дто вынося приговор. В первый миг Пауэлла охватило облегчение -- его не будут пытать, выведывая военные тайны или хотя бы месторасположение базы и ее оборонительные схемы. Потом его охватило оцепенение. Такие слова могли означать лишь одно. -- Что же мне с тобой делать, ши? -- поинтересовался Торион, когда молчание стало нестерпимым. -- Убей уж сразу, -- прохрипел капрал. На самом деле ему очень хотелось жить. Но в то, что его отпустят, он не верил, а при мысли о пытках к горлу подступал кислый скользкий комок. -- Нет, -- решительно покачал головой лорд Дейга. -- Я поступлю иначе. Ваши воеводы, я вижу, мало осведомлены о силе наших чародеев и слишком полагаются на своих. Ты отправишься к ним, неся мое слово. А чтобы ты не вздумал, освободившись, отречься от данных под принуждением клятв, я покажу тебе, на что способен мой дар. Правда, это будет последнее, что ты увидишь в жизни. Но за деревню Золотой лес твоя кровь будет тысячекрат малой платой. -- Господин... -- с тревогой промолвил лекарь. -- Я знаю твою доброту, Льяндорз, -- прервал его Торион. -- Но так надо. Линдан, дай мне свою силу. А ты, ши, передай своим воякам, -- безжалостно приказал лорд Дейга, -- чтобы они убирались вместе со своей армией туда, откуда пришли. На моей земле убийцам нет места. Стремительным движением он выхватил из-за пояса дагу и вонзил в грудь капралу. До этого Пауэллу лишь казалось, что он испытывает боль. Сердце его словно пробило высоковольтным разрядом, мучения растекались по телу жгучими струйками... а потом все кончилось. Рукоять кинжала торчала у Пауэлла в груди, капрал смотрел на нее расширенными глазами и пришел в себя, только когда сообразил, что не дышит. Уже две минуты. Потом три. И вот тогда Джонатан Пауэлл закричал от страха. * * * -- Я могу поговорить с ним? -- поинтересовался Обри Норденскольд. -- Именно этого он и требует, майор. -- Врач даже не улыбнулся. -- Вначале он не желал видеть никого, кроме адмирала, но потом согласился на его адъютанта. -- В каком он состоянии? -- чуть суше, чем следовало, спросил Обри. Врач покосился на него как-то странно. -- Мертв, -- ответил он. Обри помедлил немного. -- Это шутка? -- полюбопытствовал он, всем видом давая понять, что если так, то его собеседнику лучше сразу подать рапорт об увольнении. Врач покачал головой. -- Нет. -- Тогда как понимать ваши слова? -- Хотел бы я знать и сам. -- Врач потер виски, словно его мучила головная боль. -- По всем показателям он покойник. Причем несвежий. Сердце его практически не бьется. ЭКГ выдает подпись нашего бухгалтера. Дыхание нерегулярно -- собственно, он дышит, только чтобы набрать воздуху для разговора. На теле видны слабые тени трупных пятен, и началось разложение. Из груди торчит кинжал, черт его дери! Пробивший, кстати, левый желудочек, что по всем канонам приводит к смерти в течение минуты. При этом сознание полностью сохранено. Иногда мне, правда, кажется, что пациент бредит, но, если бы мне кто-то описал ту картину, что я вижу перед собой, я бы накачал его промазином, так что мое мнение ничего не доказывает... Некоторое время майор Норденскольд молча глядел на врача. Он не верил в неупокоенных мертвецов. Но сейчас не поверить в эту муру а-ля Стивен Кинг -- значило признать, что строжайший тройной контроль безопасности позволил протащить через портал костоправа-придурка, нарисовавшего свой диплом гуашью на оберточной бумаге и не способного отличить матку от папки. -- Пойдемте со мной, -- приказал он. -- Вы говорили, что он очень измучен? -- Когда он вышел к воротам, его ноги были стерты до мяса, -- сознался врач. -- Тогда не буду долго его пытать, -- заметил майор. -- Но генерал требует узнать, как погибло отделение... Пауэлла. Он хотел сказать "отделение Клелайна", но осекся. Ясно было, что сержант уже никогда и никем не будет командовать. -- Заходите. -- Врач распахнул дверь госпитального барака. Госпиталь был почти пуст -- до сих пор единственными его пациентами были жертвы неумелого обращения со строительным инвентарем. У выгороженного пластиковыми полотнищами закутка стояли, цепляясь за свои винтовки, двое нервных морпехов. -- Он агрессивен? -- несколько недоуменным полушепотом спросил Норденскольд. Врач покачал головой. -- Нам пришлось привязать его к койке, -- пояснил он, -- но только потому, что он все время порывался встать и идти. -- Куда? -- Искать адмирала. -- Врач снова потер виски. -- У меня сложилось ощущение, что ему промыли мозги... но едва ли это возможно. Такие вещи делаются, знаете? -- гипноз, наркотики, болевое воздействие. Туземцы могли бы дойти до этого своим умом, у примитивных народов наблюдаются порой впечатляющие достижения... но нет. -- Почему? -- Майор Норденскольд постарался, чтобы голос ею не выдал внутренней дрожью. Больше всего он боялся показаться трусом. -- На промывку мозгов уходят в лучшем случае дни, -- объяснил врач. -- Реально -- недели. А капрал Пауэлл отсутствовал три дня. Притом что большую часть времени у него должна была отнять дорога. Не забудьте, он шел пешком. Обри Норденскольд молча кивнул. От места аварии "Си Найта" до базы по прямой было миль двадцать. Но это по прямой, а бредущему через лес капралу пришлось, видимо, форсировать реку и обходить не один овраг и бурелом; когда местные "секвойи" -- имя уже прижилось -- падали, перебраться через ствол было невозможно без альпинистского снаряжения. Просто чудо, что Пауэлл вообще добрался. -- А это точно он? -- спросил Обри вслух, пораженный внезапной мыслью. -- Капрал Пауэлл? -- догадался врач. -- Он. Все сходится... пломбы, шрамы... группа крови не определяется, но это меня уже не удивляет... только... -- Что? -- Перелом, -- коротко ответил врач. -- Снимок в икс-лучах показал костную мозоль от перелома голени. Раньше ее не было. Норденскольд покачал головой. Ситуация нравилась ему все меньше и меньше. Он с самого начала опасался чего-то в этом роде. Не от осторожности -- просто родители, пытаясь отбить у сына блажь служить отечеству, дали ему очень хорошее образование. Побочным продуктом последнего была привычка осмысливать происходящее, вместо того чтобы тупо исполнять приказы в порядке поступления. Звоночек в голове Обри первый раз тренькнул, когда майор выслушивал восторженный отчет биологов из разведгруппы, на словах "свидетельства регулярного контакта с земной биосферой". Если порталы могут раскрываться самопроизвольно -- пускай хотя бы раз в десять тысяч лет, какая разница! -- то местные жители, скорей всего, тоже пришли с Земли, хотя и очень, очень давно. А если так -- почему они застряли в Средневековье, а Земля построила современную цивилизацию? Обри Норденскольд не очень верил в байки про отсталых туземцев. Поэтому несоответствие между предсказаниями логики и показаниями разведки заставляло его, пусть неосознанно, ожидать от мира, в который США так необдуманно вторглись, очень больших неприятностей. Перед походом в госпиталь майор выкроил минуту проглядеть личное дело Пауэлла -- просто ради проформы. И все же в первый миг он не узнал лежащего на койке человека. Свой отпечаток на лице оставляют и усталость, и страдания, и еще многое другое. Но сходство Пауэлла нынешнего с откормленным, пышущим здоровьем парнем на фотографии в папке мог бы уловить только опытный физиономист. И зеленушную бледность, и трехдневную щетину, и мешки под глазами мог бы снять тот ловкий ретушер, что подсказывает нам -- а, вон пошел старый знакомый... надо ж, как изменился-то! Но только не жуткую, неровную _бугристостъ_, словно самый костяк лица ломали, и склеивали, и ломали снова, неумело и жестоко. -- Ну что вы на меня так смотрите, майор? -- хрипло осведомился лежащий. -- По карточке в досье не признали? Норденскольд проклял свое скандинавское происхождение. Будь он, скажем, негром, румянец был бы не так заметен. Правда, тогда Обри не был бы майором. Пауэлл закашлялся, потянулся к стакану с водой. Импровизированные путы из бинтов и жгутов не слишком стесняли его. Рядом, на столике, стоял кардиограф, но отключенный. -- Сушит, -- пожаловался он. -- Слюны совсем нет, во рту как кошки на... клали, простите, майор. Он прополоскал рот, сплюнул в ванночку, потом, фыркнув, марлевым тампоном смочил глаза. За его напускной веселостью проглядывала обреченность. Пауэлл знал, что умирает. Слова врача о том, что морпех уже мертв, Обри не принял в расчет. -- Так вы, значит, адмиральский адъютант? -- переспросил Пауэлл. -- С вами я могу говорить? Норденскольд кивнул. Он с трудом мог отвести взгляд от рукояти кинжала, торчащего у Пауэлла из груди. Рукоять была музейной красоты. -- Хорошо. -- Морпех с усилием кивнул. От него исходил слабый отвратительный запах -- вонь гниющего мяса, смешанная с резким ароматом спирта и дезинфектанта. -- И покончим с этим. Слушайте... Он приподнялся на койке, насколько позволяли путы. -- Эти слова говорит не посланец, -- произнес Пауэлл чужим звонким голосом. -- Эти слова говорит Торион, владетель Дейга. Именем святого завета, серебра Империи и родового дара я приказываю вам, презренные ши, покинуть мою землю под угрозой скорой и страшной кары. Не пытайтесь разжалобить меня -- нет пощады убийцам беззащитных. Не пытайтесь запугать меня -- нет боязни в видевшем смерть беззащитных. Не пытайтесь сломить меня -- нет поражения защищающему беззащитных. Уходите или умрите. -- Что-что-что? -- беспомощно переспросил Обри. Пауэлл рухнул на подушки. Лицо его пересекли глубокие тени. Он попытался сомкнуть веки, но не сумел, и ему пришлось помогать себе руками. Майор отвел взгляд. -- Он потребовал, чтобы я передал это нашему главному, -- прошептал Пауэлл. -- И впечатал послание прямо мне в мозг. Оно так там и горело, и жгло, все время, пока я шел. Я хотел свернуть, не возвращаться, но куда там! -- Его согнуло в беззвучной судороге кашля. -- Не хотел возвращаться... -- выдавил он. -- Почему? -- Норденскольд решительно нагнулся к нему. -- Я знал, что умру здесь... совсем. Как только передам сообщение, -- ответил морпех очень отчетливо. Врач попытался нащупать ему пульс, потом махнул рукой и вытащил фонендоскоп. -- Что они с тобой сделали, солдат? -- спросил Обри. Пауэлл молча ухмыльнулся. -- Убили, -- ответил он. -- Этот Торион... да вы видите, черт! Это он сделал, он. -- Морпех подбородком указал на торчащий из его ребер кинжал. -- А его дьяволы и того страшней. Один копался у меня в мозгах, другой спалил наших ребят, как пушинки в костре... Норденскольд решил, что умирающий бредит. -- Капрал, вам плохо? -- влез врач. Обри нетерпеливо отмахнулся от него. -- Вот дурацкий вопрос, -- скучно прошептал Пауэлл. -- Сейчас я умру совсем. И знаете?.. Совсем не страшно. Он умолк. И Обри лишь через пару минут понял, что капрал больше не заговорит. -- Черт, ну сделайте же что-нибудь! -- прикрикнул он на врача. -- Что? -- Медик презрительно покосился на штабиста. -- Адреналин вколоть? Я не знаю, как оживлять покойников. А теперь он покойник. С душком. -- А мы так ничего и не узнали, -- вздохнул Обри. -- Что ж, жаль, что зря потратил ваше время. Всего доброго. Он откинул пластиковое полотнище и вышел. Молчаливая пустота госпиталя действовала на него угнетающе. Чеканя шаг, майор Норденскольд двинулся к выходу. Поэтому он не услышал, как один из охранников, чернокожий, шепнул другому зловещее словечко "вуду". * * * -- ...