е дело, Франсиско, - возразил Орландо. - Вот пусть Рамиро Рамирес ими и занимается. Наше дело требует всего человека, без остатка. А он способен на это? Кто за него поручится? - оглядел всех Гуимарро. - Я поручусь за Рамиро, - сказал Орландо. - И я, - неожиданно присоединился к нему Гульельмо. После дебатов комитетчики проголосовали за то, чтобы ввести Рамиро Рамиреса в свои ряды. Поднял руку за кандидатуру гитариста и Гуимарро, хотя при этом и пробурчал что-то под нос. Потом обсудили исчезновение Гарсиа. Было решено всеми средствами добиться истины. Росита принесла нехитрый ужин. Быстро поели. Расходиться не хотелось. Кто знает, быть может, это последние спокойные часы перед бурей... Когда она убрала посуду, Гуимарро поставил локти на стол и негромко затянул: Грозы громами грозятся, Выше знамена, друзья!.. Песню подхватили. Она звучала тихо, но грозно, напоминая тлеющий костер, который вот-вот готов вспыхнуть. Казалось, мелодии тесно в этой бедной фавеле, и она просачивается сквозь щели в окнах, чтобы улететь далеко-далеко, промчаться над Оливией, над всем континентом... Когда пение смолкло, Орландо, лукаво улыбнувшись, спросил: - Выходит, ты, Франсиско, поклонник песен Рамиреса? - Это почему? - Да потому, что ты только что затянул его песню. - "Грозы грозятся" - народная песня, - возразил Франсиско. - Это песня Рамиреса, которая стала народной, - уточнил Орландо. Близилось утро. Небо за окошком посерело. Пора было расходиться. Орландо Либеро, прощаясь, каждому давал задание на ближайшее время. Последним из гостей покидал дом Гульельмо. Он долго поглядывал на Роситу. Наконец, решившись, подошел к ней и, взяв за руку, горячо и сбивчиво заговорил: - Рос, прошу тебя, не отчаивайся... Все будет хорошо, вот увидишь... Росита тихонько отняла свою руку: - С чего ты взял, что я отчаиваюсь? - Я не слепой... Рос, мы обязательно отыщем Гарсиа, - продолжал Гульельмо. - Рос, ты такая красивая... Ты обязательно будешь счастливой, вот увидишь. ГЛАВА ПЯТАЯ В течение нескольких дней газетные сообщения, посвященные исчезновению Гарсиа, были скупы и подозрительно похожи одно на другое. В них говорилось, что государственные границы перекрыты, поиски преступника продолжаются, однако до сих пор они не дали, к сожалению, никаких результатов. Левая газета "Ротана баннера", которая после конфискации тиража начала выходить снова, поместила редакционную статью, в которой сообщалось, что газетой предпринята попытка провести собственное расследование случившегося. Ход расследования будет освещаться в ближайших номерах. Расследование, предпринятое газетой "Ротана баннера" на свой страх и риск, имело невеселые последствия: газету оштрафовали. После этого главный редактор был вызван к министру внутренних дел, где ему сделали строгое внушение и пригрозили вообще прикрыть газету, если подобный случай "безответственной инициативы", как выразился министр, повторится. - Мы хотим только одного: помочь выяснению истины, - заявил редактор. - А вместо этого только способствуете ее запутыванию, - одернул его министр. - Выяснением истины занимаются компетентные органы. А когда в их дела влезают дилетанты, ничего путного не получается. - Но наша газета никогда не делала ничего, что противоречило бы конституционным правам, предоставляемым прессе, - заметил редактор. Министр усмехнулся: - Эти сказочки оставьте для других. Вас за одни только стихи Рамиро Рамиреса, которые вы опубликовали две недели назад, можно закрыть. Как видите, наше ведомство внимательно следит за вашей газетой. - Спасибо за внимание, - слегка поклонился редактор. - Вы-то сами читали эти стихи? - Пришлось. - В таком случае, вы должны согласиться, что стихи самые обычные: о природе, о человеческих чувствах... Об этом писали все поэты, начиная с Гомера... - Плевать на Гомера! - начал горячиться министр. - По-вашему, неукротимый шторм, разрушающий стены темницы, это невинная картинка природы? Так, что ли? - Мир человеческих чувств... Автор имеет право на аллегорию... - Темница! Ничего себе аллегория! Уж не думаете ли вы, что все ваши читатели дураки? - Если бы я так думал, то не выпускал бы газету. - В общем, имейте в виду: наше терпение истощилось, - сказал министр. - Вы и так время от времени конфискуете нашу газету... - Это только цветочки... - Министр нервно пожевал губами и сказал: - Я требую, чтобы вы дали опровержение своей корреспонденции, связанной с исчезновением Гарсиа. - Как это - опровержение? - удивился редактор "Ротана баннеры". - Очень просто, - пояснил министр. - Вы должны, ссылаясь на официальные источники, сообщить, что исчезновение Гарсиа расследуют соответствующие государственные органы, а что касается корреспондента, то он просто сунулся не в свое дело. На него наложено взыскание, и точка. Можете намекнуть, что расследование продвигается успешно, преступник не скроется от правосудия. - Простите, но как же успешно, если до сих пор не обнаружено никаких новых данных? А ведь расследование продолжается уже неделю. Министр укоризненно покачал головой: - Непонятливость не украшает никого, тем паче редактора. Неужели вам не ясно, что сам по себе факт необнаружения никаких следов Гарсиа и пропавшей машины генерала Четопиндо говорит о вполне определенных вещах? Человек и тем более машина - не иголка. Они не могут бесследно затеряться, по крайней мере в Оливии. И поэтому вывод из предварительных результатов расследования может быть только один: Гарсиа - агент безответственных левых элементов - сумел улизнуть за границу, взяв с собой секретные документы генерала Четопиндо, чем нанес ущерб нашему государству. - Разрешите процитировать вам пункт четвертый статута свободной печати, - возразил редактор. Но разъяренный министр остановил его: - Прекратите! И запомните: в следующий раз я прихлопну ваш паршивый листок! По всем пунктам! На следующий день после выхода газеты "Ротана баннера" с нашумевшей корреспонденцией бензозаправочная станция близ действующего вулкана была закрыта, как гласила табличка, "на капитальный ремонт", а мальчишка-заправщик куда-то исчез. Словно по сигналу, в стране началась политика "завинчивания гаек". Стихийно вспыхивавшие митинги разгонялись - правда, до кровопролития дело пока не доходило. В наиболее важные пункты - порт, фабрики, заводы, рудники - вводились правительственные войска. В общем, положение в стране и впрямь наиболее точно можно было охарактеризовать словами - "котел с перегретым паром". Генерал Четопиндо - председатель Комитета общественного спокойствия - мчался то в один, то в другой уголок Оливии, чтобы на месте разрешать конфликтные ситуации. В поездках генерала сопровождал новый помощник, молчаливый плотный бразилец Карло Миллер. Лидер левого крыла рабочих профсоюзов Орландо Либеро, несмотря на все попытки, так и не сумел получить у Четопиндо аудиенцию. Очевидно, это объяснялось чрезвычайной занятостью генерала... ГЛАВА ШЕСТАЯ ...Да, отправляясь выполнять первое задание генерала Четопиндо, Миллер и предположить не мог, что оно будет таким для него удачным. Когда они прибыли в Санта-Риту и кое-как отбились от оравы крикливых и развязных репортеров, прижимистый генерал поместил своего новоиспеченного помощника в дешевый третьеразрядный отель, с хлопающими дверьми и наглой прислугой. Спускаться вниз, в ресторан, Миллеру не хотелось. Кое-как объяснившись с горничной, толстой и неопрятной негритянкой, он вытребовал в номер скудный ужин и бутылку пива. Пиво оказалось теплым, но он выпил все до капли: одолевала жажда. В голову лезли тревожные мысли. Беспокоил фотоснимок, сделанный Четопиндо во дворе клиники Шторна. Миллер не мог не понимать, что отныне он целиком и полностью в руках генерала. Кто его знает, что у Четопиндо на уме? Разумеется, генерал возится с ним не для того, чтобы выдать полиции. Это соображение обнадеживало, но полностью успокоить не могло. А вдруг, достигнув своих тайных целей, Четопиндо захочет избавиться от него? Душа в номере не было. Он, как разъяснила негритянка, помещался на этаже, но выходить из комнаты Миллеру не хотелось. Он сбросил пропахший потом костюм и надел гостиничную пижаму, напомнившую ему одежду лагерников. Воздух в комнате был несвежий, застоявшийся. Миллер подошел к окну, распахнул его. В номер хлынул уличный шум, ворвались неведомые запахи - острые, пряные, дразнящие. Миллер высунулся в окно, рискуя вывалиться. Хотя солнце давно зашло, было все еще душно. Прохожих было немного - город, видимо, засыпал рано, даром что столица. "Словно Берлин", - подумалось ему. Наезжая в Берлин, Миллер всегда останавливался у сестры отца, которая занимала квартиру, всеми окнами выходящую на Унтер ден Линден. Миллер любил постоять у окна, наблюдая размеренную, неторопливую жизнь столицы. Не верилось, что где-то гремит война, отвоевывая рейху жизненное пространство, маршируют солдаты фюрера, льется кровь, рвутся бомбы и рушатся здания. Здесь, в Берлине, было тихо и уютно. Карл стоял у окна долго. Все реже и реже проезжали по Унтер ден Линден машины, чистенько подметенные тротуары пустели, а на ближнем перекрестке все еще маячила фигура регулировщика в аккуратной белой хламиде. Редкие пешеходы пересекали улицу с педантичной осмотрительностью. Едва зеленый глазок светофора сменялся красным, как они замирали у кромки тротуара, даже и не помышляя о том, чтобы перебежать улицу. Проезжая часть могла быть совершенно пустынной, машин и духу не было, и полицейский-регулировщик ввиду позднего времени уже покинул свой пост, но они продолжали покорно стоять, ожидая зеленого сигнала. В этом смысле Санта-Рита разительно отличалась от Берлина. Днем машины мчались по улицам с бешеной скоростью, шоферы весьма вольно толковали правила уличного движения. Машины обгоняли друг дружку, неистово гудели, только что не наскакивая одна на другую, а пешеходы переходили улицы, отважно лавируя между фырчащими моторами и совершенно игнорируя светофоры. Даже такси останавливали здесь не так, как за океаном - поднятием руки, а каким-то особым свистом, который Миллеру никак не давался. И только теперь, поздним вечером, малолюдная Санта-Рита уподобилась Берлину. Бархатную ночь над оливийской столицей прошивали нещедрые огни. Город затихал, готовясь отойти ко сну. Снизу вдруг послышался незнакомый гортанный возглас. Миллер вздохнул - он почувствовал себя бесконечно чужим в этой гостинице, в этом городе, в этой стране. Плотнее запахнув на груди застиранную пижаму, прислушался: возглас не повторился. Глянул вниз: под самыми окнами целовалась молодая парочка. Из-за угла вынырнула веселая компания - несколько парней и девушек, и сонная одурь города мигом отступила. Один из парней напевал, подыгрывая себе на гитаре. Странная вещь - песня показалась Миллеру знакомой. Где, черт возьми, он слышал эти слова о шквале, который разрушает стены темницы и несет с собой свободу?.. Наконец его осенило. Ну да, он слышал эту песню в порту, в Королевской впадине, едва только, полуживой, ступил на берег. Эту песню пели докеры. Компания с гитарой медленно прошла мимо здания отеля и скрылась вдали. Парочка внизу тоже куда-то исчезла, словно растворилась в душном, сыром воздухе... Хлопнула дверь на этаже, кто-то визгливым голосом настойчиво звал дежурную. И город, и отель жили своей жизнью, и не было им никакого дела до Миллера, в прошлом - немца, а ныне - бразильца, который благодаря стечению семейных и прочих обстоятельств перебрался в Оливию и стал помощником грозного генерала Четопиндо... Что ж, прошлое отрезано намертво, к нему нет возврата. Завтра с утра начнется его официальная служба в Комитете общественного спокойствия. Ровно в 8.30 он должен быть у генерала Четопиндо. Стало свежо, он закрыл окно, аккуратно опустив шпингалет, и лег в постель. Спал плохо. Утром он явился в Комитет общественного спокойствия, хмурое здание, расположенное