нялась стражниками и придворными; Риммель отошел и прислонился к стене. Он хотел отвести глаза от ужасного зрелища, но не мог. Он опустился на колени, не чувствуя, что медальон, который он сжимал в исступлении, врезается в его ладонь. В сопровождении Гвидиона вошла леди Маргарет. Она побледнела, увидев трупы, так, что казалось, сейчас упадет без чувств. Но она подошла к своему мужу, который безмолвно стоял рядом с ними, обняла его и, безмолвно постояв так несколько мгновений, увела Яреда на балкон, чтобы он не видел этой разрывающей сердце картины. Там она шептала ему что-то, утешая, пытаясь вывести его из оцепенения. Гвидион поднял лютню Бронвин и молча посмотрел на нее; шейка инструмента треснула при падении. Тихо подойдя к Келсону, маленький трубадур наблюдал, не говоря ни слова, как молодой король снимает с себя красный плащ и покрывает им тела. Потом он безотчетно тронул одну из оставшихся струн, нота отозвалась в тишине, н Келсон с удивлением оглянулся. -- Я боюсь, что лютня расстроена навсегда, государь, -- печально прошептал Гвидион, становясь на колени рядом с Келсоном и вкладывая инструмент в безжизненную руку Бронвин. -- И ничего не поделаешь... Келсон отвел глаза, понимая, что трубадур говорит не о лютне. Гвидион последний раз провел пальцами по струнам и сложил руки на груди. -- Позвольте мне спросить, как это случилось, государь? Келсон печально пожал плечами. -- Кто-то принес в комнату магический кристалл, Гвидион. Само по себе это не страшно, этот камень -- жерман -- используется для разных вещей, в том числе и вполне достойных. Вы могли слышать упоминания о нем в старых балладах. -- Его голос дрогнул. -- Но этот был принесен с недоброй целью. По крайней мере для обычных людей, таких как Кевин, он был смертельно опасен. Одна Бронвин могла бы справиться с чарами, но она закричала, Кевин услышал и прибежал на помощь. Защитить и себя, и его она не могла, поэтому оба погибли. -- А если бы она не... Келсон сурово взглянул на него и вышел на балкон, где стояли Яред и Маргарет вместе с одетым в белое отцом Ансельмом, пожилым капелланом Кульдского замка. Молодой король кивнул, увидев Ансельма рядом с безутешными родителями, и посторонился, пропуская его к трупам. Ансельм преклонил колени и начал молиться; Келсон перекрестился и тихо повернулся, дав Гвидиону знак подойти к нему. -- Гвидион, Дерри, попросите всех уйти. Горе семьи не для посторонних глаз. Они, выполняя королевское распоряжение, мягко выпроводили из комнаты солдат и рыдающих фрейлин, и тут Дерри заметил Риммеля. Архитектор, упав на колени, стоял в углу, его голова вздрагивала от рыданий; он что-то сжимал в кулаке. Видна была лишь золотая цепочка. Когда Дерри тронул его за плечо, Риммель вытаращил на него глаза, покрасневшие от слез. Дерри, не зная, как ему быть с этим истеричным мужчиной, вдруг обратил внимание на цепочку; вид ее вызвал у него подозрение. -- Эге, это что такое? Риммель, где вы это взяли? Дерри схватил его за руку, Риммель с безумными глазами попытался вырваться и встать на ноги. Его сопротивление только разожгло интерес Дерри, и лорд-гофмейстер постарался разжать кулак Риммеля. -- Ну-ка, Риммель, сейчас мы увидим, что это такое... -- Дерри начинал сердиться: архитектор сжимал пальцы все крепче и крепче. -- Ага, медальон. Ну и где вы... Медальон выпал из рук Риммеля на пол и, когда Дерри, нагнувшись, прикоснулся к нему, открылся. Дерри хотел только взглянуть на него и вернуть Риммелю, и тут увидел портрет. -- Хадасса, это же миледи! Келсон удивленно обернулся на крик Дерри и, увидев его возмущенное лицо, подошел к молодому лорду и взял медальон. Пока он разглядывал портрет, подошла леди Маргарет. Увидев медальон, она судорожно сжала руки. В ее глазах застыло изумление. -- Откуда этот медальон, государь? -- Этот? -- смущенно посмотрел Келсон. -- Да вот, найден у Риммеля, миледи. А уж как попал к нему -- ума не приложу. Нетвердой рукой Маргарет взяла у Келсона медальон, вздрогнув, когда металл коснулся ее кожи. Она мгновение смотрела на него, потом со стоном спрятала медальон у себя на груди. -- Где, -- тяжело выдохнула она, -- где ты взял его, Риммель? -- Миледи, я... -- Бронвин дала его Кевину в день помолвки. Как он попал к тебе? С криком отчаяния Риммель упал на колени и вцепился в ее подол. -- О дражайшая леди, я не хотел, поверьте, я не хотел того, что случилось, -- сквозь рыдания бормотал он. -- Я так любил ее! Я только хотел добиться взаимности. Вы же знаете, что такое любовь! Маргарет невольно отшатнулась от него, поняв значение этих слов, а Дерри дал знак гвардейцам взять архитектора, и те немедленно выполнили приказ. Яред, безучастно глядя на происходящее, снова и снова бормотал имя сына. -- Ты! -- закричал Келсон, не веря своим ушам. -- Ты положил жерман, Риммель? -- О государь, вы должны мне поверить! -- стонал Риммель, безутешно качая головой. -- Я хотел только навести любовные чары. Дама по имени Бетана сказала... -- Бетана? -- Келсон схватил Риммеля за волосы и повернул к себе лицом. -- Это магия Дерини, Риммель. Я знаю, что говорю, мне самому пришлось управляться с ее остатками. Так кто эта дама по имени Бетана? Дерини? -- Я... я не знаю, Дерини ли она, государь, -- пробормотал Риммель и скривился от боли, когда Келсон еще сильнее запрокинул его голову. -- Она живет на холмах за городом, в... в пещере. Мне говорили, что она колдунья, наводит любовные чары, ну и другие тоже, за еду и за... за золото. -- Он вздохнул, и его глаза вспыхнули. -- Я только хотел, чтобы Бронвин меня полюбила, государь. А мне сказали, что Бетана и занимается как раз таким простым колдовством. -- Простое колдовство не убивает! -- выкрикнул Келсон и, разжав пальцы, отпустил волосы Риммеля. -- Ты все равно виноват в их смерти, как если бы сам навел чары. -- Я убью его! -- закричал Яред, вырывая меч у стражника. -- Как Бог свят, он умрет за это злодейство. Он уже кинулся на Риммеля с обнаженным мечом, но Маргарет с криком "Нет!" преградила ему дорогу. Дерри и капитан охраны вырвали у Яреда меч, Маргарет держала его за руки, но он продолжал кричать: -- Руки прочь, дурни! Я убью его! Маргарет, он убил моего сына! Не мешай мне! -- Яред, нет! Разве не достаточно смертей? Подожди, подожди, приди же в себя! Государь, ну не дайте же ему сделать это! Я умоляю вас! -- Стойте все! Слова Келсона как меч разрубили воздух, и установилась тишина, прерываемая только рыданиями Риммеля. Все взгляды устремились на молодого короля, так похожего в это мгновение на своего отца. -- Отпустите Яреда, -- обратился он к Дерри. -- Государь? -- Дерри недоумевающе посмотрел на него, а в глазах леди Маргарет блеснул ужас. -- Я прошу вас отпустить его, Дерри, -- повторил Келсон. -- Я думаю, сказано достаточно ясно. Неохотно кивнув, Дерри отпустил руку Яреда и отступил, обхватив леди Маргарет за плечи, чтобы удержать ее от попытки вмешаться. Маргарет со страхом смотрела, как Яред, схватив меч, снова устремился к Риммелю. -- Государь, умоляю, не дайте Яреду убить его! Он... -- Нет, разрешите ему убить меня, государь, -- крикнул Риммель, качая головой и покорно закрывая глаза. -- Я не заслужил прощения, будь я проклят! Я недостоин жизни! Убейте меня, ваша светлость! Я убил женщину, которую любил. Казните меня самой страшной казнью. Я заслужил это. Яред замер, его безумный взгляд прояснился. Опустив меч и выпрямившись, он посмотрел на склоненную голову Риммеля, потом взглянул на Келсона, на искаженное отчаянием лицо Маргарет -- и выронил оружие. Повернувшись вполоборота к двери, он позвал: -- Лорд Фергюс? Плотный человек в форме младшего офицера появился в дверях. Лицо у него было суровое и решительное; на распростертого на полу Риммеля он взглянул с явным презрением. -- Ваша светлость? -- Этот человек признался в убийстве. Через час его голова должна быть на колу предателей. Понятно? Глаза Фергюса радостно блеснули, и он поклонился. -- Да, ваша светлость. -- Очень хорошо. Я хочу посмотреть на твою работу, прежде чем ты покинешь сад, Фергюс. Тот опять кивнул. -- Я понимаю. -- Иди. Отвесив поклон, Фергюс подал своим людям знак взять арестованного и увести его. Риммель