треть на экран. Интервью кончилось. Теперь Савва, точнее, оператор набирал видео. Панорама по фасаду школы, по тому залу, в котором Андрей Викторович давал интервью. Зал Лизавета узнала сразу -- там боролись ученики школы, которых показали им с Саввой. На этот раз в зале было значительно больше народу, несколько пар стояли на татами, остальные сидели вдоль стен на низеньких скамейках. Далее шли съемки с экрана телевизора -- тот самый эффектный ролик, что показывал им Андрей Викторович. Потом опять оригинальные съемки -- Савву и оператора провели в тренажерный зал, забитый сложными аппаратами, помогающими превращать мускулы в каменные бугры под кожей... -- Я почти все это видела... -- Смотри и молчи! -- рявкнул обычно вежливый Саша. -- Вот сейчас! В тренажерном зале тоже занимались курсанты школы телохранителей: кто лежал на полу под штангой, перемещающейся по стойкам, снабженным датчиками, кто крутил педали велотренажера, кто мощно взмахивал тяжеленными веслами... Крупно лица тренирующихся -- оскаленные, искаженные нагрузками лица... -- Смотри! -- опять зарычал Саша и щелкнул кнопкой. -- Что? Что смотреть? На установленном для репортерских отсмотров плейере стоп-кадра не было, была только так называемая "пауза", как на бытовом видео. Кадр замирает, но посреди экрана повисает серая полоса, качество изображения посредственное. -- Он тебе никого не напоминает? -- Мужик и мужик, накачанный... Лицо стандартное... -- Лизавета никак не могла понять, чего добивается Маневич. -- Ты повнимательней посмотри! -- Староват он, пожалуй, для курсанта и для получения новой профессии телохранителя... Лет пятьдесят, не меньше. -- Ну! -- Полный... -- Лизавета, несколько ошарашенная Сашиными страстью и азартом, снова пригляделась к неизвестному, замершему в попытке выжать вес. Полупрофиль, короткая стрижка, высокий лоб, длинный прямой нос с высокой переносицей, прямые, заваленные к вискам брови, прямой же рот с тонкими губами. Но лицо действительно будто бы знакомое. -- У меня не очень хорошая память на лица, -- пробормотала Лизавета, -- Я его где-то видела? -- Не совсем... -- Черт, знакомая физиономия... -- Давай еще раз. -- Саша отмотал пленку чуть назад. На экране опять появился человек под штангой, потом он же крупным планом -- вспотевший от усилий лоб, сжатые челюсти, закушенные тонкие губы... -- Он похож на помощника исполняющего обязанности! -- Умница! Ах, Боже, что же ты за умница! -- Саша стащил Лизавету со стула и закружил в победном танце. Она сопротивлялась, тогда он отпустил ее и закончил пляску в одиночестве. Задохнулся и опустился прямо на пол рядом со стулом, на котором сидела Лизавета. Саша вполне мог давать уроки исполнения джиги в платяном шкафу. -- Я просто хотел проверить себя... Этот человек при помощи парика и минимального грима элементарно превращается в первого помощника главного претендента. -- Наверное... И Калерия Матвеевна говорила про высокого крепкого человека с длинным прямым носом... -- Вот, вот. Тут вообще многое сходится -- и портретный грим, и копирование жестов... -- И школа двойников. Только зачем? -- Я и сам не знаю, -- лучезарно улыбнулся Саша. -- Конечно, есть кое-какие соображения... Но о них потом. -- Почему потом? -- Потому что ты забыла об эфире, до которого уже не час, а полчаса! -- не преминул отыграться Саша. Лизавету как ветром сдуло: два комментария -- это все же два комментария. А получаса явно недостаточно для того, чтобы просмотреть и распечатать последние сообщения агентств, преобразовать их в короткий, внятный текст, попудрить носик, поправить блузку и добежать до студии. В соответствии с техническим распорядком ведущий должен приходить в студию за десять минут до начала программы -- чтобы техники сумели отстроить картинку, осветители поправили свет, а оператор поработал над композицией кадра. За десять минут студию по правилам техбезопасности следует запереть, во избежание досадных случайностей и непрошеных гостей в прямом эфире. -- Лидочка только пошла на монтаж, -- крикнула Верейская, заметив пробегающую мимо Лизавету. -- Еще полчаса, она должна успеть, Светлана Владимировна! За десять минут до эфира Лизавета протянула администратору последний отпечатанный комментарий. Его еще следует размножить. Для каждого эфира нужно минимум пять экземпляров -- для режиссера, двух монтажеров, звуковика и администратора, сидящего на суфлере. За семь минут до эфира Лизавета закончила возню с макияжем -- мазнула по щекам и носу пуховкой, подкрасила узенькой кисточкой губы, расправила на плечах заранее уложенные волосы. Потом критически посмотрела на свое отражение и попробовала улыбнуться, стряхнуть суету и беготню. За пять минут до эфира она вошла в комнату выпускающего, чтобы выслушать предэфирные советы и напутствия. -- Давай быстрее в студию. Режиссер уже волнуется... и вот что... Лидочка пока монтирует, там у них какой-то затык. А по верстке она должна идти сразу после сюжета Миши из других штабов. Там тебе придется выйти и что-нибудь сказать... -- Что-нибудь предвыборное, -- заблестела глазами Лизавета. -- Тех, кто собирается голосовать за исполняющего обязанности, с нетерпением ждут на всех избирательных участках, остальных просят не беспокоиться! -- Ты мне пошути! -- прикрикнула на расшалившуюся ведущую Лана Верейская. -- Марш в студию и договорись с режиссером, что скажешь в паузе! -- Есть. -- Лизавета поднесла руку к виску и попробовала по-военному четко повернуться кругом, но зашаталась на каблуках. Вообще-то она не любила каблуки, шпильки и прочие архитектурные излишества, мешающие быстро бежать по жизненной дороге. Но иногда надевала -- если "к костюму" -- и туфли на каблуках, и шляпки. В эту пятницу она оделась для эфира подчеркнуто строго и элегантно, в костюм ее любимого старорозового цвета -- довольно широкие лацканы короткого пиджака, четкая линия плеч, глубокие вытачки на талии и узенькая короткая юбка. Сие творение французских портных, безусловно, требовало соответствующей обуви и прочих аксессуаров. Лизавета выбрала черные неуловимо модные туфли -- каблук прямой и широкий, но без современного перебора, носок квадратный, но по форме лишь отдаленно напоминающий ботинки морского пехотинца, а из украшений -- серебряные, довольно тяжелые серьги и тоненькую цепочку. -- Ты со своими игрушками опоздаешь... Иди с Богом, все будет в порядке! Словами "Все будет в порядке, с Богом!" Лана Верейская провожала в эфир всех ведущих. Когда Лизавета вошла в студию, часы на студийном мониторе показывали 19 часов 29 минут. Оператор, уже начавший нервничать, тут же щелкнул замком на тяжелых дубовых дверях. -- Цепляй микрофон! -- недовольным голосом распорядился звукорежиссер. За минуту опытный ведущий вполне может прикрепить к вороту петличку с микрофоном, поставить на приставной столик стакан с водой и даже разложить, как надо, микрофонную папку. -- Раз, раз, здравствуйте, сегодня пятница, третье марта... -- Готово, -- еще более сварливо откликнулся звуковик, -- через десять секунд в эфире. На мониторе замелькали цифры ракорда, пошла "шапка" "Новостей". Лизавета, словно кобылка, заслышавшая далекое призывное ржание, выпрямилась, смахнула с лица обыденность и начала программу: -- Здравствуйте, сегодня пятница, третье марта, вы смотрите "Петербургские новости". Сегодня в нашей программе.... Пошел анонс. Сорок секунд передышки, за эти сорок секунд она успела поговорить с режиссером. Выяснилось, что Лидочка сюжет принесла, но вписать отбивку они не успели. -- Сначала выдавай сюжет Миши, -- потребовала Лизавета, -- а к Лидочке я подведу стандартно: "Также корреспондент "Петербургских новостей" побывал..." Передышка кончилась. -- Избирательная кампания набирает темп. Сегодня наши корреспонденты объехали предвыборные штабы всех кандидатов. Лизавета улыбнулась, представляя репортаж честолюбивого практиканта Мишеньки, и принялась смотреть его вполглаза. Под конец Мишенька приберег вкусненькое, или, на газетном языке, "жареное". Последним шел рассказ о работе предвыборного штаба одного из московских претендентов. Мишенька дисциплинированно показал номер в отеле, увешанный плакатами и портретами кандидата. Руководитель штаба ответил на дежурный вопрос насчет финансирования кампании. А потом Мишенька наивно так спросил: -- А кто на вас работает и сколько они получают? -- Добровольцы, -- рубанул начштаба, -- только добровольцы. У нашего кандидата даже охраны не было. Но когда он зарегистрировался как кандидат, появились люди, которые стали его охранять. -- Тоже на добровольных началах? -- уточнил практикант. -- Тоже. Раньше охраны не было, -- повторил штабист. -- Но, видимо, люди решили, что его надо охранять! Оператор умудрился заснять в штабе несколько колоритных плечистых ребятишек. Скорее всего, боевых охранников кандидата. Так что финал у Мишенькиного сюжета получился эффектный. Лизавета сразу вспомнила двойника президентского помощника. У нее тоже появились кое-какие соображения, которыми можно поделиться с Сашей Маневичем. Но сейчас не время, она опять повернулась на камеру: -- Наш корреспондент Лидия Махнова расскажет о том, что происходит в центрах поддержки остальных кандидатов... И так далее, по привычной колее. -- Газета "Петербургские ведомости" приглашает политологов, социологов, астрологов и прорицателей, а также просто любителей предсказаний принять участие в конкурсе прогнозов. Все желающие могут представить свои варианты итогов президентских выборов -- определить количество голосов, которые получат кандидаты. Этот конкурс, точнее, его итоги, должен заинтересовать политиков, у них есть шанс выяснить, какие предсказания эффективнее -- научные или паранормальные. Это было последнее сообщение вечернего выпуска "Новостей". Всего доброго и до встречи в ночных телевизионных "Новостях". Лизавета улыбнулась на прощанье, щелкнула микрофонной папкой и помчалась в редакцию искать Маневича. Корреспондент Маневич действительно скрывался в редакционном архиве. Лизавета легко отыскала его среди полок с кассетами. Саша одной рукой придерживал солидную стопку кассет, а другой -- пытался снять с верхней полки еще одну коробку. -- Давай помогу. Какой номер тебе нужен? -- Бета семьсот сорок семь... Лизавета глянула на корешок пластиковой коробки. -- Владимир Вольфович в Петербурге... -- Потом посмотрела, что написано на тех кассетах, которые держал Саша. -- Визит Явлинского... Зачем тебе это? Ты что, фильм затеял -- "Петербург как фактор борьбы за президентское кресло"? -- Не совсем. Просто хочу кое-что проверить... -- Ты выпуска не видел? Там практикант сюжетик сделал. Из предвыборного штаба московского претендента. У него, видите ли, телохранители появились сами по себе, как блохи у моего Маcона, когда он на даче загуливает. Я вот что подумала, в свете этого сходства мужика из "Роланда" с помощником и. о. Мы ведь обнаружили двойника главного помощника. А помощников-то -- много. Вдруг остальные курсанты школы их тоже "дублируют"? Помощники -- великая сила. Те, кто приближены к телу, приближены и к власти. Не к формальной, а к реальной власти. -- Я тоже об этом думал. -- Саша поставил стопку кассет на стол и начал их сортировать. -- Но не совсем чтобы о власти. Помощник -- он ведь хозяина и пристукнуть может. Так или нет? -- Ты думаешь? -- искренне ужаснулась Лизавета. -- Я еще ничего не думаю. Просто хочу кое-что проверить... Саша пересчитал коробки с кассетами и внимательно посмотрел на Лизавету: -- Давай договоримся вот как: я посмотрю, прикину, насколько основательны мои подозрения, а после ночного выпуска потолкуем. -- Хорошо. Они вместе вышли из архива. В коридоре никого -- тишина и покой. -- Пойду выдерну Лану, -- сказала Лизавета. -- Надо верстаться... ВЫЗОВ НА ПЕДСОВЕТ -- Вот теперь смотри, -- веско произнес Саша, когда Лизавета после ночного выпуска поднялась в просмотровую комнату. -- Смотри внимательно! -- Он вставил в плейер первую кассету. На экране появился демократичный и кудрявый Явлинский. -- Видишь мужичка за его спиной, с короткой стрижкой, лет тридцати, с орлиным носом? Запомни его