---------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 3. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 19 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------




     Живо,  как  будто  это  было  только  вчера,  я  помню  рассказ  Керна,
выслушанный мною  в  обществе молодого Женжиля и  Благира,  дяди Женжиля,  -
короткий тяжелый рассказ о непонятном, невидимым якорем укрепленном в темном
человеческом сердце,  на страшной глубине бездн,  немых для отчаяния и веры,
любви и ненависти. Я расскажу по порядку.
     Самуил Керн,  я,  Женжиль и  Благир были  по  профессии лодочники.  Нам
принадлежали две  лодки.  Весной,  когда река  выходила из  берегов и  много
всякой дряни плыло из размытых наводнением поселений - плотов, дров, утвари,
- мы выезжали на ловлю всех этих сюрпризов и проводили на реке целые дни.
     Однажды,  в  сильное половодье,  проблуждав вниз по  течению без  толку
целые сутки,  мы  к  ночи повернули домой.  Поднялся ветер,  река вздулась и
потемнела; было холодно, сыро; грести становилось трудно; ветром и волнением
гнало лодки прочь от города к противоположному берегу. Мы выбивались из сил;
ледяной воздух бил  нас в  лицо порывистыми размахами.  Стемнело,  опустился
туман.  Мы  плыли  в  беспокойной тишине  ночи  -  только  гудел  ветер,  да
тревожное,  глухое дыхание сырой тьмы реки уходило без  конца вдаль.  Благир
засветил фонарь и, соскучившись, затянул песню:

                Посушимся, ребята,
                В трактире у Грипата,
                Где на веселый огонек
                Рыбак летит, как мотылек.

     Его перебил Керн:
     - А вот что,  -  сказал он, - ведь нам не выгрести. Переправимся на тот
берег и выждем до утра. Чайник с нами - будем чай пить.
     - Верно, - согласился Женжиль.
     И  через  полчаса мы  пристали к  небольшой песчаной косе,  за  которой
начинались холмы, покрытые низким кустарником.




     Мы  разложили огонь и  расположились вокруг трескучего горна,  закрывая
плащами от  ледяного ветра  шеи  и  головы.  Выколотив трубку,  Женжиль взял
чайник и пропал в бушующей тьме.
     Прошло минут пять,  парень не  возвращался.  Вода  была близко от  того
места,  где мы сидели,  -  шагах в пятнадцати,  но там, у воды, шумел только
песок,  заливаемый весенним прибоем; стихли шаги Женжиля, словно он удалился
в глубину берега. Всем надоело ждать, мы озябли, хотелось по кружке чая.
     Самуил крикнул:
     - Женжиль!
     В  то  же  мгновение бледное,  вытянутое лицо Женжиля блеснуло в  кругу
света круглыми,  испуганными глазами.  Он  швырнул пустой чайник,  присел на
корточки и  вытянул к  огню мокрые,  вздрагивающие ладони.  Я  заметил,  что
рукава его куртки мокры до самых плеч.
     - Заблудился?  -  иронически спросил Керн.  - Что случилось? - спокойно
повторил он, заметив неладное.
     Женжиль встал,  встряхнулся и, прежде чем заговорить, помолчал немного,
словно не давая веры собственным чувствам.
     - Я поймал утопленника, - растерянно пробормотал он, нервно поворачивая
лицо к шумевшему в темноте разливу. - Нечаянно схватил его за руку в воде и,
конечно, забыл про чай. Кажется, хотел принести сюда, но не смог, потому что
затряслись поджилки, и я ослабел, как роженица.
     - Хо-хо,  -  протяжно протянул Благир,  выхватывая головню из костра. -
Миас и ты,  Керн,  идем. Нельзя оставлять тело мокнуть, а может быть, он еще
жив.
     Из  всех нас  в  эту  минуту один Керн вспомнил о  чае  и,  нагнувшись,
захватил брошенную Женжилем посуду.  Взволнованные,  хотя и не раз встречали
людей,  плывущих  вниз  по  реке  с  мертвыми  глазами  уснувших рыб,  -  мы
тронулись.  Впереди шел Женжиль с  дядей,  за ними я;  Керн замыкал шествие;
чайник тупо побрякивал в его пальцах.
     Благир поднял головню,  ветер раздул ее - сотни искр взвились волнистым
букетом,  и  дикий  трепет  огня  взволновал мрак,  разбежавшийся уродливыми
лохмотьями.  На песке, у самой воды, я различил темную фигуру с белым лицом.
Это была женщина.
     Мы присели кругом, рассматривая печальный сюрприз реки - бурной равнины
мрака.  Тонкая  и,  по-видимому,  слабая  была  эта  женщина  с  маленькими,
посиневшими кулачками;  хорошее, сшитое по моде, мокрое платье обтягивало ее
липким  футляром,  на  лицо  было  грустно  и  досадно смотреть -  застывшее
страдание лежало на  нем,  и  от этого было оно еще прекраснее,  как молодая
любовь,  обрызганная слезами.  Мокрые,  бронзового оттенка, волосы, свитые в
один жгут, вытягивались на темном песке.
     Благир щелкнул языком, развел руками и встал. Керн сказал:
     - В такую ночь рискованно упасть с парохода.
     - Ничего не известно, - вздохнул Женжиль. - Бывает, что и сами прыгают.
А теперь как? Миас, что делать?
     - Перенесем к огню,  -  сказал я. - А утром все пятеро приедем в город.
Бери за плечи, Женжиль. Я - за ноги.
     Вдвоем  мы  подняли труп  и  перенесли к  костру,  положив его  немного
поодаль,  чтобы глаза наши не  натыкались ежеминутно на  тягостное для живых
зрелище.  А  когда несли ее,  то ноги наши ступали тихо и осторожно,  а руки
прикасались бережно к холодному телу, словно она спала.
     Удаляясь с печальной ношей,  я слышал,  как булькнула позади вода: Керн
наполнял чайник.




