представлял, а приказ адмирала недвусмысленно требовал от Обри Норденскольда принимать всерьез самые дикие идеи. План принадлежал подполковнику Макроуэну, но брать на себя ответственность за него тот отказался решительно. По личному приказу Обри бравые ребята из МП доставили из ближайшего города -- Солсбери -- десяток человек, зарабатывавших себе на жизнь общением с миром иным: гадалок, спиритов, знахарей и прочих. Бурно протестующих подданных британской короны запихнули в общую палатку и объяснили вполне недвусмысленно, что им выпала редкостная возможность внести вклад в дело борьбы с мировым коммунизмом. Добровольцы будут награждены, а остальные -- расстреляны (последнего Обри делать вовсе не собирался, но в его планы входило запугать собранную им толпу шарлатанов до холодного пота). Пару дней всю компанию помариновали в неизвестности, а затем по одному начали вызывать к Обри -- на демонстрацию парапсихических способностей. Покуда результаты не обнадеживали. Двое спиритов сломались и, обливаясь слезами, признали себя жуликами и проходимцами. Хилер, утверждавший, что учился своему ремеслу у загадочных филиппинских целителей, надулся, как мышь на крупу, и заявил, что вокруг него слишком много дурных вибраций и он не может работать в такой обстановке. Остальные старались как могли, но видно было, что смена обстановки никакого влияния на их предполагаемые способности не оказала Теперь вот старуха-ирландка. Странно вообще-то -- Солсбери ближе к Уэльсу, чем к Ирландии. Каким ветром ее сюда занесло? -- Я не гадалка, -- с достоинством возразила старуха. -- Гадалок ты среди цыган поищи, пусть тебе лудильное племя карты раскидывает! А я предсказательница. Мне сердце вещует. -- И что же оно тебе вещует... про меня, скажем? -- поинтересовался Обри устало. Старуха пошевелила пальцами в воздухе. Майору подумалось, что она на самом деле моложе, чем выглядит, -- в седых волосах еще проглядывали рыжие пряди. -- Что... -- Она запнулась. -- Что... ты... зря... пришел... в земли... беан сидхе... маер... -- Что-что? -- переспросил Обри. Старуха дико оглянулась. -- Никогда еще... -- прошептала она севшим голосом. -- Никогда... -- В чем дело? -- Майор начинал терять терпение. -- Я... прозрела, -- ответила Пег Шомис и надолго смолкла. Обри ждал. -- Всю жизнь... я прозревала судьбы, как сквозь стекло мутное, -- проговорила старуха хрипло, роняя слова, точно булыжники. -- А теперь я вижу ясно. Один из ваших не вернется сюда сегодня. Если ты не поостережешься, то и сам не увидишь дома. Она развернулась на каблуке, отчего многочисленные грязные юбки ее разметались колоколом, и поковыляла в сторону своей палатки. Обри смотрел ей вслед, раздумывая, посчитать это за результат или списать на артистическое хамство старой ведьмы. Лишь чуть погодя ему пришло в голову, насколько ирландское "сидхе" напоминает здешнее "ши". А вернувшийся к вечеру патруль недосчитался одного человека -- вылетевшая из кустов белоперая стрела вошла ему точно в глаз, как белке. Когда Обри примчался с этим известием к старухе, та в бреду металась по кровати. Врач из полевого госпиталя только пожимал недоуменно плечами, не находя ни жара, ни каких-либо иных симптомов, помимо обычных старческих хворей. К утру Пег Шомис умерла. Медики ничего не смогли сделать, как ни пытались они вновь запустить остановившееся сердце. На лице старухи отражался такой дикий, неизбывный ужас, что, как выразился врач, казалось, будто и умерла она от страха. * * * -- Мы даже не успели слова сказать, -- прохрипел раненый сержант. -- Они... Стрелы летели отовсюду. -- Хорошо подготовленная засада, -- подтвердил капрал Герберт. -- Но у них не было времени к ней приготовиться. Мы забросили разведчиков вертолетом... чтобы верхом преодолеть такое расстояние, нужно несколько часов. -- Разве что посты на этой дороге стоят всегда, -- заметил Обри. -- Зачем? -- удивился Макроуэн. -- Здесь же нет никакой границы? -- Есть, -- ответил Обри. Подполковник морской пехоты покосился на него. -- Ее видно с воздуха, -- неохотно пояснил майор. -- Здесь совершенно другой лес. Линия очень четкая... неестественно четкая. И геометрически правильная. -- И что это должно означать? -- скептически поинтересовался Макроуэн. -- Государственную границу? -- Возможно, это священный лес, -- предположил майор. -- Древние кельты поклонялись деревьям... А мы влезли на охраняемую территорию. Богохульников нигде не любят. Обри показалось, что Макроуэн ему просто не поверил, однако высказывать это вслух не решился, дабы не подрывать авторитет старших чинов. -- У противника потери были? -- осведомился он командирским тоном. -- Всех положили, -- отозвался сержант кровожадно. -- Разве что удрал один-другой. А остальных -- в фарш. Вон тащат... -- Подполковник! -- крикнул один из морпехов, выволакивавший из хитро укрытой засидки тела. -- Тут что-то странное! Макроуэн подбежал к нему. Обри быстрым шагом направился вслед за ним. Пуля пробила туземцу грудь небольшой дырочкой и разворотила пол спины на выходе. Судя по всему, он умер так быстро, что агония не успела исказить его черты. Лик его был ангельски спокоен и ангельски нечеловечен. Первое, что бросилось Обри в глаза, -- это необыкновенная хрупкость лица. Словно вместо костей у мертвого туземца была плотная бумага. И кожа, несмотря на отчетливую, неуместную под лесной сенью смуглоту, была прозрачно тонка. Огромные зрачки слепо глядели в сплетение веток. Глаза у туземца были зеленые. Не того тусклого, грязно-серого или болотного оттенка, который обычно называют этим словом, а цвета травы. И сам он был как травинка -- тонкий и гибкий, весь в оттенках листвы и коры. Острые скулы, тонкие пальцы, накоротко остриженные каштановые волосы, заостренные уши... Их форма настолько подходила к этому бесчеловечно прекрасному лицу, что Обри в первый миг не сообразил, что таких ушей просто не бывает. -- Кажется, это и впрямь граница, -- пробормотал Макроуэн. -- Этот парень не похож на тех туземцев, что нам попадались прежде. Он похож на... -- На сволочь он похож, -- буркнул морпех. -- Видали, какой у него лук? -- Он потянулся куда-то в плотную зелень и вытащил длинную, в полчеловеческого роста, дугу. -- Я двумя руками согнуть не могу! А этот хлипак... Это он уложил Гарри. Судя по ширине плеч, морпех мог бы согнуть пополам самого Одри, причем одной рукой. Видимо, за хрупким сложением туземца таилась неимоверная силища. -- Он похож на... -- повторил Макроуэн, не сводя глаз с мертвеца. -- Пусть меня поднимут на смех... Но если здесь есть колдуны... -- То почему не быть эльфам? -- прошептал Обри Норденскольд. Глава 9 Повозка катилась по лесной дороге -- слегка покачиваясь, скрипя и хлопая на ветру натянутым на дуги поверх ценного груза промасленным полотнищем. Льеух озабоченно принюхался и покачал головой. Ему все равно казалось, что масло прогоркнет, и хотя хозяин каравана, гильдейский купец Атарханакс, уже три дюжины раз повторял ему, что масло земляное и прогоркнуть не может, охранник продолжал поводить носом всякий раз, когда летний ветерок доносил до него характерный резкий запах -- не появится ли в нем новая нотка? -- Эй, Льеух! -- окликнул его старшой. -- Опять на козлах спишь?! Демоново отродье, в оба у меня смотри! Охранник насупился, но ради виду все же покрутился настороженно -- дескать, не слыхать ли чего, не видать ли кого? А все почему? Потому что коун Атарханакс -- тот еще жлоб, вот почему! На чародеев поскупился; ни провидца тебе, ни боевого мага -- один приказчик вон, и тот анойя почти, да мы, безответные. Понятно, что старшой злобится. Мало что нам самим приходится вдвое бдить против обычного, так ведь и впрямь опасно в здешние края без колдуна забредать. Особенно без провидца. Разбойники с Беззаконной гряды в последние годы совсем одерзели, среди бела дня на большие караваны нападать стали. Бают, с ними и чародеи есть, изгои, только кто баял -- тот не видел, а кто увидит -- тот уже ничего не бает и баять не будет, с того свету-то. Ну да ничего... вот иссякнет у императора милость благая, да и пошлет он на проклятую гряду с десяток дружин, вот тогда и попляшут душегубчики. Не хотите жить по закону -- и не надобно, а проезжим чего кровь портить? А головой вертеть да глазами лупать -- то дело нехитрое, зато и ненужное. Был бы провидец с караваном, он бы cразу почуял засаду. А сам зыркай не зыркай -- не захотят разбойники примету, так и не будет, до покуда тебе на шею Не сядут да погонять не примутся: беги, дескать, купечная рожа! Да и то ж -- пока по пустотным землям ехали, то и бдеть надобно было, а сейчас-то чего выслуживаться? Уже Второй день по бхаалейновым владениям тащимся, вчера до полдня межевой камень миновали. Пусть владетель за разбойничками и приглядывает, чтобы не баловали. Слыхалось, что ат-Бхаалейн с ними зело крут, но это, опять же, ветер носит. Не бывал еще Льеух в Бхаалейне. Не заносило. Известно же -- коли караван на рубеж идет, там одной малой охраной не обойдешься, там купцы по трое-четверо, сложившись, целую дружину нанимают, с чародеями и воеводой. Один только вот коун Атарханакс... не то днями обделенный, не то наглый до полной дурости... или думает, что пронесет судьба? Тогда и верно дурак, коли старую обмануть вздумал. Ведомо ведь -- судьба поперед человека родилась. Поглощенный такими вот мыслями, Льеух и впрямь не заметил, откуда выскочили на дорогу трое тощеватых мужиков в таких грязных одежках, что никем, кроме как разбойниками, душегубами лесными, и быть они не могли. Двое мужиков трепетно сжимали в лапах что-то навроде железных дубинок, но почему-то подвешенных на лямке через плечо. Третий, потолще и повнушительней, хитро прищурившись, оглядывал караван по-нехорошему хозяйским взглядом. Повозки встали разом, и над лесной дорогой повисла прямо-таки оглушительная тишина. Даже листва под ветром не шелестела, и только бухало что-то далеко и гулко -- Льеух не сразу понял, что это его сердце. Коун Атарханакс, побелев как полотно, цеплялся ручками то за поводья -- по натуре своей жлобской он и на возчиков поскупился, сам, не чинясь, брался за вожжи, лишь бы сберечь лишний грош, -- то за козлы под собой, то за пояс, на котором, как назло, болтался внушительный кошель, коего купец из виду не упускал. Старшой соскочил с воза и быстрым шагом направился к толстому -- верно, главарю разбойников. -- Ну что, -- проговорил главарь глумливо, -- будем по-хорошему делиться али по-плохому воевать? -- Ты, изгой, верно, ошалел в своей глуши, -- грубо отозвался старшой. -- А ну, с дороги сойди! Давно дружинников владетельских не видывал? Так мы пособим! -- Ай-ай! -- покачал головой толстый, и, словно по непонятному приказу, из придорожных кустов выступили еще двое, с такими же железными дубинками. -- Что за люд такой пошел? Ни тебе "пожалуйста", ни тебе "коуне" -- сущие дикари. Кто у вас тут самый главный будет? Ты, что ль? -- Он ткнул пальцем в сторону наторопь поминающего диев купца. -- Надо же, каков красавец! Полпуза кошель занял, а чародеев нанять? Чай, янтаря не мало? Льеух и сам знал, что умом не выдался, но даже до него потихоньку доходило, что разбойник ведет себя как-то странно. Не должен он был бы так нагло издеваться над проезжим купцом, если под рукой у него -- лишь четверо громил с дубинками... А четверо ли? Охранник обернулся -- точно, сзади караван стерегли еще двое. И все равно -- семеро гулящих людей против шестерых охранников... да возчиков трое... да приказчик, который, конечно, почти анойя, но приморозить может... Нечего ему сусоли сусолить поперек дороги. Кинуться из чащи, а еще лучше -- стрелами, чтобы не успели охранники за оружие взяться, потому что когда он, Льеух, возьмет в руки меч, тут-то и придет этому сермяжному воинству полный и бесповоротный конец. -- Вот что, вольный человек. -- Видно, старшой и сам заподозрил неладное, потому что сбавил напор. -- Иди-ка ты своей дорогой, а мы своей поедем. Сам знаешь -- с бхаалейновой дружиной шутки плохи. -- Нам, мил-друг, владетели и прихвостни ихние не указ, -- с не совсем понятной гордостью заявил разбойник. -- Ишь, силу таланную себе