А вы мне не можете представить никаких результатов! -- закончил майор, и уставился на Леву взглядом не то укоризненным, не то победным. Лева Шойфет вздохнул -- про себя, конечно. Ему пришло в голову, что фуражка имеет перед всеми головными уборами (исключая _ярмулке_) то преимущество, что ее нельзя снять и смущенно потискать в руках. А именно это стремление и обуревало Леву под пристальным майорским взором. -- Товарищ майор, вы считаете, что мои результаты недостаточны? -- поинтересовался он и для убедительности потряс прихваченной "на ковер" общей тетрадью, служившей временно русско-эвейнским словарем. -- Категорически! -- объявил Кобзев. -- Неделю назад вы меня убеждали, что этот язык отдаленно близок русскому. -- На обороте "отдаленно близок" Леву передернуло. -- А теперь приходите ко мне со списком из восьми сотен слов и заявляете, что это хороший результат? Шутить изволим, товарищ военный переводчик? Слово "военный" майор выделил особо, должно быть, чтобы поглубже ранить глубоко штатскую Левину душу. Сам он, однако, служил отнюдь не в рядах Советской армии, а вовсе даже в ГБ, отчего все инсинуации по поводу военной дисциплины, подтянутости, а главное -- неукоснительного исполнения самых невыполнимых приказов Лева игнорировал без малейших угрызений совести. -- Это, товарищ майор, не хороший, а отличный результат, -- парировал он, потрясая тетрадью. -- Да, этот язык относится к группе индоевропейских, как и русский. А еще английский и хинди. Много у них общего? Вопрос был, по сути дела, риторический, но Лева после него замялся, ожидая, что майор потребует доказательств. Лингвист пребывал почему-то в уверенности, что никто из командиров "руки помощи" иностранными языками не владеет -- ни вражьими, ни даже соцстранскими. Но Кобзев только сморщился -- видимо, аналогия на него подействовала. -- Ну вот, скажем: "Ливьедатисе". Что это значит? -- развивал Лева достигнутый тактический успех. -- На хинди? -- сумрачно переспросил майор. -- Нет, на здешнем, -- не смутился лингвист. -- Это значит "проходите, пожалуйста". "Вьедат" -- "ведите", "се" -- "себя". Вежливый оборот использует возвратную форму, ну, это тонкости. Одним словом, корни знакомые, а понять все равно ни черта невозможно. -- Я-асно, -- протянул Кобзев. -- И когда можно ожидать успехов? -- Смотря каких, -- Лева пожал плечами. -- Самые простые мысли я уже могу передать. А свободное владение языком... боюсь, его я добьюсь нескоро. -- Тогда вам ставится новая задача. -- Кобзев кашлянул для солидности и уточнил: -- Первоочередная. Нашей разведке требуется знать как можно больше о здешней общественной системе. -- Я уже начинал спрашивать об этом, -- признался Лева и тут же горько пожалел -- майор воззрился на него, как на схваченного с поличным шпиона. -- По собственной инициативе? -- Голос гэбиста был холоднее сухого льда. -- Да, -- выдавил Лева и, когда пауза затянулась, добавил: -- Я пытался расспросить его... ну и слово за слово... половину не понял... -- А что поняли? -- поинтересовался Кобзев. В глазах его загорелся огонек, чем-то напомнивший Леве предупредительные фонари перед котлованом, в очередной раз неизвестно зачем прокопанным посреди улицы. -- Кто вообще этот бродяга? Крестьянин? Купец? Священник? -- Друид, -- выдавил Лева. Против его ожиданий небо не обрушилось на землю и даже потолок палатки не заколебался. Приоткрыв один глаз, Лева увидел, что майор неожиданно терпеливо ждет продолжения, и понял, что Кобзев со словом "друид" попросту незнаком, но демонстрировать невежество не хочет. -- Насколько я понял, его пригласили... или вызвали... в соседнюю деревню, довольно большую, -- продолжал ободренный внезапным интересом гэбиста Лева. -- Что-то случилось с полями... и этот парень, кстати, его имя действительно Тауринкс... -- Что значит -- действительно? -- переспросил майор. -- Это с тем же успехом могло быть слово "человек" или фразочка типа "Что вам надо?", -- разъяснил лингвист. Леву несло. -- Так вот, Тауринксу что-то надо сделать -- я было подумал, молитву богам прочесть, но он упорно употребляет глагол "делать" -- чтобы урожаи поднялись. Это он объяснял на пальцах и рисунками. -- Бродячий агроном? -- скептически усмехнулся майор. -- Я тоже усомнился, -- признался Лева. -- Но Тауринкс принадлежит к... гильдии, наверное... занимающихся подобными делами. Скот и лесное хозяйство тоже в их ведении. Поэтому я и назвал его друидом. Специалисты вообще объединяются в гильдии -- он объяснял долго, но я понял только, что есть гильдии врачей и кузнецов, чем занимаются остальные -- шут разберет. Серебряная блямба у него на шее -- это гильдейский знак, кстати. -- Специалисты, говорите? -- Кобзев поглядывал на Леву как-то странно, будто ждал случая поймать его на ошибке. -- Те, кто занимается "эллите-диети". "Диети" -- это "делание" или "труд", а что такое "эллите", я так и не понял. По-моему, это... ну, умственный труд или работа, требующая образования. -- Интеллигенты, значит, -- резюмировал майор. -- Элитные диетологи. А кто у них тут еще есть, кроме этой интеллигенции? Крестьяне? Попы? -- Крестьяне, -- согласился Лева. -- Еще есть солдаты -- это слово я быстро узнал. -- Он извиняющимся жестом развел руками. -- И есть... наверное, "владетели". Те, кто владеет землями и командует солдатами. Феодалы, одним словом. Мы сейчас на земле владетеля Бхаалейна. А насчет священников... -- Он поморщился. -- Я так и не понял, какая у них религия. И есть ли вообще. То ли словарного запаса не хватает, то ли здешние обходятся без нее. -- Средневековье, -- протянул Кобзев. -- А кто над помещиками? Царь? -- Этого я не понял, -- признался Лева. -- Вроде бы кто-то есть... звучало слово... -- Он порылся в тетради. -- "Андилайте". Вот. Но я не понял, имя это, титул или место -- ну, как мы говорим "приказ из Москвы". -- Что ж, продолжайте, -- задумчиво разрешил майор. -- Выдоите из него сколько сумеете. Основные линии пропаганды мне уже ясны, но к местным условиям надо приспосабливаться. -- П... пропаганды? -- переспросил Лева несчастным голосом. -- А вы что думали? -- прищурился гэбист недобро. -- Как, по-вашему, мы сможем продемонстрировать местным преимущества социалистического строя? Да эти ваши помещики землю грызть начнут! Американцы им куда ближе -- кого-нибудь продать, что-нибудь купить... Или вы, товарищ переводчик, решили, что мы здесь войну затеяли? Да каждый наш пчих, там, за воротами, отзовется взрывом... хорошо, когда не ядерным. Не-ет, воевать здесь -- сущее безумие. Нам такую атмосферу создать надо, чтобы американцы сюда нос сунуть побоялись. Так что идите, учите язык. И чтобы в тетрадке вашей я нашел полный список местных властей. -- Так точно, товарищ майор, -- уныло ответил Лева и, неуклюже помахав рукой в районе виска, вышел. * * * Майор Кобзев буравил спину выходящего переводчика смурным взглядом. Вот же послал бог эдакое сокровище! Ну и что с того, что этот картавый мальчишка -- лучший аспирант? Умная голова дураку дана. Теперь гэбист жалел, что так разоткровенничался. Конечно, ничего и никому этот Шойфет... вот же фамилия... не расскажет. Просто не сообразит. А все же на душе осадок. Неряшливо сработано. Вовсе не обязательно знать всяким переводчикам, что за задачи ставит армии вторжения в своей мудрости могучее Политбюро. Хотя майор и сам понимал, что мелет успокоительную чушь. Ничего в Политбюро не знают об отряде вторжения. Подмахнули, не глядя, бумаги, одобрив очередной оборонный проект с невыразительным названием. Кто-то же распорядился создать Институт парапсихических исследований?! И ничего -- исследуют. У нас что прикажут, то и исследуют. Хоть гадалок вместо баллистических вычислителей посадят, хоть кукурузу на плеши. Кто мог знать, что именно эта курица снесет золотое яичко? Кобзев знал, в каком нелепом и скверном положении находится на самом деле. Провал операции стал бы катастрофой для всего Союза. Победа, достигнутая ценой конфронтации с американцами, была бы едва ли лучше поражения -- из странного сопряженного мира, где не работает радио и не взрываются ядерные бомбы (интересно, с чего научники это взяли -- пробовали, что ль?), война запросто могла перекинуться через ворота на Землю -- тут майор не приврал Леве ни капли. Но даже безусловный и бескровный триумф мог плохо кончиться для майора Кобзева лично. Потому что исполняют приказы -- одни, а отдают их -- другие. И этим другим трудно смириться с мыслью о том, что и славу по справедливости следовало бы отдавать... исполняющим. Вокруг проекта "Шеллак" и без того сплетаются интриги в самых верхах -- станет ли кто заботиться о судьбе невоспетых героев идеологического фронта? Кобзеву пришла в голову страшная мысль -- что и ввод "ограниченного контингента" в сопредельную южную страну случился только затем, чтобы замаскировать лихорадочную переброску элитных частей спецназа в глухие белорусские леса. Если в движение приведена эдакая махина -- до одного ли майора тут? "Задвинут, -- нашептывал Кобзеву червь сомнения, -- задвинут и медали не дадут". А чтобы не оказаться оттертым в самый неподходящий момент, действовать следует очень осторожно. И разумно. Копить информацию... которую добывает наивный, но талантливый еврейчик Шойфет. Знать, когда надо позволить другим сунуть голову в петлю, а когда отпускать удила смерти подобно. Пока что майор Кобзев знал слишком мало, чтобы решать по уму. Зато приказ сверху жег ему руки. Приказом предписывалось по возможности скорее начать пропаганду советского строя и образа жизни среди местного прогрессивного крестьянства. Того, что до сих пор группа вторжения не столкнулась с каким бы то ни было крестьянством, прогрессивным или реакционным, приказ не учитывал. Сам майор предпочел бы выждать еще пару недель. Выдоить пленника до последней капли, до последнего междометия в словарном запасе... настропалить еще одного переводчика, а то со всякими Шойфетами хлопот... не то чтобы Кобзев всерьез считал, будто безответный Лева спит и видит, как бы удрать в здешний Израиль, но... ненадежный, в общем, товарищ. Мало ли что напереводит по несознательности. Но приказ есть приказ. В конце концов, ничего здешние отсталые земледельцы Красной Армии не сделают... а своих надо загодя выстроить и отдраить, чтобы не вздумали портить торжественный момент... И майор Кобзев глубоко задумался, обмысливая про себя меры перестраховки. Так глубоко, что звериный рев, донесшийся из глубин непролазной чащи, скользнул мимо его сознания. * * * Всякий раз, заходя в палатку к Тауринксу, Лева Шойфет испытывал острое чувство собственной неполноценности. Дело было даже не в том, что пленный абориген выглядел как дар господень всему женскому роду. К собственной, весьма заурядной внешности Лева привык и даже испытывал некую извращенную гордость в ее отношении. Но и проведя в заключении неделю, Тауринкс ухитрялся выглядеть так, словно минуту назад натянул свой зеленый кафтан. И вот это Леве, способному самый лучший и новый костюм надеть так, что тот начинал напоминать рванину с чужого плеча, было совершенно непонятно и вызывало глубокую зависть. -- Добрый день, коун Тауринкс, -- приветствовал Лева аборигена. -- Добрый весьма, коун Лейв, -- с улыбкой ответил Тауринкс. Сколько мог судить Лева, фамилии здесь не были в ходу. К человеку обращались по имени, если возникала нужда -- по отчеству, и только владетели присоединяли к полному имени название поместья. -- Как поживаете? Вопрос был, конечно, глупый. Ценного пленника не выпускали из палатки даже в уборную, и сам Лева на его месте сбесился бы от скуки. -- Отдыхаю, -- безмятежно ответил Тауринкс. -- Смотрю, ваш лагерь расширяется? -- Откуда вы знаете, коун? -- опасливо поинтересовался Лева. -- Лес отступает, -- ответил друид. -- Какое тут может быть объяснение? Лева добросовестно заносил все реплики гостя в тетрадь, чтобы проанализировать на досуге. Но сейчас он закрыл тетрадку и отложил в сторону. Тауринкс взирал на него с интересом. -- Я все хотел спросить, -- прошептал Лева сипло, -- почему вы не боитесь? -- Чего? -- изумился Тауринкс. Или он искренен, или в юные годы играл в самодеятельности, решил Лева. -- Ну... -- Лингвист немного смутился. -- Вас схватили, держат в плену непонятные люди... -- Чего же непонятного в _ши_! -- Тауринкс поднял брови. -- Кроме того, мне нет нужды бояться. Только очень глупый человек поднимет руку на _эллисейна_. -- Что такое _ши_? -- спросил Лева. Рука его против воли потянулась к тетради. -- Так называют прошедших сквозь стоячие камни, -- обыденно пояснил друид. -- Вообще-то все мы -- потомки ши, но редко в мир приходят способные жить в мире, поэтому простой люд называет этим словом все враждебное и непонятное. Лингвист забыл даже записывать. Какой-то бродячий коновал объяснял ему, ученому, для чего предназначены точки перехода! Похоже было, что уровень развития местных жителей