лицо. -- Саша деловито сменил кассету с демократом на кассету с либерал-демократом. -- Вон, в правом верхнем углу сидит, видишь? Это, по-моему, главный телохранитель Жирика. С квадратной челюстью и с челочкой. Еще одна кассета, теперь уже с Зюгановым. -- Обрати внимание вот на этого персонажа. -- Саша показал на седоватого мужичка в светло-кремовом пиджаке. -- Судя по всему, он профессионально оберегает верховного коммуниста. А теперь смотри! Саша снова сменил видеозапись. Лизавета сразу узнала запись, сделанную Саввой: тренажерный зал, мужчины у тренажеров. Крупно их лица. Сначала тот, что показался ей похожим на помощника исполняющего обязанности президента, потом другой, третий, четвертый... -- Видишь? -- Да. -- Лизавета даже растерялась. -- Они все похожи либо на помощников, либо на телохранителей, которых ты мне показывал... у одного кудряшки, у другого седина и характерная нижняя челюсть... -- Вот-вот, кто больше, кто меньше, но похожи! -- Скорее больше, чем меньше... И что это значит? Саша отмотал пленку назад и опять запустил магнитофон: -- Я и сам не знаю... В одном зале двойники помощников и охранников! Причем если охранники, то не простые барбосы-церберы, а главные телохранители. Тут самые разнообразные комбинации вырисовываются... Ты, например, уверена, что в другом зале не сидят двойники их хозяев? Так, на всякий случай? Лизавета потерла переносицу, засверкали камушки в бабушкином кольце. -- Не уверена. -- Вот и я не уверен. Зато уверен, что тот человек в Думе умер не случайно и его школа двойников -- не пустые слова. Уверен на девяносто девять процентов! -- Ты думаешь, подготовка телохранителей имеет отношение к школе двойников, о которой говорил покойный Дедуков? -- Думаю, только об этом и думаю! -- Саша вскочил и принялся метаться по тесной клетушке для просмотров, даже задел шкаф, отделяющий ее от режиссерской аппаратной. -- Кто там? -- прозвучал вопрос из-за шкафа. В комнатенку заглянул техник, отвечающий за звуковую аппаратуру. -- Вы что, ночевать здесь собрались? Я уже закрываю! Это ты, Лизавета? Звонила ваш администратор, развозка тебя ждет! Так что выметайтесь! Лизавета позвонила по телефону и успокоила нервничающего в ожидании администратора. Потом они с Сашей отправились в редакцию. Они дождались, когда разъедутся последние труженики прямого эфира, и принялись обсуждать увиденное. Версий было множество, одна другой симпатичнее. Оба уже не сомневались, что какие-то силы готовят двойников из окружения видных политических деятелей. Готовят помощников и телохранителей, как две капли воды похожих на настоящих. А может, и не только помощников и телохранителей. Готовят не просто так, а для своей игры, без сомнения, грязной. В этом Саша и Лизавета были едины. Теперь надо было решить, что делать дальше. Лизавета полагала, что следует подождать и подумать. Саша кричал, что думать нет времени, надо действовать, ведь за ними установлена слежка. -- У нас на хвосте висит этот тип со шрамом! Твою квартиру обыскали, в редакции тоже все перерыли -- ищут именно эту кассету. Кассеточку, на которой они прокололись. Они же не думали, что вы с Саввой дойдете до Калерии, а без ее смутного рассказа никто, даже я, не догадался бы, чей портрет надо выискивать среди тренирующихся! Но теперь они сообразили, что позволили нам свести концы с концами и даже ненароком снабдили доказательствами, -- Маневич ласково погладил черную коробочку с кассетой, -- а потому принялись за дело всерьез. И мы тоже не должны валандаться! -- Если твои... наши... -- поправилась Лизавета, -- если наши подозрения оправданны, то из-за этой школы убили минимум двоих. Дедукова и Леночку. -- Плюс отравили Савву и избили Кокошкина! Вот поэтому и надо действовать. А то нас тоже поубивают! -- И что мы можем сделать? -- Лизавета посмотрела на часы. -- Для начала скопируем запись. -- Так все разошлись, половина первого -- магнитофоны закрыты. -- Кто ищет, тот найдет! -- Саша уже накручивал диск телефона. -- По-моему, в "Бетакаме" сегодня праздник, чей-то день рождения, да и на магнитофонах должны подхалтуривать. С третьей попытки он дозвонился и уговорил кого-то, чтобы ему прямо сейчас сделали две копии с Саввиной кассеты. Не все двадцать минут исходной записи, а коротенький фрагмент. К пьянствующим в "Бетакаме" мужикам он отправился один, заявив, что появление Лизаветы выбьет их из колеи, они перепутают кабели и подключат плейер к радио. И вообще, лучше не светиться вместе. Раз Лизаветину квартиру обыскивали по поводу кассет, значит, ее засекли и пасут -- ведь именно она ходила с Савельевым в эту школу телохранителей. А раз пасут, то могут и здесь подсадить глаза и уши. Мало ли как организована утечка информации. Если же Саша один немного поколдует в закутке, это ни у кого не вызовет подозрений, все знают, что Маневич скрупулезно собирает архив. Никто и смотреть не будет, что он там переписывает. Через полчаса Саша вернулся с тремя кассетами. -- Там дым коромыслом, никто не видел, что и зачем я писал! -- Он положил кассеты на край стола и деловито спросил: -- Где будем прятать? -- Вот уж не знаю. Классики детективного жанра считают, что лучший тайник -- тот, который у всех на виду. Лизавета оглянулась. В комнате они уже прибрались. Порядка было даже больше, чем до погрома. Она лично выбросила все ненужные газеты, пресс-релизы, пресс-блокноты и пресс-журналы. Когда регулярно ездишь на разного рода съемки, макулатура накапливается со скоростью света. Оглянуться не успеешь, а стол уже забит. Обычно она прибиралась два раза в год -- перед Новым годом и еще перед отпуском. В этот раз получился внеплановый аврал. Но чем меньше вещей, тем сложнее что-то спрятать. Лизавета стала дергать ящики стола. Полный порядок -- косметика, пакет с зубной пастой и зубной щеткой. Впервые она прихватила этот пакет на работу, когда "шла в эфир" двадцатого августа девяносто первого года, и с тех пор всегда держала в ящике, регулярно обновляя пасту. За все прошедшие годы ни щетка, ни паста не пригодились ни разу, но пакет обязательно лежал на своем дежурном месте рядом с коробкой, в которой Лизавета хранила грим. Во втором ящике туфли, в самом нижнем -- куча кассет. Конечно, можно спрятать здесь... А можно запихнуть в шкаф, где свалены коробки с кинопленкой, оставшиеся от прежних обитателей комнаты, там есть поистине ископаемые сюжеты -- что-нибудь типа "Ленинградская делегация едет на XXIV съезд партии" -- антиквариат, одним словом. Лизавета посомневалась и положила кассету в ящик. Лист проще всего спрятать в лесу. Саша одобрительно кивнул и ушел к себе в кабинет. Какой тайник выбрал он, Лизавета не видела. Но Маневич явно не выдумал ничего сверхсложного, поскольку вернулся через две минуты. -- Так, одна кассета у тебя в комнате, другая у меня, а третью возьмем с собой. И займемся этими ребятами из "Роланда". -- Ты уверен, что стоит лезть прямо в пекло? -- Я уверен, что за этим пеклом стоит понаблюдать. Как минимум. Идем, договорим по пути. Лизавета опрометчиво согласилась, не уточняя, о каком именно "пути" идет речь. Между тем Саша привел ее на Надеждинскую. В половине второго ночи и в центре Петербурга довольно пустынно. На Невском еще попадаются одинокие, спешащие домой прохожие, парочки, часов не наблюдающие, и загулявшие компании, а чуть в сторону -- и никого... Они торопливо шли по Надеждинской. Звонко стучали по мостовой Лизаветины каблучки. Она пыталась подстроиться под широкий и размашистый шаг Маневича. А Саша несся вперед, самозабвенно и решительно. -- Ты напрасно так бежишь... Вот он, этот дом, вернее, дома... -- кинула ему в спину Лизавета. Маневич оглянулся, схватил ее за руку и потащил дальше. Впрочем, скорость несколько снизил. Но Лизавета не успокаивалась: -- Мы уже прошли вход в школу телохранителей. -- Не важно... -- Саша крепко сжал ее ладонь. Они свернули на Малую Итальянскую. Только тут Маневич остановился. -- Это здесь? -- Что? Лизавета оглянулась. Слепые, чуть ли не герметично заделанные дома занимали целый квартал, образовав сплошной монолит. Торец такого закупоренного "дома" выходил на Малую Итальянскую. Напротив него они и остановились. Возле магазина со странной витриной. В Петербурге конца двадцатого века подобных магазинов немало. Они бросаются в глаза, поскольку занимают прекрасно отремонтированные помещения: темные зеркальные витрины, дубовые рамы и двери, мрамор на ступеньках у входа, нарядный шелк маркиз и бронза затейливой вывески. И при этом в них круглосуточно ничем не торгуют. То есть кое-какие товары там есть -- например, причудливой формы бутылки с папуасскими этикетками и неведомым зельем, ценой не менее чем в пятьсот рублей, такие же по-дикарски оформленные плитки шоколада и коробки конфет, диковинные консервы, какая-нибудь косметика и парфюмерия -- все непременно не слишком качественное и очень дорогое. Еще в них есть продавцы с надменными лицами завсегдатаев светских салонов. В общем, есть все, за исключением покупателей. Закрадывается подозрение, что здесь специально устроено так, чтобы покупатели никогда не появились в магазине, а хозяева даже боятся оживления в торговле -- ведь тогда придется опять заполнять чем-то полки, возиться с выручкой, обновлять ассортимент... Нет уж, магазины этого сорта предпочитают не связываться со столь низменными материями. На мраморных ступеньках такого квазилабаза и стояли журналисты. -- Кажется, Савву угостили пепси-колой именно здесь! -- Отравленная водичка... -- Лизавета покачала головой. -- Ты всерьез полагаешь, что кто-то пустил в ход бактериологическое оружие? -- Она до сих пор так и не смогла всерьез воспринять версию об отраве, подсунутой коллеге. Почему-то была не в состоянии это сделать, хотя люди, которые разобрались с Дедуковым и Леночкой, просто не могли быть "несерьезными". -- Если у них, -- Маневич голосом и глазами показал, что "их" много и относиться к нем следует с опаской, -- есть таблеточки, способные вызвать искусственный инсульт, то почему бы не быть снадобью, действующему как забодяженная водка? Я верю, что Савва пил только пепси, и именно в этом магазине. Он же по твоему совету следил за школой "Роланд"? -- Ничего подобного я ему не советовала! -- Говорила-говорила! Я все подробности выпытал! Лизавета нахмурилась и отвернулась. Действительно, она порекомендовала Савве выяснить побольше про эту школу телохранителей. Получается, что она чуть ли не лично подсыпала яду в Саввин стакан. -- Ладно, не переживай... -- дотронулся до ее плеча Маневич. Лизавета сделала вид, что не обратила внимания на дружеский жест. Она по-прежнему смотрела в сторону. И правильно делала -- именно она заметила высокую тень возле слепого, запечатанного дома. Кто-то шел вдоль здания, причем старался передвигаться очень незаметно, но не сделал поправку на свет фонаря. Электроэнергию в Петербурге, как и везде в России, теперь экономят, уличные фонари горят через один или вообще как попало. Однако в данном случае именно "как попало" и сработало. Человек словно почувствовал, что его заметили, -- он замер, прижавшись к стальным воротам, закрывавшим подворотню дома. Тем не менее Лизавета сумела уловить походку и силуэт. -- По-моему, опять объявился твой человек со шрамом. -- Кто? -- встрепенулся Маневич. -- Тот, вчерашний. Как он мог нас выследить? Не понимаю... В метро никого не было, и вообще... -- Ты уверена, что он здесь? -- Да сам посмотри -- вон там, у ворот. Видишь, кто-то прячется?.. -- Слушай, давай с ним побеседуем! Лизавета посмотрела на журналиста Маневича, словно на умственно неполноценного. И почувствовала, как по спине пробежал холодный ветерок -- так, вероятно, чувствует себя человек, оставшийся один на один с буйнопомешанным. Саша угадал ее мысли. -- Что, считаешь, я с глузду съехал? С роликов скатился? -- Честно говоря, да... Я уже давно жалею, что пошла с тобой сюда... Я, конечно, готова петь песни безумству храбрых, но именно песни, не более того... -- Да ты сама посуди! -- Маневич явно загорелся своей сумасшедшей идеей. -- Никакого риска! Он здесь один, нас двое. Подходим и спрашиваем, что