе нечего сказать? -- тихо спросил Морган. Глаза его опасно потемнели. Пленник снова поднял глаза, и его лицо приняло какое-то странное выражение. -- Не боюсь я тебя, -- твердо произнес он, -- я хотел убить тебя, и я доволен. И пошел бы на это опять, если бы мог. -- А Ричард уже ничего не сможет, -- холодно сказал Морган, не отрывая глаз от человека, который метнул беспокойный взгляд в сторону лежащего перед ним мертвого юноши. -- Он связался с Дерини, -- выпалил убийца, -- он получил то, что заслужил. -- Черт тебя возьми, уж он-то этого не заслужил! -- выругался Морган, схватил Эндрю за воротник рубахи и приблизил его лицо к своему настолько, что их разделяли всего несколько дюймов. -- Кто Подослал тебя ко мне? Пленник поморщился от боли и покачал головой, потом улыбнулся. -- Не выйдет, Морган. Я тебе ничего не скажу. Я уже, считай, мертвец. -- Пока ты не мертвец! -- пробормотал Морган сквозь зубы, скручивая воротник его рубахи. -- Ну, кто тебя подослал? Кто за этим стоит? Морган посмотрел на него тем особым взглядом, которым пользовался, когда хотел прочесть мысли другого; голубые глаза Эндрю расширились, и в них отразился смертельный ужас. -- Нет, ты не получишь моей души, ублюдок Дерини! -- выкрикнул он, резко отводя взгляд и устало закрывая глаза, -- оставь меня! -- Его тело пронзила дрожь, рулевой застонал, тщетно борясь с могуществом Дерини. Затем он вдруг ослабел и обвис на руках у своих стражей, безжизненно свесив голову. Морган сделал последнюю попытку проникнуть в его ускользающее сознание, но все было напрасно. Эндрю был мертв. Выпустив ворот его рубахи, Морган обернулся. -- Ну, что случилось? -- в досаде спросил он. -- Я, что ли, его убил, или он перепугался до смерти, или что еще? Рандольф осмотрел тело, которое лейтенанты уложили на палубу, затем разжал крепко стиснутую левую ладонь. Подняв пузырек и принюхавшись, доктор встал и, протянув его Моргану, сказал: -- Яд, милорд. Возможно, тот же, что и на ноже. Понимал, по-видимому, что, даже если он вас убьет, у него нет надежды на спасение. Морган посмотрел на лейтенанта, обыскивающего тело. -- Что-нибудь еще? -- К сожалению, ничего, милорд. Морган еще с минуту смотрел на труп, затем толкнул его носком сапога. -- Оставьте его, -- наконец произнес герцог. -- Займитесь Ричардом. Он будет похоронен в Короте, со всеми почестями, как мой вассал. -- Слушаюсь, милорд, -- ответил лейтенант, снимая свой зеленый плащ и укрывая им павшего кавалера. Морган отвернулся и прошел вдоль перил, отходя как можно дальше от обоих мертвецов; он был мрачен, словно слышал в шуме волн, что этими двумя жертвами дело не ограничится. Дункан догнал его и пошел рядом. Некоторое время он наблюдал за кузеном, пока не рискнул нарушить тишину. -- "Все Дерини должны умереть", скажите пожалуйста! -- спокойно повторил он слова рулевого. -- Тебе это ничего не напоминает? Морган кивнул. -- Да, эти песни, которые распевают на улицах. И то, что Ран услышал на приеме об этих приграничных набегах. Все это сводится к одному: этот Варин совсем отбился от рук. -- Мы только что видели парня, преданного ему, -- заметил Дункан. -- Этот Варин, должно быть, человек большого обаяния. Трудно представить, как ему удалось заставить этого матроса отдать свою жизнь их делу? Морган фыркнул. -- Что ж тут трудного? "Убив Дерини, эту нечисть, ты поможешь всему человечеству. На том свете подвиг твой будет вознагражден. Но только смерть может спасти тебя от мести Дерини, уберечь от осквернения твою бессмертную душу". -- Звучит весьма убедительно для ума простолюдина, полного предрассудков, -- согласился Дункан. -- Боюсь, после