р... - А что, уже читают такой курс? - спросила она и слегка дернула меня за волосы. - ...чтобы понять, что я вовсе не... м-м... как называется по-ассартски такая скотина - с рогами, бородой, жутким запахом и неиссякаемой потенцией? - По-моему, имя ей - Ульдемир. Ах нет, прости - он же с бородой... Скорее всего, это зандак. Который говорит "ме-е". Тоже очень похоже, верно? Гордый и обиженный, я промолчал. - Ну ладно, - сказала она, - нет рогов, нет, нет! Ну, прости. - Прощаю, - сказал я великодушно. - Нет, ты прости по-настоящему! - Я и так по-настоящему. - Ты не прощаешь, только болтаешь языком. А я не верю. - Опять способы? Я же действительно не зандак! - Ты в десять раз лучше. Во сто! - Послушай, Ястра... Хорошо, что мы добрались до этой темы. Я уже давно хотел. Мы ведем себя до жути легкомысленно. Как дети. Никаких мер... Или ты уверена, что со мной это безопасно? - Очень опасно. Ты бываешь невменяем. Кусаешься. И кричишь. - Вранье. Это ты кричишь. - Нет. Я слишком хорошо воспитана. Конечно, ты очень опасен. - Ястра! Стань хоть на пять минут серьезной! - Вот еще! Для этого я слишком высокопоставленная особа. Ну ладно, что ты хочешь сказать? - Что у таких игр бывают последствия. - Ты меня пугаешь! Что-нибудь серьезное? - Ястра! - Что я могу поделать, если твоей серьезности хватает на двоих, для моей просто не остается места... Значит, ты боишься последствий? - Естественно. - Я тебя успокою. Не бойся. Совершенно нечего бояться. Тут я почувствовал себя несколько лучше. Значит, она все же предохраняется. Она легкомысленна только с виду. Но мне хотелось полной гарантии. - Ты уверена? - Не только я. - Что ты сказала? - Что не только я уверена, но и мой врач тоже. Все анализы показывают, что бояться нечего. - Ястра чуть повернула голову, чтобы бросить на меня быстрый взгляд. - Уже нечего. Бояться надо было раньше. Но я очень рада, что ты не оказался трусом. - Ты что?.. Ты хочешь сказать, что... - Да не бойся же! Еще самое малое полгода я не буду тебя гнать. Интересно, а сколько это продолжается там, у вас? - Девять месяцев, - мрачно сказал я, понемногу начиная понимать, в какую мы попали катастрофу. - Странно: совсем как мы... Уль, кто умер? - Что-о? - Ну, у тебя такое выражение лица, что я подумала... - Ты еще можешь шутить? Бывает, это не проходит до старости. - До старости надо еще дожить, - угрюмо огласил я мою мысль. - Но думаю, нам это не грозит. - Я понимаю, что ты меня не переживешь. Но у нас от родов не умирают. Давно уже. Два малых круга. - А от чего у вас умирают? Как делают в таких случаях? Расстреливают? Вешают? Отрубают голову? Подсыпают яду? Или просто присылают шелковый шнурок - для самодеятельности? - Рыба, Великая Рыба! О чем ты вдруг заговорил? - О том, что предпримет Властелин, когда узнает. - Наверное, обрадуется. Хотя должен бы ты. Но ты не радуешься, и это меня глубоко оскорбляет. - Я радуюсь. Но боязнь за твое будущее сильнее. Не понимаю, чему должен радоваться твой муж. - Он мне не муж, а пасынок. Муж - тот, с кем делят пищу, кров и ложе. С кем я делю, попробуй догадаться. Что касается юного Изара... - Какой юный; он старше тебя. - Ну, я вообще еще девочка... Так вот, он должен радоваться тому, что кто-то выполнил за него тяжелую работу. - Опять смеешься? - Нет, я совершенно серьезна. Разве не тяжело - ложиться в постель с женщиной из чувства долга? - Ты уверена, что он тебя не любит? - Он любит эту свою канарейку. И я не удивлюсь, если он ей сделает ребенка, как ты мне. - Ястра! - Не хочешь, чтобы я тебе напоминала? Пусть так; стану говорить, что забеременела от кого-то другого. Угодно тебе? - Нахалка, - буркнул я. - Не забывайтесь, Советник! У него должна быть и еще одна причина для радости. Будущий Властелин обязательно окажется очень удачным ребенком. - Ну, думаю, что и его сын тоже... - Нет. Ты - совершенно чужая кровь. Свежая. А наши родовые связи здесь так запутаны - все на всех женились, все от всех рожали, все всем родня... Нет, и сравнивать нечего. Я невольно вздохнул. - Ты мне напомнила: я твой советник. Угодно Властительнице прибегнуть к совету своего приближенного? - Скажи - предельно приближенного. Угодно - если совет окажется разумным... и человеколюбивым. Таких советов я могу выслушать множество. - Только два. Первый: сделай аборт. Второй: помирись с Изаром хотя бы настолько, чтобы родить сына от него. - Негодяй! - Могу объяснить... - Уже объяснил - лучше некуда! И она закатила мне пощечину. Она очень спортивная девица. И оплеуха была не символической. Но я стерпел. Еще когда Мастер сватал меня сюда, я чувствовал, что здесь придется солоно. Так и вышло. По-моему, она расшатала мне зуб. - Ястра! Поговорим спокойно и разумно. Изар - Властелин... Вот тут-то она и крикнула: - Такие советы может давать только прихвостень Изара! А если это он тебя подослал, то я тебя просто убью! И вихрь унес ее, и хлопнул дверью. По-моему, даже искры посыпались. Мне же осталось только сидеть и переживать, что я и проделал на ваших глазах. Однако вскоре я услышал приближающиеся шаги. Кто-то быстро и легко шел по коридору. Я сообразил, что это принесли то ли уведомление об отставке, то ли повеление убираться - под арест или на все четыре стороны, а скорее всего - и то, и другое. Шаги остановились перед дверью. Она распахнулась. И вошел мужик в форме ее телохранителя. Мрачный типчик с накаченными мускулами и отвратной мордой. С порога он стрельнул глазами и оскалился. Я сказал грубо (терять-то было нечего): - Ну, что у тебя, ты, обезьяна? Давай сюда! Он отдал салют и сказал: - Рад видеть в добром здравии! Как поступим, капитан: вы оденетесь или мне раздеться? Мундир очень стесняет. Я опустил глаза на собственный живот. Действительно, я был крайне не одет. Потом вгляделся в него. - Питек?! - В собственном соку, капитан! - Питек! - Личный телохранитель Ее Всемогущества, Супруги и Жемчужины Власти, к вашим услугам, господин Советник! Тут он понизил голос: - По велению Властелина-бриллианта. С возложением дополнительных обязанностей: скрытно надзирать над указанным Советником и пытаться выяснить, что он за личность и под каким соусом его можно будет съесть. - Господи! - сказал я. - Ну наконец-то! Каким ты стал красивым! И разговорчивым! - Здесь очень говорливый персонал, - ответил он. - У Жемчужины. И кроме нас, караульщиков - одни... это... женщины. Я как раз на посту в коридоре. Жемчужина прокатилась. Я понял, что у вас перерыв в служебных обязанностях. Она застегивалась на ходу. Он всегда был несколько нахален. Первобытное воспитание. - Перерыв, перерыв. Неизвестно только, когда он кончится и как. Так что давай - к делу. - О да, Советник. Разумеется, Советник. Что вы знаете и что - нет? - Абсолютный девственник по части информации. Давай. - Я изложу кратко, чтобы у вас было, что сообщить Мастеру. - Разве у вас нет связи с ним? - Нет. Но уж если вы добрались сюда, то установите ее. Я немного напрягся и вспомнил, что я - капитан. Все еще. И тут же стал приводить себя в нормальный капитанский вид. Хотя мы были не на корабле, но уже дул крепкий ветер и назревал шторм. Все-таки приближенность к власти имеет свои преимущества. Только что, например, мы были свидетелями страданий некоего высокопоставленного, причиной коих была невозможность заняться хоть еще одним каким-то делом. А вот людям, располагающимся на уровнях пониже, часто кажется, что работы могло бы быть и поменьше, и неплохо ей оказаться чуть полегче. Но что делать - внизу не выбирают, за исключением, может быть, уж самого низа, где, правда, выбирать и не из чего. Много, много работы. Хотя бы у Историков. Вот когда они почувствовали, что заниматься главной на сегодня наукой - вовсе не мед. Начинаешь затемно и кончаешь затемно. Кое-как перекусываешь на ходу. Над душой висит ближайший начальник, как спутник связи: улавливает все, не двигаясь с места. "Донк Истиг (теперь называют донками, как благородных, - как-никак, академики и композиторы - звания звучные), донк Истиг, у вас на сегодня осталось еще два обширных эпизода по планете Тулесир, средние циклы, а вы, похоже, решили подремать? Чем же вы дома занимаетесь?". Кровопийца, клянусь плавниками!.. Только и утешения, что через пять минут уже с удовольствием слышишь, как еще выше окликают именно его, начальника: "Донк Эгор, обстоятельства заставляют думать, что в вашем секторе происходит утечка информации, и даже не просто тайной, а тайно-тайной! А ведь ответственность, если не ошибаюсь, на вас? Уже заинтересовались Легионеры Дна!..". Вот так тебе и надо, донк Эгор, начальничек, рыбью кость тебе в горло! Чем вы дома занимаетесь, видишь ли, его любопытство гложет! Да ничем, то-то и оно! Слава Рыбе, что хоть отвозят, потому что своими силами просто не доберешься - здесь они остаются без остатка, эти свои силы; доползешь до постели, и - хлоп, даже раздеться сил нет, даже поужинать, разве что стакан сока жена вольет в тебя по ложечке, а чтобы тебе самому в нее что-нибудь влить - об этом она даже мечтать перестала, уже, по ее словам, и сниться не снится - это в наши-то годы. Вот так вот, донк Эгор! Ну и потом, конечно, эта чертова работа засасывает. Хорошо, жил ты, как все, преподавал историю в лицее поваров мясных блюд, был сыт, не переутомлялся, отчитал шесть, иногда восемь часов, а порой и только четыре в день - и пшел вон - куда глаза глядят. И жалованья хватало, потому что званий-титулов не носил - значит, ни тебе, ни жене, ни детям выкобениваться не было повода. И слава Великой. Но скребло, скребло на душе: история все-таки - интереснейшая вещь, даже и такая, какую преподавали, прямо-таки хмельное дело - история, а эти кандидаты в мастера разделки и панировки твою науку видели даже не на сковороде без масла, а прямо в мусорном ведре. В синем соусе они ее видели, твою историю. Их, оглоедов, совершенно не интересует вся масса тонкостей, вся эта ювелирная сеть, какую История сплела из ничтожного, как обрывок нитки, факта, что Властительница Эригата уступила чарам несравненного донк-донка Меркаса Абовы именно в Саталане и именно в третий день недели, и не где-нибудь, а на краю площадки для игры в мяч, и, потрясенная пережитым, возвращаясь, забыла на указанном месте не что-либо иное, а как раз ту часть туалета, которую снимают лишь при самых крайних обстоятельствах. Вероятно, дул приятный ветерок, а дни стояли жаркие в месяце Лукаре восемьсот семьдесят четыре года назад. Казалось бы, что тут такого? Ну, забыла-так забыла. Но вот тут ты и начинаешь посвящать их, толсторожих оболтусов, во все обстоятельства, явные и скрытые, личные и державные, которые то сбегаются и вяжутся в узелки (ну, помните хотя бы разговор владетельного донка Ропа из Фегарны со Вторым Судьей Власти, Его Справедливостью Такитом Гарским; ведь когда вспоминаешь, что и тот, и другой в разные времена домогались благосклонности Эригаты, когда она еще не была Супругой Власти, и первого она передала своей сестре, донке Матире, а со вторым... однако это длинная история, и боюсь, что сейчас мне ее не закончить, вы уж потерпите до другого раза, благородный донк), - так вот, ты посвящаешь их - а на их мурлах выбито, я не преувеличиваю - именно выбито, как письмена на древних табличках, на два пальца вглубь (кстати, с этими табличками однажды случилось, вы не слыхали? В другой раз обязательно напомните, хорошо - я вам расскажу, это такая прелесть, не пальчики даже - локоть свой оближете!) - итак, выбито на их мурлах полусальной кондиции, что им решительно наплевать, почему, как, где и с кем впала в грех Властительница, а заботит лишь - впадет ли в грех Рушка из Высшего Вышивального училища сегодня или завтра, и с ним - или с кем-либо иным. В грех - я имею в виду, что сумеет он ее... э-м... ну, вы понимаете, не так ли? - или не сумеет. Вот такое отношение к великой науке. И поэтому, когда новый Властелин - да позволит ему Рыба подольше задержаться на суше! - объяснил нам, что такое История (он сам не историк, но разбирается, смею вас заверить, лучше, чем мы, профессионалы; нет-нет, я совершенно серьезно, недаром же он Властелин!), никто из нас не то, что раздумывать не стал: мы просто ему закончить не дали, все закричали "Ура!", было всеобщее ликование. Совсем как восемнадцатого сура в год двух правых рук