ему нужно. Даже если он каратист-перекаратист, с двумя ему не справиться. В случае чего я его задержу, а ты успеешь добежать до Маяковской, там в метро милицейский пикет, позовешь на помощь. -- Метро закрыто. И бегать на каблуках я не умею. -- Здесь даже медленным шагом -- минут пять. Если пикет закрыт, то до отделения тоже недалеко. Которое на Лиговке. А я продержусь! Ты вообще можешь остаться здесь. И действовать по обстановке. -- Саша сжал кулаки, словно комиссар перед расстрелом, и шагнул на мостовую. -- Ну уж нет! Лизавета последовала за ним, чувствуя себя вовсе не декабристкой и не героиней, а идиоткой. Мало того, что она сама не умеет прислушиваться к голосу разума, так еще игнорирует мудрые советы ближних. Ведь предупреждал ее другой Саша, любимый ее оператор Байков! Лизавета ему даже слово дала -- пообещала, что не будет впутываться в авантюры. И вот результат: глухая ночь, безлюдная улица, крайне подозрительный дом, возле него еще более подозрительный человек, и они, два репортера, безоружных и наивных, идут к нему, дабы задать дурацкий вопрос. Спросить тоненьким голосочком: вы не знаете, как пройти в библиотеку? Неизвестный, притаившийся у ворот, их явно заметил. Когда до шпика оставалось метров десять, он отодвинулся от ворот, словно разрешая себя разглядеть. Это действительно был тот самый человек со шрамом и усами и -- что удивительно! -- в том же самом белом пальто. Обе руки он держал в карманах. -- Мы давно вас заметили. -- Саша Маневич явно хотел сразу расставить точки над i, чтобы не было никаких неясностей. -- Вы за мной уже неделю следите. -- Предположим, -- усмехнулся человек, похожий на генерала Китченера. Усмехнулся доверительно и открыто, как и положено тому, на чьей стороне сила. -- Так вот... -- Продолжать разговор в агрессивной манере Маневич уже не мог, и его следующая фраза прозвучала как-то совсем по-детски: -- Объясните, пожалуйста, зачем вы это делаете? -- Хороший вопрос! -- одобрительно отозвался Фельдмаршал. -- Я и сам давно собирался это сделать. -- Он сделал еще один шаг навстречу журналистам и протянул Саше руку. А вот рассказать, что именно он собирался сделать, объяснить, почему он следит за корреспондентами "Новостей", мужчина со шрамом не успел. Лизавета толком не сообразила, что произошло. Она видела, как бесшумно отворилась небольшая дверь в стальных глухих воротах. Видела, как над головой человека со шрамом мелькнула черная толстая палка. Видела, что он успел обернуться и даже вытащил из кармана пальто левую руку, в ней был зажат пистолет. Выстрела Лизавета не слышала. Человек со шрамом мягко осел на асфальт. Саша отпрыгнул назад, схватить Лизавету за руку и потащил прочь. Молча. Ничего не объясняя. Как и следовало полагать, далеко убежать они не успели. Их догнали какие-то люди в черной одежде с палками в руках. Людей было четверо. Двое уронили Лизавету в снег. Она так растерялась, что даже забыла о том, что можно кусаться и царапаться. Ведь она ожидала всяческих неприятностей от человека со шрамом, а тут беда пришла совсем с другой стороны -- вернее, из-за другой двери. Пока двое пластиковой удавкой стягивали Лизавете руки и залепляли ей рот клейкой лентой, двое других занимались Сашей Маневичем. Разумеется, он сдался не так легко, как Лизавета. Одного нападающего Саша ударил локтем в солнечное сплетение, ребром ладони попытался дотянутся до шеи другого. Драться Маневич умел. Чуть подвыпив, он любил рассказывать, как служил в спецназе. Но спецназ для Маневича остался в прошлом, в боевых искусствах он не практиковался очень давно, а те, кто на них напал, занимались этим, по всей видимости, ежедневно. Они действовали очень профессионально. Без лишних телодвижений. Поваленная на асфальт Лизавета краем глаза видела, что удары Маневича не произвели на них никакого впечатления. Ни один даже не дернулся, они просто остановились на мгновение, а потом произошло что-то неуловимое, и вот уже Сашины руки заломлены за спину и он скрипит зубами от боли. Лизавета, миллион раз записывавшая на пленку милицейские рекомендации тем, кто подвергся нападению, не успела ни закричать, чтобы привлечь внимание окружающих, ни постучать в ближайшие двери и окна. Да и не было никаких окружающих, как не имелось никаких окон и дверей, за исключением наглухо замурованных. И была еще одна дверь -- железная серая дверь в стальных серых же воротах, -- именно туда их и потащили. В подворотне было темнее темного. Лизавета слышала, как лязгнул замок -- безнадежно и бесповоротно. И еще успела удивиться, почему они не слышали этого звука, когда дверь открывалась. ЛАБОРАТОРНАЯ РАБОТА Есть темнота и -- темнота. Лизавета мучительно пыталась выкарабкаться из мрака обморока. Через жуткую головную боль, через оглушающий звон в ушах она пробовала перешагнуть порог, отделяющий ее от реального мира. Раз! Ей удалось на секунду разлепить глаза -- вокруг темно и тихо, только где-то гремят колокола. И опять падение в бессознательное. Два! Лизавета смогла не только открыть глаза, но и слегка повернуть голову -- она вроде бы лежит на полу в углу какой-то неосвещенной комнаты, без окон, без дверей. Звон усилился. И снова -- назад, туда, где нет боли и страха. Три! Лизавета сумела оторвать голову от холодного, жесткого пола, на большее сил не было, и она со стоном закрыла глаза. Кто-то схватил ее за плечи, тряхнул. -- Ты пришла в себя! Наконец-то! -- глухой голос, абсолютно незнакомый. Да и слышно плохо, все заглушают колокола. Откуда этот навязчивый звон? -- Давай, давай, я же вижу, что ты очнулась! Теперь слышно гораздо лучше -- то ли неизвестный говорит громче, то ли колокольный звон стихает. Чьи-то жесткие пальцы на ее плечах -- словно чугунные скобы: больно, и могут остаться синяки. При мысли о синяках она окончательно пришла в себя. Головная боль и шум никуда не делись, они просто стали слабее и не мешали соображать. А думать следовало быстро -- она моментально вспомнила, что произошло возле школы телохранителей, вспомнила человека со шрамом, его терпеливую улыбку, его странные слова, вспомнила нападение со спины, пистолет, выхваченный из кармана, предпринятую Сашей Маневичем попытку убежать, безуспешную попытку, вспомнила и лязг железной двери, когда их с Сашей втаскивали во двор запечатанного дома. И вот теперь она в темноте лежит на холодном полу и кто-то трясет ее, словно дикую грушу. Лизавета решила быть осторожной и на всякий случай не показывать, что она вполне пришла в себя, так можно выиграть время. Время для размышлений. Но лежать с закрытыми глазами -- значит ничего не видеть. Как только железная хватка неизвестного немного ослабла, Лизавета приоткрыла глаза. Она рассчитывала, что в темноте этот человек не заметит дрогнувшие веки, а она из-под ресниц сможет разглядеть, что происходит вокруг. В комнате действительно было темно, но это была не чернильная темень. В верхней части одной из стен имелся ряд отверстий -- то ли кто-то по дурости выбил кирпичи, то ли, наоборот, некий умник решил устроить вентиляцию да и забросил это дело, -- и оттуда вливался слабый рассеянный свет неизвестного происхождения. Когда глаза привыкли, можно было даже разглядеть в комнате некоторые подробности. Рядом с Лизаветой сидел давешний человек со шрамом. Именно благодаря белеющему во мраке пальто и характерным усам она его и распознала. -- Прекрати щуриться, как кошка на солнышке. Можешь сколько угодно делать вид, что валяешься без чувств. Меня не проведешь. -- Голос у человека со шрамом был приятный. То ли баритон, то ли баритональный бас. Очень мягкий и глубокий, будто норвежская перина, и одновременно беспредельно мужественный. За такими голосами охотятся расплодившиеся в последнее время радиостанции -- частот множество, а красивых голосов мало. -- Так и будешь валяться? -- Его грубые слова звучали почти ласково, и все благодаря нежным раскатам баритона. -- Вставай, здесь с тобой возиться не будут! Ты меня прекрасно слышишь! Он говорил уверенно. Даже убежденно. Лизавета почла за лучшее открыть глаза. -- Вот и умница, -- немедленно похвалил ее незнакомец. Она попробовала приподняться. Шея была совершенно деревянной и бесчувственной, руки болели, словно Лизавета часа четыре печатала на поставленной прямо на пол пишущей машинке, к ногам кто-то привязал многопудовые гири, а поясницу этот же "кто-то" сковал стальной броней, чтобы Лизавета и пошевелиться не могла. -- Что, больно? Она решила не отвечать на бестактные вопросы. Опустилась на пол, чуть отдохнула и снова, опираясь о стену головой, попыталась сесть. Как это ни странно, получилось. Лизавета замерла в крайне неудобной позе: ноги вытянуты вдоль стены, а перекрученное туловище напоминает букву "зю". -- Давай, давай помогу. -- Человек в пальто снова взял ее за плечи, повернул и подтянул повыше. Боль стрелой пронзила все тело, от шеи до пяток и кончиков пальцев на руках. Лизавета непременно закричала бы от боли, но усатый разозлил ее своей грубостью, а потому она, скрипнув зубами, сдержалась. -- Хорошо держишься, умница! -- Где Саша? -- Лизавета с усилием разлепила губы, язык наждаком царапал щеки и небо. -- Пить хочешь? -- участливо поинтересовался незнакомец в пальто. -- Саша где? -- Лизавета решила игнорировать его псевдозаботу. (Почему "псевдо", она не смогла бы объяснить.) -- Здесь! Куда ему деться? Только ему по голове хорошо приложили. Еще не очухался. Лизавета проследила за взглядом усатого, увидела темную груду в углу комнаты, груду, которая была телом Саши Маневича, и инстинктивно рванулась в ту сторону. Гири не позволили двинуться с места, а боль опять чуть не заставила кричать. Лизавета сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, и повторила попытку. -- Я уложил его поудобнее, больше мы ничего не можем... -- сказал усатый, наблюдая за ее усилиями. -- Вас не спрашивают, Китченер! -- Как? -- Он искренне удивился. -- Китченер... Горацио Китченер, британский фельдмаршал, завоевал для родины Судан, а до этого был героем англо-бурской войны... -- При чем же тут я? -- еще больше удивился усатый. -- Не морочьте мне голову. Лучше помогите встать. -- Лизавета твердо решила добраться до Саши. -- При условии, что объяснишь, при чем тут этот англичанин. -- Вы в своем уме? -- Лизавета дотянулась до кончика длинного уса и слегка дернула. -- Если не знаете, кто такой Китченер, то зачем отрастили себе это? Или они сами по себе выросли? -- А что такое? -- Незнакомец опасливо отодвинулся и погладил обвисший под Лизаветиными пальцами ус. -- Такое украшение носил именно Китченер. Я не верю, что вы отрастили эти усы без всякой задней мысли. Они абсолютно специфичны. Скажем, у Буденного или Руцкого тоже роскошные усы, но они совсем другие, и по форме, и по содержанию. -- Усы как усы, такие выросли. Лизавета почти расхохоталась -- шпик со шрамом вдруг стал невероятно похож на большого обиженного младенца. Все же мужчины ведут себя совершенно по-детски, когда речь заходит о тщательно возделываемой растительности на лице. Она смеялась бы долго и весело, но когда у тебя язык сухой и царапучий, будто рашпиль, смеяться довольно трудно. Неожиданно послышалось тихое шипение. Лизавета вздрогнула. Человек в белом пальто замер на мгновение, напрягся, соображая, что происходит, но сразу же расслабился. -- Ваш спутник, кажется, приходит в себя! -- Так помогите мне встать! С помощью человека, совершенно самостоятельно и независимо отрастившего усы, давно ставшие символом британского империализма, Лизавета доковыляла до того угла, где лежал Саша Маневич. Подойдя ближе, она поняла, что испугавший ее скрежет -- это не шипение, а смех. -- Ты что? Обезумел? -- Нет, старуха, это не я, это -- ты... -- Саша буквально давился хохотом, захлебывался и не мог остановиться. -- Ты даже говорить разучился, -- холодно произнесла Лизавета. -- И похож черт знает на кого... Даже во мгле было видно, как серьезно бандиты обработали Маневича. Голова рассечена, волосы слиплись от крови, на лбу тоже темнеет засохшая кровь. Левый глаз заплыл и толком не открывается, нос распух, губы разбиты. -- Про тебя