улся. -- Что тогда? -- Ему не поздоровится, -- неопределенно заключил я. Она порывисто прижалась ко мне: -- Милый, я знаю, что ты сильный. Но умоляю, поменьше доверяй людям. Они такие скоты! Недаром же Саныч отказался вкладывать золото в наше дело. Заставь его показать свой тайник. Его доля тебе известна. Если там больше... Ну чего объяснять? А в том, что там намного больше, я не сомневаюсь. Ты получишь доказательства и поймешь, что я была права с самого начала, а вовсе не наговаривала на твоего любимчика. Тяжелая пелена застила мне глаза. Неужто этот прохиндей, этот прожженный плут с внешностью кристально честного малого держал меня за деревенского дурачка? Ну, Саныч, если моя драгоценная жена права, берегись! -- Пусть он при нас достанет свою захоронку, -- доносился из глубин космоса голос Инны. -- Только мы втроем. Пересчитаем вместе. И пусть он держит ответ. -- Он ответит, -- с угрозой пообещал я. -- Ответит за все! Я заставлю его сказать, почему он так поступил. -- Почему -- понятно без объяснений. Я недоуменно посмотрел на нее. Инна взяла мое лицо в свои ладони: -- Милый... Как же ты не понимаешь?! Ведь у него растет сын! Горячо любимый сын! Одной фразой она рассеяла все мои сомнения (которых, впрочем, почти не оставалось). Что тут Доказывать? Любовь Саныча к сынишке, вообще к семье носила гипертрофированный характер. Я знал, что ради своих близких Саныч не пожалеет жизни, и не видел в том ничего предосудительного. Напротив, меня это умиляло. Да я и сам с симпатией относился к мальчишке. Но сейчас отцовские чувства Саныча представлялись мне миной замедленного действия, направленной против меня. Я понял простую истину: то место, которое раньше я занимал в сердце Саныча, безраздельно занято его семьей. А я? Я даже не вытеснен, я стал досадной помехой, этакой занозой, которую надо вырвать, а еще лучше уничтожить. Какой же я глупец! И какая умница Инна! Она в два счета раскусила этого скользкого типа. Действительно, разве можно верить предателю?! -- Что предлагаешь? -- спросил я ее и как жену, и как сообщницу. -- Ты сам должен решить, Вадик. -- Ладно, не будем пороть горячку. Мне надо успокоиться и как следует все обмозговать. -- Только не тяни. Как бы не припоздниться. -- Не волнуйся, милая. Никуда он теперь от меня не денется. * * * Саныч явился наутро. У него был вид человека, желающего загладить свою вину. Хитрец! Рассыпаясь в витиеватых комплиментах, он принялся выведывать, не согласимся ли мы с Инной посетить вечерком его скромную обитель, на задворках которой задымится мангал, распространяя аромат великолепного шашлыка, который он уже замариновал в белом вине с добавлением всех необходимых специй. Знает, подлец, что мы обожаем шашлык его приготовления. -- Надеюсь, ты еще не собираешься нас отравить? -- пошутил я. Саныч вытаращил глаза: -- Федорыч! Если я когда-нибудь и отравлю тебя, то только своей глубокой преданностью, которая, к сожалению, как я заметил, вызывает у тебя легкую тошноту. -- Ладно, старый плутишка. Не паясничай. Мы придем. * * * И вот мы сидим в его саду под душистой яблоней. Шашлык, как всегда, получился отменный. Не знаю уж, как это ему удается. Я много раз брал у него и рецепты, и консультации, но только переводил продукт. А Саныч нанижет сочные куски на шпажки, выложит на мангал, дунет на угли, помашет картонкой с одной стороны, с другой, перевернет раз и два, сбрызнет из особой бутылочки, где в уксусе плавают огненные дольки жгучего перца, -- и готово: хоть ты трижды сыт по горло, а не устоишь. Женщины ушли в дом, мы с Санычем остались за столом вдвоем. Нынче мне удалось основательно подпоить его. Саныч крепился из последних сил, язык заплетался. Еще рюмка-другая, и он попросту свалится с копыт. Интересно иной раз понаблюдать за пьяным человеком, для которого это состояние -- редкость. -- Послушай-ка, Саныч... -- заговорил я. Он пытался держать голову прямо, но она то и дело клонилась то в одну, то в другую сторону. -- Я никогда не интересовался твоей бывшей командой, а теперь вдруг припекло. Сколько у тебя было парней? Я имею в виду, сколько их всего прошло через твою кухню? Он воздвиг над столом кулак и принялся по одному разгибать пальцы: -- Раз, два, три, четыре... Но -- тсс! Чтобы Вика не услыхала. -- Она не слышит. Где эти парни? Он глуповато заулыбался: -- Ты же знаешь, Федорыч, двоих мы отправили. Ну, тех, которые видели твою благоверную там... там... словом, понимаешь где. -- Кто двое других? -- Мы же от них тоже отказались. У нас теперь легальный бизнес, верно? Хотя бардака в десять раз больше. -- И все-таки, кто те двое? -- Они тебе нужны? -- Иначе не спрашивал бы. -- Хорошо! -- Он отодвинул тарелки, расправил перед собой салфетку и принялся быстро писать, морща лоб. -- Вот, -- протянул мне короткий список. Я сложил салфетку вчетверо и спрятал в нагрудный карман рубашки. -- Зачем тебе, Федорыч? Хочешь опять... золотишко... а? -- Там видно будет. В это время из-за угла дома выбежал Антон, которому недавно исполнилось шесть лет. -- Папа! -- закричал он. -- Мама велела передать, чтобы ты больше не зюзюкал. -- Хорошо, сынок, -- подобрался Саныч, даже будто чуть трезвея. -- А ты ей передай, чтобы она не беспокоилась, потому что мы не зюзюкаем, а беседуем с дядей Вадимом на разные важные темы. -- А что такое зюзюкать, папа? Саныч некоторое время сидел с закрытыми глазами, затем нашелся: -- А вот это, сынок, пусть тебе мама и объяснит. А мы с дядей Вадимом не знаем таких слов. Может быть даже, они не совсем хорошие. Лучше бы тебе никогда их не произносить. Ты меня понял? -- Понял, папа! Я скажу, -- и он умчался. -- Нет, Федорыч, ты только послушай, каким словам она учит малыша, -- принялся возмущаться Саныч, но с какой-то затаенной нежностью. Сама возможность чуть-чуть, самую малость поерничать с женой под сенью собственного дома относительно методов воспитания своего ребенка доставляла ему огромную радость. -- Славный у тебя сынишка! -- Федорыч, я так рад, что он тебе нравится! -- Надо бы позаботиться о его будущем... -- Конечно! Я думаю об этом со дня рождения Антошки. Еще когда он был в материнском чреве... Еще когда его и в проекте не было... -- Ну и что ты надумал? Упившийся Саныч не замечал моей иронии. -- Ему уже шесть, не успеешь оглянуться, пора в школу. Хочу репетиторов нанять. Пусть он будет лучшим учеником с первого класса. -- Толково... А дальше? -- Ничего не пожалею, но воспитаю его человеком. Слава Богу, наступили новые времена. Вот выучится, откопаю свое золотишко -- для него ведь берегу... Хочу увидеть его настоящим хозяином. Вот как! Впервые в моем присутствии Саныч употребил термин "хозяин", имея в виду другого человека. А я для него уже не хозяин. Просто Федорыч. -- Довольно, -- кивнул я. -- Можешь рассчитывать и на мое золото. А что? Пусть парнишка богатеет. -- Спасибо, Федорыч! -- Саныч принял мою издевку за чистую монету. -- Давай вздрогнем за это! Святое дело! -- Давай! Саныч наполнил рюмки, заодно полив и скатерть. -- За то, чтобы у Антошки была настоящая жизнь, не такая паскудная, как у нас... Лучше бы он этого не говорил! Я мог простить ему обман, украденное золото, проваленное задание, но ведь сейчас, сам того не ведая, он выдал свое истинное отношение ко мне -- он попросту перечеркнул мою судьбу, как некую несуразность. Этого я ему не прощу! -- Прекрасный тост! -- Я приподнял свою рюмку. -- Но вот какая заковыка: едва Антон станет богатым деловым человеком, как тут же найдется другой Саныч, который обложит его данью, наступит на горло и не даст продыху. -- А это уж дудки! -- вскинулся Саныч. -- Да я такую охрану организую, что ни одна сволочь не посмеет сунуться. Пусть зарабатывает денежки себе на здоровье. -- Чудесная перспектива! Значит -- все отдаем Антону? А что же останется нам? -- Эх, Федорыч, мало ли других удовольствий? Будем смотреть разные страны, плавать на теплоходах, купаться в теплых морях... -- Идиллия... Ну, довольно слов! Поехали! Только до дна! Саныч опрокинул в себя стопку, тут же ткнулся лицом в скатерть и захрапел. Я с нескрываемой ненавистью посмотрел на его блестящую, будто отполированную, лысину. Так вот, значит, какую судьбу пророчишь ты мне, друг Саныч! Теплоходы, южные моря... Кстати, не худший вариант. А то застрелишь, гад, подло застрелишь с деликатной улыбочкой, чтобы потрафить своему щенку! Фактически ты уже списал меня. Не рановато ли, Саныч? Но как же легко ты раскрылся! Мне даже не пришлось пытать тебя биополем. * * * Из гостей мы вернулись довольно рано -- по причине полной отключки Саныча. Во дворе на лавочке сидел Степан. При нашем появлении он резво вскочил и гаркнул на всю округу: -- Здравия желаИм! Странно, но с течением времени в нем все заметнее прорезаются черты Пономарца-старшего. Степенность уступает место легкой развязанности, меняются голос и походка, опять же эти словечки, характерные для Ивана Васильевича... А главное -- глаза. Не могу отделаться от ощущения, что в нем живут глаза умершего старика. Похожие метаморфозы произошли и с Аннушкой. Она уже не напоминает мне суровую монашку. Аннушка несколько округлилась, на щеках появился румянец, а улыбается она точь-в-точь как Фекла Матвеевна. Быть может, это следствие перемены климата и обстановки? -- Какие будут указания, хозяйка? Даже в моем присутствии Степан первым делом обращался к Инне. Что же, наверное, так и должно быть. Дом ведет она. -- Ступай к себе, Степан. Сегодня ты нам не нужен. -- Ясненько! -- В его зрачках вспыхнули блудливые огоньки: дескать, знаю, почему прогоняете. Повернувшись, он засеменил к калитке. А мы направились в бассейн, разделись, сгорая от нетерпения, и прямо в воде занялись любовью. Потом мы сидели рядышком на мраморных ступеньках, и я рассказывал Инне о своей беседе с Санычем. Поначалу, умиротворенный ее ласками, я говорил спокойно, но постепенно гнев снова овладел мною. -- Дорогая, ты была абсолютно права, -- заключил я. -- Для Саныча я более не авторитет. -- Женское сердце не обманешь, милый, -- ответила она. -- Кстати, ты взял у него список? -- Да. Там, в рубашке. -- Подумать только! Любому из них он может поручить расправиться с нами. -- Думаю, до этого не дойдет. -- Отчего же? Он проспится и обязательно вспомнит, что наболтал лишнего, что ты его раскусил. Милый, не благодушествуй, умоляю! Он не оставил нам выбора. Надо действовать решительно. И немедленно. Я встал, взял сигареты и зажигалку, закурил, обошел бассейн кругом и снова сел рядом с Инной. -- Я не собираюсь тянуть. Эта неблагодарная свинья получит по заслугам! Завтра же! -- Может, ты поделишься со мной своими планами? -- Конечно, моя радость. Завтра у него деловая встреча в городе. Из дома он должен выехать в семь утра. В это время на выезде из Жердяевки дорога совершенно пустынна. Перехвачу его и заманю в лес. Там заставлю сказать, где он прячет золото. А после сотру его память. Считай, что с Санычем покончено. -- Передо мной встали его сливовые влажные глаза: "За то, чтобы у Антошки была хорошая жизнь, не такая паскудная, как у нас!" Ах ты, ничтожный стрекозел! Но как же больно ты меня куснул! Вот только Вику жалко... Некоторое время Инна молча смотрела в голубую воду. Затем, резко повернувшись, опрокинула меня на спину и уселась сверху. -- Милый, возьми меня сейчас... Я так тебя хочу! Никогда еще она не была такой страстной. * * * Без четверти семь мы с Инной сидели в нашем новом темно-синем "мустанге", который я загнал в придорожные кусты. Отсюда отлично проглядывался выезд из Жердяевки на шоссе. В багажнике лежали лопата, кирка и складная лесенка. Прихватили мы и фонарик. Это Инна вовремя вспомнила об инструментах, которые могли понадобиться, чтобы добраться до захоронки Саныча. Она, моя милая, никогда не упускала ни одной мелочи. День обещал быть великолепным. Прозрачное осеннее небо казалось таким глубоким, что чуть напрягись, и увидишь далекую планету Диар. Первая желтизна лишь краешком тронула листву. В лесу звонко перекликались пичуги. Через мостик переехал кофейного цвета "Жигуль", который Саныч приобрел в