что-то делали у одной из стен. Гесьянь объяснил, что это те, кто взял на себя переделку охлаждения в доме, и также другие мелкие работы. - Когда вы вернетесь, все будет уже закончено, - скачал он. После обычных приветствий один из "рабочих" ("Кто их знает, - подумал Широков, - кто они такие? Ведь поручили же крупному ученому доставить наши чемоданы".) спросил, не надо ли переключить экраны на имя новых жильцов дома. - Переключите, - сказал Синяев. - Хотя бы на мое имя. - Лучше сделать иначе, - предложил Синьг. - Ваши имена трудны для произношения. Настройте экран на слово "Земля". - Вы не возражаете? - спросил каллистянин, который, по-видимому, руководил своими товарищами. - Наоборот! Это будет только приятно. - Тогда мы так и сделаем. Зьемьлья, - повторил он. - Я правильно произношу? - Приблизительно правильно, - улыбнулся Синяев. - Не забудьте сообщить об этом на пост "Каллисто", - сказал Гесьянь. В эту минуту на террасу опустилась большая, окрашенная в темно-серый цвет олити. Из нее вышел каллистянин и прошел в дом. Вежливо поздоровавшись, он сообщил, что эта олити предназначена для гостей. - Как раз вовремя, - сказал Синяев. - Спасибо! - Научить вас управлять ею? - спросил каллистянин. - Я сама научу, - ответила Бьесьи. - В таком случае до свидания! Я могу воспользоваться чьей-нибудь олити? - Возьмите мою, - сказал Гесьянь. - Вон ту. Очевидно, желая скрыть свое любопытство, каллистянин окинул внимательным взглядом Широкова и Синяева и вышел. - Вы не спросили его, куда он полетел, - сказал Широков. - А зачем мне это знать? - Но ведь он взял вашу олити. Где вы возьмете другую? - Где угодно. "Ответ в каллистянском стиле, - подумал Широков. - У них это просто. Где угодно, вот и весь разговор". Оставив "рабочих" хозяйничать в доме, все пятеро вышли на террасу. Олити, построенная специально для Широкова и Синяева, была шестиместной. По изяществу наружной и внутренней отделки она походила на нарядную игрушку, и, несмотря на величину, ее невольно хотелось положить и бархатный футляр, как произведение искусства. - Это новейшая конструкция, - сказала Бьесьи. - Управление ею очень просто. - Поразительно, - сказал Синяев по-русски, - с каким вниманием относятся к нам каллистяне. Ты думаешь, что цвет олити случаен? Ничего подобного. Я как-то сказал, не помню кому, что больше всего люблю темно-серый цвет, и, как видишь, они это запомнили. - Возможно, что так, - с оттенком недоверия ответил Широков. Они обратили внимание, что совершенно безоблачное утром небо затянулось облаками. Рельос был невидим. - Ожидается дождь? - Нет. - Бьесьи взглянула на небо. - Это не дождевые облака. По расписанию должно быть ясно. Вероятно, небо закрыли облаками специально для вас. Каллистяне, - пояснила она свои слова, - тревожатся, что вам слишком жарко. Особенно после вчерашнего. - А что вчера? - Как что? Вам же было плохо после путешествия по улицам Атилли. - Откуда вы это знаете? - Вся Каллисто знает. Эти слова напомнили гостям с Земли об истинном положении вещей. Они как-то забыли, что находятся в центре внимания всего населения планеты. Возможно, это произошло потому, что никто из каллистян не высказывал явного любопытства. Их обоих как будто оставили в покое, предоставив поступать, как они желают. Ни один каллистянин не подходил и не подлетал к их дому, чтобы взглянуть на жителей другого мира. Широков вспомнил толпы народа, осаждавшие с утра до вечера обсерваторию Штерна, а еще раньше - лагерь под Курском, где ему, как коменданту, часто приходилось обращаться за помощью к Черепанову, чтобы оградить каллистян от людского любопытства. Жители Атилли вели себя совсем иначе. Облака над городом, направленные сюда исключительно для гостей, служили яркой иллюстрацией заботы и внимания без навязчивости. Шесть кресел были сделаны из того же, уже знакомого им, материала, похожего на стекло, поддающегося тяжести тела и как бы обнимающего сидящего в кресле человека, принимая его форму. Бьесьи села за управление. Правда, в первый момент никакого "управления" они вообще не заметили. Не было ни штурвала, ни кнопок, ни каких-либо рукояток. У Синяева даже мелькнула мысль, что аппарат управляется мысленно, с помощью биотоков. О том, что на Каллисто вполне возможно существование биотехники, он думал еще на острове Неба, когда они летели к "вокзалу" на никем не управляемом аппарате. В 19... году, когда они покидали Землю, уже появились биотехнические протезы, успешно заменяющие человеку потерянную руку или ногу. А техника каллистян, казалось Синяеву, во всем была выше земной. Но догадка не подтвердилась. Бьесьи поставила ногу, обутую в серебристого цвета сандалию, на маленькую педаль, снабженную металлической пряжкой. Очевидно, это и было "управление". Синяев сел рядом, внимательно наблюдая за действиями молодой каллистянки. Легкое движение носка вниз. Прозрачный колпак опустился, закрыв лодку. - Куда направимся? - спросила Бьесьи. - Нам хочется осмотреть город. - И навестить Диегоня, - прибавил Широков. - Но сперва полетаем над Атилли. Бьесьи приподняла носок сандалии. Олити отделилась от террасы и вертикально поднялась метров на сорок. Новое, чуть заметное движение ноги, на этот раз вперед. Подъем прекратился, и олити полетела прямо. Как раньше, на острове, не слышно никакого звука, ни малейшего шума, который указывал бы на работу двигателя. Олити летела как бы сама по себе, вроде сказочного ковра-самолета. Сидеть было удобно. Прозрачный футляр давал широкий кругозор. Борта машины едва достигали до пояса пассажиров, и они могли видеть кругом и внизу без всякого усилия. Почти полное отсутствие чувства тяжести нельзя было приписать одному только действию облегающего сиденья, было ясно, что вес действительно ослаблен, и это доказывало, что олити держится в воздухе силой антигравитации. Двигатель для поступательного движения безусловно существовал, но его нигде нельзя было заметить. - Сколько времени надо, чтобы научиться управлять олити? - спросил Синяев. - Нисколько, - ответила Бьесьи. - Садитесь на мое место и ведите машину. - Если так, то почему же Синьг и его товарищи, летавшие на Землю, попросили изготовить для них олити старой конструкции? Бьесьи пожала плечами. - Спросите об этом их самих. Желание странное и малопонятное. Широков посмотрел на Синьга, сидевшего с ним рядом во втором ряду кресел, и ему показалось, что при словах Бьесьи врач звездолета смутился. Синьг даже отвернулся, делая вид, что рассматривает что-то внизу. "Любопытный психологический штрих, - подумал Широков. - Самое интересное, что этот своеобразный консерватизм проявился не у одного Синьга, а у всех двенадцати звездоплавателей". Синяев также заметил смущение их старого друга и промолчал. - Олити на острове, - сказал он, обращаясь к Бьесьи, - не имела такой педали. - Вероятно, она принадлежала к типу автоматических, как, например, грузовые олити, которые также летают без людей по определенному маршруту. А эти предназначены для свободного полета. Так что же, сядете на мое место? - Боюсь, - ответил Синяев. - Под моим управлением мы рискуем врезаться в землю. - Этого не может случиться. Олити никогда не упадет. - Сама по себе не упадет, это ясно, но если я направлю ее вниз на полной скорости? - Она вам не подчинится. Можете ничего не опасаться. Управление чрезвычайно просто. Движение ноги вперед, назад, в стороны, вниз или вверх - вот и вся техника управления. Маневры совершаются автоматически, без участия водителя. Только не нажимайте слишком резко вперед или назад. Получится неприятный толчок. - Ну что ж, - решился Синяев, - попробуем. Они поменялись местами. - Это действительно совсем просто, - сказал Синяев через минуту. - Движения, которые надо производить, настолько естественны, что ошибиться невозможно. Хочешь попробовать, Петя? - В другой раз, - ответил Широков. - Смотри внимательней! Сверху было хорошо видно, что Атилли имеет только одну, бесконечно длинную улицу, идущую вдоль берега океана. Все дома находились между нею и берегом. По другую сторону тянулись какие-то очень длинные, по три-четыре километра, низкие здания без окон. - Это заводы, - объяснил Гесьянь. На улице было много пешеходов. В этом не было ничего удивительного, - человеку полезно ходить пешком, и не могли же каллистяне все время летать. Видя огромное количество воздушных машин - олити всех размеров и разных других, - мелькавших во всех направлениях, Широков сначала опасался, что под управлением Синяева они с кем-нибудь столкнутся, но потом успокоился. Движение над городом, казалось, подчинялось невидимому регулировщику. Машины летели на разной высоте, в зависимости от направления и скорости. Подчиняясь указаниям Бьесьи, Синяев не нарушал порядка. Воздух был словно разделен на зоны. Выше всех летели большие машины непонятной конструкции и как будто без людей, ниже была зона олити. Еще ниже, над самыми домами и деревьями, часто виднелись каллистяне на крыльях. Широков вспомнил громадные воздушные корабли, похожие на дирижабли, которые он видел в книгах каллистян еще на Земле, и спросил, почему их не видно. - Они вышли из употребления, - ответил Гесьянь. - Конструкторы все время работают над новыми моделями машин и сразу заменяют устаревшие. Примерно через полчаса полета Синяев объявил, что, по его мнению, достаточно. - Город надо осмотреть не сверху, а снизу, с земли. Где дом Диегоня? - Мы его давно пролетели. - Повернем назад? - Здесь нельзя поворачивать, - сказала Бьесьи. - Надо пролететь немного дальше. - Рядом же никого нет. - Все равно. Какая-нибудь олити может взлететь как раз в этом месте. Существуют специальные места для поворотов. Вскоре внизу, на самой середине улицы, показался высокий столб зеленого цвета. Такие столбы попадались и раньше. - Вот здесь вы можете повернуть. Синяев слегка повернул носок ноги влево. Олити послушно совершила широкий полукруг. Машины, летевшие за ними и не собиравшиеся поворачивать, подлетая к столбу, опускались или поднимались, освобождая место. - Ни одна олити здесь не взлетит, - сказала Бьесьи. - Я забыла вас предупредить, но вы правильно сделали поворот, налево. - А если все-таки взлетит? - Синяев улыбнулся. - Какое наказание полагается за нарушение правил? - Я не слышала, чтобы такой случай когда-нибудь произошел. - Ну а все-таки? Если кто-нибудь нарушит правила? - Я думаю, -спокойно сказал Гесьянь, - что такого случая произойти не может. А если произойдет, то человека, виновного в нем, обследуют врачи, так как он, несомненно, окажется болен. - К чему задавать вопросы, на которые ответ заранее известен? - недовольным тоном сказал Широков по-русски. Неизвестно, убедил ли Синяева ответ Гесьяня или он решил последовать совету своего друга, но он больше ничего не сказал, с удвоенным вниманием управляя полетом. - Вот дом, где поселился Диегонь, - сказала Бьесьи через несколько минут. И вдруг внутри олити раздался чей-то незнакомый голос, повторивший несколько раз подряд: - Геогий Синев!.. Геогий Синев! - Это что такое? - спросил Синяев. - Похоже на мое имя. - Да, это вас вызывают, - сказал Гесьянь. - Очевидно, в этой олити установили дублирующий приемник экрана вашего дома. Чтобы вы знали, что кто-то зовет вас. - Наш экран настроен на слово "Земля". - Когда строили олити, об этом еще не было известно. - Геогий Синев!.. - Могу я ответить? - Право, не знаю, - ответил Гесьянь. - Обычно на олити этого не делают. Они часто переходят из рук в руки. - Голос совсем незнакомый, - заметил Широков. - Неудобно не отвечать. Может, вернемся домой? - Мы уже рядом с домом Диегоня, Опустимся и узнаем, кто вызывает вас, - предложила Бьесьи. - Если это можно сделать из любого дома, то конечно, - согласился Синяев. Они оказались в этот момент прямо над террасой нужного дома. Синяев потянул педаль назад. Олити остановилась и неподвижно повисла на одном месте. - Нажмите педаль, - сказала Бьесьи. - Сильно или слабо? - Безразлично. Спуск совершается всегда с одной и той же скоростью. Как только олити коснулась каменных плит