Эрнст Малышев. Охотник за кальмарами

     OCR: Сергей Кузнецов
     Малышев Э. И.  Охотник  за  кальмарами.  Фантастические  рассказы.  М.,
"Прометей", 1989, 171 с.
     (c) Эрнст Иванович Малышев, 1989
     <b>Содержание
     <u>Охотник за кальмарами 2
     В чреве кашалота 14
     Робот-полицейский 21
     Гений по заказу 26
     Дьяволенок 37
     Экстрасенс 49
     SOS 59
     Планета невидимок 71
     Последний хейвор 80
     Кровожадные эльфы 91
     Призраки пещеры Риебуру 102
     Дик Бертон - пожарный 115
     Таинственная находка 124
     Необычное интервью 134
     Парижское чудовище 144
     Спустившийся с небес 150
     В борьбе с "Криком" 166</u>
     </b>
     <b>Охотник за кальмарами</b>
     Из воспоминаний Хранителя Канала Времени
     XIX век! Я считаю его "золотым" для человечества.
     Разумеется, многие могут со  мной не согласиться.  А  ведь этот век дал
выдающихся  мыслителей, крупнейших  ученых,  исследователей,  изобретателей,
наконец, писателей.  Только Пушкин и Толстой чего стоят! Хотя Пушкин родился
в последний год XVIII века, но творил-то в XIX.
     Нет, что  ни  говорите,  а  этот  век - моя  слабость.  Правда, научный
руководитель  Направления  профессор  Заславцев  полагал, что мое чрезмерное
увлечение тем периодом может сказаться на основной работе, но лично я так не
считал.
     Однажды,  когда  у  нас  по этому  поводу  состоялась  "нелицеприятная"
беседа, я ему так и сказал:
     - Уважаемый Аркадий Сергеевич! Я с большим  почтением отношусь к вашему
авторитету как ученого, но позвольте,  мне иметь собственное мнение по этому
поводу.
     Профессор Заславцев,  крепко  сбитый,  седой,  с пронзительным стальным
взглядом из-под  нависших,  почти  сросшихся  у  переносицы бровей, выслушав
беспрецедентное  для  юнца-аспиранта  заявление, промолчал,  хотя  это  было
совсем не  в его стиле. Потом  вежливо попросил меня выйти  из кабинета  и в
ближайшие дни не попадаться ему. на глаза.
     А  через некоторое время меня вызвали в Службу  Хранителей Канала связи
Времен и предложили поработать в секторе XIX века...
     Да,  именно  XIX  века! Можете себе представить,  с каким  восторгом  я
принял  это предложение, тем более, как  мне сообщили, рекомендовал  меня на
эту должность не кто иной, как сам профессор Заславцев.
     Следует  признаться, что работать в Службе Хранителей Канала  было моей
мечтой. Туда допускались самые подготовленные ученые. Что касается меня, так
кроме пары  студенческих  работ  по Теории  Поля Клондейра, да  неоконченной
диссертации мне предложить было нечего.
     Однако тестирование я прошел успешно и был допущен в качестве кандидата
на должность Младшего Хранителя сектора XIX века.
     После  тщательного  изучения  правил,  инструкции и  сдачи  экзамена я,
Сергей Быстрое, аспирант Института истории цивилизации, приступил к работе.
     Хранитель имел  право проникнуть  в любой год  сектора,  но ни  в  коем
случае  не обнаруживать, что  он  из дальних  веков,  тем  более  каким-либо
образом влиять или делать попытки изменять ход событий или истории.
     Изучая   информативные  материалы  по   XIX   веку,   я   столкнулся  с
удивительными фактами. Оказывается, начиная с 60-х голов остров Ньюфаундленд
стал ареной  драматических событий, связанных с  появлением вблизи побережья
гигантских кальмаров.
     Древние книги  и чудом  сохранившиеся с  того  времени  газеты пестрели
фактами нападения гигантских кальмаров на пыбацкие лодки и шхуны.
     Имели  место случаи  столкновения этих морских чудовищ даже с  военными
судами.
     Чтобы получить разрешение для выхода через Канал в какую-либо местность
или  стать свидетелем  определенного события  прошлых  времен,  необходимо в
совершенстве овладеть древними языками, даже диалектами, уметь носить одежду
того времени, знать привычки и наклонности людей.
     Разве  можно  было  допустить,  чтобы, к  примеру, появиться во  дворце
Людовика  XIV  в  современной  одежде  или среди  полуголых, одетых в  шкуры
неандертальцев  -  во  фраке?!  Поэтому  любой  представитель  Службы  перед
переходом  в  другое  время проходил  строжайшие испытания и -  давал клятву
Хранителей Канала.
     Малейшая  неточность  могла оказать  влияние или изменить ход  истории,
что,  разумеется,  полностью  исключалось.  ?  Мне  удалось  получить  такое
разрешение, и под видом рыбака я попал в 1871 год на остров Ньюфаундленд.
     Очутившись  на побережье этого огромного острова, я был поражен мрачным
видом окрестностей.
     Кругом простиралось бесконечное  нагромождение  голых  скал  и  холмов.
Изредка  попадались  небольшие  лужайки, покрытые  стелющимися  растениями с
одинокими соснами, покачивающимися под порывами холодного северного ветра.
     Казалось, какой-то  циклоп изобразил на  холсте унылыми серыми красками
кусок дикой нетронутой природы и  затем скупо брызнул несколько  зеленоватых
капель.
     Над островом клубились облака густого седоватого тумана.
     Вдалеке,  почти  у  самого берега виднелось несколько  строений, а  еще
дальше, в море просматривались силуэты шхун и рыбацких лодок.
     -  Откуда  ты  взялся,  парень?  -  услышал  я  чей-то  хриплый  голос,
произнесший эту фразу на чистейшим древнеанглийском языке, который я недавно
выучил, прежде чем отправиться в полное опасностей и приключений путешествие
во Времени.
     Я оглянулся.  Передо мной стоял высокорослый мужчина с кирпично-красным
липом  и   небольшой  неаккуратно   подстриженной   рыжеватой  бородкой.  Из
толстогубого  рта  виднелся  мундштук  коричневой  трубки,  сжатой  насквозь
прокуренными желтоватыми зубами.
     -  Да вот хочу наняться  немного порыбачить,  -  осторожно  ответил  я,
стараясь найти правильный тон разговора.
     - Что-то ты не  очень  похож на  рыбака, - сказал  незнакомец, ощупывая
меня своими быстрыми цепкими глазками.
     - Надо  немного  деньжат  подзаработать,  а  то  оказался  на  мели,  -
продолжал я тему своей легенды.
     - Ты видать из недоучившихся писак, вон руки какие нежные да белые.
     - Что-то вроде этого.
     - Но, похоже,  ты парень не из  слабых, плечи и грудь у  тебя что надо.
Могу взять к себе на "Марию", мне как раз нужен матрос.
     - Согласен.
     - А ты хоть когда-нибудь в море ходил?
     - Нет, не приходилось.
     - Молодец, что не соврал. Страсть не люблю лгунов. Капитан Том Пинет, -
представился незнакомец и протянул мне свою широкую,  как лопата, мозолистую
лапу.
     -  Сэм Бобсон, студент, - ответил я, сунув ему  свою изнеженную ладонь,
непривычную к физической работе, узкую, с длинными пальцами.
     Капитан  так  крепко сжал  ее, что я  чуть не  подпрыгнул  от боли,  но
выдержал и тоже сдавил Пинету руку.
     - Однако ты крепкий парень.
     "Еще бы, - подумал я про себя. - Как-никак чемпион города по кун-фу".
     - Есть где остановиться?
     - Пока нет.
     -  Тогда  сразу  двигай  на судно,  оно  стоит вторым  у причала. Скажи
боцману, что я тебя намял матросом. О плате договоримся позднее.
     Затем он  еще  раз  внимательно  оглядел меня и  слегка  покачивающейся
походкой двинулся по направлению к поселку.
     Я постоял несколько  минут, привыкая  к  обстановке и  вживаясь  в свой
новый образ, и медленно пошел за капитаном.
     Шхуна "Марня" представляла собой небольшое  трехмачтовое судно с далеко
выдающимся вперед острием бушприта.
     Кроме боцмана и кока на шхуне была дюжина матросов.
     Акклиматизация прошла  успешно и команда меня  приняла.  Особенно после
того, когда я притащил бутыль рому и всех угостил.
     Я  в жизни не пил спиртного.  В  нашем Времени даже  не знали,  что это
такое, но тщательная работа над литературными источниками и документами этой
поры подсказала мне верный ход.
     Стараясь  изо  всех  сил,  мне  удалось успешно изобразить  опьянение и
продемонстрировать  полную  солидарность с  охмелевшими  моряками,  хотя для
этого пришлось сделать глоток такой дряни.
     Через два дня после этой грандиозной попойки мы вышли в море.
     Погода стояла отличная - полный штиль!
     Отстояв  свою  первую  вахту,  я  вышел   на  палубу,  с  удовольствием
разглядывая искрящуюся под солнечными лучами гладкую поверхность океана.
     Едва успев подумать, что если  дело так пойдет и дальше, то  я не увижу
настоящей  качки,  не испытаю  "приятных" ощущений от  "хорошего"  шторма, а
самое  главное - не поохочусь за кальмарами, собственно ради чего и рвался в
дорогой мне XIX век, как  у  левого  борта  судна из воды высунулась  голова
странного чудовища.
     Гигантское  кроваво-красное  туловище   с  кучей  гибких   извивающихся
щупалец,  огромная пасть  с  нависающим  над ней острым  клювом  и  круглые,
выпуклые, диаметром не  менее полуметра глаза  произвели  на меня сильнейшее
впечатление.
     Я бросился  вниз  и,  ворвавшись  в  маленькую  тесную каюту  капитана,
закричал, что рядом с судном плавает огромный кальмар.
     Капитан  недовольно засопел и горячо порекомендовал "убраться  ко  всем
чертям", добавив при  этом несколько  таких  выражений,  о которых  я  и  не
слыхивал при изучении всевозможных наречий древнеанглийского языка.
     Разочарованный столь нелестным  приемом, я рассказал обо  всем боцману.
Тот  только посмеялся.  Оказывается, наш  капитан  терпеть  не  может, когда
кто-то пытается нарушить его послеобеденный отдых.
     Однако  вскоре  он  вышел  на  палубу   и  присоединился   к  матросам,
столпившимся у левого борта и разглядывающими диковинного "зверя".
     -  Ну, что смотрите, олухи?  Эка невидаль! Живо  за  гарпуны. Пощекочем
селезенку у этого красавца! - заорал  Пинет, размахивая ручищами, в одной из
которых дымилась неизменная трубка.
     Надо  сказать,  что  эти  слова отозвались в моем  слегка взволнованном
сердце  сладчайшей   музыкой,  целой  симфонией  неповторимого  любопытства,
необъяснимого желания испытать  себя, свою  волю, силу духа перед нешуточной
охотой.  Если это чудовище вцепится  своими щупальцами  в наше суденышко, то
ему ничего не стоит утащить нас на дно  моря.  Во всяком случае, такие факты
описывались в  некоторых морских документах, которые мне удалось раскопать в
архивах XIX столетия.
     Мы  приблизились  к  циклопу,  и в  его  рыхлое  тело  сразу  вонзилось
несколько гарпунов.
     Содрогнувшись от боли,  монстр  мгновенно бросился на своих  обидчиков.
Могучий  безобразный   клюв  стал  долбить  в  борт  судна,  а  извивающиеся
змеи-щупальца со всех сторон обвивали его корпус.
     Началась битва,  которая длилась около двух часов. "Матросы забрасывали
чудовище  гарпунами,  вырывающими из его  тела крупные куски мяса,  топорами
перерубали зацепившиеся за борта поразительно ловкие скользкие конечности.
     В какой-то момент мне даже показалось, что кальмар берет верх.
     Судно  угрожающе  накренилось  и только  проворство  боцмана, успевшего
отхватить  несколько  наиболее  толстых   щупалец,   позволило  восстановить
равновесие.
     Мы  носились  по  палубе,  обрубая  извивающиеся, с  пятнами  присосок,
ярко-красные  червяки,  а  они все яростнее впивались в  доски,  и на  месте
каждого отрубленного появлялись два новых.
     Наконец  удалось накинуть на  туловище  петлю,  но  она соскользнула  к
хвосту, и попытка задушить могучего монстра оказалась безуспешной.
     Противник, потерявший большую часть конечностей, продолжал  отбиваться,
пытаясь могучим клювом проломить борт шхуны.
     Вновь накинутую  петлю удалось затянуть,  но она снова  соскользнула  к
концу  туловища,  и вся команда,  схватившись за  канат,  чуть не  попадала,
вытянув  из  воды  лишь  небольшую часть перерезанного хвоста,  а  полуживой
кальмар, внезапно отцепившись от судна, резко ушел на глубину.
     Видимо, животное посчитало, что с нами ему не справиться.
     Когда все было кончено, капитан сказал, что мы еще дешево отделались, -
однажды  на его глазах  такой же кальмар утащил на дно целую рыбацкую  шхуну
вместе с сетью, в которой запуталось его исполинское тело.
     Все  столпились  вокруг  оторванного  хвоста  кальмара,  с  недоумением
разглядывая  изодранный  кусок  дряблой  плоти,  владелец  которой  чуть  не
умудрился отправить на дно судно вместе с экипажем.
     Я отрезал ножом часть кожи и стал изучать  ее мягкую структуру и липкую
поверхность, распространяющую сильный неприятный запах.
     ...Труд рыбака оказался тяжелым и опасным.
     За сравнительно короткий срок наше судно должно было выловить  огромное
количество рыбы, что обеспечивало матросам заработок, а капитану и владельцу
шхуны соответствующую прибыль.
     С  каким необъяснимым восторгом непривычного к рыбацкому труду человека
я занимался этой тяжелой, изнурительной работой!
     Вытягивая из воды  сети,  набитые  рыбой, я чувствовал, ощущал, что моя
помощь нужна... Только  сообща можно  вытащить на  палубу тугой неподатливый
невод, заполненный бьющимися, усталыми  от борьбы и испуга серебристо-белыми
обитателями морских глубин.
     В один необычно теплый осенний день, когда при тихом, почти неподвижном
море  ловля   рыбы  доставляет   особое   удовольствие,  мы   с  боцманом  и
матросом-ирландцем  Биллом  Коннори  отправились  на  ловлю  вблизи  острова
Гред-Белл.
