то в нее можно положить яйцо!
     Не  в силах справиться с растущим отчаянием, Камбер ощупал голову  там,
куда  показывал Йорам, и нашел чудовищную вмятину. Кожа не  была повреждена,
не  было и  крови,  но он  чувствовал под кожей изломы раздробленных костей.
Признаков  жизни не  было,  в еще  недавно  блестящем  мозгу  Камбер  увидел
безнадежно   поврежденные   каналы  Исцеления  и   способности,  подавленные
наркотиками. Теперь  он знал, чего стоила Рису встреча с Тависом  О'Нейллом,
кроме  того, что отныне их  карты раскрыты. Камбер, как ни пытался, не  смог
даже   подключиться  к   целительным   ресурсам   слабеющего  мозга.  Теперь
единственной надеждой Риса был другой Целитель.
     --  Найэллан!--закричал  он  через  плечо  криком,  скорее  похожим  на
рыдание.--У тебя есть поблизости Целитель?
     Второй епископ-дерини опустился  на колени рядом  с Камбером и  покачал
головой.
     -- Я уже справлялся. Мой  домашний Целитель на вызове. Я послал за ним,
но не знаю, успеет ли он.
     Дыхание Риса прерывалось, а пульс слабел, Камбер в отчаянии вошел в его
мозг, чтобы уменьшить напряжение в области ранения. Вмятина под его пальцами
становилась меньше, но под черепом бурлила жидкость, создавая непереносимое,
смертельно опасное давление. Рис дышал все реже.
     Йорам наполнял легкие Целителя  своим дыханием,  когда-то  он делал это
для Камбера, Джебедия старался поддержать работу сердца.
     Несмотря на  все старания, Рис умирал, хоть Камбер и не мог в этом себе
признаться. Его сознание механически  отметило уход  отца Найэллана и спустя
некоторое  время  его  возвращение;  в  полном,  кроме   митры,  епископском
облачении преподобный опустился  на колени, открыл флакон со священным миром
и начал приготовление к совершению последнего  обряда. У Камбера не  хватило
сил участвовать  в нем.  Он  только смотрел  и слушал  в оцепенении, все еще
предпринимая попытки удержать жизнь в том, кто был ему сыном в этом мире.
     Пока  Найэллан читал молитву, Камбер  взывал  к небесам, в  который раз
кляня  судьбу,  наделившую, кого-то, но не его, или по крайней мере Алистера
Каллена, даром  исцеления. Это  всколыхнуло  воспоминания  о  совсем  другой
смерти-- гибели Алистера--и о  его убийце, прекрасной и коварной  Ариэлле. О
том,  как она,  получив  роковой удар  теряющего  силы  Алистера, попыталась
избежать  смерти, прибегнув к древнейшему  заклинанию, о котором  кое-кто из
дерини знал понаслышке, но неизменно считал поэтической легендой.
     У  него  проснулась  надежда.  Он-то  знал,  почему попытка Ариэллы  не
удалась, по  крайней  мере в  теории  знал. Рискнуть стоило, любой риск  был
оправдан теперешним состоянием Риса, Если бы удалось ненадолго вернуть  хоть
проблески  сознания, он  бы  помог  ему  сделать работу. Заклинание  даже не
требовало наличия способностей Целителя. Позже  он позаботился бы о том, как
вывести Целителя из стаза заклинания. Это он тоже знал в теории.
     Но Рис  не  приходил  в  сознание,  и  если  бы  и пришел, возможно, не
согласился  бы  на  такой  отчаянный  шаг.  Целитель   вовсе  не   был  ярым
консерватором, как  Йорам, и  тем не менее тут была этическая проблема. Имел
ли  Камбер право принять  решение  даже за такого близкого ему человека, как
Рис?
     Он все-таки решил попробовать. В конце концов это лишь немногим больше,
чем  обычное  заклинание,  накладываемое  на  тело,  чтобы   остановить  его
разложение,   только  и  требовалось--сохранить  в  нетленном  теле  душу...
всего-навсего.  Прервав  бесплодные  споры  с  самим  собой,  Камбер  сделал
осторожную    попытку   проверить,   можно   ли   применить   заклинание   к
бессознательному  Рису. Он понял,  что  опоздал, жизнь навсегда покинула это
тело.  Мерно  звучали  голоса   Найэллана,  Дермота  и  незнакомых   Камберу
священников, читавших отходную.  Вокруг  стояли  фигуры в белом, михайлинцы,
гавриллиты... В душе  было пусто.  Риса не стало. Камбер ждал, пока Найэллан
закончит обряд, запустив  руки в рыжие волосы, скрывавшие ранение. Он знаком
велел  Йораму и  Джебедия  оставить  тщетные  попытки, и теперь  они сидели,
неподвижно глядя перед собой. Камбер взял  тело на  руки и  прижался  к щеке
Риса.
     -- О, Боже, почему?--шептал он, глотая горькие старческие слезы.--Сорок
лет,  чтобы вырастить такого человека, а  теперь вот это!  Смерть не  должна
приходить так просто!

     * * *
     Регенты были скоры  на расправу, особенно заторопились, узнав,  что  их
главному противнику  удалось скрыться. К  концу дня в плену оказались только
пятеро  из  десяти непокорных епископов.  Трое избежали печальной участи при
помощи Портала, а двое--приняв смерть. Давита Нивана лягнул в грудь огромный
боевой конь, он умер прежде, чем к нему подбежали. Кай Дескантор  был найден
бездыханным  на полу в  центре ризницы. Позднее Ориэль сообщил регентам, что
прежде  на  месте смерти епископа под  ковром  находился Портал,  и высказал
предположение, что  Кай  умер,  разрушая  его после  того,  как его собратья
бежали.
     Но  для исполнения  намерений регентов хватало и  оставшихся епископов.
Пленников  отвели в  подземелье, заковав  в цепи, и оставили  размышлять над
результатами своего неповиновения. Регенты приказали вести розыск тех,  кому
удалось сбежать. Были изданы указы, объявляющие вне закона Алистера Каллена,
некогда епископа  Грекотского (отстранен), Найэллана Трэя, некогда  епископа
Дасского (также отстранен), отца Йорама МакРори,  графа Джебедия Алкарского,
лорда Риса  Турина, а также Дермота  О'Бейрна,  бывшего епископа Кашинского,
который хоть  и  не  дерини,  но бежал  вместе с ними, а  ранее участвовал в
противозаконном избрании Алистера Каллена архиепископом.
     Позднее регенты приказали также задержать жену Риса, его детей и любого
из родственников, кого удастся  захватить, так как имелись  подозрения,  что
все члены клана,  связанного с так называемым "святым Камбером",  состояли в
заговоре против короны.
     Барону  Руну  Хортнесскому, отныне именовавшемуся графом  Шиильским  за
мужество и отвагу в делах рождественской ночи,  предписывалось  начать осаду
Дассы--единственного островка сопротивления мятежного архиепископа. Морозы и
зимнее  бездорожье,  готовое  вскорости   смениться  распутицей,  затягивали
предприятие, делали его долгим и утомительным. Тем не  менее войскам удалось
полностью прервать связь  засевших в стенах  Дассы  с внешним миром.  Только
монастырский Портал мог служить этой цели, если в Гвинедде оставался хотя бы
еще один целый Портал.
     Пришел  черед  заняться  церковными делами. Через  несколько дней после
Рождества в городке Рамосе, неподалеку от Валорета, был  вновь собран синод,
пятеро епископов прибыли туда в цепях. Однако вскоре выяснилось, что кандалы
и тяготы заключения не сломили непокорных. Только  один--Турлог--прельстился
епархией в Марбури. Тогда  Хуберт и его сторонники  немедля  рекрутировали в
синод  еще  шестерых странствующих епископов--минимальный перевес в  голосах
они как-никак получили.  В компании, новоизбранных  оказался даже  племянник
Хуберта,  сын  его  брата  Манфреда--молодой  человек двадцати двух лет и  с
недавних пор граф Кулдский.
     В первом же  голосовании,  после того,  как  Уллиэм принял его сторону,
Хуберт получил тринадцать "за". Кому принадлежат три оставшихся голоса, было
отлично  известно;  ослушниками были Роберт  Орисс,  архиепископ  Ремутский,
Эйлин  МакГрегор, помощник  епископа Валоретского, и единственный оставшийся
странствующий епископ--Юстас Фэйрлийский.
     Хуберт был провозглашен архиепископом уже  на следующий день. Церемония
на сей раз была значительно  скромнее--нового архиепископа целиком поглощали
государственные  дела.  В  день  интронизации  в  Рамосе собрался  совет  по
устранению дерини из всякой государственной службы и мерам против их тайного
проникновения в  дела Гвинедда. Кипучей деятельности Хуберта не было никаких
преград-- ни у кого в королевстве не было в руках такой громадной власти.
     Первым делом все священники и другие духовные лица из числа дерини были
низложены, чтобы вера очистилась от магического зла. Подумывали даже  о том,
чтобы не допускать дерини к шести святым таинствам, да вовремя спохватились.
Отлучение дерини от  религии грозило стране действительным возмущением, куда
более страшным,  чем  все преступления,  которые  им до сих пор приписывали.
Лучше  было  держать  среднего  дерини  поближе к  церкви, чем  прогнать это
капризное дитя, а потом мучиться, не зная, где оно и что может натворить.
     Алистер  и  Найэллан,  разумеется,  были   низложены  первыми.   Йорам,
приходившийся  сыном  "святому" Камберу, получившему  теперь  дурную славу в
народе, также лишался своего сана. Регенты лишили поста и  Дермота О'Бейрна,
однако за ним оставался священный сан, так как  он не был  дерини. Кашинская
епархия  перешла   к  Зефраму   Лордскому.   Прежняя   епархия  Алистера  --
Грекота--досталась   новому   епископу    Эдварду   МакИннису,   а   епархия
Найэллана--Аркеру  Аррандскому,  которому  пока  не  удалось навестить  свою
вотчину--Рун не добыл ее своим мечом, Дасса не сдавалась.
     В  делах о низложении  деринийских священников вслед за Йорамом МакРори
вспомнили и о его отце. Теперь со святым Камбером не церемонились. Даже  его
имя  было  запрещено  произносить  вслух:  пойманных на  этом впервые  секли
кнутом, во второй  раз отрезали язык.  Для уничтожения  всех записей  о  нем
самом и его семье был создан целый Орден. Тот же, кто осмелится писать новые
истории о жизни бывшего святого, рискует потерять руку.
     Но  даже это регенты  сочли  недостаточным. Магия  и всякое  волшебство
предавались  анафеме  и объявлялись ересью.  Опаснейшим еретиком был  отныне
признан и  Камбер. Если  бы его прах был найден, он подлежал бы сожжению  на
костре.  Правда,  со  времен  канонизации было  известно,  что тело  бывшего
святого чудесно вознеслось,  но нынче  в этом  виделся  явный обман. Епископ
Зефрам полагал,  что  на  деле  тело было  похищено сыном Камбера.  И он,  и
остальные члены синода не надеялись, что появится шанс отыскать его.  Камбер
не мог быть  примерно наказан за ересь, ответить должны  были те, кто до сих
пор  распространял  ее.   В  День  избиения   младенцев  врагов   церкви  из
Долбана--гнезда приспешников "святого"  Камбера--постигла заслуженная  кара.
Прямо во дворе аббатства  были сожжены схваченные  наугад несколько мужчин и
женщин, Дерини среди них, кажется, не было.
     Только   одно  послабление  против  деринийской  магии  позволили  себе
правители--Целителям  было разрешено  продолжать  свою  деятельность.  Перед
епископами   тут  возникла  теологическая   проблема:  деринийские  магия  и
волшебство  были  от  Лукавого,  но  всякое  исцеление--от  Бога.  Целителям
Надлежало воспретить использование в лечении влияния дьявольских сил, но как
за этим  проследить, отцы  церкви не знали. На всякий случай над  Целителями
был  учрежден  духовный  надзор,  этим   и  ограничились.  В  конце  концов,
деринийских лекарей было не так  уж много, лечили они исключительно  знатных
особ обеих рас, в том числе и регентов и епископов.  Стоило ли усердствовать
в  борьбе  за спасение души, позабыв о  болезнях своего  тела.  Кроме  того,
преследования дерини  только разворачивались, и совсем не лишне всегда иметь
под  рукой послушных  представителей этой зловредной расы как свое секретное
оружие.
     Положив   предел  деринийской  магии,  епископы  начали  размышлять  об
антидеринийских мерах в  целом. Правда, даже Хуберт не решался  выступить за
полное уничтожение дерини как расы, однако считал, что ее следует хорошенько
обуздать. Все дерини-дворяне должны  быть  лишены  своих званий  и  титулов.
Отныне им  не  разрешалось  владеть  землей,  за это  будут отвечать  особые
надзиратели. Дерини более не могли занимать государственных постов, жениться
или вступать в права наследования без ведома своего сюзерена. Каждый дерини,
уличенный в обучении других своим навыкам, подлежал казни на месте.
     Совет  в   Рамосе  собирался  ежедневно,  игнорируя  святочные  забавы.
Епископы возвращались в столицу только для сна.  Примас  Хуберт  по-прежнему
занимал  апартаменты  в центральной  башне,  каждый  вечер ужинал  с другими
регентами  и  вкратце  сообщал  о  принятых за  день  решениях.  Чтобы  дать
почувствовать  юному королю, что  и он участвует  в управлении государством,
ему  позволяли присутствовать на ужине  и официальной части отчетов Хуберта.
Но от  обилия вина,  подававшегося к  ужину,  мальчик начинал клевать  носом
задолго  до  обсуждения  по-настоящему серьезных тем, и  слуги уводили его в
спальню. Джаван и Рис Майкл с правителями никогда не ужинали.
     Такая изоляция все больше тревожила Джавана и Тависа. О решениях синода
ходили неясные слухи, и  Джаван стал  опасаться за безопасность Тависа.  Вне
комнаты  Джавана   Тавис  каждую  секунду  чувствовал,  на  себе  чей-нибудь
пристальный взгляд. Кроме него  и  Ориэля, в замке  оставалось еще несколько
дерини-коллаборационистов.  Большую  часть дня  Тавис  старался проводить  в
комнате  Джавана, но по  ночам часто исчезал, оставляя Джавана  в  неведении
относительно целей отлучек,  однако мальчик всегда покрывал его. Целитель же
занимался тщательным  обследованием  стен  и  переходов  центральной  башни.
Спустя неделю после Рождества удалось разрешить кое-какие  загадки и сделать
несколько интересных  открытий.  В  этот  вечер  у Тависа  состоялся трудный
разговор с другом.