близ центра Санта-Риты. Прежние его встречи с генералом Четопиндо проходили в другом помещении. Охранник скользнул по нему взглядом и пропустил, не сказав ни слова: видимо, был предупрежден. Четопиндо был уже на месте. Когда Миллер вошел в кабинет, он посмотрел на часы. - Ты опоздал на одиннадцать минут, - строго сказал генерал, не замечая протянутой руки. - Но я... - На первый раз прощаю, - перебил Четопиндо. - На второй - пеняй на себя. Мой аппарат должен работать с точностью часового механизма. Разболтанности среди сотрудников я не потерплю... Миллер с тоской посмотрел, как генерал потянулся к коробке с сигарами. После первой же затяжки шефа его начало мутить. - У меня для тебя дело, - сказал Четопиндо, стряхивая пепел, - посерьезнее, чем предыдущее. Он вышел из-за стола и подвел Миллера к огромной карте Оливии, занимавшей почти всю стену кабинета. - Обстановка в стране, как я предполагаю, начнет быстро накаляться. Вот-вот я ожидаю взрыва... Дай бог, чтобы это скорее произошло. Тогда одним ударом можно будет расправиться с левыми, которые начинают приобретать слишком большое влияние в стране. - Четопиндо помолчал, что-то соображая. Миллер старался не смотреть на сигару, дымящуюся в его руке. - Прижать эту свору к ногтю, сам понимаешь, будет не так-то просто. Верные люди у меня есть, оружие тоже. А вот боеприпасы меня беспокоят, - вздохнул Четопиндо. - Мои части в них нуждаются. - Генерал отыскал на карте точку. - Вот, - указал он. - Название запомни, ничего не записывай. Это небольшой городок. Поедешь туда, отыщешь завод химических удобрений... - Удобрений?! - Неужели все немцы так тупо соображают? - Четопиндо картинно пожал плечами. - Пора бы уж знать: где удобрения, там и взрывчатка. Ею и занимаются подпольно мои люди, но что-то давно нет от них никаких сигналов... - Ясно. - Фамилию и адрес я тебе дам. Выяснишь на месте, как там идут дела. И чем быстрее, тем лучше. Не забудь уточнить, сколько в наличии бомб и гранат, они могут понадобиться в любую минуту. Эти левые - повсюду. - Четопиндо снова уселся за стол. - В каждую щель пролезли, всех перетягивают на свою сторону. Я не удивлюсь, если встречу какого-нибудь типа из компании Орландо Либеро в собственной ванне... Но к такой встрече я подготовлен, - похлопал он себя по слегка оттопыренному карману. - Я опережу их. Я придумал для них одну занятную штуку... - Генерал помолчал и спросил неожиданно: - Ты видел наш стадион, Карло? У тебя ведь было вчера несколько свободных часов для осмотра достопримечательностей Санта-Риты. Миллер, неравнодушный к футболу, успел вчера побывать на стадионе, и он знал уже, что это сооружение - гордость страны. И в самом деле, это был великолепный стадион, вмещающий более ста тысяч зрителей, что для четырехсоттысячной Санта-Риты составляло огромную цифру. Футбольное поле было тщательно ухожено. Сверху, трибун, оно казалось огромной шахматной доской - светлые квадраты чередовались с темными. Миллера водил по стадиону добровольный гид из местных жителей. Он рассказал Карло, что администрации стадиона не нужно держать в штате озеленителей: травой на поле занимаются оливийские мальчишки, которые с пеленок грезят о футболе. Поскольку стадион широко посещали иностранцы, оборудован он был по специальному указанию президента, что называется, с размахом: шикарные раздевалки с разрисованными стенами, холл для пресс-конференций, закрытый бассейн и многое другое. В стране был весьма популярен лозунг, выдвинутый президентом: "Оливийская сборная должна стать чемпионом мира по футболу!" Этот лозунг Миллер видел в витринах магазинов, на стенах домов и в самых неожиданных местах. - Да, я побывал там, а почему ты вспомнил о стадионе, Артуро? - спросил Миллер. Генерал произнес: - Совершить переворот в стране - только полдела. Нужно еще суметь удержать бразды правления. А это не так-то просто. - Что же ты предлагаешь? - Ну-ка рассуди сам. Мы арестовали несколько десятков тысяч человек. Это потенциальные наши враги - одни более активные, другие менее. Куда прикажешь их девать? - В расход. Четопиндо покачал головой. - Негуманно, - сказал он. - Гитлер в таких делах, увы, явно перегибал палку, за что, в конечном счете, и поплатился собственной шкурой. Я не собираюсь повторять его ошибки, да и времена теперь не те. Во-первых, большую силу забрало так называемое общественное мнение, мировая пресса, и с этим нельзя не считаться. Если мы сразу уничтожим наших врагов (что, в общем-то, наше внутреннее дело), за границей такой вой поднимут, хлопот не оберешься. Ну, а во-вторых, у некоторых арестованных найдутся богатые родственники за рубежом. Они пойдут на все, чтобы выкупить своих дорогах родичей, попавших в беду. Собранные деньги можно будет обратить на нужды нации... Когда Четопиндо произнес "нужды нации", Миллер подумал о драгоценностях, с которыми пришлось расстаться, как только он ступил на землю Королевской впадины. О возврате хотя бы части из них генерал и не заикался. - Стадион превратить в лагерь? - Конечно. Он достаточно вместителен, обладает приличной оградой... - Постой, постой, - перебил Миллер. - Футбольное поле огорожено колючей проволокой. Это твоя работа? - Тут ты попал пальцем в небо, - улыбнулся Четопиндо. - У нас на всех стадионах имеется колючая проволока. Без нее наши болельщики могут судью на части разорвать. - И без всякого логического перехода напутствовал: - Поезжай, Карло, займись боеприпасами. И поскорее возвращайся. В дороге Миллер припомнил, как допрашивал доставленного из Свинемюнде француза, подозреваемого в связях с саботажниками. Пуансон в полубреду и наболтал много всякой всячины, в частности, об удивительном открытии некоего неведомого Миллеру доктора Гофмана, которое тот сделал совсем недавно в Швейцарии... После того как француз потерял сознание, Миллер, обыскав его вещи, нашел в подкладке клочок бумаги с химическими формулами. Он в химии ничего не смыслил, но бумагу на всякий случай припрятал. Уж больно диковинные вещи рассказывал француз о препарате, структурная формула которого была изображена на измятом листке. Препарат был зашифрован аббревиатурой, начинавшейся буквой "Л". Последующие буквы вытерлись, и разобрать их не удалось. Листок с формулами Миллер сразу после допроса сунул в бумажник и тогда же думать о нем забыл, поскольку препарат, по словам Пуансона, не имел никакого отношения к военному делу. Нынче утром в отеле, пересчитывая перед поездкой свою наличность, Миллер высыпал содержимое бумажника на стол. Он сразу вспомнил, откуда у него этот словно изжеванный клочок бумаги, испещренный загадочными символами. Листок был немного подпорчен влагой - вероятно, это случилось в трюме "Кондора" либо на плоту, когда судно Педро уже затонуло. Он решил было выбросить бумажку в корзину, но что-то, однако, удержало его. ...Миллер слез с автобуса, огляделся. Кроме него, на остановке не сошел никто. Предвечерний городишко был пуст, словно вымер. Автобус прогудел и удалился, волоча за собой тяжелые клубы пыли. Привязанная поодаль к колышку коза равнодушно посмотрела на Карло и снова принялась щипать траву. Немец наугад двинулся по улице. После многочасовой тряски в автобусе он устал и насквозь пропылился. Впрочем, эта пыль отлично гармонировала с одеждой батрака-сезонника, в которую он обрядился. - Работу ищешь, парень? - неожиданно окликнул его из-за низкого забора старик. - Ищу, - остановился Миллер. - И напрасно. Здесь работы нет, - вздохнул старик. - Поезжай в горы, на медные рудники. Или на селитру... Или того лучше - в Королевскую впадину, там всегда докеры требуются. Вон у тебя какие плечи - мне бы такие!.. - Я слышал, у вас тут есть завод, связанный с химией, - осторожно спросил Миллер. - Есть. - Не знаешь, нужны там чернорабочие? - Слово "чернорабочие" он выпалил без запинки, поскольку много раз повторял его про себя в автобусе, как и другие. - Вряд ли, - вздохнул старик. - Оттуда сейчас тоже пачками людей выгоняют. - А где этот завод? Пойду все-таки, попытаю счастья. - Что ж, попробуй. - И старик подробно объяснил дорогу. Завод химических удобрений помещался на самой окраине. Он был легко узнаваем по трубам, которые извергали в осеннее небо желтые клубы дыма. Путь к заводу преграждала узкоколейка. Миллер терпеливо подождал, пока допотопный паровозик проволочит товарный состав, и подошел к входу на территорию завода. Он знал, что нужный ему человек работает в фосфатном цехе. Его одежда инкилина - бедного крестьянина-батрака - не вызвала у сторожа-охранника никаких подозрений: мало ли их шляется нынче по дорогам, ищущих работы ради куска хлеба!.. Миллер подошел к охраннику и, униженно поклонившись, сказал, что хотел бы увидеть брата, который работает на заводе. Много лет они не виделись, и вот ему выпала судьба попасть в этот городок... - Как зовут твоего брата? - спросил охранник. Здесь-то и вышла заминка. Имя нужного человека было настолько труднопроизносимым для немца, что, хотя он много раз по бумажке повторял его, выскочило из головы. Охранник подозрительно посмотрел на Карло, но тот, собравшись, припомнил и выпалил: - Ильерасагуа! Охранник почесал в затылке: - А в каком цеху он работает? - В фосфатном. - Что же ты сразу не сказал, остолоп! - воскликнул охранник. - Это же изобретатель. - Он самый, - на всякий случай согласился Миллер, хотя и не понимал, о чем идет речь. Охранник по местному телефону вызвал Ильерасагуа. Сквозь полуоткрытую дверь заводской охраны было видно, как из ближнего корпуса вышел маленький взъерошенный человечек. Недоуменно прищурясь, он огляделся, затем заковылял к проходной. Сердце у Миллера упало: в первую минуту ему показалось, что это воскресший Пуансон направляется к нему. Впрочем, волнение, изобразившееся на лице инкилина, показалось охраннику естественным: десять лет разлуки - не шутка. Заключив не успевшего опомниться человечка в крепкие объятия, Карло похлопал его по спине и громко сказал: - Дядя прислал тебе привет. Ильерасагуа вздрогнул. - Ты тоже передай поклон дяде, - уныло попросил он. Услышав ответ на пароль, Миллер облегченно вздохнул. Они условились встретиться вечером, после работы, Ильерасагуа дал ему свой адрес. Карло отправился бродить по городу - в оливийской провинции он очутился впервые. Если Ильерасагуа вызвал в его памяти француза, то здешние улочки чем-то напомнили нижнесаксонский городок. Такие же островерхие домики, утопающие в зелени, аккуратные ограды, вытертые плитки каменных тротуаров, даже лавочки у калиток и медные кольца на дверях. Правда, подобной зелени не увидишь в Нижней Саксонии. Это сколько же тысяч миль отсюда до Нижней Саксонии?! Близ одного особенно фешенебельного особняка - их было несколько на главной площади - немец остановился. Дом был выстроен в готическом стиле, с лепным гербом на фронтоне. Стрельчатые окна, занавешенные гардинами, не давали возможности рассмотреть, что там внутри. Карло подошел поближе и попытался присмотреться - гардины были воздушными, ячеистыми. Через минуту отворились ворота, из них вышел дюжий детина в брезентовом фартуке. - Чего тебе? - спросил грубо вышедший из ворот. - Да вот... работу ищу... - пролепетал Миллер, припомнив, что он всего-навсего батрак. - Нет работы. Проваливай давай, бродяга. Еще раз увижу тебя здесь - бока намну, - пообещал брезентовый фартук и прошипел вслед: - Инкилин паршивый. Настроение испортилось. Миллер без всякого аппетита перекусил в какой-то подозрительной лавчонке, у высокой грязной стойки, где был принят за своего обедавшими там погонщиками скота. Расплачиваясь, Карло лишний раз проверил содержимое своего бумажника, что отнюдь не улучшило его настроения. Он вытер жирные пальцы бумажной салфеткой, оглядел посетителей, никак не реагируя на их разговоры, и отправился убивать остаток дня. Явившись по адресу, он застал Ильерасагуа уже