кардинально выше, чем предполагалось. Но друид бросил еще одно непонятное слово... -- А что значит "эллисейн"? -- Это тот, кто способен к _эллите_, -- ответил Тауринкс. -- Как я. -- "См. сепулька". -- Простите, что? -- Нет, ничего. -- Лева вздохнул. Все попытки прояснить смысл загадочного "эллите" тонули в путанице однокоренных слов. Впервые лингвист столкнулся с этим сочетанием звуков неделю назад и с тех пор не продвинулся в его понимании ни на йоту. Ясно было одно -- непокорное слово не индоевропейского происхождения; скорее оно укладывалось в ряд заимствований из некоего загадочного языка, соответствий которому лингвист пока не нашел. -- Полагаю, -- Тауринкс поглядел на Леву с жалостью, -- это потому, что у вас, ши, нет своих эллисейнов. Вы не занимаетесь _эллите-диети_. -- Да, но _что это такое_?! -- взвыл лингвист, окончательно позабыв требование начальства не показывать собственного незнания ни в какой области. Тауринкс поглядел на него как-то странно. -- Если бы вы знали, вы бы поняли, -- загадочно ответил он и отвернулся, чтобы понюхать букетик. Цветы (полевые, притащенные с Земли, в поллитровой банке вместо вазы) ему поставили на столик по строгому указанию Кобзева "обходиться как можно приветливее". Один раз. Неделю назад. Букет стоял с тех пор, даже не подвяв. В голове у Левы закрутились смутные, не оформившиеся еще подозрения. Но прежде чем он смог сформулировать их или вернуться к словечку "ши", из-за стен палатки донесся сокрушающий рев. Так мог бы громыхать... ну, скажем, лев размером с трамвай. Лева прикинул расстояние до леса и поежился. -- Кто это ревет? -- спросил он. Лицо Тауринкса отвердело. -- Драугбэрас, -- ответил друид. Лева попытался перевести про себя. Получалось что-то вроде "собачий медведь". При слове "собака" интеллигентному лингвисту представлялась соседская шавка, помесь болонки с пекинесом, а медведей он видел только в зоопарке. -- Он большой? -- поинтересовался Лева без особенного интереса. -- Очень, -- кратко отмолвил Тауринкс. -- Тш! Лева дисциплинированно замолк и честно попытался прислушаться. Несколько секунд не происходило ничего. А затем лагерь как будто взорвался -- гамом, ревом сирен, отдельными заполошными выстрелами. -- Что за черт?! -- недоуменно поинтересовался Лева по-русски, ни к кому не обращаясь. Вместо ответа Тауринкс внезапно и резко ударил его под колени. Опешивший Лева покатился кубарем, едва не вылетев из палатки. Друид решительным жестом отдернул полог и вышел. Если бы у Левы была хоть секунда подумать, он, несомненно, вспомнил бы о часовых, не бросился бы догонять пленного и, конечно, ничего бы не увидел. А так он бросился вслед за уходящим Тауринксом, выскочил из палатки, больно оцарапав лоб о брезент... да так и застыл. Прямо через лагерь, весьма целеустремленно и спокойно, шествовала зверюга, которая, несомненно, заслуживала наименования "собакомедведя". Во всяком случае, человек, в жизни не видевший гиены, назвал бы тварь именно так. Ростом тварь была со слона. Маленького, конечно. Метра эдак два с половиной в холке, и клыки у нее были соответственные -- с Левину ладонь длиной. Палаток она не обходила. Поэтому за ней стелилась защитного цвета ковровая дорожка. Когтистые лапы цеплялись за брезент, тварь фыркала, отмахивалась, но не сворачивала. "Почему никто не стреляет?" -- мелькнуло у Левы в голове. Потом он сообразил. Привлекать к себе внимание эдакой зверюги не решался ни один часовой. Тауринкс вышел из-за соседней палатки Двигался он не менее целеустремленно, чем мохнатое чудовище. Подойдя к собакомедведю, он, подпрыгнув, огрел зверюгу по холке, отчего тварь громоподобно взревела. У Левы заложило уши. Потом монстр развернулся и так же неторопливо двинулся по собственным следам. Тауринкс шел впереди него и чуть сбоку, чтобы время от времени, оборачиваясь, трепать собакомедведя по клыкастой морде. Зверь порыкивал, но тащился за друидом как приклеенный. Лагерь взирал на них в потрясенном молчании. Грохнул одинокий выстрел -- чудовище припало к земле и рявкнуло, -- метнулся между палаток такой же одинокий матюг и испуганно стих. На краю лагеря, где клонились, точно с перепою, вывороченные столбы, друид оглянулся. Переводчик мог поклясться, что Тауринкс смотрит точно на него и улыбается. Потом друид одним прыжком взлетел вдруг на спину услужливо присевшей зверюге, и та валким галопом припустила через контрольную полосу в чащу. Аллюр у нее был не собачий, а скорее медвежий, на бегу тварь заносила лапы вбок, но мчалась тем не менее очень быстро Ударила пулеметная очередь, но то ли у стрелка дрожали руки, то ли хранили Тауринкса его неведомые боги -- ни одна пуля не попала в цель. Друид со своим чудовищным скакуном благополучно скрылся в лесу. Лева стоял, оцепенев, не замечая воплей разоряющегося Бубенчикова. В голове у него забрезжила догадка о том, что может значить непокорное словечко "эллите" Но мысль эта была такой страшной и невероятной, что переводчик постарался от нее избавиться. Глава 4 Лес смыкал над дорогой ветки, и грязь, которая по всему владению Дейга уже высохла, чавкала под копытами коней. Гнедая кобылка под Линданом поминутно оступалась, угрожая выкинуть наездника из седла. Молодой чародей к верховой езде не был привычен -- в детстве его бы никто не пустил покататься на единственном в селе старом мерине, а в годы ученичества он куда чаще передвигался при помощи открывателей ворот, чем в седле, благо гильдия огневиков отличалась богатством и могла позволить себе такую роскошь, как переброску магов-недоучек через чародейные створы. Кавалькада продвигалась по лесу медленно, но молодой наймит все равно удерживался верхом только немалыми усилиями, изрядно отвлекавшими его от раздумий. А пораздумать между тем было о чем. Едва поднятый владетелем ши скрылся из виду, ковыляя по дороге к стоячим камням, как Торион ат-Дейга развил бурную деятельность, не вполне Линдану понятную. Вместо того чтобы оповещать соседей, как сделал бы на его месте наймит, или даже послать весть в Андилайте, владетель, собрав малую дружину, отправился в запретный лес, взяв с собою и Линдана заодно с прочими замковыми чародеями. Юноша догадывался, какой окажется цель их пути, но высказывать вслух свои предположения не решался. Во всяком роду, а особенно -- владетельском, найдется своя паршивая овца. Лес расступился внезапно, открывая взгляду широкую вырубку -- дату, на краю которой, вдали от дороги, примостился низкий, наполовину вросший в землю дом. На дерновой крыше паслась привязанная к дымоходу коза. Линдану показалось, что хозяйство здесь ведется скорей с остервенелым усердием, чем с душой, отчего первой утекала красота, точно вода из трясущихся от усталости ладоней. Крепкие бревна, добротные доски -- все сработано с запасом и на совесть, а все же нежилым, уродливым веяло от этого заброшенного хутора в лесной глуши. Никто не вышел встречать незваных гостей, никто не стоял в дверях, поясным поклоном приветствуя владетеля окрестных земель. Только ручной ворон покосился с насеста над крыльцом, разинул клюв в беззвучном карке и с прищелком захлопнул. -- Эй! -- окликнул Торион ат-Дейга негромко, но звучно. -- Есть ли кто живой, люди добрые? Дверь распахнулась внезапно. Возникшая на пороге женщина в первый миг показалась Линдану дряхлой. Потом он понял -- она едва ли старше владетеля. Но в запретный лес редко забредали целители, способные стереть следы тяжелого труда с лица, выпрямить стан, разгладить руки. А главное -- никакой целитель не может изгнать отчаяние из глаз, разве что ногтями выцарапать его из самой глубины зрачков. -- Пришел, -- проговорила она с безумной убежденностью, словно факт присутствия владетеля на ее пороге требовал нечеловечески твердой веры для своего принятия. -- Теперь убирайся, Торион. Ты и так принес нам немало зла. Мгновение владетель мерил ее взглядом, потом, к изумлению Линдана, перехватил поводья, словно намереваясь повернуть коня. -- Стой! -- донесся из глубины дома повелительный голос. -- Я переговорю с ним. Женщина обернулась, и на лице ее отразилось отчаяние. -- Смерть! -- вскрикнула она пронзительно, и ворон захлопал крыльями, недовольно ворочаясь на шестке. -- Смерть! Кое-кто из солдат торопливо сплевывал за спину, отгоняя злых духов. -- Оставь, Тунья, -- недовольно проворчал тот же голос, надвигаясь. -- Я же сказал -- поговорю с ним. Отодвинув женщину, на крыльцо вышел узкоплечий бородач в истертой кожаной рубахе. На шее его болталась, будто в насмешку, тяжелая серебряная цепь. -- Здравствуй, Бран, -- негромко приветствовал его владетель. -- И тебе привет, Торион, -- сдержанно ответил бородач. Дейга помолчал. Линдан, не вполне понимавший, что происходит, ощутил приближающееся откровение. Вот-вот прозвучат слова, призванные изменить судьбу этих двоих. И еще одно он заметил -- несомненные черты семейного сходства между тем, кто стоял на пороге отшельничьего хутора, и тем, кто взирал на него с высоты седла. Только бородач был старше. Намного старше -- пожалуй, вдвое. Первым заговорил владетель, хоть и не сразу, будто, против всякого вежества и обычая, ждал, что нарушит тишину хозяин, тот, к кому пришли с просьбой. -- Я вернулся, чтобы просить тебя, Бран, -- произнес он и снова замолк надолго. -- Просить твоей помощи. Линдан по едва заметным признакам догадался, каких сил потребовало от гордого владетеля это признание. Торион ит-Молой склонил голову. -- Не думал я, -- выговорил бородач Бран, -- что есть на земле Эвейнской сила, способная заставить тебя прийти ко мне с просьбой. -- На земле Эвейнской -- нет, -- отмолвил Торион. Женщина пронзительно, по-вороньи расхохоталась, и ворон на насесте забил крыльями. -- Смерть! -- вскрикнула она. -- Смерть! Погибель! Бран едва уловимо кивнул. -- А когда я говорил... да ты не помнишь, конечно, -- бросил он устало. -- Отчего ж, -- возразил Торион сдержанно. -- Я все помню. И бородач неизвестно отчего смутился. -- Чего же ты просишь от меня, гордец Торион? -- пробормотал он. -- Мне нужна твоя сила, -- выговорил владетель Дейга едва слышно. -- Вся твоя сила, Бран. Удивительное дело, подумал Линдан, ведь владетель приехал верхом, как же может бородач поглядывать на него свысока? -- Когда я отказался отринуть свою силу, -- произнес Бран с яростной насмешкой, -- на меня, точно на пса, накинули серебряную цепь закона и отправили в запретный лес доживать в одиночестве свои дни. Меня сделали изгоем из страха и стыда, и теперь ты -- ты, Торион, сын Молоя ит-Эвана! -- являешься ко мне, точно к колодцу. Скажи мне, мальчик Тори, -- кого ты собрался напоить смертью? В мозгу Линдана что-то беззвучно грохнуло, точно оружие ши. Теперь он понял. Можно было догадаться и раньше, но молодой чародей никогда прежде не слыхал, как звали отца нынешнего владетеля. Задним числом можно было недоумевать, отчего упоминание прежнего хозяина Дейга не приветствовалось во владениях его сына, но так или иначе -- до этих слов у Линдана и мысли не возникло о том, что бородач Бран мог приходиться Ториону дядей. Губы владетеля скривились в невеселой усмешке. -- Или ты не слышал, Бран? -- осведомился он. -- Отворились стоячие камни. Ши вырезали деревню Золотой лес. Мне нужна твоя помощь, Бран. Или ты останешься в запретном лесу лелеять свою обиду еще на двадцать лет? Мгновение Линдану казалось, что дядюшка пришибет племянника на месте. Потом бородач сумрачно усмехнулся, глядя не на собеседника, а почему-то на ворона над крыльцом. Умная птица покосилась на него блестящим глазом и залихватски прищелкнула клювом. -- Смеррррть! -- каркнула она вдруг, напугав Линдана до мурашек. Шарахнулась чья-то лошадь. -- Поговори с моей женою, Торион, -- с неожиданной мягкостью промолвил Бран. -- Ты знаешь ее дар. -- Знаю, -- кивнул владетель, нимало не просветлев лицом. Линдан зато не знал и боялся догадаться. -- Что ты видишь, Тунья? -- спросил Торион. -- Погибель, -- прошептала женщина, приваливаясь к столбу, подпиравшему козырек. -- Ты же знаешь, владетель, я вижу только горе и смерть. Иные пути мне закрыты. -- Расскажи мне о самом страшном пути, -- не отступал