террасы, навстречу выбежала Дьеньи. До сих пор Синяев думал, что каллистяне, независимо от пола, одеваются одинаково. Теперь он убедился, что это не так. На Дьеньи было платье белого цвета с широким бледно-зеленым поясом. Золотистые волосы девушки, более длинные, чем у мужчин, были уложены в простую и строгую прическу. В этом виде она показалась Синяеву гораздо красивее, чем в костюме астронавта. Широков даже не заметил, во что одета Дьеньи. Он смотрел в ее лицо, испытывая нечто большее, чем радость встречи. И внезапно ему стало ясно, что все это время он скучал по ней. "Глупо! - подумал он. - Только и не хватает влюбиться. Как будто на Каллисто нет другого дела". Вслед за Дьеньи вышли Диегонь и его сын. - Скорей проходите в дом, - сказал Гесьянь. - Не надо долго стоять под открытым небом. - Рельоса же не видно. - Все равно. Его лучи проникают под облака. - Вы обрекаете нас на довольно скучную жизнь, - сказал Синяев. - Если так будет продолжаться, мы мало что увидим на Каллисто. - В первые дни это необходимо. А там посмотрим. Комната, примыкавшая к террасе, была похожа на такую же комнату в их доме, но фонтанов и здесь не было. Синьг рассказал, что кто-то настойчиво вызывает Синяева. - Сейчас узнаем, - сказал Вьег Диегонь, подходя к экрану. - Разве вызовы регистрируются? - спросил Синяев. - Нет, но если разговор срочен и важен, то можно через дежурный пост назначить время, когда вы сами можете связаться с тем, кто хочет вас видеть, На экране появился центральный пост Атилли. Он был в несколько раз больше секторного, и в нем было пять дежурных. Вьег Диегонь переговорил с одним из них. Широков и Синяев намеренно не подошли к экрану. Они не хотели задерживать разговора, что неизбежно случилось бы, если бы дежурные на посту их увидели. Экран "погас". - С вами хочет говорить Аинь Зивьень, - сказал Диегонь. - Он просит вас связаться с ним как можно скорее. - Аинь Зивьень! - воскликнула Бьесьи. - Как странно? - Кто это? - спросил Синяев- - Очень большой ученый. Он руководит всеми работами по изучению гравитации и антигравитации. Зачем вы ему понадобились? - Может быть, как астроном? - предположил Широков. - Астрономия на Каллисто, во всяком случае, не хуже развита, чем у нас, - возразил Синяев, - К чему гадать! - Он подошел к экрану и, нажав нужную кнопку, отчетливо произнес: - Аинь Зивьень! Экран сразу "исчез". Открылась небольшая, просто обставленная комната со множеством прозрачных, почти невидимых шкафов, заполненных книгами. Перед экраном стоял пожилой каллистянин, одетый в обычную полупрозрачную одежду из белого материала. - Геогий Синев? - спросил он и выжидательно замолчал. - Это я. - Извините, что беспокою вас. Дело большой важности требует вашего присутствия. Оно важно не столько нам, сколько вам обоим и вашей планете. Откладывать нельзя, так как не исключена возможность, что вам придется покинуть Каллисто и вернуться на Сетито. - Это еще почему? - невольно вырвалось у Синяева. Зивьень улыбнулся. - Я думаю, вам самим ясно почему. Если же нет, спросите Гесьянн. Он рядом с вами. Или вашего товарища, он врач. - Я не думаю, чтобы это стало необходимо. - Тем лучше. Но дело настолько важно, что мы не хотим рисковать. - Во всяком случае, я к вашим услугам, - сказал Синяев. - Прошу вас прибыть в секцию теси гравиоинститута. - Когда? - Чем скорее, тем лучше. - Я готов хоть сейчас. - Совсем хорошо. Какой это дом? - Атилли, второй сектор, 8843, - ответил Диегонь. - Ждите здесь. Через полчаса за вами прилетит олити. - Против этого я возражаю, - сказал Гесьянь. - Наш гость не может пока пользоваться обычными олити. Только своей. - Как же быть? - Разрешите мне доставить его к вам, - предложила Бьесьи. - Я знаю, где находится гравиоинститут. - Прекрасно. - Долго вы меня удержите? - спросил Синяев. - Дня два. - Прибыть мне одному или с моим другом? - Мы будем рады видеть его, но нам нужны только вы, - с обычной для каллистян прямотой ответил Зивьень. Синяев не спросил, для чего он нужен институту. Было ясно, что вопрос очень серьезен и неудобно говорить по экрану. - Мы вас ждем, - сказал Зивьень. Экран "погас", то есть опять стал видим. - Ты полетишь со мной? - спросил Синяев. - Пожалуй, не следует, - ответил Широков. - Отправляйся один. - Как же ты будешь обходиться без нашей олити? - Петя останется здесь, - сказал Диегонь. - Он будет нашим гостем. Мы постараемся, чтобы он не скучал. ГЛАВА ТРЕТЬЯ ВСПЫШКИ НА НЕБЕ В жизни Николая Николаевича Козловского после отлета корабля Каллисто произошли большие изменения. Каллистяне, не подозревая этого, круто повернули его судьбу самым непредвиденным образом. По инициативе Академии наук СССР был создан Международный комитет по изучению и практическому освоению огромного количества научных и технических материалов, оставленных на Земле каллистянами. В него вошли крупнейшие ученые двадцати трех стран, в том числе все члены бывшей экспедиции Куприянова, На первом организационном заседании нового комитета по предложению академика Неверова, единогласно поддержанному всеми, Козловский был выбран председателем. - Но, дорогие товарищи, - сказал Николай Николаевич, ошеломленный этим выбором (он присутствовал на заседании в качестве гостя), - я не ученый, а партийный работник. Как я могу руководить таким комитетом? - Нужен человек, который сумел бы объединить нас всех в сплоченный коллектив, - ответил ему Неверов. - Вы именно такой человек и есть. Вас знают и уважают все члены комитета. Не отказывайтесь. Отто Юльевич Шмидт не был полярником, но под его руководством советские полярники одержали ряд блестящих побед в Арктике. Слова попросил секретарь Центрального Комитета КПСС, присутствовавший на заседании. - Я одобряю ваш выбор, - сказал он коротко. Козловскому пришлось сдаться. И вот прошло свыше одиннадцати лет. Сравнительно небольшой комитет превратился в огромный научный институт, подлинно международный. В нем работали ученые самых различных специальностей - медики и астронавты, биологи и математики, химики и инженеры-конструкторы, астрономы и... языковеды. В его стенах звучали языки всех стран мира. Ушел с поста вице-председателя профессор Куприянов, возглавивший медицинскую секцию, ушли многие из тех, кто начал работу в комитете; на их место приходили новые люди, расширялись рамки работы, совсем иные проблемы вставали в повестку дня института, а Козловский неизменно оставался на посту директора. Его авторитет во всем, что касалось предстоящих связей с Каллисто, был непререкаем во всем научном мире. Человечество Земли готовилось ответить каллистянам на их визит. Еще до прилета гостей с Каллисто были запущены первые искусственные спутники Земли, велась работа по осуществлению давнишней мечты - межпланетных полетов. Изучение каллистянских материалов ускорило работу ученых и инженеров. Естественно и закономерно все силы, работающие в области космонавтики, влились в институт, возглавляемый Козловским. Уже через пять лет после старта каллистянского звездолета первый космический корабль посетил Луну. Автоматические ракеты без людей готовились к запуску на Венеру и Марс. Создание большого звездолета для полета на Каллисто было не за горами. Имена двух отважных людей, улетевших с каллистянами на их родину, не сходили со страниц мировой печати. Широков и Синяев побили все рекорды продолжительности вызванной ими сенсации. В мае 19.. года, ровно через одиннадцать лет после отлета, их портреты появились на первых страницах всех газет и журналов с волнующим заголовком: "ГЕРОИ ЗЕМЛИ СТУПИЛИ НА КАЛЛИСТО!" Никто не мог знать, что в это время они находились на другой планете системы Рельоса - Сириуса. Герои Земли! Это не было звонким эпитетом, придуманным журналистами. Звание "Герой Земли" действительно принадлежало им. Советское правительство заочно наградило обоих ученых Золотой Звездой Героя. Этого все ждали, и это никого не удивило. Но Академии наук, общественные организации и печать всех стран выразили неудовольствие. Почему "Герои Советского Союза"? Разве Широков и Синяев представляют на Каллисто только СССР? Профессор Матиссен первый произнес слова "Герой Земли". И вот на специально созванной конференции было учреждено новое, первое в истории человечества международное звание. Оно должно было присуждаться тем, кто в интересах всего человечества будет одерживать победы над космосом. В громе аплодисментов делегатов, многочисленных гостей и корреспондентов потонуло чтение указа конференции о присуждении звания "Герой Земли" Петру Аркадьевичу Широкову и Георгию Николаевичу Синяеву - первым людям, покинувшим Землю для установления связи с далеким миром. Если бы они могли узнать об этом! Какой радостью и законной гордостью наполнились бы их сердца! Но только через двадцать пять лет могли они узнать о высокой чести, которой удостоило их человечество. Прошло одиннадцать лет. До возвращения героев осталось четырнадцать. - Огромный срок для человека моего возраста, - сказал Куприянов. - Мне никак не дожить до их прилета. А как бы хотелось! - Это зависит прежде всего от самого тебя, - ответил Козловский. - Тебе поручено сохранить жизнь всех, кого хотят увидеть Петр и Георгий. Исполняй же это поручение не только по отношению к другим, но и к самому себе. В том, что Широков очень хочет тебя увидеть, сомневаться не приходится. Куприянов посмотрел на портрет Широкова, который вместе с портретами Синяева и покойного Штерна украшал стены служебного кабинета Козловского, и вздохнул. - Легко сказать! - И сделать. В крайнем случае последуй примеру Зинаиды Александровны Синяевой, - Это еще, пожалуй, рано. - Вот видишь! Что же ты брюзжишь? Куприянов засмеялся. - Очень уж сильно желание увидеть Петю и узнать, что такое Каллисто. А брюзжание - привилегия старости. - Работай! - пожав плечами, сказал Козловский. Поручение, о котором говорил бывший секретарь Курского обкома партии, существовало совершенно официально. На одном из заседаний "каллистянского комитета" возник вопрос о подготовке встречи звездолета, когда он вторично прилетит на Землю. Этот вопрос был поднят профессором Лебедевым несколько преждевременно, но Куприянов, воспользовавшись случаем, высказал давно мучившую его мысль, что к моменту возвращения Широкова и Синяева большинство их друзей и близких уйдут из жизни. - Что же мы можем сделать? - спросил его академик Неверов. - Воспользоваться теми познаниями, которые мы почерпнем из каллистянских медицинских книг. Известно, что каллистяне умеют приостанавливать деятельность организма, вызывать искусственную летаргию на неопределенное время. Синьг говорил, что таким способом можно сохранить жизнь человека на долгий срок. Правда, это не дает продления жизни, а только создает перерыв. У них самих такой перерыв почти не применяется. - Но мы-то этого не умеем? - Скоро будем уметь. - Вполне понятно, что каллистяне не хотят этого "перерыва", как вы его называете, - заметил один из членов комитета. - Ничего привлекательного в нем нет. - Для людей, близких Широкову и Синяеву, это выход, - возразил Куприянов. - Значит, вы предлагаете усыпить, выключить из жизни на двадцать пять лет... - Нет, - перебил Козловский. - Я понимаю мысль Михаила Михайловича так: надо взять здоровье определенного круга лиц под контроль нашего комитета и только в крайнем случае воспользоваться каллистянским рецептом. - Совершенно верно, - подтвердил Куприянов. Предложение встретило единодушную поддержку. Тут же была создана Комиссия жизни близких и руководство ею поручено самому Куприянову. С тех пор прошло девять лет. Все намеченные "к сохранению во что бы то ни стало" находились под неусыпным наблюдением. Все были живы, за исключением Николая Емельяновича Синяева, который скоропостижно скончался от паралича сердца. Год назад создалась угроза смерти матери Синяева. Старушка была очень плоха, и казалось, ничто уже не спасет ее - самого близкого Синяеву человека. Но к этому времени медицинские средства каллистян были уже основательно изучены, хотя и не проверены еще на практике. Куприянов