     --  Джаван, я  просто не  знаю, чем  их  можно остановить,-- сказал он,
закончив рассказ о действиях епископов.--Хуберт одурел от власти, и он будет
использовать  ее   против  каждого  дерини,  которого   сможет  отыскать.  Я
удивляюсь,  каким  чудом  мне  разрешено  остаться  с  тобой.  Напрашивается
единственный вывод--это простая оплошность,  потому что регентам не до меня,
а  за  остальными  дерини  в  замке,  даже  за  Ориэлем,  ведется  неусыпное
наблюдение.  Если  мое  предположение  ошибочно,  то  они  просто не  готовы
успокаивать тебя после моего удаления.
     Джаван поднялся  на ноги, вышел из оконного  алькова, где они сидели, и
начал расхаживать по комнате. Длинный меховой халат почти совершенно скрывал
его хромоту.  С осени  он  подрос больше чем  на  дюйм,  и стал выше  своего
близнеца.
     --  Ты же  знаешь,  я  никому  не  позволю забрать тебя,-- торжественно
произнес он. Тавис покачал головой.
     -- Я знаю, ты не хочешь, чтобы устранили меня, но может так  случиться,
что у тебя не будет выбора. По-моему,  нам нужно решить,  что будем  делать,
если они  все-таки  попытаются  так  сделать.  Дать  ли  им  увести себя или
сбежать? В любом случае я оставлю тебя в их не слишком нежных лапах, а этого
я хочу меньше всего.
     -- И я  тоже. Найди другой  вариант.  Знаешь,  я не  могу... Подожди-ка
минуту! Ты сказал сбежать, ты хотел сказать-- убежать из Валорета? Но как?
     -- Через Портал.
     На  осмысление  слов  Тависа мальчику потребовалось всего мгновение,  в
следующий  момент он уже снова  сидел возле Тависа, взяв его здоровую руку в
обе руки, и оживленно глядел на него.
     -- Портал? Но тогда убежать можем мы оба! О,  Тавис, ты правда думаешь,
что нам это удастся?
     -- Нам?--Тавис  ошарашенно  взглянул на  мальчика.--Мой  принц,  ты  не
можешь исчезнуть. Ты наследник престола. Если мне придется уйти и ты пойдешь
со мной, регенты примут это за отречение от престола, то  есть кончится тем,
чего они  более  всего хотят. Они справились с  Рисом Майклом, но с тобой им
никак не справиться.  Знаю, сейчас это не кажется важным, но задумайся. Кто,
кроме тебя, в состоянии разобраться с тем, что заварили епископы  и регенты?
Думаешь, Рис Майкл сможет?
     Джаван поник и покачал головой, а Тавис, положив свою покалеченную руку
на его плечо, продолжал:
     -- Значит,  этот  вопрос  мы уладили. Независимо от  того,  могу  ли  я
остаться  с тобой или нет,  твое место здесь.  Когда ты станешь королем  или
хотя бы совершеннолетним, ты сможешь вернуть меня. А если мне придется уйти,
я постараюсь иногда возвращаться, до тех пор, пока не будет разрушен Портал.
     --  Ты пойдешь по собственной воле?--прошептал Джаван.--Если они  убьют
тебя, я не вынесу.
     --  Да,  я  уйду  добровольно.  Но  не  раньше,  чем  в  этом  появится
необходимость.
     -- И я не могу пойти с тобой?
     -- Нет.
     Вздохнув, Джаван коснулся лбом их соединенных рук, потом поднялся и, не
глядя  на Целителя, подошел  к окну. Несколько  минут  он неподвижно  стоял,
положив обе руки  на каменные узоры и глядя в темноту, потом опустил руку  и
повернулся к Тавису, по-прежнему не глядя на него.
     -- Ты хоть чуть-чуть представляешь себе, как трудно быть принцем?--тихо
спросил он.
     -- Совсем немного,--ответил Тавис.--Хотел бы я, чтобы тебе  не довелось
узнать это в столь юном возрасте.
     Принц  посмотрел  на пол, на искалеченную ногу  в специальном  ботинке,
выглядывавшую из-под полы халата, и обернулся к Тавису. Теперь его лицо было
спокойным, как пристало настоящему принцу.
     -- Портал, о котором  ты говоришь...  Как я  понял, он  находится  не в
апартаментах   архиепископа,   тот   сейчас  недоступен,  ведь  там   теперь
хозяйничает Хуберт. И ты говорил,  что  епископ Кай  разрушил тот, что был в
соборе. Где...
     -- Под Королевской башней,--ответил  Тавис.--Возможно, в  других частях
замка есть  другие Порталы, которые  построили во времена Междуцарствия,  но
мне удалось отыскать только этот. Рассказывали, что  в  ночь, когда  Имр был
захвачен   в  башне,  его  беременная  сестра  убежала  потайным   ходом  из
королевских апартаментов  и благополучно  скрылась от преследователей.  В то
время мне было столько же лет, сколько сейчас тебе, но, помню, я решил,  что
она ушла через  Портал. Всю неделю  я искал то, что было  похоже на укромное
место. Не знаю, нашел ли я то, что выручило Ариэллу, но это  самый настоящий
Портал. Я сначала не хотел говорить тебе о нем.
     -- Почему?
     -- Потому что в эти дни им опасно пользоваться. Я узнал местонахождение
еще нескольких  Порталов, но не знаю, каковы они--могут  не  работать, могут
быть превращены в ловушки. Пользоваться ими небезопасно, можно попробовать и
назад не вернуться.
     -- Что это: "ловушка" и "не вернуться"?--удивился Джаван.
     Тавис вздохнул.
     -- Понимаешь,  ты можешь войти в него, но не можешь выйти или вернуться
туда,  откуда  пришел,  до  тех  пор,  пока кто-то  не  освободит тебя.  Мне
приходилось слышать истории о том, что Порталы можно  настроить так,  что ты
вообще исчезнешь. Никто не знает, куда деваются души этих несчастных.
     --  Именно   так  поступили  с  Порталом  в  Дассе,   а  может,  просто
разрушили?--после некоторого раздумья спросил Джаван.
     -- В Дассе? Почему ты спрашиваешь?
     --  Ты не ответил,--уклончиво  сказал Джаван.--В  Дассе  сделали  то же
самое?
     --  Нет. По  крайней мере  не  уничтожили.  Ни один  достойный уважения
дерини не сделает  такого. Но я почти уверен, что его перестроили в ловушку.
Вероятно, после  того  как  туда  ушли Рис и  остальные  во  время побоища в
соборе. И теперь Дасса в осаде.
     Они помолчали. Тавис  пытался и не  мог обойти прочные  защиты Джавана.
Неповторимый взгляд серых халдейнских глаз принца отливал серебром.
     --  Тавис, я хочу попасть в Дассу,--вдруг  сказал Джаван.-- Ты отведешь
меня туда?
     Тавис едва не согласился, но потом, заморгав и встряхнув  головой, он с
трудом освободился от власти гипнотического взгляда своего друга и удивленно
взглянул на него.
     -- Как это у тебя получилось?
     -- Что получилось?
     -- То, что сейчас... Ладно, не.  обращай внимания.--Он глубоко вздохнул
и сменил тему разговора.--Зачем ты хочешь  в Дассу? Разве я не говорил тебе,
как это опасно? Ты понимаешь, о чем просишь?
     -- Я понимаю, о чем прошу.
     --  Но, Джаван, видит  Бог,  ты  больше, чем человек, но ты и недерини!
Ведь ты никогда  не пользовался Порталом. Если Дасский Портал--ловушка,  нам
придется ждать очень долго, и это может оказаться очень неприятным.
     -- Это не будет долго,--уверенно произнес Джаван.--Им всегда пользуются
дерини. А теперь расскажи мне о неприятностях ожидания.
     Тавису нечего было  возразить. Он привлек  все свое воображение,  чтобы
нарисовать  Джавану такую картину, которая произведет впечатление на принца,
учитывая его неопытность.
     -- Ты помнишь, что чувствовал в ту ночь, когда я вызвал у тебя болезнь?
Не  физические ощущения, а то, что творилось в мозгу, хотя самочувствие тела
тоже было не из приятных.
     Джаван слегка вздрогнул.
     --  Так  вот,  может быть еще  хуже,  это зависит от того,  что  именно
сделали  с Порталом. Кроме того, зачем тебе в Дассу? Джаван сплетал пальцы и
смотрел на них.
     -- Прежде  всего я хочу принести извинения архиепископу Алистеру,--тихо
сказал он.--Думаю, мы  ошибались на его счет. Я  хочу,  чтобы он  знал,  что
теперь мы  знаем, что он, Рис, Йорам  и остальные  пытались  делать  все это
время. А  еще хочу убедиться, что с  Рисом все в порядке,  С  тех пор как ты
рассказал мне о его падении, я беспокоюсь.
     -- Джаван,  я понимаю твои чувства, мне  хотелось бы того  же.  Но  это
действительно опасно.  Нас могут поймать прямо в замке, мы не знаем, в каком
состоянии  сейчас  Портал, и когда мы достигнем обители (если только  вообще
туда попадем), нам могут не обрадоваться. Не забывай о том, что мы сделали с
Рисом.
     --  Знаю, но это  уже совершилось. Прошлого не воротишь, вот почему мне
так важно попасть в Дассу.
     --  Предположим,  я пойду,--понемногу,  сдавался  Тавис.-- Возможно,  я
несколько  сгустил краски,  говоря  о Портале-ловушке. Опасаясь, как  бы  их
сподвижники не попали в  нее, скрываясь от  преследователей, они  не решатся
переделать Портал таким образом. В  худшем  случае они возьмут меня  в плен,
что  несравненно приятнее,  чем оказаться за решеткой  у  регентов.  Тебе не
придется...
     --  Нет!  Я  не  отпущу  тебя  туда,  куда  бы  не пошел  сам,--перебил
Джаван.--Принцы так не  поступают.  Я хочу пойти, Тавис. И если  архиепископ
зол на  нас  за то, что мы сделали  с Рисом, нам просто придется перетерпеть
его гнев.  Но  мы  скажем, что отныне  мы на  его  стороне  и ни за  что  не
поступили бы с Рисом так, если бы знали, что у нас общие враги.--Он печально
вздохнул.--И  если они не  хотят, чтобы  я знал, что случилось в ночь смерти
моего отца, я готов подождать, пока не придет пора.
     -- Может быть,  придется ждать долго,--произнес Тавис.--Мы можем узнать
сами. У тебя есть на это право.
     -- Возможно, у меня и нет такого права. В любом случае сейчас  не время
обсуждать.  Я хочу  попасть  в  Дассу. Сейчас, Сегодня же. Ты  отведешь меня
туда?

        ГЛАВА 28

     <i>И будет ранен храбрый воин, но заживет его рана.
     Поликарп 1:14</i>

     Полчаса спустя, предварительно подготовив объяснения своего отсутствия,
Тавис и Джаван благополучно миновали  несколько постов охраны, проскользнули
по коридору  и спустились в  подземелье Королевской башни. Следующий коридор
привел их к тому, что на первый взгляд выглядело служебной кладовой.  Войдя,
Тавис чуть замешкался  в дверях, и Джавана затрясло  от страха, но по  знаку
Целителя мальчик решительно шагнул внутрь.
     -- Ты уверен,  что это Портал?--недоверчиво спросил Джаван, когда Тавис
с факелом в руках повел, его дальше, в сплошную темноту.
     -- Это не Портал в соборе,  но все же Портал.  Скоро мы увидим свет. Не
двигайся.
     В  мерцании факела Тавис выпрямился, обвил  шею Джавана  правой  рукой,
прижав ладонь  к  горлу. Левую он положил  на  плечо  мальчика так, чтобы ее
окончание касалось шеи принца сбоку.  От  прикосновения принц  напрягся, все
дальнейшее обещало быть совершенно не похожим на процедуру исцеления.
     --  Вспомни, как я учил тебя расслабляться, чтобы легче было  перенести
тебя,--прошептал  Тавис.--Сделай  несколько  глубоких  вдохов   и   медленно
выдохни, как  будто  готовишься  к исцелению. Открой себя и  не вмешивайся в
порядок вещей, пусть  все течет само собой. Ну,  давай же, ты можешь сделать
это еще лучше.
     Джаван  старался,  но слишком нервничал,  чтобы  повторить все так, как
учил  Тавис. Он вытянул руку  и дотронулся пальцами до  влажной стены, снова
сделал глубокий  вдох, выдохнул,  повторил еще раз и почувствовал осторожное
прикосновение сознания  Тависа к  своим защитам.  Он не  мог  заставить себя
отступить и не был готов следовать за Целителем.
     -- Тавис, по-моему, я не могу  этого сделать,--прошептал Джаван.--Может
быть,  ты был  прав.  Ты должен пойти один. Я подожду  здесь.  Обещаю,  буду
сидеть тихо, как мышь.
     --  Нет,  так  не  пойдет,--терпеливо  шептал  Тавис.--Давай  попробуем
немного иначе. Не сопротивляйся, просто позволь  этому  произойти. Я сильнее
тебя, и ты не сможешь уйти, даже если захочешь.
     С этими словами Тавис стал все сильнее нажимать на шею мальчика, а тот,
поняв, что делает Целитель, напрягся еще больше.
     --  Расслабься!--приказал  Тавис.--Это только  мгновение, просто  чтобы
пройти через Портал. Сознание вернется через несколько секунд. Поверь, будет
легко.
     Джаван еще мог дышать, но он чувствовал, как под пальцами Тависа бьется
артерия, в  глазах,  несмотря на темноту, что-то мелькало.  Он заставил себя
вдохнуть как можно  глубже, безвольно опустил  руки и даже подался навстречу
Тавису,  чтобы  облегчить  его  задачу.  Человеческий  инстинкт  подсказывал
Джавану совсем  другое,  но сейчас принц не  верил  ему.  В  одно  мгновение
темнота    комнаты   сменилась   полным    мраком   и    странным   чувством
головокружительного беспорядочного падения. Руки Тависа обнимали его.

     * * *
     В Дассе Камбер неторопливо  накинул плащ, протянутый Йорамом, и чередой
бесконечных коридоров  и  галерей вслед  за сыном и Найэлланом  направился в
часовню.  Там,  вокруг пурпурного сияния над плитой  Портала,  стояли лучшие
воины-дерини  Найэллана  во  главе с  Джебедия.  В фиолетовой  дымке  Камбер
разглядел  Тависа О'Нейлла  и принца  Джавана.  И  Целитель,  и  принц  были
напряжены и боязливы,  приближение  Алистера Каллена их еще больше напугало.