тоже не скажешь, будто ты перенеслась сюда из косметического салона. -- Я, по крайней мере, не хохочу, словно буйнопомешанная, распугивая окружающих. -- Ну, испугать здесь присутствующих -- задачка не из легких. А вот ты ведешь себя куда более странно. -- Саша привстал, опираясь на локти. -- Сама посуди, ободранная, исцарапанная, в темном подвале, рассказываешь филеру о фельдмаршале Китченере! -- Нет ничего плохого в том, что я веду себя уравновешенно в трудных обстоятельствах. -- Интересные вы ребята! -- вмешался в их беседу неизвестный. -- Мне кто-то говорил, что только англосаксы умеют шутить непосредственно во время опасности, а русские шутят только потом, когда бояться больше нечего. -- Это придумали американские психологи, никогда не слышавшие ни одного русского политического анекдота, -- немедленно отреагировала Лизавета, которой надоело выслушивать поощрительные замечания усача. -- Да, кажется, это была американская теория, -- согласился незнакомец. -- Я вообще не знал, что ищейки интересуются чем-либо, кроме своей грязной работы! -- Вы меня назвали ищейкой? -- спокойно переспросил человек в пальто. -- Именно! -- Саша старался говорить отчетливо и с достоинством. Получалось на четыре с плюсом -- поработать на "отлично" мешали еле двигающиеся губы. -- Именно вас! -- Последнюю фразу Саша бросил в лицо Китченеру, как благородный кабальеро бросает перчатку в лицо подлецу и негодяю. Незнакомец подбирать перчатку не стал. Он порылся в карманах просторного пальто и извлек блестящую плоскую фляжку. -- Пить не хотите? У Саши и Лизаветы непроизвольно дрогнули скулы, оба смертельно хотели пить, хотя за пикировкой и позабыли об этом. -- Спасибо, нет, -- проговорили они почти в унисон. Человек в пальто не обратил внимания на горделивый отказ. Он галантно протянул фляжку Лизавете, правда, умудрился не произнести пошловатое, обиходное "lady first". -- Что это? -- Она осторожно поднесла к губам фляжку. -- Не отравлю, -- пообещал гуманист с усами. Она сделала глоток и чуть не захлебнулась -- горло обжег коньяк. Отличный, натуральный, ароматный, крепкий продукт, произведенный армянскими винокурами. Фельдмаршал похлопал ее по спине. -- Давай, давай, глотай, -- ласково посоветовал он. -- Могли бы и предупредить... -- Зачем? Так лучше утоляет жажду... -- Коньяком? Жажду? -- слегка отдышавшись, удивилась Лизавета. -- Может, и водкой можно? -- Можно, -- спокойно кивнул усатый. -- Чем угодно можно, если знаешь как. Ты будешь? Саша очень хотел отказаться. Глотнуть коньяку из фляги идейного врага и проклятой ищейки равносильно моральной смерти. Особенно для романтика, каковым был корреспондент Маневич. А реалист -- он был одновременно и реалистом -- нашептывал: гораздо разумнее и практичнее утолить жажду, это же не значит сдаться на милость идейного врага. Саша выдержал паузу и взял фляжку. Потом -- еще одна драматическая пауза -- поднес ее к губам. Глотнув, вернул хозяину. -- Спасибо! -- Маневич бросил это слово так, словно был Мальчишем Кибальчишем, отказывающимся открыть буржуинам великую тайну. -- Вот и умник! -- Человек, следивший за ними минимум два дня, становился навязчивым в своем стремлении оценивать и хвалить всех и вся. -- А теперь давайте поговорим. Саша решил пропустить мимо ушей и очередную похвалу, и приглашение на переговоры. Он вообще намеревался игнорировать филера. Лизавета тоже промолчала, что совершенно не обескуражило человека в пальто. Он уселся прямо на пол рядом с Сашей Маневичем, дотронулся до его руки и сказал: -- Я сожалею, что не побеседовал с тобой раньше. Тогда мы не угодили бы в эту переделку и даму не втянули бы. -- Да что вы говорите? Значит, сожалеете? -- Саша отполз в сторону, чтобы не сидеть в непосредственной близости от глубоко неприятного ему человека. Усатый снова сделал вид, что ничего не заметил. Ни иронии, ни сарказма. -- Да, сожалею. Вы хорошие ребята, но совсем не приспособлены для сложных игр. В этих играх должны участвовать профи. А вас втянули... -- Втянули, значит. -- Саша вдруг заговорил тоненьким голоском, подходящим скорее непорочной девице, отвечающей всесильному императору. -- Я просто вынужден был оттягивать момент вашего выхода из игры... И вот... -- И вот такая незадача... -- Да нет. Как раз задача, причем несложная. Но обстоятельства... -- Которые, как известно, выше нас... Лизавета, стоявшая чуть поодаль, с трудом подавила смешок. Уж слишком театрально они себя вели. И усатый, разыгрывавший этакого благородного простака, который "слуга царю, отец солдатам". И Саша, игравший ироничного интеллектуала, умеющего высмеивать все и вся. При этом избранные каждым роли совершенно не сочетались с внешностью того и другого. Уж если кто и походил на сибаритствующего интеллектуала, то это человек в пальто, с его усами, шрамом и вечно полуулыбающимся ртом. А Саша Маневич, коренастый, крепенький, с открытым взглядом, с румяным и чистым, как яблочко, лицом, скорее походил на наивного правдолюбца, а не на эстетствующего пересмешника. -- Я опоздал объясниться... -- А что вы собирались объяснять? -- Лизавета решила наконец вмешаться. -- Вот! -- назидательно поднял палец незнакомец. -- С этого следовало начинать, Лиза! Как правило, от такого обращения Лизавета сразу становилась на дыбы. Ей в целом нравилось выбранное родителями имя -- звучное, императорское... А вот с традиционными уменьшительными и ласкательными обращениями всегда была беда. За распространенным и общеупотребительным "Лиза" ей мерещились всяческие подлизы, блюдолизы и прочие недостойные людишки, а посему против таких попыток уменьшить ее и приласкать Лизавета категорически возражала. -- Елизавета Алексеевна, если не возражаете. -- В ее голосе сразу зазвучали елей и яд. -- Так пышно? -- белозубо улыбнулся Фельдмаршал, в темноте его улыбка просто-таки сверкала. -- Да, будьте добры, -- величественно покачала головой Лизавета, затем с видом вдовствующей королевы изрекла следующий вопрос: -- А вас как называть? Изрекла и внутренне поморщилась. Она тоже начала играть несвойственную ей роль. Воздух, что ли, в этой темной комнате был такой? Незнакомец в пальто ответил коротко и без затей: -- Георгий. Саша, мгновенно порывшись в памяти, тут же выудил цитату из всенародно любимого кинофильма, удостоившегося даже заокеанского Оскара. -- Можно Жора? Или Гога? Или Гоша? Как вас еще называли, господин соглядатай? -- По-всякому... Может, хлебнешь? -- Человек с внешностью самого честолюбивого из британских военных отличался просто-таки монашеским смирением. Что странно: мужчины, лелеющие над верхней губой столь замысловатую растительность, отличаются высокомерием и тщеславием. Значит, Фельдмаршал тоже разыгрывал святую простоту. Причем удачно. Он снова достал фляжку и повторил: -- Хлебнешь? А то ты какой-то ершистый... Саша взял флягу, сделал глоток и передал Лизавете. Она отпила и вернула коньяк владельцу. Тот тоже отхлебнул. -- Кстати, предлагаю считать, что мы выпили брудершафт. А то Георгий упорно обращается к нам на "ты", и, судя по всему, другая манера общаться ему глубоко чужда. -- Это дело. -- Человек в пальто сделал еще глоток и снова отправил флягу по кругу. -- Я бы от брудершафта воздержался. -- Да будь ты великодушнее! -- укорила Маневича Лизавета. Третий глоток коньяка помог ей согреться. На Сашу он тоже подействовал благотворно. -- Лады. -- Отлично. Тогда вот что, ребята, ответьте, как вы вышли на это гнездо? И я вам все объясню. Да присаживайся ты! -- Георгий махнул рукой, приглашая Лизавету устроиться рядом с ним. Она предпочла не услышать приглашение и не увидеть фамильярный жест. Но стоять, словно Александрийская колонна, тоже было глупо, и Лизавета, чуть помедлив, села с другой стороны, около Маневича. Помолчали. Саша вдруг заворочался, похлопал себя по карманам куртки. Вздохнул. -- Слушай, а сигареты у тебя есть? Фельдмаршал Георгий покопался в бездонных карманах своего пальто и достал пачку "Кэмела". Правильно, амбициозные шпики и должны курить "Кэмел", причем без фильтра. -- Огонь есть? -- насмешливо спросил он. -- Имеется. Саша Маневич солидно щелкнул "Зиппо". Вытащил из мягкой пачки короткую сигарету, предложил Лизавете. Она отрицательно покачала головой: -- У меня период "некурения", ты ведь знаешь. -- Молодец! И вообще не стоит курить женщине! -- опять ввернул похвалу Георгий. Саша, сделав первую затяжку, даже закашлялся. Лизавета дотронулась до его плеча. -- Плюнь, всегда и везде найдется учитель жизни. Не обращай внимания. Нам есть о чем подумать. -- Например, как отсюда выбраться. Немедленно последовал очередной дифирамб: -- О-о-о, вы делаете успехи. Совсем, я вижу, очухались! -- Сейчас посмотрим, что тут можно сделать. -- Маневич перекатился на бок и попробовал встать. -- Не трудитесь, двери крепкие, а окна замурованы. Я тут осмотрелся, пока вы отдыхали без сознания. Время было. -- И много времени? -- недобро глянула на Георгия Лизавета. -- Много. Так что я успел все проверить. Каждую щелочку. Лучше поговорим. -- Хорошо, давай о деле. -- Лизавета по-кошачьи облизнулась. -- Нас вот обработали, а тебя почему-то миновала чаша сия. Интересно почему? -- Так ставишь вопрос? Отлично... Если не вдаваться в подробности, все дело в том, что я профессионал, а вы салажата. -- Так что ж ты у салажат информацию высасываешь? Тля усатая! -- вспылил Саша Маневич. Оценив колоритное выражение, Лизавета усмехнулась и решила поддержать коллегу и друга: -- Значит, тебя не тронули, потому что ты профессионал? Я слышала, подобное соглашение о сохранении живой силы в свое время заключили КГБ и ЦРУ. Какую же из этих достойных организаций представляешь ты, а какую -- те, кто на нас напал? -- Да они из одной шайки! -- снова не удержался Саша. -- Его подсадили к нам, чтобы он выведал, что нам известно! Кукушка! -- Ты не совсем владеешь терминологией. Надо было сказать -- наседка. -- Стукач! Вот как надо было сказать! -- Я все же не понимаю -- почему они занимались исключительно нами? Ты говоришь, что ты профессионал, -- обратилась Лизавета к Георгию. -- Но ведь и они профи... Вы что же, сразу друг друга опознали и решили поберечься? -- Не уверен, что мы имеем дело с настоящими профессионалами. -- Слушай, -- Саша повернулся к Лизавете, -- у него потрясающие способности, его надо в Думу или в правительство, там нужны люди, умеющие виртуозно не отвечать на любые вопросы. -- Салажата... -- ласково и даже как-то мечтательно проговорил Георгий. -- Наворотили черт-те чего, а все просто. Я, как они на меня напали, не стал устраивать бессмысленных драк, притворился оглушенным. Лапы вверх -- и вся любовь. Первая заповедь профессионала: не можешь выиграть -- сбереги силы. -- Значит, задача профи -- угодить в запертую комнату целым и невредимым? -- поинтересовался Саша. -- Да, -- охотно согласился Фельдмаршал. -- И долго профи собирается сидеть в запертой комнате? -- Ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы определиться на местности и убедить товарищей по несчастью в том, что они должны быть предельно откровенны. -- Значит, мы должны быть предельно откровенны с ищейкой, которая висела у нас на хвосте и привела в каменный мешок! -- Саша постучал по стене, на которую опирался. -- Опять двадцать пять. Я тоже попал в этот мешок, и привели меня сюда именно вы -- я же за тобой следил. Разве я погнал тебя и Ли... Елизавету Алексеевну среди ночи к этому дому? Возразить ни Саша, ни Лизавета не сумели. В комнате повисло тяжелое молчание. Первым заговорил Георгий: -- Ребята, сами посудите, если бы я вас сюда на посиделки устроил, разве стал бы сам мучиться? Думаете, чтобы выведать у вас ваши незамысловатые тайны, стоит прибегать к таким хитроумным уловкам? Вот уж нет. Вы бы у меня после третьего вопроса зачирикали. Надо уметь спрашивать... Лизавета вспомнила университет, военную кафедру и своего преподавателя военного перевода. Ласковый сизоносый полковник умело прятал и хищный, проницательный взгляд умных серых глаз, и обширные познания. Полковник был тертым, битым и лукавым. Он читал им, смешливым легкомысленным студенточкам, азы военного