отлучения, если оно состоится, мы увидим еще немало в этом роде. Все их предубеждения вылезут наружу. Это только цветочки. -- Да, и не могу сказать, чтобы мне все это нравилось, -- произнес Морган. -- Не будем сегодня долго задерживаться в Орсальском Уделе. Может быть, дома я и не смогу сделать все, что нужно, но я должен видеть своими глазами, когда все это на нас обрушится. -- Так до тебя, наконец, дошло, что отлучение -- действительно серьезная угроза? -- Да я в этом и не сомневался, -- согласился Морган. Солнце уже скрылось за горизонтом, а "Рафаллия" спешила назад, в Корвин, когда у Моргана появилась свободная минута, чтобы расслабиться и обдумать все события прошедшего дня. Это был не лучший день в его жизни. Даже встречу с правителем Орсальского Удела никак нельзя было назвать удачной, не говоря уж об этом ужасном покушении и гибели Ричарда. Его княжеское высочество был в ужасном настроении, так как получил известие, что пять Р'Кассанских племенных жеребцов были похищены с племенного завода в одной из его северных провинций. В краже обвиняли разбойников с торентской границы, так что, когда приехали Морган с Дунканом, Орсаль был больше озабочен возвращением коней и отмщением, чем договором о взаимной помощи, а до войны, между прочим, оставалось три месяца. В общем, их встреча не была плодотворной в этом отношении. Морган всего-то побывал в гостях у старого друга и его семейства, и второй сын Орсаля, одиннадцатилетний Роган, упросил Моргана взять его с собой ко двору, чтобы поупражняться в рыцарских боевых искусствах. А план обороны, столь необходимый в ближайшие несколько месяцев, так и не обсудили должным образом, и Морган остался неудовлетворенным. Правда, когда герцог собрался уже отправиться на "Рафаллии" в обратный путь, два лейтенанта его замковой охраны остались, чтобы посовещаться с советниками Орсаля и капитанами его судов и разработать заключительные детали их оборонительного союза. Морган не любил передавать полномочия в столь серьезных делах другим, но в данном случае выбора у него не было. Он не мог позволить себе задержаться в Орсале еще на несколько дней, чтобы прийти к окончательному соглашению. Погода за день тоже изменилась. Когда на закате "Рафаллия" отчалила, то это было уже не плавание, а одно название -- воздух был столь неподвижен, что и от причала-то не могли отойти. Экипаж с обычной добродушной покорностью, конечно же, взялся за весла. И когда на востоке появились первые звезды, грубые голоса матросов выводили все ту же старую монотонную песню, что и первые морские странники. На корабле стояла тьма, только на носу и корме горели сигнальные фонари. Капитан Кирби поставил на юте дозорного. Внизу, под навесом площадки на корме, мастер Рандольф и другие спутники Моргана пытались заснуть, откинувшись на крепкие балки. Герцог и Дункан расположились на ночлег на носовой площадке, укрывшись от моросящего дождя под навесом из парусины, сооруженным для них по приказу капитана Кирби. Морган долго не мог заснуть. Поплотнее закутавшись в плащ, он выглянул из-под навеса, рассматривая звезды. Стрелец поднялся уже из-за горизонта, и его яркий пояс холодно сверкал над головой. Морган еще некоторое время рассеянно смотрел на звезды, думая о чем-то другом, а потом вернулся на свое место и, вздохнув, положил под голову сцепленные руки. -- Дункан? -- М-м-м?.. -- Ты спишь? -- Нет, -- Дункан сел и протер глаза тыльной стороной ладони, -- что случилось? -- Ничего. Морган снова вздохнул и сел, прижав согнутые колени к груди и положив подбородок на сложенные вместе руки. -- Скажи, Дункан, достигли мы сегодня хотя бы чего-нибудь