гаете дать Моргану зелье? Он ведь, я уверен, не будет стоять и ждать, пока вы добавите зелье ему в питье или воспользуетесь какой другой уловкой. Горони улыбнулся, и в его мягком, невыразительном лице появилось что-то дьявольское. -- Предоставьте это мне, ваше преосвященство. Варин тут говорил о гробнице Святого Торина как о месте засады. Хороший план. С вашего позволения, я выезжаю немедленно, чтобы добыть мерашу, а потом встречаюсь с Варином и его людьми прямо в гробнице, утром. Есть тут один братец, который поможет нам расставить сети для Моргана. А вам, ваше преосвященство, лучше скорее возвращаться в Дхассу и готовиться к завтрашнему заседанию Курии. Если вдруг у нас завтра что-нибудь сорвется, вы будете вынуждены все же провозгласить отлучение. Лорис обдумал предложение, взвесив все за и против, и смерил главаря разбойников долгим пристальным взглядом. -- Ну что, Варин? -- спросил он, вопросительно приподняв бровь. -- Что вы скажете? Горони останется, чтобы помочь вам схватить Моргана и чтобы выслушать его исповедь, в случае, если тот пожелает покаяться, а потом он ваш и делайте с ним все, что считаете нужным. Если задуманное удастся осуществить, то не будет никакой нужды накладывать отлучение на весь Корвин; вы же после этого вправе требовать награды за то, что отвели от Корвина такое бедствие, и, скорее всего, будете провозглашены его новым правителем. А что касается меня -- я буду свободен от необходимости подвергать осуждению церкви целое герцогство из-за одного злодея. В конце концов, душевное благополучие паствы -- моя главная забота. Варин некоторое время задумчиво смотрел под ноги. затем легким кивком выразил свое согласие. -- Хорошо, ваше преосвященство, если вы говорите, что меня не осквернит использование зелья Дерини при поимке Моргана, я принимаю ваши доводы. Вы все же примас Гвинедда, и я полагаюсь на ваш авторитет в этих вопросах, оставаясь верным сыном церкви. Лорис кивнул и поднялся: -- Вы очень благоразумны, сыч мой, -- сказал он, давая Горони знак выходить. -- Я буду молиться за ваш успех. Он протянул руку с аметистовым перстнем; Варин, мгновение помедлив, опустился на одно колено и коснулся камня губами. Однако взгляд его был суров, когда он поднялся на ноги, и, провожая Лориса к выходу, он все время прятал глаза. -- Да пребудет с вами Бог, Варин, -- задержавшись у выхода, пробормотал Лорис, поднимая руку в благословении. Когда он ушел. Варин долго еще молча стоял в дверях. Он повернулся и оглядел палатку -- простые парусиновые стены, широкое походное ложе, покрытое серым мхом, складные походные стул и кресло у огня. Обитый кожей сундук у другой стены, деревянный молитвенный столик в углу, с тяжелым, поблескивающим в языках пламени распятием. Варин медленно подошел к нему и коснулся нагрудного креста, затем крепко сжал в руках тяжелое серебряное распятие. -- Как мне поступить, Господи? -- шептал он, прижимая крест и цепочку к груди и крепко зажмурившись. -- Позволено ли мне вправду использовать уловки Дерини для достижения Твоих целей? Или я оскорблю Твою честь в моем рвении услужить Тебе? Он преклонил колени и спрятал лицо в ладонях; холодное серебро выскользнуло из пальцев. -- Помоги мне, Боже, молю Тебя! Научи меня, что я должен делать, когда встречусь завтра лицом к лицу с врагом моим? Глава XII "Когда ужас подступает, как буря..." Через три часа после рассвета Морган и Дункан проехали северные ворота Гонорского тракта. День был солнечный, ясный и немного холодный. Кони проворно перебирали ногами, и цоканье копыт далеко разносилось в утреннем воздухе; они чувствовали запах воды, ведь озеро Яшан находилось всего в полумиле отсюда, за деревьями, окружающими гробницу Святого Торина. Их всадники, отдохнувшие после вчерашней долгой дороги, лениво обозревали на ходу окрестности, размышляя о том, что же принесет им этот день. Та часть приграничной горной области, где находилась Дхасса, была покрыта лесами. Она поросла огромными деревьями и изобиловала дичью. Здесь было множество ручьев и озер, и всюду -- удивительно много маленьких камешков, что бросалось в глаза всякому путешественнику. Эта горная страна покоилась на скалистом основании; встречались здесь и каменистые скалы, на которых ничего не росло. Но такие места были высоко в горах, намного выше лесного пояса, и для жизни людей они были непригодны. С незапамятных времен жители Дхассы строили свои жилища из дерева, благо его было вдоволь, причем самого разнообразного, а влажный горный воздух предохранял от опасности пожаров. Даже гробница, к которой приближались Морган и его родственник, была сооружена из дерева -- дерева всевозможных пород, какие только могли произрасти на этой земле. Это всем нравилось и вполне оправдывало себя -- ведь Тории был лесным святым Существовало немало предположений о том, как Торин достиг своей святости. Достоверных сведений о Святом Торине почти не осталось, но зато ходило множество легенд, причем некоторые -- весьма сомнительного происхождения. Известно было, что жил он лет за пятьдесят до Реставрации, в самый разгар междуцарствия Дерини Говорили, что он был отпрыском бедного, но славного рода знаменитых охотников, потомки которого по наследству управляли обширной лесной страной на севере. Но ни о чем другом никто ничего не мог сказать с полной уверенностью. Говорили еще, что ему подчинялись все твари лесные, которых он охранял, что он творил многие чудеса. Ходили также слухи, что однажды он спас легендарного Гвинеддского короля, когда монарх охотился в своем королевском лесу непогожим октябрьским утром -- хотя никто не знал точно, что же именно он сделал" Как бы то ни было. Святой Торин был провозглашен покровителем Дхассы вскоре после смерти. Поклонение Святому Торину являлось неотъемлемой частью жизни местных жителей. Женщины были освобождены от служения этому святому -- им покровительствовала их Святая Этельбурга. Но любой взрослый мужчина, откуда бы ни был он родом, если хотел войти в Дхассу с юга, должен был сначала совершить паломничество к гробнице Святого Торина и там получить оловянный значок на шапку, удостоверяющий, что он заслуживает доверия. Лишь отдав дань уважения Святому Торину, можно было подойти к перевозчику, который доставлял путешественника на другой берег широкого озера Яшая, в Дхассу. Не совершить паломничество -- значило привлечь к себе пристальное и весьма недоброжелательное внимание, а то и хуже. Если даже кому-то удавалось подкупить какого-нибудь лодочника, чтобы он перевез через озеро, -- а окружного пути не было, -- то ни один трактирщик или содержатель постоялого двора не пустил бы к себе путника без такого значка на шапке, не говоря уже о том, что любая попытка уладить в городе какие-то серьезные дела была бы обречена на провал. Горожане были весьма бдительны, когда дело касалось их святого. И узнав, что в город вошли недостаточно благочестивые путники, они незамедлительно принимали меры. Поэтому-то путешественники редко пренебрегали удовольствием посетить гробницу Святого Торина. Морган и Дункан направили коней к небольшому островку голой земли среди влажной травы, на котором они могли бы отдохнуть перед тем, как войти в часовню Святого Торина. Грубая статуя лесного святого, сделанная из дерева, источенная ветром, встречала их у ограды и благословляла, простирая руки. Огромные деревья, казалось, тянули искривленные ветви к шапкам путников. За оградой находилось еще несколько паломников. Значки у них на шапках неопровержимо свидетельствовали, что они уже совершили поклонение и просто задержались здесь ненадолго. На другом конце двора человек небольшого роста в охотничьем платье, такой же паломник, как Дункан и Морган, снял шапку и вошел в гробницу. Морган и Дункан спешились и привязали коней к железному кольцу, торчащему прямо из каменной ограды, после чего уселись и стали ждать своей очереди. Морган ослабил под подбородком ремешок плотной кожаной шапочки, из-под которой показались его светлые волосы, и откинул голову назад, чтобы расслабить мышцы шеи. Он не спешил снять шапку совсем -- его могли бы узнать, а этого нельзя было допустить, если они хотят вовремя прибыть на заседание архиепископской Курии. Его рост и сложение и так бросались в глаза, а золотистые волосы такого редкого оттенка сразу могли выдать Моргана. Дункан оглядел путников на другом конце двора, быстро перевел взгляд на гробницу и наклонился к кузену. -- Смотри, как интересно сделана эта деревянная часовня, -- тихо заметил он. -- Кажется, будто она сама по себе выросла из земли, как какой-нибудь гриб, как будто это и не творение рук человеческих. Морган усмехнулся и внимательно осмотрелся вокруг, выясняя, не наблюдает ли за ними кто-нибудь из паломников. -- Ну и разгулялось же у тебя сегодня воображение, -- ласково упрекнул он Дункана, едва шевеля губами и продолжая осматривать двор, -- жители Дхассы веками славятся своим умением обрабатывать дерево. -- Может быть, -- отозвался Дункан. -- И все же есть что-то жутковатое в этом месте, ты не находишь? -- Да только разве что ощущение святости, -- ответил Морган, удостоив кузена долгим взглядом, -- хотя здесь она чувствуется меньше, чем обычно в таких местах. Может быть, у тебя приступ угрызений совести недостойного священника? Дункан тихонько фыркнул. -- Нет, ты просто невозможен: ну как тебе это пришло в голову? Тебе что, говорил об этом кто-нибудь? -- Да еще как часто, -- с улыбкой подтвердил Морган. Он опять оглядел двор, проверяя, не привлекли ли они чье-нибудь чрезмерное внимание, и придвинулся ближе к Дункану уже с серьезным лицом. -- Кстати, -- прошептал он, едва шевеля губами, -- я еще не рассказал тебе о том, что меня так напугало прошлой ночью. -- А? -- Кажется, боковой алтарь в церкви Святого Неота был посвящен Святому Камберу. В какой-то момент я даже испугался, что у меня опять видения. Дункан с трудом удержался от желания оглянуться и уставился на родственника. -- И что же ты? -- спросил он как можно тише. -- Я испугался крысы, -- саркастически усмехнулся Морган. -- По-видимому, у меня совсем расшатались нервы. Как видишь, ты не одинок. Он присмотрелся к движению на дороге и толкнул Дункана в бок. Из-за поворота показались всадники, и Моргана сразу удивило то, что они не мчались галопом, но ехали неторопливым шагом. На них были ливреи цветов королевского двора -- голубого и белого, и пока Морган с Дунканом разглядывали всадников, за ними следом показалась еще пара, а за ней -- еще и еще. Они насчитали уже шесть пар всадников, когда из-за поворота появился небольшой экипаж. Окна кареты были завешены голубым, в нее была запряжена четверка лошадей, украшенных белыми и голубыми попонами и перьями. Одних только вооруженных всадников в ливреях, показавшихся на грязной дороге этим весенним утром, хватило бы, чтобы привлечь внимание паломников, но щегольской экипаж сразу затмил все предыдущие впечатления. В Дхассу направлялась какая-то важная особа; учитывая нейтральное положение города, это было необычно. Экипаж со всем эскортом был уже близко, когда из часовни воротился зашедший туда паломник с ярким значком на остроконечной кожаной шапочке. Так как Морган не двигался с места и не проявлял никакого желания войти следующим, Дункан отстегнул свой меч и проворно направился к входу -- никто не имел права входить в гробницу Святого Торина с оружием. Всадники остановили коней почти рядом с конем Моргана. Когда они прошли мимо, он разглядел блеск батистовых плащей, услышал приглушенный звон кольчуг под этими плащами, бряцание шпор и оружия. Кони, запряженные в экипаж, были выше колен забрызганы грязью -- Морган заметил это, как только они достигли ограды. Затем, въехав в лужу грязи всеми колесами, экипаж резко остановился, и кони больше не могли сдвинуть его с места. Кучер взмахнул кнутом и закричал что-то, но не выругался, и это показалось Моргану странным. Двое всадников взялись за поводья ведущих лошадей и принялись тянуть их вперед, но безуспешно -- экипаж как прилип. Морган спрыгнул с ограды, на которой сидел, и внимательно осмотрел застрявшую карету, понимая, что сейчас ему придется помочь. Всадники в богатых ливреях не