ждый микрокосм - и вы, и я, каждый! - станет открытым для всех остальных, пусть каждый станет звездой среди прочих светил - и тогда начнем думать о дальнейшем. Сейчас - это просто преступление, и помогать в его осуществлении способен только безумец - или преступник. Вы - не тот и не другой. Зачем же вы помогаете им? Не знаю, может быть, он ожидал моих возражений; но я промолчал. Не то, чтобы признал его правоту - но что-то в его речах было, в чем следовало разобраться на досуге. - Капитан Ульдемир! Скажите: вы пойдете с нами? Я вдруг почувствовал усталость. Мне больше не хотелось ни с кем полемизировать. И тем менее - принимать какие-то решения. - Вы, однако, не сказали, - ответил я, - чего вы хотите именно сейчас и именно от меня. Ведь не всех же соратников вы вербуете таким способом! Или как раз таким? Охранитель кивком головы переадресовал мой вопрос одному из тех трех-четырех, что до сих пор лишь слушали, помалкивая в тряпочку. Тот пренебрег вопросом о способах вербовки и сразу схватил быка за рога. - Вот чего мы хотим, - молвил он негромким и даже приятным голосом. - Фермер и Мастер, как нам - и вам тоже - известно, принимают меры к заселению ближайших шаровых скоплений. Как известно, первая попытка не удалась... "Теперь можно понять почему", - подумал я, но высказываться по этому поводу не стал, предпочтя слушать дальше. - ...теперь предпринимается вторая. И поэтому вас послали сюда. Не так ли? - Откуда мне знать, что в голове у начальства, - сказал я, но это положение не нашло поддержки среди присутствующих. - Ну-ну, господин капитан, вы же прекрасно знаете, да и не в обычае Мастера - посылать эмиссара, не объяснив задачи. Вас послали сюда, чтобы вы постарались разобраться в том, что происходит на восемнадцати обитаемых планетах этого региона - чтобы потом принять меры к установлению здесь длительного мира. Ибо только в условиях длительного мира и научно-технического сотрудничества возможна космическая экспансия такого масштаба, как заселение и колонизация планет в других скоплениях. А другого пути нет, это вы тоже знаете. Вам предстояло сыграть роль разведчика, а если окажется возможным - и миротворца-невидимки. К счастью, это стало известно нам. Каким образом? Можете предположить, что среди окружения Мастера у нас есть сочувствующий нам человек, но можете и не предполагать: весь замысел настолько поддается простому логическому анализу, что затруднение может возникнуть лишь в определении личности эмиссара. Это было бы крайне просто, если бы Мастер послал одного из постоянно действующих эмиссаров; все они нам известны. Но именно поэтому он так не сделал, и нам еще до начала действий было ясно, что он выберет кого-нибудь из своего резерва, но имеющего достаточный опыт самостоятельной деятельности в иных цивилизациях. Безусловно, нам пришлось приложить усилия, чтобы обнаружить вас. Но к моменту, когда вам предстояла пересадка на точке Таргит, мы уже все знали. Техническая же часть не представляла трудностей... - Вам повезло с этой пересадкой, - вставил я. Он усмехнулся. - Безусловно, безусловно. Но везет, как правило, тому, кто ищет везения. И даже создает какие-то предпосылки для него. Я снова кивнул и сделал еще одну зарубку в памяти. - Теперь перейдем непосредственно к вашей задаче. Как ни прискорбно, но в существующей обстановке нам не нужен мир в этом скоплении. Напротив. Чем меньше будет в нем порядка, тем лучше. Потому что во времена беспорядков государства используют корабли и десанты не для заселения далеких миров, а для борьбы с ближайшими. Да, вы можете сказать, что это негуманно, и прочее. Мы и сами уже не раз говорили себе все это. Но может быть, вы знаете другой способ охранить Вселенную от преждевременной человеческой экспансии? Нам такой способ неизвестен. У вас он есть? Я лишь пожал плечами. - Мы были уверены, что нет. Таким образом, вам придется направить свои усилия на Ассарте на создание не мирной, но военной ситуации. Только при таком условии вы вообще попадете туда. Вы нам верите? В этом я им верил: если уничтожение людей в межпланетной войне, - тысяч, десятков, а может быть, и сотен тысяч людей их не смущало, то жизнь одного эмиссара и подавно. Я сказал: - Не вижу оснований сомневаться в ваших словах. Однако, думается, вы хватили через край. Я был послан, собственно, для сбора информации, не более того. Вы же требуете от меня куда большего: влияния на власть обширной державы. Боюсь, вы переоцениваете мои скромные возможности. - Господин Ульдемир! На первый взгляд, сказанное вами выглядит убедительно; но лишь на первый. Мы знаем, что, разобравшись в обстановке, вы так или иначе вмешаетесь в нее. И не вы один: нам известно, что у вас имеется группа поддержки. Эти люди уже там, на Ассарте. - Вам удалось убедить их? Я спрашиваю не из пустого любопытства. - Да-да, разумеется... - Тут он сделал секундную паузу. - К сожалению, они прошли точку Таргит раньше, чем мы успели принять меры. Так что убеждать их придется вам. Впрочем, насколько нам известно, они привыкли верить вам - поверят и на этот раз. Теперь вам ясно, чего мы от вас ожидаем. - Куда уж яснее, - согласился я. - Итак: вы согласны? На прямой вопрос мы ожидаем столь же откровенного ответа. Мы знаем, что вы человек слова. Выходит, они знали обо мне даже то, в чем сам я далеко не был уверен. Однако пользоваться хорошей репутацией всегда приятно, а если она не вполне заслуженна - тем более. Поэтому я приятно улыбнулся и сказал: - Благодарю вас за лестное мнение. - Следовательно - да? - Мне нужно подумать. - К сожалению, мы вынуждены принимать быстрые решения. Обстановка заставляет. Долго вы будете думать? - Пять минут. - Мы даем вам пять минут. Думайте. Мы не станем вас тревожить. Можно было ожидать, что после этих слов они деликатно оставят меня в одиночестве; не тут-то было. Никто из них даже не пошевелился; все остались на своих местах. Они не двигались и не проронили ни полсловечка; но взгляды их, острые и немигающие, были прикованы к моему лицу и рукам, чьи движения часто выдают ход мысли, потому что человек в первую очередь думает о выражении лица, а о пальцах забывает. Я постарался "не забыть. Собственно, думать было не над чем, и я попросил это время главным образом потому, что мгновенное согласие кажется более подозрительным, чем данное по зрелом размышлении. В человеке, которому предложили переметнуться во вражеский стан, должна происходить некая внутренняя борьба - если только он не беспринципный авантюрист; но я знал, что так плохо они обо мне не думают. Борьба должна быть серьезной. И я постарался всеми способами показать им, что схватился сам с собой не на жизнь, а на смерть. Тогда как на самом деле я успел решить для себя все, еще пока они договаривали свои тексты. Репутация человека слова стоит, конечно, немало. Но она - мое личное достояние, и я вправе распоряжаться ею, как мне заблагорассудится. И если ты готов ради какого-то дела пожертвовать другим своим достоянием - жизнью, - то можно принести в жертву и репутацию. Хотя, откровенно говоря, порой она бывает дороже жизни. Прошло уже минуты три из дарованных мне пяти, когда тишину нарушил сам Охранитель. - Капитан! - сказал он. - Я вижу, что вам думается нелегко. Весы колеблются. Поэтому позвольте мне бросить на одну их чашу некое обещание. Если вы сделаете для нас все возможное - я не говорю, заметьте, "все, что нам нужно", но лишь - что сможете, то у вас не будет проблем в воссоединении с той женщиной, по которой вы так глубоко тоскуете. Причем воссоединение это произойдет не на условиях Мастера - только в пределах Фермы, - но там, где вы захотите. Потому что мы можем повторить ее планетарный цикл. У нас есть такие возможности. Я бы сказал даже, что наши возможности неисчерпаемы. Честно говоря, то был удар ниже пояса. И, как от такого удара, я внутренне согнулся. - Это вы могли сказать и раньше, - проговорил я слегка севшим голосом. - Я понимаю, капитан, - продолжал он, слегка улыбнувшись, - что это новое обстоятельство вам тоже нужно всесторонне обдумать. Мне не нужны поспешные решения: бывает, от мгновенных обещаний так же скоропостижно и отказываются. Поэтому сейчас вас отведут в спокойное место, где вы сможете поразмыслить глубоко и всесторонне, и лишь после этого сообщите мне ваш окончательный вывод. - И если я все же не соглашусь? - Увы! - Охранитель развел руками. - Я предупредил вас еще в самом начале нашей содержательной беседы... - Помню, - кивнул я. - Хорошо. Мне действительно нужно как следует подумать. - Желаю вам ясного мышления, - напутствовал меня Охранитель. После чего меня вывели - снова под руки, словно дряхлую вдовствующую императрицу или еще кого-нибудь в этом роде. Вероятно, Охранитель полагал, что рассудок мой успешнее всего будет работать в небольшом помещении с надежным запором; во всяком случае, именно в такое место меня водворили. Обстановка была под стать монастырской: жесткая коечка, столик, два стула, одна массивная дверь и ни одного окна. Что же - выбирать не приходилось, поскольку платы за постой с меня до сих пор не требовали. Я уселся на стул в ожидании, пока мой конвоир не оставит меня наедине с моими мыслями. Однако он, похоже, даже и не собирался ретироваться. Напротив, он взял один из стульев, поставил его рядом с дверью, попробовал пошатать - видно, чтобы убедиться, что стул не разъедется под его тяжестью и не убежит из-под него, как взыгравший жеребчик, - а после этого испытания на прочность плотно уселся и еще поерзал, устраиваясь поудобнее. Это, вероятно, должно было означать, что страж мой утвердился здесь всерьез и надолго. - Парень! - сказал я ему нетерпеливо. - По-моему, тебя там заждались, тебе не кажется? Он ухмыльнулся и доложил, что ему не кажется. - Тогда, может быть, ты уйдешь просто так? Он дал понять, что не собирается. - Ты что же, - сказал я ему, - не слышал, зачем меня сюда отправили? Чтобы я мог подумать, не так ли? Он кивнул. - Ну, а как же я могу думать в твоем присутствии? Ему понадобилось некоторое время, чтобы обдумать мой тезис. Потом он пожал плечами. - Ну и что? - Слушай, тебе случалось когда-нибудь в жизни думать? Тут он заподозрил, что я над ним смеюсь, и нахмурился. - А тебе какое дело? - Если бы приходилось, - пояснил я, - то ты бы знал, что думание - это процесс очень интимный. Самый интимный, может быть. И присутствие посторонних ему совершенно противопоказано. Кажется, слово "интимный" у него с чем-то ассоциировалось, и он ухмыльнулся. Но "посторонний" ему явно не пришелся по вкусу. - Это я, что ли, посторонний? - спросил он мрачно. - Ага, - согласился я. - Не я же! Он поморгал, сосредоточенно глядя на меня. Похоже было, что ему очень захотелось дать мне в ухо - или еще куда-нибудь. Но он сделал усилие и сдержался. - Ты давай, думай молча, - посоветовал он. - И не серди меня. Я ведь и стукнуть могу. И ничего мне не будет. Потому что тебе все равно крышка. Слышать это было, конечно, не очень приятно, но я и глазом не моргнул: и без его слов я понимал, что положение мое вполне можно было назвать критическим. - Стукал один такой, - сказал я. - И куда покрепче тебя был. - Ну и что? - Он не удержался, как я и думал - спросил. - Очень пышные похороны были. Все очень жалели. Он, в общем, и неплохой человек был, только глуповатый: стукнуть захотел. - Ну ты! - сказал мой страж угрожающе. - Не бойся, - успокоил я его. - Сегодня я в добром настроении, так что можешь сидеть спокойно, если уж тебя ноги не держат. Я потерплю. Хотя несет от тебя, правду сказать, как из болота. Ты хоть иногда умываешься? - Чего-о? - Умываться, понимаешь? Ну, это когда берут воду, желательно и мыло, и при помощи одного и другого удаляют с себя грязь. Не понял еще? Я понимал, что перегибаю, но другого выхода просто не видел. Надо было поторапливаться: я не знал, когда Охранитель снова потребует меня, чтобы выслушать мой отказ. Мне обязательно нужно было перехватить инициативу еще раньше. Потому что из всей нашей долгой беседы я сделал один серьезный вывод: все то, что он мне пел там, была чистой воды липа: принципиальные вопросы такого типа, как судьба Вселенной, не решают при помощи перехвата чужих эмиссаров и прочей уголовщины. Здесь явно готовилось что-то куда более сиюминутное и конкретное. И раньше, чем