перевода. Несмотря на солдафонские повадки, полковник умело парировал эстетские шуточки и при этом ухитрялся вдалбливать военные термины, принятые в армии США, в хорошенькие головки, увлеченные теориями Морозова, Льва Гумилева и Лотмана или французской косметикой и английскими тряпками. Причем вдалбливал надолго. Лизавета до сих пор могла нарисовать схему организации вооруженных сил потенциального противника. Помнила она и суровый ответ полковника на занятии, посвященном допросам военнопленных. Они прочитали образцы допросов, а потом ехидно поинтересовались, почему, мол, составители учебника так уверены, что пленные будут охотно отвечать. Полковник нахмурился и спокойно сказал: "Ваше дело -- перевести вопрос и ответ. А о том, чтобы отвечали, позаботятся другие". И была в его хмуром взоре мрачная мощь и неумолимая сила, свойственная "тому, кто знает и может". Нечто подобное читалось и в увещеваниях Фельдмаршала, упорно прощавшего Саше и Лизавете мелкие подковырки и ласково добивавшегося своего. -- Ребятки, я многое о вас знаю. Знаю, что вы сами запутались в трех соснах, и хочу вам помочь. -- Мы должны ему верить... -- задумчиво произнесла Лизавета. Это был уже не вопрос. -- Еще чего! -- откликнулся более упрямый Маневич. -- Ребятки, это за вами охотятся, и я должен понять, почему вы понадобились этим недоумкам! -- Это кто недоумки? Те, кто нас, салажат, и тебя, профи высокой пробы, сюда законопатил? -- Саша, ты не прав, -- интеллигентно ответил Георгий, и снова в его голосе послышался звон булата, того самого булата, который упорно повторяет, что "все возьмет и все его". Он говорил тихо и твердо: -- Чтобы отсюда выбраться, я... мы должны знать максимум и не наделать элементарных ошибок. Вы уже непредусмотрительно сунулись не в свое дело... -- Георгий заметил, что Саша опять собирается возражать и скандализировать, и чуть повысил голос: -- Я знаю, что вы каким-то образом докопались до двойников. Как -- не знаю. Мы вообще поначалу думали, что вы в деле с той стороны. Зотов на допросе то и дело повторял, что все журналисты -- провокаторы. -- А откуда вы узнали про двойников? -- Господин Поливанов рассказал. Он был почти в деле. Да и Зотов кое-что добавил... -- А что, контрабанду Зотова вы устроили? -- еще раз сунулась с вопросом Лизавета. Раз уж усатый решил раскрыть карты, то грех не въехать в информационный рай на кончике его языка. Георгий, вероятно, понял причины ее настырности и хмыкнул: -- Предположим. -- Значит, вы связаны с... как бы это получше выразиться... с государственной службой? Или вы, хоть и состоите на гособеспечении, работаете на свой страх и риск? -- Я работаю на вполне государственную организацию. -- Приказ, так сказать, выполняете? -- Почему "так сказать"? -- Нет? Значит, к обитателям этого дома вы отношения не имеете? -- Ни малейшего! -- честным голосом ответил Георгий. Естественно, Саша Маневич не мог не вмешаться: -- Слушай, что ты с ним разговариваешь? Он тебе сейчас такого нагородит. Просто-таки герой России. Кавалер ордена Белого орла! Он же хочет нас расколоть! -- Пока он сам колется, -- резонно возразила Лизавета. -- Ну да, жди! Он тебе расколется! Ты что, про Зотова не знала или про Поливанова не догадывалась? -- Снова объяснять, -- вздохнул Георгий. Вздохнул почти со стоном -- так, как, наверное, сделал это Сизиф, осознавший, что катить ему камень в гору и не закатить. -- Он же за нами следил! Георгий ответил не задумываясь, и ответ прозвучал убедительно: -- Следил! А почему бы и нет, если ты с этим Зотовым сначала чуть ли не через связников о встрече договаривался, а потом так многозначительно беседовал, будто и впрямь в заговоре состоишь?! -- А что, Зотов заговорщик? Георгий еще раз вздохнул. -- Давайте договоримся так! Я вам сейчас сам, без дополнительных вопросов, -- он выразительно глянул на Лизавету, -- все растолкую, и потом вы примете решение. А то с вашим базар-вокзалом только время тратим. Саша тоже посмотрел на спутницу и коллегу. -- Ну что, послушаем? Лизавета не возражала. -- Зотов, Поливанов, помощник Поливанова Дедуков и целый ряд других людей знали о подготовке двойников. Доказательств, что они сами их готовили, нет. Мы, -- после этого "мы" сразу стало ясно, на кого он работает, -- стали выяснять подробности. Тебя, Саша, после того как вас с Зотовым срисовали в Москве, поручили мне. Сначала я думал, что ты в деле. Так или иначе. Только после повторного визита в больницу к этому имиджмейкеру я стал догадываться, что вы следователи-любители и пытаетесь выяснить, почему его избили. -- Вы, между прочим, и избили! -- не выдержал Саша. -- Мы же договорились! Или вы человеческого языка не понимаете и мне лучше замолчать? -- Он с укором поглядел на Маневича, который демонстративно приложил ладонь к губам и скорчил уморительную рожу, показывая, что отныне будет нем, как рыба-кит. -- Мы, -- Георгий опять произнес это великое "мы", -- вашего имиджмейкера не трогали и погрома в квартире госпожи Зориной не устраивали, в редакции тоже! Не наш стиль! -- Да что вы говорите! Не ваш? Откуда же тогда повеление милиции прикрыть дело? Не зря Серега все обиняком намёкивал, что без "старших братьев" не обошлось. А кто спокон веку старший брат нашей доблестной краснознаменной милиции? Георгий явно напрягся. Одной рукой он теребил ус, другой обхватил внушительную нижнюю челюсть, которая только усиливала его сходство с генералом Китченером. -- Было такое распоряжение, говоришь? -- Вопрос он задал скорее самому себе, или, как пишут драматурги, "в сторону". Саша более уверенно продолжал: -- Не ваш стиль! Да младенец знает, что несанкционированный обыск -- это как раз ваш стиль! И несанкционированная слежка, и побои... И все это не ваш стиль... -- Не гунди. -- Георгий тяжело опустил руку на Сашино плечо. -- Ты совершаешь ошибку всех диссидентов. С одной стороны, они приписывают нашему ведомству невероятное могущество -- микрофон в каждом доме и шпион в каждом окне, а с другой -- свято верили в свое умение благополучно уходить от потенциально всевидящего ока, то есть ставили наше же могущество под сомнение... Согласись, здесь есть своеобразное противоречие... -- В Британии сад красоты стережет Дракон добродетели, грозный дракон, Но часто бывает, что сторож заснет И сад оставляет в опасности он! И чем же мы хуже Британии, а наш дракоша хуже английского? -- пропела в ответ Лизавета. -- Вот-вот, он меня еще будет агитировать за контору глубинного бурения! -- охотно поддержал ее Маневич. -- Ребята, ваши стишки прежде всего глупы и неуместны. Вы меня еще сатрапом и душителем свободы назовите. Я и отвечать не хочу... -- Георгий опять демонстрировал почти монашеское смирение. -- Значит, кто-то остановил дело? Над этим надо подумать. Другой вопрос -- что именно искали деятели, устроившие погром, и кто организовал нападение на этого Кокошкина? Я его пощупал, но он держится отстраненно... Так что искали?.. -- Вопрос, достойный профессионала. Мы, салажата, нашли на него ответ! -- Маневич все еще не мог простить Георгию его высокомерие. -- Естественно. Ведь у вас в руках та штука, которую искали... -- Георгий нахмурился. Потом опять начал говорить, медленно, будто размышляя вслух: -- Секунду, я сейчас подумаю... Это, скорее всего, видеозапись... Только какая... Твой разговор с Зотовым, речь шла о видеозаписи... У вас искали кассету... И не нашли... -- Может, хватит? Это похоже на сеанс черной магии и предсказание будущего где-нибудь в Конотопе, а вы вполне тянете на доморощенного медиума... Еще глаза закройте и замогильным голосом повторите: "Я провижу прошлое, я провижу будущее!" -- Лизавета очень похоже изобразила устало-многозначительные интонации Георгия. Фельдмаршал не улыбнулся, но и не обиделся. Он вообще казался человеком, лишенным и чувства юмора, и гордыни. -- А что мне еще остается, если вы оба ведете себя, будто партизаны на допросе в гестапо? Отвечали бы по-человечески... Действительно, подумала Лизавета, они все ведут себя глупо, причем Георгий не исключение. Ссорятся, мирятся, пикируются... Резвятся, словно скучающие студенты, ненароком залетевшие отдохнуть в чинный санаторий, где из развлечений признают лишь воды, променад и ванны. Причем резвятся, сидя в темной запертой комнате, ободранные и побитые. Лизавета осторожно коснулась собственной коленки. Она только сейчас заметила, сколь сильно пострадал ее наряд: распахнутое пальто вымазано какой-то дрянью, узкая юбка порвана чуть не до талии, на колготках стрелки поползли в разные стороны. Если в таком состоянии одежда, то на что похоже лицо? Лизавета непроизвольно оглянулась в поисках сумочки, в которой косметичка с пудреницей и зеркалом и в которой... -- Искали они, разумеется, кассету! -- Лизавета решилась. В данной ситуации хранить некоторые вещи в тайне просто глупо. -- Но к Зотову это не имеет ни малейшего отношения. Дело в том... -- Не надо! -- выкрикнул Маневич, догадавшийся, о чем хотела поведать Лизавета. -- Са-ша, не глу-пи. -- Она произнесла эти слова медленно, чуть не по слогам. -- Зачем? Зачем ты хочешь выложить ему все? -- У меня сумочка пропала, а в ней кассета с записью. Даже если именно его люди нас сюда затащили, они уже знают, что удалось снять Савве! -- И Лизавета рассказала Георгию, как они умудрились добраться до этого дома. Ее краткий рассказ вместил многое -- странную смерть господина Дедукова, о которой Георгий знал, исчезновение и смерть Леночки Кац, о которой он даже не слышал, продюсера, который увез ее работать, когда узнал, что Леночка мастер портретного грима, преподавательницу сценодвижения, также получившую странную работу от странного продюсера, школу телохранителей, в которой учились деятели, необычайно похожие на реальных помощников и телохранителей кандидатов в президенты, тренировку этих деятелей, которую удалось снять Савве, а также то, как прекрасная память на лица, которой всегда хвастался Маневич, помогла им вычислить, на кого именно похожи курсанты из школы телохранителей... Упомянула Лизавета и о предположении, что в школе готовят двойников не только для помощников и телохранителей... -- Я все пытаюсь сообразить, кому и зачем понадобилась такая "школа близнецов". -- Теперь Лизавета уже не просто рассказывала о событиях последнего времени, но размышляла вслух. -- То есть исторические прецеденты -- само собой. Фильм "Фараон" все видели, все знают, как и кому может понадобиться двойник правителя. Во-первых, чтобы изображать правителя в бою или в других опасных ситуациях. А во-вторых, злые жрецы могут заменить неугодного властителя, если предыдущий стал неуправляемым или решил совершить нечто совсем уж предосудительное -- скажем, уничтожить самих жрецов как класс. Они держат копию правителя, в нужный момент двойник выходит на сцену и делает то, что нужно тем, кто его выпустил. Работает, так сказать, под "суфлер". Приблизительно то же самое с "Железной маской", только там был двойник, дарованный природой. Но жрецы и короли -- это понятно, у них не было другого выхода, а вот зачем нужны двойники сейчас, я не понимаю... -- Лизавета замолчала. Ее вопрос повис в воздухе. Первым не выдержал Маневич: -- Да для того же самого. Подставить кого надо куда надо, и все дела. Очень удобно, управляй им потом, как хочешь. -- Удобно-то оно удобно, только уж больно сложно. Готовить человека, выставить его и потом все время бояться разоблачения... Долго его использовать нельзя... проколется в любой момент. В Древнем Египте не было ни телевидения, ни фотографий. Народ, да и придворные видели фараона только по праздникам, в гриме и издалека. В принципе, хватило бы приблизительной копии. А сейчас совсем не то... Я уж не говорю о всяких анализах крови, отпечатках пальцев и прочем. Помнишь, в свое время писали, что французская разведка устроила какую-то засаду в канализации и ловила мочу Брежнева, просто чтобы узнать, чем он болен. Так что долго копия не продержится... -- Это еще почему? -- возмутился романтичный Маневич. Он уже забыл, что не хотел обсуждать их секреты при постороннем, и активно строил версии. -- Его можно