и одной левой Восьмого большого круга, вы помните? Ну, это ранние средние круги; тогда еще донк Аталан из Серитога выступил... Слышите? Это опять меня. Да готов у меня эпизод, готов, я вовсе не только разговариваю, у меня ведь уже рука набита, действия доведены до автоматизма и глаз отточен, и все нити, нитки и ниточки, что торчат из сопредельных эпизодов, я одним взглядом фиксирую. Монтаж - это все-таки не самое тяжелое. Вот потом, когда пойдет общая отделка - круга, периода, эпохи, эры - тогда действительно нужно ювелирное мастерство, тогда чувствуешь себя без малого наместником Надвысшей Воли... А сейчас - да вот я как раз иду сдавать эпизод, если вам любопытно - пожалуйста... Только не вместе, охрани нас Великий Омар, у нас очень строго, ведь войска отмобилизованы, ждут только наших результатов - надо же знать, что завоевывать! - так что никакой утечки информации, ни-ка-кой! А вы идите как бы сами по себе, как бы случайно зашли и прогуливаетесь - ну, мало ли, что охрана, я знаю, что охрана, но ведь охранник тоже человек, - может отвернуться, может с кем-нибудь заговориться, с девицей там, я знаю? - так вот, идите спокойно, а если все-таки остановят - скажите, что вы - свидетель по эпизоду хотя бы... хотя бы процесса властопреступницы Утаны в году пяти правых рук Пятого большого... Хотя нет, нет: на столько лет вы не выглядите. Хорошо, скажите, что по эпизоду вступления в брак Властителя Изара; это же легидонники здесь ходят, они же идиоты, они еще тупее поваров: те только к истории, а эти - всесторонне! И - вон к тому столу, видите - большой, круглый, и толпятся. Вот там мы и сдаем отработанные эпизоды. Вот, я уже взял мои материалы... Значит, вы - вдоль левой стены, а я - прямиком. Как вас зовут, кстати, благородный донк? Как? Уве-Йорген Риттер фон Экк? Красиво. И глубоко. Веет древностью рода. И-и... Воин, разумеется? Я не ошибся? Много поколений. А кроме того в роду - судьи, жрецы Рыбы - или кто у вас там? То есть как - где? Там, откуда вы приехали, конечно. Донк Риттер, то, что вы ассартианин, можете рассказывать кому угодно, только не серьезному историку. Вы знаете, сколько различных этносов в основе нашего народа? Сто восемьдесят шесть. Сколько определяющих признаков характеризует каждый из них? Девять. Помножьте девять на сто восемьдесят шесть, вот машинка... Да, одна тысяча шестьсот четыре, верно. И знаете, сколько этих признаков я определяю у вас? Сейчас я вас обрадую: ноль. Иными словами, ни одного. А вы мне говорите. Это вы можете сказать вон тому, видите - стоит как бы в задумчивости? Ну вот, он из Легиона Морского Дна, заботник нашего сектора. Вот он вам поверит, потому что тоже почует в вас знатного военного - на это его хватит, - а что касается этнологии - у него кишка тонка, их этому или вообще не учат, или учат где-то, куда он не попал. Да. Ну а когда подойдете к столу - только стойте и смотрите. Вопросов не надо. Там есть, кому спросить, там их много, а отвечать буду я один: это же мой эпизод, я его вынашивал, лелеял, пестовал целых три часа! Да, такие у нас темпы. Могут быть ошибки? Вам известна наука, в которой не ошибались? Мне - нет. Цена ошибки? Цена - не моя стихия. Я создаю историю, я получаю от этого удовольствие, как - как от... э-м... ну, вы понимаете, не так ли? Вдоль левой стены! ...Ваше Постижение, Главный Композитор Периода! Представляется к сдаче эпизод Истинной Истории Великого Ассарта. Хронология: с седьмого по шестнадцатое Второго Никаза года Пяти Правых рук и трех пальцев правой и одной и одного пальца левой руки Четвертого Большого Круга! Содержание эпизода: героическая защита укрепленного замка Иш-Шутар на юге провинции Саш донкалата Самус воинами Восьмого полка Оранжевых Тигров под командой благородного донка и острия. Седа ар-Рагона ти Утас шу Ратана, осажденного Правым крылом Второго Скачущего Войска Младшего Властителя мира Нерашах Икана баш-Адона. Связи: с эпизодами вторжения Второго Скачущего Войска - снизу, с победоносным разгромом того же войска - сверху, с эпизодом междоусобной войны Ратана и Гамота - слева, и Высочайшего внимания, оказанного Властелином младшей дочери донка Седа - Итире, приглашенной для ночных преклонении и смущенных услуг. Все нити выведены и вяжутся. Прошу благосклонно оглядеть схему. В настоящее время эпизод противоестественно включен в историю мира Мигул. Местонахождение документов: Главная Консервация Истории Мигула, город Рангат планеты Мигулана. Местонахождение вещественных доказательств: одежда, вооружение - Музей Мигульской Славы, адрес тот же. Развалины замка Иш-Шутар - на прежнем месте, на юге провинции Саш, теперь - деканат Сашит. Жизнеописания участников: Большой Свод Великих жизней. Места погребения участников установить не удалось. Предлагается назначить к изъятию: все упомянутые документы и вещественные доказательства; жизнеописания и родословное дерево донка Седа и его дочери, впоследствии известной как Итира Изящная, а также трех старших офицеров Восьмого полка Оранжевых Тигров. Родословные древа пересадить на Ассартскую почву, для чего материалы по получению передать в Сектор Родословных. Назначение современных представителей указанных родов на Ассарте предоставить на благоусмотрение Власти. Место для размещения развалин замка Иш-Шутар предложить выбрать Департаменту Топографии. Эпизод представлен Композитором Истории Второго класса Истигом. Прошу направить ваши мысли и снисходительно принять. С трепетной уверенностью ожидаю проницательных вопросов, благородные донки и коллеги. Вопросов не последовало - все устали до кругов перед глазами. Только один из композиторов, зевнув, сказал: - Значит, эту - как ее, Итиру, что ли? - придется тоже вешать на нашего тогдашнего Властелина Сита Эноса. В среднем на десятилетие их приходится тридцать четыре на одну планету, этих смущенно услуживавших. Множим на семнадцать. Да, Властелин Сит будет выглядеть веселым правителем: пятьсот семьдесят восемь девочек за десять лет; по наложению хронологий, ему в те годы было от семидесяти восьми до восьмидесяти восьми лет. Надо подумать, кому заказать его портрет - чтобы люди поверили, что это было ему по плечу. - Не он один. Все наши Алмазы Власти станут выглядеть так же, - пробормотал другой Композитор. - Только при чем тут плечо? - По-моему, работа выполнена профессионально, - сказал Главный Композитор Периода. - Включаем? Отрицающих нет? Чудесно. Ну, последний эпизод - и по домам. Что там у нас? - Представляется к сдаче эпизод Истинной Истории Великого Ассарта. Хронология: пятое сура в год... - А, однодневка? Ну, это мы быстро расщелкаем... Работать подчиненным тяжело. Но бывает интересно. "Интересно, - подумал Уве-Йорген, уходя, - у генералов тут тоже такой же... э-м... вы меня понимаете, не так ли?". И рыцарь загоготал по-солдатски искренне - так, что прохожие стали оглядываться. Хотя знал прекрасно, что им-то смеяться было особенно не над чем. И не над кем. Над самими собой разве что. Он лениво шел по ставшим уже знакомыми улицам Сомонта, постепенно удаляясь от центра. Миновал первый пояс, и теперь перед его глазами проходили невзрачные пейзажи второго. Рыцарь казался рассеянным, но на самом деле постоянно был начеку. Он понимал, что сейчас идет двойная игра, гонки преследования между их Экипажем и группой Заставы: кто первым обнаружит противника? Каждый служил одновременно наживкой и рыбаком. Уве-Йорген миновал кинотеатр, не обращая вроде бы внимания на обычную суету у входа; поравнялся со знакомой пивной и вошел. А входя, боковым зрением увидел, как кто-то свернул за ним. Забравшись с ногами на диван, Леза сидела с полузакрытыми глазами и улыбалась - сама себе, рядом никого не было, никто ее не видел. Улыбалась воспоминаниям; когда человеку дано такое умение - снова и снова переживать то лучшее, что в жизни приключалось, то, даже не имея иных доказательств, можно считать его счастливым, как бы солоно ему ни приходилось потом. Лезе сейчас было очень хорошо, и о прошлом она вспоминала не для того, чтобы отвлечься от настоящего, случись оно неблагоприятным, но наоборот, чтобы сделать его - настоящее - еще более приятным. Вспоминала, как тогда - ночью - все еще перепуганной, чудом избежавшей, насилия, ускользнула она домой, в свою небогатую комнатенку в плотно обитаемой квартире очень недорогого (хотя и в Первом поясе) дома, заперлась на все обороты, залезла под одеяло, и только после этого ее пронял настоящий страх и заколотила дрожь. Задним числом пережитые страхи кажутся еще страшнее потому что есть время испугаться как следует, переживая каждую всплывающую в памяти мелочь и ужасаясь тому, во что она могла бы развиться, к чему привести. Представляла, как, опрокинув навзничь, плющит ее о землю наглый Задира, отвратительный и, наверное, очень тяжелый и скверно пахнущий, и грубо, без бережения, срывает то, что ему мешает, так что она обнажившейся кожей ощущает, как жестка и холодна трава - или асфальт, или мостовая - и как ей становится очень больно и страшно, еще страшнее. То есть она не вспоминала, как это было - слава Рыбе, не было, пощадили ее высшие силы, да и за что было бы так наказывать, - но представляла, как случилось бы, если бы высшие силы не вмешались. Но тогда это впечатление о предстоящем промелькнуло как-то очень быстро - некогда было вникать в детали, - а вот под одеялом время нашлось, и она вникала и боялась. Еще более боялась потому, что с этой стороной жизни была знакома хотя и хорошо, но теоретически, а теоретически боль не представишь, и она то ли кажется совсем ничтожной, то ли напротив, такой невыносимой, какой на самом деле не бывает. Вот почему-то боли Леза, очень целомудренная, тогда больше всего и боялась. Теперь, в уютной, богато убранной комнате, на широком диване, она улыбалась и тому страху, и следующему, едва ее не убившему: она только-только успела угреться под одеялом, как в дверь квартиры заколотили так, словно хотели ее высадить, с такой нетерпеливой злостью. Леза не ожидала, что это к ней, не было у нее таких знакомых, чтобы ломиться в дом среди ночи, да и вообще она знакомств избегала. Почему? Потому что ждала. Знала и верила: если сильно верить и терпеливо ждать, то непременно придет единственный, сказочный и прекрасный, увидит ее, поднимет на руки и унесет. Раньше она различала его как-то не очень ясно, словно сквозь дымку, знала только, что он прекрасен, добр и могуч, иначе это был бы не он. А потом увидела в реальности и сразу поняла, о ком все время потаенно мечтала. Увидела, поняла и приняла. И ничто ее не отвратило: ни то, что на ее глазах помог он уйти из этого мира своему папе, ни то, как расправился с напавшими на него; а когда он набросился на ту отвратительную, злобную и старую женщину и почему-то вместо того, чтобы просто оттолкнуть ее и убежать, стал делать с нею то самое, что нельзя делать на людях, потому что это самая большая человеческая тайна, - у нее, конечно, сердце екнуло, но и то - не потому, что он это делал вообще, а потому что - с другой... Впервые пережилось такое бессильное ощущение, такая истома и колючее сожаление, что это не она там, не ее обнаженные ноги вздрагивают от движений его тела... Нет, с ним она могла бы и при всех, - вот что стало ей ясно, и она не отворачивала бы так свое лицо, но улыбалась всему миру счастливо и победоносно. Но она была здесь, по эту сторону экрана, а он - невообразимо далеко... Раньше она не осмеливалась выходить из дому вечерами: ночной мир вызывал опасения, она была слаба и одинока, а они сильны и их было множество. Кто "они", оставалось не вполне ясно, но это смелости не прибавляло. А вот теперь с наступлением темноты что-то упорно гнало ее на улицу - скорее всего, подсознательное ощущение того, что она его встретит, - и она шла с сердцем, трепетавшим от страха и предчувствий, и с отблесками той самой истомы, снова и снова возникавшими в ее теле... Когда Задира, хотя и незнакомый пригласил ее в кино, разумнее было, конечно, отказаться, но что-то, в тот миг ставшее сильнее, чем она, заставило согласиться - и как-то очень спокойно, и даже первые прикосновения его рук, когда погас свет, встретить спокойно, и крепко двинуть его локтем в ребра, чтобы знал свое место. Всю последнюю неделю возникали в ней такие