дома. - Ужинал? - спросил Ильерасагуа. - Да. - Это хорошо, - кивнул хозяин. - Я, как видишь, живу один, питаюсь на заводе, это выходит дешевле. Да и возни поменьше. - Никак не запомню твое имя, - пожаловался Карло. - Зови меня изобретатель, - улыбнулся растрепанный человечек. - Я привык уже к этому прозвищу. - Изобретатель так изобретатель, - согласился гость, опускаясь на некрашеный стул. - А тебя как зовут? - Карло, - ответил Миллер. Он внимательно присматривался к изобретателю. Видимо, тот не так прост, как кажется с первого взгляда, недаром же он отвечает за такое важное звено в планах генерала Четопиндо, как обеспечение боеприпасов. - Что передал генерал Четопиндо? - спросил Ильерасагуа, словно прочитав мысли гостя. - Нужно подготовить тысячу гранат со слезоточивым газом. - Срок? - Неделя. - Сложно за такой срок. - Ильерасагуа прошелся по комнате. - Это не ответ. - Вот что, Карло, - сказал Ильерасагуа. - Мне нужно некоторое время, чтобы переговорить с нашими людьми. Можешь ты подождать два-три дня? - Двое суток - и ни часу больше. - Ладно, - кивнул Ильерасагуа. - Живи у меня, это самое безопасное. Днем только нос на улицу особенно-то не высовывай. - А что? - У нас городок небольшой, каждый чужой человек на виду. Попадешь в поле зрения полиции, начнут копать - кто да откуда, неприятностей не оберешься... - Почему тебя прозвали изобретателем? - поинтересовался Миллер за чаем. - Ты обратил внимание, Карло, что наш завод довольно основательно охраняется? - Как не обратить. - Тебя это не удивило? - Честно говоря, удивило, - кивнул Миллер. - Можно подумать, что у вас там не удобрения, а алмазные россыпи. Ильерасагуа усмехнулся. - А ведь ты угадал, Карло, - сказал он. - В некотором роде у нас там действительно алмазные россыпи. - В виде суперфосфата? - Напрасно смеешься. У нас есть что охранять. В сущности, "завод удобрений" - только вывеска. У нас мощная лаборатория синтеза, где получают вещества с весьма любопытными свойствами. - Например? Ильерасагуа махнул рукой. - Тебе не интересно. В общем, речь идет об искусственных тканях, дешевых и необычайно прочных. Фактически я руковожу этой лабораторией. Отсюда мое прозвище... Ну, а под это дело мы, между прочим, и взрывчаткой можем заниматься... В этот момент Миллер вспомнил о бумажке, отобранной у француза. - Послушай, изобретатель, а ты можешь воссоздать вещество по его химической формуле? - спросил он. Собеседник пожал плечами: - Это мой хлеб. Карло вытащил из бумажника измятый листок и протянул его Ильерасагуа. - Ну и ну! - улыбнулся тот. - Интересно, что ты делал с этой бумажкой? - Под дождь попал. Ильерасагуа долго молча внимательно разглядывал листок, наконец спросил: - Откуда это у тебя, Карло? - Неважно. - А все-таки? - Допустим, приятель дал. А что? Изобретатель еще несколько минут исследовал листок, вертя его так и этак, потом медленно произнес: - Видишь ли, Карло, это очень интересная штука... Она получается из простых исходных веществ, но схема синтеза чрезвычайно остроумна. - Можешь ты получать это вещество? - Да зачем оно тебе? - Сделай это. Мне очень нужно. - Боюсь, ничего не получится, Карло, - сказал Ильерасагуа. - Эта штука ужасно трудоемкая, а у меня абсолютно нет времени. К тому же теперь гранатами надо заниматься... - Послушай, изобретатель, или как там тебя... Я шутить не собираюсь, - с угрозой в голосе произнес Миллер. - Это вещество мне необходимо. - Нет. Миллер схватил Ильерасагуа за ворот куртки и тряхнул так, что у того в глазах потемнело. - Ну! - рявкнул немец. - Карло, пойми же, такую работу мне не осилить. - А знаешь, Ильера... Ильерасагуа, - с внезапным спокойствием произнес приезжий, споткнувшись на трудном слове. - Я одним ударом вышибаю дух из человека. Проверено на опыте. - Он сжал огромный кулак, поднес его к лицу хозяина. - Желаешь убедиться? Изобретатель отшатнулся. - Кто же тогда выполнит задание генерала? - выдавил он подобие улыбки, идя на попятный. - Что делать... Такова жизнь, как говорят французы, - пожал плечами Миллер. - Надеюсь, господь бог и генерал Четопиндо меня простят. Ну, так как? - Ладно, давай свою бумажку, - сказал Ильерасагуа. - Попробую завтра в лаборатории что-нибудь придумать. Недаром говорится - утро вечера мудренее. - И, еще раз просмотрев сложные структурные формулы, вздохнул: - Бог ты мой, чего тут только не наворочено! Честное слово, это скорее математика, чем химия. Умная голова придумала. Карло, познакомь меня с этим человеком. - Каким? - Который дал тебе этот листок. - Это невозможно. - Он не наш человек? - Он погиб. - Печально, - подытожил Ильерасагуа. - Ну ладно, попробую сам все-таки разобраться. - Попробуй только не разобраться! - пригрозил Миллер. - Четопиндо с тебя шкуру спустит. - Я сразу догадался, что это задание Четопиндо, хотя ты и пытался морочить мне голову... После этого Миллер заставил его переписать формулу, а свою бумажку, бережно свернув, тщательно спрятал в карман. Разослав своих помощников под благовидными предлогами, Ильерасагуа заперся в лаборатории и принялся тщательно исследовать структурные формулы. Ильерасагуа успел заметить, что в оригинале они были выведены на бланке научно-исследовательской лаборатории швейцарской корпорации "Сандоз". В левом верхнем углу стоял штамп - "Сектор фармакологии". Бумага была датирована апрелем 1943 года. Лист был подписан четкими, чопорными готическими буквами - "д-р Гофман". Как попала эта бумага из Европы сюда, в Оливию? Как очутилась она у генерала Четопиндо? Вероятно, ее привез генералу кто-то из людей, нелегально прибывающих из-за океана. Работа увлекла его, и он не заметил, как наступил полдень. Судя по всему, синтезируемое вещество должно было обладать чрезвычайно интересными свойствами - на такие вещи у изобретателя за долгие годы выработался нюх. В качестве рабочего вещества Ильерасагуа взял спорынью. Дело продвигалось успешно. Само вдохновение руководило действиями Ильерасагуа. К тому же к его услугам было превосходное химическое оборудование, которым он мог пользоваться бесконтрольно. К этому нужно прибавить еще большое желание угодить Четопиндо... Так или иначе, через определенное время на дне пробирки блестело несколько белых кристалликов - результат титанического труда Ильерасагуа. Он с гордостью посмотрел пробирку на свет и, сунув ее в карман, отправился домой. Миллер, который весь день провел взаперти, уже начал было беспокоиться. Сияющий Ильерасагуа вошел в дом, с треском захлопнул за собой дверь и с порога провозгласил: - Все в порядке, Карло! - Со взрывчаткой? - Со взрывчаткой - само собой, - улыбнулся Ильерасагуа. - Я имею в виду последнее задание шефа. - Неужели ты получил вещество? - недоверчиво переспросил Миллер. Ильерасагуа вместо ответа похлопал себя по карману. Немец протянул руку: - Давай. Взъерошенный человечек вытащил из кармана пробирку, тщательно обернутую вощеной бумагой. - Осторожно, Карло, - предупредил он. - Я и сам не знаю, какими свойствами оно обладает. "Зато я догадываюсь", - подумал Миллер. Сердце его радостно колотилось: если все будет как задумано, то генерал Четопиндо у него в руках! Теперь хорошо бы эти кристаллики на ком-нибудь испытать. "Стоп! А почему бы не использовать самого изобретателя в качестве подопытного кролика? Будем надеяться, это ему не очень повредит, ведь Ильерасагуа может еще понадобиться. С другой стороны, больше испытывать не на ком, да и времени в обрез. В конце концов, это справедливо: пусть-ка химик сам отвечает за то, что сотворил", - весело подумал Карло. В комнату, насвистывая, вошел Ильерасагуа с большим чайником. Настроение у изобретателя было превосходное - он выполнил оба задания генерала Четопиндо: и снадобье синтезировал по формуле, и с боеприпасами дело на мази. Мелодия, которую насвистывал Ильерасагуа, показалась Карло знакомой. - Это что за мотив? - спросил он, пока Ильерасагуа расчищал место на столе. Изобретатель охотно пояснил: - У нас все рабочие напевают эту песню. - И слова знаешь? - Нет. - Так вот, советую тебе забыть этот мотивчик, - строго сказал Миллер. Ильерасагуа удивленно воззрился на гостя: - А в чем дело? - А в том, что за эту песню скоро будут вешать на фонарных столбах. - Кто будет вешать? Миллер отрезал: - Мы!.. - Да брось ты, Карло, говорить загадками! - воскликнул Ильерасагуа. Он пристроил, наконец, чайник на столе и получил возможность жестикулировать обеими руками, что и проделывал с темпераментом южноамериканца. - В Оливии за пение еще никого не вешали! - Все впереди. - Гость усмехнулся. В лице собеседника Ильерасагуа на мгновение почудилось что-то страшное. - По-моему, мотивчик довольно милый, - неуверенно произнес Ильерасагуа. - Этот милый, как ты говоришь, мотивчик принадлежит Рамиро Рамиресу, - сказал Миллер. - А, ну это дело другое. Рамиро давно у нас в печенках сидит, - согласился Ильерасагуа и следующим рейсом принес с кухни миску бобов со свининой, чай пока настаивался. - Садись-ка, друг, отдыхай. Что еще надо принести? Давай я схожу, - предложил Миллер. - Пару стаканов для чая. Вымой только их, они грязные. На кухне Миллер выбрал из груды грязной посуды два стакана, тщательно вымыл их, затем протер. После этого на дно одного стакана бросил несколько крохотных, почти неприметных, кристалликов из пробирки. Подумал: "Вот будет номер, если я перепутаю стаканы". Хозяин успел к этому времени разложить бобы на тарелки. Карло сам разлил чай и заботливо пододвинул Ильерасагуа стакан. - Благодарю, - сказал Ильерасагуа. Рот у него не закрывался ни на миг: теперь он оживленно рассказывал эмиссару шефа, как подвигается работа по начинке гранат слезоточивым газом. В паузах, жмурясь от наслаждения, он прихлебывал ароматный индийский чай. Миллер настороженно следил за собеседником, однако каких-либо отклонений от нормы в его поведении обнаружить не мог. Карло начал было подумывать, что либо француз, либо изобретатель надули его. - ...После этого я, представь себе, беру баллон, заряжаю его и иду в подвал, - продолжал свой рассказ Ильерасагуа. - И учти, Карло, все это происходит под самым носом у начальства, которое ни о чем не подозре... Ильерасагуа умолк, поперхнувшись на полуслове. Миллер посмотрел на него - глаза химика расширились. На лице застыло выражение изумления - казалось, кто-то нашептывает ему на ухо необыкновенно интересные вещи и он внимает, боясь проронить хотя бы слово. Карло хотел задать вопрос, но не успел. Ильерасагуа завизжал, с грохотом откинул стул и с вилкой бросился на Карло. Миллер в последнее мгновенье ловким ударом вышиб вилку и завернул руку изобретателя назад. Ильерасагуа зарыдал и опустился на пол. - Тигр! Тигр! - выкрикивал он сквозь слезы. - Твоя взяла! Жри меня, рви мясо, дроби кости, высасывай мозг! Миллер стоял в растерянности, не зная, что делать. Столь быстрая и непредвиденная смена ситуации даже его выбила из колеи. Вдруг на крики сбегутся соседи, явится полиция - как он объяснит свое присутствие здесь? Видимо, он отмерил химику слишком большую дозу этого чертова снадобья... - Замолчи, идиот! - прошипел Карло, изо всех сил сжав плечо тщедушного Ильерасагуа. Тот изловчился, схватил гостя за руку и укусил, да так, что Миллер взвыл. Он попытался отработанным еще в лагере движением схватить Ильерасагуа за горло, чтобы унять наконец вопли, но тот ловко вывернулся, вскочил на ноги и отбежал на несколько шагов, остановившись в углу комнаты. "Хорошо, что хоть окна занавешены", - мелькнуло у Миллера. Пока Карло раздумывал, что делать дальше, химиком вдруг овладело неистребимое веселье. Не зная, что предпринять. Миллер долго ждал, пока Ильерасагуа придет в себя. Его слух прервался так же внезапно, как и начался, сменившись остолбенением. Румянец исчез, щеки покрылись смертельной бледностью. На лбу блестели крупные капли выступившего пота. - Пить... - прошептал он, в недоумении озираясь. Миллер