забрали, сидят на шее у народа да только кровь сосут! Не-ет, коуне, делиться надо! С трудовым народом надо делиться! Покуда внимание разбойников, да и караванной охраны, отвлекала странная перепалка, Льеух осторожно и неслышно спустился с козел и обнажил меч. Хороший у него был меч, "морская волна" -- по клинку от острия к гарде так и бежит волнистая черта, -- двуталанным кузнецом кованый, натрое закаленный. С таким мечом можно было и во владетельскую дружину податься, но Льеух не любил иметь над собой много начальников. В охране он подчинялся только старшому, а в кирне им бы вертел кто ни попадя -- тут и десятник, тут и воевода, тут и управляющий, тут тебе и сам владетель, его волшебное долгородие. -- Знаем мы такой передел, -- хмыкнул старшой. -- Ныло ваше, стало наше. Вот что, вольный человек. Или ступай своей дорогой, или мои воины твоих обормотов... Краем глаза Льеух заметил, как его товарищи так же потихоньку подходят к старшому. Один из возчиков, не прячась, тащил из-под холстины окованную железом дубинку. -- Э-эх! -- всплеснул ручками наглый разбойник. -- Ты, мил-человек, верно, думаешь, что коли народ простой, так и волшбы от него не жди? Не-ет, у нас теперь большие друзья есть! Большие! Они-то с нами силой поделятся! А все почему? -- Он для солидности приостановился и поднял палец. -- Делиться надо! Льеух вскинул меч в боевую позицию. Пора! Он ринулся вперед с торжествующим кличем, готовясь снести голову ближайшему разбойнику -- тот не успел бы даже сорвать с плеча свою нелепую дубину... Но разбойник не стал поднимать оружие. Одним плавным движением он развернулся лицом к охраннику и повел концом дубинки, словно в руках сжимал небольшую рогатину, на которую Льеух, точно обезумевший от ярости медведь, готов был напороться. Грохнуло. Льеух не увидел короткой вспышки, расцветшей на конце "дубинки". Что-то невидимое ударило его в грудь с такой силой, что вышибло дух, и втянуть воздух в себя никак не получалось, дышать было нечем, совсем нечем, и так больно, так страшно булькает что-то там, внутри, и почему-то темнеет в глазах, и гремит далекий, прерывистый гром, снова и снова... Когда бойня закончилась, а лихие люди, похохатывая и восторженно обсуждая дары своих новых, удивительных союзников, погнали возы обратно, в сторону Беззаконной гряды, из придорожных кустов выбрался хромой возчик. Он единственный из всех не имел оружия -- в серьезной драке от него не было бы толку, -- и поэтому, когда прозвучали первые выстрелы, он бросился не на разбойников, как его полегшие под пулями товарищи, а в лес. Сейчас его трясло. Он видел все, что творилось на дороге, и слышал голоса убийц, не озаботившихся даже его поисками. Тела погибших, раздетые разбойниками догола, он, как мог, сложил у обочины, завалил ветками и окурил дымом, чтобы лесные звери не лакомились мертвечиной, покуда не придут сюда люди, чтобы похоронить убитых, как положено. А потом поковылял, оглядываясь поминутно в суеверном страхе, в сторону замка Бхаалейн. * * * -- Чего требует этот толстопузый кретин? -- потребовал ответа начальник караула. -- Чтобы его пропустили к нашему владетелю, -- объяснил Лева. -- А кто он вообще такой? -- поинтересовался начальник караула, приглядываясь к незваному гостю. -- Управляющий замком Бхаалейн, -- объяснил лингвист и, прислушавшись, добавил: -- Раатхакс ит-Ллайшар. -- Ну и какого рожна горячего ему надо? -- Начкар раздраженно потер пряжку ремня. -- Кой черт принесло, рыло помещичье? Внезапно он сморщился и покосился на управляющего скорее опасливо. -- А он мои мысли точно не читает? -- полюбопытствовал начкар вполголоса. Раатхакс восседал на взмыленном коне, глядя поверх голов своих собеседников на кипящую за оградой нового лагеря стройку. Казармы еще не были достроены, но домик для комсостава уже призывно белел рядом со штабом, над которым реял гордый алый стяг. Наивный Лева причин его опасений не понял. -- Нет, -- уверил он начкара. -- Он родич владетеля, а у того в роду передается дар телекинеза. -- А... -- Начкар с умным видом покивал. Чем телекинез отличается от телепатии, он не имел представления, но раз переводчик говорит... -- Так что ему нужно? -- Требует нашего владетеля, -- повторил Лева, еще раз выслушав надменного Раатхакса. -- Ни с кем другим говорить не желает. -- У-у, -- пробурчал начкар тихонько, -- хрен моржовый... Начальство ему сразу подавай. В голосе его ясно слышалось непроизнесенное "А по инстанциям -- не хочешь?". -- Наверное, надо позвать Степана Киреевича, -- неуверенно предположил Лева. Он и сам был не рад, что из троих лагерных переводчиков именно он оказался поблизости, когда толстопузый управляющий прискакал к шлагбауму на воротах и принялся твердить что-то по-эвейнски. -- Вряд ли такой... важный человек стал бы лично ехать (сюда из-за каких-то пустяков. -- Да? -- Начкар скептически оглядел изрядное брюхо важного туземца, украшенное многочисленными золотыми висюльками. -- Р-рядовой! -- скомандовал он в пространство. -- Ко мне -- бегом! К тому времени, когда Кобзева наконец нашли, обшарив предварительно весь лагерь, и привели к воротам, Лева с начкаром успели трижды изойти холодным потом. Один только Раатхакс взирал поверх шлагбаума все с тем же презрительным негодованием на лице. Завидев Кобзева, он несколько оживился и бросил переводчику что-то на своем языке. -- Он спрашивает, чем мы можем объяснить свое вероломство? -- эхом откликнулся Лева и, опомнившись, добавил: -- Товарищ Кобзев. -- О чем это он? -- недоуменно поинтересовался гэбист. Последовал обмен невразумительными фразами. -- Он говорит, -- перевел Лева, -- что... кажется, разбойники... вооруженные нашими громобоями, напали на мирного купца в пределах владения Бхаалейн. Купца убили, охрану убили... единственный... в общем, кучер отсиделся в кустах и добрел до замка. -- Твою мать, -- прошептал Кобзев и машинально одернул исполнительного Шойфета: -- Это не переводить! Гэбисту начинало казаться, что он совершил серьезную ошибку, связавшись с местными робин гудами. Он с самого начала был невысокого мнения об интеллекте туземцев, но разбойники, кажется, могли взять все призы на конкурсе идиотов-самоучек. Это же надо было додуматься -- нападать на проезжих в землях здешнего феодала! Мало того что палить при этом из автоматов -- оставить свидетеля! Пузатый управляющий снова что-то прогудел. -- Коун Раатхакс спрашивает, -- перевел Лева Шойфет, -- готовы ли мы ответить за эти преступления? -- С какой стати? -- взвыл Кобзев. Заткнуть переводчика он уже не успел. Лева выстрелил в Раатхакса коротенькой фразой, на что управляющий, побагровев, прорычал что-то, на слух показавшееся гэбисту совершенно нецензурным. -- Мы должны отвечать за преступления своих людей по Серебряному закону, -- автоматически оттарабанил Лева. -- Иначе... слово, данное клятвопреступнику, не имеет силы. Кобзев лихорадочно прокручивал в голове варианты. .Если туземцы обвинят группу межпространственной помощи в прямом обмане -- а с них станется, дикие люди, -- и откажутся от уже достигнутых соглашений... с майора Кобзева снимут голову. Как пить дать. -- Переводите буквально, -- услышал он собственный голос. -- С чего он взял, будто это наши люди? Лева удивленно посмотрел на своего начальника, но перетолмачил его слова на эвейнский. -- Потому что у них было наше оружие, -- пришел через него ответ Раатхакса. В который уже раз Кобзев пожалел, что сам не знает эвейнского. Без посредников было бы куда проще... но допускать здешних телепатов к себе в голову он не собирался, а выучить язык по старинке все времени не было. Да и зачем -- в конце концов, еще лет десять-двадцать, и вся здешняя интеллигенция будет учиться в приюте для убогих имени Патриса Лумумбы. -- Если кузнец делает меч, он не в ответе за тех, кто этим мечом убивает, -- проговорил гэбист. -- Мы продали этим людям наше оружие. У вас есть чародеи. Они могут противостоять такому. -- "Ну да, -- мелькнуло у него в голове, -- мы же не стали дарить этим уркам минометы и гаубицы". -- Мы не в ответе за то, против кого поднимут наш меч. -- Значит, это не ваши люди? -- спросил Раатхакс, выслушав перевод. -- Они не ходят под рукой вашего владетеля? Кобзев решительно покачал головой. -- Передайте ему, -- проговорил он, -- что мы решительно против убийства мирных жителей и что так поступают только негодяи. Лева разразился многословной тирадой, экспансивно размахивая руками. Управляющий прервал его и что-то пробурчал негромко. -- Он говорит... -- Лева покраснел, -- чтобы мы впредь не торговали своим оружием... Нет, не так. Чтобы мы не продавали его тем, кто нарушает Серебряный закон. Это не требование -- по закону он не может указывать нам, чем и как торговать. Но... -- Он переспросил что-то у туземца и продолжил: -- Есть разница между... законом и обычаем... порядком... Нет... -- Он напряженно потер лоб в поисках подходящего слова. -- Вот! Понял! _Порядочностью_. Кобзев мрачно воззрился на управляющего. Раатхакс ит-Ллайшар иронически усмехнулся и, с неожиданным для столь дородного мужчины проворством запрыгнув в седло, развернул коня. * * * -- Черт! -- ругнулся гэбист. -- И что это должно было означать? Вопрос был, строго говоря, риторический, но Леву Шойфета это, как обычно, не остановило. -- Что теперь у владетеля Бхаалейна развязаны руки, -- ответил он. Возможно, майор Кобзев не так настаивал бы на том, чтобы база советских войск в дружественном Эвейне была перенесена от точки перехода в места более обжитые, если бы знал, что творилось в новом лагере после наступления темноты... Разумеется, выйти из лагеря иначе как через главные ворота было почти невозможно -- минные поля, ограда, датчики, прожектора... История с собакомедведем пошла бедняге Сапрыкину впрок. Начальство, проверив колючесть проволоки и мелкость сетки, милостиво покивало, и вопрос о безопасности базы сочли закрытым. Ошибку майор Кобзев допустил только одну. Да и не ошибка это была, в общем. Какие, ко всем чертям, увольнительные на иностранной территории? Может, тебе еще билетик до городу Парижу? Ах, назад в Союз? А секретность? Разболтает в пьяном виде какой-нибудь солдатик, и через день об этом будут трезвонить все Барановичи, а через два -- весь Тель-Авив, где половина этих самых барановичей и Рабиновичей проживает. Нет уж, потерпят без водки и баб! Возможно, сказался благоприобретенный аскетизм службиста, возможно, одна половина здравого смысла одолела другую... так или иначе, но тягу рядового состава к бабам и водке майор Кобзев недооценил радикально. Покуда тесниться приходилось на пятачке посреди густого леса с дикими драугбэрами, никто как-то не задумывался, чего лишен, -- кроме тех немногих, кому приходилось сталкиваться с туземцами в мирной обстановке. Но с переездом под бок многолюдной деревне необходимость стала осознанной. А осознанная необходимость, как писали классики, есть свобода. Вообще-то часовой при попытке проникнуть на охраняемую территорию должен действовать строго по уставу, начиная с сакраментального "Стой, кто идет!" и далее по пунктам. Но диалог, который можно было услышать у шлагбаума на КПП почти ежевечерне, с предписанным имел мало общего: -- Стой, кто идет? -- Да я это, я! Вот идиот, кого еще понесет к воротам в такое время? Не договаривались, что ли? -- А если комендант? -- Вы что, не споили его еще? Вот трезвенник! Я думал, у вас уже все верхи в кармане. -- Угу. Сидят и гадят. Да ты проходи, не маячь... Сколько с тебя, знаешь? Флягу, и чтобы полную. -- Да чтоб вы упились, гниды! -- Ты мне, блин, не выступай! Щас как... -- Все, все, молчу! Уже пошутить нельзя... -- Шутки у него! Мне, между прочим, с начкаром -- делись, с этими, на пульте -- делись... Ты иди, шутник. Пока еще до деревни дотащишься... весь самогон без тебя выдуют. -- Без меня -- не выдуют! -- Погоди! А ты что на продажу волочишь? -- Тебе скажи! Нечего мне рынок забивать. Сам придумай. * * * Огромный вороной тяжеловоз -- ибо закованную в доспехи тушу воеводы Тауторикса мог выдержать далеко не каждый конь -- прядал ушами и нетерпеливо переступал с ноги на ногу. -- Ну? -- осведомился воевода. -- Где