прятать, можно сократить контакты, да и отпечатки не обязательно оставлять. А то, что двойник на крючке у тех, кто знает, -- это как раз очень хорошо, послушнее будет. -- Сложно и нерационально, -- не сдавалась Лизавета. -- Да и тот факт, что они пользовались гримом, а не услугами хирурга, говорит о том, что двойники, чьи бы то ни было, нужны для короткой акции! Попробуй походи в гриме долго! Георгий внимательно слушал и тер переносицу. Услышав же последний аргумент, улыбнулся: -- Умница девочка. Хорошо анализируешь! А вообще, я вами, ребята, восхищаюсь. Правду говорят, новичкам везет. Чтобы вот так случайно все ваши ниточки переплелись в настоящий клубок... Вы же исключительно ошибались, а тем не менее преуспели. Мы занимались этим дольше вас, и нас много, но узнали мы ненамного больше. Акция, судя по всему, действительно будет краткосрочной. Кому-то нужна провокация, кто-то хочет сорвать выборы, сделать так, чтобы они прошли по заранее намеченному сценарию, хочет стопроцентной гарантии, что победит тот, кто надо. -- И что же это за сценарий? Кто его готовит? -- не смог не задать вопрос Саша. Журналист победил самолюбивого юнца. Георгий ответил охотно: -- Если бы я это знал, я бы за тобой следом не ходил и сюда не загремел бы. Да пока, наверное, и нет точного сценария. Не уверен, что где-то есть подробный план использования двойников. Есть некая идея, как использовать двойников для создания кризиса. Вот их и готовят. Причем у нас нет никаких оснований считать, что готовят кого-то еще, кроме помощников и телохранителей. Мы имеем представление о подборе кандидатов в двойники, там выискивались люди с совершенно определенными чертами лиц. -- И как двойников телохранителей собираются использовать? -- чуть задыхаясь, спросила Лизавета. -- Я же говорю -- не знаю. Телохранитель может выстрелить в хозяина. Это один вариант. Или наоборот, он может выстрелить в конкурента хозяина. Или сделать что-то такое, что хозяина скомпрометирует, -- скажем, прилюдно кого-нибудь зарезать. И вот уже один кандидат выбыл из игры. Вариантов много... -- Георгий говорил спокойно и ровно, без драматических интонаций, и от этого его предположения выглядели еще более чудовищными. -- Я вообще не уверен, что пустят в ход хоть один из них, допускаю, что игра с двойниками припасена на крайний случай. Когда либо -- пан, либо -- пропал... -- И ради этого "всякого случая" они угрохали уже минимум двоих человек! -- Лизавета почувствовала, что не может сдержать дрожь. -- Что же это за люди такие? Как их земля терпит? -- Не двух, а гораздо больше. -- Георгий, заметив, что девушка вздрагивает всем телом, достал свою волшебную флягу. -- На, глотни и успокойся. Вы, ребята, молодцы. Хоть и ошибались, но шли верной дорогой. -- Не так уж много мы ошибались, -- обиженно возразил Маневич. -- Просто у вас свои методы, а у нас свои. По большому счету мы все сумели выяснить сами. Коньяк действительно помог справиться с ознобом. Лизавета понимала, что сейчас не время и не место устраивать истерику по поводу морально-нравственного облика тех, кто их сюда приволок. Они убийцы и подонки, но в данный момент речь о другом. Она вспомнила о случайно оброненных Георгием словах. -- Так как мы сможем отсюда выбраться? -- Похоже, что никак! -- чуть помедлив, сказал Георгий. -- Вот, я же говорил! -- досадливо хлопнул ладонью о ладонь Саша. -- Ты ему все на блюдце, а он... -- Действительно! Кто говорил, что если мы будет предельно откровенны, то сможем отсюда выбраться?! -- Ничего подобного я не говорил! -- холодно блеснул глазами Георгий. "Как это..." -- хотел крикнуть Саша и не смог, у него от возмущения и холода подсел голос, он почти сипел: -- Вот о чем я тебе говорил! Эти люди, эти асы яда и снайперской винтовки способны на все. Они через пять минут забывают о том, что обещали, и умывают руки, как только получают свое. А ты поверила... Да они лишь один язык понимают, язык подлости и обмана. А еще язык силы, уж я-то знаю. Два года лямку тянул в спецназе! -- Саша замахнулся и попытался ударить в челюсть своего соседа и товарища по несчастью. Георгий ловко перехватил удар. -- Послушай, парень, ты опять не прав. -- Георгий, судя по всему, намеревался быть или, по крайней мере, казаться стойким непротивленцем. Отвечать ударом на удар он явно не желал. -- Драться я, конечно, не полезу, -- заявила Лизавета, -- но понять Сашу могу. Я тоже слышала, Георгий, как ты обещал помочь нам выбраться, если мы будет откровенны. -- Ничего подобного я не говорил, -- отчеканил Фельдмаршал, -- и не мог говорить! Я сказал только то, что не смогу вам помочь, если вы не будете откровенны. Теперь, когда вы рассказали мне все или, по крайней мере, многое, надо подумать. -- Ах, нам надо подумать! -- Слушай, ты же умный парень, а ведешь себя по-глупому, нерационально... Георгий был прав со всех сторон, они с Сашей действительно вели себя неразумно. Здравомыслящие люди давно прекратили бы словесную потасовку с неприятным соседом и занялись бы поисками выхода. Лизавета всегда считала себя человеком достаточно трезвым и рациональным и все равно не удержалась и передразнила Фельдмаршала: -- Я должен подумать, я должен увидеть, увидеть будущее и прошлое... -- сказала она замогильным голосом. Именно так Георгий думал вслух в прошлый раз. Сейчас его чувство юмора сработало. Он засмеялся и начал размышлять в более удобоваримой форме. Голос человеческий, а не демонический, глаза открыты, взгляд сосредоточенный. -- Я так понял, что в твоей сумочке была та самая запись, которую они искали. То есть вы отдали козыри без боя и без торга. -- Как сказать! -- запальчиво возразил Саша Маневич. -- Мы, разумеется, салажата, но... -- Но сделали копии, а сюда притащили только одну, -- догадался Георгий. -- Конечно, это меняет дело. Только вот придет ли такая мысль нашим гостеприимным хозяевам? -- Не придет -- так скажем сами... Георгий грустно покачал головой: -- Я не уверен, что у нас будет такая возможность... -- Что же, они вообще здесь не покажутся? А мы будем тихонько подыхать от холода, голода и жажды? Зачем? -- Если бы они были профессионалами, то непременно кого-нибудь прислали бы. Разведать, что нам известно, выяснить, кто знает о том, что мы здесь. Но эти люди, скорее всего, такие же салажата, как и вы. Начитавшиеся детективов младенцы, и приемы у них соответствующие. Школа двойников, кого-нибудь где-нибудь подменить, напоить ядом, устроить искусственный инсульт, а если не получилось -- набить морду... -- Разве искусственный инсульт или инфаркт -- это не из репертуара спецслужб? -- поинтересовалась Лизавета. -- Это из репертуара Джеймса Бонда. Отравленный зонтик, крысы, у которых зубы пропитаны цианистым калием, пистолет в форме булавки для галстука и мини-базука, припрятанная в подошве ботинка! Это все для мокрохвостых недоумков. Настоящие профессионалы прежде всего экономны. Маневич поднял в римском приветствии руку и торжественно, будто заклинание, произнес: -- Спецслужба должна быть экономной! Экономнее, чем экономика! -- А как же болгарский диссидент? Разве КГБ его не зонтиком порешило? -- У журналистов воображение ничуть не беднее, чем у писателей, -- сухо ответил Георгий. Он достал из кармана все те же сигареты без фильтра, угостил Сашу, закурил сам и продолжил: -- Затея с двойниками, по большому счету, идиотская. Ты права, Лизавета, слишком многое поставлено на карту, слишком многое может не сработать, слишком много людей завязано на этот план. -- А чего же вы тогда этим занялись? -- Потому что желторотым вдруг может пофартить. А профессионалы должны держать под контролем все. -- Вот и держите здесь все под контролем, -- насмешливо предложила Лизавета. Действительно, ситуация -- как в детективе, только наоборот: там все начинается с убийства в запертой комнате, а у них -- заканчивается. Сидят во мраке, все знают и ничего не могут поделать. -- Я и держу! -- не смутился Георгий. -- А, я просто не поняла! Там, наверное, полк ОМОНа сидит в засаде, где-нибудь на Восстания или даже на Некрасова. Ждут от вас вестей. Или нет, уже не дождались, уже подтягиваются к этому дому, уже окружили школу телохранителей, уже многоуважаемый Андрей Викторович мечется по своему кабинету и не знает, как поступить. То ли немедленно сделать харакири, то ли сдаться на милость победителей. Так? Отвечать Георгий не торопился. И не успел ответить. Какой-то невидимый монтер сказал "да будет свет". Под потолком вспыхнула лампочка. Полуослепшим от темноты узникам обычная шестидесятиваттная и изрядно замутненная временем и пылью лампочка показалась яркой, как солнце. Лизавета поняла, как мучаются выползшие на белый свет кроты. Она зажмурилась и лишь через минуту или две решилась приоткрыть глаза. Ничего невероятного она не увидела. Их заперли в обычной заброшенной комнате поставленного на капитальный ремонт петербургского доходного дома. Комната была довольно большой, метров семнадцать-восемнадцать. Но из-за высоченных потолков казалась колодцем. Веселенькие обои с желтенькими цветочками полуободраны, в углах паутина, на полу пыль и следы осыпавшейся известки. Мебель давно выкинули, на стенах -- квадраты невыгоревших обоев: здесь стоял шкаф, здесь стол, тут диван. Лишь одна деталь была весьма необычной -- печка. Обыкновенная, кирпичная, крытая ребристым железом и выкрашенная голубой масляной краской. Печка в доходном доме -- рудимент и атавизм. Пришелец из далекого прошлого. Жертва парового отопления. В конце пятидесятых от печек избавлялись с маниакальным упорством. Сохранились только печи, крытые изразцами, или дворцовые мраморные камины, подлинные произведения искусства. Все остальное безжалостные хозяева, в погоне за квадратными метрами (печка -- это целый метр) и современными интерьерами, отправили на слом. Только ленивые и жадные отказывались платить работягам из ЖЭКа и сохранили бесполезную деталь обстановки. Вот такой лентяй и жадина и жил в той комнате, куда посадили журналистов и человека со шрамом. Посадили те, кто, ради сохранения тайны двойников, уже отправили на тот свет не одного и не двух человек. А ведь они трое -- не просто свидетели. Они... Лизавета закрыла глаза. Ей опять захотелось темноты. Ведь свет означал, что за ними скоро придут. А встречаться с хозяевами школы двойников и их прислужниками было опасно для жизни. КЛАССНЫЙ ЧАС -- Черт, какая дверь! -- пробормотал Саша Маневич. Он так же, как Лизавета, удивленно оглядывался. Его поразила новенькая стальная дверь, этакий металлический монолит. Серая стальная дверь вполне могла бы украшать вход в провинциальный банк. Прежние хозяева комнаты, хозяева, пожалевшие старушку печку, явно не имели к ней ни малейшего отношения. Дверь навесили новые обитатели дома. Те, что позаботились еще и о том, чтобы забить кирпичами все окна и двери. Те, что превратили три ничем не примечательных доходных дома на Надеждинской улице в неприступную крепость. -- Да, дверь знатная, -- согласилась Лизавета. Георгий, осмотревший помещение их тюрьмы, еще когда Саша и Лизавета валялись в полуобморочном состоянии, изображал из себя аборигена. -- Обратите внимание на окна. Два широких и высоких окна были тщательно заложены кирпичом. Кладка аккуратная, швы ровные. Здесь работали на совесть и кирпичей не жалели. -- Почти замок Иф... -- Саша постучал по нижнему кирпичному ряду. -- А что я говорил? Выбраться отсюда невозможно. -- Ты словно победу празднуешь! Можно подумать, это не нас засадили в каменный мешок, а мы изловили злодеев и теперь радуемся, что они не сбегут. Пока мужчины продолжали выяснять отношения, Лизавета уже при свете осмотрела протори и убытки, нанесенные ее внешности и костюму в ходе ночных боевых действий. Хваленые итальянские колготки представляли печальное зрелище -- не только здоровенная дыра на колене, но и множество стрелок на лодыжках и выше. Причем с каждым движением их становилось все больше. Суровый закон колготочной природы -- начавшие рваться колготки стремятся расползтись как можно быстрее. Французское пальто тоже шили не для драк и погонь. Помимо отвратительных