захотят пачкать руки -- для этого всегда найдутся простолюдины, а герцог Корвинский как нельзя лучше подходил для этой роли -- ведь сегодня он и был простолюдином. Что ему еще оставалось? -- Эй, вы, там! -- позвал один из всадников, поворачивая коня к Моргану и другим паломникам и указывая кнутовищем на экипаж. -- Идите сюда и помогите-ка вытащить карету ее милости! Значит, в карете леди. Теперь понятно, почему кучер не обругал своих подопечных. С почтительным поклоном Морган поспешил к карете и, упершись плечом в заднее колесо, нажал изо всех сил. Карета не шевельнулась. Другой путник уперся в колесо впереди Моргана и попытался толкнуть экипаж, в то время как остальные налегали с другой стороны. -- Когда я скажу, -- крикнул кучеру всадник, -- поддай лошадям кнута, а вы, мужики, толкайте. Ну, готовы? Кучер кивнул и поднял кнут; Морган набрал полную грудь воздуха. -- Ну, поехали! Морган и его сотоварищи налегли изо всех сил. Лошади рванулись -- колеса дрогнули, и экипаж начал медленно выбираться из рытвины. Дав карете продвинуться на несколько футов вперед, кучер натянул вожжи. Всадник, возглавляющий эскорт, подъехал к Моргану и остальным паломникам. -- Ее милость благодарит всех вас, -- произнес он, отдавая кнутом приветственный салют. Морган и остальные путники поклонились. -- Ее милость сама хочет поблагодарить вас, -- раздался из кареты нежный, мелодичный голос. Морган увидел голубые глаза на бледном, утомленном лице несравненной красоты. Лицо это было окружено облаком великолепных золотисто-рыжих волос, ниспадающих на плечи как два языка пламени и оплетающих голову витой короной. Маленький носик был слегка вздернут, а округлые благородные губы были такого оттенка, что сравнить их по праву можно было лишь с розой. Эти неправдоподобно голубые глаза некоторое время смотрели на него -- достаточно долго, чтобы ее образ навсегда запечатлелся о его сознании. И только спустя несколько мгновений Морган пришел в себя настолько, чтобы отступить на шаг я отдать неуклюжий поклон. Вспомнив вдруг, что сейчас он не учтивый и блестящий лорд Аларик Морган, он вовремя изменил фразу, которую собирался произнести. -- Для Алана-охотника счастье служить вам, моя госпожа, -- пробормотал он, пытаясь не встречаться с ней взглядом. Глаза эскорта кашлянул, подъехал и легко, но твердо коснулся концом кнутовища плеча Моргана. -- Довольно, охотник, -- сказал он тоном человека, имеющего власть и не желающего ее утратить, -- ее милость торопится. -- Конечно, добрый господин, -- пробормотал Морган, пятясь от кареты, не в силах оторвать взгляда от леди. -- Счастливого пути, моя госпожа! Леди кивнула и стала снова задергивать занавески, как вдруг из окна высунулась маленькая взъерошенная рыжая голоска и широко распахнутые глазенки уставились на Моргана. Леди покачала головой и что-то шепнула ребенку на ухо, затем улыбнулась Моргану, и они исчезли ил виду. Морган тоже улыбнулся, но карета тронулась с места и двинулась дальше по дороге. Дункан вышел из часовни со значком Торина, приколотым к его охотничьей шапочке, и снова опоясал себя мечом. Со вздохом Морган вернулся к лошадям и избавился от меча, а потом решительным шагом двинулся через двор ко входу в усыпальницу Переступив порог, он оглядел резную ажурную решетку, прикрывающую все стены, прислушался к гулкому эху, сопровождавшему каждый его шаг по паркетному полу На другом конце комнаты он увидел тяжелые резные двойные двери, ведущие в саму гробницу. Почувствовав справа, за перегородкой, чье-то присутствие, Морган посмотрел туда и поклонился. Там был монах, который обычно находился в часовне, -- и для того, чтобы исповедовать кающихся, желающих облегчить душу, и для -того, чтобы наблюдать за порядком -- в гробницу должен был входить только один паломник. -- Да благословит вас Бог, отец мой, -- произнес Морган как можно более набожно. -- И тебя так же, и тебя, -- ответил монах суровым шепотом. Морган кивнул в знак признательности за благословение и двинулся к двойной двери. Уже положив руку на дверную ручку, он услышал, как монах зашевелился в своем деревянном закутке, и у него мелькнула мысль, что, возможно, что-то в нем привлекает внимание. Он оглянулся, надеясь, что не возбудил в монахе излишнего интереса к себе, тот в это время закашлялся. -- Не желаешь ли ты исповедоваться, сын мой, -- проскрежетал в тишине его голос. Морган покачал головой и опять шагнул к двери, но остановился и обернулся, задумчиво и настороженно глядя в сторону перегородки. О чем-то он, наверное, забыл Легкая улыбка тронула уголки его губ, он полез к себе за пояс и вытащил оттуда небольшую золотую монетку. -- Благодарю тебя, нет, мой добрый брат, -- сказал он, сгоняя улыбку. -- Но возьми вот это за твою заботу. -- Двигаясь неуклюже от смущения и неловкости, он прошел к решетке и опустил золотой в узкую щель. Уже отойдя, он услышал, как монета с тихим звоном провалилась в желоб, и следом -- плохо скрываемый вздох облегчения. -- Иди с миром, сын мой, -- уже в дверях усыпальницы услышал он бормотание монаха -- Да обрящешь ты то, что ищешь. Морган вошел, закрыл за собой дверь и подождал, пока его глаза привыкнут к еще более тусклому освещению. Гробница Святого Торина не представляла собой ничего особенного, Морган бывал в более внушительных и роскошных усыпальницах, построенных для более известных и почитаемых святых Но здесь витала какая-то особая прелесть, покорившая Моргана. Прежде всего, часовня вся была построена из дерева. Деревянными были стены и потолок, алтарная плита была выдолблена из гигантского дуба. Даже пол покрывали тонкие деревянные пластины разных оттенков, выложенные в строгом порядке, образующие крестообразный узор. Стены из необработанного дерева были украшены грубо вытесанными распятиями в человеческий рост. Высокий сводчатый потолок поддерживался такими же грубо обтесанными крестообразными балками. Особенно же привлекла внимание Моргана алтарная часть часовни. Кто бы ни возвел эту стену позади алтаря, это, несомненно, был настоящий мастер, знавший все породы дерева, которые только могла дать его земля, и как их правильно расположить, и как соединить между собой. Мозаичные струи стекали с обеих сторон и позади распятия, словно навечно застывшие воды, символизируя ожидание вечной жизни. Статуя Святого Торина, стоящая слева, была вырезана из цельной сучковатой ветви гигантского дуба. А распятие перед алтарем, напротив, было строгим и официальным -- светлая фигура на темном дереве, руки, простертые по сторонам в виде буквы Т, запрокинутая голова, взгляд, направленный к небесам. Царь царей, а не страдающий на кресте человек. Морган подумал, что ему не нравится это холодное изображение Бога. В нем не было человечности, и оно почти уничтожало то тепло, которое источали живые стены часовни. Даже голубоватое сияние неугасимых лампад и золотые огоньки свечей, поставленных паломниками, едва скрашивали холодное спокойствие, исходившее от Царя Небесного. Морган смущенно окунул пальцы в сосуд со святой водой и перекрестился, пройдя по узкому нефу. Первое ощущение безмятежности, прошедшее после того, как он более внимательно осмотрел часовню, было теперь окончательно вытеснено чувством опасности. Ему явно не хватало клинка на боку и хотелось поскорее уйти из этого места. Он задержался у столика в центре нефа, чтобы зажечь тонкую свечку, которую полагалось перенести в центр часовни и оставить у алтаря. Пока загорался фитиль, в его памяти вспыхнуло на мгновение другое пламя -- пламя, которым горели на солнце волосы той женщины в карете. Свеча разгорелась, Морган почувствовал капли горячего воска на пальцах и направился к алтарю. Алтарные врата были закрыты, и Морган, опустившись на одно колено, поклонился, коснувшись замка, висящего на входе в алтарь. Свечи, поставленные другими паломниками, мерцали на полочках позади алтарной ограды, перед образом святого. Морган стал подниматься, и в тот же миг замок со щелчком открылся. Он отдернул руку, почувствовав, что уколол тыльную сторону ладони обо что-то острое. На коже выступила капля крови. Он машинально поднес пораненную руку ко рту и, уже отходя от ограды, подумал, что там не должно быть ничего острого. Морган вернулся, все еще облизывая ранку, наклонился к замку, чтобы рассмотреть его внимательнее, как вдруг комната завертелась у него перед глазами. Не имея сил выпрямиться, он почувствовал, что его затягивает бешено кружащийся вихрь, смешавший все краски вокруг в одну. "Мераша!" -- пронзило его сознание. Она, должно быть, была на замке ограды, и когда он поранил руку, попала ему в кровь. Хуже того, это было не просто помутнение разума от мераши, обычно поражающее Дерини, -- его сознание столкнулось с чем-то другим, с какой-то нарастающей могущественной силой, затягивающей его в забвение. Он упал на четвереньки, пытаясь еще противостоять ей и с ужасом осознавая, что уже поздно, что нападение было слишком неожиданным, а отрава слишком сильной. Потом чья-то огромная рука потянулась к нему, заполняя собой всю комнату, заслоняя плывущий, дрожащий свет, клубящийся вокруг него. Он хотел позвать Дункана, но боль уже поглотила его разум. В последний раз он попытался стряхнуть с себя эту зловещую, одолевающую его силу, но все было бесполезно. Казалось, его крики могут расколоть небесный свод, но незамутненной частью своего сознания он понимал, что и голос его поглощается этой силой. Он чувствовал, как падает и беззвучно кричит, цепенея и проваливаясь в пустоту. Потом настала тьма. И забвение. Глава XIII "Спускаясь в чертоги смерти..."[11] С тех пор, как Морган четверть часа назад вошел в гробницу Святого Торина, небо заметно потемнело. Во дворе Не было никого, кроме Дункана. Сырой, гнетущий ветер шевелил его каштановые волосы и выдувал длинные пряди Из хвоста вьючного пони прямо ему в лицо, пока он пытался оторвать от земли левую заднюю ногу животного. Наконец пони поднял ногу, и священник смог счистить грязь с его копыт кинжалом. Где-то за горизонтом прогремел гром, возвещая приближение новой грозы, и Дункан, не отрываясь от своего занятия, нетерпеливо посмотрел на часовню. Что Аларик делает там так долго? Он вошел уже давно. Может быть, что-нибудь случилось? Он отпустил ногу пони и спрятал кинжал в ножны. Это не похоже на Аларика -- так долго копаться. Конечно, нельзя назвать его кузена безбожником, но проводить столько времени в никому не известной усыпальнице, когда Гвинеддская Курия собралась в полном составе, чтобы осудить их? Дункан нахмурился и наклонился над мешком, навьюченным на пони, поглядывая поверх крупа животного на вход в часовню. Сняв кожаную шапочку, он вертел ее и теребил приколотый к ней знак Торина. Наверное, что-то не так. Что-то его там задержало. Решительным жестом водворив шапку на место, Дункан пошел через двор. Потом он вернулся, решив отвязать коней на случай, если придется спасаться бегством, и снова направился к гробнице. Когда он вошел, за перегородкой послышалась какая-то возня, и тотчас раздался скрипучий голос монаха: -- Сюда нельзя входить с оружием. Ты это знаешь. Это священная земля. Дункан нахмурился. Он вовсе не собирался нарушать местных обычаев, но и решился бы остаться без оружия при теперешних обстоятельствах. Если -Аларик в опасности, придется сражаться за двоих. Левая рука Дункана невольно потянулась к рукоятке меча. -- Я ищу того человека, который вошел сюда сразу после меня. Вы его не видели? -- Никто сюда не заходил с тех пор, как ты совершил поклонение, -- последовал надменный ответ. -- Ну что, ты сам расстанешься со своим оружием, или мне позвать на помощь? Дункан настороженно взглянул на перегородку. Все это казалось ему весьма подозрительным. Он осторожно спросил: -- Так вы уверяете меня, что не видели вошедшего сюда человека в коричневой шапочке и кожаном охотничьем костюме? -- Я же сказал тебе, здесь никого не было. А теперь уходи Дункан твердо сжал губы. -- А вы не думаете, что я и сам могу посмотреть? -- холодно спросил он, приближаясь к двойным дверям и распахивая их. Шагнув в усыпальницу и захлопнув за собой двери, он услышал возмущенный крик монаха, но ему было уже не до того. Особое, свойственное