я приложу усилия, чтобы убраться отсюда подобру-поздорову, мне нужно было хоть в общих чертах уяснить - что тут затевается. А для этого требовалась свобода передвижения - хотя бы в пределах Заставы. Свобода же начиналась с устранения этого типчика. Впрочем, сейчас он уже не сидел, привольно развалившись. Он весь собрался, готовый вскочить в любую минуту. Кажется, желание поговорить со мной по-мужски уже вызрело в нем до такой степени, что вот-вот должно было посыпаться зерно. Оставалось добавить совсем немного. - Ну, я вижу, насчет умывания ты не специалист, - констатировал я печально. - А в чем ты специалист? На что ты вообще способен, кроме сидения на стуле? А, да, жрать ты здоров - это я еще за столом заметил. Жаль только - у тебя все в жир уходит. (Мой собеседник плотно стиснул челюсти и засопел носом, все громче и громче; мне это понравилось.) А ты еще хочешь, чтобы тебя боялись. Вот смотри: я сейчас подойду и дерну тебя за нос - и ничего ты мне не сделаешь... И я на самом деле встал, в три шага приблизился к нему и решительно вытянул руку в направлении его носа. И тут он наконец взорвался. Толчком метнулся вперед (стул отлетел и с треском впечатался в стену), заранее вытянув руки с увесистыми кулаками. Кажется, он пытался что-то сказать, но получилось одно лишь громкое шипение - словно челюсти его свело судорогой и он не в состоянии был разжать их. Ярость, однако, не заменяет умения. Мне и до того представлялось, что драться этот парень любит, но не умеет - я имею в виду, профессионально. И выпаду его можно было лишь улыбнуться. Он, конечно, заслуживал того, чтобы поиграть с ним - однако я чувствовал, что времени у меня в обрез, и поставил ему мат в один ход, легко уклонившись и рубанув его ребром ладони в переносицу. Это серьезный удар. Страж упал и выбыл из строя, думается, надолго. Секунду-другую я постоял, прислушиваясь. Кажется, наша возня не привлекла ничьего внимания. Я осторожно отворил дверь. Тихо. Я двинулся по коридору - бесшумно, как меня учили на Ферме. В доме царил покой, где-то недалеко звучали голоса. Я определил направление. Приблизился, остановился перед двухстворчатой дверью. Она вела в то самое помещение, в котором мы вели переговоры; я установил это, потому что такая дверь была тут единственной, остальные - попроще, одностворчатые. Я вслушался. Говорили двое. Один голос я узнал сразу: то был Охранитель. Другой, низкий и хрипловатый, принадлежал, как мне припомнилось, тому здоровенному мужику, которого я тоже отметил с первого взгляда. К сожалению, начало разговора прошло без моего присутствия, но и продолжение его оказалось достаточно интересным. - ...Непростительно. Две попытки - и обе неудачны. Вы потеряли время. Магистр, и не выиграли ничего. Я начинаю сомневаться, способны ли вы вообще добиться успеха. - Стечение обстоятельств. Охранитель, способно разрушить даже самые лучшие планы. Но в третий раз осечки не будет. - Наоборот, теперь она гораздо более вероятна. Они там не младенцы и понимают, что два покушения - это уже система. Они неизбежно примут меры. - И все же я... - Хорошо, хорошо. Но пусть это будет запасным вариантом. - А что же - основным? - Подумайте о ней. - О... - Да, именно. Потому что ведь если со сцены сходит она, законная передача власти произойти не может, не так ли? И это дает вам некоторые шансы. То есть, во всяком случае ваши шансы тогда уравняются. - Вы правы. Охранитель. - Отправляйтесь и сделайте это. Я напоминаю еще и еще раз: у нас мало времени. Если через самое большее две недели мы не начнем схватку - можно будет ее вообще не начинать: все окажется бесполезным. - Я помню это. Охранитель. Вы распорядились о моей отправке? - Разумеется. Вам нужно будет лишь назвать адрес. - Я сделаю это сию же минуту. Позвольте лишь один вопрос. - Да? - Вы и в самом деле полагаете, Охранитель, что этот... капитан, как вы его называете, захочет работать на вас? - Я не придерживаюсь столь низкого мнения об эмиссарах Мастера. Нет, конечно. - Но вы все же собираетесь отпустить его? - Я рассматривал такую возможность. Если бы вы обеспечили качественное наблюдение за ним на планете, мы через него обнаружили бы и его сообщников. Я не буду до конца спокоен, пока они скрываются где-то на Ассарте - и, безусловно, действуют. - Кучка людей - следует ли вам опасаться их? - Маленькая горсточка песка способна вывести из строя громадный и точнейший механизм. Но сумеете ли вы сейчас обеспечить наблюдение? - Увы, нет, - после паузы последовал ответ. - Я потерял слишком многих в этих двух попытках. - Я так и думал. - Следовательно, мне не надо будет опасаться встречи с ним на Ассарте? - Можете быть спокойны. Он не уйдет отсюда. - Вы... ликвидируете его? - Ни в коем случае! Тогда он снова окажется в распоряжении Мастера - уже в другом качестве. Нет, нет. Пусть пока побудет здесь; а время покажет. - Благодарю вас. Охранитель. И еще одно... Мне очень хотелось услышать, в чем заключалось это "еще одно". Но больше рисковать нельзя было. Я должен был опередить Магистра, стартовать прежде, чем это сделает он: ведь для меня они вряд ли станут включать транспортную систему. И я без колебаний покинул свой пост у дверей и бросился по коридору в его дальний конец. Я действовал не совсем наугад, но исходил из того, что планировка жилища Заставы должна была в общих чертах походить на ту, по которой была создана Ферма. На Ферме транспортное помещение находилось на втором этаже, а лестница начиналась в самом конце коридора. Так оказалось и здесь. Я промелькнул по ней, едва касаясь ступеней. На втором этаже было так же безлюдно. Я обратил внимание на то, что даже условные обозначения на дверях тут были такими же, как на Ферме; что же - большое спасибо, теперь я не рисковал ошибиться. Вот за этой дверью - связь; на мгновение у меня возникла нахальная мысль: войти туда и передать сообщение Мастеру. Наверное, я так и поступил бы, но сейчас самым важным было все-таки - выбраться отсюда живым и по возможности здоровым. Связь можно будет установить и с Ассарта, - думал я, не замедляя шага. Будущее показало, что в этом я ошибался; но даже знай я это заранее, все равно не стал бы задерживаться. Вот и нужная мне дверь. Я рывком распахнул ее. И на мгновение застыл от неожиданности. Почему-то я решил, что здесь будет пусто, никто мне не помешает. Однако в транспортном помещении находился человек - наверное, один из обслуживающих эту сверхтехнику. Он повернулся ко мне - брови его полезли вверх, рот стал медленно открываться... Я пожалел его задним числом - когда он уже лежал, скорчившись, в углу и судорожно хватал ртом воздух. В конце концов, он ни в чем не был виноват. Но ведь и я, кажется, тоже? Встав на светящийся круг посреди комнаты, я едва не назвал Ассарт. И спохватился лишь в последний миг. Лететь отсюда на Ассарт нельзя было, потому что я попал бы в их точку выхода - и вряд ли меня встретили бы там гостеприимно. Мне надо было оказаться там, где еще ждали, как я надеялся, меня - а не Магистра. И я скомандовал: - Точка Таргит! В тот неуловимо малый промежуток времени, что проходит между командой и ее выполнением, я успел еще заметить, как стала отворяться дверь из коридора. Наверняка это был Магистр. Но он опоздал. Темное облако упало на меня - и все исчезло. Это означало удачный старт. 3 В Жилище Власти в Сомонте царила суета и взволнованная неуверенность, какие всегда сопровождают конец старого и начало нового правления. Все понимают, что перемены неизбежны, при этом одни надеются, что изменения их не коснутся, другие - что преобразования окажутся к лучшему для них, третьи с тоской предчувствуют свой закат. Самые немногочисленные - четвертые - предпочитают во благовремении уйти самим, не дожидаясь, пока сверху им придадут поступательное движение в направлении черного хода. Все знали, что сейчас, до Проводов усопшего Властелина в Великую Семью, ничего не произойдет, но потом изменения посыплются лавиной; и остававшиеся день-два были самыми мучительно-беспокойными. Пока же новым был лишь сам Властелин. Когда он, возвратившись из Летней Обители, впервые вступил в Жилище Власти пусть еще официально не утвержденным традицией, но фактически уже полноправным Властелином, выражение лица его было мрачным, и многие сердца дрогнули. Все успели уже утвердиться в мысли, что он - человек суровый и решительный и действовать будет круто, так что многие сразу же бросились в поисках соломы, чтобы своевременно подостлать ее на том месте, куда предстояло упасть. Однако и в первый день правления, и во второй не произошло ничего. Властелин, как все понимали, скорбел об отце; как-то не думалось о том, что ведь сам он отца и убил: все понимали, что не сын убил, но Порядок, так что никому и в голову не приходило применить к Властелину такое определение, как "отцеубийца"; ему самому, кстати, тоже. Тем не менее, на лице его была скорбь - но лишь он один (и разве что еще Ум Совета) знали, что вызвана она была не смертью отца, - смерть эта была неизбежной и необходимой, - но непонятно сложившимися отношениями с Ястрой, Жемчужиной Власти. А ведь раньше казалось, что где-где, но тут не приходится ожидать никаких подводных камней... Об этом и размышлял Властелин, когда вошел Ум Совета. Вошел без доклада, воспользовавшись привилегией, предоставленной ему еще покойным Властелином много лет тому назад. Выглядел старик необычно торжественно, и одет был во что-то, ранее ни на ком не виданное: в длинный черный балахон с капюшоном, оставлявшим на виду только глаза и нос. Изар, недовольно подняв голову, сперва даже не узнал его; мгновенно и суматошно ударила в виски не мысль, но какой-то внутренний отчаянный крик: "Убийца! Вот оно!.." - и рука сама потянулась к рукоятке кинжала, который висел на поясе постоянно. Но старик успел заговорить, и звук его голоса сразу привел Властелина в сознание. - Вставай, Властелин. Пойдем. - Куда и зачем? - спросил Изар, тоном выказывая недовольство. - И что это на тебе за черные паруса? В другом случае Ум Совета наверняка ответил бы шуткой; на сей раз он остался торжественно-серьезным. - В этот день ты должен вознести просьбу Богу Глубины. - Ага, - пробормотал Изар, понимая. - Посвящение? - Да. Только сперва надень это. Он выпростал из балахона руку со свертком. Изар развернул. Там оказался такой же маскарадный наряд. - Цвет мог бы повеселее быть, - упрекнул он. - Придумано не нами. Черный - цвет Глубины. - Глубины чего? Моря? - Всего. Земли. Пространства. Постой. Помогу тебе облачиться. Изар набросил на себя одеяние. - Люди шарахаться будут... - пробормотал он. - Мы никого не встретим по дороге. Я приказал. Меня еще слушаются - по старой памяти. - Куда же мы пойдем? - Увидишь. Недалеко. Они вышли. Долго шли коридорами, сворачивая, опускаясь на несколько ступенек, потом опять поднимаясь; человеку, плохо знакомому с Жилищем Власти, заблудиться в его переходах ничего не стоило. Потом стали спускаться по лестнице - одной из заброшенных, каких в Жилище было множество. Оказались на первом этаже. Еще одна лестница вниз. Подвал. - Ты ведешь меня в преисподнюю? - Здесь это слово неуместно. Будь осторожен в речах. Кто знает... Старик не закончил, умолк. - Мы придем когда-нибудь? - Еще немного терпения, Властелин. Узки подвальный ход. Протискиваясь по нему, Изар задевал плечами за стены. Потом ход расширился. И кончился, упершись в железную дверь. - Что это, Ум Совета? - Тут ты должен называть меня: Посвященный. Изар повиновался, невольно проникаясь ощущением серьезности и таинственности предстоящего. - И все-таки: что там, Посвященный? - Не забудь: Жилище Власти некогда было крепостью. Она строилась постепенно, разрасталась век за веком. Вот эти стены сложены четыре тысячи лет тому назад, а может быть, и еще раньше... Конечно, дверь куда новее. А за ней начинается подземный ход. - Тоже древний? - Под нашим городом целый подземный лабиринт, а под Жилищем Власти он особенно разветвлен. Никому не известно, когда он создавался. - Во времена самой первой Истории? - Первая она для нас. Но ведь и до нее что-то могло быть... - Ты веришь в это? - В молодости не верил. Как и ты сейчас. Но чем больше живешь, тем лучше понимаешь простую истину: в этом мире все возможно. Потому, может быть, что, как сказано в легендах - хотя и не прямо, - этот наш мир тесно переплетается с другими мирами - не "этими" и не "нашими". - Наверное, чтобы размышлять о таких вещах, нужно иметь много свободного времени... Но чего мы ждем? - Я жду, пока ты перестанешь внутренне суетиться. Постарайся ко всему относиться серьезно. Они постояли перед дверью еще минуту-другую. - Теперь можем идти. Замысловатым старинным ключом Посвященный отпер замок, с усилием отворил дверь. Первым вошел в подземный ход, подождал, пока не перешагнул высокий порог Изар, и запер дверь изнутри. Их охватила мертвая темнота. - Если бы ты предупредил, я взял бы фонарь... - Это было бы неуместно. Обожди немного. Во мраке лишь по шуршанию одежды можно было понять, что старик совершает какие-то движения, делает шаг, другой... Потом звякнуло железо, посыпались искры - невиданной, как подумалось Изару, яркости. Впрочем, вероятнее всего, это в темноте так казалось. Еще удар, еще... Затлел трут. Старик дул, закашливаясь. Потом возник язычок пламени: загорелся тонкий лоскутик древесной коры. И неожиданное пламя осветило ход, в котором они стояли - каменную кладку стен, пол, сводчатый потолок. Это загорелся факел, который старик теперь держал в руке. Из стенного зажима он вынул еще один, зажег от первого, вручил Властелину. - Теперь можем идти. Двинулись. Ход изгибался, местами от него ответвлялись другие коридоры, поуже или пошире; Ум Совета шел уверенно, ни разу не замедлив шага. Свернули еще раз; за поворотом ход стал опускаться все ниже и ниже. Воздух был сыроватым, но не затхлым - наверное, тут существовала какая-то система вентиляции. Глубже, глубже, еще глубже... - Подниматься назад будет весело, - проворчал Изар. - Нелегко, да. Особенно мне. Но я проделываю этот путь, надо полагать, в последний раз. - Почему? - Надеюсь, что теперь Посвящение перейдет на тебя. И освободит меня. - Разве у меня и так мало дел?.. - А тебе ничего не придется делать. Отцу твоему, во всяком случае, это ни разу не доставило никаких забот. - Зачем же тогда вообще... - Так повелось издавна. - Форма осталась, смысл утерян? - Можно судить и так. А может быть - не было надобности в наших действиях. - Какие же действия, если суть дела непонятна? - Понадобилось бы - стала бы понятной. Изар не стал возражать, справедливо полагая, что со стариками вообще спорить бессмысленно: они уже мыслят иными категориями. Да, собственно, так и должно быть. Наконец (одна Рыба знает, сколько они уже прошли) уклон начал уменьшаться, скоро совсем исчез, пол снова стал горизонтальным. А впереди почудился свет. Нет, не почудился: на самом деле оказался. Светилось непонятно что: как будто самый потолок - бледным, но вполне достаточным светом; достаточным, чтобы и без помощи факелов увидеть, что ход здесь кончается, упираясь в гладкую каменную стену. Не дойдя до нее несколько шагов, Ум Совета остановился. - Пришли, - сказал он. Изар осмотрелся вокруг. Ничего не было. Просто кончился ход. Или, может быть, не стена была перед ними, а тоже какая-то дверь особого толка? Он высказал эту догадку вслух. Старик кивнул. - Да. Глубина начинается за ней. - Почему же ты не откроешь? Чего мы ждем? - Ничего. Открыть ее нам не только не по силам; нам запрещено пытаться проникнуть за нее именем Бога Глубины. - Зачем же мы пришли? - Совершить обряд. Преклони колени. Ум Совета сам опустился на колени, Изар повторил движение. - Теперь ты будешь повторять за мной. - Хорошо... Старик помолчал. Вздохнул. И начал: - Повелитель Глубины, стоящей на страже Вселенных и Миров... Он сделал паузу. Изар повторил слова. - Глубины, лежащей на ободе колеса Времен... Глубины уязвляющей и уязвимой... Повелитель сущего, мнимого и неведомого... Твои слуги стоят на страже недреманно... И теперь пришла пора смены. Я, преклоняющийся и посвященный, ухожу. Но прежде посвящаю сего преклоняющегося. Узнай его, и найди, и пришли посланца. Мир Глубине! С минуту помолчав, старик встал. Отряхнул колени. - Вот и все, - сказал он. - Возвращаемся в молчании... Было холодно и сыро. Я сидел на траве, медленно приходя в себя. Похоже, в точке Таргит что-то разладилось с транспортировкой иди я по неопытности не совершил каких-то необходимых действий; так или иначе, когда меня раньше перебрасывал Мастер, это проходило без всяких неприятных ощущений. Сейчас же я был в состоянии крепкого похмелья. Надо было окончательно очухаться и собраться с мыслями. Я попал сюда ночью. Стояла густая темнота. Это несколько удивило меня. Я никогда не бывал на Ассарте, но знал, что темных ночей здесь практически не бывает - ну, несколько в год, не больше. Ассарт ведь находился в центре звездного скопления, и ночное небо на нем - это не наше звездное небо даже в самую ясную погоду; наш звездный пейзаж - лишь хилый намек на то, что видно - или во всяком случае должно быть видно - в ассартских небесах. Великое множество звезд, составляющих скопления Нагор и расположенных относительно недалеко друг от друга, делают ночное небо Ассарта похожим не на черный бархат с блестками - как хотя бы у нас на Земле, на окраине Галактики, - но наоборот, на серебряную сферу, на которой лишь кое-где заметны темные пятна. Здесь множество звезд видно даже среди бела дня - во всяком случае, так объясняли мне те, кто готовил меня к этому путешествию. Но сейчас все это великолепие надежно закрывали от меня черные облака, их слой был, видимо, достаточно толстым, и они пропускали свет не больше, чем ватное одеяло, наброшенное на ночник. И это в общем-то пустяковое обстоятельство почему-то сильно портило мне настроение, которое и так было, откровенно говоря, не блестящим. Потому что все началось не так, как предполагалось, а я по давнему опыту не люблю плохих начал. И в голову лезла всякая ерунда. Хотелось думать, что меня, пусть и не лучшим образом, все-таки забросили на Ассарт. Но не было гарантии, что именно в то место, где наши должны были ждать. Да и если бы - что толку? Я прекрасно понимал, что все уговоренные сроки моего прибытия прошли и меня больше никто не ждет. Потому что нас было мало, а дела много. Каким-то образом надо было выбираться самому. Куда? Вероятнее всего, в столицу. И начинать работать. Скверно, конечно, что какое-то время придется действовать в одиночку. Но действовать надо: ведь я могу найти своих, а они - меня только по результатам нашей работы. Если даже ты угодил на дно - пускай понемножку пузыри, а те, кто тебя ищет, не пропустит их мимо взгляда. Это я понимал; недаром когда-то тонул. Я почувствовал, как озноб пробирается все глубже, грозя дойти до костей. К своим костям я, как правило, отношусь доброжелательно, и не хотелось подвергать их лишнему испытанию. Надо двигаться. У меня была полная свобода действий: я мог отсюда направиться в любом угодном мне направлении. Все они сейчас были для меня одинаковы. Каждое вело куда-то - или никуда не вело. Впору было подбросить перышко и идти за ним. Я пошарил по траве, но никакого перышка не обнаружил. Я залез в карманы. Там оказалось столь же пусто. Ничего особенного у меня с собой, конечно, не было, но и то немногое, что оставалось, охранители, верно, забыли положить на место. Ну, конечно, им не до таких мелочей. Но там, кроме всего прочего, была моя любимая зажигалка. Будь она здесь, я попытался бы разжечь костерочек и погреться. А будь при мне и пакетик с бутербродами, неведомым путем оказавшийся в моем кармане еще на Ферме, я сейчас бы поел; вероятнее всего, поужинал: сумерки, окружавшие меня, явно были вечерними, а не предрассветными. Вскоре совсем стемнеет. Значит, задача номер один - отыскать какое-то местечко для ночлега. Потому что переться в темноте неизвестно куда, да еще по лесу, было бы далеко не самым благоразумным. "Черт дери, да когда же это ты бывал благоразумным? - спросил я сам себя, и тут же ответил: - Ничего не значит, пора им становиться..." Я встал, сделал несколько приседаний, слегка подрался с тенью, стараясь не сделать ей больно. Кровь стала обращаться чуть быстрее. Наступила пора выбрать направление. Кругом был лес. Так. Я помнил, что мне и следовало прибыть в лес: место встречи, понятно, было выбрано в уединении, резонансные транспортировки на Ассарт происходили, как нетрудно сообразить, без ведома здешних властей. Ну, хорошо. Чтобы поправить настроение, предположим, что я оказался действительно в условленном пункте. Карты мне не дали, да и будь она у меня - охранители ее наверняка тоже присвоили бы. Жуликоватый народ. Чем дальше я об этом думал, тем больше приходил к убеждению, что они старались навешать мне на уши как можно больше лапши - к сожалению, совершенно несъедобной. Нет, не в сохранении Вселенной было тут дело, под всем этим была какая-то другая подоплека, и хотя во всем том, что они говорили, была своя логика, мне все время чудилось, что это была легенда, специально разработанная для меня. Ладно, разберемся на досуге... Да, так что же? Значит, я прибыл в условленное место. Если так, то здесь меня ждали. Ждали не пять минут. И не час. Дня два, пожалуй. Потому что был еще и резервный срок прибытия. Если здесь столько времени околачивался даже один-единственный человек, то он должен был оставить хоть какие-то следы. Даже если не хотел этого. А если хотел?.. В самом деле: а если хотел? Мои друзья знали, что я не прибыл вовремя. Но они неплохо знали и то, что я не так быстро поджимаю лапки. Иными словами, надежда на то, что я все-таки доберусь сюда, у них должна была остаться. И поэтому они не могли исчезнуть, не оставив для меня какой-то посылочки. С указанием на то, где искать их. С едой. С фонарем. С оружием... "Ну конечно, - прервал я сам себя. - Со сменой белья. С новым костюмом. С небольшим, но ходким автомобилем. А лучше - вертолетом. С полдюжиной до зубов вооруженных парней охраны... Как же, все они для тебя припасли, все... Ладно, ладно. И все же - надо искать". К счастью, я все это время оставался на том самом месте, в котором впервые соприкоснулся с Ассартом. Теперь я зашарил вокруг себя в поисках уже не перышка, но чего-то более серьезного. Где можно было оставить передачу? По нашей практике - в месте, где ее можно без особого труда обнаружить не только днем, но и ночью. Почему-то искать такие вещи чаще всего приходится ночью. В то же время, схорон не должен бросаться в глаза: иначе днем его совершенно случайно обнаружит и подберет кто-то из местных, кому передача, в отличие от меня, совершенно не нужна. И все равно, он ее утащит. Значит: она не должна быть заметна даже при свете, но ее можно без труда обнаружить и во тьме - если искать. Я знал только один такой способ. И знал, как ищут скрытую таким образом вещь: так, как отыскивают подо мхом боровики. Мне очень не хотелось, но я разулся. Носки сунул в карман, тяжелые бутсы связал шнурками и перекинул через плечо. В росистой траве ноги сразу же стали мерзнуть, так что я не стал мешкать и приступил к поискам клада. Способ этот прост: медленно ставишь босую ногу на почву, ощущая подошвой и пальцами каждую неровность, и, когда нащупываешь ее - осторожно исследуешь. Чаще всего это не то, что нужно; кроме того, в местах, где устраивают пикники, лучше к этому способу не прибегать: первый же осколок бутылки отобьет у вас охоту искать дальше. Но тут, кажется, пикниками не пахло, место прибытия как-никак выбирали профессионалы. Медленными шажками, плотно ставя ногу к ноге, я двигался по все расширяющейся спирали. Далеко спрятать они не могли, знали, что время будет дорого. И тем не менее... Нет, это не то. Плотная почва, пружинящая трава... Глупо, если они надумали положить сверху толстый квадрат дерна, не оставив под ним пустоты: тогда я при всем желании не смогу нащупать. В конце концов мой вес... Эп! Было от чего вскрикнуть чуть ли не вслух: правая нога не успела еще как следует опуститься на траву, как дерн ухнул куда-то вниз - и нога устремилась за ним, заставив меня упасть. Яма оказалась чуть ли в полметра глубиной. Да нет, где там полметра, глубже! Голеностоп пронзила нехорошая боль. Пока я высвобождал ногу из ямы, хотелось выть. Очень похоже на вывих - как нельзя более кстати... Ну, мастера, ну, мыслители!.. Нога наконец вернулась на поверхность, боль, казалось, все усиливалась, но я, стараясь не орать вслух, лег на живот и запустил в яму руку. Да, это