вот вспышки - на три-пять секунд, потом ей становилось еще страшнее. Он засопел, но лезть не стал, а потом потащил на суд улицы, и Леза поняла, что сейчас умрет от страха. И тут вдруг увидела его. Все происходило так, как и должно было быть. Он встал на ее защиту, и он победил. Только что-то помешало ему понять ее правильно. Когда Задира потребовал, чтобы он, прекрасный Повелитель, Властелин, тут же, перед всеми, сделал с ней это, он решил, что она испугалась. Наверное, она еще не умела говорить глазами. Она тогда хотела, чтобы он понял: согласна, да, тут, сейчас, мне не стыдно - с Тобой, мне не страшно - с Тобой, ну сделай это, я жду с того самого вечера... Не понял. Но он сражался за нее, и она поняла: нет, не сейчас, это случится потом, а сейчас надо бежать и укрыться дома. Он не обидится моему уходу, он все поймет, когда схлынет жар боя, и найдет меня. И она убежала. Однако дома, под одеялом, ей представлялось, что он найдет ее сам. Неслышно отворится дверь, сколько бы она ее ни запирала, и он войдет и остановится на пороге, увидит ее и, улыбаясь, войдет в ее ожидание. Так что стук в дверь, грубый и несвоевременный, в мыслях Лезы никак не соединился с ним. Поэтому в конце концов у входа забрякал засовами кто-то другой из обитателей квартиры. Судя по топоту, вошло сразу несколько. Заговорили громко, властно, каждое слово доносилось до нее через тонкую переборку. "Живет у вас тут такая..." (последовало описание; на самом деле она была совсем не такой, как пришедшие описывали, но соседи, как ни странно, поняли)! - "Живет. Вот тут. А что такое?" - "Не твое дело. Посторонись!". Соседи были добрыми людьми, они жалели ее бедность и одиночество и гордились тем, что жила она честно и нравственно. "Да что она такого сделала? Чего вы от нее хотите?". Судя по звуку, старика просто отшвырнули и тут же рванули ее дверь. Леза еще не решила, открывать или нет, а ноги уже несли ее. Отперла. Вошли трое, обшарили ее глазами, но не допустили никаких грубостей. "Сходится?" - "Похоже, она". Тогда ей кивнули: "Собирайся. Поедешь с нами". - "Куда?" - на всякий случай, а скорее - чисто механически спросила она. "Куда повезем". Потом один, постарше возрастом, видно, пожалел ее, как и соседи. "К большому начальству", - пояснил он без насмешки. "Зачем?" - спросила она так же механически - просто чтобы занять время, пока причесывалась перед зеркальцем; одеваться не надо было: она еще и не успела раздеться, все мерзла. "Может, хотят о тебя ноги вытереть, - сказал другой безразлично. - Это дело не наше". Первый только покачал головой. "Ну, поехали?" Она только кивнула. "С собой ничего не берешь?" Она подумала и сунула в сумочку пушистого зверька с полочки, умевшего смешно качать головой. И вышла без страха. Она думала, что ее повезут в Жилище Власти - как-то само собой ей казалось, что все произойдет там же, где показывали по телевизору - прямо в коридоре, только телевизора, наверное, не будет. Тех, кто снимает. Но ее привезли в другой дом, и Леза поняла, что это - его дом, и ей стало совсем спокойно. Так было лучше: в его доме та женщина, лишняя, наверняка не жила, была чужой, а она, Леза, не будет. Ее ввели, привезшим сказал кто-то из встретивших (Леза смотрела на них, но не видела и потом не узнала бы ни одного, для нее их здесь не было, никого нигде не было, только он - и она сама): "Вы обождите, мало ли что - может, не она еще". Тут Леза улыбнулась: они были страшно глупы, если не увидели сразу, что она это, она. Ее повели, ввели в большое помещение, где ожидал разодетый старик. Он посмотрел на нее внимательными глазами, пожевал губами (она глядела напряженно, ей казалось, что от старика этого многое зависит) и задумчиво произнес: "Да... Ну что ж, ну что ж..." Указал ей на дальнюю дверь, сам заторопился, чтобы отворить. "Прошу", - сказал и вежливо наклонил голову, а Леза, как ни волновалась, не забыла вежливо присесть перед ним. Потом она вошла и дверь за ней затворилась. Он стоял почти в самой середине комнаты, там была какая-то обстановка, но Леза не обратила внимания, это было неважно, заметила только, что ничего такого не было, дивана или кровати, и подумала мельком: "Значит, не здесь". Она осталась близ двери. Он смотрел на нее долго, не меньше минуты; она стояла, вольно опустив руки, и улыбалась ему, смело и широко. Но ей показалось, что это ему не понравилось, и улыбка ее исчезла. Он сказал: "Подойди". Она подошла и остановилась шагах в двух. Он опять смотрел. Потом спросил: "Тебе страшно?" Она покачала головой и честно ответила: "Нет. Совсем нет". Он чуть усмехнулся. "Ты помнишь меня?" - "Да". "Они тебе ничего не сделали?" Тут она ощутила испуг: может быть, он думает, что ее потом... что с ней... что она уже не такая, одним словом, и не захочет, побрезгует... "Нет, нет, что вы"... Он снова усмехнулся. "Ты ведь знаешь, кто я?" - "Конечно. Кто не знает?" - "Они хотели, чтобы я тебя изнасиловал..." - "Я помню". "Зачем я позвал тебя, знаешь?" Она сказала: "Да". "Чтобы изнасиловать?" - "Да". - "И ты согласна?" - "Я и там была бы согласна", - не стала она скрывать. Он поднял брови. "Вот как... А мне казалось... Ну, все равно. Ну, раз ты согласна, это не насилие, да?" Леза подумала, что ему нужно именно - чтобы с силой. "Я могу противиться, - сказала она. - Только я не сильная", - добавила, как бы извиняясь. "Не надо. Ну, раздевайся". Она почти разделась, замялась, хотела спросить, надо ли до конца, но решилась и сама сняла все, и сама удивилась, что не ощутила ни стыда, ни страха, как если бы стояла перед зеркалом, гордясь своим ладным телом; она и вправду видела себя в его глазах. Он подошел, протянул руку и коснулся ее левой груди; Леза невольно вздрогнула и покраснела - оттого, что не смогла сдержаться. Но он не смотрел в тот миг ей в лицо, а на свою руку и ее грудь. "Хорошо, - сказал он, и глянул ей в глаза, - теперь помоги раздеться мне". "Хо-хорошо, - откликнулась она, запнувшись от неожиданности. - Только я не... я плохо умею". "Ну? - удивился он. - Ну, расстегни здесь. А это развяжи..." У нее не очень получалось: она совсем не умела, да и руки дрожали от волнения, так что разделся он все-таки сам. Тоже до ничего. Она посмотрела на то, что у него было и чего ей раньше не приходилось видеть. "Не пугает?" - спросил он с какой-то странной усмешкой. Она не поняла, но на всякий случай сказала: "Нет". "Тем лучше". Она не знала, что делать дальше, и стояла, и он тоже просто стоял и смотрел на нее, потом легко провел ладонью по ее бедру. "Ты очень красива", - сказал он. "И ты", - искренне отозвалась она, и тут же внутри что-то как оборвалось в ней от этого нечаянного "ты"; в мыслях она давно называла его так, но он-то не мог знать об этом. Он заметил ее смущение и засмеялся: "Ничего, в этом все равны, особенно раздетые". Он подошел вплотную, обнял за спину, прижался, и она почувствовала частые сильные удары его сердца, невольно напряглась, но не знала, как ответить на это его действие, нерешительно подняла руки и снова опустила. Его ладони рассматривали ее тело с боков, сзади, это было сладко, и Леза даже прикрыла глаза. Потом почувствовала, как он клонит ее назад, и обхватила его плечи, чтобы не упасть. Он медленно опустил ее на толстый белый ковер, на котором они стояли. Пока он опускал, Леза, не удержалась, спросила: "Будет больно?" - "Что?" - очень удивился он. "Нет, я так..." - "Так ты что - раньше?.." - "Что ты, что ты, нет!" - "Правда? А я подумал... Почему же?" - "Ждала". - "Меня?" - "Тебя. Я тебя люблю". Он промолчал; наверное, не поверил. Лежал рядом, руки ласкали ее. "А свет будет?" - прошептала она. "А что? Тебе мешает?" - "Не знаю, нет, наверное", - решила Леза. Шло время, ей хотелось, чтобы оно никогда не кончалось. Его прикосновения становились все более плотными, она все ждала, когда он подвинет руку туда, - ждала, чтобы не вздрогнуть опять. Он прикоснулся, наконец и она сейчас же стала разводить ноги: знала, что так надо. "Не спеши", - шепнул он, легко прикасаясь губами к ее телу в разных, местах. Она и не хотела спешить, но боялась задержать его, по теории знала, что иным это мешает. Наконец, он оказался над ней, но не налег - держался на локтях. "Не бойся", - на всякий случай поощрила его она. "Ты прелесть, - сказал он. - Вот сейчас... может быть немножко больно. Ты потерпи". "Я тебя люблю", - повторила она, - и все же, когда боль кольнула, невольно дернулась выползти, но его руки держали ее за плечи. Боль была небольшая. Правда, ничего такого, о чем рассказывали, тоже не было. Но она знала, что это приходит не сразу. После боли она спросила "Мне что делать?" - "Просто лежи", - ответил он не сразу, в два приема. Ночью они были в другой комнате, где была широченная кровать. Когда ложились, Леза сказала: "Ковер жалко. А тебе нет?" - "А, отчистят", - отмахнулся он. "Тебе стыдно, что поймут?" - спросил он через минуту. Тут отмахнулась уже она. Наутро он сказал ей: - Я тебя не отпущу. Ты легкая. Ты на меня не давишь. Все люди давят. Ты - нет. Она сначала удивилась: как она могла бы давить на него? Это он... Потом поняла. - Я легкая, да. Мама так говорила, когда я еще была маленькой. - Где она? - Умерла. - И отец? - На войне. - А ты хочешь со мной остаться? - Иначе не пришла бы. Таким было начало. Это и вспоминала Леза сейчас. Не в первый уже раз, но воспоминания не выгорали от времени, не изнашивались. Она не давила. И не пыталась занестись выше, чем была. Чувствовала, что нужна ему, что близка; чего еще? Потом, хотя и не сразу, стала понимать, что он - один. Нелюдим и недоверчив по природе. Она сказала ему: "Если тяжелые мысли - ты делись со мной. Я тебе советов давать не могу, но все равно, когда выговоришься - легче становится". Он невесело усмехнулся: "Как-то не привык..." "А ты попробуй". Изар попробовал. И в самом деле, каждый раз, когда он перед нею выговаривался - сначала стесняясь, скованно, а чем дальше - тем свободнее и откровеннее, - становилось легче. И потом, слыша самого себя со стороны, он сразу заметил не только сильные, но и уязвимые или просто неверные предпосылки или выводы. Леза слушала всегда очень внимательно, откладывала всякое дело (любила читать, вышивать, неплохо рисовала, но Изар был, конечно, на первом месте), мнений своих вслух не высказывала, если он не спрашивал, но у нее лицо было - открытая книга, каждая мысль или ощущение на нем отражались сразу же и недвусмысленно (ему как-то подумалось, что вышла бы из нее хорошая актриса, он даже сказал ей об этом, она покачала головой. "Что ты, я робкая, у меня только с тобой получается - быть смелой".), и Властелин быстро приучился воспринимать смену выражений ее лица, как сигналы светофора, и если видел красный (сведенные брови, опущенные глаза, рот в болезненной гримасе) - незамедлительно затормаживал речь, откидывал, так сказать, капот и начинал разбираться - какая из мыслей не дает искры. Он никогда не говорил ей об этом, и для него оставалось непонятным, знала ли она сама, чувствовала ли, как разговаривает своим пусть не классически красивым, но трогательно-прелестным лицом; скорее всего не знала. В свою комнатку она тогда так и не вернулась; впоследствии однажды зашла - навестить соседей, старики обрадовались, стали расспрашивать - Леза сказала просто, что вышла замуж и счастлива. Жила она в небольшом отдельном домике, немудреное хозяйство вела сама, только дважды в неделю приходила уборщица. Деньги давал Изар. Сначала ей было неудобно сознавать себя и на самом деле быть не более, чем содержанкой, постельной грелкой. Однажды она заговорила об этом, сказала, что хотела бы поступить на службу, все-таки она знала стенографию, компьютер, прилично снимала, и журналистика, живое дело, всегда ее привлекала. По насупленным бровям поняла, что разговор этот ему неприятен, но заставила себя не удариться в панику и договорила до конца, ожидая взрыва: пост Властелина (это она уже поняла) нередко ограничивает в действиях, но дает почти полную свободу в форме выражения своих мыслей. Странно, - Изар сдержался, даже улыбнулся ей едва ли не одобрительно, и ответил так: - Давай разберемся. Былинка (так он звал ее в минуты и часы нежности, то есть - всегда). Тут на самом деле не одна проблема, а две. Первая - содержанка. Если