продолжал бормотать: -- Я заслужил это, я убил ее, я заслужил... Фергюс вынул свой меч из кожаных ножен. Яред дождался их ухода, затем подошел к телам, поднял красный плащ и откинул золотые волосы Бронвин, лежавшие на лице Кевина. Маргарет, не веря себе, смотрела на уводимого солдатами узника и на склонившихся над мертвыми телами Яреда и Ансельма. Потом она протянула руки к Келсону. -- Государь, вы не должны этого позволить. Этот человек, конечно, преступник, спору нет. Но так хладнокровно казнить... -- Это дело герцога Яреда, миледи. Не просите, чтобы я вмешивался. -- Но вы король, государь. Вы можете... -- Я приехал сюда не как король, а как простой гость, -- ответил Келсон, глядя на Маргарет своими серыми глазами. -- Я не могу распоряжаться за герцога Яреда в его собственном доме. -- Но, государь... -- Я понимаю, что движет Яредом, миледи, -- твердо сказал Келсон, глядя на коленопреклоненного герцога. -- Он потерял сына. У меня еще нет сыновей, а если темные силы одержат верх, то уже и не будет. Но я, кажется, могу понять, что он чувствует. Я потерял отца, больше чем просто отца... Думаю, я пережил нечто подобное. -- Но... С террасы долетели глухой вскрик и звон стального клинка. Маргарет побледнела. Вдруг раздались шаги, и в дверях появился Фергюс, держа в руках что-то тяжелое, бело-красное. Это была голова Риммеля. Яред безучастно посмотрел на нее, только его пальцы теребили край плаща. Потом лицо его прояснилось, он благодарно кивнул, а Фергюс вновь отвесил поклон и удалился, оставляя кровавые следы. Яред вновь склонился над мертвыми. -- Мне отмщение, и аз воздам, -- прошептал отец Ансельм дрогнувшим голосом. -- А я потерял моих детей, -- ответил Яред, дотрагиваясь дрожащей рукой до плеча Кевина. -- Мой сын и та, кто должна была стать моей любимой дочерью, ныне вы вместе навеки, как и хотели. Не думал я, что вашей брачной постелью будет могила... Его голос сорвался, и он затрясся в рыданиях. Маргарет подошла к нему и прижала его голову к своей груди, тоже плача. Келсон печально посмотрел на них и, рассудив, что больше ничего сделать не может, подозвал Дерри. -- Это, честно говоря, должен сделать я сам, но я не хочу оставлять одного лорда Яреда... Поможете мне, Дерри? Дерри поклонился. -- Вы знаете, я всегда готов, государь. Что нужно сделать? -- Сходите на холмы и найдите эту Бетану. Если она Дерини, это может быть опасно. Но я знаю -- вы не боитесь магии. Кроме вас, мне некого послать вместо себя. Дерри поклонился снова. -- Это большая честь, государь. Келсон осмотрелся, потом отошел в угол, дав Дерри сигнал следовать за собой. Охрана и фрейлины вышли, и только Гвидион, лорд Деверил и несколько слуг оставались в комнате вместе с Яредом и Маргарет. Молитвы отца Ансельма звучали в полной тишине. Келсон посмотрел Дерри в глаза. -- Я прошу сейчас как друг, а не как король, -- тихо сказал он. -- Так, как попросил бы Морган. Вы можете отказаться, если хотите. -- Говорите, государь, -- мягко ответил Дерри, обменявшись с королем понимающим взглядом. Келсон кивнул. -- Вы позволите мне сделать вам магическую защиту, прежде чем вы пойдете к Бетане? Мне страшно отпускать вас без всякой помощи. Дерри опустил глаза в раздумье, его правая рука коснулась груди, где все еще висел данный Морганом медальон. Немного подумав, он вынул цепочку с медальоном из-под плаща. -- Я чуть-чуть посвящен в магические искусства, государь. С помощью этой медали Морган передавал мне свои наставления. Кажется, Святой Камбер покровительствует и людям тоже. Келсон посмотрел на медальон, потом на Дерри. -- Можно дотронуться? Может быть, моя сила укрепит то, чем вы уже владеете. Дерри кивнул, и Келсон взял медальон в руки. Он посмотрел на него внимательно, потом положил правую руку на плечо Дерри, в левой все еще держа медальон. -- Расслабьтесь и закройте глаза, как учил вас Морган, -- сказал он. -- Откройте мне свои мысли. Дерри повиновался, а Келсон, сжав губы, начал сосредотачиваться -- и вот уже малиновая аура возникла вокруг медальона. Малиновое смешалось с зеленым -- это чары Келсона сошлись с чарами Моргана. Когда свечение исчезло, Келсон опустил руки и выдохнул. Серебряный медальон блеснул на голубом плаще Дерри. -- Что ж, от этого может быть толк, -- полуулыбнулся Келсон, глядя на медальон. -- У вас точно нет в роду Дерини, Дерри? -- Нет, государь. Думаю, это и Моргана удивляет. -- Он улыбнулся и опустил глаза. -- Как он, государь? Вы ему сказали? Келсон покачал головой. -- Зачем? Чтобы доставить ему еще большую печаль? Он и так уже едет сюда. Получается, опять едет на похороны, как тогда к моему отцу. Пусть хоть в дороге не беспокоится. -- Хорошо, государь. А когда я найду эту Бетану -- доставить ее сюда? -- Да. Я хочу знать, какова во всем этом ее роль. Но будьте осторожны. В ее колдовство уже вкралась ошибка, умышленная или нет -- посмотрим. В общем, лучше пусть умрет она, чем вы, если придется выбирать. -- Я буду осторожен, -- улыбнулся Дерри. -- Что ж, тогда все. -- На губах Келсона мелькнула печальная улыбка. -- Вам пора идти. -- Сию минуту, государь. ...Келсон, как только Дерри выскользнул из комнаты выполнять его поручение, вновь обратил взор на горестную сцену. Отец Ансельм стоял на коленях вместе с семьей и ближними слугами, и воздух оглашали слова литании: "Kyrie eleison Christie eleison Kyrie eleison Pater noster, qui es in coelis". Король, опустившись на одно колено, слушал их, вспоминая тот день, когда он так же стоял у мертвого тела отца в Кандорском ущелье, тоже умерщвленного с помощью магии. И слова эти было так же тяжело слышать сейчас, как и пять месяцев назад. -- Во царствие свое пришли их, Господи... И да сияет над ними свет невечерний... Келсон вздохнул, встал и вышел из комнаты, словно пытаясь уйти от всепроникающего голоса смерти. Эти слова придется услышать еще раз через два дня, и это едва ли будет легче, чем теперь. Едва ли вообще когда-нибудь это будет легко. ГЛАВА XVII "Будут также ереси между вами, которым избранные ваши предадутся перед вами"[15]. Вечером того же рокового дня, когда Келсон скорбел, а Морган с Дунканом спешили к месту плача, Гвинеддская Курия в Дхассе все заседала. Лорис собрал своих епископов в большом Зале Курии в центре дворца: недалеко отсюда этой ночью было провозглашено отлучение. Но хотя сессия шла весь день, с небольшими перерывами для трапезы, до принятия решения было так же далеко, как и в начале. Два человека завели Курию в тупик, а именно: Ральф Толливер и Вольфрам де Бланнет, одни из двенадцати странствующих Гвинеддских епископов без определенной епархии. Толливер был не согласен с самого начала сессии -- ведь отлучение Корвина ударило бы и по нему. Но именно Вольфрам расстроил дело окончательно. Суровый старый прелат явился в середине утреннего заседания, вместе с семью собратьями, напуганными тем, что вопрос об отлучении Корвина обсуждается всерьез. Появился он с большим шумом, и пока дряхлые, вялые епископы собирались с мыслями, их противник успел произнести речь, решительно не соглашаясь с тем, что задумал Лорис против Корвина. Да, корвинский герцог (как согласились вчера Арилан с Кардиелем) заслужил наказание за то, что учинил в церкви Святого Торина, как и его кузен Дерини, который столько лет скрывал свое истинное лицо под маской священника, -- тоже. Но наказывать целое герцогство за грехи правителя, к тому же когда сам он уже соответствующим образом наказан -- что может быть глупее! И тут начались дебаты. Кардиель и Арилан, понимая, как далеко может зайти вспыльчивый старик Вольфрам, держались пока в стороне, чтобы не выдать своих намерений раньше времени. Оба понимали, что споры, вызванные речью Вольфрама, помогут им найти возможных союзников, а это, в свою очередь, подскажет, как действовать дальше. Арилан механически постукивал пальцами по столу, пока старый епископ Карстен разглагольствовал о каких-то запутанных статьях канонического права, имеющих отношение к делу. Вольфрам, конечно, поддержит того, кто выступит против отлучения, и это значит, что он, когда настанет время, будет на стороне Кардиеля. Из его семи собратьев Сивард и простодушный Гилберт могут