была передача. Я извлек маленькую брезентовую, с пленкой внутри, сумку. В ней оказалось куда меньше, чем мне хотелось бы, но вещи были полезными: фонарик - один, пистолет - один, запасная обойма - одна, сложенный листок бумаги тоже в единственном числе. Что же, и на том спасибо. Если бы они еще догадались засыпать все это землей, только не утрамбовывая ее, не было бы необходимости ломать ноги. Костыля они, к сожалению, к посылке не присоединили. Ладно. Как говорится, так или не так - перетакивать не будем. Я снял куртку, снова лег, засунул под куртку бумажку, фонарь и собственную голову. Как я и надеялся, был нарисован маршрут. Профессионально, с указанием на север - юг. Жаль только, что здешние созвездия были мне совершенно неизвестны. Судя по плану, надо было держать на запад, оставляя справа единственное, по-видимому, в этой округе населенное место; выйти на дорогу, и по ней свернуть налево. Что будет дальше - схема не указывала, да и не могла. Дальше будет, что будет. Значит, на запад... Я рассовал все полученное по карманам, платком вытер мокрые ноги и стал обуваться. Правая нога упорно сопротивлялась этому; даже прикосновение к ней вызывало злобную реакцию вышедшего из себя сустава. Я попытался сам вправить вывих; не получилось; наверное, чересчур жалел сам себя. Что сейчас? Надо добраться до леса - полянка была метров сорока в поперечнике и я находился почти в центре; ничего, столько мы преодолеем и на одной, обутой ноге - вприпрыжку. Там попытаемся найти или выломать палку и определить север. И - в путь. Так я и сделал. Если мох на деревьях растет в Ассарте по таким же правилам, как на Земле, то направление я избрал в принципе верное. Выбрать, однако - полдела, надо его еще преодолеть... После некоторой возни - ножа у меня не было, а пистолет в таком деле плохой помощник, - я выломал сук, на который можно было опереться. Идти, конечно, я не мог - в лучшем случае ковылять. Но лучше даже видимость дела, чем полное бездействие. Я одолел примерно километр, и с каждым метром мне становилось хуже, нога болела все сильнее. Наконец настал миг, когда я совершенно ясно понял, что ни до какой дороги мне не добраться. Нужен был кто-то, кто вправит мне сустав; сам я попробовал еще раз и понял, что это не по моим способностям. И все же надо было идти. Тогда я придумал такую штуку: вытащил брючный ремень и как мог туго привязал палку к ущербной ноге - так, что конец ее торчал ниже стопы - на этот конец можно было опираться, и усилие передавалось на голень, минуя дефектный сустав. Пошло несколько веселее, хотя ремень то и дело сползал и его приходилось водворять на место, - и я совсем уже поверил было, что доберусь до дороги, а там меня кто-нибудь да подберет; однако тут трава кончилась и начался сухой песок и все опять сделалось очень плохо. Потому что палка охотно уходила в песок, и нога вынуждена была раз за разом упираться в него - и каждый раз сустав протестовал все громче. Я позволил себе посидеть несколько минут, переводя дыхание и успокаивая боль; осторожно ощупав пальцами лодыжку, понял, что она уже опухла почти до упора - и, наверное, будет продолжать в том же духе. Кстати был бы холодный компресс, но воды не было, даже чтобы напиться - а я и в этом испытывал все более серьезную потребность. Сведя воедино все эти обстоятельства, я понял, что единственный более или менее приемлемый выход в моем положении заключался в том, чтобы добраться до обозначенного на схеме обитаемого места и попросить там первой помощи, а если повезет - и ночлега. Бояться местных жителей у меня не было причины: я вполне мог сойти за их соотечественника, потому что одет был, разумеется, во все ассартское, язык был в меня вложен крепко-накрепко, и даже сочиненная на всякий случай легенда - кто я и откуда - прочно сидела в памяти. Конечно, серьезный допрос расколол бы меня довольно быстро, но тут его опасаться вроде бы не приходилось, от обитающих здесь отшельников вряд ли следовало ожидать проявления сыскных инстинктов. Так что оставалось одно: свернуть с маршрута и добираться до жилья. Хотя бы доползти до него. Ползти как раз и пришлось - на четвереньках, потому что нога совершенно уже отказалась служить и мне минутами чудилось даже, что она торчит как-то под прямым углом к остальному телу - что, разумеется, было лишь игрой воображения. Я пополз, уповая единственно на свое чувство направления. Было уже совершенно темно, хоть глаз выколи; не знаю, за сколько времени, но я преодолел песчаное поле, по траве пробираться стало легче. Впереди уже угадывалась масса более густого мрака, чем тот, что окружал меня; это вполне могли быть деревья. Но одновременно я ощутил впереди и нечто другое, чуждое. Я рискнул и, вытащив фонарик, на мгновение включил его. То была хорошая, добротная колючая проволока на бетонных, похоже, столбиках, высотой забор был метров до трех. Та-ак. Проволока была не на изоляторах, но бетон и сам по себе неплохо изолирует, так что ограда вполне могла находиться под током. С одной стороны, - чего ради? Может быть, огорожено просто пастбище - чтобы скотина не разбредалась; но мои друзья не потрудились указать, что тут такое находится - не рассчитывали, верно, что мне такая информация понадобится, - а это мог вполне быть и, скажем, склад боеприпасов или какое-нибудь секретное заведение... Во всяком случае, мне не захотелось использовать себя в качестве вольтметра; с другой стороны, ограда свидетельствовала, что я продвигаюсь правильно. Пришлось, жертвуя временем, подкапываться под нижний ряд проволоки. Лопатка для меня, естественно, тоже не была припасена, пришлось орудовать наподобие крота - руками. Все же я прополз и, даже не попытавшись замаскировать место нарушения границы, последовал дальше. Метрах в десяти обнаружилось еще одно препятствие. На этот раз им оказался высоченный забор из кованых железных прутьев; решетка была, как мне показалось при мгновенной вспышке фонарика, выполнена художественно - мастером, а не просто деревенским кузнецом, - но мне от этого легче не было. Забор опирался на бетонный фундамент. Так что путь здесь был прегражден надежно - и сверху, и снизу. Может быть, самым разумным сейчас было бы - отступиться, отдохнуть немного и попытаться найти какой-то более приемлемый вариант. Но во мне уже взыграло любопытство: что же такое прячут за решеткой во всеми забытом уголке? Мне не пришло тогда в голову простое решение: оттого-то угол этот и заброшен, что в нем что-то такое прячется, чему чужое соседство противопоказано. Любопытство оказалось настолько сильным, что даже нога, кажется, стала болеть меньше: в конце концов, это была моя нога, а значит, не менее любознательная, чем я сам. Не имея возможности преодолеть решетку, я встал на ногу, коленом другой оперся о фундамент, ухватился за прутья и попытался что-нибудь разглядеть за деревьями, что поднимались по ту сторону ограды. Сперва это показалось мне безнадежной затеей; но у нашего зрения есть свои резервы. И постепенно я пришел к выводу, что за ними наличествует некое строение, здание, причем не крестьянский дом, а что-то покрупнее. Понял я также, что наблюдения будут куда успешнее, если я продвинусь вдоль забора влево - там, показалось мне, деревья росли пореже. Я пополз, правым плечом все время ощущая фундамент. Потом, через сколько-то метров, фундамент исчез. Я остановился, пошарил вокруг и понял, что забор здесь свернул направо. Пришлось и мне менять направление. Еще метров через двадцать у меня возникло ощущение близости людей. Я сразу же остановился и напряг слух. Ощущение не обмануло: я услышал голоса. Два: женский и мужской. Приглушенные, но один раз женщина рассмеялась, неприятно привизгивая. Голоса - а следовательно, и люди - оставались на том же месте: это позволяло предположить, что там имелась калитка или ворота - одним словом, проход. Моя задача конкретизировалась. Я снова пустился в путь. Голоса становились все яснее, и я, при всем отсутствии практики, начал уже разбирать сначала слова, а потом и целые обороты речи. Слова, а еще более - интонация, позволили мне довольно быстро сообразить, в чем дело. Тема разговора была стара, как сама жизнь: один уговаривал, другой неохотно, как-то неуверенно сопротивлялся. Необычным (для меня) оказалось лишь то, что в данном случае активной стороной выступала дама. Когда ей все же удалось уговорить своего партнера и они, сойдя с места, на секунду-другую оказались передо мной на фоне уже слабо светлевшего у меня за спиной (так что подобие света падало на них) неба - я понял причину удивившего меня расклада: мужчина был вооружен. Следовательно, он находился на посту и не сразу решился его покинуть. Я терпеливо обождал, пока они, исчезнув в траве, не проделали необходимой разминки; когда же игра пошла всерьез (судя по доносившимся звукам), я безбоязненно двинулся вперед - думаю, если бы я даже подъезжал на танке, часовой не среагировал бы. Так и есть - тут ограда упиралась в башенку с воротами и калиткой, благополучно продолжаясь по другую сторону сооружения. Я мысленно возблагодарил природу за то, что на свете еще существует любовь, нырнул в приоткрытую калитку и заторопился дальше - к тому белому дому, который заметил из-за деревьев. Не знаю, насколько разумно было ползти именно к дому - может быть, лучше было бы подождать, пока страсти улягутся, и попросить помощи у любовников: женщины в таких ситуациях бывают добры и отзывчивы к страданиям ближнего. Однако дом слишком уж заинтересовал меня; во всяком случае, другого объяснения я и сейчас не могу найти - разве что сослаться на интуицию. Может быть, то и на самом деле была она. Дом оказался куда больше, чем казалось мне издали. Был он старой архитектуры, с башенками, эркерами, стрельчатыми окнами, галереями на каждом из трех его этажей. Впрочем, может быть, на Ассарте именно такая мода господствовала сейчас - я судил по земным меркам. Окна были темны. Я успел определить, что, кроме главного входа, в доме были еще и другие, и обрадовался: уж какой-нибудь из них мне удастся уговорить, - и стал прикидывать, куда лучше направить - не стопы свои, но ладони и колени. Я находился примерно на полдороге между калиткой и домом, и полз не по подъездной дороге, достаточно широкой для двух машин, а сбоку, вплотную к росшему по обе ее стороны кустарнику, когда позади - за моей спиной и за оградой - раздался крик, и почти сразу - второй. Кричала женщина, переживавшая момент счастья; в этот миг она уже не помнила и не понимала ничего, кроме бьющего через край ощущения полноты и великолепия жизни. Это не всякой дано, и даже из тех, кому дано, не всякой удается достичь его - это зависит и от партнера, - но вот ей сейчас удалось. Я порадовался за нее, а за себя огорчился. И не напрасно. Потому что едва я успел проползти еще несколько шагов, как услышал звук открывшейся двери, и на галерее первого (но на метр с лишним поднятого над уровнем почвы) этажа появилась светлая фигура. Человек. Если бы он спал, этот крик вряд ли разбудил бы его - хотя бывают люди с очень чутким сном; но вернее - человек не спал и теперь вышел навести справки. Он постоял у балюстрады (я лежал, прижавшись к кустам, тихий, как покойник), потом сделал несколько шагов к сходившей вниз широкой лестнице, вновь остановился и громко спросил: - Атина, это ты? Ответа, разумеется, не последовало, - не думаю, чтобы там ее услыхали, тут надо было бы орать во весь голос, - и женщина (судя по голосу, это была именно женщина), поколебавшись, ступила на лестницу и начала спускаться. И тут меня что-то словно толкнуло. Я встал, - больная нога, словно оценив серьезность положения, позволила даже опереться на нее и даже сделать несколько шагов вперед. Я остановился посреди дороги, так что женщина никак не могла не заметить меня. И заметила. - Это вы, Серт? - спросила она, потому что в темноте, конечно, не могла разглядеть ее лица, как и я ее. - Что происходит? Я слышала крик. Какое-то несчастье? Что с Атиной? - С ней просто любовь, донка-ла, - ответил я, употребив самое почтительное из известных мне обращений к высокопоставленной даме (согласно старой мудрости: лучше пересолить, чем недосолить; мудрость эта не для кухни, но на службе она, как правило, выручает). Конечно, любовь бывает и несчастьем; но