хозяин Дейги. -- Самый страшный путь для каждого из нас -- это смерть, -- отрезала женщина. -- И он ждет всех. -- Нет, -- покачал головой Торион. -- Самый страшный путь -- это бесчестье, и пройти этим путем под силу немногим. Так ты пойдешь со мною, Бран ит-Эван? Бородач кивнул. -- Ты не вернешься, -- предупредила Тунья обыденно, точно сообщала, что на ужин опять каша. Бран пожал плечами. -- Пусть, -- ответил он. -- Не время идти путем бесчестия. -- Дайте моему родичу коня, -- велел Торион. -- Нам надо торопиться. -- Он обвел взглядом тревожные лица. -- Со мной говорил из замка Виндерикс -- дозоры видели в стороне стоячих камней летающих големов. Пока они кружат над пустошами... -- У твоего замка они появятся завтра, -- проговорила пророчица Тунья. -- Торопись, владетель. Я прокляла бы тебя, но это мне не под силу... да и нужды в том нет. Ты не переживешь моего мужа. Торион посмотрел на нее пристально, и Линдан испугался уже, что повелитель Дейга прикажет убить дерзкую. Но вместо этого владетель, нагнувшись в седле, хлопнул по плечу Брана. -- Что ж, поедем своей дорогой... дядя, -- проговорил он. * * * При первом же взгляде на деревню Ваську Сошникова пробрал озноб. Вроде бы ничего особенного не открылось сидящим на броне БТРа. Поселок как поселок. На Украине таких на смотришься, если охота, сколько влезет -- знай глазами лупай. Только там хаты, а здесь все же дома. Не избы бревенчатые, а самые настоящие дома, из просмоленных досок, и крыши их крыты не соломой, а дранкой. И все же рядового Сошникова трясло. При всем внешнем сходстве это была чужая земля, и все в ней хоть чуточку, да отличалось от привычного с детства. Даже небо здесь было темней и ниже, даже солнце отливало зеленью, что уж говорить о таких мелочах, как наличники на окнах. Резные наличники, надо же! Совсем как в России... только узоры не плавные, как перетекающие друг в друга лепестки и листья, а рубленые, резкие. Кресты и свастики и что-то среднее между ними. -- У, фашисты, -- пробормотал Сошников чуть слышно, пытаясь отогнать напряжение, но под ложечкой все равно посасывало. -- Разговорчики! -- шепотом рявкнул лейтенант. На дорогу перед БТРом выбежала встрепанная курица и понеслась, не сворачивая, впереди, точно путеводный клубок. Кто-то, не сдержавшись, хихикнул. Заслышав "Ползин, два наряда!..", курица затрепетала крыльями, но не взлетела, а вдруг метнулась в сторону, едва не угодив под колеса, и возмущенно закудахтала из бурьянов. "Куры, -- подумал Васька. -- Суп. Навар. Ножки. Гребешки. Есть охота!" И тут из-за угла вышел первый туземец. На миг Сошникову показалось, что он бредит, что все это -- какой-то неудачный опыт и дурацкая машина физиков забросила отряд международной помощи не в параллельный мир, а в какой-то оставшийся чудом отрезанным от мира российский край. Мужик был невысок -- метр шестьдесят, пожалуй, -- и широк в плечах, точно тяжеловес. Одежда его подошла бы, пожалуй, гоголевскому кузнецу Вакуле -- рубаха с вышитыми на вороте узорами и порты, а то, что заменяло ему сапоги, Васька затруднился бы назвать правильно -- в голове вертелось почему-то слово "онучи", хотя что это такое, солдат все равно не помнил. В руках мужик держал лопату, которую при виде лязгающих, рычащих машин перехватил так ловко и особо, что сразу становилось понятно -- и лопата годится не только землю копать, и мужик этот не просто земледелец. Видно, что приходилось ему этой самой лопатой орудовать в рукопашной. Перехватив взгляд туземца, уже набиравшего в грудь воздуха, чтобы заорать, лейтенант сориентировался быстро. Он демонстративно поднял руки, повернув ладони от себя -- смотри, я безоружен и безобиден. Мужик нахмурился, но решимость его, видно, поколебалась -- он не бросился с лопатой на солдат, а, взявшись за нее поудобнее, двинулся обок колонны. К тому времени, когда БТРы добрались до центра деревни, где дома окружали площадь, покрытую утоптанной голой землей, здесь уже собралось, как решил Сошников, почти все население. Женщин было больше -- видно, мужики не то остались в поле, не то ушли в леса. Почти все взрослые держали в руках если не мечи и рогатины, то лопаты, косы или просто крепкие жерди. Васька скользнул взглядом по дебелой бабе, агрессивно перебрасывавшей из руки в руку здоровую сковороду, не зная, плакать ему или смеяться. Конечно, против "калашей" эта толпа не продержалась бы и минуты. Но что-то героическое было в их порыве защитить родные дома. Крестьяне молчали. Кое-кто складывал пальцы странными фигами -- от сглаза, что ли? Но большинство просто стояло и смотрело. Васька ждал, что прикажет лейтенант, но тот и сам молчал, глядя на гэбиста Кобзева. Тот, высунувшись из люка, спокойно обводил взором площадь, будто принимал парад. -- Ваше слово, товарищ Шойфет, -- негромко скомандовал майор наконец. Переводчик завозился в глубине кабины, пытаясь выцарапаться на свет. В это время толпа зашевелилась. К БТРам проталкивался пожилой мужик, отличавшийся от прочих затертым жупаном с тяжелой медной бляхой на груди. Бляха придавала ему вид не то добровольца-дружинника, не то городового. * * * Староста Тоур взирал на самоездные железные гробы с глубоким, тоскливым недоумением. Конечно, староста себя считал человеком ученым. Как-никак его стараниями деревня наняла для общей скуллы самолучшего учителя, да и вообще не годится старшому в чем-то уступать своим младшим. Но старые суеверия умирали в его душе тяжело и неохотно. Всем ведь известно, кого полагается в железных гробах селить -- упырей полуночных, трупоедов могильных, чтобы те зубами не могли прогрызть домовину изнутри да выходить потом из могил, чтобы питаться кровавыми муками неосторожных. И зрелище примостившихся на краю деревенской площади громадин, небрежно выкрашенных в неопределенно грязные цвета, всколыхнуло в его душе прежние страхи. Однако сидевшие на гробах люди совсем не походили на покойников. Да и вылезавшие по одному из железных внутренностей -- тоже. И староста Тоур, поборов внутреннюю дрожь, шагнул вперед, вежливо кланяясь гостям. Навстречу ему выступил нерослый, дородный мужик, чья одежда была под стать владетельской украшена золотыми побрякушками -- ишь, даже пуговицы желтым блестят! Ежик седых волос почти скрывала смешная плосковерхая шапка, над козырьком которой красовалась хитрая золотая штуковина вроде женской сакты. За плечом пожилого маячил долговязый юнец, на котором нездешняя одежда пришельцев висела мешком. Седой решительно протянул старосте руку и что-то бросил на резком, странно звучащем для эвейнского уха варварском наречии. -- Приветствую вас, -- на скверном едином промолвил юнец -- как догадался староста Тоур, толмач. -- И вам привет, коуне, -- степенно промолвил староста. Наступило неловкое молчание. Староста Тоур решительно не понимал, что нужно здесь этим чужеземцам, если воевать они не хотят, а майор Кобзев выжидал, как отреагируют местные на появление советских солдат, и только, не дождавшись, негромко бросил Леве: -- Скажите им, что мы... м-м... заморские купцы. Если ваш друид не наврал, то лучше не распространяться пока, что мы с Земли. Лева покорно перевел. -- Из-за Восточного окияна? -- переспросил староста, не решаясь утереть со лба выступивший от облегчения пот. -- Далекенько же вас занесло, почтенные коуны. Лева перевел и это. Теперь пот пробил уже Кобзева. Ему как-то не пришло в голову, что отсутствие портовых городов -- да и портов, -- на обследованном участке близкого побережья не означает, что местные жители плохо знакомы с географией. -- Товарищ Шойфет, -- вполголоса потребовал он, -- как-нибудь так выспросите у него, часто ли сюда варяжские гости наведываются, чтобы подозрений не вызвать. -- Коун... а как величать вас, коун? -- поинтересовался Лева, чтобы потянуть время. -- Тоуром меня кличут, -- степенно ответил староста. -- Тоур ит-Таннакс, староста здешний. Только коуном меня не зовите, почтенный, а то уж больно смешно. Оннат Тоур я был, есть, да и помру, видать. В тонкости эвейнского этикета Лева посвящен не был, а потому покорно принял совет. -- Так... оннат Тоур, неужто к вам часто гости заморские наведываются? -- То-то и оно, что нечасто, -- ответил староста. -- Последние, почитай, лет... тридцать, а то и поболе, тому обратно были. А тож что вам? Края у нас малолюдные, торговли мало, сами знаете небось, не мне вам рассказывать. Разве редкости какие... Оно, конечно, если б торговлишку какую наладить постоянно, с теми же Бешеными островами, то и пристань в устье Драконьей срубить можно было б, и караваны направить. Да вам, безвластным, куда наладить? Почитай, вождь очередной сменился, вот и послал вас, горемычных, через море-окиян, верно я говорю, коун толмач? Лева перешептал всю тираду на ухо Кобзеву -- в меру своего разумения, конечно, потому что половину деревенских словечек старосты он понял только по контексту или не понял вовсе. -- Мы... -- заговорил майор через Леву, -- не безвластные. Мы посланники великой державы. Мы хотим наладить... взаимно выгодную торговлю. Как вы говорите, постоянно. Староста усмехнулся несколько покровительственно. -- Как ни сколотит себе очередной вождь банду, так в ровню великому Эвейну метит, -- проговорил он обыденным голосом. -- Навидался я таких... -- Мы -- большая страна, -- доказывал Кобзев. -- У нас большое войско. У нас все жители сыты и грамотны. Мы богаты. Сейчас мы пришли не с товаром для торговли, а с... дарами. Чтобы эвейнцы прониклись к нам добросердечием и увидали, что мы не... не... На этом месте Лева сбился. Кобзев сказал "не второстепенная держава", но строй эвейнского языка не позволял употребить эти слова в одной фразе. Держава была Эвейном, а Эвейн был Державой -- единственной, с большой буквы. Одно это могло бы навести майора на разнообразные невеселые мысли, если бы Лева сообразил ему об этом сообщить. -- ...Не дикари, -- закончил Лева фразу. Староста подозрительно покосился на БТРы, Кобзев, не оборачиваясь, махнул рукой, и по его сигналу солдаты принялись выгружать из машин и вываливать на расстеленные тут же, на площади, полотнища брезента ящики со сгущенкой. Старлей бросил что-то полушепотом сержанту Беловскому, и тот поднес Кобзеву ложку и вскрытую банку. Гэбист демонстративно запустил ложку в густую желтоватую массу и отправил себе в рот большой ком, моля бога и партию, чтобы только не поперхнуться. Из всех сладостей он признавал только шоколад, понимая, что это дичайшее барство, но будучи не в силах себя перебороть. Но он слышал где-то, что примитивные народы, как правило, готовы поглощать сладкое в любых количествах, точно дети. Староста Тоур подозрительно глянул на предложенную ему банку, осторожно понюхал содержимое и проговорил что-то на своем зубодробительном языке, на слух Кобзева напоминавшем немецкий. -- О чем это он? -- поинтересовался гэбист, сообразив, что Лева почему-то оставил реплику без перевода. -- Я не совсем уловил... -- пробормотал переводчик, заливаясь предательской краской, и, натолкнувшись на бешеный взгляд Кобзева, добавил: -- Он спрашивает, не отравим ли мы его этими... соплями. * * * Обри Норденскольд постарался сделаться как можно незаметнее. Особых успехов он не добился -- трудно остаться незамеченным, когда в штабной палатке, кроме тебя, находятся всего трое. Кроме того, он и сам понимал, что волнуется, в сущности, зря. Адъютантская должность наделяла его замечательной безответственностью. За приказы, переданные Обри, отвечать будет адмирал, а верней сказать -- исполнители этих приказов, на которых Дженнистон не преминет взвалить всю вину. Так что тревожиться нечего. Но всякий раз, когда взгляд его падал на белое, постаревшее в десять минут на десять лет лицо подполковника Макроуэна, командовавшего сборным отрядом морской пехоты, Обри снова передергивало. Человек в штатском прохаживался по палатке, слегка сгорбившись. Он слегка напоминал школьного учителя, распекающего оставленных после урока лоботрясов. Особую нелепость этой сцене придавало еще и то, что Обри гак и не узнал имени этого человека, имевшего право и возможность самого адмирала Дженнистона продраить