предложил единственный выход - усыпить Синяеву по способу, применяемому на Каллисто. Зинаида Александровна с радостью согласилась. Ей страстно хотелось увидеть сына. Врачи пунктуально выполнили все указания неизвестного им автора каллистянской медицинской книги. Наука далекой Каллисто спасла жизнь матери своего гостя. Странные вещи происходили с телом старой Женщины, лежавшей в "мертвом сне". Оно заметно молодело: разглаживались морщины, темнели волосы, кожа приобретала блеск. Прошло около года, и Зинаиду Александровну Синяеву стало трудно узнать. Семидесятилетняя женщина как будто превратилась в сорокалетнюю. Под стеклянным колпаком, вокруг которого тесно стояли необычайного вида аппараты, лежала без признаков жизни, но несомненно живая, далеко не старая женщина. Ее дети - сестра и братья Синяева - едва узнавали свою мать. Такой она была в годы их раннего детства. Было совершенно ясно, что Георгий Николаевич, вернувшись на Землю, встретит мать более "молодой", чем оставил. Совсем недавно опыт был повторен. Стареющий академик Лебедев также захотел испытать на себе действие омолаживающего сна. И снова все вышло так, как нужно. Рецепты каллистян действовали безотказно. Новый способ "омоложения" вызвал глубокое волнение среди ученых всего мира. Каллистяне сами указывали, что "летаргия" не оказывает влияния на общий срок сознательной жизни человека" перерыв на нем не сказывается. Но было ясно, что именно здесь надо искать полное решение проблемы - дать человеку вторую молодость. Открывались грандиозные перспективы. Куприянов и его ближайшие ученики и сотрудники целиком отдались изучению новой отрасли медицины. Но материалы, оставленные каллистянами, были не полными. Многое в механизме летаргии оставалось неясным. И, как ни сильно было желание подарить человечеству мощное средство борьбы со старостью, приходилось ждать вторичного прилета корабля каллистян. - Через четырнадцать лет, - говорил Куприянов, - мы получим настоящего руководителя в нашей работе - Петра Аркадьевича Широкова. За три года пребывания на Каллисто он хорошо изучит каллистянскую медицину и, кроме того, привезет с собой все, чего нам не хватает сейчас. Ожидание вторичного посещения Земли каллистянами стало еще нетерпеливее, чем раньше. Если бы можно было спросить каллистян и тут же получить ответ. Увы! Это было совершенно невозможно! Что может быть быстрее света? 300 000 километров пролетает он в каждую секунду. Но и свету нужно более восьми лет, чтобы преодолеть исполинское расстояние между Землей и Каллисто. Семнадцать лет в оба конца! Тяжелый разговор получился бы при таких условиях! - Жаль, конечно, - говорили ученые, - но тут ничто нам не поможет. И вдруг случилось!.. Невероятное! Невозможное? "Противоестественное"!.. 12 сентября 19... года (золотыми буквами вошла эта дата в историю человечества) в Восточной Сибири и над территорией Северного Китая были замечены странные вспышки, точно маленькие взрывы, высоко в верхних слоях атмосферы. День за днем (по счастью, стояла безоблачная погода) они появлялись с поразительной точностью, в один и тот же час. Двадцать девять вспышек, пятнадцатиминутный перерыв, снова двадцать девять вспышек, опять перерыв - и еще раз. Каждый день. Непонятным явлением в атмосфере занялись метеорологи. Точно определили, на какой высоте появляются вспышки: оказалось, что на высоте ста тридцати километров над поверхностью Земли, то есть приблизительно у верхней границы слоя Хевисайда. Регулярность и математическая правильность вспышек не давали возможности считать их природным явлением. Что же это такое?.. 16 сентября мир узнал сенсационную новость. Тайна раскрылась. Вернее было сказать, что она стала еще более непонятной, но самое главное: что означают вспышки - перестало быть загадкой. Люди узнали, кто производил их на небе! Но как - это по-прежнему было тайной. К этому времени загадочными явлениями на небе восточной части азиатского материка заинтересовались во всех странах. Десятки предположений делались учеными и не учеными. Было несомненно только одно - вспышки имеют внеземное происхождение. Тайну удалось раскрыть скромному телеграфисту станции Албазин, расположенной на самой границе Китая и СССР, Николаю Семеновичу Кабанову. Он первый обратил внимание, что вспышки не одинаковы: одни были короче, другие длиннее. Как только мелькнула у Кабанова мысль о сходстве вспышек с азбукой Морзе, он без труда понял их смысл, Высоко в ионосфере Земли каждый день в одно и то же время трижды повторялось два слова: "ПЕТР ШИРОКОВ". Словно бомба взорвалась над человечеством! Вспышки производились с Каллисто! Непонятным способом каллистяне посылали на Землю сигналы. Это стало несомненно. Азбуку Морзе они узнали от Синяева и Широкова, это тоже было несомненно. Выбранные ими два слова - всем известные имя и фамилия - должны были показать, откуда идут сигналы. Их регулярное, ежедневное повторение означало, что каллистяне опасались, что люди не сразу заметят и не сразу поймут смысл увиденного на небе. И еще это означало, что вспышки посланы с Каллисто не раньше как четыре месяца тому назад. Звездолет только в мае этого года мог закончить свой рейс. Опять возник прежний вопрос: что же это такое? Что могло пройти от Каллисто до Земли в двести пятьдесят раз быстрее луча света? "Петр Широкова! Это, безусловно, было только вступлением. Когда, по расчетам каллистян, люди увидят и поймут, что сигналы идут с Каллисто, последуют другие сообщения. Их нельзя было упустить. Козловский действовал быстро. Как только было получено известие о расшифровке вспышек, как только отпали сомнения в их каллистянском происхождении, экспедиция института вылетела в Восточную Сибирь. Надо было учесть возможность изменения погоды, появления облачности. В распоряжение Козловского было предоставлено три высотных самолета. Местом наблюдения выбрали город Хабаровск, где вспышки были хорошо видны. Кроме самого Козловского, в экспедиции участвовали: Куприянов, Аверин, Смирнов, Ляо Сен, Лежнев, Матиссен и четыре опытных оператора, виртуозно владевших приемом сигналов по азбуке Морзе. На десятый день после первого появления вспышки изменились. Теперь они передавали имя и фамилию Широкова латинским алфавитом. Еще через десять дней снова изменение - каллистяне перешли на английское правописание. - Совершенно ясно и логично, - сказал Куприянов. - Они не могли направить сигналы с абсолютной точностью. В каком месте их увидят, там не знают. - Редкостное терпение, - заметил Аверин. - Целый месяц они передают одно и то же, - И это понятно, - ответил Козловский. - Каллистяне собираются передать что-то очень важное. Дают нам время подготовиться к приему. Но я думаю, что месяц - это крайний срок. Со дня на день надо ждать основного текста. - Следует еще учитывать, что Широкову и Синяеву нужно время, для того чтобы перевести, быть может, сложный текст сообщения на русский язык, а возможно, и на латинский и на английский. Да еще потом на азбуку Морзе. Это не так просто, - прибавил Куприянов. Предсказание Козловского сбылось - 12 октября, ровно через месяц, началась передача самого необычайного текста, который когда-либо принимался земными телеграфистами. Каждый день, какая бы ни была погода, взлетали с Хабаровского аэродрома три самолета и, поднявшись выше любой возможной облачности, четыре часа летали по кругу над городом. Каждый день четыре оператора записывали передачу, производившуюся в быстром темпе. Широков и Синяев точно предусмотрели, что именно предпримут на Земле для приема сообщения. Не будь на борту самолетов виртуозов телеграфного дела, сигналы с Каллисто невозможно было бы записать, настолько быстро следовали они один за другим. Быстро и в то же время крайне медленно. Каждая фраза повторялась по три раза, на трех языках. В день удавалось принять две, три страницы блокнота. А на следующий день повторялась вчерашняя передача. Но и ее тщательно записывали. Поражала четкость передачи. Ни одного пропуска, ни одной неясной буквы. Короткие и длинные вспышки чередовались с математической точностью. Словно не восемьдесят триллионов километров, а совсем небольшое расстояние отделяло операторов Каллисто от операторов Земли. Цель передачи выяснилась в первый же день. "Достигли Каллисто пятнадцатого сентября 19... года, по земному календарю, - гласило принятое сообщение. - Оба здоровы. Горячий привет всем, всем! Принимайте описание способа передачи и устройства нужного для нее аппарата. Широков. Синяев". Трудно даже представить себе, какое впечатление произвело появление этой телеграммы на страницах газет! Способ передачи! Устройство аппарата для нее! Это означало, что Земля получит возможность говорить с Каллисто, не ожидая ответа семнадцать лет! То, что совсем недавно казалось абсолютно невозможным, стало реальностью. Но разве это не общая судьба всего, что люди считают невозможным, забывая, что не все законы природы им известны! Вернувшись в Хабаровск после приема первого сообщения, Козловский собрал совещание. - Широков и Синяев достигли Каллисто в сентябре, - сказал собравшимся профессор Смирнов. - Это означает, что передача началась сразу после их прилета, двенадцатого сентября, тогда же, когда сигналы были впервые замечены. Получается, что они проходят путь от Каллисто до Земли практически мгновенно, а не за четыре месяца, как мы думали. Принцип, на котором они основаны, не может быть колебаниями вроде света или радиоволн. Тут что-то новое. Скорей всего это относится к области гравитации. Необходимо вызвать сюда физиков, работающих над проблемами гравитационных полей. - Это мы сделаем, - сказал Козловский. - Я сегодня отдам распоряжение, а завтра наши сотрудники физической секции будут здесь. Но почему сигналы появились двенадцатого, а Широков и Синяев сообщают, что прибыли на Каллисто пятнадцатого? - Скорей всего, просто ошибка, - ответил Куприянов. - За несколько лет полета ошибиться на несколько дней, учитывая специфику межпланетного рейса, - ничего удивительного. День за днем, неделя за неделей поднимались в воздух самолеты экспедиции. Заполнялись толстые тетради стенографической записью. Поразительное открытие каллистянской науки постепенно прояснялось для ученых Земли. А когда закончилась передача и последнее слово "ждем" было записано, началась трудная и спешная работа. Затаив дыхание следил за ней мир. Осуществлялась прямая мгновенная телеграфная связь между двумя планетами, находящимися на невообразимо огромном расстоянии друг от друга. Удастся ли технике Земли справиться с неимоверными трудностями этой грандиозной задачи? Каллистяне сообщили все, что было необходимо для успеха. Дело за инженерами и астрономами. - Мы добьемся цели во что бы то ни стало, - заявил в печати директор Института Каллисто Козловский. - Не позже как через три месяца наше сообщение будет отправлено. И тогда начнется постоянное, ежедневное общение с каллистянами. - Вот теперь, - сказал Куприянов, - я окончательно отказываюсь последовать примеру Синяевой и Лебедева. - Как знать, - ответил Николай Николаевич. - Может быть, придется все-таки. И не только тебе, но и мне самому. Я думаю, что Широков и Синяев будут рады меня увидеть. ТЕСИ-ЛУЧ Синяев вернулся только на следующий день к вечеру. Все время его отсутствия Широков провел в семье Диегоней. Возвращаться одному в огромную пустую квартиру ему не хотелось. Только теперь Петр Аркадьевич понял, чем стал для него земной товарищ. С ужасом вспоминал он свое намерение лететь на Каллисто без спутника, без друга, который делил бы с ним все - мысли, чувства, растущую тоску по родине. За годы полета они слились в одно существо, понимали друг друга без слов. Для каждого из них самый факт постоянного присутствия другого был огромным облегчением. Здесь, на Каллисто, все - солнце, природа, люди, самый воздух, которым они дышали, - было чужим. Никогда ни один человек не отрывался от родины так безнадежно далеко. Но понадобилось временное отсутствие Синяева, чтобы Широков понял, как трудно ему без близкого