не в этом случае. Услыхав мой голос, женщина остановилась как вкопанная. Чувствовалось, что она напряглась. Однако я рассчитал верно: вряд ли мой ответ мог исходить от злоумышленника. Я тоже стоял неподвижно, стараясь ничем не испугать ее. Тем более что явственно различил в ее полусогнутой руке пистолет. Небольшой, но на расстоянии пяти шагов вполне убедительный. - Вы не Серт; кто вы? Зачем вы здесь? - Я не Серт, вы совершенно правы, донка-ла. Я путник. И здесь я потому, что мне нужна срочная помощь. Кажется, она колебалась. - Не бойтесь меня, - продолжал я. - К тому же, мне кажется, что Атина и Серт уже в состоянии вас услышать - если вы крикните погромче. Но тогда кричите сейчас: через несколько минут они снова отвернутся от мира. Мне показалось, что она усмехнулась. - Вы знаете, какова любовь? - Знаю, - ответил я с чистым сердцем. Это был, пожалуй, единственный вопрос, на который я мог дать правдивый ответ. - Что с вами? Какая помощь вам нужна? - Я вывихнул ногу. Не могу идти. Боюсь, что она сильно распухла. - К сожалению, поблизости нет ни одного врача. И в доме тоже. - Но, наверное, кто-нибудь из домочадцев сумеет вправить вывих? Я обещаю не кричать, чтобы не пугать вас. Я не кричу от боли. Только от любви. (Не знаю, почему я стал разговаривать в таком ключе. Тоже интуиция, наверное.) Еще поколебавшись, она кивнула. - Хорошо. Идемте. С вывихом я справлюсь сама. Я сделал два шага. Она заметила, что перемещаюсь я с трудом. - Обождите. - Она приблизилась ко мне. Остановилась. - Только имейте в виду: я вооружена. - Я это понял сразу, донка-ла. И я боюсь вашего-оружия. Не того, конечно, что у вас в руке - это меня не пугает. - Однако, вы... смелы. - Увы, нет. Я лишь откровенен. - Но знаете ли вы, с кем разговариваете? - Кем бы я был, если бы не знал этого? С прекрасной женщиной. Самой прекрасной из всех, кого мне случалось видеть. Откровенно говоря, я не был на сто процентов уверен в своих словах. Но за девяносто могу поручиться. Она наконец решилась и подошла ко мне вплотную. - Обопритесь на мою руку, господин путник. - Но мне, право, стыдно... - Я велю, - сказала она голосом, привычным к приказам. Я повиновался, вдыхая тонкий, горьковатый аромат, исходивший от ее волос. Она поняла. - Что это за аромат, по-вашему? - Горькой красоты. Горькой любви, быть может. Мы подошли к крыльцу. - Кто вы? - Путник, - повторил я. Мы медленно поднялись наверх. - Ну что же, - негромко сказала она. - Может быть, так лучше. - Несомненно, - согласился я. Она повернула голову. - Вы знаете, о чем я? - Я знаю, что это сказали вы. Этого достаточно. Она покачала головой - то ли удивляясь мне, то ли осуждая. - Вы всегда такой? - Нет. Мы вошли в дом. Задержавшись у двери, женщина включила свет. Я осмотрелся и не сдержал удивленного восклицания: - О! И в самом деле, разглядывая дом снаружи, можно было заключить лишь, что он стар и надежно построен. Тем неожиданнее было то, что открывалось взгляду внутри. Обширный холл, резные панели какого-то, наверняка ценного, судя по глубокому коричневому с золотистым отливом цвету, дерева; набранный из самоцветов пол, на который просто жалко было ступать; резные колонны такого же дерева, уходившие на шестиметровую высоту, где тяжелые балки перекрещивались, давая опору потолку, с которого свисала на цепях массивная люстра желтого металла (я не очень удивился бы, если бы мне сказали, что она из золота, хотя не думаю, чтобы на самом деле было так). Две резных лестницы в противоположных концах помещения уводили наверх. Вокруг, на некотором расстоянии от стен, размещались диваны, кресла, столики - судя по стилю, очень старые, хотя не исключено, что то была лишь стилизация. На стенах, выше панели - портреты. Бородатые, усатые и чисто выбритые, в костюмах разных эпох, они были схожи выражением лиц, сурово-повелительным. Портреты были хороши, устремленные на зрителя глаза обжигали. Я невольно поежился. Кажется, женщина осталась довольна произведенным впечатлением, но постаралась не показать этого. Она помогла мне добраться до ближайшего кресла. - Садитесь. - Я так грязен, мадам... (На самом деле сказано было все то же "донка-ла". Но сейчас, когда я рассказываю об этом, мне легче пользоваться терминологией Земли.) - О, пустяки. Хотя... тогда на этот диван, кожаный. Вы босиком? Может быть, вы путешествуете по обету? - В какой-то степени, мадам. Она чуть улыбнулась. - Что же, мне нравятся люди со странностями. А теперь займемся вашей ногой. - Может быть, прежде я бы помыл ее... - Потом. Сейчас горячая вода только повредит. - Она опустилась на колени, задумалась на несколько секунд, видимо, прикидывая, как совершить предстоящее действие. А я во все глаза смотрел на нее и радовался. Все последнее время - после того, как я остался один, - я как-то не замечал женщин. Они просто перестали восприниматься как женщины, не вызывали больше никакого интереса, хотя раньше это было совершенно иначе, и я, может быть, слишком часто глазел по сторонам. Меня некоторое время после происшедшей перемены даже озадачивало - как сразу она совершилась: мгновенный скачок от точки кипения к нулевой температуре. Довольно быстро я к этому привык и нашел, что так жить легче. И только сейчас - может быть, сама необычность обстановки тому способствовала - я снова воспринял женщину именно как женщину. Нет, то никак не было реакцией изголодавшегося солдата; скорее - как если бы вы вдруг после долгого перерыва услыхали некогда любимую музыку и с удивлением поняли, что, как бы вы ни менялись, музыка остается такой же прекрасной и так же действует на ваши чувства. Вот с таким примерно ощущением я смотрел сейчас на склонившуюся передо мной женщину с несколько удлиненным овалом лица, безукоризненно-правильными (по земным понятиям, во всяком случае) чертами лица, тонким и гордым носом, решительно изогнутыми губами. Никакого другого желания во мне не возникло - только смотреть. И это было очень радостно: оказывается, произведения искусства еще интересовали меня, еще волновали... Я совсем забыл о своей ноге; и когда женщина сказала мне: "Обопритесь руками... Сейчас будет больно... Ну!" - я не сразу сообразил, чего от меня ожидают, и выполнил ее указание почти машинально. В следующий миг ветвистая, усеянная шипами боль пронзила меня от пят до головы. Мне стоило большого труда не закричать. Но я удержался. - Ну вот и все, - сказала женщина, поднимаясь с колен и оправляя на себе нечто облачно-туманное, взбитое, что было на ней надето. - Боль скоро пройдет. Если хотите, я могу применить обезболивающее. - Нет, - сказал я, переведя дыхание. - Пусть будет так. - Хорошо. Сейчас я велю Атине вымыть вас... - Ни в коем случае, мадам, - возмутился я. - С этим я всегда справляюсь сам! - Очень хорошо. - Она, не скрывая, внимательно наблюдала за мной. - В таком случае, я попрошу, чтобы для вас подыскали какую-нибудь одежду. Эту придется облить бензином и сжечь (она, разумеется, сказала не "бензин", а "схип", но ведь мы и вообще говорили по-ассартски), она не придает вам достоинства. - Как вам угодно, мадам. - Я нагнул голову, одновременно прислушиваясь к утихающей боли. - Вы, вероятно, проголодались, господин путник по обету? Откровенно говоря, так оно и было. Я кивнул. - В таком случае, после ванны... это будет уже ранний завтрак. Что вам угодно будет получить на завтрак? - О, на ваше усмотрение, мадам; я буду благодарен за все. - Вы очень непритязательны... Атина! Она произнесла это негромко, но уже через секунду-другую внутри дома послышались шаги. Вошла служанка. Я посмотрел на нее. Откровенно говоря, у меня успело сложиться несколько иное представление о женщине, что упоенно предавалась любви в траве. Хотя - любви все возрасты покорны... - Приготовьте ванну, Атина, и посмотрите в гардеробе хозяина... Старого хозяина... что-нибудь, что подошло бы господину, - она кивнула в мою сторону. - Потом проводите его в ванну. - Да, хозяйка. - Служанка присела. - Сию минуту, хозяйка. Она унеслась. Я глядел ей вслед. Когда я снова перевел взгляд на хозяйку, то увидел на ее губах откровенную усмешку. - Что-нибудь не так, мадам? Она на миг стала серьезной. - Все не так... Хотя... Не договорив, она повернулась и вышла. Атина уже входила, чтобы отвести меня, куда было приказано. Примерно через час я не без сожаления покинул ванну; но голод уж слишком настойчиво напоминал о себе - по мере того, как боль в ноге утихала. Я полагал, что хозяйка легла досыпать, и не думал, что заставляю ее ждать. Однако, когда Атина отконвоировала меня в обширный зал, служивший, судя по всему, столовой, женщина оказалась там; она уже сидела за столом, размерами напоминавшим теннисный корт (хотя и без коридоров для парной игры). Женщина жестом пригласила меня сесть - не рядом с нею, во главе стола, где стоял еще один стул, но сбоку, справа от нее. Я послушно уселся. И понял, что снова попал в затруднительное положение. Мне наверняка следовало предложить даме что-то из множества яств, которыми был уставлен стол; но черт меня возьми, если я мог назвать хоть одно из них или хотя бы определить, что из чего приготовлено. Женщина, как бы не замечая, что загнала меня в тупик (но, в конце концов, у меня просто не было времени, чтобы изучить ассартианский быт во всех его деталях!), предложила сама: - Прошу вас, не стесняйтесь и простите за скудость выбора. Советую вам начать с липота... вот это - житар из парты... Грудка шушника - правда, соус очень острый, из китранских молав. Налейте мне, пожалуйста, кирбо, а себе - по вашему выбору... Я беспомощно водил глазами по столу. Будь там бутылки с этикетками, я разобрался бы: настолько я владел языком. Но все было в хрустальных графинах и различалось лишь цветом; что-то было налито, вероятно, и в два серебряных кувшина, стоявших там же; но тут даже и цвет напитка оставался загадкой. Я попытался сделать обходный маневр, рискуя прослыть неотесанным вахлаком: - Мадам, насколько было бы приятней, если бы вы своими руками... - Я понимаю: болит нога... - Она произнесла это серьезно, но глаза ее - большие, серо-зеленые - откровенно смеялись. - Я с удовольствием поухаживаю за вами... Мне следовало бы понять сразу. Она налила мне и себе чего-то темно-красного из графина, добавила светлой жидкости из кувшина. Положила на тарелку что-то - белое, залитое коричневым соусом. - За ваш путь, - сказала она, поднимая бокал. Я ухватился за свой и чуть не потянулся чокаться, но вовремя вспомнил, что на Ассарте это не принято. Выпил. Вкусное и крепкое. И с внутренним отчаянием (так бросаются в холодную воду) принялся за закуску. Вместо вилок здесь полагались плоские лопатки с короткими зубчиками с одной стороны; я постарался орудовать ими как можно непринужденнее. Я наелся быстрее, чем ожидал; дама давно уже отложила свою лопатку и сидела, глядя куда-то вдаль и изредка отпивая из бокала уже что-то другое, зеленоватое. Когда я наконец отвалился от стола, она перевела взгляд на меня и еще несколько секунд помолчала. Под ее взглядом я почувствовал себя неудобно - ощущение было таким, словно меня насадили на вертел и сейчас начнут поджаривать. В общем, так оно и получилось. Потому что она тут же сказала: - Ну, а теперь, господин путник, расскажите мне сказку. Я люблю слушать сказки по ночам. - Сказку мадам? Я не уверен... - Но вы ведь все равно начнете рассказывать мне сказку, если я спрошу вас, кто вы и откуда. Черт, она была права. У меня уже просилась на язык разработанная нами легенда. - Мадам, почему вы... - Погодите, я не закончила. Хочу предупредить вас: вымысел о путешествии по обету, или же о нападении, при котором вы лишились всего, или о заблудившемся горожанине - и так далее, и тому подобное - исключается. Вы не горожанин и не фермер, не купец и не ученый, и не инженер, и не солдат, и уж подавно не принадлежите к Сфере Власти. То есть, может быть, вы - и то, и другое, и какое угодно по счету, но с одной оговоркой: не здесь. Короче - вы не ассартианин. - Но мадам, что дало вам повод... - Да все на свете. Если бы вы хотя бы прожили на Ассарте достаточно продолжительное время, вы бы знали: что в высших семьях принято всех слуг называть одним именем - легче для запоминания, а отзывается всегда ближайший; что житар никогда не подают на завтрак; что, отказываясь