игаясь.--Если
тебе дороги твоя жизнь и семья, подчиняйся мне!
     На  мгновение, Джеффрэю показалось, что  Целитель  откажется  выполнить
приказ. Ориэль зажмурил глаза, словно отгораживаясь от всего окружающего, но
затем его плечи опустились, а лицо приняло выражение ледяного безразличия.
     Это длилось всего лишь мгновение, Джеффрэй не  сомневался в результате.
Когда  лучник  повалился  на охранника, Ориэль  вздрогнул, отдернул  руки  и
ухватился за плечо стражника, чтобы не упасть самому.
     Мердок   сморщился.  На   лицах  Хуберта   и  Таммарона  было  написано
разочарование. Тавис взглянул на своего собрата с такой неприкрытой яростью,
какой Джеффрэю  никогда  прежде не приходилось видеть  в его  бледно-голубых
глазах. Ориэль поймал  этот взгляд и побледнел, не решаясь поднять глаза  на
Мердока.
     --   Он  мертв,  Ваше  Превосходительство,   Целитель  Его  Высочества,
очевидно,  знал  еще  до моего  прихода, что глубокое  проникновение опасно.
Почему вы не сообщили мне?
     -- Я  же сказал вам, это была  проверка. Кроме того, не  вам спрашивать
нас,--процедил Мердок.--Что еще вы узнали?
     --  Очень  мало,  ничтожные  проступки,  ужас  от  сознания  того,  что
раскрученный  маховик не может  быть остановлен. Никакого тайного  заговора,
кроме договора девяти, не было. Тот, кого звали Трефором Морландским, был их
предводителем. Вряд  ли они были хорошо организованы. Он приходился молочным
братом... Дафидду Лесли, которого казнили этим летом?
     Хуберт озадаченно и несколько самодовольно фыркнул и жестом пухлой руки
отпустил Целителя.
     -- Это уже лишнее, Ориэль. Вы можете идти.
     Молчаливый Ориэль жалко поклонился Элрою  и побрел за Пидуром к выходу.
Джеффрэй не  мог не  видеть презрения  во взгляде Тависа,  когда тот смотрел
вслед уходящим. Свое собственное отношение архиепископ еще не определил.
     -- Итак, Ваше  Величество,--сказал  Мердок,  когда Пидур возвратился  в
одиночестве.--По-моему, ясно, тянуть  больше нельзя, и я  хочу спросить вас,
какое наказание вы назначите тем, кто пытался убить ваших братьев и уже убил
двух преданных слуг?
     Элрой  судорожно  глотнул  и  повернулся  к  стоявшему  по  левую  руку
канцлеру.
     -- Граф Таммарон, каково примерное наказание для тех, кто покушается на
моих братьев?
     Таммарон  смотрел на ожидающих своей участи  трех дерини, и на лице его
не было ни волнения чувств, ни сомнений.
     -- Такие  преступники должны быть немедленно казнены,  Ваше Величество.
Более  того,  их  имущество  и  земли,  если  таковые  имеются,  должны быть
отчуждены  в  казну, а их наследники объявлены вне закона. Если они--младшие
сыновья в семье, я предлагаю распространить то же наказание и на их отцов за
то, что те не уделяли должного внимания выходкам своих детей.
     --  Казнь для  них и  объявление вне  закона  их фамилий?-- переспросил
Элрой.
     -- Именно.
     -- А каков способ казни?--нерешительно пробормотал Элрой.
     --  Повешение,   колесование   и   четвертование,   как   и  полагается
изменникам,--ответил Таммарон с готовностью.--Части тела будут  разосланы во
все главные города Гвинедда и выставлены напоказ.
     Слушая о подробностях казни, Элрой побледнел еще больше. Джаван  закрыл
глаза. Только  выражение  лица Риса Майкла не изменилось  даже  тогда, когда
Элрой поднялся объявить приговор.
     -- Посоветовавшись с нашим канцлером,--произнес он на удивление твердым
голосом,--мы решили объявить приговор немедленно.
     Три  коленопреклоненных пленника-дерини замерли.  Мердок  посмотрел  на
них,  потом  склонился к  уху короля и прошептал  ему что-то.  Пальцы Элроя,
сжимавшие скипетр, еще сильнее побелели, но он отрывисто кивнул.
     -- Тела остальных,--он кивнул на мертвых,--должны подвергнуться тому же
наказанию, включая и графа Кулдского. Поэтому графство Кулди конфискуется  в
пользу короны.
     -- Нет!  Он спас жизнь Рису Майклу!--закричал Джаван,  приподнимаясь на
стуле.
     --  Это  приказ  короля!--громко произнес  Мердок.--Да  будет  так. Сэр
Пидур,  вы  соберете  гарнизон  замка  для  исполнения  казни  и  совершения
королевского правосудия.
     Джаван рухнул в кресло, король развернулся и в  сопровождении регентов,
Риса  Майкла,  слуг  и  стражников покинул зал  через боковую дверь. За  ним
последовали Орисс, Адаут и писцы, чтобы записывать каждое слово дерини перед
смертью.  Джеффрэй  задержался, чтобы  опуститься  на колени возле  мертвого
лучника  Дензиля  Кармайкла. Когда  он  встал,  стражники  подняли  тело  и,
подталкивая, уводили приговоренных. Вздохнув,  Джеффрэй вслед за  остальными
вышел в боковую дверь.
     Когда  в зале остались только  два стражника у  дверей в дальнем конце,
Джаван  наконец-то  вышел  из  оцепенения  и  посмотрел на  Тависа, все  еще
сидевшего у его ног.
     -- Тавис, тайный заговор существовал на самом деле?
     -- Не знаю,  мой принц. Честно говоря,  я так не думаю. Я говорю это не
как, дерини, а как верный слуга и  друг. Даже Ориэль, ставший теперь орудием
регентов, не  открыл признаков  заговора.--Он  горько засмеялся.--По  правде
сказать,  я решил, что они охотились за мной  за убийство  Дафидда  Лесли  и
службу тебе, хотя убить заодно и двух братьев короля--это было бы мастерским
ударом.
     -- А Дэвин МакРори? Он был изменником?--робко спросил мальчик.
     Тавис мог только удивленно покачать головой.
     -- Нет, не изменником. Хотя я никак не могу понять, кем он был на самом
деле.--Он   замолчал    на   мгновение,   потом   осторожно   взглянул    на
принца.--Джаван,--прошептал  он,--  я не  рассказал двору и  тебе  не  успел
рассказать, когда Дэвин умирал, мне показалось... Я почувствовал рядом с ним
присутствие кого-то...
     -- Чье-то присутствие? Что ты имеешь в виду?
     -- Гм...--Он вздохнул и покачал головой, не находя слов, чтобы выразить
свои чувства.--Прости меня. Ты  слышал о святом  Камбере,  который был дедом
юного МакРори?
     -- Разумеется.
     --  Мне  кажется,  именно  его  присутствие я уловил.  Дэвин узнал его.
Камбер был  с  ним, я готов поклясться!  МакРори умирал,  вокруг  была такая
благость. Он как бы не мог принять ее. И Камбер взял его к себе.
     Глаза Джавана распахнулись, он до боли стиснул здоровую руку Тависа.
     -- Ты  думаешь, что в момент смерти  святой Камбер пришел к нему? Тавис
вздохнул.
     -- Так... показалось.
     --  О!  А  святые  часто так Поступают?  Тавис  издал  нечто похожее на
нервный смешок и беспомощно пожал плечами.
     -- Если бы я знал. Но по-моему, нет,--закончил он посерьезнее.
     Джаван задумался на минуту, потом прочистил горло.
     -- Может быть, они приходят только к своей родне?
     --  Это  возможно,  как  и всякое другое  предположение. Но  почему  ты
спрашиваешь об этом?
     -- У Дэвина ведь был младший брат, не так ли? Может, спросим у него?
     --  О  святом  Камбере?  Энселя?--Тавис  покачал  головой.--  Он  давно
спрятался где-нибудь.
     -- Спрятался? Почему? Откуда он знает?
     -- Они были братьями и дерини, Джаван,--нетерпеливо объяснял Тавис.--Он
узнал о смерти Дэвина  в тот самый  момент, когда она произошла, и знал, что
это за собой повлечет, так как ему должно быть известно о тайном смысле игры
его брата.
     --  В  таком  случае  как насчет  отца  Йорама?--настаивал  Джаван.--Он
приходился  Дэвину дядей, и  он священник. Если  кто-то и знает что-нибудь о
святом Камбере, так это он. Или леди Эвайн или Рис?
     --  Рис,  мой  принц? После  того, что  он  сделал с нами в ночь смерти
твоего  отца?  И другие замешаны в этом не меньше, я все больше  убеждаюсь в
этом.
     -- Но как мы сможем узнать? Тавис, мы должны знать правду! Мы должны!
     Но времени на  продолжение дискуссии  им отпущено  не  было. На верхней
галерее  под крышей  холла показалась королевская процессия,  двигавшаяся  к
выходу  на другую  галерею, которая непрерывным балконом опоясывала замковый
двор и примыкала к центральной башне. Казнь должна была состояться внизу, во
дворе.
     Через боковую дверь  в  зал  вошел сэр Джейсон  с плащом Для Джавана, к
вечеру  стало  прохладнее.  Джаван  вопросительно  взглянул  на  Тависа,  но
Целитель покачал  головой и, взяв  принца под  локоть, помог ему  подняться.
Джаван со страхом ожидал приближавшейся казни, свидетелем которой должен был
стать,  и   Тавис  не   оставлял   мальчика  одного.  По  всей  вероятности,
четвертование  мертвых  тел,  проводимое  для устрашения  приговоренных, уже
началось. Пора было идти.
     Джейсон накинул плащ на плечи принца и благоразумно удалился. С мрачным
выражением на лице Тавис  повел мальчика к еще одной узкой лестнице, которая
вела на галерею, где уже собрались остальные.
     -- Мужайтесь,  мой принц,--пробормотал  он.--Обещаю,  мы найдем  способ
выудить  побольше   фактов  из  моих   друзей-дерини.   Дайте  мне  подумать
денек-другой. В конце  концов,  Рис  может  оказаться нашим ключиком.  Он  и
я--Целители. Возможно, нам удастся использовать против него его же приемы.

        ГЛАВА 21

     <i>Сладкие слова звучали  из уст врага, но сердцем он помышлял низвергнуть
тебя:  его  глаза  будут  лить  слезы,  но если  он  найдет  способ,  то  не
удовлетворится кровью.
     Книга Екклесиаста или Проповедника 12:16</i>

     В темном подземном  ходе, глубоко  под Кэррори, Рис,  как  мог старался
утешить  брата Дэвина МакРори. Известие о смерти  Дэвина от  Камбера  первым
получил Йорам и  потерял покой. В Аргоде они  с Джебедия ждали  Камбера  для
празднования  дня святого Михаила. Воспользовавшись Порталом, два михайлинца
поспешили  к Камберу, как только  позволили обстоятельства. Прежде остальных
они узнали подробности трагедии у все еще ошеломленного Камбера. Затем Йорам
отправился за Рисом и Эвайн в Шиил, а Джебедия должен был отыскать  Грегори.
На Риса возложили обязанность доставить нового наследника рода МакРори.
     Разумеется,  Энсель уже  знал. Рис  нашел  семнадцатилетнего  Энселя  в
отчаянии сидящим у выхода из комнаты Портала.  Обхватив колени  руками, он в
горестном ожидании поднял наполненные  слезами  глаза, когда панель  в стене
отодвинулась и пропустила Риса. Целитель вошел,  и  Энсель слепо бросился  в
его  объятья, горько плача. Рис гладил его по  серебристым с золотым отливом
волосам. Несколько минут прошло, прежде чем Энсель смог говорить,  но Рис не
торопил его. Узы, связывавшие Энселя со старшим братом, были очень прочны.
     --  О,   Господи,   Рис,  я   чувствовал--он  уходит!--удалось  наконец
выговорить Энселю.--Не пойму, как это случилось,  но я  знал!  Мой  конюший,
кажется, решил, что у меня припадок или что-то в этом роде.
     -- Да, да,--бормотал Рис, обнимая Энселя за плечи,  а тот тер мокрым от
слез рукавом глаза.
     -- Что... Что случилось?--спросил Энсель, несколько раз вздохнув.
     --  Утром была  охота с соколами,--тихо ответил Рис.--На принцев напали
шесть  или  около того  дерини.  Мы пока  еще  не знаем,  кто  они  и почему
атаковали, но Дэвин принял на себя  стрелу,  очевидно,  направленную  в Риса
Майкла.  Стрела попала в поясницу и  засела  в позвоночнике, задев при  этом
какой-то из кровеносных сосудов. Так говорит Алистер.
     Энсель заморгал и, закусив губу, удержал стон, чтобы не Прерывать Риса,
и тот глубоко вздохнул и продолжал.
     -- Рана была очень тяжелой, и Дэвин знал это. Он обдумал свое положение
и шансы выжить, оставшись неразоблаченным Тависом,  и решил не давать Тавису
возможности  раскрыть  его.  После ранения твой  брат, должно быть, почти не
чувствовал боли.  Он даже получил  последнее  причастие Алистера, прежде чем
заставить ничего не подозревавшего стражника помочь ему избегнуть исцеления.
     --  Вы  хотите  сказать, что... он  убил  себя?--недоверчиво  прошептал
Энсель. Рис вздохнул.
     -- Энсель, попытайся понять. Он знал, что попытка вытащить стрелу почти
наверняка  будет смертельна.  Он знал,  что в этот момент Тавис узнает о его
деринийском происхождении  и попытается сломить  защиты. Возможно,  Целитель
применил бы наркотики, чтобы вытянуть правду.
     -- О, Боже!--застонал Энсель.
     -- Поэтому  он  стер память,  чтобы Тавис  ничего не смог узнать  после
смерти,--мягко   продолжал  Рис,--а   потом  приказал  поддерживавшему   его
стражнику слегка коснуться стрелы.  Мне обязательно вдаваться  в медицинские
подробности того, что было после?
     Энсель покачал головой, глотая слезы.
     -- Это было... быстро?
     --  Он   потерял  сознание  через  несколько  секунд.  Энсель   прикрыл
трясущейся рукой заплаканные глаза и отрицательно покачал головой, когда Рис
собрался коснуться его висков, чтобы облегчить его душевное состояние.