Из Портала-ловушки не  было  выхода.  Черную одежду  они надели скорее всего
случайно, но траур лучше всего подходил к их положению.
     Взмахом  руки  Камбер приказал освободить пленников и отпустил  стражу.
Когда  пурпурное  сияние растаяло, Тавис облегченно вздохнул, дождался, пока
стражники выйдут и затворят за собой дверь, потом поклонился Камберу.
     -- Благодарю вас, ваша милость. Прежде чем вы упрекнете меня в том, что
я привел сюда Его Высочество, позвольте сказать, что он сам на этом настоял.
Нам  удалось  добыть  кое-какие  сведения,  и  мы  подумали,  что   они  вам
пригодятся. А где Рис?
     При упоминании этого имени Камбер сжался, чувствуя, как ударил вопрос в
сознание  Йорама и Найэллана,  и видя глубокую нескрываемую скорбь  на  лице
епископа  Дасского.  В  последние  дни  они   очень  сблизились,  общение  с
Найэлланом хоть как-то заполняло в душе Камбера опустошение после потери.
     Принц и  Тавис  тоже заметили реакцию  незнакомца на свой вопрос. Тавис
подался вперед, Джаван шагнул за ним и схватил его за руку.
     -- Что-то не так,--прошептал мальчик.--Что случилось?
     --  Рис...  умер,--просто ответил  Камбер, не  умея  смягчить  страшные
слова.--Вскоре  после  того,  как  мы покинули собор, он  умер почти  на том
месте, где стоите вы.
     --  О,  Боже!--беззвучно  произнес  Джаван.  Тавис недоверчиво  покачал
головой.
     -- Но он не мог умереть. Не мог. Просто не мог!--снова и снова повторял
Целитель.
     Джаван  повернулся к  Тавису. Его глаза стали бездонными от ужаса, губы
подергивались, наконец он сумел выговорить:
     -- О, Господи, Тавис, мы убили его! Не нужно было давать ему наркотики!
Из-за нас он не смог исцелить себя. Он умер!
     Камбер не сдержал утвердительного  кивка,  а принц забился в истерике в
объятиях  своего друга. Это было  слишком  жестоко;  конечно,  слабость Риса
осложнила его  положение  после ранения, но  ни один  здоровый Целитель, так
жестоко поранив свой  мозг, не сумел бы исцелиться. В том, что  его  сбили с
ног,  никого  из  присутствующих  нечего  было  винить.  Произошел  ужасный,
бессмысленный несчастный случай!
     Камбер  так  и  сказал,  прибавив,  что единственной  надеждой  Риса на
выживание было бы присутствие другого Целителя. Но Тавис стал винить себя за
то, что оставил Риса после падения и вернулся к Джавану, хотя мог остаться и
помочь.
     Джебедия  напомнил,  что  когда  Тавис уходив,  он не  знал,  насколько
серьезной была  рана Риса, и  он подчинился мечу Джебедия. Сомнения  в своей
виновности у Тависа отчасти рассеялись.
     Камбер  ронял  слова  в  разговоре  и  силился  показать свои  истинные
чувства,  веру в то,  что Рис мог бы остаться жив, если бы Тавис не  дал ему
зелья,  а  потом не оставил его.  Вскоре ему удалось  подавить  и  последние
вспышки  горьких сомнений.  Рис  простил Тависа и Джавана. Камбер  узнал  об
этом, когда Рис стоял перед  ним на коленях в соборе и передавал свои ночные
страхи и примирение в стремительном порыве глубокого  контакта, последнего в
его  жизни.  По  крайней  мере,  его смерть  не  была  напрасной: он  принес
предупреждение, дал  своим собратьям двух новых деятельных союзников--Тависа
О'Нейлла,  Целителя,  способности  которого  только росли,  и  на  удивление
талантливого сына Синила.
     Даже в  недолгом общении  с Джаваном выяснилось,  что не в коронованном
Элрое,  а в  его  брате можно  найти  помощника в  восстановлении нормальных
отношений между людьми и дерини и торжество здравого смысла.  Они  понимали,
что  принц  не  станет  предавать  своего брата,  впрочем, камберианцы и  не
рассчитывали  на это, но  он мог  быть должным  образом подготовлен,  чтобы,
когда придет пора,  занять  место Элроя. Нет,  они не  станут причинять  зло
этому   болезненному  подростку,  но  нельзя  же   отдавать  страну  в  руки
зарвавшихся регентов, у которых Элрой под пятой.
     Убедившись, что Джаван понял, они  преклонили  перед ним колени и перед
алтарем поклялись всемерно поддерживать его. Разумеется, эта клятва  не была
присягой на  верность королю, но это были  слова благородных дворян, которые
немало  стоили в Гвинедде. Джаван  торжественно принял их  уверения и  после
этого почти  не говорил,  но  замкнутость принца  не  создавала натянутости.
Теперь главной заботой оставался Тавис.
     --  Мне  бы хотелось  знать,  ты  задумывался о том,  чему научился  от
Риса?--напрямик спросил Камбер. Тавис насторожился.
     -- О чем вы, ваша милость?
     -- О  новой  способности  Целителя,--ответил он, избегая  углубляться в
тему, имеющую  касательство к магии, хотя знал,  что и Тавис и Джаван желают
поговорить именно об этом.--Он передал мне, что ты научился этому. Если так,
ты окажешь нам даже большую помощь, чем Можешь предположить.
     Тавис,  и  раньше  строго  следивший  за   собой,  от  вопроса  Камбера
прямо-таки окаменел.
     -- Это правда,--он помолчал  в нерешительности, затем  продолжил.--Но я
не  понимаю,  чем могу  помочь вам.  Дерини  нам не  враги... за исключением
некоторых,--добавил  он  и кивнул  на свою пустую манжету.--Это  сделали  не
друзья.
     -- Верно,--согласился Камбер.--И все-таки покажи, как ты это делаешь. А
потом я скажу, чему это поможет. Тавис пожал плечами.
     --  Хорошо.--Он  обвел  взглядом  присутствующих  и снова посмотрел  на
Камбера.--Хотите сами кого-нибудь выбрать?
     -- Как насчет Найэллана?--мягко поинтересовался  Камбер.  Он согласился
на  испытание  с неохотой,  но то,  чему  О'Нейлл успел научиться, следовало
выяснить незамедлительно. Маловероятно, чтобы Тавис  использовал этот талант
как оружие против них.  Правда, он применил его против Риса, но тут не покои
принца Джавана.
     Тавису было неизвестно,  что находившийся за  ним Портал по-прежнему не
давал  вернуться  обратно,  а снаружи часовня  охранялась. Ему ни за  что не
справиться с охранниками-дерини и  не  заставить их опустить преграды, чтобы
он  смог  убежать. Только  мысленный  приказ  мог  сделать  это,  а  значит,
способностям Найэллана ничто не угрожало.
     Камбер еще  раз  взвесил  все "за" и "против", не отдаляясь от сознания
Тависа. Он  почувствовал,  как  Целитель открывается перед Найэлланом, в его
мозгу не угадывалось злого умысла,  просто  Тавис чувствовал эмоции других и
сам  держался настороже.  Найэллан  криво усмехнулся и смело  вышел  вперед.
Тавис снова посмотрел на Камбера.
     -- Никаких подвохов? Камбер покачал головой.
     -- Я бы мог спросить тебя о том же самом, но нам придется доверять друг
другу. Я просил тебя продемонстрировать свой талант на Найэллане потому, что
он никогда не испытывал подобного. Ты бы выбрал кого-нибудь другого?
     Раздумывая, Тавис нервно сжал пальцы, в поисках поддержки  оглянулся на
Джавана, покачал головой и придвинулся к Найэллану.
     -- Я только однажды  проделывал это,--пробормотал он,  волнуясь, поднял
обе руки к голове Найэллана, но вдруг отдернул левую, словно впервые заметив
отсутствие  кисти.--Тогда мой  пациент  выпил  наркотики.  Но  постараюсь не
причинять боли.
     --  Давайте,--шепотом  поторопил Найэллан, внешне  спокойный, однако от
прикосновения Тависа вздрогнувший.
     Как  будто  ничего не произошло,  но  Найэллан неожиданно  вскрикнул  и
сделал несколько  шагов  назад,  бессмысленно  хлопая  глазами  и  суматошно
озираясь, Йорам и Джебедия взяли его под руки.
     -- О,  Боже,  он  сделал это!--только и удалось  выговорить  Найэллану,
Тавис отошел и ожидал в нерешительности, Камбер посмотрел на остальных.
     Ушло?--послал он Йораму и Джебедия.
     Йорам едва заметно кивнул.
     Совершенно.
     -- Хорошо,--произнес Камбер вслух.--А теперь, Тавис, сними, пожалуйста,
блокирование.
     -- Ладно.
     Тавис снова  коснулся  лба  Найэллана, на  этот раз  он  держался  куда
увереннее.  В мгновение ока способности  Найэллана  были  восстановлены. Его
широкая,  радостная  улыбка  была достаточным  подтверждением,  большего  не
требовалось Камберу.
     Следовательно, оставался единственный вопрос: можно ли Тавису доверять,
как  они  сами  себе  не  доверяли.  Разговор  возобновился.  Рассказывая  о
наблюдениях за действиями  регентов  и епископов  в последнюю  неделю, Тавис
казался откровенным, но нервничал сильнее, чем просто взволнованный человек.
     Это   настораживало  Камбера.   Он   боялся,   что  нервозность   может
впоследствии привести к опасным неожиданностям.  В  продолжение разговора он
пытался разобраться, что скрывается за взвинченностью  гостя. В конце концов
Камбер  понял: Тавис всегда держался особняком, еще  до нападения  и травмы,
теперь он предпринимал неумелые попытки быть открытым и понимал, как неуклюж
в своих  стараниях.  Камбер сразу  успокоился, теперь он подбадривал Тависа,
управлял  течением  беседы,  помогая  обрести  уверенность. Воспользовавшись
паузой в разговоре, трое дерини отвели Джавана в другой  конец часовни якобы
затем, чтобы  переговорить с Джебедия по военным вопросам,  а на самом деле,
чтобы предоставить  Камберу  и  Тавису  подобие  уединения. Целитель все еще
чувствовал неловкость и оценил деликатность.
     -- Вы знаете, что есть еще кое-что, не так  ли, ваша милость?--Целитель
скрестил руки на  груди так, чтобы  пустая манжета  не была видна.--Не знаю,
как попросить, нет, не попросить--предложить. Проклятье, я не знаю,  как это
сказать!
     --  Почему бы  тебе  для начала  не попробовать  называть  меня  просто
Алистером,--мягко сказал  Камбер.--Иногда, когда  кто-то хочет обратиться ко
мне как к другу, я считаю титулы только помехой.
     --Но вы архиепископ...--начал было Тавис.
     --  Нет,  ты  сам сообщил мне,  что в  этой  часовне нет  епископов,--с
улыбкой возразил Камбер.--Так заявил Рамосский синод. Однако, независимо  от
нового архиепископа, здесь есть  священники, Если это поможет, смею заверить
тебя, что все, чем  бы ты ни поделился со мной, будет сохранено в строжайшей
тайне--тайне исповеди, если угодно.
     Тавис теребил складку рукава большим и указательным пальцами.
     -- Нет, не то. В этом я вам доверяю.
     --  В этом,  но не  в  другом?--мягко  спросил  Камбер.--Недоверие  мне
понятно. Полная открытость требует определенного времени.
     --  Нет,   мне   кажется,  я   верю   вам.--Тавис  искоса   глянул   на
собеседника.--Я ошибался на ваш счет, на счет вас  всех. Джаван тоже. Рис не
лгал, говоря, что мы все  сражаемся под одним знаменем, но я не  верил, пока
не стало почти совсем  поздно, а для Риса  слишком  поздно.--Он остановился,
чтобы  перевести  дух и  собраться  с мужеством, и  продолжал:--Видит Бог, я
заплатил  за  мою  самонадеянность  и  жалкие подозрения и  заставил платить
других, но думаю,  что теперь действительно могу помочь вам, несмотря на все
преграды. Я хочу помочь, я просто не знаю, Алистер...
     Медленно, чтобы не нарушить  появившуюся  возможность контакта,  Камбер
отошел  от алтаря и сделал осторожный  шаг к Тавису, потом еще один, пока не
очутился  совсем  близко  от  него.  Целитель почувствовал,  что  произойдет
дальше, но он не мог заставить себя сделать встречное движение.
     Камбер тут же немного ослабил контакт, и на его губах  появилась легкая
улыбка.
     --  Боюсь, Тавис, ты находишься в невыгодном положении. Мы, михайлинцы,
выучены в  старых традициях  и  формулах  общения в  контакте,  равно  как и
гавриллиты, и  иногда мы  ошибочно  полагаем,  что  и все  остальные  хорошо
тренированные  дерини тоже. Но твое  обучение Целителя проходило  вне Ордена
святого Гавриила, не так ли? И уж конечно, не в братстве святого Михаила.
     Тавис согласно кивал.
     -- Варнаритское?
     -- Да.
     --  Ага.  Это   многое  объясняет.  Подход  скорее   прагматичный,  чем
философский, для искусства исцеления вполне приемлемый,--добавил он, заметив
на лице Тависа готовность выступить в свою защиту,--однако при этом довольно
часто опускаются  более тонкие нюансы, которые были  бы так полезны  в нашей
ситуации.  Ты научен стандартным  подходам Целителей,  но не вспомогательным
навыкам. Правильно? Не удивляйся, после стольких лет работы с Рисом я знаком
с вашей терминологией.
     Тавис неохотно кивнул.
     -- Так  я и думал.  Прошу тебя,  дай мне минуту. Не дожидаясь  согласия
Тависа, он развернулся  и зашел за алтарь, остановился, чтобы поклониться, и
вынул  одну  свечу из  подсвечника.  Вернувшись, он приказал Йораму  держать
остальных  подальше.  Камбер снова  встал  перед Тависом,  держа незажженную
свечу в левой руке и глядя Целителю в глаза.
     --  Я  хочу  показать  тебе  одно  упражнение,  которое  многие  дерини
проделывают в очень раннем  возрасте.  Йорам и  Джебедия научились  этому от
своих отцов,  а Найэллан, по-моему, от своего. Однако я не умел этого,  пока
не  стал  послушником-михайлинцем.  Но, как  мне кажется, новому никогда  не
поздно учиться. Итак,  это упражнение  может попасть в разряд заклинаний, но
тебе  уже  пора  узнать,  что  за  этим  названием   не  скрывается   ничего
страшного.--Он  поднес свечу к  Тавису.--Положи  руку на мою  так,  чтобы мы
вместе держали свечу.
