в. Полная стерильность. Включаете аппараты охлаждения и усыпления и одновременно гравитопреобразователь. Он уже готов. Так, Квинт? Ну вот... Вы становитесь невесомым, значит, жидкость отпадает. - А для чего невесомость? - спросил Тоник. - Чтобы бока не отлежать, - ответил Квинт. - Он правильно сказал, - продолжал я. - Таким образом, Ужжаз, вы погружаетесь в анабиоз. Все это время радиоактивный кобальт создает в аппарате пробуждения радиацию и ровно через сто лет ее доза настолько повышается, что в специальном реле усики биметаллической пружинки нагреваются, растягиваются и замыкают цепь, в результате чего аппарат пробуждения включается. Вы просыпаетесь, берете в руки аппараты и гравитомашину - мы постараемся сделать ее компактной, например, в виде стульчика - и выходите наружу. Вставляете в шар трубочку, выпускаете из него воздух, трубку в карман - смотрите не потеряйте - садитесь на стульчик, то есть машину, и едете в город. Приехали, из стульчика получился чемоданчик, кладете в него аппараты - для облегчения они будут сделаны наполовину из фотонита - и окунаетесь в новую жизнь. Как договаривались. Вышел срок - обратно в анабиоз на сто лет. - Почему я вас раньше не знал? - сожалеюще сказал Ужжаз. - Ладно. Меры предосторожности: в случае приближения к шару постороннего тела аппарат пробуждения автоматически включается независимо от дозы радиации. Вы пробуждаетесь и принимаете меры. Кроме того, аппарат рассчитан на срабатывание в момент нашего возвращения на землю. В нем будут реле с закодированным радиошифром. У вас будет микрорация, чтобы мы могли сразу друг друга найти. Ясно? - Еще как. - А теперь за работу! Работа бурлила вовсю. Наконец все было опробовано, проверено, испытано. Ночью решили покинуть город, держа курс к северному полюсу. Почему к северному? Да потому, что изображение бумаг Бейгера отразилось с северного полушария. - Ну, Ужжаз, - сказал я после обеда. - Давайте собираться. Пришло время. Мы должны убедиться сами, что вы погрузились в анабиоз вне пределов квартиры. На самоуправляющейся машине мы все выехали к карстовым пещерам и в одной из них, самой крайней и непримечательной, где вечно царил покой, мрак, холод и сырость, куда самого заядлого туриста под страхом смерти не загонишь, в дальнем углу, в нише, мы выдули шар. Взволнованный Ужжаз неуклюже обнял меня, снял колпак и бросил его через плечо: - До встречи! - До встречи, Ужжаз! - мне чертовски захотелось всплакнуть. - До скорой, через пятьсот веков, - сказал растроганный Квинт. - Мы быстро. Туда и обратно. - До встречи, - дрогнувшим голосом сказал Тоник. Ужжаз на мгновенье застыл, свел брови и смело шагнул в батискаф. Послышалось едва слышное гудение. Через три минуты оно смолкло. - Наш добрый, перевоспитанный Ужжаз в анабиозе, - сказал я. -В машину. К тебе, Тоник. На прощальный ужин. Мать предупреждена? - Да, она ждет. Лавния сидела в кабинете Бейгера за его столиком, подперев подбородок кулачками, и смотрела в одну точку. - Мама, - подошел к ней Тоник. Она схватила его руку и прижала к своей щеке. - Зачем его нежить? - сказал Квинт. - Он мужчина. Он скоро в космосе будет. Лавния непонимающе посмотрела на Квинта, встала и пригласила всех к столу. Прощальный ужин не ладился. Веселыми были только Квинт да младший брат Тоника. Они сразу нашли общий язык. Квинт, захлебываясь, болтал о разных пустяках, не стесняясь хохотал, не забывая при этом подцеплять вилкой самые аппетитные кусочки баранины. Незадолго перед уходом я отозвал Лавнию в сторонку. - Я уже вам говорил и еще скажу. Не теряйте надежды. Пусть мы улетим, но только вот что: вы еще увидите и Тоника и Бейгера. Как, каким образом, я совершенно не знаю, но мне это подсказывает чутье. А я ему верю так же, как верю, что на Землю еще будут падать метеориты. Испытано уже. - Если бы так, - вздохнула Лавния. - Оно так и должно быть. Верьте! Не хороните мужа раньше времени. С наступлением темноты мы распрощались и покинули гостеприимный дом. - Береги себя, сынок! - раздалось вдогонку традиционное материнское напутствие. Все было проверено окончательно, и мы стали собираться в дорогу. Кузов машины сняли, на его место на специальных подставках закрепили спущенную с крыши кабину и осторожно, чтобы не разбудить соседей, начали носить оборудование: иразеры, инструмент, материалы, запасы воды и продовольствия. Квинт через люк принимал груз и по схеме размещал его в кабине. Кое-что, для сохранения центра тяжести, клал в машину. Соседей все же разбудили. Тетя Шаша потихоньку выглянула в коридор, когда я нес скафандр. Увидев меня одного, она осмелела и вышла в наспех накинутом халате. - Фил! Слушайте меня. Чтоб завтра же коридор был побелен! Слышите? Побелен. Завтра же! Это вы всегда грязь разводите. Сначала один разводили, потом этот, похожий на манекен, квартирант появился, потом еще один, почти мальчишка и, наконец, еще один в этом дурацком колпаке. Хватит! На вас не набелишься. Конечно, я мог бы сказать "хорошо" и не побелить. Ищи меня завтра. Но я не такой и поэтому решил организовать побелку сейчас же. - У вас извести не найдется? - Чего-о? А кисть вам не нужна? С палкой? - И кисть тоже, и если можно - две. Тетя Шаша соображала минуту, другую, потом решительно пересекла коридор и подала знак смиренно стоявшему за дверью дяде Коше. Вмиг известка и кисти были вынесены. Подошли Тоник с Квинтом, я дал команду, и мы принялись за дело. Через час коридор сверкал чистотой. А еще через пятнадцать минут мы сидели в машине. Жалко было оставлять ядроскоп и с собой не возьмешь: слишком громоздок. Шар с законсервированным атомным взрывом пришлось взять. Куда ни спрячь, люди со временем его обнаружат и найдут способ вскрыть. Тогда катастрофа будет неизбежна. Шла последняя минута. Я мысленно прощался с родными местами. - Этот маленький баллончик в ногах мне мешает, - сказал сидевший на заднем сидении Тоник. - Возьму его на колени. Вы не слышите, где это свистит? Надо, наверное, вентили при.... - Слышим, - ответил Квинт. - Это вон в мастерской фланцевое соединение воздух пропускает. - Как устроился, Тоник? - спросил я. - Удобно? - Никто не ответил. - Тоник, слышишь? Я повернулся. Его не было. А ведь только что здесь сидел. - Он куда-то спрятался, - предположил Квинт. - Ему пошутить захотелось. Нет, он не спрятался и не ушел никуда. Я уже догадался. Неприятно защемило в груди. Я перегнулся через спинку сидения и достал баллончик. Так и есть. - Вот что, Квинт. Надо крепиться и слезы не распускать. Полетим вдвоем. -Он испугался? Сбежал? - Во сто крат хуже, - я вышел из машины. - Тоник думал, что свистит вентиль баллончика и хотел прикрыть его. Слышал, как он сказал: "Надо при..." - на полуслове оборвался. Но вместо того, чтобы прикрыть вентиль, он по ошибке открыл его. А в баллончике - нуль-пространство. Оно обволокло Тоника, и никто в мире не знает, где он сейчас. Квинт начал было причитать. Я одернул его. - А ну, прекрати! - Но как же, Фил. Наверное, наш Тоник будет летать с клопомухой. С клопомухой! Может, и рядышком. Разве это допустимо?! - Баллончик опорожнился полностью, и "ничто" надежно окутало его. Оно не рассеется. А если и рассеется, то где-нибудь за пределами солнечной системы. Успокойся. Мне самому тяжело. Мы же мужчины. - Лучше бы я был женщиной. Я бы поплакал. Но я мужчина и молчу. Я фараон... Стоит ли о происшедшем рассказывать Лавнии? Это известие убьет ее. И я взял на свою совесть грех. Скрыл. Я считал себя единственным виновником случившегося. Но как ни горюй, как ни печалься, что случилось, то случилось. Слезами горю не поможешь. Я встряхнулся. - Пусть нас не сломит несчастье. Крепись, Квинт. Полет не отменяется. Почтим память Тоника молчанием. Но в глубине души я не верил, что мы потеряли Тоника навсегда. Мы еще встретимся! Окинув прощальным, немного грустным взглядом родные места и помянув добрым словом соседей, я рванул рычаг на себя. Вот и полюс. Наша конечная остановка. Теплой одежды не было, и поэтому еще перед Полярным кругом мы сделали остановку и облачились в скафандры, которые оказались кстати. На полюсе без лишних разговоров подкрепились всухомятку паштетом из печени и приступили к операции по замедлению времени в кабине. Делали все не спеша, осторожно, обдуманно. Искривив в закрытой кабине поле тяготения, я создал в ней такой же напряженности поле антитяготения. Раздался щелчок: произошла аннигиляция гравитонов с антигравитонами. Рожденные утяжеленные времятоны двинулись по кругу. Время замкнулось. Взяв точный хронометр и сверив его с хронометром Квинта, я залез в кабину и встал у стенки. Прошло пять минут. Дал знак Квинту показать его часы. Смотрю, прошло десять минут. Тогда я встал чуть ближе к центру. Не простоял и минуты, как Квинт дает понять, что он устал и проголодался. Я подошел к нему. Оказывается, уже прошло восемь часов. Квинт пригласил меня обедать. - Только что завтракал, - не подумав, ответил я, и тут же поправился. - За эти часы ты безусловно проголодался. Для меня же они пролетели минутой, и я еще сыт от завтрака. - Хорошая экономия. Он уничтожил мою порцию. - Попробую встать ближе к центру, - сказал я и направился к кабине. Квинт меня окликнул. - А может, вдвоем встанем? - Ни в коем случае. Еще неизвестно, во сколько раз у центра замедлено время, поэтому вполне возможно, что выйдем с тобой лет через пятьсот. Следи за мной, но не очень-то торопись. Выжидай. Я быстро подошел к центру и почувствовал зуд за ухом. Только успел почесать, как Квинт оттянул меня и оттащил к стенке. - Что случилось? - встревожился я. - Ничего, просто надоело выжидать среди этой унылой пустыни. Неделя на исходе, как ты здесь стоишь. Не спишь, не ешь. Я не очень-то торопился, а надоело мне. Скучно. Подумать только! А я еще сыт от завтрака. Я извинился, что заставил так долго ждать себя. Квинт покачал головой. - Целыми днями не схожу с места, все наблюдаю за тобой, а ты как неживой. Как подошел к центру, так и застыл. Глаза неподвижные, не дышишь. Статуя. Пять суток поднимал руку к уху и всю неделю чесался. Мне страшно стало, машу тебе, а ты не видишь. Вот и пришлось потревожить. Я похлопал Квинта по плечу. - Время, время винить надо. Однако пора вылетать. А машину, пожалуй, спрячем. В двух километрах от кабины мы нашли глубокую расщелину, спустили в нее машину и завалили льдинами. Поудобнее устроившись в мягких складных креслах, мы начали подъем. Я медленно гравитопреобразователем создавал напряженность поля антитяготения. Кабина строго по вертикали покидала землю. Высотометр отмечал высоту. Двести метров, километр, сто, двести пятьдесят... стоп! Я повернул ручку назад и уравновесил напряженность полей. Черный мрак космического пространства окутал нас. Вообще, неприятное ощущение. Завесив стенки кабины зеленым шелком, мы решили хорошенько отдохнуть, чтобы потом со свежей головой приступить к заключительной, самой ответственной операции - установке иразера. В расчет брались тысячные доли угловой секунды и никаких отклонений. Устанавливали его под кабиной четыре часа, измеряли и регулировали столько же, пока полностью не убедились в правильности и надежности установки. Теперь со спокойной совестью можно трогаться в путь. Скафандры сняли, привели себя в порядок, для формальности проверили систему обеспечения дыхания и приготовились к старту. Чтобы можно было управлять иразером из космических глубин, его нужно снабдить собственным полем тяготения. Поэтому напряженность поля тяготения я несколько уменьшил. Теперь Земля стала притягивать иразер. Он будет падать на нее со скоростью один сантиметр в год и за пятьдесят лет опустится на полкилометра. Но я думаю, к этому времени мы вернемся. Шли последние секунды. До свидания, Земля! Прощай, Лавния! Прощай, Марлис! Всего хорошего вам, дядя Коша и тетя Шаша. Я глянул на Квинта. - Не страшно? - Да что ты. Смешно. - Что же смешного? - Фараон в небеса летит. Я усмехнулся. - Приготовились! Хотел сказать громко, весело, но произнес чуть слышно, с хрипотцой. - Старт! - Дави! - зажмурился Квинт. Я нажал кнопки. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Упущение. Амяк Сириуса. В гуще насекомых. Под Ригелем. Звери. Добрые великаны. В лагере. Нуль-пространство вмиг окутало нас. Ни толчка, ни движения мы 'не почувствовали. А мчались уже со световой скоростью. Квинт отдернул шторку. - Темень непроглядная. Солнца нет и звезд не видно. И что-то я не чувствую никакой бесконечности. - Мы же в мешке из ничто. - Далеко уже залетели? - Луна позади. Через четыре минуты будет Марс. Квинт беспокойно заерзал в кресле: - Не хочу тебя обижать, а... летим ли мы вообще? - Сомневаешься? - спросил я. - Признаться, Фил, нехорошо получается, некрасиво, я не хочу сомневаться, а сомневаюсь. Вот хотя бы одним глазком выглянуть наружу. Убедиться. Вдруг в расчетах, вместо запятой, букашка раздавленная оказалась. - При нашей скорости выглянуть из кабины невозможно. Она почти невесома и только потому, что занимает большую площадь, луч несет ее. Попробуй-ка высунь волосок. Масса его по сравнению с кабиной так велика, что луч уже не сможет отталкивать нас. Как освободимся от нуль-пространства, сразу убедишься, что не висим над полюсом. И вдруг я похолодел. Затем меня бросило в жар. Я застонал от бессильной злобы на самого себя. Мне сделалось дурно. Я допускал много ошибок в работе. Но это было на Земле, где все можно было исправить. И мы исправляли. А здесь, в космосе, такая грубая ошибка равносильна самоубийству. - У тебя не лихорадка? - забеспокоился Квинт.- Ты совсем желтый. Я закрыл глаза и покачал головой. - На сей раз, Квинт, мы дали маху. Мы летим в бесконечность. Нам суждено вечно торчать в этой чертовой кабине, в чертовом мешке из ничто. Мы слепы! Мы не сможем сесть ни на одну планетку. Мы можем лететь только в неизвестность, пока не столкнемся с каким-нибудь небесным телом, которое и станет нашей могилой. Я с досады ударил по подлокотнику кресла правым, потом левым кулаком. Квинт несколько секунд соображал. - Не могу поверить. Шутишь. - Сейчас поверишь. Чтобы сесть на планетку, нужно видеть ее. А нуль-пространство закрывает от нас вселенную. Мы не знаем, куда летим. - Да-а-а. Скверно. Не обрадовал ты меня. Но и хныкать нечего. Ты, Фил, должен найти выход. - Выход есть, но... не знаю даже. - Говори, какой? - Выключить иразер и выпустить нуль-пространство. Поскольку его не будет, мы станем обыкновенным небесным телом и превратимся в спутник Юпитера или Сатурна. Зайдя в центр кабины - там времени почти нет, - мы будем спокойно ждать, когда человечество начнет штурмовать эти планеты. Пусть пройдет сто лет, пусть двести, нас все равно найдут и отправят, конечно, на Землю. - Это будет позор, Фил. А что Ужжаз скажет? Нет, нет только вперед, дальше, хоть в тартарары. А может, не все потеряно? Выкрутимся? Мне было стыдно смотреть Квинту в глаза. Так расхныкаться, не пытаясь, найти выхода, безвольно покориться своей участи. Как я мог до такого докатиться? Думать, нужно думать. Искать. Через пять часов двадцать минут со времени старта пересекли орбиту Плутона - крайней планеты солнечной системы - и, выйдя за ее пределы, очутились в межзвездном пространстве. С каждым часом кабина удалялась от Земли на миллиард восемь миллионов километров. А мы все думали. Квинт указательным пальцем что-то вырисовывал в воздухе. - Нам нужно, - вслух рассуждал он, - чтобы световые лучи пронизывали кабину. Фотоны сквозь черную мягкую бумагу не проходят, а сквозь твердое стекло свободно. Но это не те фотоны. Физика объясняет... Дальше я Квинта не слушал. Главное он сказал. Я ухватился за его чрезвычайно простую мысль, развил ее, отполировал и довел до совершенства. Пришлось пожертвовать запасным иразером. Его мы вынуждены были расплавить, чтобы получить тонкие листы из фотонита. Из них мы собрали как бы вторую кабину, одна в другой, с прослойкой между ними в один сантиметр. Работали дружно, напористо, четко. У нас получились два герметически изолированных нуль-пространства, и уж такое их свойство, что разделенные прозрачной перегородкой, они пропускают свет. И что особенно важно - именно безобидный свет и никаких там губительных космических и гамма лучей, ведь кабины-то обе фотонитовые. - Фотон всегда пропустит фотон, - подвел базу Квинт. Он заделывал резаком последний шов, последнюю дырочку. - Готово! Точно по команде вспыхнули звезды. - Убедился? - спросил я. - Летим? - Окончательно. Но... мы уже месяц в полете, забрались в такую даль, а созвездия те же. - Ничего удивительного. Мы еще, считай, дома. Одно созвездие изменилось. Видишь, во-он объявилась лишняя яркая звезда. Это солнышко наше. - У-у, далеко. - Совсем рядом. Чтобы достичь самой ближней звезды - Альфы Центавры, свету требуется четыре года, а если летать к ней на ракете, нужно убить тысячи лет. Так что космическое путешествие, Квинт, это в основном скука. Пойдем коротать время в третий пояс. Взявшись за руки и глядя на универсальные часы, отсчитывающие земное и наше собственное время, мы попятились к центру и в полутора метрах от него остановились. Стрелок часов видно не стало, они для нас вращались как пропеллер. На табло, показывающем отсчет земных суток, каждые полсекунды показывалась новая цифра, а через шесть минут загорелась большая цифра один. Итак, мы летим уже год, а вид неба по-прежнему не изменился, не считая двух слегка исказившихся созвездий. Через пятьдесят минут по собственному времени мы вернулись к стенке. Прошло восемь лет и восемь месяцев. Мимо проплывало ослепительно белое пятнышко. - - Что это? - зажмурился Квинт. - Спутник Сириуса "белый карлик". Маленькая горячая звезда чрезвычайо высокой плотности. А вон и сам Сириус. - Тот самый? Священный? По его восходу и заходу жрецы определяли время разлива Нила. - Интересно, есть ли у него планеты? Давай телескоп, живее! Обнаружили всего три планеты. Путешествие наше только началось, и эти звезды были, образно говоря, пригородами, где не стоило останавливаться. Но соблазн посетить планету чужого солнца был очень велик, и поэтому мы решили сделать посадку, выбрав среднюю планету. За секунду из сияющей точки она выросла до размеров луны. Я на мгновенье заглянул в телескоп, и в сознании отпечаталась картина: облачность отсутствует, морей, рек, горных образований нет, растительность не просматривается. Еще через четверть секунды наша планета заняла восьмую часть неба. Тут уж не зевай. Я нажал на микроклапан и стравил часть нуль-пространства. Теперь наша масса стала двести граммов и луч кабину не отталкивал. Мы падали, притягиваемые планетой. Высота восемнадцать километров. Кабина - отличный парашют. Под нами однообразная красно-бурая пустыня. Опустились мягко у подошвы пологого холма. - Открывай люк! Трави нуль-пространство! - взволнованно, с нетерпением, крикнул я. Ничто бесшумно вырвалось наружу и обволокло красную близлежащую глыбу. Я взял пробу воздуха. В атмосфере преобладал аммиак с незначительной примесью других ядовитых газов. Каждому из нас хотелось ступить первому на неведомую планету и все же Квинт предоставил это право мне. - Хорошо. Тогда ты дай ей название. - Амяк. Оговорился. Я хотел сказать Аммиак. - Оригинально. Пусть будет Амяк. Я ступил с трепетом на твердую почву планеты. Квинт встал рядом. До самого горизонта расстилалась огненная, холмистая пустыня, усеянная красно-бурыми, гладкими, будто отполированными камнями, булыжниками и валунами. На ярко-желтом небе сверкал золотом Сириус. - Цвет приятный, но картина мрачная и унылая,- сказал Квинт и пнул небольшой камень. - Ихтиозавра бы сюда для разнообразия. Не знаю почему я последовал его примеру. "Мой" камень ударился о массивный булыжник и раскололся надвое, из него с оглушительным треском вылетел целый рой черных насекомоподобных существ. - Какие прыткие, - удивился Квинт. - Немедленно на экспертизу! Он бросился в гущу роя и схватил одно насекомое. Трескотня усилилась. Движение в рое ускорилось и он медленно поплыл от нас. Заинтересованные, мы двинулись следом. Рой подлетел к неглубокой ложбинке и зарылся в песок. Песок заколебался, на нем возникли беспорядочные волны, словно кто-то его встряхивал, он утрамбовывался, стелился, и в какой-то миг превратился в красно-бурый камень, похожий на тот, который я пнул. - Любопытные твари - заметил Квинт. - Чувствуется организованность. Силенка у них есть. Вон прет как. Трепещет. - Он потряс кулаком. - На экспертизу его, на экспертизу. Это было забавное насекомое, если можно его так назвать. Ни усиков, ни глаз, ни туловища, а просто два плоских равносторонних треугольника, вставленных один в другой под прямым углом. Где верх, где низ - не разберешь. - Не пищит, не кусается, - сказал Квинт. - Зверь не зверь, но раз летает, значит, живой. Он слегка разжал ладонь. Насекомое сразу застрекотало и взмыло в воздух. Квинт подскочил и схватил его, но неудачно. Насекомое попало между прутиками фотонита в местах сгиба пальцев руки и рассыпалось в порошок, который тут же развеял ветер. Озадаченные, мы не знали, что и подумать. Как бы то ни было, Квинт, сам того не желая, убил живое существо, да еще может быть хозяина планеты. От этой мысли мне стало не по себе. Но я Квинта ни в чем не упрекнул и только сказал: - Это новая форма жизни, и она не органическая. Действовать нужно осторожно и обдуманно. А вдруг насекомые наделены разумом. Хороши мы будем в их представлении. - Ну, Фил, что же теперь, с каждой козявкой контакт устанавливать. Букашка всегда останется букашкой. И какой может быть разум без цивилизации? Что-то никаких ее следов не видно. - Все это так, но повторяю: осторожность нужна, а не безрассудство. Одно насекомое еще можно раздобыть, познакомиться поближе. Как дружно они действовали. Из песка построили что-то вроде скорлупы и замуровали себя в ней. Вот тебе и булыжник получился. Для чего? Вероятно, во всех этих камнях и валунах живут эти странные существа. - Проверим. Квинт поднял наугад первый попавшийся булыжник и размахнулся им, целясь в огромную глыбу. Я хотел воспрепятствовать этому и уже открыл рот, чтобы крикнуть "подожди", но вяло махнул рукой: - Бросай. Вопреки ожиданию раскололся не булыжник, а глыба. Из нее вылетело целое облако насекомых. У Квинта пропало желание кидаться в него. Он только смущенно проговорил: - У-у, сколько их. Расплодились. Я читал про тучи саранчи: сожрут, раздавят, если верить книжке - города сметают. Так саранча мягкая, а к таким твердым лучше не соваться. Облако закружилось над обломками своего убежища, затрещало как десяток пулеметов и поплыло в нашу сторону. Мы отошли. Оно нас не преследовало, очевидно, искало песок. И тут, то ли от резонанса, то ли облако излучило какой сигнал, все камни, булыжники и глыбы стали подряд лопаться и раскалываться. В воздух взвились тучи насекомых. Шло всепланетное пробуждение. - В кабину! - заорал я. В кабину влезли не одни: десятков пять насекомых оказались нашими гостями. Пробиться в космос сквозь тучу этих непонятных существ и покинуть Амяк мы не могли. Оставалось одно - выжидать. И мы встали поближе к центру. Через минуту по собственному времени небо посерело, золотая капля Сириуса поблекла, потускнела и скатилась к горизонту. Перед нами по-прежнему расстилалась знакомая красно-бурая пустыня. Мы подошли к стенке. Минуло пять месяцев, а мы еще не успели как следует отдышаться. Наружный термометр показывал шестьдесят градусов мороза. - На экспертизу их; - сказал Квинт, показывая на вторгавшихся к нам насекомых. Большая часть их сидела, а несколько шгук, потрескивая, летали. Квинт проявил чудеса ловкости, и вскоре все они были закупорены в склянку. Одно из них мы тщательно исследовали. В организме у них не было белков и жиров, углерода и углеводов. Это была жизнь на основе кремния. Я произвел некоторые вычисления и высказал свои соображения Квинту. - Поскольку у Сириуса есть массивный спутник, этот "белый карлик", он возмущает движение планет, и они вращаются по очень вытянутым орбитам. Смена времен года зависит не столько от наклона оси планет к плоскости эвклиптики, сколько от их удаления или приближения к светилу. На поверхности планет наступает то испепеляющая жара, то леденящий мороз. При таких катаклизмах органическая жизнь даже при наличии кислорода возникнуть