     -- Все в порядке. Все будет в порядке.--Он  шмыгнул носом  и  поднял на
Риса  уже более спокойное  лицо.--Итак, что  теперь? Мы сможем  получить его
тело и достойно похоронить рядом с отцом?
     Рис  вздохнул  и  покачал  головой,  вспомнив  могилу  Катана  в ограде
маленькой сельской церкви неподалеку.
     -- Сомневаюсь, Энсель.  После  смерти к нему  вернулся его  собственный
облик. Те, кто  там  был, видели это. А теперь  и  регенты узнали. Если  мое
подозрение верно, они обвинят Дэвина в нападении наравне с остальными.
     -- Но он не...
     -- Ты знаешь  это,  и  я  знаю,--согласился  Рис,--и даже регенты могут
знать об  этом. Но  неужели  ты думаешь, что.  они упустят такую  прекрасную
возможность обвинить высокопоставленного дерини в государственной измене?
     Энсель безнадежно вздохнул и ссутулился.
     --  Вы Правы. Теперь  они скорее всего  начнут охоту  за мной--братом и
наследником предателя.
     --  Именно  этого  я  и боюсь.--Рис  уставился  под ноги,  потом  снова
взглянул на Энселя.--Сейчас собирается заседание Совета. Нам хотелось, чтобы
и ты присутствовал. Это поможет немного отвлечься от случившегося.
     Глубоко вздохнув, Энсель расправил плечи и поднял голову.
     -- Я иду.
     В киилле собрались  остальные. Эвайн  и  Йорам,  скрестив ноги,  сидели
справа от  Камбера возле белой  глыбы на помосте, В  центре  каменной  глыбы
покоился  серебристый  шар,  бывший  для  огромного  помещения  единственным
источником  света,   не  считая  четырех   зажженных  факелов   в  бронзовых
подставках.
     С  момента  прибытия Йорама  и  Эвайн  они  вместе с Камбером  еще  раз
проживали смерть  Дэвина,  вспоминая  короткую, но  героическую  историю его
жизни,  и искали  скрытый смысл в  том,  что он  узнал перед своей  гибелью.
Последнее   подозрение   Дэвина  насчет   непредсказуемого  принца   Джавана
горько-сладким бальзамом  лилось на  их  израненные  сердца. Эвайн и  Камбер
всплакнули, но  теперь слезы остались в  прошлом. Йорам  не уронил ни единой
слезинки и не дал облегчения  своей  душе;  оттого каждая  клеточка его тела
укрытого тяжелым  михайлинским плащом, содрогалась  от горя  и  злости.  Его
лицо, освещенное снизу, превратилось в маску, такую же холодную, как  мрамор
священного монолита.
     Вскоре к Камберу и его детям присоединились Джебедия, Грегори и его сын
Джесс. Все трое  были  измождены и мрачны, освещаемые багровым светом лампы,
которую нес Джебедия. Михайлинец тихо сел справа от Йорама и потушил фонарь.
Он  понимал,  как  велико  было  горе  Камбера  от потери внука  и юного, но
многообещавшего единомышленника.
     Но Грегори не сознавал глубины скорби троих. В нем говорил только гнев.
     -- Рис уже пошел за Энселем?--спросил он. Эвайн коротко кивнула.
     -- А Джеффрэй?--продолжал Грегори.
     -- Пока еще в замке,--ответил Йорам.
     Немного смущенный  краткостью ответов,  Грегори уселся на свое  обычное
место между Йорамом  и  Эвайн, уперев руки  в  бока. Джесс молча занял место
справа от отца.
     -- Мне очень жаль,--угрюмо произнес Грегори.--Я знаю, как смерть Дэвина
поразила  вас.  Не  хочу   показаться  бесчувственным,  но  меня  интересуют
обстоятельства. Алистер, ты видел, что случилось?
     Камбер кивнул и протянул руку.
     --  Посмотри сам,--прошептал  он,  открывая  ему сознание Алистера.--Мы
потеряли и других, себе подобных.
     Грегори, взявшийся за  протянутую руку, вдруг отдернул свою,  словно от
раскаленного железа.
     -- Нет, не  подобных нам! Они  не  из  нашего  числа!--Он  резко мотнул
головой.--Дерини--да, но...  Джебедия  рассказал мне  кое-что  из того,  что
случилось. Они  похожи на тех негодяев,  которые остановили тебя и Йорама на
дороге этой зимой.
     -- Нет!--сказал  Камбер.--Те были несчастные  бездельники-мальчишки.  А
эти убийцы, целившие в принцев,  кровавые мясники  вроде тех, что покалечили
Тависа О'Нейлла!
     --  По-моему,  вы  оба  неправы,--резко прервала  их  Эвайн.-- Те  были
дети-садисты, их никто не остановил,  и  они  превратились в убийц,  готовых
уничтожить тех, кто, по их разумению, мешал вести привычную для них жизнь, и
только  одного  они  не смогли  понять, что династия Халдейнов и те,  кто ей
служит, не враги.
     Йорам был не согласен, но  прежде  чем  возразить, напрягся всем телом,
сдерживая себя:
     -- Насколько я помню,  многоуважаемые  регенты тоже.  служат Халдейнам.
Если наши  юные  скучающие соотечественники ищут виновников, почему бы им не
обратиться к себе самим?
     -- Йорам,  Йорам, желчностью ничего  не добьешься,--  вздохнул  Камбер,
снова протягивая руку  Грегори.--Давай, Грегори,  прочти. А потом посмотрим,
останется ли в тебе сострадание к тем, кто стал причиной смерти Дэвина.
     Грегори вошел в контакт,  закрыл глаза и узнал все, что послал Алистеру
Дэвин, все,  за исключением самых последних секунд.  Когда Грегори вышел  из
транса,  его  узкое лицо  помрачнело.  Реальность,  открывшаяся  ему, больно
задела его отцовские чувства.
     Мгновение он сидел, склонив голову на руки. От  необходимости  говорить
Грегори спасло  прибытие  Риса  и Энселя, Когда  они поднимались  на помост,
юношу покачивало.  Все встали,  и в  этом  почти мальчике Камберу привиделся
Дэвин. Вошедшие остановились слева от Камбера.
     --   Я   бы  хотел,  чтобы   этот   день   не  был  праздником  святого
Михаила,--запинаясь,   произнес   Энсель.--Я...--Он  замолк   и   проглотил,
подступивший  к горлу комок, чтобы  снова не расплакаться, потом, когда  ему
удалось   восстановить   некое   подобие   самоконтроля,   поднял  глаза  на
Камбера.--Епископ  Алистер...--На   мгновение   в  его  глазах  промелькнула
нерешительность,  и он продолжал:--Я... Дядя Рис сказал мне, что  вы были...
что вы...
     -- Прочти  мои воспоминания, сынок,--пробормотал Камбер, протягивая обе
руки   навстречу   внуку.--Давай   же,--поторопил   он,   когда   Энсель   в
нерешительности оглянулся  на остальных.--Остальные  знают, и ты  должен. Он
был твоим братом.
     Когда Энсель установил контакт, Камбер  опустил  свои защиты Алистера и
упрочил возникшую связь.  Он  не  раскрыл  юноше всей полноты своих  чувств,
потому что  знал, что ни  Энсель, ни Дэвин не хотели  бы этого. И отдал все,
кроме последней исповеди и вмешательства Камбера.
     Когда  Энсель вышел  из транса, по его  безусым  щекам  катились слезы.
Камбер  нежно обнял его, как прежде  Рис, проверяя,  чтобы на  этот раз горе
ушло. Юноша снова поднял голову, слез больше не было, осталась только память
о  человеке, который  был его  братом и отдал  жизнь за дело, в которое  они
верили.
     Все расселись  вокруг мраморной глыбы в  ожидании  Джеффрэя. Вскоре он,
разгневанный и печальный, присоединился к ним и тоже опустился на колени. Он
поставил  на глыбу  рядом с лампой-шаром черный кожаный сундучок. Крышка его
была запечатана золотыми крестами.
     -- Скорее я  просто не  мог,--в голосе Джеффрэя  звучали горе и крайняя
усталость.--Когда  Дэвина  привезли  в  Ремут,  оказалось, что  они  еще  не
разобрались.--Он  тяжело  вздохнул.--Алистер,  я должен  выговориться, иначе
забуду то, что осталось во  мне, несмотря  на злость и страх. Нам нужно  все
подготовить. Ты не позаботишься об этом?
     Он придвинул черный сундучок, и Камбер стряхнул с  себя оцепенение,  во
власти  которого  находился,  и  решительно  потянулся за  кубиками  стражи,
которые носил за  поясом. Вынул знакомый мешочек из черного бархата, потянул
и развязал пурпурный шнурок, как делал прежде тысячу раз.
     Намеренно отвлекаясь от рассказа Джеффрэя, он вспомнил  другое  далекое
время и другое  место. До  того, как они нашли киилль, и  даже до того,  как
наверняка узнали, что  любая из  многочисленных  способностей  сложных фигур
куба  безопасна.  Среди них  были  и самые обыкновенные,  но ни разу они  не
пытались разбудить магические силы, запертые в очертаниях алтаря Грекоты.
     Пустой мешочек  Камбер на всякий случай заткнул за пояс  и, по  очереди
вынимая  кубики  из  кучки,  стал  выкладывать  фигуру  на мраморной  глыбе.
Гладкость и  прохлада магических тел несколько успокаивали разбушевавшиеся в
нем страсти.
     -- Что  было  в Ремуте,  Джеффрэй?--опросил Джебедия. Джеффрэй  глубоко
вдохнул, словно стараясь набраться сил и решительности.
     -- В  плен  взяли  четырех  живых пленников,  все  они были дерини. Вам
наверняка  знакомы  их имена. Один умер  прямо на допросе, когда лорд Ориэль
коснулся точки смерти.
     -- Ориэль?--воскликнул Рис.--Он помогает регентам?
     Джеффрэй кивнул.
     -- Алистер и Джебедия долгие годы предупреждали нас, что дерини встанут
против дерини, теперь именно  это  и происходит. Я не  хотел  верить слухам,
ходившим  при  дворе, но  видел  это собственными  глазами. Регенты  создают
предателей.  В  случае  с  Ориэлем  они  держат  в  заложниках  его  жену  и
крошку-дочь. У меня нет оснований надеяться, что это единственный случай.
     --  О,  Господи,--прошептал  Йорам.--И  Ориэль сдвинул этот смертельный
рычаг, зная о нем? Он намеренно убил человека?
     --  Не совсем. Тавис  сначала  нашел его и  предупредил  регентов,  что
случится. Он же назвал регентам имена убитых и захваченных нападавших, кроме
того, который сбежал, а  потом они привели Ориэля проверить Тависа. К  чести
Ориэля, он делал это не по собственной воле.
     Пока   Джеффрэй   излагал   детали,   Камбер  заставил  свое   сознание
отгородиться от того, что  рассказывал  архиепископ,  положил палец на левый
верхний кубик квадрата, выставляя его.
     Prime!
     Он произнес это про себя, но  в тот же момент кубик осветился изнутри и
засверкал холодным белым светом.
     Seconde!
     Правый верхний кубик замерцал, как и первый.
     Tierce!
     То же самое стало с кубиком, лежавшим под первым.
     Quarte!
     Приведение в действие последнего  кубика сделало из  четырех отделенных
квадрат,  мягко  сверкавший холодным  белым светом,  который был  еще  белее
мрамора под квадратом.  На мгновение Камбер остановился, чтобы сдвинуться на
другой конец баланса,  от белого к черному, затем  коснулся черного  кубика,
лежавшего  рядом  с Prime. Голос Джеффрэя доносился до Камбера едва  слышным
жужжанием, когда он назвал имя первого черного кубика:
     Quinte!
     И  в  кубике вспыхнула жизнь, загоревшись  темным, черно-синим  матовым
огнем, а Камбер перешел к следующему.
     Sixte!
     Огонь переметнулся от первого черного кубика через  его  палец к только
что названному, а потом к двум оставшимся. Septime! Octave!
     Когда  загорелся  последний кубик, Камбер  глубоко  вздохнул и позволил
себе вернуться к речам Джеффрэя.
     --   Когда   Ориэль   обнаружил   точку   смерти,   он   почти  прервал
контакт,--говорил  Джеффрэй.--Он сказал  им,  что случится, если он  слишком
сильно нажмет. Но  они  заставили его  продолжать,  угрожая безопасности его
семьи. Я не  знаю, возможно,  он думал, что  проскользнет мимо, но не сумел.
Того мужчину  звали Дензиль Кармайкл. По-моему, я знал его деда. Однако  его
смерть по крайней мере была самой легкой.
     --   А  что  случилось   с  остальными?--спросила   Эвайн,   как  будто
завороженная страхом.
     -- Троих оставшихся пленников казнили во дворе замка  как  изменников и
убийц.
     --Колесованы и четвертованы? -- пробормотал Грегори с видом знатока.
     --  Да, а перед этим  повешены,  но не  до смерти,--прошептал Джеффрэй.
--Перед  казнью регенты даже  не позволили им  встретиться  со  священником.
Бедные Элрой и Джаван...
     Покачав головой,  Камбер снова поднял защиты и отгородился от Джеффрэя,
мгновенно  восстановил баланс между белым и  черным и положил два пальца  на
Prime и Quinte.
     Prime et Quinte inversus!--Он поменял кубики местами.
     Quarte et Octave inversus!--Снова перемена позиций, и он положил пальцы
на Septime и Prime.
     Prime et Septime inversus!
     И Sixe et Quarte inversus!--И вновь соединились слова и действия.
     Теперь кубики образовывали  косой  крест святого Андрея, одна диагональ
мерцала  на белом фоне мрамора. Камбер вновь  вернулся к остальным, их слова
застучали в его сознании, заставляя вздрагивать.
     --...Ужасное зрелище для детских глаз,--говорила Эвайн, положив руку на
живот.--Матерь Божья, неужели это кровавое правление будет длиться вечно?
     -- Боюсь,  пока  регенты у  власти, дела  пойдут только  хуже,--ответил
Джеффрэй.--Их  жажда  мести  неутолима. Они  уже объявили  вне  закона  всех
родственников   нападавших.   Энсель,   твой  смертный   приговор  я   видел
собственными глазами.
     --  Значит,  они  считают  моего  брата  одним  из  изменников!--горько
произнес Энсель.
     -- Вот именно, хотя Тавис и Ориэль доказывали обратное. Но, разумеется,
они оба дерини и поэтому тоже под подозрением.