тоже поддержать их; трое -- скорее на стороне Лориса, и двое колеблются. Из старших епископов двое: Браден и Ивор -- соблюдают осторожный нейтралитет; это было видно по выражению их лиц во время дебатов. Однако Лацей и Креода пойдут за Лорисом, как и этот хриплоголосый старый Карстен. Карриган, конечно, человек Лориса с самого начала, поэтому из старших епископов остается только Толливер. К счастью, с ним нет никаких вопросов. Итого восемь за отлучение, четверо колеблются, и шестеро против. Не слишком впечатляет, потому что колеблющиеся могут в любой момент оказаться на стороне тех, кто сильнее, и уж точно не станут ссориться из-за этого дела с Курией. А это значит -- двенадцать голосов против шести, разве что у кого-нибудь хватит смелости воздержаться. И если их останется всего шестеро -- они явно противопоставят себя Курии, что грозит им самим отлучением. Арилан посмотрел на другой конец большого стола, похожего на подкову, где сидел Лорис, и встретил взгляд Кардиеля. Тот едва заметно кивнул и вновь внимательно прислушался к заключительным словам Карстена. Когда старый епископ сел, Кардиель поднялся. Время настало. -- Милорд архиепископ? Кардиель заговорил негромко, но едва прозвучал его голос, шепот прекратился и все взгляды обратились к основанию стола-подковы, туда, где он стоял. Он тихо ждал, пока спорящие займут свои места и успокоятся, а затем поклонился Лорису. -- Могу я говорить, ваше преосвященство? -- Да, конечно. Кардиель поклонился еще раз. -- Благодарю вас, милорд. Я слушал нынче весь день споры и рассуждения братьев моих во Христе и как здешний епископ хотел бы выразить свое суждение. Лорис нахмурился. -- Мы же предоставили вам слово, епископ Кардиель, -- насторожившись, с раздражением сказал он. Кардиель сдержал улыбку и, обежав глазами зал, остановился взглядом на Арилане и Толливере. Когда Лорис замолчал, отец Хью, секретарь Карригана, опустил глаза и поднял их только тогда, когда епископ набрал грудью воздух, чтобы произнести свою речь. -- Милорды епископы, братья мои, -- спокойно начал Кардиель. -- Обращаюсь к вам нынче как брат, как друг, а также как епископ места, избранного для этого заседания Курии. Я нынче весь день достойно играл свою роль, ибо мне пристало хранить нейтралитет, дабы не повлиять на решение других. Но дело, мне кажется, зашло слишком уж далеко, и я более не могу молчать, ибо иначе я обману доверие, оказанное мне церковью. Его глаза еще раз обежали зал, и он заметил напряженный взгляд Лориса. Хью писал что-то, склонившись, и его глаз не было видно; все остальные, затаив дыхание, смотрели на Кардиеля. -- Позвольте мне заявить со всеми полагающимися формальностями -- я надеюсь, что отец Хью впишет их, как и надлежит, что я также против отлучения, которое наш брат из Валорета хочет наложить на Корвин. -- Что? -- Вы что, повредились в рассудке, Кардиель? -- Он сумасшедший! Кардиель подождал, пока вскочившие снова займут свои места. Пальцы Лориса вцепились в ручку кресла, но выражение его лица не изменилось. Кардиель с силой сжал руки и еще раз внимательно осмотрел слушающих, прежде чем заговорил снова: -- Это нелегкое решение, братья мои. Я думал и молился много дней, с того часа, как узнал, что предлагает нашей Курии архиепископ Лорис. А дальнейшая дискуссия укрепила меня в этом мнении. Отлучение Корвина -- зло. Того, против кого оно направлено, в Корвине уже нет. Он уже понес наказание этой ночью, когда вы отлучили его и Мак-Лайна. -- Вы тоже поддержали отлучение Моргана, Кардиель, -- вмешался Карриган. -- Вы признали это, приняв участие в процессе вместе с архиепископом Лорисом и со мной. И Толливер, епископ Корвина -- тоже. -- Да, я это сделал, -- спокойно ответил Кардиель. -- По существующему праву Морган и Мак-Лайн осуждены правильно, и это остается в силе, пока они не приведут доказательств своей невиновности или не объяснят своих действий перед церковным собором. Их личное отлучение -- вопрос бесспорный. -- Тогда что же -- спорный вопрос? -- спросил один из епископов. -- Если вы признаете, что Морган с этим священником виновны в страшных грехах, то... -- Я не выносил им нравственного приговора, милорд. Они совершили то, что было перечислено вчера ночью. Допустим. Но выносить приговор тысячам людей, лишать их церковной благодати за действия их герцога! Разве так годится? -- Это вытекает из церковных законов, -- начал Лорис. -- Так не годится! -- повторил Кардиель, гневно ударяя рукой по столу. -- И я не могу этого допустить. Отцы мои, если вы будете настаивать на отлучении, я вынужден буду покинуть собрание! -- Так сделайте это! -- сказал Лорис, поднимаясь из-за стола; его лицо покраснело. -- Если вы думаете, что напугаете меня этим, вы заблуждаетесь! Дхасса не единственный город в одиннадцати королевствах. Не сможем собраться здесь -- соберемся в другом месте. А может быть, в Дхассе очень скоро появится новый епископ! -- А почему бы в Валорете не появиться новому епископу? -- сказал Вольфрам, поднимаясь на ноги и глядя на Лориса. -- Что до меня, милорд, я ваших угроз не боюсь -- пока я жив, я -- епископ. И ни вы, ни кто другой не отнимет то, что дал мне Бог! Кардиель, я уйду вместе с вами! -- Это неслыханно! -- воскликнул Лорис. -- Вы что думаете, будто два епископа могут помешать всей Курии? -- Больше двух, милорд, -- сказал Арилан, и они с Толливером встали и подошли к Кардиелю. Карриган воздел руки к небу. -- О Господи, защити нас от неискушенных людей! Что же, прикажете нам учиться у мальчишек? -- Я старше, чем был наш Господь, когда он спорил с фарисеями и книжниками, -- холодно ответил Арилан. -- Сивард? Гилберт? Вы остаетесь с нами или с Лорисом? Двое переглянулись, посмотрели на Вольфрама и встали. -- С вами, милорд, -- сказал Сивард. -- Мы не хотим отлучения. -- Надумали бунтовать? -- закричал Лорис. -- Да понимаете ли вы, что я могу совсем изгнать вас отсюда, даже отлучить от церкви... -- За отсутствие на заседании? -- усмехнулся Арилан. -- Я не думаю, что за это полагается анафема. Лишить нас сана -- что ж, это в вашей власти. Но на наши действия угрозы ваши не повлияют. И мы не перестанем наставлять тех, кто идет за нами. -- Это безумие! -- закричал старый Карстен, посмотрев на них округлившимися глазами. -- Вы надеетесь победить? -- Считайте, что мы защищаем свою честь, -- сказал Толливер, -- и свои права слуг Божьих. Мы не хотим видеть отлучения края за грехи двух человек. -- Так сейчас прямо и увидите! -- воскликнул Лорис. -- Отец Хью, готов ли у вас для подписи текст отлучения? Лицо Хью было мертвенно-бледным, когда он посмотрел на Лориса. Он долго молчал и в конце концов достал и положил перед архиепископом свиток пергамента. -- Итак, -- сказал Лорис, беря у Хью перо и подписываясь. под документом, -- "сим объявляю герцогство Корвин, со всеми городами и поселениями, вне церкви, пока герцог Аларик Морган и его родич Дерини не предстанут пред сей Курией для суда". Кто подпишет со мной? -- Я, -- сказал Карриган, подходя к Лорису и беря перо. -- И я, -- отозвался Лацей. Кардиель молча смотрел, как Карриган ставит свою подпись. -- А вы подумали, что скажет король, когда узнает об этом, Лорис? -- спросил он. -- Король -- слабый ребенок! -- возразил Лорис. -- Он не может противопоставить себя всему Гвинеддскому клиру -- даже потом, когда войдет в возраст. Он одобрит это отлучение. -- Так ли? -- сказал Арилан, в раздумье опираясь на стол. -- Не так уж он был слаб, когда заставил в прошлом году Регентский Совет освободить Моргана. Или когда одержал победу в схватке с Кариссой. Уж если кто тогда и проявил слабость, то никак не он! Лорис побагровел и яростно взглянул на подошедшего Лацея. -- Подписывайте же, де Лацей, -- прошептал он. -- Посмотрим, сколько народу окажется на стороне этого юного хвастуна и сколько поддержит правое дело. Когда Лацей подписался, еще восемь епископов подошли и поставили свои подписи под документом, и только Браден оставался на месте. Лорис посмотрел на Брадена, приподняв бровь, но заулыбался, когда тот поднялся и поклонился ему. -- Я встал, милорд архиепископ, -- сказал тот, -- но не для того, чтобы подписать ваш документ. Кардиель