они? -- Их нет, -- отозвался дружинник. Из-под шлема на его побелевшее лицо скатывались крупные капли пота. -- Их нет в этом лесу до самого окоема. Тауторикс нахмурился. Эврил был не самым сильным из бхаалейнских провидцев-наймитов. Но лучшего у него н отряде не случилось. -- Не нравится мне это, -- пробасил стоявший неподалеку Уолле. -- По тому, что поведал тот хромой трус, и по словам лазутчиков, так и так выходит, что до лагеря не больше пяти тысяч шагов, а скорей -- четыре-три будет. И чтобы лихие людишки за три тысячи дозорных не поставили -- неслыханное это дело. Неслыханное и невиданное. -- Может, -- насмешливо предположил один из младших дружинников, -- они там все умом тронулись? Оттого и речи дурные ведут. На наших демонов тоже, бывает, как найдет, как понесет ерунду молоть -- только холодную тряпку на лоб, и отлеживаться. -- Может, может... -- Тауторикс яростно стиснул поводья. -- А может, надеются на что-то. -- На что? -- вскинулся молодой дружинник. -- На _шиевы_ громобои? -- Может, и на них, -- вздохнул воевода. -- Иль на что другое. Ладно. -- Он приподнялся и, возвыся голос, скомандовал: -- Вперед! Они проскакали почти две тысячи, прежде чем Эврил поднял коня на дыбы. -- За этим поворотом, -- выдохнул он, -- четверо. -- Фаулей! -- не оборачиваясь, позвал воевода. -- Твоя очередь. Дружинник кивнул и, соскочив с коня, исчез в лесу. Несколько минут спустя из-за поворота донеслись заливистые трели сойта. Воевода поморщился -- он-то помнил, что в здешнем лесу сойтов отродясь не водилось. -- Что, они прямо так и стояли посреди дороги? -- недоверчиво спросил Тауторикс, глядя на распростертые тела. -- Мне что -- делать было нечего, как таскать их? -- удивился Фаулей. -- Как стояли, так и лежат, двое на дороге и двое около костерка. -- А котелок-то над ним не пустой, -- втянув ноздрями воздух, заметил один из дружинников. -- Ох, не нравится мне это, -- снова повторил Тауторикс. -- Лихой народишко умом, конечно, обделен, коли против Серебряного закона идти удумал, но не такие ж они убогие! -- Может, это у них уловка была такая? -- несмело предположил кто-то из дружинников. -- Мы, мол, мирные путники, сидим, едим. -- Ох, не нравится... -- в третий раз повторил воевода, I вглядываясь в предмет, валяющийся на дороге рядом с одним из разбойников. Тускло отблескивающая штука хоть | и не походила на виданные им до сих пор громобоиные i палки ши, но сходилась с ними своим чужеродным урод-; ством. Он легким движением послал вороного вперед. Шаг, второй, третий... Сноп огня и дыма вырвался из-под дорожной пыли под правым передним копытом. Падая, конь дико заржал -- и, словно в ответ, из-за деревьев донеслись злые, тревожные крики. -- Вперед! -- взревел Тауторикс, пытаясь высвободить | застрявшую под умирающим вороным ногу. -- Не дайте им уйти! Один из дружинников, решив, очевидно, что колдовские ловушки стоят только на дороге, послал коня в галоп обочиной -- первый взрыв полыхнул под задними копытами, конь грохнулся набок, и второй взрыв разорвал дружинника пополам. -- Вперед! -- прохрипел воевода, уже понимая, что это бесполезно, что отступники не разбегутся, едва завидев блеск дружинных клинков, заслышав топот боевых коней. -- Я их чую! -- крикнул один из дружинников, Кром-ли, обладавший кузнечным даром. -- Металл в земле! -- Где? -- заозирался огневик Салах. -- Вон там! -- прокричал кузнец, тыча рукой. -- Чуть присыпано песком! Песок под взглядом огневика зашипел, растекаясь стеклянной лавой, -- и дорога снова вздыбилась огнем и дымом. -- Эврил, да что же ты медлишь! -- взвыл Тауторикс. Он нутром чуял, что вот сейчас станет поздно, сейчас выбегут из леса разбойники, замелькают огоньки на концах громобойных палок... и даже Салах никого не спасет, потому что не по его силе выставлять пламенный щит такой крепости. -- Сей... час... -- выдавил провидец, обмякая в седле. Самый миг единения Тауторикс, как всегда, пропустил. Он много лет служил Бхаалейну -- сначала простым дружинником, потом десятником, потом воеводой, -- он повидал множество сражений, но никогда не мог уловить того момента, когда боевой отряд сливается в единое целое, ведомое общим знанием. И тем более никогда он не переживал этого чуда сам. Незримый для вражеских провидцев, не раз заходивший в тыл ничего не подозревающим чародейным дозорам, он и благами мысленного соединения не мог воспользоваться отродясь. Взгляд Кромли пробегал по дороге, как петляющий по лесу заяц, и вослед ему будто бежал Черный волк ночи, от чьей поступи сама земля всплескивалась и горела. По мере того как углублялось единение, Эврил приходил в себя. Он чуть повернул голову -- и Салах, воздев руку, прикрыл отряд огневым щитом за миг до того, как впереди, справа от дороги, замелькали с громким треском неяркие вспышки. В воздухе заплясали, сгорая, пламенные черты. -- Фаулей! -- Воевода сумел наконец выбраться из-под вороного. -- Смешай им мысли! Дружинник коротко кивнул. Вспышки справа погасли -- но тут же застрекотало в чаще слева. Двое дружинников со стоном повалились из седел. Салах протяжно завыл, пытаясь растянуть щит как можно шире. -- Бейте! -- вскричал Тауторикс, указуя мечом на дорогу впереди. -- Все бейте! И -- вперед, да сохранят нас дни! Дорога словно взорвалась. Отряд ринулся вперед, сквозь дым и пыль, сквозь звездный дождь сгорающих в Салаховом щите кусочков металла, сквозь разлетевшиеся под ударами бхаалейновых родовичей бревенчатые ворота в разбойничий лагерь. -- Вперед! Бей, руби! Еще двое дружинников упали под автоматными очередями, но остальные, неуловимо быстро орудуя мечами, уже расходились веером по лабиринту узких проходов между хижинами. Прогремело несколько коротких, в упор, очередей и три глухих взрыва -- не все разбойники вспомнили о проходах в окружающем лагерь кольце минных полей. Здесь, в лагере, оружие ши было хуже чем бесполезно. Свинцовые пульки не разбирали своих и чужих, разбойники опасались стрелять, чтобы не положить вместе с нападавшими половину собственного, сбившегося в безмозглую толпу войска, а меч в умелых руках становится продолжением тела. Под ударами движителей рушились стены и слетали крыши, взгляд Салаха прожигал в грудах обломков черные борозды до самой земли, и само присутствие Фаулея приводило разбойников в тоскливое, отчаянное исступление, когда кажется, что и остаться -- смерть, и бежать -- поздно. Воевода Тауторикс не был чародеем, но опыт многих схваток помогал там, где бессилен оказывался даже дар Эврила, ощущавшего каждый враждебный рассудок в пределах лагеря и передававшего свое знание остальным дружинникам. Он срубил ошалевшего лесовика, выскочившего прямо на него из-за угла. Рядом трещали доски под напором колдовской силы, и слышался чей-то пронзительный, заупокойный вой. Воевода и не ожидал, что разгромить беззаконников окажется так просто. Пока что отряд потерял всего троих, а жертв среди лихого люда было просто не пересчитать. Задумавшись, Тауторикс едва не потерял бдительности. Поэтому высокий демон, спрыгнувший с крыши прямо перед ним, чуть не застал воеводу врасплох. Трудно сказать, что предупредило Тауторикса -- то ли едва слышный за царящим в лагере гамом скрип, то ли скользнувшая по земле тень, -- но он вскинул меч за миг до того, как приклад автомата должен был врезаться ему в лоб. Лязгнуло железо, на миг противники замерли лицом к лицу, и Тауторикс успел отчетливо разглядеть своего врага. А это был именно ши. Демон даже не удосужился сменить обычную для своих сородичей однотонно-грязную одежду на зеленое разбойничье тряпье. Почему он не воспользовался громобоем, воевода не знал -- быть может, в том просто иссякла сила. И это не был простой лиходей. Легко парировав встречный удар воеводы мертвым громобоем, демон выхватил широкий нож и наотмашь полоснул им Тауторикса по бедру, там, где кончалась кольчужная юбка. Воевода охнул от боли и неожиданности, припадая на раненую ногу. Он привык к иной манере ведения боя... и так же привык полагать, что тяжелый, сработанный гильдейскими мастерами доспех надежно защищает его от любого оружия. Что же, за самоуверенность надо платить, подумал он мрачно. Но ты, проклятый демон, не сможешь потратить моей платы! Тауторикс рубанул мечом сверху вниз, вкладывая в удар все свои силы. В поединке с другим дружинником или хотя бы просто эвейнским воином он не осмелился бы поставить все на один выпад... Но ши мог принять клинок только на свой нелепый громобойный жезл, а тот не выдержал натиска зачарованного булата. Лезвие рассекло грудь демона, точно нож хозяйки -- брюхо жирного лосося, из тех, что каждую весну идут на нерест по перекатам Драконьей реки. И когда тело демона осело наземь, воевода Тауторикс увидел стоявшего за его спиной разбойника. Тот тоже сжимал в руках громобой, но по уверенной осанке его, по злому прищуру темных глазок, по предвкушению в оскале воевода понял -- этот жезл полон смерти, и эта смерть сейчас ринется к его сердцу. Стальная кираса, какую из всех дружинников мог носить только богатырь Тауторикс, вдруг показалась воеводе очень тонкой. Разбойник промедлил миг, пристраивая тупой конец жезла поудобнее на выступающем пузе, и выстрелил. Жезл взорвался. Разбойник завизжал тоненько, глядя на свисающие с белых костей кровавые ошметки, только что служившие ему руками. Крик оборвался, когда опомнившийся Тауторикс одним ударом снес ему голову с плеч. Тело завалилось на спину, дернулось раз и застыло. Только тогда воевода обернулся. Из дверей полуразрушенной хижины ему улыбался кузнец Кремли. Крики стихали. В стороне бухнуло пару раз -- верно, часть разбойников пыталась вырваться из ставшего смертельной ловушкой лагеря, но без своих вожаков гибла на минных полях. Теперь Тауториксу предстояло самое трудное. Эврила он нашел на площади посреди лагеря. Провидец стоял, пьяно покачиваясь, среди собиравшихся к нему дружинников. Воевода подошел к нему сзади и обеими руками зажал чародею нос и рот. Провидец забился, точно выброшенная на берег рыба, и Тауторикс ощутил -- не рассудком, а чувствами, по тому, как отпустило потрясенных победой дружинников, -- что единение разорвано. Это всегда было самым трудным. Чтобы безопасно соединять рассудки бойцов, следовало иметь в отряде хотя бы одного, кто сможет в случае нужды разорвать связь. В летописях гильдий и владений поминался не один случай, когда, раз возникнув, единство укреплялось до того предела, что дружинники теряли собственные личности, становясь безумным, стремящимся только к убийству целым, и разорвать его можно было, лишь уничтожив провидца. -- Очнулся? -- ласково спросил воевода. Эврил молча кивнул, оправляя кафтан. -- А вы что выпялились? -- гаркнул Тауторикс, заставляя себя забыть о боли в ноге. Многие его бойцы были ранены куда серьезней. -- Наших раненых -- собрать, перевязать, залечить -- это, Блейн, к тебе относится! А это гнездо лиходейское... -- он помолчал, оглядывая развалины лагеря, -- выжечь, чтобы и следа от него не осталось! * * * Майор Кобзев растерянно поддел носком башмака обгорелую доску. Та, скрипнув, переломилась пополам. -- Как это могло произойти? -- спросил он, не обращаясь ни к кому. Над пепелищем витал острый запах гари. -- Неизвестно, -- ответил капитан Перовский, напрягаясь. Гэбист резко обернулся к нему. -- Что значит -- неизвестно? -- поинтересовался он. -- Тренировочный лагерь был укреплен почти так же, как наша база. -- Именно "почти", -- ответил Перовский. -- Не было ни сигнализации, ни нормальных караулов... на здешних чурок надежды мало. Но минные поля... я не представляю, как они их преодолели. -- Они их не преодолевали, -- поправил навязавшийся в компанию гэбисту Вяземский. Кобзев от его общества пытался всячески отделаться, но полковник настоял, желая посмотреть, как самодовольный кагэбэшник сядет в лужу. -- А что же -- перелетели? -- саркастически осведомился Кобзев. Вяземский покачал головой. -- Взорвали, -- отозвался он. -- Все мины, заложенные на дороге, сдетонировали. Подозреваю, это сделал кто-то из их чародеев. Кобзев открыл было рот и захлопнул снова. Сказать ему было нечего. Самый подлый из всех