пятен, имелся еще порванный рукав. Наверное, авария произошла, когда Лизавету уронили на запорошенный снегом асфальт. Ссадина на колене была довольно большой, но уже не кровоточила. Болело и запястье, хотя там видимых повреждений не было -- скорее всего, Лизавета подвернула руку во время падения. Может, и неплохо, что сначала они сидели в кромешной мгле -- если бы Лизавета сразу увидела, как выглядит, ей стало бы худо. А так привыкала постепенно. Она щелкнула замком заколки и распустила волосы. Расчески и гребня, конечно, не хватает... -- Вот! -- Георгий извлек из кармана пальто (он и в самом деле был бездонным) круглое зеркальце и расческу. Запасливый мужик. -- А перхоти у тебя нет? -- Лизавета внимательно оглядела расческу. -- В данной ситуации это не важно. Лучшее средство, как известно, гильотина. А если все же выберемся, придется попользоваться "Хед энд Шоулдерз". -- Неужели выберемся? -- шаловливо спросила Лизавета. -- Свет -- хороший знак, -- совершенно серьезно ответил Георгий. Некоторое время все молчали. Саша стоял у заложенного кирпичами окна и шкрябал цемент. Лизавета пристроила на выступ подоконника зеркальце и тщательно причесывалась. Георгий курил. -- Они что же, так и думают сгноить нас здесь? -- Саша отковырнул довольно большой кусок засохшего раствора. -- А потом раскидают по подвалам наши тела. Милиция констатирует естественную смерть -- кто от голода умер, кто от жажды, а может, и инсульт с инфарктом подвернутся! -- Он швырнул комок цемента в угол. -- Я же сказал, не все так безнадежно. -- Георгий аккуратно потушил окурок и бросил его в тот же угол. -- Правильно, чтобы пожара не было, -- одобрила его действия Лизавета. Прошли еще полчаса. Или час. А то и два. Когда ждешь, причем и сам толком не знаешь, чего именно ждешь, -- время тянется, как мыльная опера. -- Интересно, уже утро? -- наконец спросила Лизавета. Мужчины поглядели на часы. -- Половина восьмого. -- Мои стоят. -- Тихо! -- Георгий, стоявший возле дверей, резко обернулся и отпрыгнул к центру комнаты. -- Слышите? Все замерли. -- Это слуховые галлюцинации, -- констатировал Саша. -- Сам ты галлюциноген... -- начал было Георгий, но договорить не успел. Двери с грохотом отворились. На пороге стоял высокий, почти монументальный мужчина. Лизавета узнала высокомерного хозяина школы телохранителей -- Андрей Викторович! -- Доброе утро. Ваши часы идут правильно. Сейчас действительно половина восьмого! Андрей Викторович ничуть не изменился. Такие же барственные интонации, круглые фразы, надменная обходительность. Но то, что казалось если не естественным, то вполне приемлемым в офисе европейского образца, теперь смотрелось как унизительный наигрыш. Лизавета почувствовала холодок в позвоночнике. Уж больно фальшивым был взятый Андреем Викторовичем тон. -- Теперь вы с другим спутником, Елизавета Алексеевна. Вашего коллегу зовут... -- Александром... -- угрюмо буркнул Маневич и отошел в дальний угол. -- Знаю, знаю, -- закивал Андрей Викторович, -- видел репортажи. -- И понравились? -- Хозяин школы явно произвел на Сашу неблагоприятное впечатление. Он видел его впервые -- интервью с Саввой не в счет, тогда Маневич разгадывал тайну видеозаписи. -- Не очень. Есть передержки... -- Еще бы, -- моментально отреагировал Саша, -- там ведь показывают арестованных преступников. -- Что вы хотите этим сказать? Лизавета, стоявшая в другом углу, подошла поближе к коллеге, ей казалось, что рядом с ним безопаснее. Хотя думать и говорить о безопасности, когда тебя захватили неведомые, но могущественные заговорщики, глупо. -- Саша знает, что мы с вами спорили насчет частного сыска и его связей с преступным миром. Теперь выяснилось, что они теснее, чем мы предполагали. Вы -- живой аргумент! -- Лизавета старалась говорить спокойно и язвительно. -- Это вы меня преступником назвали? Ну-ну... -- Хозяин школы телохранителей чувствовал себя еще и хозяином положения. Журналистские намеки его нисколько не тревожили. Ответить по существу он не посчитал нужным. -- А вот вас я не знаю... У вас и документов с собой никаких не было. Только пистолет... Так кто вы? Георгий молчал. Вместо него опять вступил в разговор Саша: -- А вы нас обыскивали... Очень прогрессивно... -- Маневич тоже решил быть предельно ироничным. Андрей Викторович и головы не повернул, он ждал ответа Георгия. Тот медлил. -- Так кто вы? Георгий не торопясь обернулся, посмотрел на товарищей по несчастью. Лизавету поразили его глаза, чуть прищуренные, усталые и -- говорящие. Он хотел им что-то сказать, просил помочь и рассчитывал на помощь. Только непонятно какую. Лизавета инстинктивно кивнула. Тогда Фельдмаршал вздохнул и ответил: -- Меня зовут Георгий... -- Мы и так знаем, как вас зовут... -- раздраженно бросил Андрей Викторович. -- Я не об этом спрашиваю. -- А о чем? -- На кого вы работаете? -- Я из службы безопасности телевидения. Ребята попали в трудную ситуацию и попросили меня помочь... Хозяин школы не засмеялся, а загоготал. Что вовсе не вязалось с его чванливыми манерами. Он ржал долго и искренне, будто конь, долгое время возивший Лафонтена и привыкший к изысканным шуткам. Отсмеявшись, Андрей Викторович строго сказал: -- Служба безопасности, говоришь? Хорошо придумано. Только зря стараешься. Я повторяю вопрос, хоть и не люблю повторять, -- на кого ты работаешь? Конкретно? -- Что? Не расслышал. -- Георгий сделал два шага назад и теперь стоял рядом с журналистами. -- Я сказал, не люблю повторять! -- А я не люблю отвечать дважды! -- Слушай, мы же поняли друг друга... -- Андрей Викторович укоризненно поцокал языком. -- Но он действительно из нашей службы безопасности, -- решилась вступиться за Георгия Лизавета. Ведь он просил поддержать его. -- Ее организовали не так давно... Лизавета вспомнила, как месяца два назад Ярослав привел в редакцию пухлощекого и пухлогубого юношу. Начальник тогда произнес краткую и энергичную речь относительно опасностей, подстерегающих журналиста. Насчет того, что они призваны бороться с преступностью, злоупотреблениями, коррупцией внешней и внутренней и что в трудных случаях они теперь могут обращаться в службу безопасности, которую и представляет это похожее на гуттаперчевого пупса существо. Лана Верейская немедленно попросила уточнить, что считается внутренней коррупцией и о чем именно телевизионные редакторы и ведущие должны доносить новому сотруднику. Ярослав столь же энергично принялся опровергать и поправлять. Он заверил всех, что ни о каких доносах и речи быть не может, а помощь, если потребуется, будет оказана. Больше пухлый молодой человек в редакции не появлялся. И никаких вестей о нем не было. Но именно тот эпизод помог Лизавете нарисовать жизненную картинку работы Георгия на студии. -- ...У нас, знаете, в последнее время участились случаи различных происшествий: иногда журналистам угрожают бывшие и будущие герои репортажей, иногда эти герои идут и на откровенно противоправные действия, -- Лизавета почти дословно цитировала речь Ярослава. -- Вот и создали соответствующую службу. А мы в нее обратились, когда поняли, что ваше дело пахнет керосином, -- это когда отравили Савву и в редакции устроили погром. Георгий посоветовал нам все подробно написать... ну, насчет ваших дел... а кассету скопировать. -- Лизавета краем глаза заметила, что Георгий собирается ее перебить, и зачастила: -- Только после этого мы пошли к вам... И напоролись на такую встречу... -- Вы хорошо держитесь, -- одобрительно кивнул Андрей Викторович и опять задал вопрос Георгию: -- Я ничего не услышу по существу? Кроме легенд и мифов ваших телевизионных спутников? Девушка, да и молодой человек держатся отлично, но нельзя же этим пользоваться! Георгий сжал губы в ниточку. "Они что, сговорились хвалить нас и не обращать внимания на наши слова?" -- подумала Лизавета. -- Я не понимаю... -- И не надо. Я все понял, и этого достаточно. -- Высокий и высокомерный хозяин школы телохранителей повернулся на каблуках и направился к двери. На пороге он притормозил и обернулся. -- Вы тоже все поняли. Чем скорее я услышу ответ на свой вопрос, тем проще нам всем будет жить! -- После этого зловещего и двусмысленного заявления Андрей Викторович вышел, грохнув дверью. Кто-то невидимый немедленно щелкнул засовом. Послышался стук удаляющихся шагов. Значит, директор школы телохранителей приходил не один, а с клевретами -- возможно, с теми, кого Лизавета и Савва видели в прошлый раз. Те ребята умели держаться незаметно. Ошарашенные журналисты замерли в углу. Георгий, ничуть не удивившийся столь стремительному завершению беседы, хотел было вернуться на прежнее место, к дверям, но Саша Маневич ухватил его за рукав. -- Хотел бы я знать, о чем вы говорили? -- Худо дело, недооценил я их. -- Георгий слегка потянул руку и освободился. -- Микрофон здесь стоит, а я его не нашел. -- Значит, не салажата? -- уточнила Лизавета. -- Они-то? Да нет, скорее волчата. Но волчата могут покусать льва. -- Видно, и впрямь дела наши печальные, раз ты заговорил цитатами из "Витязя в тигровой шкуре", -- как бы невзначай проронила Лизавета. Георгий ответил почти невпопад: -- Не знаю, что там говорил витязь, а мы здесь болтали совершенно напрасно. Я должен был предугадать, что они пихнут куда-нибудь прослушку, микрофончик. Теперь, конечно, торговаться с кассетами не получится. Они знают, что копии есть. Но они знают и то, что о существовании копий знают только три человека, а я рассчитывал вызволить хотя бы одного из нас, играя на копиях. Они, естественно, подвесили бы этому человеку хвост, но это не беда, не беда. А теперь... -- Георгий явно погрузился в какие-то расчеты. И сообщать, что и зачем он подсчитывает, не собирался. Подошел к одной стенке, ударил кулаком. Так, постукивая в разных местах, на разной высоте, обошел комнату по периметру. Ответом был одинаково глухой отзвук. Георгий помедлил, размышляя. Потом согнулся в три погибели и еще раз прошелся вдоль стен, внимательно осматривая плинтусы и бормоча: -- Чисто... чисто... чисто... -- Новый "Миф Универсал" сохраняет капитал, -- не удержался Саша Маневич. Он, так же, как и Лизавета, молча наблюдал за передвижениями Георгия, а тут не выдержал и ввернул рекламную формулу. Изъясняться с помощью рекламных лозунгов давно стало общероссийской привычкой. Дурной, как семечки. Георгий, скорее всего, об этой привычке не подозревал или никогда не смотрел телевизор и не подозревал о существовании волшебного порошка, которым можно стирать белье, мыть стены, посуду и пол. А может, он не слушал, что происходит вокруг. Он поднял очи горе и теперь медленно и внимательно осматривал стены под потолком. Лизавета устала. Устала от того, что на нее и на ее слова не обращают внимания. Устала быть грязной и рваной. Ей хотелось присесть. Ей хотелось пить. Ей хотелось выбраться из закрытого наглухо помещения -- обычной, ничем не примечательной комнаты с выцветшими обоями и паркетным полом, которая тем не менее выглядела очень зловеще. Надо же, как они умудрились превратить в герметичную колбу рядовую комнату в коммуналке! Ни единой щелочки. Только дверца с задвижкой на печке. Но и она наверняка не ведет никуда -- когда печи сносили, дымоходы замуровывали очень тщательно. -- Печка, она здесь... Георгий, безучастный ко всему происходящему, вдруг в один прыжок оказался возле Лизаветы и зажал ей рот шершавой ладонью. -- Правильно, девочка, ты умница. Я давно понял, что ты умница, просто невероятная. Только молчи. -- Жаркий шепот почти обжег ей ухо. Лизавета замерла, ошарашенная явно неадекватным поведением Фельдмаршала. То мирно рассуждает о помощи и профессионализме, то мечется по комнате, как голодный тигр. А теперь вот пытается ее задушить. Она побарахталась, пробуя вырваться, поняла, что стальные тиски не разжать, и сдалась. Лучше играть по его правилам. Ответила тоже шепотом: -- Ладно, я буду молчать, только отпусти! Георгий слегка ослабил хватку, понял, что вопить никто не будет, и вовсе отпустил Лизавету. В этот момент очухался Саша Маневич. -- Черт побери! Хотел бы я знать, что происходит! Георгий тут же повернулся к Саше