что было в бесплотных мыслях внутри, готовилось найти себе место вне. И почему-то опять на миг вспомнились тетка из Новгород-Северска и дед Никита с ясными глазами, сквозь которые прошла целая жизнь. Снятое с плеч ружье дрожало в руках. Из-за густого липняка Шевардина не было видно, но он видел. На повороте взметнулись между безлистыми сучьями две черные черкесские шапки, под ними малиновые чекмени и остроухие лошадиные морды. И оглушительно, как ночной гром, около самых ушей Шевардина стал падать мерный топот. Издалека наборные белые бляхи уздечек, поясов и рукояток кинжалов кололи глаза. Это были те же самые двое: один старый, чернобородый, другой молодой, верткий. Хищно склонившись над седлами, рысью они промчались мимо, в десяти шагах, и уже зарябили слева по дороге, а из мглистых сучьев справа, на смену им, тупым пятном закачалась красивая пригнутая голова караковой лошади... ближе... ближе... Шевардин чувствовал, как что-то широкое и мягкое с каждым толчком сердца подымалось к его голове, раздвигало стенки черепа и быстро ухало книзу. И два желтеньких листка перед ним вздрагивали на желтых черешках, и тонкие черешки казались широкими, как ставни, и мешали смотреть. Граф был в темно-синей венгерке, в конфедератке, делавшей его похожим на жокея, и в серых перчатках. Он правил, натянув вожжи. Она рядом с ним в широкополой низкой шляпе, пышноволосая и смуглая, улыбалась и щурилась от быстрого бега. Легкая коляска была узка, и сидели они тесно, точно сливались. Оставалось несколько шагов... Шевардин отчетливо самому себе сказал: "Конец!" - продвинул вперед ружье и взял мушку. Тут же мелькнуло в нем кроткое: "Пусть живет!" - но припомнились слова писаря об ястребе: "Птица к бою крепкая, в нее весь заряд всади, тогда так..." Качнулась над острием мушки отвисшая, как у старого дога, левая щека графа, и незаметно для самого себя, точно боясь потерять что-то, Шевардин поспешно нажал курок... Оглушенный выстрелом и отброшенный назад отдачей, Шевардин не сразу пришел в себя, а когда пришел, то увидел, как взбесившаяся испуганная лошадь мчала коляску; из коляски полувыпало и тащилось головой вниз по земле толстое тело графа; светлая кофточка его невесты была окровавлена сзади и шляпа сбита, и, подняв руки, она кричала так же страшно, как страшно трепалась по земле, подпрыгивая на кочках, обнаженная голова графа. Черкесы мчались с боков, стараясь поймать упавшие вожжи и остановить лошадь. Несколько секунд они были видны так все, потом пропали за поворотом, и слышны были только бешеный топот и страшные крики. Тогда Шевардин поднялся, холодный и бледный, и, бросив в кустах патронташ и ружье, побежал вдоль леса в Татьяновку. Так же стояли на его пути столетние осокори и суховерхие дубы и роняли листья. Заряд заячьей дроби почти целиком вошел в голову графа и ранил в лицо его невесту. Когда на следующий день сознавшегося Шевардина вели через Татьяновку в город, в тюрьму, на него вышло смотреть все село. Сеял мелкий дождь, и земля размокла и осклизла, как сырая кожа. В сетке дождя беспросветно-плакучими казались избы с обвисшими тяжелыми очеретяными крышами; но лица толпы были оживлены. Длинный и тощий Иван Коваль громко жаловался о.Мефодию, что пропало теперь вплоть до суда его ружье, а о.Мефодий с силой перебивал: - Что твое ружье! Тут двадцать рублей за разбойником пропало, и то молчи... Да и что двадцать рублей. У меня, может, через него целое состояние пропало, а не двадцать рублей. Со стороны огородов бежала, накрываясь платком от дождя и подбирая юбки, та самая девка, которая боялась идти к Шевардину на поденку. На бегу она останавливалась и звонко кричала кому-то сзади: - Фроська-a! Та иды-бо швыдче! Ведуть того, шо грахва убыв! А в одном тусклом окне за кисейной занавеской Шевардин узнал чуть видное полузакрытое лицо писаря, но, когда он вгляделся в него, оно пропало, как ползучий призрак. От дождя горизонт сделался смутен и узок; реяли плоские крыши, чернели трубы, дымились деревья; желтели кругом человечьи лица. Шевардин двигался по скользкой дороге, опустошенный и спокойный; загадкой казалось ему, что было впереди, сказкой, что было сзади, сном, что было около. 1904 г. ПРИМЕЧАНИЯ Сад. Впервые напечатано в журнале "Вопросы жизни" Э 10-11 за 1905 год. Вошло во второй том собрания сочинений изд. "Мысль", Ленинград, 1928, с датой: "Октябрь 1904 г.". H.M.Любимов