     --  А  что...  что с телом Дэвина?--спросил  Энсель, выдавливая из себя
слова.
     Джеффрэй склонил голову.
     -- Регенты  решили  показать,  что станет  с  изменниками  и  убийцами.
Части... части их  тел приказали  разослать по  главным городам  Гвинедда. А
головы теперь выставлены на воротах Ремута для  устрашения. То  же самое они
сделали с телами тех, кто был уже мертв,--закончил он.
     -- И с Дэвином тоже?--прошептал Энсель.
     Джеффрэй мог только кивнуть.
     Стон сорвался с губ Эвайн, остальные покачали головами, а Джесс пытался
скрыть выступившие слезы. Рис  обнял жену и опустил глаза. Йорам еще крепче,
чем раньше, стиснул зубы, его глаза стали еще более холодными.
     Камбер старался справиться с нахлынувшими чувствами, разум говорил ему,
что участь тела Дэвина  не играет  никакой  роли. Пытаясь  скрыть слезы,  он
запрокинул голову и стал смотреть на  высокий сводчатый потолок.  Оставалось
только  не сопротивляться ужасу  и благодарить Бога  за то,  что  Дэвину  не
пришлось разделить мучений других, и молиться за покой всех умерших дерини.
     Наконец, снова  взяв  себя  в  руки,  Камбер  взглянул  на конфигурацию
кубиков, затем  на Джеффрэя, посылая молчаливый вопрос. Джеффрэй не ответил,
оставаясь  в  плену собственных  переживаний, и  Камбер  решил сам выполнить
работу.  Намеренно  громко  вздохнув,  он простер правую руку над фигурой. В
конце концов ему удалось привлечь к себе внимание.
     --   Для   некоторых  из   вас  это   будет  новым   делом,--сказал  он
твердо.--Энсель, Джесс, вы  увидите  несколько конфигураций  второго уровня,
которые мы решились испробовать, а также одну из совсем немногих, которые мы
заставили работать. Похоже, их применение ограничено, мы еще изучаем его. За
эти знания мы должны быть благодарны исследованиям Эвайн.
     Эвайн едва  улыбнулась,  и  Камбер  осторожно  поднял  кубик Septime  и
положил его на Quinte, черное на черное.
     Quintus!--мысленно произнес  он,  на  мгновение почувствовав,  что  его
пальцы окутывает  энергия,  затем он  положил  Quarte  на Seconde,  белое на
белое.
     Sixtus!
     --  С  первой волной энергии свивается  вторая,--пояснил  он, давая  им
возможность убедиться в этом самим.
     Камбер поставил Prime  на  Tierce,  Sixte на Octave, ощущая поддержку и
растущее любопытство Энселя и Джесса.
     Septimus! Octavus!
     Он не знал, были ли важны  сами слова (хотя подозревал, что нет), но он
знал, что были важны  волны энергии, скрытые  за ними, и чувствовал, как они
оплетаются вокруг  его пальцев,  когда  его  рука  замирала  над выстроенной
фигурой.  Эту фигуру Йорам, увидев ее впервые, назвал "колоннами храма". Это
напоминало им всем обломки алтаря, найденного под храмом Грекоты.
     Камбер положил правую  руку на вершину  фигуры. Левой рукой  он  знаком
велел всем немного отодвинуться назад. Потом он смешал волны энергии.
     И почувствовал, как они щекочут его кисть и  руку до локтя, словно рука
и  магический ток составляют единое целое. Он начал медленно поднимать левую
руку.  Двинулась  вверх  и фигура... А вслед  за ней  оторвался от помоста и
поплыл мраморный монолит. Все происходило беззвучно, только в движении камня
чудился легкий шорох..
     Притягиваемая четырьмя кубами (черными и  белыми попеременно), каменная
глыба продолжала  подниматься, словно это был не  мрамор, а  легкое перышко.
Камбер поднялся вместе с остальными,  все еще наклоняясь над меньшим  кубом,
чьей энергией  он сейчас управлял. Затем  начала проявляться вторая  позиция
черных и белых кубиков, противоположная  первой, и в  конце концов открылась
черная  платформа того же  размера, как  mensa, на вершине.  В четырех углах
развернувшегося  куба стояли  колонны  величиной  с человеческую руку, после
белой  колонны следовала  черная,  затем  опять  белая,  повторяя  сочетание
разрушенных колонн под Грекотой.
     Когда  черная  масса  приобрела  ту  же   плотность,   что  и   фигура,
находившаяся  на  вершине,  вся   система   стабилизировалась.  Едва  слышно
вздохнув, Камбер приблизил руку к грани меньшего куба  и  попытался  согнуть
пальцы, затем взглянул на своих  заинтригованных  зрителей, сгреб  кубики  и
вернул их в мешочек.
     -- Когда закончим, это опустится под собственным весом,--веско произнес
он.--Эти   кубики   нужны   для   того,   чтобы  поднимать   что-нибудь.--Он
вопросительно посмотрел на архиепископа.--Джеффрэй?
     --  Да. Энсель,  мне бы очень хотелось  привезти тело  твоего брата, но
коли не смог, то решил принести тело нашего Господа. Я подумал, что таинство
святого причастия успокоит всех нас.
     Энсель склонил голову, не в силах выразить  свои  чувства словами. Руки
Джеффрэя так сильно дрожали,  что он не мог справиться с застежками кожаного
сундучка. Камбер  подошел, взял его у Джеффрэя, сам открыл и откинул крышку.
Внутри оказалось все необходимое для евхаристии.
     -- Это прекрасная идея, Джеффрэй,--пробормотал  он, почтительно касаясь
маленького  золотого  потира  и дискоса.--Мне следовало бы  подумать об этом
самому. Это поможет нам собраться с мыслями, чтобы обдумать наши планы..
     Джеффрэй с сомнением покачал головой.
     --  Сейчас  я не уверен, Алистер. Может быть, это  и  не было  такой уж
прекрасной идеей. Я даже не захватил облачения, так спешил удалиться от этой
кровавой бойни. Ты думаешь, он простит нам это?
     -- Конечно,--мягко ответил Камбер,  когда Йорам очнулся  от оцепенения,
чтобы принять покровец, протянутый отцом.
     --  Но   мы   не  знаем   наверняка,   можно   ли   служить   на   этом
жертвеннике,--продолжал  Джеффрэй.--Мы  даже не знаем,  служили  ли  эйрсиды
мессу такой, какой мы ее знаем сейчас.
     Видя его нерешительность, Эвайн подошла к архиепископу сзади,  положила
руки на плечи и прижалась щекой к спине.
     -- О, Джеффрэй, я уверена, все было  именно так,  как теперь,--Рис взял
сундучок и лампу, чтобы Йорам расстелил покров на жертвеннике.--Но даже если
и  нет,  по-моему, этим стенам давно пора услышать слова  мессы.  Эти станет
обрядом памяти Дэвина.
     Даже Джеффрэй  со своей  нерешительностью ничего не мог  возразить,  он
просто смотрел, как Йорам положил распятие, поставил две полусгоревшие свечи
в простых деревянных подсвечниках, провел над ними руками, воспламеняя их, и
потушил лампу.
     Камбер  вынул и  поставил  на алтарь  потир  и дискос, затем  извлек из
сундучка  плоскую  металлическую  коробочку,  а  из нее--четыре  просфоры  и
осторожно  положил  их  на  плоскую  золотую тарелку--дискос.  Йорам  достал
обтянутые кожей  стеклянные  кувшины с  водой и вином и поставил  их  рядом.
Камбер  встряхнул  изрядно  помятую  узкую пурпурную  епитрахиль и  с легким
поклоном положил ее  на дрожащие руки Джеффрэя. Несколько мгновений Джеффрэй
смотрел на епитрахиль, затем покачал головой.
     --Не могу, Алистер,--прошептал он.--Да простит  мне Бог. В первый раз с
тех пор, как принял священный  сан, не  могу. Я видел, Алистер! Мне пришлось
смотреть,  как  они  четвертовали  его  тело!  В  моем  сердце  не  осталось
милосердия к ним. Господи, я любил этого мальчика как родного сына!
     --Я тоже,--прошептал Камбер.
     С  этими словами он принял епитрахиль  из  негнущихся пальцев Джеффрэя,
коснулся  ее  губами, надел, словно  лунатик, отошел к западу  и  ждал, пока
остальные соберутся  вокруг него. Он указал Джеффрэю на место слева от себя,
поставив  Риса между ним и  Энселем.  Справа встали готовые прислуживать ему
Эвайн и Йорам,  Внешне спокойный Джебедия встал напротив,  присоединившись к
ошеломленному Грегори и Джессу.
     -- In  поmine  Patris,  et Filii, et  Spiritus Sancti. Amen,--прошептал
Камбер в то время,  когда его  рука очертила знак его преданности,  знакомые
слова обряда придавали ему мужества.--Introibo ad altare Dei.
     -- Ad Deum qui laetificat juventutem meam,-- ответили остальные.
     Я подойду к алтарю Господнему и к Господу, который дает  мне радость  в
этой жизни...
     --  Judica me, Deus.--продолжал Камбер.--Воззрись на меня, о Господи, и
уведи меня от тех, кто несправедлив и лжив.
     -- Quia tu  es, Deus... В Тебе,  о Господи, моя сила. Почему Ты выделил
меня? И почему печаль переполняет меня, --отвечали остальные.
     Они служили в память о Дэвине. Они хотели, чтобы значение каждого слова
пересилило их горе и возродило их для борьбы. В ту ночь у них не было книги,
по которой  можно было бы читать, поэтому каждый сказал то, что помнил и что
имело для него какое-то значение в их общей печали, что-то для надежды, силы
и мужества, для движения вперед.
     Камбер служил  по обычаям  Ордена святого  Михаила,  подавая  причастие
каждому  участнику  обряда.  Он   опускал  священный   хлеб  в  благоговейно
протянутую руку, за ним следовал  Йорам с чашей. Когда они закончили, Камбер
обрел покой,  позволивший почти забыть о  горе. Теперь  по  крайней мере  он
знал, что смерть Дэвина не была напрасной.

     * * *
     Той  же ночью  Энсель  вернулся в Грекоту вместе  с Камбером и Йорамом.
Теперь, когда указ регентов  был разослан, в Гвинедде не осталось места, где
последний  граф  Кулдский  мог бы показаться, не опасаясь  за  свою жизнь. А
появление  нового  монаха в  большом доме  епископа  останется незамеченным.
После того  как  в  его волосах  была выстрижена тонзура,  а  сами  они были
перекрашены в светло-каштановый цвет, Энсель был  представлен общине Грекоты
как брат Лоркэн, писец-михайлинец в штате епископа Алистера. Смены одеяния и
цвета  волос  оказалось  достаточно, чтобы  спрятать  Энселя  и  без  помощи
волшебства.
     Отец  Вилловин и остальные  члены братства оказали новому  писцу теплый
прием.  Никого не смутило приглашение новичка уже  на  следующий  день после
праздничной мессы в капитуле в епископские  покои для праздничного обряда  в
честь дня святого Михаила в обществе Алистера Каллена и  его секретаря. Всем
было известно, что михайлинцы держатся вместе, особенно в такой важный день.
Камбер же и Йорам с выгодой использовали это время для того, чтобы посвятить
Энселя  в  тонкости  монашества   и  устава   Ордена,  членом   которого  он
притворялся.  В  несколько дней он узнал достаточно, чтобы свободно общаться
со священниками и монахами, не вызывая подозрений.
     Остальные участники поминовения  вернулись в свои дома, в следующие дни
и  недели они более  старались не привлекать  внимания. Теперь, когда отпала
необходимость  наблюдать  за  Дэвином,  Грегори  в  Эборе  начал  потихоньку
готовить переезд своей семьи из Гвинедда. Сам Он был намерен возвращаться по
всем делам  Совета. Джебедия вернулся в  Аргод,  чтобы попрощаться со своими
братьями. Рис и  Эвайн  провели праздник святого Михаила в  Шииле со  своими
детьми, омрачив торжественный день сообщением о  смерти Дэвина. Тиэг был еще
мал, чтобы понять, что случилось, а восьмилетняя Райсил все время плакала.
     Джеффрэй был в Ремуте, чтобы на следующее  утро  вместе с архиепископом
Ориссом служить  в  соборе святого Георгия. Однако ночью он  выскользнул  из
своих  апартаментов в резиденции  Орисса и пробрался  в  мало кому известный
Портал в ризнице  собора, откуда  перенесся в аббатство святого Неота в свой
старый Орден.
     Всю  ночь отец Эмрис  и старейшины  гавриллитов  обсуждали нападение на
принцев  и суд короля  Элроя.  Когда Джеффрэй предстал  перед  Камберианским
советом на  следующей неделе, он  рассказал о растущем  беспокойстве братии.
Гавриллиты считали,  что  если заговор дня  святого Михаила (как  его теперь
называли) подвел людей к решающей черте, то  деринийские  религиозные общины
должны одними  из первых  испытать на себе гнев регентов. Кроме того, Ордена
станут  главной   мишенью  как   центры   обучения  и  развития  деринийских
способностей.
     Следовало побеспокоиться  и  о  других--Варнаритской  школе,  Хлентиете
неподалеку  от  Коннаита и  недавно  образованной школе  рядом  с Найфордом,
которая  уже  была  однажды  сожжена,  и  Совет  проследил, чтобы  все  были
предупреждены. Камбер  и Джеффрэй,.  пользуясь  епископским  саном,  помогли
религиозным общинам разработать планы бегства.  Оставалось только надеяться,
что, прежде чем случится  самое худшее, останется время на  исполнение  этих
планов.
     Почти месяц удача не  покидала  их. Но  в конце октября, когда  ушедшее
лето в последний раз напомнило о себе, шаткое равновесие рухнуло.
     Вновь вернулась невероятная  для поздней  осени  жара и  опять принесла
деринийскую чуму, поразившую Гвинедд летом. В Валорете толпа разбушевавшихся
горожан и фермеров растерзала  семейство торговца, которое сочли разносчиком
болезни и подозревали  в принадлежности к расе дерини.  Беспорядки начались,
когда  городская  стража  пыталась  вывезти предполагаемых жертв болезни,  и
солдатам пришлось призвать на подмогу гвардию архиепископа.
