Борис Акунин. Внеклассное чтение --------------------------------------------------------------------------- © Copyright Борис Акунин WWW: http://www.akunin.ru ? http://www.akunin.ru ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ "ЗАХАРОВ", Москва Файл из библиотеки OCR Альдебаран: http://aldebaran.com.ru/ ? http://aldebaran.com.ru/ ---------------------------------------------------------------------------- Том 1 Персонажи и учреждения, упомянутые в этом произведении, являются вымышленными. Любое сходство с реальными людьми и организациями либо с подлинными событиями носит случайный характер и не входило в намерения автора. Автор благодарит за помощь Милу, Ирину, Федора, Сергея, Виктора и Вовочку Глава первая. РАССКАЗ НЕИЗВЕСТНОГО ЧЕЛОВЕКА Далась им эта любовь, подумал Собкор, шагнув на эскалатор и разглядывая наплывающий сверху рекламный щит. Реклама была такая: рука в старинной кожаной перчатке держит пышную розу за шипастый стебель, внизу двустишье: Чтоб не пораниться колючками любви, "Трех мушкетеров" ты на помощь позови. И ниже готическими буквами: "Презервативы "Три мушкетера". Размеры "Портос", "Атос", "Арамис". Стишки, конечно, дрянь, но с формальной точки зрения и они тоже поэзия. Разве не странно, что из трех основных инстинктов - насыщения, самосохранения и продолжения рода - поэзия зациклилась именно на третьем, наименее важном. Есть ли хоть одно гениальное стихотворение, воспевающее чувство голода или страха? Нету. А между тем пустое брюхо или смертный ужас - ощущения посильней любовного томления. Подумаешь, любовь. (Тут Собкор сердито покачал головой.) Теперь вот никакой любви нет, она пятьсот семнадцать дней как на Ваганьковском, а ничего, жить можно. Даже еще лучше, чем прежде. А будь любовь жива, Великая Тайна нипочем бы не открылась. Жил бы себе дурак дураком - "Поле чудес" смотрел да грядки на даче копал. А потом помер бы слепым бараном, не найдя Пути. С другого плаката, уже не рекламного, а так, для улучшения настроения, Собкору посылала воздушный поцелуй девушка в метрополитеновской форме. "Легкого вам пути", было написано под девушкой. Он вежливо поклонился, сказал: "Спасибо". Увидел щит, призывающий хранить деньги в отделениях кредитно-сберегательного товарищества "Капитан Копейкин" и уже достал блокнот - взять на заметку, для последующей проверки, но тут углядел впереди непорядок: какой-то парень стоял рядом с размалеванной девицей, загородив проход. Собкор поднялся на несколько ступенек, тронул нарушителя за плечо, сказал: - Стойте справа, проходите слева. Нарушитель открыл было рот - наверное, собирался сказать грубость, но, повнимательнее посмотрев в строгие, ясные глаза Собкора и задержавшись взглядом на широких плечах (вот они, утренние пробежки и гантели), посторонился. Пришлось и дальше идти пешком, хотя до верха было еще ого-го сколько. Ничего, это полезно для укрепления мышц. Больше слева никто не стоял, но, пока поднимался, Собкор успел сказать "Нет" плакату шампуня, призывавшему: "Скажите "нет" перхоти", и спросить "Как?" у тетки со значком "Хочешь похудеть, спроси меня как". - Что? - сначала удивилась тетка, а потом спохватилась, заулыбалась. - Вы хотите похудеть? - Нет, - ответил он. - Я уже похудел. Раньше был живот, а теперь видите? - Обтянул на себе пиджак, чтобы она увидела, какая у него замечательная фигура. - Зачем же вы тогда спрашиваете, как похудеть? - еще больше удивилась тетка. - Я не спрашивал вас, как похудеть. Я просто спросил: как? Как вам не стыдно обманывать людей и наживаться на их доверчивости? Чтобы похудеть, нужно мало есть, и никаких других способов не существует. Я вот перестал есть и похудел на тридцать два килограмма. Шарлатанка заоглядывалась, голос стал жалобным: - Что вы ко мне пристали? Кто вы вообще такой? - Собкор, - ответил он и улыбнулся, потому что звучание этого слова доставляло ему удовольствие. - А? Чего? - растерялась тетка. - Вы хотите знать, собкором чего я являюсь? - вежливо осведомился он. - Правды. Всего вам наилучшего. Задумайтесь, правильно ли вы живете. Дотронулся двумя пальцами до краешка воображаемой шляпы и ступил с распластавшейся ступеньки эскалатора на серый пол вестибюля. Так. Где тут выход на Солянку? Ага. В рекламном объявлении был только контактный телефон, по которому Собкору задали множество совершенно излишних, необязательных вопросов, но хватка у него была профессиональная, журналистская, и своего он добился, выпытал-таки адрес. Собкор достал из кармана сложенный вчетверо лист еженедельной газеты "Эросс", развернул. Вот оно. СТРАНА СОВЕТОВ Вам нужен добрый совет, но вы не знаете, к кому обратиться? Готовитесь принять важное решение и колеблетесь в выборе? Вам кажется, что все пропало, что выхода нет? Безвыходных ситуаций не бывает! Выход есть всегда! Его найдет для вас специалист по умным советам МАГИСТР Н.