прошлом году. Несмотря на широкий выбор, мой помощник по инерции отдавал предпочтение отечественным маркам. Когда автомобиль был в сотне метров, я нажал на газ. "Мустанг" перекрыл дорогу. Саныч затормозил. -- Федорыч? Инна? -- Вид у него был помятый, похоже, он все еще боролся с тошнотой и потому не мог сразу оценить ситуацию. Но в глазах уже появился тревожный блеск. Чует кошка, чье сало съела! -- Что случилось?! -- Не волнуйся, Саныч, все в порядке, -- ответил я как можно непринужденнее. -- Возникла одна маленькая проблема. Надо поговорить. Поезжай за нами. -- Хорошо. По едва приметной колее я свернул в лес, не спуская глаз с "Жигулей". Если тому вздумается удрать, я мгновенно воздействую биополем. Но покуда Саныч послушно следовал за нами. Я остановился в зарослях орешника. Ну вот. Теперь с дороги нас никто не увидит. Мы сошлись у подножия могучей сосны, чьи переплетенные корни проглядывали из-под слежавшейся хвои то тут, то там. Не так ли переплелись и наши судьбы, подумал я. На Саныча было жалко смотреть. Предчувствие большой беды ясно читалось на его пергаментной физиономии. -- Что, Саныч, трещит голова с похмелья? Вдруг он бухнулся на колени: -- Хозяин, в чем я провинился? Вспомнил все-таки, сволочь, кто твой истинный хозяин, подумал я. Жаль, что поздновато. -- Ладно, незачем тянуть. Признавайся по-хорошему, много золотишка прикарманил? Судорога пробежала по его субтильной фигуре. -- Хозяин! -- Он схватил меня за руку. -- Это она тебя научила?! Она?! Не верь ей! Инна брезгливо ударила его по щеке: -- Придержи свой грязный язык, Саныч! -- Ты не ответил, -- продолжал я, одновременно мягко отстраняя жену. -- Чист я перед тобой, хозяин! Чист! Хлебом клянусь! Антошкой своим! Всем святым! -- Тихо-тихо, не горячись. Чист так чист. Тем более незачем волноваться. Мы просто проверим твою долю, а после спокойно разойдемся по домам. Саныч поднял на Инну полные страдания глаза. -- Я знал, что однажды ты сделаешь это. -- Ты сам себя наказал, -- сурово ответила она. -- Оставь моим хотя бы половину! -- взмолился он, обращаясь только к ней. -- Ты, кажется, вздумал диктовать условия? -- Ну треть! -- Гнусный мерзавец! -- Ну хоть что-нибудь! Им же не на что будет жить! -- Его поза выражала полную покорность судьбе. Он состарился на глазах. -- Саныч, хватит нудить, -- вмешался я. -- Сам скажешь, где тайник, или... Ты ведь знаешь мои возможности. -- Я скажу, -- молвил он одними губами, тупо глядя перед собой. -- Так говори. -- Я спрятал... Долгая пауза. -- Ну? -- Я спрятал его... -- Он словно набирал воздуха перед решительным прыжком в пустоту. -- Зануда! -- На Лесной Даче, -- и он сжался, как проколотый воздушный шар. Едва прозвучали эти слова, как мои давние, вроде бы напрочь забытые предчувствия вырвались из небытия. С Лесной Дачи начались мои приключения, ею они и закончатся. Это судьба. Рок. Одновременно я заметил торжествующий блеск в глазах Инны, но не придал этому значения. -- А ведь, помнится, я велел тебе взорвать ее. -- Я и взорвал. Все. Кроме... подвала. Я решил, что там самое надежное место для тайника. Никто не сунется. Бункер уничтожен, но лаз остался. Я прикрыл его металлическим листом и забросал валежником. -- Это лишний раз доказывает, какой ты лживый человек, -- поучительным тоном изрек я. -- Вини в своих несчастьях только себя. -- Только в этом и виноват! Только в этом! -- Он сложил перед собой ладони. -- Милый, пора ехать, -- Инна потянула меня за рукав. Весь ее облик дышал таким возбуждением, что если бы не Саныч, я овладел бы ею прямо сейчас, на этой упругой хвое, между голыми корневищами. Но, похоже, Инну переполняли другие желания. "Жигули" Саныча мы оставили здесь же, в зарослях. Расположились в "мустанге": мы с Инной впереди, Саныч сзади. В зеркальце я хорошо видел его. Попробуй он бунтовать, утихомирю в тот же миг. Но, кажется, Саныч и не помышлял о сопротивлении. Я повел машину к месту, одно упоминание о котором вызывало у меня нервную дрожь. * * * Лесной Дачи более не существовало. От барака, пристроек и забора осталась высокая груда мусора, заросшая вездесущим бурьяном. Лес молчаливо наступал на чужеродную территорию. В двух-трех местах укоренились пушистые елочки. Кстати, несколько елочек поднялось и на ведущей сюда колее, доказывая, что по ней не ездили по крайней мере последние два-три года. В густой траве шуршала какая-то живность. Из всех сооружений уцелел лишь колодец, тот самый, за которым я хоронился когда-то от пуль Саныча. Бедняга подвел нас к большой куче валежника и принялся разбрасывать ее. Мы с Инной наблюдали за его действиями. -- Нужна лопата. -- Он беспомощно оглянулся на меня. -- Возьми в багажнике. Вооружившись инструментом, он снял слой земли, под которым проглянул ржавый металлический лист. Саныч оттащил его в сторону. Показался узкий лаз, из которого дохнуло сыростью и чем-то затхлым. Саныч протиснулся в него, прихватив с собой лопату. -- Пошли! -- Инна потянула меня к черной дыре. Я невольно отступил, бормоча: -- Зачем? Он сам все достанет и принесет на блюдечке. С голубой каемочкой. -- Да ты что, милый?! -- Она смотрела на меня с недоумением. -- Если нам не находиться рядом, он и половины не покажет. -- Покажет, я заставлю. Но Инна не собиралась уступать. Понукаемый ею, я пролез внутрь. За мной последовала моя любимая жена, не обращая внимания на царившую повсюду грязь и пыль. Ее светлый брючный костюм моментально сделался похожим на спецовку трубочиста. Вспыхнул луч фонарика. Вот он, этот жуткий подвал, происшествия в котором как бы направляли все основные повороты моей судьбы. Здесь меня пытал Китель, здесь томилась Алина, здесь я впервые увидел Инну... Саныч копошился в углу. Поддев тяжелую плиту, он сдвинул ее в сторону. Под ней показалось углубление, заставленное какими-то коробочками и мешочками в полиэтиленовой пленке. -- Берите и владейте, -- обреченно выдохнул Саныч. -- Милый, -- шепнула мне Инна, -- спроси у него, но пожестче, есть ли другие тайники. -- Саныч, здесь все? -- Подчистую. -- А если честно? -- Все до последнего колечка. Я направил на него биополе. -- Все... все... все... -- Сомнений никаких, -- кивнул я Инне, затем обратился к Санычу: -- Вытаскивай свои сокровища! Сейчас устроим ревизию. Он принялся молча доставать из углубления мешочки, но вдруг странно замер, а затем выпрямился в полный рост. Выражение его глаз заставило меня затрепетать. -- Вадим! Вспомни мои слова! Она погубит нас. Сначала меня, после -- тебя. -- Спасибо, Саныч! -- послышался звонкий возглас Инны. -- Дьявол! Чудовище! -- убежденно проговорил он. -- Бог тебя покарает. -- Не за то спасибо, что золото отдаешь, -- как ни в чем не бывало продолжала моя горячо любимая жена, -- а за то, что сам привел меня в этот подвал. Такого подарка я не ожидала. -- Бог тебя покарает, -- тихо, но твердо повторил Саныч, словно оказавшись уже по ту сторону бытия. -- Неужели ты хоть на секунду мог вообразить, что я прощу тебя? Тебя, ублюдка, поднявшего на меня руку?! А перед тем, как подохнуть, знай, что твоя Вика с Антошкой тоже получат свое. Раздался странный хлопок, и на лбу Саныча расплылось отвратительное красное пятно. Он отлетел назад и рухнул на свой тайник, будто пытаясь прикрыть его своим телом. Прошла целая вечность, прежде чем я понял, что в правой руке у моей любимой пистолет, из которого она только что, на моих глазах, пристрелила Саныча. -- Инка! -- закричал я. -- Что ты натворила?! Никогда раньше я не называл ее Инкой. Она всем корпусом повернулась ко мне, держа оружие перед собой. Ее тонкие брови красиво сошлись у переносицы, напоминая крылья изящной хищной птицы, приготовившейся к атаке. -- Он получил свое! -- Отдай мне пистолет! -- Погоди, Вадим... -- Отдай пистолет! -- Я шагнул к ней. -- Не подходи! -- Она отступила назад. , -- Отдай! -- Я сделал еще шаг. Она снова отступила, упершись спиной в сырую стену. -- Не подходи! -- Ты убийца! -- заорал я. -- Разве тебе не ясно, что теперь он всегда будет стоять между нами?! Я не смогу с тобой спать! Вдруг она чуть улыбнулась, будто приняв важное решение. -- Тебе и не придется. Знаешь, Вадим... Должна признаться: я разлюбила тебя. Имея такой дар, ты растратил его по пустякам. Ты мне неинтересен. У тебя нет будущего. Что ж, так, пожалуй, лучше для всех. Прощай, милый... -- Инна! Яркая вспышка была мне ответом. Что-то разорвалось внутри, и я провалился в пустоту. * * * Я медленно открыл глаза, пытаясь отогнать кошмарные видения. -- Инна! Нет ответа. Почему потолок белый? Ведь в нашей спальне он зеркальный, как захотела моя суженая. -- Инна... Я повернул голову направо, затем налево. Нет, это не наша спальня. Это... больничная палата. Значит, мрачный подвал на Лесной Даче, Саныч с дыркой во лбу, пистолет в руках Инны, яркая вспышка, разорвавшая мою грудь, -- не бред, не игра воображения, не фантазии полуночи? Это все было?! Скрипнула дверь, в палату заглянула молоденькая медсестра, может даже практикантка. -- Ой, очнулся! -- тихонько удивилась она и отступила в коридор, намереваясь, видимо, сообщить эту новость по инстанции. Я послал ей вслед мысленную команду вернуться. Сестричка подошла и села на стул у моего изголовья. -- Поведай мне, цыпленок, что со мной приключилось... К сожалению, знала она немного. Тем не менее я выяснил, что нахожусь в центральной больнице (кстати, в той самой палате, где некогда лежал Китель), что привезли меня на прошлой неделе в состоянии клинической смерти, что хирурги чудом вытащили меня с того света, что более шести суток я находился без сознания и что она должна немедленно позвать лечащего врача. Я отпустил ее -- пусть выполняет свой служебный долг. Мои мысли полностью переключились на Инну. Итак, я потерял женщину, с которой надеялся обрести долгое счастье и покой. Как она сказала в последнюю секунду? "Извини, Вадим, я тебя разлюбила..." Вот так! Открытым текстом, твердо, без всяких сантиментов. А дабы я не вообразил, что это шутка, подкрепила свои слова довольно точным выстрелом. Инна, Инночка, Иннуля... Некоторое время назад в какой-то газете мне попалась любопытная статья про имена, из которой я вычитал, к своему безмерному изумлению, что Инна -- на самом деле мужское имя, означающее в переводе с готского "Сильная вода". Так звали одного из христианских мучеников. Оказалось, что в старые времена, когда имена давали по святцам, при крещении, Иннами девочек не называли никогда, ибо любой священник знал, что это таки мужское имя. Да, моя Инна и вправду -- сильная вода! В отличие от меня, она добьется своей цели. У нас были хорошие минуты, но полного слияния душ так и не произошло. Мне часто вспоминался один пример из школьной физики. Если взять две пластинки -- медную и свинцовую, плотно сжать их и оставить под давлением на несколько лет, то часть меди перейдет в свинец, а часть свинца -- в медь и пластинки крепко спаяются между собой. Это явление называется диффузией металлов. Мы прожили вместе достаточно лет, но диффузия наших душ так и не состоялась, хотя иногда я убеждал себя в обратном. Обманывался. Что тому виной? Разница в возрасте, которую, впрочем, я никогда не ощущал? Или несходство наших интересов, что, вероятно, ближе к истине? Несовпадение характеров? Но какой смысл гадать, если я потерял ее навсегда?! Инна... Я не держу на тебя зла, милая, и прощаю тебе все. Живи с миром. Жаль только, что твой последний выстрел получился не совсем удачным. * * * Первым посетителем, которого допустили ко мне, был Мамалыгин -- все такой же розовый, благодушный и невозмутимый. Хотя нет: пару раз я ловил за стеклами его очков то же выражение, которое приметил еще на похоронах Алины, -- сломали любимую игрушку. Он начал с того, что протянул мне голубоватую плоскую таблетку: -- Проглоти, это придаст тебе силы. Я последовал совету и тут же ощутил, как мое тело наливается энергией. -- Особых поводов для беспокойства нет, -- негромко проговорил Мамалыгин. -- Жизненно важные органы не задеты. Если бы не критическая потеря крови, ты давно поправился бы. Но теперь это вопрос нескольких дней... Он