     Тавис мгновение колебался, потом подчинился,  Его.  пальцы  были просто
ледяными,  но  Камбер  выдержал  прикосновение, не моргнув.  Он  дал  Тавису
несколько секунд,  чтобы сделать дыхательные,  упражнения  для подготовки  и
обретения спокойствия.
     --  Хорошо,--прошептал  Камбер,  сделав несколько вдохов.--Заметь,  что
сейчас ты будешь контролировать ситуацию. Твоя рука лежит на моей, я тебя не
держу.  Если ты начнешь  бояться, что  не  хочешь этого, можешь убрать руку,
когда пожелаешь. Я не обижусь. По некоторым твоим ответным реакциям я понял,
что в прошлом тебе причинили боль. Видит Бог, я не хочу вызывать новой боли.
     Тавис судорожно глотнул.
     -- Как вы узнали об этом?
     -- Попал  в точку?--улыбнулся Камбер.--Значит, тебе все-таки  причинили
боль, не так ли? Возможно, во время обучения?
     -- Да. Я...
     -- Сейчас нет нужды  копаться  в этом,--голос Камбера успокаивал, он, в
такт речи покачивая  головой, поднял правую  руку вровень с левой и повернул
ладонью  к Тавису.--Посмотрим,  удастся ли нам легко пройти это.  С  тех пор
боли было много, не так ли?--продолжал он.--Ты еще не смирился с потерей, не
правда ли?  Не  отстраняйся!--добавил  он резко, но не повышая голоса, когда
Тавис понял, что его покалеченная рука остановилась рядом с рукой Камбера, и
в смущении отдернул ее.
     -- Нет, не могу.
     -- Входи  в контакт,--шептал Камбер, пристально глядя  на дрожащую руку
Тависа, стыдливо прижатую к груди.
     Несмотря на то, что  в часовне было  холодно, по  лицу Тависа  струился
пот. Рука Целителя на руке Камбера, державшей свечу, сжалась, как тиски.
     --  Давай  же,  Тавис.  Входи  в  контакт,--мягко повторил  Камбер.--Ты
думаешь, мне будет неприятно  твое  прикосновение? Ты думаешь, твоя душевная
красота потеряла что-то с потерей кисти? Тавис, думай, что ты можешь сделать
с тем, что у тебя осталось. С одной рукой и обрубком тебе под силу совершить
невозможное для людей с двумя здоровыми руками, для целого войска!
     Камбер почувствовал, как сжался Тавис при  слове  "обрубок".  Ему  было
жаль  Целителя,  но, не замечая увечья, потерянного не  вернешь. Тавису пора
примириться с этим. Глядя ему в глаза, Камбер почти  не дышал, желая,  чтобы
Целитель раскрепостился. Помощь  была бесполезной, если Целитель не хотел ее
принять.
     Наконец Тавис начал  отзываться сознанием. Он по-прежнему крепко сжимал
зубы,  его  глаза  были  устремлены  в  одну  точку,  но  его  рука,  дрожа,
поднималась к руке Камбера. Было видно, как напрягались мышцы в культе, там,
где  рукав  свободно  свисал с запястья.  Это  Камбер заметил  краем  глаза,
неотрывно смотря в немигающие глаза Тависа.
     Казалось, движение руки длилось  целую  вечность,  но.  в  конце концов
Тавис  вошел  в контакт, соединив свой обрубок с раскрытой ладонью  Камбера,
закрыл глаза  и облегченно  вздохнул.  Несколькими  минутами позже  Целитель
почти  перестал  дрожать и снова открыл  глаза.  Камбер  по-прежнему ласково
смотрел на него.
     -- Знаю,--прошептал он.--Это было очень трудно, не так ли?
     Непринужденно  пожимая  гладкое  полушарие  увечной   руки,  он  только
придерживал ее, но не  удерживал.  Тавису  наконец-то удалось  унять  дрожь.
Камбера  обрадовал первый  успех.  Его  ученик  кивнул,  дыхание становилось
свободнее,  он  понемногу расслаблялся. И Камбер позволил себе легкую улыбку
Алистера.
     -- Тебе лучше?
     Тавис проглотил слюну и кивнул.
     --  Немного  устал, но уже не так испуган, как  раньше, и только одному
Богу известно, почему. Встревожен, но не испуган по-настоящему.
     -- Хорошо,--Камбер кивнул,--бояться действительно нечего. По-моему, это
не  слишком  отличается от  контакта во время исцеления, разве что  в данном
случае  партнеры равноправны, а  при исцелении  один из них  под  контролем.
Может показаться, что этот контакт более  интенсивный, но тут все зависит от
тебя.--Он  поднял   бровь.--Итак,  теперь   ты   готов  научиться   детскому
заклинанию?
     -- По-моему, да.
     --  Хорошо.  В  таком  случае  несколько глубоких  вдохов  и выдохов  и
сосредоточение,  словно ты готовишься  к исцелению. Правильно.  Когда будешь
готов  (если,  конечно,  будешь,  потому  что  у  некоторых это  никогда  не
получается), закрой  глаза,  чтобы еще  больше собраться.  Суть в том, чтобы
контакт   нарастал  постепенно,   новичок  должен  изучить  себя  и  выбрать
подходящую  скорость. Глубина контакта будет  в твоей власти, но контролируй
ее пассивно--пусть все идет своим чередом.
     Говоря так, Камбер видел, как веки  Целителя стали  подрагивать, взгляд
сделался  рассеянным,  Тавис впадал  в  обычный для Целителя  транс. Уровень
контроля был превосходен.
     --  Вот так,  хорошо.  Позволь  себе следовать  за мной так далеко, как
сочтешь нужным. Когда  будешь готов,  повтори заклинание: "Друг мой, соедини
свою руку  с  моей и свой  мозг с моим. И  пусть огонь запылает между нашими
руками". Разумеется, для  этого нужно соответствующим  образом  настроиться.
Слова сами по себе ничего не значат. Их внутренняя сущность--вот  что важно.
Заклинание  подействует только тогда,  когда наши  умы соединятся, и  знаком
этого  будет  огонь,  вспыхнувший  между  нашими руками.  И это  обязательно
произойдет...
     Ресницы  Тависа смыкались  и  размыкались.  Его дыхание стало  ровным и
легким. Моргнув очередной раз, он больше не открыл глаз. Убедившись,  что он
не  собирается этого  делать,  Камбер тоже закрыл  глаза  и стал  нащупывать
мостик к сознанию ученика.
     Он  сразу  же  столкнулся  с защитами Целителя, но, к  его радости, они
начали  опускаться--сначала медленно  и  осторожно,  а  потом,  когда уровни
подсознания  Тависа приняли вторжение  Камбера, все более откровенно. Камбер
осторожно   проник  в   мозг   Тависа,  скрывая   часть   своего   существа,
принадлежавшую Камберу,  за рамками  контакта и  открывая себя как Алистера.
Чтобы  не  пугать новичка, приходилось скользить  в его  сознании, тщательно
готовя каждый следующий шаг вглубь.
     Но  затем,  к   его   удивлению,  в  необъяснимом   порыве  беззаветной
откровенности Тавис совершенно отказался от защит и сопротивления. Повинуясь
инстинкту, Камбер двинулся за  опустившиеся защиты, готовый  отступить, если
Тавис  запаникует,  но  потом  целиком  слился  с  мыслями, воспоминаниями и
ощущениями Тависа.
     Вспоминая свой первый  контакт с  Джебедия, тогдашний  порыв  мысленной
связи  с  тем,  кто  не  был  его  родственником,  контакт  по  всем  меркам
превосходный,  Камбер  подумал,  что  сейчас столкнулся  с  совершенством, о
котором можно было только мечтать.  То, о чем он, узнал, настораживало, а от
развития способностей Джавана просто перехватывало дыхание.
     Свеча,  которую  они держали  сообща,  вспыхнула  сама  по  себе. Когда
контакт  еще  более углубился,  Тавис  начал слегка покачиваться,  Йорам, до
этого времени наблюдавший, подошел и подхватил свечу,  чтобы они случайно не
обожглись,-- в этот момент вспыхнувшее пламя  занимало последнее место  в их
сознании.
     Йорам  вовремя подоспел--у  Тависа затряслись  колени,  и  совсем ослаб
телесный контроль. Это было вполне естественно для новичка в  такой  степени
взаимодействия, когда открываются не только мысли, но и глубины подсознания.
Большинство  впервые  заходивших в такие дали инстинктивно отталкивались, но
Тавис  не оробел перед  еще  не  ясной  ему силой  заклинания и  не  прервал
контакта.  Камбер  подхватил  Целителя,  опустил  на пол  и сам  сел  рядом.
Встревоженный Джаван попытался  было  подойти, но  Джебедия остановил его  и
постарался  растолковать,  что   сейчас  испытывал  Тавис,   вспоминая  свой
собственный первый контакт с Камбером. Разумеется, друг Джавана не знал, что
под обликом Алистера Каллена  скрывался  деринийский святой,  но  и Алистера
было достаточно, чтобы Тавис никогда не забыл того, что он сейчас испытывал.
     Камбер поделился с ним всем, чем мог, рассказывая об Алистере Каллене и
его связях с остальными--Йорамом и Джебедия, Рисом и Эвайн и даже Джеффрэем,
Эмрисом  и  Квероном. Новый  собрат узнал о  миссии,  которую  они выполняли
последние  двенадцать  лет, и даже о Камберианском совете  и его  работе. Он
почему-то уверился, что Тавис окажется в их числе, и прямо сказал об этом.
     Не стал раскрывать ему всей правды  о событиях в ночь  смерти  Синила и
правду о самом  себе, но во всем остальном  предоставил свой мозг настолько,
насколько  позволял его епископский  сан.  Даже  боль  от смерти  Риса  была
открыта, раскаянье искупило вину, а горе схоронилось в тайниках души.
     Оставался  еще   один  важный  вопрос.  Тавис   был  пока  единственным
наследником открытого  Рисом таланта  блокирования деринийских способностей,
королевскому Целителю было необходимо включаться в  игру  "пророка"  Ревана.
Нельзя  сказать,  чтобы  Тавис  вызвался  на  это. Преданный  Джавану, он не
решался расстаться с единственным другом и понимал, как много может  сделать
вместе с Реваном для защиты  расы дерини от истребления. Пока  он согласился
работать с  Квероном  над  совершенствованием  своих  способностей и поиском
других  Целителей,  которым можно будет  передать дар Риса, и только если ни
одного так и не найдется, примкнуть  к  Ревану, когда  оставаться с Джаваном
станет опасно. Слишком многое в этом  замысле держалось  на "если", но Тавис
просто не  мог принять решение без совета с Джаваном.  И Камбер вынужден был
согласиться.
     Открыв  глаза, Тавис обнаружил,  что лежит на полу. Рядом сидит ласково
улыбающийся архиепископ,  а  обеспокоенный  принц  склоняется к нему. Позади
Джавана располагался Йорам с горящей свечой, на  губах играла улыбка. За ним
стояли Найэллан и Джебедия, последний казался особенно довольным.
     -- Как... как я очутился на полу?--спросил Тавис.
     -- У тебя ослабли  ноги,--просто ответил Камбер.--Обычное явление. Вот,
например, Йорам  может опуститься  на  любой уровень,  оставаясь на  ногах и
следя за нормальной  работой тела. Другие,  как Джебедия,  входя в транс, не
могут устоять  на ногах. Не знаю,  зависит это от выучки или  нет. Вероятно,
это  индивидуальная особенность, нечто  вроде  разной  реакции пациентов  на
приказы Целителя погрузиться в сон. Работая с Рисом, я заметил это.
     Обдумывая слова Алистера, Тавис не вздрагивал, вспоминая о Рисе, как до
контакта.  Его  защиты вернулись на место,  но пока недостаточно упрочились.
Соприкосновение сознанием сохранялось, и Камбер мог следить за  ходом мыслей
Тависа,  как это  бывало с  Йорамом  и Джебедия в  минуты откровенности.  Он
почувствовал,  что  Тавис  размышляет  над  тем, что только что произошло, и
улыбнулся, когда Целитель недоверчиво поднял на него глаза.
     -- Алистер, мы правда делали то, о чем я думаю?--прошептал он.
     Камбер не спеша кивнул, его огорчало, что такой дерини  до этой ночи ни
разу не  испытал  контакта  высокого  уровня.  Теперь  он  понял, как  много
досталось  от  жизни ему  и сколько  еще было  таких,  как Тавис, не знавших
этого, немного  страшного поначалу  и сладостного ощущения, данного  им  при
появлении на свет.
     --  Вне  сомнения, ты  справился  с  этим, Тавис,--с  улыбкой  произнес
он.--Просто не представляю,  как удавалось  не  замечать тебя все  эти годы,
думаю, ты станешь нам хорошим помощником.
     -- Я попробую,--с готовностью отозвался Тавис.--Мне очень  жаль, что  я
так долго боролся против вас.
     -- А как же  я?--вмешался еще немного встревоженный Джаван, придвигаясь
поближе.--Я тоже хочу помочь! Вы же знаете, я могу.
     -- Джаван!--упрекнул его Тавис, усаживаясь с помощью Камбера.
     --  Нет,  он прав,--сказал Камбер, спрашивая себя, действительно  ли он
хочет после эмоциональных потерь  с Тависом работать  еще и с Джаваном,  Тот
обмен был очень важен, нельзя было упускать такую возможность, но сейчас его
равновесие  было  слегка нарушено,  как  всегда  после первого  контакта.  И
все-таки,  если  Джаван  готов довериться,  готов  открыть перед  ними  свои
защиты,  такой  шанс нельзя было упускать. Мгновенное совещание  с Йорамом и
Джебедия окончательно убедило--они разделяют его надежды и уверенность.
     --   Джаван,   вы   понимаете,   что   Происходило   между    мной    и
Тависом?--поинтересовался он.
     -- Мне кажется.
     -- Ну и что же случилось?
     -- Вы оба... опустили свои защиты, и... каждый вошел в мозг другого?
     Камбер кивнул.
     -- В общем  правильно, Но это поверхностное объяснение. Тавис доверился
мне, он предложил мне все свои мысли и все свое  существо, я взаимно  сделал
то же. Это самый  ценный дар общения, дар доверия и приязни  без  условий  и
оговорок. Не всякому стоит доверяться,  но если пошел  на это, ничего не таи
или потеряешь контакт.  Вам  это понятно?  Джаван слушал с широко  открытыми
глазами и осторожно кивнул..