придуманных человеком видов оружия оказался вдруг ошеломительно бесполезным, и что с этим делать -- гэбист пока не понимал. -- А когда их дружинники проникли в лагерь, началась бойня. Хотя как им удалось это, не понимаю и я, -- продолжил Вяземский. -- Наши... бойцы народно-освободительной армии запаниковали и ломанулись в лес -- кое-кто прямо через минное поле, вон до сих пор лежат. -- Да это просто... я их... -- От возмущения и гнева у Кобзева язык отнялся. -- Паразиты!.. Помещичьи суки!.. -- С какой стати? -- с горьким злорадством поинтересовался Вяземский. -- То есть как? -- бросил сгоряча гэбист. -- Они убили троих наших офицеров... Тела уже нашли? -- Два, -- коротко отозвался Перовский. -- Третьего ищем... он мог оказаться под завалами. -- Они были в своем праве, -- ответил полковник. -- Мы находимся за границей Бхаалейна, за границей Империи. Здесь не действуют их законы. Владетель обещал не трогать наших ребят только в своих землях. И все! А ваши офицеры, -- гэбист обратил внимание на это презрительное "ваши", точно убитые инструктора внутренних войск делали не одно дело с Вяземским, -- попались под горячую руку. Мысленно Кобзев трижды проклял свой длинный язык, заставивший его прилюдно откреститься от излишне ретивых борцов за социальную справедливость. Если бы он взял ответственность на себя, этого не случилось бы... "Да, -- напомнил внутренний голос, -- местные всего лишь разорвали бы с таким трудом достигнутый договор и, скорее всего, напали бы на базовый лагерь. И еще неизвестно, чем бы это кончилось". Нет, тогда у ворот он выбрал меньшее из зол... -- Я им этого так не оставлю! -- прорычал он вполголоса -- скорее, чтобы выпустить пар. Но Вяземский услышал. -- И что вы намерены предпринять, товарищ майор? -- осведомился он. -- По меньшей мере потребовать объяснений от этого... разжиревшего кровососа, -- буркнул Кобзев. -- Он ответит, что наши люди зря полезли в лагерь лесных разбойников, -- холодно ответил Вяземский. -- И будет со своей точки зрения прав. Нас предупреждали. "По крайней мере, ты не сказал "вас", как собирался", -- зло подумал гэбист. -- Не знаю, с кем здешние жители имели дело прежде, -- продолжал полковник, не замечая, как мрачнеет Кобзев, -- но они разработали действенный способ борьбы с идеологическим противником. Их закон -- это единое целое. Все, что нарушает закон... ставит нарушителя вне закона. Он уже не человек, а враг. Оспорить закон -- значит выйти из-под его опеки. -- Рано или поздно им придется признать превосходство коммунистической идеологии, -- процедил Кобзев. Ему и самому неловко было сыпать затверженными оборотами посреди пепелища, но слова имели над ним власть -- вернее, были воплощением той власти, которой гэбист служил. -- И на признавших ополчатся остальные, -- Вяземский обвел взмахом руки руины лагеря. -- Как здесь. Он помолчал. -- До тех пор, покуда мы хотим поддерживать мир с эвейнцами, -- промолвил он, -- мы должны играть по их правилам. Как бы это ни было противно нам или нашим... принципам. -- И все же я заставлю здешнего помещика, или кто он у них, извиниться, -- прошептал Кобзев. -- Я не могу и дальше списывать наших людей на неоправданные потери. Вяземский пожал плечами. -- Как бы вам не пришлось об этом пожалеть, товарищ майор, -- ответил он и тут же поправился: -- Нет... как бы жалеть не пришлось _нам_. * * * -- Коун Раатхакс! Коун Раатхакс! Управляющий оторвался от придирчивого осмотра, которому подвергал лубяные лукошки с ягодами. -- Пирри! -- укорительно пропыхтел он. -- Или тебе не говорили было, что... -- Придворный под рукою почтенного владетеля ходить должен неспешно, речи вести угодно и держать себя почтительно, -- оттараторил мальчишка. -- Все помню, вот! А только из лесу гробы железные выехали! Со стен за воеводой послали и за вами! -- А владетеля известили, олухи? -- воскликнул управляющий, коротким взмахом десницы дозволяя нести лукошки по назначению -- на замковую кухню. -- Как же не можно, коун? -- возмутился Пирри, от избытка чувств хватая почтенного управляющего за рукав. -- Первым делом... к нему этот, лопоухий побежал... Коун Раатхакс отцепился от излишне настырного воспитанника и отвесил ему несильный учительный подзатыльник. -- Тебе сколько раз повторять надо, что к товарищам надо относиться с подобающим уважением, шкодливый отрок? -- строго поинтересовался он. -- Тем более к тем, кто не может требовать его по праву рождения, как некоторые шалопаи? -- Хорошо, хорошо, коун, -- отмахнулся мальчишка. Управляющий подозревал, что Пирри в очередной раз пропустил его слова мимо ушей, но времени устроить ему выволочку не было. -- А теперь, Пирренакс ат-Рахтаварин, можешь отвести меня, куда намеревался, -- проговорил он, скрывая улыбку. Мальчишка был младшим из внебрачных детей владетеля, и детская наивная гордость своим происхождением еще не выветрилась из его буйной головы. Ничего, постарше станет -- успокоится и поймет, что способности важнее древности и важности рода. Сам Раатхакс усвоил это намного раньше... но ему было проще -- ему не застил глаза сильный дар, как этому, на удивление таланному мальчишке. Как и все Бхаалейны, управляющий кирном был по природе своей движителем, но едва ль могучим -- не анойя, конечно, но к тому близко. -- А вон уже коун Тауторикс идет! -- выпалил мальчишка и осекся. Не то чтобы управляющий недолюбливал воеводу. Просто тот за все годы преданного своего служения Бхаалейну и не пытался добиться всеобщей любви. Даже свои же дружинники скорей уважали его и немного побаивались. -- Идемте, коун Раатхакс! -- разнесся над внутренним двором кирна его могучий глас. -- Кажется, наши бешеные соседи-демоны решили наведаться к нам в гости. Я бы лично предпочел повстречаться с Картрозовой дружиной -- от тех, по крайней мере, знаешь, чего ожидать. Ступая на лестницу, ведущую на стены, управляющий сосредоточился. Поднять свое тело ему было не по талану даже в молодости, когда коун Раатхакс еще не был таким почтенным и не отрастил столь выдающегося живота, но он еще мог избежать унизительной одышки, всякий раз уменьшая собственный вес почти вдвое, когда приходилось бегать вверх-вниз по ступенькам. Пирри, конечно, умчался вперед, не оглядываясь, зато воевода, к тайной радости управляющего, отстал, гремя в тесном проходе доспехами, которые носил почти постоянно, даже когда в них не было особенной нужды. Как сейчас. Действительно, на опушке леса выстраивались в ряд пять боевых повозок ши. Из первой уже выскакивали бойцы в грязно-зеленом. -- Или они лишились ума, что готовы напасть на замок, -- промолвил управляющий, -- или желают поговорить, но опасаются вероломства с нашей стороны. -- Подлое семя, -- пробурчал Тауторикс -- вроде бы себе под нос, но так громко, что бас его донесся, наверное, до самого двора в шести человеческих ростах внизу. -- Или не их сородичей видел я в становище беззаконников? Одну руку они протягивают нам, а второй сжимают за спиной лиходейский нож! -- И все же нельзя отказывать им в праве быть выслушанными, -- отозвался Раатхакс. -- Владетель принял их под свою руку, и, пока демоны не отвергнут его покровительства словом или делом, мы не можем воевать с ними. Обождем. От кучки демонов отделились трое и двинулись пешком по дороге в направлении кирна. Раатхакс пригляделся, но громовых жезлов не увидал. Вместо того один из ши сжимал в руках белый плат на палке -- некое подобие знамени. -- Надо полагать, посланники, -- пробормотал управляющий. -- Похоже на то, -- послышался новый голос. Воевода и Раатхакс разом обернулись. Рахтаварин ит-Таварин ат-Бхаалейн не пользовался лестницами. Могучее его тело плыло в воздухе вдоль внутреннего края настенной площадки. -- Не знаю, чего хотят эти настырные демоны, -- проговорил владетель, -- но будем готовы к худшему, а надеяться станем на лучшее. Тауторикс -- готовь дружину к бою. Тебя же, Раатхакс, я попрошу выйти с ними на переговоры. Возьми с собой двоих, кого посчитаешь достойным... -- Я поеду один, -- сорвалось с языка у управляющего. Владетель Бхаалейн поднял брови. -- Мне бы пришлось взять с собою чародеев немалого талана, чтобы не было зазорно, -- пояснил Раатхакс. -- Если же ши замыслили некое изощренное коварство, силы колдунов едва ли достанет, чтобы защитить и себя, и меня. Пусть лучше погибну я один, нежели ослаблю их смертью твое владение. Тауторикс одобрительно хмыкнул. -- Пусть так, -- кивнул владетель, хотя по лицу его видно было, как хочется ему возразить. -- А ну, Пирри! -- Управляющий ухватил за ухо не успевшего вовремя отскочить мальчишку. -- Беги быстро в конюшню, пусть седлают мне... поспокойнее кого-нибудь... * * * Хотя на стенах замка Раатхакс и мог завести спор с воеводой, готовым наброситься на подозрительных ши со всей мощью Бхаалейна по любому поводу и без оного, но сейчас, подъезжая к застывшим на полпути от опушки к стенам кирна посланникам, он чувствовал, как в душе его закипает гнев. Слишком молоды и убоги были эти посланцы. Оскорбительно молоды. Демоны не снизошли до того, чтобы направить к владетелю своих вожаков, воевод или старейшин, -- нет, они послали юнцов, безвластных и безответных. Впрочем, одно знакомое лицо управляющий узрел. То был толмач Лейв, такой же тощий и трусливо ежащийся, как и в тот день, когда трое владетелей порешили заключить мир с демонами стоячих камней. Тот ши, что, как решил Раатхакс, был среди этих созданий за старшего, пробулькал что-то на своем наречии, и толмач перевел: -- Сотник Анатолис Бобрушков при моем пособлении приветствует вас, коун Раатхакс, от своего имени и от имени воевод нашего войска. Управляющий кивнул. -- Я приветствую вас от имени владения Бхаалейн, -- неохотно ответил он. -- Зачем вы явились ко двору моего господина, ши? Толмач обменялся несколькими фразами с простоватого вида сотником и ответил: -- Наши воеводы хотят знать, почему вы убили наших людей в нарушение договора между владетелем Бхаалейна и Советским Союзом. Управляющий замком едва не задохнулся от негодования. -- Да как осмеливаются твои господа порочить имя Бхаалейна? -- прогремел он. -- Когда, где нарушали свое слово владетели этой земли? От века она такого не упомнит! Толмач вздрогнул было, но потом стал твердо. -- Ваши дружинники, -- пояснил он, не спрашиваясь у сотника, -- напали на становище беззаконников, которым наши воеводы... продавали, -- от управляющего не укрылась едва заметная запинка, с которой толмач выговорил это слово, -- громовое оружие. Это... внутреннее дело Эвейна, и по нашему закону мы не можем поднять голос в их защиту. Но при этом погибли трое наших... приказчиков, так будет правильно? Раатхакс кивнул. Для человека, учившего язык Серебряной империи без посредства чародеев, толмач изъяснялся на нем весьма гладко. -- Наши воеводы, -- продолжал Лейв, -- считают, что вы виновны в гибели советских людей, и требуют извинений. -- Ши, -- надменно ответил Раатхакс, -- не могут ничего требовать от владетеля Бхаалейна. Толмач, задумчиво покосившись на него, перевел. -- В таком случае, -- пришел через него ответ, -- чего стоит договор, который заключило с вами наше _правительство_? Последнее слово управляющий не совсем понял -- ни "императорский двор", ни "совет гильдий" не передавали его смысла в полной мере, -- но оскорбительное значение вопроса было ему вполне ясно. -- Твои слова могут быть рождены незнанием или злодушием, -- ответил он. -- Ради вашего же блага сочту, что первым. Никогда еще владетели Бхаалейна не нарушали священного слова. Ваши демоны находятся под его рукой, покуда не нарушают законов гостеприимства. Трое приказчиков, о которых идет речь, -- если то были приказчики, ибо воевода наш утверждает, будто они дрались, как воины, -- Раатхакс не смог удержаться, чтобы не вернуть демонам оскорбление, пусть и не в лицо, но заклеймив их лжецами, -- эти трое стакнулись с врагами владетеля и тем отказались от его покровительства. В их смерти -- только их вина. Толмач опять посоветовался с сотником, которому беседа явно наскучила. -- Наши воеводы, -- проговорил он с явной неохотой, -- не желают, чтобы их подручных убивали чужеплеменники, не