опять ни о чем не расспрашивал, словно отлично знал все детали случившегося. -- Что с Балашовым? -- спросил я. -- Убит наповал. -- Кто меня обнаружил? -- Грибники. Шли мимо, заметили колодец и решили напиться. Кто-то заглянул в подвал. -- Не многовато ли случайностей? -- Да, тебе крупно повезло в этом смысле, -- согласился Мамалыгин. Какая-то важная мысль завертелась у меня в голове, но ухватить ее сразу я не сумел. А Мамалыгин между тем продолжал: -- Очевидно, к тебе вскоре нагрянут следователи. Дело-то громкое. Весь город гудит как улей. Убийство плюс покушение. Взвесь, что ты скажешь. Отработай версию. -- А каковы факты? -- Хм! Убитый Балашов был связан с тобой по бизнесу. Это отрицать глупо. Машина Балашова обнаружена в лесу неподалеку от Жердяевки, где, кстати, он проживал с семьей. Известно, что вы часто встречались. Следователь считает, что вы оба были похищены с целью последующего выкупа некой преступной группой. Твоя личность была установлена с запозданием, поскольку никаких документов при тебе не обнаружили, а сам ты находился в бессознательном состоянии. И, наконец, последнее. Через два дня после происшествия исчезла твоя жена. Накануне она сняла со счетов фирм, владелицей которых являлась, крупные суммы. Следствие считает, что она собирала деньги для твоего выкупа. Но, вероятно, похитители обманули ее: деньги взяли, а саму убили... Вот так! Мне кажется, это вполне правдоподобная версия, снимающая с тебя всякие подозрения. Я снова подумал об Инне. Значит, пустив в меня пулю, она не побоялась вернуться домой и тут же заняться финансовыми операциями, стремясь снять со счетов как можно больше денег. Заодно прихватила сокровища Саныча да и все ценное, что было у меня. А после исчезла. Якобы бандиты похитили. Я не сомневаюсь, что "коридор" она подготовила заранее. Я даже испытывал нечто сродни болезненной гордости: вот какая у меня жена, хоть и разлюбившая! Инна -- "сильная вода"! Сильная личность! -- Вы знаете, где она сейчас? -- спросил я. -- Полагаю, далеко, -- усмехнулся он. -- И в полной безопасности. Кажется, у вас есть домик за границей? И даже не один? -- Да, на ее имя. -- Ну, вот видишь, -- развел он руками. -- Подумай, стоит ли раздувать эту историю. -- Я не собираюсь ничего раздувать. -- Вот и прекрасно. -- Мамалыгин поднялся. -- Поправляйся. Через несколько дней тебя выпишут. Я договорился, чтобы тебя кормили получше, а то при их рационе ноги недолго протянуть. Удачи! -- Он направился к двери. И тут наконец-то я ухватил ускользавшую от меня мысль. Ошметкин! Саныч не смог навредить ему по той простой причине, что тот находился под защитой Диара. По той же причине я остался в живых, хотя Инна стреляла в упор. Диар не вмешивается в события, но слегка корректирует их. Вот почему пуда прошла навылет, по "безопасной" траектории, не задев жизненно важных центров. Обойтись совсем без раны было нельзя, иначе на меня неминуемо падало подозрение в убийстве Саныча. Вот почему в нужный момент к Лесной Даче вышли какие-то грибники и заглянули в подвал. Я под такой же защитой, вернее, наблюдением, что и Ошметкин, и Сапожников, и Сарафанов. Но это означает... Мамалыгин еще не успел дойти до двери. -- Аркадий Андреевич! -- бросил я ему в спину. -- Я тоже диз? Он остановился, затем долго-долго поворачивался: -- Поправляйся, Вадим. А этот вопрос мы всегда успеем обсудить. Более полно ответить было нельзя. * * * Советы Мамалыгина помогли мне основательней подготовиться к неизбежному разговору со следователем. Он пришел в тот же день -- крупный мужчина с кустистыми бровями и царапающим взглядом. Прокачав его подсознание, я убедился, что никаких козней против меня он не строит, считая жертвой, но в принципе бизнесменов на дух не переносит, ибо, по его мнению, все беды от них. А какой из меня бизнесмен? В сущности, я всего лишь скромный литератор. А все дела вела моя жена. Моя бедная, несчастная, пропавшая жена. Нет ли о ней известий? Нет? Очень жаль! Могу ли я что-либо сообщить следствию? Разумеется! Нас с женой пытались терроризировать. Было несколько звонков с угрозами. Мужской голос. Мол, пришьем обоих, если не отстегнете. Но у нас таких денег отродясь не водилось. Да хоть бы и были -- с какой стати платить? Это -- наше, кровное, заработанное. Мы с женой решили нанять телохранителей, но опоздали. Меня, например, похитили средь бела дня в центре города. Брызнули чем-то в лицо, и я потерял сознание... Очнулся в каком-то подвале. В полной темноте от меня требовали, чтобы я написал записку жене. Один из голосов принадлежал тому, кто звонил по телефону. Но ни лиц, ни фигур своих похитителей я не видел. Особенности голоса? Разве что нарочитая грубость. Какое-то время я держался, но, когда они стали грозить пыткой, решил уступить. Бог с ними, с деньгами. Здоровье дороже. Однако едва я написал при свете фонарика записку, как получил пулю в грудь. Пришел в сознание только в больнице. На шестые сутки, как мне сказали. Знаю ли я Балашова? Конечно! Странный вопрос. Это ответственный работник одной из наших фирм. Кроме того, мы живем по соседству. У него милая жена, умница сын. Иногда собираемся вместе за столом, ходим за грибами. Находился ли он тоже в подвале? Вот этого не знаю. А почему вы спрашиваете? Убит?! Вы серьезно?! Боже, какое несчастье! Его-то за что? К финансам фирмы он не имеет ни малейшего касательства. Месть? Не знаю, не знаю... Балашов был исключительно скромным человеком. Трезвенником, хорошим семьянином. Бедная его жена! Как ей теперь поднять сына... Но сейчас меня более всего беспокоит исчезновение жены. Да, мне передали. Вы полагаете, еще есть надежда? Всякое, говорите, случается? Послушайте, я состоятельный человек и готов выплатить крупную премию любому, кто наведет на след. Если бы вы знали, как мне дорога эта женщина! Страшно представить, что эти мерзавцы надругались над ней. Найдите их и покарайте по всей строгости закона! Ну и так далее. Думаю, я неплохо справился с ролью. Инна осталась бы довольна. Но боюсь, у нее не будет случая оценить мое самопожертвование. Вспоминает ли она обо мне? Знает ли, что я жив? * * * После выписки я поехал в свою городскую квартиру. Здесь царил полный разгром, содержимое ящиков было разбросано по коврам. Исчезли все деньги и драгоценности. К счастью, осталась та самая сберкнижка. Значит, с голоду не помрем. Хуже, что я лишился блокиратора. В тех вещах, что мне выдали в больнице, я его не обнаружил. У следователя его тоже нет. Инне он без надобности. Не знаю, куда он мог запропаститься, но теперь мои возможности несколько сузились. К этому времени я уже знал, что как бизнесмен потерпел полный крах. Инна успела снять деньги со всех основных счетов, причем, как выяснилось, сделала это задолго до происшествия на Лесной Даче. Она, моя милая, готовилась к переменам в своей судьбе заранее и с легкостью обвела меня вокруг пальца. Деньги уплыли, зато мне остались все долги. Придется платить. А куда деваться? Не то, глядишь, меня опять похитят и будут пытать. На сей раз по-настоящему. Такова деловая жизнь... Приведя квартиру в порядок, я поехал в Жердяевку. Во дворе меня поджидал Степан. -- Да-а, хозяин... Дела-а... -- вздохнул он. -- Пропала наша хозяюшка, наша радость, наша пава ненаглядная... Он шумно горевал, утирая скупую мужскую слезу, но я заметил, что глаза у него хитрые. Глаза Пономарца-старшего. И вдруг я понял, что он все знает. Как и Мамалыгин. И что никакой он не Степан, а все тот же разлюбезный Иван Васильевич Пономарец, который омолодился на Диаре и снова вернулся к своим обязанностям в несколько ином качестве. А его Аннушка -- это Фекла Матвеевна, прошедшая ту же процедуру. Быть может, именно они обеспечивали круглосуточное наблюдение за мной. Они. знали про меня все-все-все. Каждый мой поступок, каждое слово, каждое движение души занесено в их тайный реестр. Но отчего мне такая честь? Почему доверенные лица высшего разума с такой тщательностью разглядывают меня в микроскоп, словно я какая-то важная экспериментальная лягушка? А может, так оно и есть? На мне ставится некий опыт, который вот-вот подойдет к концу. Что тогда? Мою память сотрут так же, как я стирал ее у Кителя, Макса, Белого, десятков других людей? (Пардон, не стирал, а запирал.) Или учудят чего похлеще? Судя по гримасам Мамалыгина, результат опыта -- отрицательный. -- Хозяин, раз пошли такие дела, надо бы завести пару собачек, -- донесся до меня голос "Степана". -- А то в прошлый раз посудачили об этом да забыли. А оно вон как повернулось! "Спой! -- мысленно приказал я ему. -- Любую песню! Шумел камыш..." -- Тут один мужик щенков афганской овчарки продает, -- как ни в чем не бывало продолжал "Степан". -- Что твои медвежата. Вот страху нагонят, когда подрастут! Столько шантрапы сейчас развелось, так и шныряют, так и шныряют, -- ну публика! "Пой же!" Я довел напряжение до предела. -- Брать или как? А то могу насчет бульдогов договориться... Биополе на него не действовало! А это означает, что он наделен дарами Диара в значительно большей степени, чем я. Кто же он, этот простоватый мужичок? А Аннушка? Пока ясно только одно: меня держат за подопытного кролика! Эх, задать бы жару этим экспериментаторам! Но я докопаюсь до истины! Сегодня же пойду к Мамалыгину и потребую объяснений. Скажу в глаза, что разгадал их тайные помыслы. Пусть ответит откровенностью на откровенность. Да, так я и сделаю. И буду настаивать, чтобы Пономарцов убрали с глаз долой. Надоели мне масленые рожи этих соглядатаев. Послать бы их всех к черту! Тоже мне, счастье привалило -- агент планеты Диар! -- Возьми овчарок, -- сказал я Степану. -- Если, конечно, твои хозяева не против. -- Не понял... -- осекся он. -- Ничего не понял. Какие хозяева? У меня один хозяин -- ты. -- Ладно, Степан, хватит дурака валять. -- И, оставив его с раскрытым ртом, я направился к дому. Внешне внутри все выглядело по-старому, но, пошарив по углам, я понял, что Инна успела поработать и здесь. Вот отчаянная девка! Исчезли не только деньги и драгоценности, но и фонотека. Как я теперь допишу "Паутину"? Хорошо, хоть дачу не успела продать. Впрочем, Пономарцы не позволили бы. Я им еще нужен для чего-то. Вернее, нужен Диару. Эксперимент продолжается. Ну поглядим... Выпив чашку кофе, я отправился к Вике. Она была дома. Черное платье, такая же косынка, черные глаза на бледном, похудевшем лице... Где твой румянец, Вика? Твоя жизнерадостность? -- Вадим, такое горе! -- Она припала к моей груди и зарыдала. -- Кому... он... помешал... такой слабый... беззащитный... -- доносилось до меня сквозь всхлипывания. -- А Инна? Как подумаешь... Я утешил ее, как мог, затем сообщил, что был должен Санычу энную сумму и потому, мол, прошу принять ее от меня. К деньгам она отнеслась равнодушно. Сказала, что возвращается на прежнюю работу. Уже договорилась, вот только Антошку страшно оставлять дома одного, ведь иногда придется дежурить круглые сутки. Я посоветовал ей не торопиться: что-нибудь придумаем. Она опять тихо заплакала. * * * Взвесив факты еще раз, я пришел к выводу, что нет нужды торопиться выяснять отношения с Мамалыгиным. А вдруг старикашка сотрет мою память? Моя неповторимая личность растворится в необъятности космоса, мой уникальный, единственный в своем роде житейский опыт, за который я заплатил дорогую цену, канет в никуда. Нет, прежде чем взять за жабры этого хитромудрого пройдоху, я должен кое-что предпринять. Почему бы, пока время терпит, не записать все случившееся со мной? Но этого мало. Надо еще найти надежного человека, который согласился бы принять на себя ответственность за судьбу моей исповеди. Человека порядочного и в то же время достаточно искушенного, способного услышать крик моей души. И еще: он должен находиться вне поля зрения Мамалыгина. В ту же ночь я принялся за книгу воспоминаний. Никогда еще не работалось с таким вдохновением... Одновременно я прикидывал, кому же передать ее на хранение, но никто из круга моего общения не подходил для намеченной роли. И вот тут-то судьба свела меня с вами, мой драгоценный