     -- У меня есть защиты, отец Алистер. Тавис говорил вам об этом?
     --  Да. А также и то, что вы умеете опускать и поднимать  Их  по своему
желанию, как это делаем мы. Вы правда это умеете?
     Джаван  неуверенно посмотрел  на  Камбера,  перевел  взгляд на Тависа и
снова  на Камбера. На  мгновение Камберу показалось, что он готов отказаться
от того, что начал, но принц Потупил глаза и спросил:
     -- Вы хотите посмотреть? Я... никогда не делал это  для других,  только
для Тависа. Но если нужно, я попробую.
     Он понял отца  Алистера и  был  внутренне подготовлен, но  явно  робел,
боясь  оконфузиться,  а Камбер не был  убежден,  что  сам  сможет  наилучшим
образом мобилизоваться для контакта. Тавис  очень  своевременно взял  дело в
свои руки.
     -- Есть предложение, Алистер.
     -- Да?
     -- Джаван  не  бывал в  контакте.  Если  даже  я со  своей  деринийской
подготовкой устал от этого, то ему будет тяжело вдвойне.
     -- Ты хочешь сказать, что он не готов?--спросил Камбер.
     --  К  вашему прикосновению--вероятно, но  с  моим уже знаком,--ответил
Целитель.--Он опустит  защиты с  моей помощью, а  потом  вы установите связь
через меня.
     -- Хорошая мысль.
     Джаван явно обрадовался такому повороту.  Когда он сел,  скрестив ноги,
перед  Целителем, Камбер  знаком велел  Йораму  подойти. Йорам задул  свечу,
которую все еще держал, передал ее Найэллану,  расположился между Джаваном и
Камбером  и  опустил  руку  на  колено отца. Джебедия  устроился сзади, руки
покоились на плечах Камбера и Йорама.
     Целитель и принц начали очень быстро,  после  нескольких негромких слов
веки  мальчика задрожали. Спустя еще мгновение  рука Тависа оказалась на лбу
мальчика, и он одобрительно  кивнул  сам себе, опускаясь на  рабочий уровень
связи,  и знаком  пригласил Камбера присоединиться. Контакт пока был легким,
Джавану еще не удалось полностью убрать защиты, они у мальчика действительно
были--прочные, непреодолимые защиты, которыми мог гордиться любой дерини.
     В  первые секунды  контакта Камберу  открылись несколько  уровней мозга
Джавана, и он увидел яркое, искрящееся нечто  с расходящимися во все стороны
тончайшими нитями, потом взаимодействие ослабело.
     Выйдя из контакта,  Тавис оглянулся  на Камбера, удивленный  появлением
сверкающего сгустка.
     -- Вы знаете, что это было?--спросил он. Камбер кивнул.
     -- Знаю. К сожалению, я, не могу рассказать тебе, что именно.
     -- Не можете... Это имеет какое-нибудь отношение к  тому, что случилось
в  ночь смерти  его отца?--догадался  Тавис,  в  ожидании подаваясь  вперед,
Джаван сделал то же самое.
     Камбер поднял  бровь.  Как  быть?  Он обратился  за советом к Йораму  и
Джебедия. Он  не мог  рассказать Целителю и принцу всего, что  случилось той
ночью.  С  другой  стороны,  судя  по  рассказам  Тависа  о  мальчике  и его
собственным  наблюдениям, тот вел себя не так,  как они ожидали.  У  него не
должны  были  появиться  защиты,  он  не  должен  был   овладеть  искусством
считывания мыслей, а  слепящий зародыш пробуждавшихся способностей Камбер не
рассчитывал обнаружить до того, как Джаван станет королем.
     -- Я  не  должен  рассказывать вам, что  конкретно  случилось,--ответил
он.--Я,  как и все, кто там находился, обещал это  Синилу. Однако, раз уж вы
знаете  кое-что,   я   могу   сказать:   то,   что   произошло,   связано  с
наследственностью.   Синил  решил,  что...  определенные  результаты  должны
проявиться сначала в Элрое. Отчасти это удалось. Без сомнения, у короля есть
потенциал.  К  несчастью,  регенты  слишком   крепко  держат  вашего  брата.
Сомневаюсь, чтобы когда-нибудь  он использовал  то, что  ему дано.  И  слава
Богу, ведь он--орудие в руках регентов.
     -- Это не его вина!--в сердцах бросил Джаван.
     Камбер успокаивающе коснулся плеча принца.
     -- Я знаю, что это не его вина, сын мой. Но факт остается фактом: Элрой
действует не по своей  воле и скорее всего обречен на это.  Вероятно, нашему
королю не суждено стать взрослым. Риса беспокоило его здоровье.
     -- Вы хотите сказать, что он может умереть?--воскликнул Джаван.--Тавис,
эта правда?
     Вздохнув, Тавис опустил глаза.
     --  Ты же  знаешь, он очень  хил. Кроме того, по-моему, регенты пичкают
его успокоительным  сверх  всякой меры. Ты  видел,  что иногда  он  начинает
клевать носом  ни с  того  ни с  сего,  Мы не можем помочь ему, поэтому я не
говорил тебе об этом. Я не хотел, чтобы ты беспокоился раньше времени.
     Растерянный,  Джаван  переводил  взгляд,  встречая  подтверждение  слов
Тависа в каждом лице, даже в добрых глазах Найэллана.
     --   Они...   будут    повинны   в    его    смерти?--наконец   спросил
мальчик.--Регенты намерены убить моего брата?
     Камбер покачал головой.
     -- Нет.  В интересах регентов  поддерживать  в Элрое  жизнь.  Они могут
контролировать  его действия, но  насчет вас не  уверены. Это  еще  одна  из
причин  поскорее  избавиться  от  Тависа.  Он  заставляет  вас  думать  и не
позволяет  им  превратить вас в такую же  марионетку,  какую они сделали  из
Элроя. Когда Тависа вынудят уйти, вы должны  быть предельно осторожны. Ни на
минуту  не  допускайте мысли  о  том,  что  они  обманулись  вашей  деланной
простоватостью.
     Джаван долго смотрел на них и молчал, потом уставился в пол.
     --  Вы   сказали,  то,  что  со  мной  произошло,  имеет   отношение  к
наследственности.
     -- Да.
     -- Значит, мои защиты и то, как смотрю, чтобы узнать, лгут ли люди...
     --  ...является  частью  того,  чем  вы  могли  овладеть,  только  став
королем,--подхватил  Камбер.--Думаю,  ясно,  почему.  Если бы  все шло,  как
задумал ваш отец, вы трое не изменялись бы до восшествия на престол. Но даже
тогда  вы  узнали бы  об этом только  в момент действительной необходимости.
По-моему, ваш отец думал о будущем: только один наследник династии Халдейнов
должен наследовать то, что приобрели вы, причем в свой черед.
     -- Почему же тогда это случилось со мной?--спросил Джаван.
     --   Возможно,   по  той   самой  причине,   о  которой   мы   говорили
раньше,--вмешался Тавис.--На совершенно одинаковые действия люди откликаются
по-разному.--Он  задумчиво  посмотрел  на Камбера.--Алистер, по-моему, мы не
можем больше...  продолжать обходить  стороной то, что случилось,  раз уж он
знает кое-что.
     --    Ты    действительно   думаешь,    что    он    готов   к    такой
ответственности?--возразил Камбер. Тавис поджал губы.
     -- Разумеется, он очень юн, но тем не менее много знает.
     --  И, вне всякого  сомнения, еще многое узнает, но пусть уж  все  идет
своим чередом. Если хочешь, можешь продолжать работать с ним, посмотрим, что
тебе  удастся   обнаружить,--сказал  Камбер  с  легкой  улыбкой.--Мне  будет
интересно  знать, насколько искажены намерения Синила. Кроме того, это будет
прекрасной  тренировкой для Джавана, имеющего защиты и пытающегося считывать
мысли,--заключил он, поигрывая волосами мальчика.
     Они еще говорили, но Камбер больше не распространялся о судьбе Джавана.
Следовало условиться о  плане  и обсудить  возможные действия по  сохранению
безопасности  Джавана и  Тависа. К тому времени, когда Камбер уже был  готов
отпустить  Целителя  и  принца обратно  в Валорет,  настроение  его  немного
улучшилось. Пока юность  Джавана  представляла некоторую  преграду, но  годы
исправят  такое  положение   вещей,  с  каждый  днем  Джаван  все  ближе   к
совершеннолетию  и  почти  наверняка--к  короне.  А  пока  друзьям  нужно по
возможности  держаться  в  тени,  особенно  дерини  Тавису,  и стараться  не
спровоцировать  регентов  на  жесткие меры. Тавис  начнет  изучение  приемов
работы с Квероном, а потом с Реваном.
     Когда  принц  и Целитель ушли  и  Портал снова стал  ловушкой,  Камбер,
Йорам, Джебедия и Найэллан принялись за обсуждение дальнейших планов.
     --  Эта новость  о приказе нас арестовать тревожит меня больше,  чем  я
показал  Тавису,--сказал  Камбер, меряя шагами кабинет Найэллана.--Сейчас  я
особенно встревожен безопасностью Эвайн. Плохо, что возле  нее  не оказалось
по-настоящему близкого человека,  к  которому она могла бы обратиться, когда
ее душу  уколола смерть Риса, а она не могла ее не почувствовать. А если  ее
начнут преследовать...
     -- Алистер, мне кажется, ее  невозможно догнать,--сказал Найэллан.--Она
уехала из Валорета пять дней назад. Кроме того, с ней Энсель и Кверон.
     -- Знаю. И возможно,  вы правы.  Но ведь она не знает, что теперь стала
фактически беглянкой. А это кое-что да значит. Найэллан покачал головой.
     -- Что значит? Это заставит ее бежать быстрее? Алистер, у нее  на руках
двое  детей, которых  нужно  защитить,  и еще  один неродившийся. Неужели вы
думаете, что  она не  хочет  сохранить их свободу? Йорам, она  ваша  сестра.
Вероятно, вы  знаете ее лучше, чем любой из нас. Объясните Алистеру, что она
знает, что делать.
     --  Она знает,--повторил  Йорам, грустно  улыбнувшись  и кивнув.  После
смерти  Риса ни он,  ни  отец были не в состоянии  мысленно связаться с ней,
хотя, вероятно, и  потрясение,  и расстояние были тому  причинами. Они  были
уверены, что Эвайн жива...
     --  Должно  быть,  с  ней все хорошо,--согласился Джебедия.--  Если она
узнает  об ордере на арест, может только еще больше разволноваться. Помешать
Эвайн невозможно  при  всем  желании,  из  Валорета  в  Трурилл  ведет около
полдюжины дорог,  она  выбрала одну, а из Трурилла в монастырь святой  Марии
еще больше путей.  Это значительно  затруднит ее поиски--и наши, и возможных
преследователей. Кроме того,  если кто-то догадается, что она едет в Трурилл
за сыном, откуда  им знать,  что оттуда  она отправится  в  монастырь святой
Марии?--он  покачал  головой.   --Вы  хорошо  потрудились,  очищая  епархию,
Алистер. Сомневаюсь, чтобы  кто-то за пределами самого монастыря помнил, что
существует аббатство под названием монастырь святой Марии в  горах, и знал о
его местонахождении.
     --  Возможно,  вы правы.  И,  к  сожалению,  Дасса  слишком далека  для
поддержания контакта, даже если Эвайн  ожидает его.  Вероятно, кто-то из нас
должен был бы находиться  в монастыре, чтобы  встретить  ее. Если бы удалось
найти доступ  к Порталу в том районе, проблем с этим не  возникло бы. Йорам,
ты  лучше  остальных  знаком  с  Кор Кулди.  Сомневаюсь, чтобы  брат Хуберта
испортил Портал, даже если  бы  знал,  где  его искать.  Предположим, что он
этого не сделал. Можно пройти через тот Портал и остаться живым?
     --  Я  смогу,--ответил  Йорам,  разделяя  нерешительность  Камбера.--Вы
хотите, чтобы я сделал это? Камбер кивнул.
     -- Я  думаю,  да. Несмотря на нежелание посылать тебя, кто-то  все-таки
должен  отправиться. К  тому  же нам нужен Портал в самом  монастыре,  чтобы
можно было  попасть в киилль  еще одним безопасным путем. Как только приедут
Энсель и Кверон, будешь помогать  им в  его  сооружении. Не думаю, что можно
рассчитывать  на  помощь Эвайн до рождения ребенка. Но довольно и троих,  не
так ли?
     --  Да, если привлечь  Эйдана,  Камлина  и наиболее надежных из братии.
Мальчики уже достаточно взрослые для этого.
     --  Хорошо.  Думаю,  отправляться  нужно  сегодня. Между  Кор  Кулди  и
монастырем два дня пути, так что придется поторопиться, если хочешь приехать
раньше  нее.  Джеб, ему  нужны самые скромные  доспехи, какие сможешь найти,
лучше  черные.  Найэллан,  постарайтесь  собрать  съестное меньшего  веса  и
объема. По дороге лучше не  ночевать в гостиницах. Йорам, пока они вернутся,
поработаем  над  тем,  чтобы  установить  связь  для  контактов  на  дальнем
расстоянии. Хотелось  бы мне  сделать то же самое с Эвайн перед ее бегством,
но... ладно, неважно. Ты готов?
     Йорам улыбнулся: в суете забот его отец частично освободился от бремени
тревог.
     -- Как всегда, ты умудряешься подумать обо всем.

        ГЛАВА 29

     <i>Но  внезапно в один  день  придет к  тебе  то и другое--потеря  детей и
вдовство; в полной мере придут они на тебя, несмотря на множество чародейств
твоих и на великую силу волшебств твоих.
     Книга Пророки Исаии 47:9</i>

     После  часов безвременья,  когда Эвайн  похолодела,  ощутив  утрату,  и
застыла в горе, дорога в семь дней пути казалась  ей крестным путем. Покидая
свой любимый Шиил в канун Рождества, она знала, что  Рис  был  в  опасности.
Тревогу за  мужа  разбудил  Йорам, помогавший  в сборах, рассказав о  судьбе
аббатства святого Неота. Рис  пошел помогать Джавану, но Эвайн знала, что он
не доверял  Тавису. Ситуация  в  стране  становилась  все более критической.
Одному Богу известно, удастся ли им выжить.
     Эвайн не  позволяла страху и отчаянию сковать ее, В эту ночь не  стоило
полагаться на  помощь  мужа или брата, надеяться можно было только  на себя.