бы ты была мне женой, то не видела бы ничего унизительного в том, что я приношу деньги, а ты их тратишь (Следя за ее лицом, он увидел: зеленый сигнал). Кто же ты мне? Я считаю - жена. Ты, видимо - нет. Поразмыслим. Где мой дом? Не резиденция, а дом. Разве не здесь? - Ты бываешь не каждый день... - Верно. Но не потому, что не хочу. Это специфика работы. Если бы я был, скажем, капитаном парохода или торговым агентом, то бывал бы дома куда реже: такова специфика. Но от этого ты не переставала бы считать меня мужем, верно? Дальше: как ты считаешь, есть у меня другая женщина, кроме тебя? - Нет, - уверенно ответила Леза. - Но... есть жена. - Моя жена - ты. А там - супруга. Формально - партнер по Власти. Тоже специфика. Но вот представь, что твой муж - актер в амплуа любовника. И на сцене - особенно в наши времена - он хватает постороннюю даму за что попало, тискает и целует, и так далее. Ну что поделаешь: такова роль, а его специальность - играть роли. Как и моя, кстати... - Ну, - сказала она уже бодрее, - у той дамы тоже, наверное, муж есть... Изар просвистел такт какой-то песенки. - У этой тоже, не беспокойся. И, кажется, ее вполне устраивает существующее положение. Для нее я также не более, чем партнер по роли. Да и от роли она уклоняется. - Я не знала... - Ну, ты не живешь в Доме Власти - в отличие от того мужа. Он, наоборот, оттуда не вылазит. Или - его не выпускают... - Теперь я буду лучше о ней думать. - Значит, считаем установленным: здесь - мой единственный настоящий дом, и в нем - моя единственная жена, все остальное - видимость, специфика работы, роль на сцене. Согласна? Леза кивнула и улыбнулась. - Второе, - продолжал он. - О работе. Ты считаешь себя достаточно сильной, выносливой, чтобы работать в двух местах сразу? Ее брови взлетели очень высоко. - Что ты... Я не поняла. - У тебя уже есть работа. Ты мой домашний секретарь. Даже референт. Трудно объяснить тебе, насколько мне стало легче заниматься своими делами после того, как мы стали обсуждать их с тобой... - Я не обсуждаю. Как я могу... - Можешь, можешь. И делаешь. Поверь: я не для красного словца, и не в утешение тебе. Чтобы заменить тебя, мне придется брать двух человек. И платить им куда больше, чем я приношу тебе. И при этом ждать, когда же они меня продадут. Ты ведь знаешь: я никому не верю. Кроме тебя. Ну, хочешь - назначу тебя официально, с жалованьем, машина будет дежурить... - Не надо, не надо! - засмеялась Леза. Но что-то еще оставалось, до чего ему докопаться не удалось. А хотелось. Чтобы уж раз и навсегда. - Тебе, я понимаю, важно, чтобы все было по закону. Да? Она кивнула. Ей хотелось, конечно же. Изар надменно откинул голову: - В этом мире закон - это я. Мое слово. И я его тебе дал. И уже другим тоном - прежним, с нежностью: - Примирись пока с этим, Былиночка. А там... Он помолчал, словно проигрывая в ума какой-то вариант. - А там видно будет. Жизнь - не более, чем стечение обстоятельств. И если уметь их использовать... Ну, ладно. Ты заставила меня произнести целую речь сверх программы. Я устал. И заслужил поцелуй. Ты согласна? - Твое слово - закон, - сказала она и поцеловала его. - Сейчас я тебя накормлю. Ты ведь голоден? - Невыносимо. И, кстати, сделай с дюжину бутербродов для охраны. Они тоже с утра постятся. - Я их никогда не вижу... - Еще не хватало. Это означало бы, что мне подсунули худших. Ты поставь тарелку на тумбу у крыльца, и все. - Как птичкам? - Вот именно, - кивнул он и улыбнулся: птички по центнеру каждая, в непробиваемом оперении и со множеством клювиков немалой убойной силы... Тоже специфика... - Постой. Куда ты еще? - У меня там... ну, на кухню, конечно же. - Я же сказал, что невыносимо голоден. Так что - в спальню... И этим воспоминаниям она тоже улыбалась, сидя на диване с ногами. Нет, конечно, она была счастлива. Хотя однажды ей показалось, что уютный домик ее счастья в следующую минуту рухнет и погребет ее под обломками. Всего три - нет, четыре. Четыре дня тому назад Леза вышла в магазин, тут за углом, на бульваре: вдруг захотелось чего-нибудь соленого - рыбы, наверное? - а дома не оказалось. Купила и, глотая слюну, поспешила домой - и вдруг кто-то придержал ее за локоть. Она обернулась, недовольная - и даже пошатнулась от неожиданного и сильнейшего приступа страха. Громадный, массивный стоял перед нею и улыбался не кто иной, как Задира. Тот самый. Насильник, драчун, темный человек. Она хотела проглотить сразу помешавший дышать комок и не смогла: во рту мгновенно пересохло. Без голоса она вытолкнула слова: - Я закричу... И поразилась: вместо тупого бычьего гнева (как тогда) на буграстом, кирпичного цвета лице его усилилась совершенно, казалось бы, невозможная смущенная улыбка. - Да вы не бойтесь... это... мадам. Честно. Это я с виду такой... неудобный. Тогда, конечно, получилось... Стыдно мне. Честно. Я ведь вас специально караулил. Хотел извиниться. Не верите? Леза все еще не могла прийти в себя. - Хотите - помогу донести... Нет, она не хотела. Она, откровенно говоря, сейчас и шагу сделать не могла бы - так дрожали ноги. Глядя на нее. Задира встревожился. - Ох, нехорошо вам, мадам... Я напугал вас, конечно, мне бы поделикатнее как-нибудь, а я - хвать! Привык, что сделаешь, грубый человек, таким жизнь сделала, а меняться - трудно. Вот вы всегда, наверное, были такой... благородной. Мадам, вот до скамейки два шага - посидите, отдышитесь, я рядом постою, в случае если кто-нибудь - то... Он сжал здоровенный кулак. И почему-то именно этот кулак ее успокоил. Можно было, даже нужно было и вправду передохнуть. Интуиция подсказывала: у Задиры нет никаких плохих замыслов. - Дайте руку - я обопрусь... Он тихо, осторожно подвел ее к скамейке. Усадил. Отступил на шаг и остановился, все улыбаясь и откровенно любуясь ею. - Еще красивее стали, чем тогда... Она на всякий случай осторожно огляделась: еще увидит кто-нибудь... Но бульвар в этот дневной час был пустынен, только двое мужчин прошли мимо, оживленно, хотя и негромко разговаривая, скользнули по ней, по Задире взглядом, равнодушно прошли дальше. Нет, они не побегут докладывать Изару, что она - на бульваре, с таким типом... Изар не поверил бы. И вообще: стоит представить, как кто-то захочет донести Изару, Властелину... От этой мысли Лезе стало весело, и она улыбнулась. А Задира пришел в восторг: - Ну вот, ну вот, и расцвели! К вашей красоте, мадам, улыбка - знаете, как идет! Поверьте мне, я уж в этом разбираюсь... Она с подозрением глянула на него. Он понял. - Ни-ни, не сомневайтесь! Я никому не враг - и себе тоже. Я ведь знаю, кто вы нынче. В смысле - за чьей спиной живете! Теперь кто вас хотя бы только подумает обидеть - и двух часов не проживет. Да я такого первый!.. Да вы не смущайтесь, мадам. Дело житейское, жить всем надо, и все живут, кто как может. Вам, скажем, повезло - так вы того и стоите. Я еще тогда это кишками почувствовал. В таких случаях ведь к улице не обращаются, а - рот зажал и в подъезд ближайший, а там ей уже самой кричать стыдно, да и что ее - убудет? Грубый мы народ, грубый. А я почувствовал, но ведь соображение у меня какое: тоже грубое; люди ведь видели, как я вас в кино повел, это вы там неизвестны были, а меня каждый знает, меня не заметить трудно, верно ведь? И вот, если бы я вас просто отпустил - а я ведь и в кино не стал вас ла... то есть, не стал досаждать насильно; но если бы отпустил, то надо мной смеялись бы: что. Задира, в пустой расход вошел? Мне надо было как-то с приличием из этого выйти - и чтобы вы не пострадали притом. Ну, вот я и придумал... - Ну, и что же вы потом за мной - следили? - Ну, рыбьи жабры!.. То есть в смысле: нет, конечно, но хотелось вас найти - вот чтобы извиниться. Стал искать. Я ведь помнил, где вас тогда встретил. Спрашивать. Ну, меня знают. И сказали: жила там-то, может, и сейчас тоже. Пошел. Старики там. Рассказали: ночью, мол, пришли, увезли, кто такие - не назвались, но машина была от большого начальства, точно. И тут меня как обухом по голове: тот парень ведь назывался Властелином, я подумал - он тень на плетень наводит, ну, а вдруг - правда? И это по его указу вас?.. Правду говоря, я тогда о нем плохо подумал. Но решил: а если он по-честному? Мало что Властелин, там ведь тоже и неплохие люди попадаются, среди них. Попросил ребят, стали приглядывать, издали, конечно - куда он ездит. Видим - а он и не скрывается. К вам сюда - как к себе домой. Ну, тут мы его зауважали... А по-вашему, он хороший человек? - Очень! - сказала она с жаром. - Вот и мы подумали. Тем более, что и управляет он верно. То есть мы, старые солдаты, так между собой судим. Теперь снова к войне идет - может, и нам выпадет поучаствовать, а это ведь, знаете, и дело достойное, да и разживешься чем-нибудь, жизнь свою поправишь... Только вот - не знаю, верно или нет, но ребята наши, то есть приятели, из десанта, которые и сейчас служат, говорят, что команда будет такая: один десант только воюет, а всем остальным - шиш. Но я не верю. Он человек понятливый, он свой народ так обижать не захочет. Он уж как-нибудь так сделает, чтобы на всех на нас войны хватило. А иначе будет большое недовольство. Живем ведь уныло - да что я буду вам говорить, вы ведь хотя раньше и в Первом цикле жили, но совсем рядом с нами Скудно живем, верно? Значит, никак нельзя нас лишать этого дела. Или неправ я? Но Леза уже совсем пришла в себя, страх исчез. Этот дылда стал ей даже в чем-то нравиться. Простодушием, искренностью. Конечно, воспитание - увы... Но ведь он прав: все от жизни. - Помогите встать. Задира... Не обиделись, что я вас так? - Да меня все так зовут! Я и правда такой. Чего ж обижаться. Если бы я на это обижался, в наших кварталах половина народу на костылях ходила бы, а вторая - пластом лежала. Нет, мне от вас слышать приятно даже... Позвольте проводить вас? - Но только до угла, хорошо? Они прошли несколько шагов. - А относительно войны... Мне трудно судить, Задира, я не мужчина, да и среди женщин не очень-то боевая. Трусиха. Но, наверное, есть в ваших словах правда. Хотя - а если убьют? - Мадам! Разве же мы жить не хотим? Она хоть какая - жизнь - но все лучше никакой. Только это ведь война какая будет? Не знаю, придется ли и выстрелить. Они все уже ждут, когда минута придет - сдаваться. А мы не кровожадные. Но, конечно, с них возьмем. За беспокойство как бы. Да нет, никого не убьют... - Ну, все. Задира. Дальше я одна. - Счастливо, мадам. Очень я рад, что встретил. Поверите - как на душе полегчало. Вы идите спокойно, а я тут на углу еще постою, если кто что - вы только крикните, даже не громко. Услышу. Она помахала ему рукой и пошла есть солененькое, о котором снова затосковала душа. Шла и корила себя: думала о человеке, как о последнем подонке. А разберешься - человек не из худших... Было, было в памяти немало, чему улыбаться. Был, кстати, и повод для воспоминаний. Но... И получилось так, что вечером - нет, не тем вечером, а уже следующего дня - Изар тоже заговорил о войне. Это наверняка означало, что в чем-то он не был уверен и теперь пробовал на ней. Леза же - не постельная грелка, но домашний секретарь-референт Властелина Державы - слушала по-прежнему внимательно, и лицо ее играло, как сигнальное табло. И в одном месте на нем зажегся красный свет такой яркости, что Изар невольно прервал сам себя, чтобы спросить: - Тебе что-то не нравится? - Хочешь, чтобы я сказала? - Великая Рыба, да конечно же! - Хорошо... - Она собралась с духом, вступая в первое в своей жизни деловое обсуждение. - Ты говоришь - война малыми, но стремительными силами. Я верно поняла? - Былинка, "ты прямо стратег!.. - Обожди, не то собьюсь... Так, верно? - Да. Это дает нам преимущества - я уже говорил... - Я помню. Может быть; ты и прав. Но есть другая правда, мне кажется. И не одна. Например - наша, женщин. Какой бы легкой ни оказалась эта война, но пока она закончится, матери и жены будут жить в страхе за своих мужчин. Ведь и победителей убивают. А страх заразителен - в этом я больше разбираюсь, поверь. И по-моему, пусть лучше боятся многие - но очень недолго, чем одна часть, но продолжительное время. Ведь все равно остальные тоже не найдут покоя, ожидая: а вдруг понадобятся подкрепления? Я помню, Изар. Я ведь тебе говорила: мой отец погиб на войне. Но