     Когда  в  лодке  выросла блестевшая  серебряной  чешуей  приличная куча
трески,  мы  увидели  греющееся  под  лучами  яркого  солнца  тело  большого
кальмара, широко разбросавшего щупальца.
     Я  не  мог  удержаться  от соблазна  поохотиться  и предложил  это моим
товарищам.
     Они согласились. Подогреваемые охотничьим азартом, мы подгребли ближе.
     Я приготовился к броску гарпуна.
     Внезапно  кальмар приподнялся над  водой, многочисленными  конечностями
обвил лодку, как канатами, и потянул ее в глубину.
     Лодка  накренилась и, зачерпнув добрый десяток ведер воды,  была готова
пойти на дно.
     Выручил боцман. Он  схватил топор  и  точными сильными ударами  обрубил
несколько щупалец.
     Шлюпка качнулась в другую сторону.  Сидевший на веслах  Билл вдруг дико
заорал  и,  обмотанный  несколькими змеевидными  конечностями, вывалился  за
борт. Метнув гарпун между глазами-блюдцами  кальмара, я хотел схватить Билла
за ноги и удержать, но поскользнулся на мокрой чешуе и упал между сидениями.
     Пока я вставал, боцману удалось перерубить остальные щупальца, кольцами
обвившие   корпус  лодки,  и   кальмар,  видимо,  удовлетворенный   добычей,
отцепившись, утащил нашего друга на морское дно.
     Мой гарпун, очевидно,  не принес ему никакого  вреда, так  как, судя по
десятиметровым кускам  отрубленных  щупалец, общие размеры морского  дьявола
оказались значительно большими, чем мы предполагали.
     Можно представить, с каким чувством мы возвращались обратно!
     После  нашего   рассказа  о  случившемся  экипаж   "Марии"  дал  клятву
уничтожить всех кальмаров, находившихся вблизи Ньюфаундленда.
     Установив  на носу судна  орудие,  стреляющее разрывными гранатами, мы,
как волки, рыскали вдоль побережья в поисках добычи.
     Нам удалось  расправиться с несколькими  морскими дьяволами, правда, по
своим размерам они значительно уступали двум первым.
     Как-то после  очередной  удачной охоты мы направлялись  в  гавань  и  в
полутора милях от корабля заметили тушу огромного спрута.
     Мы подошли ближе. Капитан, оттолкнув  Пэда  Болдумана,  нашего  лучшего
стрелка, сам подошел к орудию и навел его на гиганта.
     Граната разорвалась  где-то  в  середине месива непрерывно  двигающихся
конечностей монстра.
     Морской дьявол, обнаружив обидчика, немедленно  сам бросился в атаку на
паше небольшое суденышко.
     --  Приготовить топоры  и  ножи!  - скомандовал капитан,  держа в руках
стальную  алебарду.-   Обрубайте  любую  замеченную  над  бортом  и  палубой
конечность! Отомстим за Билла! Кровь  за  кровь!  Всем  быть внимательными и
осторожными! Да поможет нам святая Мария!
     В следующую секунду откуда-то сверху на судно  обрушился шквал толстых,
как стволы деревьев, изгибающихся щупалец.
     Змеевидные конечности с огромными, величиной  со сковородку, присосками
обхватили корпус и мачты корабля.
     Через  мгновение   огромная  туша  перевалилась   через  борт  и  стала
расплываться  по палубе,  обволакивая ее  своим  скользким смердящим  телом,
пытаясь прижаться, срастись с кораблем.
     Мы, как  очумелые, носились  по  незанятой  морским дьяволом  площади и
врубались в красно-бурую отвратительную плоть.
     Капитан был впереди  всех, без устали взмахивая своим грозным оружием и
обрубая концы безобразных изгибающихся отростков.
     Я  бросил  взгляд  вверх  и  увидел,  что  все   мачты  и  такелаж  уже
окончательно опутаны щупальцами ужасного чудовища.
     Рывок -  и "Мария"  оказалась  перевернутой вверх килем,  а экипаж  - в
холодной морской воде.
     Спаслось только трое. Среди счастливчиков оказался капитан, я  и матрос
по имени Джон О'Нейл.
     Сказать, что  происшедшее не сказалось на нашем  отношении к кальмарам,
было бы неправдой.
     Про себя я ничего не  говорю, но капитан и О'Нейл возненавидели спрутов
лютой неистребимой ненавистью.
     Потеряв  шхуну,  которая,  по  счастью,  была  застрахована, Том  Пинет
приобрел  небольшой трехмачтовый  барк. С  установленными  на носу  и  корме
пушками  мы  вновь  стали носиться вдоль  побережья  Ньюфаундленда в поисках
морских дьяволов.
     После  того,  как  мы  вышли  победителями  из  семнадцати  сражений  с
кальмарами, их число в здешних водах значительно поубавилось.
     Не думаю,  что  это  явилось  результатами  нашей  охоты,  скорее всего
здорово похолодало, и морские дьяволы подались в более теплые края.
     После того трагического  случая, когда с большей частью экипажа погибла
"Мария", капитан Том Пинет, О'Нейл и я сблизились и подружились.
     Том Пинет, несмотря  на вздорный  характер,  оказался  совсем  неплохим
человеком.
     Свою смелость и  самоотверженность  он  не раз демонстрировал  во время
охоты на кальмаров.
     Во время  наших  бесед выяснилось,  что  он очень нежный отец и любящий
муж.
     Кроме того, Том Пинет, к моему удивлению, неплохо играл в шахматы и мне
не так уж легко доставались победы во время наших баталий.
     Однажды  мы  стояли  недалеко  от  Сен-Джона.  Пинет,  облокотившись  о
поручень, не  выпуская изо  рта свою трубку,  лениво смотрел  на темно-серые
волны,  плавно  покачивающие  судно. Я  стоял  рядом,  задумавшись  о  своем
Времени. Пожалуй, пора было и возвращаться.
     За  сравнительно  короткий срок пребывания  в  этом  Мире,  среди  этих
простых,  доверчивых, но смелых и надежных людей, я многому научился, многое
понял.
     Понял,  как трудно жилось нашим  предкам,  как сила воли и выносливость
помогали им выходить из труднейших ситуаций.
     У  меня  даже  появились  некоторые мысли  о  направлении  определенной
категории людей через Канал в Прошлые века.
     Пусть узнают, что такое настоящая жизнь!
     Больно уж изнеженными мы становились в нашем Времени, когда исполняется
любое  твое желание.  Когда  весь окружающий мир можно вместить в  небольшом
экране  обзора.  Когда  биороботы  предупреждают  каждый твой  жест,  каждое
движение.   Когда  некому   и  негде   продемонстрировать   лучшие  качества
человеческого характера.  Все, буквально  все  заменяют эфвифильмы  с полным
эффектом присутствия.
     В этот момент ход моих мыслей прервал возглас капитана:
     -  Боб,  смотри!  -  вскричал  он,  указывая  на  горбившуюся  недалеко
гигантскую тушу кашалота.
     Я увидел, как к неподвижному гиганту,  с чудовищной  скоростью рассекая
воду, несется исполинский кальмар.
     Спрут опутал кашалота смертельными  объятиями многочисленных щупалец, а
тот,  захватив  хвост  морского дьявола огромными  челюстями, пережевывал  и
перемалывал его.
     Казалось, два существа слились в одно целое и крутились на одном месте,
пытаясь уничтожить друг друга.
     На месте битвы море неистово клокотало и кипело.
     Словно  почувствовав добычу,  вокруг  кружила  стая  прожорливых  акул,
готовых вместе с победителем разделить зловещее пиршество.
     Победителя не оказалось.  Оба гиганта, так и  не расцепившись,  ушли  в
глубину, а мы так и не увидели конца разыгравшейся на наших глазах трагедии.
     - Да, - задумчиво протянул Том, - то тебе  не ложка овсянки и не глоток
рома. Здесь  от  одного  вида  чудовищ  дрожь насквозь  проберет.  Многое  я
повидал, но такое не привидится и в кошмарном сне.
     Последняя встреча с кальмаром произошла у меня  два дня спустя, когда я
уже готовился к возвращению на скромную должность Младшего Хранителя.
     Мы вышли в море вдвоем с капитаном.
     Увидев  стаю  кричащих чаек,  мы подплыли  ближе  и  обнаружили  весьма
крупного кальмара.
     Я  посмотрел  на Тома.  Его  глаза полыхали  такой  неистребимой жаждой
мести, что, не сговариваясь, мы рванулись к морскому дьяволу.
     На этот раз у нас с собой  не было ни гарпуна, ни топора. Ничего, кроме
остро отточенного ножа за капитанским поясом!
     Но  мы  подгребли  к  спруту,  и  капитан  с размаху  отхватил половину
щупальца.
     Кальмар, видимо, спал и тут же очнулся.
     Он забил, заколотил  щупальцами  по воде и  внезапно  рванулся от нас в
противоположную сторону.
     Отплыл  мили  на две  и,  успокоившись,  снова разбросал  свои  могучие
конечности по поверхности моря.
     Мы уже не могли остановиться и ринулись в погоню.
     Снова Том отрубил спруту щупальце.
     На этот  раз морской  дьявол  решил  с нами  расправиться и  с  размаху
бросился на лодку.
     Завязалась страшная тяжелая схватка, цена которой была жизнь.
     С  одной стороны  - могучее морское  чудовище,  с другой  -  два  почти
безоружных человека.
     Бой длился более четырех часов.
     Наверное, в  этот  день  море  и святая Мария послали  нам с  капитаном
удачу: мы победили!
     Вконец измученные и измотанные  многочасовой схваткой, когда у кальмара
не  осталось  больше  щупалец,  мы  подтянули  его  мерзкое   отвратительное
туловище,  из которого выливалась  бурая жидкость,  распространявшая  вокруг
необычайное зловоние, и привязали к корме лодки.
     На берегу мы долго стояли, всматриваясь в неподвижную поверхность моря,
как будто  хотели  сказать  покоившимся на дне  товарищам,  что мы  никогда,
никогда их не забудем, что мы отомстили морским дьяволам.
     Затем  капитан  подошел к  лодке, отрубил от  лежащего в  ней  щупальца
метровый отросток и протянул мне:
     - Возьми с собой. Пусть это будет памятью о нашей встрече. Я знаю, Боб,
или как там тебя? Знаю, что мы больше никогда не  увидимся, но ты  настоящий
парень! Прощай...
     <b>Эпилог</b>
     Сколько лет прошло с тех пор!
     Я  давно уже работаю Главным Хранителем Канала, но  до сих пор  не могу
понять, как он понял, что я человек другого Мира.
     А он понял...
     Я знаю точно - понял!
     <b>В чреве кашалота</b>
     Из воспоминаний Хранителя Канала Времени
     <b>1</b>
     Пожалуй, за время работы в Службе Хранителей Канала Связи Времен я знаю
единственный случай, когда она  вмешалась в ход  событий. Правда, дело шло о
жизни и смерти человека.
     Эта  история произошла спустя  несколько дней  после  моего  назначения
Старшим Хранителем Сектора XIX Века. Я уже столько раз бывал  в прошлом, что
однажды потерял осторожность и едва не стал жертвой своей самонадеянности.
     Для проверки одной научной гипотезы мне надлежало попасть в 1892 год на
борт   брига   "Дина   Монтрей".   С  рекомендательным  письмом   известного
судовладельца Джона Питтермана меня приняли помощником капитана.
     Прибыв  в  Сан-Франциско,  я отправился  на пристань.  Судно  оказалось
довольно большим. С правого борта свисала веревочная лестница. Поднявшись по
ней, я оказался на просторной палубе. Из капитанской рубки вышел приземистый
широкогрудый моряк с обветренным красным лицом и коротким, слегка вздернутым
носом.
     Маленькими цепкими глазками оглядев мою фигуру, он прохрипел:
     - Слушаю вас, сэр.
     Я протянул рекомендательное  письмо. Он  долго разглядывал  его,  молча
вертел  в  руках  потертую  на  сгибах бумагу и,  зачем-то  понюхав,  вернул
обратно.
     - Давно плаваете?
     - Семь лет, сэр, - почтительно ответил я.
     - В Индии бывали?
     - Только один раз.
     -  Готовьтесь.  Послезавтра  идем  в  Калькутту. Дик!  - громко  позвал
капитан.
     Неожиданно   сбоку  вынырнул   юркий   коротышка  в  мятой  застиранной
матросской робе.
     -  Слушаю,   сэр,   -  произнес   он,  как  мне   показалось,  довольно
пренебрежительным тоном.
     - Проводите помощника капитана в его каюту.
     Подхватив  мой   саквояж,  Дик  бодро   засеменил  к  открытому   люку.
Спустившись по винтовому трапу, мы очутились внутри корабля.
     Моя  каюта помещалась у левого борта, капитанская  - напротив. В  каюте
тошнотворно пахло  гнильем.  Пол, заваленный различными вещами и книгами, не
отличался чистотой.
     - Почему здесь такая грязь и вонь? - я брезгливо поморщился.
     - Понимаете, сэр, бывший помощник капитана  под плохое настроение любил
пропустить стаканчик.  Но, учитывая, что настроение у него никогда в течение
дня не менялось, можете себе представить, как он набирался к вечеру! Не будь
Томпкинс женат на сестре владельца  судна,  капитан давно бы  списал  его на
берег.  Кстати  говоря,  и человек-то  был дерьмо.  Не  уважал нашего брата,
простого  матроса... А месяц назад, когда мы  шли из  Рангуна, он ночью  так
нализался, что нечаянно упал за борт. Правда, может, кто и  помог ему, почем
я знаю...
     - Я вижу, с вами не соскучишься.
     -  Совершенно верно, сэр, скучать не придется, - при этом Дик неприятно
ухмыльнулся.
     "Не влип ли я в  историю? - подумалось  мне. - Не хватало еще попасть к
контрабандистам, а  еще хуже -  к пиратам". Хотя  по моим сведениям в  конце
дорогого мне  XIX века никто не рисковал выйти в море с "Веселым  Роджерсом"
на  мачте.  К тому же времена флибустьеров давно прошли. Тем не менее что-то
мне в  этой  посудине  не понравилось. Как же  я был недалек  от истины! Мои
невеселые размышления прервал Дик:
     - Кают-компания в носовой части судна. Завтрак в двенадцать.