     Это  случилось в  один  из  его  теперь нечастых  визитов в  Валорет, и
Джеффрэй, в белом плаще поверх кольчуги и  шлеме с опущенным забралом, лично
повел отряд. Единственным оружием  был епископский  посох в  руке, а к шлему
прикреплено  бронзовое  распятие--он,  как  и  все  гавриллиты,  был  связан
клятвой:  не   применять   силу  ни  при  каких  обстоятельствах.  Джебедия,
навестивший собрата на  обратном  пути из  Аргоды  в Грекоту, ехал  рядом  с
Джеффрэем в доспехах рыцаря-михайлинца.
     В полуденном свете на городских  улицах  два десятка хорошо вооруженных
мужчин  не  видели  опасности.  Кого могла  испугать  толпа  ремесленников и
поселян,  размахивающих   чем  попало?  Воины  теснили  противника,  топтали
лошадьми и разили мечами.
     Один Джебедия оценил, как опасны были мотыги,  вилы и камни, свистевшие
вокруг  и бьющиеся  о стальные  щиты и шлемы. Слишком  поздно  он  попытался
перестроить солдат и сомкнуть ряды, слишком поздно--один из людей Джеффрэя с
криком свалился с лошади и был погребен под ногами орущей, визжащей, вопящей
толпы. В то же мгновение сборище взвинченных, но еще способных  повиноваться
людей обратилось в ненасытного зверя, готового пожрать все на своем пути.
     Быстрый  меч Джебедия на этот раз оказался  недостаточно скор, и лезвие
мотыги,  которую  не успел отбить старый воин, вонзилось в щель для глаз  на
шлеме  Джеффрэя,  Архиепископ  Валорета  был  мертв  прежде,  чем  его  тело
грянулось о мостовую.
     Ошеломленные кощунственным убийством духовной главы Гвинедда, участники
стычки   отшатнулись   от  неподвижного   тела  в  белом.  Казалось,  небеса
разверзнутся над ними и молния поразит нечестивцев.
     Но Божья кара  никого  не постигла. И это  не  отрезвило, а  вдохновило
бунтовщиков.  Выходило,  что  люди  могут  не  только  чинить  расправу  над
обыкновенными безбожными дерини, но и убить примаса  всего Гвинедда, если он
дерини, и не страшиться гнева Небес.
     Больше их не могли остановить ни кони стражников, ни мечи, ни смерть. В
последовавшей резне погибла  вся семья торговца,  множество горожан и  треть
усмирявших бунт. Михайлинское одеяние Джебедия делало его готовой мишенью, к
счастью, мало уязвимой. Тем  не менее он выбрался невредимым благодаря удаче
и инстинктам  старого  вояки,  повинуясь  которым,  он действовал в схватке,
совершенно потрясенный ужасной гибелью Джеффрэя. Позже он утверждал, что его
спасло участие в кортеже с траурной ношей. Толпа расступалась перед горсткой
рыцарей, везущих тело Джеффрэя, смиряя свою ярость при виде мертвого тела  в
белом, похожего на роковой призрак.
     Джебедия  проводил рыцарей  до ворот  епископского дворца,  вернул себе
способность здраво  рассуждать,  покинул их и  стал выбираться из города. Со
смертью  Джеффрэя  в  Валорете  не  осталось  ни одного  высокопоставленного
дерини. А реакция толпы на смерть Джеффрэя и присутствие Джебедия лишний раз
показала, что  Валорет для дерини перестал быть  безопасным  местом. Об этом
девять месяцев назад предупреждал Торквилл де ля Марч. Проезжая мимо отряда,
спешившего  на помощь  воинам епископа, Джебедия размышлял,  долго ли  будет
оставаться для его собратьев хотя бы одно безопасное место.

        ГЛАВА 22

     <i>Пусть верховный священник служит, как положено,  а священникам их место
уже указано.
     Клементий I 18:18</i>

     Той  же ночью новость  о кощунственном  убийстве  архиепископа Джеффрэя
облетела Валорет, выпорхнула за городские ворота и пошла гулять по Гвинедду.
В ней почти ничего не осталось  от истины, солдаты герцога Эвана, выручившие
гвардейцев и разогнавшие смутьянов, в большинстве были уверены, что одержали
победу  над дерини, Джебедия молва превратила в  тайного зачинщика мятежа, а
кое-кто поговаривал, что именно  он  сразил архиепископа. Войска не помогали
горожанам в их  охоте на дерини, но и не пытались остановить  ее. В тот день
более  пятидесяти  было  убито, причем  не все  были  дерини, многих  просто
обвиняли в этом. Несколько дерини были захвачены и  повешены "из самозащиты"
прежде, чем Эван вмешался и остановил убийц.
     Единственной доброй новостью того дня  было, то, что барон Рун вышел из
себя  и снял почти  половину валоретского гарнизона с учений, чтобы охладить
пыл наиболее ретивых и агрессивных по отношению к дерини, иначе даже Эван со
своими  людьми  мог  не  справиться. Введением комендантского  часа  удалось
восстановить  порядок после  наступления  темноты,  но  прежде  чем  страсти
улеглись, прошло еще несколько дней.
     Камбер и  другие члены  Совета, разумеется,  узнали  о смерти  Джеффрэя
сразу же, как только она наступила, а детали стали известны, когда Джебедия,
воспользовавшись Порталом в  Шииле, вместе  с Рисом и Эвайн прибыл в киилль.
Предстояло решать, как быть  и что делать дальше.  Двое близких им людей уже
пали  жертвами  слепой  ярости, бесцельной,  обращенной сразу против всех  и
вдруг полыхнувшей неожиданной силой.
     О  валоретской смуте скоро узнали  и  в  Ремуте.  Герцог  Эван приказал
одному  из своих деринийских агентов отослать гонца через  Портал. Ремутский
двор получил  известие  как  раз в конце ужина. Гонец  докладывал  коротко и
испуганно: регенты, король и  принцы ловили его слова с жадностью, у каждого
был к этому особый повод.  Мальчики приняли известие с неподдельным ужасом и
горем,  все  они любили архиепископа Джеффрэя, в особенности Джаван. Регенты
притворно сожалели о потере  члена Регентского совета. Хуберт даже  прочитал
молитву за упокой  его деринийской души. Однако скоро на смену благочестивым
речам  пришла  оживленная беседа о возможных претендентах на  высокие  посты
покойного.
     На целый  час  Джаван и Рис Майкл были забыты--регенты перебирали имена
всех епископов  Гвинедда.  На Элроя тоже не обращали никакого внимания, если
бы  не  имели намерения заручиться  поддержкой  короля  в выборе  кандидата,
которого они в конце концов  представят  епископскому  синоду.  Нового главу
церкви избирали  особы духовного звания,  но предлагал достойнейшего  король
или Регентский  совет. Только  когда выбор удалось сузить и  Хуберт  остался
единственным  приемлемым  кандидатом,  регенты   снова  удостоили  вниманием
молодого короля.  Используя все свое влияние,  они очень скоро убедили  его,
что избрание  Хуберта,  более всего  соответствует  интересам королевства, и
потребовали от мальчика обещания  подписать  официальную  рекомендацию,  как
только документ будет подготовлен.
     Далее было решено, что двор как можно скорее должен перебраться обратно
в Валорет, чтобы регенты  могли проследить  за выборами. Условия  жизни  там
были  куда  более  приемлемы--Ремутский  замок так  и  не приобрел  роскоши,
которую любили  регенты. Поэтому  зимой в  Валорете  будет  много удобнее, а
особенно хороши будут там рождественские праздники.
     В  приподнятом  расположении  духа   регенты   призвали  мажордомов   и
гофмейстеров, чтобы  сделать необходимые распоряжения по сборам к  переезду.
Тихий уход  Джавана и Тависа остался незамеченным. К этому времени Рис Майкл
уже заснул в своем кресле, так что Тавис взял на руки посапывавшего принца и
следом за  Джаваном вышел из холла. Что же до  Элроя,  то  он ничего не мог.
поделать. Ему не разрешат идти спать до тех пор, пока королевская подпись не
скрепит все необходимые документы.
     Однако Джаван только изображал усталость, Тавис заметил это,  когда они
поднимались по винтовой  лестнице на предпоследний этаж,  где  располагались
апартаменты мальчиков. Уложив  Риса Майкла в постель, Тавис вошел в  комнату
Джавана и застал его сидящим с единственной свечой у окна.
     Джаван не противился, когда Тавис завернул его  в меховой плащ, укрывая
от холода,  сквозившего в оконные  щели. Мальчик молча грел замерзшие пальцы
над пламенем свечи. Он весь был в своем горе. Тавис накинул плащ и опустился
на  подушку напротив принца.  Он  хотел было коснуться лба  мальчика,  чтобы
снять исходившее от него напряжение, но Джаван не позволил, покачав головой,
и еще больше замкнулся в себе.
     --  Пожалуйста,  не  надо,--пробормотал  он,  плотнее  заворачиваясь  в
плащ.--Больно--я хочу, чтобы  так  было. Мне не избежать  того, что я должен
тебе рассказать.
     -- О чем ты говоришь?
     Мальчик вздохнул.
     -- Тавис, я не хочу, чтобы епископа Хуберта избрали архиепископом.
     -- Я  безоговорочно с тобой  согласен,--сказал  Тавис.--Но почему ты не
хочешь его избрания?
     -- Потому  что  он... лжет,--прошептал Джаван, полуоборачиваясь к окну,
отражавшему пламя свечи.--Лгать некрасиво. Ты слышал обсуждение кандидатов в
архиепископы. Я даже не знаю большинства из них, но я знаю, что Хуберт лгал,
чтобы продвинуть  самого  себя.  Служитель  Бога  никогда не  должен  делать
такого, Тавис.
     Долгую минуту Тавис  смотрел на профиль  принца, потом  опустил  глаза,
почти боясь высказать вслух свое подозрение.
     -- Джаван, мне показалось, что ты не  столько обеспокоен ложью Хуберта,
сколько тем, что ты узнал об этом.--Джаван кивнул.--Ты ищешь способ сказать,
что ты... не понимаешь, как ты узнал.
     Джаван беспомощно кивнул.
     -- Я замечаю это за  собой уже несколько недель. Как  будто я слышу его
настоящий  голос, но  он  противоречит тому,  что  Хуберт  говорит  вслух; С
другими происходит так же.
     -- Считывание мыслей,--выговорил Тавис еле слышно.
     -- Что?
     Тавис вздохнул и положил руку на плечо мальчика.
     --  Это похоже  на  считывание  мыслей,  мой  принц.  Это...  еще  одна
способность дерини.
     --  О,  Боже!--Джаван  закрыл  лицо  руками,  но  потом  снова   поднял
голову.--Это как защиты?
     --  Отчасти.  Но эффект  обратный.  И более выгодно. Значительно  более
выгодно.
     -- Но это работает не всегда!--слабо возразил Джаван.
     -- Зато,  готов  поспорить,  на  это стоит  положиться. Джаван неохотно
кивнул, а Тавис вздохнул и с раздражением хлопнул себя ладонью по бедру.
     -- О, Боже, я бы все отдал за то, чтобы узнать, что случилось с тобой в
ночь смерти твоего отца,--прошептал он.--Здесь должна быть связь!--Он  снова
вздохнул и положил руку на руку Джавана.
     -- Они с тобой что-то сделали, Джаван. Я все  больше и больше убеждаюсь
в  этом,  хотя нам  не  удалось  узнать  ничего.  Это было  нечто  странное,
секретное, мистическое и...--Он сжал руку мальчика и отпустил  ее.--И у меня
нет ни малейшего представления, что это было. Ты развиваешь некие умственные
способности, но не должен. Это почти так, как если бы ты был дерини.
     Джаван вздрогнул, стиснул руку, уперев большие  пальцы друг в  друга, и
внимательно изучал их, прежде чем снова взглянуть на Тависа.
     -- Ты  помнишь,  после смерти  Дэвина мы разговаривали  о  Рисе,  и  ты
сказал, что вы  с ним оба  Целители и  что, возможно,  удастся заставить его
говорить его же собственными методами?
     -- Я помню.
     -- Я  просто Подумал,  а почему  бы  ему не наведаться  в Валорет,  раз
епископ Алистер будет заседать в синоде. Ты знаешь, они с леди Эвайн живут в
Шииле. Это недалеко. Епископу  Алистеру может понадобиться Целитель, ведь он
становится старым.  И если  Рис приедет, в Валорет, может быть, мы пригласим
его навестить нас? Тавис поднял бровь.
     -- Просто навестить нас, мой принц?
     -- Не совсем,--Джаван  посмотрел  на  пламя  свечи.--Это  ведь  обычная
вежливость--предложить человеку  чего-нибудь освежающего, когда он  заехал в
гости, особенно когда  на улице холодно и он долгое время провел  в седле. А
если в напиток подсыпать какой-нибудь порошок...
     -- То  он  сразу  определит  это,--ответил  Тавис.--Последнее время  мы
относились  к  нему  враждебно, и  он  сразу  заподозрит неладное, когда его
пригласят сюда.
     -- Это если нам не нужен Целитель,--возразил Джаван.-- Предположим, что
ты  послал  известие о  моей  болезни и о  том, что  тебе  нужна его помощь.
Думаешь, тогда он тоже не приедет?
     -- Может быть, и приедет.
     -- А  что если  ты  дашь  мне вина,  а потом  предложишь  и ему, как бы
невзначай?
     -- То же самое питье, что и тебе? Джаван кивнул.
     -- Оно  подействует и  на тебя,  ты же  знаешь,--осторожно  предупредил
Тавис.
     --  Но  ты  сможешь  прочесть его память,--прошептал  Джаван.--Стоит  и
потерпеть, чтобы ты выяснил, что он  со мной сделал в ту ночь. Я не могу так
больше жить. Иметь  защиты,  знать, что люди  лгут,  и не знать, откуда  это
взялось и почему!
     Тавис на мгновение закрыл глаза,  задумался, затем снова  посмотрел  на
Джавана.
     -- Самым трудным будет заставить его принять  нужную дозу, достаточную,
чтобы  сломить  сопротивление, но  недостаточную,  чтобы  он  перестал  быть
Целителем. Он этого не заслуживает. Когда он  тоже выпьет наркотики, я сниму
их действие с тебя, но потом, возможно, будет страшная головная боль.
     -- Мне совершенно  все равно,  если удастся раздобыть ответы. Ты правда
можешь сделать так, что он ничего не поймет?
     Тавис кивнул.