всем Дерини, чутье сразу привело Дункана в середину нефа. Как и сказал монах, в маленькой часовне никого не было -- сейчас, во всяком случае. Но куда же делся Аларик, если здесь всего один вход? Приблизившись к ограде алтаря, Дункан внимательно осмотрелся, пытаясь понять, что здесь изменилось с момента его посещения. Ни одной свечи не прибавилось на полочке у алтаря, но одна, сломанная и раздавленная, лежала на полу возле ограды -- ее он прежде не видел. А дверца -- была ли закрыта дверца, когда он здесь был? Конечно, нет. Тогда почему Аларик закрыл ее? Точнее, Аларик ли ее закрыл? И если да, то зачем? Он оглянулся и увидел, что двери слегка приоткрылись и в проеме мелькнула щуплая фигура в коричневой рясе. Ах вот как, монашек за ним шпионит! С минуты на минуту он вернется с подмогой. Дункан снова повернулся к алтарю и склонился над оградой, осматривая замок. Вдруг его взгляд остановился на каком-то предмете, лежащем за оградой, которого раньше здесь не было. Он похолодел. Там, на полу, лежала смятая поношенная коричневая шапочка с ремешком, который крепился под подбородком. Шапочка Аларика? Ужасное подозрение шевельнулось в глубине его сознания. Дункан протянул руку за шапочкой и зацепился за что-то рукавом. Осторожно осмотрев замок, он обнаружил вдруг острый металлический шип. Высвободив рукав, Дункан наклонился еще ниже. Какое счастье, что он не дотронулся до замка. Мераша! Дункан содрогнулся от ужаса, отпрянув в холодном поту, и с трудом удержался от желания бежать отсюда без оглядки. Припав на одно колено, он оперся об ограду, восстанавливая дыхание и успокаиваясь. Мераша. Теперь все понятно -- закрытая комната, шапочка, замок... Он словно увидел все, что здесь произошло. Вот Аларик приближается с зажженной свечой к ограде алтаря, так Же как он сам перед этим. Вот наклоняется в поисках потайного замка. Он, конечно, настороже и готов к опасностям, которые, возможно, таит это место, но даже не подозревает об угрозе, заключенной в безобидном на вид замке. Вот выступающая из него колючка пронзает не рукав, а живую плоть, посылая замутняющее разум зелье в тело ничего не подозревающего человека. Кто-то, затаившийся в засаде, выждал, пока отрава ослабит лорда Дерини, а затем его, беспомощного, куда-то уволокли. И что уж там дальше -- неизвестно. Дункан тяжело вздохнул и огляделся, вдруг осознав, как он сам был близок к тому, чтобы тем же путем последовать за своим родственником. Надо было торопиться. Рассерженный монашек вот-вот вернется, и не один. Но, прежде чем покинуть это место, нужно найти хоть что-то, какую-то самую ничтожную нить, за которую можно было бы уцепиться, чтобы найти Моргана. Он ума не мог приложить, где Аларика искать. Каким же образом его вынесли отсюда? Вытерев рукавом мокрый лоб, Дункан наклонился и вытащил кожаную шапочку между прутьями ограды. Немного подумав, он сосредоточился и вдруг почувствовал обволакивающую его боль, путаницу в мыслях; тьма подступала к нему со всех сторон. Судорожно прижимая к груди шапочку, он уловил отзвуки тех страданий, что испытывал его кузен, когда ее сорвали с его головы. И вот он уже где-то в другом месте, и мельком видит безликие тени таких же путников, как и все на этой дороге. Он чувствовал, что это солдаты, что они приближаются к нему с какой-то целью, но с какой -- распознать не мог. Еще он уловил какую-то зловещую черноту, исходившую от маленького монашка за перегородкой. Разум его наполнился ненавистью к тем, кто готовил ему преждевременную гибель. Узнал Дункан и кое-что еще: монашек видел, как Аларик вошел, но не только не видел, а и не ожидал увидеть, как он покинет часовню. Дункан вышел из транса и дрожа, в тоске привалился к ограде алтаря. Ему надо уходить отсюда. Монах, который, очевидно, принял участие во всем, что произошло, мог с минуты на минуту привести солдат, и, если Дункан хочет помочь Моргану, он не может позволить себе угодить в плен. Дункан со вздохом поднял голову и в последний раз окинул взором алтарь. Да, ему надо бежать, и как можно скорее. Но где же Аларик? Он лежал на животе, его правая щека покоилась на твердой холодной поверхности, покрытой чем-то шероховатым и затхлым. Первым его чувством, когда он очнулся, было чувство боли -- пульсирующей, начинающейся где-то у кончиков пальцев ног и кончающейся в затылке. Глаза его были закрыты, и у него еще не было сил их открыть, но сознание постепенно возвращалось. Раскаленные иглы пронизывали голову снова и снова, с каждым ударом сердца, не давая никакой возможности сосредоточиться. Он крепко зажмурился и попытался отогнать боль, стараясь сосредоточить внимание на том, чтобы пошевелить хоть какой-нибудь частью истерзанного болью тела. Он смог наконец шевельнуть пальцами левой руки и почувствовал под ними солому. Его куда-то унесли из часовни? Задав себе этот вопрос, он ощутил, как боль сконцентрировалась где-то за глазными яблоками, и рискнул открыть глаза. Это ему, как ни странно, удалось, хотя первые мгновения он ничего не видел. Потом он увидел на полу, покрытом соломой, всего в нескольких дюймах от носа свою собственную левую руку и понял, что не ослеп, а просто в помещении, где он находится, темно, да еще пола плаща упала ему на лицо, мешая осмотреться. Когда замутненное сознание уяснило этот факт, он уж был в состоянии направить свой взгляд дальше, поверх руки. Он вглядывался во тьму, не двигаясь, и уже начал различать свет и тени, хотя последние преобладали. Он лежал в каком-то странном зале, отделанном деревом. Лежа он мог увидеть немногое, но все же разглядел высокие, глубокие ниши в стене, освещенные тусклым светом факелов, зажатых в черных железных скобах. В глубине каждой ниши он смутно различил высокие неподвижные фигуры, неясно и угрожающе поблескивающие во мраке; каждая была вооружена копьем и держала овальный щит с каким-то темным геральдическим рисунком. Он прищурился, пытаясь разглядеть их, и понял: это -- статуи. Где он? Морган попытался встать, но сделал это более резко, чем следовало бы, и это немедленно сказалось. Тогда он попробовал, опираясь на локти, оторвать голову от пола и приподнять ее на несколько дюймов, но к горлу снова подступила тошнота, и голова закружилась еще сильнее. Он обхватил голову руками, стараясь остановить этот круговорот, и наконец, разорвав пелену, затянувшую сознание, понял, что же его мучает, -- это было головокружение, вызванное действием мераши. Память вдруг вернулась к нему. Мераша. Она была на Дверце в часовне. Он попал впросак, как ленивый ученик. Вяжущий привкус на онемевшем языке говорил о том, что зелье, помутившее рассудок, все еще действует на него, а при сложившихся обстоятельствах это означало, что он не может освободиться с помощью своего могущества. Теперь, зная источник своих страданий, он знал, как можно наконец обуздать боль, сбросить оцепенение и хоть немного остановить головокружение. Он осторожно приподнял голову на несколько дюймов и справа от себя увидел складки серого шерстяного плаща, а дюймов в шести от лица -- неподвижный серый сапог. Он быстро перевел взгляд в другую сторону -- много сапог, длинных плащей, полы которых касались грязной соломы, острия обнаженных мечей. Морган понял, что находится в опасности и должен подняться на ноги. Любое движение сведенных судорогой конечностей было пыткой, но он заставил свое тело повиноваться. Сначала он приподнялся на локтях, потом встал на четвереньки. Поднимаясь, он сосредоточился на сапоге, стоящем у него перед глазами, но потом перевел взгляд выше, понимая, что этот сапог вряд ли окажется пустым. Медленно поднимая голову, он сначала увидел ноги человека, стоящего рядом, затем -- серую кожаную куртку и эмблему с соколом во всю грудь. А когда он дошел до уставившихся на него колючих черных глаз, то совсем упал духом, поняв, что он, несомненно, пропал. Человек в куртке, украшенной соколом, мог быть только Варином де Греем. Дункан уже повернулся было на каблуках, чтобы покинуть часовню, но помедлил, решив еще раз внимательно осмотреть алтарь. Во всем этом было что-то необъяснимое, он упустил какую-то деталь, деталь, от которой, может быть, зависит жизнь Аларика. Вот эта свечка -- он ведь видел ее, когда заходил сюда в первый раз. Где он ее видел? Наклонившись, чтобы еще раз взглянуть за ограду алтаря, он заметил свечку, лежащую на ступенях слева от коврика в центре. Он уже протянул руку к замку, да так и застыл в той позе, в которой его настигло чувство исходящей отсюда опасности; выпрямившись, Дункан перекинул ногу через ограду и попросту перелез туда. Беспокойно оглянувшись на входную дверь, он опустился на колени рядом со свечкой и, рассмотрев ее, дотронулся до нее вытянутым указательным пальцем. Как он и подозревал, свечка была еще теплая, оплавленный воск не затвердел. Дункан опять почувствовал, как Аларик судорожно цеплялся за нее, опять уловил слабый отзвук той боли, того страха, которые Морган испытывал в эти мгновения. Проклятье! Дункан чувствовал, что то, что он ищет, где-то рядом. Аларик был именно здесь. Дверца была приоткрыта, и свеча лежала слишком близко к алтарю, она не могла просто укатиться сюда. Но куда же Аларик делся потом? Тщательно изучив пол вокруг свечи, Дункан приметил капли воска на некрашеном дереве. Тонкая линия еле заметных желтых капелек села от свечи к ковру, окружающему алтарь У кромки ковра капли были раздавлены и растерты по полу, как будто кто-то наступил на еще не застывший воск А поперек одной из капель, самой большой, проходила чуть заметная тонкая линия, как будто... Дункан вытаращил глаза, пораженный пришедшей вдруг мыслью, и наклонился еще ниже. Может быть, эта трещина, разрывающая лиши; рисунка деревянных плит пола, проходит вдоль кромки ковра вокруг всего алтаря? Он на четвереньках перебрался на другую сторону, бросив при этом виноватый взгляд на алтарь, чувствуя неловкость за свое по меньшей мере странное поведение, и начал осматривать пол там. Нашел! Едва различимая тонкая линия шла параллельно краю ковра от входа до самого конца, так же как и на противоположной стороне алтаря. Казалось, что кромка ковра служит ее продолжением. Под ковром потайной ход? Дункан снова отполз на другую сторону и еще раз обследовал трещину там, где заметил на ней каплю воска. Слой воска был тоньше по одну сторону щели, как будто плита была приподнята, когда упала эта капля. Не смея позорить себе, Дункан закрыл глаза и попытался мысленно увидеть, что таится под ковром, а может, и узнать, что же там происходит сейчас. Он ощутил пустое пространство; там, внизу, находился винтовой спуск, узкие и скользкие ходы которого были покрыты полированным деревом, и человек мог скользить по ним бог знает куда, тем более находясь в бессознательном состоянии. А вот и механизм, открывающий этот потайной ход, -- слева от ковра одна плита пола чуть-чуть выделялась среди других, однако Дункан чувствовал, что дело не только в ней. Поднявшись на ноги, он смотрел то на ковер, то на эту плиту Опробовать устройство нетрудно: стоит только надавить на эту плиту с вытисненным узором -- и все. Но приведет ли этот ход к Аларику? И если да, то застанет ли он кузена в живых? Вряд ли хозяева этого хода не поджидали его в конце пути, куда бы он ни вел. И если Аларику досталась большая порция мераши -- а в этом сомневаться не приходилось, -- то он не придет в себя еще несколько часов. С другой стороны, если Дункан спустится туда, вооруженный мечом и, что едва ли не важнее, всем своим магическим искусством, еще есть возможность спасти Моргана. Дункан вновь оглядел алтарь и задумался. Действовать надо очень осторожно. Он не собирался бросаться в неизвестность с обнаженным мечом в руках, головой пробивая себе дорогу. Нужно все обдумать. Он не знает ни протяженности спуска, ни его поворотов, ни того, чем заканчивается этот путь. Малейшая неосторожность -- и можно наткнуться на свое же оружие. Он задумчиво сжал рукоятку меча, затем поднял его вверх, не извлекая из ножен. Да, пожалуй так -- прикрыв острие, но держа клинок наготове, он и доберется до того места, куда стремится. А потом быстрый рывок... Он услышал звуки, доносящиеся из прихожей, и понял, что