ФАНДОРИН, ПРЕЗИДЕНТ "СТРАНЫ СОВЕТОВ" - волшебного государства, куда не нужна виза и где каждого гостя встретят с уважением и пониманием. Результат гарантирован! Контактный телефон 7-095-8887777 Здоровенное объявление, во всю полосу. Собкор позвонил в рекламный отдел "Эросса", омерзительного порнографического издания, которое он регулярно покупал в киоске (надо ведь отслеживать степень падения нравов), и выяснил, что объявление на всю полосу стоит пятнадцать тысяч долларов. Значит, у специалиста по умным советам, денег куры не клюют, бизнес процветает. Ну и название - "Страна советов". Это у них, современных циников, называется стебом. Ничего, еще посмотрим, кто будет смеяться. Здесь же, на газетной странице, мелким, дерганым почерком был записан продиктованный по телефону адрес: ул. Солянка, дом 1, офис 13-а. Свернув лист и сунув его обратно в карман (там лежала еще одна бумага, и пальцы Собкора любовно погладили ее плотные, острые края), он двинулся налево по подземному переходу. Каждый раз перед выездной сессией охватывало особенное волнение, пожалуй, составлявшее главную прелесть возложенной на него миссии. С чем бы сравнить это ощущение? Будто грудь всасывает не мутный московский воздух, а охлажденное шампанское, которое щекочет бронхи и трахею веселыми пузырьками. Но это не самодовольство и, упаси Боже, не кураж - мол, захочу казню, а захочу помилую. Никакого произвола, никакой предвзятости. Раз ты избран быть взыскующим оком и указующим перстом, изволь отрешиться от всего личного, не зарывайся. А все же, знать, есть во мне что-то особенное, если избран именно я, подумал Собкор, посмотрел на себя в витрину киоска и остался доволен: статная фигура, гордая осанка, костюм - мешковатый, но элегантный, а ведь куплен еще в семьдесят седьмом, во время бейрутской командировки. Дом номер один по улице Солянке раскинулся чуть не на целый квартал, был он с несколькими дворами и множеством подъездов. Поди-ка отыщи, где тут офис 13-а. Ничего, нашел. Любопытная оказалась фирма "Страна советов": ни вывески, ни таблички. Знать, не афиширует магистр Н.Фандорин перед соседями свой бизнес. Горячо, подсказал участившийся стук сердца, горячо! Подъезд, правда, разочаровал. Ни охранников, ни консьержки, даже кодового замка нет - входи кто хочет. Стены облупленные, лифт допотопный. Ясное дело: прибедняется цельнополосный рекламодатель, уклоняется от налогов, не желает делиться с обществом своими жульническими доходами. На пятом этаже медная табличка - просто "Офис 13-а", и все. Открыла Собкору длинноногая красавица с фиолетовыми волосами и шальными зелеными глазами. Кожаные рейтузы в обтяжку, высоченные каблуки, оранжевого цвета губы. - Я не ошибся? - спросил Собкор. - Здесь находится фирма "Страна советов"? И холодок разочарования: а что если это просто бордель? Вот ведь и реклама напечатана не где-нибудь, а в газете "Эросс". Тогда время потрачено впустую, мелкие грешки не по нашей части. - Абсолютно, - ответила впечатляющая девица. - Зо вас? Это по-немецки, не сразу догадался Собкор. Означает: "Ну и?". Не очень-то любезно. - Я прочитал в рекламе, что здесь торгуют советами... А у меня как раз такая ситуация, что очень нужно посоветоваться... Нарочно так сказал. Если тут публичный дом, сразу дадут от ворот поворот. Но экзотическая красотка кивнула: - Клиент? По рекламе? Антре. Тоже еще полиглотка выискалась. Вид офиса подтверждал гипотезу о намерении надуть фискальные органы. Бывшая коммуналка, никаких особенных евроремонтов. Коридор с какими-то гравюрками по стенам вывел в маленькую приемную: письменный стол с оргтехникой, диванчик, кактус на окне - в общем, кто честной бедности своей и все такое прочее. Разноцветная нимфа уселась за компьютер, из чего следовало, что она здесь трудится секретаршей. Собкор только головой покачал. Должно быть, к приходу налоговых проверяльщиков эта Гелла смывает косметику и переодевается скромницей, а то на нее достаточно посмотреть - сразу ясно, за какую работу ей платят зарплату и, можно быть уверенным, не маленькую. - Логин? Пароль? - спросила фифа, щелкнув по клавиатуре, и Собкор снова забеспокоился - не вышло ли ошибки. Пароль? Здесь что, какой-то закрытый клуб? - Имя, цель визита? - вздохнув, перевела сама себя секретарша. Окинула посетителя взглядом и наморщила носик, в точеном крыле которого посверкивал маленький бриллиант. Собкор иронически улыбнулся - стало быть, не произвел на нее солидного впечатления. - Пишите: Николай Иванович Кузнецов. - Сделал паузу, уверенный, что это имя поколению фиолетововолосых и оранжевогубых ничего не говорит. Так и