     - Хорошо. Пришлите мне юнгу. Пускай уберет  здесь: надраит пол и вымоет
иллюминатор.
     - Есть, сэр, - Дик круто повернулся и вышел.
     Спустя  час я  сидел за  столом.  Корабельная  посуда была из  толстого
фаянса, посередине стояло деревянное блюдо с  поджаренным хлебом. Завтракали
молча. Капитана среди нас не было.
     Поднявшись  на  палубу,  я  приступил  к  своим обязанностям,  благо  в
совершенстве изучил все  инструкции того времени и сдал практический экзамен
академику Котлякову, который дотошно гонял меня по всей карте мира и морской
лоции.
     Ночь прошла спокойно. Я отстоял свою  первую вахту. Наутро мы снялись с
якоря.
     Неожиданно капитан  приказал сменить курс, и корабль свернул  резко  на
север.
     На  палубе  откуда-то  появилась  гарпунная   пушка,  а  Дик   деловито
разматывал линь.
     "Очевидно, ребята решили поохотиться на китов, - подумал я. --  Капитан
и команда  не довольствовались заработками  от  продажи изделий американских
ремесленников.   Теперь  можно  объяснить  ту  излишнюю  подозрительность  и
настороженность, с которыми встретили меня. На кальмаров мне уже приходилось
охотиться, а на китов ни разу. Пожалуй, это даже интересно".
     На второй день пути мы встретили первого  кита. Дик  первым увидел  его
фонтан и указал стоявшему на мостике капитану направление движения.
     Хотя  мы  преследовали кита часа  два, млекопитающее оказалось  гораздо
проворнее, чем ожидалось. Так что наша первая охота оказалась неудачной.
     Капитан  явно  занервничал.  Поджимало  время  --   ведь   порт  нашего
назначения находился в противоположной стороне, и потом, согласитесь,  плыть
вместо Индии, к тропикам, на север, - отнюдь не одно и то же.
     К  вечеру ветер усилился. Вздувшееся, загорбатившееся море основательно
закачало нашу посудину.
     - Есть, сэр!  -  заорал Дик,  указывая налево; он опять первым  заметил
добычу.
     - Поднять паруса, курс норд-вест! - скомандовал капитан.
     На  этот  раз  громадный  кит  даже  не шевельнулся, спокойно  поджидая
несшееся к нему судно.
     Выстрел гарпунера  оказался  удачным,  но морской  исполин  был  только
ранен.  Кашалот  нырнул,  увлекая  за  собой  многометровый  линь,  и  вдруг
неожиданный резкий удар потряс судно.
     Сколько прошло времени, а  я до  сих пор отчетливо  помню оглушительный
звук удара, треск ломающегося дерева и мое ощущение падения.
     Я очутился в воде. Вокруг  кромешная  тьма. Гигантская сила  захватила,
закрутила меня  и потащила  вниз.  К горлу  подступила  тошнота.  Задыхаясь,
ногами вперед, я  сползал  по какой-то скользкой трубе.  Внезапно стало чуть
свободнее. Я попытался  шевельнуть  рукой или ногой,  но  повсюду упирался в
плотные, покрытые зловонной слизью упругие стенки.
     Подкативший к горлу комок вызвал судорожный порыв рвоты. Я вдохнул пары
тухлого горячего воздуха, закашлялся и потерял сознание,
     <b>2</b>
     Небольшая трехмачтовая шхуна "Эсмеральда" возвращалась в Калифорнию.
     Судовладелец и капитан Хуан Саморотта  стоял  на мостике, держа в зубах
прокуренную пеньковую трубку.
     Рейс  оказался  удачным,  и  он,  подсчитав  прибыль, раздумывал,  куда
выгоднее поместить капитал.
     Приятные размышления прервал голос матроса-наблюдателя:
     - Справа по ходу кит!
     Саморотта вздрогнул: буквально в двух кабельтовых  покачивался кашалот.
Гигант не двигался.
     - Спустить вельбот! - скомандовал капитан.
     Через  час  тушу  кита пришвартовали к  борту.  Кашалот  был загарпунен
недавно.  Судя  по ране, это  случилось  сутки назад. По  крайней  мере, так
определил судовой врач Рой Помпее.
     Что произошло с командой и  судном, можно  было только предполагать. На
хвосте кашалота зияла огромная рваная рана.
     Для  Саморотты  не  являлись  секретом  случаи  нападения  на   корабли
исполинских  кашалотов.  Если  судить по мастерскому выстрелу, то судно было
китобойным.  Будь все благополучно, едва ли моряки упустили бы  такую ценную
добычу. Китовый жир на рынках всего мира ценился достаточно высоко.
     Нежданный  подарок  моря  обрадовал  капитана.  Удача любит удачу!  Дав
указание  приступить к разделке туши, он  остался на палубе, с удовольствием
наблюдая за проворными действиями матросов.
     Больше   всего  Саморотту   интересовал  желудок  кашалота.  Ему  часто
приходилось слышать, да и бывать свидетелем, когда из чрева этих исполинских
млекопитающих  извлекали  акул, кальмаров  и  самые  разнообразные  предметы
вплоть до матросских сундучков.
     Когда желудок кашалота был вскрыт, то все содрогнулись от ужаса.
     Внутри его лежал человек, покрытый слизью и будто скорченный в приступе
жестоких судорог. Он не дышал, хотя врач уловил еле слышные удары сердца.
     - Жив, - констатировал доктор, - однако находится в состоянии глубокого
обморока.
     Человека отхаживали  около трех часов: поливали  морской  водой, делали
искусственное дыхание.
     Когда он  открыл глаза,  то, казалось,  что он  перед  собой ничего  не
видит. Его тело билось в конвульсиях.
     Врач определил полную потерю зрения н безумие.
     Лицо, шея, кисти рук выглядели  неестественно бледными,  почти  белыми,
кожа  на них сморщилась, полностью потеряв естественный вид и  цвет. Видимо,
желудочная кислота выжгла глаза и поразила открытые части тела...
     Когда "Эсмеральда" закончила плавание, человека поместили в больницу.
     Американские  газеты  вышли   экстренными   выпусками  с  сенсационными
заголовками  о  находке в чреве  кашалота.  Капитан  Саморотта и неизвестный
человек оказались  в  центре  внимания. Однако  когда  вездесущие  репортеры
ринулись  в   клинику  брать  у  пострадавшего  интервью,  больного  там  не
оказалось.
     Кровать была пуста. Сиделка утверждала, что в комнату никто не заходил.
Она постоянно  находилась  рядом  и,  стоило  ей на секунду отвернуться, как
больной исчез, будто испарился.
     <b>3</b>
     Когда я очнулся, то увидел, что лежу у себя  дома. Надо мной склонились
встревоженные лица  жены и детей.  Через два дня мне рассказали  подробности
моего счастливого спасения.
     Младший   Хранитель   Павел  Сабодар,   осматривая   Карк   информации,
зафиксировал Пульсацию Опасности в Секторе XIX века.
     Инспектор   Контроля  Жан   Армантнн   быстро   определил  причину   ее
возникновения. "Старший Хранитель Сергей Быстров проглочен кашалотом".
     Времени ждать не  было. Сообщив Совету свое решение,  он вмешался в ход
событий.
     Практически  вся энергия  Эрканитрий сосредоточилась в  небольшой точке
времени. Искусно манипулируя стонтами связи, Жан  подвел кашалота  к первому
встречному  судну.  Дальше  все  пошло  как  по  маслу. А  извлечь  меня  из
больничной  койки  XIX  века  уже особого труда  не  представляло,  так  как
рассчитывать на помощь врачей древности не приходилось.
     В клинике профессора Колтофа  мне быстро восстановили зрение и заменили
пострадавшую кожу.
     Моя жена Зоя  даже посчитала, что я  стал выглядеть  значительно моложе
своих лет. Пришлось для ее спокойствия отрастить  усы и бороду, хотя это уже
другая история.
     <b>Робот-полицейский</b>
     Затравленно озираясь, убийца  выскочил  из зарослей, пересек  небольшой
ручей  и бросился  бежать по каменистому косогору, спотыкаясь о разбросанные
булыжники. На его лоснящемся от пота черном  лице, с  выделяющимися  белками
испуганно бегающих глаз, играла злорадная усмешка: "Я все-таки сумел уйти...
Они хотели на всю жизнь упрятать меня за решетку этого дома  для психов. Как
бы. не  так! Подумаешь, укокошил трех "хлюпиков"!  Мало я им врезал, будь  у
меня  этот  автоматик  раньше, сунулись  бы  полицейские ублюдки  со  своими
наручниками...  Ну,   теперь   держитесь,  грязные  свиньи!  Я  вам   покажу
"патологическую  склонность  к  убийству".   Меня,  Джона  Солдери,  лучшего
бейсболиста штата Техас, поставить вне закона... Но до чего же ловко я надул
этих вонючек в белых халатах! Представляю рожу белокожей шлюхи Линды Гарней,
когда она узнает,  как я  их обвел вокруг пальца. Выискалась специалистка по
психической  патологии,  нашла неполноценного...  Жаль, не придушил, когда с
меня сняли смирительную рубашку. Мне бы только до автострады добраться,  там
перехвачу какую-нибудь машину и устрою им маленький бордельчик".
     В  то безмятежное летнее  утро, когда  грохот выстрелов расколол тишину
безоблачного техасского неба, начальник управления  полиции штата Дин Митчел
проснулся по  обыкновению  рано.  По укоренившейся многолетней  привычке  он
сразу же  потянулся к кнопке видеофона - выяснить оперативную обстановку. Но
резкий   прерывистый  зуммер  опередил   его:   "Чрезвычайная  ситуация!  Из
специального  дома для умалишенных,  с  агрессивными наклонностями,  задушив
охранника и завладев его оружием, в невменяемом состоянии сбежал убийца Джон
Солдери. Вооруженный маньяк, завладев машиной, движется в сторону Далласа".
     Через несколько минут Митчел сидел в своем кабинете; наблюдал на экране
за  становившейся с каждой  секундой все  более опасной  ситуацией и  слушал
переговоры между  преследовавшими преступника двумя патрульными полицейскими
и сотрудниками дорожной полиции. Наконец, Митчел объявил:
     -  Принимаю руководство  операцией на  себя.  Срочно направить в  район
преследования  три  группы  захвата.  А  возглавить  их  поручаю  лейтенанту
Дорнеру...
     Динамик доносил короткие, полные драматизма сообщения: "Сержанты Линг и
Гордон ранены, но преследование продолжают..."
     Обстановка складывалась предельно экстремальной.
     Несколько лет  назад преподаватель  Высшей  полицейской школы профессор
Брайт  после изобретения бионикса  - пластического  материала,  из  которого
фирма  "Дженерал  электрик" стала  изготавливать  биороботы  для  работы  на
конвейерах, - решил создать биоробота-полицейского.
     Несмотря на относительное сокращение преступности в стране, на  руках у
населения находилось свыше трехсот миллионов единиц  огнестрельного оружия -
практически по  одному  на  каждого  жителя,  включая  грудных  младенцев  и
стариков.
     Никакие, даже самые  жестокие меры не могли заставить торговцев смертью
прекратить этот прибыльный бизнес.
     Благодаря различного рода  ухищрениям  и  уловкам квартиры  американцев
заполнялись   разнокалиберными  пистолетами,   автоматическими   винтовками,
автоматами. Эту  воспитанную десятилетиями всепоглощающую страсть  населения
Америки  к  приобретению  оружия  не  могли  уже  изжить  ни  59 поправка  к
Конституции, ни полное  уничтожение  запасов ядерного и  химического  оружия
всеми странами, ни заключение соответствующего  пакта  с  Советским Союзом и
другими странами социалистического лагеря.
     Не  случайно в стране под мирным небом гремели  выстрелы  и гибли люди,
при этом больше всего  погибало полицейских, призванных охранять  и защищать
честь и покой граждан Соединенных Штатов Америки.
     Не   проходило  и  месяца,  чтобы  какой-нибудь   взбесившийся  маньяк,
взявшийся  за  оружие,  не  пристрелил  бы  зазевавшегося  прохожего  или не
ворвался бы в дом, убив при этом всех членов семьи, не щадя детей и женщин.
     Видеостереофильмы ужасов и насилия наводнили  страну, и  немудрено, что
сценарии некоторых из них использовались убийцами-психопатами.
     Вполне  естественно,  что  больше  всех  доставалось  в  таких  случаях
блюстителям порядка.
     Профессор Брайт поставил перед  собой задачу  создать интеллектуального
биоробота-полицейского,  который,  внешне  не  отличаясь  от  человека,  мог
выполнять функции дорожной полиции, патрульные и самое главное -  находить и
обезвреживать преступников-убийц,..
     Три месяца сержант Том Пирке исправно нес дорожную и патрульную службу,
не  вызывая  ни у  кого сомнений, что  этот  рослый,  широкоплечий блондин в
фуражке с кокардой и с полицейским жетоном  на груди,  является обыкновенным
человеком из плоти и  крови.  Но  это  был  созданный профессором биоробот с
искусственным запрограммированным  интеллектом,  об  истинном  происхождении
которого  знали  в  штате  только  четыре  человека, в  том числе  начальник
полицейского участка Рон Бродбери.  Биоробот  исправно нес  службу: проверял
документы у" лихих водителей,  превышающих скорость, патрулировал  на  своей
машине улицы ночного Далласа.
     Он  имел  на  своем  счету  уже  несколько задержаний,  например,  двух
торговцев наркотиками  и грабителя, пытавшегося взломать  дверь антикварного
магазина.
     Для окончательной проверки биоробота, перед выпуском его для  серийного
изготовления  требовались  испытания   в  экстремальной  обстановке.   Ее-то
профессор  и  ждал, постоянно  поддерживая связь с  полицейским  управлением
штата.
     Когда  лейтенант  Бродбери прерывающимся  от волнения  голосом  сообщил
Брайту о чрезвычайно опасном вооруженном преступнике,  мчавшемся по  шоссе к
автокемпингу,  находившемуся  вблизи   города,  профессор  мгновенно  оценил
ситуацию: более подходящего случая для испытания не придумать.