должен действовать решительно, если хочет избежать встречи с разъяренным монашком. Крепко сжав рукоятку меча, он нажал на плиту с узором и ничком повалился на середину ковра, почувствовав, как пол под ним раздвигается. Он в последний раз взглянул на тяжелые входные двери, которые с треском распахнулись, впуская монашка, не казавшегося в эту минуту таким уж маленьким. Он появился в сопровождении четырех вооруженных и закованных в броню солдат. Через мгновение Дункан, сжимая меч, уже низвергался во тьму, в неизвестность, все быстрее и быстрее. Чьи-то сильные руки грубо подняли Моргана на ноги и лишили его возможности двигаться. Ему заломили руки и накинули на шею колодку. Он начал сопротивляться, большей частью для того, чтобы выяснить, как сильны те, кто его держат, а не надеясь вырваться. Но несколько резких ударов по почкам и в пах снова свалили его на колени, усилив мучительную боль во всем теле. Тьма опять поплыла у него перед глазами. Горло при падении сильно сдавило, и у Моргана перехватило дыхание. Сдерживая стон, он закрыл глаза, отгоняя боль и заставляя себя расслабиться в "объятиях" своих стражей, когда они снова рывком поставили его на ноги. Он отчетливо понимал, что ему, опоенному зельем, не справиться с ними, и пока действие мераши не прекратится, нечего рассчитывать на свое могущество. А что до ясности мысли -- ха! -- разум вообще отказывался повиноваться ему. Интересно, сможет ли он выпутаться из этого положения? Морган открыл глаза, решив осмотреться и спокойно оценить свое положение, насколько он способен был сделать это сейчас. В комнате было около десятка вооруженных мужчин -- четверо держали пленника, остальные полукругом стояли перед ним, держа наготове обнаженные мечи. За их спинами виднелся яркий свет -- возможно, там был выход на улицу. Свет играл на клинках и шлемах стоящих перед ним людей. Двое из них держали, высоко подняв, факелы, в желто-красно:'.! свете которых все они выглядели особенно таинственно. Среди них был еще какой-то человек в рясе священника, показавшийся Моргану знакомым. Во время короткой схватки никто не произнес ни слова, а лицо Варина, обращенное к пленнику, оставалось бесстрастным. -- А вот и Морган, -- спокойно сказал он безо всякого выражения на лице и в голосе. -- Еретик Дерини наконец-то попался. Сложив руки на груди, украшенной гербом в виде сокола, Варин медленно расхаживал вокруг своего узника, рассматривая его с головы до пят. Под его ногами шуршала солома. На шее Моргана лежала чужая рука, и он не мог повернуть голову, чтобы тоже рассмотреть Варина со всех сторон. Впрочем, он и сам, при случае, не предоставил бы вождю мятежников такой возможности. Кроме того, внимание Моргана привлекло лицо стоящего впереди клирика; присутствие этого человека очень настораживало его. Имя этого священника, если только Морган не ошибся, -- Лоуренс Горони, и он служит архиепископу Лорису. Если это действительно так, то Морган попал в переделку худшую, чем он мог предположить, ведь это значит, что архиепископы как-то сговорились с Варином и готовы ему помочь. Похоже, дело его плохо. Присутствие здесь именно Горони, а не кого-нибудь из епископов рангом повыше, скорее всего, говорит о том, что архиепископы умывают руки, отдавая Моргана на расправу Варину. А Варин его просто убьет, ничего другого ему и в голову не придет. Ведь он считает, что его миссия -- уничтожить Дерини, хотя бы они тысячу раз покаялись. И, уж конечно, он не позволит Моргану, по его мнению -- самому главному Дерини, архи-Дерини, уйти от обязательной для всех них судьбы! Морган сдержал дрожь (и мысленно поблагодарил судьбу за то, что может сделать это), затем посмотрел вновь на Варина, вернувшегося на прежнее место. Глаза мятежника холодно блестели, когда он обратился к пленному врагу: -- Я не собираюсь тянуть время, Дерини. Хочешь ты сказать что-нибудь, прежде чем я вынесу приговор? -- "Вынесу приговор..." -- Моргана охватил ужас, когда он понял, что произнес эти слова вслух. Он попытался скрыть страх и отчаяние, но лишь отчасти преуспел в этом. Хадасса! Уж не дали ли ему мераши, развязывающей язык? Тогда он должен тянуть время, пока действие отравы не пройдет. И даже думая об этом, он понимал, что сейчас не вполне владеет своими мыслями и что поэтому рискует потерять последнюю надежду как-то выжить. Он подумал о том, где сейчас Дункан -- совсем недавно он был рядом, -- но Морган даже не мог сказать с уверенностью, когда было это "совсем недавно", не зная, как долго он был без сознания. Наверное, Дункана уже нет в обители Святого Торина, и он не может рассчитывать, что кузен спасет его. Одна надежда -- как-то исхитриться, протянуть время, пока не вернутся силы. -- Так ты хочешь что-то сказать, Дерини? -- повторил Варин, всматриваясь в лицо Моргана и начиная понимать, что на нем действительно лежит печать высшей силы. Морган криво улыбнулся и попытался кивнуть, но чужая рука на его шее держала крепко, и он почувствовал, как металлическое кольцо врезается в кожу. -- Вы застали меня врасплох, сэр, -- сказал он, качнув головой. -- Вы меня знаете, но я не знаю вас. Не представитесь ли? -- Я твой судья, Дерини, -- кратко ответил Варин, обрывая Моргана на полуслове и изучая его с нарочито холодным видом. -- Господь велел мне очистить землю от вашей породы. И твоя смерть положит начало исполнению этой моей миссии. -- А, теперь я знаю, кто ты, -- сказал Морган. Его голос звучал твердо, хотя колени дрожали от напряжения. Он старался говорить беспечным тоном, и теперь уже это получалось лучше. -- Ты тот парень по имени Варин, который разъезжает по северным поместьям и поджигает амбары. Насколько я знаю, людей ты тоже сжег достаточно. Как только это сочетается с твоим благостным обликом? -- Кое-кто должен умереть, -- холодно, не принимая вызова, ответил Варин. -- Ты -- непременно. Хотя одну вещь я могу тебе пообещать: ты сможешь покаяться в грехах и принять причастие перед смертью. Правда, я считаю, что для таких, как ты, это только проволочка времени. Но архиепископ Лорис думает по-другому. Если пожелаешь, монсеньор Горони примет твою исповедь и попытается спасти твою душу. Морган посмотрел на Горони и нахмурился; в его голове созрел план. -- Боюсь, что ты погорячился, мой друг, -- задумчиво сказал он. -- Если бы ты потрудился расспросить кое-кого, прежде чем нападать на меня, ты бы узнал, что я еду в Дхассу, дабы предстать перед судом архиепископов. Я принял решение отказаться от своих сил и понести покаяние. Черные глаза Варина недоверчиво сузились. -- С трудом в это верится. Судя по всему, что я слышал, великий Морган никогда не откажется от своего могущества, и уж тем более не покается. Морган пожал плечами -л приободрился, чувствуя, что охранник несколько ослабил зажим. -- Я в твоей власти, Варин, -- произнес он; сейчас он говорил правду, чтобы поверили лжи, которую он сказал перед этим н скажет еще, если будет необходимо. -- Любой, сведущий в чарах Дерини, подтвердит это. Я совершенно беспомощен под действием мераши. Не только сверхъестественных сил -- сейчас у меня нет даже обычных физических, движения н те затруднены. Подумай сам, могу ли я в таком состоянии лгать тебе? -- Это было ложью, ибо Морган уже убедился, что спокойно может лгать, находясь под воздействием мераши. Только вот поверит ли ему Бария... Варин нахмурился и примял ногой сотому, потом покачал головой: -- Не понимаю, что ты хочешь выгадать, Морган. Ничто не спасет твоей жизни. Тебя ждет костер, и очень скоро. Зачем ты продолжаешь лицемерить даже на пороге смерти? "Костер, -- подумал Морган, и лицо его посерело. -- Неужели меня сожгут как еретика, даже не дав ничего сказать в свою защиту?" -- Я повторяю, что ехал на суд архиепископа, -- сказал Морган, повышая голос. -- Почему ты хочешь помешать этому? -- Такой возможности у тебя больше нет, -- равнодушно сказал Варин. -- У тебя било время изменить свою жизнь, ты им не воспользовался. Твоя жизнь кончилась. Если хочешь спасти спою душу, а ее, уверяю тебя, ждут ужасные муки, попытайся сделать это сейчас, пока мое терпение не истощилось. Монсеньер Горони, если пожелаешь, выслушает твою исповедь. Морган повернулся к Горони. -- Вы даете на это свое благословение, монсеньор? Вы будете участвовать в казни без суда? -- У меня нет никаких приказов, кроме одного -- облегчить вашу душу, Морган. В остальном -- вы подвластны Варину. -- Я никому не подвластен, поп! -- крикнул Морган, и его глаза гневно вспыхнули. -- И я не верю, что архиепископ ?.юг одобрить это беззаконие! -- Закон -- не про вашу честь! -- ответил Горони. Его лицо, потемневшее от злобы, было освещено светом факелов. -- Так будете или нет исповедоваться? Морган прикусил губу и заставил себя сдержать гнев. Спорить не о чем, это ясно. Варин и священник ослеплены ненавистью к тем, кого они не понимают. Что бы он ни сказал, что бы ни сделал, никакой пользы не будет -- только, может быть, ускорит развязку, если действовать неосторожно. Он должен тянуть время! Морган опустил глаза, изображая искреннее раскаяние. Может, еще удастся оттянуть казнь? К тридцати годам он совершил столько такого, в чем можно покаяться... А если грехи кончатся, он что-нибудь придумает. -- Прошу прошения, -- сказал он, опустив голову. -- Я бывал неблагоразумен, и, увы, слишком часто. Могу я исповедоваться наедине, или должен говорить перед всеми вами? Варин хмыкнул. -- Ты, конечно, пошутил. Сэр Горони, вы готовы выслушать исповедь этого человека? Горони вынул из кармана плаща узкую пурпурную епитрахиль и, коснувшись ее губами, облачился в нее. -- Желаешь ли ты исповедоваться, сын мой? -- пробормотал он сухим тоном, отводя взгляд и двигаясь к Моргану. Морган вздохнул и кивнул; его охранник опустился на колени, увлекая его за собой. Зажим на его горле ослабел, и Морган снова вздохнул с облегчением и склонил голову. Он попытался сжать левую ладонь в кулак, чтобы выяснить, владеет ли своим телом, как прежде, и внезапно нащупал холодную сталь у запястья; это был стилет, не обнаруженный обыскавшими его людьми. Как это их угораздило! "Ну и дурни!" -- с восторгом подумал он; теперь он готов был говорить что угодно, теперь он не беззащитен. Может быть, раз уж так все сложилось, он еще уведет с собой на тот свет несколько этих фанатиков. Все равно спастись-то ему никак не удастся. -- Прости меня, отец мой, ибо я виновен, -- прошептал он" глядя на стоящего перед ним Горони. -- Вот мои грехи. Не успел Морган набрать грудью воздуха, чтобы начать перечисление своих грехов, как вдруг вверху что-то загрохотало и раздался треск. Все в изумлении закинули головы: в потолке зияла дыра, а тело, что с таким грохотом проломило ее, упало на солому в двух шагах от Моргана, Разглядев, что на человеке кожаный охотничий костюм, Морган приободрился. Это был Дункан! Вскочив на ноги, священник выхватил из ножен меч и мгновенно нанес удар по незащищенному колену одного из стражников, стерегших Моргана. Человек этот отскочил, волоча ногу. Одновременно Морган резко повернулся влево и, падая, увлек за собой на пол еще двух стражников. Последний из тех, что охраняли Моргана, поначалу слегка растерялся, а спохватившись, стал доставать меч из ножен, но не успел им воспользоваться -- Дункан сразил его. А потом в комнате все смешалось: люди Варина наконец сообразили, что к чему, и бросились на Моргана и Дункана. Дункан бился с удовольствием; меч и кинжал только сверкали в его руках, словно оружие было их продолжением. Морган, сцепившийся на полу с двумя стражниками, свалил одного из них сильным ударом, когда тот попытался подняться. Корчась от боли, тот повалился на второго стражника, а тем временем Морган выхватил свой стилет и заколол его. Затем он с криком бросился на другого атакующего, нависшего над ним с обнаженным кинжалом. Пытаясь выбить у него клинок, Морган видел, как Дункан, еле удерживаясь на ногах, сражается один с полдюжиной воинов, и понял, что у них мало надежды справиться с таким количеством врагов. И вдруг весь этот хаос прорезал осипший голос отца Горони: -- Убейте их! Черт вас подери, убейте же вы их обоих! ГЛАВА XIV "-- В чем наивысшая мудрость человеческая? -- Обладая