не может. Насекомых нельзя по сути назвать животными. Скорее всего это высокоорганизованные кремниевые растения. Они единственные обитатели Амяка. Летом живут, то есть растут, поглощая лучистую энергию Сириуса и преобразуя ее в механическую, зимой впадают в спячку, замуровывая себя в песок, который образуется от рассыпавшихся старых скорлуп. Мы прибыли сюда весной и дали первый толчок их пробуждению. Лето мы простояли в кабине, а сейчас поздняя осень. Насекомые уже замуровались. А наши гости пусть лежат в склянке. На Земле займемся ими. Пора в дорогу. Неприветливая планета! - А нам повезло, что у Амяка такая нехорошая ядовитая атмосфера. Будь она земная, мы бы вышли без скафандров. Можно себе представить, что от нас осталось бы после встречи с насекомыми. Такой же порошок, как и от них. Как их? Кремняки? - Можно и так. Отчаливаем, Квинт. Если будем на каждой планете по столько торчать, нам и миллиарда лет не хватит. Создав напряженность поля тяготения, мы поднялись в космос, изменили угол направления луча и, нацелившись на Ригель, окутали себя нуль-пространством. Полет продолжался. Теперь подальше от Солнца. Поставив кресла недалеко от центра кабины в седьмом временном поясе, мы наблюдали за универсальными часами, отсчитывая уже не годы, а века. За десять наших минут на Земле пролетело столетие. Значит, время, где расположились мы, было замедленно в пять с половиной миллионов раз. Это было равносильно скорости в триллион семьсот миллиардов километров в секунду. Мы буквально поглощали, заглатывали пространство. На небе некоторые звезды пританцовывали и разбегались в стороны. Созвевдия причудливо меняли свои очертания, некоторые исчезали и на их месте вырисовывались новые, незнакомые. И все же большинство звезд оставались неподвижными: так далеко они были. Через час прошло шестьсот лет. Неудобно даже. Мы это время по существу бездействовали, а Ужжаз шесть раз уже просыпался и погружался в анабиоз. Квинт болтал ногой и разглядывал небо: - Скоро Ригель? Устал сидеть. - Еще минут пять подождем. - А где Солнце? - Его отсюда простым глазом не видно. - А почему же Ригель с Земли виден? - Потому что ею светимость в двадцать три тысячи раз превышает светимость Солнца. Наше светило рядом с Ригелем выглядит, как светящаяся гнилушка рядом с прожектором. Окажись на месте Солнца эта звезда, наша Земля исчезла бы в ее лучах с такой же легкостью, как мошка, случайно залетевшая в доменную печь. Квинт поцокал языком. - Такая красивая безобидная звездочка, а на что способна! Вот показалась ослепительно яркая точка. Ригель! - Выходим, - дернул я Квинта. - К телескопу. Ах, эта световая скорость! Нет времени обдумать, выяснить обстановку. Принимать решения приходится в доли секунды. Чуть зазевался при посадке и - в лучшем случае - мимо, а в худшем - конец. Попробуй-ка среди двадцати шести планет быстро найти девятую от светила, эту таинственную ПНЗ. Я слился с телескопом, шныряя трубой туда, сюда, считал, путался, нервничал. Наконец, нашел планету и только нацелился на нее, как она уже выросла до огромных размеров. - Трави нуль-пространство! - крикнул я. - Что? - не понял Квинт. Этого "что" было достаточно, чтобы ПНЗ стала в четверть неба. Повтори я еще раз эту команду, и это называлось бы "чуть зазевался" с соответствующим финалом. Но я не повторял. Я скатапультировал и головой нажал на микроклапан. Кабина находилась метрах в пятидесяти от поверхности планеты, которую мы так с высоты и не рассмотрели. Опоздай я на шестимиллионную долю секунды и в кабине остался бы один ядронит. Вроде бы такой ничтожный промежуток времени, а как много он значит! Под нами, а также вокруг нас лениво раскачивались толстые, гладкие стволы без листьев и ветвей. Скользнув по стволу, кабина опустилась на ровную площадку. Мы сразу же почувствовали небывалую легкость. Сила тяжести на планете была намного меньше земной. Между качающимися верхушками проглядывало голубое небо и рыхлые шапки облаков. Ярко сверкал бриллиант Ригеля. Когда его накрыло краешком облака, он просвечивал сквозь него рядовой звездой и только благодаря исключительно высокой светимости освещал и согревал эту далекую от него планету. Атмосфера отличалась от земной, как и было указано на макете лишь повышенным содержанием кислорода и водяных паров. - Ну, Квинт, - сказал я, довольно потирая руки, - здесь кремняков не встретим. Отличные условия для жизни. Чую, планета начинена сюрпризами. Бейгер бы нам позавидовал. Замечаешь, какое слабое притяжение? Здешние обитатели должны быть внушительного размера. Исполним желание Бейгера, войдем с ними в контакт. Понаделав кучу заметок и хорошенько запомнив месторасположение кабины, мы отправились побродить. Воздух был пригоден для дыхания, но скафандры мы надели. На всякий случай. И лучеметы взяли с собой. Темно-коричневая земля, влажная, мягкая, без единой травинки. Около километра шли среди стволов. Впереди показался просвет и мы ускорили шаг. Неожиданно послышался топот, мы вздрогнули и остановились. К нам приближалось странное существо, похожее на гигантскую укороченную сколопендру. На отполированной ее спине с двумя поперечными гребешками отражались верхушки стволов и кусочки неба. Я непроизвольно поднял лучемет. Но сколопендра не обратила на нас никакого внимания и промчалась мимо. Только мы собрались двинуться дальше, как промчался еще один обитатель планеты. Дрожь охватила меня при виде этого нового существа. Паук? Скорпион? Нет, не то. Но что-то похожее. Чудовище было размером с быка и бежало на восьми желтых растопыренных клешнях. Четыре выпуклых глаза, расположенных прямо на отливающем металлом продолговатом туловище, были совершенно неподвижны. Передняя, метровая клешня, вытянутая вперед, выбирала дорогу. Если между стволами было узко, туловище сжималось, клешни подбирались под него, страшилище ловко протискивалось и принимало свою первоначальную форму. Очевидно, оно преследовало сколопендру. - Бедняжка, - сказал Квинт. - Достанется она ему сегодня на ужин. А он красив. Какая симметрия, какие плавные линии. "Красавец", тоже не удостоив нас вниманием, скрылся в том же направлении, что и сколопендра. Скоро мы услышали протяжный, на высокой-высокой ноте писк. - Красавец приступает к ужину, - констатировал Квинт. Это животные испортили мне настроение. Но, выйдя из лесу, я забыл про них. Перед нами открылась величественная панорама. Возвышенность, на которой мы находились, спускалась к узкой, звенящей речушке, за ней расстилался громадный пестрый ковер цветов и трав. Ни одному нашему художнику не снилось такого разнообразия красок. Далеко виднелись несколько темных пятен и бугорков. С левой стороны поле без резких границ переходило в лес, но не такой, из которого мы только что вышли, состоящий из одних голых стволов, а настоящий, темно-изумрудный, густой. Кое-где серебрились вершины скал. У горизонта лес змеей пересекала белая лента реки, а дальше, сквозь белесый туман вырисовывались призрачные очертания горных вершин. С правой стороны поле оканчивалось обширным подковообразным, словно расплавленное олово, озером, в котором красовался отраженный бриллиант Ригеля. Высоко повисли пышные, как взбитая пена, облака. Они не плыли, как лебеди, они застыли, любуясь сказочным ковром и своим отражением в олове. Кругом звенящая тишина. - Неплохой видок, - сказал Квинт. - Не чета обшарпанной роще. Спустимся. Я колебался недолго. Мелкую речушку перешли вброд. Я из любопытства зачерпнул со дна горсть мелкой гальки. В ней блеснуло несколько прозрачных с ровным изломом камней, и мне было достаточно одного взгляда, чтобы твердо сказать: это топаз - драгоценный камень. Я бы никогда не поверил в это, если бы сам не держал их на вытянутой ладони. Если верите пришельцам, оставившим на Земле макет галактики, эта планета должна быть заселена существами, похожими на человека. И цивилизация должна бы уже быть. Но пока никаких следов разумной деятельности мы не видели. Поле оказалось не таким безобидным, как выглядело сверху. Эти непревзойденной красоты гигантские цветы оказались непреодолимым для нас препятствием, хотя высота их была от одного до двух метров. Толстые сочные стебли очень упруги, и требовались большие усилия, чтобы протиснуться между ними. Зубчатые листья массивны и эластичны, лепестки, чашечки бархатисты, влажны и тяжеловесны. Мы шли вдоль речушки к лесу. Ветви деревьев-исполинов переплетались вверху, закрывая небо, кое-где росли в одиночку и группами кустарники с тугими сердцевидными листьями, попадались цветы. Я обратил внимание на отсутствие птиц. - Да, - согласился Квинт. - Пташек что-то не видно. Кормиться нечем. Нет насекомых. Ни жучка, ни мошки. - А сколопендра? - А я полагаю, что это и есть здешние насекомые. - Если они все такие, то каковы же птицы, пожирающие их? Так, болтая, мы незаметно подошли к поляне, и, даже не ахнув, окаменели. На ней стоял человек. Поразил нас не столько факт встречи с человеком - к этому мы готовились, - сколько его величина. Это был пятиметровый гигант, обтянутый то ли пятнистой шкурой, то ли тканью. Кто-нибудь скажет: уж обязательно и пятиметровый! А что поделаешь, если он такой и был. Не могу же я сказать, что мы были с ним одинакового роста. Правда - прежде всего. Руки и ноги великана были обнажены. На голове что-то вроде берета. Человек был бос. Если судить по-нашему, по-земному, он выглядел шестнадцатилетним юношей, раскосые синие глаза, маленький по сравнению с лицом нос, губы дудочкой, так и казалось, что он сейчас засвистит. В руке великан держал камень килограммов тридцати весом. Мускулы его напряглись, он изогнулся и бросил камень вверх. На поляну упало несколько крупных, похожих на арбуз, но приплюснутых плодов. Мы предусмотрительно зашли за корявый ствол дерева. Великан не спешил собирать плоды, пока не насшибал их целый грузовик. - Туземец, - сказал я. - Приятная встреча. Пошли знакомиться? - спросил Квинт. - Успеем. Нужно узнать, что они собой представляют. Может, они каннибалы. - Ты хотел сказать Ганнибалы? Полководцы все? - Каннибалы. Людоеды значит. - Не похоже. У него, смотри, какое приятное лице. Разве может он нас съесть сырыми. У него, Фил, рот маленький. Великан сложил руки рупором и зычным голосом крикнул что-то. Из-за стволов показался второй великан, в таком же одеянии, как первый. Под мышкой он держал пятнистые мешки. Изредка переговариваясь, они собирали плоды. Несколько плодов в мешки не вошли. Они взяли их в руки и уже собрались уходить, как у первого великана один плод выскользнул и подкатился к нашим ногам. Перебежать к другому месту то не успеем. Нас все равно заметят. И мы остались на месте. Увидев нас, великаны опустили мешки, осуждающе закачали головами, о чем-то быстро заговорили. Один из них осторожно поднял меня, а другой Квинта. Держа нас на руках, как мать держит грудного ребенка, они зашагали, даже не пытаясь вступить с нами в разговор. Они говорили о чем-то своем, но несли нас бережно. - Что они задумали? - встревожился Квинт. - Или они думают, что мы дети малые? - Вот именно, думают, - ответил я. Я сразу догадался, в чем дело. Они нас приняли за своих "великанчиков" и, конечно, недоумевают, каким образом два малых ребенка оказались в лесу, почему они в таком возрасте стоят, а не лежат, как положено, и почему на них черная одежда. Я все выложил Квинту. Он со мной согласился и добавил: - - В деревню несут, а то и в пещеру. Надеюсь, яслей у них нет. Во всяком случае мы в их понятии будем сиротами. Твою мамашу они не найдут, а мою тем более. Ну как, Фил, будем разыгрывать спектакль или откроемся? - Посмотрим по обстановке. По дороге к нам присоединились еще четыре великана. Все они были добродушны, внимательны и заботливы. Среди них даже разгорелся спор: кому нести нас. Решили нести по очереди. - Хорошие парни, - заметил Квинт. - Не могут они быть каннибалами. Давно бы костер разложили. Лес поредел. Перед нами открылась огромная тянувшаяся километра на два каменная терраса со множеством зияющих отверстий. У ее подножия беспорядочно раскинулись взрыхленные клумбы, виднелось несколько бассейнов, скорее всего