или только потеряли хорошего человека? Дункан поморщился, помолчал и сказал как можно более непринужденно: -- Ну, мы видели очередного отпрыска Орсаля -- седьмого по счету, я считал. "Здоровенький ребенок", как говорят у нас, в Кирни. -- Да здравствует "здоровенький ребенок", -- добродушно улыбнулся Морган. -- Мы также поглядели на остальных маленьких Орсалей, с первого до шестого, а второй номер даже присоединился к моей свите. Почему ты не остановил меня, Дункан? -- Я? -- Дункан хмыкнул. -- Я думал, ты с радостью примешь юношу из княжеского дома в Корвинском замке, мой лорд-генерал. Подумай только -- ты же можешь взять Орсальского сынка с собою в битву. -- Черта с два, -- фыркнул Морган. -- Если я возьму в бой второго наследника Орсальского престола и с ним что-то случится, а я, да простит мне Бог, не паду рядом с моим новым кавалером, то как я после оправдаюсь? Я сделал Орсалю одолжение, но не так-то легко будет каждый раз вежливо раскланиваться с этим мальчиком. -- Можешь не объяснять, -- отозвался Дункан. -- Если он будет тебе в тягость, ты всегда сможешь посадить парня на первый же корабль и отправить домой. У меня такое впечатление, что юный Роган не будет против, -- он перешел на шепот, -- он не воин по натуре. -- Да, с трудом верится, что это сын Орсаля. Он второй по старшинству наследник, и мне кажется, не очень-то этим доволен. -- Из него получился бы ученый, или лекарь, или священник, ну что-то в этом роде, -- кивнул Дункан, -- жаль, но у него, похоже, нет никакой возможности реализовать свое истинное призвание. Вместо этого он вынужден будет прозябать на второстепенных ролях при дворе старшего брата, чувствуя себя глубоко несчастным и, скорее всего, не догадываясь -- почему так. А может, и поймет да не в силах будет что-либо изменить, и это самое печальное. Мне жаль его, Аларик. -- Мне тоже, -- согласился Морган, зная, что Дункан и сам тяготится сейчас несвойственной ему ролью, навязанной обстоятельствами. Морган со вздохом вытянулся вдоль балки и, выглянув, вновь посмотрел на звезды; затем он подвинулся ближе к носовой части корабля, откуда пробивался свет сигнального фонаря, снял перчатку с правой руки и улыбнулся, увидев, как перстень с грифоном холодно сверкнул в зеленоватом свете. Дункан пробрался к нему по палубе и присел за спиной у кузена. -- Что ты делаешь? -- Настало время для сообщения Дерри, -- ответил Морган, полируя кольцо уголком плаща, -- не хочешь послушать вместе со мной? Если он не позовет, я сам войду в первую степень транса. -- Давай, -- сказал Дункан и сел, скрестив ноги, рядом с Морганом, кивком давая понять, что готов. -- Я следую за тобой. Когда оба они сосредоточились на кольце, Морган глубоко вздохнул, достигая начальной стадии Тиринского транса, а потом медленно выдохнул. Глаза его были закрыты, дыхание -- спокойным и ровным. После этого Дункан склонился над перстнем с грифоном и закрыл его сложенными вместе ладонями, чтобы тоже выйти на контакт с Дерри. Они сосредоточенно ждали минут пятнадцать, поневоле проникая в сознание членов экипажа и людей из свиты герцога. Продолжая свое бдение, они столкнулись еще с чьим-то сознанием, но это соприкосновение было столь мимолетным, что они ничего не успели понять. Однако ни малейшего присутствия Дерри они так и не почувствовали. Со вздохом Морган вышел из транса, Дункан последовал его примеру. -- Ладно, надеюсь, у него все в порядке, -- сказал Морган и встряхнул головой, рассеивая остатки того тумана, что всегда остается после подобных занятий. -- Будь у него сообщение, он обязательно вызвал бы нас, если только не угодил в серьезную переделку. -- Он