     Связавшись  по  каналу  личной  связи с биороботом,  профессор  коротко
сформулировал  .ему  задачу,  основной  целью  которой  являлось:  "Найти  и
обезвредить преступника".
     Сержант Пирке,  получив  задание, резко  нажал  педаль акселератора,  и
машина рванулась в сторону автострады No 5.
     Между тем  события на автостраде  разворачивались  с калейдоскопической
быстротой.
     Когда  Солдери,   угрожая  автоматом,  остановил   голубую  "Тойоту"  и
безжалостно вытряхнул из  нее  владельца,  швырнув его  на обочину дороги  и
полоснув по нему автоматной очередью, он уже знал, что будет делать  дальше:
раньше бывал  в  этих местах, когда  развозил  по  городам  штата  фрукты на
большегрузных грузовиках.
     "Неподалеку  от  Далласа  есть  автокемпинг,  там захвачу  десятка  три
заложников, потребую выкуп и самолет... Затем рвану на какой-нибудь островок
в Тихом океане,  прихватив с собой пару...  нет, пожалуй, две пары смазливых
девчонок, да и позимую с ними под  лучами тропического солнца..." - зловещая
усмешка тронула его губы.
     Увидев  несущуюся  но  шоссе  голубую "Тойоту"  и  поняв, что за  рулем
наркоман или преступник, сержанты Линг и Гордон вскочили в патрульную машину
и кинулись и погоню.
     В  ответ  на  звуки  сигнальной  сирены и требование  остановиться,  из
"Тойоты" раздалась  автоматная очередь, косо резанувшая по лобовому  стеклу.
Не  выпуская  руля, вытерев  зажатой  в левой  руке  фуражкой  капли  крови,
сочившиеся  из  ранки выше виска, - одна из пуль все-таки задела, Линг нажал
на педаль газа.  Поравнявшись, полицейская  машина на всем ходу стала бить в
левый бок "Тойоты", пытаясь прижать ее к обочине, та вильнула  и  угодила  в
кювет.  Из  нее с короткоствольным  автоматом в руках выскочил  негр, что-то
завопил диким  голосом и  резанул длинной очередью  по  бросившимся  на него
полицейским.  Тяжело раненный  в  обе ноги, Гордон упал,  открыв стрельбу по
бегущему зигзагами  преступнику, а  раненный в плечо и  руку Линг начал .его
преследовать.   Несколько  минут  продолжалась   эта  неравная  гонка  между
истекающим кровью сержантом и крепким тренированным преступником.
     Добежав  до  находившейся неподалеку  автостоянки,  Солдери  вскочил  в
грузовик и  направил его  на  обессиленного, обескровленного Линга,  -  сшиб
сержанта на твердое  полотно,  затем развернул  машину и дважды проехался по
залитым кровью останкам, потом снова выехал на шоссе...
     Группы захвата под  руководством  Дорнера  застали  умирающего Гордона,
который успел  им  все рассказать, и  страшную картину  раздавленных  кусков
человеческого тела.
     Когда Пирке, в электронном мозгу  которого  звучала одна и та же  фраза
"Найти  и  обезвредить",  -  получил  дополнительную  информации,  профессор
переключил свой личный  канал связи с ним  на полицейское управление. Убийце
до автокемпинга оставалось проехать всего 4 мили.
     Приняв  все сообщения, Митчел  взглянул  на видеокарту и  похолодел  от
ужаса:  грузовик преступника с преследовавшими его  тремя  машинами  захвата
приближались к кемпингу.
     Над сотнями беспечно  отдыхающих, ни  в  чем не повинных  людей нависла
смертельная опасность.
     Едва проскочив  автокемпинг,  Пирке  увидел  летящий на  него грузовик.
Бросив  машину влево, Пирке  резко затормозил и  подставил правый бок своего
автомобиля под несущуюся многотонную массу.
     Раздался дикий визг тормозов, глухой удар и скрежет, - грузовик, подмяв
под себя  автомобиль  Пиркса,  остановился. Толчком  ноги  распахнув дверцу,
убийца  выскочил на  дорогу и, взмахнув  автоматом, замер  от неожиданности.
Перед  ним,   широко  расставив  ноги,   с  высоко  поднятой   рукой,  стоял
высокорослый блондин в полицейской форме, но без головного убора.
     "Что за  чертовщина? - пробормотал  ошеломленный  Солдери. -  Как  этот
"коп" умудрился выскочить, ведь у него не было ни одного шанса выжить..."
     С  криком:  "Ну,  ладно,  полицейская собака,  сейчас я продырявлю твою
шкуру!" - Солдери  нажал на  спусковой крючок и  повел  стволом  автомата по
неподвижной фигуре блюстителя закона.
     Когда  испещренный  автоматной   очередью,   но  совершенно  невредимый
полицейский  сделал  шаг  вперед, доставая  из  кармана  наручники,  Солдери
выронил  автомат  из  рук и  неожиданно тонким  голосом завопил  от  страха.
Схватившись за голову,  он  медленно  опустился  на дорогу. Затем безропотно
протянул руки, кисти которых обхватили стальные браслеты.
     Передавая  убийцу  подоспевшему  с  группой захвата  лейтенанту,  Пирке
указал на семь пулевых отверстий на своей груди  и невозмутимо произнес: "Не
мешало бы мне заменить мундир, лейтенант,.."
     <b>Гений по заказу</b>
     Зобов долго стоял, тупо  уставившись  в одну точку.  Перед глазами, как
укор  судьбы,  зияла  немой  пустотой  разверстая грудная  клетка  маленькой
девочки.
     Ее  крохотное  сердце  неподвижно лежало на стеклянной  подставке.  Еще
несколько минут  назад жизнь билась  в этом  трепетном, похожем на небольшую
куколку тельце.
     Девочка  родилась  с  врожденным  пороком  сердца. Все  попытки  спасти
ребенка оказались тщетными.
     Сорвав с лица маску, Зобов прошагал в свой кабинет.
     Он  шел,  упрямо   набычив  большую  лобастую  голову.  Шел  не  глядя.
Встречавшиеся по дороге врачи и  сестры почтительно уступали дорогу Главному
хирургу республики, спасшему жизнь и здоровье сотням людей.
     "Не смог, не сумел,  - почти  вслух корил себя Зобов. - На пороге новый
век,  а  мы  не  можем  справиться с такими  пустяками. Когда  же,  наконец,
перестанут  умирать дети...  Когда же,  наконец, мы научимся делать то, чему
должны были научиться еще двадцать или даже пятьдесят лет назад.  Боже,  как
невыносимо  ощущать  свое  неумение,  безграничное,  ничем  не   оправданное
бессилие перед недугом!"
     Войдя  в кабинет,  он  раздраженно  содрал  шапочку и халат и, скомкав,
бросил в угол; порылся  в ящике стола, нашел завалявшуюся с давних пор пачку
сигарет; затянулся, но  закашлялся  (давно не  прикасался  к этому  зелью) и
погасил окурок в пепельнице.
     Долго сидел  задумавшись. Секретарша  Любочка, зная грозный нрав  шефа,
никого к нему в такие моменты не допускала.
     Взяв в  руки записную  книжку, Зобов стал рассеянно  ее  перелистывать.
Неожиданно глаза остановились на знакомой фамилии.
     "Платов!  Сережка   Платов  -  его  однокашник  и  какое-то  светило  в
биологии!"
     Левая рука непроизвольно потянулась к телефону и набрала номер.
     - Платов, - услышал Зобов знакомый, чуть хрипловатый басок.
     Зобов поделился своим несчастьем. Трубка на другом конце долго молчала.
Наконец, когда  Зобов хотел со злостью опустить ее на рычаг, Платов медленно
проговорил:
     - Костя, как у тебя сегодня вечером со временем?
     - Никак, свободен полностью и, если потребуется, то всецело можешь мною
располагать.
     - Ты на машине?
     - Разумеется.
     -- Подъезжай часам к девятнадцати ко мне. Надеюсь, не забыл?
     - Что ты! Нет! Конечно, нет!
     - Хочу тебя познакомить с интересными людьми.
     - А стоит? Ты знаешь, мне сейчас не до знакомств. .
     - Стоит, стоит, обязательно стоит!
     - Добро! В девятнадцать ноль ноль буду у подъезда,
     - Ну, хоп! До встречи!

     Платов повез друга куда-то за город.
     - Ты куда это меня везешь? - Зобов, наконец, отвлекся от своих мыслей и
взглянул в окно.
     - Будешь много  знать, скоро состаришься, - попытался сострить Сергей и
затормозил  у   высокого   бетонного   забора,   подкрашенного   известковым
"молочком".
     -  "Ящик"?  -  спросил   Зобов,  глядя  на   видневшееся  из-за  забора
ультрасовременное здание из стекла и бетона.
     - "Ящик", "ящик", - ответил Платов, поспешно выбираясь из машины.
     После завершения обычных формальностей друзья поднялись на  второй этаж
и вошли  в довольно большой кабинет с приемной. Там находились двое. Высокий
широкоплечий  брюнет  с  круглыми  навыкате  глазами  и  седоголовый  крепыш
невысокого роста с аккуратно подстриженной бородкой и усами.
     Брюнет протянул руку и представился: :
     - Личицкий Михаил Леонидович.
     -  Профессор,  известный специалист по молекулярной биологии, - добавил
Платов.
     Зобов в свою очередь назвал свои имя и фамилию.
     -  Так  это  вы Зобов?  - подскочил  к ним  седоголовый.  -  Очень рад,
очень!...  Давно  хотел познакомиться с  вами. Меня зовут  Аркадий  Иванович
Линдо. Вы  ведь спасли жизнь  моему  сыну.  У  него начиналась гангрена.  Я,
видите  ли,  не  мог  лично  засвидетельствовать свое почтение. Долго  был в
заграничной  командировке.  Так  что теперь позвольте сердечно поблагодарить
вас  и  выразить  признательность.  Понимаю,  что  говорю  казенно,  но  что
поделать! Других слов, к сожалению, пока не придумали.
     - Ладно, хватит расшаркиваться, - сказал Платов. - Давайте переходить к
делу.
     Все четверо уселись друг напротив друга за  длинный  полированный  стол
совещаний.
     Первым,  как всегда, начал Платов, с детства не страдав- * ший излишней
скромностью:
     - Мы  собрались обсудить настолько важную проблему,  что,  пожалуй,  на
сегодняшний  день в  медицине ей нет равных,  разве не считая  СПИДа. Честно
говоря, мы  к  ней  .  шли давно.  Шли  разными путями. Кое-чего достигли...
Думаю,   вы  поделитесь   с  Константином   Петровичем  результатами   своих
исследований. Полагаю,  он заинтересуется. Тем более, что мы достигли такого
этапа,  когда нужны более чем серьезные  клинические исследования. А клиника
профессора   Зобова   с   ее   многочисленными   лабораториями   и   крупным
диагностическим  центром  нам как  нельзя кстати. Прошу, Михаил  Леонидович,
изложите программу.
     - Все началось  с изобретения моего ассистента Вадима Кулешова.  Вместе
со мной он долгое  время работал над изучением фантомного эффекта. Началось,
естественно, с малого.  Когда от зеленого листа  отрезали  небольшую часть и
затем помещали в высоковольтное, высокочастотное электрическое поле, а потом
фотографировали,  то  на  снимке  получалось  изображение  целого  листа.  В
принципе в этом и заключается суть так называемого фантомного эффекта. Меняя
напряжение и частоту тока, удалось добиться неплохих результатов. В конечном
итоге Вадим изобрел прибор, который назвал фанозор. Первое  испытание прошло
успешно. В это время вы, Константин Петрович, успешно проводили операцию  по
удалению  части стопы попавшего в автокатастрофу юноши. Это был сын  Аркадия
Ивановича  - Юрий. Молодой человек после переезда домой все время жаловался,
что удаленная  часть стопы все время болит и чешется. Рана  давно  зажила  и
болевого  синдрома  быть не  должно.  Юрия  привезли  в институт и поместили
прооперированную ногу в электромагнитное поле фанозора. Так вот, хотя прошло
более трех месяцев  с момента  операции,  снимок  ясно показал отсутствующую
часть стопы.  Причем настолько ясно,  что были видны каждая косточка, каждый
нерв. Разумеется, мы ждали соответствующего эффекта.  Но чтобы такое!  А это
время  Аркадий  Иванович открыл  несколько  типов  многомерных  генетических
кодов.  Ни для кого  не  является секретом,  что  каждый  ген  несет  в себе
наследственное вещество, пространственную и временную программы жизни  всего
организма. Успехи  генной инженерии по выращиванию  из одного  клетки целого
растения уже давно никого  не удивляли. Но когда Аркадию  Ивановичу из одной
клетки, используя голографические гены,  удалось вырастить кольчатого червя,
то дело приняло нешуточный оборот. Можно  было  замахнуться и  на большее. А
почему бы  и нет? Почему не попробовать  выращивать целые органы? К примеру,
легкие,  печень, а может,  и сердце,  и, наконец, мозг, голову! Появились же
первые  люди   из  пробирки,  появились   искусственно   зачатые   животные,
обезьяночеловек - гибрид человека и шимпанзе.
     - Это  все мне известно из печати, - задумчиво произнес Зобов. - А что,
собственно, вы хотите предложить?
     - Как  что, как что!  - заволновался Личицкий. - Сколько людей страдает
врожденными пороками? Сколько больных с. пораженными внутренними органами? У
скольких  людей удалены  конечности, отдельные части  тела?  Именно  сейчас,
сейчас  необходимо  браться  за выращивание  утраченных  органов  с  помощью
голографических генов.
     - Но это  ведь огромная целевая  программа: под нее необходимо выделить
колоссальные финансовые  средства, должны работать целые институты, клиники,
- пытался возразить Зобов.
     - Да,  действительно, под фантастические  предположения  денег никто не
даст. У государства  много других забот. А миллионеров-меценатов в стране не
существует. Так что придется идти на определенный риск, но риск оправданный.
     Другого пока не дано, - высказал свою точку зрения Линдо.
     - Ну что, Костя, ты с нами? Давай-ка в одной упряжке, авось да вытянем,
- Платов обратился к Зобову.
     - Добро, я в команде. Но что-то конкретное у вас есть?- спросил Зобов.
     - Вот это другой разговор! - обрадовался Платов. - Конечно, есть. Иначе
тебя  сюда  бы  и  не  приглашали.   Есть  целая  программа,  причем  весьма
напряженная.