силой, не вредить другим"[12]. Дункан атаковал и защищался, уворачивался и наносил внезапные удары, не подпуская к себе нападающих. Отражая удар длинным кинжалом в левой руке, он в то же время ударом ноги выбил меч у другого воина. Но место одного обезоруженного заняли еще четыре человека, и он едва успевал отражать удары. Он попытался пронзить мечом воина справа, но клинок застрял в кольчуге, и пока он освобождал его, над ним навис меч другого противника. Уворачиваясь от удара, Дункан поскользнулся в лужице крови, и это его спасло -- клинок прошел как раз там, где только что была его голова. Удержавшись на ногах, он выпрямился коротким толчком и, взмахнув мечом, чуть не вспорол брюхо одному из нападавших, потом ударом наотмашь сбил с ног одного человека с факелом и поразил клинком другого. Фонтан крови брызнул из раны на Дункана и атакующих его людей, а факел выпал из мертвых рук. Дункан попытался погасить пламя, но это было невозможно -- его отовсюду атаковали. Отступая, он чуть не налетел на Моргана, боровшегося на полу с последним охранником; человек Варина одолевал ослабленного зельем Аларика. И снова Дункан увернулся, подставив нападающего воина под меч его же товарища, а своим клинком в это время прикончил противника Моргана. В это мгновение его схватили за руку, и кто-то еще попытался обхватить его за горло и оттащить назад. Рывком освободив правую руку, Дункан не глядя нанес удар, который пришелся как раз в живот самому Варину; тот упал на пол и скорчился. В то же мгновение Дункан почувствовал, как по его кольчуге скользнул кинжал, и, увернувшись в давке, ударил по ногам второго нападающего. Это был Горони. Дункан с отвращением ухватил Горони за воротник куртки и выбил из его руки кинжал, а тот так ничего и не успел понять. Чтобы не дать Горони возможности очухаться и вырваться, он швырнул его к своим ногам и, обхватив левой рукой за шею, прижал к полу. Два воина Варина растерянно отступили. -- Стоять! -- крикнул Дункан, поднося кинжал к горлу Горони. -- Еще шаг, и я убью его. Они остановились и, ожидая приказа, посмотрели на Варина. Но их вождь все еще не мог отдышаться и, лежа на забрызганной кровью соломе, был не в состоянии отдавать приказы. Человек с раненой ногой подполз к другому, покалеченному более серьезно, и попытался остановить хлещущую из его ран кровь. Кто-то разжег факел, но больше никто в комнате не двигался. Только Морган, схватив за горло мертвого или потерявшего сознание противника, в ожесточении колотил его головой об пол. Увидев это, Дункан направился к нему, волоча за собой упиравшегося пленника. Уж не сошел ли Морган с ума? -- Аларик! -- крикнул он, не отводя взгляда от людей Варина. -- Аларик, остановись! Довольно! Идем отсюда! Морган замер, услышав его. Он с удивлением посмотрел на Дункана, потом на тело, лежащее перед ним, и, совсем уже придя в себя, в ужасе опустил руки. -- О Боже мой! -- пробормотал он, качая головой, и, опершись на руку Дункана, встал. -- Боже, в этом не было нужды. Что я наделал? -- Сейчас не до этого. Нужно скорее уходить отсюда, -- сказал Дункан, глядя на загоревшуюся позади людей Варина стену и двигаясь в сторону двери. -- А эти милые джентльмены не будут пытаться остановить нас, потому что убить священника -- не шутка. А тем более -- двух. -- Ты не священник! -- прохрипел Горони, вцепившись в руку Дункана и пытаясь ослабить зажим на своем горле. -- Ты изменил святой церкви! Когда его преосвященство узнает об этом... -- Да, я уверен, что его преосвященство во всем разберется, -- перебил его Дункан, подходя к двери, закрытой тяжелым засовом. -- Аларик, можешь ли ты открыть это? Тяжелая дверь с дубовым засовом была обита железом. Морган отодвинул засов, который сперва двигался туго, но потом пошел легче. Однако когда он налег на саму дверь, она не открылась. Дункан повернулся к двери посмотреть, что там такое, и тут Варин с трудом поднялся на ноги, поддерживаемый двумя вооруженными людьми, и двинулся к ним. -- Все бесполезно, -- сказал Варин, тяжело дыша. -- Дверь заперта. -- Так открой ее, -- сказал Дункан. -- Или ему конец. -- Он опять поднес нож к горлу Горони, и священник застонал. Варин остановился в пятнадцати шагах от Дункана и с улыбкой развел руками. -- Я не могу открыть ее. Брат Балморик закрыл нас снаружи. Вас спасает Горони, меня -- Балморик. Не думаю, что в конце концов вам удастся уйти. Он указал на огонь, уже набравший силу, и сердце Дункана замерло. Пламя росло с угрожающей быстротой, охватывая тюки соломы и уже достигнув карниза. Еще немного, и, пожалуй, воспламенится вся часовня, а тогда здесь будет настоящий ад. -- Зови Балморика, -- нетерпеливо сказал Дункан, приближая лезвие к горлу Горони. Варин покачал головой и сложил руки на груди. -- Если мы умрем, вы умрете тоже, -- Варин улыбнулся. -- Игра стоит свеч. Дункан посмотрел на Моргана: -- Как ты себя чувствуешь? -- О, великолепно, -- воскликнул Морган, все еще пытаясь открыть дверь. Он понимал -- нужно было делать хоть что-то, чтобы не потерять рассудка. -- Дункан, помнишь, как я однажды открыл другую дверь? -- Не смеши меня. Ты не в состоянии сейчас... Дункан вдруг прервал фразу на полуслове и опустил глаза, поняв, что имеет в виду Морган. Аларик надеется на то, что он, Дункан, использует свои силы Дерини. А сделать это в присутствии Горони -- значит разоблачить себя раз и навсегда. Как говорил ему тот загадочный странник на дороге: "Настанет время сделать выбор". Оно настало. Дункан посмотрел на кузена и медленно кивнул. -- Можешь подержать нашего друга? -- Он указал на Горони. -- Хорошо, -- ответил Морган. Передав Горони Аларику, Дункан отдал ему и длинный кинжал, и свой окровавленный меч. Он тревожно поднял бровь, глядя, как Морган обхватил шею Горони, но, кажется, Морган больше не терял над собой контроля. Дункан видел, что Моргану в его состоянии это трудно, но другого выхода не было. Убедившись, что пленник не уйдет, Дункан направил внимание на замок двери. Дерево под его пальцами было теплым и гладким; сосредоточившись, он увидел сквозь него механизм замка. Чуть переместив пальцы, он закрыл глаза и сконцентрировал всю свою волю на механизме, чувствуя при этом, как внутри него происходит некая работа. Усилие шло через его пальцы, все увеличиваясь с каждым мигом. А потом в двери что-то щелкнуло, щелкнуло во второй раз, в третий. Оглянувшись на Варина и его людей -- все они стояли, как зачарованные, не шелохнувшись, -- Дункан толкнул дверь, и она открылась. -- О Боже мой, он -- один из них, -- прошептал Горони, побледнев. Он закрыл глаза рукой. -- Змея Дерини проползла в самое сердце церкви! -- А ну замолчите, Горони, не то будет худо, -- тихо сказал Морган. Горони покосился на кинжал и умолк. Зато Варин неистовствовал. -- Дерини?! Господь покарает тебя, исчадие Сатаны! Гнев его падет на тебя и... -- Пойдем-ка отсюда, -- зевнув, сказал Дункан, проталкивая Горони и своего кузена в дверь; Варин и его люди двинулись к ним. -- Найди лошадей и уезжай. Я сейчас. Пока Морган взбирался на невысокий холм перед гробницей, Дункан выволок упирающегося Горони на улицу и захлопнул за собой дверь. Варин и его люди бросились к двери. Сквозь щели они видели, что Дункан уводит Горони вверх по холму, и это привело их предводителя в ярость. Достигнув вершины холма, Дункан увидел, как его родич, вне себя от ужаса, смотрит на вбитый в землю кол -- к нему, должно быть, привязывали приговоренных к сожжению. На колу болталась цепь, предназначенная для очередной жертвы; рядом лежал дымящийся факел. Морган не отрываясь смотрел на эти ужасные предметы. -- Аларик, идем! -- Надо сжечь все это, Дункан. -- Сжечь? Ты с ума сошел! Нет времени, Аларик! Невзирая на протесты Дункана, Морган, не имея сил идти, пополз к факелу. С гримасой нетерпения Дункан оглянулся через плечо на гробницу, опять посмотрел на Аларика, потом резко повернул Горони лицом к себе. -- Можете идти, Горони. Вы не заслуживаете пощады, однако мне сейчас важнее помочь этому человеку, -- он указал на Моргана, -- словом, не до вас. А теперь -- марш отсюда, пока я не передумал. Дав Горони пинка, он отправил его вниз по склону холма, а сам снова взглянул на Моргана. Тот добрался до факела и пытался поднять его с земли. Чертыхаясь, Дункан нагнулся, поднял факел и зажег кол. Потом он помог Моргану встать на ноги, подставив ему плечо, и они поплелись дальше. А тем временем монах Балморик и группа солдат спешили к запертой двери. С ними был и Горони. Один из них кинулся было преследовать Дункана и Моргана, но Балморик резким жестом остановил его и рявкнул что-то, но что -- Дункан не расслышал. Человек, бросившийся за ними вдогонку, вернулся к подножию холма. Часовня пылала. Благодаря возникшей суматохе, Дункан и Морган смогли беспрепятственно добраться до луга. Над часовней стоял дым столбом, массивные деревянные балки были охвачены огнем. Не мешкая, Дункан усадил Моргана на коня и накрутил поводья ему на руку, а потом сам вскочил в седло. Он, пришпорив коня, спешил уйти подальше от подворья Святого Торина. Внезапно хлынул ливень. Копыта коней поднимали столбы мокрого песка. Морган в изнеможении, с полузакрытыми глазами, припал к гриве коня. Оглядываясь назад, Дункан видел пылающую обитель, окутанную черным дымом, и фигуры обезумевших от ярости Варина и Горони, грозящих кулаками вслед уходящим лордам Дерини. Погони не было. Дункан нагнулся, чтобы поправить ослабшие поводья, и натянул их так, что конь Моргана с трудом поспевал за ним. Его кузену непросто было ехать верхом в его теперешнем состоянии, не говоря уж о том, чтобы принимать какие-то решения. Впрочем, Дункан и сам понимал: лучшее, что они могут сейчас сделать, -- это как можно скорее добраться до Келсона. Как только сегодняшние новости достигнут архиепископов -- король может стать следующей жертвой святейшего суда. А Дункан знал, что Аларик захочет быть рядом с Келсоном, если это случится. Конечно, на благосклонность Дхасской Курии после сегодняшних событий нет никакой надежды. Оба они будут отлучены и объявлены вне закона. И мирно вернуться в Корвин им не удастся. Как только объявят отлучение для всего герцогства -- а в том, что это произойдет, можно не сомневаться, -- в Корвине начнется гражданская война. А Морган, судя по всему, не в состоянии действовать еще по меньшей мере несколько дней. Дункан подъехал к Аларику, взял поводья его лошади и коснулся ее своей шпорой. Аларику нужно как следует отдохнуть. Может быть, направиться к обители Святого Неота, где они останавливались прошлой ночью? А вдруг им повезет, и Дункан отыщет в развалинах Перемещающий Ход; Аларик упоминал алтарь Святого Камбера. Ход может быть рядом с ним. Если только удастся его найти, они не потеряют день в пути и уже сегодня увидят Келсона. Ливень начал стихать, и в небе появились просветы. Решив, что впредь он никогда и никуда не поедет в дождь, Дункан поплотнее уселся в седле и взглянул на своего кузена. Конечно, им и не пришлось бы ехать в такую погоду, сложись все немного иначе. Не пройдет и часа, как Горони доложит архиепископам об обстоятельствах пленения и бегства Моргана и о том, как Дункан Мак-Лайн вступил в битву, и что этот самый монсеньер Мак-Лайн, королевский исповедник и восходящая звезда церковной иерархии -- лазутчик Дерини. Он даже думать не хотел о том, что скажет Лорис, когда узнает все это. -- Я отлучу его! Я отлучу их обоих! -- кричал Лорис. -- За всю его ложь, измену и нечестие -- я лишу его сана! Я... Лорис, Карриган, несколько их помощников и клириков -- словом, значительная часть Гвинеддского клира -- собрались в гостиной Дхасского епископа, обсуждая новость. Монсеньор Горони, в забрызганном кровью и грязью плаще, ворвался в комнату и бросился в ноги Лорису. Клирики со все возрастающим ужасом слушали историю его утренних злоключений: неудавшееся пленение Моргана, его собственные бедствия и, наконец, о злодеянии двух Дерини -- Моргана и Мак-Лайна. Да, он уверен -- товарищем Моргана был Дункан Мак-Лайн. Этот лишенный права служения священник узнал его, называл по имени и даже грозился убить. Лориса все это привело в бешенство, его охватила ярость против Моргана, Дункана и