пока он еще был жив, и даже пока еще не воевал, а другие уже были призваны - помню, как изводилась мама. Или это, ты считаешь, не заслуживает внимания? - Нет, не думаю, - проговорил он задумчиво. - Наверное, ты права, травка моя, прекрасный цветок. А какие еще правды? - Та была женской. Но есть еще и мужская. Изар, вот сам ты: ведь воевал когда-то - помнишь, ты рассказывал... - Да. Была такая пора. Недолгая, правда, но была. - А теперь скажи: если начнется война - ты пойдешь на нее? Властелин вздохнул. - Теперь я - Верховный Главнокомандующий. И воевать мне суждено лишь по карте. Даже приближаться к зоне активных действий запрещено. Он пожал плечами: - Да и не будет войны. Не хочу я. Не ко времени. Торговать надо, а не драться. Создавать новую историю... Ну, один рейд, может быть, проведем - чтобы генералы утихомирились. Нельзя раздражать генералов... - Ну, а если бы все-таки - ты захотел бы? Он мечтательно прищурился. - Если бы... Эх, Былиночка, если бы мне опять за штурвал, да ведомых сзади, да на бреющем - над порядками противника... - Он мотнул головой, махнул рукой. - Не судьба больше. Мои войны миновали. Да и вообще - мальчишество это... - И все же ты, все понимая, от этого страдаешь, верно? А в Державе таких - миллионы, бывших и нынешних солдат, которые останутся без этой вашей мужской радости... и без трофеев тоже. А ведь мы небогато живем, даже бедно, если честно сказать. - Ты-то откуда знаешь? - Ну, Изар... Позабыл уже, откуда взял меня? - Прости, Леза. Знаешь - забыл. М-да... - Он скрестил руки на груди, постукивая пальцами по плечам. - Действительно. Победителей будет мало, а обиженных - много, много. Но не воевать же из-за этого всерьез, на самом деле! Мы сейчас ведем торговые переговоры, надо, чтобы нам поверили; я и с этим единственным рейдом буду тянуть, как только смогу. - А если все-таки тебе миром не отдадут того, что ты хочешь? - Тогда... Ну, тогда другое дело. Тогда придется показать, кто силен. - А кто силен - тот и прав? - Не мы это придумали. Так повелось в жизни. Ну что же, могу твердо пообещать тебе: если все-таки заставят нас воевать, я твой совет запомню. И использую... Теперь Леза - сегодняшняя, на диване - улыбалась уже совсем весело. Нет, прав Изар: свои деньги она отрабатывает. И если... Нет, ей, конечно же, никакая война не нужна, и сегодня - меньше, чем когда бы то ни было. Потому что... Но если все-таки заставят - ее совет придется как раз кстати. И он это оценит. Уже оценил. Сегодня должна была возвратиться делегация с Лезара. От того, что они привезли, зависит: быть миру или войне. Быть может, Изар сам этого еще не понимает. Но она точно знает: именно так обстоит дело. Ну что же это, действительно! Долго ли ей еще страдать от неизвестности? Изар - лучший из мужчин во всех мирах, но и ему порой не хватает тонкости чувств. Неужели нельзя было позвонить, хотя бы в двух словах рассказать о результатах переговоров? Какая-то тупая бесчувственность! Тут же она одернула себя: нет, его можно простить. Потому что он знает, как обрадует ее успешный исход - или огорчит неудача - и хочет в этот миг быть с нею рядом, разделить радость или печаль. Дверь? Шаги. Приехал!.. Леза кинулась ему навстречу. - Ну? Ну? И по выражению его лица увидела: неуспех. Изар, однако, старался держаться бодро. - Ничего, - сказал он. - Ничего... Это ведь не единственная наша попытка. Кроме этой, официальной делегации, мы без шума отправили еще несколько - с таким же заданием. Если хоть один из миров согласится, мы это сразу же используем. Ладно, Былинка, еще будет по-нашему. Создадим мы себе такую историю, что все завидовать станут. Благородную. Красивую. Без насилий, без убийств, хотя с героизмом, с высокой честью. - Ты сядь, сядь. У тебя и правда усталый вид... - Что же удивительного. - Изар... А ты думаешь, это возможно - чтобы у вас, на самом верху Власти, обходилось без всех этих ужасов? - О чем ты? - Об убийствах. О насилии... - Сегодня - нельзя. Этого не поймут. Но в конце концов... Это долгая песня, Былинка, но и у нее есть конец. Сперва создадим историю. Потом постепенно добьемся, что все поверят - другой у нас и не было. И тогда естественным покажется, что народ с таким прошлым, как наш, не желает иметь ничего общего с этими, как ты сказала, ужасами. И все произойдет как бы само собой... Только теперь он сел, наконец, в кресло, откинул голову. Позвал ее. Она прижалась. Помолчали. Потом она сказала негромко: - Изар... Я тебе правда жена? - Это - самая большая правда. - Тогда он тебе - сын? - Что ты гово... Сын? Кто? Кто сын? - Он. Тот, кто в пути. Дай руку... Он послушно протянул ей ладонь. Она приложила ее к животу. - Вот здесь он... Он уже есть, Изар! Великая Рыба! Такого буйства, такого безумства никто не мог бы себе представить. Все летало по воздуху, сотрясались стены. Леза всерьез испугалась, что не уцелеет. Но напрасно взывала: - Опомнись! Нельзя! Он все слышит! Он испугается! Он уже испугался! Да перестань же! Изар! Ну Изар! Утихомирить его оказалось трудно. А когда он наконец остановился, Леза - вот дура, ну просто дура! - спросила (ну, кто ее тянул за язык). - Ты вправду рад? И снова земля затряслась и заревел ураган. Ей пришлось улизнуть на кухню, но и после этого Властелин притих не сразу. Потом они, тесно прижавшись, отдыхали на развалинах ее чинного порядка. Он, закрыв глаза, улыбался. Потом улыбка исчезла, брови шевельнулись, на лбу нарисовалась морщинка. - О чем ты подумал? - О законодательстве. - Изар... Не нашел другого времени? - У Ястры от меня детей не будет. Даже если она захочет воспользоваться искусственным... Я просто не дам. - Но ты говорил, у нее есть... - От него? Не посмеет! Нужно принять закон, по которому наш сын будет мне наследовать. - Изар! Только... если не останется ужасов. Не хочу, чтобы мой сын стал убийцей моего мужа! Ни за что! Никогда! Он хотел ответить, но зазвонил телефон. Сюда разрешалось звонить, лишь если приключалось что-то сверхъестественное. Изар выслушал сообщение. Швырнул трубку. Стал собираться. - Изар, что случилось? - Сволочи. Предатели. Начали рейд. Сейчас! Идиоты. О, Рыба... Даже когда до начала войны остаются считанные дни, люди продолжают жить своими повседневными интересами, радоваться обычным радостям и горевать над столь же заурядными горестями. А также предаваться давным-давно известным страстям. Два господина, два дня тому назад случайно оказавшиеся вблизи скамейки, на которой Леза приходила в себя после только что перенесенного страха, говорили именно о страстях - вернее, об их последствиях. И разговором были весьма увлечены, так что ни Лезу, ни Задиру не удостоили ни малейшего внимания. - А я говорю вам, милейший Сомба, что Бодинское пиво нельзя давать даже лошадям. Лично я не позволил бы даже собаке понюхать бутылку, в которой оно было неделю назад. Поэтому я рассматриваю как личное оскорбление приглашение, полученное вчера от донка Шандогеса, где черным по белому написано: "На кружку Бодинского пива"! Ну что бы ему было написать хотя бы "Полерского"! То можно хоть нюхать без тяжелых последствий. Я уже не говорю, что, будь он порядочным человеком, он выставил бы Черное Киторанское... - Ну, ну, Забеат, друг мой, вы слишком близко принимаете к сердце это маленькое недоразумение. Уверяю вас, Шандогес не имел в виду ничего плохого! Просто он... м-м... неудачно воспитан... - Браво, Сомба! Неудачно воспитан - прекрасно. Я запомню. - На здоровье... Метров с двадцать они прошли молча неспешной походкой беззаботных фланеров. Потом Забеат сказал, оживленно жестикулируя: - Ты заметил парочку? Она на скамейке, он - рядом. Второй, широко размахивая руками, ответил: - Лишний вопрос. Я их видел раньше. А ты? - Ее - нет. Его - безусловно. - Что-нибудь опасное? - Боюсь, что да. Девушка - кто она? - Та, из-за которой завязалась драка около той пивной, куда мы сейчас идем. - Постой-ка. Но ты ведь говорил, что потом она сделалась... - Именно. Это она и есть. - Ах, как интересно. А кто, по-твоему, тот... тяжеловес? - Он и притащил ее туда. С ним Властелин затеял драку. - Ах, вот откуда ты их знаешь... Постой. Ну-ка... Они резко остановились, повернулись друг к другу - похоже было, что сейчас начнется разговор на кулаках. Но быстро остыли и продолжали свой путь. - Их уже нет, - сказал Сомба. - Не удивлюсь, если мы скоро обнаружим, что он у нас на хвосте. Черт, какая интересная цепочка: он - она - Властелин... - Не вижу, в чем может заключаться смысл такой цепочки. - Зато я вижу, Питек, я-то вижу. - А в твоей модели - кто он? - В моем - эмиссар Заставы. - Капитан! Не может быть! Ты не ошибся? - Один из них. Он там был. Согласись: запомнить его нетрудно. - Ого-го... Но погоди, это же удача! Мы на них вышли! - И неудача: они вышли на нас. - Думаешь? - Он же эмиссар, Питек! И ручаюсь, что разглядел нас не хуже, чем мы его. И память у него вряд ли уступает нашей. Так что и ты, и я уже идентифицированы. Мы в проигрыше: нас двое, он - один. - Почему? А девушка? - Наверняка здешней вербовки. Хорошая информация, конечно, но ценность - на порядок ниже. - Не согласен, Уль. Она - канал к Властелину. Зная его, мы можем разрубить в любой миг. Жалко, конечно: милая девушка. Но раз она влезла в эту игру... - Может быть, ее используют вглухую? - А нам от этого легче? - Н-ну... может быть. Тогда, если помочь ей разобраться, она сможет начать другую партию. За нашим столом. - Ты просто пожалел ее, Уль. - Да, я жалею женщин. А ты - нет. - У нас это не было принято. - Женщины умнее нас, Питек. - Вздор. - До тех пор, пока Ястра не позволяла мне высовывать нос из Жилища Власти, я был надежно прикрыт. Стоило ей позволить - и сразу же засветка. - Это я виноват. Мне, телохранителю, было поручено следить за... за твоей безопасностью. Слушай, а если... - Нет. Ее я включать в игру не стану. - Здесь уже не мы решаем, а сама игра. - Давай-ка прибавим шагу. Что-то мне не по себе. Слишком много зелени - и никакого укрытия. - Ничего, в пивной... Дьявол, там мы как раз скорее всего можем налететь на него: он живет в том районе, на той самой улице. - Ну и местечко вы выбрали! - Не забудь, капитан: они оказались тут раньше нас, и мы не знаем, сколько их. Зато знаем, что нас лишь пятеро. - Придется сменить точку. - Нет. Там есть и свои выгоды. Объясню потом... Ах, дорогой мой Шандогес, согласитесь, что когда нет другого пива, то и Бодинское утоляет жажду... Да-да, не отрицайте так рьяно - заболит шея!.. - Нет, кажется, мы действительно пока никого не интересуем. Не станем терять времени: боюсь, что моя хозяйка уже выходит из себя. Да и у меня душа не на месте: однажды мне удалось ее выручить, но кто знает, когда нанесут следующий удар? - Ну, она, по-моему, раз навсегда решила вообще не покидать Жилища Власти. - Это еще ничего не дает. Хорошо. Итак, что у нас есть? - Легче сказать, чего у нас нет. Нет связи. Нет никакой возможности сманеврировать в пространстве... - А корабль? - Он сейчас далеко. Георгий сделал такой ход: зарегистрировал его как торговый корабль и отправился на нем в один из миров. На Китору. - Зачем? - Приказ Властелина. Кроме главной делегации он послал на все остальные планеты своих, как бы сказать, торговых агентов. В надежде, что кого-нибудь удастся уговорить поступиться кусочками своей истории. - Какой же из Георгия торговец? - Представь себе, прекрасный. Это, видимо, в крови... Но и вообще - Властелин послал не только купцов, но и военных, и дипломатов - испробовать, какая методика лучше... - По слухам, официальная делегация потерпела фиаско? - Это не слухи, капитан, это сама истина. Но это бы еще полбеды. Ты заметил, что весь город сразу заговорил о войне? - Ты забыл: это мой первый выход в город. Я питаюсь лишь дворцовой информацией. - Так вот, дело обстоит именно так. Наверняка эти настроения кем-то запущены. - Вполне возможно. - Следовательно, это кому-то выгодно. Властелин говорит о миролюбии, а некто другой толкает тележку к войне. Мало того: рейдовая группа - профессиональные десантники - стартовала к одной из планет. Не знаю точно, к какой - говорят разное. - Зачем? - Вероятно, чтобы наглядно доказать, что то, чего не желают продать, можно с легкостью заполучить силой. Если операция пройдет успешно - будет трудно предотвратить