протянул Ильерасагуа стакан не успевшего остыть чая, затем, спохватившись, выплеснул его под стол, а химику дал свой стакан. Ильерасагуа пил судорожно, большими глотками, проливая чай на пол и на одежду. Напившись, он сжал стакан с такой силой, что стекло треснуло. Изобретатель с недоумением посмотрел на кровь, которая показалась из порезанной ладони. - Что случилось, Карло? - спросил он, озирая мутными глазами беспорядок в комнате. Немец вкратце описал внезапный припадок Ильерасагуа, опуская, само собой, некоторые детали. Ильерасагуа лизнул порезанную ладонь и опустил голову. Плечи его тряслись. - Я безумен, Карло, - проговорил он глухо. - Это наследственное. Моего дядю доконала белая горячка, он умер в смирительной рубашке. Меня, похоже, ждет то же самое... Разумеется, швыряя в стакан Ильерасагуа несколько крупиц снадобья, Карло отдавал себе отчет, что идет на определенный риск. Однако выхода не было: он должен был определить действие нового вещества, которое волею судьбы и обстоятельств попало в его руки. Ведь не станет же он, в самом деле, использовать себя в качестве подопытного кролика?! С другой же стороны, Миллер рассудил, что особой опасности он изобретателя не подвергает: от одного раза ничего страшного с Ильерасагуа не произойдет - едва ли он пристрастится к снадобью. - У тебя раньше бывали такие приступы? - спросил немец, глядя на бледного как мел Ильерасагуа. Тот покачал головой. - Я всю жизнь жил в ожидании этих приступов, Карло, - сказал он слабым голосом. - Надо мной тяготеет рок наследственности. Но никогда не думал, что это так ужасно... Спасибо, Карло, ты поступил как настоящий друг. Помолчав, Ильерасагуа продолжал, прикрыв глаза: - Мне кажется, что мой обморок длился несколько столетий... Да, столетий... Сначала я попал в джунгли. Путь мне преграждали стволы деревьев, поваленные бурей. Под ногами чавкало болото, с веток свисали то ли лианы, то ли змеи... Немец слушал красочный рассказ Ильерасагуа и лишь покачивал головой. Он понял, какое могущественное снадобье волею судеб попало в его руки. Наркоман Четопиндо едва ли устоит против этого оружия. Ильерасагуа до глубокой ночи рассказывал Миллеру о своем приступе. Несчастный изобретатель ужасно боялся, что он повторится, но еще больше, что о нем узнает генерал и тогда он, Ильерасагуа, выйдет из игры. Карло успокоил его, обещав сохранить все в тайне. Через четыре дня, когда вопрос с боеприпасами окончательно прояснился, они расстались приятелями. Карло больше не повторял свой рискованный эксперимент с веществом из пробирки: он уже примерно представлял себе, какая доза необходима на один прием. Нужно взять один-единственный, почти незаметный для глаза кристаллик. Для того чтобы удобнее было пользоваться веществом, надо досыпать в пробирку сахару, подумал Миллер. - Что ты собираешься делать с этим снадобьем, Карло? - спросил Ильерасагуа, с интересом наблюдая за действиями гостя. - Советую не болтать лишнего, - многозначительно произнес немец, тщательно пряча пробирку. - Шеф, сам знаешь, не любит болтунов. Ты рецепт не потерял? - Какой рецепт? - Бумажку, на которую ты переписал структурные химические формулы, - пояснил Миллер. - Листок у меня здесь, - Ильерасагуа похлопал по карману. - Лучше отдай его мне, раз у тебя такие приступы... - приказал немец. - Возможно, через какое-то время нам понадобится еще одна порция этой штуковины. Тогда я привезу тебе эти формулы. А сейчас проводи меня до автобуса. - Эта штуковина называется диэтил... - начал Ильерасагуа. - Прикуси язык! - зло прервал его Миллер. Изобретатель поправил сползающие очки. - О своем приезде ты извести меня заранее, Карло, - попросил он, - с этим снадобьем возни много, и сырье нужно заранее раздобыть. - Я пришлю телеграмму. - Ты что! - замахал руками Ильерасагуа, испуганно глядя на гостя. - У нас в городе полиция всю почту проверяет. - Телеграмма будет условная. Ну, скажем, такая... - Немец на секунду задумался, потом продолжил: - "У дяди разыгралась подагра, приготовьте лекарство". И скажу тебе напоследок одну вещь: если хоть одна живая душа узнает о снадобье, которое ты соорудил, пеняй на себя. Тогда я за твою жизнь не дам и ломаного гроша. У генерала руки длинные, сам знаешь. Да что Четопиндо, - повысил голос Карло, - я сам тебя задушу, вот этими руками! - Никто не узнает об этом, Карло, клянусь! - испуганно ответил взъерошенный человечек. - Смотри, если что, со дна океанского достану, - пообещал Миллер, глядя на дорогу. Химик поджал губы: - Что же я, враг себе? Вдали в клубах пыли показался автобус. - Всюду дожди, а у нас сушь, - произнес Ильерасагуа и добавил: - Не знаю, застанет ли меня на месте твоя телеграмма, Карло... - За тобой слежка? Ты заметил "хвост"? - встревоженно схватил его за плечо немец. - Что же ты сразу мне не доложил? - Слежки пока нет. Но ты же сам видел, как я болен, - вздохнул Ильерасагуа. - Еще парочка таких приступов - и на меня смело можно натягивать смирительную рубашку. - А, вот ты о чем... - успокоился Миллер. - Приезжай в Санта-Риту, там мы найдем тебе отличного врача, тебя подлечат. Через минуту угрюмый крепкий батрак с холодными глазами катил в столицу. Автобус трясся, поскрипывал на поворотах, за окнами проплывали унылые пейзажи. С попутчиками - такими же, как он, батраками, бродячими торговцами, людьми без определенных занятий - он в разговоры не вдавался, помалкивал, глядел в окошко. Слабо всхолмленные поля сменялись лесами, изредка мелькали убогие постройки погонщиков скота, проплывали помещичьи гасиенды. На горизонте показались далекие, словно бесплотные горы, плавающие в белесом небе. Одна из вершин курилась - это был знаменитый действующий вулкан. Миллер перебирал в памяти события прошедших дней. Задание шефа он выполнил. А кроме того, судьба послала ему удивительный шанс. Нужно действовать решительно, чтобы этот шанс не упустить. С этой мыслью немец сошел на автобусной станции Санта-Риты. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Талызин и Вероника Николаевна встретились в коридоре в первый же день занятий, сразу после каникул. Талызин изучал у доски объявлений новое расписание. Барановская, против обыкновения, шла налегке, поманивая пустым портфелем. - Что дома? - спросил Талызин, когда они поздоровались. - Как Сережка, мама? - Мама приболела, простудилась где-то в очереди. А Сергей молодцом. В остальном - никаких новостей. А ты почему не заходишь? - Работал много. На товарной станции. А потом решил сдать последний спецпредмет досрочно. - Приходи к нам вечерком, Сергей будет рад. Он часто о тебе спрашивает. Договорились? - Спасибо, Ника, - обрадованно произнес Талызин. Продолжая разговор, они отошли в сторонку, к окну. - Как диплом? - спросила Вероника. - Много успел за каникулы? - Грызем гранит науки. Зубы пока целы, и на том спасибо. Да что мы все о делах? - спохватился Талызин. - Слушай, какие у тебя планы на сегодняшний вечер? - Никаких, - пожала плечами Барановская. - Давай сходим в кино. - С удовольствием, - согласилась Вероника. - Сто лет в кино не была! Встретились, как договорились, у афишной тумбы, и долго выбирали, куда пойти. - "Антоша Рыбкин"! - радостно воскликнул Иван, указав пальцем на строку в афише. - Это же старая комедия, ей больше трех лет... Она выпущена, кажется, в сорок втором году Алмаатинской киностудией. - Знаешь, Ника, мне почему-то очень хотелось посмотреть этот фильм, но не пришлось. - Что ж, "Антоша" так "Антоша". Пошли, - решила Барановская. Фойе было полупустым, несмотря на вечерний сеанс. Играл оркестр, певица исполняла "Синий платочек", явно подражая в своей манере Клавдии Шульженко. Иван взял за руку Веронику, но она тихонько высвободила ее. - Послала я, Ваня, еще полдюжины запросов по разным адресам, - произнесла она, невидяще глядя перед собой. - Ума не приложу, куда бы еще написать... Может, ты присоветуешь? - Подумаем, Ника. Но сначала я должен посоветоваться с одним моим знакомым. - Дельный человек? - Очень. - Только не откладывай, ладно? - попросила Вероника. - Завтра же позвоню, - пообещал Иван. Фильм показался Талызину привлекательным и смешным. Правда, взволнованный близостью Вероники, Иван смотрел на экран не очень внимательно. После кино зашли в Сокольнический парк, оказавшийся по пути, долго бродили по заснеженным аллеям. - Расскажи о себе, Ваня, - негромко попросила Вероника и взяла Талызина под руку. - Что? - Все, - коротко пояснила она. - Все не получится. - Почему? - Слишком много времени понадобится. Тебе надоест слушать, - попытался отшутиться Талызин. - Ну, расскажи тогда хоть что-нибудь, - снова попросила Вероника, женским чутьем понявшая, что коснулась чего-то запретного, о чем Ивану говорить тяжело или неприятно. - Ты ведь все знаешь обо мне, а я о тебе - почти ничего. Талызин рассказал о войне, перекорежившей всю его жизнь, о надоевшем одиночестве, о том, как трудно дается ему нынешнее, мирное бытие. Веронике хотелось расспросить его о родителях, но что-то удержало ее от этого вопроса. - Теперь вот пробую жить, как говорится, начав с нуля. Не знаю, что из этого получится, - заключил Талызин свой рассказ. - А есть у тебя друзья, Ваня? - спросила с участием Вероника. - Видно, я стал трудно сходиться с людьми. А прежних друзей отняла война. Ты сейчас у меня самый близкий друг... Несколько минут шли в молчании. Навстречу им промчалась по аллее весело галдящая стайка подростков на лыжах. - А вообще-то, ты счастливее меня. У тебя есть Сережа. И мама. - Счастливее... - задумчиво повторила Вероника. - Знаешь, муж так и не видел Сережу. Фотокарточку, правда, я послала на фронт, но не знаю, дошла ли. Успел ли он получить до того как... пропал. А на отца в сорок втором пришла похоронка, он был в ополчении... x x x Больше всех приходу Талызина радовался Сережа. Иван всегда приносил ему игрушки, возился с мальчиком, вечно они что-то мастерили. - Дядь Вань, пошли строить крепость! - говорил Сережа, и они шли во двор, где возводили сложное строение из снега, льда и веток - предмет пристального внимания и зависти окрестных мальчишек, которые, впрочем, скоро подключились к работе. Иван и Сережа наращивали башни, сооружали подъездные мосты, выкапывали вокруг крепости защитный ров. Или шли кататься на санках с уклона, который начинался прямо в конце их улицы. Или просто отправлялись на прогулку, а иной раз - по магазинам за покупками, по списку, который составляла Агриппина Захаровна. - Чего ты ждешь? - как-то сказала она Веронике. - Ты же видишь, человек порядочный, положительный... - Не пьет, не курит, - попыталась Вероника перевести разговор в шутку. - Да, не пьет и не курит, если угодно! - повысила голос Агриппина Захаровна. - И он любит тебя, неужели ты слепая? - Знаю, - тихо произнесла Вероника. - Посмотри на себя, - продолжала мать. - Как ветка, высохла. Сколько можно ждать-то? - Всю жизнь. - Сколько уже лет нет писем! Сколько времени прошло, как война кончилась!.. Когда же ты научишься смотреть правде в глаза, а не витать в эмпиреях! Коли остался жив - дал бы о себе знать. - Ты же знаешь, на войне всякое бывает. Может быть, он выполняет особое задание, не имеет права писать домой... Помнишь, я приносила книжку? - устало возражала Вероника. - О господи! - всплеснула руками Агриппина Захаровна. - Ты иногда рассуждаешь как ребенок, мне просто страшно становится за тебя. Помру - совсем беспомощной останешься, да еще с Сережкой на руках. Как можно верить всяким выдумкам? Мало ли чего писатели насочиняют? Я вот что скажу тебе, голубушка, - произнесла веско мать. - Не хочешь о себе, так хоть о Сереже подумай. Ребенку нужен отец. - Агриппина Захаровна понизила голос, глядя на мальчика, увлеченного "конструктором", который недавно подарил Талызин. - Вчера они играли тут с Иваном, - мать перешла на шепот, - а я на кухне была. Иду в комнату и слышу - Сережка