вообще всех Дерини. Карриган и остальные клирики были настроены так же, напряжение в комнате достигло предела. Епископы, разбившись на маленькие группы, обсуждали случившееся. И хотя сообщение взволновало кого больше, кого меньше, все, казалось, пришли к единому мнению, что в обители Святого Торина произошло нечто ужасное, и поэтому придется принять соответствующие решения. Сам хозяин покоев, епископ Кардиель, посмотрел на сидевшего в другом конце комнаты Арилана и перевел взгляд на спорящих престарелых священников -- Карстена Меарского и Креоду Карбурского. Арилан кивал самому себе, с легкой улыбкой наблюдая за Лорисом и Карриганом. Кардиель и Арилан, одному из них было тридцать девять, а другому -- сорок один год, являлись самыми молодыми епископами Гвинедда. Следом за ними шел пятидесятилетний Толливер Коротский, чья епархия находилась во владениях Моргана, а большей части остальных священников было далеко за шестьдесят. Но Кардиеля и Арилана не только возраст отличал от большинства других епископов. У них непристойная вспышка ярости Лориса не вызвала ничего, кроме усмешки. Их не смешили, конечно, угрозы Лориса, ведь оба они втайне симпатизировали генералу Дерини, который помог молодому королю во время того поединка на коронации. А Дункан Мак-Лайн был одно время протеже епископа Арилана. И этот Варин, о котором упоминал Горони, не вызывал у них никакого восторга. Нет ничего хорошего в том, что ненавидящий Дерини фанатик разгуливает по окраинам королевства. То, что Лорис благословил этого смутьяна, хотя бы и неофициально, возмущало их. А усмехались они тому, что Морган опять оставил Лориса в дураках. Кардиель, епископ традиционно нейтральной Дхассы, имел к вопросу -- глуп ли Лорис на самом деле -- чисто академический интерес. Но Арилан в этом и не сомневался и сейчас испытывал своего рода удовольствие от того, что это получило публичное подтверждение. Викарий Ремута, он сам давно уже столкнулся с этим фанатическим безумием примаса Гвинеддского. Что действительно нужно Гвинедду -- так это новый примас. Арилан не думал, что этим человеком может стать он. Приходилось признать -- он еще слишком молод и неопытен. Но ученый Браден Грекотский, или Ивор Марбурский, или даже Лацей Ставенамский были бы получше Эдмунда Лориса в качестве архиепископа Валоретского. А что до сподвижника Лориса и непосредственного начальника Арилана, неистового архиепископа Патрика Карригана, то его уж, точно, давно пора сменить. А это не казалось Арилану невозможным. Лорис наконец подавил свой гнев и умолк. Когда он поднялся и сложил руки на груди, все притихли, заняли свои места; молодые клирики, состоящие при епископах, подошли поближе к своим начальникам, приготовясь слушать, что скажет архиепископ. Полную тишину нарушало только тяжелое дыхание старого епископа Карстена. Лорис поднял голову и откашлялся. Он принял строгую, важную позу и обвел присутствующих взглядом. Теперь он заговорил, как и подобает примасу Гвинедда. -- Господа мои, прошу у вас всепокорнейше прощения за нашу невольную вспышку. Ибо как вам, без сомнения, хорошо ведомо, ересь Дерини -- предмет особого нашего многолетнего беспокойства. Честно говоря, мы не удивлены действиями Моргана. В сущности, мы их предвидели. Но то, что некто из нашего клира, дворянский сын и обладатель высокого духовного сана... -- он с трудом заставил себя не повысить голос, -- что этот человек -- Дерини... Лорис перевел дыхание и продолжил: -- Еще раз просим прощения за избыток чувств, господа мои. Ныне, как подсказывают нам все обстоятельства и наше рассуждение о благе церкви Гвинеддской, для еретика-священника Мак-Лайна есть лишь одно наказание -- это отлучение, лишение священства и, коли на то воспоследует решение Курии, казнь, подобающая злокозненным еретикам Дерини.-- Мы понимаем, что последнее требует узаконения царствующим монархом, и должны совершить все подобающие формальности, хотя бы это и отняло немало времени. -- Его суровые голубые глаза обежали комнату. -- Но в нашей власти, яко примаса Гвинеддского, объявить Дункану Говарду Мак-Лайну и его проклятому кузену Аларику Энтони Моргану анафему. Архиепископ Карриган, наш ремутский собрат и духовный наставник Мак-Лайна, согласен с нами в этом. Надеюсь увидеть всех вас нынче после вечерни на церемонии отлучения. По комнате пробежал приглушенный ропот, но Лорис резко произнес: -- По этому вопросу не может быть никаких разногласий, милостивые государи. Морган и Мак-Лайн убили добрых и верных сынов церкви, угрожали жизни монсеньора Горони, монашествующего священника, использовали в стенах священной обители запретную и проклятую магию. Оглядываясь назад, мы видим, что Мак-Лайн был, вероятно, причастен и к случившемуся на коронации нашего обожаемого монарха, короля Келсона. Посему он и Морган заслуживают кары вдвойне. Он еще раз обвел всех взглядом. Никто не нарушил тишины. -- Прекрасно, -- кивнул Лорис. -- Мы надеемся, что вы будете споспешествовать нам при объявлении отлучения нынче вечером. Завтра же мы обсудим другие действия, долженствующие быть произведенными в сем особом случае. Мы, в числе прочего, обсудим и вопрос о герцогстве Моргана. Может быть, и хорошо, что мы еще не приняли решение по вопросу об отлучении Корвина, который обсуждался сегодня. До вечера, господа. С коротким поклоном Лорис покинул клир и вышел, сопровождаемый Карриганом, его клириком -- отцом Хью де Берри -- и полдюжиной других помощников и писцов. Как только дверь за ними закрылась, оставшиеся в комнате возобновили спор с еще большей силой. -- Арилан? Епископ Арилан, следивший за спором между епископом Браденом и Толливером, услышав свое имя, обернулся и увидел, что Кардиель подает ему знак из другого конца комнаты. Покинув двух старших епископов, он обошел спорящих, приблизился к Кардиелю и отвесил официальный поклон. -- Вы желали видеть меня, дорогой лорд Кардиель? Кардиель вернул ему поклон, не моргнув глазом. -- Я вот думаю -- не пойти ли нам в мою личную часовню и обсудить там спокойно всю эту прискорбную смуту, мой дорогой лорд Арилан? -- прошептал он Арилану на ухо. -- Мне кажется, нам необходимо соблюдать осторожность. Церковь Курии -- место, где вечно толпятся наши старшие братья. Арилан сдержал улыбку и легким кивком головы отпустил сопровождающих его людей. -- Я весьма тронут вашим приглашением, милорд. И, быть может, молитвы наши отведут гнев Господень от нашего брата Дункана. Предать проклятию священника, даже и Дерини, -- для этого нужны серьезные основания. Вы согласны? -- Мы рассуждаем совершенно одинаково, брат мой, -- кивнул Кардиель, когда они проходили через парадные двери. -- Я думаю, не мешает также разобраться в деяниях этого Варина, о котором упомянул брат Горони в своем несколько поспешном отчете, не правда ли? Обменявшись поклонами с двумя монахами, шедшими по коридору, они наконец достигли звуконепроницаемой часовни епископа Дхасского. Когда двери закрылись, Арилан дал волю своим чувствам, усевшись поудобнее напротив двери, пока Кардиель зажигал свечи. -- Дело, как вы понимаете, не в Варине, -- сказал Арилан, щурясь на мигающую свечу. -- Прежде чем мы поговорим о нем, я бы хотел поподробнее изучить указ об отлучении Корвина. Я не вижу, как мы можем воспрепятствовать отлучению самих Моргана и Дункана и не потерять при этом своего положения в Курии. Ничего не поделаешь -- формально, по крайней мере, они виновны. Но я выступлю против отлучения всего Корвина -- это погубит честь Курии. Кардиель прошел по часовне и зажег еще две свечи на алтаре. -- Я вообще против этих отлучении, Денис. Морган и Мак-Лайн будут защищаться -- что им еще остается? Да и вообще все то, что связывают с силами Дерини, на мой взгляд, находится под большим вопросом. -- Только не говорите этого никому, кроме меня, -- улыбнулся Арилан, подходя к Кардиелю. -- Другие члены Курии могут вас не понять. -- Но вы-то понимаете, -- тихо сказал Кардиель, посмотрел на красную лампадку, которую только что зажег, и кивнул самому себе. -- И тот, кому вожжена эта лампадка, понимает. Нас троих -- пока достаточно. Арилан кивнул и вновь сел на скамью перед алтарем. -- Достаточно, -- согласился он. -- Только надо подумать, как сделать, чтобы нас стало больше, и что вообще предпринять, чтобы нарушить планы Лориса, когда придет время. ГЛАВА XV "Люди уничтожают то, что не в силах понять"[13]. Все еще шел дождь, когда Дункан и Морган спустились с гор. Молнии вспыхивали на западе и терялись в бледных закатных лучах, то и дело грохотал гром, усиленный горным эхом. Ветер свистел в руинах обители Святого Неота, дождь хлестал по изборожденным временем серым камням и обуглившимся бревнам. Невесело выглядели развалины подворья, на которое они въехали. Дункан покосился на окутанные тьмой стены и поплотнее натянул капюшон. Справа от него зашевелился в седле, не открывая глаз, Морган. Притупление чувств, вызванное ядом, облегчило ему тяготы пути, но Дункан знал, что еще немного -- и его кузену потребуется отдых, больше он не выдержит. Слава Богу, что они доехали сюда. Дункан направил своего коня в тот уголок, где они с Морганом провели предыдущую ночь. Морган все так же сонно покачивался в седле, а когда кони остановились и Дункан спешился, он внезапно пришел в себя. -- Где мы? Почему мы стоим? Дункан потрепал холку своего коня и подошел к Моргану. -- Все в порядке. Мы у Святого Неота, -- сказал он, кладя руку Моргана себе на плечо и помогая ему слезть с коня. -- Я хочу, чтобы ты отдохнул, пока я осмотрю это место. Здесь где-то должен быть Переносящий Ход. Он доставит нас прямо в Ремут, если только действует. -- Я помогу тебе, -- пробормотал Морган, слабо сопротивляясь, когда Дункан повел его в самый сухой угол ветхого жилища. -- Это должно быть за алтарем Камбера, о котором я тебе говорил. Дункан покачал головой и, уложив Моргана на землю, стал рядом с ним на колени. -- Если ход есть, я найду его, -- сказал он, поворачивая Аларика лицом к стене. -- Как бы то ни было, тебе нужно хорошенько отдохнуть. -- Подожди минутку, -- возразил Морган. -- Ты же не собираешься расхаживать здесь один, пока я сплю? Дункан виновато улыбнулся и, еще раз повернув Моргана лицом к стене, покачал головой. -- Боюсь, что все же собираюсь, дорогой мой друг. Все равно ты сейчас ничем не поможешь мне. Так лучше не мешай, или я заставлю себя уснуть. -- Ты это можешь, -- со вздохом прошептал Морган, прижимаясь к стене. -- Конечно, могу. Расслабься. Когда Морган закрыл глаза, Дункан снял перчатки и засунул их в карман плаща. Сложив руки вместе, он склонился над лежащим на земле кузеном, собрал всю волю и с двух сторон обхватил руками голову Моргана. -- Спи, Аларик, -- прошептал он. -- Спи глубоко. Спи без сновидений. Пусть сон снимет усталость и укрепит тебя. Продолжая, он рискнул войти в по-настоящему глубокий транс, известный Дерини. "Спи глубоко, брат мой. Спи спокойно, не тревожься. Я буду недалеко". Дыхание Моргана стало медленным и ровным; его тело расслабилось, и он погрузился в глубокий сон, сон без сновидений. Дункан сложил руки на груди и немного выждал, убеждаясь, что кузен уснул крепко и не проснется до его возвращения. Потом он прикрыл спящего попоной. Теперь пора искать Переносящий Ход. Дункан остановился у входа в разрушенную церковь и осмотрелся. Ночь уже спустилась, но дождь не кончился; на фоне темного неба были видны полуобвалившиеся стены. Левее, где еще сохранился кусок крыши, блестело, как единственный глаз, чудом уцелевшее фонарное стекло. Вспыхнула молния, на мгновение стало светло, как днем; Дункан направил свои шаги к главному алтарю. Густые тени лежали на разбитых каменных плитах, освещаемых редкими вспышками молнии. Ветер гудел в руинах, вызывая в памяти все прежние обиды и несчастья. Дункан подошел к алтарным ступеням и остановился, задумавшись о временах, когда в этих стенах обитало около сотни монахов Дерини и еще множество учителей и учеников знатных фамилий. Торжественная процессия входила в храм, пел хор, горели восковые свечи, дымились лампады... Он почти вживе видел это. "Introibo ad altare Dei" -- "Я взойду к алтарю Господню". Снова сверкнула молния, прервав грезы Дункана, и