человека. "Вы получите товарища, с которым легче будет переносить долгую разлуку с Землей. Что ни говорите, а это нелегко. Вдвоем будет легче", - как часто вспоминал он в эти два дня вещие слова Штерна! Старый ученый лучше его понимал тяжесть взятой им на себя задачи. И как глубоко он был прав! Диегонь, его сын и Дьеньи окружали Широкова чисто родственным вниманием. Оно не бросалось в глаза, но проявлялось в каждой мелочи. Все, что было нужно Широкову, появлялось как бы само собой. Каллистяне безошибочно угадывали малейшие оттенки его настроения. Их изощренная чуткость, развитая веками жизни истинно человеческого общества, предстала перед Широковым с особой рельефностью. Он любил эту семью, она была ему близка и приятна, но видеть других каллистян почему-то не хотелось. И это непонятное даже ему самому психическое состояние было непостижимым образом угадано. В эти два дня никто не посетил дом Диегоня. Гесьянь и Синьг сразу после отлета Синяева куда-то исчезли и не появлялись. Широков знал, что они с радостью вернутся, если он позовет их, но ему не хотелось делать этого. Он был благодарен за предоставленное ему одиночество. Диегони ему не мешали. Временами Широков начинал сердиться на своего друга. Неужели он так занят, что не может найти время связаться по экрану хотя бы для того, чтобы сообщить, когда думает вернуться? Или он не испытывает тех же чувств, что Широков? Не скучает о нем и вообще забыл о его существовании? В одну из таких минут он пошел к Рьигу Диегоню. - Ваш друг, - сказал бывший командир звездолета, - безусловно, очень занят. Вызов Зивьеня означает, что дело идет о чем-то важном, очень важном. Почему вы не отправились с ним? - Потому, что Зивьень не выразил этого желания, - ответил Широков, повторяя часто слышанную от самих каллистян фразу. - Вы скучаете с нами? - Нет. Но... - Я понимаю. - Диегонь ласково провел пальцами по лбу и волосам Широкова. - Это реакция. Слишком много впечатлений получили вы за последние дни. Ваш организм, я имею в виду нервную систему, бессознательно стремится к отдыху. Хотите, мы погрузим вас в сон, пока Георгий не вернется? - Нет, не надо. К этому средству, возможно, придется прибегнуть нам обоим, но не сейчас. Почему не видно вашей жены и остальных детей? - спросил он, желая переменить тему разговора. - Я помню, вы говорили, что их шестеро. - Я с ними виделся, - ответил Диегонь. - А сюда они не являются по той же причине, по которой никто не приходит, пока вы не попросите об этом. - Но, однако, ваш сын Вьег... - Вы правы. Но мы думали, что отец Дьеньи для вас является исключением. Широков почувствовал, что краснеет. Этого еще недоставало! Неужели Диегонь намекает на то чувство, которое с каждым днем все сильнее сознавал в себе Широков? Он старался подавить его, но оно становилось все более властным, может быть именно потому, что он с ним боролся. Но как иначе можно было понять эти слова?.. Широков молчал, не зная, что ответить. Диегонь пришел ему на помощь. - Вы долгое время провели с моей внучкой. Вы привыкли к ней почти как к нам. Мы думали, что вы и Георгий полюбили ее. Разве мы ошиблись? Широкову показалось, что Диегонь намеренно подчеркнул слова "вы и Георгий". - О нет! - ответил он. - Вы не ошиблись. Вы не могли ошибиться. Разве можно не полюбить Дьеньи? Диегонь улыбнулся. Но почти тотчас же с его лица исчезла улыбка. Тихо, будто сам себе, он сказал: - Человек Земли и человек Каллисто. Внешне много общего. Но внутреннее строение... Широков покинул его в полном замешательстве. Не оставалось и тени сомнения: Диегонь обо всем догадался. Он думает о возможном браке (Широков вздрогнул при этом слове) своей внучки и его - человека Земли. И он думает об этом как ученый, рассматривая вопрос как научную физиологическую проблему. "Но почему же, - думал Широков, - такая мысль пришла ему в голову? Разве могла она возникнуть, если бы сама Дьеньи не подавала повода к этому?" Но он ни в чем не мог найти подтверждения. Дьеньи относилась к нему и Синяеву совершенно одинаково. Но ведь тогда, на Кетьо, она поцеловала его руку!.. Слова Диегоня окончательно открыли глаза Широкову. Да, он любит Дьеньи. За что? Кто и когда мог ответить на такой вопрос! Просто за то, что она Дьеньи, - как ему казалось, лучшая девушка во Вселенной. Этот разговор, одновременно приятный и неприятный для Широкова, произошел вечером первого дня отсутствия Синяева. Петр Аркадьевич плохо спал ночь. Он думал о своей первой любви там, на Земле, и сравнивал оба чувства - тогдашнее и теперешнее. За что он полюбил Лену? Говорят, что нужны общие вкусы, интересы, стремления. Было это у них с Леной? Нет, пожалуй, не было. А любовь была. У него и Дьеньи, безусловно, есть одно общее - стремление к другим мирам. На Кетьо она рассказывала ему о своей жизни, о мечтах увидеть человека с другой планеты. Теперь она мечтала увидеть Землю. Не это ли послужило первым толчком? Нет! Он теперь ясно видел, что полюбил ее, как только встретил в первый раз, на Сетито. Отчего возникает это мощное чувство - двигатель Жизни? Вечная, но до конца так и не разгаданная тайна природы! Широков уже не был юношей. Он покинул родину в возрасте двадцати семи лет. По времени, протекшем на Земле, ему сейчас должно быть тридцать восемь. Но законы субсветовых скоростей "омолодили" его почти на восемь лет. Он был тридцатилетним мужчиной. "Не слишком ли велика разница? - думал Широков. - Дьеньи, по нашему земному счету, не больше девятнадцати, максимум двадцать. И что имел в виду Диегонь, говоря о разнице внутреннего строения? Каллистяне понимают брак только как средство продления жизни на планете. Очевидно, это он и имел в виду". В конце концов, он окончательно запутался в своих мыслях и сомнениях. Засыпая, он решил завтра же поговорить с Диегонем прямо и откровенно. Простая мысль, что гораздо лучше поговорить с самой Дьеньи, почему-то не пришла ему в голову. Но весь следующий день он так и не исполнил этого намерения. Причина, разумеется, нашлась сама собой: "Может быть, все это - плод моего воображения? Какими глазами посмотрит на меня Диегонь, если я ни с того ни с сего поднесу ему такую несуразную новость?" И до самого вечера, когда Синяев, наконец, вернулся, Широков старательно избегал общества Дьеньи, на этот раз притворяясь, что ищет одиночества. Он боялся встретить испытующий взгляд Диегоня или его сына. С еще большим нетерпением он ожидал Синяева, чтобы с ним вместе уйти из этого дома, пребывание в котором стало так сложно. Синяев прилетел, когда все сидели за ужином. С ним были Бьесьи и Аинь Зивьень. Георгий Николаевич вошел в комнату с радостным, взволнованным лицом и бросился на шею Широкову. Он так крепко обнял его, что Петр Аркадьевич сразу понял, что и на этот раз их мысли и чувства были одинаковы. - Что я узнал! - сказал Синяев по-русски. - Мы скоро будем говорить с Землей. - Как говорить? - По телеграфу. Широков подумал, что его друг сошел с ума. - По какому телеграфу? Подумай, что ты говоришь? Разве это возможно? - В том-то и дело, что возможно. - Синяев радостно засмеялся. - Не веришь? Спроси Зивьеня. - Он повернулся к каллистянам и продолжал уже на их языке: - Мой друг мне не верит. Подтвердите ему, что я говорю чистую правду. Зивьень посмотрел на Широкова и очень серьезно сказал: - Если разговор идет о связи с Землей, то Синяев говорит правильно. С его помощью мы убедились, что можем осуществить задуманное. По счастью, как для нас, так и для вас он опытный астроном. Будь с вами человек другой специальности, ничего бы не получилось. Но для успеха нужна большая работа. Готовы ли вы к ней? - Если дело идет о связи с Землей, на которую не потребуются долгие годы... - Ни одной минуты, - вставил Синяев. - ...то, разумеется, я готов на все для ее осуществления. - Ты знаком с азбукой Морзе? - спросил Синяев. - Не имею о ней ни малейшего представления. - Мы так и думали. Но в какой-нибудь из книг, взятых нами с Земли, она должна найтись. Иначе все пойдет прахом. - Объясни же, наконец, в чем дело. Что ты меня мучаешь? - взмолился Широков. - Легко сказать! Я сам с трудом и далеко не все понял. Но это долгий разговор. Вернемся домой. Широков привык читать мысли Синяева. Он понял, что Георгий почему-то не хочет говорить при каллистянах. - Вернемся, - сказал он, вставая. Как всегда, никто не пытался уговорить их остаться, раз они выразили желание уйти. - Разрешите мне завтра утром посетить вас, - попросил Зивьень. - Надо обо всем договориться подробно. - Ну разумеется, - ответил Синяев. - Может быть, вы переночуете у нас? - с легкой запинкой, которую заметил один Широков, прибавил он. - Нет, я останусь здесь. Расскажу обо всем Диегоню. - Вы давно знакомы? - спросил Широков, желая выяснить, в каких отношениях находится Зивьень с семьей его старого друга. Он видел, что они поздоровались так, как будто виделись еще вчера. - Я знаю Диегоня, - ответил Зивьень, - так же, как знают его все каллистяне. Но мы увиделись впервые. Вьег Диегонь вызвался проводить их. - Будем очень благодарны, - ответил Широков. - Я сам хотел попросить об этом. Попрощавшись, они вышли на террасу. Бьесьи села в олити Диегоня и улетела домой. Вьег Диегонь должен был вернуться на олити Синьга, которая так и осталась на террасе дома Широкова и Синяева. Уже стемнело, и деревья сада потеряли свою яркую окраску. Небо по-прежнему было затянуто облаками; погода не менялась в эти дни. Каллистяне продолжали охранять своих гостей от прямых лучей Рельоса. Искусственная облачность была достаточно плотна, но дождя не было. - В Атилли дождь не нужен, - как-то ответил Диегонь на вопрос Широкова. - Атмосферная влага направляется для поливки полей и лесов. Олити под управлением Вьега Диегоня быстро доставила их домой. Каллистянин спросил, не нужно ли что-нибудь людям, и, получив отрицательный ответ, попрощался и улетел обратно. - Ну, наконец-то! - облегченно вздохнул Синяев. - Я устал в их обществе. - Я тоже, - наполовину искренне сказал Широков. Как только покинули дом Диегоня, образ Дьеньи снова заполнил его сознание. "Что за наваждение!" - подумал он. Комната осветилась, как только они вошли в нее. Свет загорелся не сразу, а постепенно, не ослепляя внезапной вспышкой. Но его источника нигде нельзя было заметить. - А как его потушить? - спросил Синяев. - Есть специальные кнопки. Ты будешь ужинать? - Нет. Они меня закормили в эти два дня. Носились со мной, как с писаной торбой. - Где ты был? - В секции теси. Ты же знаешь. А жил у Зивьеня. - Ну, рассказывай! - Я бы очень хотел сначала выкупаться в бассейне. - Ты что, нарочно испытываешь мое терпение? - засмеялся Широков. - Ну, хорошо, идем! После купания они устроились на одном из диванов большого зала. - С чего начать? - спросил Синяев. - С начала, - пошутил Широков. - Это действительно правда, что мы сможем говорить с Землей? Мне все еще как-то не верится. - Ах, Петя! - сказал Синяев. - Это так прекрасно, так радостно! Подумай! Мы скоро узнаем, что делается на Земле, узнаем, как живут наши родные, друзья. Все! - Говори скорее! - Погоди, это не так просто. Я не хотел говорить при Диегоне, так как смогу только по-русски. Старик довольно хорошо понимает. Если бы ты знал, как мне надоело чувствовать себя дураком перед ними! - Ну зачем же так! Они более развиты, но разница не так уж велика. - В эти два дня я был форменным дураком. Так и не понял, в чем тут основа. Но я откровенно сказал им об этом и заверил, что на Земле разберутся. Как ты думаешь? - Ты забываешь, что я еще ничего не знаю, - улыбнулся Широков. - Но на Земле, конечно, разберутся в чем угодно. - Ты видел олити на острове? - Ну конечно! - Каллистяне раскрыли тайну тяготения. И не только раскрыли, но научились управлять этой силой. Олити, звездолет Гесьяня - они держатся в воздухе потому, что между ними и землей ослаблены нити тяготения. Эти нити можно усиливать или ослаблять по желанию. Не чудесно ли? - Чудесно. Но рассказывай суть. - Слушай лекцию. Правда, сам лектор плохо знает то, о чем говорит. - Хватит