     -- Думаю, да. То,  что я придумал, не имеет ни запаха,  ни вкуса. Смесь
не бесцветна, но  в  темном вине  ее нельзя будет заметить.--Он взглянул  на
Джавана.--Придется подумать,  как  вызвать в тебе симптомы болезни, чтобы он
не распознал мнимый их характер, и в то же время не слишком серьезные, чтобы
реально угрожать тебе. В любом случае это будет довольно неприятно. Какое-то
время ты действительно будешь болен.
     -- Я  же  говорил,  мне все  равно, лишь  бы  узнать правду.  Итак,  мы
попробуем?--Джаван схватил здоровую руку Тависа и заглянул в глаза.
     -- Да, мой принц. Мы попробуем.

     * * *
     После смерти Джеффрэя минуло  несколько недель, и все епископы Гвинедда
были приглашены собраться в Валорете для выборов его преемника. В  День всех
святых Джеффрэя  похоронили рядом с его другом  и предшественником  Энскомом
под  собором,  где  покойный  имел  кафедру  последние  двенадцать  лет.  На
похоронах присутствовали Камбер, Джебедия и Рис, последние двое уехали сразу
после погребения. Беременность Эвайн задержала ее  в Шииле с детьми. Там был
и Кверон, приехавший поработать с Рисом, а Грегори вывозил семью в Коннаит.
     Двор  Элроя,  как  и  предполагалось, вернулся  в  Валорет,  однако,  к
огорчению  Джавана,  только  на  следующий   день  после  похорон  Джеффрэя.
Разумеется, регенты выразили подобающие  соболезнования. И Хуберт немедленно
отправился приветствовать уже прибывших епископов.
     Епископ  Эйлин  МакГрегор, который  только  год  назад  стал помощником
Джеффрэя, играл роль хозяина, распределяя комнаты между приезжими епископами
и  их  прислугой  в  резиденции  архиепископа,  а  затем  занялся  свитой  и
охранниками, которых нужно было определить на постой. Епископы  не  особенно
чинились, почти каждый из них надеялся, что еще до конца года вся резиденция
будет принадлежать ему. И только  Хуберт, на правах регента живущий в замке,
и Орисс, которому Хуберт,  отвечая  на  его гостеприимство в  Ремуте,  нашел
помещение в замке, пользовались настоящим комфортом.
     К середине  второй недели ноября,  за  несколько  дней  до  дня святого
Камбера, в Валорете собрались все прелаты: пять  епархиальных епископов, два
помощника и пять странствующих епископов, не имеющих вотчин.  Только трое из
двенадцати  были дерини, и в сложившихся обстоятельствах  ни один из них  не
мог рассчитывать на сан архиепископа. Найэллан Трэй, неохотно вернувшийся из
своего уединения  в святом  городе-храме Дасса, мог не  опасаться  регентов,
потому что за свою долгую жизнь только и делал, что ни во что не вмешивался.
     Многострадальный Кай  Дескантор, с которым регенты  так  круто обошлись
после смерти  Синила, приехал лишь по настоятельной просьбе Камбера. Лето он
провел  в Келдуре, где влияние  регентов  сказывалось совсем  мало,  да и то
стараниями  графов  Грорика  и  Сайхира,  братьев  Эвана,  которые  обращали
внимание на Валорет и Ремут только тогда, когда было выгодно: Келдур слишком
долго был  независимым графством,  почти княжеством,  чтобы склонять  голову
перед сыновьями покойного Сайхира,  даже если старший  был  теперь регентом.
Однако епископства в Келдуре еще не было, и у Кая было полно забот.
     Разумеется, кандидатура Алистера  Каллена была наименее желательной  из
всех, раз его  уже изгнали из Регентского совета. Камбер прибыл в Валорет за
несколько дней до погребения  Джеффрэя  в сопровождении  Йорама,  небольшого
эскорта и Энселя. С отпущенной бородкой, тонзурой и перекрашенными  волосами
брат Лоркэн не имел  ничего  общего с графом  Энселем Кулдским, которого все
еще  разыскивали регенты. И  где еще  можно было найти такое укромное место,
как не  у них  под носом?  В Валорете,  под неусыпным наблюдением Камбера  и
Йорама,  Энселю будет куда безопаснее, чем заточенному в Грекоте  среди тех,
кто  даже  не узнает,  когда ему  будет  необходима  защита. Кроме того, под
именем  брата Лоркэна Энсель мог большую часть времени находиться в комнатах
своего наставника, выполняя всяческие поручения.
     Собрание возглавлял  Роберт Орисс,  архиепископ Ремутский. Ему помогали
епископы  Найфордский  и   Кашинский,  Уллиэм   эп  Лай  и  Дермот  О'Бейрн,
оба--старейшины  синода, выбиравшие Джеффрэя  архиепископом и двенадцать лет
назад  канонизировавшие Камбера,  и оба возможные  кандидаты в архиепископы,
хотя Дермот был по-прежнему молод для высшего сана.
     Трое из пяти странствующих епископов также были давними членами синода:
Давит Ниван, смешливый Юстас Фэйрлийский и, конечно, Кай  Дескантор. Турлог,
не  участвовавший в  последнем синоде, на  этот раз прибыл  одним из первых.
Зефрам Лордасский,  бывший настоятель  Ordo  Verb Dei,  во время  последнего
собрания синода не был епископом, но присутствовал на канонизации Камбера, и
именно  его  избрали на место,  освобожденное  Джеффреем  после  избрания  в
архиепископы.  Камбер не знал, какого мнения держались Зефрам и  Турлог, но,
по мнению Юстаса, Зефрам был склонен поддержать Хуберта.
     Разумеется, Хуберт МакИннис не присутствовал на  том знаменитом синоде.
В те поры  он  был бедным неприметным  священником  тогда еще барона Мердока
Картанского. Он поднялся вместе с вошедшим в  милость Мердоком.  Возвращение
Мердоку  земель,  издавна  принадлежавших  его  семье,  и  графского  титула
принесло  Хуберту  сан странствующего епископа. А за год до смерти Синила он
стал  епископом Ремутским,  тогда Роберт  Орисс  отказался  стать  регентом,
сославшись на возраст, и порекомендовал Хуберта.
     А  теперь епископ-регент  Хуберт МакИннис восседал в здании капитула  в
Валорете на первом троне,  по правую руку от  архиепископа Орисса. Следом за
Хубертом сидел Найэллан Трэй, занимая это место скорее по старшинству, между
Хубертом  и   дерини  Найэлланом  не  осталось  приязни.  Далее,  справа  от
Найэллана,  расположились Дермот  О'Бейрн и  трое  странствующих епископов с
Каем посередине. В противоположном конце комнаты стояли  пять кресел. Первое
за пустующим креслом примаса  занимал Айслин,  далее Уллиэм, Юстас, Камбер и
Турлог, слева от каждого на скамеечке помещался секретарь-помощник.
     Первый  день заседания был посвящен рутинным делам:  разработке правил,
перечислению предшествующих  событий, увеличению  Совета  епископов  за счет
назначения трех новых странствующих епископов. Назначение двух первых из них
Камбер  предвидел,  но третье было совершенной  неожиданностью.  Несомненно,
дело не обошлось без Хуберта.
     Альфред Вудбурнский, долгое время бывший духовником Синила и его семьи,
был  первой  очевидной  кандидатурой, и против  него Камбер ничего не  имел.
Единственное,  что  по-настоящему  беспокоило   Камбера,  так  это  излишнее
приближение Альфреда  к  регентам,  которые не  преминут манипулировать  им,
толкуя о благе принцев.
     Вторым  по списку шел  Арчер Аррандский, еще один священник Ordo  Verbi
Dei,  снискавший славу теолога. Камбера  настораживали его разговоры на тему
сомнительной набожности дерини как расы.  Несколько раз  Камберу приходилось
слышать его  проповеди,  после  которых  он  чувствовал,  что ему  не  очень
нравились  выводы, к которым приходит Арчер. Если этот человек действительно
верит в то,  что проповедует,  то  очень  легко может стать  орудием в руках
регентов.  Поэтому  Хуберт,  скорее  всего,  уже  считает  будущие ходы этой
фигуры.
     Но даже Арчера  можно было  вытерпеть,  если бы не третий,  неожиданный
кандидат. Полин Рамосский получил отличные рекомендации со стороны регентов,
и  одного этого было достаточно,  чтобы Камбер еще пристальнее пригляделся к
нему.  Около  пяти  лет  назад  Полин  организовал  маленький,  но неуклонно
растущий Орден под названием "Маленькие братья  святого Эркона". Орден  этот
нашел себе пристанище  на реке в родном  Рамосе Полина, чуть южнее Валорета.
Святой Эркон был ученым, историком и, как утверждает легенда, братом святого
Виллима.  Эркониты, посвятившие  себя по большей  части обучению  других, не
были так  явно  настроены против  дерини, как  виллимиты, однако  они  и  не
осуждали  виллимитов.  По  слухам,  связь  между  двумя  этими  религиозными
группами была куда более прочной, чем  просто родство их святых, но доказать
ничего было нельзя.  Камберу  хотелось бы полагаться на нечто  большее,  чем
просто недоверие к тому, кого регенты хотели видеть рядом с собой.
     Возражения  Камбера  не  помешали  одобрить  все  три   кандидатуры,  и
следующий день  увидел их посвящение в епископы со всей церковной пышностью.
Когда синод наконец обратился к своей главной цели, в его состав входили уже
пятнадцать,  а не  двенадцать епископов,  а дерини  было по-прежнему  только
трое.  Для избрания нового  примаса кандидату необходимо было набрать десять
голосов.
     Они  заседали  ежедневно,  кроме  воскресений.  Первой   задачей   было
разобраться в  состоянии дел  в королевстве  и с теологической  точки зрения
решить, какого курса  следует  держаться в  будущем. Наступило время оценить
действия  Джеффрэя.  Камбер и двое других дерини  с большим  трудом  умерили
гнев, когда Хуберт в первый раз заявил претензию на власть, объявив Джеффрэя
лишь амбициозным дерини, который использовал свое положение ради собственной
выгоды  в  ущерб  интересам  государства.  Только епископ  Уллиэм  отважился
возразить ему, да и то только в общих чертах, а затем предложил сменить тему
обсуждения. Каждый из титулованных епископов сделал отчет о состоянии дел во
вверенной  епархии,  а  странствующие  епископы доложили  о  своих  деяниях,
предпринятых со времени  последнего собрания синода. Обсуждение деринийского
вопроса, не сговариваясь, старались отложить.
     Но это не могло продолжаться вечно, Хуберт  вернулся к щекотливой теме,
получив в противники епископа Альфреда, который этим нимало  удивил регента,
никак   не  ожидавшего  таких  речей.   Альфред  присутствовал   на  допросе
изменников-дерини и  на  казни, и  его поразило то, что дерини  натравливают
друг на друга, а осужденным отказывают в исповеди и последнем причастии.
     Это, разумеется, еще больше  распалило Хуберта. Укорив Альфреда, "очень
молодого  епископа", за  сомнения  в правильности методов  регентов,  Хуберт
открыто обрушился на дерини. Уже доказано, подчеркнул Хуберт,  дерини дважды
пытались убить принцев Джавана и Риса Майкла.  Деринийские банды  продолжают
разъезжать по дорогам страны и нападать на мирных жителей и офицеров короны,
исполняющих  свои обязанности.  Дерини,  безусловно,  представляли  огромную
опасность,  и  поэтому  любые  средства  для  раскрытия  их  заговоров  были
оправданы.
     Это  вывело  дискуссию  на обсуждение сосуществования  магии  и церкви,
тему, которую  три деринийских прелата  предпочли  бы  обойти  стороной и  о
которой другие знали  слишком  мало,  чтобы обсуждать ее. Ничего хорошего не
вышло из попытки  объяснить, что  большинство  способностей дерини  вовсе не
волшебство,  а  только  особая  форма  сознания,  вид  психической  энергии,
недоступной людям.
     Епископ Найэллан прервал хранимое им до этих пор молчание и остаток дня
провел в попытке  растолковать остальным,  сколь  велика духовность дерини в
самосозерцании и молитве. Кое-кто удивлялся, но значительно больше епископов
насторожились и  ощутили зависть оттого,  что  дерини,  даже  миряне,  могут
оказаться ближе к Богу, чем они сами. К несчастью, Найэллан этого не понимал
и своей речью принес больше вреда, чем пользы.
     Разумеется, в синоде  не прозвучало ни слова о таком могуществе дерини,
которое было подлинным волшебством. То,  чему Камбер стал свидетелем  в ночь
смерти Синила, не объясняло ничто, кроме  магии. Можно  было привести немало
подобных явлений.
     Но было ли это волшебство или это была религия? Или это одно и то же?
     Синод  собрался  в  не самое  удачное  время--на  целую  неделю  отвлек
праздник святого  Камбера. Самого Камбера торжества  смущали, они  порождали
все  новые вопросы у других. Обсуждение синодом канонизации  Камбера пока не
состоялось,  но  даже обычно доброжелательный Юстас заметил, что  с течением
лет движение Камбера отчасти утратило первоначальный блеск  в глазах простых
людей. Полин  Рамосский  поспешно  согласился и добавил, что невмешательство
деринийского святого во время чумы не осталось незамеченным в народе.
     Камбер  и  двое его  соплеменников промолчали.  В  результате  никакого
решения  относительно  канонизации Камбера синод не принял;  успокоились  на
отнесении в  будущем  преподобного  Камбера к разряду второстепенных местных
святых, культ которых--частное дело каждого.  Хуберт выступил более  жестко,
однако поддержки не  получил--слишком многие его коллеги имели свидетельства
очевидцев святости Камбера.
     К началу рождественского поста епископы едва добрались до  цели  своего
собрания--выборов  главы церкви. Регенты наконец огласили королевскую волю о
персоне,  желательной на  высоком посту. Во вторник первой  постной недели в
большом  зале  замка король  обратился к  епископам с тщательно затверженной
речью.
     --  Ради  будущего  благосостояния нашего  королевства,-- Элрой говорил
свое  (или регентов) последнее  слово,--мы  предлагаем вам нашего преданного
слугу Хуберта МакИнниса и именем  вашей  любви и повиновения нам как  вашему
монарху рекомендуем избрать его архиепископом и примасом нашего королевства.