он, горько усмехнувшись, стал подниматься по ступеням алтаря. Коснувшись ветхих перил, он подумал о том, сколько рук касалось их прежде, и, представив себе все величие этого места, когда алтарь был освящен, он невольно склонился в почтении к тем далеким временам. Подул ветер, Дункан поежился и вернулся к своим поискам. Им нужен Переносящий Ход Дерини, и он должен найти это магическое место в руинах заброшенного монастыря -- если, конечно, оно еще существует по прошествии двух веков. Где мог быть сооружен Переносящий Ход в то время? Использовались ли тогда известные Дункану приемы? Как много таких ходов было в одиннадцати королевствах? И где они находятся? Дункан знал два из них. Один -- в его кабинете, построенный так, что королевский исповедник (а в прежние дни это был по традиции Дерини) мог мгновенно попасть в собор. И второй -- простая металлическая плита в полу соборного алтаря, рядом со входом в подземную церковь. В конце концов, никто не может предвидеть, когда именно придется стучаться с мольбой и стенанием во врата небесные ради короля -- так, по-видимому, думали в старину. И все-таки где же этот Ход здесь, в обители Святого Неота? Дункан окинул взглядом неф, и по какому-то внутреннему велению пошел направо, осторожно пробираясь по разрушенным плитам. Аларик сказал, что слева от центрального алтаря должен быть, алтарь Камбера; сейчас он находился справа от него. Может быть, ответ где-то рядом? Святой Камбер -- покровитель магии Дерини. Где лучше разместить Переносящий Ход с точки зрения магии? Немного левее алтаря он заметил в стене узкий выступ. Плита была разбита, буквы почти не видны. Но Дункан прочел надпись -- "Jubilante Deo" и, всмотревшись, разобрал дальше имя -- "Sanctus Camberus" -- "Святой Камбер". Дункан ощупал стену, но спустя несколько минут удрученно покачал головой: он не мог найти здесь Переносящего Хода. Хотя во времена междуцарствия, как и до них, магия была повсеместно признана, Переносящий Ход все-таки не делали на виду у всех. Это не в духе Дерини. Нет, Ход должен быть где-то спрятан, возможно недалеко отсюда, чтобы покровительство Святого Камбера защищало его, но только не на таком видном месте. Тогда где? Опять повернувшись лицом к алтарю, Дункан осмотрел стену с другой стороны, ища выход в другую, меньшую церковь. Он без труда обнаружил за разбитыми и вывороченными плитами полураскрытую дверь. Не мешкая, он подошел, протиснулся в проем и оказался в маленькой высокой комнате, которая была, конечно же, тайным святилищем. Дункан выбрался из узкой лазейки и выпрямился, прикрыв глаза от ослепительной вспышки молнии. Пол был засыпан камнями, кусками истлевшего дерева, битым стеклом. Но у дальней стены сохранился алтарь черного дерева, остатки стенного шкафа и ларца и, с другой стороны, столик для отправления риз. Дункан деловито осмотрел помещение, косясь на поминутно вспыхивающее небо. Ну так где же здесь древние могли расположить Ход? И если все здесь было разрушено до такой степени, мог ли он уцелеть? Пробираясь среди камней, двигаясь дальше в глубь комнаты, Дункан закрыл глаза и сосредоточенно потер лоб тыльной стороной ладони, пытаясь уловить, сохранилось ли здесь что... -- Страшись, о Дерини! Грядет беда! Дункан резко повернул голову, и застыл с полуобнаженным мечом в руках. Сверкали молнии, тени прыгали по стенам, но по-прежнему, кроме Дункана, здесь не было никого. Он, не сходя с места, вложил меч в ножны, продолжая озираться. Слышал ли он голос наяву? Нет. Вероятнее всего, слова эти прозвучали только в его сознании. Не голос ли это одного из древних монахов Дерини обители Святого Неота? Сделав шаг назад, Дункан вновь закрыл глаза, сосредоточился и снова услышал тот голос. Конечно, он звучал в его мыслях: "Страшись, о Дерини! Грядет беда! Из сотни братьев остался лишь я, дабы разрушить сей Ход прежде, нежели он будет осквернен. Родич, будь осторожен! Храни себя, Дерини. Люди уничтожают то, что не в силах понять. Добрый Святой Камбер, защити нас от напасти". Дункан открыл глаза и огляделся, потом снова прикрыл их. "Страшись, о Дерини! Грядет беда! Из сотни братьев..." Дункан прервал общение с неведомым монахом и вздохнул. Итак -- это послание последнего оставшегося здесь Дерини. Он пытался перед смертью разрушить Ход. Удалось ли это ему? Дункан топнул несколько раз ногой, простукивая пол, потом разгреб слой мусора. В полу было углубление, три на три фута, когда-то, видимо, скрытое плитой. Что же касается Хода... Не поддаваясь отчаянию, Дункан вытянул вперед руки и напрягся, исследуя внутренним взором всю комнату по частям. В глубине души он очень надеялся, что столик для риз может оказаться тем, что он ищет. Но и там ничего не было. Он сосредоточился еще раз и вдруг ощутил боль, затем его окружила тьма, и он вновь услышал начало послания. И все. Ход был мертв. У последнего Дерини это получилось. Дункан со вздохом еще раз осмотрелся, бессильно опустив руки. Теперь им придется ехать в Ремут. Ход разрушен, выбора у них не остается. А оттуда, может быть, предстоит отправиться в Кульд, если Келсон уже уехал туда на свадьбу Бронвин и Кевина. Что ж, делать нечего. Надо будить Аларика и пускаться в путь. Так или иначе, к следующей ночи они доберутся до Ремута, если ничто не помешает. Колокола мерно гудели, когда епископы входили в собор Святого Эндрю в Дхассе. Вечер был безоблачный, свежий, с легким морозцем, хрупкие снежинки кружились на ветру. Два молодых священника зажгли от главной лампады в центральном нефе длинные свечи. Пламя дрожало при движении, бросая причудливые тени на темные заиндевелые одеяния священников. Хор занял свое место -- два десятка, казалось, безликих людей с факелами в руках. Когда колокола смолкли, клирик одобрительно кивнул: все, кто должен был прийти, пришли. Он исчез в темноте нефа, и дверь с шумом захлопнулась. Три свечи передали в освещенный неф слева -- клирик и два священника взяли другие; тут отворилась боковая дверь, и вошел Лорис. Сейчас он был в полном облачении: в черной с серебром ризе, в украшенной жемчугами митре; в левой руке он сжимал серебряное распятие. Миновав центральный неф, он повернул к хорам. Архиепископ Карриган и епископ Толливер сопровождали его, сзади шел епископ Кардиель. Молодой служитель нес тяжелый епископский крест. Лорис и его спутники поднялись по алтарным ступеням и, склонившись пред алтарем, обратились лицом к стоящим в соборе. Кардиель отошел, чтобы взять у стоящего справа монаха четыре свечи, и насмешливо переглянулся с Ариланом. Вернувшись, он встал рядом с Толливером и зажег его свечу от своей, от свечи Толливера были зажжены свечи Лориса и Кэрригана. Когда свеча Лориса разгорелась, примас Гвинедда выступил вперед и бросил на собравшийся клир взгляд, полный холодного огня. -- Внимайте слову отлучения, -- произнес он. -- Поелику Аларик Энтони Морган, герцог Корвинский, властитель Коротский, лорд-генерал королевских войск и Поборник королевского престола, и монсеньор Дункан Говард Мак-Лайн, лишенный права служения священник, по своей воле и обдуманно отвергли и презрели власть Святой Церкви; и поелику реченные Аларик и Дункан нынче лишили жизни неповинных чад церкви и грозили святотатственным убиением слуге Божию и обладателю церковного сана, и принудили его зреть богомерзкое и еретическое явление магии; и поелику реченные Аларик и Дункан осквернили своим нечестием и магией часовню Святого Торина и были причиной ее разрушения, и прежде многократно прибегали к той же проклятой магии; и поелику реченные Аларик и Дункан не выказывают раскаяния в своих грехах и намерения изменить свои пути; ныне я, Эдмунд Лорис, архиепископ Валорета и примас Гвинеддский, пред всем клиром Гвинеддской Курии предаю анафеме реченных Аларика Энтони Моргана и Дункана Говарда Мак-Лайна. Мы изгоняем их из рядов Святой Церкви Господней. Мы изгоняем их из собрания праведных. Да будет на них суд небесный! Да сторонится их всяк чистый душою! Да закроются врата Царствия Небесного пред ними и всеми споспешествующими им! Да избежит богобоязненный муж общения с ними, и не питает их, и не дает ночлег, под страхом анафемы. Да не даст им ни один священник причастия при жизни их, неже христианского погребения по смерти. Прокляты да будут в доме своем и в поле, проклята будет пища их и питье и все дела их. Сим объявляем им отлучение и да повергнутся они во тьму Люциферову и всех падших ангелов. Трижды проклинаем их, без надежды на милость и прощение. Проклинаем и предаем анафеме. Да померкнет свет их в средоточии тьмы. Да будет так! -- Да будет так! -- ответили собравшиеся. Держа свечу перед собой, Лорис перевернул ее и бросил на пол, гася пламя. И одновременно с ним все собравшиеся епископы и клирики поступили так же. Тьма воцарилась в соборе. И лишь одна свеча продолжала вызывающе светиться на холодном кирпичном полу. Никто не мог сказать -- чья. ГЛАВА XVI "Ибо крепка, как смерть, - любовь, люта, как преисподняя, -- ревность; -- стрелы ее -- стрелы огненные, она пламень - весьма сильный"[14]. -- Поймай меня, если можешь! -- крикнула Бронвин. С кокетливой улыбкой она побежала по садовой тропинке. Ее золотые волосы развевались на ветру, голубое платье соблазнительно обвивалось вокруг ног. Кевин попытался ухватить ее за руку и, не сумев, со смехом пустился за ней в погоню. Меч при каждом шаге ударял его по ногам, но он не обращал на это никакого внимания, только придерживал его рукой, устремившись за Бронвин по лужайке. День был свежий, теплый, но не жаркий, и Бронвин с Кевином только что вернулись с утренней прогулки по зеленым холмам близ Кульда. Сейчас они забавлялись в саду, как шаловливые дети, бегали около четверти часа между деревьями и статуями старинного парка -- Кевин ловил Бронвин, а она от него убегала. Наконец возле маленького фонтанчика Кевин загнал девушку в ловушку, и некоторое время они со смехом бегали по кругу. Вскоре Бронвин пришлось признать себя побежденной. Она показала ему язык и, сдаваясь, опустилась на одно колено. Кевин подбежал к ней, обнял и уже склонился, чтобы поцеловать ее; она прильнула к нему, их губы почти соприкоснулись, и тут кто-то кашлянул за спиной Кевина. Он замер, открыл глаза и, бросив взгляд через плечо, с удивлением увидел своего отца. Герцог Яред виновато улыбнулся. -- Я так и думал, что найду вас здесь вместе, -- сказал он, поймав смущенный взгляд сына. -- Встань и поздоровайся с гостями, Кевин. Кевин поднялся и подал Бронвин руку. В этот момент он увидел, что Яред не один. Его сопровождали сенешаль лорд Деверил и архитектор Риммель; Деверил улыбался, Риммель, как всегда, был убийственно серьезен. Чуть поодаль он увидел Келсона, Дерри и рыжебородого герцога Звана, одного из членов королевского Совета. Радостный Келсон, с волосами, растрепанными ветром, в красном кожаном дорожном костюме улыбался Кевину и Бронвин. Поприветствовав их поклоном, Келсон отошел в сторону, и они увидели седьмого гостя -- маленького человека со смуглым лицом в розово-фиолетовом наряде -- знаменитого трубадура Гвидиона. Округлая лютня висела за спиной музыканта на золотистом шнуре, инкрустированный гриф блестел, отполированный частым прикосновением пальцев музыканта. Черные глаза трубадура вдохновенно сияли. Кевин взглянул на Келсона и улыбнулся ему в ответ. -- Добро пожаловать в Кульд, государь, -- сказал он, Жестом распространяя приветствие на всех присутствующих. -- Вы оказали нам честь... -- Кевин отряхнул траву с одежды. -- Скорее Гвидион -- вот кто оказал честь всем нам, -- улыбнулся Келсон. -- И если вы только представите его своей леди, мы, без сомнения, получим ее лирический портрет нынче же к обеду. Гвидион благодарно поклонился Келсону, а Кевин улыбнулся и взял Бронвин за руку. -- Бронвин, я рад представить тебе несравненного Гвидиона ап Пленнета, песни которого ты не раз слышала. Мастер Гвидион, леди Бронвин де Морган, моя нареченная. Это она, прослышав о вашей славе, заставила меня просить Аларика, чтобы он отпустил вас сюда. -- Моя прекрасная леди, -- промурлыкал Гвидион, снял розовую шапочку и поклонился, коснувшись при этом земли широкими рукавами. -- Перед лицом столь совершенной красоты я бы