естественного происхождения. Это был лагерь великанов. Наряды женщин ничем не отличались от мужских, даже не было украшений. Некоторые были заняты непонятной работой, что-то мяли, встряхивали, другие отдыхали, в бассейнах купались, бегали и возились трех - четырехметровые ребятишки, кое-где горели костры. - Первобытные люди, - сказал я. - Каменный век. Племя миролюбивое. Нас обступило десятка полтора мужчин и женщин. Они кивали головами, щелкали пальцами, спорили и посоветовавшись, положили нас в громадную, разделенную на ячейки плетеную люльку. Там спало три младенца одного роста с нами. Квинт зачертыхался и разбудил их. Эти верзилы заревели навзрыд. Женщины взяли их на руки и скрылись в одной из дыр в террасе. Наверное, понесли кормить. - Сейчас нас потчевать начнут, - сказал Квинт, - за нами очередь. - Выходим. Отвинчивай шлем. Влажный, пряный, насыщенный запахом магнолий воздух ударил в ноздри. Дышалось легко и свободно. Не успели мы встать, как к люльке подошли две миловидные женщины. Они ласково заворковали, откинули назад светлые волосы и протянули нам руки. Мы ловко вскочили и Квинт выпалил: - Недавно завтракали! Сыты пока. Лучше отведите нас к главному, старейшине или кто там у вас. Но только не к шаману и не к жрецу. Женщины отпрянули. Квинт свистнул. Женщины убежали. Мы по очереди спустились на землю и подошли к кучке великанов. Беглянки, что-то рассказывающие взахлеб, умолкли. Любопытные взгляды устремились на нас. Глупо было бы растолковывать первобытному человеку, кто мы такие и откуда. Я не знал, что предпринять. Все молчали. Наконец, пожилой, морщинистый великан, без малейших признаков - растительности на лице, задал нам какой-то вопрос. Прикрыв глаза, я отрицательно покачал головой. - Не понимаем, значит, - пояснил ему Квинт. Великаны открыли дебаты. Подходили другие и скоро все население лагеря собралось вокруг нас. - Они слишком добродушны, чтобы творить зло, - сказал я. - Пойдем прогуляемся. Осмотрим их стойбище. Напрямик. Расступятся. - Прошу посторониться! - крикнул Квинт. - Разойдись! Дорогу! Прекратить прения. И мы пошли прямо на великанов. "А вдруг они упрямы, - подумал я. - Будут стоять, как пни". Метр, другой. - По-о-сторонись! - кричал Квинт. И великаны не выдержали - расступились. Сопровождаемые огромной толпой, мы беспрепятственно ходили по лагерю. На кострах стояли выдолбленные из цельного камня чаны, где-то булькало какое-то варево, несомненно растительного происхождения. - Бедно живут, - заметил Квинт. - Не так уж бедно, - возразил я - Все они здоровые, упитанные, имеют приятную внешность. Не похожи на доисторического человека. Одно мне не ясно: пришельцы, оставившие макет галактики, посещали Землю в каменном веке. На Земле век уже атомный, а здесь? Тот же каменный? Никаких сдвигов. Непонятно. На гладких скалистых стенах террасы были выцарапаны рисунки и целые картины из жизни великанов. Внимательно осмотрев наскальные изображения, я получил представление об укладе их жизни. Квинт оказался прав: они были вегетарианцами. Их кормил лес. Они не занимались ни охотой, ни рыбной ловлей, ни земледелием. У них было беззаботное существование. Может, когда-то условия на планете были жесткими и суровыми. Человек приспосабливался, боролся, развивался. Но в одну из геологических эпох наступили условия благоприятные, и с тех пор великаны застыли в своем развитии на мертвой точке. Пища, вода в изобилии, климат теплый, опасность не угрожает: большие хищные звери, по-видимому, не могут проникнуть в лес. Единственное изображение охотничьей сцены - это охота на пятнистых животных, похожих на гигантскую гусеницу. Великаны мечут в них камни, потом сдирают шкуру и шьют себе одежду. Заглянули мы и в одно из отверстий террасы. Обыкновенная обширная пещера, выстланная мягкими душистыми травами и обставленная каменными топчанами. Очевидно, укрытие от непогоды. Великаны терпеливо ожидали нас у входа. - Значит, они лентяи? - спросил Квинт. - Лорды настоящие? - Нет. Им просто нечем заняться. У них полный достаток и они довольны этим. Нужно их расшевелить, заставить думать, творчески трудиться. Иначе от безделия за тысячи лет они могут превратиться в животных. Не знаю, что бы здесь делал Бейгер. - Да, да. Жалко будет, если такие красивые, могучие люди встанут на четвереньки. Помочь им надо. Как цивилизованные мы обязаны это сделать. - Они должны быть смышлеными. Мозг у них объемистый. А любознательны ли они? Я вынул лучемет и подкинул его на руке. Он сразу привлек всеобщее внимание. Чтобы меня лучше видели, я отдал Квинту шлем, и вскарабкавшись на выступ террасы, показал рукой на одиноко стоящее дерево-исполин, метрах в трехстах от нас. Все повернули туда головы. Я крикнул: "Хоп!" и несколько раз взмахнул лучеметом. На глазах первобытной толпы дерево качнулось и по частям, начиная с верхушки, рухнуло на землю. Толпа шумно вздохнула, раздались удивленные восклицания. Из задних рядов человек двадцать помчалось к поврежденному исполину. Остальные не знали, что делать: бежать смотреть дерево, или смотреть на нас. Решив, что дерево от них не уйдет, а мы можем исчезнуть, они остались на месте. Я знаками показал, что мы хотим есть. Через минуту перед нами выросла гора крупных плодов всевозможных форм и окрасок. Принесли даже каменные подносы и тонкие острые пластины-ножи. Рядом поставили чашу с водой. - Попробуем свежие фрукты-овощи, - облизнулся Квинт и схватился за нож. - О, да это не фрукт! Настоящая копченая колбаса. - Какая колбаса. Не выдумывай. - Я не дегустатор, но по вкусу колбасу от джема отличу, - обиделся Квинт. Я отправил в рот розовый, рыхлый ломтик. Действительно, колбаса, только мягкая и рассыпчатая. - Вот тебе и вегетарианцы, - сказал Квинт. - Попробуем вон ту серую грушу. Так, так. Что-то рыбное. Та-ак. Рыба, рыбка. - А что в этом рыжем огурце? Похоже на пюре гороховое. Питательная вещь. Никогда не думал, что деревья могут приносить такие плоды! Мы перепробовали четырнадцать плодов. Они могли удовлетворить любой самый взыскательный вкус. К сожалению, не оказалось ничего похожего на хлеб. Наевшись, мы решили вернуться в кабину. Надо было кое-что обдумать и подготовить почву для установления контакта с местными жителями. Великаны дружно проводили нас до поля. Но как ни велико было их любопытство, дальше они не пошли. Боялись чего-то. - Борьба, - повторяли они, показывая на маячившие вдалеке бугорки. Уверенные в неуязвимости скафандров, мы только посмеялись. - Граждане! Дайте пройти! - крикнул Квинт. Однако великаны не пускали нас на верную, по их мнению, гибель, но и на руки взять не осмеливались. - Посторонись! - мы двинулись вперед. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ В желудке ящера. Фара. Филоквинт. Эпидемия труда. Шахматная фигура. Прощание. Возвращались мы другим путем. Поле пересекли под углом и, спустившись в лощину, оглянулись. За нами бесшумно шел тот самый юноша, который нес меня в лагерь. Мы остановились. Встал и он. - Смелый парень, а нас боится, - сказал Квит и поманил его к себе. Юноша робко направился к нам. Вдруг он остановился. Лицо его исказилось, он воздел руки к небу и пронзительно завопил. - Что с малым? - встревожился Квинт и, оглянувшись, ткнул меня в бок. - Фил смотри! На склоне горой возвышалось сорокаметровое чудовище, напоминавшее исполинского двуногого хищного ящера мезозойской эры - тиранозавра. Наклонив продолговатую с панцирной гривой голову, ящер холодно смотрел на нас. Шея, очень короткая, переходила в серое бесформенное туловище, оканчивающееся массивным хвостом. Задние ноги напоминали конические колонны. На груди располагалась пара маленьких лапок, длиной всего по четыре метра каждая. Нас будто пригвоздило к земле. Ящер перешагнул через речку. Бежать или замереть неподвижно? Да какой смысл бежать, когда его бугристая голова была уже в шести метрах от нас. Все произошло мгновенно. Сверкающий бриллиант Ригеля описал в небе дугу и, еще не поняв, что произошло, я очутился в челюстях чудовища. Конечно, нужно иметь железные нервы, чтобы молча отправиться туда. Я закричал и заклинился между метровым зубом и двухметровым клыком. Только туг я покрепче завинтил шлем и обрел хладнокровие. Я же в скафандре неуязвим. Челюсти ящера пришли в движение. Зубы лязгали и скрежетали как гусеницы трактора: ящер "ковырялся" в зубах. Наконец, нижний клык задел за верхний кривой зуб, он выгнулся, ящер тряхнул головой, и я вылетел на середину красноватого пузырьчатого языка. Ящер начал меня жевать, но орешек оказался крепким. Разгрызть меня он не мог, но и мои попытки пробраться к выходу ни к чему не привели. И вдруг я заскользил вниз, в глотку. Еще мгновение - и я в желудке. Я был ошеломлен. Шутка ли - оказаться в утробе допотопного ящера. Но и паниковать не было оснований: дышу чистым земным воздухом, раздавить меня не раздавишь, переварить не переваришь. Вместе с перевариваемой пищей я пойду по лабиринту кишок и в конце концов окажусь на свободе. Только вот где ящеру вздумается освободиться от меня, как потом найти Квинта и, главное, сколько времени продолжается процесс пищеварения. Не погибнуть бы от жажды. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я надумал обследовать желудок и включил фонарик, однако ничего, кроме желто-серого месива, не увидел: луч света упирался перед самыми глазами в вязкую массу. Вокруг что-то клокотало и булькало. Ах, да у меня же есть лучемет! Я схватился за карман, но лучемета не было. Выпал, значит. Что ж, остается ждать. Вдруг я услышал голос Квинта: - Будем знакомы. Квинт. - Фил, Фил! Где ты? - Сюда, Квинт! И ты здесь? И тебя ящер съел? Стыдно сказать, но я обрадовался. - Нет, я специально съелся, - ответил Квинт. - Когда он тебя подцепил когтем передней лапы за карман и поднес к пасти, лучемет у тебя выпал. На меня аппетита у него почему-то не было. Я сразу догадался, что ты цел и невредим, и хотел изрезать ящера, но побоялся, что луч может задеть тебя. Ну почему мы сразу не изрезали его? - Растерялись от неожиданности. - Не будем больше теряться. Так вот, лучемет я поднял и решил добровольно съесться, а он не ест. Видно, невкусные мы. Тогда я его "покусал" лучом по лапам. Он рассвирепел, и вот я здесь. Сейчас мы живо с ним разделаемся. Повернувшись спиной друг к другу, мы взмахнули лучеметами. Раздалось шипенье, потрескивание, нас порядочно взболтнуло, показалось голубое небо и вместе с половиной желудка мы полетели вниз. Выбравшись из пульсирующих внутренностей - благо к скафандрам ничего не приставало, они остались чистенькими - мы бросились искать великана. Обхватив голову руками, он лежал ничком на земле метрах в двадцати от нас. Квинт окликнул его. Юноша приподнялся, что-то прошептал, потом протер глаза и быстро-быстро закачал головой. Квинт позвал его пальцем. Он глубоко вздохнул и подошел к нам. Мы ему дружески улыбнулись и, будто ничего не случилось, продолжали шествие. Юноша медленно, стараясь не забегать вперед, вышагивал рядом. Так втроем мы и добрались до кабины. Опускаясь за горные хребты, Ригель последними лучами обласкал облака и сделал их перламутровыми. Нащупав невидимый люк, мы нырнули в кабину. Юноша растерялся и испуганно заметался. На его глазах мы растворились в воздухе: нуль-пространственная прослойка не пропускала свет. - А большого-то забыли, - спохватился Квият. - Расстроится малый. Я высунул голову. Увидев меня без туловища, великан упал на колени. Мы были бы рады впустить его, да в люк не влезет. Пришлось нам выйти. Великан все еще стоял на коленях. Мы были как раз ему до пояса. Квинт похлопал себя по груди: - Фил, - сказал я. Юноша улыбнулся и, повторив наши имена, тоже ударил себя в грудь: - Фара! - Отлично, Фара! Располагайся на ночлег. Я сделал попытку как-нибудь объясниться с ним. Тщетно! Язык его был беден и примитивен. А память оказалась феноменальная. Я сказал длинную фразу. Он слово в слово, соблюдая интонации, повторил ее. Тогда я специально наизусть прочитал большой отрывок из поэмы Лукреция Кара "О природе вещей". Он и с этим справился. Мы обрадовались. С этим парнем наверняка найдем общий язык. Почти до утра