есть - секретарша как ни в чем не бывало запорхала пальцами по клавишам. - А про цель визита я сообщу самому магистру. Можно войти? Он кивком показал на дубовую дверь, за которой, очевидно, располагался кабинет проходимца. - Абонент временно недоступен, - буркнула нахалка, отвернувшись от неинтересного клиента. Достала зеркальце, полюбовалась на свою холеную мордашку. Потом поджала губы, поелозила ими туда-сюда. Он знал: это чтобы помада легла равномерней. И Люба так делала. Только помада у нее была приличного цвета, светло-розовая. Воспоминание относилось к прежней, ненастоящей жизни, и Собкор затряс головой, отгоняя его прочь. - Я не понял. Его нет на месте? Или у него посетитель? Секретарша опять ответила непонятно: - Шеф путешествует во времени. Хотите - ждите. Вон, в чилл-ауте. - И мотнула головой в сторону диванчика. Если б были собственные дети, я бы. наверное, лучше понимал язык современной молодежи, подумал Собкор. А так, без домашнего репетитора, чувствуешь себя с новым поколением каким-то иностранцем. На столике вместо обычных журналов лежали альбомы с репродукциями. Репин, Васнецов, Лансере, Борисов-Мусатов. Полистал немного. Хорошо раньше художники писали, не то что нынешние. - Шит-мерд-шайзе! - Секретарша бросила зеркальце на стол. - Не розовый, абсолютно! Выскочила из-за стола, убежала в коридор, сердито топоча каблучками. Истеричка. Ведет себя, будто она здесь одна. Или носом чует, у кого есть деньги, а у кого их нет? Которые без денег для нее не люди. А я теперь и есть не вполне человек, сказал себе Собкор, и внутри у него все затрепетало, потому что приближался Миг Истины, высокоторжественный момент Принятия Решения. Тут следовало положиться на первое впечатление, не искаженное фильтром логики и предубеждения, прислушаться к голосу собственного сердца, которое есть частица Бога. Не шутки ведь, человеческая жизнь на весы положена, пускай даже человечишко гад и обманщик. Права на ошибку нет, слишком высока и страшна возложенная ответственность. Собкор поднялся и, коротко постучав, открыл дубовую дверь. Кабинет у "президента волшебного государства" был просто тошнотворный. Во-первых, огромный монитор на столе (это у них, новых русских, такая мода - чем больше пластмассовый ящик, тем, как они выражаются, "круче"). Во-вторых, на стене висел старинный портрет какого-то царского чиновника в вицмундире (тоже мода, любой прощелыга нынче - непременно столбовой дворянин и кичится аристократическими предками). В-третьих - какие-то застекленные дипломы (насмотрелись, низкопоклонники, голливудских фильмов). А венец всему - маленький баскетбольный щит в углу. Яппи доморощенный! И у самого видок соответствующий. Гладкомордый, подтянутый, с аккуратным пробором, в твидовом пиджачке, из кармана торчит платочек в тон галстучку. Фитнес-центр, гольф-клуб, искусственный загар, тьфу! Н.Фандорин быстро повернул свой монитор-переросток, чтобы вошедший не увидел даже краешек экрана (знать, есть что скрывать!), и поднялся. Ну и дылда - метра два, вряд ли меньше. Губы магистра механически растянулись в улыбке, однако в серых глазах читалось недвусмысленное: принес же тебя черт. Еще бы! Ведь в эту самую минуту решалась судьба Данилы Фондорина. Сумеет ли юный сержант Семеновского полка попасть в камер-секретари к супруге наследника престола, будущей великой императрице. Для этого нужно было пройти испытание - разгадать хитроумную загадку, предложенную Екатериной Алексеевной. При неудаче Данила попадал на гауптвахту, откуда не так-то просто выбраться, а играющий терял очки и время. Странное занятие для сорокалетнего отца семейства - сочинять компьютерные игры, да еще в рабочее время. Добро бы на заказ, а то исключительно для собственного удовольствия. Кому еще могут быть интересны квесты и бродилки, героями которых являются твои предки, все эти присыпанные песками времени фон Дорны, Фондорины и Фандорины, секунд-майоры, камер-секретари, статские советники? Вот, может быть, когда сын подрастет... Ах, если б получше разбираться в программировании, да иметь высококлассную аппаратуру, тогда можно было бы создать полноценную игру с анимацией и умопомрачительными эффектами, а так приходилось довольствоваться чем-то вроде диафильма. Молодую Екатерину Ника сосканировал с портрета Торелли, только убрал царскую корону. Даниле досталось лицо романтического красавца Ланского - изображений далекого предка в семье не сохранилось. Бог знает, как Данила Ларионович выглядел: на самом деле. От екатерининского камер-секретаря уцелела одна-единственная реликвия, листок с росчерком: "Вечно признательна. Екатерина". Летописец рода, Исаакий Самсонович Фандорин, живший в первой половине девятнадцатого столетия, сопроводил