с песочком. -- Я не стану говорить, -- почти шепотом вещал человек в штатском, -- о принципах гуманности и правилах ведения боевых действий. Мне начинает казаться, что столь абстрактные материи находятся за пределами понимания здесь присутствующих. В отношении Обри тип в штатском ошибался, но майор менее всего желал обращать на это его внимание. -- Я не стану говорить даже о том, что из-за этого непростительного случая поставлена под угрозу сама возможность мирного договора с местными жителями, -- продолжал тип. -- А между тем вся наша стратегия строилась именно на том, что мы сможем опереться на них, блокируя точки перехода с этой стороны. Из-за вашего, адмирал, попустительства может случиться так, что тысячу триста миль до ближайшей русской точки нам придется проходить с боями и тратить жизни американских солдат там, где мы могли бы откупиться несколькими нитками бус. Но я стану и буду говорить о том, что ваши солдаты не выполнили прямой приказ, адмирал! -- Человек в штатском хлопнул ладонью по походному столу с такой силой, что тот заходил ходуном. -- Что вы можете на это ответить? Обри решил, что у адмирала опять начнется припадок -- в последние дни это происходило не реже пяти раз в день, в результате чего осуществление проекта "Уризен" фактически перешло под контроль майора Норденскольда и подполковника Макроуэна. Но, к его изумлению, этого не случилось. -- Во-первых, мистер, потрудитесь относиться с должным уважением к флоту, -- отрезал адмирал. Старик, видимо, решил показать, что порох в пороховницах держит сухим. -- Виновные понесли наказание... Понесли, мистер Макроуэн? Подполковник только боднул воздух. -- И я не вижу необходимости рыдать из-за нескольких убитых туземцев, -- закончил Дженнистон. -- Во Вьетнаме потери среди гражданского населения... -- Вы, адмирал, кажется, забыли, чем для нас окончился Вьетнам, -- ядовито отрезал тип в штатском. -- Что касается уважения к флоту -- не понимаю, о каком уважении может идти речь, когда ваши люди вначале не могут отличить мирную деревню от засады "красных", а потом позволяют себя вырезать этим, как вы выразились, туземцам, которые, по данным разведки, даже пороха не изобрели. Притом, что та же разведка доносит, будто сбитый вертолет подвергался воздействию сверхвысоких температур, а тела погибших сожжены чище, чем напалмом. Тут, адмирал, одно из двух -- или ваша разведка врет сквозь зубы, или ваши люди -- законченные кретины. У нас, адмирал, -- продолжил он, поднятием руки останавливая готового вспылить Дженнистона, -- есть приказ. Приказ президента. Обеспечить безопасность Соединенных Штатов от возможного нападения через точки межпространственного переноса. Захватить все имеющиеся на этой планете такие точки. И подготовить их для десантирования на территорию противника и/или запуска через них крылатых ракет среднего и малого радиуса действия. И если вы, адмирал, сорвете выполнение приказа... Остаток фразы повис в тишине. Макроуэн сглотнул. -- Это все, -- сухо проговорил человек в штатском. Обри Норденскольду захотелось стать маленьким-маленьким. Как бацилла. И спрятаться где-нибудь среди пылинок. -- Подполковник Макроуэн, -- прохрипел адмирал невыразительно, -- завтра же направьте к местным жителям дипломатическую миссию. Как хотите. Какую хотите. Если сможете -- договоритесь с ними о возмещении. Если вас прикончат, как отделение Пауэлла, -- плакать не буду, но спасибо скажу. Тогда у нас будет повод показать этим обезьянам, кто здесь главный. Обри Норденскольд позволил себе вдохнуть. Это оказалось ошибкой. -- А вы, Обри, отправитесь с миссией в качестве наблюдателя, -- закончил адмирал. "И по тебе я тоже плакать не стану", -- повисло между ними недосказанное. Адмирал с удовольствием бы лично придушил свидетелей своего позора, но он был человек податливый и с радостью предоставил такую возможность туземцам. Обри с Макроуэном переглянулись. Глаза Макроуэна были полны облегчения -- он, должно быть, ощущал себя как помилованный на эшафоте. -- Будут какие-то... особые указания? -- поинтересовался Обри тем особо невыразительным тоном, который выработал специально для общения со злопамятным и мнительным Дженнистоном. -- Для вас -- нет, -- отмахнулся адмирал. -- А вам, Макроуэн... можете обещать местным жителям золотые горы. Но будьте предельно осторожны в беседе. И не вздумайте признавать нашу вину там, где без этого можно обойтись. Как говорит президент Картер -- американцы не извиняются. * * * Лева Шойфет брел по деревенским проулкам, зачарованно озираясь. О нем, казалось, забыли. Майор Кобзев восседал на броне БТРа, точно улыбчивый будда, довольно наблюдая за сценами братания солдат и местного прогрессивного крестьянства и время от времени повторяя сидевшему рядом безмерно гордому старосте Тоуру одно из трех заученных им к этому времени эвейнских слов -- "Хорошо!". Староста солидно кивал, отвечая "Хорошо!", и по временам покрикивал на излишне разошедшихся односельчан. Прежде Леве никогда не приходилось бывать в деревне. Даже в колхоз "на картошку" его почему-то не посылали -- сам он никак не мог для себя решить, то ли правда по состоянию здоровья, то ли потому, что еврей. Поэтому все для него здесь было ново и неожиданно, как московские улицы -- для папуаса, только что принятого в институт Дружбы народов. Далеко от площади Лева старался не отходить, и получалось, что движется он по кругу, то выныривая в веселую толпу вокруг БТРов, то вновь отдаляясь. Его поражало, насколько не похожи друг на друга могут быть дома, построенные, в сущности, по одному проекту, -- одни больше, другие меньше, одни сияют чистотой, другие, те, что подальше от площади, порой чуть не до окон вросли в землю. Постепенно за странным пришельцем увязалась целая компания. Первой оказалась дворняга, похожая на гибрид немецкой овчарки с лайкой, -- выбежала из подворотни, деловито обнюхала Левины руки и, к великому его смущению, пах и побежала следом, часто-часто размахивая хвостом. Видно было, что псина не обидит и мухи, но Лева все равно косился на нее опасливо -- собаки его не любили, как, впрочем, и кошки и прочая домашняя живность до хомячков включительно, -- вероятно, расхлябанные Левины манеры не внушали доверия всему живому. Когда Лева остановился, чтобы приглядеться к резьбе на оконных рамах -- ему Показалось, что нечто похоже он видел в каких-то трудах по кельтской культуре, -- псина села рядом и требовательно, с привизгом гавкнула. Переводчик покорно поплелся дальше. Потом за ним потащился мальчишка. Леве стало окончательно неловко. Он подумал было вернуться на площадь и смешаться с толпой, чтобы хоть так не привлекать внимания, но, чем ему там заняться, не представлял совершенно. Поэтому он попытался сделать вид, что мальчишка не волочится по его следу, буравя спину острыми серыми глазенками. Но сделать это оказалось не так-то просто. Два забора спустя мальчишек оказалось уже трое и одна девчонка. -- Коун купец... -- робко подал голос один из них и испуганно замолк, ошеломленный собственной храбростью. -- А? Лева обернулся. Мальчишка покраснел, словно помидор, но с места не сошел. Товарищи глядели на него со смесью восхищения и ужаса. -- Что ты хотел, мальчик? -- спросил Лева, невольно пригибаясь. Здешний люд, похоже, не отличался ростом, и тощему, длинному Леве неловко было смотреть на всех подряд сверху вниз. Собака недовольно тявкнула. Один из мальчишек с недетской силой огрел ее ладонью по загривку, добавив что-то, на слух переводчика прозвучавшее как "Цыц, Тяпа!". Псина недовольно поворчала и улеглась на траву, опершись подбородком на лапы и печально поглядывая на собеседников исподлобья. -- Коун купец... -- повторил мальчик, делая над собой усилие. -- А вы правда из чужедальних краев? Говорил он не совсем внятно, вдобавок особенный акцент, замеченный Левой в речи старосты, мешал изрядно. Хотя, возможно, это как раз друид Тауринкс говорил неправильно... -- Правда, -- серьезно подтвердил Лева, присаживаясь на корточки. Собака Тяпа, заизвивавшись всем телом, подползла к нему и ткнулась носом в сапог. -- Из очень, очень дальних. Только я не купец, я толмач. -- А вы Андилайте видали? -- жадно спросил другой мальчишка, забыв о страхе. -- Какой ты глупый, Тесси! -- промурлыкала девочка. -- Они ведь с востока приплыли, через море. Как они могли видеть Андилайте? -- Не видели, -- подтвердил Лева. -- Мы даже не знаем, что это такое. -- Это город, -- ответил первый мальчишка серьезно. -- Самый-самый большой. Там стоит замок на высокой горе... -- Он зовется "Безумие Конне", -- вставила девочка. -- А в замке живет рахваарракс, -- закончил мальчик. Последнего слова Лева не понял. -- Кто-кто живет? -- переспросил он. -- Рахваарракс, -- повторил мальчик. -- Тот, кто правит всеми землями Эвейна. -- А откуда вы приплыли, если не знаете таких простых вещей? -- спросил второй мальчишка. -- Из очень далекой страны, -- повторил Лева. -- Мы даже не слышали про Эвейн, пока сюда не попали. И языка вашего мы не знаем. -- Но это же так просто! -- возмутилась девочка. -- Это тебе просто, -- улыбнулся Лева. -- Ты на нем всю жизнь говоришь. -- Да нет! -- Девчонка топнула ножкой -- какие, дескать, глупые эти взрослые! Особенно иноземцы. -- Любой провидец научит тебя эвейнскому, не успеешь ты и глазом моргнуть! Лева помедлил с ответом. -- А что такое провидец? -- спросил он. -- Ты прости, я плохо по-эвейнски понимаю. -- Провидец -- это такой эллисейн, -- солидно объяснил мальчик. Леве захотелось побиться головой об забор. -- А что такое эллисейн? -- переспросил он. -- Вы не знаете, что такое эллите? -- изумился мальчик. Судя по лицам его товарищей, репутация пришельцев только что упала с заоблачных высот на грешную землю. -- Может быть, и знаем, -- ответил Лева осторожно, -- -но я не понимаю этого _слова_. -- А как можно объяснить эллите? -- изумился мальчик. -- Его показать можно, а объяснить... Эллисейн бы сразу понял. -- А есть в вашей деревне кто-нибудь, кто может показать? -- спросил Лева терпеливо. -- Я, -- высокомерно ответила девочка. Лева молча уставился на нее. Для себя он уже решил, что "эллите" на местном наречии действительно обозначает интеллектуальный труд и здешние "эллисейны" -- это мудрецы, волхвы, священники, в конце концов. Но маленькая девочка... -- Сколько ж тебе лет-то? -- ошарашено спросил он. -- Почти двенадцать, -- гордо ответила эвейнка. Лева икнул было, но вспомнил, что здешние годы короче земных. На вид он дал бы девочке лет восемь. -- У меня поздно началось, думали, я вообще анойя. Но я тренируюсь. Учитель Фартеннин говорит, у меня сильный дар, и когда я вырасту -- пойду во взрослую, гильдейскую скуллу и стану настоящей эллисейной! -- Она у нас владетельских кровей, -- ехидно встрял третий мальчишка, чуть помладше, показывая девчонке язык. -- Не нам, деревенским, чета. -- Ты молчал бы, Порве! -- огрызнулся первый. -- Не тебе говорить, ты хоть анойя, а у меня дара лопатой не выкопаешь! -- Пф! -- только и ответила девчонка. Лева в беспомощном молчании выслушивал их перепалку, пытаясь разобраться в потоке незнакомых слов. -- Девочка, -- умоляющим голосом пробормотал он, -- девочка, а мне ты можешь показать эллите? Малышка по-взрослому оценивающе прищурилась. -- А что дашь? -- поинтересовалась она. Лева растерянно похлопал себя по карманам. Обычно у него там валялось несметное количество всякой ерунды, но он не так долго пробыл в лагере у дольмена, чтобы она успела накопиться. -- Вот, -- он вытащил из нагрудного кармана свою драгоценность -- пакетик с леденцами, захваченными из дома. -- Это едят. Не удержавшись, он вытащил один и немедля продемонстрировал. Девочка последовала его примеру. -- Мгм, -- довольно буркнула она. -- Смотри. Она подбросила пакетик в воздух. Взгляд Левы проследил за его полетом и сорвался, потеряв трехцветные леденцы из виду. Потому что, достигнув верхней точки крутой параболы, пакетик не устремился к земле, влекомый тяготением планеты. Он так и остался висеть там, слегка покачиваясь. -- Мама, -- прошептал Лева. Почему-то ему и в голову не пришло, что его могут