мы разрабатывали план действий. Фара тоже не спал. Он добровольно взял на себя обязанность следить за костром. Уже забрезжил рассвет. Небо синее-синее. - Все, - сказал я. - Часа три нужно отдохнуть. Спать! - Ложись. Фара, вздремни. Утомился, поди, - сочувственно сказал Квинт, положил ладонь под щеку, закрыл глаза и тут же засопел. Проснулись в полдень. Фара, раскинув руки и ноги в стороны, еще спал. Квинт толкнул его, разбудил и полез в кабину. Фара опять растерялся. Ноздри его то расширялись, то сужались. Скоро из воздуха показалась рука с консервами. Я принимал продукты, основная часть которых предназначалась для великана. От еды он не отказался и уничтожил девять килограммов хлеба и консервов и выпил одиннадцать литров воды, как раз то, что предназначалось Тонику. - Ну и обжора же, - заметил Квинт. - Такой же как и мы. Он выше нас в три раза. Значит, объем его в двадцать семь раз больше нашего. Вот он и съел во столько же раз больше. Ну, Квинт, приступим. - А выдержит его мозг такую нагрузку? - Возможности мозга не ограничены, но на всякий случай будем следить. - Да, перегрузок не должно быть. Ну, Фара, надо за ум браться. Смотри и учись. С помощью лучеметов мы быстро очистили небольшую площадку, вынесли бруски фотонита с резонаторами, раздвижной стол и всевозможные инструменты. В наших условиях было трудно в короткий срок дать образование дикарю. Надеясь на его исключительную память, любознательность и большой мозг, мы мастерили мыслеизлучатель. Затаив дыхание, боясь кашлянуть, Фара следил за нашей работой. Через два дня аппарат был готов. Для проверки годности его к действию, я мысленно обрисовал Фаре устройство колесного трактора. И вот первобытный человек взял в руки палочку и нарисовал на земле трактор, хотя и не знал, что такое сталь и для чего служит гайка. Программа обучения была рассчитана на пять сеансов, каждый продолжительностью с перерывами по двенадцать часов. После первого сеанса в мозгу у Фары произошла, как в свое время и у Квинта, революция. Я дал ему общее представление об окружающем его мире. Второй сеанс был целиком посвящен изучению нашего языка, так как нам не было никакого смысла изучать бедный язык великанов. Я давал только самые необходимые слова и обороты, и он осмысливал их значение. Меньше всего я уделял внимания общественным вопросам: великаны решат их сами, это их дело. В основном я упирал на технику, на металлургию, геологию, ну а о математике и физике говорить не приходится. И ничего страшного не случилось, его мозг впитал эту массу знаний. Выдержал. В общем он знал то, что в свое время знал наиобразованнейший человек начала двадцатого века. В ядерную физику я не лез: пусть сами докапываются. Теперь перед нами стоял застенчивый и смущенный пятиметровый человек. Он знал, что он первобытный, что он дикарь, и от этого чувствовал себя неловко. - Ну, вот, - сказал Квинт. - Наконец-то можно с тобой по-человечески поговорить. Не знаешь ли ты примерно численность населения вашей планеты? Фара стыдливо потупил взор. Про родную планету он ничего не знал. Даже названия. - Назвать ее должен ты, - сказал я. - Хорошо. Я назову ее вашими именами. Фило-квинт. Мы пробовали возразить, но Фара был непреклонен, у него даже хватило смелости обидеться на нас. Нагрузив Фару необходимыми материалами, приборами и инструментами, мы тронулись в путь. Я говорил великану: - Ваше племя станет очагом культуры и цивилизации. Многое будет зависеть от тебя. На первых порах мы поможем, но потом ты останешься один. Подбирай наиболее смышленых, обучай их. Пусть они учат других. Все свободное время заполняйте учебой. - Мы тебе присваиваем звание академика, - совсем некстати выпалил Квинт. - Босоногий академик в шкуре, - усмехнулся он. - Сегодня в шкуре, а завтра, глядишь, в ядроните. Шли мы не как путешественники, а как геологическая партия. Квинт вычерчивал маршрут и составлял карту, я брал образцы горных пород и минералов, искал месторождения полезных ископаемых. Фара пока использовался, как тягловая рабочая сила. Он был нагружен до предела, когда мы вошли в лес. Великаны встретили нас приветливо. Пригласили к столу, понатащили плодов. Мы вежливо отказались и без промедления приступили к делу. Нашли глину, да не простую, а шамотную, сделали формы и слепили несколько кирпичей. Фара последовал нашему примеру и заразил остальных. Работали все, никто не сидел, не исключая и ребятишек. Одни таскали, другие месили, третьи лепили, четвертые обжигали. По всему лагерю росли штабеля кирпичей. Из отобранных, лучших мы соорудили печь и загрузили ее железной рудой. А руда-то! Никакого обогащения не нужно. Земные металлурги от зависти позеленели бы. Руду расплавили и получили сталь. Откованный блестящий нож пустили по рукам. Восхищению не было границ. - Наступил железный век, - глубокомысленно изрек Квинт. - Надо отметить. Какое сегодня число? Ах, у них же нет календаря. Фара-а! - Я здесь. - Не думаете ли вы жить без календаря? Так какой у них, Фил, год? - он хитро посмотрел на меня. - М-м. Первый. - Во! Слышал? Первый год новой эры. Сделайте как у нас, разбейте его на месяцы или на другие отрезки времени. В общем, как захочется вашим будущим астрономам. Могу посоветовать: не делите минуту на шестьдесят секунд, сутки на двадцать четыре часа, а круг на триста шестьдесят градусов. Используйте лучше десятичную систему счисления. Гораздо удобнее. Пока у вас своих часов нет, будете жить по нашему, по земному времени. А потому возьми мои часы. Ремешок сделаешь сам. Периоды вращения наших планет примерно совпадают. В дальнейшем учтете разницу, внесете поправочки. Работа продвигалась хорошо. Увлеклись все, и старые и малые, мужчины и женщины. Взрослые на ребятишек покрикивали: они извели вагоны глины и песка. Сидит какой-нибудь четырехметровый подросток и лепит, лепит, лепит. Целый день. Это была великая эпидемия труда! Были уже получены всевозможные сплавы и стекло, построен первый, пока, правда, примитивный токарный станок, приводимый в движение мускульной силой. Дело принимало широкий размах. Организация труда усложнялась. Язык филоквинтцев развивался и обогащался с каждым днем. Отрадно было слышать из их уст такие слова, как "латунь", "шестерня", "коэффициент". Появились свои специалисты: кузнецы, столяры, литейщики. Лагерь бурлил. Трудились самозабвенно, увлеченно, суть дела схватывали на лету. Лоботрясов и бездельников и в помине не было. Кто бы мне об этой эпидемии труда рассказал, я бы не поверил. Уж больно, кажется, быстро и просто. А оно было не так-то просто. И учтите: это не Земля и эти люди не земляне. Мы с Квинтом сделали, мощный динамик и установили его на вкопанном столбе. Фара вечерами надрывался в микрофон перед обширной аудиторией, объяснял свойства материалов и начинял своих соплеменников всевозможными сведениями, причем лекции он читал почти на нашем земном языке. И его понимали. Позже мы организовали три группы обучающихся и каждый из нас троих взял по группе. Преподавали ранним утром перед началом работ. Имея отличную память, в тетрадях филоквинтцы не нуждались. Пока, конечно. Таблицу умножения знали даже "дошкольники". Случайно оброненное нами новое слово немедленно подхватывалось, и великаны не успокаивались, пока не узнавали, что оно означает. Нельзя сказать, что все шло гладко. Были срывы и неудачи, но на общем ходе работ это ничуть не отражалось. Скоро у филоквинтцев возник клуб выдумщиков, изобретателей и первооткрывателей. С разными проектами и расчетами обращались они ко мне или Квинту. Частенько приходилось их разочаровывать, иногда исправлять, подсказывать. Они еще многого не знали, многого не учитывали. Но были среди них светлые головы. - Интересно, изобретут ли они деньги? - спросил Квинт. - Думаю, что нет, - ответил я. - Они им не нужны. Деревья плодоносят круглый год. Строить всякие мель-, мол- и мясокомбинаты, кондитерские фабрики и хлебозаводы не придется, армию держать не надо, вся сельхозтехника ни к чему. Бери, что хочешь, ешь, что хочешь. Зачем им деньги, зачем торговля? Последнюю фразу услышал подошедший Фара. - Что такое деньги? И торговля? Не хотелось мне объяснять, но отмалчиваться не в моих привычках и я полез в дебри экономики. - Понял, - сказал Фара. - Значит, только за бумажку могут дать нужную мне вещь... А если у меня нет бумажки, не дадут? - Нет, - вздохнул Квинт. - Не дадут. Умри - не дадут. - И что же, это обязательно нужно? - Совсем не обязательно. Вы хозяева, сами и решайте. - Ну тогда одной заботой меньше, - успокоился Фара. - Без денег лучше. - Поддерживаю тебя, - сказал Квинт. - Я забыл сказать: вчера мне разнос был. Еле вырвался. - Что?! - всполошился Квинт. - Бунт! Восстание! - Женщины одолели. Даешь, кричат, текстильную промышленность. Не нравится им в пятнистых шкурах ходить. Эти наряды устарели, говорят, и не совсем приличны. А я думаю, рановато еще думать о моде. - Да-а, - протянул Квинт. - Женщины на всех планетах и во всех галактиках одинаковы. И они правы. А как же! Платье украшает человека. У нас в Египте тоже модницы были. Да еще какие! - Я им говорю, потерпите немножко, - продолжал Фара. - Дайте создать базу тяжелой индустрии. Ведь тысячелетиями ходили в шкурах, а год подождать не можете. А они кричат, вы, мужчины, совсем заиндустриализовались, подумайте хоть немножко, о нас. Мы помогаем вам, помогите и вы нам. - Нужно помочь, - решил Квинт. - Это не прихоть, а необходимость. Жаль, что у вас овцы не водятся. Была бы отменная шерсть. Ну ничего, что-нибудь придумаем. С развитием химии переходите на синтетику. - Непременно. А одна девушка, - Фара смущенно улыбнулся, - задала мне в упор вопрос: когда начнется эпоха великих географических открытий? Не знаем, говорит, где живем, на материке или на острове. Стыдно. - Вопрос дельный, - сказал я. - Но снаряжать сейчас дальние экспедиции без средств передвижения (даже лошадей нет) опасно и рискованно. Нужно оружие для защиты от нападения ящеров и прочих хищников. Экспедиция будет затяжной. Но в окрестности лагеря вылазки можно делать. К озерам, к горам. Попытаться найти нефть. Топливо нужно. И вот что, Фара, мы давно хотели спросить: не было ли в вашей жизни чего-нибудь необычного? Может, слышали грохот или видели вспышку, может, находили предметы непонятного назначения? - Наша жизнь до вашего появления текла тихо и мирно. Ничего мы не находили. А вот в озере откуда-то взялось страшилище и уничтожило всю рыбу. И большую и маленькую. - Давно? Фара замялся, покосился на Квинта и развел руками. - Тогда ход времени мы еще не измеряли. Ну... год назад, а может два. - Что же это за страшилище? - Черное, незнакомое. Плавает, как неживое. Одна голов? с торчащими ушами. - А раньше его точно не было? - Не было. Наши деды и прадеды о нем не слышали. Оно появилось внезапно. Сразу. - Собирайся, Фара. Пойдем к озеру. Возьми несколько человек. Ты, Квинт, останешься. Поручаю тебе наладить выпуск ткани, где, как и что соображай сам. Прояви свои организаторские способности. Фара, пошевеливайся, выходим немедленно, чтобы до наступления темноты успеть добраться до озера. Путь лежал через пестрое поле. Отряд состоял из десяти человек. Самостоятельно продираться сквозь густые заросли цветов я не мог, и поэтому разрешил великанам нести себя на руках. Перед заходом Ригеля мы вышли к берегу озера. Водная гладь приятно радовала глаз. Я попробовал воду. Соленая. Возможно, озеро сообщается с морем. Великаны стали деловито разбивать бивуак и рубить для костра упругие стебли цветов. - Где ваше страшилище? - спросил я. - В любом месте может быть, - ответил Фара. - Но пока не видно. Я зайду за этот обрыв, посмотрю. Сминая заросли папоротниковидных растений, он вошел в воду. Вода доходила ему уже до груди, когда он обогнул обрыв и крикнул: - Вижу страшилище! Плавает! - Далеко от берега? - Метров двести. Я вернул Фару и приказал великанам соорудить небольшой плот с острым носом и два широколопастных весла. - Ты хочешь плыть к страшилищу? - встревожился Фара. - Хочу. Не бойся, - я подкинул на руке лучемет. - И ты со мной поплывешь и других возьмем. Гребцами будете. Плот сделали