говорит: "Дядь Ваня, хочешь быть моим папой?". Я и остановилась. - Ну, а Иван? - спросила Вероника дрогнувшим голосом. - Он взял его на руки, подкинул, потом прижал к себе и сказал: "Хочу. Очень хочу, Сережа". Вероника отвернулась. - Что скажешь? - наседала мать. - Слишком просто все у тебя получается, мама, - покачала головой Вероника. - А у тебя слишком сложно! Знаешь, Ника, не нами сказано: "Спящий в гробе, мирно спи, жизнью пользуйся, живущий". - Ненужный разговор, мама. Оставим его, - решительно оборвала Вероника, завидя в окно Талызина, открывающего калитку. Едва Иван вошел в дом, к нему с радостным возгласом бросился Сережа. - Что принес, дядь Вань? - спросил он после того, как Талызин, подбросив его в воздух, поставил на место. - Сергей! - укоризненно произнесла Вероника. - А что? Вопрос по существу, - весело сказал Иван и, достав из кармана игрушечный грузовик ядовито-зеленого цвета, протянул подарок мальчику, который тут же принялся катать машину по полу. Агриппипа Захаровна, постояв несколько минут, отправилась на кухню. - Сегодня день подарков, Ника! - продолжал Талызин. - У меня и для тебя есть кое-что. - Люблю подарки, - улыбнулась Вероника, протягивая руку. - Сначала ответь на один вопрос. Есть у тебя подружка в Новосибирске? - В Новосибирске? - удивленно повторила Вероника. - Да. - Никого у меня там нет, - покачала она головой. - А почему ты, собственно, спрашиваешь? - Нет, ты вспомни, вспомни, - настаивал Талызин. Вероника опустила руку: - На что-что, а на память, слава богу, я не жалуюсь. Говори, в чем дело? Иван достал письмо из кармана. - Вот, почтальонша только что у калитки передала. Для тебя. От неизвестной мне девушки по имени... Ты чего испугалась, глупая? - Дай сюда. Побледневшая Вероника взяла конверт, внимательно прочла адрес, некоторое время вертела в руках потертый прямоугольник письма. Наконец, решившись, неловко, наискосок надорвала его и отошла к окну, чтобы прочитать страницу, вырванную из ученической тетради. Талызин, которому передалась взволнованность Вероники, с тревогой наблюдал за ней. Вероника, пробежав глазами листок, сдавленно вскрикнула. Талызин кинулся к ней: - Ника, что случилось? - Он жив! Слышишь?.. Он жив, жив, жив, - повторяла она словно в бреду. В комнату вошла встревоженная Агриппина Захаровна. - Ника, что с тобой? Тебе плохо? От кого письмо? - Я всегда знала, что он жив, - произнесла Вероника и разрыдалась. Писала медсестра новосибирского госпиталя для тяжелораненых. Писала "на свой страх и риск" и просила извинить, что берет на себя смелость сообщить, что муж Вероники обгорел в тапке и лишился зрения. Решил не возвращаться домой, хотя его уговаривали и врач, и вся палата. Твердил, что не хочет быть никому обузой. Повторял, что уж как-нибудь сам, один, скоротает век, да и государство не даст пропасть. Прошло столько времени, а состояние его не улучшилось. "Не знаю, какое решение Вы примете, но не написать Вам я не могла", - заключала письмо медсестра. Вероника тщательно сложила письмо, спрятала его в сумочку, подошла к вешалке и стала одеваться. - Ты куда? - спросила мать. - За билетом на вокзал. - Вероника держалась спокойно, только чуть подрагивающий голос выдавал волнение. - Можно, и я пойду с тобой? - спросил Талызин. - С билетами сейчас туго... Вероника кивнула. По дороге они не разговаривали. Иван смотрел на ее бледное, усталое лицо, ставшее таким дорогим, и чувствовал: в его жизни что-то непоправимо рушится. И снова остро ощутил вновь надвигающееся одиночество. Хорошо бы разрубить этот узел одним ударом. Но как это сделать? Уехать куда-нибудь, все поменять в жизни? Немного отдает ребячеством... Нет! Бросать институт глупо: учеба заканчивается, осталось совсем немного. И есть у него две-три идеи насчет разведки полезных ископаемых, профессор признал их заслуживающими внимания. Троллейбус, в котором они ехали, медленно вползал на Крымский мост. Монументальный вход в Центральный парк культуры и отдыха остался по левую руку. Вероника смотрела на Москву-реку, но мысли ее витали где-то далеко. С билетами действительно оказалось трудно - начались школьные каникулы, и все поезда были забиты. Талызин безрезультатно простоял полтора часа в воинскую кассу, затем отвел в сторонку задерганного начальника вокзала и несколько минут о чем-то с ним толковал. Вероника, присев на краешек освободившейся скамьи, безучастно наблюдала за его действиями. Наконец Талызин подошел к ней. - Понимаешь, какая штука, - растерянно пробормотал он. - Билет можно взять только на сегодня. На кассу предварительной продажи надежды нет. - На сегодня? - оживилась Вероника. - Это еще лучше! Тогда я смотаюсь домой за вещами. - Не успеешь, - покачал головой Талызин. - До отхода поезда, - он глянул на часы, - тридцать пять минут. - Собственно, мне и не надо ничего, - решила Вероника. - Поеду так. - Места - только в общем вагоне. - Боже мой, да какое это имеет значение?! - воскликнула Вероника. - Я готова пешком идти в Новосибирск, по шпалам... - Ладно, беру билет. Иван отошел и, вернувшись через короткое время, вручил Веронике твердый картонный прямоугольник. - Только не потеряй, - сказал он. - Ты в таком состоянии... - Я совершенно спокойна, - возразила Вероника, но лихорадочно блестевшие глаза выдавали ее волнение. - Пойдем буфет поищем, кофе попьем, - предложил Талызин, посмотрев на вокзальные часы. - Пойдем, - безучастно согласилась она. Они пили кофе из бумажных стаканчиков, стоя у захламленного столика. - Послушай, может, я с тобой поеду? - неожиданно предложил Иван. - Ты совсем какая-то отключенная... - Нет-нет, что ты, это невозможно! А со мной все в порядке, - заверила Вероника. - Хорошо, только возьми себя в руки. - А ты заскочи к маме... - Вероника запнулась. - Скажи, как сложилось. Ладно? И сообщи на работу. - Само собой, - кивнул Иван. На какой-то миг все это показалось ему нереальным: и куда-то спешащие толпы пассажиров с узлами, чемоданами и детишками, и длинная молчаливая очередь в буфет, и сизые клубы табачного дыма, плавающие между столиками... - Не грусти, Ваня. - Вероника пригнулась к Талызину, чтобы перекрыть вокзальный гул. - Кто же виноват, что так сложилось? - Она положила ладонь на его руку. - Так даже лучше... - Пойдем на перрон. Они нашли ее вагон и стали в длинную очередь, ждущую начала посадки. Талызин вытряхнул из бумажника все деньги, что были у него при себе, и отдал Веронике. - Возьми хоть на обратную дорогу, - сунула она ему в карман смятую купюру. Сзади успел вырасти немалый хвост. Билетов в общий вагон было продано явно больше, чем он мог вместить. - Если нужна какая-то помощь... - начал Талызин. - В общем, если что, дашь мне телеграмму, помогу. - Я знаю, - просто сказала Вероника. Когда им удалось протиснуться в вагон, свободных мест уже не было. Какой-то инвалид с костылями подвинулся, освободив для Вероники местечко. Он был навеселе и то и дело отгадывал залихватский чуб, закрывающий глаза. Инвалид хотел что-то сказать, но посмотрел на ее лицо и промолчал. Последние минуты тянулись особенно медленно. - Ой, чуть с собой не увезла... - Вероника открыла сумочку, достала продуктовые и хлебные карточки и протянула их Талызину. - Вишь, забывчивая у тебя жинка, гражданин-товарищ, - подмигнул инвалид Талызину. Народу в купе все прибывало. Под скамьями места для вещей уже не было, и груда узлов и чемоданов росла на полу. - Ты выбраться не сможешь, - забеспокоилась Вероника. - А что, по стопочке? - предложил Талызину инвалид и, не дождавшись ответа, обиженно отвернулся, что-то пробормотав. - Знаешь, Ваня, что меня больше всего мучает? - еле слышно произнесла Вероника. - Что? - Он ведь так и не увидит Сережу. Никогда... Толстая проводница, протискиваясь по коридору, объявила, что до отхода поезда остается пять минут и провожающих просят покинуть вагон. Едва Талызин соскочил с подножки, поезд тронулся. Двигался он медленно, словно нехотя. Иван шел рядом с вагоном, заглядывая в окно. Сквозь пыльное стекло тускло просматривалось печальное лицо Вероники. "Словно лик скорбящей богоматери", - подумал Талызин. x x x На следующий день, выполнив все поручения Вероники, Талызин отыскал телефон-автомат и позвонил Андрею Федоровичу. Он почувствовал вдруг настоятельную потребность встретиться и поговорить с ним. Сначала он позвонил ему на работу. Телефон не отвечал. Тогда, без особой надежды, Иван набрал его домашний номер. Против ожидания, Андрей Федорович оказался дома. Разговор, однако, получился каким-то странным. В голосе Андрея Федоровича, обычно сдержанного и спокойного, сквозили тревожные нотки. - Добрый день, Андрей Федорович, - начал Талызин. - Мне хотелось бы спросить... - А, узнаю, узнаю, - поспешно перебил собеседник, не называя его по имени. - Нельзя ли... - Я приехал домой на обеденный перерыв. Выхожу через двадцать минут. Так что времени у меня нет, - ровным голосом проговорил Андрей Федорович и повесил трубку. Иван некоторое время слушал короткие сигналы, не в силах постигнуть, что произошло. "Заболел? Не узнал меня? Или, может, я чем-то провинился перед ним?" Повесив трубку, Талызин машинально оглянулся. К телефону-автомату уже выстроилась очередь, и кто-то из самых нетерпеливых стучал в стекло пятнадцатикопеечной монетой. Он вышел из кабины как в тумане. Быстро перебрал в памяти весь короткий, сумбурный разговор, в голове всплыла фраза: "Выхожу через двадцать минут". "Через двадцать минут", - вслух повторил Талызин. В следующее мгновение он подскочил к краю тротуара и остановил такси. Назвав адрес, попросил водителя: - Гони вовсю! Очень тороплюсь. У нас - восемнадцать минут. Шофер покачал головой и тронул машину. Талызин выскочил из такси в тот момент, когда Андрей Федорович выходил из дома. Заметив Ивана, он жестом отпустил свою машину и, едва та скрылась за углом, подошел и предложил: - Пройдемся? Они свернули на набережную, где из-за пронзительного ветра не было ни души. Молча миновали баржу, превращенную в плавучий ресторан. - Я приехал, потому что очень огорчился нашим телефонным разговором, - первым нарушил молчание Талызин. Андрей Федорович промолчал, ограничившись кивком. - Что случилось? - Пока не случилось, но может случиться, - проговорил Андрей Федорович. - Теперь, Ваня, многое случается... Но об этом говорить не будем. - А о чем будем? - О тебе. Как идет учеба в институте? - Нормально. Курс фактически закончил, осталась только преддипломная практика да защита диплома. - Это хорошо. - Казалось, эта одобрительная реплика относится не к словам Талызина, а к каким-то затаенным мыслям Андрея Федоровича. - Удачно, Иван, что ты позвонил. Я сам собирался разыскать тебя. А на разговор по телефону не обижайся. Суть, сам понимаешь, не в форме. Когда они повернули на другую улицу, Андрей Федорович остановился. - В нашу страну, я узнал, из-за рубежа приходят запросы на специалистов. Есть и из Южной Америки. Больше всего требуются, представь себе, горные инженеры. - И что? - Ты должен уехать. Пока подпишешь контракт на три года, а там видно будет. - Но у меня преддипломная... - Вот там ее и пройдешь, свою практику, - махнул рукой Андрей Федорович. - Парень ты способный, это проверено. - Почему такая спешка? - Этого сказать тебе не могу. - Но все-таки... - Ты мне веришь? - Верю. - Тогда собирайся. Вместо диплома получишь пока справку, что прошел полный курс наук в Горном институте и можешь занимать инженерную должность. - Может быть, я снова мобилизован? - осенило Талызина. - У меня новое задание? - Задание одно: уехать. Как можно скорее. И желательно - подальше. ...В общежитие Талызин возвращался оглушенным. Особенно потрясли его слова Андрея Федоровича: "Мне больше не звони. И увидеться скоро едва ли сможем. Все варианты командировки, что станут тебе предлагать, - будут подбираться по моему поручению. А если необходимо будет связаться с тобой - я это сделаю сам".  