друг! Помните нашу первую встречу? Просмотр иллюстраций к моей книге в кабинете художественного редактора? Признаться, взглянув на ваши работы, я страшно переполошился: на некоторых рисунках были изображены пейзажи Диара. Кошмарная мысль обожгла меня: вы -- тоже агент Диара и имеете особое задание относительно моей персоны. С большим трудом мне удалось скрыть смятение. Но пребывать в неизвестности я не мог и потому решил немедленно раскрутить вас, если это получится. Не знаю, сохранила ли ваша память хоть что-нибудь о том единственном вашем посещении моего дома? Я многое узнал о вас. Никакой вы не агент, а рисунки -- простое совпадение. Но главное: я понял, что вы именно тот человек, которого я давно ищу. Вы вправе спросить: коли так, то почему же впоследствии я вел себя по отношению к вам заносчиво до неприличия? Да все по той же причине: чтобы в случае катастрофы старикашка Мамалыгин не связывал мое имя с вами. А она, катастрофа, не заставила себя ждать. * * * Началась новая глава моей жизни. Первым делом я дал расчет чете Пономарцов, а на их место пригласил Вику. Она с благодарностью согласилась. Рана зарубцевалась удивительно быстро и совершенно меня не беспокоила, что я приписывал действию таблетки, переданной мне Мамалыгиным. В Союзе писателей ко мне отнеслись сочувственно, наш секретарь даже затеял сбор средств в мою пользу. Я поблагодарил, но просил не делать этого. Я не нуждаюсь, в отличие от основной массы пишущей братии. Нежданный сюрприз преподнесло мне издательство, предложив выпустить очередную книжку. Я с энтузиазмом взялся за подготовку рукописи. Хотел было собрать сборник рассказов, но все написанное прежде показалось мне легковесным. Я пережил серьезную драму, У меня появилось более глубокое видение человеческих характеров и судеб, и это должно было найти отражение в моем творчестве. Самой перспективной вещью выглядел роман "Паутина", но, перечитав готовые куски, я убедился, что работы здесь -- непочатый край и как долго она продлится, неизвестно. А рукопись издательство требовало в течение ближайших трех месяцев. Я так давно не печатался, что упускать предоставившуюся возможность было грешно. Здраво все взвесив, я решил подготовить опять-таки новую книгу очерков о науке, благо материала хватало. Не одними только взятками, да рэкетом, да проституцией жил наш славный городок. Пресловутая лаборатория порошковой металлургии на паях с "Вторчерметом" создала весьма перспективное безотходное производство, в политехе разработали уникальные гелиоаккумуляторы, в Институте энергетики велись интересные исследования по явлению сверхпроводимости, да и по космической тематике мне было что сказать... Едва в небе проглядывали звезды, как я поднимался в башенку и садился за письменный стол. Работалось споро. Я писал, не отрываясь, до тех пор, пока перед глазами не начинали расплываться разноцветные круги. Тогда я ложился здесь же на диван и погружался в короткий сон -- минут на сорок -- пятьдесят. Затем поднимался и упоенно продолжал рукопись. К утру обычно было готово десять -- пятнадцать страниц текста. Вот что любопытно: за все это время Инна ни разу не явилась мне в снах, хотя я даже желал этого. Почему она не приходила? Алина когда-то не забывала напомнить о себе. Я смог всецело посвятить себя рукописи во многом благодаря заботам Вики, которая взяла на себя ведение хозяйства. В комнатах царила чистота, нигде ни пылинки, костюмы и рубашки всегда были отглажены, а еда подавалась в точно назначенный час. Потрясение, вызванное гибелью мужа, как это ни кощунственно звучит, благотворно отразилось на внешности Вики. В ее организме сгорел некий избыточный вес, и, оставаясь пухленькой, она приобрела весьма притягательную грацию. Ее румяные щечки побледнели и втянулись, лицо сделалось чуть скуластым, придав ее выразительным карим глазам пикантную удлиненность, -- словом, славная толстушечка превратилась в броскую элегантную даму, не утратив при этом мягкости характера. Через несколько месяцев, когда она несколько пришла в себя, я мог бы спокойно сблизиться с ней. Кстати, как мне кажется, и она была не против. Но я не сделал ни малейшего движения навстречу. Не по каким-то там моральным соображениям. Суть в том, что я утратил всякий интерес к женщинам. Меня более не возбуждал их звонкий смех, кокетство и игривость вызывали глухое раздражение, а когда нежданный порыв ветра вздувал подол платья какой-нибудь красотки, обнажая стройные ножки, я спешил отвернуться, как если бы мне продемонстрировали нечто отталкивающее. Женская красота утратила для меня всякую привлекательность. Боюсь даже, что я стал женоненавистником, хотя всячески скрывал это даже от самого себя. К Вике я обращался исключительно на "вы", говорил вежливым, ровным тоном, а дабы она не строила на мой счет иллюзий, предложил однажды познакомить ее с серьезным коллегой-литератором, потерявшим несколько лет назад жену. Вика отказалась, но, кажется, поняла меня правильно, чему я был несказанно рад. В этот период я переменил многие свои привычки. Бросил курить, резко ограничил потребление спиртного. Все, что я себе иногда позволял, -- это бокал хорошего сухого вина либо бутылка темного пива. Раньше я мнил себя гурманом и любил вкусно поесть. Сейчас я довольствовался по утрам овсяной кашей, в обед -- бульоном с яйцом, по вечерам -- овощным салатом. Возможно, я потерял вкусовые ощущения и питался лишь потому, что организм требовал калорийю. Правда, деликатесы в доме не переводились, и редких своих гостей я по-прежнему умел принять с должным размахом. Единственное, в чем я не знал удержу, -- это кофе. Я поглощал его в неимоверных количествах и заваривал так крепко, что сердце стучало не хуже парового молота. * * * Это случилось Три дня назад. Был довольно зябкий июньский день. Вероятно, огромные массы холодного арктического воздуха, как сказали бы синоптики, прорвались к нашему благословенному климатическому поясу. Впрочем, кроме ненастной погоды, день не предвещал никаких других несчастий. Я сидел в гостиной и читал только что полученное письмо. От племянника. Анатолий писал, что на днях сдает последний экзамен, затем состоится выпускной бал, сразу же после которого он намеревается приехать ко мне для поступления в институт. Летит время, подумал я. Давно ли Толик ходил пешком под стол? А нынче -- без пяти минут студент. Внезапно в коридоре раздался страшенный шум. В комнату ворвалась Вика -- растрепанная, с безумными глазами, рыдающая, на грани истерики. Я никогда не видел ее такой, даже в те первые дни после гибели Саныча. Недоброе предчувствие похолодило мое сердце, но прежде, чем задавать вопросы, я усадил Вику в кресло, принес ей воды и предложил успокоиться. Ее била крупная нервная дрожь, грозящая перейти в судороги. Оставался единственный -- испытанный -- метод: отвесить ей чувствительную оплеуху. Что я и сделал. Вика охнула и закатила глаза. Зато теперь с ней можно было говорить. Через минуту она сбивчиво рассказала, что позвонил какой-то тип. Он сообщил, что Антон похищен и будет возвращен целым и невредимым лишь в том случае, если Вика привезет в условленное место золото, оставленное ей Санычем. Сроку ей дается два дня. Отказ не принимается. Затяжка тоже. Иначе получит аккуратную посылку с головой своего пацана. И пусть не вздумает обращаться в милицию. Не то одной отрезанной головой будет больше. -- Вадим Федорович! Вадик! -- Она с силой вцепилась в мою руку. -- Вы единственный, к кому я могу обратиться за помощью! Что делать?! Подскажите! Откуда у меня золото?! Кроме двух колечек да цепочки с кулоном, ничего нет. Даже если продать дом, столько мне не собрать! -- Она вновь зарыдала. -- Не смей выть! -- прикрикнул я, переходя на "ты". -- Слезами горю не поможешь. Куда надо привезти золото? -- Он не сказал. Обещал позвонить через час. -- Значит, айда к тебе. Этот звонок нельзя пропустить. -- Они сумасшедшие! -- Ее глаза наполнились ужасом. -- Они убьют его! -- Вика, не накручивай себя! Постарайся понять: чтобы помочь Антошке, ты должна сохранять самообладание. И помни, что я с тобой. Мы вызволим мальчишку. Но возьми себя в руки. Очень прощу. Моя уверенность передалась ей. Она затихла. -- Я сделаю все, как вы скажете, Вадим Федорович. -- Вот и хорошо. Вытри глаза. Пошли! Она решительно кивнула. По дороге я размышлял, кто же мог пуститься на эту авантюру. Вывод напрашивался сам собой: кто-то из бывших мальчиков Саныча. Только они знали о золоте. Но почему взялись за дело именно сейчас -- полтора года спустя после гибели своего "кормчего"? Чего выжидали? Загадка... Я припомнил список, переданный мне Санычем во время нашего последнего застолья. Четыре адреса. Два -- далеко в глубинке, два -- здесь, в городе. Причем все они знали, что Саныч работает не на себя, а на некоего таинственного хозяина, с которым весьма рискованно связываться. Но -- решились. Почему? Не означает ли это, что шантаж Вики -- лишь уловка, с помощью которой они (или кто-то из них) собираются выйти на меня? В этом случае дело принимает совершенно иной оборот. Тут уж надо подумать о собственной безопасности. Но преимущество пока на моей стороне: к счастью, я запомнил адреса. Пока мы дошли до Викиного дома, у меня уже сложился план действий. -- Слушай внимательно, Вика, -- сказал я ей, когда мы расположились в гостиной возле тумбочки с телефоном. -- Мы выручим Антона. Не сомневайся в этом. Тебя просто берут на испуг. Они не посмеют причинить ему вреда. Это блеф. -- Но почему они говорят о каком-то золоте?! Почему?! У нас никогда его не было! Мы жили на его зарплату, вы же знаете. -- Да, знаю, и хватит об этом. Доверься мне. У вас есть второй аппарат? В спальне? Прекрасно! Как только позвонят, трубку снимаем одновременно. Ты будешь говорить, я -- слушать. Не нервничай. Говори спокойно. И не перебивай того, кто позвонит. Пусть выговорится. Сделай вид, что принимаешь их условия. Спроси, куда привезти выкуп. Потребуй, чтобы с Антоном обращались хорошо. Обретя надежду спасти сына, Вика превратилась в решительную и самоотверженную женщину. -- Не сомневайтесь, Вадим Федорович, я не подведу. Заварить вам кофе? -- Будь добра. Наконец раздался долгожданный звонок. К этому времени я находился в Викиной спальне, куда еще при жизни Саныча был проведен второй аппарат. -- Вика? Это ваш недавний собеседник. -- Незнакомый голос безусловно принадлежал мужчине зрелых лет. (Так что же? "Мальчики" вполне могли обзавестись старшими товарищами.) -- Что вы решили? -- Вы не оставили мне выбора. Я вынуждена согласиться. Жизнь сына для меня дороже всех богатств. -- Вика держалась молодцом. -- Мы знали, что вы умная женщина и любящая мать. -- Но если с его головы упадет хоть один волосок -- берегитесь! -- Ого! Мы тут все уже трясемся от страха. -- Я не шучу! -- Ладно, Вика, не комплексуйте. Получите своего отпрыска целым и невредимым. -- Когда и где? -- Вы собрали то, о чем мы просили? -- Но вы же сами дали мне два дня сроку. -- Значит, до послезавтра. Ждите звонка в десять вечера. И помните, что молчание -- то же самое золото... Трубку повесили. Я вернулся в гостиную. Вика подняла на меня огромные глаза: -- Вадим Федорович, я все сделала правильно? -- Абсолютно. Ты просто умница. -- Я по-отечески поцеловал ее в лоб. Но на душе у меня кошки скребли. Чутье подсказывало, что "мальчики" если и участвуют в этом деле, то косвенно, как носители информации. Другие, более могущественные силы пытаются добраться до меня через Вику. Меня они еще не вычислили. Но теперь это вопрос времени... -- Вика, вечером нам придется нанести один визит. Возможно, два. Будь готова. -- Хоть на край света! * * * Так далеко, однако, нам не требовалось. Оба "мальчика" жили в микрорайоне, именуемом "Мелкое Озеро", который вырос на живописной городской окраине в последние пять лет. Квартиры здесь в основном предназначались для продажи, и я подумал, что подручных Саныч выбирал из числа серьезных людей -- они не пропили свою долю, не промотали, не истратили на девиц, а разумно вложили в недвижимость. Когда мы с Викой -- на ее "Жигулях" -- подъехали к "Мелкому Озеру", сумерки сгустились. Микрорайон представлял собой несколько длиннющих девятиэтажек, елочкой выстроившихся по обоим берегам озера. Окна первой из интересующих меня квартир были темны, зато во второй горел свет. Здесь, если верить сведениям Саныча, жил Сергей Волоткин -- парень, помогавший ему потрошить чужие тайники. Жаль, что раньше я не удосужился хоть издали посмотреть на него. Ну да ладно. Я остановил автомобиль в укромной аллее. -- Вика, сейчас мы с тобой зайдем в гости к одному парнишке. Ничему не удивляйся. Ты позвонишь, я буду стоять в сторонке. Если он не один, вызови его на площадку. Если один, войдешь в комнату вместе с ним. Как только он сядет -- на стул или на диван, -- ты выйдешь, вернешься в машину и будешь ждать меня. Поняла? Ничего не перепутаешь? -- А если он меня не пустит? -- Пустит. -- Значит, сделаю. * * * Серега был дома один. Едва за дверью послышались его шаги, я включил биополе. Теперь Серега делал только то, что я мысленно ему приказывал. Они с Викой направились в комнату, а я тихонько проскользнул на кухню. Через несколько секунд Вика покинула квартиру, и я -- через стенку -- начал допрос. (Блокиратор-то так и не нашелся.) -- Парень, что интересного приключилось с тобой за последнее время? -- Со мной-то ничего особенного, а вот Юрка, похоже, влип по-черному. (Юрка был тем вторым "мальчиком", которого нынче не оказалось дома.) -- Говори как на духу! -- Ладно... Только вы уж ни-ни. Он рассказал мне под большим секретом. Вот сижу и думаю: не дать ли деру, пока не поздно. -- Не тяни! -- Я и не тяну. Пару дней назад его втолкнули в машину и привезли к какому-то крутому мужику. Сильно крутому. Тот начал спрашивать про Саныча и про все наши бывшие дела. Юрка поначалу прикинулся лохом, мол, я не я и лошадь не моя. Да только оказалось, что тому мужику уже кто-то настучал. Приперли они Юрку пожестче, он и раскололся. Все, гад, выложил. Правда, божится, что меня не назвал. Но я не очень-то верю. -- И правильно делаешь. Что конкретно рассказал мужику Юрка? -- В основном, валил на Саныча. Тот, мол, забирал почти все. Но главный куш шел хозяину, которого никто, кроме Саныча, в глаза не видел. Хозяин тот и давал наводку. -- А что за крутой мужик? Как выглядит? -- Знать бы! Юрка говорит, он сидел в темном углу и шляпу до самого носа надвинул. Но по разговору выходит так, что один из тех, кого мы почистили. Юрке поставили условие: вернуть должок. Сейчас занимает, где может, а квартиру уже отдал. Он и меня-то не выдал потому, что рассчитывал на мою помощь. А чем я помогу: квартиру купил, тачку, гараж, видик, шмотки... Считай, все разошлось... -- Плюнь на барахло, Серега. Жизнь дороже. Посиди еще смирно пару минут, пока я выйду, а после собери маленький чемоданчик и дуй без оглядки из этого города. -- Придется... -- горестно вздохнул он. -- Только зажил по-человечески и -- снова в бега. Вот паскудство! -- Бывай! Я вышел из квартиры, так и не посмотрев, каков же из себя мой собеседник. Утеря блокиратора научила осторожности. * * * На улице я остановил прохожего с сигаретой и попросил закурить -- впервые за последние полтора года. И еще -- мне захотелось напиться. Немедленно. Вдрызг. Скверные дела! Когда мы с Санычем "добывали" золотишко, это казалось волнующей игрой, мне и в голову не приходило, что наши похождения в будущем как-то аукнутся. В ту пору подпольные мышки и заикнуться бы не посмели о пропаже. Но времена круто переменились. Те мышки давно выросли в жирных и агрессивных пацюков, которые беззастенчиво резвятся у всех на виду. Они заняли ключевые посты в городе, держат лапы на штурвале и без утайки гребут к себе уже не лопатой, а экскаватором. Но, несмотря на новые приобретения, им страшно интересно узнать, кто же осмелился когда-то поднять руку на их накопления, сделанные с громадным риском для карьеры и общественного положения. Тут дело принципа. И вот кому-то из них удалось ухватиться за кончик ниточки. Началась раскрутка. Ее уже так просто не остановишь. Но кто же подсунул этот кончик? Инна, вдруг с ослепительной ясностью понял я. Видимо, у нее вновь появились какие-то деловые интересы в нашем городе и она решила расчистить площадку. Однако закладывать меня напрямую было опасно -- все-таки бывший муж, и она придумала изящную комбинацию: вывести разгневанные массы "новых русских" на след Саныча, подтолкнув тем самым меня к бегству из города. Не стану же я один воевать против всех! Так-так... Посмотрим, чем грозит мне этот коварный бумеранг. Надо полагать, у моих потенциальных врагов есть свои люди и в милиции. Им ничего не стоит поднять старые дела, связанные с Санычем. При более внимательном изучении неизбежно выплывут любопытные детали: выяснится, что я давно знал убитого и поддерживал с ним тесные отношения. Не нужно быть крупным аналитиком, чтобы, имея подозрение, прийти к однозначным выводам. А при пересмотре дела меня вполне могут обвинить в убийстве Саныча: дескать, не поделили награбленное. Если еще дело дойдет до официального расследования. А то ведь могут опять упечь в какой-нибудь подвал. Собственно, вывести меня на чистую воду проще пареной репы. Итак, кольцо сжимается, и на сей раз выход проблематичен. Что же делать? Упасть в ноги Мамалыгину? Да пошел он к черту! А остается мне вот что: вызволить из беды Антона и отправить его с матерью в какое-нибудь тихое место, например к моей сестре. Приняв такое решение, я вернулся к "Жигулям", где меня ждала Вика. * * * Звонок раздался ровно в десять вечера. -- Вы готовы? -- спросил у Вики тот же голос. -- Да! -- бесстрашно ответила она. -- Выезжайте из города по Восточному шоссе. На тринадцатом километре свернете в лес. На первой поляне вас будут ждать. Не задерживайтесь! Едва прозвучало упоминание о тринадцатом километре, как по моим жилам будто пробежал электрический разряд. Господи, неужели снова придется ехать на Лесную Дачу?! Я-то полагал, что никогда более не услышу о ней, но судьба, как бы в насмешку, именно там выбрала сценическую площадку для финального акта драмы, которая, впрочем, оборачивалась дурным фарсом. Что ж, я сыграю ее до конца... * * * Из Жердяевки мы с Викой выехали на двух автомобилях. Восточное шоссе, как вы знаете, начинается от городской автостанции, расположенной у кольцевой дороги. Здесь, на платной стоянке, я оставил свой "мустанг" и перебрался за руль Викиных "Жигулей". Автомобиль нырнул под путепровод. На заднем сиденье находилась "кукла" -- баул, набитый кирпичами. Вика сидела рядом со мной. Последние двое суток она, как мне кажется, совершенно не спала и не съела ни крошки. Она похудела еще заметнее, щеки ввалились, руки, особенно у запястий, стали прозрачными, движения -- замедленными, словно жизненная энергия покидала организм, и только темные глаза наливались грозной, пугающей меня решимостью. -- Знаешь, куда мы едем? -- спросил я. -- Спасать Антона, -- механически ответила она. -- Это понятно. Я имею в виду место его заточения. Кажется, мерзавцы содержат мальчишку в том же подвале, где был убит Саныч... Вика вдруг улыбнулась. Страшенная это была улыбочка. Она наклонилась ко мне и прошептала: -- Сатана пришел на землю... Принес горе и смерть... -- Эй, Вика, что с тобой?! -- Чтобы победить сатану, надо вбить в его сердце осиновый кол, -- тихо ответила она и, подняв из-под ног остро заточенную деревяшку, наставила ее на меня. Я притормозил, отобрал у нее колышек и вышвырнул его наружу. -- Вика, черт побери! Приближается ответственный момент. Очнись! Она уронила голову на грудь, но тут же встрепенулась: -- Ой, где это мы? -- Моя вина... Надо было заставить тебя выспаться. Как ты себя чувствуешь? Она провела ладонями от висков к подбородку. -- Нормально, Вадим Федорович. Я сделаю так, как вы учили. -- Смотри же... Когда мы достигли тринадцатого километра, было еще светло. Но стоило свернуть в лес, как мгновенно потемнело. Колея, ведущая к Лесной Даче, почти заросла. Горизонтально вытянувшиеся ветви сосен сомкнулись над ней, разросшиеся кусты ужали ее до тропинки. Я остановил машину и перебрался на заднее сиденье. -- Вика, садись за руль. Ничего не забыла? Едем до первой поляны. Далее действуй по обстановке. Обязательно шепни мне, сколько человек нас встречают. Постарайся, чтобы они сами подошли к машине. Если же тебя заставят выйти наружу, не удаляйся более чем на двадцать метров. Это очень важно! Иначе у нас возникнут проблемы. -- Я все помню, -- твердо отчеканила она. Я улегся на пол, накрывшись прихваченным брезентом, а на лицо натянул маску с прорезью для глаз. Автомобиль тронулся с места. Ехали недолго. -- Поляна... -- услышал я голос Вики. -- Кто-то сигналит фонариком. Сворачиваем... Еще десяток метров, и "Жигули" остановились. -- Какой-то человек вышел из-за кустов, -- продолжала комментировать Вика. -- Направляется к нам. Один... У него автомат... -- Когда он подойдет достаточно близко, дай мне знать. Через несколько томительных секунд она сообщила: -- Он рядом... Я приказал незнакомцу сесть рядом с Викой, расслабиться и проявить предельную откровенность. -- Привет! -- сказал он, захлопнув за собой дверцу. -- Золото с вами? -- Да. -- Вы один? -- Голос был тот самый, телефонный. -- А вы? -- спросил я. -- Совершенно! На кой хрен мне помощник? Я не шестерка. Неужто с глупой дамочкой не управлюсь? -- Где мальчик? -- В подвале на Лесной Даче. -- Сколько человек его охраняет? Он рассмеялся: -- Это же не президент... Сейчас там только Эдик. Но к полуночи ждем Инженера с командой. Он сам хочет расспросить дамочку. -- О чем? -- Надо же наконец достать этого кладоискателя. Грешим мы на одного типа, Вадима Ромоданова. Бо-ольшой хитрован! Многое сходится, но доказательств пока нет. Если дамочка кое-что подтвердит, мы его мигом окрутим. -- Кто дал наводку? -- Точно не знаю. Вроде бы пришла из-за бугра. Да, это Инна, с грустью подумал я. Это она, моя любимая, единственная, желанная... О многом мне хотелось расспросить собеседника, но я чувствовал, как биополе начинает ослабевать. А еще предстояло нейтрализовать этого громилу. Ладно, побеседуем с ним на обратном пути. А сейчас надо вызволить мальчишку. Я велел бандиту вылезти из машины и не спеша двигаться в глубь леса. Затем сбросил с себя брезент, взял приготовленные ремни и кляп и пошел-следом. На некотором отдалении от поляны я послал ему команду остановиться у смолистой сосны и обхватить ее ствол руками и ногами. Он подчинился. Я крепко стянул его запястья и щиколотки ремнями, а в рот всунул кляп. Ну вот, теперь он не опасен. Уже уходя, я посветил на него фонариком. Нет, никогда прежде мне не приходилось встречать этого человека. Но несомненно одно: напрасно я назвал его бандитом. Довольно интеллигентное лицо, умный взгляд... Скорее, это какой-нибудь майор в отставке, профессионал... Лет десять назад он сам отлавливал владельцев "черных" тайников, получая за это премии, грамоты, но чаще -- нагоняи. А теперь он служит им. На миг мне стало безумно жаль беднягу, которого я оставлял в ночном лесу связанным по рукам и ногам, да еще в такой нелепейшей позе. Но затем я вспомнил, как он разговаривал с Викой, и все мое сочувствие растаяло. За кустами стояла его "Волга". Я заглянул внутрь: ключ был в замке. -- Вика! Иди сюда! Меняем тачку. * * * Все получилось на удивление просто, хотя мне пришлось пережить несколько неприятных минут. При свете луны руины Лесной Дачи поизводили жуткое впечатление. Воистину заколдованное место, вокруг которого снует всякая нечисть. В густой тени деревьев и кустов чудилось легкое движение. Что там такое? Колышется ветка или материализуется призрак Макса? Вот сейчас на освещенный пятачок выйдут все они -- Макс, Алина, Федор, Саныч и, взявшись за руки, затеют вокруг "Волги" кошмарный хоровод. -- Присоединяйся к большинству, хозяин! -- крикнет Саныч. -- Давно тебя ждем! -- Ты переступил черту, котик, -- заворкует Алина. -- Мамалыгин все знает! -- Сейчас он отведает нашего порошка! -- захохочет Федор. Мне стоило громадных усилий справиться с наваждением. Но