предисловий. Что с тобой сегодня? - Сам не знаю. Я потрясен всем, что слышал и видел. - Синяев потер виски. - Итак, каллистяне определяют силу тяготения словом "нить". Нити тяготения пронизывают всю Вселенную. Они существуют между всеми телами, но с расстоянием ослабевают. Между Землей и Каллисто они также есть. Подчеркиваю, не только между Рельосом и Солнцем, но и между Землей и Каллисто. Обе планеты очень слабо, но тяготеют друг к другу. Между ними постоянно натянутые нити. - Теси? - догадался Широков. - Не совсем, но в общем верно. Но теси - это не сама нить, а только ее составляющая часть, частица ядра атома. Ядра пульсируют, выделяя теси, которые мгновенно пронизывают всю Вселенную и, встретившись с другими, исходящими от другого тела, сцепляются с ними, образуя нить. Так возникает гравитационное поле. Тут, насколько я понял, действует закон противоположности знаков. Я уже сказал, что плохо понял их объяснения. - Достаточно, - сказал Широков. - Больше нам и не нужно. Мы с тобой не физики. Выходит, что теси летят быстрее света? - Нет, тут совсем другое. Представь себе очень длинную веревку, легкую и идеально прочную. Если дернуть за ее конец, то рывок мгновенно ощутится на другом конце, как бы ни была веревка длинна. Или так: цепочка людей стоит в затылок друг другу. Раздается команда - и вся цепь одновременно делает шаг вперед. При любой длине цепи передний и задний продвинутся в один и тот же момент. Как хочешь, - прибавил Синяев, разводя руками, - яснее объяснить не могу. В этом вопросе разбираются очень немногие каллистяне. - Я смутно понимаю, - сказал Широков, и оба рассмеялись. - В том-то и беда, что мы смутно понимаем. Но на Земле поймут яснее. Факт тот, что теси связывают тела Вселенной нитями тяготения, как бы там это ни происходило. И вот существует нить, вернее - бесчисленное количество нитей, между Землей и Каллисто. А каллистяне могут усилить или ослабить эти нити. Могут как бы дернуть за веревку или дать команду по цепи. - Кажется, я догадываюсь, - сказал Широков. - Пусть тебе не кажется. Мне тоже показалось. Слушай дальше. Теперь начинается самое трудное. Я спросил их: если вы можете произвольно ослаблять нити тяготения, то, значит, возможно совсем уничтожить тяготение между Землей и Каллисто? Зивьень ответил, что нет. Теоретически это возможно, но практически нет. Для этого понадобилось бы столько энергии, сколько ее заключается в массе, во много миллионов раз большей, чем масса Рельоса. Управлять силой тяготения можно только в небольших масштабах. Относительно, конечно. В нашем случае во власти каллистян только узкий, почти нереальный пучок нитей между Землей и Каллисто. Тончайший теси-луч. Но его можно использовать в качестве провода. - Ничего не понимаю. - Вот видишь! А говоришь - "догадываюсь". Как у всех частиц атома, у теси есть противоположно заряженная частица - антитеси. Соприкосновение теси и антитеси вызывает аннигиляцию. Теперь представь себе, что мы посылаем в пространство два луча - луч теси и луч антитеси - под углом друг к другу. В каком-то месте они встретятся. И сразу произойдет аннигиляция - вспышка света. Можно рассчитать так, что эта вспышка произойдет возле Земли, в ее атмосфере. - Постой! Прежде чем достигнуть Земли, антилуч должен пройти огромное расстояние. Он сразу столкнется с прямыми частицами. И аннигиляция возникнет... - Совершенно верно, - перебил Синяев. - Я сразу спросил об этом. Оказывается, не произойдет ничего подобного. Теси-лучи нельзя направить под углом, они пойдут параллельно. Это только схема, наглядный пример. Каллистяне нашли другой способ. Они научились создавать античастицы из прямых частиц, в том числе и теси. С помощью вспомогательного луча. Это уже такие дебри, что я при всем желании не мог ничего понять и объяснить тебе не могу. Любопытно, что Зивьень сказал то же, что написал Ленин: "Атом неисчерпаем". Так вот, они открыли частицы, которые переносятся частицами теси на любое расстояние. И с помощью этих частиц (кстати, у них нет даже названия для них, настолько они новы) на границах ионизированного слоя планеты возникают антитеси, происходит аннигиляция - вспышка. Ее можно делать сильнее или слабее, по желанию. - И эти вспышки можно видеть и читать, как телеграфную ленту? - Вот теперь ты догадался. Короткие и длинные вспышки появятся на небе Земли в тот же момент, как они будут посланы с Каллисто - вернее, с одной из ее "лун". Ведь Каллисто сам имеет ионизированный слой. Установка для посылки сигналов на Землю уже готова, - неожиданно сообщил Синяев. - Готова? - Да, на "луне" Каллисто. Они приступили к работе сразу, как только узнали о нас и о том, что я астроном. Пока мы сидели на Кетьо, они работали для нас. Вот почему меня вызвали в первый же день. - Не понимаю, зачем им понадобился земной астроном. - Абсолютно необходим. - Дело в расстоянии, что ли? - Именно. Каллистянские "телескопы" основаны на ином принципе, чем наши, но и они не дают возможности увидеть Землю на таком расстоянии. Знаешь ли ты, что даже радиус земной орбиты виден с Каллисто под углом в триста семьдесят пять тысячных угловой секунды? - До сих пор не знал, - улыбнулся Широков. - Теперь знаю. - А уж диаметр Земли виден под углом настолько малым, что его даже трудно себе представить. Порядка трех стотысячных угловой секунды. Каллистяне понятия не имеют, где, в какой точке относительно Солнца находится сейчас Земля. А теси-лучи надо направить точно на Землю. Легко ошибиться и воспользоваться нитью тяготения между Каллисто и другой планетой Солнечной системы и даже Луной. - Очень убедительно, - сказал Широков. - У меня создается впечатление, что это безнадежное дело. - Трудное, но не безнадежное. В новейшие инструменты каллистянских астрономов виден Юпитер. Поверишь ли? Когда я убедился, что вижу именно его, совсем рядом с Солнцем, то испытал такое чувство, что вижу Землю. Странно, не правда ли? - Ничуть. Вполне естественно. - Это в корне меняет дело. Раз виден Юпитер, легко рассчитать местонахождение Земли. Вычислительные машины каллистян очень точны и очень просты. Но сами каллистяне ничего не могут сделать. Надо хорошо знать все элементы орбит Земли и Юпитера. - И вы собираетесь почти неосязаемым лучом попасть точно на Землю с расстояния в восемьдесят триллионов километров? - Представь себе. Установка дает такую возможность. Теси-луч можно направить с точностью до одной двухмиллионной угловой секунды. - Что она собой представляет? - Я не видел ее, она на спутнике Каллисто. Но мне показывали чертежи. Очень сложная штука. Пожалуй, в два раза больше этого дома. Каллистяне уверяют, что, получив все данные, пошлют теси-луч чуть ли не прямо в Москву. - Значит, - после нескольких минут раздумья сказал Широков, - картина такая. Теси-луч в сопровождении вспомогательного луча достигает Земли, и на небе появляются короткие и длинные вспышки. Точки и тире. По азбуке Морзе люди прочтут сообщение с Каллисто. Будем предполагать, что небо безоблачно и на вспышки обратили внимание. Что же дальше? Ты сказал, что мы сможем говорить с Землей. - Да. И это действительно так. Каллистяне передадут все, что надо, чтобы на Земле узнали устройство установки и принципы, на которых она основана. Там построят такую установку и ответят. Облачность, конечно, возможна. Но мы решили целый месяц посылать только два слова: "Петр Широков". В одно и то же место. Не может быть, чтобы за месяц ни разу не прояснилось. У нас, в СССР сейчас осень, сентябрь. Обычно в это время стоит безоблачная погода. А когда они поймут, что это сигналы с Каллисто, облачность уже не будет помехой. Воспользуются самолетами. А через месяц мы начнем передавать принципы работы теси-установки. - Но ведь даже для каллистянских ученых эти принципы - новинка. - Открыть что-либо трудно, а объяснить уже открытое очень легко. - Где же поставят теси-установку? Ты сам сказал, что на планете, имеющей ионизированный слой, она не будет работать. - На Луне. - Что? - Ну, да! На Луне. Неужели ты можешь сомневаться в том, что люди уже достигли Луны? Особенно после того, что они узнали от каллистян. Я уверен, что за время нашего отсутствия звездоплавание сделало резкий скачок вперед. - А если нет? - Не может быть. Даже каллистяне уверены в этом. Широков с сомнением покачал головой. - Слишком много "если", - сказал он. - Шансы на получение ответа, по-моему, очень малы. Но все равно! Послать сообщение - это уже много. - Ответ будет, - уверенно сказал Синяев, - Обязательно будет. Я твердо верю в силу техники нашей Земли. Там сделают все, чтобы ответить. Знаешь, что сказал Мьеньонь? - Он там был? - Да, его вызвали. Он прямо заявил, что, учитывая уровень развития техники на Земле, ответ придет через год. - Какой год - земной или каллистянский? - Земной. Дело в том, что установка очень проста, если знать, на чем она основана. Мьеньонь дает год потому, что ее надо строить не на Земле. Странно! Мьеньонь и другие каллистяне верят, а ты сомневаешься. Широков порывисто обнял друга. - Я не сомневаюсь, а боюсь верить. Это слишком прекрасно! А есть у нас азбука Морзе? - Уверен, что есть. Она должна быть в какой-нибудь книге по радиотехнике или о способах связи на Земле. Мне даже кажется, что я ее видел, когда мы занимались переводами. - Надо как можно скорее убедиться, - нетерпеливо сказал Широков. - Кстати, где наш багаж? Неужели все еще на корабле? - Вряд ли. За эти два дня они безусловно доставили его сюда. Синяев оказался прав. Все вещи, привезенные ими с Земли, оказались в комнате, примыкавшей к спальной. Ящики, чемоданы, пакеты были аккуратно сложены в углу. - Ты же был здесь, - заметил Синяев. - Как же ты не знал, что вещи принесли? - Я не покидал дом Диегоня. И мне никто не сказал об этом. Да и зачем? Дом ведь не заперт. Они не легли спать, пока не нашли нужную книгу, которая, разумеется, оказалась в тщательно подобранной библиотеке. Ведь она была составлена с целью познакомить каллистян со всеми сторонами жизни Земли. - Жутко подумать, - сказал Широков, нежно гладя рукой бесценную страницу, - что ее могло не быть. НА ВЕЛЬДЕ Потекли дни напряженной и трудной работы. По просьбе Широкова и Синяева к ним присоединился Бьяининь, и они втроем переводили на русский язык исключительно сложный текст "послания Каллисто Земле". Они часто вспоминали совещание технической комиссии после диверсии на звездолете. Как и тогда, некоторые фразы приходилось переводить очень сложным способом. В доме, где жили гости Каллисто, постоянными посетителями стали все члены экспедиции к Солнцу, всеми силами старавшиеся помочь работе. Каждая фраза считалась правильно переведенной, если Синяев, лучше Широкова разбиравшийся в этих вопросах, заявлял, что она ему ясна. - Я прохожу курс новейшей ядерной физики, - шутил он. За все время этой работы люди почти не видели света "солнца", и их домашние врачи - Гесьянь и Синьг - были очень довольны таким дополнительным карантином. Облака над Атилли постепенно становились все тоньше, и к концу работы над городом снова было безоблачное небо. - Если все время держать над вами облака, - говорил Гесьянь, - вы никогда не привыкнете к лучам Рельоса. А вам надо познакомиться со всей Каллисто. - Никаких тревожных симптомов нет, - отвечал Широков. - Мне кажется, что Рельос для нас безвреден. Он умалчивал при этом, что несколько раз у него и у Синяева появлялось недомогание, считая его причиной переутомление от напряженной работы. Он хорошо знал повышенную мнительность по отношению к ним каллистянских врачей, испытав это на самом себе после случая с камнем на Кетьо. "Скажи я об этом, и они, чего доброго, вернут нас на Кетьо или на Сетито без всякой нужды", - думал он. Пока шла работа над переводом, теси-установка со спутника Каллисто ежедневно посылала сигналы на Землю. По глубокому убеждению всех - людей и каллистян, слова "Петр Широков" не могли остаться незамеченными. Точность расчета и надежность автоматического управления лучом не вызывала сомнений. - Вспышки появляются над Москвой, - говорил