большую войну. - Как же Властелин решился... - Я слышал, что его и не спросили. И формально ни к чему нельзя придраться: он ведь дал согласие на проведение локальной операции. - Это все прекрасно. Однако мне сейчас непонятно одно: как должны относиться к этому мы? Мы, люди Мастера. Что выгоднее для его планов? Война? Или мир? Допустим, мы будем стараться притормозить одно или другое - а вдруг как раз не то, что нужно? - Капитан, капитан... - Ну что - капитан? Я не ясновидящий. Да и никто из нас. Я способен выполнить четкое указание. А гадать на ромашке... - Ты просто слишком долго жил безмятежной жизнью. - Ну, если то, что творится у меня дома, можно назвать безмятежной жизнью, то я просто не знаю, что такое чертова карусель. - Но там тебе не приходилось решать задач планетарного масштаба. И ты отвык. - Ну и к дьяволу. Выбирайте другого капитана. Уве-Йоргена хотя бы. - Уве не пират. Он кадровый воин. И заменит тебя только по приказу свыше. Это пустой разговор. - Ну, что же нам остается в таком случае? - Думать, капитан. И искать связь. Действовать... По высочайшему соизволению или без него, но рейд с высадкой десанта и захватом необходимых трофеев был - надо признать не колеблясь - задуман и осуществлен профессионально. Начать с того, что удар был нанесен не кому-либо другому, но именно торгово-демократической республике Лезар - той самой, откуда только что возвратилась официальная делегация. Это было остроумно. С одной стороны, рейд как бы говорил: вы не согласились на почетные и выгодные условия, которые вам предлагались - так вот, придется все равно отдать то, что нам нужно, но теперь вы за это не получите ни мелкой чешуйки. Это было высказано Лезару совершенно ясно, хотя и не открытым текстом; расчет же, кроме прочего, был на то, что другие услышат - и убоятся, и с ними разговаривать будет легче. С другой - как бы ни старался теперь Властелин убедить кого угодно в том, что сам он к военной операции никакого отношения не имеет - ему не поверил бы даже его собственный камердинер: уж больно хорошо все совпадало. Властелин это, кстати, понял, и ничего никому даже не пытался доказывать. Примирился с происшедшим, поскольку все равно изменить его нельзя было совершенно никак. Разумеется, если бы рейд сорвался, если бы десант был разгромлен или пусть и уцелел бы, но не овладел тем, что и составляло цель налета - тогда наверняка полетели бы головы с плеч и уж во всяком случае - лучи с генеральских эполет. Но операция не должна была сорваться по нескольким причинам. Во-первых, потому, что участвовали в ней лишь лучшие из профессиональных ударных космических войск. Во-вторых, вследствие того, что Лезар, торговый мир, никогда и не отличался какими-либо серьезными военными качествами. И наконец, в-третьих, - по той причине, что, едва проводив высокую и миролюбивую делегацию, на Лезаре ничего не ожидали так мало, как военной карательной экспедиции, и совершенно не были готовы к сопротивлению. Поэтому когда из-за низких облаков неожиданно вывалились воющие штурм-аграпланы и на высоте нескольких десятков метров помчались над улицами и площадями, над многоэтажными конторами, торговыми рядами, домами, домиками и дворцами, над казармами и школами и над всем прочим, что имелось в столице Лезара, городе Фестре, когда - хотя с немалым опозданием - заулюлюкали сигналы воздушной тревоги, - жителям оставалось лишь одно: испугаться до полусмерти и попрятаться, кто куда мог. Что и было ими незамедлительно исполнено. Противовоздушная оборона была выбита из игры в первые же несколько минут, три или четыре успевших подняться перехватчика оказались взорванными уже на первых метрах набора высоты. Пока толстобрюхие транспортные капсулы разгружались на захваченных аэродромах, извергая все новые и новые подразделения десантников, особая группа - специалисты по точному приземлению - прыгнула прямо на крышу президентского дворца, где захватила правительство в полном составе, в ужасе наблюдавшее за разгромом Лезара на экранах телемониторов. Остальное было, как говорится, делом техники. Пока в президентском дворце наспех разрабатывался и подписывался немногословный акт капитуляции, подразделение специального назначения, состоявшее из наряженных в солдатские комбинезоны историков призывного возраста, хозяйничало в архивах и музеях, изымая необходимые документы и вещественные доказательства согласно подробному списку, привезенному с Ассарта. Захваченные тут же на улицах города машины свозили бесценные трофеи на аэродром, где их грузили в заранее подготовленные контейнеры и воздухом отправляли в торговый космопорт, откуда стартовали и куда приземлялись десантные катера с больших кораблей. К чести ассартских воинов, следует сказать, что они держали себя в высшей степени корректно. Это не означает, разумеется, что помимо научных трофеев Лезар не лишился еще кое-чего, что его жителям, а в особенности жительницам не был нанесен определенный ущерб как физический, так и моральный. Среди солдат, к сожалению, была широко распространена поговорка: "Что позволено Властелину - можно и подданным". Говоря же о корректности, мы хотели отметить лишь, что национальные чувства населения Лезара не были оскорблены ни в малейшей степени, ни флаг, ни герб республики не подвергались поношению, а в акте капитуляции было особо указано, что Ассарт не имеет к Лезару совершенно никаких территориальных претензий, а также не намерен оккупировать республику сколько-нибудь продолжительное время. Особое остроумие командования рейдом можно усмотреть, пожалуй, в том, что наряду с историческими трофеями с Лезара были вывезены все запасы трансурановых элементов - подобных тем, что не захотели принять в уплату за ничтожные крохи своей истории надменные правители торговой республики. Все эти действия заняли немногим более трех лезарских суток. К исходу этого срока последний катер Ассарта стартовал с поверхности Лезара, увозя последних солдат и последние трофеи. И на торговой планете наступила блаженная тишина. Обратный путь эскадра космического флота Ассарта проделала благополучно. Приземлившись на родной планете, участники славного рейда удостоились торжественной встречи. Многие были награждены, некоторые - повышены в звании и должности. А что еще оставалось Властелину? Его перехитрили, он понимал это. И понимал, что теперь от войны уже никуда не уйти. - Ну, что же, Магистр, - сказал Охранитель. - Могу вас поздравить. Магистр молча поклонился. - Откровенно говоря, - продолжал Охранитель, - после провала всех ваших покушений я решил, что вы не способны на серьезные поступки. Что вы умеете лишь претендовать, но не можете реализовать свои претензии. Ну что можно сказать в ваше извинение: кратчайший путь не всегда является самым удобным. И если бы у нас было достаточно времени... Он помолчал, - Магистр не решился вставить ни словечка, - а когда заговорил снова, голос его зазвучал совсем по-иному: холодно и резко; каждое слово походило на мгновенный взмах мечом. - Но времени нет. Как бы мы ни были сильны, мы не сильнее природы. И она отказывает нам в каких-либо дополнительных сроках. - Если бы вы объяснили, Охранитель, в чем же дело, почему время так важно для нас - я бы смог... - Вы обязаны смочь и так. Без всяких дополнительных объяснений. Я говорю - значит, так оно и есть. И ни слова больше об этом! Магистр снова склонил голову. - Я хвалю вас за то, - продолжал Магистр, - что вы заставили Ассарт совершить ошибку, которая окажется для него роковой. Теперь все дело - в том, чтобы этот рок поразил Властелина не позже определенного срока. Вы поняли? Магистр склонил голову набок, что можно было понимать как угодно. - Мы заставим Изара делать то же самое, что в первом варианте пришлось бы осуществлять вам самому. Это - к вашему благу. Потому что теперь вести заранее проигранную войну будете не вы, а он. И побежденным окажется он, не вы. Таким образом, вы сможете прийти к власти в минуту, когда нынешний Властелин будет окончательно и безнадежно скомпрометирован в глазах всех миров - и в первую очередь своего собственного. - Именно так, Охранитель, - согласился Магистр. - Но для того, чтобы все получилось именно так, нужно еще много работать. Властелин Ассарта ошибся: он предпринял военные действия... - Собственно говоря, Охранитель... - Молчите. Я знаю, что он не хотел этого. И ваша заслуга - в том, что экспедиция эта осуществлена против его желания - но тем не менее от его лица. Прекрасно. Однако теперь нужно совершить некоторые усилия, чтобы прочие, узнав об этом, не убоялись, но напротив, решили объединить силы, создать коалицию против воинственного Ассарта. У нас теперь есть доверенные люди на каждой из планет. Не могу назвать их эмиссарами, они не прошли нужной подготовки - как вы, например, - но на это не остается ни минуты, действовать надо немедленно. Продумайте механизм, при помощи которого можно будет в считанные дни созвать совещание глав всех семнадцати миров, на котором будет создана коалиция с единым командованием. - Кому вы намерены поручить командование? - Мне все равно, кому его поручат: лишь бы точно выполнялись мои указания. Но не вам: вы нужны как мой представитель. - Понимаю, Охранитель. - Необходимо также обеспечить строгую секретность: если Ассарт прежде времени узнает о коалиции, он остережется, и... - Будет сделано. Охранитель. - В таком случае - желаю дальнейших удач. В путь. Магистр! 5 Война стояла на пороге, и все это чувствовали. И хотя ничто вроде бы не заставляло, но люди невольно начинали жить быстрее, словно спеша закончить все нынешние, мелкие дела, чтобы потом с легкой душой взяться за выполнение дел завтрашних, великих. В исторических учреждениях великая наука ускорила свое течение. Хотя, как назло, последние задачи оказались самыми сложными и каверзными. Например: когда к сдаче был предъявлен эпизод Коротанской битвы, в которой (девятьсот пятнадцать лет тому назад) вооружившийся народ мира Ра-Тиг, при поддержке армии, наголову разбил вторгшиеся с планеты Ктол орды, завязался ожесточенный спор по поводу вещественных доказательств. Дело в том, что главным доказательством и историческим памятником в данном случае являлось само Коротанское Плоскогорье, послужившее полем названного сражения. В установлении этого факта противоречий как раз не возникало. Однако оказалось совершенно неясным, как же с этим доказательством поступить. Очень сильная и высокоавторитетная группа ортодоксальных историков стояла на том, что Коротанское плоскогорье должно быть перенесено на Ассарт целиком и полностью, вместе с развалинами оборонительных сооружений, линиями окопов (давно уже заплывших бы землей, если бы их ежегодно не расчищали специальные армейские команды Ра-Тиганцев), всеми шестнадцатью хуторами, располагавшимися вокруг Срединного пастбища, самим этим пастбищем и слоем грунта толщиной никак не менее двух метров, а лучше - трех. Ибо, - по твердому убеждению ортодоксов, - сама земля Плоскогорья была пропитана духом повального героизма и служила неиссякаемым источником высоких гражданственных чувств; а разве не ради укрепления именно этих чувств было начато великое строительство, воздвижение Истинной Истории Ассарта? Безусловно, ради этого, и несомненно, что ортодоксы были правы в своем благородном упорстве. В то же время своя правда была и у противостоявших им упростителей. Не отрицая ортодоксальных предпосылок, они, однако, указывали на то, что выполнить предлагаемые действия оказалось бы по меньшей мере весьма затруднительно - чтобы не сказать невозможно. Ибо если уже переносы исторически прославленных замков и крепостей представлялись крайне сложными (и, добавим, дорогостоящими), то что же можно было сказать о плоскогорье, чья площадь составляла девятьсот квадратных элов (т.