когда рядом с машиной возникла смутная фигура, будто струящаяся в ночном мареве, я едва не лишился чувств. -- Это ты, Глеб? -- донесся негромкий голос. Не знаю, каким чудом я сообразил, что передо мной не призрак, а тот самый Эдик, что охраняет мальчишку. -- Я... -- Баба с тобой? -- Порядок, Эдик, -- я обрушил на него мощный импульс биополя. Он расслабился и вытянул руки по швам. -- Приведи мальчишку, -- скомандовал я. -- Сию минуту! Честно говоря, мне эта затея с самого начала была не по нраву... Он быстро прошагал к тому месту, где, по моим расчетам, находился лаз в подвал, и откинул какую-то створку. -- Эй, парень, выходи! И вот из черноты провала показался Викин карапуз. -- Сынок! -- Вика в долю секунды выскочила из машины, подлетела к Антону, схватила его на руки и принялась осыпать поцелуями: -- Жив! Жив! Сынок... -- Мамочка, забери меня отсюда! -- захныкал Антон. -- Не хочу сидеть в этом противном подвале... Там крысы... -- Сыночек... Антошка... Трогательная картина... Я сам готов был прослезиться, однако долг повелевал не поддаваться эмоциям. -- Вика, Антон, садитесь в машину! -- скомандовал я. -- А ты, Эдик, лезь в подвал, в самый дальний угол и сиди там смирно, как мышонок... Похититель протиснулся в дыру. Послышался грохот, очевидно, он споткнулся на верхней ступеньке и покатился вниз. Я подскочил к лазу, оснащенному двустворчатой крышкой, какую устраивают иногда на погребах. С внешней стороны на створках имелись скобы. Я заложил их валявшимся тут же деревянным бруском. Ну вот! Теперь без посторонней помощи Эдику не выбраться на свет Божий. Пусть поразмыслит в кромешном мраке о превратностях судьбы. А у меня сегодня еще масса дел. Вика продолжала целовать сына, не двигаясь с места. Пришлось силой вталкивать их в салон. Я развернул машину и помчался к Восточному шоссе, насколько позволяли условия, -- прочь отсюда! Прощай, Лесная Дача! Теперь уже навсегда! -- Вика, выслушай меня внимательно, -- сказал я, слегка повернувшись назад. -- У нас в запасе каких-то полчаса. Возвращаться в Жердяевку нельзя, оттуда нас уже не выпустят. Вокзал и аэропорт они тоже возьмут под контроль. Сейчас доедем до автостанции и пересядем в мой "мустанг". Я отвезу вас к своей сестре. Там и обсудим, что делать дальше. Ты поняла? -- Да! Да! Да! -- воскликнула она, совершенно не слушая меня. Вика не отдавала себе отчет, в каком отчаянном положении мы оказались. А тем временем мы приближались к поляне, на которой оставили ее "Жигули". Как я ни торопился, но все же решил, что есть резон снова поменять машину, а заодно задать Глебу пару вопросов, главным образом о том, кто из городских акул устроил эту охоту. Я опять повернулся к Вике, чтобы посвятить ее в свои планы, и тут что-то случилось. Брызнули осколки ветрового стекла, что-то назойливо прожужжало у самого виска. Испуганно вскрикнула Вика. Перевести взгляд на колею было секундным делом. Впереди стоял Глеб и поливал автоматными очередями наш (вернее, свой) автомобиль. Не обернись я к Вике, то заметил бы его чуть раньше и тогда либо свернул бы в кусты, либо сконцентрировал биополе. Но нежданная заминка ввергла меня в некий шок. Человек, накрепко привязанный к сосне, вдруг возникает из темноты с автоматом в руках. Мистика! Я тупо гнал прямо на Глеба. Видимо, моя реакция явилась для него сюрпризом. Наверняка он не собирался вести прицельный огонь. Просто пальнул поверху, чтобы вынудить меня остановиться. Очевидно, он на все сто был уверен в успехе. А моя ступня будто приросла к педали. Глеб успел выпустить еще одну -- короткую -- очередь, спружинился, чтобы отскочить в сторону, но тут собственная "Волга" швырнула его на могучее дерево, он странно перевернулся в воздухе и налетел на ствол, растопырив конечности, будто желая обнять его. Из его спины вдруг вырос заостренный кол. Он напоролся грудью на ровный голый сук, отходящий от ствола. Все произошло в долю секунды. Только сейчас, когда все закончилось, я начал понимать, как развивались события. Глеб -- я уже говорил об этом -- не примитивный бандит типа Макса. Это профессионал, и избавиться от моих ремней не представляло для него труда. Свой автомат он нашел в наших "Жигулях". Оставалось устроить засаду. Я вылез из машины и подошел к пригвожденному. Глеб был мертв. Сук пробил его сердце. Вот сейчас Вика ликующе закричит: -- Сатана получил свое! Но в салоне было тихо. Я открыл заднюю дверцу. Вика обнимала сына, заслоняя его своим телом. Но какая-то пугающая неподвижность была в их позах. Я осторожно провел рукой по Викиной спине и сразу же ощутил липкую влагу. Попытался развернуть ее, но так и не смог оторвать от сына. Ее окаменевшие пальцы крепко удерживали мальчишку. Одна-единственная пуля убила обоих, пройдя навылет через их сердца. По какому-то дьявольскому сценарию все трое были поражены в самое уязвимое место. Эх, Вика-ежевика... "Ты переступил черту, Вадим, и теперь обречен", -- раздалось из глубин моего внутреннего космоса хихиканье Мамалыгина, -- Сволочь! -- заорал я. -- Ты разбил мою жизнь, растоптал душу, загубил талант, а теперь еще издеваешься?! Ну берегись! Я расправлюсь с тобой! Безумие овладело мною. Подняв автомат Глеба, я бросился в "Жигули" и помчался, не разбирая дороги, на проспект Космонавтов. Едва за дверью послышались шаркающие шаги, как я открыл ураганный огонь. Щепки полетели во все стороны. А я стрелял и стрелял до тех пор, пока не кончилась обойма. Автомат умолк. Раскуроченная дверь медленно отворилась. За порогом стоял живой и невредимый Мамалыгин. Как всегда, на его розовом личике блуждала добродушная улыбка. Новый приступ бешенства ослепил меня. Я прыгнул вперед и сомкнул пальцы на ненавистном горле. Хрустнула цыплячья шея, а я давил и давил. Сбоку послышалось тихое хихиканье. Я рывком обернулся. Мамалыгин стоял у вешалки, с любопытством наблюдая за мной. Я же тискал в руках какую-то тряпку. Я снова кинулся на него с намерением размозжить его голову о стенку или насадить ее на массивный металлический крюк. -- Довольно! -- строго сказал Мамалыгин, неведомо как оказавшись за моей спиной. -- Проходи в кабинет и садись в кресло. Мой разум бунтовал, но мышцы уже не подчинялись ему. Я окаменел в кресле, не в силах пошевелить даже пальцем. Мамалыгин уселся напротив, держа перед собой блокиратор. Так вот у кого мой пропавший "волшебный фонарик"! Что-то перегорело у меня внутри, и я разом утратил всякую волю к сопротивлению. Полнейшее безразличие владело мной. Будь что будет. -- Все, Вадим, -- устало проговорил Мамалыгин. -- Надежного помощника из тебя не получилось. Мои надежды не оправдались. Теперь это совершенно ясно. Поставим точку. -- Он навел на меня блокиратор, но тут же опустил его. -- Впрочем, приговоренный имеет право на последнее желание. Изволь, я готов ответить на все твои вопросы. Если тебе, конечно, интересно. -- Какие такие надежды я не оправдал? Он горько вздохнул: -- Видишь ли, Вадим... Когда ты впервые пришел на мой семинар, то показался мне небесталанным и трудолюбивым, в меру скромным парнем. Я редко ошибаюсь в людях, но в твоем отношении допустил крупный прокол. Я-то полагал, что ты используешь полученные возможности для самосовершенствования, но ты принялся ублажать свою плоть, удовлетворять самые разнузданные желания в ущерб делу. Ладно, подумал я. Пусть перебесится. Пусть натешится суетой. Но нет. Ты так и не сумел подняться над плоскостью бытия. Твой внутренний разлад необратим. Глупое нападение на меня лишь подтверждает это. Ты ищешь виновных где угодно, но только не в себе. -- Вы наблюдали за мной? -- спросил я, холодея от стыда и в то же время испытывая острое отвращение к этому ханже. -- Конечно, -- кивнул он. -- Более того. Я организовал ряд ситуаций, каждая из которых могла стать благотворным поворотом в твоей судьбе. Но всякий раз выбор был за тобой. И всякий раз ты выбирал наихудший вариант. -- Что вы имеете в виду?! -- Именно я -- косвенно, конечно, -- свел тебя с Алиной, а затем и с Федором. Мне было важно, чтобы ты сам открыл мне их как дизов. Но ты утаил информацию, а затем стал виновником их гибели. -- Да ведь они сами хотели меня отравить! Я только защищался! -- Этого не случилось бы, сообщи ты о них вовремя. Ты наказал сам себя, Вадим. Ты стал раздражать меня все больше и больше. -- Вы могли легко избавиться от такой обузы, -- усмехнулся я. -- К сожалению, не мог, -- серьезно ответил он. -- Диар установил жесткую квоту на количество посвященных агентов. Только смерть в результате несчастного случая позволяла произвести замену. Причем насилие над личной волей агента исключалось. И все же был момент, когда я решился расправиться с тобой чужими руками. Помнишь, я послал тебя к археологам, чтобы подложить бусы? Из-за чудовищного разгильдяйства ты провалил это важнейшее задание. Ух, как я рассвирепел! Тогда-то я разблокировал память Кителя в надежде, что, вернувшись, он пристрелит тебя. Но удача была на твоей стороне. Мысли мои разбегались. Я не понимал, при чем тут какие-то бусы, о которых я давным-давно забыл. Но спросил о другом: -- Пономарцы -- тоже ваши агенты? -- Да, но непосвященные. Они работают на меня, ничего не зная о Диаре. -- Пусть так. Пусть я выполнял ваши задания спустя рукава. Но ведь и сами задания были пустяковыми. -- Пустяковыми?! -- воскликнул Мамалыгин. -- Что ты понимаешь, недотепа! -- Он вскочил и нервно забегал по комнате. Наконец снова уселся на диван и продолжал, презрительно глядя на меня: -- Диар -- великая цивилизация, слишком развитая, чтобы всерьез интересоваться проблемами такого затерянного уголка Вселенной, как Земля. А мне, признаться, надоела роль провинциального резидента. Я способен на большее. И вот, еще в начале века, я задумался: как же изменить их отношение к нашей планете, а значит, и ко мне? Скажу без ложной скромности: меня осенила гениальная идея. -- В его ровном голосе зазвучали нотки гордости. -- Я нашел, чем пронять этих высоколобых! Если представить дело так, что древние предки диарцев немного порезвились на нашей планете и оставили здесь кое-какое потомство, то ситуация кардинально меняется. Они придут к мысли, что обязаны облагодетельствовать человечество, в котором растворена и капля их крови. Уж я-то их знаю! -- Значит, никаких дизов нет?! -- изумился я. Мамалыгин самодовольно рассмеялся: -- Идея была гениальной, но еще предстояло не менее гениально реализовать ее. Несколько десятилетий ушло у меня на тщательную подготовку. Задача облегчалась тем, что диарцы полностью доверяли мне. Не буду рассказывать, как во время одного из посещений Диара я выкрал старинный пергамент, как с помощью лазера перенес на него такие же старинные чернила -- по буковке в месяц, на молекулярном уровне... Наконец поддельный донос был готов. Я сумел спрятать его в малоизученном архиве, а затем навести на его след известного диарского историка. Но еще раньше я похитил генные материалы с Диара и нашел способ внедрять их в генный код землян. Это была опасная игра, но она стоила свеч. Правда, поначалу я дал маху, сделав дизами случайных людей, вроде пьяницы Сапожникова, способных вызвать отвращение. Нужны были более симпатичные кандидатуры. Притом, как сам понимаешь, дизов не могло быть слишком много. Волею случая дизами стали ты, Алина и Федор. Ты -- агент, а Алина и Федор -- начало длинной цепочки других дизов. Я задумал изящную комбинацию, но ты ее разрушил. -- Да ведь я обнаружил целую толпу дизов! -- вырвалось у меня. -- Да, после того как я внес коррективы. -- Разве на мне свет сошелся клином? А другие агенты? -- Каждый должен отвечать за себя, Вадим, -- сурово отчеканил Мамалыгин. -- Ты не представляешь, что сейчас творится на Диаре! Все, связанное с дизами, вызывает бешеный интерес! Они почти созрели для прямого контакта. Хотя есть, конечно, и скептики. Нужен последний толчок, последняя гирька на чашу весов. Я придумал было ловкий ход. На Диаре существует древний обычай: дарить любимой девушке бусы из лелиора -- местного драгоценного камня синеватого цвета, символизирующего глубину чувств. Мне удалось