     В  продолжение  речи  и  после  ее  окончания  Хуберт   изображал  саму
скромность. До возвращения в здание капитула епископы говорили мало. Но  там
Дермот  О'Бейрн,  сам  мечтавший  об  этом сане, опрометчиво  высказался  за
несоответствие Хуберта такому посту; сторонники Хуберта  и  он сам принялись
возражать,  и словопрения  закончились только тогда, когда все разошлись  на
ночь.
     Камбер получил несколько  приглашений от епископов, обеспокоенных столь
активным нажатием регентов. Если еще  до голосования  страсти накалились, то
каков шанс на разумный выбор?
     На следующее утро  волнения поулеглись,  и  каждый  получил возможность
предложить синоду себя  в  качестве  претендента.  Найэллан  ошарашил  всех,
заявив, что снимает  свою кандидатуру,  потому  что епископ  Дасский  должен
оставаться  нейтральным  и  продолжать  служить  на  своем  ответственном  и
независимом посту.  Более того, он  откажется  стать примасом Гвинедда, даже
если на этом  будут настаивать  Другие,  и  полагает, что  регенты правильно
оценят такое решение. При упоминании регентов Хуберт приободрился.
     Голосование  состоялось  следующим  утром,  за  каждого кандидата  было
подано не более трех голосов. Раздражения  Хуберт не скрывал--он надеялся на
большее.   Однако  ярость   не  поколебала  отношения  к   нему.   Повторная
баллотировка лишь  едва-едва приблизила  к цели  Хуберта:  он  получил  пять
голосов.  У Дермота  О'Бейрна--четыре,  у  Уллиэма--два,  у  Орисса,  Эйлина
МакГрегора, Юстаса и  Кая--по  одному.  Чтобы  стать  примасом,  требовалась
поддержка десяти епископов.
     Была сделана третья попытка,  но положение  не  изменилось, а  те,  кто
раньше  отдал свои голоса за Эйлина, Юстаса  и Кая,  поддержали  Орисса.  Он
этого,  кажется,  уже  не  хотел,  но  ничего  не  мог  поделать. Результаты
следующего  голосования заставили Камбера покачать головой: за Хуберта снова
пятеро, за Орисса и Дермота--по четыре, и два голоса за  Уллиэма. Еще трижды
баллотировка подтверждала эту расстановку сил.
     Необходимо было что-то  предпринять.  Каждый  день  синода начинался  с
мессы,  а каждое  голосование  вместе  с речами  и  молитвами занимало почти
полдня, а значит, в день  могло состояться в лучшем случае два  голосования.
Рождественский пост  близился к концу, а епископы с начала декабря так и  не
сдвинулись  с  места. Регенты нервничали.  Хуберт все более раздражался. Ему
стало ясно, что стать примасом будет нелегко.
     На третьей  неделе поста  Уллиэма  припугнули  и заставили  снять  свою
кандидатуру,  но  его голоса перешли  к Дермоту  и  Ориссу. В течение  шести
длинных дней и  двенадцати напрасных  голосований  за  Хубертом,  Дермотом и
Ориссом оставалось по пять голосов.
     В ночь накануне Рождества Камбер и Йорам молились в маленькой часовне в
покоях, где  Камбер  жил  еще канцлером.  Энсель  уже ушел спать в  соседнюю
комнату. В  заключение  ночных  молитв  отец  и  сын замкнулись  в  глубоком
контакте. Легкий  стук в наружную дверь  прервал медитацию, и  они удивленно
посмотрели друг на друга.
     --  Мы  кого-то ждем?--проворчал  Камбер.  Поднявшись  и направляясь  к
двери, Йорам пожал плечами.
     --  Слишком  поздно. Вечерняя месса  давно окончилась. Камбер остался в
часовне и вновь  опустился на  колени, но мысленно следовал за сыном.  Йорам
подошел к двери, проверил, кто за ней, и с удивлением обнаружил, что у двоих
из пришедших  есть  защиты.  Дверь распахнулась, и  Йорам, а  через  него  и
Камбер, узнали  четырех епископов--Найэллана, Кая, Дермота и Орисса.  Уловив
посланное  ему удивление  сына,  Камбер распорядился  впустить  посетителей,
затем на мгновение  повернулся к маленькому алтарю, прочел короткую молитву,
перекрестился  и  поднялся на ноги.  Четверо вошли в  гостиную  и  встали  у
камина.
     --   Добрый   вечер,   милорды,--тепло    приветствовал   их    Камбер,
подходя.--Йорам, принеси,  пожалуйста,  стулья для наших  гостей. Господа, я
боюсь,  что  удобства  не ахти  какие,  но  все наше  гостеприимство в вашем
распоряжении. Садитесь, пожалуйста.
     Пока  гости рассаживались по  креслам и стульям, которые  принес Йорам,
Камбер попытался  проникнуть в их сознания. От Найэллана и Кая он  ничего не
узнал,  кроме легкой  скрытой нерешительности  Кая,  во  власти которой  тот
пребывал после своего удаления  из Королевского совета. Орисс казался просто
испуганным,  но  умело  обуздывал  свои  страхи.  Дермот  выглядел  покорным
исполнителем чего-то.  Камбер не мог понять, чего, и в присутствии Найэллана
и Кая не решался читать глубже.
     -- Спасибо,  Йорам,--сказал  Камбер, усаживаясь  на принесенный Йорамом
сундук,  так  как  остальные места  были  уже  заняты.--итак.  Чему  обязан,
милорды? Мне попросить Йорама уйти? Судя по позднему часу, у вас дело?
     Орисс,  который по возрасту и положению должен  был быть предводителем,
сцепил пальцы, собираясь с духом, но потом шумно вздохнул.
     --  Лучше вы,  Найэллан. Я не  могу.  Вздохнув,  епископ-дерини  поднял
бровь, посмотрел на Орисса, потом поджал губы и повернулся к Камберу.
     -- Думаю,  отец Йорам может остаться,--он  кивнул  Йораму, стоявшему за
спиной  отца  безмолвной серой тенью,--  Скажите,  Алистер, не можете ли  вы
выставить   защиту  этой   комнаты  без  лишней   суеты  и  не  пугая  наших
коллег-людей?
     Сердце Камбера оборвалось. Теперь он понял, зачем они пришли.
     Не  меняя  выражения лица,  Камбер  глубоко  вздохнул и  закрыл  глаза,
мысленно касаясь всех рычагов, которые они с Йорамом и  Энселем установили в
день прибытия  в этой  комнате. Теперь, когда регенты  используют дерини  на
службе, это было необходимо, хотя они все еще надеялись, что нужды в этом не
будет.  Защиты  успокаивали  и  поддерживали его, невидимые  снаружи  (он не
хотел,  чтобы  о них  знали),  но достаточно сильные, чтобы  отметить  любое
вмешательство. Когда он открыл глаза, Найэллан одобрительно кивнул. Кай тоже
оценил защиты. Двое других смотрели на  него  со смесью любопытства и страха
от того, как стремительно Алистер проделал все, что требовалось.
     -- Это пойдет?--осведомился Камбер. Найэллан еще раз кивнул.
     -- Прекрасно сделано. Я  боялся, что вы не приготовились заранее. О вас
говорят, что вы не часто пользуетесь своими способностями.
     -- Много лет назад я убедился, что этого не стоит афишировать,--ответил
Камбер.--Это не мой стиль. Существует  свое место и время для тех даров, что
мы  получили.--  Он перевел свой холодный взгляд Алистера с Кая на Орисса  и
Дермота.--Но, по-моему, в столь поздний час  вы пришли  сюда не затем, чтобы
обсуждать меня, по крайней мере, не мои способности дерини.
     -- Вы верно подумали.
     Сидевший  в   одном  из   кресел  Найэллан  сложил   руки  и   постучал
указательными   пальцами  по  губам.  Его   серо-стальные  глаза   прекрасно
сочетались с серо-стальными волосами, бородой и усами.
     --  Алистер, в  обмен  на  некоторые обещания Дермот и  Роберт согласны
снять  свои  кандидатуры  и на завтрашнем голосовании подать  свои голоса за
вас.

        ГЛАВА 23

     <i>И будут они насмехаться над королем и презирать принцев.
     Габаккук 1:16</i>

     Даже  зная заранее,  что  скажет Найэллан, Камбер  не мог  справиться с
мгновенным  недомоганием,   когда  прозвучали   эти  слова.  Он   знал,  как
обескуражен Йорам, но не позволил себе показать собственное удивление.
     -- Domine, non sum dignus,--удалось пробормотать ему, опустив глаза.
     --  Вздор!--произнес  Дермот.--Вы  не  менее  достойны, чем  каждый  из
нас.--Он  показал  на  себя и Орисса.--И  куда достойнее  такой свиньи,  как
Хуберт МакИннис, которого регенты стараются протолкнуть.
     -- Он прав,--сказал Найэллан, а Орисс и Кай согласно кивнули.
     Качая  головой,  Камбер  полуобернулся  к  камину, уперевшись  рукой  в
подбородок и одновременно стараясь успокоить сына.
     Он этого  не хотел  еще сильнее, чем становиться Алистером или  святым.
Конечно, теоретически открывался доступ к  очень сильной позиции. Участие  в
Регентском совете, причем теперь по неоспоримому  праву позволит  направлять
действия юного короля и его братьев. Видит Бог, им это действительно  нужно.
С лихвой будет возмещено все, что они потеряли со смертью Дэвина и Джеффрэя.
     Но  разум  подсказывал:  регенты  никогда  в  жизни  не  примут  такого
архиепископа и примаса. Они прекрасно знали его политику,  его происхождение
и  родословную или  по  крайней мере родословную Алистера  Каллена. Если его
предпочтут  Хуберту, то  регенты  обставят  дело как  очередной  деринийский
вызов,  несмотря на то, что только  три из десяти голосов, отданных Алистеру
Каллену, будут голосами дерини.
     --  Думаю, вы  понимаете, о  чем  просите,--вздохнув, наконец  произнес
он.--Регенты хотят избрания Хуберта. А  вы, Кай, лучше других  должны знать,
как они  относятся ко  мне.  Однажды они  уже выкинули меня  из  Регентского
совета.
     -- Потому что  они могли,--ответил Кай раздраженно.-- На этот раз им не
удастся. Архиепископ Валоретский входит  в состав Регентского и Королевского
совета  по  праву,  которого  никто  не  может  оспорить.  Это  преимущество
сохранялось за архиепископами  Валоретскими со времен короля Авгарина. А что
касается выборов,  то король (или Совет регентов, как в данном случае) может
только  давать рекомендации синоду. Мы  не обязаны  следовать рекомендациям.
Кроме того, я буду рад увидеть,  как они подавятся  своей гордостью и примут
еще одного примаса-дерини.
     Остальные согласно закивали, и Камбер улыбнулся и покачал головой.
     --  Возмездие,  Кай? Это не  подобает вам.  Кроме того, мне кажется, вы
недооцениваете  Хуберта.  Он ни за что не станет подчиняться примасу-дерини,
особенно такому дерини.
     Дермот тихо и загадочно рассмеялся.
     -- В таком  случае вы  воспользуетесь своим правом и отстраните его. Я,
например, достаточно насмотрелся на этого самодовольного лицемера.
     --   Я  тоже,--согласился   Орисс.--Кроме   того,--добавил   он   более
деловито,--вы единственный кандидат, на которого согласны мы все.  Некоторые
из тех, кто поддержал меня, не  поддержат  Дермота,  а  кто-то  из  тех, кто
поддержал его, не  поддержит меня. Раз  за  Хубертом стабильно пять голосов,
ясно,  что  кто-то  из  нас должен  изменить  свое  решение,  и  кто  бы  ни
вознамерился одолеть  Хуберта, он  победит только при твердой поддержке всех
остальных.
     --  Вот  теперь все  вырисовывается.--Камбер  снова  улыбнулся.--Я  ваш
единственный   компромисс.  Скажите,  пожалуйста,  почему  вы  решили,   что
остальные примут  меня,  если не приняли вас? Я  дерини, а следовательно, по
определению Хуберта, моя духовность находится под сомнением.
     -- Вы  Алистер  Каллен, которому  выпало  на долю быть дерини,--ответил
Дермот,--Мы  знаем   вас,  Алистер,  знаем,  что   вы  никогда   не  станете
злоупотреблять своим влиянием.
     Мы знаем, что вам  можно доверить  честь церкви и ее людей. То,  что вы
дерини, не имеет для нас никакого значения.
     -- Но  с регентами потом  забот  не оберешься,--сомневался Камбер.--Нам
известно, каково отношение Хуберта  к окружающим, а его отношение к дерини и
Вовсе не нуждается в комментариях.  Герцог Эван вполне цивилизованный и даже
достойный уважения человек, по-моему, поведение его не будет слишком буйным.
Но с Мердоком совсем другое  дело. Таммарона  хватит апоплексический удар. А
Рун... Господи, я даже не хочу думать, что может учинить Рун.
     -- Они  ничего не смогут сделать,--ответил Кай.--И  если  они откажутся
принять вас, то вы можете отстранить их от церкви!
     --   Отлучить  от  церкви?  За  их   политические  взгляды?   Вот   это
да,--произнес Камбер.--А  ведь  Дермот только что  уверял, что  я никогда не
буду злоупотреблять своим могуществом. Подозреваю, тогда он  имел в виду мое
могущество дерини, но отнес это и к власти архипастыря.
     Кай пожал плечами.
     --  Ладно, вы не  станете отлучать их от церкви. И  все равно  у них не
будет выбора, принимать вас или нет. Точно так же, как это было с Джеффрэем.
     -- А что если  его постигнет участь Джеффрэя?--спросил  Йорам,  впервые
решивший вмешаться.--Прошу меня извинить, милорды,  но не приходило ли вам в
голову, что смерть архиепископа Джеффрэя была инсценирована регентами?
     -- Довольно,  Йорам,--остановил  его Камбер,  стараясь  успокоить  сына
движением руки.--И  все-таки он прав, господа,--обратился он к остальным.--С
ночи смерти короля  Синила все  мы  знали,  что пока  Джеффрэй останется при
дворе, он будет в постоянной опасности. Если вам  хочется поскорее покончить
с выборами, то, возможно,  удастся найти  более подходящую кандидатуру.  Как
насчет Уллиэма? У него есть твердые сторонники.
     -- Отдавшие за него только  два  голоса,--подхватил Найэллан.--Алистер,
вам не удастся вывернуться. То же  самое  вы  пытались проделать,  когда вас
выбирали в епископы. Боюсь,  придется смириться с неизбежным. Что скажете на
это?