е. восемь тысяч сто квадратных километров)? Оперируя числами, упростители доказывали, что одна эта операция потребовала бы усилий всего Ассартского космического флота на протяжении ста шестидесяти лет, и такого количества топлива, какого и в природе - имея в виду природу Ассарта - вообще не существовало. Не говоря уже о том, что помимо шестнадцати исторических хуторов на территории Плоскогорья на сегодняшний день существовало еще сто пятьдесят возникших в позднейшие времена населенных пунктов, в том числе два города с населением в сорок тысяч Ра-Тиганцев в одном и шестьдесят пять - в другом, с развитой промышленностью и оживленной торговлей, тесно связанными с экономикой всего Ра-Тигана; как же следовало бы поступить с ними? Тоже переносить? Но сложности, какие возникли бы в результате такого действия, представлялись воистину неисчислимыми и непреодолимыми; оставить на старом месте, поскольку к историческому эпизоду они отношения не имели? Но ведь старого места как раз и не останется, но лишь дикая и взрытая земля, да и вообще - как это сделать? Согласитесь: был резон у рьяных упростителей, предлагавших вместо описанной выше операции просто найти подходящую площадку и создать на ней точный макет Коротана со всеми окопами и эскарпами, а для полного правдоподобия привезти пару кораблей подлинной Коротанской земли и рассеять ее над макетом вместе с пропитывавшим ее пресловутым духом. Ортодоксы, тем не менее, стояли на своем, утверждая, что все эти трудности суть мнимые, что все задачи и расходы по перемещению Коротанского Плоскогорья надлежит просто-напросто возложить на побежденных при подписании ими Акта капитуляции, а самим лишь наблюдать, чтобы все исполнялось своевременно и аккуратно. И, наконец, была еще и третья сторона - представители Департамента Топографии, - утверждавшая, что даже и о макете в натуральную величину говорить не приходится, потому что Ассарт не является необитаемым островом (какие-то дефекты произношения Главного топографа заставляли звучать эти слова как "Необъедаемый остров"), и размещение макета потребовало бы срыть с лица Ассарта множество жилищ, предприятий, дорог и так далее, не говоря уже о полях, засеянных зерновыми, в которых Ассарт и так ощущал известный недостаток. Вместо этого топографы предлагали соорудить достаточно обширную "Панорамскую Коротану" (так он выговорил; на самом деле, конечно, речь шла о Коротанской Панораме) и этим ограничиться, из подлинников же перевезти от силы один редут. Для сооружения Панорамы они уже нашли местечко, занятое, правда, невысокой горкой, но срыть ее представлялось чистым пустяком по сравнению с изложенными выше замыслами. Этот демарш привел к возникновению временной коалиции ортодоксов и упростителей, бросившихся с примкнутыми штыками в контратаку. - Дай вам волю, - кричали они вместо "ура!", - так вы всю Истинную Историю разместите в одном чулане вашего департамента, а героев нанижете на одну вязку, как сушеные грибы! А мы к народу обратимся, мы пойдем в массы - тогда не только от вас, но и от всей вашей топографии и камня на камне не останется! - А вы в своих пергаментах зарылись, как мыши в головке сыра, кроты подземные! - слышали они в ответ. - Если вас послушать, то что мы станем делать завтра, когда возьмемся принимать эпизод с Арелайским морским сражением? Вы, чего доброго, потребуете, чтобы вам на Ассарте Кутирый океан вырыли? - И выроете, - кричали историки. - Как миленькие выроете, и Кутирый океан, и любой, какой потребуется! - Ан нет! Этого на нас не возлагали! А вот мы вам лопатки раздадим, и ройте-ка океан сами!.. И воду ведрами сами носите! Вот так спорили, и никакого, как говорят на Ассарте, консенсуса не добились. А ведь и на самом деле, с Кутирым океаном еще только предстояло разбираться. Наконец решили вынести разногласия на суд Властелина и на том закончили. Да разве только у историков были сложности? Ничуть не легче, а, скорее, даже куда запутанней оказалось с родословными. Там работали, в общем, по той же методике: родословы всех рангов готовили отдельные генетические линии с гнездами, а заполнение этих гнезд конкретными кандидатурами осуществлялось уже соборно и решалось большинством голосов. Всего на планете Ассарт в результате деятельности родословов должно было возникнуть восемь тысяч шестьсот девятнадцать новых древних родов, имевших на сегодняшний день около шестидесяти тысяч живых представителей. Не очень и много для такого мира, каким был Ассарт; однако своих тонкостей, сложностей и подводных камней и течений тут было, почитай, больше, чем во всей Истории. Собственно, поначалу все шло гладко и не обещало никаких трудностей. Потому что первые сто пятьдесят семь вновь возникших родов (титулованное дворянство многих планет) были распределены между самими родословами, что, согласитесь, совершенно естественно, потому что сапожники давно уже нигде не ходят без сапог, но напротив, хорошо обуты (хотя в большинстве почему-то предпочитают привозную обувь, а не сшитую самими же). Так что пока шла эта первая стадия распределения, новые герцоги, эрлы, маркизы, бароны и прочие были весьма предупредительны друг к другу, проявляли крайнюю уступчивость и глубокое понимание чужих проблем в полном соответствии с древним правилом: "Даю, чтобы и ты дал". Но вот когда этот период благорастворения завершился, начались сперва просто расхождения во мнениях, а затем и недоразумения и всякого рода противостояния, из-за которых работа одно время совсем застопорилась. - Ну, как же, высокочтимый коллега, - можно было услышать тогда в стенах благородного учреждения, - как же это у вас язык повернулся возвести в графы Горенского королевства этого вашего Гримаса Перса! Право, постыдились бы! - Не понимаю, глубокоуважаемый коллега, что заставило вас взволноваться до такой степени! Гримас Перс - весьма достойный и всеми уважаемый господин, обладающий множеством заслуг... - Пфуй! Заслугами он обладает разве что в глазах тех, чьи машины ремонтирует... - Ну и что же? Да, он их ремонтирует - и делает это прекрасно. Однако скажите, глубокоуважаемый: с чьей это подачи получает титул баронессы Шу-Маркам некая мадам Гузура? Не является ли она хозяйкой того самого косметического салона, в котором аккредитована ваша супруга, ныне герцогиня Урманская? - Клянусь чешуей Рыбы, ваша светлость маркграф Эсанский чересчур примитивизирует! Напомню вам, что родитель мадам Гузуры имел высокие заслуги перед Державой, занимая в течение тридцати лет высокоответственный пост Старшего Раздатчика в Источнике Благ номер сто тридцать семь на улице Белых Мышей! А ведь наши правила требуют не только личной безупречности удостаиваемого, но и благонадежности и заслуг его предков на протяжении не менее чем полутора поколений! А у вашего Гримаса в происхождении вот уж воистину одна гримаса на другой! Ибо его достойная матушка в свое время неоднократно - повторяю, неоднократно, никак не менее семи раз была занесена в Желтую книгу Департамента Благочиния, как отъявленная... - Не забывайте, герцог, что ваши обвинения звучат при свидетелях, но если дело дойдет до суда, то... - А вам, милейший маркграф, не худо было бы вспомнить, что... Крики. Пламенные взгляды. Стиснутые кулаки. Одна Рыба знает, до чего могло бы дойти, если бы новое древнее дворянство успело обзавестись шпагами хотя бы. Но перед войной это трудно: вся промышленность работает на оборону. - ...Господа, господа! В конце концов, вы спорите по пустякам! Не забудьте, что, когда наши предки вышли из. Океана, сапожники или, так сказать, общественные дамы среди них и были, но эрлов не было, так что самый первый герцог тоже произошел от кого-то, кто... - А вы не вмешивайтесь, пожалуйста, маркиз! Кто бы уж говорил... Ответьте лучше: это ведь вы вчера подсунули нам кандидатуру Сира Эмахи для закрепления за ним рода баронов Гарских? - Что же неприличного вы в этом усматриваете? - Вчера после работы я стал прослеживать разветвления этого рода в ближайшем прошлом. И нашел - страшно сказать! - что по родовым связям его двадцатилетняя дочь приходится мне ни кем иным, как бабушкой с материнской стороны, в то время как... - В то время, как на самом деле она вот уже Три года ваша любовница. Ну и что? Конечно, есть определенная пикантность в том, чтобы в один прекрасный день проснуться любовником своей бабушки, но такова жизнь, герцог, такова жизнь... - Но ведь это просто неприлично! - Заведите другую любовницу. - С какой стати? Я глубоко к ней привязан, да и вообще - перемены хороши в раннем возрасте... - Тогда перестаньте вообще думать об этом. Кстати, подлинных аристократов подобные мелочи никогда не волновали... - Подлинных?! Что вы хотите сказать, ваше сиятельство? - Лишь то, что сказал, ваша светлость! - В таком случае, я... - Господа, господа! Так мы никогда не закончим! А ведь времени у нас остается весьма немного! И если в назначенный день мы не сможем представить Его Всемогуществу Властелину полной картины, то боюсь, что многие из нас, если не все, лишатся... Несколько минут молчания, прерываемого лишь понемногу утихающим сопением. - Да, господа. Надо как-то ускорить... - Есть идея. - У вас? Гм... И в чем же она заключается? - Да, барон, у меня. Для того, чтобы ускорить дело, я предлагаю раздать основную часть вакансий по департаментам и службам. Пусть они предлагают. А на нас останется лишь рассмотрение и утверждение. - А что, господа, в этом что-то есть! И давайте знаете что? Пусть они представляют нам двойной комплект - чтобы была возможность маневра. Кстати, герцог, знаете, что я сделал бы на вашем месте? Проблема решается ведь очень легко: надо сделать так, чтобы ваша прелестница не была больше дочерью Сира Эмахи, вот и все. Тогда она выходит из зацепления с вашим родом. А ей мы подыщем небольшой персональный род... Вот и вся недолга. - Э-э... Звучит, конечно, заманчиво. Но ведь... она же действительно родная дочь Сира Эмахи... - Вы уверены? Гарантируете? - Э-э... Ну, как вы понимаете, в таких делах... - Вот именно, герцог. Да если даже и так - что с того? Сир Эмаха за баронский род откажется не то, что от дочери - от родной матери, от Великой Рыбы... - Господа, мы опять теряем время. Хочу сказать вот что: сейчас, если я правильно понимаю, мы начнем вязать родословные в пучки для передачи департаментам... - Нет, резерв, конечно, нужно оставить... - Несомненно, но я о другом: чтобы с самого начала не возникло претензий, прошу каждого из вас проследить за тем, чтобы титулы были разбросаны как можно равномернее. Скажем, герцогов - по десятку... - Много. - Хорошо, по восемь... ну, по семь. И в таком духе. Ведь потом нам же придется разбираться... - Простите, маркиз, но... нет, в общем виде это, разумеется, правильно, однако - откровенно говоря, мне трудно представить, что мы-даем Легиону Морского дна столько же титулов, сколько и... - Ну что вы, разумеется, нет. Я говорил лишь о принципе. О правиле, из которого, естественно, существуют исключения. Легион, потом Большой военный дом, далее, конечно же, Жилище Власти... - Туда нужно дать два пучка: команде Бриллианта Власти и отдельно - команде Жемчужины. Есть такая тонкость... - Вы совершенно правы, тут существует тонкость. И в заключение хочу еще раз обратить ваше внимание, господа: время, время подхлестывает нас. А кандидатов, в которых мы, так сказать, заинтересованы лично, мы спокойно разбросаем по резерву. За дело! Нет, там, где работали генералы, порядка было, конечно, больше. На порядок больше - сказали бы мы, если бы не боялись скаламбурить, что ныне почитается неприличным. Ну что же, это не предел: есть народы, у которых даже есть (ну, что ты скажешь - опять!) на глазах у других считается верхом невоспитанности. Так что мы, как издавна повелось, можем утешаться тем, что все же не самые... Не самые первые, разумеется. Вы же поняли, не так ли? Больше, больше было порядка, чем у ученых. И потому, что последние, как известно, строем не ходят, и еще более - по той причине, что на совещаниях генеральской верхушки бывал (хотя не на каждом) и сам Властелин. У историков не бывал, а тут - да. Поелику Самым Главным Историком он хотя и был признан, но не был назначен. Верховным же главкомом был назначен, хотя и не каждым профессионалом в глубине души признан. А раз назначен - то будь любезен, поддерживай свой авторитет. Стратегом можешь ты не быть, но занимать свой стул обязан - так или почти так сказал некогда поэт, хотя и по другому поводу. Нынче Верховный присутствовать соизволил. Потому что обсуждался - а раз Властелин здесь, то мог и решиться - основной вопрос предстоящей кампании: побеждать разом - или серией. Как полагается во всяком приличном обществе, мнения разделились почти что поровну. То есть твердых