знаменательный документ сухой припиской: "Собственноручная роспись ЕИВ государыни императрицы Екатерины Великой", воздержавшись от каких-либо комментариев. Может, вовсе и не Даниле сулила вечную признательность Новая Семирамида - это уж были Никины предположения, хоть и вполне правдоподобные, если учесть близость предка к всероссийской самодержице. За что признательна - вот вопрос, ответ на который теперь, два с лишним века спустя, сыщется разве что в игре "Камер-секретарь". Никакой ответственности и полный простор для фантазии, то есть абсолютная противоположность всему, чему учили Николаса Фандорина в Кембриджском университете. Жалкая участь для магистра истории: вместо того чтобы стать серьезным исследователем, превратиться в сочинителя псевдоисторических сказок. Но, поразительная штука (в этом Ника мог признаться разве что самому себе), сказки занимали его воображение гораздо больше, чем научно доказанные факты. Скрестятся ли судьбы семеновца и великой княгини, получит ли Данила возможность оказать Екатерине таинственную услугу, которая, быть может, изменит ход российской истории, - вот к какому нешуточному перепутью подобрался Николас Фандорин, когда дверь кабинета вдруг распахнулась и на пороге возник сутулый человек в мешковатом костюме из давно позабытого синтетического материала (кажется, он назывался "кримплен"), с подложенными плечами и широкими, острыми лацканами - просто ходячий привет из семидесятых. - Вы ко мне? - глупо спросил Фандорин (ну конечно к тебе, к кому же еще?) и стыдливым школярским движением повернул к себе монитор, чтобы человечек не увидел Данилу (вид сзади) и Екатерину Алексеевну (анфас). Нужно было возвращаться из восемнадцатого столетия в двадцать первое. После того как жена подарила Нике на день рождения цельнополосную рекламу в своей газете, в офис "Страны советов" валом повалили посетители. Правда, по большей части из "эроссиян", как называли себя постоянные читатели "Эросса", издания специфического или, как теперь говорят, узкопрофильного. Прежде всего "волшебным государством, куда не нужна виза", заинтересовались половые затейники, вообразившие, что магистр Н.Фандорин сулит им какие-то доселе невиданные радости плоти. Дальше приемной этот род гостей, как правило, не попадал - искателям чувственных услад не удавалось прорваться сквозь Валю. Беда в том, что новый тип посетителей пришелся Вале по душе, а отдельные представители еще и по вкусу - с такими беспутное существо, исполнявшее в фирме секретарско-ассистентские обязанности, напропалую кокетничало и подчас даже уславливалось о свидании. Николас уже начинал беспокоиться, не привлекут ли его к ответственности за притонодержательство. Было двое посетителей иной категории, сначала мужчина, потом женщина. Оба мрачные, изъясняющиеся недомолвками. Эти вообразили, будто обещание "гарантированного выхода из любой ситуации" - реклама киллерского агентства, и пришли оформить заказ. Мужчину, который задумал истребить нечестного бизнес-партнера, Ника сумел образумить - посоветовал отплатить вору той же монетой и даже, пораскинув мозгами, предложил остроумную схему операции под кодовым названием "Возмездие". Клиент ушел окрыленный. Обещал в случае успеха заплатить щедрый гонорар. Заказчица, жаждавшая крови бабника-мужа, оказалась орешком покрепче. Фандорин прочел ей целую лекцию по патологоанатомии супружеских измен. Сказал, что всегда виноват не тот, кто изменил, а тот, кому изменили. Люди женятся для того, чтобы утолить свой тайный голод. Если супруг ищет удовлетворения на стороне, объяснял Николас, значит, вы не насыщаете его голода. Метаболизм любовных отношений непредсказуем: вы можете быть с вашим партнером добры и щедры, а ему, наоборот, нужна женщина злая и скупая. Вы его кормите пряником, а все его существо просит кнута. Или наоборот. А если человек мечется от одной интрижки к другой, это означает, что его внутренний голод очень велик, и одному партнеру накормить беднягу не под силу. Дон Жуан - несчастнейшее существо, эмоциональный калека. Его удел - все время поглощать пищу, не ведая сытости. В общем, распинался целый час. Обманутая жена выслушала проповедь молча, сказала "спасибо" и ушла, кажется, оставшись при своем кровожадном намерении. Алтын, конечно, хотела как лучше. Представить страшно, каких деньжищ стоит реклама на полосу в газете с трехмиллионным тиражом. То есть, разумеется, будучи главным редактором. Алтын не заплатила ни копейки - так сказать, злоупотребила служебным положением (перед самой сдачей номера слетела полоса, заабонированная постоянным рекламодателем, стрип-клубом "Либидиная песня"), но все равно подарок был царским. Спутница жизни давно ломала голову над тем, как помочь Никиному