     Камбер сразу ничего не мог ответить. Положив голову на сцепленные руки,
он, снова и снова взвешивал  аргументы и  искал  логические Просчеты. Думать
мешали защиты Найэллана и Кая, слишком близкие к его собственным, и сомнения
Йорама.
     Он  резко  поднялся на  ноги и  вернулся  в часовню,  где  опустился на
колени, спрятал лицо в ладонях и  постарался сосредоточиться. Поднял  взгляд
на маленького вырезанного в стене Христа, призывая мир и покой в свою душу.
     Стать архиепископом Валоретским  и примасом всего Гвинедда,  видит Бог,
он никогда не хотел этого! Конечно, он никогда не хотел сделаться святым или
Алистером Калленом.
     До сих пор ему не  удалось отыскать ни одного отсутствующего звена в их
логической цепочке.  Они, правда,  не знали  всех фактов,  а  он не  решался
рассказать.  Но  сомнений не оставалось: он единственный, кто  может набрать
необходимые  десять из пятнадцати голосов. Но быть  избранным и стать главой
церкви было совсем не одним  и  тем же. Йорам  затронул действительно важную
проблему. Что если регенты обагрили руки в крови Джеффрэя?
     Камбер снова прижал руки ко лбу, пытаясь разобраться в  обстоятельствах
убийства  архиепископа.  Смерть  Джеффрэя  могла  иметь связь  с  действиями
регентов, а могла  и  не иметь. Однако  нынешним правителям  это было  очень
удобно. Большую часть года Джеффрэй был для них колючкой в боку.
     А теперь заменить  его еще  одним дерини, который  к тому же был прежде
канцлером...
     По  закону,  если  епископы  проголосуют,  регенты  ничего  не  властны
изменить. Но кто мог поручиться, что  регенты  последуют  букве закона? Ведь
законы нарушались и прежде.
     Камбер тяжело вздохнул и  покачал  головой. Найэллан и остальные  ждали
его ответа. Спросив свой разум и душу,  он понял, что для  отказа у него  не
находилось  веских  причин. Факт  оставался фактом, никто  другой  не сможет
победить на выборах. Камбер станет  претендентом, Алистер Каллен займет трон
примаса Гвинедда, а Камберу придется вновь испытывать судьбу.
     Поднявшись, он перекрестил себя отяжелевшей рукой, повернулся  и шагнул
к  ним.  Епископы  встали,  и,  увидев  утвердительный  кивок,  все  четверо
опустились на колени и поцеловали его руку.
     После  недолгого  обсуждения деталей епископы ушли. Только тогда Камбер
отважился  взглянуть на Йорама. Глаза его  сына выдавали страсти, бушевавшие
внутри.
     -- Я знаю, ты не одобряешь моего решения,--произнес Камбер.
     -- Чем сегодняшняя  ночь  отличается от остальных?-- спросил Йорам.--Ты
сделал свой выбор. Очевидно, на то у тебя есть веские причины, даже если они
сведут тебя в могилу.
     Камбер вздохнул.
     --  Да,  возможно,  ты  прав.   Но  что  еще   оставалось  делать?  Это
продолжается, Йорам, не так ли? Сначала одна ложь, потом  другая,  и  так до
тех  пор,  пока  мы  уже  не  в  силах  избегнуть  своей  участи.--Он  пожал
плечами.--Что ж, новый  день расскажет о многом.  Может  быть, кто-то решит,
что не хочет голосовать за архиепископа-дерини. Это утешит, не так ли?
     Йорам не мог удержать горделивой улыбки.
     -- Тебя, может, и так, но не Гвинедд. С совершенной объективностью...
     -- А ты, разумеется, объективен,--с улыбкой прервал Камбер.
     -- С  совершенной  объективностью,--повторил Йорам,  отвечая улыбкой на
улыбку   Камбера,--ты   действительно  самый   подходящий.  Остается  только
надеяться, что у тебя достанет времени исполнить свой долг.
     -- Хотелось бы,--Камбер опустил  глаза, потом посмотрел на Йорама более
серьезно.--Я  был бы  рад, если бы  Рис  был  здесь. Не хочу разлучать его с
Эвайн на Рождество, особенно когда у них скоро должен родиться ребенок, но я
уже не так молод, каким привык себя сознавать. Даже если  все пройдет удачно
(а мы знаем, как нечасто это  бывает), следующие несколько дней обещают быть
жаркими. Когда рядом Рис, мне как-то спокойнее.
     Йорам кивнул.
     --  Думаю, они с Эвайн согласятся. Кверон останется  в доме  на случай,
если понадобится помощь. Мне привезти Риса?
     -- Нет,  разбуди  Энселя и  пошли его с  поручением. Еще одна  причина,
почему  я хочу видеть  Риса здесь,--это то, что  Энселю будет лучше там.  Он
может помогать Кверону приглядывать за Эвайн. Отведи его к Порталу в соборе.
Если вас увидят, можно сказать, что вы идете, на молитву.
     Йорам взял свой плащ михайлинца и накинул на плечи.
     -- Когда ты хочешь видеть Риса здесь?
     -- Пусть Энсель велит ему  ехать  на  лошади,--ответил Камбер.--Не хочу
афишировать наше  деринийское  происхождение  использованием Порталов.  Даже
если ему еще несколько часов поспать, он будет здесь до полудня. Сомневаюсь,
чтобы  кто-нибудь  здесь   стал  скучать  по  Энселю.   Они  слишком  заняты
наблюдением за мной.
     --  По-моему, ты прав,--сказал Йорам, взявшись за дверную ручку комнаты
Энселя.
     Камбер благодарно  посмотрел  на  сына, и  Йорам вышел.  Еще  несколько
секунд Камбер стоял и смотрел на закрывшуюся дверь, потом опустился в кресло
у камина.  Он долго любовался игрой пламени, и ко времени возвращения Йорама
успел отчасти примириться со сложившимся положением дел.

     * * *
     На следующее  утро епископы собрались по  третьему колоколу--в тот час,
когда  Святой  Дух  сошел  к  апостолам в  Троицын день.  После мессы и  уже
привычных молитв о согласии было проведено голосование, как делалось изо дня
в день  в  течение  почти  месяца. В круглой  комнате  присутствовали только
пятнадцать епископов. Через цветные стекла над  их  головами тускло  светило
декабрьское солнце. От выложенного плитками пола тянуло  холодом, а мороз  в
сердце Камбера был еще сильнее.
     В  тишине  каждый прелат подошел к серебряной чаше  на алтаре и опустил
свой сложенный  бюллетень. После этого Зефрам  Лордаский и Найэллан, которые
считали  голоса на этот раз, достали все листки.  Когда имя Алистера Каллена
было упомянуто в первый раз, реакция Хуберта была вполне ожидаемой.
     -- Один  голос за  Хуберта  МакИнниса,--  продолжил  Зефрам,  готовый к
скучной процедуре.
     Найэллан достал из чаши следующий бюллетень и ровным голосом огласил:
     -- Один голос за Хуберта МакИнниса.
     -- Один голос за... Алистера Каллена!--едва удалось выговорить Зефраму,
уронившему из рук следующий бюллетень, оторопело оглянувшись на Хуберта.
     Хуберт приподнялся и, открыв рот, смотрел, как Найэллан достает из чаши
листок и разворачивает его уверенной рукой.
     -- Еще один  голос  за  Алистера Каллена,--кивнув, произнес  Найэллан с
совершенно непроницаемым лицом.
     --   Это   невозможно,--забормотал   Хуберт,  застывший   в   положении
"полусидя-полустоя", когда Зефрам в третий раз прочел:
     -- Алистер Каллен.
     Найэллан взглянул на бюллетень, который вынул и развернул Зефрам,  и на
имя, занесенное на лист.
     -- Хуберт МакИннис.
     Когда он положил листок  в первую кучку, Хуберт  едва  заметно кивнул и
присел на краешек кресла.
     -- Хуберт МакИннис,--прочитал Зефрам.
     -- Хуберт МакИннис,--повторил Найэллан. А потом:
     -- Алистер Каллен... Алистер Каллен... Алистер Каллен,.. И так  до  тех
пор,  пока чаша  не опустела. Все бюллетени  лежали двумя стопками, причем у
Хуберта было явно меньше.
     --  За Хуберта МакИнниса--пять  голосов,--мягко произнес Найэллан,  еще
раз пересчитывая.--За Алистера Каллена...--Он  перебрал бюллетени, потом еще
раз, и все, находившиеся в комнате, считали вместе с ним.
     --  Десять голосов за Алистера  Каллена, епископа Грекотского,--наконец
произнес Найэллан, поднимая глаза и обводя взглядом  присутствующих.--Святой
Дух помог нам. Возблагодарим Бога, мы избрали нового примаса Гвинедда!
     -- Не может быть!
     Возглас  Хуберта  потонул  в  голосах восьми  других,  приветствовавших
заявление  Найэллана. Когда архиепископ Орисс поднялся  и сошел  с  помоста,
чтобы  первым  преклонить колени  перед  Камбером  и  поцеловать  его  руку,
остальные, отдавшие свои  голоса за Камбера, тоже поднялись и присоединились
к Ориссу, чтобы выразить свою преданность примасу.
     Они закончили и встали по обе стороны нового архиепископа,  а Хуберт не
покинул своего места. Зефрам и трое новоизбранных епископов присоединились к
нему  и теперь нервно  переминались  с ноги  на ногу.  На  их лицах менялись
оттенки неуверенности, беспомощности, разочарования.
     Камбер медленно опустил руки на то, что было отныне его троном примаса,
направив свой ледяной взгляд на поверженного соперника.
     --   Епископ    МакИннис,   поверьте,   я   не    стремился   к   этому
сану,--примирительно сказал  он.--Много недель прошло впустую. Прошлой ночью
четверо наших  братьев, включая и двух ваших бывших конкурентов, нанесли мне
визит. Они сказали,  что я единственный, кто может сплотить наше братство, и
ради королевства и благосостояния нашей  матери  церкви просили меня принять
их поддержку. Я не хотел соглашаться, зная ваше отношение ко мне  и волю Его
Величества, но в противном случае дело не сдвинулось бы  с мертвой  точки. В
конце  концов  я согласился  принять их предложение, если Господь  не пошлет
другого  решения. Очевидно, он не счел это нужным, и  теперь  я ваш  законно
избранный  архиепископ и  примас. Если вы не можете  смириться со мной как с
личностью, не отрицайте по крайней мере мое положение.
     --  Ни за  что!--закричал Хуберт, вскочив на ноги и глядя  на Камбера и
тех, кто поддержал его.--Вы не подчинились воле короля! Король и его регенты
выбрали  меня  преемником Джеффрэя,  и  вы знали  это.  Вашей  обязанностью,
обязанностью вас всех  было поддержать желание  короля! Мы пятеро  выполнили
свой долг. А теперь мы удаляемся, чтобы сообщить о вашем выборе!
     С  этими  словами Хуберт, злобно расталкивая своих сторонников, выбежал
из комнаты, четверка неуверенно последовала за ним.
     Найэллан повернулся к Камберу и почтительно поклонился.
     -- Итак, милорд архиепископ,--произнес  епископ  Дасский,  в первый раз
обращаясь  к  Камберу  официально,--по-моему,  наиболее  мудрым  решением  в
сложившихся  обстоятельствах было бы  не откладывать церемонии восшествия на
престол, Вы согласны, братья?
     Остальные закивали  и согласно  забормотали,  хотя  многих  нервировали
угрозы Хуберта. Найэллан обернулся к Камберу и вопросительно поднял бровь.
     -- Алистер?
     -- Согласен.
     --  В  таком  случае,--сказал Найэллан.--Сегодня канун Рождества.  Я бы
советовал   провести   церемонию  завтра  утром,  собрав  как  можно  больше
свидетелей.  Нельзя  давать регентам время для размышлений. В собор набьется
полно народу на рождественскую мессу, когда все услышат об избрании Алистера
Каллена новым архиепископом, придет еще больше.
     Камбер позволил себе слегка улыбнуться.
     --  Благодарю  за  уверенность  в  моей  популярности.  Однако  следует
отметить, что открытие собора повлечет ответные действия регентов, у которых
все-таки  будет  время  подумать и  которые  не  обрадуются,  узнав  о  моем
избрании. Нелегко будет и удержать контроль над огромной толпой.
     -- Так же, как выступить против вас и остаться  незамеченным,--произнес
Дермот.--Даже  регенты  дважды  подумают,  прежде  чем   предпримут  попытку
воспрепятствовать вашему возведению на престол  примаса  при таком  стечении
народа.
     Замечание Дермота было  встречено одобрительным шепотом и кивками, и он
продолжил.
     -- Нам следует принять меры  предосторожности.  Если бы я  оказался  на
вашем  месте,  то вызвал бы графа  Джебедия Алкарского и поручил  ему охрану
дома. По-моему, вы  должны вызвать  его  в Валорет  как можно  скорее, если,
конечно, знаете, где  его найти. Мне кажется, никто другой не обеспечит вашу
безопасность лучше и надежнее.
     -- Согласен с  вами,--ответил  Камбер. Он  обвел  взглядом  остальных и
обратился  к  Дескантору.--Кай,  обычно  я  не прошу  епископов  быть  моими
посыльными,  но не сообщите ли моему секретарю о случившемся и попросите его
связаться с Джебедия? Он знает, как.
     Он не  собирался открывать секреты деринийской связи, все и  так знали,
что секретарем Алистера  Каллена был  сын Камбера Кулдского.  Более того, он
просил  епископа-дерини передать послание. Его слова вызвали сначала улыбку,
а  потом тихий одобрительный  смех  Найэллана.  Камбер  обвел всех  взглядом
Алистера Каллена, но необычно мягким, и задержался на Найэллане.
     -- По-моему, я не должен был делать этого, не  так ли?  Что ж, господа,
вы знали, что выбираете дерини.
     --  Знали,  ваша  милость,--ответил   Дермот  с  действительно   теплой
улыбкой.--Если хотите,  я пойду  и  передам Йораму, хотя  он, возможно,  уже
знает.
     -- Спасибо,--Камбер вздохнул.--А  теперь, Роберт как единственный среди
нас,  кто был рукоположен  в архиепископы, расскажите, что будет.  Нам лучше
заранее распределить роли в завтрашней церемонии.
     Роберт  Орисс  поклонился  и  сел на указанный Камбером стул, остальные
придвинулись ближе.