и Арилан переглянулись в изумлении -- что заставило старого ученого из Грекоты принять их сторону? -- К сожалению, я не могу помирить вас, уважаемые господа, -- продолжал Браден, -- но я не могу и поддержать это отлучение -- по своим собственным соображениям. Однако также я не могу согласиться с теми, кто спорит с Курией и вносит в нее раскол. -- Что же вы в таком случае намерены делать, милорд? -- спросил Толливер. Браден пожал плечами. -- Я вынужден воздержаться. А поскольку пользы ни одной из сторон я принести не могу, я удаляюсь в свое схоластическое общество в Грекоте и буду молиться за вас. -- Браден... -- начал Лорис. -- Нет, Эдмунд, на меня вы не повлияете. Не спорьте, я вам не помощник. И все собрание с изумлением смотрело, как Браден, поклонившись в обе стороны, идет к двери. Когда дверь за ним закрылась, Лорис посмотрел на Кардиеля. В его глазах вспыхнула ярость. Он медленно вышел из-за колонны и двинулся в сторону мятежных епископов. -- Я лишу вас сана, Кардиель, как только мне предоставят все нужные бумаги. Я не потерплю такого посягательства на мой авторитет. -- Пишите ваши бумаги, Лорис, -- сказал Кардиель. -- Без подписи большинства членов Курии все ваши отлучения, епитимьи -- бумагой и останутся. -- Одиннадцать епископов... -- начал Лорис. -- Одиннадцать из двадцати двух -- это не составляет большинства. Из одиннадцати неподписавшихся -- шестеро здесь перед вами, и они ничего не подпишут, а один вообще отказался играть в ваши игры; остальные четверо -- странствующие епископы без определенной епархии, живущие то здесь, то там. Вам понадобятся, может быть, недели, чтобы отыскать одного из них, и еще недели -- чтобы заставить его подписаться. -- Мне все равно, -- прошипел Лорис. -- Одиннадцать или двенадцать, разницы мало. Курия признает ваши голоса недействительными, и настоящие христиане арестуют Моргана и доставят сюда при первой же возможности. Ради этого все и делается. -- Вы уверены, что это не развяжет новую священную войну против Дерини, архиепископ? -- спросил Толливер. -- Можете запрещать ее сколько угодно, но мы же с вами знаем -- стоит Варину де Грею узнать про отлучение, он устроит такую резню, какой мы двести лет не видели. С вашего благословения! -- Да вы с ума сошли, если думаете такое. -- Неужто? -- возразил Толливер. -- Не вы ли рассказывали нам, как встречались с этим Варином и разрешили ему захватить Моргана, если это будет возможно? -- Но ничего больше! Варин -- это... -- Варин -- фанатичный враг Дерини, как и вы, -- бросил Арилан. -- И вопрос для него только в том, как начать войну. Он не смирится с тем, что Корвин стал убежищем Дерини, что те, кто бежал от ваших преследований из Валорета, оседают здесь и живут в спокойствии и безопасности. Но я не думаю, что сейчас они позволят перебить себя без сопротивления, как это бывало раньше, Лорис. -- Я не палач! -- воскликнул Лорис. -- Я не казню без достаточных оснований. Но Варин прав. Эта скверна Дерини должна быть стерта с лица земли. Мы сохраним им жизнь, но о своих проклятых силах они должны забыть навеки. Они должны отречься от этих сил, запретить себе использовать их. -- А поймет ли это простой человек, Лорис? -- спросил Кардиель. -- Варин скажет ему -- убей, и он будет убивать. Сможет он отличить отрекшегося Дерини от неотрекшегося? -- До этого не дойдет, -- возразил Лорис. -- Варин будет действовать под моим... -- Довольно! -- крикнул Кардиель. -- Довольно, пока я не забыл, что я священник, и не сделал того, о чем буду после жалеть. Вы утомили меня, Лорис, и я, как хозяин, прошу очистить зал. -- Вы хотите... -- Я сказал -- довольно! Лорис кивнул, его глаза сверкнули, как угли, на смертельно бледном лице. -- Значит, война, -- прошептал он. -- Что ж, с врагами нужно и обходиться, как с врагами. Другого пути нет. -- Лорис, я не желаю видеть вас в Дхассе. Толливер и вы, Вольфрам, Сивард, Гилберт, не сомневайтесь -- они уедут. Скажем охране, что они должны покинуть Дхассу до полуночи, и сами потом проверим. -- С удовольствием, -- ответил Вольфрам. Бледный от гнева, Лорис обернулся и пошел к выходу. За ним последовали епископы и клирики, а также четверо из шести мятежных епископов -- сторонники Кардиеля. Когда дверь закрылась, остались только Кардиель, Арилан и Хью. Последний так и продолжал сидеть на своем месте с испуганно опущенной головой. Арилан первым заметил его и, подав знак Кардиелю, подошел к священнику. -- Остались шпионить, отец Хью? -- тихо спросил он, беря того за руку и осторожным, но твердым движением поднимая его из-за стола. Хью, потупясь в пол, оправлял края сутаны. -- Я не шпион, милорд, -- чуть слышно сказал он. -- Я... я хочу присоединиться к вам. Арилан посмотрел на своего товарища. Кардиель, сложив руки на груди, спросил: -- Что привело вас к такому решению, отец мой? Вы ведь столько лет были секретарем Карригана? -- Я не изменился, ваше преосвященство, -- во всяком случае, я не имею никаких личных обид. На прошлой неделе, когда я узнал о готовящемся отлучении Корвина, я доложил об этом его величеству. Я обещал ему, что останусь при Карригане и буду сообщать все новости. Но дольше оставаться я не могу. -- Я, кажется, понимаю, -- улыбнулся Кардиель. -- Что же, Денис? Принимаем его? Арилан улыбнулся: --Я -- за. -- Хорошо. -- Кардиель протянул Хью руку. -- Что ж, милости просим, отец Хью. Нас немного, но, как сказал псалмопевец, вера наша крепка. Может быть, вы поделитесь с нами тем, что знаете о дальнейших намерениях Лориса и Карригана? Ваша помощь сейчас была бы очень кстати. -- Возможно, я и могу помочь вам, ваше преосвященство, -- пробормотал священник, наклоняясь, чтобы поцеловать руку Кардиеля. -- Спасибо. -- Ну уж, без церемоний, -- улыбнулся Кардиель. --. Нас ждут важные дела. Найдите, пожалуйста, моего секретаря, отца Эванса, -- вы оба понадобитесь нам через четверть часа. Нужно будет отправить несколько писем. -- Конечно, ваше преосвященство, -- сказал Хью и, поклонившись, вышел. Кардиель вздохнул, опустился на свободное кресло и, закрыв глаза, потер лоб рукой, а потом взглянул на Арилана, стоящего в конце стола. Тот улыбнулся: -- Что ж, мы сделали это, друг мой. Раскололи церковь накануне войны. Кардиель повел бровью и устало улыбнулся: -- Войны с Венцитом и гражданской войны. Если вы думаете, что это нас не затронет... Арилан пожал плечами. -- Чему быть, того не миновать. Вот Келсона мне жаль. Следующей жертвой Лориса будет он. Полукровка Дерини, как и Морган. Да еще особые силы, унаследованные от отца. -- Из этого следует одно: Келсон -- реальное доказательство тому, что силы Дерини могут быть благотворны и чисты, -- сказал Кардиель. Он вздохнул, заложил руки за голову и посмотрел в потолок. -- Что вы думаете о Дерини, Денис? Действительно ли они так страшны, как считает Лорис? Арилан слегка улыбнулся: -- Думаю, что есть разные Дерини. Ну как и среди всех, есть хорошие, но есть и дурные люди. Я не думаю, что Келсон, Морган и Дункан -- злодеи, если вы это имеете в виду. -- Хм. Я удивлен. В первый раз вы прямо сказали, что думаете об этом. -- Он повернулся к Арилану. -- Не знай я вас лучше, я бы усомнился -- уж не Дерини ли вы? Арилан удивленно вскинул брови и положил руку Кардиелю на плечо. -- Странные вещи вы говорите, Томас. Идемте. Надо действовать, не то настоящий Дерини постучит в двери. Кардиель встал и покачал головой: -- Боже сохрани. ГЛАВА XVIII "Оставайся же со всеми волшебствами и со множеством чародейств твоих, которыми занималась ты от юности своей"[16]. До начала следующего дня оставалось еще несколько часов, когда Морган и Дункан подъехали к городским стенам Кульда. Они не сходили с седел около двадцати часов, после короткой остановки в Ремуте, где узнали, что Келсон уже уехал, не дождавшись их, в Кульд. Нигель, замещавший Келсона в столице, был испуган словами Дункана о собрании в Дхассе и согласился, что прежде всего необходимо сообщить новости Келсону, и как можно быстрее. Рано или поздно известие о происшествии в Святом Торине достигнет Келсона, может быть, в форме официального декрета Дхасской Курии об отлучении; а тогда молодому королю небезопасно будет самому