То, что мужчины не  забыли о ней  после побоища в монастыре и Йорам  приехал
предупредить  ее,  было  настоящим  чудом.  Слишком  много  дерини  и  людей
нуждались в  помощи камберианцев. Она же позаботится о безопасности тех, кто
под ее опекой.
     Она  рассудила,  что  прислуге  Шиила  далее  небезопасно  оставаться у
господ-дерини. Расплатилась со всеми и отпустила большинство. Своим любимцам
она подарила дом со всем содержимым,  не рассчитывая когда-нибудь вернуться.
При себе она  оставила  четырех  молодых  воинов,  еще  не  женатых,--ей  не
хотелось  подвергать  риску  женщин  и   детей.  Наиболее  ценные  списки  и
манускрипты, которые Эвайн планировала вернуть  в киилль,  были спрятаны под
Порталом   Шиила,   а  он  сам  был  закрыт  для   доступа  всех,  кроме  ее
родственников. Для каждого была оседлана лошадь,  остальные  навьючены  всем
необходимым  для  еды  и  ночлега--  Эвайн  не  решилась  останавливаться  в
гостиницах.
     Кроме того, не желая  оставлять  своего любимца в неведении о последних
событиях и в бесплодном ожидании приказов, которые могут никогда  не прийти,
тайком от Йорама  Эвайн послала  Кверона  найти  и предупредить  Ревана, Она
заверила аббата, что остается  в безопасности, а  ребенок не родится раньше,
чем  через месяц.  Кверону очень  не  Хотелось уезжать, но в конце концов он
уступил, полагая, что Йорам одобрил это решение.
     Всю  ночь  страхи  за  Риса  не  отпускали ее,  но  потом  ей почему-то
показалось,  что дела у него пошли на лад.  Позавтракав, она, весело смеясь,
ехала  на  своем  любимом  гнедом жеребце возле  Райсили,  которая,  сияя от
счастья, скакала рядом с юным  стражником.  Малыш Тиэг  сидел в седле  перед
Энселем, скрывшим церковное облачение под кольчугой. Мальчик весело щебетал,
пытаясь сосчитать вьючных лошадей, следовавших кавалькадой, и на счете "три"
постоянно сбивался. В солнечный  рождественский полдень  Эвайн  была  меньше
всего готова к прикосновению смерти.
     Она  поняла, что конец Риса  не  был мгновенным, знала  только, что  он
умирает. Это было как громовой удар--в легких Эвайн больше не было ни глотка
воздуха, и она не могла вздохнуть. Она едва не вывалилась из седла, натянула
поводья и склонила бескровное лицо к  бархатной  луке седла.  Энсель  тотчас
пересадил  Тиэга, несмотря  на его  протесты, на  лошадь ближайшего  слуги и
оказался рядом.
     -- Что случилось? Ребенок?
     -- Нет... Рис!--удалось выговорить ей.
     Обезумевшая  от  горя,  она  ушла  в транс, стараясь выяснить положение
мужа, обнаружить причину его беспамятства.  Жизнь  угасала, и он ускользал в
темноту, куда она не могла добраться.
     Это  было странное чувство разъединения навсегда;  Эвайн потянулась  из
последних  сил...  и перестала  ориентироваться.  Он  был очень далеко...  в
Дассе?..  Но  их разделяли  не  только многие мили. Эвайн могла  чувствовать
отзвуки дальних страданий ее отца, брата, Джебедия, но только не его, Риса.
     Она  заморгала  и подняла  глаза, удивленная,  что  солнце  по-прежнему
блестящей  монетой сияло в  зимнем  небе,  и по тому,  как  потрясен Энсель,
поняла, что и он почувствовал. Эвайн спрятала лицо в ладонях и заплакала.
     О  нескольких следующих  днях она мало что  помнила. В  памяти осталась
только бесконечная дорога, безвкусная еда, которой ее кормили,  и  тревожный
ночной сон.
     Временами, особенно вначале, они мчались по заснеженной дороге, высекая
копытами осколки льда  и замерзшей грязи, а  иногда по несколько часов кряду
неподвижно стояли в лесной тишине, и  Энсель делался очень беспокойным, если
кто-нибудь кашлял или лошади ржали.
     Несколько  дней  спустя  с  безумной  скачкой и  прятками  в лесу  было
покончено.  Почти  каждую  ночь  выпадал   снег,  затруднявший  передвижение
беглецов, зато остальных не выпускал за ворота. В первые дни Эвайн  не могла
ни говорить, ни двигаться и не делала бы ни того, ни другого, если  бы ее не
тормошил Энсель. Юношу  заботили безопасность Эвайн и ее будущего ребенка, а
в  забытьи  она в  любую секунду могла свалиться с  коня. Племяннику удалось
где-то  раздобыть пароконную повозку с крытым верхом, и это  избавило его от
необходимости неотлучно  быть  у  седла  своей  тети. На закате понедельника
последнего дня года Эвайн  вернулась  к действительности,  стала  осмысленно
воспринимать происходящее.
     Она извинилась за свое отсутствие на  ужине, поиграла с детьми и, когда
они  задремали,  принялась расспрашивать  Энселя  и  охранников  о  событиях
последних дней, сидя у костра, надежно укрытого от чужих глаз. Узнав, что до
Трурилла и встречи  с сыном осталось четыре  часа езды, она упросила немедля
ехать.  Взяв детей в  повозку, она  баюкала их песней  и укачивала, расплела
свои  золотые  косы и распустила  по  плечам--Эйдан любил видеть  ее  такой,
Стражники  прихватили с  собой головни от  костра,  и  факелы отбрасывали на
свежевыпавший снег мерцающие багряные отблески.
     Когда показался Трурилл, до рассвета оставался всего час,  и на востоке
горизонт уже розовел. Они, пришпорив лошадей, приближались к цели  и вначале
не обратили внимания, что заря занялась не  там, где положено, а прямо перед
ними. На  въезде  в  лощину,  ведущую  к замковым воротам,  Эвайн  отдернула
занавеску своей повозки и с  ужасом увидела языки пламени, чуть колыхавшиеся
на легком ветерке раннего утра. Замок Трурилл горел!
     Эвайн вскрикнула  и свесила  ноги наружу, собираясь выпрыгнуть. Энсель,
подскакавший  к  повозке,  смотрел  на  пожар в  полной растерянности, потом
спохватился и подал руку Эвайн, помогая выйти из остановившейся повозки.
     Она  покачнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за кожаную накладку его
доспехов, факелы освещали  ее безжизненное  лицо, окруженное, словно нимбом,
золотыми волосами, стелющимися по ветру.
     --  Там внизу Эйдан!--сквозь рыдания кричала  она.--Энсель,  мы  должны
найти его! Они ведь не причинили ему вреда? Он просто маленький мальчик!
     В  Эвайн  говорило  отчаяние  матери--дочь  Камбера  знала,  что юность
жертвы--не помеха для убийц. Если они взяли заложников,  оставался шанс, что
Эйдан  еще  жив, хотя она не  могла уловить его присутствие. Набег мог  быть
карательной экспедицией, и тогда не возьмут пленных и не оставят свидетелей.
     Они стояли, и время, казалось,  остановилось.  Эвайн и  Энсель пытались
внутренним  зрением  обнаружить  в  округе  солдат   и   мародеров.   Томас,
родственник  Энселя,  взял у одного из своих  товарищей  факел  и молча стал
спускаться  в долину. Какое-то время он отсутствовал, а  когда вернулся, его
лицо  было  бледно, обувь  и  штаны перепачканы, его,  видимо, стошнило.  Он
натянул поводья и остановился рядом, не поднимая глаз.
     -- Ну?--прошептала Эвайн--Они ушли? Вниз можно спускаться без опаски?
     Юноша судорожно глотнул, и его едва не стошнило опять.
     -- Миледи,  не ходите туда. Это неподходящее место. Там  вам не на  что
смотреть.
     У Эвайн сердце оборвалось, она не отваживалась задать следующий вопрос,
но не спросить тоже не могла.
     -- Ты нашел моего сына? Видел Эйдана?
     -- Прошу вас, миледи, не,  ходите. Те,  кто  побывал  в  Трурилле, были
настоящими мясниками.
     -- А Эйдан?--настаивала Эвайн, подошла к его лошади, взялась за повод и
твердо  посмотрела в  глаза молодого слуги.  Юноша  склонил  голову, к горлу
подкатил комок.
     -- Не  знаю,  миледи. Слишком темно, чтобы разглядеть лица. К  счастью,
темно.
     Всхлипнув, она ухватила Томаса за сапог, стаскивая с седла.
     -- Слезай. Дай твою лошадь. И оставайся здесь с детьми, пока не увидишь
знак, что все спокойно.
     Юноша спрыгнул  на землю с другой стороны. Энсель подъехал  вплотную и,
не зная, как поступить, взглянул на Эвайн.
     -- В вашем положении это не самое разумное решение. Ребенок...
     --  А  как же  другой мой  ребенок, первенец?--возразила  она, стараясь
взобраться на лошадь и наконец  усаживаясь в седле.--Эйдан может быть внизу.
Если он там, он может быть жив. Я должна узнать это.
     Покачав головой, Энсель взял у одного из стражников факел и встал перед
ней.
     -- Хорошо. Томас, ты и Арик останетесь здесь с повозкой и лошадьми. Как
только станет  светлее,  можете спускаться вниз, но не  входите  с детьми за
замковые стены, пока я не подам сигнала.
     Томас, у которого не было никакого желания снова видеть замок,  усердно
закивал.
     --  Да, милорд. Вы не хотите, чтобы  эти крошки  видели,  что  творится
внизу.
     Заспанные дети--семилетняя Райсил и малыш Тиэг--выглянули из повозки, и
Эвайн послала им воздушный поцелуй.
     -- Оставайтесь  здесь с  Томасом  и Ариком, милые,--сказала она.--Очень
скоро они приведут вас к маме.
     Золотоволосая Райсил,  слишком развитая для своих семи лет, простодушно
спросила:
     -- Мама, ты хочешь найти Эйдана? По-моему, его нет внизу.
     --   Посмотрим,.  Райсил,--Эвайн  удалось  сохранить  тон,   хотя  дочь
подтвердила то, что говорило и ее внутреннее зрение.
     Помахав детям, она  разобрала поводья  цепенеющими от Холода пальцами и
пустила лошадь в долину.  Энсель поспешил оказаться  впереди на случай, если
лошадь  поскользнется. Позади них ехали  двое охранников, каждый  с факелом.
Вся   группа--кусок  черноты  в  сумраке   рассвета,  ограниченный   точками
огня,--исчезла в  низине  с поспешностью, неразумной на такой  дороге в иных
обстоятельствах.
     Когда они подъехали  к воротам, первый свет новогоднего утра блеснул на
небесах,  открывая детали  чудовищного  зрелища. Под замковой стеной  лежали
шесть или семь мертвых тел, уже припорошенных снежком, видимо,  их  сбросили
со стен, и они  обрели смерть на камнях  внизу. В воде крепостного рва среди
ледяных  обломков  плавало  еще  несколько  тел.  Вздувшееся  лицо  мертвеца
смотрело из-подо  льда прямо в зенит. Эвайн задрожала, плотнее завернулась в
плащ и направила лошадь на опущенный замковый мост.
     После бойни все, что  могло  гореть,  было подожжено. Деревянные стойки
смотровой площадки  над  башней ворот все еще  тлели, некоторые  обвалились,
загородив собой почти  половину ворот. В  самом замке огонь тоже сделал свое
дело. Крыши  центральной  башни  и большого зала дымились,  а от  деревянных
служб, выстроенных вдоль стен, не осталось ничего,  кроме обгоревших бревен,
бывших  прежде  конструкцией  кровли. Дверь хозяйственной клети уцелела, она
была заперта снаружи, участь тех, кто остался за ней, была еще страшнее, чем
у павших от меча. Двор  был усеян трупами, снег милосердно прикрывал убитых,
щадя зрение. Тошнотворный запах горелого мяса и крови висел в воздухе.
     Мрачный  Энсель  решительно   спрыгнул  с  коня  и  осматривал  лежащие
поблизости  тела. До боли в пальцах стискивал он рукоять меча, склоняясь над
каждой новой жертвой.
     Многие тела были  изуродованы. Некоторых привязывали к лошадям, которых
пускали  вскачь,  на  этих несчастных  не  осталось ни кусочка  кожи, только
кровавое месиво. Почтенному седовласому священнику отрубили ладони и ступни,
выкололи глаза  и бросили умирать на снегу  от потери крови.  Возможно,  это
была тоже легкая смерть.
     Во   дворике,   у  кухни,   Энсель  обнаружил   двух  девушек-служанок,
изнасилованных, со вскрытыми грудными клетками. Одна из них была  беременна,
теперь плод лежал в луже замерзшей крови рядом с матерью.
     У него началась рвота. Он захватил пригоршню  чистого снега и тер лицо,
чтобы прийти  в себя; самое ужасное он  уже увидел. Вдруг он заметил  фигуру
мальчика, почти прямо стоявшего  у конюшни. Несмотря на расстояние и неяркий
свет, Энсель узнал в нем Эйдана.
     Он стянул  плащ и завернул в него хрупкое  обнаженное тело, прежде  чем
это увидела Эвайн, снял мальчика с кола и положил на островок чистого снега.
Лицо  оставалось  открыто,  легкий  утренний  ветерок  играл с  золотистыми.
волосами  мальчика, когда Эвайн тяжело опустилась на снег рядом с сыном. Его
глаза были закрыты,  тело Эйдана закоченело в  том  положении, в котором  он
принял свою ужасную смерть. На  белой  коже  груди остались  рубцы  от бича,
которым убийцы пороли мальчика, прежде чем зверски казнили. Эвайн не видела,
от чего умер Эйдан, но Энсель не сразу сообразил пересесть и закрыть от  нее
орудие убийства ее сына. И она побелела, увидев окровавленный деревянный кол
и замерзшую лужу крови у его основания.
     Было  невыносимо смотреть,  как  Эвайн припала к  Эйдану, и  ее волосы,
точно  светлая металлическая  завеса, окутали их, она  сжала прекрасное юное
лицо и заглядывала в закрытые глаза. Борясь с душевной болью, Энсель пытался
понять, почему Эйдана подвергли такой мучительной смерти  здесь, во дворе  у
конюшни?
     А потом в  темноте конюшни он увидел ответ на вопрос.  Потрясенный,  он
сжал  зубы, чтобы  сохранить самообладание,  поднялся  и медленно подошел  к
двери. Теперь он знал, что случилось с Эйдрианом МакЛином.