сторонников было точно поровну, но существовала еще и метеорологическая группа, зависевшая от погоды и постоянно дрейфовавшая по ветру. Такие группы тоже являются, как показывает опыт, непременным условием существования вполне зрелого незрелого общества. Эта группа и составляла большинство той стороны, к которой ее прибивало течением воздуха. Да, впрочем, кому мы это объясняем! Итак, вернемся к нашим баранам (нет, упаси нас Рыба, тут нет ни параллели, ни намека - ничего, кроме привычки к распространенным цитатам). Мы уже сказали, что одним твердым мнением было: собрать не очень большой, но зато отборный и сверхмобильный кулак и действовать по принципу - пришел, увидел, заказал - победил, хотели мы сказать, разумеется. И действовать как бы по команде генератора случайных чисел - чтобы сегодня никто не мог догадаться, на кого обрушится завтрашний удар. По мнению сторонников такой тактики, это создавало гарантию того, что никто не двинется ни на помощь сегодняшней жертве, ни на объединение с прочими планетами для ответного удара или для перехвата пиратствующей эскадры в пути: куда ты пойдешь из дома, если через час к тебе могут нагрянуть гости? А если даже и возникнет какая-то ответная группа из небольшой части вооруженных сил семнадцати планет и захочет навалиться на Ассарт - то главная часть Ассартских вооруженных сил как раз будет дома в полной готовности к торжественной встрече нападающих. В таком случае даже и морально выигрывал Ассарт: он проводил маневры малой частью своих войск, а на него скопом напали семнадцать языков, и все длинные. Безусловно, такая война обошлась бы и дешевле, хотя бы в смысле расхода топлива: известно ведь, что одна окружность значительно короче семнадцати своих радиусов, а именно в пять с лишним раз. С топливом же, особенно для кораблей высшего класса, на Ассарте было не то, чтобы совсем плохо, но и не очень хорошо - как и с другим топливом, впрочем, и не только с топливом. Так что сторонники плана "Рикошеты" - так его назвали - стояли крепко. Что же касается их оппонентов, считавших, что бить надо всех сразу, то они оправдывали свою точку зрения совсем другими мотивами. Конечно, - говорили они, - если бы предстоящая кампания была обычной, традиционной, то никто и не стал бы возражать. То есть, будь целью этой войны завоевание территорий или получение контрибуций в любой форме, или захват военно- и невоеннопленных, то именно рикошетное ведение операций было бы наилучшим. В данном же случае, - говорили адепты варианта "Взрыв" - целью войны является приобретение в целом и сохранном виде максимального количества таких хрупких субстанций, как документы, музейные экспонаты и все такое прочее. В чем разница? В том, что территорию или природные богатства даже при всем желании уничтожить нельзя, население - можно, конечно, но не до конца, а вот бумаги и всякие черепки ликвидировать очень легко, или даже просто спрятать так, что и за десять лет не найдешь. А поскольку цель кампании станет очевидной уже после первого десанта, то объект номер два даст уже меньший урожай, а последующие - и вообще ничего. Так что какой бы экономичной ни оказалась рикошетная война, она все равно будет невыгодной, поскольку даст нулевой результат. Война же "Взрыв" - разом во все стороны - никому не позволит заблаговременно получить информацию об ее целях, так что весь товар будет получен в целости и сохранности, останется только погрузить его. Конечно, средний уровень нападающих, их профессиональная подготовка будут несколько ниже, чем при выполнении "Рикошета", поскольку одними десантниками тут не обойтись; однако и сопротивление будет наверняка менее упорным: когда крики о помощи будут лететь со всех сторон одновременно и каждой планете будет ясно, что она предоставлена ее собственной судьбе, то это, безусловно, подорвет моральное состояние обороняющихся. Так что не исключено, что потерь со стороны Ассарта будет даже меньше, чем в первом варианте; что же касается топлива, то тут не возникает никаких проблем: его можно будет получить в виде репараций из побежденных и капитулировавших миров. Вот в таком духе дискутировали высокие представители военной мысли. Властелин внимательно слушал. Стоявший за его креслом личный телохранитель - длинный, со странным цветом лица - непонятно, слушал или нет, - веки его почти всегда были приопущены, хотя стоило хоть кому-то сделать лишнее движение, как мгновенный взгляд устремлялся в его сторону. Может, и слушал, кто его знает. Да и какое это имеет значение? Наконец все, у кого было, что доложить, доложили, метеогруппа взволнованно заклубилась, но довольно быстро успокоилась - все ожидали, что скажет Властелин. И он не заставил себя ждать. - Если бы не форма и уставные формы обращения, - проговорил он, и генералы с удовольствием заметили, что за небольшой относительно срок Верховный приобрел настоящий командный голос и соответственные манеры, - если бы не это, я решил бы, что шофер ошибся и привез меня на товарную биржу. Стоимость топлива, репарации, контрибуции, товары... Это моя забота, а не ваша, и никто не приказывал вам думать за Главнокомандующего, который еще и Властелин этой Державы. Не было приказа подсчитывать - на то есть Счетный Департамент! Ваше дело - Вооруженные Силы. Скажите, генерал, - обратился Властелин к главе "Рикошета", немедленно вскочившему и вытянувшемуся. - Ваш вариант гарантирует победу? - Так точно. Ваше Всемогущество! - А ваш вариант, генерал? - Так точно. Властелин! - Итак, в этом оба подхода равны. Теперь спрашиваю всех: солдат, одержавший победу, отличается от солдата, не одерживавшего ее? - Так точшшшш... - Что именно - так точш? - Победитель! Куда! Лучшшш! - В каком же варианте победу одержит большее количество солдат, офицеров, генералов Ассарта? Тут, откровенно говоря, генералам стало стыдно (что с ними бывает весьма редко): и в самом деле, как-то погрязли они в маклерстве, стали забывать о том, что они в первую очередь - отцы солдатам, и святой долг их - заботиться о том, чтобы солдат шел умирать не просто, а вприпрыжку, весело чтобы шел, радостно. И вот им об этом напомнили; и хотя это было сделано не со светской вежливостью, а по-воински прямо и откровенно, они на это не обиделись, но окончательно признали Верховного своим братом, военной косточкой. Одобрительно загудели: - Да, конечно, тут и думать, выходит, не о чем. Каждый должен быть победителем, до последнего старшины-писаря с вещевого склада, командующего сапогами и штанами солдатскими безразмерными с усиливающей прокладкой на коленях и повыше в середине - везде, где возникает наибольшее трение. "Взрыв", конечно же, а "Рикошет" - тоже план отличный, не зря думали, но его - как-нибудь в другой раз. Не на последнюю войну ведь собираемся, надо полагать, с таким Верховным не то, что какие-то там семнадцать планет завоевать можно, но и - одним словом, что прикажут, то и завоюем, и весь, как говорится, хрен по деревне. Так что они приосанились и, глубоко вдохнув, ответили Властелину просто и незамысловато: грянуло солдатское "Ура!", и не просто, а с перекатами. А поскольку было их немало собрано тут, "ура" получилось внушительное и сомнений никаких не вызывающее. На что Верховный Главнокомандующий милостиво улыбнулся и приказал: - На подготовку, отработку, пополнение личным составом и техникой, доведение запасов до нормы даю три недели. День "Д" назначаю через месяц, а точно будет объявлено в приказе. Свободны. Так что и со стороны людей военных, как видим, никаких задержек не возникло. Под умелым руководством... Ну и так далее. Четверо сидели в пивной, подперев головы кулаками. Судя по выражению лиц, пиво - а здесь нашлось все-таки и Черное Киторанское - не шло им нынче впрок, не помогало работе мысли. А думать приходилось быстро и решать по возможности точно. - Что же будем делать, капитан? - Постараемся быть умнее самих себя. Из того немногого, что мы знаем, построить какую-то приемлемую схему. И действовать по ней. - Впятером против восемнадцати миров, - пробормотал Питек. - Что же, - сказал Уве-Йорген. - Будем действовать своим умом. Как солдаты на поле боя. Нам не привыкать. - Вот и начнем. - Капитан поднял толстую кружку, подержал и, не отхлебнув, поставил на стол. - Что мы, по сути, знаем? Установили, кто эмиссар Охранителя. И через какой канал влияет на Властелина. Следовательно, знаем, кто заказывает музыку. Результаты уже ощущаются. Все говорит за то, что Властелин воевать не хотел, но будет. Что выгодно той стороне, чего хочет Охранитель: чтобы Ассарт выиграл войну - или проиграл? Думаю, что Заставе нужен проигрыш. - Почему ты так считаешь? - Им почему-то мешает Властелин. Иначе на него не покушались бы так упорно. Не удалось устранить его так - теперь пытаются сделать это, нанеся ему поражение в войне. - Мастер наверняка понял бы сразу, - проговорил Рука. - Нет связи. А у эмиссара Заставы и связь, и транспортировка... - Заманчиво... - признал Ульдемир. - Забрать его канал, перестроить... А для начала установить - где выход... - Его надо ловить на муху, - сказал Питек. - Эмиссара. Поймать и загнуть ноги к ушам. Чтобы заговорил. - А кто муха? Питек пожал плечами. - Капитан, наверное. Он от них ушел. Но он им зачем-то нужен, иначе его не стали бы перехватывать. Вот и "надо сейчас его подставить. - Спасибо тебе, Питек, - сказал Ульдемир признательно. - Я всегда знал, что ты мне друг. - Гнусно, - сказал Уве-Йорген. - И потом, здесь не парламент. Командует капитан. Если пойдет на риск - значит, пойдет. Если нет, мы не имеем права настаивать. Но сразу говорю: я против. И потом, ну загнем ему ноги к ушам. Питек, тебе загнуть - ты заговоришь? - Еще как! - сказал Питек. - Предашь? - Не обижай меня, - сказал Питек. - Так легко обидеть невинное дитя природы. - Будешь врать? - Само собой. - Ну, а он, думаешь, слабей тебя? - Хорошо бы, - сказал Питек. - Но думать так нельзя. - Разговорить можно всякого, - сказал Гибкая Рука, и глаза его на миг затуманились. - Наверное; только мы не в лесу. Играем, по существу, на их поле. И теперь они нас знают. - Не доказано... - Когда докажут - будет поздно. - Думайте, думайте, - сказал Ульдемир. - Муха пусть сидит на запасной позиции. Лучше бы, конечно, найти выход канала, перестроить и воспользоваться без их ведома. - Следить за ним можно, - сказал Рука. - Но не долго. А когда именно он беседует с Заставой, нам неизвестно. Может быть, вызов идет оттуда. Вызов он может воспринять в любом месте. Как и каждый из нас, когда вызывает Мастер. - Значит, - медленно проговорил Ульдемир, - что-то должно принудить его самого выйти на связь с Заставой. Что именно? - Опасность, - сказал Рука. - Грозящая ему? Вряд ли. Если он настоящий эмиссар, то у него свобода передвижения с выходом из трех измерений. Уйдет из любой ловушки. - Питек прав, - согласился Рыцарь. - Нет, не угроза лично ему. Но - опасность, которой подвергаются их планы. Что для него, для их команды сейчас опаснее всего? - Потеря выхода на Властелина, - после паузы ответил капитан. - Потому что если мы рассуждаем правильно, то для них самое скверное - потерять контроль над Властелином непосредственно перед началом войны, и тем более - в ее ходе. Если они действительно хотят его поражения, они должны получать сведения обо всех его замыслах. - Погодите минутку, - попросил Уве-Йорген. - Все время вертится какая-то мысль, скверное состояние - словно собираешься чихнуть и никак не можешь... Ага, вот! Понял! Знаете, господа, что кажется мне во всей этой неразберихе самым странным? Он сделал паузу, но не получил ответа; все ждали продолжения. - Такое ощущение, что они спешат. Почему-то очень спешат! Подумайте: ведь все эти покушения были организованы наспех, на живую нитку сметаны - иначе уже первое удалось бы... Можно подумать, что они бегут за минутной стрелкой. - Ну, пожалуй, похоже на то... А какое значение это имеет для нас? - По-моему, это определяет наши действия. Они спешат - значит, мы должны как можно более успешно тормозить... - Слишком тяжелый автомобиль, дорогой Рыцарь. - Конечно, если даже все мы уляжемся поперек взлетной полосы, это мало чему поможет. Замедлить все то, что происходит, под силу только самым высокопоставленным. Но мы ведь все-таки занимаем не т