посылать за двумя осужденными Дерини. Тем временем Нигель продолжал собирать войска для предстоящей кампании. Но если смута на юго-востоке не утихнет, их придется использовать для внутренних нужд: гражданской войны допустить нельзя. Итак, Морган и Дункан выехали в Кульд, не зная, что ожидает их в этом городе, кроме встречи с молодым королем. Когда в свежих утренних сумерках они достигли главных ворот, привратник выглянул в окошко и с подозрением осмотрел их. После трех дней пути они выглядели и впрямь так, что не вызывали доверия, тем более в столь ранний час. -- Кто хочет попасть в город до рассвета? Назовите себя, или предстанете перед городскими властями. -- Герцог Аларик Морган и Дункан Мак-Лайн хотят видеть короля, -- громко сказал Дункан. -- Пожалуйста, открывай быстрее, мы спешим. Привратник возбужденно пошептался с кем-то, кого не было видно, потом появился в окошке снова и кивнул. -- Отойдите чуть назад, милорды. Сейчас выйдет капитан. Морган и Дункан отъехали на несколько шагов и привстали в седлах. Морган осмотрелся и вдруг увидел чью-то седую голову на пике над воротами. Он нахмурился и, коснувшись плеча Дункана, движением головы указал ему на пику. -- Сколько знаю, так наказывают предателей, -- сказал Морган, удивленно рассматривая голову. -- Давно здесь такого не было, однако. И случилось это, по-видимому, на днях. Дункан повел бровью и пожал плечами. -- Я не знаю его. Лицо молодое, а волосы совсем белые. Интересно, что он натворил? Тут загремела задвижка, тронулись с места стальные затворы, ворота приоткрылись, и показался всадник. Морган удивленно посмотрел на Дункана -- обычно гостей встречали в Кульде не так. С другой стороны, они никогда еще не въезжали в город до рассвета. Да и в любом случае силы к Моргану вернулись, и теперь им были не особенно страшны опасности. Дункан въехал в ворота и пересек маленький двор, Морган последовал за ним. Внутри стояли стражники в темных плащах, держа коней под уздцы. Капитан со значком личной охраны Келсона подошел к Аларику и взял уздечку его коня. -- Добро пожаловать в Кульд, ваша светлость, и вы, монсеньор Мак-Лайн, -- сказал он, не сводя с них глаз. Лошадь Моргана вдруг подалась вперед, и он поспешно отступил. -- Эти люди будут сопровождать вас для большей безопасности. Он отпустил лошадь Моргана, и тот вновь удивленно вскинул брови. Во дворе было темно, но в факельном свете Морган разглядел креповую повязку на руке этого человека. Как странно, что офицер Келсона публично носит траур! Кто же умер? Эскорт двинулся, стражники держали факелы в вытянутых руках. Морган с Дунканом поехали следом за ними. Улицы Кульда были пусты в этот утренний час, и стук копыт гулко отдавался в воздухе. Городская охрана молча пропускала прибывших, видя их эскорт. Взглянув на окна королевской резиденции, Дункан и Морган увидели, что окна покоев, где обычно останавливался Келсон, освещены. Вот это уже действительно странно. Что подняло молодого короля в столь ранний час? Обычно он встает поздно; должно было случиться нечто необычное, чтобы он поднялся за час до рассвета. Что же произошло? Они натянули поводья и спешились. Грум провел мимо чью-то лошадь, то и дело останавливаясь и качая головой при взгляде на вконец заморенное животное. "Только гонец мог так загнать коня, -- подумал Морган. -- Гонец, принесший Келсону срочное послание. Потому-то и горит свет в окне королевской спальни". На лестнице их ждала еще одна неожиданность. Узнав старого привратника, знакомого с детства, они остановились и поклонились ему, дав знак освещавшим дорогу пажам подождать. Но он прятал от них глаза, и на нем тоже была креповая повязка. "Кто умер? -- спросил себя Морган, и страшное предчувствие обожгло его сердце. -- Дай Бог, не король". Морган переступал через две ступеньки, Дункан едва поспевал за ним. Расположение комнат было известно обоим, и Морган тревожно устремился к двери короля. Она была не заперта. Келсон сидел за письменным столом, осунувшийся, с взъерошенными волосами. Пламя свечи, стоявшей на столе, задрожало, когда открылась дверь, но Келсон этого не заметил: он что-то сосредоточенно писал, изучая лежащий перед ним на столе документ. Рядом с ним стоял Дерри и читал пергамент, заглядывая ему через плечо. У очага ждал молодой кавалер, на его плечах был один из малиновых плащей Келсона. Он потягивал горячее вино; один паж стягивал с него сапоги, другой -- готовил ему завтрак. Келсон посмотрел на дверь, и его глаза расширились, когда он увидел Моргана и Дункана. Все остальные тоже обернулись к двери; как только Келсон встал и положил перо, Дерри отошел и виновато взглянул на Моргана. Во всем -- даже в том, как были расставлены свечи, -- чувствовалась какая-то большая беда. Келсон подал знак пажам и кавалерам выйти и не двигался с места, пока дверь за ними не закрылась. Только после этого он вышел из-за стола. Но все еще не было сказано ни слова; Морган вопросительно посмотрел на Дерри, потом на короля. -- Что случилось, Келсон? Келсон уставился на свои ночные туфли, чтобы не встречать взгляда Моргана. -- Не так просто сказать все сразу, Аларик и отец Дункан. Вы лучше садитесь. Дерри подвинул кресло, а Морган с Дунканом обменялись недоуменными взглядами. Дерри вернулся на прежнее место за стулом Келсона; мальчик произнес со вздохом, указав на лежащий на столе пергамент: -- Прежде всего вот это. Я не знаю, что там приключилось в часовне Святого Торина -- Хью не вдается в детали, -- но я думаю, для вас не будет неожиданностью, что оба вы отлучены от церкви. Морган и Дункан переглянулись, и Дункан кивнул. -- Лорисом? -- Гвинеддской Курией. Дункан сел и снова вздохнул. -- Нет, я не удивлен. Горони уж нарассказывал им сказок! Я думаю, имеется в виду, что я разоблачил себя как Дерини? -- Здесь все, -- сказал Келсон, вновь указывая на пергамент. Морган нахмурился и выпрямился на стуле, внимательно глядя на Келсона. -- Келсон, скажите же, что произошло до того, как вы получили это сообщение? Что стряслось? Почему все в трауре? Чья это голова на воротах?.. -- Человека по имени Риммель, -- начал Келсон, не глядя Моргану в глаза, -- вы его, может быть, помните, отец Дункан... -- Архитектор моего отца, -- кивнул Дункан. -- Но что же он сделал? Такой казни обычно подвергаются изменники. -- Он был влюблен в вашу сестру, Аларик, -- прошептал Келсон. -- Он нашел ведьму где-то на холмах, чтобы навести любовные чары. Только, видимо, чары были неверно наведены, и, вместо того чтобы внушить ей любовь к Риммелю, они -- убили. -- Бронвин? Келсон слабо кивнул. -- И Кевина. Обоих. -- О Боже мой, -- прошептал Дункан упавшим голосом и обхватил лицо руками. Морган непроизвольно коснулся его плеча, успокаивая, и вновь откинулся на спинку кресла. -- Бронвин умерла? От магии? -- Жерманский кристалл, -- тихо ответил Келсон. -- Одна бы она справилась. Ничего особенного там не было. Но здесь нельзя вмешиваться обычным людям, не Дерини. А тут появился Кевин. Это случилось два дня назад. Похороны сегодня, я бы сообщил вам, но знал, что вы уже едете сюда. Я бы только сделал ваш путь таким же мучительным, как тогда, когда умер мой отец. Морган покачал головой, не веря случившемуся. -- Бессмыслица какая-то. Она могла бы -- да... а кто эта ведьма, к которой ходил Риммель, Дерини? -- Мы не знаем точно, милорд, -- ответил Дерри. -- Мы с Гвидионом искали ее на холмах весь позавчерашний день и до нынешнего утра. Ничего. -- В этом отчасти моя вина, -- сказал Келсон. -- Я должен был получше допросить Риммеля, прочитать его мысли. Но я тогда ни о чем не мог думать, кроме... Дверь скрипнула, и Келсон прервался на полуслове. -- Кто там? -- Герцог Яред, государь. Келсон посмотрел на Моргана и Дункана, потом подошел к двери, чтобы встретить Яреда. Морган встал и отошел к окну, позади стола Келсона, глядя сквозь цветное стекло на утреннюю зарю. Дункан сидел в кресле, стиснув руки коленями и не поднимая глаз. Он с мукой посмотрел на дверь, услышав голос отца. Собравшись с силами, он встал и пошел навстречу. Яред постарел на несколько лет за эти два дня. Его обычно напомаженные волосы были растрепаны, он весь поседел; тяжелый коричневый