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *  ГЛАВА ПЕРВАЯ Миллер завершил обстоятельный доклад о результатах своей поездки, однако медлил покидать кабинет генерала. - Ну, что еще, Карло? - спросил Четопиндо. - У меня есть для тебя, Артуро, нечто интересненькое. - Миллер небрежно развалился в кресле, чего раньше никогда не позволял себе в присутствии Четопиндо. Тот пребывал, однако, в благодушном настроении и сделал вид, что не обратил внимания на развязность помощника. Впрочем, каково будет настроение шефа в следующую минуту, предугадать было трудно, оно скакало словно температура у больного лихорадкой. Миллер попросил: - Пусть принесут чаю. Несколько удивленный и заинтригованный, Четопиндо вызвал секретаря и отдал соответствующее распоряжение. Когда на столе шефа появился чай, помощник встал и тщательно запер дверь кабинета. - Ты не утопить меня вздумал? - поинтересовался Четопиндо, с возрастающим интересом наблюдая за действиями Миллера. - Только учти, Карло, что стакан чаю - не бассейн, а я - не Гарсиа... Миллер промолчал. Жестом фокусника он достал из кармана пробирку, которую привез из командировки. - Что это? - спросил генерал. - Райское блаженство, Артуро. - А точнее? - Это наркотик, который соединяет в себе все лучшие, самые драгоценные свойства всех прежних. - Забавно. - Этот белый порошок тонизирует - и расслабляет, усыпляет - и заставляет бодрствовать, он дает возможность в течение одной минуты прожить целую жизнь, равную столетию, - вдохновенно распинался Миллер. - А может, ты задумал не утопить, а отравить меня, а? - сощурился Четопиндо. - Ладно. Ты примешь порошок первым, - решил, немного подумав, генерал. Пока Миллер осторожно вытряхивал кристаллики в стакан, Четопиндо с вожделением следил за пробиркой. Миллер знал, что генералу не терпится попробовать новое снадобье. - Второй стакан ни к чему. Будем пить из одного, - сказал Четопиндо. Карло размешал чай ложечкой и поднес стакан к губам, подумав: "В первый и последний раз..." На вкус это был самый обычный чай, лишенный какого бы то ни было привкуса. Немудрено, что Ильерасагуа не заподозрил ничего неладного во время их чаепития. - Помирать, так вместе! - сказал Четопиндо и тоже отхлебнул из стакана. - Ты разыгрываешь меня, Карло! - воскликнул он. - Это же обычный чай. Помощник и сам решил было, что среди крупинок сахара не оказалось ни одной частицы снадобья. Он понимал, что, устраивая эту пробу, рискует многим, слишком многим. Зато, если удастся пристрастить Четопиндо к новому наркотику, генерал в его руках. Через короткое время Миллер почувствовал, что голова его становится ясной, как бы прозрачной. Это было удивительное, ни с чем не сравнимое, новое для него ощущение. Понятия "трудно" или "невозможно" для него теперь не существовало. Оливия! Взор его остановился на огромной крупномасштабной карте страны, которая занимала всю стену кабинета. Что для него Оливия! Да он мог бы всем миром управлять! Да, всем миром! Этого добивался Гитлер, до он допустил массу ошибок, а уж он, Миллер, будьте уверены, подобных ошибок не допустит... Нет, он и на этот раз бросил в чай слишком большую дозу снадобья! Последним усилием воли, прежде чем впасть в транс, Миллер посмотрел на Четопиндо. Генерал сидел откинувшись в кресле, и взор его был устремлен в бесконечность. ...Миллер пришел в себя первым. Да, то, что он испытал, было грандиозно. Вскоре и Четопиндо зашевелился. Некоторое время он сидел с закрытыми глазами, затем раскрыл их и посмотрел на помощника. - Угодил ты мне, Карло, - сказал генерал. Миллер улыбнулся: - Рад стараться. - Всего пятнадцать минут прошло... - заметил Четопиндо, глянув на часы. - А я хоть целый день могу рассказывать о том, что пережил. Миллер вел себя как рыбак, который видит, что поплавок зашевелился. Рыба заинтересовалась наживкой, теперь она никуда не денется. Нужно только выбрать правильный момент для подсечки. Зазвонил телефон. Четопиндо приподнял и швырнул на рычаг трубку, не слушая. - А я-то думал, что перепробовал все наркотики мира, - сказал он. - Как эта штука называется? Миллер пожал плечами: - Как-то мудрено, я уже позабыл. - Я стоял на башне танка, - начал с воодушевлением Четопиндо после паузы. - В лицо бил ветер, машина мчалась на полной скорости. Мы врезались в толпу, которая заполнила всю Королевскую впадину. Ах, Карло, вот была потеха! Докеры закричали... Ты разве не слышал криков? Помощник с улыбкой покачал головой: - Мне было ниспослано совсем другое видение... Как говорится, каждому свое. - Вот именно, каждому свое, - повторил Четопиндо, нахмурившись. Видно было, что после наркотика он не мог сосредоточиться на одной какой-либо мысли. - Превосходный лозунг, Карло! Твои прежние соратники знали толк в лозунгах... Придет время - мы вывесим этот лозунг над главным входом стадиона... Так о чем, бишь, я?.. - потер лоб Четопиндо. - Ты на танке ворвался в Королевскую впадину, Артуро, - напомнил Миллер. - Да, в Королевскую впадину... В меня со всех сторон полетели камни, обломки кирпича. Но ни один не достиг цели, - продолжал Четопиндо. - И я не спустился вниз, не спрятался в танковую башню. В ушах моих пели флейты ветра, я ловил камни и швырял их обратно, в этих взбунтовавшихся мерзавцев. - Ты вел себя как герой. - Герой, герой... - рассеянно повторил Четопиндо. - Кстати, откуда у тебя этот порошок? Миллер ждал этого вопроса. - Из Европы привез. - Гм... - неопределенно хмыкнул генерал. - Привез, говоришь? Ну, предположим. Где же ты до сих нор хранил порошок? - Во всяком случае, не там, где живу, - усмехнулся бразильский коммерсант. - Где же? - На стороне. - Где именно, черт возьми? - повысил голос генерал. - Разве я не имею права на свои маленькие секреты? - обиделся Карло. Четопиндо оставил его реплику без внимания. - А в Европе где раздобыл? - спросил он. - Отобрал у одного заключенного. Четопиндо взял пробирку, повертел ее в руках и спрятал в ящик стола. - У тебя еще есть? - спросил он. - Должно быть. "Вот мы и переходим к следующей сцене спектакля", - подумал Миллер, вставая. Наступал кульминационный момент опасной игры, которую он затеял. Поздно вечером, когда после горячей ванны он блаженствовал в пижаме на гостиничной кровати, раздался властный стук в дверь. Он вскочил, отворил дверь: перед ним стоял сам Четопиндо, собственной персоной. - О, Артуро... - произнес помощник, делая шаг назад. - Извини, у меня бедлам. - Неважно. - Я спущусь, скажу, чтобы вина принесли, - проговорил Карло и двинулся было к выходу. Четопиндо притворил дверь. - Не нужно. Миллер предложил: - Спустимся в бар? - Я пришел к тебе, Карло, не вино пить, - сказал многозначительно Четопиндо и тут же потребовал: - Давай порошок, который у тебя остался. Выкладывай, я жду. Миллер негромко, но твердо произнес: - Не дам. - Да ты знаешь, что я с тобой сделаю? - побагровел Четопиндо. Он отворил дверь в коридор и кивнул кому-то. В номер вошли два молодчика, увидев которых Миллер внутренне содрогнулся. Он отчаянно трусил, но решил не отступать от задуманного. Два головореза остановились, ожидая приказаний. Четопиндо щелкнул английским замком на двери и приказал: - Обыщите комнату. - Листовки, генерал? - спросил громила. Нижняя губа его была изуродована шрамом, отчего некоторые слова он произносил шепеляво. - Нет, нужно найти белый порошок, - произнес Четопиндо. - Он либо в пробирке, либо в коробочке. Действуйте осторожно, чтобы не просыпать. Миллер безучастно наблюдал, как на пол полетели одежда из шкафа, белье с постели. Молодчики действовали четко, выполняя привычное дело. Обыск проходил в молчании. Те, кто производил его, лишь изредка обменивалась короткими репликами. Наконец все вещи были вывернуты и вытряхнуты, все закоулки обшарены, люди Четопиндо даже стены обстучали в поисках тайника - порошка нигде не было. - Теперь его обыщите, - кивком указал Четопиндо на Миллера, присевшего на стул. Человек со шрамом на губе поднял Карло за шиворот легко, словно котенка. - Потрусите его легонько, ребята, - сказал шеф, вытаскивая сигару. Удар в подбородок отбросил Миллера к стене. Он упал, почувствовав солоноватый привкус крови во рту. - Теперь скажешь, Карло, где спрятан порошок? - спросил генерал. Миллер помотал головой. Изо всех сил он сдерживал стоны, понимая, что криком себе не поможет, только раззадорит бьющих. Молодчики снова принялись деловито его обрабатывать. Затем по знаку Четопиндо остановились. - Захватим его с собой, - решил Четопиндо, слезая с подоконника. - У нас заговорит. Причешите его. Один плеснул избитому в лицо водой из графина, другой вытер полотенцем. Но разбитые губы не переставая кровоточили. - Н-да, видик не очень, - покачал головой Четопиндо. Он огляделся, поднял с полу шляпу, выброшенную из шкафа при обыске, и низко нахлобучил ее на Миллера. - Так-то будет получше, - заключил он. Редкие в столь поздний час прохожие видели, как из гостиницы вышли четверо. Средний, в надвинутой на глаза широкополой шляпе, еле волочил ноги. Видно, здорово подгулял. Двое по бокам заботливо поддерживали его под руки. Позади, сунув руки в карманы плаща, шел высокий человек. Те, кто узнавал в нем самого генерала Четопиндо, невольно ускоряли шаг и на всякий случай отворачивались. Четверо сели в машину, и шофер тут же рывком тронул ее с места. Миллера привезли в какой-то подвал. - Оглядись-ка хорошенько, Карло, - посоветовал генерал. - Я даю тебе последнюю возможность одуматься. В общем, здесь то же, что было в Германии. Пыточная техника тайной полиции во всех странах, вероятно, одинакова: крючья, клещи, шприцы, электроприбор. Один пз допрашивавших толкнул Миллера на какое-то подобие топчана. - Ступайте отдыхать, ребята, - сказал Четопиндо, и обоих молодчиков словно ветром сдуло. Генерал некоторое время молча смотрел на человека, лежащего перед ним на топчане. О чем-то думая, курил сигару. Выражение его лица становилось все более умиротворенным. - Хочешь закурить, Карло? - неожиданно предложил Четопиндо. - Могу предложить сигару с травкой. Я-то не жадный, как видишь. - Пить... Четопиндо налил воды, протянул стакан Миллеру. Тот, приподнявшись, выпил его залпом. - Ты ведешь себя, Карло, точь-в-точь как один из этих... левых. Позавчера, когда ты был в отъезде, я допрашивал одного такого, из Королевской впадины. Гитарист, песни сочиняет. И, по донесению, еще занимается кое-чем. Всю ночь провозился с этим подонком, и без толку... - Четопиндо повел осоловелыми глазами и продолжал: - Так он ничего и не сказал. Кремень! Вроде тебя, ха-ха! Но уж с тобой-то, я думаю, мы поладим. - Артуро, послушай, - проговорил Миллер. Ему пришлось четырежды повторить обращение, прежде чем Четопиндо встрепенулся и вскинул голову. - А? Это ты, Карло? Чего тебе? По глазкам... Я сейчас... потерпи... Не торопись в ад!.. - Артуро, ты можешь уничтожить меня, но сначала ответь на несколько вопросов. - Ну, валяй, да поживее, - вяло согласился Четопиндо. - До чего вы, немцы, поговорить любите. Пардон, не немцы, а коммерсанты из Бразилии... - Зачем же я спрятал порошок, как ты думаешь? И столько сейчас вытерпел? - А черт тебя знает, Карло, - тупо улыбнулся Четопиндо. - Вы, коммерсанты, ужасно хитрый народ. - Я тебя не обманываю: весь порошок будет твой. - Почему же сразу не отдал? - Да я ведь о тебе забочусь, Артуро. Неужели ты этого еще не понял? Встрепенувшись, Четопиндо сделал последнюю затяжку и вдавил окурок сигары в пепельницу. Долго смотрел в маленькое окошко подвала, забранное решеткой, за которой начинал обозначаться тусклый рассвет. - Не понимаю. - Я буду выдавать тебе порошок порциями, когда ты этого потребуешь, Артуро. - Но зачем тебе это, черт возьми? - У меня порошок будет в сохранности, как в государственном банке. Генерал оживился: - Так у тебя еще много порошка припрятано? - Достаточно. Я