     Опустив на траву тело,  я  и Женжиль молча стояли некоторое время около
него,  взбудораженные неожиданностью,  с  совершенно  утраченным равновесием
духа,  присущим людям физического труда. Я, правда, не всегда был лодочником
и  знавал лучшие дни,  но  частые,  подавленные вздохи Женжиля были для меня
новостью. Что тронуло и что поразило его?
     Наконец, оба мы, как бы сговорившись, отвернулись и подошли к огню, где
Керн кипятил чай.  Широколицый, бородатый, нахмуренный, он пристально следил
за  огнем,  молча  переживая событие.  Ветер усилился,  раскидывая по  земле
дымное,  фыркающее пламя,  и  осыпал  нас  градом пощечин,  завывая в  ушах.
Разговор не вязался.  Наконец,  мало-помалу, каждый стал разгружаться, строя
нехитрые догадки  и  предположения.  Через  полчаса  говорили уже  о  дочери
миллионера,  замученной  жестоким  отцом.  Мы,  люди  реки,  можем  прилично
фантазировать,  потому что живем на просторе и вечно полны небом, отраженным
в  реке!  Мы  разговаривали негромкими голосами,  невольно оглядываясь в  ту
сторону,  где,  скрытое близким мраком,  лежало молодое тело погибшей, и мне
все время казалось,  что бледное,  замкнутое лицо ее присутствует среди нас.
На душе было невесело.
     Прихлебывая мутный чай, Женжиль заявил:
     - Если временно человек рехнулся, он способен на все. Вот и все, нечего
тут и голову ломать.
     - Дурак,  -  спокойно возразил Керн.  -  Разве это так просто?  Я  знал
умного человека с  ясной головой и  с душой тверже,  чем стальной рельс,  но
человек этот добровольно погиб.
     - Раскис,  -  презрительно проворчал  Благир.  -  Лопаются  и  стальные
рельсы.
     - Ты слушай,  -  сказал Керн. - Он не раскис, но производил вычисления.
Складывал,  умножал,  делил и вычитал свою жизнь. Должно быть, действительно
выходил нуль.  Он  служил  шкипером на  пассажирском катере,  что  ходит  по
городу, и служил десять лет.
     Однажды  я  встречаю  на  пристани целую  кучу  народа  -  все  кричат,
ругаются.  Спрашиваю:  в чем дело?  - Да вот, - говорит мне высокий старик в
цилиндре,  а сам весь дрожит от злости,  - совершено уголовное преступление.
Мы,  -  говорит,  - ехали все тихо и смирно, каждый по своему делу, в разные
концы города на  катере Э  31  (где  и  служил тот  шкипер,  про  которого я
рассказываю).  Подплыли к  этой  пристани,  -  отдали причал,  вдруг  шкипер
отходит от колеса и  заявляет:  -  Господа,  не будете ли так добры очистить
судно?  -  Почему?  -  Да так, - говорит, - надоело, - говорит, - мне возить
разный сброд,  идите,  господа, вон. Возил я вас десять лет, а теперь у меня
нет  для  этого подходящего настроения.  -  Кинулись на  него,  а  он  вынул
револьвер и молча посмеивается.  Спорить было немыслимо. Мы вышли и, прежде,
чем успели позвать полицию,  он прыгнул в машину, крикнул что-то, и машинист
вышел на берег,  без шапки,  бледный.  Мы к нему -  в чем дело? - Не знаю, -
говорит, - с ним что-то неладное.
     Тогда,  - продолжают мне дальше рассказывать, - Грубер (а шкипера звали
Грубер) встал у штурвала и полным ходом стал удаляться вниз,  к морю. Далеко
уплыл он,  катер стал маленький,  как скорлупка,  и смотрим - взвился на нем
флаг.  И  менее  чем  через четверть часа  отправился в  погоню катер речной
полиции.
     Керн остановился и  посмотрел на нас взглядом,  выражавшим Груберу если
не одобрение,  то сочувствие.  Потом продолжал:  - Я ушел с пристани, потому
что делать на ней мне более было нечего, а подробности и конец истории узнал
вечером.
     В тот день на море был сильный шторм, катер Грубера летел полным ходом,
и полицейские,  гнавшиеся за ним, пришли в смятение, потому что Грубер плыл,
не  останавливаясь,  в  бурную морскую даль,  и  нельзя было решить,  что он
намерен сделать.  Расстояние между  обоими  катерами становилось все  меньше
(полицейские жгли  уголь  вовсю,  и  их  судно  все-таки  шло  быстрее),  но
сокращалось чересчур медленно,  а волнение становилось опасным.  Тогда стали
стрелять из дальнобойных кольтовских магазинок, целясь прямо по катеру.