     Все, что  он  видел прежде, было не более чем жестокостью в сравнении с
мучениями,  доставшимися  хозяину  замка. Раздетого Эйдриана  секли  и  жгли
каленым железом,  его  веки  срезали, чтобы он  видел  совершаемые  над  ним
злодейства до самого  конца.  За запястья и  лодыжки его привязали к стойкам
ворот,  подвесив  в  нескольких футах от земли. До или после  того, как  ему
вспороли живот, его кастрировали.
     Ужасное прозрение наступило: они приняли Эйдана за сына хозяина  замка.
Им показалось  мало  истязать Эйдриана перед смертью, его заставили смотреть
на пытки и мучения мальчика, которого сочли за Камбера МакЛина. Сыновья Риса
и Эйдриана  были так похожи, что их  можно было бы  принять скорее за родных
братьев, чем за двоюродных. Камбера МакЛина Энсель не видел среди убитых.
     Со сдавленным  криком ярости  он  бросился  к  Эйдриану  и  стал  мечом
разрезать  веревки,  связывавшие  его запястья  и лодыжки.  Когда  последняя
веревка была рассечена, замерзшее  тело упало на забрызганную кровью  землю.
Энсель развернулся и  пошел туда, где Эвайн  по-прежнему сидела возле своего
мертвого сына, прижимая его к  себе, и  мечом рубил окровавленный кол до тех
пор, пока тот  не разломился  и не  упал в  месиво  из щепок и  пропитанного
кровью снега. Потом он упал на колени и заплакал, опираясь на меч и горестно
склонив голову.
     Когда  Энсель  поднял голову, Эвайн  оглядывалась  вокруг  затуманенным
взором.  Бартоломью,  старший из их  охранников,  накрыл  тело  Эйдана своим
плащом. Второй стражник Дамон разглядывал два трупа, лежавшие в развалинах у
ворот,  но  потом Энсель увидел, как тот задрал  голову к поднятой  башенной
решетке и застыл. После всего  увиденного сегодняшним утром что-то  над  ним
вызвало новый прилив ужаса.
     --Лорд Энсель!--раздался сдавленный крик Дамона.
     Энсель вскочил  на  ноги,  подбежал  к Дамону  и  проследил его взгляд,
устремленный  в  дымящиеся останки  смотровой  площадки.  Там  виднелись две
окровавленные ступни, пальцы судорожно шевелились. Еще выше Энсель разглядел
маленькую белую руку, странно вывернутую, сведенную судорогой.
     Энсель  приказал  Бартоломью подойти, а  сам  стал  пробираться  наверх
сквозь  груды дымящихся  бревен.  Наконец  он  смог перебраться на  решетку,
используя поперечины в качестве лестницы. Когда он  приблизился  к тому, что
видел с земли, то едва не упал вниз от возбуждения.
     Энсель  знал,  что Дамон и Бартоломью  следят  за  ним снизу, что к ним
присоединилась Эвайн, напряженно  глядя в  темноту, но ему сейчас было не до
них--в теле, которое он нашел, еще была жизнь, едва-едва держалась.
     Убийцы распяли  Камбера  МакЛина,  сына  Эйдриана.  Если бы  Энселю  не
случилось близко  сойтись  с юным Камлином, как его  звали  в родне, и часто
навещать  этот дом,  он ни за что не узнал  бы его. Изуверы пробили гвоздями
тонкие  запястья, потом подняли решетку  и подожгли надвратную башню.  Перед
этим Камлин прошел свой круг мучений, о которых Энсель догадывался.
     Убийцы  оставили его умирать,  едва касаясь кончиками пальцев ног одной
из поперечин решетки, чтобы он из последних сил удерживал себя пальцами ног,
а потом повис на пробитых руках и умирал от удушья в пожаре или холода, если
дым его не убьет.
     Убийцы не приняли  в расчет разрушительного действия огня, заставившего
сыпаться  деревянные  балки, к счастью, пощадившие жертву, и силы воли юного
МакЛина,  его  жажды  жизни.  На  одно  из рухнувших  бревен  он  изловчился
поставить ногу, о другое опирался  коленом.  Должно  быть, боль  была просто
невыносимой,  пришлось раскачиваться на пронзенных руках до тех пор, пока он
не смог дотянуться до балок.
     Пожар  тоже  пощадил  мальчика. Он  не задохнулся в  дыму, а  пламя  не
достигло  его  и  даже  спасало  от  мороза. Каким  чудом оказались  все эти
совпадения,  сохранившие  по  крайней  мере  одну  юную  жизнь  среди  этого
смертельного запустения!
     Энсель  добрался до мальчика  и  коснулся его лба в  рубцах  и синяках,
чувствуя  слабый  ответ  затуманенного  сознания.  Он  послал Бартоломью  за
инструментом,  которым можно было бы вынуть гвозди из запястий мальчика, тем
временем Дамон добрался до механизма  решетки и начал осторожно опускать ее.
Энсель  оттолкнул  балки, которые  могли  помешать движению решетки,  потом,
держась одной рукой, другой подхватил тело.
     Когда ноги Камлина лишились опоры  и вся тяжесть тела пришлась на руки,
он  застонал  и  потерял сознание,  но Энселя это обрадовало. Около четверти
часа ушло на то, чтобы освободить мальчика. Его завернули в плащ и отнесли к
стене,  укрывая  от  ветра.  Он медленно  приходил  в  себя.  Пока Энсель  и
стражники хлопотали, Эвайн разорвала свою рубашку на полосы и перевязала его
раны,  бинты напитались кровью. Бартоломью  согревал тело  на своей груди, а
Энсель  и Дамон  растирали  ноги и  руки Энселя, возбуждая ток  крови. Эвайн
осторожно коснулась лба мальчика, но тот мотнул головой, сбрасывая ее руку.
     -- Вы можете  помочь  ему?--спросил Энсель, укрывая  Камлина еще  одним
плащом.
     --  Не знаю,--ответила Эвайн.--Воля к жизни  у него  велика,  но  я  не
Целитель.  Камлин, ты слышишь меня? Камлин, послушай,--настаивала она, когда
опухшие  веки  открылись,  мучительная  боль  отразилась  в  глазах  и  веки
опустились.
     Дамон откупорил фляжку с водой и протянул ее Эвайн.
     --  Попей  немного,  Камлин,--шептала  она,  проникая  в   его  мозг  и
ограничивая боль, пока мальчик несколько раз глотнул через силу.
     Камлин стонал, понемногу расслаблялся  от прикосновения  Эвайн,  в  нем
были жизненные силы, и он пытался откликнуться на попытку исцеления. Она еще
крепче  ухватилась за краешек живого сознания и  одобрительно кивнула, когда
Камлин опустил защиты.
     -- Камлин, ты слышишь меня?--прошептала она.--Боль стала меньше?
     Медленно,  через  силу, мальчик  открыл глаза (такие  похожие  на глаза
Эйдана), от перенапряжения он дышал шумно и  прерывисто, но, кажется, теперь
мог противостоять боли, сотрясающей тело.
     --  Тетя Эвайн,--удалось выдавить ему.--Вы можете сделать так, чтобы не
болело? А дядя Рис здесь? Эвайн печально покачала головой.
     --  Нет, Камлин, его здесь нет. Я  попытаюсь сделать  для тебя все, что
смогу. Как ты думаешь, тебе удастся уйти в транс? Нам нужно очистить раны, а
это  будет очень  больно, если я не смогу контролировать тебя в контакте. Ты
позволишь мне это сделать?
     Мальчик едва кивнул  и  закрыл глаза.  Эвайн вошла в контакт, чувствуя,
как  послушно  опускаются  его  защиты.   Она  погрузила   его   в  глубокий
обезболивающий  сон,  какой умели вызывать неЦелители  при  помощи партнера.
Затем Эвайн  осторожно освободила от бинтов одно из запястий, кровь  хлынула
из раны, и Бартоломью, поддерживавший мальчика, отвернулся.
     Энсель  отвязал от седла походную лекарскую сумку  и открыл флакончик с
резко пахнущей зеленой  жидкостью, которой Рис обычно очищал раны. Передавая
Эвайн смоченный лоскут, он покачал головой.
     --  Это  правда  поможет?--спросил  он   безнадежно.--Он   выживет  или
превратится в беспомощного калеку? Взгляните, что с его рукой. Гвозди просто
разорвали ее надвое.
     Прикусив  губу  и  не  желая  признавать его  возможную  правоту, Эвайн
протирала раны  на запястье, осторожно погрузив  в  них пальцы. Кровотечение
долго не удавалось остановить. Только  истратив все бинты, Эвайн решила, что
помочь  больше ничем  не  может.  В  это  время в контакте  с  Камлином  она
почувствовала  чье-то  призрачное  присутствие.  Обернувшись, она увидела за
своим правым плечом трехлетнего Тиэга.
     -- Ради Бога, Тиэг, ты же должен спать!
     Взглянув  на Дамона,  все  еще  растиравшего  руки и ноги  Камлина, она
вздохнула и попыталась зажать  раны, ладони стали мокрыми, кровь текла  и по
ее рукам.
     -- Дамон, отведи его обратно. Он слишком мал для этого.
     -- Нет!  Я не маленький!--запротестовал Тиэг,  хватая  мать за  руку  и
сжимая  ее с  неожиданной силой, когда  Дамон  попытался оторвать его.--Нет!
Тиэг поможет!
     Эвайн снова  почувствовала  странное  покалывание в голове, присутствие
кого-то, похожего на Риса.
     Тиэг?
     Удивленная, она остановила Дамона и  внимательнее посмотрела  на Тиэга.
Мальчик  тотчас  перестал пищать и,  обвив  пухлыми  ручонками  шею  матери,
поцеловал ее в щеку.
     --  Тиэг  поможет  мамочке,--серьезно  объявил  он,  его ореховые глаза
заглянули в ее голубые.--Мы  вылечим Камлина,  да, мамочка?  Мы вылечим его,
как  папа.--В то же мгновение возник поток энергии Целителя, ненаправленный,
неумелый, но Эвайн почти поверила, что у них действительно получится.
     Неужели это действительно было?
     Эвайн задержала дыхание и медленно выдохнула. Попытаться стоило.
     -- Хорошо, дорогой.  Ты можешь помочь  мамочке. Крепко  возьми маму  за
руку,  смотри  на Камлина и думай о  том, как сильно  ты хочешь помочь  ему.
Договорились?
     -- Я понял,--просто ответил  он, выглядывая из-за ее плеча, и рассеянно
положил подбородок на ее плечо.
     Эвайн  искала и  устанавливала целительные пункты вне всякой  логики  и
правил, но у нее все получилось. Она вошла  с сыном в более тесный контакт и
испытала  те же самые  ощущения, что во  время работы с Рисом. Совершенно не
понимая, как это удалось, она направила поток целительной энергии.
     Все было привычно,  все, как с  Рисом. Только сейчас  Тиэг давал  силы,
которые она направляла. Она была соединительной нитью, по  которой поступала
целительная энергия. Они могли это сделать!
     Эвайн знала, что Энсель  и стражники во все глаза смотрят на нее, но не
обращала  внимания.  Она подняла руку Камлина, смело сжала пальцами сквозную
рану, почувствовав,  как увеличился  поток энергии,  несущей  с собой  тепло
жизни к  разорванным  костям, мышцам  и сухожилиям.  Через ее  пальцы в рану
вливался  поток целительной энергии,  которая  раньше принадлежала  Рису,  а
теперь их сыну.
     Эвайн ощупала запястье другой рукой и заметила,  что кости возвращаются
в нормальное положение,  мышцы  и сухожилия срастаются, а  затем, когда  она
отняла  руку, рана затянулась. Она  осмотрела  запястье  Камлина  с  тыльной
стороны, там  тоже  было все гладко. О пройденном мальчику  будут напоминать
едва заметные  шрамы  на руке и  рубец в душе, для исцеления  которого нужен
другой Целитель, у нее недостаточно мастерства, чтобы заживить душу так, как
это сделал бы Рис. Но по крайней мере кости срослись, и тело выздоравливало.
     Во время первой  части операции Энсель  с удивлением наблюдал за  ней и
Тиэгом, но, поняв,  что именно они делали, тотчас развязал второе запястье и
постарался  как можно лучше очистить.  Теперь Эвайн  перешла  к этим ранам и
тоже  исцелила их.  Затем положила  окровавленные  руки на  грудь  мальчика,
снимая напряжение готовых разорваться мышц, и наконец заживила следы побоев.
     Эвайн  чувствовала, что силы ее  истощены  так же, как и силы Тиэга, но
сын  с  упреком  взглянул  на нее.  Тогда  она  попросила Бартоломью поднять
лежавшего в беспамятстве Камлина, чтобы осмотреть его спину.
     С усталой улыбкой  Эвайн заживила рубцы на спине, тонких сильных ногах,
смыла с рук кровь  и, собрав оставшиеся силы, обратилась к его памяти о том,
что было до того, когда они пришли на  помощь. Когда  она закончила, Камлин,
завернутый  в  несколько плащей,  мирно  спал. Тиэг  тоже уснул, свернувшись
калачиком, засунув большой палец в рот, с блаженной улыбкой на усталом лице.
Осторожно  выбравшись  из  сознания   сына,  Эвайн  взяла  его  на  руки,  в
безотчетной благодарности  прижала  к себе  и  передала  Дамону.  Бартоломью
поднял  мирно  посапывавшего Камлина,  а  Эвайн  снова  присела  на  колени,
вздохнула  и потерла поясницу. Ослабив контроль над собой, она почувствовала
сначала   едва  ощутимый,  потом   более  сильный  толчок  в  животе.  Эвайн
напряглась, и боль быстро ушла.
     -- С вами все в порядке?--спросил Энсель, увидев пробежавшую по ее лицу
гримасу боли, и взял ее руку. Она овладела собой и кивнула.
     -- Вроде бы да. Мне кажется, еще одному Целителю  не терпится появиться
на свет.  Такие  схватки были  и  раньше. Когда Тавис потерял кисть,  я была
беременна всего несколько  месяцев, но и тогда мне пришлось уйти из комнаты.
По-моему, дитя не любит дисгармонии.
     Энсель знаком велел  Томасу и Арику подогнать повозку, послал Дамона  и
Бартоломью поискать, не  осталось  ли  в  башне живых  людей,  а  сам  вновь
принялся осматривать замковый двор.