буду твой лорд-хранитель. Разве плохо? - Лорд-хранитель порошка, - повторил Четопиндо. - А что, недурно, черт возьми! - Что касается моей смерти, то она тебе ничего не даст, - заключил Миллер. - Ох и хитер ты, коммерсант, - погрозил пальцем генерал. - Аки змий. Ничего себе помощничка я выбрал. - Разве я не остаюсь целиком в твоих руках, Артуро? - Это верно, - неожиданно согласился Четопиндо. Утром по звонку шефа в подвал спустились двое дежурных, которых Миллер запомнил, кажется, на всю жизнь. Они приготовились вытаскивать изуродованный труп, но вместо этого застали Карло мирно беседующим с Четопиндо. - Два кофе, да поживее, - распорядился генерал. - А все, что происходило ночью, вам приснилось. Разукрашенный кровоподтеками, Миллер покинул подвал для допросов. Санитар из Комитета общественного спокойствия кое-как залепил ему пластырем ушибы и ссадины. - Гуляка после ночного дебоша. А еще лорд, - сказал ему Четопиндо на прощанье. - Даю тебе увольнение до завтрашнего утра, Карло. - И тогда обсудим операцию "Стадион"? - М-м-м, - промычал Четопиндо, словно от зубной боли. - Там видно будет. Только миновав стоящего как истукан часового и выйдя на свежий воздух, Миллер почувствовал, что нуждается в основательном отдыхе. Каждая мышца гудела, он пошатывался, словно под ногами был ее тротуар, а палуба "Кондора". Однако прежде чем направиться в свой отель, Карло зашел на почту. Взяв бланк, он огляделся, отошел к стойке и вывел текст, иногда останавливаясь, чтобы вспомнить, как пишется нужное слово: "У дяди разыгралась подагра, приготовьте лекарство". Затем написал адрес далекого городка на окраине страны. В отеле прислуга смотрела на него как на выходца с того света. Миллера, однако, не беспокоили косые взгляды: он знал, что уже завтра будет ночевать в другом, самом шикарном отеле, несмотря на прижимистость Четопиндо. Сегодняшней ночью он завоевал право на другой отель, а может, со временем и на особнячок... Неплохо бы такой, как в том городке, где живет Ильерасагуа... С колоннами и гербом на фронтоне... Мысли Карло спутались, и он заснул, тяжело ворочаясь и постанывая во сне. Расчет помощника оказался верным. Четопиндо хоть и поморщился и пробормотал что-то насчет партийной кассы, которую следует беречь, но перевел своего помощника в отличный отель, расположенный в центре города. Съездить к Ильерасагуа для Миллера теперь не составляло проблемы, и он время от времени катал туда, пользуясь машиной шефа. Шофер, молодой парень, слушался Карло, как самого генерала. Исподволь, без нажима гнул Миллер свою линию: пользуясь слабостью Четопиндо, он прибирал постепенно бразды правления в Комитете к своим рукам. Делал это скромненько, незаметно для посторонних глаз. Ильерасагуа оказался человеком надежным, он ни разу не подвел Миллера. x x x Шли дни, и каждый из них был отмечен печатью тревоги и беспокойства. Оливию, прежде столь благополучную, что казалось, она погружена в безысходную спячку, все чаще стали сотрясать социальные конфликты. То волновались горняки медных рудников, то батраки-инкилины требовали повышения заработной платы, то рабочие подавали голос. Однако больше всего хлопот доставляли правительству докеры Королевской впадины. Из далекой Европы через океан приходили сведения, одно удивительнее другого. И большинство из них гулким эхом отзывалось в обширной стране. Гульельмо Новак в одном из своих выступлений перед докерами сравнил Королевскую впадину с морской раковиной, которая, если ее поднести к уху, чутко передает шум всего внешнего мира. Докеры жадно читали "Ротана баннеру", разбившись на группы, горячо обсуждали новости. Дотошно и придирчиво расспрашивали моряков, сходящих на берег. Особое предпочтение отдавалось, естественно, прибывающим из Европы. В течение короткого времени самым популярным в Королевской впадине стал лозунг: "Ни один нацист не ступит на землю Оливии!" И правительству, и ведомству генерала Четопиндо работы поприбавилось. Приходилось лавировать: вести слежку с помощью своих переодетых сотрудников, которые внедрялись в докерскую среду, вылавливать по одному разного рода смутьянов, дестабилизирующих обстановку, сеять среди докеров различные провокационные слухи, стараться расколоть их на множество группок и течений... В этой работе усердным помощником генерала выказал себя Миллер. Поначалу Карло не без опаски поглядывал на трапы, по которым спускались на оливийскую землю десятки и сотни его бывших соотечественников. Среди них, по статистике, могли, разумеется, быть и те, кто знал безжалостного штурмбанфюрера Карла Миллера в прежнем его обличье. Но вскоре убедился: старина Шторн сработал на совесть. Однако немцы, идущие по трапу, скользили равнодушным взглядом по широкоплечей фигуре то ли докера, то ли портового охранника, который, видимо, наблюдает за порядком, кого-то выглядывая в разношерстной толпе эмигрантов из Европы. Однажды Четопиндо сказал Миллеру: - Есть новость из Европы, Карло. Думаю, она должна заинтересовать тебя. - Не знаю, о чем ты, - хмуро бросил Миллер. - В Германии скоро откроется процесс над немецкими военными преступниками. Нацистов, думаю, начнут вылавливать еще активней, будут шарить по всем закоулкам. - Ну и что? - насторожился Миллер. - Тебе-то, Карло, бояться нечего, - поспешил успокоить Четопиндо и как бы вскользь спросил: - Как там насчет еще одной порции порошочка?.. Мне в скором времени понадобится большая доза. Генерал вынул из папки-досье фотографию, протянул ее помощнику. На Карло смотрел худой человек с пронзительными глазами. Увидев, как внимательно помощник рассматривает фотографию, генерал спросил: - Знаешь его? Миллер покачал головой. - Запомни: его зовут Гульельмо Новак, - со значением произнес Четопиндо. - Ты отвечаешь за этого человека. Ни один волос не должен упасть с его головы. Новак - наш человек. - Что-то непохож, - заметил Миллер. - У тебя наметанный глаз, Карло - усмехнулся Четопиндо. - Этот человек, к сожалению, не состоит у нас на жалованье. Он считается отчаянным революционером, самым левым из всех левых. Но так уж получается, что его действия льют воду на нашу мельницу. - Например? - Например, сейчас он подбивает докеров в Королевской впадине к немедленной забастовке, а это как раз то, что нам нужно. Миллер вздохнул с облегчением. Роль телохранителя была для него новой, но это, что ни говори, лучше, чем мокрое дело, которое ему сейчас ни к чему. Одно дело - убивать заключенных, лишенных всяких прав, и совсем другое - пришить человека на свободе, в стране, обладающей какой-никакой конституцией и парламентом. Спору нет, люди Четопиндо могли забрать человека по подозрению, ссылаясь на требования общественной безопасности, но в каждом таком случае генерал рисковал оглаской и потому шел на это неохотно. - Это не все, - сказал Четопиндо, протягивая еще одну фотографию. На помощника спокойно смотрел уверенный в себе человек. - Этого уберешь, как только я дам команду, - произнес Четопиндо. - Как его зовут? - Орландо Либеро. - Он скрывается? - По данным моих людей, пока что нет, но все может в любой момент измениться. - Адрес? Четопиндо покачал головой. - Только не дома, - сказал он. - Лучше всего убрать его в Королевской впадине. Он пропадает там день и ночь. Гасит пожар, который раздувает Новак. - Погоди-ка, - вспомнил Карло, - это не его дочь была невестой твоего шофера? - Да, да, его, - кивнул генерал. - Будем надеяться, что старик Орландо не обладает даром ясновидения, несмотря на всю свою проницательность... Хотя о чем-то левые, я думаю, начали догадываться. - Возможно, мне понадобятся помощники. - На этот счет мы всегда договоримся, - махнул рукой Четопиндо. - С чего я должен начать? - Поезжай сам в Королевскую впадину, выясни обстановку на месте. Учти, с Орландо тебе придется нелегко. Рабочие охраняют своего лидера. Правда, нам на руку, что Орландо человек храбрый, этого у него не отнимешь. Он ходит, куда считает нужным, и не любит, чтобы его опекали. - Я выеду завтра утром, - сказал Миллер. - Ты выедешь немедленно, - поправил его Четопиндо. - Оденься соответственно и про грим не забудь, иначе тебя докеры могут на куски разорвать, - посоветовал генерал и поднялся, давая понять, что разговор закончен. Через пятнадцать минут машина выскользнула из ворот и помчалась в направлении Королевской впадины. Миновав кактусовую рощу, городок фавел, она свернула на дорогу, ведущую к порту. Внизу, посреди заболоченной долины, показалась большая полуразрушенная крепость, с башенками, лестницами и узкими бойницами, окруженная стеной. - Что там? - спросил Миллер. - Цитадель, - бросил сквозь зубы шофер, не поворачивая головы. Цитадель! Помощник припомнил рассказы капитана Педро о крепости, выстроенной испанскими конкистадорами близ нынешнего главного порта Оливии. Машина осторожно заехала в редкий лес и остановилась на поляне. Из кабины вышел батрак в поношенном индейском пончо и, махнув рукой шоферу, зашагал в сторону порта, а машина, развернувшись, умчалась по шоссе в обратную сторону. Пончо оказалось достаточно удобным, хотя поначалу Миллер скептически отнесся к непривычной одежде. Оно не стесняло движений, и идти в нем было легко. Порт оглушил его шумом, лязгом, грохотом, разноязычными выкриками. Один раз даже послышалась немецкая речь. Миллер, замедлив шаг, увидел группку бродяг с заросшими лицами. Усевшись в кружок близ груды ящиков, они оживленно переговаривались между собой, обмениваясь первыми впечатлениями о Королевской впадине. Нетрудно было догадаться, кто они такие, эти опасливо оглядывающиеся немцы. Уловив подозрительный взгляд, Миллер равнодушно отвернулся. Он не почувствовал прилива нежности к соотечественникам. Он толкался в самых оживленных местах, вслушивался в разговоры, в споры, которые вели между собой докеры, но сам не вступал в них. Пробыв даже короткое время в порту, нетрудно было понять, что докеры Королевской впадины расколоты: одни идут за Орландо Либеро, другие - хотя и малочисленная, но весьма шумная часть - за Гульельмо Новаком. x x x Шторнинг - Центру ...Наш протеже все больше подпадает под влияние Карло Миллера. По данным агентуры, это связано с тем, что последнему удалось - пока еще не до конца выясненным путем - получить вещество, служащее основой для нервно-паралитического ОВ широкого спектра (данные химанализа прилагаются). В малых дозах это ОВ действует одурманивающе. Ради этого вещества, которое Миллер не выпускает из своих рук, наш протеже готов на все. Опасаюсь, что психика его необратимо угнетена. Центр - Шторнингу Усильте систематическое агентурное наблюдение за нашим протеже и Миллером. Первого следует провоцировать на решительные действия и захват власти. Предпримите меры для раскола в движении левых, которое проанализировано в предыдущем донесении. Необходимо также выключить О.