раздобыть несколько бусинок пятитысячелетней давности. В курган, который раскапывали наши археологи, я подбросил кости женщины, жившей пятьдесят веков назад. Оставалось добавить к ним диарские бусы -- и сенсация готова! Сенсация, понятная только диарцам. Получается, что члены экипажа не просто соединялись с земными женщинами, они объяснялись им в любви, понимаешь?! Но ты снова преступно разрушил мой замысел. -- Но я же не знал... -- пробормотал я. -- Надо было все объяснить... -- Да что там объяснять, если ты занимался только собой! -- энергично взмахнул рукой Мамалыгин. -- Нет, Вадим, твоя песенка спета. А ведь я рассчитывал, что ты станешь моим ближайшим помощником. Ты даже не представляешь, какую перспективу упустил! Если Диар решится-таки передать Земле некоторые технологии и средства, то сделает это не через ООН и всякие-разные правительства, которые и в грош не ставит, а через нас, доверенных агентов. Может, через год-другой президенты и короли будут записываться ко мне в очередь. А ты был бы моей правой рукой... Однако довольно. Сейчас, Вадим, я сотру твою память, а после запишу новую. Вадим Ромоданов исчезает из этого мира. Появляется некий Энрике Альварес Бланко, гражданин Аргентины, которому предстоит долгое путешествие на родину. Там его ждет чрезвычайно важное задание. Будем надеяться, что господин Бланко окажется более дисциплинированным агентом, чем исчезнувший Ромоданов. Впрочем, об этом мы с ним потолкуем через четверть часа. Разумеется, помимо имени он получит и соответствующую внешность. А теперь, Вадим, прощай! -- Мамалыгин поднял блокиратор. -- Но это же насилие над моей волей! -- воскликнул я. -- Вы не имеете права! -- Теперь имею, -- усмехнулся Мамалыгин. -- С сегодняшнего дня Диар предоставил мне особые полномочия. Вы поняли, господин Энрике Альварес Бланко? Его палец коснулся кнопки. Внезапно Мамалыгин резко опустил блокиратор. -- Черт побери! Совсем забыл... Нет, хоронить Вадима Ромоданова еще рано. Он же должен оформить завещание на племянника! -- Не мигая, мой мучитель посмотрел в мои глаза: -- Даю установку... Я вышел от него как сомнамбула. Входная дверь, которую полчаса назад я изрешетил из автомата, была целехонька. Но я уже ничему не удивлялся. Воли Мамалыгина я нарушить не мог. Я обязан завершить свае земные дела до 18.00, после чего явиться к нему для перевоплощения в Энрике-Черти Бы Его Побрали-Бланко. Мамалыгин многое мне запретил, но всего предусмотреть не мог. Оказавшись дома, я дополнил рукопись этой, последней, главой. Написал также письмо вам, мой драгоценный друг. Оставалось дождаться утра. Глубокая грусть охватила меня. За что Всевышний предначертал мне такую судьбу? Сначала дал все -- талант, пусть и не очень крупный, здоровье, упрямство, силу, достаток, свел с инопланетным разумом, открыл небывалые перспективы, а после так жестоко посмеялся... А может, зря я ропщу? Может, впереди у меня еще долгий путь, новые радости и потери? Правда, в облике Энрике Альвареса Бланко? Неужели, однако, подсознание не сохранит ничегошеньки о Вадиме Ромоданове? Через полчаса проснется дядя Миша. Зайду к нему попрощаться. Скажу, что уезжаю. Навсегда. Оставлю ключи от квартиры, предупрежу, что здесь будет жить мой племянник Анатолий. Изменить что-либо не в моей власти. Затем направлюсь к вам, мой драгоценный друг. Надеюсь, вы уже догадались, каким образом письмо и эти записки окажутся на вашем столе? Да-да, пресловутое биополе. Вы сами откроете мне дверь и деликатно удалитесь на кухню, поспешив забыть о странном утреннем визите... А теперь -- моя последняя просьба. У дяди Миши хранится чемоданчик с моими рукописями. Не дайте им сгинуть. К моему стыду, рукописи находятся в полном беспорядке. Я так и не успел привести их в божеский вид. Тешу себя надеждой, что постепенно вы сумеете разобрать мои каракули. Все, что осталось от Вадима Ромоданова... Однако мне пора. Прощайте, мой драгоценный друг! ПОСЛЕ ЧТЕНИЯ Перевернув последнюю страницу, я задумался. Биополе, мысленные команды... Для фантастического сюжета это годится, но в реальной жизни подобного не бывает -- об этом знает любой школьник. Есть, конечно, опытные гипнотизеры, но я никогда не слышал, чтобы они диктовали свою волю, находясь через три стенки. Они работают глаза в глаза. Притом я не считаю себя настолько внушаемым человеком, чтобы моим сознанием свободно вертели, как марионеткой. Но, как говорится, факты -- упрямая вещь. Вот она, рукопись. А вот письмо. И двери на запоре. И окна. И никуда я с утра не выходил. Поразмыслив, я решил копнуть эту историю глубже и направился к дому, где жил Вадим Ромоданов. Зайдя во двор, я увидел в глубине ряд гаражей. Ворота одного из них были распахнуты, внутри хозяйничал богатырского вида старик. Дядя Миша, догадался я и подошел ближе. -- Доброе утро! -- Здравствуйте, молодой человек! -- приветливо кивнул он. -- Что, ремонт требуется? -- Я относительно чемоданчика вашего соседа, Вадима Федоровича, -- ответил я и внутренне сжался. Вот сейчас он уставится на меня как на сумасшедшего. Но он окинул меня изучающим взором и сощурился: -- Точно! Именно таким он вас и представлял. Погодите-ка! -- Затем прошел и дальний угол, разбросал ветошь и извлек старый, потертый чемодан средних размеров. -- Держите, молодой человек! -- А где же сам Вадим Федорович? -- Уехал, -- отозвался старик. -- Думаю так, что с концами. Потому как переписал свою квартиру на племянника. -- Куда же он уехал? -- Думаю так, что к жене, куда же еще? -- А разве она не исчезла? Дядя Миша хитро сощурился. -- Знаем мы эти исчезновения! Они давно уже собирались за бугор. Думаю, Инна поехала вперед, чтобы осмотреться, она баба пробивная. А теперь и его черед, видать, настал. -- Тут он наморщил лоб. -- А-а, понимаю... Вы, наверное, имеете в виду его первую жену, Алину. Но она не исчезала. Угорела, бедняжка, от утюга. Вадим сильно горевал. -- Это случилось здесь? -- Бог миловал! -- Дядя Миша перешел на шепот: -- Алина, царствие ей небесное, напропалую гуляла от Вадима. Никого и ничего не стыдилась, паскуда. На квартире полюбовника все и произошло. Включили зачем-то утюг, а сами давай кувыркаться. Да еще здорово поддали перед тем. Вот и угорели оба. Я много раз говорил Вадиму: гони свою стерву взашей или задай ей как следует по мягкому месту, чтобы три дня присесть, не могла! Отмалчивался. Не хочу брать греха на душу, но, думаю, Бог наказал ее за распутство. -- А что Инна? -- О! Эта дамочка из крутого теста. Одно слово -- хозяйка! С такой женой -- как за каменной стеной! Она, я так думаю, его и обеспечивала. Какие у него заработки? Сколько платят за эту писанину? А вот Инна гребла лопатой. -- Это правда, что в него стреляли? -- А в кого нынче не стреляют? -- усмехнулся дядя Миша. -- Вот свернете сейчас за угол с этим чемоданчиком, могут и в вас пальнуть. Да что чемодан! За бутылку водки зарежут. Дожили! -- И, взяв с полки гаечные ключи, он поднял капот автомобиля... ...Тем же вечером я встретил знакомого литератора. Он сам заговорил о Вадиме Ромоданове. -- Смотался, подонок, за бугор! Здесь его, видите ли, не ценили! А ты пиши, чтобы тебя читали, вот и будут ценить. Впрочем, скатертью дорожка! Одной бездарью меньше. Он думает, там его будут издавать. Да кому он там нужен?! Незаметно я перевел разговор на Мамалыгина. Известна ли моему собеседнику эта фамилия? -- Мамалыгин? Аркадий Андреевич? Еще бы! Возится с молодыми фантастами, ведет какой-то кружок в Доме железнодорожников, но, по-моему, ни одного крупного имени так и не выпестовал. А ведь этому кружку, дай Бог памяти, лет тридцать, если не сорок. Я и сам на заре туманной юности туда похаживал. И вот что удивительно -- Мамалыгин будто не стареет. Все такой же бодренький, добродушный, розовый... Что он пишет? Какие-то заумные статьи непонятно о чем. Впрочем, я не читал, врать не буду... Что еще? На следующий день в разделе криминальной хроники "Вечерки" появилась небольшая информация: "В лесу, неподалеку от развалин так называемой Лесной Дачи, обнаружен автомобиль с двумя трупами. Погибли молодая женщина Виктория Б. и ее семилетний сын Антон. Причина смерти -- отравление выхлопными газами..." О Глебе -- ни слова. На этом, собственно, и завершилось мое дилетантское расследование. В течение нескольких вечеров я ворошил содержимое доставшегося мне чемоданчика. Он под завязку был набит рукописями. Но в каком виде! Десятки, сотни страниц убористого текста, представляющего собой нескончаемый частокол закорючек. Существует немало анекдотов о медицинском почерке. Думаю, по сравнению с Ромодановым медики пишут каллиграфически. Вдобавок Ромоданов имел скверную привычку сокращать слова. Расшифровать это труднее, чем ассирийскую клинопись. Впрочем, в чемодане находилось немало рассказов, отпечатанных на машинке. Да, Ромоданов знал, к кому обращаться. И хотя я ничего ему не обещал, но, став невольным владельцем его творческого наследия, решил кое-что предпринять. Может, это порядочность, а может -- житейская глупость. Как бы там ни было, я счел своим долгом предложить исповедь Вадима Ромоданова издательству, добавив к ней для полноты несколько его рассказов. На этом моя миссия закончена. ПРИЛОЖЕНИЕ РАССКАЗЫ ВАДИМА РОМОДАНОВА От составителя Из более чем семидесяти готовых рассказов я отобрал в основном те, о которых Ромоданов сам упоминает на страницах своей исповеди. Прежде всего, это цикл фантастических историй о невероятных приключениях космического "волка" Аристарха Парамонова, затем образчики мистики автора -- "Дьявольская пепельница" и "Оранжевая лампа", а также детективно-мистическая вещица "Рефрижератор". Далее я расположил рассказ "Тайник опального министра", навеянный, несомненно, перипетиями охоты за чужим золотом. (Неясно только, откуда взялся петербургский мотив.) Особняком стоит рассказ "Рукопись, найденная в малиннике". Если у вас нет желания читать подряд все опусы Ромоданова, то настоятельно рекомендую уделить внимание хотя бы этой вещице. На мой взгляд, в ней зашифрованы истинные причины гибели Федора, которого он называл Другом с большой буквы. Пером автора, безусловно, водила больная совесть. Вывод делайте сами. НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОСМИЧЕСКОГО "ВОЛКА" Воскрешение дракона Если на неизведанной планете вы сталкиваетесь с очевидной несуразностью, то всякая ваша попытка, улучшить ситуацию лишь усугубляет ее. (Первый закон Казинкукки) Должен прямо сказать, что знаменитый космический "волк" Аристарх Парамонов оказался-таки вредным мужиком. До тех пор, пока его носили на руках, осыпали наградами, интервьюировали каждые полчаса, избирали почетным председателем всевозможных лиг и обществ, -- это был парень что надо! Он держался в меру скромно, не лез на рожон, всегда мог ввернуть удачную шутку, а рассказывая о своих невероятных приключениях, неизменно подчеркивал, какие мужественные, благородные и сообразительные люди работали с ним бок о бок в таинственных глубинах космоса, достойно неся миссию цивилизованного человека в неизведанные миры. Но стоило его громкой славе несколько потускнеть, стоило обществу малость охладеть к его колоритной персоне, как наш герой превратился во въедливого и желчного ворчуна. Теперь истории космических одиссей выглядели в его интерпретации цепью ошибок и просчетов, а экипажи едва ли не поголовно состояли из недотеп и клинических идиотов. Если же и удалось хоть что-то открыть в дальних странствиях, то исключительно благодаря его, Аристарха Парамонова, проницательности и дальновидности. О примерах человеческой тупости и головотяпства, проявившихся на космических трассах, он был готов рассуждать часами. Я не судья Аристарху, тем более что в свое время он немало потрудился на благо родной планеты. И если я повел сейчас речь о метаморфозах его поведения, то с единственной целью: объяснить свой метод изложения его рассказов. Ведь в его воспоминаниях и вправду немало интересного, он собственными глазами наблюдал непознанное. Но у меня решительно не поднимается рука записывать дословно некоторые его