рискнул даже подвергнуться гневу вашего благородного брата. -- Он склонился ниже, чтобы поцеловать ее стопы. -- Простите, но видя вас, я теряю дар речи, ослепительная леди. Бронвин улыбнулась и опустила глаза, румянец вспыхнул на ее щеках. -- Этот менестрель, по-моему, сама любезность, Кевин. Мастер Гвидион, неужто вы действительно будете сегодня играть для нас? Мы долго ждали этого часа. Гвидион отвесил еще один глубокий поклон. -- Я весь в вашей власти, миледи. -- Он сделал широкий жест. -- А в этом саду, столь несказанно прекрасном, песня так и просится с уст, так можем ли мы не восхититься промыслом Господа нашего и не вознести ему гимн? -- Ваше величество? -- спросила Бронвин. -- Он приехал играть для вас, миледи, -- ответил Келсон, сложив руки на груди и с восхищением глядя на нее. -- Если вы хотите, чтобы он играл сейчас в саду, так и будет. -- О да! Кивнув, Гвидион указал на лужайку возле фонтана, приглашая присутствующих сесть. Когда он устроился на парапете фонтана и наладил инструмент, Кевин развернул свой дорожный плащ и расстелил его на траве. Бронвин присела, подобрав юбки, чтобы Дерри, Деверилу и Эвану хватило места. Кевин хотел уже сесть рядом с ней, но тут заметил, что Келсон подает ему глазами знаки, и уступил место своему отцу. Гвидион осторожно коснулся струн. Собравшиеся внимательно слушали его песнь. Келсон бросил взгляд на группу, сидящую на траве, потом опять обратился к Кевину, шедшему рядом с ним. Его лицо было серьезным и задумчивым. -- Имели ли вы известия от вашего брата на прошлой неделе, милорд? Вопрос был задан небрежным тоном, но Келсон с трудом сдерживал волнение, и Кевин это почувствовал. -- Вы говорите так, как будто не имели их тоже, государь, -- сказал он. -- Разве брат не с вами? -- Последние полторы недели -- нет, -- ответил Келсон. -- Десять дней назад мы узнали, что Дункан лишен права служения и вызван на Святейший Совет в Ремуте. С этим мы, конечно, ничего поделать не можем. Внутрицерковное дело, мирской власти это не касается. Но мы все -- Дункан, Нигель и я -- решили, что ему не следует пока находиться при дворе. Келсон остановился и посмотрел на носки своих черных кожаных сапог, прежде чем продолжать. -- Нас обеспокоило еще одно. Это даже серьезнее неприятностей с Дунканом. Лорис и Карриган хотят отлучить от церкви Корвин. По их мнению, они отомстят таким образом Моргану и положат конец двухсотлетней войне с Дерини. Мы посовещались и решили, что Дункану лучше всего ехать к Аларику -- чтобы сообщить ему новость и вообще, пока все не уладится, побыть там. Когда лорд Дерри четыре дня назад покинул их, они готовились отправиться в Дхассу для решающего разговора с Курией об отлучении. С тех пор от них -- ни слова. Кевин вздохнул. -- Что еще дурного случилось, пока меня не было при дворе? Келсон криво улыбнулся. -- Да уж конечно, случилось, коли вы спрашиваете. В холмах на севере Корвина появились мятежники, объявившие священную войну против Дерини. Если будет объявлено отлучение, они, конечно, очень усилятся. А Венцит Торентский со дня на день пойдет на Кардосу. В остальном же все превосходно. Ваш достопочтенный брат советовал мне быть осторожным, ничего не предпринимать, тянуть время, пока они с Морганом не вернутся. Он, конечно, прав. При всей моей власти я все же во многих отношениях неопытен. Но просто сидеть и ждать -- еще труднее. Кевин кивнул и мельком глянул через плечо на поющего Гвидиона. Он не мог разобрать слов, но мелодия была проникнута весенним воздухом, чистым и свежим. Он притоптал ногами траву и остановился, скрестив руки на груди и опустив глаза. -- Полагаю, остальные ничего этого не знают? -- Дерри знает все. Гвидион если не знает, то о многом Догадывается, а остальные -- нет. Я надеюсь, вы сохраните все это при себе. Споры сейчас делу не помогут, да и не хочу я отравлять вам праздник больше, чем уже это сделал. Кевин улыбнулся. -- Спасибо, что вы сказали мне все это, государь. Другие ничего не узнают. И если я чем-то могу помочь -- мой меч и моя жизнь в ваших руках. -- Я бы не доверился вам, если бы не был в вас уверен, -- сказал Келсон. -- Ну что же, вернемся и послушаем Гвидиона. В конце концов вы -- виновник торжества. -- Ах, миледи, -- говорил Гвидион, когда они приблизились, -- скромность благоприличествует женщине, но позвольте мне затруднить вас вновь. Лорд Аларик столько говорил о вашей игре на лютне. Не пошлете ли вы кого-нибудь за инструментом? -- Кевин? Прежде чем Кевин успел ответить, Риммель, что стоял неподалеку, прислонившись к стволу дерева, с поклоном появился перед Бронвин. -- Окажите мне честь, миледи, -- сказал он, стараясь скрыть рвущуюся из груди радость. -- Лорд Кевин одну песню уже пропустил. Не хватало ему пропустить вторую. -- Миледи? -- спросил Гвидион. -- О, прекрасно! -- засмеялась Бронвин. -- Риммель, Мэри-Элизабет знает, где я храню лютню. Скажите ей, что я попросила ее принести. -- Да, миледи. Гвидион взял новый аккорд мягких, минорных токов и спустился к слушателям, когда Риммель ушел. -- Верный слуга -- настоящее сокровище, -- сказал он, одарив присутствующих довольной улыбкой. -- А теперь, пока мы ждем, вторая песня, любовная, посвященная счастливому союзу. Он сделал несколько вступительных аккордов и запел. Звуки новой песни Гвидиона достигали слуха Риммеля, спешившего через двор замка к покоям герцога. Ему было неприятно, что Бронвин осталась там с Кевином слушать любовную песню; не так часто мог он наслаждаться ее присутствием и любоваться ею, не вызывая подозрений. Но в другой раз у него не будет столь удобного случая сделать то, чему научила его Бетана. В это время дня фрейлины Бронвин обычно заняты работой в других ее покоях, и значит, следующей после него в комнату войдет она сама. Поднявшись по ступеням террасы и подойдя к покоям Бронвин, он приложил руку к груди, почувствовав, как бьется сердце, как давит на грудь мешочек, который дала ему Бетана. Еще несколько часов -- и Бронвин будет принадлежать ему. С трудом верилось в такое счастье. Риммель помедлил и огляделся, прежде чем войти в комнаты; ему было ведено найти Мэри-Элизабет, но в покоях никого не было, и никто не видел, что он вошел сюда. Лютня висела на стене около постели, однако сперва ему нужно было найти место для кристалла. Такое место, где Бронвин не смогла бы найти его сразу, чтобы чары успели подействовать. "Туалетный столик -- вот подходящее место", -- подумал он, и подойдя к нему, вынул мешочек. Не сюда ли в первую очередь направится женщина, особенно, после утренней прогулки верхом. А блестящих вещиц здесь много, и то, что он оставит, не будет бросаться в глаза. Положив мешочек на крышку столика, он начал развязывать кожаную тесемку, потом вдруг бросил это, подошел к лютне и взял ее -- на случай, если его здесь застанут. Достав холодный красно-голубой кристалл, архитектор положил его среди безделушек. С дрожью в ногах Риммель завязал кожаный мешочек и устремился к дверям. Остановившись на пороге, он бросил взгляд на столик -- чародейский камень никак не выделялся среди множества украшений. С победным видом он устремился в сад, неся лютню Бронвин. По дороге он остановился, достал из кармана медальон, посмотрел на портрет Бронвин и, со вздохом спрятав его, продолжил путь. Достигнув сада, он услышал песню Гвидиона, поднимавшуюся в светлое небо. О леди милая, склони же Свой слух к моей мольбе! Быть может, тронет твое сердце То, что скажу тебе: Не дай изведать это горе -- Прочесть презренье в нежном взоре! Как жить в печали и позоре, Жить без твоей любви? Часом позже Бронвин остановилась в дверях своей комнаты, улыбаясь Кевину, целующему ее руку. -- Полчаса? -- прошептала она. -- Полчаса, -- кивнул он. -- А если ты задержишься, я приду и сам тебя одену. Бронвин состроила ему рожицу. -- Еще два дня, Кевин Мак-Лайн. Потерпи уже недолго. -- Потерпеть? -- пробормотал он, привлекая ее к себе со страстью, отчасти наигранной. Она усмехнулась, крепко обняла его и выскользнула в полуоткрытую дверь. -- Полчаса, -- крикнула она, оборачиваясь. -- И смотри, сам не опоздай, не то я тоже приду и помогу тебе одеться. -- Приходи! -- со смехом ответил Кевин, и она закрыла дверь. Бронвин грациозно повернулась и, прижимая к груди свою лютню, закружилась по комнате, радуясь жизни, молодости, любви. Остановившись возле туалетного столика, она взглянула в зеркало и, напевая мотив последней песни Гвидиона, поправила сбившуюся прядь, как вдруг почувствовала действие колдовства. Бронвин пошатнулась и прислонилась к столику, пытаясь удержаться на ногах, но тут ощутила новый мучительный приступ. Руки девушки разжались, лютня упала на пол, резко зазвенела струна. Этот звук словно пробудил в ней силы Дерини, и она сразу поняла, что происходит. Почти уже не отдавая себе отчета в своих действиях, она посмотрела на столик и увидела пульсирующий, светящийся голубой кристалл. "Магия, -- подумала Бронвин. -- Боже мой, кто же это сделал?" -- Кевин! Кевин! -- крикнула она из последних сил. Кевин не успел уйти далеко. Услышав отчаянный крик Бронвин, он бросился назад по коридору и толкнул дверь комнаты. Дверь поддалась, он заглянул внутрь и оцепенел от ужаса. Бронвин стояла на коленях перед туалетным столиком, вцепившись в него онемевшими пальцами. Ее взгляд был направлен на голубой камень, странно сверкавший среди лежащих на столике украшений. А когда Кевин взглянул на Бронвин, она указала на кристалл рукой, пытаясь что-то произнести. Кевин, не долго думая, понимая только, что надо побыстрее убрать отсюда эту вещь, с воплем схватил ее обеими руками, надеясь вышвырнуть в открытую балконную дверь -- с глаз подальше. Но сделать этого он не смог. Чары начали действовать, и не Кевину -- обычному человеку, было с ними совладать. Схватив камень, Кевин тотчас ощутил дикий ужас, боль прожгла его тело. Поздно поняв свою ошибку, Бронвин попыталась отнять у него кристалл, надеясь, что ее защитит кровь Дерини, но стоило ей коснуться камня, кристалл начал пульсировать как бешеный, отражая биение двух сердец. Оба стояла, застыв в лучах белого света, заливавшего комнату, и свет этот отражался во всех гладких предметах, постепенно распространяясь вокруг все дальше и дальше. Стражники, привлеченные необычным свечением, с тревогой устремились в комнату и замерли, увидев в дверях Келсона и Дерини рядом с ним. -- А ну все вон! -- приказал Келсон, расширившимися глазами глядя на то, что происходит в покоях. -- Живо! Здесь магия! Охранники отступили, Келсон осторожно вошел в комнату и вытянул перед собой руки, шепча заклинание. Когда он закончил, свет собрался в середине комнаты и затем погас. Келсон сжал губы и закрыл глаза, стараясь сдержать огромное волнение; он с трудом заставил себя подойти ближе. Кевин и Бронвин лежали у открытой балконной двери -- он на спине, она -- упав ему на грудь; ее золотистые волосы закрывали лицо Кевина. Руки Кевина почернели, его ладони сожгла та ужасная сила, с которой он пытался справиться. Даже плащ обгорел с того краю, где касался его безжизненной руки. Они не подавали никаких признаков жизни. Тяжело вздохнув, Келсон встал на колени и дотронулся до руки Кевина, до шелковых волос Бронвин, затем, поднявшись, он склонил голову в печали и беспомощно опустил руки. Ни он, ни кто-либо другой не могли больше помочь двум возлюбленным. По знаку Келсона Дерри с охранниками и лорд Доверил вошли в комнату, немея от ужаса при виде случившегося. Лорд Доверил побледнел и бросился назад, чтобы преградить дорогу шедшему сюда герцогу Яреду. Но он опоздал. Яред уже был на пороге и, пристально глядя на своего сенешаля, шептал: -- Что стряслось, Дев? Что-нибудь с Бронвин? -- Нет, пожалуйста, милорд! -- А ну пропусти меня, Дев, я хочу посмотреть, что... Боже, мой сын! Господи, они оба! Когда стража окружила Яреда, сквозь толпу незаметно протиснулся Риммель и тоже застыл на месте. Его всего передернуло, рука конвульсивно вцепилась в медальон, и он подумал, что сейчас сойдет с ума. "О Боже мой, что я наделал? Кто мог подумать, что все так кончится. Нет, нет! Боже милостивый, это неправда, это не может быть правдой! Они умерли! Моя леди Бронвин Умерла!" Комната все напол