быстро. Бревна связывали, мягкими воздушными корнями кустарников. Великаны неумело, но в такт гребли в сторону обрыва. Я стоял на носу и командовал. За поворотом Фара поднял руку. - Вон оно! Сначала я увидел просто черное продолговатое пятнышко, но чем ближе мы подплывали, тем яснее вырисовывались контуры неподвижной головы страшилища, настоящей конской головы, не обращающей на нас никакого внимания. Оставшиеся на берегу великаны взобрались на обрыв и оттуда молча наблюдали за нами. Ригель уже опустился за горы. Сгущались сумерки. Я торопил гребцов. Мы уже были настолько близко от страшилища, что я мог внимательно разглядеть его. Да, это была конская голова, но голова не живой лошади, а будто вытесанная или грубо вырезанная из дерева. Скоро я убедился, что она действительно не была живой. И все же на всякий случай я лучемет держал наготове. После команды "стоп" плот по инерции проплыл несколько метров и тихо стукнулся о голову. Звук был глухой, отрывистый. Голова заколыхалась. - Вот вам и страшилище, - сказал я, нагнулся и костяшками пальцев постучал по деревянному уху. - Ручная обработка дерева. Скульптура. Фара выкатил глаза. - Мы такое животное, лошадь, не вырезали и не делали. Мы вообще про лошадь не знали. - Цепляйте ее, отбуксируем для выяснения. Когда "страшилище", поблескивая черным лаком при свете разведенного костра было вытащено на берег, я все понял. Это был шахматный конь, высотой около двух метров. На Филоквинте его сделать, разумеется, никто не мог. Значит, это Бейгер. Нет, не сделал, конечно, а в виде опыта передал с Земли на Филоквинт информацию об атомарном устройстве шахматной фигуры. Из местных атомов создалась такая же фигура. У профессора в 6-ой лаборатории шахматы были, я знаю. Новые. Вот он и взял для опыта первый попавшийся под руку предмет - коня. Но каким образом без всякой аппаратуры на основе лишь одной информации создается физическое тело, мне не понятно. Значит, Бейгер нашел способ. Жаль, жаль, что я с ним не сработался. А то, что фигура получилась такой большой, так это же дело новое, неизвестное, ошибки могут быть. Чуть переборщил с энергией и все. В момент создания коня, очевидно, был сильный взрыв, а может, и не было, не знаю. Радиация же, несомненно, была. Она-то и погубила всю рыбу. Великаны осмотрели фигуру, ощупали ее и закидали меня вопросами, что это такое и откуда взялось? А что я им мог ответить? И я не стал затуманивать их мозг четвертым измерением и рассказывать свою историю. Я сказал только "ничего особого", не стоит об этом говорить, и спросил у Фары: - К востоку от лагеря протекает большая река. Куда она впадает? - Не знаем. В ней плохая вода. Отравленная. Черная. Пятна маслянистые, полосы цветные. - Ладно. Давайте ужинать и спать. Три дня мы провели у озера. В первый же вечер по моим рисункам были вырезаны шахматные фигуры и изготовлена доска. Я научил участников экспедиции играть в шахматы. Игра им понравилась. Каждый с нетерпением ждал своей очереди. Спали совсем мало, играли. Днем работали. Составили первую топографическую карту. Нашли месторождения вольфрамита и кварца. С плота сделали промер глубин озера, выловили несколько подводных обитателей, похожих на моллюсков, но рыбы, действительно, не было. У берегов в изобилии росли кустарники с твердыми белыми ягодами. Попробовав их, я убедился, что это готовое тесто. Чистейшая пшеница. Хлеб. Поистине благодатная планета! Я велел набрать мешок ягод, и сразу в лагерь. Шахматную фигуру взяли с собой. Квинт меня порадовал. По его просьбе великаны сходили на реку и принесли бак отравленной воды. Она была покрыта черными маслянистыми пятнами нефти. Кроме того, он показал мне сотканный кусок ткани, правда, грубой, но для начала неплохой. Квинт не очень-то удивился коню и распорядился поставить его на видном месте. Для защиты от ящеров я приготовил жидкость, запах которой отпугивал хищников. Смазав тело этой жидкостью, можно было смело гулять по полю: ящер ближе, чем на сорок метров не подойдет. После этого мы решили покинуть Филоквинт, считая, что больше наша помощь не потребуется. Мы и так им дали больше, чем хотели. Пусть у них кроме сырья пока ничего нет, но зато есть какие-то знания, им дан хороший толчок и, главное, - цель. Нет, не встанут они на четвереньки! Они люди, человечество. Я мог гордиться этим. И до сих пор горжусь! И всегда буду гордиться! Это не хвастовство. Конечно, Филоквинтцы сделали попытку уговорить нас остаться. На переговоры прибыла целая делегация во, главе с Фарой. - Как? Уже? Так быстро? Чем мы провинились? - Дорогие мои филы и квинтцы! - сказал Квинт. - Ничем вы не провинились. Вы славные парни! Но у вас свои задачи, у нас свои. Все! Я так сказал, Фил? - Так. Больше настаивать они не посмели. Такого грандиозного шествия планета никогда не видела. Несмотря на наши протесты, все население лагеря, предварительно смазав себя отпугивающим ядом, провожало нас. В лагере не осталось даже грудных детей - женщины несли их на руках. Еще издали все увидели приближающегося ящера. Такого обилия пищи ему наверно и во сне не снилось. Он торопился и будь у него разум - удивился бы, почему жертвы не разбегаются. Филоквингцы, особенно женщины и дети, пришли в замешательство. Инстинкт оказался сильнее веры в отпугивающий яд. Но чем ближе приближался ящер, тем больше замедлял он свой бег. И, наконец, остановился, подняв рев. При виде пищи, до коброй неведомая сила не давала ему добраться, его охватывала ярость. Дважды он пробовал броситься на нас и дважды с открытой пастью, рыча, как добрая сотня львов, отскакивал в сторону. Видя это, филоквинтцы успокоились. Мужчины посмеивались, ребятишки высовывали языки, а он бесновался, рычал и сопровождал нас до того леса, где мы с Квинтом оставили свою кабину. Наступила минута прощания. Вдруг из толпы вышла девушка и, нагнувшись, протянула нам поднос с горячими маленькими пирожками, испеченными из теста белых ягод. - Примите это земное блюдо, ваше любимое кушанье. - Аппетитное подношение, - растрогался Квинт и взял поднос. - Пахучие они и свежие. Чтобы не обидеть великанов, мы съели по пирожку. Глаза у наших друзей подозрительно блестели. А у Фары по щекам текли слезы, и он даже не смахивал их. Трудно расставаться! Я не стал говорить прощальных речей, я просто сказал: - Будьте счастливы! Квинт не мог удержаться, чтобы еще раз не напомнить: - Нажимайте на тяжелую индустрию. Учитесь, открывайте. Ждем в гости. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Хроноскоп включен. Над Бейгером. Квинтопертпраптех. Профессор гневается. В средневековье. Квинт падает на камни. Молодцы, кремняки. Планета медленно уплывала из-под кабины. - Где следующая остановка? - спросил Квинт. - Хватит! Путь только начат, а мы уже успели два раза остановиться. Теперь вперед и вперед. С этими словами я нажал кнопку. Луч подхватил кабину. Несколько секунд полета, и Филоквинт превратился в спокойно сияющую белую точку. Прежде чем уйти в третий временной пояс, мы стали наводить в кабине порядок. Давно мы в ней не были. Убирая с крышки ящика, где лежали два баллончика, лишние предметы, я взял плоскую склянку, куда были закупорены насекомые, эти кремняки с Амяка Сириуса, и обратил внимание, что они расположились на дне не хаотично, а соблюдая какой-то порядок. Похоже на циферблат часов. Десятка два кремняков на равном расстоянии друг от друга образовали окружность, а остальные - две неравные стрелки: часовую и минутную. Я посмотрел на часы. Было семь минут четвертого, что соответствовало углу между стрелками около пятидесяти градусов. Такой же угол стрелками образовали кремняки. Что это, совпадение? Я позвал Квинта. - У, - сказал он. - Букашки ожили. Построились. Дай-ка я встряхну их. - Ты бы все встряхивал. Непростые это букашки. Подождем немножко. Медленно ползла минутная стрелка часов. Угол между стрелками все увеличивался. С такой же скоростью он увеличивался и на циферблате кремняков. - У, - опять сказал Квинт - они что-то понимают. - Или просто копируют. Сейчас проверим. Я передвинул большую стрелку на цифру шесть. Маленькая соответственно встала между четверкой и пятеркой. Кремняки молниеносно повторили этот ход. - Вот так букашки, - пропел Квинт. Я взял блокнот, печатными буквами вывел свое имя и показал написанное насекомым. Они перестроились... - Фил, - прочитал вслух Квинт, - Но букашки неграмотные. - Мне кажется, они хотят привлечь наше внимание. - Раз хотят, значит у них есть разум. - Не знаю. Вряд ли. - На экспертизу их. - Никаких экспертиз. Думаю, что кремняки состоят из чистых полупроводников. В процессе, эволюции у них возник микромодуль - это сопротивления, конденсаторы, катушки индуктивности и прочие микроэлементы. Сверхтонкая изоляционная пленка - это электронная схема. Мозга у кремняков не может быть. Это просто самосовершенствующееся электронное устройство. Природе лучше знать, для чего она их создала. У нее причуд хватает. Понять кремняков мы, видимо, не сможем. Но они, возможно, "поняли", что мы тоже являемся саморегулирующейся системой. Квинт откупорил склянку. - Ну и букашки. Попробую поговорить. - В наших условиях искать с ними контакт бесполезно. Займемся ими на Земле. Не будем разбрасываться. Мы зашли в третий временной пояс. Звезды стремительно проносились мимо нас. Простым глазом они с Земли невидимы. Не осталось ни одного знакомого созвездия. Мы в один голос быстро отсчитывали десятилетия: раз, два... Через триста лет вернулись к стенке и проверили готовность приемника изображений хроноскопа. - Ну, Квинт, будем обгонять свет. Мы уже достаточно далеко, чтобы прочертить гигантскую дугу. Пора! - Нулями не станем? - А нам сам нуль не позволит. Нуль-пространство. Я включил реле времени, рассчитанное на двенадцать минут работы электронного устройства, позволяющего изменять угол наклона иразера. Нити тяготения за это время повернули его на семь градусов. Ох, и скорость же у нас была! Ее и скоростью-то не назовешь. Это было невесть что. А мы сидим, беседуем. Тишина. Покой. Звезд нет, а какая-то прыгающая серебристая паутина. Заложив программу в хроноскоп, я включил его. Излучившиеся когда-то с Земли световые волны сконцентрировались в пространстве вокруг кабины. Я знал, что увиденная картина будет объемной, и все же она поразила меня своей реалистичностью. Я замедлил скорость. Мы словно повисли над поверхностью реальной Земли на высоте двухсот метров. Полная иллюзия настоящего. Объем, свет, цвет, солнышко родное, но оно не согревало нас своими лучами, запахи не щекотали наши ноздри, ветерок не освежал наши лица. А так все живое, действительное, будто мы находимся в корзине воздушного шара. Внизу степи, переходящие в полустепи. Мы видели землю такой, какой она была за три с лишним года до нашего отлета. - Нет, ты только погляди, Фил, - воскликнул Квинт, показывая на табун лошадей, - идут задом наперед. Действительно, идут задом. Причем изрытая копытами земля находилась за хвостами лошадей и, наступая на свои же следы, табун тем не менее не оставлял их впереди себя. Получалось, что сначала появились следы, а потом по ним пошли лошади. - Почему они так? - тормошил меня Квинт. - Что за массовое отступление? - Подожди, подожди. Дай разобраться. Табун остался позади. Появилось изображение какого-то города, под кабиной проплывали его улицы и улочки. Люди, машины, железнодорожный состав у вокзала - все двигалось задом наперед. На окраине находился стадион. Трибуны полны народу, трепетали разноцветные флаги, очевидно, был спортивный праздник. На середине поля валявшийся смятый парашют расправился, надулся, поднялся и вместе с парашютистом полетел вверх. Через считанные секунды он поравнялся с нами, и мы увидели красное, сосредоточенное лицо парашютиста, правой рукой подтягивающего стропы. Квинт приветливо кивнул ему: - Как вы... Куда вы? Эй! Спортсмен уносился ввысь. С запада к нему хвостом подлетал самолет. Купол парашюта погасился и сам сложился за плечами парашютиста. Тот, сразу раскинув руки и ноги в стороны, продолжал подниматься и, наконец, втянулся в брюхо подлетевшего самолета. Теперь я все понял. Обгоняя