     - Так чего тянешь?  Выкладывай! Время не  ждет, - Зобов хлопнул Платова
по плечу...

     Разъезжались далеко за полночь.
     С  этого дня для них  началась  новая  жизнь. Суток катастрофически  ие
хватало. Все  были настолько захвачены  идеей, что спали  едва ли три-четыре
часа. Дни и ночи проводили то в институте, то в клинике у Зобова.
     Уже первые  результаты  оказались  более чем  обнадеживающими.  Вначале
удалось  вырастить  почку  младенцу,  родившемуся  с  патологией мочеполовой
системы. Затем избавить от атрезии кишечника новорожденную девочку. Ребенку,
на  спину которого опрокинулся бак с кипящей  водой, удалось вырастить новую
кожу, а двум детям и женщине, попавшим  в  аварию, вырастить части удаленных
конечностей.
     Зобов вообще перестал  ходить  домой: спал в кабинете. Дома его съедала
такая тоска,  что хотелось выть от душевной боли. Три года назад погибла его
жена. Погибла нелепо, случайно. Она была альпинисткой. Зобов боготворил  эту
маленькую  хрупкую женщину. Она  была  для  него всем,  и такая  неожиданная
смерть! Хотя она всегда  приходит нежданно. Но, как говорится,  кому суждено
погибнуть от жажды, тот не утонет.
     Однажды  поздно  ночью Зобов  сидел  в  кресле, близко  придвинув его к
стене.  Он  дико,  чудовищно  устал.  Спать  не  хотелось.  Видимо,  здорово
разошлись нервы.
     В дверь  тихо постучали. Он удивленно  посмотрел на часы: два  тридцать
пять!
     "Однако,  -  подумал он, - кто  бы это  мог быть?  Он всех отпустил, за
исключением дежурных. А  они,  как  правило,  не особенно  рвались в кабинет
главного, зная  его  крутой характер. Не зря  же медсестры  звали  его между
собой "сухарем". Дело в том, что  главный  хирург для  своих сорока пяти лет
неплохо сохранился. И мечтой многих медсестер да и, что греха таить, молодых
врачей было  составить неплохую  партию с интересным вдовцом, благо, детей у
него не было. А Зобов никого не  замечал.  Правда, больше всех преуспела его
секретарша Любочка.  Во-первых, она старалась не  допускать  под грозные очи
начальства   своих   потенциальных   конкуренток,   во-вторых,   делала  ему
замечательный, по его словам, кофе и, в-третьих, - постоянно строила глазки.
Что  касается ее белого халатика,  то он  давно был укорочен выше допустимой
нормы  и  в  полной  мере позволял шефу и  посетителям любоваться  стройными
ножками миловидной секретарши.
     - Войдите, - громко сказал Зобов, собираясь устроить разнос.
     В кабинет вошла Любочка. Она держала поднос с чашечкой ароматного кофе.
У Зобова даже защекотало в носу.
     Хотя ему и было приятно, он, грозно поглядев на девушку, рявкнул:
     - Ну  что там, в чем  дело? Почему не дома?  Почему  здесь?  Давно пора
спать.
     - Вы  извините,  Константин  Петрович, я  не хотела вас беспокоить,  но
слышала  ваши шаги, вздохи. Подумала, что вам все равно не спится, а чашечка
кофе вам не помешает, - смущенно лепетала девушка.
     - Ладно, давай сюда. Поставь на стол и иди, - сухо произнес Зобов.
     - Константин Петрович,  позвольте задать  один вопрос, -  обратилась  к
нему Люба.
     - Ладно уж! - он махнул рукой. - Задавай.
     - Понимаете, я  учусь на втором курсе  медицинского. Мы .изучаем сейчас
патогенез. Ну и мне не совсем понятна вирусная теория происхождения рака.
     - Что здесь непонятного? - удивился Константин Петрович.-Ты знаешь, что
рак-в сущности неконтролируемый рост клеток. А  вирус - это частица  ДНК или
РНК,  то есть химический материал, контролирующий рост и деление  нормальных
клеток. В общем, как это попроще объяснить, нуклеиновые кислоты как бы несут
в  себе план новой клетки. Вирус  проникает  в  клетку и  подключается  к ее
генетическому коду.  Контроль  над делением клеток становится беспорядочным.
По существу это и есть рак. Понятно?
     - Ой, Константин Петрович, вы так просто  и  понятно  объясняете  такие
сложные проблемы, что даже я, тупоголовая дурочка, все поняла.
     - Ну-ну, - оттаял Зобов. - Лучшего секретаря я бы не хотел.
     -  Я  так  рада,  Константин Петрович, что вы  такого хорошего  обо мне
мнения, а то ведь уходить собралась.
     - Как? Зачем? - встрепенулся Зобов. - Почему?
     - Ну, мне казалось, что вы терпеть меня не можете.
     - Что ты, что ты... Как раз наоборот!
     -  Ой, правда? - Любочка по-детски непосредственно захлопала  в ладоши.
Подскочила к Константину Петровичу, прижалась теплыми губами к его  небритой
щеке и, смущенно покраснев, выскочила из кабинета.
     -  М-да! -  задумался Зобов и  потер щеку.  - Этого еще не хватало... А
впрочем,  почему бы  и  нет? Люба  -  совсем не глупая  девушка и,  судя  по
поцелую, далеко не равнодушна к "старику". "Старику" ли?
     Он встал,  подошел к зеркалу: потрогал мешки под воспаленными, красными
от  бессонницы  глазами, пригладил волосы.  Неожиданно сам себе  подмигнул и
принялся с удовольствием допивать  кофе. Затем прилег  на диван и задумался.
Не заметил, как уснул.
     Разбудил  его  переливчатый  сигнал  телефона.  Вскочив с дивана,  взял
трубку:
     - Зобов слушает!
     Звонила  дежурный  врач. Привезли останки  лауреата  Нобелевской премии
академика Ивана Ильича Алферова. Самый молодой академик  в истории Академии:
ему  было  всего 27  лет. Он  вылетел вертолетом  на расследование аварийной
ситуации  на  одном из  химических заводов. По неизвестной причине  вертолет
рухнул  на  землю. Все  члены экипажа и пассажиры погибли. Останки академика
привезли в клинику по просьбе профессоров Личинского и Платова.
     Вскоре они сами появились в кабинете Зобова.
     - Костя,  - обратился  к  нему Платов,  - ты понимаешь,  что произошло?
Погиб гений! Он мог принести человечеству неоценимую пользу. Не-оцени-мую. И
такая нелепая смерть...
     - Действительно, это ужасно, - бормотал стоявший рядом Личинский.
     - Костя,  а  что,  если  попробовать снова?  -  заговорил Платов.  - Ты
понимаешь,  ведь  такой шанс  выпадает  не  часто.  От  академика ничего  не
осталось,   кроме   нескольких   костей  и  кусков   плоти.  Давай  рискнем!
Представляешь, из клеток гения вырастить  гения.  Гений по  заказу! Это ведь
переворот в науке, в истории.
     -  А  чем мы  гарантированы,  что он  после  возрождения  сохранит свои
интеллект, духовность, моральный облик?
     -  Пока  ничем,   но   разработаем  программу,  а  потом,   если   что,
разберемся...
     - Ты тоже "за"? - обратился Зобов к Личинскому. ,
     - Да-да, - поспешно закивал тот.
     - А Аркадий Иванович? .-,.
     - Так он первым натолкнул нас на эту мысль!
     -  Что  ж,  друзья, давайте  попробуем возродить гения.  Ну,  если  что
случится, отвечать будем вместе. Как положено, по закону.
     - Кончай, Костя, тень на плетень наводить. Я ж тебя не первый год знаю.
Если что, ты ведь первый в петлю полезешь. Но мы тебя не пустим. Я за риск!
     - Я тоже, - раздался голос Личинского.
     - И я, я с вами, - услышали они  голос внезапно появившегося в кабинете
Линдо.

     Прошло четыре года.
     Зобов в очередной раз зашел навестить своего подопечного. Перед  ним на
кровати с подключенными к компьютерному устройству многочисленными датчиками
лежал мальчик лет двенадцати.
     - Ну, как? - спросил он дежурного врача.
     - Все установили. Система должна работать нормально.
     - Ну что, сегодня решающий день?
     - Да, решающий, - согласился дежурный. " '" '
     - Личинского и Линдо вызвали?
     - Да, уже едут сюда.
     - А Платова?
     - Платов немного задержится, но просил без него не начинать.
     -  Что  ж, если  система  Личинского  подействует, выведет его из этого
состояния, тогда  мы  на коне, если нет, то... -  Константин Петрович махнул
рукой.
     - Не переживайте, все будет хорошо. Поле строго рассчитано. Ошибки быть
не может.
     Первыми приехали Личинский и Линдо. Платов почти не опоздал.
     -  Ну, начнем,  - сказал Платов, потирая руки. Затем подошел  к Зобову,
крепко сжал его руку и сразу отвернулся. Линдо нажал кнопку.
     Раздалось  характерное  потрескивание и  вокруг  больного  образовалось
светящееся  электромагнитное  поле. Поле ширилось, росло.  Светящийся  ореол
охватил  всю  фигуру мальчика. Вдруг где-то заискрило,  ореол вокруг кровати
исчез, раздался глухой удар и погасло освещение.
     - Что там случилось? - закричал  Зобов, и, размахивая руками, в темноте
бросился из палаты, требуя наказать виновников.
     Платов  и Линдо бросились его успокаивать. Но он  вырвался и ощупью идя
вдоль стенки, добрался  до своего  кабинета; попытался найти графин с водой,
но лишь опрокинул вазу с цветами; после чего успокоился и сел на диван.
     Когда свет зажегся снова, оказалось, что произошло короткое замыкание.
     Зобов хотел встать и снова пойти в палату,  но его остановил вошедший в
комнату Платов.
     -  Костя, посиди  здесь.  Сейчас все будет  ясно. Да  не дрожи ты  так!
Инфаркт  заработаешь. Верь мне, все будет в  порядке. Не зря мы его мозг три
года  держали под компьютерной  информацией. Он так напичкан  знаниями,  что
должен соображать быстрее самой быстродействующей ЭВМ.
     - А вдруг все зря и,  несмотря на  этот поток знаний, останется дебилом
или еще хуже - превратится в какого-нибудь негодяя-монстра...
     Через  несколько секунд в  комнату ворвались  улыбающиеся  Личинский  и
Линдо.
     - Ура, победа! Победа!
     - Что? Как? - Зобов и Платов вскочили.  Личинский,  подняв  правую руку
вверх, торжественно произнес:
     - Слушайте,  слушайте,  говорит клиника  профессора  Зобова...  Говорит
клиника Зобова...  Сегодня,  24  июля,  состоялся  грандиозный  эксперимент.
Алферов-2  заговорил.  За  одну  минуту  он решил  проблему  озоновой  дыры,
предложил оригинальное  продолжение  теоремы Виоры-Толигоди  и  в десять раз
быстрее компьютера нашел решение предложенного уравнения.
     - А дальше, что он сделал дальше? - нетерпеливо перебил его Зобов.
     -  Дальше... Дальше  ничего особенного.  Он  встал,  извинился за  свой
внешний вид и поцеловал руку дежурному  врачу  Вере Сомовой, поблагодарив ее
за прекрасный уход...
     <b>Дьяволенок</b>
     Жаннет  редко  возвращалась  домой  поздно.  На  этот  раз она  надолго
задержалась у своей подруги Пат Мирсонс, живущей в пригороде. Та уговаривала
ее остаться на ночь, но Жаннет не согласилась.
     Какая-то  неведомая сила заставила ее  сесть  за  руль автомобиля  и  с
непривычной  для нее скоростью помчаться к себе домой ночью,  под  проливным
дождем, по мокрому, скользкому шоссе.
     С  визгом  скрипели  тормоза,  машину  на  поворотах  заносило,  а  она
безостановочно жала и  жала  на педаль газа,  увеличивая и без того  бешеную
скорость.
     Внезапно из темноты свет фар выхватил темную человеческую фигуру. Прямо
посередине автострады, не обращая внимания на ливень, шел мужчина,  одетый в
помятые,  до неприличия  широкие брюки,  босиком  и  в  наброшенном на плечи
каком-то неопределенного вида плаще.
     Жаннет  едва  успела  затормозить.  "Шевроле" несколько раз  крутанулся
вокруг своей оси и с заглохнувшим двигателем остановился рядом с прохожим.
     Тот,  не  обращая внимания  на протестующие возгласы  девушки,  сел  на
сиденье и застыл, уставившись перед собой. Причем  Жаннет заметила,  что  до
дверцы он  даже не дотрагивался рукой.  Она  как-то  сама собой открылась и,
подождав пока мужчина не усядется на место, плавно закрылась.
     Только сейчас  она  смогла рассмотреть  его  внимательнее.  У него  был
точеный профиль,  как  на древнеримских монетах.  На высокий лоб свешивалась
промокшая  прядь  русых  волос. Глаза с длинными, как у  девушки, ресницами,
пожалуй,  для  мужчины  были  несколько  великоваты.  Большего  за  поднятым
воротником насквозь промокшего плаща разглядеть не удалось.
     Жаннет попыталась было еще раз возразить  против такой бесцеремонности,
но  он повернул голову и так посмотрел на нее, что она, не говоря ни  слова,
включила зажигание и, развернув машину, поехала домой.
     Вдруг она услышала его странный булькающий голос;
     -- Скорее, надо скорее. Надо домой, к тебе домой.
     Неожиданно  она заметила, что машина совершенно ее не  слушается. Когда
она  нажимала  на педаль акселератора,  машина, наоборот, сбавляла скорость,
когда  пыталась  тормозить -  движение ускорялось. Причем  особенно  легко и
свободно  автомобиль  вписывался  в  повороты, что ей,  как  правило,  редко
удавалось. Она бросила  руль и с  изумлением  заметила,  что без всякого  ее
вмешательства машина продолжает движение.
     Она  посмотрела на  незнакомца, сидевшего  абсолютно  невозмутимо,  как
будто его это и не касалось. Затем он произнес:
     -- Покажи дорогу к  твоему  дому. Я не  знаю, где ты живешь.  Меня надо
спрятать... Скорее спрятать.  Никто не должен  знать про меня.  Я  с  другой
планеты. Я убежал... Я хотел помочь вам, тебе, вашей планете. Мне запретили.