бизнесу, при этом не ущемив мужского самолюбия. Заработки продавца добрых советов были, увы, смехотворны, не шли ни в какое сопоставление с жалованьем главного редактора еженедельной газеты. Алтын давно твердила нужна реклама, без нее не продашь никакой товар, даже самый качественный. Вот хитрая азиатка и решила воспользоваться днем рождения, чтобы наполнить рекламным ветром обвисшие паруса "Страны советов". Название компании рождалось в муках. Никин соучредитель и главный инвестор предлагал окрестить фирму-родоначальницу услуг нового типа "Палочкой-выручалочкой", но Алтын встала стеной, заявила, что с малолетства ненавидит эту слюнявую детскую сказку. Потом, уже возглавив газету "Эросс", из вредности завела рубрику совершенно недетского содержания именно с таким заголовком. "Страну советов" выдумал сам Фандорин, очень гордился своей находкой, однако отстоял ее с тяжелыми боями. И соучредитель, и жена в один голос твердили, что их тошнит от этого словосочетания, что самим своим звучанием оно будет отпугивать состоятельных клиентов, приманивая лишь козлов-коммунистов, у которых все равно нет денег. И все же Николас не поддался. Нельзя делать вид, что этих семидесяти лет в нашей истории не было, говорил он. Почему нужно шарахаться от лексики и символики советского периода? Это все равно, что делать вид, будто в твоей жизни не было прошлого года, и только позапрошлый и все предыдущие. Или что ты родился на свет не от папы с мамой, а прямо от бабушки с дедушкой. Эти семьдесят лет были, и нечего их демонизировать, малевать сплошь, черной краской. От этого лишь возникнет опасность, что некоторое время спустя советскую эпоху вознесут на пьедестал и реабилитируют, как всякого чрезмерно наказанного. Да, в Советском Союзе было много скверного, но ведь немало и хорошего. На счету у злодеев-большевиков по меньшей мере три великих свершения, оказавшиеся не по зубам монархии: накормили голодных, обучили неграмотных и победили германский империализм. А взять те же всеми проклинаемые Советы? Покойного отца, сэра Александера, от этого слова начинало трясти, он даже в бытовой лексике избегал употреблять ужасное звукосочетание, говорил не "мой вам совет", а "моя вам рекомендация", не "давайте посоветуемся", а "давайте порекомендуемся". Скажите на милость, что плохого в Советах? Стихийно возникшая форма народного парламентаризма. Ох, и наслушался же Николас оскорблений от любимой супруги за импотентский объективизм и ублюдочное европейское левачество! В какой-то момент даже дрогнул, согласился было на "Страну добрых советов", но в последний момент прилагательное все-таки убрал - очень уж получалось сиропно. А опасение насчет нищих "козлов-коммунистов", которые валом повалят на родное сердцу обозначение, не сбылось. За все шесть лет существования фирмы этот кримпленовый был первым, кто выглядел как гость из грустного социалистического прошлого. - К вам, к вам, к кому же еще, - ответил посетитель на дурацкий вопрос и прибавил (кажется, с сарказмом). - Если вы и есть сам Н.Фандорин, магистр, специалист по умным советам и президент. У меня очень сложное, просто-таки совершенно неразрешимое дело. Какая у вас такса? Николас взглянул на вошедшего по-новому - с надеждой. Может быть, первое впечатление обманчиво и наконец появится настоящая работа? Прорвался же этот плюгавец через Валю - значит, сочтен перспективным. Странно, правда, что вошел без доклада. Сложных дел "Стране советов" не перепадало давно. Впрочем, и несложных тоже. Не считать же работой излечение семнадцатилетней студентки, безнадежно влюбленной в актера Меньшикова{"Совет: Запереться в комнате; ни на что не отвлекаясь и не делая перерывов, с утра до вечера смотреть кассету с фильмом "Сибирский цирюльник" вплоть до позит. рез-та. Процесс: Через 2 дня, после 23-го просмотра, звонок. Рыдания, крики: "Олежек - бог, бог, бог!" Совет: Продолжать процедуру. Рез-т: Еще через три дня, после 57-го проcм., полное выздоровление. Восстановление сна, аппетита, интереса к др. предст-лям муж. пола". (Из записной книжки Н. Фандорина) }, или консультирование домоуправления по поводу участия в конкурсе "Московский дворик"{"Совет: не высаживать траву, все равно не приживется; выкрасить стены дома a la лунный кратер; членов жюри пригласить на осмотр звездным вечером; Рез-т: 1-ое место по р-ну". (Из записной книжки Н. Фандорина)}? Правда, в начале осени пришлось изрядно повозиться, вызволяя из нехорошей компании двоюродного племянника жены, шестнадцатилетнего балбеса. Компания оказалась не просто нехорошая, а криминальная, подсаживавшая на иглу подростков, так что консультирование вылилось в целую детективную эскападу, едва не стоившую Николасу жизни, однако не принесшую фирме ни