     * * *
     Остальные  регенты восприняли новость об избрании Алистера  Каллена еще
агрессивней, чем  Хуберт. Рун,  чьих ответных действий больше всего опасался
Камбер,  все еще был на учениях на Лендорском нагорье, испытать  его  ярость
только  предстояло. Однако Мердок и  Таммарон с лихвой восполнили отсутствие
Руна. Только Эван принял новость с известным достоинством и выдержкой,  хотя
и был недоволен.
     Перед прибытием  Хуберта  три  регента и  юный  король  в  большом зале
принимали прошения.  Разумеется, присутствие Элроя было более формальностью,
чем   необходимостью.   Дела  решали  регенты,   а  Элрой  лишь   безусловно
подтверждал. Но присутствие короля было важно для создания образа правителя.
Он  был Халдейном, потомком  великих королей династии  Халдейнов.  Просители
должны  знать,  что  встретят  короля  в  замке  и будут  выслушаны. Значит,
королевство находится в надежных руках.
     Истинные же правители страны были тут же. Мердок и Эван важно восседали
за   украшенным  богатой   резьбой   столом  справа   от   Элроя,   нарочито
многозначительные в  своих  коронах и  отделанных  мехом одеждах. Таммарон в
оплечье канцлера из золотых  букв  "X" стоял слева от трона. Далее, по левую
руку Элроя, уже не на возвышении, находился  второй стол, за которым писцы с
выстриженными тонзурами склонялись над кипами  пергаментных свитков и бумаг.
Трое  герольдов,  одетых  в ливреи,  поддерживали  порядок  среди толпящихся
просителей, ожидавших своей очереди.
     Петиция,  разбиравшаяся  в  тот  момент,  была самой  заурядной, той, с
которыми было принято ходить к королю на рождество; за утро  было  выслушано
уже  около  полудюжины  подобных  прошений.  Голос  герольда,  зачитывавшего
петицию, звучал нудно. Король и регенты слушали жалобу Гильберта, серебряных
дел  мастера, на своего соседа Дикона Томпсона, пекаря, чей сын, не послушав
наказов  родителей,  отважился  ухаживать  за  дочерью Джильберта. Положение
девушки,  сложившей руки на округлившемся животе, было очевидно.  Дело  было
самое рядовое. И решением короля молодые люди были обязаны пожениться.
     В дальнем углу залы, у окна, выходящего на запорошенный снегом замковый
двор  и старую  башню  за ним,  сидел  принц Джаван  со своим Целителем, они
внимательно слушали  все, хотя с  виду казались равнодушными к  делам. Тавис
будто  дремал, сидя  на  скамье  у  стены. Внимание  Джавана было  поглощено
красным кожаным недоуздком, который он мастерил.
     Однако и он, и Тавис  использовали  эти занятия,  чтобы скрыть истинные
намерения,--регентам не нравилось присутствие Джавана и Риса Майкла на судах
или заседаниях Совета, если это не диктовалось необходимостью.  Они считали,
что  незнание  лучше  всего может держать вспыльчивых принцев поодаль до тех
пор, пока они не понадобятся.
     Чтобы разгадать такую  тактику, Тавису и Джавану не понадобилось  много
времени, еще меньше времени ушло на то, чтобы научиться бороться с политикой
регентов.  Поняв  их  игру,  они не  стали высказывать протестов. Они  стали
искать внешне  невинные  причины,  чтобы  быть там,  где  происходило  нечто
важное, и  обиняками давали  понять окружающим и  особенно  тем, кто этого с
нетерпением ожидал, как Джавана беспокоит его нога, и  то, что принц недалек
и простоват. Джавану это было не по вкусу, но в  конце  концов они с Тависом
решили, что лучше способа не обращать на себя внимание регентов и продолжать
набираться ума просто не придумать.
     Поэтому они  с Тависом  по утрам, а  порой на целый  день  уединялись в
оконном алькове главного зала, наслаждались неярким светом зимнего  солнца и
выжидали, когда  начнется  что-нибудь  интересное. Акустика в  алькове  была
прекрасной,  и тому, кто собирался просто слушать, а не смотреть, можно было
не высовываться на обозрение всего двора.
     Теперь Джаван  и  Тавис, как  обычно,  расположились  у  окна, нарочито
безразличные к тому,  что происходило  в противоположном конце  зала.  Тавис
оставался недвижим. Джаван как раз  приладил  последний из нескольких тонких
серебряных  дисков  к  недоуздку. В этот момент двери распахнулись,  и в зал
влетел Хуберт, сопровождаемый епископом Альфредом и тремя другими прелатами,
чьи  лица Джавану были знакомы, но по именам он их  не  знал. Джаван глазами
показал  Тавису на маленькую процессию, торопливо пересекавшую зал, не глядя
по сторонам.
     --  Посмотри, здесь  епископы,--шепнул Джаван,  придвигаясь  поближе  к
Тавису,  чтобы иметь возможность  подольше  видеть  их, прежде чем  вошедшие
скрылись   за   выступом   стены.--Как   по-твоему,   они   наконец  выбрали
архиепископа?
     --  Если  так,  то  это  явно  не Хуберт,--ответил Тавис, непроизвольно
углубляясь  в сознание епископа, в надежде прочесть кое-что.--О, Боже, да он
зол. Я не  стану уходить еще глубже, вдруг шпионы регентов наблюдают, но  не
желал бы, чтобы его гнев был направлен против меня.
     Когда Хуберт  и его спутники скрылись из вида, Джаван пересел  ближе  к
выходу из  алькова и  осторожно выглянул.  По крайней мере  несколько  минут
людям в зале будет не до них. Если подглядывать осторожно, его  наверняка не
заметят.
     --  Ваше  Величество,--Хуберт  махнул головой  Элрою, его спутники тоже
кивнули.--Прошу  меня  простить за  вторжение,  но я должен  переговорить  с
остальными регентами.
     Свита  Хуберта  осталась  стоять  на  месте.  Епископ  знаком  подозвал
Таммарона, а сам перешел к Мердоку и Эвану.
     Несмотря на хорошую акустику, ни Джаван,  ни  Тавис  не могли разобрать
слов  Хуберта,  но  Джаван  видел,  как  он  тряс  головой,  лицо  Таммарона
багровело, а Мердок почти зарычал:
     -- Они что?
     Последовало  бессвязное  бормотание, потом Таммарон  вернулся к Элрою и
зашептал на ухо. От слов  Таммарона у Элроя открылся рот, но затем он кивнул
и снова сжал свой  скипетр, обращаясь к просителям, все это время  ожидавшим
очереди и заинтересовавшимся происходящим.
     -- Господа, мы просим извинить нас, только что возникло обстоятельство,
требующее  нашего  немедленного  совещания  с  регентами.  Если  вы,  уходя,
оставите свои имена  герольду,  мы  постараемся рассмотреть  ваши петиции на
следующий день после Рождества в должном порядке.
     С этими словами король встал,  а герольды стали  подталкивать  людей  к
выходу. Джаван быстро спрятал  голову обратно в альков  и  широко раскрытыми
глазами посмотрел на Тависа. Мимо их тайника уходили просители.
     -- Ты знаешь, что...
     --  Tсc,--Тавис прижал палец  к губам и на мгновение закрыл глаза.--Да,
по-моему, именно  это я  и слышал, но я хотел убедиться.--Он  открыл глаза и
посмотрел   на   Джавана.--Остальные  епископы   избрали   Алистера  Каллена
архиепископом Валоретским.
     Джаван   сложил  губы  так,  словно   собирался  присвистнуть.   Теперь
посторонние ушли, и они  услышали,  как Мердок и Эван вылезли из-за стола, и
ноющий голос Мердока заговорил что-то насчет того, чего он не потерпит.
     -- Так  давайте что-нибудь  сделаем,--отвечал Хуберт.-- Давайте вызовем
Ориэля и пошлем его за Руном...
     --  Не  будем  говорить  об  этом  здесь,--раздался  отрезвляющий голос
Таммарона в гулкой тишине, пустого зала.--Охранник, сходи за лордом Ориэлем.
Ваше Величество, думаю, вам лучше вернуться в свои апартаменты. Это дело для
взрослых.
     Они  услышали, что Элрой соглашается (неохотно, судя  по  интонации), а
потом звук  легких шагов.  После  этого  затихли  и  голоса регентов,  также
покинувших зал.  Когда Джаван снова решился выглянуть из-за угла своей ниши,
в комнате были только писцы и два герольда.
     Заинтригованный,  принц повернулся  к  Тавису  и  произнес, испугавшись
звука собственного голоса:
     -- Как по-твоему, что они собираются делать?
     --  Не знаю,--прошептал  Тавис,--но  я почти  уверен,  что мне  это  не
понравится.--Он подумал секунду.--Хочешь, чтобы я попытался выяснить это?
     -- Ты можешь?
     -- Наверное. Если они собираются поручить  Ориэлю связаться  с Руном, я
смогу выведать у него побольше  об  их  планах, но сам  Ориэль  не узнает об
этом.  Это будет  хорошей тренировкой для общения  с Рисом.. Ты знаешь, он в
Валорете, приехал сегодня рано утром.
     -- Правда? А почему ты ничего не сказал мне?
     --  Вылетело  из  головы.  Раньше  я  не  видел  связи. Теперь  начинаю
подозревать, что прошлой  ночью Алистер знал, что  его выберут, и послал  за
Рисом.
     -- Понятно,--задумчиво произнес  Джаван.--Но давай  пока  оставим Риса.
Что с Ориэлем? Ты действительно считаешь, что можешь читать в его памяти без
его ведома?
     -- Не совсем "читать", а... ладно, не забивай себе голову. Когда-нибудь
я попытаюсь объяснить тебе.--Он встал,  заглянул  за угол, поправил  тунику,
завернулся в мантию и посмотрел на  Джавана.--Иди в свою комнату и оставайся
там.  Сошлись на нездоровье.  Я присоединюсь к тебе,  как  только получится.
Если  не  вернусь до  наступления темноты,  постарайся  осторожно  выяснить,
почему.  Это может  означать, что меня раскрыли, и  тогда только  ты сможешь
спасти меня.
     -- Я понял, --прошептал Джаван.--Будь осторожен.
     -- Хороший совет,--Тавис улыбнулся.--Я постараюсь следовать ему.
     С  этими   словами  он  поклонился  и  не  спеша  зашагал  через   зал,
раскланиваясь с писцами. Джаван взял  плащ  и недоуздок, медленно захромал в
другую сторону  и через парадные двери попал в крытый переход, ведущий в его
комнаты.
     Войдя с общую комнату, он застал там своего младшего брата и двух слуг,
игравших в солдатики.  Джаван остановился, поговорил с ними несколько минут,
притворно не  умея  разобраться  в  смысле их  игры,  и  показал самодельный
недоуздок  с  серебряными  дисками.  Потом выдал  свое  нервное состояние за
головную боль и отправился в свою комнату якобы вздремнуть.
     Он стоял, привалившись спиной к резной дубовой двери, отделявшей его от
брата и слуг, и дрожал, пока вдруг не понял, что его дрожь скорее от холода,
чем нервной природы. Джаван отбросил страхи, затопил камин, устроился рядом,
завернувшись  в меха, и  в самом деле задремал. Уже в темноте быстрый стук в
дверь возвестил о возвращении Тависа. Когда Целитель вошел и закрыл за собой
дверь, Джаван приподнялся и сел на колени. Лицо Тависа было многозначительно
и  несло следы  напряженных  трудов  и  усталости. Его бледно-голубые  глаза
горели, как аквамарины.
     -- Что ты выяснил?--спросил Джаван.
     -- Что регентов не очень волнуют архиепископы-дерини.
     Джаван  озадаченно  посмотрел  на  него,  а  Тавис  опустился  рядом  с
мальчиком и сел по-турецки.
     -- Спрятавшись,  я  ждал прихода  Ориэля,--начал он  устало.--Явился он
мертвенно-бледным,  казался  лишившимся  надежд и  покоя. Они заставили  его
прямо там связаться  с дерини из отряда Руна. Ему часто приходится  работать
через связного, чтобы сохранить силы.
     -- Откуда ты знаешь? Он тебе сказал?
     --  Не в столь многих словах. Но я видел лицо Ориэля,  когда он покидал
комнату. А уловив его в коридоре, я узнал еще больше.  В общем-то, в этом не
было ничего сложного.  Разумеется, его защиты сразу же стали прочнее, но ему
не  удалось  скрыть  от  меня  всего,  проблем  у  него  хватало.--Он  отвел
глаза.--Хотел бы я вообще не читать по Ориэлю.
     -- Почему? Что ты узнал?--прошептал Джаван, а когда Тавис не ответил, в
нем шевельнулось подозрение.--Тавис, что они заставили его передать Руну?
     -- Они передали ему смертный приговор,--ответил Тавис..
     -- Смертный приговор? Епископу Алистеру?
     -- Не совсем,  хотя они  говорили о такой возможности. Скажи, к  какому
Ордену принадлежит епископ Алистер?
     -- Ордену святого Михаила,--с готовностью ответил Джаван.--Но ты знаешь
это!
     -- Да,--Тавис устало кивнул.--А  к какому  Ордену принадлежал  покойный
Джеффрэй?
     --  Ордену святого  Гавриила,--снова отозвался Джаван.--  Тавис, что ты
стараешься мне сказать?
     --  Еще  один вопрос,--произнес Тавис,  потирая лоб рукой, словно желая
зачеркнуть  воспоминания.--Подумай  о  главных  крепостях  этих  Орденов, их
расположении, а потом скажи, где теперь Рун и его войска.
     --  На  Лендурском наго...--Голос  Джавана сорвался,  и ужасная догадка
осенила  мальчика.--Тавис, они  ведь  не станут разрушать  монастырь святого
Неота и Гаут Эйриал!
     Тавис зажмурился и кивнул.
     -- По-моему, именно так они собираются поступить. У меня есть основания
полагать, что  Рун и его  люди  находятся в нескольких часах  езды от каждой
крепости, и все было спланировано заранее. Именно поэтому Рун так задержался
на учениях--регенты предвидели результаты выборов и, возможно, ожидали этого
предлога,  чтобы разрушить ненавистные  деринийские  крепости. Джеффрэй  был
гавриллитом.  Кроме  того, гавриллиты  учат  других дерини. Что  же касается
михайлинцев,  то им и до  этого приходилось туго, особенно после  того,  как
Алистера лишили поста канцлера.
     -- Но мы не мож