Но я все равно убежал. Я принял ваш облик. Я очень хотел помочь, но никто не
понимает этого. Мне говорят, я сумасшедший, что меня надо... изолировать. Ты
должна верить мне и не бояться. Я взял ваш облик, одел вашу одежду, чтобы вы
не  боялись. Но вы все равно боитесь... и не  понимаете, что  я хотел помочь
вам. Теперь меня ищут. Меня найдут, мне будет плохо, очень плохо. Я не хочу,
чтобы было плохо. Но они найдут, все равно найдут...
     Потом  он  замолчал,  странно  дернул  головой  и откинулся  на  спинку
сидения.
     Жаннет даже не пришлось показывать дорогу:  едва она успевала подумать,
как машина следовала в нужном направлении.
     Жаннет искоса поглядывала на  незнакомца и размышляла: "Похоже,  что он
не врет. Неужели правда... Пришелец!  Вот тебе  и летающие  тарелки! А  если
сумасшедший, тогда почему  машина идет самостоятельно и даже, похоже,  стала
читать ее мысли? Нет, пожалуй, все-таки Пришелец!"
     Вскоре "шевроле" остановился у се дома.  Она быстро вышла  из машины  и
зашла внутрь. Инопланетянин неотступно следовал за ней. . Жаннет зажгла свет
в  прихожей,  сняла плащ  и, скинув туфли,  сунула ноги  в домашние тапочки.
Пришелец неподвижно стоял около двери. С его мокрого плаща падали капли воды
и на полу рядом  с грязными следами, оставленными  босыми  ногами,  блестела
мокрая лужица.
     Жаннет хотела было сказать,  чтобы  он снял плащ и  отправился в ванную
комнату,   как   с  удивлением  заметила:  незнакомец  уже  стоит  одетый  в
комбинезон,   плотно  обтягивающий  тело,  и  на  его  ногах  были  тапочки,
обыкновенные мужские тапочки!
     "Чудеса, да  и  только",  -  подумала  Жаннет.  У нее в  доме сроду  не
водилось мужских тапочек.
     Кивком головы пригласив  Пришельца  следовать  зя  собой,  она  вошла в
сумрачную гостиную. Не включая  света, подошла  к бару, плеснула  полстакана
неразбавленного виски и, скрестив ноги, уселась в свое любимое кресло.
     Жаннет здорово устала от этой сумасшедшей гонки. Около  трех лет  назад
она вместе  с  родителями  попала в автомобильную  катастрофу. Те,  сидевшие
впереди,  погибли  сразу, не  приходя в сознание, а ее  через  пять месяцев,
измученную  непрерывными  скитаниями  по  хирургическим  клиникам,  привезли
домой,  где еще  около  двух месяцев она  находилась под  присмотром сиделок
доктора Эхинеса, сделавшего ей две операции.
     С тех пор  она  страшно боялась быстрой  езды. И  как  это  сегодня  ее
понесло в дождь домой, да еще с такой скоростью...
     Инопланетянин, неподвижно стоявший в центре комнаты, дотронулся пальцем
до люстры, которая тут же ярко вспыхнула, высветив каждый уголок гостиной.
     И вдруг ей  стало не  по себе от взгляда голубых глаз незнакомца. В них
таилась  неземная,  тысячелетняя  мудрость. Казалось,  они проникали в самые
сокровенные частицы души, в  каждую клеточку  мозга, всколыхнули всю глубину
ее  сознания.  Затем  прохладная ладонь  опустилась  на  ее пылающий  лоб  и
странный, булькающий голос произнес:
     - Ты теперь совсем здорова...
     Она   прислушалась   к  голосу   своего   организма   и   действительно
почувствовала,  что  куда-то  ушла  боль, постоянно  гнездившаяся  в  правом
подреберье,  исчезла   тупая  ноющая   боль  в  верхней  части  черепа.  При
столкновении  она  вышибла  ветровое  стекло.  Схватившись  рукой  за  щеку,
почувствовала, что под пальцами нет кроваво-красного рубца, так уродовавшего
некогда красивое лицо.
     Жаннет  вскочила  с  кресла и бросилась к зеркалу.  О, чудо!  Шрама как
будто и не бывало. На  нее глядело хорошенькое личико молодой женщины, почти
девушки.
     Тщательно ощупав руками все тело и, не стесняясь взглядов постороннего,
спустила с худых плеч просторную кофточку. На гладком белокожем теле не было
заметно ни  одной царапины, ни  одного даже самого  маленького шрама. А ведь
врачи,  борясь за ее жизнь,  безжалостно изрезали и  искромсали тело, покрыв
его многочисленными шрамами.
     Обернувшись, она увидела, что незнакомец наклонился  над  полом, поднял
неразбившийся стакан с капелькой виски на дне и понюхал. Подошел к ней ближе
и, указывая на стакан, пробулькал:
     - Это яд! Ты больше не будешь пить...
     Действительно, последнее время то ли от гнетущего  чувства одиночества,
то  ли  от  попытки заглушить  болевой синдром, как  назло  усиливающийся  к
вечеру,  она  много  и  часто  пила. И  потом она,  буквально  зачарованная,
смотрела,  как  стакан,  мягко   оторвавшись  от  ладони,  медленно,  слегка
покачиваясь,  поплыл по комнате, вылетел в распахнутое  окно и растворился в
вечерней темноте.
     - Кто ты все-таки? Откуда? - спросила она, пристально глядя на него.
     -  Я  -  оттуда,  -  кивком  головы  он  указал  на  небо,  с  медленно
просыпающимися после дневной спячки звездами.
     - Тебя действительно надо спрятать? - не унималась Жаннет.
     - Да, - коротко ответил незнакомец.
     Пришелец  пробыл  у нее почти неделю. Все эти  дни и ночи, не вставая с
места, он просидел на чердачном  перекрытии у  слухового  окошка, напряженно
вглядываясь и вслушиваясь в звенящую тишину.
     Она  несколько  раз  в день  поднималась к  нему  по  крутой  лестнице,
предлагая  различную   еду,   кофе,  чай,  напитки,  но  он  всегда  вежливо
отрицательно качал головой. Правда, однажды, когда  она  особенно настойчиво
пыталась всунуть ему в руку теплый сэндвич  с чашечкой дымящегося ароматного
кофе, он сказал:
     - Мы никогда не едим.
     По ночам она,  почти не смыкая глаз,  молча лежала на широкой кровати и
думала  о вернувшем ей здоровье  и  красоту незнакомце. Наконец, на  седьмой
день, не  выдержав,  она поднялась в его убежище и, взяв за руку, повела  за
собой в спальню; повернула к себе  лицом  и  бесконечно  долго вглядывалась,
утопая в манящей теплотой и лаской голубизне его глаз.
     Затем  прижалась головой к  груди,  медленно  опустилась  на  колени  и
прильнула губами  к  тыльной стороне  его ладони, покрывая  ее  бесконечными
поцелуями...
     Утром,  едва  открыв  глаза,  она увидела,  что  он стоит у кровати уже
одетый  в  свой  комбинезон-кожу и что-то протягивает ей: в раскрытой ладони
переливался золотистый шар.
     - Отдай сыну, - сказал он, отводя в сторону глаза.
     - Какому сыну? И почему именно сыну? - спросила Жаннет.
     - Через три месяца у тебя будет сын, мой сын! - ответил незнакомец.
     - Откуда ты знаешь?
     - Я знаю!
     - Но что он будет с ним делать?
     - Он будет знать!
     Разрыдавшись,   она   вскочила  с  кровати  и  бросилась  ему  на  шею,
исступленно целуя и приговаривая:
     - Не уходи, я не смогу без тебя, возьми меня с собой!
     - Тебе нельзя. Там другое, все другое! Ты не сможешь там.
     - Тогда останься со мной!
     - Нельзя, я не могу здесь жить! Я так устроен. Я хотел стать как  вы...
Я  не  смог. Я  хотел вам помочь,  очень  помочь.  Мне не разрешили. Они уже
знают, где  я. Они идут за мной. Пусть мне будет плохо, но там мое, все мое.
Я должен быть там. Я буду там. Мне никогда не было так хорошо, как  с тобой.
Я буду всегда помнить тебя. Береги сына. Не забудь отдать ему это...
     Его тело окутало зелено-серым туманом и он исчез. Исчез,  как будто его
никогда и не было.
     ...Прошло три месяца, однако  никаких особых перемен в  своем организме
Жаннет не  замечала.  Но  однажды ночью она проснулась от  острой боли внизу
живота.  Затем  боль  быстро  прекратилась, и она почувствовала, как из  нее
вылилось что-то горячее...
     Включив настольную Лампу и  откинув одеяло,  Жаннет увидела между своих
бедер  светло-зеленый комочек. Испуганно вскрикнув,  она  соскочила на пол и
обнаружила,  что  комочек  на  ее  глазах  стал принимать  форму  маленького
ребенка:  сначала  появилась  головка,  затем  стали  вырисовываться  ножки,
ручонки. Тельце задвигалось, новорожденный издал невнятный писк.
     И вдруг его тело стало вытягиваться, росли разбросанные в стороны руки,
увеличивалась в  объеме голова, в мягких деснах  появились  зубки. Вскоре на
кровати  лежал  пяти-шестилетний  голубоглазый  мальчик,  очень  похожий  на
незнакомца,  но со  странно подергивающейся  шеей. Ребенок приподнял голову,
обвел  комнату  внимательным  взглядом  и  звонким  с  металлически оттенком
голосом спросил:
     - Я давно здесь?
     - Нет!
     - Как ты назовешь меня? - опять задал вопрос мальчик.
     - Тэдди.
     - Хорошо, мне нравится это имя! Мы будем жить здесь?
     - Нет, мой мальчик,  мы переедем отсюда, - Жаннет сразу сообразила, что
неожиданное появление у нее в доме такого большого ребенка вызовет у соседей
немало пересудов и сплетен. Да и мальчику наверняка все это будет неприятно.
     Кстати, она давно уже приценивалась к небольшому ранчо, находившемуся в
живописном  месте.  Оно  располагалось  далеко  от  города,  рядом с  лесом.
Соседние фермеры заглядывали туда достаточно редко, что  особенно устраивало
Жаннет.   Все-таки   в   ее  возрасте  иметь  шестилетнего   сына  несколько
преждевременно.
     На  следующий  день  Тэдди уже  ходил по двору небольшого  двухэтажного
домика с маленьким палисадником, в котором росло множество цветов.
     Своим поведением мальчик  не походил  на  обыкновенного  ребенка.  Этот
маленький  голубоглазый старичок  обычно усаживался  в  тени большого  дуба,
росшего у самой калитки, и пристально смотрел вдаль, как будто видел то, что
не доступно простым смертным.
     Жаннет,  как  всякая заботливая  мать, хотела его  накормить, но  после
состоявшегося между ними диалога прекратила всякие попытки это сделать.
     - Тэдди, ты почему ничего не ешь? - спросила Жаннет.
     - Я не хочу.
     - Но ведь ты тогда не сможешь вырасти.
     - Я вырасту.
     - Да, но ты не будешь таким здоровым и сильном, Как. твой отец.
     - Я буду.
     - А  ты знаешь, кто твой отец, а заодно, может ты мне  скажешь и откуда
он?
     - Оттуда, - и ребенок кивнул на небо.
     - Но ведь все нормальные люди должны питаться, - настаивала Жаннет.
     - Я не как все. Я другой, как мой отец!
     Однажды под  вечер она  заглянула к Тэдди  и  застала его  за  странным
занятием:  ребенок  забавлялся  тем,  что заставлял двигаться  и  летать  по
комнате различные предметы.
     Вот  он  взглянул  на  вазу с цветами, стоявшую  на  подоконнике, и  та
медленно поплыла по воздуху и переместилась  на шкаф, а одна  роза из букета
подскочила вверх, несколько раз перевернулась в воздухе и влетела в стакан с
апельсиновым соком, находившимся на тумбочке перед кроватью мальчика. Он его
не пил, но Жаннет каждое утро упрямо ставила стакан со свежим соком.
     Едва  он  посмотрел на коробку цветных  карандашей, как  они, выпрыгнув
оттуда, изобразили на потолке яркую разноцветную радугу.
     -  Тэдди,  что  ты   делаешь?  -  воскликнула  Жаннет.  Он  повернулся,
внимательно поглядел на нее и сказал:
     - У тебя болит рука.
     А  рука  у  нее действительно  болела, полчаса назад она рубила овощи и
чуть не оттяпала большой палец на  правой руке. Она  заклеила  залитую йодом
рану пластырем и, чтобы не беспокоить сына, держала руку за спиной.
     Он  подошел,  взял ее  правую руку и  провел но  ней пальцем.  Довольно
глубокая  рана  тут  же затянулась,  края кожи сошлись  вместе,  не  оставив
никаких  следов,  а  отклеившийся  пластырь  порхающей  бабочкой  полетел  к
мусоросборнику.
     Гости у  них бывали довольно редко.  Чаще  других заезжала на  видавшем
виды "оппеле"  соседка Молли Стигенс с десятилетним сыном Чарли.  У него был
прогрессирующий  паралич обеих ног, а  левая нога  ниже  колена представляла
собой лишь сухую, обтянутую серой кожей кость.
     Пока  женщины болтали между собой, мальчики занимались обычными делами.
Тэдди  расположился на своем  излюбленном месте,  а Чарли, сидя в инвалидной
коляске, вырезал из дерева забавные фигурки животных.
     Когда соседка усаживалась в машину,  Жаннет, которо! особенно было жаль
бедного  Чарли, вспомнила о том,  как  сын  залечил ее рану  на  пальце. Она
позвала Тэдди и попросила:
     - Мой мальчик, посмотри, пожалуйста, на ноги бедняжки.
     Тэдди  молча  подошел  к  машине,  затем  отдернул  штанину левой  ноги
больного  ребенка  и медленно  провел по ней ладонью от ступни до колона. На
глазах  изумленных  женщин  под  серой  кожей  вдруг  надулись  бугры  мышц,
зазмеились синие вены, кожа приобрела привычный  белый оттенок, а скрюченная
нога выпрямилась и плотно утвердилась на ступеньке коляски.
     Когда Тэдди то же  проделал с правой ногой,  Чарли, впервые вставший на
ноги, бросился на колени и  стал  истовыми поклонами благодарить избавителя.