     Погоня и стрельба продолжались еще некоторое время, как вдруг гнавшиеся
за Грубером,  к  великому своему удивлению,  заметили,  что он поворачивает.
Через минуту это сделалось несомненным; тогда решили, что Грубер боится пуль
и решил сдаться. Перешли на малый ход, остановились почти.
     Грубер  же,  действительно,  повернул  катер  и  быстро  приближался  к
преследующим.  Скоро  уже  можно было  видеть его  -  он  стоял без  шапки и
улыбался.  Тягостная была эта улыбка,  но  тогда не  знали еще,  что задумал
безумец, презревший силу людей.
     - Здорово! - прокричал он, когда расстояние между ними и им сократилось
на половину человеческого голоса.  -  Я  сейчас буду борт о борт с вами,  но
прежде позвольте сказать мне несколько слов.
     Ответом ему было молчание - остановились и ждали.
     - Десять лет,  - продолжал Грубер, - я получал от компании каждый месяц
сто долларов и  жил скверно.  Я управлял машиной,  построенной человеческими
руками для того,  чтобы всевозможные ненужные мне субъекты переезжали с моей
помощью из  одного места в  другое.  Но мне ведь это не нужно,  да и  машина
тоже, пожалуй, лишняя.
     Не хочу я изображать сказку про белого бычка -  возить для того,  чтобы
ждать,  и  ждать,  чтобы  возить.  Изобретите для  этого усовершенствованную
машину.
     А  я  захотел сегодня,  как человек,  имеющий право располагать собой и
своим временем, выплыть в море - первый раз за десять лет.
     Еще много говорил он, - много говорил потому, что не было дано ему силы
тремя или четырьмя словами вывернуть себя наизнанку.
     Наверно, страдал он сильно от этого, наверно.
     - Подите к черту! - в заключение сказал он, оскалив зубы. Волны бросали
оба катера из стороны в сторону.  Тогда Грубер дал полный ход,  ударил носом
своего парохода в борт врага, и оба пошли ко дну.
     После этой истории спасся всего один -  кочегар из речной полиции, да и
то бедняге пришлось держаться на спасательном круге,  пока его не заметили с
берега...
     Керн смолк.  Начинало светать,  ветер смирился.  Костер гас,  в бледном
свете зари огонь его казался призрачным и бессильным.
     - Пойдемте к лодкам,  -  предложил я,  - прошла ночь, а ветер переменил
направление.
     Мы встали, продрогшие и сырые от росы, разминая окоченевшие члены.
     Керн и Благир понесли весла, а я с Женжилем подошли к мертвой девушке.
     Первый луч солнца выскользнул из-за далеких холмов, коснулся ее лица, и
стало оно немного живым,  но все-таки безнадежно угасшим и замкнутым в своей
тайне.  Возмущение подымалось в моей душе,  так жалко было эту милую красоту
тела и молодости.  Вероятно,  я чувствовал бы себя не лучше, если бы смотрел
на труп ребенка, раздавленного фургоном.
     Женжиль,  обдумав  что-то,  нагнулся.  Я  скоро  понял  его  намерение.
Действительно,  он стал шарить в карманах юбки.  Все оказалось в порядке, то
есть нашлось письмо, смоченное и скомканное.
     - Прочти-ка, Миас, - сказал он, протягивая бумажку мне.
     - "Хочу умереть. Рита", - прочел я и сунул бумажку за пазуху.
     - Сама хотела, - глубокомысленно произнес Женжиль.
     - Несите, эй! - крикнул Благир.
     Мы перенесли труп в лодку и, выплыв на середину, долго разговаривали об
упрямцах,  предпочитающих скорее разбить об стенку голову,  чем помириться с
существованием различных преград.  Затем  стали грести молча,  потому что  -
мертвый или живой -  человек темен и ничего не скажет, да, может быть, это и
хорошо.
     А  я  все не мог оторваться от милого и  близкого теперь почему-то лица
утопленницы. Вдруг возглас, полный отчаяния, прервал мои размышления:
     - Да ведь я чайник забыл!
     Это вскричал Керн.  Вот это было действительно непонятна, потому что он
и в самом деле забыл его. Но при его положительном и трезвом характере можно
держать пари, что более с ним таких фактов не повторится.




     Река. Впервые - журнал "Весь мир", 1910, Э 15.

                                                                    Ю.Киркин

Популярность: 14, Last-modified: Sat, 19 Apr 2003 18:49:31 GMT