плащ подчеркивал его бледность, и морщины, избороздившие лицо, делали его еще старше. Он встретил кроткий взгляд Дункана и вошел в комнату, стараясь сохранять достоинство в присутствии сына. Он с силой сжал ладони в бархатных перчатках. -- Я... я был с ним, когда сказали, что ты приехал, Дункан. Я не могу спать. -- Я знаю, -- прошептал Дункан. -- Никто бы не смог. Келсон посмотрел через стол на Моргана, и Яред тоже взглянул на него, прежде чем снова обернулся к сыну. -- Могу ли я просить тебя об одолжении, Дункан? -- Все, что в моих силах, -- сделаю, -- ответил Дункан. -- Ты можешь сегодня утром отслужить по твоему брату заупокойную службу? Дункан опустил глаза в растерянности. Видимо, Яред не знает, что он лишен права служения, что не имеет права совершать обряды. А уж теперь, когда он отлучен... Он вопросительно посмотрел на Келсона. Тот, покачав головой, перевернул пергамент лицевой стороной вниз. Итак, Яред не знает. И никто в Кульде не знает, кроме присутствующих в этой комнате. Но сам-то он знает! Конечно. До официального сообщения из Дхассы с отлучением он может не считаться. Но служить-то ему запрещено. А, с другой стороны, это само по себе не лишает совершаемые им обряды законной силы. И то, что он нарушает запрет, -- это уж дело его совести. Дункан вздохнул и посмотрел на Яреда, затем ободряюще тронул отца за плечо. -- Конечно, я сделаю это, отец, -- мягко сказал он. -- А пока давайте пойдем к Кевину. Яред кивнул и часто заморгал, стараясь сдержать слезы. Дункан оглянулся на Келсона и Моргана. Келсон отпустил его коротким кивком, и Дункан вышел вместе с Яредом. Дерри взглядом спросил Келсона -- может ли он тоже идти, и Келсон кивнул вновь. Последовав за Дунканом и Яредом, Дерри мягко закрыл за собой дверь. Келсон с Морганом остались одни. Келсон несколько мгновении глядел на Моргана, потом задул свечу на столе. Небо просветлело в рассветных лучах, и первого солнечного света, льющегося в окно, хватало. Келсон, стоя справа от Моргана, разглядывал город, облокотившись о подоконник и засунув руки в карманы. Он не находил слов, чтобы говорить о Бронвин. -- Вы провели в дороге много часов, Аларик. Вам, должно быть, надо отдохнуть? Морган, кажется, услышал. -- Я плохо буду спать сейчас, мой принц. Последние три дня были худшими в моей жизни -- почти такими же, как тогда, после смерти вашего отца, а в чем-то еще хуже. Я не думал, что может быть что-то хуже, -- а вот случилось. Келсон опустил голову: никогда он не видел своего учителя в таком состоянии. Морган говорил так, будто Келсона не было здесь. -- Когда придет официальное извещение об отлучении, вы не должны будете видеть нас, Келсон, не то и вас отлучат. И принимать нашу службу -- тоже. А если, того и жди, будет отлучен весь Корвин, я даже не могу обещать вам помощи моих подданных. Скорее всего, начнется гражданская война. Я... я не знаю, что делать. Келсон подошел к Моргану и тронул его за плечо, указав на постель в углу. -- Давайте не будем об этом сейчас. Вам нужен отдых. Почему бы вам не прилечь, а я, когда нужно будет, разбужу вас. Потом вы решите, как быть. Морган кивнул и позволил уложить себя в постель, отстегнув и бросив на пол меч. Наконец он заговорил о Бронвин: -- Она была такой молодой, Келсон, -- шептал он, пока король расстегивал и снимал с него плащ. -- А Кевин -- он ведь не Дерини, и вот тоже умер. И все из-за этой бесчувственной ненависти, этого разделения. Он лег и закрыл глаза, укрывшись с головой парчовым покрывалом. -- Темнота подступает с каждым днем, Келсон, -- шептал он, заставляя себя расслабиться. -- Она идет отовсюду. Единственное, что сдерживает ее, -- это вы, я и Дункан... Убедившись, что он заснул, Келсон сел на край постели и долгое время молча смотрел на лицо генерала, потом положил руку ему на лоб. Очистив от всего лишнего свои мысли, он закрыл глаза и сосредоточился. Усталость... горе... боль... начиная с первых новостей, когда Дункан появился в Короте. Страх. Отлучение Корвина и тревога за своих людей... Разведывательная поездка Дерри. Покушение, смерть Ричарда Фитцвильямса. Рассказ Дерри о Варине и его чудесах... Воспоминания о Брионе, о том дне, когда Келсон родился... Бесплодные поиски в разрушенной церкви... Святой Торин... отрава, пленение, хаос и темнота, смутные воспоминания... Ужас от полного бессилия, дорога, простительное довольство собой, когда силы вернулись... А потом боль от потери любимой сестры, кузена... И сон, забвение -- хотя бы на несколько часов -- спокойнее... тише... Келсон с дрожью отдернул руку и открыл глаза. Морган спал теперь мирно, раскинувшись на середине кровати; он не пошевелился, когда Келсон, встав, укрыл его сверху еще плащом, который до этого держал в руках, погасил свечу над кроватью и вернулся к себе за стол. Следующие часы будут весьма трудными, особенно для Моргана и Дункана. Но прежде всего необходимо упредить наступление хаоса. И ему нужно выстоять, пока Морган не сможет снова прийти на помощь. Посмотрев последний раз на спящего Моргана, Келсон сел за стол и взял лежащий перед ним пергамент, вновь повернув его лицевой стороной. Он также взял перо и бумагу, которую составляли они с Дерри, когда Морган приехал. Надо обо всем дать знать Нигелю. О смерти Бронвин и Кевина, об отлучении, об угрозе войны на два фронта. Внутренняя смута в Гвинедде так на руку Венциту, воителю Дерини. Келсон вздохнул и перечитал письмо. Новости были ужасны, как ни взгляни; он не знал, с чего начать. Дункан стоял один на коленях в маленькой башне церкви Святого Тейло и смотрел на лампады перед алтарем. Он отдохнул, воспользовавшись способами Дерини для снятия усталости, и физически чувствовал себя бодро. Но хотя он был вымыт, выбрит и опять совершал богослужение -- сердце его не лежало к тому, что приходилось делать. Не имел он права надевать эту черную шелковую сутану, не должен был служить мессу. "Тоже мне служитель Божий", -- подумал он иронически. Была и другая причина, по которой он делал это с неохотой: в глубине души ему нравилось его положение в последнее время, и ему не так уж хотелось вновь возлагать на себя знаки принадлежности к церкви, которой он служил до двадцати девяти лет. Он склонил голову и попытался молиться, но слова не приходили. Точнее, приходили, но в его сознании они складывались в бессмысленные фразы, доставляя мало радости. Кто мог подумать, что ему придется провожать в могилу своего брата и сестру Моргана? Кто мог знать, что дело дойдет до этого? Он увидел, как приоткрылась дверь, и повернул голову. Старый отец Ансельм, стоявший в дверях в зеленом стихаре, склонился перед Дунканом в извиняющейся позе. -- Я не хотел помешать вам, монсеньор; но пора уже собираться. Могу я чем-нибудь помочь? Дункан покачал головой и повернулся к алтарю лицом. -- Все готово? -- Семья в сборе, процессия выстраивается. Еще несколько минут, и... Дункан склонил голову и закрыл глаза. -- Благодарю вас. Я буду точно в назначенное время. Он услышал, как дверь тихо закрылась, и поднял глаза на распятие над алтарем. Вот благой, добрый Бог, и он знает, что Дункан хочет сделать, и для него нет церковных авторитетов, ибо есть что-то выше их. Дункан не совершает греха. Со вздохом Дункан достал и развернул черную сутану, прикоснулся к ней губами и одел ее через голову, закрепив края крест-накрест шелковым шнурком и разгладив полы. Он остановился и некоторое время осматривал себя, потом надел на шею тяжелый серебряный крест на черной шелковой нити. Затем он поклонился перед алтарем и двинулся к двери, чтобы возглавить процессию. Все должно быть проведено сегодня в совершенстве -- так, как это полагается и, может быть, делалось когда-то. Морган сидел на второй скамье от гроба. Справа от него был Келсон, слева -- Яред и Маргарет, все в черном. Сзади сидели Дерри, Гвидион, слуги и приближенные герцога Яреда, и за ними -- столько жителей Кульда, сколько могла вместить небольшая церковь. В Кульде любили обоих -- и Кевина, и Бронвин; горожане, как и семья, оплакивали их смерть. Утро было солнечным, но туманным, холодок последних заморозков еще стоял в воздухе. А здесь, в церкви Святого Тейло, было темно