от служанки при купании, вы наносите серьезную обиду хозяину... Она была совершенно права; но ведь мы рассчитывали, что у меня здесь найдется хоть какое-то время для изучения именно обычаев, правил и всего такого - и не моя вина, что все получилось так, а не иначе. Однако, независимо от причин, это был провал. И надо было уходить немедленно. - Мадам, я... - Помолчите еще, - сказала она повелительно. - И, наконец, вы даже не знаете, куда попали и с кем разговариваете. Нет-нет, мне были очень приятны ваши слова. Любой женщине они были бы приятны. Но всякий ассартианин скажет вам, что с Жемчужиной Власти разговаривают не так. И любой ассартианин с первого взгляда понял бы, что находится в Летней Обители Властелинов - и вел бы себя соответственно. Итак, я объяснила вам, чего не следует касаться в вашей сказке. Потому что сказка хороша, когда она правдоподобна. В сказку нужно верить, иначе незачем слушать ее. Вы готовы? Да, я, пожалуй, успел уже в какой-то степени прийти в себя. - Мадам, - сказал я. - Предположим, что вы правы. Поэтому скажу вам лишь одно - и это не будет сказкой: кем бы я ни был и каковы бы ни были мои цели - в них нет ничего такого, что грозило бы вам, вашей власти, вашим близким и приближенным. А теперь позвольте от всего сердца поблагодарить вас за гостеприимство и помощь и уйти. Мне не хотелось бы, чтобы мне пытались помешать в этом. Жемчужина Власти усмехнулась. - И тем не менее, я задержу вас. В ваших интересах: вам необходимо хотя бы отдохнуть в нормальных условиях. Здесь вы в полной безопасности. Сейчас вы настолько устали, что я даже не расспрашиваю вас всерьез. Но когда вы проснетесь - вы мне расскажете все. Быть может, даже несколько раньше... Господин путник, ускользнуть вам сейчас никак не удастся: все выходы заперты и стража больше не будет предаваться страсти, пока ее не сменят. Оцените положение - и согласитесь. Потому что я ведь обойдусь и без вашего согласия... Я секунду подумал. Меня несколько встревожили ее слова: я расскажу ей все, еще не успев проснуться. Что же, она могла заранее подсыпать мне что-то в еду, в питье... Или, когда я усну, подключить какую-нибудь аппаратуру и заставить меня в бессознательном состоянии выболтать все на свете. Но отдохнуть и вправду-следовало. Что же: если нужно, я могу и не спать сутки-другие даже без стимуляторов. А нога тем временем придет в полный порядок. - Я верю вам, мадам. Я согласен. - Очень хорошо. Атина! Вот эта вполне могла бы оказаться там, у ворот. Я пригляделся. Могу поспорить - это она и была. Что же, солдату повезло. - Проводи господина в спальню для великих донков. Но не задерживайся! Последние слова были сказаны с расстановкой. - О да, хозяйка. Ни в коем случае, хозяйка! Я встал, отвесил даме поклон и секунду смотрел на нее. Я не был уверен, что увижусь с нею утром: исчезнуть все-таки следовало прежде, чем она продолжит свой допрос. Ничего, если нога будет в порядке, их решетка меня не остановит... Но мне хотелось запомнить ее облик. Она выдержала мой взгляд, не моргнув. - Желаю вам приятных снов, путник. - И вам, мадам. - Я постараюсь... Сон мой был более чем приятен. Мне снилось, что служанка повела меня к лестнице и довела до спальни на втором этаже. Едва успев показать мне все, что следовало, она выбежала с такой скоростью, будто я собирался загрызть ее. Хотя, видит Бог, у меня не было таких намерений. Мне снилось, что я разделся, поискал пижаму и не обнаружил ее. Вероятно, здесь предпочитали спать нагишом (еще один пробел в моем образовании; впрочем, сейчас это было уже все равно). Я лег на широченную кровать и накрылся легчайшим и теплым одеялом. И твердо решил не спать. Дальше мне приснилось, что дверь отворилась и в спальню вошла Жемчужина Власти. Но уже не в облачном наряде, а в чем-то что, строго говоря, не было ничем. Я попытался встать, но вспомнил, что на мне-то уж и подлинно ничего нет. Она подошла и остановилась у кровати. - Ты не ассартианин, - сказала она. - И в этом - мое спасение. Она сделала паузу. - День тому назад меня насиловали на глазах всего мира. Я пискнул что-то, но она повелительно протянула руку. - После этого я решила не жить. Но сейчас поняла, что есть иной выход. Отплатить. Тогда я смогу жить дальше. Движением плеч она сбросила на пол то воображаемое, что на ней было. Она была ослепительна. - Этой ночью я тоже хочу кричать от любви. Еще мне снилось, что была любовь. В криках, в стонах, в горьком аромате ее благовоний, в поту, в сплетении, когда уже не различить, кто где. И очень много слов. Говорила она. Говорил я. И она. И я. И... И снова стоны. Кажется, кричал и я. Хотя мне это не свойственно. Такими были сны. Потом я проснулся. Стояла еще глубокая ночь. Рядом со мной лежала Ястра, беззвучно дыша. Ее рука покоилась на моей груди. Я поцеловал ее, стараясь не разбудить. Мне было странно. Я не хотел и не искал ничего подобного и внутренне не был готов. Но так получилось; может быть, следовало пожалеть об этом, но у меня не было сожаления. Я знал, что когда-нибудь потом меня упрекнут в этом. Но сейчас, наверное, нельзя было поступить иначе. Не ради меня. Ради Ястры. Могущественные тоже бывают слабы... Я выскользнул из постели, осторожно переложив руку женщины на скомканную простыню. Что-то не позволяло мне вновь безмятежно уснуть. Нечто такое, что я знал, но сейчас никак не мог вспомнить. Подсознание предупреждало о какой-то опасности. Никогда не следует пренебрегать подобными сигналами. Я быстро оделся и, бесшумно ступая, подошел к двери. Оглянулся. Ястра крепко спала; наверное, душа ее нашла пусть хоть небольшое успокоение. Буду рад, если так... Дверь отворилась без единого звука, и я вышел в холл второго этажа. Толстый ковер скрадывал шаги, так что можно было двигаться свободнее. Я сделал несколько шагов и остановился, пытаясь все-таки понять, что именно меня беспокоило и как надо было поступить, чтобы тревога исчезла. Однако никаких идей не возникало. Я хотел было подойти к огромному окну, целиком занимавшему одну из стен холла и выходившему на висячую галерею. Однако в последний миг передумал - и, как оказалось, правильно. Правильно - потому что в следующее мгновение мне почудилось, что мгла по ту сторону окна странным образом уплотнилась. Я замер, напрягаясь, приводя себя из расслабленного состояния в боевое. Пятясь, отступил к стене, остановился в простенке между той дверью, за которой спала Ястра, и другой - что было за нею, я не знал. Я был безоружен, но это меня не очень беспокоило: на Ферме меня вооружили умением, которое стоило многих стволов и лезвий. Теперь я почувствовал, что готов применить его. Оставалось лишь ждать развития событий. Они не замедлили произойти. Я не увидел даже, но почувствовал по едва уловимому движению воздуха, что одна из створок окна отворилась, постояла открытой не более секунды и мягко притворилась снова. Незваный гость был уже здесь - я ощутил его присутствие так же уверенно, как если бы видел его глазами; однако в этой преисподней темноте я не мог увидеть ничего - зато и он тоже. Так что я находился в выигрышном положении: я знал, что он тут, а он, похоже, и не подозревал о моем присутствии. Воздух "снова едва ощутимо заколебался; это означало, что пришелец, выждав, чтобы убедиться, что его приход остался незамеченным, двинулся вперед. Видимо, у него не было точного представления о планировке этажа, и он стал обходить холл по периметру. Остановился подле первой, считая от него, двери. Медленно-медленно приотворил, затем рывком распахнул настежь. Сделал шаг и остановился в проеме - наверное, вслушивался. Комната оказалась пустой. Он отступил, затворил дверь. Пока он изучал ту комнату, я успел опуститься на корточки, сгруппироваться, чтобы в нужное мгновение распрямиться взрывным движением и ударить. Человек приблизился, теперь я слышал его дыхание - глубокое, размеренное, вовсе не говорящее о страхе или хотя бы волнении. Поведение гостя свидетельствовало об известном опыте. Интересно, что он все-таки ищет? Кто он? Вор? Или хуже? Почему-то воровская версия не вызвала у меня доверия: слишком просто это было бы. Вор не станет просачиваться сквозь охрану, не станет рисковать жизнью - но не может ведь быть, чтобы он не знал, куда вламывается... Пока я размышлял, человек сделал попытку отворить вторую дверь - совсем рядом со мной. Мне пришлось некоторое время не дышать, иначе он непременно услышал бы. Дверь оказалась запертой. Однако взломщик не собирался мириться с неудачей. Едва слышное бряканье, потом звук металла, трущегося о металл, сказали мне, что у человека было кое-какое техническое оснащение. Он отпер замок не более чем за три секунды. Дверь покорно отворилась. Я решил, что больше ждать нечего. Он стоял ко мне правым боком, левой рукой придерживая отворенную дверь, и вслушивался, пытаясь понять, обитаема ли комната, или пуста. То, что она оказалась запертой, ни о чем не говорило: комнаты могли оказаться и смежными, и за запертой дверью вполне возможно было обнаружить спящего - или даже не спящего человека. Я не стал дожидаться, пока он придет к какому-нибудь выводу. Рывком распрямившись, я взлетел в воздух и сплетенными кистями рук с размаху рубанул его по голове. Вернее, по тому месту, где, по моим соображениям, должна была находиться его голова. Ничего подобного: там оказалось плечо. Гость, похоже, был на голову выше, чем я предполагал. Порази я его в голову, он вырубился бы мгновенно; но голова уцелела. Правда, я тут же понял, что его правая выключена из борьбы: что-то глухо стукнулось о ковер - предмет, который он сжимал в правой руке. Как ни неожиданна была моя атака, человек лишь едва слышно крякнул - видимо, попадать в неожиданные ситуации не было для него непривычным делом. Чтобы не позволить ему оценить обстановку, я сделал поворот вокруг оси и ударил ногой; в пустоту - он успел отскочить. Тогда я решительно шагнул вперед и применил один из тех приемов, какими только на Ферме, пожалуй, и владели: когда не надо даже прикасаться к противнику. Странно, однако он устоял, и это красноречиво свидетельствовало о том, что и ему приходилось проходить подобную же подготовку. Ага, вот, значит, какие дела... Любопытно, как он поступит теперь. Попытается взять меня на подобный же прием или применит иную уловку? Он поступил самым разумным образом: предпочел исчезнуть. Неуловимый ветерок скользнул, створка окна пропустила налетчика и осталась отворенной. Я усмехнулся: нет, бесполезно ждать, что я подойду, чтобы затворить ее, это для младенцев... Вместо этого я опустился на колени и, не сводя глаз с окна, принялся шарить руками по ковру. Через несколько секунд рука укололась обо что-то острое; я едва не выругался вслух. Это был нож, длинный, широкий, образцово наточенный. Ну что же - вот я и вооружился... Теперь, пожалуй, пора и закрыть окно. Чтобы никого не вводить в искушение, я добрался до окна ползком и левой рукой затворил его, готовый в любой миг ударить, если потребуется, трофейным ножом. Не потребовалось. Видимо, посетитель признал свое поражение и предпочел удалиться, не ожидая продолжения. Разумно, весьма разумно... Я встал, запер окно, проверил заодно и все другие створки и повернулся, чтобы возвратиться в спальню. И только теперь я сообразил наконец, какая мысль все время подсознательно тревожила меня. Я вспомнил подслушанный на Заставе разговор о том, что из игры надо вывести - ее. "Она" - это была Ястра; стоило понять это, как становился ясным и нынешний визит, и то, чего следовало еще ожидать и опасаться. Да, можно считать, что ей повезло, когда она решила приютить меня. Да и мне тоже. Во всяком случае, никак нельзя сейчас бросить ее на произвол судьбы. Ее табельная охрана ни гроша не стоила - это я понял еще раньше. Еще постояв и прислушавшись, и не уловив ничего подозрительного, я вернулся в спальню. Ястра не спала - или делала вид, что не спит. Опираясь на локоть, она приподнялась в постели. - Что там было такое? - спросила она, сонно растягивая слова. - И куда ты девался? - Выходил посидеть в холле. Ничего не случилось; просто в темноте зацепился за ковер, чуть не упал. - Надо было включить свет... А вообще - пожалуйста, не исчезай среди ночи. Хорошо? - Хорошо, - пробормотал я. - Не буду. - И вообще... Ты помнишь, что успел