Тот повернулся и молча пошел к дубу.
     Потрясенная Молли хотела последовать примеру сына,  но Жаннет попросила
ее сразу уехать и никому не рассказывать о случившемся.
     Молли, разумеется, не смогла удержать  язык за зубами. И вскоре со всей
округи к ранчо Жаннет потянулись больные и калеки.
     Однако   особое   столпотворение  началось  после  несчастного  случая,
происшедшего с  водителем грузовика-фургона на дороге,  проходившей недалеко
от дома Жаннет.
     Водитель  развил  скорость  свыше ста миль  в  час, на крутом  повороте
грузовик  занесло и  он  врезался  в скалу.  Следовавшие  по дороге водители
нескольких машин  вызвали полицию и успели вытащить пострадавшего до  плрыва
искореженной  машины.  Вокруг быстро  собралась  толпа, а  один  из дорожных
зевак,  видимо,  врач,  попросил  всех  отойти  подальше,  пощупал  пульс на
безжизненной руке и сказал, что парень безнадежен.
     Проезжавшая мимо Жаннет притормозила. Узнав о случившемся, она  поехала
домой. Доехав до ранчо, оглянулась и, увидев, что толпа не редеет, подошла к
Тэдди и спросила:
     - Можешь ли ты что-нибудь сделать для несчастного?
     Тэдди  кивнул головой и направился  к распростертому телу; наклонился и
провел ладонью от головы вниз  до кровоточащих размозженных ног. Лежавший на
земле  смертельно раненный  человек,  почти не  подающий  признаков жизни  и
находящийся  в  состоянии  клинической  смерти... вдруг  ожил,  зашевелился,
открыл  глаза  и неожиданно  тонким  для  его  массивного  туловища  голосом
спросил:
     - Какого дьявола вы здесь столпились?
     Затем  встал на  ноги,  оглядел  изодранные в  клочья,  залитые  кровью
рубашку  и  брюки,  посмотрел на  разбитую догоравшую машину,  опустился  на
колени и громко, навзрыд, не по-мужски зарыдал...
     Ошеломленные  случившимся,  изумленные  зрители расходились по машинам,
настороженно   глядя   вслед   уходящей   фигурке   мальчика    со   странно
подергивающейся шеей.
     К  сожалению,  этот  эпизод  омрачил  жизнь  Тэдди.  Слава  о  чудесном
исцелении быстро  разнеслась по  штату.  Однако  священник  пресвитерианской
церкви преподобный отец Смит в  одной  из проповедей громкогласно  объявил о
дьяволенке,  недавно  поселившемся  в  здешних местах. Особенно  исступленно
святой отец начал безумствовать в проповедях  после  случая,  когда прозрела
слепая  от   рождения  четырнадцатилетняя  девочка,  едва  Тэдди  дотронулся
пальцами до ее глаз, вечно закрытых белой пеленой бельма.
     Трубный  бас святого  отца возвещал,  что  только кознями дьявола можно
объяснить чудодейственную силу, таящуюся в руках ребенка.
     Несмотря на то,  что число исцеленных  и  излеченных больных непрерывно
росло, некоторые граждане  поспешили  записаться в  сторонники  преподобного
Смита.  Количество  таковых особенно возросло  после  пожара, когда  церковь
ночью неожиданно вспыхнула и мгновенно, как факел, сгорела, а испуганного до
полусмерти, полуживого  проповедника с искаженным от  страха лицом подобрали
пожарные.   Тронувшийся  умом  отец  Смит  непрерывно  твердил   о  каком-то
дьяволенке, из глаз которого  вылетело  колдовское пламя и испепелило святую
обитель.
     Однажды  распоясавшиеся  молодчики, подогретые добрыми  порциями виски,
подъехали на автомобилях к  дому Жаннет. Вскоре весь двор был окружен толпой
разгневанных  краснолицых  мужчин,   размахивающих   охотничьими  ружьями  и
револьверами и требовавших немедленно пристрелить этого дьяволенка.
     Испуганная  Жаннет схватила Тэдди  за руку и  попыталась спрятать его в
спальне, однако тот вырвался и вышел во двор.
     Когда перед толпой хулиганов появился этот шестилетний  ребенок, одетый
в выгоревшую  на солнце  клетчатую рубашку  и серые  брюки,  из-под  которых
виднелись  обыкновенные  босые ноги, а не  дьявольские копыта, как утверждал
отец Смит,  фермеры  замолчали.  Все, как завороженные,  смотрели на хрупкую
фигурку мальчика, спокойным и уверенным взглядом обводившего перекошенные от
злобы лица. И внезапно каждому  из  них стало невыносимо горько  и стыдно за
человеческую глупость и подлость, заставившую их, крепких и здоровых мужчин,
обрушить свою ненависть на этого беззащитного ребенка.
     Толпа поредела, а вскоре и  последний из фермеров сел в свой "линкольн"
и включил двигатель.
     С этого момента Тэдди словно подменили: если  он и раньше был угрюмым и
необщительным ребенком, то теперь целые дни и ночи напролет проводил в своем
новом убежище.
     Он выбрал небольшую мансарду с маленьким  окошком, выходившим на восток
и,  неподвижно сидя на  подоконнике, пристально смотрел на  небо, причем его
взгляд был всегда направлен только в одну точку, одну-единственную точку...
     Вконец обеспокоенная состоянием ребенка, Жаннет не выдержала, поднялась
к нему и протянула предмет, оставленный инопланетянином. Тэдди поднял на нее
глаза и произнес:
     - Я ждал.
     - Как? - не могла не спросить Жаннет, - ты знал, что тебе оставил отец?
     - Знал.
     - И ты у меня его не попросил?
     - Я ждал.
     - Ты знаешь, что с ним делать?
     - Знаю.
     - Ты хочешь туда, к отцу?
     - Да. .
     - А ты разве сможешь там жить?
     - Да.
     - Но ведь там...
     - Да, другие, но я как они.
     - Мне будет очень тяжело без тебя! -
     -  Знаю. Но ты выйдешь замуж. У тебя будет дочь.  Она будет как ты. Как
все вы. А я другой. Мне надо туда.
     - Ты никогда не вернешься?
     - Нет.
     Тэдди, зажав в кулаке шарик, быстро выскочил во двор...
     Жаннет, глядя в окно, видела, как он, раскрыв  ладонь,  поднял вверх, к
Солнцу, ослепительно сияющий шар.
     Он  вспыхнул.  Обрушившийся  на  Тэдди  каскад  искрящихся  лучей,  как
покрывалом, окутал его тело алмазным дождем,  и маленькая фигурка растаяла в
рубиновом пульсирующем мареве...
     <b>Экстрасенс
     <i></b>Посвящается Полине Владимировне Шепляковой</i>
     Девочку звали Линой.  Она ничем  не отличалась от сверстниц, разве чуть
больше других играла в куклы.
     До чего же она любила этот свой кукольный  мир! Каждый вечер перед сном
Лина  усаживалась  на  коврик и  перебирала  игрушечных  набивных  медведей,
пластмассовых   кукол   с   широко  распахнутыми  наивными   глазами,   ярко
раскрашенных оловянных солдатиков.
     Училась девочка  не хуже, но и  не  лучше других.  Хотя  часто получала
замечания за невнимательность: была немного рассеянной.
     После окончания пятого класса девочку отправили на каникулы в деревню к
бабушке.
     Деревенька  была захолустной,  хотя располагалась в живописной излучине
речки Топь.
     Детишки  часто  бегали  купаться  на  единственный  плес  среди  топких
берегов,  -  откуда,  очевидно,  и  пошло  это  не больно-то  ласкающее слух
название.
     Узкую   ленту  воды  теснили  густые  заросли  раскинувшихся  на  много
километров лесов.
     Богатые были леса. Грибов,  ягод,  орехов,  всякой  живности водилось в
изобилии.
     Однажды в теплый летний .день ребята купались. Солнышко уютно согревало
ласковыми  лучами  едва  просохшую от утренней росы  землю. Безоблачное небо
манило в свои необъятные  просторы.  Лина  лежала на  спине, широко раскинув
руки, бездумно вглядывалась в его ослепительно яркую голубизну.
     Неожиданно  в   далекой  вышине  мелькнула  черная  точка.  Она  быстро
приближалась: ширилась, росла, пока не превратилась в спиралевидную  воронку
с лохматыми зловеще-черными краями и двумя бурыми пылевыми столбами.
     Обжигающе  холодный ветер остервенело набросился на  испуганных  детей.
Разбросал одежду, срывал листья, гнал впереди себя комочки мха, гнул и ломал
верхушки  рослых  сосен. Небо  мгновенно потемнело, закрытое багрово-красной
тучей,  и девочка почувствовала, как неодолимая жестокая сила подхватила ее,
вознесла  вверх,  тугие  упругие  струи  воздуха  спеленали  тело,  -  почти
невозможно дышать.
     Последнее,  что она  увидела с  высоты, это  исчезающий,  еле  заметный
лоскуток излучины Топи.
     Там, в чреве гигантского смерча, уже теряя сознание, она почувствовала,
как  на ее голову опустились  две прохладные ладони и легонько сжали. Больше
она ничего не помнила.
     Спустя  два  часа  ее  подобрали  на  окраине районного  центра, в  ста
двадцати  километрах  от  родной  деревушки.  В  одних  трусиках она  лежала
навзничь  в  придорожной  канаве.  Водитель  грузовика,  увидевший  ребенка,
доставил ее в больницу. Там она быстро пришла  в сознание. Врачи  определили
ушиб головы и сотрясение мозга. Лина жаловалась на сильную головную боль.
     С тех пор девочка  стала за собой замечать странности. Время от времени
ей  казалось, что кто-то нашептывает ей в уши  о том, что произойдет завтра,
через неделю или месяц.
     Вначале  она  не  придавала  этому  особого  значения,  но  как-то  раз
проверила,  -  все подтвердилось. Ночью ей привиделось, что завтра соседский
Колька упадет с  дерева и сломает ногу. На следующий день она услышала дикий
крик и  выскочила  из дома. Заглянув за забор к соседям, увидела катающегося
по земле Кольку, - из разорванной окровавленной штанины виднелся белый кусок
голени.
     Случаи подобного рода происходили с ней все чаще  и чаще. Она не хотела
никому об  этом рассказывать, боясь, что ее примут за блаженную. Была в этой
деревне  такая... Ходила в тряпье,  грязная, с изъеденными коростой руками и
ногами.  Вечно  выпрашивала  корочку хлеба. Тем и  кормилась.  Так вот  она,
бывало,  глянет  на кого-нибудь  своими бельмами да и скажет вслед:  "Может,
корова  у  тебя падет или  жеребенок  народится..."  Люди  замечали,  что ее
предсказания обязательно сбывались.
     Лине никак не хотелось уподобиться этой дурочке. Так и молчала до поры.
А однажды,  года через  два,  увидела  во  сне  очень  высокого,  совершенно
незнакомого человека с длинным узким лицом и огромными красными  глазами. Он
подошел к ней, дотронулся до головы ладонью и сказал:
     - Скоро будет война. Ты будешь знать, кто погибнет,  кто вернется домой
и должна говорить об этом людям.
     Через  неделю  началась  Великая Отечественная  война.  Тогда  она  все
рассказала матери. Мать посоветовала девочке молчать.
     За  два месяца до  прихода похоронки  на отца она знала, что он  погиб.
Видела белое заснеженное поле, голые стволы деревьев, слышала отвратительный
визг снаряда. Отец схватился за грудь ватника, на котором выступило  красное
кровавое пятно  и медленно  осел на мерзлую,  покрытую  комьями черной грязи
землю.
     В похоронке значилось: "Погиб смертью  храбрых", а в письме его земляка
Никиты  Мерзлякова описывалась  гибель  отца, причем  именно  так, как  ей и
привиделось.
     Мать  не перенесла удара, слегла. Лина поступила  работать в госпиталь.
Мыла полы, стирала белье, подносила судно. Чего только не перевидала девочка
за  это  время!  Сколько  израненных,  искалеченных людей  прошло  через  ее
ласковые руки. А руки у  нее действительно  были ласковые.  Бывало, поправит
подушку  тяжелораненому,  а  ему  уже легче, даже стонать перестает. Раненые
любили  ее.  Всегда  просили,  чтобы перевязку делала  Лина. Будто  бы  боль
проходит, когда  она снимает заскорузлые, пропитанные  кровью и потом бинты.
Многие  замечали,  что если Лина только  пройдет по палате, то уже от одного
этого им становилось лучше.
     Привезли  как-то  в ее палату  молоденького сержанта. Мальчишка совсем,
весь  израненный  и обе ноги  пулями  перебиты. Так жалобно стонал,  что  не
выдержала  Лина,  подошла,  отдернула одеяло.  Глядь, а  обе ноги почернели,
распухли.  Гангрена! Навидалась  она  этой  болячки!  До  слез  стало  жалко
парнишку. Как помочь? Отрежут ноги, обязательно отрежут!
     Провела ладонью по багровой вспухшей  голени и внезапно почувствовала в
руке острую боль. Посмотрела на ладонь, а она потемнела, вздулась. Взглянула
на ногу раненого, а на ней полоса белая посередине, как раз в том месте, где
она рукой провела.
     Начала Лина  ладонями ноги парнишке растирать. Чем  сильнее  растирает,
тем скорее чернота сходит, да не куда-нибудь, а в ее руки.  Рукам больно, аж
невтерпеж. Слезы из глаз ручьем льются. Руки уже до локтей почернели,  а она
знай  массирует раненому ноги. Наконец, разогнулась. Устала очень. Смотрит и
не верит, не верит своим  глазам Ноги у больного побелели.  Чернота исчезла.
Зато у самой руки лиловые.
     Раненые с  соседних коек повскакали. Окружили.  Вызвали врача. Прибежал
главный хирург госпиталя подполковник Ремизов. Он как раз собирался операцию
этому сержанту делать, ноги отрезать. Стоит и не может поверить в чудо. Ведь
сам полчаса назад осматривал раненого, был уверен, что безнадежен.
     Так Лина  спасла  от смерти Павла  Бударова.  Сама  месяца два потом  с
руками маялась. Чернота медленно с них сходила. Даже ложку несколько дней не
могла держать. А потом ничего, все прошло.