спросив ни имени, ни чина. Они не считают, что подобное нарушение договора служит поводом для его немедленного и безоговорочного расторжения, но требуют, чтобы владетель Бхаалейна извинился перед ними за сие досадное происшествие. Фраза была такая длинная и витиеватая, что к ее концу с толмача градом катился пот. Управляющий на миг прикрыл глаза, пытаясь вникнуть в смысл услышанного. Что за притча? Так полагают безумные ши, будто ат-Бхаалейн нарушил данное им слово, или нет? Если полагают, то... дальше и говорить не о чем, Тауторикса кликать надобно, с дружиной. Если же нет и все ж требуют извинений... тут и воеводы не надобно. Из глубин Раатхаксова сердца, точно из колодезя, поднимался черный, холодный гнев, и казалось -- вот еще немного, и выхлестнет он, и дородный управляющий, сбросив груз прожитых лет и набранных пудов, сам набросится на оскорбителей. Раатхакс неторопливо окинул взглядом щуплого толмача. -- Передай своим хозяевам, смерд, -- произнес он величаво, -- что Рахтаварин ит-Таварин ат-Бхаалейн называет их лишенными чести. Именем Серебряного закона подобное оскорбление должно смываться кровью. * * * -- О чем там еще толкует этот пузатый урод? -- поинтересовался капитан Бобрушков. Лева Шойфет беспомощно пожал плечами. -- Не совсем понимаю... -- замялся он. -- А какого хера? -- возмутился капитан. -- Они тут что -- совсем кретины? Лыка своего зеленого не вяжут? -- Он говорит, что оскорбление, которое мы ему нанесли, должно смываться кровью, -- не без тайного удовлетворения процитировал Лева. -- Сколько потребуется крови, я не уточнял. Капитан уставился на надменного Раатхакса. -- Он что -- больной? -- только и выдавил он. -- По местным меркам -- едва ли, -- ответил Лева. Он уже усвоил, что может говорить почти все, что захочется, если только выдать эти слова за перевод с эвейнского. Или комментарии к переводу. -- Он придворный... в общем, он ко двору местного феодала приписан. Я сейчас попробую поподробнее его расспросить... Он пустился в дискуссию с посланцем владетеля Бхаалейна, а капитану Бобрушкову оставалось только беспомощно выслушивать многосложные эвейнские слова, сыпавшиеся из Левы, точно макароны с вилки. -- Он вызывает нас на поединок, -- внезапно прервавшись, перевел Лева. -- То есть не он лично, а его господин с войском. -- Он помедлил, прислушиваясь к словам парламентера. -- Говорит, что из уважения к себе, а не к нам не станет выводить в поле всю свою дружину, а ограничится равным числом бойцов... чтобы никто не мог назвать его трусом. -- Товарищ военный переводчик, -- с трудом переведя дыхание, выдавил Бобрушков. -- А вы ему объяснили, что такое БМД? Лева снова пустился в объяснения, размахивая руками на манер ветряной мельницы. Раатхакс презрительно глянул сначала на капитана, потом на БМД, плюнул в траву и развернулся. Его прямая, как палка, спина еще долго маячила перед глазами у ошарашенного Бобрушкова. Капитан не мог поверить, что местные жители решатся напасть на его отряд, до той минуты, когда ворота замка распахнулись и дружина владетеля Бхаалейна под его родовыми знаменами не вышла торжественным шагом на разводной мост. * * * Перед началом боя у Калея ит-Велта всегда дрожали руки. Раньше он довольно долго и безуспешно пытался с этим бороться, сейчас же перестал -- в конце концов, колотень прекращалась сразу, стоило только сделать первый шаг в сторону врага. А раз так -- то и внимания особливого ей уделять не след. Мало ли кто чем перед сечей балуется. Кто Керуну хвалу шепчет, Энке-одноглазый, тот всегда диев нехорошо поминает, а у него, Калея, руки вот -- и что с того? Вот и сейчас, стоило только Тауториксу потянуть из ножен меч -- и не успел еще сверкающий клинок, описав дугу, указать на едва различимую цепочку ши, как дрожь тут же прошла, ровно и не было ее никогда. Калей тоже достал меч -- не торопясь, потому что до ши было еще топать и топать. Жаль, что воевода приказал выступить по-пешему, подумал он, на конях бы в два счета домчали до демонского строя. Видать, крепко запали воеводе в душу шиевы подземные ловушки. Хотя б когда они успели их спрятать под стенами замка? И, словно в ответ на его мысли, впереди раздался одинокий хлопок, затем еще и еще -- и пошли вспыхивать на поставленном огневиками щите алые капли. -- Слава! -- Слава! -- подхватили десятники зычный рык воеводы. Бегом так бегом, подумал Калей, перехватывая меч поудобнее. Все равно они не могли бежать быстрее, чем чародеи, держащие щит, -- рой огненных пчел хоть и поредел, но не иссяк, и дружинник хорошо представлял, что случится с любым, посмевшим выйти из-под защиты. А пока... пока пусть демоны поближе познакомятся с родовым даром Бхаалейна. Родичи владетеля и впрямь старались вовсю. Калей видел, как расшвыривало по сторонам фигурки в грязно-зеленых одеждах -- словно клочья сена, срываемые со стога ураганом, как взлетела вверх похожая на гроб повозка и рухнула, заставив землю содрогнуться. И вдруг со стороны ши раздался новый хлопок, намного более громкий, чем предыдущие, -- и позади дружинного строя вырос столб дыма и пыли. Трое воинов, оказавшихся поблизости, упали. Калей успел заметить, что двое так и остались лежать не шевелясь, а третий, хватаясь за живот, пытается привстать. Еще два столба взметнулись впереди, никого не задев, затем ши пустили в ход еще одно колдовство -- что-то громко застучало, и сразу же дико завопил дружинник, бегущий справа от Калея, -- пуля крупнокалиберного прошила огневой щит, превратившись при этом в каплю раскаленного металла. Следующая очередь смела сразу четверых. Калей бросился вперед. Грязно-зеленые фигурки демонов были совсем близко, и он даже успел наметить для себя первого врага -- демона, который, отбросив оказавшийся бесполезным громобой, прилаживал на плечо какую-то хитрую штуковину. Ему оставалось не больше полтораста шагов, когда штуковина глухо рявкнула, выбросив клуб сизого дыма, -- и перед лицом Калея распустился ослепительно красивый огненный цветок. * * * Первым, кого увидел Лева, выбравшись из кустов, был капитан Бобрушков. Капитан сидел на земле, осторожно придерживая левое плечо, и, уставившись на разбитый БТР, монотонно повторял одну и ту же фразу: -- Вот суки, б... -- Э-э... товарищ капитан... -- осторожно начал Лева. Бобрушков медленно повернул голову и посмотрел стеклянными глазами куда-то сквозь Шойфета. -- Плечо сломали, суки, -- пожаловался он невнятно. -- Или вывихнули. Б..., болит-то как. Рядом с Левой, лязгнув, затормозила БМД, на башне которой гордо восседал командир первого взвода старший лейтенант Лоза. -- Не, ну ты видел! -- закричал он, спрыгивая на землю. -- Как мы их, а! -- Мы их или они нас? -- уточнил Лева. -- Конечно, мы их! -- радостно воскликнул Лоза. -- Видел, как они драпали к себе в замок, хвост поджав? Эх, жаль, снарядов мало осталось, а то б я им... -- Ты че -- весь боекомплект успел расстрелять? -- вскинулся Бобрушков. -- А у меня какая-то гнида половину укладки бронебойными засыпала, -- не переставая глупо улыбаться, ответил Лоза. Первый в его жизни бой -- выигранный, как ему казалось, -- все еще кружил голову, пьянил запахом пороха соляры и солоноватым привкусом крови. -- Хорошо, что додумались бээмдэшки к лесу отвести -- Бобрушков попытался нажать на плечо, но тут же, скривившись от боли, отдернул руку. -- Если б не твои пушки, нам бы был полный п...ц. Пулеметы их ни х... не брали, видел? -- Но на правом фланге их же пулеметами положили? -- возразил Лоза. -- Ага, после того, как они там всех в капусту порубили. -- Капитан оперся на здоровую руку и медленно, неуклюже попытался встать. -- Б..., ну помогите же! Очнувшийся от столбняка Лева вместе со старлеем помогли Бобрушкову принять вертикальное положение. -- Если бы твои пушки, Коля, -- продолжил капитан, -- не пробивали ту хрень, которой они от нас загородились, они бы нас всех, как Павленкова, за шкирку и... -- Да, Павленков красиво полетал, -- кивнул Лоза. -- Метров на двадцать. Считай, столько тонн.... вот так подпрыгнуть, это... б... ни х... себе! Как думаешь, там живой кто остался? -- Вряд ли, -- отозвался Бобрушков почти равнодушно. -- Спасибо еще, что гранаты не рванули -- как раз в эту машину два ящика запихали. -- Спасибо, что они его нам на голову не уронили, -- буркнул Лоза. -- Была у них такая мысль, по-моему. -- Наверное, не успели, -- робко предположил Лева. Офицеры уставились на него как по команде. -- Те, в ярких кафтанах... -- попытался объяснить Лева. Странно, но он помнил почти весь ход сражения -- пусть и смутно, разрозненными отрывками, -- хотя ему казалось, будто бой длился еще долго после того, как он, поддавшись панике, бросился сломя голову в густой кустарник на опушке. Он помнил, как выступала, разворачиваясь в боевые порядки, дружина Бхаалейна, как развевались белые знамена со сложным угловатым узором, как сверкали на ярком летнем солнце кирасы воинов и полыхали неестественным анилиновым многоцветьем кафтаны чародеев... как загремели выстрелы, и наивный Лева Шойфет напрягся, думая, что вот сейчас, сейчас начнут падать защитники прогнившего феодального строя... А потом пули точно наткнулись на невидимую стену, чье неотвратимое приближение можно было отследить только по высверкам мельчайших огненных точек. Над полем битвы разнеслись голоса бхаалейнских десятников, и воины перешли на бег. Не было и речи о сомкнутом строе русских княжьих дружин или римских легионов -- бхаалейновцы атаковали россыпью, парами, тройками, редко звеньями слаженных бойцов, собравшись, впрочем, в рыхлые группы в центре и на обоих флангах. А чародеи, тоже делившись на три отряда, из-за их спин поддерживали оберегая рукопашников от пуль, и колдовали сами. Словно буря обрушилась на позиции десантников, одного, то другого солдата чья-то незримая рука сбивала ног и отшвыривала, точно тряпку, куда-то в лесную чащу. Один БТР повалило на бок, другой подняло в воздух -- Лев точно зачарованный смотрел, как он взлетает, открыва взглядам голое бронированное брюхо, как сверлят его взглядами несколько чародеев в синем -- и, точно молот, o6pушило на пулеметное гнездо с такой силой, что машину cжало гармошкой и едва не переломило пополам... А потом заговорили пушки. БМД первого взвода, на всякий пожарный, как выразился Бобрушков, оставили на краю леса. И сейчас они, торопясь, посылали снаряд за снарядом в набегающую цепь. Они пробивали незримую стену и разрывались в рядах нападающих, но те лишь наддали, стремясь побыстрей добежать до противника. Глухо ухнул гранатомет -- и тоже пробил защиту, хлестнув по нападающим стальным дождем. Особенно усердствовал правый фланг, которому досталось больше остальных. Поэтому неудивительно, что именно тамошняя кучка чародеев попала под прямое попадание. Когда пятеро туземцев в ярких одеждах превратились, вмиг в нечто неописуемое, не имеющее ничего общего с человеком, невидимая стена на правом фланге рухнула. Оставшись без защиты, дружинники не отступили, как можно было ожидать, -- они рванулись вперед, из последних сил, стремясь перейти в рукопашную, прежде чем свинцовый поток выкосит их. Навстречу им полетели, кувыркаясь, гранаты -- одна, две, -- рванули в воздухе, опрокинув еще нескольких дружинников, но атакующий порыв был слишком силен. И они успели. Лева Шойфет помнил миг, когда перспектива внезапно изменилась. Только что бой кипел где-то вдали, как на киноэкране, и люди умирали картинно и даже вовсе не страшно. Вдруг первая кровь хлынула совсем рядом, и экран разорвало пополам. Кровь хлестала из разрубленной груди, и темные, темные струи стекали на землю... Медленно летящая по воздуху, казалось, прямо в лицо Леве, голова в лихо заломленном голубом берете... и другая, лопнувшая, точно перезрелый арбуз, от автоматной очереди в упор... Дальнейшие воспоминания Левы сминались в невнятный ком. Он не мог вспомнить, как сбежал, позорно и постыдно, в кусты и откуда у него в руках оказался офицерский табельный пистолет. Потом... потом была темнота, и обожженное рвотой горло. Он уже не видел, как по команде капитана развернулись стволы откатывающейся назад цепи десантников и свинцовый