рассуждения. Поэтому за рамками текста остаются его язвительные характеристики, двусмысленные намеки, копание в чужом белье, равно как и убийственная оценка тех деяний, которые мы привычно (и заслуженно!) называем подвигами во имя прогресса и науки. Я вовсе не собираюсь лакировать события, но и не намерен усердно марать их дегтем. Как литератор я имею полное право на отбор материала. А теперь, после несколько затянувшегося вступления, без которого, однако, не обойтись, перехожу к одному из рассказов космического "волка". Вот что он однажды рассказал мне за бутылкой превосходного ямайского рома. * * * -- После долгого и опасного путешествия наш корабль "Мираж" достиг орбиты неизвестной планеты. К поверхности отправился разведывательный катер с пятью космонавтами, среди которых был и ваш покорный слуга. Вот катер пробил плотный слой облаков, и перед нами открылся безбрежный зеленый мир. Повсюду, насколько хватало глаз, простирались непроходимые дебри. Мы перешли в режим горизонтального полета. Через несколько минут внизу промелькнула поляна почти правильной круглой формы. В ее центре развалился, нежась в лучах местного светила, огромный пупырчатый дракон. -- Стоп машина! Режим зависания! -- скомандовал Тихомреев, олух, назначенный командиром катера. -- Включить дополнительную телекамеру! (Примечание автора: опускаю прочие характеристики, данные Аристархом своему коллеге.) Наш катер замер над поляной на высоте около пяти километров. Мы решили не опускаться ниже, чтобы не вспугнуть редкостного зверя, тем более что на экране монитора он смотрелся так, будто находился рядом. Вообразите себе страшную морду, кровожадную пасть, свирепые глазки, излучающие некое голубоватое сияние, когтистые лапы, каждая из которых могла бы придавить слона, огромную бесформенную тушу, покрытую столь грубой шкурой, что та легко выдержала бы залп лазерной пушки, -- и вы получите частичное представление об этом чудовище. Я первым догадался обвести камерой всю поляну. Идея оказалась плодотворной. За могучими деревьями, окружавшими лежбище дракона, мы разглядели множество голых аборигенов, сжимавших в руках короткие копья. -- Все ясно, -- заключил наш механик Артур. -- Перед нами дикари, собравшиеся на большую охоту. Сейчас будет зрелище. Все тут же согласились с его скороспелыми выводами. Кроме меня. Я вообще не люблю категоричности в суждениях. Особенно когда впервые попадаешь на неизведанную планету. Но спорить я не стал, а продолжал внимательно вглядываться в экран. Что-то здесь было не так. Вот аборигены осторожно вышли из-за деревьев и принялись сужать круг. На них не было даже набедренных повязок. -- Послушайте! -- сказал я. -- С чего вы решили, что это дикари? Посмотрите, какие у них ухоженные тела, какая гладкая кожа. А копья? Ведь они лишены острия. Там какие-то набалдашники. Мои спутники смущенно переглянулись, пораженные моей наблюдательностью. -- Подождем, -- сказал Тихомреев, этот растяпа. -- Скоро все прояснится. Кольцо вокруг дракона сжималось плотнее. Тот не проявлял ни малейших признаков тревоги. Затем началось что-то странное. Загремели барабаны, отвратительно завыли какие-то трубы, и под эту дикую какофонию все набросились на зверя, нещадно колотя его своими древками. При этом все истошно орали и приплясывали, что снова возвращало к мысли о дикарях. Поначалу дракон не обращал никакого внимания на весь этот тарарам. Но постепенно невероятный шум и мельтешение сотен голых тел начали выводить его из себя. Он лениво махнул хвостом, и добрая дюжина нападавших разлетелась в разные стороны вроде мячиков для пинг-понга. Но похоже, никто не пострадал -- трава была мягкой и густой. Одни поднялись сразу, другие, прихрамывая, с небольшой задержкой. И все для того, чтобы снова, сломя голову, ринуться в эту бучу. Шум нарастал. Удары в барабан перешли в неистовую дробь, трубы выли на пределе слышимости. Дракон зарычал и поднял морду. Аборигены мгновенно изменили тактику. Они разбились на небольшие группы и, ловко орудуя своими набалдашниками, продолжали дразнить опасного зверя. Атаки выглядели полной бессмыслицей. Удары, сыпавшиеся на чудовище градом, были не опаснее комариных укусов, но ведь и комары вызывают раздражение. Вот дракон поднялся во весь свой рост. Оказалось, что эта гора мяса опирается на чрезвычайно короткие лапы. Брюхо зверя волочилось по траве. Вряд ли он мог похвастаться проворностью. Видимо, на его неповоротливости и строился расчет. Но, с другой стороны, поляна была забита людьми, и в общей давке грозное животное могло наделать немало бед. Дракон ринулся в самую гущу толпы. Казалось, сейчас он, как живой каток, проползет по человеческой массе. Но аборигены успевали разбежаться перед самой его пастью. Это походило на игру со смертью. И все-таки, все-таки... Меня не покидали сомнения. А между тем мало-помалу зверь пришел в неописуемую ярость. Его ноздри, похожие на две глубокие норы, раздувались, из раскрытой пасти выступала обильная пена, капая с ядовито-красного языка, могучий хвост убийственно молотил по траве. Зверь метался в людском море как неисправная торпеда. Но, к счастью, пока ему не удавалось настигнуть ни одного из своих мучителей. Внезапно он остановился, тяжело поводя выпученными глазами. Люди снова обступили его плотным кольцом. Умолкли барабаны и трубы, прекратились крики. Над поляной нависла тяжелая тишина. И тут дракон взревел во всю мощь своей глотки. От его рева взметнулись пышные прически аборигенов, затрепетали листья на деревьях. Он мотнул ящерообразной мордой. В тот же миг из его ноздрей повалил густой дым, а следом (мои бравые коллеги оцепенели) вырвалась голубая молния и ударила в передний ряд. Десятка два несчастных свалились как подкошенные, корчась в муках. А дракон снова и снова метал в толпу голубые молнии, каждая из которых находила свои жертвы... -- Предлагаю немедленно нейтрализовать чудовище! -- выдохнул Тихомреев. -- Не то он их всех спалит. -- Я -- за! -- тут же подхватил Артур, этот вечный соглашатель. -- Погодите, -- я попытался образумить моих торопливых товарищей, -- тут что-то не так. Смотрите, они сами лезут под разряды, причем с явной охотой. -- А если это коллективное самоубийство? -- высказалась Элла. Ох уж эта неподражаемая женская логика! -- Пока мы тут спорим, он уложил еще полсотни человек, -- упрямо гнул свое Тихомреев. -- Надо действовать. Голосуем. Кто за мое предложение? Так. Четверо. Решение принято. Решение принято! Вот как иногда бывает в космосе! Трое простофиль и одна нервная дамочка решают судьбу планеты. Но что я мог поделать? В ту пору закон Казинкукки еще не был принят, а мои аргументы коллеги проигнорировали. Через секунду в дракона полетел паралитический заряд. Когда зверь завалился набок, земля содрогнулась. И что же? Аборигены заплясали от радости? Черта с два! На их лицах последовательно отразились недоумение, обескураженность и, наконец, глубокое отчаяние, я бы даже сказал, горе. Они столпились вокруг поверженного мастодонта, переглядываясь тревожно и виновато. Они поднимали его тяжелые складчатые веки, заглядывали в остекленевшие глаза, обнюхивали его безобразные ноздри и пасть. Несколько человек пытались делать массаж. Несомненно, аборигены хотели оживить дракона. Напрасные хлопоты. Тихомреев, надо полагать, не поскупился, выбирая мощность заряда. Вскоре добровольные "ветеринары" осознали всю тщетность своих усилий. Один из них взобрался на тушу и обратился к толпе с короткой речью, окрашенной, как можно было догадаться, в трагические тона. В ту пору еще не было синхронных автопереводчиков, и смысл сказанного ускользнул от нас. Но скорбь и отчаяние, написанные на всех без исключения лицах, не оставляли сомнений, что наш капитан совершил грубейшую ошибку. Нестройными рядами, понурив головы, аборигены двинулись куда-то через лес. Поляна опустела. На ней не виднелось ни одного трупа. Следовательно, голубые молнии не представляли смертельной опасности. Я укрепился в мысли, что был абсолютно прав, предлагая экипажу не спешить. Но они поддались тлетворному влиянию этого демагога Тихомреева. Тем временем аборигены пересекли участок леса и вышли на обширную заасфальтированную площадку, уставленную рядами автомобилей и автобусов. Вот вам и дикари! От площадки куда-то вдаль вела вполне приличная дорога. Пребывая в состоянии перманентного оцепенения, аборигены принялись одеваться. Молча, без единого звука. Теперь было ясно, что перед нами -- представители весьма развитой цивилизации, в жизнь которых мы вмешались самым непростительным образом. Колонна транспорта, тронувшаяся в путь, напоминала похоронную процессию. Через некоторое время впереди показались очертания небольшого, но уютного городка. Мы погнали видеокамеру вперед. В городке царила праздничная атмосфера. Улицы были запружены нарядно одетыми женщинами, среди которых, надо сказать, встречалось немало прехорошеньких. Повсюду звучал серебристый смех, радостно блестели глаза, из окон доносилась ритмичная музыка, на ветру трепетали разноцветные флажки и вымпелы, а на главной площади были накрыты сотни столов. Когда голова колонны вкатилась в город, ликование встречающих достигло предела. Передняя машина остановилась. Из нее вышел представительного вида мужчина и, с трудом переведя дыхание, сказал что-то обступившим его красавицам. Тотчас будто волна ужаса прокатилась по уютному городку. Я искоса посмотрел на Тихомреева. Капитан сидел красный как помидор. Надо было брать инициативу в свои руки. -- Вот что, дорогие мои! -- решительно сказал я. -- Предлагаю немедленно подключиться к их компьютерной сети и раздобыть достоверную информацию. Через час мы знали все. Дракон на местном наречии именовался "закопыром". Он не был ни зловредным хищником, ни объектом охоты, напротив, обладал чрезвычайно уникальным качеством, делающим его всеобщим любимцем и даже своего рода идолом. Закопырам воздвигали памятники, в их честь слагали поэмы и оды. Короче говоря, закопыр излучал особую энергию, умножавшую мужскую потенцию. Процесс восприятия этой энергии назывался "омовением". Он совершался ежегодно. А раз в десятилетие происходило "великое омовение", когда закопыр генерировал особенно мощные волны. Закопыр был редчайшим животным. На всю планету приходилось всего несколько сотен диковинных зверей. Большие и средние города владели собственными закопырами, прочим же населенным пунктам приходилось брать дракона в аренду за немалые деньги. На своем мониторе мы как раз наблюдали "великое омовение" вблизи небольшого городка, жители которого вскладчину арендовали закопыра на несколько дней. Надо ли объяснять реакцию этих добрых людей, когда на их глазах славный дракоша рухнул замертво, не успев излить своей благодати на всех желающих? Да, это была жестокая ошибка с нашей стороны, и ее следовало немедленно исправить. Неделю экипаж работал не покладая рук. Слишком уж гигантский заряд отмерил закопыру наш отважный капитан. Зато какая неподдельная радость, какой неистовый восторг воцарил в городке, когда закопыр встал наконец на ноги! С тех пор я не устаю повторять молодым космонавтам: семь раз отмерь, прежде чем резать, взвесь все "за" и "против", а еще лучше -- вовсе не вмешивайся в чужую жизнь. Как-нибудь без тебя разберутся. -- В сущности говоря, -- со скромным видом заключил Аристарх, -- закон Казинкукки следовало бы назвать моим именем. Ведь это я первым открыл его на практике. Но, увы, в мире нет справедливости... * * * Этот рассказ Аристарха Парамонова я записал почти дословно, опустив лишь те детали, о которых упомянул в предисловии. Но чего-то здесь не хватало, и я долго не решался предложить эту историю какой-либо редакции. А недавно на презентации по случаю предстоящей экспедиции на Эфедан я нежданно встретил Евгения Тихомреева, которого немного знал. -- Я стрелял в закопыра? -- изумился он. -- Кто это тебе наплел?! Черти бы побрали бессовестных болтунов! Последнему идиоту было ясно, что перед нами никакая не охота, а ритуал, обряд, игра. Мы спокойно наблюдали за происходящим, когда наш б