гроша. Не станешь же брать деньги с родственников? Последний серьезный заработок выпал полтора месяца назад. Одной торговой даме, открывавшей бутик для взыскательной клиентуры, понадобилась оригинальная идея - чтоб магазин получился не такой, как у всех. Ника предложил назвать заведение "Лохмотья", в витрине разложить рваные мешки и грязные ящики, голые кирпичные стены расписать граффити хулиганского содержания, примерочной придать вид милицейского "обезьянника", кассу расположить в мусорном баке и прочее в том же роде. Клиентка от этой чуши была в восторге, давала пять тысяч долларов наличными, однако Ника, принципиальный сторонник законопослушности, попросил перечислить гонорар рублями через банк. Заказчица никак не могла понять, чего он от нее хочет. В конце концов пришлось перейти на доступную ей терминологию. "Сударыня, - сказал Фандорин. - Я зеленый черняк не беру, извольте слить деревяшкой по безналу". От такой эксцентричности бизнес-леди пришла в неописуемый восторг: "Деревяшкой, по безналу! Хай класс!". Однако при переводе удержала 31, 6% на единый социальный налог. Это бы еще ладно, но ложкой дегтя было то, что подослала денежную клиентку все та же Алтын. Как ни посмотри, а и тут Николас выходил иждивенцем и захребетником. Винить в этом кроме самого себя было некого. Женившись и решив поселиться в России, баронет Николас А. Фандорин, во-первых, счел своим долгом поменять британское гражданство на российское (чего Алтын не могла ему простить до сих пор), а во-вторых, продать лондонскую квартиру и перевести все деньги в московский банк, чтобы содействовать росту отечественной экономики. Во время дефолта 98-го банк преотличным образом лопнул, и бывший подданный ее величества оказался в отчаянном положении: на одной чаше весов неработающая жена, двое годовалых детей и привычка к определенному уровню жизни, на другой - странный бизнес, который неплохо смотрелся как хобби состоятельного рантье, однако обеспечить существование семьи из четырех человек никак не мог. Если б благодетель-соучредитель как раз в ту пору не надумал создавать масс-медиальную империю и не предложил Алтын Мамаевой (взять фамилию мужа свирепая феминистка, конечно, и не подумала) возглавить новый эротический еженедельник, неизвестно, что и было бы. - Неразрешимых дел не бывает, - успокоил Николас нового клиента и улыбнулся обширной европейской улыбкой, от которой так и не отучился за годы, прожитые в неулыбчивой России, хотя отлично знал, что у аборигенов эта демонстрация достоинств "колгейта" вызывает недоверие и настороженность. Нередко бывало так: подойдет он к человеку на улице спросить дорогу, приветливо улыбнется, а на него сразу рукой машут - отстаньте, мол, надоели, зомби проклятые, со своей Церковью Объединения. - Про оплату мы поговорим после, когда вы изложите мне суть дела. Но сначала скажите, пожалуйста, как вас зовут. Кто вы по профессии? - Звать меня Николай Иванович Кузнецов, - представился посетитель, усаживаясь на стул так важно, словно это был королевский трон. - А по профессии я судья. Значит, так-таки не бывает? Любую проблему расщелкаете, как орех? Фандорин сразу догадался, что имя ненастоящее, но это было нормально - должно быть, деликатное дело, требующее приватности. Судья? Непохож. Но в России судьи вообще мало похожи на судей, нет в них ни вальяжности, ни ощущения собственной неуязвимости. Хотя взгляд у непрезентабельного господина Кузнецова был, пожалуй, именно такой, какой подобает профессиональному вершителю судеб: тяжелый, уверенный, бескомпромиссный. Может, и вправду судья. Или псих, подумал вдруг Николас, приглядевшись к "судье Кузнецову" повнимательней. Неужто снова пустая трата времени? - Если хорошенько подумать, - сказал он вслух, улыбнувшись еще шире, - выход отыщется всегда, даже в самом тяжелом положении. Аноним (именно так мысленно окрестил Фандорин собеседника, потому что в России называться "Кузнецовым" - все равно что представляться мистером Иксом) удовлетворенно кивнул, будто именно на такой ответ и рассчитывал. Глаза с расширенными зрачками блеснули не то азартными, не то все-таки безумными искорками. - Сколько этажей в этом доме? - спросил он ни к селу ни к городу. - Шесть, - терпеливо ответил Фандорин. - И еще чердак. А почему вы спра... - Отлично. Предположим, полез я на крышу - ну, к примеру, поправить телевизионную антенну. Поскользнулся, да и сорвался - несчастный случай. Лечу вниз, мимо вашего чудесного окошка. - Посетитель показал на высокое окно, выходившее на Солянку. - Вы и в этом случае найдете для меня спасительный выход? Поможете умным советом? - Разумеется. Если вы по дороге залетите ко мне в форточку и сформулируете свою проблему, - в тон ему ответил