Либеро - это наиболее крупная фигура - из левого движения. С удовлетворением отмечаем завершение предварительной операции в Королевской впадине. Относительно Миллера ждите дальнейших указаний. x x x За несколько месяцев пребывания в Оливии Миллер, посвящая испанскому языку каждый свободный час, достиг в нем довольно ощутимых успехов. Он мог объясниться с бродячим торговцем, с прислугой в отеле, с официантом в ресторане, уж не говоря о высокопоставленных чиновниках - его нынешних коллегах. К новому помощнику генерала Четопиндо, возглавляющему Комитет общественного спокойствия, а кроме того, занимающему еще с полдюжины весомых должностей, относились почтительно, хотя и с изрядной долей настороженности. Коммерсант из Бразилии, оказавший генералу помощь в чрезвычайных обстоятельствах, явно приобретал с каждым днем все большее влияние на генерала. Причины этого были неясны, как не очень понятно и то, почему бразилец, человек вроде бы сугубо штатский, стал помощником генерала? Впрочем, кто его знает, пожимали плечами чиновники. Может быть, Карло Миллер имеет военное образование или в армии служил? В конце концов, Четопиндо виднее, кого брать себе в помощники, - этим выводом, как правило, заканчивались обсуждения подобного рода. Было еще одно обстоятельство, которое удивляло ближайшее окружение Четопиндо. Люди генерала терялись в догадках: почему Миллер, правая рука генерала, получает частенько задания, которые больше под стать рядовому функционеру? Однако объяснение было простым. Миллер сам договорился с шефом, чтобы тот давал ему поручения такого рода. Ему хотелось постичь обстановку в Оливии - чужой ему стране, к которой подавляющее большинство европейских оценок оказывалось неприменимым, а сделать это было невозможно, не общаясь с простыми людьми, в порту ли - знаменитой Королевской впадине, в фавелах либо просто на улицах города, в харчевнях. В этом смысле много давали поездки к Ильерасагуа, в оливийскую провинцию. Миллер любил побродить в одежде батрака, посидеть за кружкой пива, послушать нескончаемые разговоры о дороговизне и безработице, иногда вступать в беседу, порой даже - приволокнуться за местной красоткой. Что касается рядовых заданий, в основном в районе Королевской впадины, которые брал на себя Миллер, то их, конечно, нельзя было назвать безопасными, но Карло на всякий случай подстраховывали люди Четопиндо. Согласно агентурным данным генерала, оба лидера демократических сил - Орландо Либеро и Гульельмо Новак - день и ночь пропадали в порту. Четопиндо и Миллер решили, что, прежде чем приступать к решительным действиям, необходимо изучить настроения докеров, то, каким влиянием пользуется каждый из левых лидеров, в чем его уязвимые стороны. Одновременно Четопиндо исподволь приводил армию в боевую готовность. Миллер не подменял собой, конечно, целую армию штатных добровольных филеров. Единственное, чего он добивался в настоящий момент, это своего участия в "низовых" акциях. Миллер сам себе напоминал зверя, вобравшего когти. Никаких угроз, никакого тeppopa - всему свое время. Придет час, и он вытащит меч из ножен, и горе тому, кто встанет на его пути. А пока он - или безобидный батрак, пришедший с дальней окраины страны искать работу, или плечистый неразговорчивый докер в Королевской впадине, или франтоватый прохожий на улицах столицы... В последнем своем качестве Миллер особенно любил бродить, если был свободен, в районе междугородной автобусной станции. Он заходил в зал ожидания, всматривался в лица вечно спешащих пассажиров, которые, вероятно, одинаковы во всех уголках мира. ГЛАВА ВТОРАЯ Едва Карло ушел из кабинета Четопиндо, секретарь пригласил Педро. - Как дела, капитан? - приветствовал его генерал. - Садись, похвастайся. Педро уселся в кресло, в котором несколько минут назад сидел Миллер. - Собираюсь на покой, - вздохнул Педро. - И это говорит бравый морской волк? - протянул Четопиндо. - Прежде ты пел совсем другое. - Видно, отпелся. Закинув ногу на ногу, Педро ждал, когда генерал перейдет к тому, ради чего вызвал его к себе. - Есть для тебя работа, Педро. - Слушаю. - Выгодная... - Я больше в Европу не ходок, - решительно отрезал Педро. - Сыт по горло. - Но ты ведь вернулся целым? - Наверно, какой-нибудь мой предок был святым человеком. - Может быть, я плохо тебе заплатил? - Неплохо, - согласился Педро, умолчав о том, что, со своей стороны, содрал с доставленного в Оливию немца изрядную мзду. Четопиндо достал сигару. - Речь на сей раз не о Европе. Педро насторожился. - Ты слышал о том, что мой шофер Гарсиа недавно сбежал с машиной и документами? - спросил Четопиндо. Педро кивнул. - Безответственные элементы распространяют о Гарсиа черт знает какие слухи, - продолжал генерал, поигрывая сигарой. - Ты и их, наверное, слышал? - Слышал. - У меня есть основания предполагать, что он все-таки сумел пересечь границу и живет припеваючи в соседней стране... Ты понимаешь, где? - Понимаю. - Твоя задача, Педро... - Разыскать Гарсиа? - Нет, капитан, подтвердить мою версию о нем, - улыбнулся Четопиндо. - Не понимаю, - сказал Педро. - Плохо мозги подстегиваешь, дружок. - О чем ты? - Неважно... В общем, ты должен на своем корыте отправиться туда, где разгуливает Гарсиа. Там ты явишься в редакцию газеты, название которой я тебе дам. Передашь этому человеку фотографию Гарсиа и заметку. - О чем? - О том, что человека, которого разыскивает наша полиция, ты встретил случайно в чужой стране и даже сумел незаметно сфотографировать, когда он стоял рядом со своей роскошной машиной... Ну как, по рукам? Педро покачал головой: - Не пойдет, шеф. Моя поездка может оказаться пустым номером. С какой стати редакция станет публиковать бездоказательное заявление, да к тому же принадлежащее иностранному подданному? - Об этом не беспокойся, - сказал Четопиндо. - Хозяин газеты - мой друг, я с ним заранее обо всем договорюсь. Они быстро столковались насчет суммы вознаграждения, и Четопиндо вручил Педро листок с текстом заметки, которую следовало передать в частную газету соседней страны. "Куда же смотрит местная полиция?" - успел прочитать Педро риторический вопрос в конце заметки. - Деньги получишь, когда вернешься. - сказал генерал, подытоживая разговор. - Мой покойный папаша, - поднял палец Педро, - всегда говорил: "Гонорар требуй наличными". - Ну, раз ты так чтишь родителей... - развел руками Четопиндо. Он поднялся и подошел к сейфу, в котором хранились деньги для оперативных нужд Комитета. Педро аккуратно спрятал в карман пачку банкнот, заявление для печати и фотографию Гарсиа, которую Четопиндо вытащил из личного дела своего шофера. x x x Гульельмо Новак давно любил Роситу. Без всякой надежды на взаимность. Презирая себя за то, что влюбился в невесту товарища, терпеливо сносил беззлобное подтрунивание друзей за то, что бросает на Роситу пламенные взгляды. Однако ничего поделать с собой не мог. Росита жалела этого человека, на впалых щеках которого чахотка зажгла нездоровый румянец. Гульельмо работал на шахте, где добывали селитру, но каждый свободный час проводил в фавелах. Росита и Гарсиа часто приглашали его в гости, вместе пили в праздник вино, ходили за цитадель купаться, обсуждали положение в стране и в мире. Весть о внезапном исчезновении Гарсиа поразила его словно громом. Думая о Гарсиа, Гульельмо ни на минуту не мог поверить в версию, которую вовсю расписывали все оливийские газеты, кроме "Ротана баннеры". После памятного собрания Гульельмо не считал удобным появляться в доме Либеро, хотя и страдал: привычка видеть Роситу давно уже переросла для него в необходимость. Спустя несколько дней, как стало известно об исчезновении Гарсиа, Гульельмо повстречал в порту Орландо. Они поговорили о делах. Положение в Королевской впадине оказалось лучше, чем можно было ожидать поначалу. Докеры держались стойко, не поддавались на провокации. - Главная работа впереди, - сказал Орландо. Гульельмо спросил: - А как дела на табачной фабрике? Ему очень хотелось узнать, как чувствует себя Росита, но он не решался спросить об этом прямо. - Фабрика не работает. - Неужели забастовали?! - Не то, - покачал головой Орландо. - Работу остановил хозяин: говорит, нет сырья. - Враки! - Конечно, враки, - согласился Орландо. - Хозяин хочет под флагом сворачивания работ расправиться с неугодными, вышвырнуть их на улицу. - Да, у нас на шахте тоже поговаривают о сокращении. А пока собираются закрыть главный штрек, где я работаю, - сообщил Гульельмо. - Придет время - и сами рабочие будут хозяевами фабрик страны, - сказал Орландо. - Рабочие будут хозяевами всей Оливии! - воскликнул Гульельмо. Мимо них несколько раз прошел человек в пончо, с холодным, немигающим взглядом. Каждый раз он внимательно поглядывал на разговаривающих. Комитетский гример потрудился на славу. Трудно было узнать в этом угрюмом, изможденном, с мешками под глазами, сезоннике того щеголеватого бразильского коммерсанта, который сумел оказать помощь самому генералу Четопиндо. - Где-то я уже видел этого субъекта, - заметил Орландо, обернувшись. - Здесь, в порту, и видел, - сказал Гульельмо. - Сезон осенних работ, порт перегружен, тут толкутся тысячи поденщиков. Заметив, что за ним наблюдают, сезонник в пончо медленно побрел в сторону пакгауза. Гульельмо спросил: - Что же Росита теперь делает? - Росита нашла себе занятие, - ответил Орландо. - С утра исчезает, домой приходит поздно вечером. - Куда же она уходит?.. - Не уходит, а уезжает. В Санта-Риту. - Каждый день? - Теперь каждый день, - вздохнул Орландо. - И я ничего не могу с этим поделать. - Может, работу ищет? Орландо покачал головой: - Она надеется найти там следы Гарсиа, "хотя бы какую-нибудь нить" - так она сказала. Надеется отыскать того бразильца, который помог добраться генералу Четопиндо до бензоколонки. - И сегодня она поехала в Санта-Риту? - И сегодня. - Не нравится мне этот тип, - нахмурился Гульельмо, когда батрак в пончо снова прошел мимо них. - Как у тебя дела с листовками? - спросил Орландо. Гульельмо махнул рукой: - Это сейчас не самое главное. - Что же ты предлагаешь? Отказаться от листовок? - Листовки листовками, но мы должны выйти на улицы с красными знаменами. Массы нас поддержат - и докеры, и рабочие, и батраки... Красное знамя - лучший агитатор, лучшая листовка. - У меня нет времени снова вступать с тобой в спор, - сухо произнес Орландо. - Изволь подчиняться партийной дисциплине. Рамиро вчера сказал мне, что... - Пусть Рамиро и занимается листовками, - перебил Гульельмо, закашлявшись. - У каждого свое задание, Гульельмо, - сказал Либеро, дождавшись, пока у Новака пройдет приступ кашля. - Делай что хочешь, но чтобы завтра ротатор был подготовлен. Когда они прощались, Миллер кивнул двум молодчикам, которые стояли поодаль, любезничая с весовщицей. Те с готовностью подошли к нему. - Вот этого, тощего... - кивнул Миллер в сторону медленно удалявшегося Гульельмо Новака. - Убрать? - подхватил один. - Охранять. Чтобы волос с его головы не упал, - веско сказал Миллер. - А второй? Орландо Либеро? - Этим я сам займусь. x x x Со времени таинственного исчезновения Гарсиа прошло несколько месяцев. Обнаружить пропавшего шофера генерала Четопиндо нигде не удалось, несмотря на длительные усилия, предпринятые сыскным аппаратом страны. Во всяком случае, по мнению Четопиндо, высказанному им на страницах печати, Гарсиа едва ли мог бы так долго скрываться на территории Оливии, будучи неопознанным. Оставалась заграница, но и оттуда пока что никаких сигналов не поступало. Чаяния генерала Четопиндо, связанные с последствиями его секретной акции, не оправдались: ожидаемого взрыва в Королевской впадине - средоточии всей смуты - не произошло, хотя в день, когда было официально объявлено о бегстве Гарсиа, казалось, что именно к этому идет дело. Легко подавив спровоцированную стачку, генерал развязал бы себе руки. Однако кто-то сумел "заморозить" события в Королевской впадине. Вместо этого в порту исподволь разворачивались весьма нежелательные события. Прежние стачки в Королевской впадине - а их было немало - отличались плохой организованностью и в подавляющем большинстве своем они заканчивались для докеров ничем, слишком легким делом оказывалось расколоть на несколько пластов эту шумную, беспокойную, разнородную массу. Такой раскол уже предрекал поражение докеров. Осуществив его, не составляло труда залить костер забастовки водой мелких подачек самым крикливым. Остальным предназначались посулы, впоследствии не выполняемые. На этот раз все происходило иначе. В том, как развивались события, чувствовалась опытная рука. О, если бы узнать, кто руководит действиями этих голодранцев! Выявив зачинщика в Королевской впадине, Четопиндо уж сумел бы убрать негодяя без лишнего шума - хотя бы с помощью своего нового помощника. Однако все попытки обнаружить тех, кто руководит действиями докеров в порту, до сих пор оставались безуспе