Синяев, когда Широков снова начинал сомневаться. - Или, во всяком случае, близко от Москвы. Между Рельосом и Солнцем нет ни одной звезды, и луч не может уклониться. - А само Солнце? - спрашивал Широков. - Влияние гравитационного поля Солнца учтено при расчете. - Но Земля вращается. - И это учтено. Теси-луч движется, правда, абсолютно незаметно для самых точных приборов в сторону вращения Земли. Сигналы вспыхивают на одном и том же месте. - И ты уверен, что нет ошибки? - Уверен. - Почему же тогда мы передаем сигналы на трех языках? - На этом настаивают каллистяне. Они хотят обеспечить успех на сто процентов. А вдруг луч не совсем точно направлен? - Значит, это все-таки возможно? - разочарованно спросил Широков. - Разумная осторожность, не более. - А основной текст тоже будем передавать на трех языках? - Да. По три раза каждую фразу. На русском, английском и французском. - Тогда уж лучше не на французском, а на латинском. - Ты его так хорошо знаешь? - Не хуже, чем русский. - Какой ты у меня умный. - Синяев провел пальцами по лбу Широкова. - Значит, английский и латинский. Ты будешь переводить; это не трудно, раз есть русский текст. А я зашифровывать азбукой Морзе. Латинские и французские буквы одинаковы. Но, несмотря на все усилия, к пятнадцатому октября перевод не был закончен. Синяев предложил Зивьеню, руководившему всей работой, отложить начало передачи основного текста, продолжив вступительные слова. - Мы считаем, что можно начать, - ответил тот. - Зачем заставлять ждать людей Земли? Им это, вероятно, будет тяжело. Мы начнем, а вы продолжайте работу. Я уверен, что никаких затруднений больше не встретится. В оставшейся части текста нет новых для вас слов. На том и порешили. И через день дежурный звездолет совершал рейс на спутник Каллисто, доставляя туда очередную партию металлических пластинок, на которых по особой системе наносились знаки, соответствующие точкам и тире азбуки Морзе, выполненные на бумаге рукой Синяева. Эти пластинки закладывались в теси-установку, которая автоматически отправляла "телеграмму" на Землю. - Вы можете передавать триста знаков в минуту, - сказал Синяев Зивьеню. - На Земле есть операторы, которые могут принять текст при такой скорости. - Это облегчит работу, - ответил Зивьень. - Но будут ли использованы такие операторы? - Несомненно. Если только слова "Петр Широков" были увидены и поняты. Кроме того, на Земле могут снимать вспышки на киноленту. Прошел еще один земной месяц, и работа по переводу была успешно закончена. - Теперь, - сказал Широков, - я не буду иметь покоя, пока мы не получим ответа. - Придется ждать год. - А может быть, раньше? - Мьеньонь считает, что двенадцать наших месяцев - это наименьший срок. - Удалось ли? - с тоской в голосе сказал Широков. - Они решили через полгода, по-нашему, повторить передачу. - Как радостно будет получить весточку с Земли! - Еще бы! - сказал Синяев. Для него и Широкова неудача была бы тяжелым ударом. Как это ни странно, но свои надежды на счастливый результат они возлагали на... чуткость и внимательность к ним каллистян. Вряд ли они предложили бы провести опыт, если бы не были уверены в успехе. До сих пор все доказывало, что хозяева прекрасно понимают психологическое состояние своих гостей. А если каллистяне были уверены... Широков и Синяев верили в их технику и знания. Но место для сомнения все же оставалось. Если техника Земли еще не может доставить на Луну все, что необходимо для теси-установки, ответа не будет. Хотелось сократить время ожидания. Ничто не помогает в этом так надежно, как напряженный труд. - Мы пробыли на Каллисто довольно много времени, - сказал Широков Гесьяню. - Мне кажется, что пора прекратить затворничество. Настало время свободно знакомиться с вашей планетой. - А разве вы не свободны? - удивился Гесьянь. - Конечно нет. Вы не позволяете нам даже походить по городу. Какая же это свобода? - Мне странно слышать это от вас. Вы же врач. Мы действуем в ваших же интересах. Впрочем, - прибавил Гесьянь, пожимая плечами, - делайте, как хотите. Вы были, есть и всегда будете совершенно свободны в своих поступках. Широкову показалось, что Гесьянь обижен. Он ласково провел пальцами по лбу каллистянина. - Очень хочется поскорее увидеть все, - сказал он извиняющимся тоном. - Тяжело ничего не делать. - Это, конечно, трудно. Но в последнее время вы много работали. - Я понимаю ваши опасения, - продолжал Широков. - Проведем опыт. Завтра утром как следует покажите нам Атилли. Ведь мы почти не видели города. А потом тщательно обследуйте нас. - Хорошо, - без видимой охоты согласился Гесьянь. - Пусть будет завтра. Рано или поздно, но это все равно придется сделать. Но не советую сразу начинать с пешеходной прогулки. Лучше всего слетать куда-нибудь на обычной олити, например на вельдь. Завтра как раз соревнование по фетимьи. - Что это такое? - Спортивное соревнование. Финальная игра на первенство Каллисто. - Чудесно! - воскликнул Синяев. Он был страстным болельщиком футбола и в Москве не пропускал ни одного матча. Но, кроме футбола, он вообще любил спорт. Каллистянское слово "вельдь" означало открытый стадион. - Почему финальная игра проводится в Атилли? - спросил Широков, предчувствуя, какой последует ответ. Он знал, что город, в котором они поселились, был далеко не из больших. - В надежде, что вы захотите посмотреть игру, - как и ожидал Широков, ответил Гесьянь. Что было сказать на это? Не знающее границ гостеприимство каллистян проявлялось решительно во всем. - А как насчет мест? - спросил Синяев. - Вельдь, по всей вероятности, будет переполнен. - Да, эти соревнования всегда вызывают большой интерес. Но для вас... - Сколько на вельде мест? - Точно не знаю. Кажется, около двухсот тысяч. - Выдаются билеты? - увлекшийся Синяев чуть не сказал "продаются". - Нет. Никаких билетов не требуется. Тут уж кто успеет. Надо сообщить дежурному первого сектора, что вы хотите посмотреть соревнование, и он скажет номер места. Когда все места заняты, прием заявок прекращается. Синяев посмотрел на Широкова. Петр Аркадьевич увидел в глазах друга лукавый огонек и понял его мысль. - У них такого случая произойти не может, - сказал он по-русски. - Могу себе представить, что бы получилось, введи администрация наших стадионов такой порядок, - сказал Синяев и рассмеялся. - Ну и мир! Это просто удручающая честность. Как всегда, на лице Гесьяня не отразилось ни малейшего любопытства. Он слушал - вернее, не слушал - непонятный ему разговор, глядя в окно. Синяев поспешил объяснить ему причину своего смеха. - При системе оплаты это еще более непонятно, чем если бы случилось у нас, - сказал каллистянин. - Идемте в большую комнату. Я спрошу дежурного о наших местах. Дежурный первого сектора, на котором, очевидно, помещался вельдь, ответил, не задумываясь и не посмотрев ни в какую запись, что для людей Земли оставлена кабина номер один. - В ней десять мест, - предупредил он. - Кого же нам еще пригласить? - сказал Широков. - Предлагаю Синьга, Мьеньоня и Ньяньиньга. Разумеется, вас и Бьесьи, - прибавил он, обращаясь к Гесьяню. Синяев улыбнулся. Названные его другом, вместе с ними двумя, составляли семь человек. Очевидно, Широков считал присутствие Диегоней само собой разумеющимся. Гесьянь понял так же. - С Диегонем, его сыном и Дьеньи получается как раз десять, - сказал он. - Не сомневаюсь, что все будут рады сопровождать вас. На следующий день Синяев проснулся рано и разбудил Широкова. Предстоящее соревнование, первое, которое они увидят на Каллисто, где спорт был широко распространен, чрезвычайно его интересовало. Он знал, что у каллистян нет ничего похожего на футбол, но Гесьянь сказал, что фетимьи разыгрывается на первенство всей планеты, и этого было достаточно, чтобы в нем заговорил болельщик. По привычке Синяев первым делом подумал о погоде: "А вдруг будет дождь?" Широков пренебрежительно махнул рукой. - Жди! - сказал он. - Прелесть внезапного летнего дождя! Веселый визг девушек, застигнутых им и бегущих под первое попавшееся прикрытие! Как же! Они распределяют погоду, как мы - расписание поездов. Синяев нажал кнопку и "открыл" окна. Небо было совершенно безоблачно. Они выкупались в бассейне, оделись, позавтракали и расположились в "большой комнате", как назвал ее вчера Гесьянь, ожидать прилета друзей. Синяев поминутно смотрел на часы. - Не опоздать бы! Матч фетимьи должен был начаться ровно в полдень. Каллистяне явились все вместе на большой олити, окрашенной в необычайный бледно-розовый цвет, - Вы твердо решили провести опыт? - спросил Синьг. - Не забывайте, что сейчас самое жаркое время дня. - Мы хотим видеть фетимьи, - сказал Синяев. - Соревнование можно посмотреть на экране. Хотя бы на вельдь летите в своей олити. - Довольно, Синьг! - сказал Широков. - Мы шестьдесят дней находимся на Каллисто, и пора выяснить. Всякой осторожности должна быть граница. Решили, о чем говорить! - Не время ли? - спросил Синяев. - Опоздаем. Он ни о чем, кроме матча, не хотел думать. - А вы знаете, в чем заключается игра? - спросила его Дьеньи. Она была одета в короткое платье без рукавов и опять белого цвета. - Не знаю, - ответил Синяев. - И вы мне не говорите. Я хочу понять сам. Случайно или намеренно, но Широков оказался рядом с Дьеньи в мягком "стеклянном" кресле олити. Система управления здесь была такой же, как у их воздушного экипажа. Олити вел Вьег Диегонь. Лучи Рельоса свободно проходили сквозь прозрачный футляр, который не ослаблял их силы. Было более, чем жарко. Широков и Синяев прикрыли головы носовыми платками. Хотя с Земли были взяты белые шляпы, какие носят обычно на южных курортах, ни тот ни другой не захотели надеть их. Слишком нелепо выглядели они на Каллисто, где никто не носил никаких головных уборов. Еще не пролетели и половины пути, как Широков почувствовал недомогание. Временами словно туманная дымка заволакивала его сознание, сердце начинало биться неровно. Нежный голос Дьеньи звучал в эти мгновения как бы издалека. Но он молчал, хорошо зная, что, скажи он о своем состоянии, и Гесьянь немедленно вернет его домой. Синяев, разумеется, последует за ним и лишится удовольствия. Он так давно не видел ни одного спортивного соревнования, которые так любил. "Пройдет, - думал Широков. - Просто я давно не был на солнце". Олити вылетела за город. Кругом расстилалась оранжевая равнина. Вдали показались многочисленные здания, как везде разделенные желто-красными пятнами садов. - Это Генья, - сказала Дьеньи, - спортивный пригород Атилли. Мне он хорошо знаком. Я жила здесь почти год, когда увлекалась спортом. - Каким? - спросил Широков. - Вероятно, гимнастикой? - Вы угадали. Но больших успехов я не достигла. Помешало мое увлечение звездоплаванием, а у меня были большие данные. Широков ни на секунду не подумал, что Дьеньи хвастается. Воздух казался пестрым из-за разнообразной окраски олити всех размеров. Тысячи каллистян летели на крыльях. Их олити опустилась на обширной площади, уже заполненной десятками тысяч машин. Толпы каллистян, в разноцветных одеждах, шли к вельду. В воздухе стоял гул голосов. Диегонь с сомнением покачал головой и сказал сыну, готовящемуся поднять футляр олити, чтобы выйти из нее: - Не лучше ли было опуститься на самом вельде? Ничего! - ответил он на недоуменный взгляд Вьега. - В таком исключительном случае это позволительно. А потом вы вернетесь сюда и пешком присоединитесь к нам. Им, - он указал глазами на Широкова и Синяева, - нехорошо идти под лучами Рельоса так медленно. Но каллистяне, находившиеся поблизости, уже узнали гостей Каллисто. Очевидно, известие о их прилете на вельдь мгновенно разнеслось по всей толпе. Движение к стадиону прекратилось, и тысячи лиц повернулись к ним. - Опоздали! - сказал Диегонь. - Теперь придется выйти здесь. Его опасения оказались напрасными. Когда они вышли из олити, толпа раздвинулась, и образовался широкий проход к одному из входов в здание. Поднимаясь с кресла, Широков почувствовал сильнейшее сердцебиение. Он был вынужден несколько мгновений простоять