разыгрывать. Слишком уж обыденными были голоса ребят. Так московские школьники могли бы хвастаться бомбочками из натертых спичечных головок. -- А вот так? -- поинтересовалась девочка, сдергивая пакетик вниз. Она вытряхнула оттуда два леденца и аккуратно положила перед собой на воздух -- они так и остались висеть на уровне ее глаз. -- Еще один -- слабо? -- бросил третий мальчишка. -- Пока не умею, -- призналась девочка. -- То есть уже умею, только один быстро падает. -- А я вот так могу! -- похвалился ее соперник. Он вперился глазами в пучок травы. С минуту ничего не происходило -- Лева заметил, как все затаили дыхание. Затем трава как-то очень быстро пожухла... и затлела. -- А сильнее не выходит, -- потупился он. -- Так что я, наверное, анойя. Леву окатило холодным потом. Значение таинственного слова "эллите" вдруг стало ему до ужаса ясно, но рассудок отказывался верить очевидному. -- Вкусные, -- одобрительно заявила девочка. -- А еще у тебя есть? -- Нет, -- признался Лева. -- В лагере остались. -- А где вы лагерем стали? -- спросил первый мальчишка. Лева махнул рукой в сторону реки. -- Там. -- За Драконьей, что ль, в картрозовых землях? -- презрительно воскликнул второй. -- Нашли место! -- Там владетельский род -- огневики, -- добавила девочка. -- Как Порве-дурачок! -- Вот сейчас подпалю тебе космы! -- взвился Порве. -- А я!.. А я тебя!.. -- Дети, дети... -- беспомощно прошептал Лева, но его никто не услышал. Девчонка с пронзительным визгом протянула к обидчику руку, и малыша Порве вздернуло в воздух. Ноги его оторвались от земли сантиметров на двадцать, прежде чем волшебство рассеялось. Мальчишка шлепнулся на мягкое место и завыл. В эту минуту Лева проявил несвойственный ему здравый смысл. -- Девочка, -- проговорил он как мог вкрадчиво. -- А ты не хочешь показать свой дар нашему... главному купцу? Он тебе еще что-нибудь подарит... и маме твоей, и папе... Девочка почему-то расхихикалась. Двое старших мальчишек тоже заулыбались, поднимая на ноги своего товарища. Один из них, тот, что посмелее, украдкой отвесил несчастному Порве подзатыльник. -- Ой, какие вы странные, чужеземцы! -- профыркала она сквозь смех. -- А что я странного сказал? -- удивился Лева. -- Откуда же мне знать, где мой папа? -- ответила девочка. -- Мама говорит, я самого ат-Бхаалейна дочка, но она у меня хвастунья такая!.. Так что, наверное, кого-то из его родни. А то, может, и забрел какой пришлый эллисейн... "Дикость какая!" -- мелькнуло в голове у Левы Шойфета, смешанное с: "Право первой ночи, все как в учебнике...". -- Ну, откуда же мне знать... -- виновато пробурчал он. -- Так откуда бы у нее дар взялся! -- объяснил один из мальчишек. -- Это же родовой талан Бхаалейнов... Здравый смысл опять отвесил Леве пинка. -- Так ты покажешь нам свой дар? -- повторил он. -- Угу, -- кивнула девочка охотно. -- Вкусные у вас медовки. * * * -- Хорошо, -- проговорил Степан Кобзев по-эвейнски, одобрительно заглядывая с высоты за ворот рубахи одной из местных молодок. -- Хорошо, -- отозвался деревенский староста. -- Товарищ майор, -- окликнул Кобзева старлей, -- к вам этот... товарищ военный переводчик. Гэбист оглянулся. Так вышло, что три БТРа перегородили площадь почти пополам, и деревенские оставались со своей стороны, а солдаты -- со своей. Отчасти тут виноват был старлей, бдительно пресекавший попытки подчиненных, в особенности неугомонного Ползина, откликнуться на призывы местных девиц, напропалую стрелявших глазками. Мешал и языковой барьер -- Шойфет куда-то смылся, и объясняться приходилось на пальцах. Впрочем, сгущенка пользовалась у местного населения таким успехом, что, окажись на месте Кобзева какой-нибудь империалист, он за пару ящиков купил бы все владение Бхаалейн. Как Манхэттен у индейцев. Лева Шойфет стоял посреди дороги, по которой БТРы въехали в деревню, держа за руку девчонку лет восьми в чистенькой вышитой рубахе. За его спиной опасливо сгрудились трое мальчишек. Лицо переводчика было белее муки, под скулами шевелилось нечто, что на более суровом лице называлось бы желваками. Заметив, что Кобзев обернулся к нему, Лева замахал руками, то подзывая майора к себе, то прижимая палец к губам, то показывая театрально, как вскрывает банку со сгущенкой и наворачивает ее, жмурясь и чавкая. Кобзев решительно спрыгнул с брони. -- Сержант, вскройте мне еще банку, -- приказал он, не оборачиваясь. Беловский пошипел сквозь зубы. Консервный нож, прихваченный из офицерской столовой, уже затупился, и теперь со сгущенкой куда ловчее управлялся местный бугай, вспарывавший банки, казалось, ногтем. Когда гэбист подошел к Леве и его странной свите, переводчик уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу. -- Что случилось, товарищ Шойфет? -- поинтересовался Кобзев. Лева подергал кадыком. -- Товарищ майор, -- выдавил он, -- я... выяснил, что такое "эллите". -- И что же? -- с напором вопросил гэбист. Лева зажмурился: -- Волшебство. -- Что? -- невыразительно переспросил майор. -- Волшебство, -- повторил Лева. -- Это слово должно переводиться как "волшебство". А "эллисейн" -- это волшебник, чародей, кудесник... -- Любимец богов, -- с тяжелым сарказмом докончил Кобзев. -- Что вы несете, товарищ Шойфет? Вместо ответа Лева проговорил что-то по-эвейнски, обращаясь к девочке. Та решительно обернулась к троим мальчишкам и ткнула пальцем в самого младшего. И на глазах у потрясенного Кобзева мальчик оторвался от земли. Его приподняло на добрых полметра; несколько секунд он висел, отмахиваясь, потом так же неторопливо опустился. -- Вот она, -- проговорил Лева хрипло, -- колдунья. Только маленькая и слабая. Ее дар -- поднимать предметы. Один из мальчиков взглядом разжигает огонь. Теперь все понятно. Все, что говорил Тауринкс, обретает смысл. -- Огонь?.. -- прошептал Кобзев. Девочка, перебив его, что-то сердито бросила Леве по-эвейнски. Переводчик, виновато пожав плечами, без спросу отобрал у Кобзева банку со сгущенкой и отдал детворе. Девочка тут же запустила в желтоватую массу пятерню и с наслаждением облизнула. -- Эй! -- послышалось со стороны машин. -- Эй-эй! Ты что?.. Ты чего?!. Кричал старлей. Кобзев вихрем обернулся, цепенея при мысли, что стоило ему отвлечься, как туземцы подло напали на советских солдат, но, присмотревшись, выругался вполголоса. На шее у старшего лейтенанта висела -- в самом прямом смысле, -- поджав ноги, пухлая деваха, а могучая бабища со сковородой, очевидно ее мамаша, волокла несчастного за рукав куда-то в проулок. -- Тов-стар-лей, -- донесся до Кобзева ехидный голос, -- вы не сопротивляйтесь, у них здесь обычай такой, это и Окан подтвердит... -- Все правильно, -- проговорил Лева, наблюдавший за этой сценой не менее внимательно. -- Эти способности передаются по наследству. Здешние владетели -- эллисейны. Местным жителям кажется, что мы тоже чародеи. Должно быть, тут родить от заезжего гостя ребенка не зазорно, если тот унаследует дар. Кобзев медленно перевел взгляд на него. -- Это единственный способ подняться в таком обществе, -- продолжал переводчик. -- Происхождение определяет... все. Вот почему они так отстали от нас. Тут царит какой-то... генетический феодализм. На слове "генетический" гэбист пришел в себя. -- Товарищ Шойфет, -- вкрадчиво поинтересовался он, -- а вас не смущает, что колдовство противоречит науке? Лева обезоруживающе повел плечами. -- Ну, давайте назовем это "парапсихическими способностями", -- предложил он. -- Какая разница? Левитация, телекинез, пирокинез... Я слышал, у нас... то есть на Западе, -- поправился он, -- пытались доказать, что это все возможно. А здесь и доказывать не надо. -- Он потер переносицу. -- Просто местные жители _считают_ это колдовством. "На Западе, -- подумал Кобзев. -- Много ты знаешь, щенок". Соседи тогда еще капитана Кобзева по несуществующему городку как раз пытались угадать, какие карты вытаскивает из колоды лабораторный подводник на борту атомного ракетоносца подо льдами Северного полюса -- у кого-то мелькнула мысль использовать телепатическую связь в качестве резервной на случай ядерной атаки. Сам гэбист считал этот проект зряшной тратой сил и средств и неоднократно высказывал при коллеге свое частное мнение, что экспериментально ценными картами подводники просто в "дурака" режутся. Но... летающий пацан... и белые щеки Шойфета... который слишком наивен, чтобы бояться чего ни попадя, как положено людям, битым жизнью... -- Это... очень интересно, -- прошептал гэбист. Голова у него закружилась от открывающихся перспектив. -- Очень. Он уже представлял себе здешнюю систему управления. Владетели, чье положение определяется полученным по наследству парапсихическим даром... чародеи, которым не хватило земель, как приснопамятный пленник-друид, и простонародье, крестьяне, которые могут надеяться на возвышение, только подкладывая дочек в постели чародеям и владетелям. Да-а... самое время для революции. Надо только отыскать тех, кого не устраивает положение вещей в прогнившем эвейнском королевстве. А такие найдутся обязательно -- те, кого положено называть "активными представителями угнетенных масс". Только сделать это надо, не привлекая внимания. А покуда -- сохранять с местными феодалами самые дружеские отношения. И ни в коем случае не позволить дураку Бубенчикову все испортить. Интересно, знает замполит такое слово -- "парапсихология"? И тут Кобзеву пришла в голову мысль -- как это с ним обычно бывало, гениальная. -- Товарищ Шойфет, -- проникновенно проговорил он, -- выражаю вам благодарность за отлично проделанную работу. Лева зарделся. -- Сможете выяснить у наших новых друзей, -- Кобзев обвел рукой обжирающихся сгущенкой крестьян, -- чьи владения находятся по ту сторону гряды за рекой? -- Владетеля Картроза, -- ответил Лева, не раздумывая. -- Его дар -- пирокинез. Кажется, здешние его недолюбливают. И кстати -- река называется Драконьей. -- Прекрасно, -- прошептал Кобзев. План начинал складываться. Пусть замполит Бубенчиков устраивает митинги за холмами и лесами. Даже если он ухитрится восстановить против себя все население соседнего феода до последнего юродивого, на отношения Кобзева с местными жителями это повлияет мало. Полезная все-таки штука -- феодальная раздробленность. Разделяй и властвуй... И тут его как холодной водой окатило. -- Драконьей? -- переспросил он. -- В ней что, драконы водятся? Леве подобная идея в голову не приходила. -- Сейчас спрошу, -- отозвался он, прежде чем пуститься в дискуссию со своими юными поклонниками. -- Нет, -- выдал он наконец. -- Просто на реке перекатов много, и камни блестят на солнце, как чешуя. Кобзев перевел дух. -- А для водяных драконов тут слишком мелко, -- добавил Лева. * * * Генерал-майора Бубенчикова мутило. Морская болезнь у него началась еще в вертолете, а сейчас, в замкнутом пространстве БТРа, стиснутый с одной стороны щуплым, но, как выяснилось, удивительно костлявым переводчиком, а с другой -- здоровенным десантником, нежно сжимавшим огромными лапищами ручной пулемет, замполит ограниченного контингента советских войск на межпространственной научной станции мечтал только об одном -- чтобы это все хоть нена... БТР резво подскочил на очередном ухабе, в результате чего желудок Бубенчикова подпрыгнул к самому горлу и уже не захотел опускаться. -- Остановите... -- прохрипел замполит, на всякий случай поднося руку ко рту. -- Остановите... -- Тормози! -- заорал сидевший рядом пулеметчик, уяснив, чем грозит ему развитие событий. -- Генералу плохо! Сидевшие напротив десантники активно поддержали его криками и стуком прикладов о перегородку. При этом один из них нечаянно задел рожком голову замполита, что отнюдь не улучшило общее самочувствие последнего. БТР замер. Двое десантников выскочили наружу и помогли выгрузиться вконец позеленевшему генерал-майору. Оказавшись на твердой земле, замполит слегка воспрял, огляделся и, выдохнув "Стойте здесь", ломанулся через придорожные кусты. Вернулся он спустя несколько минут, задыхающийся, бледный и потный. -- Э-э, все в порядке, товарищ генерал? -- осведомился один из десантников, старательно отводя взгляд. В ответ Бубенчиков