и приложил палец к губам, призывая к молчанию. -- Но я не понимаю... -- Объясню чуть позже. -- Георгий дотронулся до своего языка и показал непослушному корреспонденту кулак. Все выглядело очень красноречиво -- поколочу или убью, если будешь болтать. Потом двинулся к печке, приговаривая: -- Да, в странную мы попали, ребята, ситуацию. Никакой мебели, кроме печки, и наши шансы выбраться близки к нулю. Конечно, с кассетой вы лажанулись, но и я тоже хорош. Ты знаешь этого парня, который приходил? Как, говоришь, его зовут? Георгий нес этакую околесицу, а заодно, опустившись на колени, копался в печном жерле. Там, как и следовало ожидать, было пыльно и пусто. Топить печи перестали лет сорок назад. Минуты через три Георгий разогнулся и встал, зажав двумя пальцами маленькую черную фитюльку. Глаза его блестели. -- Так как его зовут? -- Он бровями, губами, усами и остальными частями лица показывал, что ждет ответа. -- Андрей Викторович... -- осторожно произнесла Лизавета. -- Серьезный парень... Ладно, устал я что-то. Давайте отдохнем и подумаем, как быть... Лады? -- Он опять показал, что следует как-то отреагировать. -- Хорошо... -- О'кей, на свежую голову и думать легче... -- Георгий сбросил пальто и уселся на пол. Нечто черное и маленькое он по-прежнему держал двумя пальцами. Потом осторожно положил этот предмет на пол и раздавил каблуком. -- Был микрофончик, и нет его... Далеко не нового образца игрушка. Как я про печку не сообразил? Дурак... -- Теперь можно говорить? -- Саша по-прежнему стоял у окна, точнее, там, где раньше было окно. -- А зачем вы сейчас устраивали шумовые эффекты? -- Удовольствия ради... -- буркнул Георгий, помолчал и оттаял. -- Я бы мог сейчас прочесть лекцию про профессионализм и предусмотрительность. Но после лажи с прослушкой не решаюсь. Просто надеюсь, что после наших разговоров они не сразу поймут, что мы нашли микрофон. А мы за это время успеем кое-что обсудить. -- Вы, значит, про микрофон не знали? -- переспросил Саша. Георгий ответил резко: -- Парень, сейчас нет времени. Уже на самом деле нет времени! Ты влез в эту историю, а потом в этот дом, и девушку за собой притащил. Теперь надо думать, как выбираться. -- А чего тут думать? Стены крепкие, двери-окна закрыты. Не о чем думать! -- Я вижу и стены и двери, но рассчитывать нам больше не на что. Они слышали наш разговор. Знают, кто я, кто вы. Знают, что мы раньше знакомы не были и действовать согласованно у нас не было возможности. Ты, конечно, очень убедительно наплела про телевизионную службу безопасности. Но, увы... -- Георгий развел руками. -- У нас есть небольшой временной люфт. Они будут думать, успел ли я что-нибудь передать своему руководству. Но, думаю, быстро сообразят, что ничегошеньки я не успел. Мой сотовый там же, где и пистолет. Так что... -- А что тут можно придумать? -- подала голос Лизавета. -- Не знаю... -- Георгий встал, разбежался и с размаху ударил плечом в стену. Опять отошел к центру комнаты, потирая плечо. -- Дверь стальная, стены капитальные. Лазеек нет... Лизавету вдруг осенило, она вспомнила одно из приключений студенческой поры. -- Попробуйте толкнуть печь, здесь же только половина, другая -- в той комнате, она, может, не очень крепко закреплена... -- Печь? -- Георгий опять закусил щеку. -- А чем черт не шутит! Он разбежался и врезался плечом в железную обшивку печки. -- Качнулась, дьявольщина! Качнулась! -- Он повторил попытку. Теперь и Саша, и Лизавета заметили, что печка хотя и стоит, но не очень прочно. -- Давай-ка, парень, раз ты спецназовец, вместе! Мужчины разбежались и ударили вдвоем. Потом еще раз. И еще. С потолка посыпалась известка. Появилась довольно широкая щель. Наверху печь никак не была закреплена. Еще удар, и разъехались обои. Еще... и печь провалилась в соседнюю комнату, открыв довольно широкий проход. Первым туда бросился Георгий. Потом Саша. Последней была Лизавета. Комната, в которой они оказались, почти ничем не отличалась от первой. Только обои другие, не желтые, а голубые. Окон -- два, но они точно так же замурованы кирпичом. Зато дверь не стальная, а обычная, деревянная. Вдоль стен стоят какие-то бидоны и канистры. Георгий так же решительно бросился к двери и подергал за ручку. Заперто... -- Ты, конечно, можешь пробить лбом стенку тюремной камеры... Ну и куда ты попадешь? В другую камеру! Станислав Ежи Лец... Надо слушаться умных людей! -- С этими словами Саша бессильно опустился на пол. -- Ценю умение шутить в трудных обстоятельствах... -- процедил, не разжимая губ, Георгий, потом подошел к канистрам и свинтил у одной из них крышку. Принюхался, окунул палец в прозрачную жидкость. В комнате запахло бензином. -- Где мое пальто? -- Там... На полу лежит... -- машинально ответила Лизавета, застывшая возле рухнувшей печки. Вникнуть как следует в происходящее она не могла. Уж больно стремительным был переход от безумной надежды, когда печка упала и открыла выход, к отчаянию, когда выяснилось, что они просто сменили один каземат на другой, ничуть не более комфортабельный. Георгий отстранил ее и шагнул в провал. Вернулся он буквально через секунду, держа в руках пальто. -- А, волшебная накидка... Дай сигарету! -- Саша пристроился возле канистр. -- Здесь как на бензоколонке -- курить нельзя! -- Чихать я хотел на их правила противопожарной безопасности, пусть все горит синим огнем! -- Первым сгоришь ты. Мы с тобой, как лисицы в курятнике. Лизавета удивленно посмотрела на Георгия. Загадочная личность. Замысловатый шрам, служба не то в ФСБ, не то в военной разведке, потрясающее умение владеть собой и вот это наивное, выученное в детстве присловье -- лисицы в курятнике. -- Ну и сгорим, быстрая смерть вместо медленной. Не вижу принципиальной разницы. -- Саша расслабленно раскинулся на полу, вольно разбросал руки и ноги. Казалось, ему глубоко и искренне на все начихать. Он походил на живую иллюстрацию к популярной когда-то песне модной когда-то рок-группы, песня называлась: "Буду умирать молодым". -- Ты что-то совсем раскис. А ну встань! -- Георгий подхватил Маневича под мышки и выволок на середину комнаты. -- Веди себя как мужчина! Где ты там служил, не знаю, но веди себя как мужик, кондотьер сопливый! -- Пусти, дурак! -- Саша принялся отбиваться -- сначала вяло, а потом и всерьез. -- Ты, что ли, подраться хочешь? Нарываешься? -- Это ты нарываешься на серию легких пощечин. Именно так приводят в чувство слабонервных! Посмотри на Елизавету Алексеевну. Держится в миллион раз лучше тебя! Это был явный и беззастенчивый комплимент. На самом деле Лизавета тоже сникла. Правы психологи, утверждающие, что к перегрузкам следует готовиться. Причем просто напряженный рабочий график и сумасшедший жизненный ритм вовсе не могут заменить целенаправленный психологический тренинг. Георгий наконец отпустил Маневича. -- Хватит прохлаждаться, помоги. -- Он схватил ближайшую канистру и потащил через лаз в комнату с железной дверью. -- Давай, давай! Саша, и не подумавший сдвинуться с места, прокомментировал: -- Вот ты что удумал! Я слышал, что физические упражнения помогают узникам сохранить ясность мысли и стойкость духа. Ильич в тюрьме занимался ходьбой, а Котовский свое тело, если верить современному классику, мучил японской гимнасткой. Ты, я гляжу, решил потаскать тяжести. Вольному воля. -- Давай, некогда рассуждать! -- Георгий подтолкнул журналиста в сторону канистр. -- Упражнения в словоплетстве переносятся на потом. -- На какое "потом"? Когда ослабеем от голода и жажды, будет не до тяжестей? -- Ты пить, что ли, хочешь? На. -- Георгий протянул Саше все ту же флягу. -- Хлебни и за работу. Надеюсь, что голодать не придется... -- Я бензин плохо перевариваю. -- Саша нехотя взялся за ручку бидона и тоже нырнул в лаз. -- Не так, плотнее, плотнее ставь, -- крикнул Георгий, увидев, что Саша поставил бидон в полуметре от ряда канистр. -- И не на пол, а сверху. Как можно дальше от выхода. -- Выходом он называл пролом в стене. -- Зачем? -- спросил Саша и, не услышав ответа, послушно переставил бидон. Георгий таскал емкости с невиданным энтузиазмом. Лизавета по-прежнему не шевелилась и старалась не удивляться. Ее, как даму, не стали привлекать к перетаскиванию канистр и бидонов. Мужчины справились довольно быстро, хотя емкостей было немало -- штук сорок двадцатилитровых канистр и столько же, если не больше, бидонов по десять или пятнадцать литров. Настоящий подпольный склад горючего. В результате во второй комнате стало просторнее. Здесь остался только один бидон с бензином, да лежала поваленная общими усилиями печка. Однако и на ее счет у Георгия были совершенно определенные планы. Он прошелся от стены к стене мелкими гусиными шажками, потом так же измерил длину печки. -- Ее надо подвинуть, чтобы полностью перегораживала комнату. -- Она намного короче, -- с сомнением проговорил Маневич. -- Я знаю. Берись! -- строго произнес Георгий. Он ухватился за ребристую стенку печки. Саша, чуть помедлив, навалился тоже. Они старательно кряхтели, но сдвинуть голову печки к центру комнаты не получалось. Лизавета задумчиво смотрела на происходящее. Она понимала, что Георгий старается не ради физических упражнений. Не такой это человек, чтобы суетиться впустую. Еще Лизавета понимала, что сей суровый и решительный мужчина вовсе не собирается рассказывать им, что именно он придумал. -- Поднавались! Времени нет, поднавались! Она пойдет, должна пойти! -- Георгий кричал так азартно и так выразительно поглядывал на Лизавету, что вскоре и она присоединилась к мужчинам. Пыхтели, чертыхались, Лизавета обломала остатки ногтей. Повернуть печку не получилось, зато они мало-помалу сдвинули ее в сторону и разместили почти так, как хотелось Георгию. Убедившись, что больше ничего не сделать, он буквально рухнул на пол и разрешил передохнуть журналистам. Повозившись, извлек из кармана пальто флягу и сигареты. Протянул пачку Саше. -- Кури... -- А бензин? -- Он в соседнем помещении. И вот что, ребята, рассусоливать особо некогда. Боюсь, скоро наши хозяева придут с проверочным визитом. Поэтому я буду краток. Есть шанс уйти. Хороший шанс, если будем действовать быстро и слаженно. Дверь откроет огонь, а потом мы попытаемся найти выход. -- Их здесь только два. -- Лизавета вспомнила, как они с Саввой бродили вокруг заброшенных слепых домов. -- Ворота и еще маленькая дверца, тоже железная. И там, и там висели замки. -- Я так понял, что и через эту вашу школу тоже можно пройти... -- задумчиво проговорил Георгий, а потом добавил с улыбкой: -- Впрочем, выбора у нас нет, будем действовать по обстановке... Ну что? На посошок и в путь? ЗАЧЕТ ПО ФИЗКУЛЬТУРЕ Они пустили фляжку по кругу. Каждому досталось по глотку. Георгий пил последним. Он запрокинул голову и выцедил последние капли коньяка. Потом подошел к деревянной двери, присел и внимательно осмотрел ручку, замочную скважину и косяк. Достал все из того же бездонного кармана носовой платок, аккуратно опустил его в бидон с бензином, немного отжал, смочил дверь вокруг ручки и часть косяка, затем привязал платок к металлической ручке и... чиркнул зажигалкой. Георгий понаблюдал, как голубые языки пламени начали лизать поверхность двери, и присоединился к Саша и Лизавете, замершим, по его распоряжению, за печкой. -- Теперь ждем! Дверь горела весело, словно пионерский костер. Сколько прошло минут -- пять, семь или двадцать, -- Лизавета не знала. Комната потихоньку заполнялась дымом, слезились глаза, стало трудно дышать. Но все трое дисциплинированно лежали за печкой, которая отгораживала дальний угол комнаты. Дым становился все более плотным, плясали языки пламени, слышно было, как трещит и лопается краска, огонь уже добрался до стены, высветив цветочки на черно-голубых обоях. У Лизаветы закружилась голова, еще минута -- и она потеряет сознание. Но именно в эту минуту Георгий поднялся. -- Пора! Накинув на голову пальто, он подскочил к полыхающей двери и двумя сильными ударами ноги выбил ее. -- Прошу, путь открыт! Они выбежали в длинный коридор и остановились. Дым, игра языков пламени, несколько тусклых лампочек под потолком --