на месте, держась за спинку. Его товарищи ничего не заметили, решив, что он просто хочет выйти последним. Припадок был коротким и прекратился так же внезапно, как и начался. Широков вышел из олити уже не на шутку встревоженный. Каллистяне приветствовали людей Земли движениями рук, поднятых над головой. Не было ни одного возгласа, столь обычных на Земле в таких случаях. Между двумя стенами каллистян они прошли в здание без всяких затруднений. - За время полета к Солнцу вы отвыкли от нас, - пошутила над Диегонем Дьеньи. - Выходит, что так, - улыбнулся он. Внешним видом вельдь Атилли был похож на Ленинградский стадион имени Кирова. Так же как там, здесь были широкие лестницы, ведущие к верхним входам, украшенные статуями. Сходство завершали полого поднимающиеся дорожки и многочисленные цветочные клумбы. Но общая архитектура здания была совсем иной. Диегонь и его спутники прошли через нижний вход и очутились в длинном коридоре, идущем, по-видимому, вокруг всего стадиона. Было много дверей с цифрами на них, что напоминало коридоры театров. Диегонь открыл дверь с цифрой "I", и они вошли в кабину. Она была величиной с большую театральную ложу и открыта спереди и сверху. Только в задней части был сделан навес. Вельдь был уже почти полон. Это было колоссальное сооружение, с уходящими куда-то далеко в высоту, более крутыми, чем на земных стадионах, секторами для зрителей. Кабины, подобные той, где они находились, шли по нижнему ярусу. Остальные места были совершенно открыты и залиты ослепительным светом Рельоса. Они пестрели всеми цветами радуги, с линиями черных лиц над разноцветными костюмами. - Для кого предназначены эти кабины? - спросил Синяев. - Для тех, кто по каким-либо причинам не может находиться на открытых местах, - ответил Синьг. - Например, болен. - Значит, чтобы попасть сюда, требуется свидетельство врача? - Нет, зачем же? Предоставить место в кабине просят те, кто болен, - не понял вопроса Синьг, - но не очень. Если нужен врач, человек сидит дома. Широков сел почти у самой задней стенки, под защиту навеса. Но и отсюда весь вельдь был как на ладони. Он был похож на земные стадионы, но ни на минуту нельзя было забыть, что это построено не на Земле. Все было иным, все имело отпечаток архитектуры, чуждой людям. Вельдь был выстроен не из камня, не из металла, не из дерева и не из пластмассы. Это был все тот же удивительный материал, казавшийся прозрачным и блестящим, но бывший непрозрачным и матовым. Нигде не было солнечных бликов, яркий свет Рельоса не отражался ни от гладких стен, ни от полированных панелей, которые точно впитывали его лучи в свою "прозрачную" глубину. Невольно казалось, что все кругом должно быть раскалено, но стены и барьер были холодными на ощупь. Вельдь имел овальную форму. Кругом шла, по-видимому, беговая дорожка странно белого цвета, словно из утрамбованного снега. В середине помещалось игровое поле, но не прямоугольное, а также в форме эллипса. Оно было покрыто ярко-оранжевой травой. Ждать пришлось недолго. Раздался звонкий удар, повторившийся три раза. С четырех сторон на поле выбежали команды. Тут были юноши и девушки. Их было много, человек по тридцать в каждой группе. Они были одеты в плотно облегающие тело костюмы, белые, зеленые, розовые и голубые. Каждая группа вынесла по четыре соответственно окрашенных больших обруча. Сойдясь на середине, они обменялись этими обручами и разбежались по краям травяной площадки. Широков видел, как вышли команды, успел рассмотреть их, но внезапно почувствовал, как от сердца к голове прошла волна холода. Стадион потускнел перед его глазами и как-то странно покачнулся. Спутники, сидевшие впереди, превратились в туманные пятна... ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ Открыв глаза, Широков сразу подумал, что этот припадок сильнее всех предыдущих и что надо немедленно сказать Гесьяню, но не увидел ни Гесьяня, ни стадиона. Он лежал в своей комнате. Окна были закрыты темно-синей завесой. Комната освещалась слабым сиянием, исходившим из потолка, и в ней было полутемно. "Полет на олити... вельдь... Дьеньи в белом платье... - подумал он. - Неужели мне все это только приснилось?" Он посмотрел на стоявший напротив диван, но не увидел, как ожидал, своего друга. Синяева не было, и даже постель не была постлана. Сам Широков лежал раздетый, под легким покрывалом. "Что-то неладно, - подумал он. - Что же сейчас: день или ночь?" Повернув голову к окну, он внезапно увидел Синяева, который, совершенно одетый, сидел в кресле. Рядом с ним, в другом кресле, сидела Дьеньи. - Георгий! - тихо позвал Широков. Синяев и Дьеньи вскочили при звуке его голоса. - Наконец-то! - воскликнул Синяев. - Дьеньи, позовите Гесьяня. Девушка выбежала из комнаты. - Что со мной случилось? - Что-то скверное. Ты потерял сознание на стадионе. - Давно это было? - В полдень; разве ты забыл? А сейчас глубокая ночь. - И ты не спишь из-за меня? - Что с тобой, Петя! Как я могу спать? Здесь находятся все наши друзья, члены экипажа звездолета, Дьеньи со своим отцом, Гесьянь, Бьесьи, Женьсиньг, Зивьень и многие другие. Твой обморок взволновал всю Каллисто. Как ты себя чувствуешь? Широков не успел ничего ответить. В комнату вошли Гесьянь, Синьг и какой-то незнакомый каллистянин, с глубокими морщинами на лице. - Это какой-то знаменитый врач, - успел шепнуть Синяев на ухо Широкову. - Его зовут Бьиньг. Его вызвали с другого материка Каллисто. Трое врачей подошли к Широкову. Синьг сел на край постели. Гесьянь предупредительно подвинул кресло для Бьиньга, а сам остался стоять у изголовья Широкова. - Напугали вы нас, Петя, - сказал Синьг, словно не зная, с чего начать разговор. - Как вы себя чувствуете сейчас? - Совершенно нормально, точно проснулся после крепкого сна. - Совсем скверно! - неожиданно сказал Бьиньг. - Наоборот. - Широков не понял, к чему относилось восклицание старого каллистянина. - Совсем хорошо! - Вот это и плохо, - последовал ответ Бьиньга. - Если бы вы проснулись больным, было бы хорошо. - Я вас не понимаю. - Опыт, на котором вы так настаивали, - сказал Гесьянь, - окончился плачевно. Этого надо было ожидать. А то, что вы чувствуете себя нормально, еще хуже. Значит, наше предположение верно. - Объяснитесь! - Причина вашего обморока - Рельос, его лучи, непривычные для вас. - Но, ведь у нас на Земле каллистяне нисколько не страдали от лучей Солнца, которые так же непривычны для них. То, что со мной случилось, не похоже на тепловой удар. - Рельос и Мьеньи, - вмешался Бьиньг, - разные звезды. Дело не в том, что лучи Рельоса несут больше тепла, а в том, что они более активны. Вам ясно, что это значит? Он говорил ворчливым тоном и чем-то напомнил Широкову Штерна. - Допустим, что ясно. - Надо было послушаться Гесьяня, задержаться на Сетито дней на сто, потом на Кетьо дней на двести и только тогда прилетать на Каллисто. Надо было как следует привыкнуть к лучам Рельоса там, где они слабее. - Но что же все-таки случилось со мной? - спросил Широков. - Случилось то, что на ваш организм оказала вредное влияние какая-то составляющая лучей Рельоса, которой, по словам вашего товарища, нет у Мьеньи. - Если так, то почему же это вредное влияние сказалось на мне одном? - По-видимому, организм вашего товарища менее восприимчив к нему. Но и с ним случится то же самое, что случилось с вами. Это неизбежно. Широков вспомнил, как несколько раз Синяев жаловался ему на недомогание, симптомы которого совпадали с тем, что испытывал он сам. Давно следовало сказать об этом Гесьяню. Здесь была допущена большая ошибка. - Что же надо делать, по-вашему? - спросил он. - И чем нам грозит пребывание на Каллисто? Последняя фраза вырвалась как-то невольно, и Широков с ужасом понял, что сам же допускает возможность покинуть планету, с которой они, в сущности, еще и не начали знакомиться. Синяев, сидевший поодаль в кресле и не принимавший участия в разговоре, вздрогнул, услышав эти слова. Гесьянь посмотрел на Синьга, и на его лице, выражение которого давно научился понимать Широков, мелькнуло смущение. - Мне очень жаль, - сказал Гесьянь, - но я должен повторить то, что сказал вам раньше. Пребывание на Каллисто для вас опасно. Вы должны отправиться обратно на Кетьо или, еще лучше, на Сетито и провести там дней двести. - Потерять почти год! - по-русски сказал Синяев. - Немыслимо! - Что это за составляющая? - спросил его Широков. - Не знаю точно. - Синяев вскочил с кресла и подошел к постели друга. - Сегодня днем они показали мне спектры Рельоса. Они такие же, какие давно уже получены на Земле, но есть несколько лишних линий. Я сказал им, что этих линий нет в спектре Солнца. Вот и все! А они сделали из этой мухи слона. - Слона ли? - задумчиво сказал Широков. Синяев пожал плечами. - Ты врач, - сказал он, - а я нет. Кроме того, болен ты. Я совершенно здоров. - Вы так думаете? - спросил Синьг, очевидно понявший то, что сказал Синяев. - Пока, во всяком случае. - Синяев вернулся к своему креслу и бросился в него с видом полного нежелания продолжать разговор. Широков задумался. Синяев, конечно, прав. Решать должен именно он - Широков. Решать за себя и за своего товарища. Все говорило за то, что каллистянские врачи дают правильный совет. Двести дней! В конце концов, не такой уж долгий срок. Они могли задержаться на Каллисто, ведь теперь есть возможность сообщить об этом на Землю. Надо соглашаться. Но как тяжело на это решиться! - Хорошо! - сказал он после продолжительного молчания. - Допустим, что вы правы. Я верю вашим знаниям и опыту. Но ведь вы не знаете, не можете знать организм людей Земли. Даже Синьг. Мой товарищ совершенно здоров. Это заставляет меня колебаться. Быть может, положение не столь критично. Вы должны понять, что нам дорог каждый день. Терять двести дней! - Вам лучше знать, - сказал Бьиньг. - Мы высказали свое мнение. Делайте, как хотите. - Надо подумать, Петя, - мягко сказал Синьг. - Я подумаю. На этом кончилась беседа, которой суждено было возобновиться скорее, чем предполагал Широков. - Советую не вставать до завтрашнего утра, - сказал Гесьянь и, пожелав спокойного сна, ушел вместе со своими коллегами. - Пройди к ним, Георгий, - сказал Широков. - Неудобно оставлять гостей одних. Синяев вышел, но вскоре вернулся. - Никого нет, - сказал он. - Все улетели. В доме остался один Синьг. - Где он? - В большом зале. Он сказал, что переночует здесь, на всякий случай. Велел позвать его, если ты не сможешь заснуть. - Велел? - улыбнулся Широков. - Попросил, конечно. Но просьба врача - это ведь приказ. Синяев подошел и сел на край постели. - Что ты думаешь обо всем этом? - спросил он, кладя свою руку на руку Широкова и нежно гладя его пальцы, показавшиеся ему очень холодными. - А что думаешь ты сам? - Что первый блин оказался комом. Но наш опыт сослужит хорошую службу тем, кто после нас прилетит на Каллисто. - Значит, ты считаешь, что нам все-таки придется улететь отсюда? - Не я так думаю, а ты. В этих вопросах тебе и книги в руки. В голосе Синяева звучала глубокая грусть. "Да, - подумал Широков, - вопрос отложен, но не снят. И может случиться, что моя сегодняшняя нерешительность дорого нам обойдется". - А фетимьи? - спросил он, чтобы отвлечь друга от невеселых мыслей. - Ты так и не увидел. - Соревнование отложили. - Из-за меня? - Если бы ты видел, что творилось на стадионе! Все поле заполнили зрители, едва им стало известно о твоем обмороке. Какая уж тут игра! Когда тебя положили в специально вызванную, вероятно санитарную, олити и она полетела в Атилли, все каллистяне покинули стадион и сопровождали нас до самого дома. Этой картины я никогда в жизни не забуду. Буквально не было видно неба. - Странные они люди! - сказал Широков. - И очень хорошие. Даже прекрасные. - Особенно Дьеньи! - Синяев вдруг обнял Широкова, крепко целуя его в губы. - Да постой! - улыбнулся Широков. - При чем тут Дьеньи? Что ты болтаешь? - Ладно, - сказал Синяев. - Чего уж там! Она тебя любит, - прибавил он очень серьезно. - Я понял это сегодня. - Глупости говоришь. - Ну, как знаешь! - Синяев