и сыро, и освещали ее траурные факелы вместо свадебных свечей, которые горели бы сегодня, не случись того, что случилось. С двух сторон у гробов поставлены были траурные канделябры, а сами гробы, стоявшие в центре нефа, были покрыты черным бархатом. На гробах были изображены гербы обоих фамилий, и Морган, закрыв глаза, заставил себя повторить в памяти их очертания -- в знак любви к ушедшим. Мак-Лайн: "Три красных розы на серебряном поле, с голубым львом над ними", и все увенчивал личный знак Кевина -- три серебряные точки. Сердце Моргана сжалось, но он заставил себя продолжать: "Зеленый грифон в двойном красном круге" или в ромбе: это в память о Бронвин. Морган открыл глаза и взглянул поверх гробов на свечи, горящие на алтаре и отражающиеся в серебре и золоте канделябров. Но сам алтарь был покрыт черным, и черным были задрапированы золоченые фигуры. А когда хор начал отходную, Моргану было уже не убедить себя, что все это не так, что ему только кажется. Нет, это были похороны. Процессия двинулась -- клир в подобающем облачении, задрапированные черным кресты, служки с серебряными подсвечниками, монахи обители Святого Тейло в траурных сутанах и, наконец, Дункан, служивший мессу, бледный, облаченный в черное и серебряное. Когда процессия достигла церкви, став с двух сторон алтаря, Морган услышал начальные слова литургии: "Introibo ad altare Dei" -- Я взойду к алтарю Господню. Морган преклонил колени и опустил лицо на руки, не желая видеть в могиле тех, кого так любил. Всего несколько недель назад Бронвин была жива и радовалась своей свадьбе с Кевином. А сейчас она мертва, погибла во цвете лет от магии, от рук одной из себе подобных... Морган больше не любил себя, не любил Дерини, не любил своего могущества и готов был сожалеть о том, что половина крови в его жилах -- от этого проклятого племени. Почему так? Почему Дерини должны быть прокляты, почему должны собственные силы воспринимать как муку? И сколько это будет длиться? Неужели к тому времени, когда потомки смогут и захотят воспользоваться этими силами, сами силы забудутся, исчезнут? То есть, конечно, силы найдут себе дорогу, и люди, использующие их, появятся снова, но никто и не вспомнит тогда, что идут они от древнего рода людей, называвшихся Дерини. А эта полоумная старуха Дерини, не знавшая, кто она и откуда, которую заставили скрывать свои силы -- ее или ее родителей, -- теперь занимается магией на потребу любвеобильным молодым людям -- и вот, убита Бронвин... Что может быть хуже этого? Все вопросы, встававшие перед ним последние месяцы, сводились к одному -- к вопросу о Дерини. Магии Дерини, три века отчужденной церковью, теперь грозит священная война. Дерини ненавистны обычным людям, на чем и играет Варин де Грей, обещая им перебить все это племя, начиная с него, Аларика Моргана. И он ведь едва избежал смерти в обители Святого Торина. А теперь еще -- его и Дункана отлучение... Но без них, без Дерини -- не одержал бы Келсон победы на своей коронации, не одолел бы Кариесу, которая хотела, видите ли, "вернуть" трон, якобы принадлежащий по праву ей и ее отцу. А кто заставил не мешать сыну богобоязненную Джеанну -- а уж она-то сама чистокровная Дерини, правда, не знавшая наверняка о своем происхождении? И каков результат? А что принесет война с Венцитом Торентским? Разве Венцит не чистокровный лорд Дерини, обладающий всеми силами древнего племени в государстве, где магия разрешена? И разве не ходят слухи, что он привлекает на свою сторону других Дерини, которые в страхе перед людьми радуются возвышению Дерини на востоке и начинают мечтать о возвращении неограниченной власти, которая была у них три столетия назад -- а можно ли это допустить? В конце концов, зло это или нет -- быть Дерини, а времена для них сейчас недобрые. Имей Морган выбор, он, может быть, и рад был бы отречься сейчас от своих сил, как хочет того Лорис. Аларик поднял голову и заставил себя слушать мессу, которую служил Дункан. Он понял: все эти рассуждения слишком себялюбивы. Не он один испытывает такие мучения. А Дункан? Какие ангельские силы должны были благословить его, чтобы он, отлученный от церкви, решился взойти на амвон и служить как ни в чем не бывало? Морган, конечно, не мог знать мыслей Дункана, да и потом -- это не его дело. Но он не сомневался, что у его кузена были важные основания для такого поступка. Церковь до сего дня занимала важное место в жизни Дункана. Сейчас он бросал ей вызов, отдавая дань уважения и любви брату и названой сестре, хотя только Морган, Келсон и Дерри знали об этом. Дункану тоже непросто быть Дерини. -- Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, miserere nobis, -- произнес Дункан -- Агнец Божий, грехи мира принявший, отпусти прегрешения наши. Морган склонил голову и со вздохом повторил эти слова, но они не принесли облегчения. Он не был уверен, что случившееся два дня назад произошло по воле Божьей, как не был уже уверен и в том, что силы, которыми он пользовался всю жизнь, были добрыми. "Domini, non sum dignus..." "Господи, я недостоин милости Твоей. Господи, исцели дух мой". Месса продолжалась, но Морган не слушал ее. Тоска и печаль сдавили его сердце, и он удивился, обнаружив, что стоит вместе с другими в воротах родовой усыпальницы, и понял, что сейчас ворота закроются за Бронвин и Кевином навсегда. Он огляделся и увидел обступивших склеп родственников и домашних. Келсон стоял с герцогом Яредом и леди Маргарет, но Дерри был рядом, и он доброжелательно кивнул, когда Морган посмотрел на него. -- Не нужен ли вам отдых, сэр? Думаю, в последние дни у вас не было возможности... Морган закрыл глаза и потер лоб рукой, как бы желая стереть печали последних нескольких часов, и покачал головой: -- Извини, Дерри... Я хочу несколько минут побыть один... -- Конечно, сэр. -- Дерри с тревогой взглянул на него. Морган покинул погребальную процессию и прошел во дворцовый сад, соединенный с церковью. Незаметно пройдя по усыпанной гравием тропе, он подошел к тяжелым дубовым дверям часовни, где была похоронена его мать. Он давно не был здесь -- не вспомнить, как давно; в часовне было чисто и свежо, кто-то приподнял застекленное окно над саркофагом, и золотые солнечные лучи бросали всюду отблески, согревая алебастровое надгробие. Это вызвало лучшие воспоминания -- именно в это время дня когда-то любил приходить сюда Морган. Он вспомнил, как бывал здесь в детстве с Бронвин и Верой Мак-Лайн, как они клали цветы на могилу, помнил удивительные рассказы тетушки о леди Алисе де Корвин де Морган, и, как и теперь, он чувствовал, что мать не оставляла его, что она смотрит, как они с Бронвин играют в часовне и в саду. Он вспоминал далекие дни, сидя в тишине и прохладе гробницы; мир снаружи, казалось, перестал существовать. Аларик лег на спину и лежал в цветных пятнах от преломленных витражными стеклами солнечных лучей и слушал собственное дыхание, шум листвы снаружи и тишину в своей душе. Воспоминание даже сейчас принесло ему покой. Внезапно он подумал: "Знает ли мать, что ее дочь лежит в могиле недалеко отсюда?" Морган, печально опустив голову, облокотился руками на горячий металл ограждавшей саркофаг ограды. Через несколько мгновений он разомкнул цепочку, скреплявшую створки ограды, и, приоткрыв их, зашел внутрь. Он коснулся рукой статуи матери, ее ладони -- ив это мгновение услышал, как тишину нарушила музыка. Это была знакомая мелодия -- одна из лучших песен Гвидиона, но прислушавшись с закрытыми глазами, он разобрал слова, которых прежде никогда не слышал. Пел сам Гвидион, и его густой голос сопровождался музыкальными аккордами редкой красоты. Но что-то не так было в пении Гвидиона. Немного погодя Морган понял -- маленький трубадур плачет. Он не мог разобрать всех слов -- всхлипы прерывали пение, но музыка дополняла, договаривала то, чего не мог произнести певец. Он пел о весне и о войне, пел о златоволосой красавице, поразившей его сердце -- и умершей; о знатном юноше, любившем ее -- и умершем тоже. Печаль неизбежна, говорил поэт, ибо война слепа, как и те, кто ее развязывают. Она разит без разбора. А когда приходит смерть, человек оплакивает свои утраты. Только