     Некоторое  время спустя  Бартоломью и Дамон вернулись. На  своих плащах
они  несли завернутое в  одеяло тело  худощавой седовласой  женщины,  одетой
просто,  но  изысканно. Облик ничего  не говорил о ее положении  и достатке,
выражение ее лица  было таким безмятежным,  что могло  показаться, будто она
умерла  во  сне.  Когда  Дамон положил  женщину  на  расстеленные Бартоломью
одеяла, Эвайн стояла перед нею.
     -- Тетя  Айслин,  сестра  моего  отца,--тихо  сказала она.-- Где  вы ее
нашли, Дамон?
     -- На верхнем ярусе башни,  миледи. В комнате все поломано, но ее никто
не  трогал. Остается предположить, что она задохнулась в дыму пожара, прежде
чем они ворвались.
     -- Или ее  сердце  просто остановилось,--пробормотала Эвайн.--Она могла
избрать  именно  этот  путь,  зная,  что  смерть близка  и  какой  она может
быть.--Она покачала головой и  натянула одеяло  на лицо старой женщины.--Она
была вдовой графиней Кирнской, Дамон, бабушкой хозяина замка и очень знатной
особой. Ты уверен, что внутри больше не осталось дам? Раз Айслин и дети были
здесь, то жена и сестра Эйдриана тоже должны быть в замке.
     --  Мы никого  не обнаружили, миледи.  Вы  хотите,  чтобы  я  продолжил
поиски?
     Да,  она хотела,  но  прежде  чем сказать об этом, Эвайн оглядела двор,
решая,  нужен ли Дамон Энселю. Энсель возился рядом с повозкой, поставленной
так, чтобы дети после  пробуждения не увидели,  что  творилось вокруг. Арик,
Томас  и  Бартоломью  сносили  к центру  двора  несгоревшие  доски и  другие
легковоспламеняющиеся материалы. Несколько секунд она  смотрела, не понимая,
что они собираются делать.
     --  Энсель,  что  вы  делаете?--воскликнула Эвайн, бросившись к нему  с
живостью, небезопасной в ее положении, и ухватила его за руку.
     -- Это  я приказал, Эвайн. Мы не можем увезти мертвых с собой, не можем
похоронить их в промерзшей земле и не можем оставить здесь на милость волков
и стихии. В сложившихся обстоятельствах это лучший выход.
     Эвайн знала, что он был прав, и не могла сдержать выступившие на глазах
слезы. Покачиваясь,  она машинально  подошла  к  телу ее  первенца,  все еще
завернутому в плащ Энселя,  опустилась  на колени  и открыла его по-прежнему
прекрасное  лицо,  чтобы  убрать  волосы  с гладкого, воскового лба.  В  это
мгновение, когда тело ее мальчика  было скрыто, а  ее взору Предстало только
ангельское лицо, Эвайн почти верила, что Эйдан скончался так же мирно, как и
Айслин.
     Она сложила руки и взмолилась, взывая к помощи отца или брата, чтобы их
совместные молитвы помогли  Эйдану совершить его неземной  путь, и  страстно
желая отметить  переход  жертв бессмысленной  жестокости в  мир иной  чем-то
большим,  чем погребальный костер, но это было  невозможно. На этот раз была
только ее  панихида. Но  кто может  проводить ее сына лучше, чем та, которая
родила,  растила,  учила,  любила  его, а теперь  должна отпустить?  Она  не
сетовала на то, что Камлин остался жив,  а  ее собственный сын умер,--любой,
кто прошел через то,  что довелось пережить Камлину, заслужил право остаться
в живых.
     Она  молилась  и просила  помощи  у Бога, и  когда Энсель пришел, чтобы
забрать мальчика  и отнести его на  погребальный  костер, Эвайн стояла  чуть
поодаль, глядя, как ее племянник поднял маленькое, завернутое в одеяло тело,
и знала, что это всего лишь разбитая оболочка, что Эйдана в ней уже нет.
     По  разные  от  Эйдана  стороны  положили  Эйдриана  и  Айслин,  бывших
родственниками МакРори, Эвайн и Энсель соединили руки и  мозг,  чтобы зажечь
погребальный костер.
     У  нее  снова  начались  схватки, и  она почувствовала  знакомое  тепло
отходящих вод, а Эвайн казалось, что она держит себя в руках. Снег у нее под
ногами розовел.
     Она удивленно вскрикнула, хотя  прекрасно знала, что это, и  испуганная
женщина-человек начала  подавлять  в  ней рассудочную  деринийскую колдунью.
Ребенок должен  был  появиться в течение  ближайших часов,  почти  на  месяц
раньше, и она не могла предотвратить этого. Теперь  им придется оставаться в
этом  ужасном месте смертей и  пыток до  тех пор, пока она  не разрешится от
бремени. В этот раз рядом не будет Риса, чтобы облегчить  ее труд и боль; не
будет даже  повивальной бабки. Она подумала, видел ли  Энсель или  кто-то из
стражников, как рождаются дети.
     Мужчины  же не  теряли  времени  даром,  подыскивая для нее  крышу  над
головой.  Она  не захочет пойти  в  то, что осталось от  конюшни,  с  полом,
залитым  кровью  Эйдриана,  а оставаться возле  погребального  костра с  его
удушающим дымом они и сами не могли. Наконец  нашлась  каморка  под кухонной
лестницей,  которую  можно было занавесить одеялами и  сделать  относительно
недоступной для холода.
     Во  дворе  был  сделан  небольшой  очаг,  лошадей выпрягли,  а  повозку
откатили. Райсил  проснулась от голода, и ей не  терпелось как можно  скорее
выбраться  наружу. Разумеется, Эвайн не могла позволить  этого  и, пока дочь
завтракала, сидела рядом с ней. Энсель разбудил и Камлина с Тиэгом, чтобы те
тоже перекусили, а потом погрузил всех троих в сон.
     После этого Эвайн приступила к своему нелегкому труду, теряя Ориентацию
во времени, боль внутри  непрерывно нарастала, а солнце двигалось к полудню.
Большую  часть  Времени Энсель находился возле  Эвайн.  Охранники продолжали
исполнение  своей тяжкой  обязанности,  принося  к  погребальному костру все
новые и новые  трупы.  Все утро  Эвайн слышала треск  пламени,  принимавшего
очередную жертву.
     Около, полудня голоса стражников зазвучали вдруг  по-другому, а потом в
каморку ворвался Арик, даже не спросив разрешения.
     -- Миледи, миледи,  посмотрите, кого мы нашли! Они прятались в мусорной
куче!
     Эвайн  едва не заплакала  от радости, увидев  грязных  женщин, вошедших
следом. Это были две ее родственницы. Фиона, маленькая, темненькая, шустрая,
вскрикнула и  бросилась  в объятья  Эвайн, плача  и смеясь, словно  не могла
поверить  в то, что видела. Мэйри, жена убитого Эйдриана, молча стояла рядом
с Бартоломью, опираясь на  руку  стражника. Ее взгляд блуждал где-то далеко,
даже тогда, когда Фиона вернулась и осторожно подвела  ее к маленькому стулу
возле Эвайн. Эвайн ни о чем не спрашивала Мэйри.
     Мужчины вышли,  чтобы продолжить свою работу, а Эвайн и Фиона проводили
время, в  разговорах. Пока Фиона  смывала с себя и  безропотной  Мэйри грязь
мусорной  ямы и переодевалась в сухие одежды,  которые вскоре принес Энсель,
она рассказала  Эвайн, что они с Мэйри видели вчерашнюю бойню  из окна своей
комнаты  под  крышей, и,  прежде чем нападавшие  подожгли башню, им  удалось
спуститься по вентиляционной трубе уборной.  Отважная старая графиня Айслин,
слишком слабая,  чтобы последовать за ними,  вызвалась остаться и  скрыть их
отсутствие,  если убийцы доберутся до комнаты раньше огня; они слышали крики
людей, пойманных  в  ловушку огнем,  и  знали,  что  рано  или поздно  огонь
доберется и до них. Вдвоем они просидели в  выгребной яме всю  ночь, молясь,
чтобы их не обнаружили. В эти ужасные часы Мэйри замкнулась в своем горе.
     Родовые муки Эвайн  продолжались весь  день.  Пока  Энсель  и стражники
охраняли их  снаружи, Фиона занимала Эвайн  болтовней об  исцелении Камлина,
своей любви к Рису  и всем прочим,  лишь бы  отвлечь  роженицу от  приступов
боли. Прежде рядом с  Эвайн  всегда  находился  Рис, облегчавший ее  задачу,
теперь  природа  сама  должна была сделать  свое  дело.  Когда новорожденная
появилась  на  свет, и мать,  и  дитя были измучены.  Энсель позволил  Эвайн
отдохнуть и подкрепить силы едой, но потом настоял на продолжении пути.
     Они тронулись из Трурилла--Эвайн в повозке с Тиэгом и младенцем, Райсил
на пони, а Камлин и две женщины на лошадях под охраной  Энселя и стражников.
Они ехали всю ночь и весь день, дважды ускользнув от патруля графа Кулдского
и  останавливаясь только  затем, чтобы покормить и напоить лошадей и немного
отдохнуть  самим.  Однако  на  закате  Энсель обнаружил, что  далеко  позади
появилось преследование.
     Он  ничего  не  сказал  об  этом  Эвайн,  но  она  и  так  поняла.  Она
почувствовала их холодное, тупое присутствие, понимая, что они из числа тех,
кто пытал и убил ее  сына.  Она ненавидела их  всей душой и была бессильна в
своей  ненависти.  Энсель  продолжал вести  беглецов,  но  вокруг  сгущались
сумерки,  а дорога становилась все  хуже,  и  он  всерьез  забеспокоился. Их
преследователи  приближались,  медленно, но  неуклонно,  а  повозка  ощутимо
замедляла  их передвижение. Когда они  еще  более придержали лошадей,  чтобы
повозка не опрокинулась на  оледеневшем склоне, Энсель подъехал к их жалкому
экипажу и руками удерживал его на дороге. Лицо Эвайн, отодвинувшей занавеску
и посмотревшей на него, было бледным и изможденным.
     -- Они догоняют нас?--спросила она.
     --  Я надеялся,  что вы  не заметите,--сказал Энсель. Глубоко вздохнув,
она  изучила свое  состояние и решилась  пересесть на  лошадь. Это  казалось
единственным   способом   избавиться   от   преследователей   и,   вероятно,
единственной возможностью. Если все  они поедут верхом  и немного поднажмут,
то, выбрав одну из незаметных тропинок, они смогут  добраться до монастыря к
рассвету   или  немногим  позже.  Но   сначала  нужно  было  избавиться   от
преследователей и риска раскрыть врагам свое единственное пристанище.
     -- Значит, я  поеду верхом,--сказала она,  отнимая  младенца  от груди,
заворачиваясь в плащ и опуская ноги с повозки.--Бросив тележку, мы  выиграем
время, особенно в темноте.
     Энсель  тотчас  спрыгнул,  чтобы  поддержать  ее,  пока Эвайн  пыталась
выпрямиться, а вместо того едва не упала.
     -- Это глупо! Ехать верхом в вашем положении! Вы хотите убить себя?
     Знаком она подозвала Дамона, чтобы выпрячь тянувших повозку лошадей.
     --  Нет, конечно.  Но я не хочу, чтобы нас догнали, и не  хочу привести
наших преследователей к нашему убежищу. Мы видели, как поступают с дерини  в
этой стране. Дамон, ты и Томас отцепите повозку и наденьте на лошадей седла.
Я и дитя поедем с Фионой.
     -- А не лучше ли вам,  по крайней мере, ехать со, мной или с кем-нибудь
из  мужчин?--спросил  он.--Не знаю, сможет  ли Фиона  удержать  вас, если вы
станете падать.
     Сойдя  с лошади, на которой она ехала вместе с Ариком, Фиона подбежала,
чтобы поддержать Эвайн под руку и взять младенца.
     -- Она  не  упадет,--сказала Фиона,--я не  позволю.  Лошади легче везти
двух женщин, чем женщину и мужчину. Это логично.
     Энсель  был в нерешительности, зная, однако, что, если Эвайн решила, ее
не переубедить. Они  действительно  выиграют время,  отказавшись от повозки.
Осмотрев  лошадей, которых  они теперь имели,  Энсель выбрал самую большую и
легкую на ходу для Эвайн и  Фионы, попросив  Арика отдать им свое седло, так
как знал, что Арик может ехать и без  седла. Дети сели рядом с ними, Дамоном
и  Ариком, а Мэйри посадили на вторую  лошадь  из повозки, Томас  должен был
сопровождать ее. Бартоломью и Райсил на пони замыкали караван.
     Сначала  они ехали  неторопливым  шагом. Но когда выяснилось, что Эвайн
относительно  хорошо  переносит  скачку,  перешли  на рысь.  С  наступлением
темноты начавшийся легкий снежок  запорошил  их следы, а вскоре  после этого
они  миновали  несколько развилок  на  дороге,  появилась  надежда,  что  их
преследователи сбиты со следа.
     Через некоторое время Эвайн стало плохо, и с каждой пройденной милей ее
силы все убывали. Но она не решилась говорить об этом  Энселю, остановка или
потеря скорости могли отдать их во вражеские руки.  Лучше умереть на дороге,
чем испытать на себе то, что выпало обитателям Трурилла.
     Наступил второй  день нового  года. Мороз  стал сильнее, но  в  длинном
ночном переходе беглецы оторвались от преследователей. Они скакали и скакали
сквозь  темноту, только  дважды останавливаясь, чтобы  дать  отдых  лошадям.
Эвайн поторапливала спутников.
     На втором привале она осталась на лошади--во время первой остановки она
видела кровь на обивке седла (однако ни Фиона, ни Энсель не  заметили этого)
и знала, что остальные не должны ни о чем догадываться. Она,  сидя  в седле,
покормила девочку, плотно  завернувшись  в  тяжелый плащ; нетаявшие снежинки
лежали  на  густых  золотистых  волосах,  выбивавшихся  из-под  капюшона   и
окружавших личико ее дочери.
     Когда они продолжили  путь, Эвайн погрузилась в  состояние,  близкое  к
трансу, решив, что это лучший способ не потерять сознание от слабости. Она с
трудом помнила последние часы и мили путешествия. В монастырь святой Марии в
горах они прибыли как только рассвело.
     Когда  беглецы въехали  во  двор  аббатства, Эвайн удалось вернуться  в
сознание, всем  своим  существом  возликовав  при виде  Йорама,  бегущего ей
навстречу  по чистому снегу. Она  передала новорожденную подошедшему монаху,
почувствовала руки Йорама на своей талии, и перед глазами все закружилось.
     Очнувшись, она обнаружила  себя  в теплой и сухой постели закутанной  в
мягкие  одеяла.  Праву