встал и подошел к окну. Темно-синяя завеса "растаяла" и исчезла. В комнату проник странный, мертвенно-зеленый свет. Причудливые двойные тени легли на полу. - Посмотри! Такой картины не увидишь на Земле. Небо было безоблачно. Тысячи звезд в непривычных сочетаниях каллистянских созвездий мерцали в его темной глубине. Прямо напротив окна, близко друг к другу, висели в небе обе "луны" Каллисто. Они были значительно меньше земного спутника и почти одного диаметра (так казалось). Большая из них была желтого цвета, меньшая - странно-голубого. Свет каждой в отдельности был намного слабее света полной Луны, но вместе они создавали довольно сильное освещение. Широков встал и подошел к окну. Видеть оба спутника Каллисто одновременно им еще не случалось. - Тебе нельзя вставать, - сказал Синяев. - Сейчас лягу, - ответил Широков. Он обнял товарища за плечи, и они молча смотрели на непривычную и чуждую им картину в рамке широкого окна. Оранжево-красный сад при зеленом свете, создаваемом двойным освещением каллистянских "лун", казался коричневым. Черные статуи были невидимы, белые превратились в зеленые. Океан был еще более синим, чем днем. Ультрамариновым блеском сверкала его спокойная поверхность. В густых ветвях кустов и деревьев мелькали разноцветные огоньки. Точно тысячи светящихся насекомых перелетали с места на место, кружась в ночном хороводе. В океане и в воздухе виднелось несколько судов и олити. Они были видны с такой отчетливостью, будто их освещал сильный луч прожектора. Но этот луч был невидим и, освещая корабль, не освещал воду у его борта. - Корабли и олити, - сказал Широков, - вероятно, светятся сами. - Да, во избежание столкновения в темноте. Посмотри! - Синяев протянул руку. - Видишь, вон там, низко над горизонтом, две большие звезды на одной линии, параллельной земле. - Вижу. - Мысленно проведи линию влево от них. Она упирается в небольшую звездочку, примерно второй величины. Видишь? Эта звезда называется у каллистян Мьеньи. - Земля! - прошептал Широков. Желтоватая звезда мерцала часто и сильно. Точно там, на родном Солнце, бушевала огненная буря, вспышками света посылая привет своим сыновьям, улетевшим так безмерно далеко от своей извечной матери. - Нет, - грустно ответил Синяев. - Не Земля. Только Солнце. Нашу Землю нельзя увидеть на таком расстоянии даже в сильнейший телескоп; она так безмерно мала по масштабам Вселенной. Впрочем, так же, как и Каллисто, - прибавил он с непонятным ожесточением. - Там Земля, - сказал Широков. - Может быть, мы увидим ее очень скоро. Скорее, чем предполагали. - Нет, - сказал Синяев. - Я не хочу улетать с Каллисто раньше срока. Они ошибаются. Привыкнуть к лучам Рельоса можно и здесь. - Я очень хочу надеяться на это, - тихо сказал Широков. - Попробуем. Его голос звучал совсем неуверенно. Синяев заметил это, но ничего не сказал. Широков глубоко вздохнул. - Идем спать, - сказал он и, не ожидая ответа, отошел от окна. Синяев "опустил" занавес. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ДЬЕНЬИ С тяжелым чувством проснулся Синяев на следующее утро. Что-то мешало ему спать всю ночь. Что? Мысли о здоровье Широкова? Тревога за него? Да, это было. Даже во сне он не забывал об этом. Угроза покинуть Каллисто, не закончив и даже не начав работы? И это могло быть причиной. Открыв глаза, он долго лежал неподвижно, прислушиваясь к себе. Сердце билось неровно, толчками. Временами озноб волнами проходил по телу и сознание заволакивалось словно туманной дымкой. "Неужели я заболел? - со страхом подумал он. - Вот уж не было печали!" Часто случалось еще на Земле, что он просыпался с ощущением начинающейся болезни. Тогда усилием воли он заставлял себя встать, взяться за обычную работу и не думать о недомогании. В большинстве случаев это помогало, болезнь глохла в зародыше. Синяев решил и на этот раз прибегнуть к своему испытанному средству пересилить болезнь. Откинув покрывало - легкую, почти прозрачную ткань, он сделал движение соскочить с постели, но с невольным стоном опустился обратно. Сердце забилось столь бешеным темпом, что это вызвало ощущение боли. Кроваво-красная пелена встала перед глазами. Как будто сквозь стену, услышал он голос Широкова: - Что с тобой? - Подойди ко мне, - прошептал Синяев. - Я не могу встать. - Я тоже. - Совсем скверно. Что ты чувствуешь? Красная пелена рассеялась. Сердце как будто успокоилось, хотя и продолжало биться неровно. Если не шевелиться, можно было говорить без неприятных ощущений. Синяев шепотом рассказал обо всем. - То же самое происходит со мной, - ответил Широков также чуть слышным шепотом. - Срочно нужен врач. Догадается ли Синьг войти без зова? В доме было тихо, ни звука не доносилось и снаружи. Точно все вымерло кругом. Предупредительная деликатность каллистян могла обернуться в плохую сторону. Как позвать Синьга? - Ты можешь крикнуть? - спросил Широков. - Нет. При повышении голоса начинается сильнейшее сердцебиение, почти мучительное. Я могу говорить только шепотом. - И я тоже. - Веселая история! Они лежали не шевелясь, с беспокойством ожидая нового приступа неизвестной болезни. Синьг не приходил. Вероятно, он думал, что гости планеты еще не проснулись, и не хотел их беспокоить. - Они уморят нас своей заботливостью, - прошептал Синяев. - На Земле врач давно бы зашел проведать больного. "Надо что-то предпринять", - подумал Широков. Его взгляд остановился на большом "хрустальном" сосуде, формой похожем на цветочную вазу, наполненном голубоватой жидкостью. Это был нариди - напиток, напоминавший вкусом лимонный сок. Широков и Синяев часто хотели пить по ночам, и нариди всегда стоял у изголовья постели. Он им очень нравился. - Георгий! - прошептал Широков. - А что, если я сброшу этот кувшин на пол? Грохот привлечет внимание Синьга, и он придет к нам узнать, в чем дело. - Так он же разобьется. - Кто его знает. Может быть, разобьется, а может, и нет. Если не разобьется, то и нариди не выльется. Крышка закрывается плотно. Ты же знаешь, ее приходится поднимать с усилием. - Если кувшин разобьется и нариди выльется, кому-то придется производить уборку. Вряд ли наш андроид умеет это делать. - Неужели они осудят нас за это? - Нет, конечно, но как-то неудобно. - Нельзя ждать. Синьг может войти через час и через два. Но как мне это сделать? Страшно пошевелить рукой. - Мне тоже. - Я попробую потихоньку. Широков стал медленно поднимать руку. Сердце ответило ускорением биения, но все же ничего страшного не случилось. - Спокойно, Петя! Не торопись! Сосуд был легок для здорового человека, но Широков с тревогой думал об усилии, которое придется сделать, чтобы опрокинуть его на пол. Пройдет ли это движение безнаказанно?.. И вдруг они услышали тихий мелодичный звук, пронесшийся по комнате, а вслед за ним отчетливый голос Синьга: - Вы проснулись? Можно мне зайти к вам? - Поскорее! - как мог громко ответил Широков, осторожно опуская руку. - Мы вас давно ждем, - сказал, в свою очередь, Синяев. Они не знали, услышит ли Синьг их шепот. Но каллистянин услышал. Очевидно, комнаты в доме соединялись какими-то акустическими аппаратами, до сих пор неизвестными для Широкова и Синяева. Почти сразу же он вошел к ним. Еще с порога, окинув обоих внимательным взглядом, Синьг, по-видимому, понял, что случилось что-то неладное. - Что с вами? - спросил он, явно взволновавшись. - Нам очень плохо, Синьг, - ответил Широков. - Кажется, мы серьезно заболели. - Находимся на грани преждевременной смерти, - прибавил Синяев, после прихода Синьга сразу пришедший в обычное настроение. - Я сейчас вернусь, - и, сказав эти слова, каллистянин исчез. - Ну, уж теперь они за нас возьмутся, - улыбаясь сказал Синяев. - Проявят свою любовь к нам в полном объеме. - Как он с нами говорил? - спросил Широков. Даже в том состоянии, в каком он находился, он не мог не обратить внимание на новое для них применение каллистянской техники. - Вероятно, привел в действие какой-то аппарат. Мало ли их на Каллисто! Но раньше он нас не слышал - это очевидно. Иначе давно бы пришел. Синьг вернулся очень скоро. - Сейчас прилетят Гесьянь и Бьиньг, - сказал он. - Не беспокойтесь ни о чем. Все будет в порядке. Погодите! - прибавил он, видя, что Широков собирается рассказать ему о их самочувствии. - Не говорите сейчас. Лучше помолчите. - Говорить нам не трудно. Но только тихо. Трудно двигаться. Шалит сердце. - Лежите совсем спокойно. - Мы вынуждены это делать. Мы давно не спим, Синьг. Мы ждали вас, а вы не приходили. Я собирался сбросить сосуд с нариди на пол и этим привлечь ваше внимание. Но как раз в этот момент вы подали голос. - Разве вы не знали? - Синьг показал на крохотный выступ на ножке восьмигранного столика. - Надо нажать вот здесь, и вступит в действие связь между всеми комнатами дома. - Мы этого не знали. И я был уверен, что вы не придете, пока мы не позовем. Как же это случилось, - улыбнулся Широков, - что вы решились нас потревожить? - Меня заставила Дьеньи. - Видишь! - по-русски сказал Синяев. - А ты мне не хочешь верить. Широков почувствовал приятное волнение. Сердце забилось чаще, но совсем не так, как раньше. В одну секунду ему стала ясной истина, о которой он думал и раньше, стараясь уяснить себе внутренний мир каллистян. Их чуткость, примеров которой он так много видел, неизбежно должна была усилить в них то шестое чувство, бессознательный, но безошибочный инстинкт, помогающий человеку почувствовать беду, грозившую близкому человеку. И если, как сказал Синяев, Дьеньи любила Широкова, то не было ничего удивительного в том, что она почувствовала угрожающую ему опасность. - Дьеньи здесь? - спросил он. - Нет, - ответил Синьг, - ее здесь нет. Она связалась со мной по экрану и попросила зайти к вам. Ей показалось, что с вами что-то случилось. "Я угадал правильно, - подумал Широков, - И Георгий прав. Как это хорошо!" - Каллистянская медицина верит в предчувствия? - спросил Синяев. - Смотря какие. Предчувствия очень часто обманывают. Они зависят от состояния нервной системы и от других причин. Но, когда каллистянка испытывает такое чувство, как Дьеньи в данном случае, оно редко бывает ложным. - Почему? Широков понял, что еще немного - и его друг добьется от Синьга того ответа, в котором он сам был уже уверен, но почему-то не хотел услышать от каллистянского врача. - Ваша наука знает, откуда возникают такие предчувствия? - спросил он, не давая Синьгу времени ответить Синяеву. - Пока только нащупывает пути к этому вопросу. Но факт не подлежит никакому сомнению. Девушки очень чувствительны ко всему, что касается тех, кого они любят. - Слово произнесено! - по-русски сказал Синяев. Прилет Гесьяня и Бьиньга выручил Широкова. Оба врача вошли в комнату, даже не спросив разрешения. - Ну вот и исполнилось ваше желание, - сказал Широков, улыбнувшись Гесьяню, которого он всегда был рад видеть. - Вы хотели, чтобы я заболел. Сделано! - Если бы это было так, - вздохнул каллистянин. - К сожалению, дело обстоит иначе. Ваше сегодняшнее заболевание не имеет и не может иметь никакой связи со вчерашним. - Вы же меня еще и не осматривали, - удивился Широков. - Откуда же вы можете это знать? Бьиньг устанавливал на столике, у постели Широкова, какой-то аппарат. Другой, точно такой же, Гесьянь поставил возле Синяева. - Раз вы вчера чувствовали себя нормально, - все тем же ворчливым и как будто недовольным тоном ответил за Гесьяня Бьиньг, - то значит, сегодняшнее не связано со вчерашним. Астрономические обсерватории, - добавил он, - отметили резкое усиление активности Рельоса. Я опасаюсь, не с этим ли связана ваша внезапная болезнь. Что вы чувствуете? Широков подробно рассказал обо всех симптомах болезни. - Ваш друг чувствует то же? - Да. - Лишнее доказательство, что связи со вчерашним нет. Синьг утверждает, что ваше сердце ничем не отличается от нашего. Посмотрим, в чем дело! Аппарат чуть слышно загудел. Точно невидимый шмель полетел по комнате. Широков видел, как на передней панели засветился маленький экран. Было нетрудно догадаться, что это такое. Бьиньг достал небол