рассказать мне все? Честное слово, я не помнил. Но сразу поверил ей. - Ты уже назначен моим советником, - сказала она. - Мне такой полагается. - Она улыбнулась. - Штатный любовник. Так скажут. Ну и пусть. Советник... Черт, а ведь это очень кстати! - мгновенно сообразил я. Хотя подозреваю, что кроме холодной логики здесь сыграло роль и другое: мне просто не хотелось расставаться с нею. - О да, хозяйка, - ответил я. - Конечно, хозяйка. Тут она засмеялась - как смеется женщина, изнасилованная и отомстившая насильнику. - Завтра я еду на Проводы моего покойного мужа, - сказала она. - А еще через пару дней придется присутствовать на моем собственном бракосочетании. Успокойся: не с тобой. - Однако, ты не теряешь времени. - Как иноземцу объясняю: таков закон. Таков Порядок. Но все это время, и потом тоже, я буду нуждаться в твоем совете. - Это называется советом? - спросил я. Она проследила за моим взглядом. - О, бесстыдник! - сказала она. - Ну, я встаю. Не смей отворачиваться! Весь Ассарт оделся в траур. На флагштоках, мачтах кораблей, над воротами и подъездами домов флаги Державы - квадратные полотнища, по диагонали разделенные на золотое и серебряное поля, с черной восьмилучевой звездой в круге посреди диагонали - были спущены до половины и украшены траурными - зеленовато-голубыми - лентами. Это был цвет океана, в глубине которого, по верованию, находили новую, вечную жизнь те, кто прожил отмеренный им срок на суше. Громадными полотнищами такого же цвета было задрапировано Жилище Власти. Каждый житель Ассарта понимал, что суша есть нечто временное, ненадежное, размываемое Океаном. Океан же велик и постоянен. Настал день Проводов Властелина в Великую Семью. Все было закрыто. Транспорт на всей планете не работал. На сутки жизнь прервалась. Лишь один механизм находился в движении: самолет, на котором ковчег с телом усопшего переносился из одного донкалата в другой. В Городе Власти каждого донкалата происходило прощание. Оно занимало полчаса. Донкалатов было двадцать. Церемония началась трое суток назад. Сегодняшний день был заключительным. Властелин вернулся в столицу, чтобы оттуда отправиться к Великой Семье, к которой он отныне принадлежал. Все, кому полагалось по рангу, и другие, кому было разрешено, собрались на площади напротив Жилища Власти. Ровно в полдень с холма над городом ударили пушки. Они прогремели восемьдесят семь раз - по числу лет, прожитых ушедшим. И сразу же распахнулись главные ворота. Их тяжелые броневые плиты с низким рокотом раскатились в стороны. Колесница с ковчегом выехала на площадь. Ковчег был похож на лодку с высоко поднятыми и закрученными спиралью форштевнем и ахтерштевнем. Высокие борта были накрыты округлой крышкой. Над ней возвышалась невысокая мачта с двумя полотнищами: выше - Державным, и под ним - с личным штандартом Властелина: золотой рыбой на голубом поле. Династия Властелинов принадлежала к роду Рыбы, издревле самому знатному. Во всяком случае, так учила история. В погребальную колесницу было запряжено шестнадцать лошадей парами. Лошади были в бирюзового цвета чепраках, над головами их колыхались белые султаны. В колеснице, на каждом углу, навытяжку стояли офицеры Дворцовой гвардии с обнаженными шпагами; то было лишь церемониальное оружие, непригодное для серьезного боя. Зато Ратанские гвардейцы, чей батальон следовал сразу же за колесницей, были вооружены как для настоящей войны: кроме ритуальных мечей и копий, они несли на груди лазерные фламмеры, на боку - длинноствольные армейские пистолеты, на другом - кинжалы для рукопашного боя. Покойный Властелин был Почетным Шефом Ратанской гвардии. За батальоном ехала запряженная четверней коляска. В ней сидел Наследник. Официально он должен был еще два дня оставаться наследником. Лишь после бракосочетания с Жемчужиной Власти он будет всенародно и непреложно признан Властелином. За коляской Наследника шла рота Черных Тарменаров; Наследник считался их шефом, в то время как Горные Тарменары находились под покровительством Жемчужины Власти, чем немало гордились. В народе ходил слух, что в былые времена молодые жены состарившихся Властелинов выбирали любовников именно среди Горных Тарменаров, и, возможно, некоторое количество Наследников вели свое происхождение именно от них. Затем, в такой же коляске, следовала Вдова Власти; так должна была именоваться Жемчужина в те немногие дни, что отделяли смерть Властелина и бракосочетание Жемчужины с Рубином Власти, после чего он, как уже сказано, становился Бриллиантом, она же возвращала себе титул Жемчужины. Затем, за Горными Тарменарами, тоже представленными на церемонии своей Знаменной ротой, шли в строгой иерархии представители Сферы Власти. Первым выступал Ум Совета, в сопровождении двух телохранителей, чьей главной задачей было - поддержать его под руки, когда старику станет трудно идти. Ум Совета мог, по преклонному возрасту, тоже воспользоваться коляской, хотя и запряженной лишь парой: то, что он отказался от этого, свидетельствовало о его глубочайшем уважении к требованиям Порядка и к памяти усопшего. За умом шел Совет Властелина, насчитывавший около двухсот членов. Дальше следовал Советник Жемчужины Власти - только что неизвестно откуда возникший выскочка в новехоньком, еще не обмявшемся придворном мундире, державшийся, впрочем, весьма уверенно. О его появлении перешептывались, но твердого мнения пока никто еще не составил. Позади Советника шел немногочисленный Совет Жемчужины - большинство его составляли высокопоставленные дамы среднего возраста; были также два весьма зрелых старца. Потом мимо зрителей, плотно стоявших по обе стороны проспекта, проследовал генералитет. Его возглавляли командующие силами почвы, воды, воздуха и пространства. Следующая шеренга состояла из командующих силами донкалатов, Народного войска и Внешней защиты. Шли воины Космического десанта. Те, кто, собственно, и воевал за пределами Планеты. Гвардейские же войска предназначались для действий на поверхности Ассарта - если, не приведи Рыба, дошло бы до этого. Шли руководители департаментов. Видные промышленники. Торговцы. Инженеры. Ученые. Судьи. Хранители порядка. Кормящие Рыбу. Люди свободных профессий. Фермеры. Школьные учителя. Замыкал официальную колонну Легион Морского Дна в серебристых чешуйчатых парадных мундирах. Дальше шла толпа. Колонна казалась бесконечной. Когда погребальная колесница уже достигла гавани, толпа еще не успела покинуть центр Сомонта. Колесница пересекла набережную и остановилась. Дальше было море. Ехать стало некуда. Наследник и его гвардия приняли вправо и тоже остановились. Жемчужина - влево. И все новые подходившие группы таким же образом растекались в обе стороны набережной, окаймлявшей обширную бухту. На внутреннем рейде стояли военные корабли и торговые суда. Флаги были приспущены, команды выстроены на верхней палубе. По набережной шныряли корреспонденты и мальчишки, продававшие мороженое и прохладительные напитки. Расположившийся в небольшом отдалении от воды сводный оркестр исполнял попеременно две мелодии: траурный марш и Гимн Державы. Ничего другого. Когда официальная колонна разместилась на набережной, на вышке, с которой обычно следили за купающимися, появился Старейшина Совета Рыбы. Он поднял руки, потом вытянул их перед собой, сложив ладони чашей. Он вознес просьбу. Никаких речей не полагалось. Такова была традиция. Все человеческие слова были слишком мелкими перед безысходным горем, постигшим Державу. Когда Просьба завершилась, к стенке гавани самым малым ходом подошел Погребальный катер. Ковчег был перенесен на него и установлен на палубе. За ним на борт взошли Наследник, Жемчужина, их советники, Министры Верха и командующие. Старейшина Совета Рыбы утвердился на носу. Катер отвалил. Военные корабли салютовали залпами. Кораблей было немного: военный флот по сути был роскошью, он мог бы понадобиться, как и Гвардейские полки, только в случае вторжения на Ассарт, которое не представлялось вероятным. Впрочем, Гвардейцев можно было при крайней нужде все-таки перебросить на другие планеты, что никак не относилось к кораблям. Но традиция требовала, чтобы флот был, и он был. Катер прошел мимо кораблей и судов и устремился в открытое море. На набережной продолжал играть оркестр. Усилители разносили музыку далеко вокруг. Сейчас пришла очередь маршей Армии и Флота, Летчиков и Десанта. Никто уже не мог различить, но все знали, что сейчас происходило в море. Катер достиг заданной точки, по пеленгам уточнил свое положение и лег в дрейф, слегка подрабатывая машинами, чтобы дувший с берега ветер не сносил его с заданного места. Шлюпбалки правого борта вынесли Ковчег с палубы. На миг он завис над морем, потом плавно опустился и закачался на легкой зыби. Тросы отцепились, Ковчег получил свободу. Всем, кто наблюдал с палубы, показалось, что ковчег, едва заметно набирая скорость, устремился в море. На самом деле это катер, дав самый малый назад, стал отходить к гавани. Казалось, что Ковчег удаляется все быстрее, стремительно уменьшаясь в размерах. В действительности же он, принимая воду в специальную балластную часть, шел к дну. Вот уже виднелась только крышка. Мачта с флагом. Вот и флаг постепенно скрылся в воде. Ковчег затонул на ровном киле. Это считалось добрым предзнаменованием. Едва флаг скрылся, над катером расцвела целая клумба сигнальных ракет. Орудия флота и расположенные в городе ударили последним салютом. С катера в воду полетели венки, охапки цветов. Целая флотилия лодок и катеров с желающими бросить в воду цветы уже устремилась от берега. Катер, после плавной циркуляции, взял курс на то же место, где был принят на борт Ковчег. Церемония шла к концу. Предстояло лишь возвращение в город, причем во главе теперь поедет Наследник, а за ним зашагают уже не Ратанские гвардейцы, но Черные Тарменары... Изар и Ястра сидели на мягких стульях в гостевом салоне катера. - Послушай, что за притча? - спросил Изар. - У тебя советник - мужчина? Да еще неизвестно какого рода-племени? Боюсь, что над тобой будут смеяться. - Как знать, - ответила Ястра невозмутимо. - Но если и будут... я постараюсь посмеяться последней. - Может быть, ты все-таки передумаешь? - Нет. - Почему? - Я так хочу. Кстати, ты ведь еще не назначил советника? Для симметрии можешь выбрать женщину. - Ястра! - Прошу тебя: оставь меня в покое... хотя бы на время. Мне самой еще очень многое неясно. - Что тут может быть неясного? Все идет, как должно быть. Ты же... ты же не собираешься откладывать Вторую церемонию? Она покачала головой. - Нет. К чему?.. - Тут она поняла. - Успокойся. Я не стану бороться с тобой за власть. Он медленно кивнул, однако выражение тревоги не исчезло с его лица. - Ястра... я приду сегодня. Она вскинула голову: - Нет! Ни за что! - Тише! Здесь тонкие переборки... Почему? Что изменилось? Неужели дело в этом... проходимце? Стоит мне пальцем шевельнуть - и от него даже следа не останется! - Какие глупости! Я ведь сказала: мне очень многое неясно - и в тебе, и во мне самой. Он вздохнул и вышел на палубу. Было грустно. Как знать - не придется ли и ему в скором времени повторить сегодняшний путь - в ковчеге? Два покушения, самое малое, а сколько еще будет? Кто?.. И вдруг его словно ударило: а если это Ястра? И этот человек возле нее - вовсе не случаен... Он посмотрел. Новый советник стоял на носу, придерживаясь за релинг. Он смотрел вдаль и улыбался. Изар не был единственным, кого всерьез заинтересовал Советник. - Послушай-ка... Ты заметил того расфуфыренного малого, что шагал подле Жемчужины, как индейский петух? - Не только заметил. Я с него глаз не сводил. - Ну, и? - Честное слово, напоминает. И фигура его, и походка, манера держаться... Жаль - на таком расстоянии не рассмотреть лица. И поближе никак не подберешься! - Значит, все-таки он добрался до Ассарта. - Ну, а ты чего ждал? - Как он ухитрился сразу попасть в милость у Вдовы Власти? - Мало ли что бывает. Надо придумать, как до него добраться. Он ведь понятия не имеет, где нас искать. А у него, я думаю, есть связь с Мастером. Вслепую мы долго не проработаем... Колонна двинулась в обратный путь. Оркестр играл "Атаку". Почти о том же самом думал и Ульдемир - и в процессии, и на катере, и снова в процессии. Где искать экипаж? Будь он свободен - наверняка нашел бы их быстро. Но теперь он был привязан к Ястре. Не по ее прихоти. А-для того, чтобы охранять. А у экипажа, наверное, есть связь с Фермой. Без связи невозможно. Не исключено ведь, что тут же Ястру не защищать надо, а наоборот - как знать? Он шагал, сохраняя на лице грустное выражение, приличествующее случаю. Кстати, это было совсем не трудно. Итак, в близости ему отказано. Хотя она прекрасно знает, что он и не виноват. Никто не виноват, кроме истории и Порядка. Неужели они действительно неизменны? Но ведь все зависит от людей. Люди совершают поступки, люди их истолковывают. Душно здесь, в Жилище Власти. Душно и тягостно. - Эфат! Одеваться! Старик материализовался немедленно. - Куда собирается Бриллиант Власти? - спросил знаток этикета. - На улицу. В толпу! - О-о... Уместно ли, Властелин? В такой день... - Инкогнито. Найди что-нибудь такое... - Осмелюсь спросить - не лучше ли было бы сейчас навестить прекрасную Вдову Власти? - Не лучше! - отрубил Изар. - Подыщи - что сойдет для толпы. - Трудно, Властелин. - И побыстрее! - Да, Властелин. Конечно, Властелин. Старик исчез. Изар подошел к крайнему шкафу. Открыл. Налил. Выпил. Утерся рукавом, хотя платок был в кармане и салфетки - на полочке. Нет. Рукавом. Как в толпе. - Эфат, ты уснул? - Старики не спят. Властелин... Вот, я разыскал. - Что это? Мундир? - Мундир отставного солдата. Властелин. - Чем это от него несет? - От моли. Властелин. Он долго лежал... - Вытряхни как следует и подай. - Сию минуту, Бриллиант Власти. - И позаботься, чтобы у меня был достаточный выбор всяких нарядов... такого типа. - Да, Властелин. Завтра же... Вот, прошу вас. - Ну-ка... Широковат, тебе не кажется? - Зато оружие не будет заметно. - Ты прав. Раздвинь занавес! Изар оглядел себя в зеркало. - А что на голову? - Есть, есть. Властелин. Вот, прошу вас. - М-да. Чучело. Сойдет в толпе, Эфат? - Как нельзя лучше. Что Властелин возьмет с собой? - Дай "Диктат". И те кинжалы. Они приносят удачу. Он сунул пистолет во внутренний карман мешковатого мундира, заткнул кинжалы за брючный пояс, застегнулся. - Ну, вот видите? Снаружи совсем незаметно. - Ты прав, Эфат. Теперь еще одно: мне не нужна охрана. - Я боюсь, Властелин... - Излишне. Я буду крайне осторожен. Но, по легенде, предки не брали охраны в такие вылазки. А времена были пострашнее. - Верно, Властелин, времена, как рассказывают, были жестокие. Но и сейчас... - Хорошо, хорошо. Побеседуем потом. Как избавиться от охраны? - Вам стоит приказать - и они останутся. - Эти - да. Но я не о них. Я о невидимых. - Ну... не так просто, конечно. Но можно. - Научи. - Увы, Властелин, не смогу. Мне проще вывести вас таким ходом, за которым охрана не следит. - Разве в Жилище Власти есть такой? Странно. - Мир полон странных вещей... - Тогда идем! Изар вышел вслед за камердинером. Охрана в приемной встрепенулась - он жестом приказал им оставаться на местах. Вышли в коридор. Миновали _то_ место - Изар невольно отвернулся, проходя. Окликнул старика: - Эфат... - К услугам? - Вдова Власти... заняла свои старые комнаты? - Нет, Властелин. Она приказала перенести все в правое крыло. - М-да... Ну что же: будем жить просторно. Места много, на всех хватит. Эфат, а куда ты ведешь меня? - Жилище Власти, Бриллиант, некогда было настоящей крепостью. Не год, не сто лет. Тысячи. Никто не знает, когда были построены первые стены, первые башни. Конечно, до наших дней они не сохранились - во всяком случае, в первоначальном виде: надстраивались, перестраивались, сносились... В крепости когда-то жили сотни людей: не только Властелины, но и весь двор, и войско, и множество прислуги... Что же удивительного, Властелин, что сейчас нам здесь просторно? - Ты хитрец, Эфат. Я ведь спросил: куда ты ведешь меня? - Я и отвечаю на вопрос Бриллианта Власти. На месте, где сейчас стоит большой дом, раньше было множество отдельных построек. И каждая из них имела не только свой главный вход, но и один-два тайных - без таких мало кому известных ходов не обходилась ни одна крепость. Конечно, часть их за долгие годы осыпалась или просто память о них потеряна. Однако другая часть сохранилась. И если нужно покинуть Жилище Власти незаметно... - А, вот что. По-моему, один такой ход мне известен: он ведет вниз, туда, где находится... - Властелин! Не нужно громко говорить о том, что находится внизу, в Глубине. Те, кому нужно об этом знать, - знают. - Ты прав, ты прав. А ты ведешь меня к другому ходу? - Не знаю, какой можно назвать другим. Все так сплетено там, в подземелье. Да, и тем ходом, где мы сейчас окажемся, можно достичь известного тебе места. Но я выбрал его лишь потому, что он самым кратким путем приведет к одному из выходов в городе - на уровне второго городского цикла. - Приключения, приключения... Какой тут замок? - Электронный, с шифром. Властелин. Но я оставлю дверь незапертой, так что вы можете вернуться в любое время. - Я не заблужусь, как ты думаешь? - Надеюсь, что нет. Властелин. Вы пойдете по ходу и достигнете развилки. Там освещение закончится - но в стене есть ниша, и в ней вы найдете фонарик. Дальше пойдете по среднему ходу. Он и выведет вас на поверхность. Хочу нижайше просить: как бы ни было жарко, не снимайте мундира - он с кольчужной прокладкой. Впрочем, об этом вы уже догадались... - Мудрено было бы не догадаться: при его-то весе. - Она позволит вам не опасаться случайного удара ножом в толпе. И все же будьте внимательны, учитывайте каждый, даже случайный толчок, скрытый взгляд... - Неужели ходить по улицам моей столицы так опасно? - Для привычных людей - нет. Но вам не приходилось... - Выходит, я действительно не знаю мира, в котором живу? - Никогда и не бывало иначе, Изар. У Блистательных - свой мир, у остальных он совсем иной - и тоже не один, миров много. Изар лишь покачал головой, не найдя подходящего ответа. Вошел в подземный ход. Дверь за ним притворилась. В сыром воздухе гулко звучали шаги. Все было так, как сказал старик. На развилке нашелся фонарик, судя по яркости луча, недавно заряженный. Светя себе под ноги, изредка направляя луч в глубь коридора, Изар шел, то погрузившись в полный покой и безмолвие подземного мира, то ощущая легкое сотрясение стен, слыша едва уловимый гул, - там, где ход пролегал под оживленными городскими магистралями. Потом идти стало труднее: ход поднимался к поверхности. Затем путь преградила тяжелая дверь. Изар налег плечом - дверь беззвучно отворилась. За нею был полумрак, на стене были жирно написаны непристойные слова. Изар усмехнулся. Двинулся в глубь подвала. Тут было светлее - под потолком виднелись окошки, за ними шумела улица. Лестница вывела Изара в темный, глухой двор. Слева открывалась подворотня, за нею мелькали люди - там проходила улица. Изар оглядел себя - вроде бы все было в порядке - и вышел, сразу смешавшись с прохожими. Никто, судя по всему, не обратил на Властелина никакого внимания, никого он не интересовал. Он шел по неширокому, выщербленному тротуару, осторожно поглядывая по сторонам - знакомился, не поворачивая головы, чтобы никому не пришло в голову, что окружающее для него внове. Судя по расстоянию, пройденному Изаром под землей, это и впрямь был второй городской цикл. То есть совсем близко от центра, от величественной Площади Власти, стен и бастионов Жилища Власти пролегал этот кое-как уложенный булыжник, стояли невзрачные дома и домишки с никогда не мывшимися окнами, с дверями и стенами какого-то бывшего цвета; иные из них уже готовы были упасть и рассыпаться, но держались лишь потому, что тугая вонь, обитавшая в них, создавала изнутри нужное давление, и еще грязь скрепляла все - куда более прочная, чем цемент... Изар шагал, напевая военную песенку, и ему казалось, что никому не под силу выделить его из заполнявших улицу людей ни по одежде и ни по чему другому; впрочем он, возможно, ошибался. Во всяком случае, пока он обгонял прохожих и они обгоняли его, пока его толкали и он толкал - один и другой раз были на него брошены не беглые, случайные, но строгие, опознающие, запоминающие взгляды. Ему следовало бы почувствовать, заметить эти взгляды - но слишком интересно было все вокруг: люди прямо на тротуаре играли в кости, вислоусый старик стаканами продавал что-то странного фиолетового оттенка - наливал суповой ложкой из объемистой кастрюли. Старуха брякала на треснувшей гитаре, унылые звуки смешивались с доносившимся из отворенных окон шумом телепередачи. Как-то труднее стало идти - вокруг Изара стало тесно, так, что не протолкнуться. Он попытался было высвободиться, работая плечами, толкая все теснее прижимавшихся к нему людей бедрами - безуспешно. Уже казалось, не сам он идет, но толпа - или какая-то часть ее, изнутри трудно было понять это - увлекала его с собой туда, где на свободном от людей пятачке стоял здоровенный мужик, крепко державший за руку миловидную девушку, скромно, без вызова одетую и чем-то не схожую с остальными. Она морщилась - видимо, ей было больно. Другую руку здоровяк воздел к небу, и как раз в ту секунду, когда Изар - и все вокруг него - остановились, - широко взмахнул ею. - Люди! - воскликнул он гулким голосом. - Вы меня знаете? - Кто же не знает. Задира! - крикнули в ответ, и толпа согласно загудела. - И мои права тоже знаете - такие, как у всех нас! Снова ответом был утвердительный гул. - Тогда рассудите! Я эту шлюшку склеил на проспекте. Угощал пивом. Сводил в кино. Она еще там стала себя показывать, не хотела, чтобы я ее погладил (толпа заворчала неодобрительно). Теперь мы вышли. Я в своем праве хочу, чтобы она пошла со мной полежать в кустиках на заднем дворе - все знают где. А она - как это понять? - не хочет! Она со мной пошла, так? Я потратился, так? - Все правильно. Задира, - рассудил стоявший невдалеке от Изара пожилой уже горожанин. - Если бы не пошла, то другое дело. Но она пошла. И, значит, должна лечь за так, раз не уговорилась заранее. А ты, девушка, не бойся. Он попользуется и отпустит, даже сам проводит. Если, конечно, вы с ним потом не договоритесь как-нибудь иначе. Толпа снова одобрила сказанное. - Я ведь не знала! - крикнула девушка со слезами в голосе. - Что у вас такие правила! - У нас! А ты сама откуда же? - Там я живу... За проспектом... - Из Первого цикла, значит? Ну, не знаю, может, у вас там и другие порядки, - сказал все тот же рассудительный горожанин, - а у нас здесь всегда так было и есть. Значит, не надо было тебе переходить проспект. Да ну что, полежишь - тебе не убудет... - Нет! - крикнула девушка отчаянно. - Не хочу... - Мало ли чего ты не хочешь! - возразил Задира. - Ну, пойдешь ножками или на руках нести? Я могу... Уже потеряв надежду, не знающая порядка девушка обвела окружавших ее людей глазами. Встретила взгляд Изара. И уже ни на кого больше не смотрела. - Помогите... - проговорила она еле слышно, и слово это было явно адресовано ему. Изар решительно вырвался из толпы, подошел к стоявшим в середине. - Отпусти ее, ты! Слышишь? Тебе говорят! - Это ты мне? - с неподдельным изумлением спросил Задира. - Да ты кто такой? Ты откуда? - То есть как? Я здесь живу, - ответил Изар, даже не успев подумать. - Не знаю тебя. Эй, люди! Кто-нибудь знает этого мазурика? Толпа зашумела, загалдела: - А кто он такой? - Вора поймали? Задира, ты не выпускай его!.. - Постой, постой... Я его вроде знаю. Встречал. Вроде бы он. - Да кто? - Кот с Продольной. Тот тоже в солдатском. И фуражка такая. - Фуражка... А без нее? - Задира одним щелчком сшиб с головы Изара названный головной убор. - А так? Глядите все! - Нет... В первый раз видим... Сейчас можно было еще попытаться кончить дело миром: объяснить, что, произнося криминальные слова, Изар имел в виду лишь, что живет в этом же городе и поэтому никакой не чужак: никто и никогда не объяснял ему, что если для него и людей, близких к нему кругов, чужими могли быть лишь прибывшие с других планет, то в этом же городе подавляющее большинство людей считало чуть ли не иностранцами всех, кто жил не в их квартале, и в самом крайнем случае - не в их секторе этого городского цикла. Нет, никто не объяснял. Но трудно сказать, чем бы закончилась попытка оправдаться, если бы она состоялась; она, однако, не случилась. Если бы с него не сбили шляпу... Но ее сбили. С него. С властелина Державы. Мира. - Хам! - сказал