Николас. - Но вы ведь пока не упали с крыши, так что давайте не будем терять времени попусту. Что вас ко мне привело? - Та-ак, - зловеще протянул человечек и вполголоса пробормотал. - Пишем в протокол: оказывается, фирма "Страна советов" все же может найти выход не из всякой ситуации. И в самом деле полез во внутренний карман, будто собирался сделать соответствующую запись. Начиная злиться, Фандорин заметил: - Человек, падающий с крыши, лишен возможности выбора, поскольку представляет собой предмет, движущийся к земле с ускорением 981 сантиметр за секунду в квадрате, и более ничего. - Ага, вот я вас и поймал. Стало быть, вам нужна свобода выбора. Тогда нужно было написать в объявлении: "Выход гарантирован лишь клиентам, обладающим свободой выбора". Было бы правильней. И честней. Упрек, при всей своей несуразности, задел Николаса за живое - он считал себя человеком слова и на малейшие сомнения в собственной порядочности реагировал болезненно. - Ничего вы меня не поймали. Тут вопрос терминологии. Что такое, с вашей точки зрения, "выход из тяжелой ситуации"? - Избавление от этой ситуации. - Ну, тогда не о чем и говорить, - съязвил Ника. - Скоро вы долетите до земли и отличным образом избавитесь от своей ситуации. Разговор превращался в нелепое препирательство из-за ерунды, да еще с человеком, который, кажется, все-таки был не в себе, поэтому закончил Фандорин сухо и без улыбки, как бы подводя черту в дурацкой полемике: - Выход - это выбор оптимального, то есть наиболее эффективного или, по крайней мере, наименее вредоносного решения. Вот из какой трактовки исхожу я. - Ладно, - хищно улыбнулся аноним Кузнецов. - Черт с вами, пускай будет выбор. Предположим, у меня двое детей. Маленьких. Поехал я с ними... ну, скажем, в Кисловодск или в Минеральные Воды. В общем, в какую-нибудь здравницу Кавказа. И вдруг похитили нас террористы, чеченские боевики, взяли в заложники. И вот они мне, отцу, говорят: "Одного из твоих детей мы убьем, выбирай сам, которого". Какой у меня будет выход из подобной ситуации? - Нужно объяснить этим людям, что так поступать нельзя, что тем самым они только повредят своей идее... - Попытался, - перебил неизвестный, хмыкнув. - Но это не люди, а обкурившиеся анаши звери. - Тогда... Скажите им, чтоб они лучше убили вас, а детей не трогали. - Сказал - смеются. Им нравится смотреть, как я мучаюсь. - Послушайте, что вам от меня нужно?! - стукнул кулаком по столу Фандорин и сам удивился неадекватности своей реакции. Вроде бы считаешь себя уравновешенным, выдержанным человеком, а потом привяжется такой вот Кузнецов, и нервы дадут сбой. Вероятно, все дело было в том, что природа наделила магистра истории чересчур живым воображением, а поскольку у Николаса в самом деле было двое маленьких детей, то он на миг, всего на миг представил себя в описанной психом ситуации... Вспышку немедленно погасил, взял себя в руки. Если это сумасшедший, не нужно его провоцировать. Что это он все держит руку во внутреннем кармане? А вдруг у него там бритва? - Хорошо, я дам вам совет. - Фандорин осторожно отодвинулся от стола, чтобы в случае чего успеть вскочить на ноги. - Эта коллизия известна из литературы, есть целый роман на эту тему, и, читая его, я думал, как поступил бы на месте несчастного родителя. Выход такой: бросьтесь на того из бандитов, который отвратительней, впейтесь ему зубами в глотку и пусть вас убьют. Но ни в коем случае не выбирайте между своими детьми. Аноним впервые утратил самоуверенность, растерянно моргнул - очевидно, не ожидал такого ответа. - Ничего себе! - загорячился он. - Разве смерть - выход? - Я же вам сказал: выход - это выбор оптимального, то есть в данном случае наименее вредоносного решения. Даже если существует загробная жизнь и муки ада, худшей пытки, чем предложенная вами ситуация, там быть не может. Так что вы в любом случае окажетесь в выигрыше. Неизвестный вынул руку из кармана (слава богу, пустую, без бритвы) и посмотрел на Нику по-другому, без издевки и блеска в глазах. - Существует, - сказал он. - Что "существует"? - Загробная жизнь. Но сейчас это к делу не относится. А что вы скажете, если я вам задам такой ребус... Ободренный тем, что в руке посетителя не оказалось колющего или режущего предмета, Фандорин решил, что пора проявить твердость: - Может быть, достаточно ребусов и абстрактных задачек? Мы ведь занимаемся вашей проблемой. Собеседник строго произнес: - Это вам так кажется, - и бросил на Николаса взгляд, от которого хозяину кабинета стало окончательно не по себе. Как бы, узнать, на месте ли Валя? Фандорин покосился на дверь. Если Кузнецов сейчас впадет в буйство, в одиночку с ним, возможно, не справиться - известно, что у сумасшедших во время припадка сила