свет, мы обгоняли изображение и сначала видели конец события, а уж потом начало его. Пришлось засесть за новую задачу. Я рассчитывал, чертил, а Квинт, пользуясь подручными средствами, мастерил регулятор хода времени изображения. С окончанием работ мм снова включили хроноскоп и обозревали открывшуюся картину уже в обычной последовательности. Чтобы быстрее найти наш город, мы как бы поднялись над Землей километров на сто пятьдесят. Под кабиной распластался мутный Мадагаскар. Направление на северо-восток. Уже пересекли экватор. Дальше, еще дальше. Вот уже умеренные зоны, а вон там родной город, там мой дом, лаборатория, профессор Бейгер, милые дядя Коша и тетя Шаша. Я вращал ручку фокусировки изображения "ближе-дальше". Город стремительно летел навстречу. Казалось, что мы буквально падаем, и я вроде бы почувствовал некоторое ускорение и даже напрягся. Квинт вдавился в кресло и вцепился в подлокотники. - Тише, Фил. Потише. Разобьемся - плакать будем от обиды. Я "затормозил" и, подрулив к зданию моего бывшего научного учреждения, у самого окна второго этажа, где располагалась шестая лаборатория, поставил ручку фокусировки изображения на нуль. Профессор Бейгер в неизменной меховой шапчонке сидел за низким пустым столом на низком стульчике и задумчиво почесывал мизинцем ухо. - Знакомься, - сказал я Квинту. - Исчезнувший профессор. - Которого мы должны были спасти? - Почему были? - А он. Фил, уже спасен, вот же он, сидит и думает. Сейчас спросим. - У изображения-то? - У какого? А... Фил, правильно. Он же не настоящий. - И все-таки не удержался, сказал: - Здравствуйте. Я впервые так близко лицо к лицу без стеснения разглядывал профессора. Я вздрогнул и отшатнулся, когда внимательно посмотрел в его глаза. Мне на миг показалось, что я нахожусь на Земле и вижу фиолетовый глаз, который приковал меня и парализовал. Я встряхнулся, переборол себя и снова посмотрел в глаза профессора. Теперь они не были фиолетовыми, они были серыми с красненькими прожилками на белках и обыкновенными черными зрачками. В эти глаза Бейгера я могу смотреть как угодно долго, и ничего не случится. Профессор, видимо, что-то вспомнил и, на ходу доставая ключ, быстро подошел к сейфу. Я схватил приготовленный фотоаппарат. Профессор сел за стол и, развернул большой лист бумаги. Я повернул ручку фокусировки и, проникнув в лабораторию, мы повисли над Бейгером. Он просматривал какую-то схему и делал в ней поправки. Я, конечно, заснял ее. Но мне нужны были все бумаги или хотя бы большая их часть. А чтобы заснять их, надо было ежедневно следить за профессором. С этим приходилось мириться. Но нам повезло. В один из дней он вздумал делать ревизию всем бумагам. К вечеру они были уже у меня на пленке. Все! Теперь за изучение. Я выключил хроноскоп. На первых нескольких листках ничего интересного не оказалось. Кое-где, среди формул и схем, попадались рисунки: женские профили, чертики, домики. А на одном листке был нарисован стоящий на хоботе плачущий слон в женских сапожках. Очевидно, Бейгер, размышляя, машинально занимался художеством. Но постепенно чертики исчезли. Их сменили стройные ряды цифр, схемы, эскизы, формулы. Выяснилось, что вначале профессор пытался передать по радио мышь из клетки в свой недосягаемый сейф. Правда, неудачно. Вместо мыши там из "местных" атомов образовался большой комок слизи, который стал предметом тщательного исследования. Я помню, что мимо шестой лаборатории проходить было неприятно: такой отвратительный запах был там. А Бейгеру даже замечания не сделали, ходили, терпели. Попробуй сделать такое я! Что было бы! В чем бы меня только не обвинили! Из бумаг было видно, что профессор не унывал, он искал ошибку. Вникая в его работы, я все более убеждался, что отлично бы с ним сошелся. Башковитый. Исправив ошибку, он снова передал мышь по радио и получил мышиный эмбрион. Это уже было что-то! Но потом профессор пошел по неверному пути. Ай, ай, я качал головой, как же так, профессор. Не чурался бы ты меня, жил бы и трудился в свое удовольствие в третьем измерении. А вот и расчеты, связанные с передачей шахматной фигуры на Филоквинт. Так что же случилось? Грубо говоря, Бейгер разложил себя на атомы, но особым образом. Он как бы взорвался, но не хаотично, он размылся во Вселенной. Иначе говоря, каждый атом его организма отстоял от соседнего на огромном расстоянии, но тем не менее они были взаимосвязаны. Это кажется неправдоподобным. Согласен. Но что поделаешь. У четвертого измерения свои законы. - Бедный человек, - жалобно проговорил Квинт. - Как он там питается, такой громадный - больше всех, такой разреженный - совсем пустой. Но раз он такой, Фил, как он дышит? - А он не дышит. Как вздохнул в лаборатории, так этот воздух в легких и остался. Ему достаточно. - Тогда скажи мне, как он мог за такое недолгое время распухнуть во вселенной, с какой скоростью он разлетался? - Мгновенно. - Но, Фил... - Что но? Это тебе не третье измерение. Запомни. - Запомнил. А я не знаю, как будем его спасать. Его нужно сжать. Уплотнить? - В некотором смысле да. - Я вынул из стопы сложенный вчетверо лист под номером 112 и развернул его. - Вот схема аппарата "Б-1", который "помог" профессору покинуть наш мир. Аппарат давно сгорел, но мы, изменив конструкцию, должны построить его и заставить работать на другом режиме. Только вряд ли нам удастся это сделать здесь. Материала мало. - Мы да не сумеем! Мои руки просят работы. На часы мы не глядели и не знали, сколько времени, какой год и куда летим. А ведь пора искать планету для посадки, устанавливать иразер и возвращаться на Землю. Ужжаз беспокоится. Да еще надо увидеть убийцу Квинта. Работу отложили и, включив реле времени, я дал команду поворотному устройству. Миг и, прочертив в космосе уму непостижимую дугу, кабина догнала волны, отраженные от Земли 6000 лет назад. Я отрегулировал резкость изображения. Под нами проплывало волнистое плоскогорье с островками растительности. Наступала ночь. У горизонта виднелись яркие точки двух костров. - Медведи и шакалы жечь не будут, - авторитетно заявил Квинт. - Значит, внизу люди. Спустимся и возьмем правее. Кабина "повисла" над одним из костров. Казалось, языки пламени лизали наши ноги. Мы инстинктивно подняли их. - Знаешь, - засопел Квинт, - я чую запах дыма. И до того реальным казалось все, что мы видели, что и я почувствовал запах. А кабина уже "опустилась на костер, и мы вроде бы ощутили толчок. Я вывел кабину из огня. - Смотри! - крикнул Квинт. - Вон копошатся твои предки, мои бывшие современники. Это были невысокие, но могучего телосложения люди. Суровые, обросшие, бородатые мужчины в темных шкурах молча сидели на земле. Женщины в таких же шкурах отличались нежным овалом лица, волосы на голове схвачены кожаной бечевой, на шее ожерелья из мелких блестящих камешков и костяшек. Сводить бы их к парикмахеру, маникюрше, а потом в ателье мод, они бы ничем не отличались от наших модниц, а некоторых из них хоть на конкурс красоты отправляй. Рядом валялась груда обглоданных костей, череп бизона, чашки, кремневые ножи и прочая грубо обработанная утварь. - Ну, эти совсем первобытные, - сказал Квинт. - У нас в Египте в это время мастера были. Соображали, астрономию знали. Кое-что строили, кое-что выращивали. А эти... - он презрительно поморщился. - Европейцы! - Египет - страна древнейшей культуры. И, собственно, что ты возгордился? - К слову пришлось, - смутился Квинт. - К тому же... Родину захотел увидеть, Фил. В Египет бы. - Ладно, давай в Египет. Чтобы точнее сориентироваться, мы поднялись высоко над землей. Мешала облачность, но все же различались размытые очертания Черного и Средиземного морей. Выбрав примерно место, где должен находиться дворец фараона Квинтопертпраптеха, мы начали спуск. Пробили облачный покров и с высоты птичьего полета обозревали, местность. Нил разлился. Кое-где виднелись кучки занятых работой полуголых египтян. - Знакомые места? - спросил я. - Не приходилось бывать. Не успел еще возглавить боевой поход. Мы шныряли туда-сюда, пока Квинт не крикнул: - Вижу! Он показал на приземистое сооружение, с многочисленными молочного цвета колоннами и весь затрепетал от радостного возбуждения. Однако скоро его пыл охладился и он выразил сомнение. - А мой ли дворец? Похоже, но... Той голубой пристройки не было и этого неказистого строения тоже. И сад не тот. - Прилетели поздновато, - ответил я. - Тебя уже убили. Мы можем ошибиться лет на тридцать в ту или другую сторону, тем более что не знаем точно года твоей смерти. Но в наших силах исправить это. Заглянем-ка на пару минут в пятый временной пояс. На сей раз мы вышли рановато: дворец еще не строился, Квинт не родился. Пришлось подождать и только на третий раз мы вышли удачно. Близ дворца шло строительство канала. Сотни голых изможденных рабов, подхлестываемых надсмотрщиками, как автоматы, ритмично взмахивали кирками. Желтая пыль садилась на их потные тела. Поодаль большая группа рабов волоком тащила по песку огромную каменную плиту. Спотыкавшиеся и падающие получали безжалостные удары плоскими бичами. Я исподлобья посмотрел на Квинта. Он отвернулся, вздохнул, потом засопел и, наконец, выдавил: - Я же перевоспитался. Как Ужжаз. Когда это было. - Для тебя строят. - Для меня. Взбрело в голову тогда. Давай лучше ближе к дворцу. Скоро должны меня, деспота, убить. У главных колонн в окружении нескольких пожилых египтян, видимо, советников и жрецов, гордо стоял фараон Квинтопертпраптех, мой Квинт. Я сразу узнал его. Полупрозрачная золотая кисея охватывала его талию. Он сказал что-то одному из стариков. Последний воздел руки к небу и в сопровождении двух воинов удалился. - Казначей мой, - сказал Квинт. - Старый плут и мошенник, не доверял я ему. Мы "опустились" рядом с фараоном. - Видишь, какой я был. Владыкой себя считал. Злодей форменный. Изменился ли я? - Внешне нет. Но ты изменился внутренне. Это главное. - А это Кобхт и Хирам. Телохранители. Ни на шаг не отставали от меня, - он показал на двух молодых египтян одного с ним возраста. Они были на голову выше его. - Сейчас я должен прогнать этих прихвостней жрецов и пойти смотреть танцовщиц. Главный зал дворца с приходом фараона ожил. Откуда-то выпорхнули танцовщицы. Квинтопертпраптех мрачно смотрел их плавный танец. Потом вдруг неопределенно махнул рукой. Танцовщицы исчезли. - Последние минуты живу, - прошептал Квинт. Он от волнения побелел. Фараон вышел в сад. Кобхт и Хирам, как тени, сопровождали его. Среди цветущих клумб в каком-то оцепенении сидела молоденькая девушка, почти девочка. На ней была одна черная с блестками накидка. При виде фараона она вздрогнула, но тут же заставила себя улыбнуться и пошла навстречу. Фараон тоже обнажил в улыбке все тридцать два зуба и дал знак телохранителям удалиться. Они остановились в тени густого неизвестной мне породы дерева. Девушка продолжала улыбаться, но улыбка была, как мне показалось, вынужденной, фальшивой. - Это Винтоса, - прерывающимся голосом пояснил Квинт. - Прелестная пленница. - Хорошенькая, - согласился я. Пленница о чем-то страстно заговорила, обратив взор к небу. Слушая ее, фараон тоже запрокинул голову вверх, и в это мгновение в руках пленницы сверкнул тонкий кинжал, и она молниеносно снизу вверх вонзила его в горло фараона. - Молодчина, Винтоса! - вскрикнул Квинт. - Так его, деспота! Винтоса бросилась бежать. Предсмертный хрип фараона услышали телохранители. Прелестная пленница была схвачена. У Квинта наступила реакция. Он обмяк. - Заговор. Определенно. Не могу видеть обряд собственного мумифицирования. Подальше, подальше отсюда. Фил. Сейчас плакальщиц созовут. Я хмыкнул и выключил хроноскоп. - Подальше, говоришь! Зачем? Если у той звезды есть планета, мы на ней остановимся. А пока закончим аппарат профессора. Вопреки ожиданию мы собрали его быстро и я даже усомнился, правильно ли? Проверил - все в норме. Вставив в блок питания брусок фотонига с резонатором, я повернул тумблер "вкл". Послышалось гудение. Квинт со знающим видом приставил к корпусу ухо. Раздался оглушительный треск. Я отдернул руку. Квинт сожмурился, но уха не отнял. Стерпел. Кабину