шквал, вырвавшись из десятков стволов, скосил и прорвавшихся дружинников, и несколько фигур в зеленом, метавшихся между ними. Запоздало разорвались несколько снарядов, подняв в воздух уже мертвые тела... Четыре бронемашины стояли на лесной дороге. Бойцы понемногу собирались вокруг них. -- Может, -- старлей Лоза глядел на мучительно работавшего кадыком Леву, и улыбка постепенно сползала с его лица, -- надо вернуться... за ранеными? -- Ты думаешь... -- Бобрушков махнул в сторону дальней опушки. Там было тихо. Очень. -- Думаешь, там могли остаться раненые? Он обвел рукой солдат -- в большинстве ошеломленных, напуганных, оцепеневших, но не получивших ни единой царапины. Лоза сглотнул. -- Нет, -- признал он. -- Раненые... вряд ли. Глава 10 Линдану начинало казаться, что, попросив помощи у соседей, он свалял дурака намного большего, чем если бы решился сражаться с демонами одной владетельской дружиной. -- И это ваши непобедимые демоны? -- презрительно бросил Брендайг ит-Арбрен. -- Что за жалкое зрелище! -- Мы тоже так думали, -- коротко отозвался молодой владетель. -- Но когда они снесли кирн Дейга, мы перестали смотреть на них свысока. Их чары сильны. -- Что же делать, если у вас так мало волшебников, -- снисходительно ответил Брендайг. -- Сильный маг всегда найдет способ... Видно, один из дозорных что-то заподозрил. Взяв наизготовку свое громовое оружие, он окликнул товарищей, но останавливаться и тем более заглядывать, кто там притаился в кустах, конечно, не стал. Ши вообще напоминали Линдану муравьев -- они действовали без настоящего соображения и тратили массу усилий там, где следовало бы, подумав, обойтись меньшими. Если ничего не случится, патруль пройдет мимо. А если окажется, что надо было проверить? В конце концов, неужели у них нет провидцев -- хотя бы слабых, способных предупредить о засаде за пару сот шагов? Нет, видно, нету. Дозорные прошагали прочь, не приметив ни молодого огневика, ни его спутника. -- Почему ты не испепелил их? -- осведомился Брендайг, когда шаги стихли. -- Полноправный гильдейский чародей... -- Потому что это бесполезно, -- пожал плечами Линдан. -- Убьешь одних -- придут новые. Я не желаю рисковать и тратить силы, покуда мы не можем раздавить их гнездо. -- Тогда к чему вообще эти засады? -- недоуменно полюбопытствовал Брендайг. Линдан покосился на пришлого помощника. Неужели не понимает? Нет, и правда. Впрочем, Брендайг -- родович владетеля Пардайга, и при том -- чародей, спасибо Пардайгу, неслабый. Но вряд ли его учили, как в гильдейской скулле, систематическому мышлению. Его, скорей всего, вообще не учили думать -- а то, не приведи Керун, додумается еще владетеля на поединок вызвать... Такое нечасто, но случалось, когда владетелем становился не самый даровитый среди прямых наследников. Так что воспитывать излишне таланных родовичей старались по принципу "пусть за нас владетель думает -- он умный". -- Пока неуклюжие ши ловят нас по лесам окрест стоячих камней, -- разъяснил Линдан, -- они боятся уходить от них далеко. Я не даю им покоя, но не пытаюсь перебить всех -- иначе они в отчаянии мот попытаться выжечь лес вовсе. Или выместить зло на крестьянах из ближних деревень. Он прервался, предупреждающе подняв руку. Из-за попорота доносился шум самоездного гроба... нет, двух гробов. Движение по дороге от лагеря ши до главного тракта было оживленное. -- Вот я их сейчас... -- Словно не услышав последней тирады Линдана, Брендайг нетерпеливо потер ладони. Взгляд его стремительно стекленел -- чародей сосредотачивался, призывая свою силу. -- Стой! -- Линдан вцепился ему в плечо. -- Стой, тебе говорят! Но было поздно. Выкатившаяся из-за деревьев железная повозка вспыхнула -- не загорелась даже, а полыхнула слепяще белым, как горит в самом страшном жару железо. -- Стой, придурок! -- рявкнул молодой чародей, уже не опасаясь, что его могут услышать. Взметнувшееся на миг пламя рявкнуло так, что в ушах звенело. -- Прекратить! Брендайг недоуменно тряхнул головой, выходя из транса. Вторая повозка застыла у рассыпающихся окалиной жарких останков. -- Хорошо горят, -- заметил он, как будто ничего не случилось. Линдан воззрился на него в недоумении, переходившем в ужас по мере того, как чародей осознавал -- Брендайг действительно не видит в своем самоволии ничего особенного. Владетельский родич, он привык не отчитываться ни перед кем, кроме... кем он там приходился Пардайгу -- племянником? Нет, племянника прислал Тодриш ат-Малиундана, непутевца эдакого, а Пардайг -- двоих родичей в четвертом колене и младшего брата. Тем более -- когда имеешь владетеля братом, повиновению научиться трудно. Опыта у него маловато, вот что. Линдан сосредоточился. -- А-а-а-а! -- взвыл Брендайг дурным голосом, хватаясь за обожженное седалище. -- Молчать, -- не своим голосом прошипел Линдан. -- Еще раз ослушаешься -- глаза вскипячу. По одному. Потом -- мозги. Уходим. -- Я, -- гневно начал Брендайг, -- сын владетеля Арбрена ат-Фориола, из рода владетелей Фориола со времен Конне Безрассудного! Моя кровь... -- Ты стоишь на моей земле, -- отрезал Линдан. -- Мы уходим. Сейчас. -- Ты не владетель, -- бросил Брендайг, уже побежденный, но еще не готовый признать это. -- Я не владетель, -- согласился Линдан. -- Но земли Дейга доверены мне. Пулеметная очередь прошлась по ветвям над их головами, осыпав на землю дождь буро-зеленых ошметков. Оба чародея, не сговариваясь, рухнули наземь. -- Уходим! -- в третий раз прошипел Линдан и, не глядя, следует ли за ним несговорчивый Брендайг, пополз по-змеиному в лесную чащу. Позади опять послышались выстрелы, сливающиеся в бешеный рев. Затылок Линдану обожгло жаром. Молодой чародей торопливо развернулся и, припав к земле, досмотрел развернувшуюся на лесной дороге драму. Брендайг опять не послушался его приказа. То ли взыграла в нем владетельская гордыня, то ли в его невеликом уме такое понятие, как "отступление", не помещалось -- он выбрался на дорогу, намереваясь сжечь и второй гроб. Почему этого нельзя было сделать из того укрывища, которое волшебники только что покинули, -- Линдан не понял. Так или иначе, но стоило Брендайгу показаться на дороге, как ши попытались закидать его свинцовыми желудями. Чародей немедленно закрылся щитом, но при этом потерял способность нападать -- Линдан по пальцам мог бы пересчитать огневиков, способных направлять свою силу одновременно в стену жара и в удаленную от нее мишень. Выскочившие из чрева самоездной повозки ши засыпали Брендайга своими снарядиками. Линдан понадеялся было на их глупость, но, как тут же оказалось, зря -- по приказу своего воеводы демоны проворно взялись обходить волшебника с боков, по временам давая пробные очереди. Линдан подумал было сжечь их, испепелить, чтобы и следа не осталось, чтобы никто не сумел потом разобраться, куда делись люди, вплавленные в текучую сталь... но из-за поворота уже неслись рев пятнистых повозок и крики демонов-дружинников, похожие на вопли стервятников. Их было слишком много. Будь на месте Брендайга гильдейский чародей, Линдан встал бы рядом с ним. В скуллах гильдии согласование боевой волшбы составляло отдельную дисциплину. Но Брендайг, своенравный и озлобленный, готовый любой приказ отвергнуть с порога только потому, что им осмелился распоряжаться какой-то низкородный... Нет, ему Линдан не доверил бы своей жизни. Но молодой чародей успел еще увидеть, как падает пораженный пулей в спину Брендайг, прежде чем по-пластунски скользнуть в спасительные лесные глубины. "Дурак я, дурак, -- думал он, переваливая через мощные корни дубов, вязов, двулистов. -- Мыслил себя владетелем -- а высокородным я никогда не был и не стану. Я гильдейский чародей. Вот на что надо было опереться. Не на других владетелей, встревая в давние свары Дейга с соседями. Не на Андилайте -- конечно, столица откликнется на зов, как положено по Серебряному закону, но доброй воли соседских владетелей это нам не прибавит. Известно же -- придворные спят и видят, как бы отнять привилегии у владетелей... а те готовы правую руку себе отсечь, только б лишить столицу даже той малой власти, которой та наделена. А вот гильдия огневиков не попустит, чтобы ее чародеев гоняли по лесам какие-то ши... и гильдиям не нужны земли. Вся эвейнская земля и так наша". Норовистого брата владетеля Пардайга он успел списать со счетов, а зря. Задержись Линдан чуть подольше на месте короткой стычки, он увидел бы, как, повинуясь окрикам офицеров, злые, мрачные фельдшера спешно перевязывают рану обеспамятевшего от боли и кровопотери чародея и волокут в бронетранспортер первого пленника, взятого американской армией в этой странной войне. * * * -- Крис, но я все равно не понимаю! -- продолжал ныть Боллингтон. -- Какого черта они послали на это задание _нас_? -- Потому что на это задание направили весь свободный личный состав, -- устало отозвался Рид. -- А кто более свободен, чем вернувшаяся из патруля снайперская пара? -- Но... это же нечестно! -- А ты не заметил, -- Крис осторожно потер воспаленные глаза, -- что жизнь вообще очень несправедливая штука? -- И мы теперь будем участвовать в зачистке, да? -- не унимался Боллингтон. -- Со снайперскими винтовками? -- Мы будем участвовать в акции по переселению. -- Крис мотнул головой. Ему зверски хотелось спать, и это желание было главной причиной, по которой он еще не приказал неуемному Джимми заткнуться. Не будь этого дурацкого разговора, он бы уже свернулся калачиком на груде небрежно брошенных в кузов грузовика одеял. -- Чтобы справиться с местными курами, тебе должно хватить твоего "Рэндолла". -- Вот срань! -- выругался Боллингтон. -- И какая только штабная гнида это придумала? -- Командование подозревает, что местные жители поддерживают "гамбургеров". -- Ну, еще бы они их не поддерживали! -- хмыкнул Джимми. -- А посему было принято решение переселить ближайшую из деревень "желтой" зоны в "зеленую", то есть контролируемую нами, -- закончил Рид. -- Туземцы радостно покинут свои грязные хибары и обоснуются в новеньких американских палатках... и каждый день будут получать по "сникерсу". -- Дети будут в восторге. -- Да. Мы познакомим их с кока-колой, жвачкой, Микки Маусом... -- ...тяжелым роком, наркотиками и триппером, -- подхватил Джимми. -- Что за хрень? Какая "зеленая зона", когда джи-ай боятся нос высунуть за периметр? -- Т-с-с. -- Крис заговорщицки поднес палец к носу и подозрительно огляделся. -- У этих стен тоже есть уши, рядовой. -- Да пошли они в жопу! -- беззлобно отозвался Джимми и, выпрямившись, выглянул из-под тента. -- Интересно, долго нам еще ехать? -- Не имею ни малейшего представления, -- отозвался Крис, зевнул и, не выдержав, качнулся вперед, упершись лбом в холодную сталь винтовочного ствола. Глаза тут же подло воспользовались случаем и слиплись, да так, что не откроешь. Он продолжал слышать бубнящего что-то Боллингтона, но слова доносились до мозга словно сквозь подушку -- звуки знакомые, но смысла не образуют. Крис зевнул еще раз и вырубился. Проснулся он от того, что машину перестало ритмично подкидывать на бесчисленных ухабах и выбоинах, которые и представляли собой местное дорожное покрытие. Да уж, это вам не хайвэй, с тоской подумал Крис, на "Харлее" не разлетишься. Хорошо русским -- они у себя к такому приучены, для них, может, и вовсе никакой разницы не будет. Кто там сказал, что Россия -- это страна, где вместо дорог -- направления? Наполеон или кто-то из немцев? Впрочем, неважно. -- Кажется, приехали, -- сообщил Боллингтон, высовываясь из кузова. Крис ожесточенно потер лоб. Наверняка след от ствола остался, огорченно подумал он, ну и по-дурацки же я выглядеть буду. Камуфляж нанести, что ли? Интересно, я ствол не погнул? Моя башка в нынешнем состоянии тонн пять весит. -- Ну что там? -- Ничего не видно, -- отозвался Джимми и неожиданно для Криса перехватил винтовку в левую руку и выпрыгнул из кузова. Крис последовал за ним. Деревня раскинулась прямо перед ними. Грузовики выстроились "елочкой" по обеим сторонам дороги, тогда как эм-стотринадцатые образовали редкую цепочку вокруг деревни. На холме напротив возвышался единственный в батальоне "шеридан", нацеливший на серые домики свой шестидюймовый обрубок. -- Смотри. -- Джимми толкнул Криса в бок. -- Вон майор. Похоже, беседует с местным шерифом. -- Ну-ну. -- Крис по привычке потянулся было за биноклем и, не нащупав его на привычном месте, чертыхнулся, вспомнив, что выложил его в домике сразу после возвращения из рейда вместе с остальным снаряжением. Теперь при нем не было ничего, кроме... А почему бы и нет? Он пожал плечами, вскинув винтовку, уложил ее на "закрепощенный" локоть и заглянул в прицел. -- Что там? -- Разговаривают. -- А о чем? -- Даже если бы я и умел читать по губам, -- процедил Крис, -- вряд ли я бы смог проделывать этот фокус на туземном наречии. -- Прости, не подумал. -- Ага... похоже, переговоры зашли в тупик. Местное старичье уходит. -- И что теперь? -- Хороший вопрос, -- усмехнулся Крис. -- Будем делать то, зачем мы сюда приехали. -- А... -- Джимми осекся. -- Кто будет приказывать _нам_? -- Это хороший вопрос номер два. Надо бы, -- Крис опустил винтовку и огляделся вокруг, -- найти того долбаного сержанта, который поднял нас с кроватей. -- Как же, найдешь его, -- уныло сказал Боллингтон, глядя на выстраивающиеся перед бронетранспортерами шеренги. -- Может, у шофера спросить? -- Идея. -- Крис прошел вперед и побарабанил костяшками пальцев по кабине. -- А... Хто? -- высунулась из окна встрепанная -- нет, поправил сам себя Крис, это у него постоянная прическа -- голова водителя-пуэрториканца. -- Чего вам? -- Тебе про нас что-нибудь говорили? -- спросил снайпер. -- Про вас? А кто вы такие, парни? -- Те, кто всю дорогу трясся в кузове твоей развалюхи, сальная твоя шкура! -- А-а. То-то мне показалось, что для одних одеял грохоту было многовато. -- Все ясно, -- вздохнул Крис и, обернувшись, наткнулся на вопросительный взгляд Боллингтона. -- И что теперь? -- Откуда я знаю, -- пожал плечами Крис. -- Может, пойдем в деревню? -- неуверенно предложил Джимми. -- Я видел Шотландца. Присоединимся к его ребятам. Они-то точно знают, что им делать. -- Пойдем, -- согласился Крис. -- Хуже от этого, по крайней мере, не будет. * * * Обри Норденскольд медленно шел по улице, озираясь на каждом шагу. "Надо чаще выезжать из лагеря", -- наказал он себе строго и тут же не к месту вспомнил, что среди рядового состава патрулирование здешних дорог уже получило неотмываемое клеймо "русской рулетки". Не то чтобы гибло так уж много солдат. Большая часть патрульных групп возвращалась на базу у менгиров, не заметив ничего подозрительнее и опаснее белки. Тяготила и пугала именно безнаказанность партизан, их лесное всемогущество. Каждая уничтоженная группа словно демонстрировала новый аспект их способностей -- по-другому образованный майор Норденскольд просто не мог выразиться. Морские пехотинцы погибали вдалеке от базы и едва ли не у самой ограды, пешие и на M113-х (Обри подозревал, что единственный "шеридан" уцелел только потому, что Макроуэн категорически отказывался без веской причины выводить его за ворота, и адмирал его поддержал). Партизаны словно задались целью доказать, что любые предосторожности бесполезны и бессмысленны. И после их налетов выживших не оставалось, так что о вооружении и тактике местных жителей командование группировки вторжения знало не больше, чем в самом начале операции. До сих пор им не удалось поймать ни одного партизана. Отчасти это объяснялось скромными силами, которые Обри с Макроуэном (адмирал после ночной атаки опять впал в перемежающийся ступор) могли выделить на их поимку. Отчасти -- тем, что жители деревень, оказавшихся в округе базового лагеря, в том, что, словно в насмешку, официальные документы именовали "зоной безопасности", ненавидели американцев почти так же сильно, как недобитые воины из разгромленного замка. Агрессивный Макроуэн подозревал местных в пособничестве партизанам, и Обри в глубине души готов был с ним согласиться. Но доказательств этому покуда не находилось. Деревенские терпели захватчиков и не проявляли ни открытого неповиновения, ни слишком уж явной злобы, но атмосфера при этом создавалась настолько напряженная, что Обри приходилось чуть ли не ежедневно успокаивать своих солдат. А заходить в деревню приходилось. Хотя бы потому, что начальство упорно требовало от адмирала Дженнистона установить с туземцами дружеские отношения, а тот, несмотря на скверный характер и ослиное упрямство, в открытую саботировать приказы сверху не осмеливался. К сожалению, пользуясь единственным доступным ему опытом -- корейско-вьетнамским, -- адмирал не придумал ничего лучше, как организовать регулярную выдачу подарков с наглядной демонстрацией преимуществ американского образа жизни. И теперь, когда о надеждах наладить отношения с местными жителями можно было забыть надолго, бесплатные раздачи продолжались. Даже под дулом автомата. Мрачные морпехи выкидывали из грузовика ящики с конфетами. Странно, но никакие другие товары спросом у туземцев не пользовались. Поначалу интерес вызвали пластиковые бусы -- но сколько бус можно продать в одной деревне или даже в трех? Выдавать ножи чуть было не запретил Макроуэн, уверявший, что все эти орудия смертоубийства, как одно, окажутся под ребрами у его ребят. Обри с большим трудом его переубедил -- как оказалось, зря, потому что скобяные изделия не вызвали ни малейшего интереса. Туземцы попереглядывались пару минут, потом вперед вышла хрупкая молодая женщина и двумя пальцами сложила лезвие ножа пополам, точно бумажную ленту. Ни один силач в лагере так и не сумел разогнуть его обратно, и ни один умник не разгадал сути фокуса. Потом нож конфисковал наблюдатель из АНБ и отправил в лабораторию на анализ. Результатов не было до сих пор. Поэтому основным товаром армии вторжения оставались шоколадные батончики. Женщины и дети попрятались по домам, еще когда грузовики и бронетранспортеры пылили по разъезженной дороге. На площади остались только мужчины. Деревней управляло что-то вроде совета старейшин с олдерменом во главе, и сейчас весь этот ареопаг выстроился перед машиной, пристально озирая выгружаемые коробки. -- Мы пришли с вестями, -- сообщил Обри старейшинам, подойдя поближе. Странно, но и после неудачных переговоров у замка он сохранил способность понимать местное наречие и даже объясняться на нем. То же, хотя и в меньшей степени, относилось к Макроуэну с лингвистом, но у командира морской пехоты были дела поважнее, а лингвист мучился на базе, составляя очередную версию разговорника для личного состава. Поэтому толмачить обычно отправлялся Обри, выкраивая для этого крохи собственного свободного времени. -- Вы всегда приносите дурные вести, демоны, -- ответил мрачный староста. Обри пожал плечами. -- Мой воевода просит вас выказать уважение его власти, -- несколько витиевато выразился он. По опыту прошлых бесед майор усвоил, что туземцы падки на красивые слова, хотя перемаслить было опасно -- самые невинные, казалось бы, обороты могли ввергнуть эвейнцев в амок. -- У вашего воеводы нет власти на земле Дейга, на земле Эвейна, -- отрубил старик. Ну вот, опять! -- Чего он хочет от нас? -- поинтересовался староста, прежде чем Обри сформулировал достаточно обтекаемый ответ. -- Он просит вас переехать в... окрестности нашего военного лагеря... -- спотыкаясь, объяснил Обри, -- дабы показать... что вы не поддерживаете, лесных беззаконников... не оказываете им пособления... и ради уважения к нему. -- Нет, -- отрезал староста. Майор Норденскольд нахмурился. Этого в сценарии не было. Местные жители могли торговаться, оскорблять пришельцев, требовать невесть чего... но до сих пор они не отказывались разговаривать вообще. -- Мы дадим сладостей, -- попробовал он пробить внезапно вставшую стену. -- Нет, -- повторил староста. -- Земля... -- Он разразился длинной тирадой, из которой Обри понял только, что земля обидится на оставивших ее. -- Мы дадим вам новые дома, -- попытался объяснить Обри. -- Станем кормить, пока у вас нет пищи... -- Нельзя, -- коротко объяснил старик, презрительно глядя на глупого пришельца. -- Нельзя оставлять землю. Оставим -- поля травой зарастут, луга под лес уйдут. Долго ли лорд Дейга вас изгонять будет -- то никому не ведомо. Обидится земля. Голод будет. Позор чужим хлебом жить. Обри с ужасом осознал, что старик говорит правду. Оставить поля без ухода действительно означало остаться голодным... или положиться на милость богатых демонов. -- Езжайте в другую деревню, -- посоветовал староста. -- Там, может, народ глупый. Может. Обри не стал говорить, что в соседних поселениях идеологическая борьба не увенчалась успехом. Майор пересказал услышанное лейтенанту Уоллису. -- Сэр, разрешите обратиться, сэр? -- поинтересовался тот после недолгой паузы. -- Разрешаю, -- махнул рукой Обри. -- И не надо по полной. -- Слушаюсь. А почему мы не можем просто... согнать эту банду прикладами и не валандаться? Видно было, как лейтенанту хочется выместить на туземцах накопившееся зло. -- Потому, лейтенант, что у нас есть строгий приказ -- поддерживать с ними дружеские отношения, -- устало ответил Обри. -- Даже если им на это глубоко начхать. И потому, хотел он добавить, но промолчал, что мы уже палим друг по другу вовсю и конца-краю этому не видно. -- Лейтенант! Майор! -- крикнул радист, высовываясь из люка. -- Что случилось? -- спросил Обри, подбегая к бронетранспортеру. -- Нападение, -- проговорил радист, припадая одним ухом к наушникам. -- Партизаны... сожгли еще одну эм-стотринадцатую... Лейтенант, вас требует подполковник Макроуэн. Уоллис натянул наушники. Реплик его командира слышно не было, и Обри оставалось мучительно гадать о содержании беседы по сдавленным уоллисовским "есть, сэр... да, сэр... так точно, сэр". Наконец лейтенант пришел в себя и, старательно не глядя на Обри, проговорил: -- Приказ командира... в связи с тем, что местное население явно оказывает партизанам помощь и поддержку... в качестве меры устрашения произвести принудительное переселение жителей... и снести деревню. -- Он сглотнул и закончил: -- Майор, вы объясните это местным или мы сразу прикладами? Обри безответно кивнул. Подойдя к деревенским старейшинам, он, как мог, перевел им содержание макроуэновского приказа. Старейшины молчали. -- Мне очень жаль, -- добавил Обри машинально. Староста дернулся, точно майор отвесил ему пощечину. Он пожевал губами, сплюнул -- не на ботинки Обри, но так близко, что брезгливого Норденскольда перекосило, -- и, отвернувшись от майора, крикнул что-то своим соплеменникам. Из толпы донесся слитный негодующий гул, но никто не сделал и шага вперед. Никто не бросал в американцев камнями, и за это Обри искренне был благодарен судьбе. -- Мы... не воюем с вами, -- попытался он объяснить старейшинам. -- Мы воюем с вашим лордом. Не помогайте ему, и вас никто не тронет. Староста ничего не ответил, но заговорил самый дряхлый из старейшин. -- Наш лорд, -- прошамкал он, -- убит. С вами теперь воюет земля Дейга. Вы не победите земли. Теперь уже все старейшины отвернулись от Обри -- демонстративно. Чувствуя себя оплеванным, майор вернулся к бронетранспортеру. Морпехи с мрачным весельем вламывались в дома, волокли все припасы, какие только могли найти в погребах и амбарах. Суматошно квохтали здешние куры -- почему-то сизые, как голуби. -- Майор Норденскольд... -- пробормотал радист, тиская в пальцах ручку. -- Вас вызывают на базу... Наши взяли пленника. -- Что? -- изумился Обри. Ему уже казалось, что им противостоят неуловимые невидимки. -- Сейчас он без сознания... но, когда он очнется, от вас потребуется допросить его. Приказ адмирала Дженнистона. * * * -- Айхегойн аф омбенин! -- разнеслось над деревней. -- Айхегойн аф омбенин! В первый момент Крис даже не сообразил, откуда грохочет эта тарабарщина. Только когда мегафон загремел снова, он увидел мелькнувшую между домов коробку М-113-го, на крыше которого стоял лейтенант Уоллис. -- Что он орет? -- удивленно спросил Джимми. -- Что-нибудь вроде: "Собирайте ваше барахло и выходите", -- устало ответил Крис. -- Или что там полагается кричать в подобных случаях. Наверняка на этот счет есть специальная инструкция. Цепочки взводов уже втягивались