злобно хрюкнул и попытался влезть в БТР самостоятельно, умудрившись при этом задеть макушкой край люка. Увидев пробирающегося к нему взбешенного Бубенчикова, Лева Шойфет страшно захотел съежиться и вообще оказаться как можно дальше. Впрочем, к его превеликой радости, замполит не обратил на него никакого внимания -- он плюхнулся на свое сиденье, посопел несколько минут и замер с полуоткрытым ртом, глубоко о чем-то задумавшись. Лингвист неслышно вздохнул и в очередной раз попытался перетолмачить основные тезисы замполитовской речи (врученные ему только утром, сразу после завтрака) на эвейнский язык, не слишком приспособленный для демагогии. Бубенчиков же в очередной раз вспоминал жаркий августовский день 68-го, когда он, тогда еще всего лишь подполковник, сидя на броне танка, въезжал в спящую Прагу. Тогда ему повезло -- если можно назвать везением пущенный каким-то метким чехом обломок кирпича. Ну, пришлось с месяц поваляться в госпитале, зато боевой орден за ранение! Впрочем, кроме ордена и швейной машинки бывший замполит 35-й мотострелковой дивизии вывез из Чехословакии еще кое-что. А именно -- твердую убежденность в том, что Советскую Армию нельзя посылать с миссией братской помощи в страны с более высоким уровнем жизни. Потому что столкновение с тлетворным духом развращенной буржуазии действовало на бубенчиковских подопечных настолько деморализующе, что не помогали никакие дисциплинарные меры. Нельзя сказать, чтобы замполит Бубенчиков был дурным или злым человеком. Покуда его подчиненные не пересекали границ одной шестой части суши, он пользовался у них и любовью, и уважением. Хотя большая часть бубенчиковской карьеры после Чехословакии протекала в недрах ГлавПУРа, он еще помнил, что во времена гарнизонных сидений по его ведомству проходила не только идеологическая работа, и, чтобы обеспечить своим "ребятам" устойчивое положение на личном фронте, замполит порой планировал и осуществлял операции почище суворовских. Начальство Бубенчикова недолюбливало за непробиваемое упрямство, которое сам генерал-майор предпочитал называть "бескомпромиссностью", и предпочло сбагрить с рук, отрекомендовав его идеологическим работником, исключительно подходящим для нужд операции "Шеллак". А замполита глодала старая обида на чехов, которые почему-то предпочитали верить своим продавшимся мировому империализму лидерам, а не ему, советскому подполковнику, а заодно и на тех неустойчивых типов, которые после общения с чехами начинали задавать неправильные вопросы. Зато сейчас... сейчас перед Бубенчиковым открывались такие перспективы, что прямо дух захватывало. Он понял это, едва майор Кобзев пересказал ему увиденное в деревне. Перед ним лежала погрязшая в феодальной дикости, раздробленности и невежестве страна... даже не страна, а мир, целый новый мир, и именно он, генерал-майор Бубенчиков, принесет в него ту самую ленинскую искру, из которой впоследствии возгорится... Возгорится... БТР нервно дернулся и замер. Замполит сморщился. Он не любил, когда его сбивали с мысли. -- Что случилось? -- грозно осведомился Бубенчиков. -- Почему стали? -- Со второй машиной проблемы, -- отозвались из водительского отсека. -- Серьезные? -- Ах... извините, тов-ген-майор, неизвестно. Заглохла и стоит посреди дороги, как... Бубенчиков задумался. Техника в группировке ломалась постоянно -- и не только из-за специфики местных условий. Несмотря на строжайший приказ укомплектовать части ограниченного контингента самым лучшим, многие командиры, похоже, просто увидели очередной шанс избавиться от подлежащих списанию единиц. -- Объехать можно? -- Так точно. -- Продолжайте движение, -- распорядился замполит. -- И передайте -- если в течение получаса не починят, пусть вызывают вертолет. -- Есть, тов-ген-майор! Пейзаж по эту сторону гряды отличался от привычной Бубенчикову непролазной чащобы вокруг лагеря. Узкая дорога петляла мимо поросших соснами холмов, то пронзая заросли шиповника, то вылетая на широкий луг. Потом над БТРом сомкнулись вдруг ветви боярышника, образовавшие тесный коридор, и так же внезапно расступились, открыв взгляду россыпь домиков, окруженную разноцветными лоскутами полей. БТРы выскочили на то, что с натяжкой можно было счесть за деревенскую площадь, и затормозили, окутавшись пыльными облаками. Выскочившие десантники образовали вокруг них цепь. Двое последних помогли выбравшемуся на крышу старшему лейтенанту втащить туда же Бубенчикова и Леву, а затем вытащили из БТРа и развернули спешно изготовленный на базе кумачовый транспарант. Надпись на нем была исполнена эвейнскими рунами, которые показал Леве друид Тауринкс, и означала, как казалось переводчику, "Слава трудовому эвейнскому народу". (Бубенчиков поначалу хотел написать "Земля -- крестьянам, власть -- Советам", но его кое-как отговорили.) Бедность словарного запаса могла и тут сыграть с Левой злую шутку -- то, что получилось у него в результате, иначе как издевательством назвать было трудно, -- если бы Тауринкс не забыл упомянуть, что в эвейнском, как и в большинстве языков, не обзаведшихся собственным алфавитом, а перенявших чужой, правописание изрядно разнится с произношением. В результате на транспаранте красовался старательно выведенный бессмысленный набор рун. -- И запомните, товарищ переводчик, -- обратился размахивающий мегафоном Бубенчиков к отодвинувшемуся на всякий случай Шойфету, -- старайтесь переводить как можно ближе к моему тексту. -- Постараюсь, -- кивнул Лева. -- Но, понимаете, для многих слов у местных жителей просто нет аналогов... -- А-а... -- досадливо отмахнулся замполит. -- Главное -- правильное желание... Он устремил свой взор на начавшуюся собираться перед БТРами толпу. На этот раз, отметил про себя Лева, в ней почему-то преобладали мужчины. И вообще народу было значительно меньше, чем в том селении, где они побывали с Кобзевым, хотя по количеству домов это село уступало ненамного. -- Мало их чего-то. -- Старший лейтенант, похоже, пришел к такому же выводу. -- Попрятались, что ли? -- Неважно! -- отмахнулся Бубенчиков. Замполит еще раз покрутил в руке мегафон и скомандовал: -- Начинаем. На всякий случай Лева зажмурился. -- Здравствуйте, товарищи! -- выдохнул Бубенчиков и замолчал. Лева потянулся было за мегафоном, но тут замполит ожил. -- Здравствуйте, дорогие товарищи крестьяне! -- проорал он в мегафон и снова замолк. До Левы начало доходить. Паузы замполит оставлял по профессиональной привычке -- в них как раз должно было укладываться ответное "здрав-ряв-трям". * * * Замок Бхаалейн Тауринкс ит-Эйтелин заметил издалека. Трудно было не приметить его. Вокруг кирна на добрую лигу раскинулись луга, да и лес, начинавшийся за ними, был редок и ухожен. Видно, помянутый деревенскими друид кудесил больше вкруг владетельского жилища. По-человечески Тауринкс мог его понять, но полагал, что в гильдии таким не место. А вот чего не было близ замка, так это домов. Обычно -- к этому привык друид за годы своих странствий и полагал, что иного не встретит, -- рядом с кирном вырастала своя деревня. В краях приграничных селиться около замка безопаснее -- в случае чего и дружина под боком, и на заезжего негодяя купеческой наружности и драконьего нутра недалеко жаловаться, да и вообще... В землях срединных ночного налета могли опасаться разве что излишне блюдущие девичью честь молодки, но кто-то все равно стремился присоседиться к владетельскому жилью -- не то по старинной привычке, не то в ожидании неких благ, которые вот-вот посыплются из бойниц. Рядом с кирном Бхаалейн ни одного домишки не было. Сразу за стенами плескался ров -- на взгляд Тауринкса, не слишком широкий, зато заселенный, как увидал друид, приблизившись, молодыми пресноводными дракончиками. Чародей одобрительно покивал. Видно, ящеров запустили в ров недавно -- у многих еще не отвердели гребни на хребте, -- и, судя по крупным головам и раздувшимся белым пузикам, потчевали до отвала. Когда подрастут, держать их следует впроголодь -- тогда они, передравшись, изведут самых слабых, и во рву останется три-четыре настоящих чудовища, способных перекусить напополам бешеного собакомедведя. Мост был опущен, а надвратная решетка -- поднята: видно, замковая стража не слишком опасалась нападения. Да и кто осмелится покуситься на покой кирна? Дикие звери не подходят близко к человеческому жилью, а дикие люди с Беззаконной гряды предпочитают пощипывать купеческие караваны да взимать дань с наотшибных деревушек. Даже часовой у ворот, приметив гильдейский знак на груди Тауринкса, пропустил друида без единого слова. Тауринкс шел по замку уверенно, не выказывая ни усталости, ни неуверенности, хотя и того, и другого накопилось в его душе изрядно. Несколько дней он петлял по лесам, сбивая со следа возможную погоню, и перешел Драконью реку не ближним бродом, а дальним, откуда еще четверо суток брел без роздыху до владетельского кирна. Сонливость приходилось отгонять чарами, а то и, взобравшись на дерево и околдовав местную живность, задремывать особенным, друидским сном на несколько часов, чтобы восстановить силы. И постепенно Тауринкса брало сомнение -- а стоит ли ему тащиться в замок, чтобы передать свое запоздалое предупреждение? Десять дней, отпущенные им старосте Тоуру, давно миновали, и владетель, верно, уже отправил дружинников да чародеев к воротам, чтобы разобраться с пришлыми демонами. Надо ли ноги тереть, чтобы повторить уже давно ведомое? Но чем ближе друид подходил к замку, тем яснее ему становилось -- либо владетель не получил вестей из деревни, либо, что вернее, не придал им значения. Мало ли о чем болтают невежественные порубежники? Ни следов войска не видел Тауринкс, ни признаков начавшейся войны. Хотя, возможно, владетелю Бхаалейна удалось решить дело миром? Нет, его гонцы смогли бы добраться до лагеря пришельцев и вернуться в кирн так быстро, разве что отворив чародейный створ -- а таких таланов не может быть в здешнем захолустье. Отверзательские роды все находятся на императорской службе, и их потомки либо в столице живут, либо несут дозор в гарнизонах и на переходных полях, чтобы державное войско могло по первому зову явиться в любой край обширного Эвейна. А случайных таланов такого вида до обидного мало. Первым, кто осмелился заступить дорогу непрошеному гостю, оказался дородный мужчина в темно-красном камзоле старинного кроя. -- Коун друид, -- проговорил он внушительно, -- не позволите ли осведомиться, кто вы и с каким словом явились в кирн Бхаалейн? -- Позволю. -- Тауринкс подавил искушение зачаровать толстяка на месте, невзирая на все правила вежества. Кто знает, каким даром тот может обладать, несмотря на отсутствие гильдейского знака? -- Тауринкс ит-Эйтелин, гильдии друидов свободный чародей, со срочным делом к владетелю Бхаалейна. -- Мощный Рахтаварин ит-Таварин ат-Бхаалейн едва ли сможет принять вас немедля, коун, -- ответил толстяк. -- Он занят испытанием силы, и тревожить его... -- А с кем, позвольте узнать, я имею честь беседовать, что вы, коун, беретесь судить, чего может, а чего не может здешний владетель? -- поинтересовался Тауринкс. Человек, хорошо знавший друида, услышал бы в его голосе звон набатного колокола. Но те немногие, кто мог сказать о себе такое, остались на южных пределах. -- Раатхакс ит-Ллайшар, управитель замка, к вашим услугам, коун, -- церемонно промолвил толстяк, надуваясь от собственной значимости. -- Веди меня к своему господину, Раатхакс ит-Ллайшар, -- прошептал друид громовым голосом, одновременно нащупывая в сознании Раатхакса нужную струнку. -- Или, клянусь Керуном, я... -- Хорошо, хорошо, -- сдался управитель. -- И пусть гнев Рахтаварина ат-Бхаалейна падет на вашу голову, коун друид! Тауринкс улыбнулся про себя. Все же хорошо обладать властью над живыми тварями! Пускай часто эта власть ложится на плечи бременем, но мгновения, когда ее приходилось применять для восстановления должного, казались друиду счастливейшими. А то, в самом деле, что за блажь -- не допускать чародея до владетеля! Читать мысли впрямую друид не мог, а расспрашивать управителя о талане здешних владетелей после