наполнил желтоватый туман, в точности такой, какой был в лаборатории Бейгера в момент его исчезновения. К плечу моему кто-то прикоснулся. Я повернул голову. Рядом со мной стоял живой профессор Бейгер в своей меховой шапчонке. Рука его лежала на тумблере "вкл". Он нахмурился, недовольно скривил одну щеку и сердито посмотрел на меня: - Я же сказал. Фил, прошу без посторонних. Он думал, что все еще находится среди своих аппаратов и вторично выпроваживал меня из лаборатории. Скажу честно, я растерянно хлопал глазами. Не ожидал. - В аппарате посторонних шумов нет, - откликнулся Квинт. - Возмутительно! - увидев Квинта, гаркнул профессор. - Кто вы такой?! Что вам здесь надо?! Вон!! - О, здравствуйте, дорогой профессор, - искренне обрадовался Квинт. - Вы уже здесь! Вот видите, и спасли вас. - Да вы... Да что это такое? - профессор обвел испуганным взглядом, кабину. - Как что? - дернул плечом Квинт. - А разве плохо? Да вы, похоже, не рады трехмерному миру. Неужели в том лучше? Скажите правду. Я очень любознателен. - Профессор, - спросил я, - когда вы в лаборатории включили такой же аппарат, вы ничего не почувствовали? - Меня будто током дернуло. А вам что до этого? - Вас так дернуло, - вмешался Квинт, - что вы распухли во вселенной. Пришлось вас сжимать. - Поймите, профессор, - сказал я. - Вы допустили ошибку, и сами того не замечая, попали в четвертое измерение. Мы отдали много сил и труда, чтобы вызволить вас оттуда. - Что за ересь вы несете? А впрочем это и не удивительно. Но что значит вся эта обстановка? - Мы в космосе. С ближайшей планеты отправляемся на Землю. Убедитесь. Я отдернул занавеску. Профессор обвел взглядом немигающие точки звезд и косо посмотрел на меня: - Что вы мне голову морочите? Возмутительно! Иллюзион устроили. И когда успели? Позовите Марлиса. - Марлис на Земле. Я не шучу, профессор. Мы уже побывали на девятой планете Ригеля, на ПНЗ. Мы нашли там коня, шахматную фигуру. Вы прекрасно знаете о ней. - Откуда вам это известно? Подслушиваете мои мысли? Шпионите? Довольно! Так кто вы такой? - обратился он к Квинту. - Ма-а-р-ш отсюда! - Я не привык, чтобы на меня кричали, - возмутился Квинт. - Одному Филу это дозволено, Отблагодарили! Сядьте и... это, не лезьте в бутылку. - Сверх всякой меры, - возмущенно процедил профессор. - Какой наглец! - и, ударив кулаком по поворотному устройству так, что слетела крышка пульта управления, он нервно вцепился в него пальцами. - Успокойтесь, - сказал я. - Выслушайте меня. Бейгер не стал слушать. Что-то надумав, он, размахивая руками, направился через центр кабины к противоположной стенке. - Стойте! - крикнул Квинт. - Идите вдоль стенки. В центре время равно нулю. Там его нет. В центре профессор застыл с поднятой ногой. Он может стоять так целую вечность, пока его оттуда не вытащишь. - Ладно, - сказал я. - Пусть там стоит, негодует и думает, что идет к стенке. Его сейчас не убедишь. Упрямый. Подождем возвращения на Землю. Я подошел к поворотному устройству, чтобы закрыть крышкой пульт управления, Ох! Что профессор наделал! Он повернул иразер на двадцать шесть градусов. Куда нас занесло? Я отдернул шторку. Мы находились в межгалактическом пространстве. Знаменитая туманность Андромеды, эта гигантская звездная система, почти точная копия нашей галактики лишь в полтора раза превышающая ее по размерам, висела перед нами. С противоположной стороны светилась наша родная, милая сердцу галактика. Где-то там на ее окраинах в одной из спиральных ветвей светит Солнце, неприметная рядовая звездочка, там плывет Земля, бурлит жизнь. Сколько прошло лет? Каких вершин знаний достиг человек? Как там наш дорогой Ужжаз? Рядом с галактикой застыли Магеллановы облака. Глаз видит меньше звезд на небе Земли, чем галактик из межгалактического пространства. Их бесчисленное множество. И тут на нас напала тоска мучительная, ноющая, безудержная тоска по Земле. Она тянула к себе и звала. Было выше человеческих сил не откликнуться на ее зов. Только отсюда и чувствуешь глубину и бесконечность пространства. Познав глубину мироздания, мозг бунтует и твердит одно: на Землю, домой. Вот она - космическая психология! А я ей уделял меньше всего внимания. Нам так или иначе нужно было лететь в туманность Андромеды Межгалактический перелет - занятие скучное и однообразное. Стоит ли говорить, что мы перешли в первый временной пояс и только этим спаслись от психического расстройства. Тоска по Земле была гак велика, что заглушила интерес к чужой галактике. У самой крайней звезды была обнаружена единственная планета, покрытая километровым слоем льда Мы не раздумывая опустились на нее и сразу же, облачившись в скафандры, не обращая внимания на какие-то блуждающие тени, очертя голову бросились устанавливать иразер Скорей, скорей! На этой планете мы не бездействовали ни одной секунды и, даже не отдохнув, стартовали обратно. А профессор так и стоял с поднятой ногой в центре кабины Он все еще шагал к стенке. В сотнях парсек от Андромеды я включил поворотное устройство иразера. Мы не заметили, как вторглись в окраины своей галактики Теперь нужно было быть особенно внимательными Я нацелился на третью спиральную ветвь, где находилось Солнце И вот, наконец, до него осталось каких-то двести миллионов километров. Земля приближается. Мы различаем перевернутые, клочковатые контуры материков. Отметив про себя, что над нами восточная часть побережья Средиземного моря, я стравил нуль-пространство. От волнения сердце бешено гнало кровь. Сколько лет прошло. Наш счетчик времени стал беспричинно барахлить, показывая самые несуразные цифровые значения. Внизу безводная каменистая пустыня, переходящая в скалистые отроги гор. В западной части она обрывалась гладью синего моря. Никаких следов цивилизации. Никаких следов деятельности человека. Едва приземлившись на покатое с россыпями базальта плато, мы с горячей поспешностью отвинтили люк и буквально вылетели из кабины. - Добрались-таки! - ликовал, пританцовывая Квинт. Он обнял меня и давай трясти. Сцепившись, мы повалились на землю и весело, как дети малые, принялись барахтаться. - Ну вот, - отдышался Квинт. - Дома. Не пойму, это заповедник? Эй! Люди!! Челове-е-ек! - Заповедник в пустыне, - размышлял я. - Зачем? Непонятно. Нет, тут что-то не то, что-то не так. Сердце мое беспокойно заныло. Нет худшего состояния, чем неизвестность. Солнце клонилось к закату, но жгло немилосердно. Я предложил взобраться на одиноко торчащую к востоку от нас скалу. - Для лучшего обозрения, - догадался Квинт и, вприпрыжку подбежав к скале, как заправский альпинист, ловко вскарабкался на отполированную ветром округлую вершину - Вижу людей, - оповестил он - Всадники на верблюдах. Движутся, как неживые. "Что за ерунда, - подумал я. - Уж не мираж ли видит Квинт". Нет, действительно, это были верблюды. Никак не ожидал я через тысячелетия встретить на Земле кочевников-бедуинов. А это, без сомнения, были они. - Похоже, идет репетиция к съемкам фильма, - предположил Квинт - Какая там репетиция, - не согласился я. - Перед нами сама жизнь Но почему она не изменилась? - Бежим узнаем, Фил. Они останавливаются на ночлег, усталые, голодные. В этих широтах ночь наступает быстро, и уже сумерки окутали пустыню, когда мы приблизились к путникам. Но поговорить с ними не пришлось. Едва увидев нас, эти кочевники, - а их было шесть человек - испуганно вскочили на верблюдов и никакие наши окрики не могли их остановить. - Вот шальные! - с досады, но не зло, бросил им вдогонку Квинт. - Бестолковые! Бестолко-о-вы-е! Мы вернулись к кабине. Профессор продолжал шагать к станке. Мы не стали пока тревожить его. Неужели за тысячелетия жизнь на земле не изменилась? Я лежал, думал и, разглядывая чистое небо, вдруг громко хмыкнул А созвездия. Они почти те же, что во время нашего отлета. А ведь за сотни веков они должны неузнаваемо исказиться. Эта загадка не давала мне покоя. - Не спится? - сочувственно спросил Квинт. - Меня тоже что-то сон не берет. Надо связаться с Ужжазом. Разбудить его. Я не ответил. Ох, что-то тут кроется! Скверно я провел первую ночь на земле. Ворочался, впадал в полузабытье, видел отрывочные нелепые сны. Но к Ужжазу пока обращаться не решался. После завтрака мы определили точные координаты нашей стоянки. Сверившись по карте, узнали, что в пятнадцати километрах к югу находится Иерусалим. Мы не стали ждать, когда на нас наткнутся люди. Мы сами пошли к ним, взяв направление на Иерусалим. Протопали треть пути и никаких признаков жизни, лишь юркие ящерицы изредка выскакивали из-под ног. Не чувствовалось приближения большого города. Неожиданно Квинт остановился, покрутил головой и поднял указательный палец кверху: - Слышу звуки. Шум и звон. Топот. Прислушался и я. В наступившей тишине ухо уловило слабый гул, доносившийся из-за скалистого гребня, вдоль которого мы шли. Взобравшись на гребень, мы опешили. По степи двигалось несколько людских потоков. Все они направлялись в одну сторону - к Иерусалиму. - Ой-е-е-ей! - протянул Квинт. - Откуда их столько? Он хотел ринуться им навстречу, но я его остановил. - Не торопись. Подождем. Встанем-ка за этот выступ. - Встанем, Фил. Встанем, но посмотри гуда. Циркачи какие-то скачут. Я повернул голову. Метрах в тридцати от нас к головной колонне на лошадях тяжело мчались с десяток самых настоящих рыцарей. Длинные мечи, копья, выгнутые треугольные щиты, блестящие шлемы с откинутыми сетками, сверкающие панцири, наколенники. И у всех на плечах короткие накидки с белыми крестами. Ну, настоящие крестоносцы. Мы молча проводили их недоуменными взглядами, пока они не слились с колонной. Шествие приближалось. В передних рядах ехали величественные рыцари. За каждым из них следовал оруженосец. Пешие воины в кольчугах с тяжелыми секирами шли нестройными рядами. Вслед за ними разношерстной толпой двигались крестьяне в шерстяных колпаках, из-под которых выбивались космы нечесаных волос, в кафтанах или в длинных перехваченных кушаками рубахах. Катились обозы. Ревели, мычали, ржали лошади, ослы, быки. Мелькали даже черные сутаны священников и клобуки монахов. Неслась вперемежку немецкая, французская, итальянская речь. Один священник отчетливо сиплым голосом протянул: - Вассалы желают встать на стезю господню и покарать нечестивцев в священном граде. Меня едва не хватил удар, когда вдруг я понял, что мы самым непостижимым образом перенеслись в прошлое. Я знал, что это невозможно, абсурд, но против фактов разве пойдешь? Мы очевидцы первого крестового похода. На Земле 1099 год. Раннее средневековье. Наши прабабушки еще на свет не появились, а мы, пожалуйста, есть. Невероятно! Квинт не очень удивился: привык кочевать из одной эпохи в другую. Он только поинтересовался: - Кто же тогда родил тебя, Фил? - Мама, кто же еще? - Как же она могла родить, если сама еще не родилась? - Не знаю, - честно признался я. - Скажу лишь одно: при сверхсветовой скорости время течет в обратном направлении. Минус время. Но каким образом, этого я сейчас сказать не могу. Какая связь между антивременем и сверхсветовой скоростью? Не знаю. Сами того не подозревая, мы сделали важное открытие, вот только объяснить его пока не можем. - Да, для XI века это неплохое открытие, - серьезно заметил Квинт. - Несомненно, мои отец и мать еще родятся, - сказал я. - И опять родят тебя? - удивился Квинт. Я пожал плечами. - Выходит так. Да не выходит, а точно. Это неизбежно. - А цела ли наша самоуправляющаяся машина?- спросил Квинт. - На полюсе которая? - Очевидно нет. В XI веке ее не может быть. - Но мы же на ней ездили. - Ничего не значит. Была бы она с нами в полете, она была бы и сейчас здесь. А так машина еще не создана. - Создана и не создана. Чертовщина какая! И клопы с мухами на Земле есть? - Разумеется. Ведь мы их выбросим в космос только через девятьсот лет. - Да мы же их уже вышвырнули! - вскричал Квинт. - Весь мир знает о клопомухе. - Ах, надоел ты мне! - Последний вопрос. - Ну? - Нас могут убить? - Свободно. И спрашивать не будут. Мы такие же люди, как и все. - Тогда кто меня будет оживлять? - Сказано же было, что меня еще родят. - А... Ну если так, тогда ничего.