улыбнулся. -- Мне кажется, нашему юному другу Дерри магия с самого начала так пришлась по вкусу, что он не упустит возможности повторить представление, появись у него самый ничтожный предлог для этого. Все же надеюсь, что он в безопасности. Дункан усмехнулся и отполз назад, под навес. -- А все-таки удивительно, до чего легко далась ему магия, согласись? Дерри действовал так, как будто всю предыдущую жизнь ничем другим и не занимался. Он и глазом не моргнул, узнав, что я тоже Дерини. -- Результат длительного общения со мной, -- улыбнулся Морган. -- Дерри уже шесть лет мой оруженосец, хотя до позавчерашней ночи он не знал точно, как именно я пользуюсь своим могуществом. Он, случалось, видел кое-что, и, наверное, поэтому сейчас, когда пришло время посвятить его в наши тайны, у него не возникало сомнений, благое ли это дело -- быть Дерини. Кроме того, Дерри оказался весьма способным учеником. -- А может, в нем есть кровь Дерини? Морган покачал головой и улегся. -- Боюсь, что нет. Отсюда вытекает еще один интересный вывод, тебе не кажется? Как легко овладевают магией люди, если только у них нет этого проклятого предубеждения, что магия -- зло! Дерри, например, показал удивительные способности. Я научил его нескольким простеньким заклинаниям, и он с легкостью стал пользоваться ими. А ведь среди его предков нет даже тех людей, восприимчивость которых к нашему могуществу передается из поколения в поколение, ну как у Бриона или в роду Орсалей. -- И все-таки был бы он поосторожней, -- пробормотал Дункан, поворачиваясь на другой бок и натягивая на себя плащ. Себе под нос он проворчал, что малые знания могут быть опасны, особенно это касается знаний Дерини, и что сейчас вообще весь мир -- опасное место для тех, кто сочувствует Дерини. -- Дерри себя в обиду не даст, -- заметил Морган. -- А трудности ему только на пользу. Кроме того, я уверен, он в безопасности. Но Дерри не был в безопасности. ГЛАВА VIII "И сеть, которую он скрыл для меня, да уловит его самого"[8]. Но Дерри не был в безопасности. В то утро, оставив Фатан, он решил отправиться за нужными сведениями на север, в сторону Медраса. Он не собирался проделывать весь путь до города, так как ему не хватило бы времени чтобы, как велел ему Морган, успеть вернуться в Корот следующей ночью. Но говорят, что именно в Медрасе собираются торентские войска. Соблюдая осторожность, он мог бы раздобыть ценную информацию и передать ее Моргану. Проезжая через фатанские городские ворота, он напомнил себе, что ему нужно быть много осторожней, особенно если снова придется добывать сведения в заведении, подобном таверне "Пса Джека", где он был прошлой ночью. Ночная стычка в аллее была слишком жестоким испытанием, чтобы ему хотелось пережить нечто подобное еще раз. И еще по одной причине Фатан нужно было как можно скорее покинуть. Нельзя допустить, чтобы его присутствие здесь как-то связали с теми двумя трупами в аллее. Он понимал, что кое-кто из собутыльников мог бы его узнать, однако едва ли кто-нибудь из них обвинит его в этих двух убийствах. Правда, очевидцы имеют плохую привычку запоминать самые неожиданные вещи; случись такое по капризу судьбы -- ив жизни того, кто посмел убить двух лучших шпионов Венцита, возникли бы сложности, если бы она вообще не оборвалась. Вот потому-то Дерри гнал коня в глубь страны, на север, к Медрасу, порой останавливаясь на постоялых дворах и у колодцев поболтать с местными жителями и предложить им меха из тех, что были у него в притороченных к седлу мешках. К полудню он достиг поворота на Медрас, лишь ненамного отстав от большого отряда пеших солдат, быстро продвигавше