в лабиринт деревенских улочек. Снайперы пристроились к одному из них -- второй взвод третьей роты, автоматически отметил Крис, никого из них не знаю, а командиром у них Барни не-помню-кто... ладно, будем считать, что Флинтстон -- чуть поотстав. Морпехи были "на нервах", настороженно поводя по сторонам стволами М16-Х, и этот мандраж, похоже, передался Боллингтону. Тот несколько раз бросал выразительные взгляды на висящую на бедре Криса кобуру "кольта" и наконец, не выдержав, попросил: -- Крис, может, если тебе пистолет не нужен, дашь мне подержать, а? -- А зачем он тебе, -- рассеянно отозвался Крис, -- когда у тебя есть такой прекрасный "рэндолл" с серейторной заточкой? От одного его вида герильерос будут в ужасе разбегаться. -- Оставь мой нож в покое! -- А ты оставь в покое "кольт", пока я не приказал тебе разрядить винтовку! -- Что?! Крис, резко развернувшись, схватил Джимми за грудки. -- Я сказал, прекрати ныть и заткнись! -- рявкнул он. Боллингтон с ужасом осознал, что его напарник не просто зол -- он взбешен. Когда только Рид успел себя так накрутить, ошеломленно подумал он, был же сонный как муха. -- Еще одно слово, и я сам вытряхну из твоей винтовки патроны, -- прошипел Крис, подтаскивая Джимми к себе. -- Потому что РАЗРЯЖЕННОЕ ОРУЖИЕ НЕ СТРЕЛЯЕТ, а я не хочу, чтобы ты устроил тут что-нибудь, из-за чего будешь потом просыпаться в холодном поту. Я не могу внушить это остальным долбаным придуркам, у кого чешутся пальцы на спусковых крючках, но ты -- мой подчиненный и будешь выполнять МОИ приказы. Ясно, мать твою так?! -- Так точно, сэр! -- выдохнул ошеломленный Джимми и после недолгой паузы тихо попросил: -- Может, отпустишь все-таки мой карман? -- Прости. -- Вспышка гнева прошла так же внезапно, как и накатила, и теперь Рид снова выглядел сонным... и смущенным. -- Просто... хватит с меня одного Уолша. -- Ладно уж, чего там, -- пробормотал Боллингтон. -- Понимаю. -- Черт! -- Крис озабоченно огляделся. -- Похоже, мы отстали. -- Ну, не могли они уйти далеко, -- озабоченно начал Джимми, заворачивая за угол... и осекся. Прямо перед ними на узенькой деревенской улочке пятеро морпехов обступили туземку. Девчушка, прижав стиснутые кулачки к подбородку, испуганно шарахалась от одного гогочущего чужеземца к другому. -- Ч-черт, -- выдохнул Крис. Двое "охотников" настороженно оглянулись в их сторону, но, увидев, что вновь подошедшие не местные и не офицеры, тут же потеряли к ним всякий интерес. -- Ну, милашка, не бойся, иди ко мне! -- выкрикнул один из них, здоровенный негр в неуставной черной косынке, повязанной на пиратский манер -- У Сэма есть для тебя кое-что, чего ты еще наверняка не видела... такого большого и черного! -- Ты собираешься показать ей батончик "марса", а, Сэмми? -- со смехом крикнул другой. -- А не боишься, что откусит? Она же дикарка! -- Крис... -- Остынь, Джимми. -- Рид привалился спиной к забору. -- Ей ничего не угрожает. -- Но они... -- Просто дурачатся. На что-то более серьезное у них нет времени. И потом, слишком много свидетелей. -- Ты уверен? -- Да. Кстати -- мы в любом случае ничего не можем сделать. Любой из этих орангутанов в пять секунд уделает нас обоих. А угрожать оружием своим из-за какой-то туземки... -- Но она же совсем еще девчонка. -- В Индии, -- усмехнулся Крис, -- замуж выдают в одиннадцать. -- Знаешь, Крис... -- Боллингтон как-то странно взглянул на напарника. И взгляд этот Крису совсем не понравился. -- Иногда я тебя не понимаю. -- Иногда я сам себя не понимаю, -- проворчал снайпер, отрываясь от забора и кладя руку на кобуру. -- Смирно! Даже не успев осознать, откуда раздался начальственный рык, все присутствующие немедленно обратились в соляные столбы, между которыми замерла перепуганная девочка. -- Та-ак, -- многозначительно протянул стоящий на противоположном конце улочки лейтенант Лоренцо. -- Развлекаетесь, значит? -- Никак нет, сэр! -- Разве я спрашивал ваше мнение, рядовой Шеллингфорд? -- удивленно осведомился лейтенант. -- Я сказал, что вы, стадо безмозглых мустангов, развлекаетесь, и, значит, так оно и было. Капрал Суэртро? -- Здесь, сэр! -- По возвращении на базу подойдете ко мне, -- вкрадчивым тоном произнес Лоренцо, -- и я придумаю для вас что-нибудь... особое. А пока -- с какого конца деревни сказано было начинать?! Живо на площадь! -- Есть, сэр! -- отозвался капрал. Крису было отлично видно, как из-под его каски стекали на лицо крупные капли пота. Лейтенант Лоренцо не зря заслужил заглазное прозвище "Аспид", и если уж он обещает придумать что-то особое, помимо своего обычного арсенала, то это будет нечто из разряда "мама, роди меня обратно". -- Эй, вы двое! -- Теперь окрик лейтенанта мог относиться только к ним -- пятерка морпехов покинула место действия со скоростью, позволявшей претендовать на место в команде Корпуса по бегу. -- Да, сэр? -- Снайперы? -- Так точно, сэр! -- Тогда какого... -- Лоренцо не договорил фразы. -- Присмотрите за ней! Собрать вещи и... вообще. -- Есть, сэр! -- рявкнул Крис, идиотски выпучив глаза. Лейтенант еще пару секунд мерил обоих подозрительным взглядом, затем развернулся и, насвистывая, зашагал вверх по улочке. -- Ух! -- выдохнул Джимми, когда Лоренцо скрылся за углом. -- Я уж думал, он и из нас сейчас начнет бигмаки лепить. -- Он нам и так подгадил, -- рассеянно отозвался Крис, глядя на девушку. Действительно, совсем еще ребенок. Но девчонка красивая, даже сейчас, перепуганная до полусмерти. Через пару лет, когда расцветет окончательно, будет сердца разбивать только так, подумал он. -- У тебя разговорник есть? -- Что? Ах да, где-то был. -- Джимми суматошно принялся рыться по карманам. -- Куда же я его... ага, вот. -- Спроси, как ее зовут? -- шепотом приказал Крис, осторожно приближаясь к девушке, сообразившей, что демоны уже не окружают ее со всех сторон, и явно готовой уносить ноги. -- Э-э, куон... ниман... тоу? -- запинаясь, прочитал Джимми. -- Черт, буквы мелкие! Девушка настороженно переводила взгляд с одного американца на второго. -- Этна, -- выдохнула она и тут же испуганно сжалась. -- Этна, -- повторил Крис. -- Вот и отлично. Сейчас важно говорить спокойным тоном, подумал он, ничего, что она не понимает. Сам настрой речи уже действует положительно, Седжвик ему об этом говорил не раз, и он сам убедился, когда они наткнулись на ту индейскую деревню. -- Красивое у тебя имя, -- продолжил он с гипнотической размеренностью. -- Этна. У нас так вулкан один называется. И сама ты красивая. Правда, она красивая, Джимми? Глаза, как два глубоких озера, коса до пояса, носик... такой очаровательный вздернутый носик... юбка разноцветная... Сама небось из лоскутов сшила? -- Мне что, переводить всю эту чушь? -- осведомился Боллингтон, пытавшийся одновременно заложить пальцами все страницы в тощеньком ксерокопированном разговорнике. -- Конечно, нет, идиот, -- не переставая улыбаться, отозвался Крис. -- Скажи ей... нет, дай сюда этот дурацкий разговорник, я сам скажу. Он выхватил из рук Джимми уже успевшую истрепаться по краям брошюрку и начал лихорадочно пролистывать ее. -- Коун... Крис, -- прочитал он, обнаружив наконец искомое, и для верности ткнул в себя указательным пальцем. -- А это коун Джим. Девушка прошептала что-то невнятное. -- Не понимаю. -- Крис развел руками и, пролистнув книжечку, повторил: -- Найведна. -- Спроси ее, где она живет? -- подсказал Боллингтон. Крис ожесточенно зашуршал страницами. -- Этна... -- выдавил он, после чего едва не сломал язык, пытаясь заменить именем девушки последнее слово в наиболее подходящей обнаруженной им фразе: "Где есть постоянное местообитание партизан?" -- Найведна? -- недоуменно переспросила девушка. -- Местообитание, -- задумчиво повторил Крис и, сообразив, что от разговорника, похоже, толку не будет, изобразил в воздухе силуэт домика, после чего начал тыкать пальцем в Этну и в соседние дома. -- Где. Ты. Живешь. -- Ай, ведна! -- рассмеялась девушка. -- Омбен ми хетта-ри! Она ловко скользнула мимо Криса к калитке в заборе, распахнула ее и, замерев в проеме, выжидательно уставилась на снайперов. Американцы переглянулись. -- Э-э... думаешь, нам стоит идти? -- спросил Боллингтон. -- У нас приказ, -- пожал плечами Крис. -- И потом, наверное, ей действительно нужно помочь собрать вещи. -- Но она же наверняка не может жить одна, -- возразил Джимми. -- Вот это мы сейчас и выясним, -- пообещал Рид, подходя к калитке. Двор за сплошной оградой оказался неожиданно большим. Здесь спокойно размещался большой дом, несколько построек поменьше, которые Крис классифицировал как хозяйственные, и два -- как же это по-русски, задумался почему-то снайпер, a, _izbushka_, -- небольших домика, к одному из которых и поманила их Этна. Крис осторожно шагнул в темный коридорчик, рукой отвел от лица в сторону что-то остро пахнущее травами -- позади медно загремел оказавшийся не столь ловким Боллингтон -- и, наклонившись, прошел в маленькую, но на удивление светлую комнату. -- Омбен ми, -- сообщила Этна, садясь на кровать. Она подобрала ноги -- Крис мельком отметил, что одеяло, которым застелена кровать, похоже, сделано из тех же лоскутов, что и юбка девушки, -- обхватила колени руками и, положив подбородок на колени, уставилась на американцев своими большими глазами. -- Наверное, ты сказала, что живешь здесь, -- задумчиво пробормотал Крис, с любопытством оглядываясь вокруг. -- Прости, крошка, но я не понимаю ровным счетом ничего из того, что ты так славно лопочешь. Проклятый языковой барьер... Можно? Он протянул руку к нарисованной на стене картинке, нов последний момент задержал ее и оглянулся на девушку. -- Хай, бирмас. -- Все равно не понимаю, но будем считать это согласием, -- сказал Крис, осторожно касаясь отполированной доски. Не неровной желтоватой поверхности неведомый художник уверенными четкими штрихами изобразил одинокое дерево с кружащимися вокруг листьями. Чем-то это напомнило Крису китайские рисунки тушью, только это была не тушь, а... он глянул на подушечку собственного большого пальца -- наверное, уголь. Потом рисунок покрыли воском, чтобы не стирался так легко. -- Образец примитивного искусства, а, командир? -- ехидно осведомился Боллингтон из-за плеча. -- Вот что значит патриархальная культура! Наши тинэйджеры обвешивают свои комнаты плакатами, а эта аборигенка -- пейзажами. Интересно, откуда у нее столько денег, а? Тот парень, что намалевал все это, должен драть недешево. -- Обвешивает... -- Крис оглядел комнату, всюду натыкаясь взглядом на черно-желтые рисунки. И тут его осенило. -- Кто. Это. Делать? -- спросил он, сверившись предварительно с разговорником и тыча пальцем в доски. -- Изготовлять -- кто? Девушка тихонько вздохнула. -- Айн. -- Ты? -- переспросил Крис. -- Это все, -- он обвел комнату рукой, -- Этна? -- Этна, ми. -- Ба, -- ошеломленно выдохнул Джимми, -- да у нее талант. -- Да уж. -- Крис зачем-то хлопнул себя по карману... замер. Осторожно извлек из кармана огрызок карандаша. Хороший черный карандаш для заполнения карточки местности. -- Джимми, -- вполголоса окликнул он напарника. -- У тебя блокнот при себе? -- Да, а что? -- Давай. -- А зачем? -- запоздало спросил Боллингтон, протягивая Крису книжицу в тяжелом коричневом переплете. -- Затем. -- Крис перелистнул несколько страниц -- ну да, напарник не слишком утруждал себя ведением дневника. От силы страниц десять заполнены, а остальные -- чистая белая бумага. -- Эй, ты что! -- вскрикнул Джимми, глядя, как Крис ; "с мясом" рвет плоды его трудов. -- Это подарок моей матушки... был. -- Этна. -- Крис осторожно присел рядом с девушкой. -- Смотри. Он изобразил на листике несколько схематичных деревьев... домик с дымом из трубы... собаку. -- Рисуешь, потом, -- Крис старательно потер лист ластиком, -- если надо, стираешь и рисуешь снова. На, попробуй, -- тихо попросил он, протягивая девушке блокнот и карандаш. -- Мин лай бирен? -- Да, тебе, тебе. Этна неуверенно взялась за подарок. Осторожно провела несколько линий, примериваясь, а потом... -- Bay! -- восхищенно выдохнул Боллингтон, глядя, как на листике быстро возникают их с Ридом фигуры. -- Да ее надо в Академию отправлят