печаль знает цену смерти, заставляет мечтать о конечной победе. Сердце Моргана сжалось от этой песни Гвидиона, и он уронил голову на могилу матери. Трубадур прав. Идет война, и многие еще умрут до ее окончания. Важно, чтобы Свет одержал победу, чтобы Тьма отступила. Но те, кто победит, пусть никогда не забывают, как они сражались с Тьмой, какую цену пришлось заплатить за победу, сколько пролить слез. И эти слезы тоже необходимы -- они омывают душевные раны, помогают пережить бедствия, очищают сердце. Он открыл глаза и посмотрел на солнечный свет, на пустоту вокруг и почувствовал, как вновь сжимается его сердце при мысли о горьких потерях. Бронвин, Кевин, Брион, которого он любил как отца и брата, юный Ричард Фитцвильям -- все они ушли, все -- жертвы безумной, бессмысленной войны, идущей и сегодня. Но в минуты затишья человек вправе вспомнить свои печали и попрощаться в последний раз с ушедшими. Золотой свет слепил глаза, и он почти ничего не видел. Время было возвращаться. И в то мгновение, когда он подумал, что певец ушел, на усыпанной гравием тропинке раздались шаги. Он услышал их прежде, чем они достигли двери, и понял, что ищут его. К тому мгновению, когда дверь отворилась, он успел взять себя в руки и придать лицу выражение, с которым можно было смотреть в глаза внешнему миру. С глубоким вздохом он повернулся и увидел в дверях Келсона и за его плечом -- вестника в красном плаще. Яред, Эван, Дерри и несколько военных советников сопровождали его, но все они стояли на почтительном расстоянии, не входя в часовню. В руке короля был тщательно свернутый лист пергамента со множеством печатей. -- Дхасская Курия обсуждала отлучение Корвина, Морган, -- сказал король, осторожно глядя на генерала своими серыми глазами. -- Епископ Кардиель, Арилан, Толливер и трое других поссорились из-за этого с Лорисом и хотят встретиться с нами в Дхассе через две недели. Арилан верит, что к концу месяца наберет пятьдесят тысяч сторонников. Морган опустил глаза и обернулся, складывая руки вместе. -- Что ж, это хорошо, мой принц. -- Да, -- сказал Келсон, немного нахмурившись и подойдя к генералу. -- Думаете, они начнут борьбу с Варином? И смогут ли Яред и Эван сдерживать Венцита, если нам придется поддержать мятежных епископов? -- Не знаю, мой принц, -- тихо сказал Морган. Он поднял голову и рассеянно посмотрел на небо. -- Сомневаюсь, что Арилан будет всерьез бороться с Варином, ведь это значило бы, что взгляд церкви на магию в течение двухсот лет был ошибочен и война против Дерини -- зло. Не думаю, что кто-нибудь из епископов может зайти так далеко -- даже Арилан. Келсон ждал, что Морган скажет еще, но молодой генерал молчал. -- Ну и что вы предлагаете? -- нетерпеливо спросил Келсон. -- Арилан выразил готовность помочь нам. Морган, мы сейчас нуждаемся в любой помощи. Морган опустил глаза, думая, сказать ли Келсону о своих колебаниях. Ведь если молодой король будет и в дальнейшем поддерживать его и Дункана, отлучение падет на весь Гвинедд. Допустить этого нельзя. -- Морган, я жду! -- Извините меня, государь, но вы не должны спрашивать у меня совета. Меня и быть-то здесь не должно. Я не могу позволить вам компрометировать себя общением с... -- Остановитесь! -- воскликнул Келсон, хватая Моргана за руку и гневно глядя на него. -- О вашем отлучении вообще еще не было официального сообщения. До тех пор, а скорее всего, и после -- тоже я не собираюсь отказываться от вашей службы из-за нескольких тупых архиепископов. Черт возьми, Морган, делайте, что я говорю! Вы нужны мне! Морган замер в удивлении -- ему показалось, что перед ним стоит Брион: король, отчитывающий непослушного пажа. Он вздохнул и опустил глаза, понимая, как близко то, что испытывает сейчас Келсон, к его собственным переживаниям, чувствуя, что Келсон осознает опасность и встречает ее с открытым лицом. Ни разу еще он не видел у Келсона этого знакомого решительного взгляда и уж теперь никогда не будет думать о нем как о ребенке. -- Вы сын своего отца, мой принц, -- прошептал он. -- Простите, что забыл об этом. Я... -- Он замолчал. -- Понимаете ли вы, что значит это решение? Келсон кивнул: -- И еще это значит, что я верю вам во всем, -- мягко сказал он, -- хотя бы десять тысяч архиепископов свидетельствовали против вас. Это значит, что мы, Дерини, должны держаться вместе, вы и я, как это было при моем отце. Вы останетесь Аларик? Поможете выстоять в грядущих бурях? Морган слегка улыбнулся: -- Очень хорошо, мой принц. Тогда примите совет -- давайте используем силы, которые соберет Арилан, для защиты северо-западных границ от Венцита. Здесь дело чистое, никаких компромиссов с совестью от них не потребуется. В самом Корвине оставим Нигеля, на случай, если возникнет угроза со стороны Варина. Нигеля любят и уважают во всех одиннадцати королевствах, его доброе имя безупречно. А на севере, -- он посмотрел на Яреда и ободряюще улыбнулся, -- я уверен, что там герцог Яред и Эван удержат оборону. И герцог Марлийский поможет. В запасе еще есть отборные халдейнские отряды, если они понадобятся. Что вы скажете, мой принц? Келсон улыбнулся и сжал руку Моргана, радостно обняв его за плечи. -- Вот это я и хотел услышать. Яред, Дерри, Доверил, идите сюда, пожалуйста. Мы должны послать депеши Нигелю и епископам в течение часа. Морган, вы идете с нами? -- Сейчас, мой принц. Я хочу дождаться Дункана. -- Понимаю. Приходите, как только сможете. Когда Келсон ушел, Морган, выйдя из склепа, отправился обратно в церковь Святого Тейло. Несколько слуг в траурной одежде еще молились в боковых нефах, когда он подошел к западной часовне, где должен был находиться Дункан. Поколебавшись, он открыл дверь. Дункан был один. Сняв облачение священника, он надел кожаный камзол со шнуровкой спереди. Затем он достал свой меч и положил его на стол перед собой. От его резкого движения качнулась вешалка, на которой висели ризы, и с нее упал подрясник. Дункан замер, потом подошел, осторожно поднял подрясник, неподвижно постоял несколько секунд и, прикоснувшись к нему губами, повесил на место. Свет, лившийся в высокое окно, отражался в серебряной утвари. В это мгновение на пороге появился Морган. -- Это было больнее, чем ты думал, да? -- тихо спросил он. Дункан выпрямился от неожиданного вопроса и чуть заметно кивнул. -- Не знаю, на что я рассчитывал, Аларик. Может быть, надеялся, что это облегчит расставание. Не облегчило. -- Ну, я и не думал, что облегчит. Дункан, вздохнув, взял меч и прицепил его на перевязь. -- А теперь что? -- спросил он. -- Что делать, если ты -- Дерини, отлученный от церкви и изгнанный королем? -- Почему изгнанный? Дункан взял плащ и накинул его на плечи. -- Разве непонятно? -- спросил он, опуская глаза. -- Давай смотреть на вещи трезво. Он не решится сам сказать нам это, так? Но мы-то с тобой знаем, что он не может позволить нам здесь оставаться. Если об этом проведают архиепископы, они отлучат и его. -- Он защелкнул пряжку перевязи. Морган улыбнулся. -- Они могут сделать это в любом случае. Однако король не придает этому большого значения. -- Не придает большого... -- Дункан взглянул на него с удивлением и понял, что Морган имеет в виду. -- Он решил пойти на риск? -- спросил Дункан, с сомнением глядя на кузена. Морган кивнул. -- И он не боится? -- Дункан, казалось, не верит своим ушам. Морган улыбнулся: -- Боится. Но он понимает, что важнее, Дункан. Он хочет рискнуть. Он хочет, чтобы мы остались. Дункан посмотрел на кузена долгим взглядом, потом кивнул. -- Мы вне закона -- Келсон знает это, -- тихо сказал он. -- Мы -- Дерини, такова уж наша участь. Дункан последний раз окинул взглядом часовню, посмотрел на алтарь, на шелковые ризы, висящие на своем месте, и медленно направился к двери, где стоял Морган. -- Я готов, -- сказал он, не оглядываясь. -- Тогда идем к Келсону, -- с улыбкой сказал Морган. -- Наш король-Дерини ждет нас. 1 Св. Венерик. 2 Исаия 19:11. 3 Теренции. 4 Захария 1:9. 5 Песнь Песней 6:10. 6 Псалом 38:12. 7 Псалом 34:8. 8 Исаия 14:31. 9 Исаия 19:20. 10 Исаия 41:25. 11 Притчи 7:27. 12 Св. Тейло. 13 Неизвестный монах Дерини. 14 Песнь Песней. 15 I Коринфянам 11:19. 16 Исаия 47:12.