     Троих еще бойцов спасла Лина таким образом. Все трое были безнадежны.
     Весть о  чудесной спасительнице быстро разнеслась по всем госпиталям. К
ней  было  уж  в  очередь стали  записываться.  Однако  подполковник Ремизов
запретил. Вызвал  он к себе  санитарку, посмотрел в  добрые лучистые глаза и
сказал:
     - Все понимаю,  дочка. Хочется тебе людям помочь. Сердце у тебя доброе.
Но запомни, ты  молодая, тебе еще жить  да жить. Детей надо  нарожать. Стоит
тебе еще раз за это  взяться,  и  я за  твою жизнь  не ручаюсь. Я  ведь тебя
недавно осматривал.  Хочу  сказать  правду.  Сердце  у  тебя  слабое. Слабое
сердце. Видимо, когда  инфекция переходит к  тебе, не знаю и, честно говоря,
не  понимаю, как это происходит, то твое здоровье соответственно ухудшается.
Особенные  изменения происходят в сердце. Уже  шумы прослушиваются, перебои.
Так что заканчивай с этим  делом.  Пора и о себе  подумать.  Тем более  нас,
мужиков, много,  нам,  как  говорится, положено  Родину  защищать.  Жизнь  и
здоровье класть на алтарь  Отечества. А вас, женщин, надо беречь. Тем более,
что ты свой  долг выполнила. Минимум три жизни спасла.  Вот  война кончится,
врачи займутся изучением твоего  феномена, а  пока иди работай, но мои слова
помни, не забывай. Прощай, дочка.
     'Кончилась  война. Лина вышла замуж за Павла Бударова.  Не забыл солдат
свою спасительницу и приехал за ней, из Берлина приехал. Всю страну  пересек
лейтенант, но нашел  свою  суженую.  Нашел  и привез  в большой  город.  Сам
устроился на завод, а жена пошла работать в больницу.
     Лина  к тому времени совсем осиротела.  Мать померла  год назад.  Между
прочим,  смерть  матери  она предчувствовала  за три  месяца до ее  кончины.
Видела во сне, даже число и день знала.
     Родился  у Бударовых сын. Назвали  Иваном  в честь  геройски  погибшего
деда. Ребенок рос здоровым  и крепким. Зато Павел  часто  болел, давали себя
знать старые раны.
     В  1950 году Павел Бударов умер. Для Лины смерть мужа не была секретом,
она  знала об  этом еще в  день свадьбы, знала,  что он проживет с ней всего
четыре года и два месяца.
     Так  и случилось. Тяжело было  Лине  Ивановне поднимать сына одной,  но
подняла, вырастила.
     Между прочим, она обратила внимание,  что с каждым днем  ее способности
угадывать прошлое и будущее увеличиваются. Больше  того, она стала замечать,
что иногда она видит человека насквозь.  Да, именно  насквозь. Иногда не все
сразу,  отдельные  органы, отдельные участки, видела,  как  кровь  течет  по
сосудам. Видела, как на  проявленной  фотографии. Она уже  стала подумывать,
что  сходит  с  ума.  Но  затем  привыкла к  этим  ощущениям и перестала  их
замечать.
     Шли годы.  Лина  Ивановна по-прежнему  работала  в  больнице. Ей  очень
хотелось  получить   образование   и   стать  врачом.  Однако  не  пришлось,
приходилось работать  на двух  ставках,  так что еле  хватало сил  добраться
домой, накормить сына и завалиться спать.
     Тем  не  менее Лина Ивановна  все  же  окончила  медучилище  и  перешла
работать медсестрой.
     Последнее  время  она  стала  замечать  за  собой,  что особенно остро,
физически ощущает  чужую боль, сильно мучается  во время грозы  и  магнитных
бурь,  а  после  сеансов  "ясновидения"   испытывает  сильную  усталость   и
внутреннюю опустошенность.
     Что касается будущего и прошлого, то она предсказывала все, что угодно,
практически безошибочно.
     Однажды  она спасла своего сына. Мальчик торопился в  школу. Он  должен
был поехать на автобусную экскурсию. Как обычно, он поцеловал мать и побежал
к  двери.  В  этот  момент  перед ее  глазами  встала  картина  разбившегося
автобуса. Крики и стоны раненых и искалеченных детей.
     Она  остановила  ребенка,  поправила ему галстук, долго  смотрела в его
глаза, наконец, легонько подтолкнув к двери, проговорила:
     - А теперь ступай.
     Вдогонку незаметно, чтобы мальчик не видел, перекрестила.
     Иван  опоздал  на  автобус. Вечером стало  известно, что этот  автобус,
возвращаясь с экскурсии, разбился. Все дети погибли.
     Люди  тянулись  к Лине.  Почти  всегда  они  находили у  нее теплоту  и
участие. По больнице про нее ходили целые легенды.
     Например,  санитарка тетя  Маша чуть  ли  не  каждого  останавливала  в
коридоре и  рассказывала, как Лина на ее вопрос, где искать  могилу ее мужа,
погибшего в 1943 году, ответила:
     - Не ищи, милая. Могилы нет... Нет могилы. Прах его по земле развеян.
     Через полгода  она  случайно  узнала,  что  ее  муж  погиб  от  прямого
попадания бомбы. В окопе было четверо. Вместо них осталась глубокая воронка.
     Часто  по  одной  лишь  фотографии,  по  фамилии  человека  Лина  могла
определить, кто  он, откуда,  что  болит, что  любит или не любит. В  общем,
почти  все  автобиографические  данные  и даже  такое, что не под силу иному
досье.
     А уж  если приходилось встречаться с человеком, то начиналась полнейшая
фантастика.
     Ее  пророчества  зачастую  приводили людей в состояние  шока.  Невольно
возникал  вопрос:  каким  образом  ей  удавалось  проникнуть в  тайну  души?
Узнавать самое сокровенное, о чем самому себе и то боишься признаться!
     Николай Александрович Самохин, пожилой врач с тяжелой, трудной судьбой,
как-то подошел к Лине Ивановне,  поздравил ее с праздником, поцеловал руку и
в шутку спросил:
     - Вот вы, Лина Ивановна, всем все рассказываете, а меня, вашего старого
поклонника, забыли?
     Так она ему такое порассказала, что старик долго не мог опомниться.
     Он был репрессирован. Двенадцать лет провел  в лагерях. А Лина Ивановна
напомнила ему такие  эпизоды из этих страшных лет, о которых он  и сам почти
забыл. И о шраме на ноге,  который он заработал в драке  с уголовниками, и о
болезненном  ушибе,  полученном  в  детстве  при падении  с  крылечка,  и  о
неожиданной  встрече с девушкой, которую считал погибшей, и о  многом-многом
другом, о чем иногда и вспоминать не хотелось.
     Постоял Самохин ошеломленный, постоял да  и пошел, покачивая  головой и
что-то приговаривая.
     После этого  эпизода вызвал ее к себе главврач. Моложавый, крепкий, без
единой морщинки на  полноватом, хорошо  сохранившемся, несмотря на приличный
возраст, лице.
     - Ну  что, Бударова? Мне тут про тебя все уши про жужжали! Говорят, что
и  цены  тебе  нет,  и  что чудеса  можешь делать, экстрасенсом,  понимаешь,
работаешь. А мне,  между  прочим, не  экстрасенсы,  а  сестры  нужны.  Ясно?
Се-стры!
     Лина Ивановна помолчала, посмотрела в  его  красивые,  навыкате глаза и
сказала:
     - Леонид Михайлович, ваша дочь сегодня экзамен в институт не сдаст.
     - Какая дочь? Ошибаешься, милая. Моя дочь еще в детский сад ходит.
     -  Не  эта,  другая,  старшая,  от  первого  брака.  Леонид  Михайлович
поперхнулся. Схватился за трубку. Набрал номер:
     -  Валя, Валя,  это  я. Где сейчас Зина?  Так, так,  ну  ладно, позвони
сразу, как только приедет... Ну ладно, это ты могла  и от соседей  узнать. А
про меня, про меня лично что ты знаешь, что можешь сказать?
     - Да все знаю. Вижу  пятнышко  на двенадцатиперстной  кишке,  в желудке
слизи много, геморрой у вас, извините. Два полипа в толстой  кишке. Гланды у
вас   в  шестнадцатилетнем   возрасте   удалили.  Корью   болели,   свинкой,
мочеполовыми болезнями. О, у вас, оказывается, был...
     - Хватит, хватит, успокойся! - замахал руками глав врач. - Ну ты даешь,
Бударова! Однако... Не вздумай кому-нибудь ляпнуть об  этом. Это ведь давно,
в молодости было.
     - Не так уж давно. Это было восемь лет назад. Вы тогда...
     - Не надо, не надо... Можешь идти, Бударова. Работай, работай, спокойно
работай.  Но  о  нашем  разговоре  - ни слова. Ты ведь понимаешь,  авторитет
главврача и все такое прочее...
     - Знаю, но людям я все равно помогать буду. Не могу без этого.
     -  Да ради бога, делай, что хочешь... Когда Лина выходила  из кабинета,
Леонид Михайлович вкрадчиво спросил:
     - А что, если мы вас, Лина Ивановна, немного поис-следуем?
     - Пожалуйста, я готова.
     В  это  время  раздался  телефонный  звонок. Леонид  Михайлович  поднял
трубку.
     - Так... значит, не сдала, - протянул он и его лицо помрачнело.
     Главврач никогда  не забывал  о своих  намерениях.  Через  три дня Лину
Ивановну пригласили в  специализированный институт и провели ряд комплексных
исследований.
     Ученые  были  потрясены. У  медсестры Бударовой  обнаружено  сильнейшее
биополе.  В одной из  лабораторий  во время эксперимента она  своим биополем
отклонила лазерный луч.
     На  чувствительный  магнитофон записали сигналы,  исходящие из  ее рук.
Через  непрозрачный экран  воздействием биополя ей  удалось изменять частоту
электрических колебаний  у  электрических  рыбок,  в  частности у  нильского
слоника.
     Когда  ей приводили онкологических больных, она безошибочно определяла,
в каком месте находится опухоль и се характер.
     По словам Лины Ивановны, раковая опухоль издает фиолетовое свечение.
     Полученные  данные  позволяли  говорить  о феномене  Бударовой.  Однако
нашлось  немало скептиков, утверждающих,  что  все  это мистика, далекая  от
настоящей медицины.
     Дело  кончилось  тем,  что  главврач  оставил Лину в покое. Правда,  ее
перевели сестрой в психоневрологическое отделение, взяв слово не  заниматься
предсказаниями и пророчествами.
     Между тем к "доктору" Лине ходили на прием. Ходили многие, в том  числе
и врачи, правда, стоит отметить, что свои визиты они отнюдь не афишировали.
     А ведь стоило, стоило  к ее словам прислушаться хоть иногда, хотя бы от
случая к случаю.
     Судьба  дала  мне  счастье видеть  эту  женщину, говорить с ней,  между
прочим, она мне здорово помогла.
     Что в ней удивляет, так это вера... Именно вера, по ее словам, помогает
ей исцелять людей, предсказывать будущее.
     Лина Ивановна рассказывала мне, что она даже с мертвыми может говорить.
Но далеко не всегда, лишь когда впадает в транс.
     Она чувствует все сначала головой, местом,  к которому давно, в далеком
детстве,  притронулись  чьи-то  руки,  потом  мозгом, а  потом слухом...  Ей
слышится чужой  незнакомый  голос, как  по  междугородному  телефону.  Порой
громче, иногда тише.
     Если б кто-нибудь знал, скольким людям она принесла покой! Сколько вдов
нашли могилы своих мужей! Скольких она своевременно предостерегла, спасла от
смерти!
     Ведь она  не  только  Великую Отечественную  войну  предсказала,  но  и
венгерские события 1956 года,  и чехословацкий инцидент в 1968 году, и войну
в Афганистане, и Чернобыль...
     А  совсем недавно мне стало известно, что она предсказала землетрясение
в Армении, правда, никто к ее словам не прислушался...
     А может, стоило, стоило прислушаться!...
     Так и живет среди нас  простая русская женщина, медсестра Лина Ивановна
Бударова.  Добрая,  отзывчивая,   с  лучистыми  серыми  глазами,  с  теплыми
ласковыми руками, с горячим и верным сердцем...
     -  А может, все-таки в  этом что-то  есть... Может, она, Лина, попала в
параллельный  мир  и  вернулась  оттуда.  Вернулась  со   Знанием  Будущего,
вернулась с Могуществом,  которое  может приносить неоценимую  пользу людям,
исцеление, наконец, если хотите, прозрение...
     Может,  мы  чего-то недопонимаем  или  просто  не  хотим? А  нам  стоит
оглядеться  и  посмотреть внимательнее  на себя,  своих  близких,  знакомых,
вообще окружающих!
     <B>SOS</B>
     Комиссар полиции Альберто Сабатино  вторые сутки сидел в своем кабинете
и готовил заключение по весьма важному  делу, о ходе расследования  которого
он докладывал лично прокурору республики.
     Угасающие силы комиссара поддерживались лишь десятками  выпитых чашечек
ароматного кофе, - его недурно  готовил  молодой помощник  Тино  Пратолтини,
недавний выпускник  Высшей  полицейской  школы  в  Турине.  Поэтому, услышав
осторожный стук в дверь, Сабатино  раздраженно рявкнул: "Войдите", не поднял
головы  и продолжал  писать.  Но  когда  на  письменный  стол  упала  чья-то
бесформенная тень и хрипловатый голос произнес: "Простите, синьор комиссар",
- пришлось поднять голову и взглянуть на посетителя.
     Это была  пожилая  женщина со  следами  былой  красоты  на  испещренном
морщинами,  преждевременно  состарившемся лице.  По  акценту,  да  и  по  ее
внешнему виду она, скорее  всего, походила на испанку.  Видимо, одна из тех,
кто прислуживал в богатых домах здешних землевладельцев.
     Подслеповато  щурясь, она протягивала завернутый в старую  замусоленную
газету продолговатый предмет.
     -  Что  это  ты  сюда  притащила,  здесь полицейское  управление, а  не
мусоросборник! - не сдержавшись, заорал Сабатино.
     - Сайта Мария, извините, синьор комиссар, но я подумала, что это важно,
- испуганно пролепетала женщина. - Мне показалось, что на нем следы крови, -
трясущимися  руками  она  развернула