того, как только что запугал его до полусмерти, было не совсем удобно. Поэтому он понял, что ат-Бхаалейны -- род движителей, только когда увидал, каково испытание владетельской силы. Рахтаварин ит-Таварин оказался крупным мужчиной зрелых лет -- не жирноватым, как его управитель, а именно крупным, точно тяжести, поднимаемые его чарами, заставляли нарастать мышцы на и без того массивном костяке. Пожалуй, решил друид, в молодости этот силач мог бы поднять коня, не прибегая к помощи магии. Но сейчас, хотя мышцы его перекатывались буграми под тонкой рубахой и пот стекал со лба, он не имел права прикоснуться к каменной глыбе перед собой даже пальцем. Да и не помогло бы это ему. На взгляд Тауринкса, такую махину не подняли бы и десятеро здоровых мужчин. И двадцать не стронули бы. И вообще, как она оказалась в полуподвале одной из башен замка, было совершенно непонятно. Друид замер на пороге. Каменная громада шевельнулась на своем подпоре, шерхнулась туда-сюда и тяжело осела, ощутимо придавив столбы, на которых покоилась. -- Н-нет-т-т... -- с натугой выдохнул владетель, распрямляясь. -- Здравы будьте, коун Рахтаварин, -- почтительно поздоровался Тауринкс, отделяясь от двери. Он понимал, как досадно было дородному владетелю уступить в силе тому, кто принес сюда эту глыбищу, и чуял, что лучше бы не тревожить его в таком настроении -- но весть была важнее. -- И вам здравия и жизни долгой, коун друид, -- отозвался владетель Бхаалейна, оборачиваясь. -- С чем пожаловали, гость незваный? -- С дурными вестями, -- ответил Тауринкс и примолк. -- Ну что же вы? -- с едва заметной издевкой промолвил Рахтаварин ат-Бхаалейн. -- Это с добрыми вестями медлить можно, они, как рябина зимняя, только слаще становятся, а злые прежде урожаю срывать надобно. -- На твоей земле, владетель, отворились стоячие камни, -- проговорил друид и безо всякой радости увидал, как омертвело брылястое лицо владетеля. -- На твою землю явились ши. * * * -- И да здравствует Коммунистическая партия Союза Советских Социалистических Республик! -- закончил Бубенчиков. -- Ура, товарищи! -- Да славится в веках, -- перевел Лева, -- отряд коммунистов единого народовластного и народоправного государства. Он уже не думал о том, что могли понять из этого местные, потому что в голове у него безумными восьмерками вертелась только одна мысль: "Боже, когда же все это наконец закончится!" Он предполагал, что из этой затеи не выйдет ничего хорошего, что будет плохо, но ТАКОГО... такого он не ожидал. Даже от Бубенчикова. Собравшиеся крестьяне встретили окончание речи озадаченной тишиной. Некоторые переглядывались, кто-то весьма выразительно пожимал плечами, но ни один из них не произнес пока ничего, что измученный Шойфет мог бы истолковать замполиту как восторженную реакцию "порабощенного классовыми пережитками" населения. -- Что это с ними? -- не выдержал в конце концов сам Бубенчиков. -- Почему это они так странно стоят? Может, не поняли чего-то? "А не поняли потому, что какой-то примазавшийся к завоеваниям Великой Октябрьской социалистической революции элемент не сумел правильно донести до них всю глубину порыва лица лучших представителей мирового пролетариата", -- машинально продолжил за него Лева и ужаснулся. -- Наверное, они просто не знают, как на это реагировать, -- выкрутился он. Это было даже почти правдой. -- Они привыкли, что до них доходят только распоряжения э-э... властей... феодалов, -- торопливо добавил Лева. -- Ну, например, приедет, допустим, глашатай, огласит очередной указ, развернется и уедет. -- И то верно, -- неожиданно поддержал его старший. лейтенант. -- Под кнутом не больно-то помитингуешь. -- Так покажите им! -- воскликнул Бубенчиков. -- Подайте личный пример! Лейтенант посмотрел на Леву выпученными глазами, зачем-то откозырял и спрыгнул с БТРа. -- Ур-ра! -- недружно рявкнули десантники. -- Ур-ра! -- Слава КПСС! -- неожиданно выкрикнул кто-то режущим слух фальцетом из-за второго БТРа. Леве отчего-то немедленно захотелось объяснить эвейнцам, что Слава КПСС -- это не два разных человека и даже не один, а вообще не человек и тем более -- не еврей. Бубенчиков, грохоча ботинками по броне, пробежал на корму и, высунувшись, попытался обнаружить провокатора, но кричавший уже успел надежно скрыться. -- Скажите им, что они могут задавать вопросы, -- скомандовал он Леве. -- Э-э... если кто хочет спросить что-нибудь -- просим! -- выкрикнул Лева. В толпе местных началось какое-то шевеление, завершившееся тем, что из нее выдвинулся невысокий плотный мужик в потертой кожаной куртке. Чем-то он напомнил Леве давешнего старосту Тоура, хотя на этот раз бляхи не наблюдалось. -- Кхе-кхе, вы, почтенные коуне, должно быть, издалека прибыли? -- осведомился он. -- Что он спрашивает? -- нетерпеливо спросил Бубенчиков. -- Откуда мы прибыли, -- перевел Лева. -- Скажи ему! -- Замполит на миг задумался, выискивая подходящую к обстановке цитату. -- Скажи ему, что мы преодолели барьер между мирами, чтобы протянуть им братскую руку интернациональной помощи! "Если я ему это сумею перевести, он точно решит, что мы из психушки сбежали, -- пронеслось в голове у Шойфета. -- Про параллельные миры я бы еще смог объяснить..." -- Мы из-за Восточного океана, -- решившись, сообщил эвейнцу он. -- Вот, вверх по реке поднялись... -- И долгонько, видать, добираться пришлось, -- полувопросительно-полуутвердительно сказал крестьянин. -- Дорога-то по морю тяжка, не то что по землице благословенной. Шторма там всякие, чудища морские... опять же? "Куда это он клонит?" -- озадаченно подумал Лева. -- Он спрашивает, большие ли трудности встретили мы на пути, -- сказал он. -- Стране победившего социализма не страшны никакие преграды, -- убежденно заявил Бубенчиков и, обращаясь уже ко всей толпе, выкрикнул в мегафон: -- Нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики! -- Ур-ра! -- на всякий случай рявкнули десантники. -- Вот и я говорю, -- продолжил крестьянин, -- дорога далекая, тяжкая. Забот у вашего воеводы, -- он задумчиво посмотрел на Бубенчикова, -- по всему видать, немало выпало. Так, может, вам целитель хороший надобен? Тут неподалеку другая деревня есть, побольше -- Птички прозывается, так там Маггра-целительница живет. Дар у нее хороший, на все владение слывет. Да и сама она... недаром девчонку от кого-то из Картрозов заимела, чуть не от самого... -- Эвейнец осекся и, снова посмотрев на замполита, закончил: -- А то у нас деревня-то маленькая, всего-то две дюжины дворов -- какой уж тут лекарь? Так, ну, брухиму вылечить, ну, зуб заговорить. У нас и кузнеца-то приличного нет, а уж лекаря... Друида опять же, поля заговорить, а то вона какая жара стоит, сохнет все на корню... -- Что он там бормочет? -- осведомился Бубенчиков. -- А?.. -- переспросил Лева, выходя из ступора. -- Что? Ах да. Он говорит, что село у них маленькое, и советует проехать в более крупный населенный пункт, расположенный неподалеку. -- И все? -- с подозрением посмотрел на Леву замполит. -- Больше он ничего не сказал? -- Еще он жалуется на плохие условия жизни, -- отозвался Лева, сообразив, что тираду местного старосты переводить одной фразой подозрительно. -- Проблемы с сельским хозяйством... Некачественное медицинское обслуживание... Право первой ночи... -- Скажите ему, -- с пафосом возгласил Бубенчиков, -- что советская власть избавит их от этого гнета! Лева Шойфет понял, что готов вместе с туземцем-старостой волочь замполита к лекарю. Лучше -- к психиатру, и если придется -- силой. Он уже готов был нести любую отсебятину, лишь бы не повторять за замполитом. -- Может быть, действительно лучше отправиться в большой поселок, -- робко предложил он. -- Время уже позднее, -- возразил старлей, поглядывая на низко стоящее над восточным горизонтом солнце. -- Не успеем. -- А далеко это? -- спросил Бубенчиков задумчиво. Лева объяснил, поминутно переспрашивая у старосты. -- Еще километров двадцать самое малое, -- перевел старлей в более привычные меры туземное "а ежели средним шагом...". -- Смотря как ходить. Что там у нас по карте? -- Деревня номер восемь, -- подсказал ему лейтенант Баклушин. -- Двадцать один километр. -- Тогда... нет, две машины до темноты вывезти не успеем, -- заключил замполит. -- Лейтенант Баклушин -- принимаете на себя командование первой машиной, движемся к точке эвакуации. Старший лейтенант Викентьев -- вызовите вертолет к точке эвакуации, а сами принимаете командование третьей машиной. Товарищ Шойфет -- выясните у этого гражданина, где можно разбить лагерь по дороге в эти... Птички. Я отправлюсь на первой машине в лагерь, а вам, старший лейтенант, поручаю продвигаться по дороге в направлении деревни Птички. Время встречи вам сообщат по рации. Ни он, ни Лева Шойфет, ни даже десантники не обратили внимания, как молодой парень, похожий лицом на деревенского старосту, на поспешно выпряженной из плуга лошадке порысил короткой тропой через лес, но не в сторону Птичек, а к Дальнему Капищу, где жил ближайший чародей, способный связаться мыслями с придворным провидцем владетеля Картроза. В самой деревне такого кудесника не нашлось -- поселок и правда был небольшой. * * * -- Что-о?! В гневе владетель Картроз, обычно не повышавший голоса даже на самых отъявленных бездельников, мог реветь не хуже лося в гон. Что он и продемонстрировал гонцу, явившемуся к нему с вестью о пропагандистских потугах замполита Бубенчикова. -- Льячи! -- бросил владетель. -- Собери дружину! -- Но, владетель... -- замялся старшина. -- Если это и впрямь демоны стоячих камней... -- Тем более наш долг -- очистить от них землю Картроза! -- патетически возгласил владетель. -- Если же это окажутся простые разбойники, неведомо как заручившиеся помощью колдунов, мы преподадим им такой урок, что они ввек не сунутся на наши земли! -- Это ши, коун владетель, -- почтительно, но твердо проронил гонец. -- Их чары непонятны и недоступны нам. -- Никакая волшба пришельцев, -- бросил владетель презрительно, -- не превозможет добрых чар огня! Враг, разбивший лагерь на нашей земле, в ней и сгниет! Под его взглядом жарко затлели светильники на стенах большого зала. -- Выводи дружину, Льячи! -- повторил он. -- Пусть отверзатель вынесет нас к... -- Он призадумался на миг. -- К веховому камню, что у трех Керуновых дубов. Остаток пути одолеем пешком. -- Брать ли с собою всю дружину? -- усомнился Льячи. -- Ежели это и впрямь ши, то малым отрядом дело не ограничится. А если придется нам встретить войско... -- Ты прав, -- кивнул владетель решительно. Сойдя с возвышения, где стоял украшенный благородным жадом и драгоценным янтарем трон, он принялся нетерпеливо выхаживать взад-вперед. Наймиты его, в большинстве служившие Картрозу не первый год, и родовичи равно переглянулись. Признаки были им знакомы. Владетель был, подобно стихии огня, которой правил, вспыльчив, в гневе безжалостен, но отходчив. Сейчас, когда лихорадочное возбуждение охватило его, озаряя изнутри бесовским пламенем узкое, резко очерченное лицо владетеля, ему лучше было не перечить в открытую. Достаточно удержать от совсем уж опрометчивых поступков, а дальше он образумится и сам, когда пламя гнева притихнет, оставив горячие, ровно тлеющие уголья. -- Ну что за несчастье! -- воскликнул Картроз, останавливаясь внезапно. -- Почему этим бешеным ши взбрело на ум двинуться в мои земли? Что им стоило со своими отравными проповедями морочить головы подданным Бхаалейна?! Льячи улыбнулся в усы. Соперничество между двумя соседями давно уже стало притчей во языцех. Оба унаследовали его от предков, но полученное наследство приумножили, как положено рачительным хозяевам. Если б не разделявшая их обширные владения естественной преградой гряда, поросшая непролазной пущей, вероятно, дошло бы до войны. А так дело ограничивалось редкими стычками -- даже Картроз, обеспечивший себя услугами отверзателя, не рисковал посылать врагу на посрамление большую дружину, поскольку присоединить его земли к своим родовым не имел никакой возможности, -- да навязчивым стремлением обеих сторон хоть в малом обойти соседа. И в этот миг страшное подозрение кольн