удесятеряется. - Так я, с вашего позволения, изложу вам свой рассказец? - вполне миролюбиво спросил аноним. - Уверяю вас, в нем нет ничего абстрактного или фантастического. - Хорошо-хорошо, - поспешно согласился Ника. - Итак. Жил-был на свете один человек. Прожил с женой двадцать восемь, ну пускай для ровного счета тридцать лет. Детей у них не было. Это важно, потому что, когда есть дети, любовь имеет обыкновение рассеиваться, а тут, знаете, все чувства в одну точку. Короче говоря, очень этот человек любил... то есть, собственно, и сейчас еще любит свою жену. Можно сказать, она у него - единственный свет в окошке. Николас слушал, сдвинув брови - уже заранее знал, что рассказ будет неприятным, вроде того, про заложников. Так и вышло. - И вдруг у жены обнаруживается болезнь. Тяжелая, а может, и неизлечимая, - припечатал, Кузнецов и сделал паузу, чтобы слушатель как следует осознал, вник. И Фандорин сразу же вник, выражение лица у него сделалось страдальческим. Была у Николаса такая особенность - можно даже сказать, профессиональная черта: когда кто-нибудь рассказывал про свои проблемы, глава "Страны советов" не просто ставил себя на место рассказчика, а на время как бы даже превращался в этого человека. И сейчас перед глазами, конечно же, сразу возникла картина. Возвращается Алтын от врача, смотрит в сторону, неестественно спокойным голосом говорит: "Ты только не волнуйся, это еще не наверняка, он говорит, просто нужно подстраховаться..." Бр-р-р. Он передернулся, а мучитель разворачивал свой "ребус" дальше: - Муж, само собой, запаниковал. Бросился туда, сюда. Караул, кричит, люди добрые, спасите, помогите! И люди добрые тут же сыскались, спасальщики-помогальщики. Они на крики "караул" сразу слетаются и нюхают, пахнет деньгами или нет. Если унюхают - сулят чудеса и даже стопроцентно гарантируют. Это раньше, во времена проклятого тоталитаризма, чудес не бывало: если можно вылечить - лечат, если нельзя, говорят: медицина, мол, бессильна. А нынче ведь невозможного не стало, верно? Результат гарантирован, - подмигнул Кузнецов, очевидно, цитируя рекламу "Страны советов". - Были бы деньги. Только вскоре у мужа деньги кончились, и чудеса не замедлили иссякнуть. Вот вам и ребус: время упущено, жена умирает, поделать ничего нельзя. Хотя нет, - плотоядно улыбнулся садист. - Я вам еще краше картинку нарисую. Когда поделать ничего нельзя - это что ж, на нет и суда нет. А тут, представьте себе, спасение есть. Правда, далеко, в Швейцарии. Есть там некая волшебная клиника, в которой одной только и делают спасительную операцию. Но вот ведь закавыка: стоит курс лечения денег, которых этому человеку ни в жизнь не раздобыть. Тут не важно, какая именно сумма - важно, что она совершенно за пределами реального. Назовем ее условно: миллион. Ну-ка, специалист но безвыходным положениям, что вы тому человеку присоветуете? Улыбка исчезла бесследно, в голосе грохотнул раскат грома, глаза метнули в мастера добрых советов молнию. Ника, пока длилась печальная повесть, весь исстрадался - болезненно морщился, вздыхал, рисовал на листке ножи и стрелы. Дело у господина Кузнецова и в самом деле выходило сложным, муторным и, увы, опять безо всяких видов на заработок. Дослушав, Фандорин открыл записную книжку. - Миллион - это слишком много, таких расценок за курс лечения не бывает, - хмуро сказал он. - Мне все-таки необходимо знать точную сумму. Это первое. Второе. Мне понадобится полный комплект медицинской документации: справки, анализы, выписка из истории болезни, заключение специалистов. Главное - не отчаивайтесь. Свет не без добрых людей. Есть международные фонды, есть благотворительные организации. Я не знаю подробно, потому что сам в такой ситуации не был. - Мысленно прибавил: тьфу-тьфу-тьфу, скрестил пальцы и еще бесшумно постучал по ножке стола. - Но обещаю вам: уже завтра соберу всю нужную информацию. Приходите ко мне... в четыре. Нет, лучше в пять, чтоб наверняка. Принесете все бумаги. Письма благотворителям я напишу сам - у меня английский язык родной. Не падайте духом. Все, что можно сделать, сделаем. Однако вопреки ожиданиям клиент не возликовал и не стал рассыпаться в благодарностях. На худом, пучеглазом лице отразилось крайнее удивление, впрочем, в следующую же секунду сменившееся облегчением. - Вы забыли, что у этого человека нет денег! - торжествующе воскликнул он. - Это совершенно некредитоспособный субъект! Он не сможет вам заплатить. Я же говорил, все его сбережения съели шарлатаны и обманщики! - Это я уже понял. Тем не менее, постараюсь помочь вашей жене. От этих слов аноним вдруг как-то поник. Устало поморгал, потер веки. Вяло сказал: - С чего вы взяли, что речь обо мне? Это я так, некую трудную ситуацию обрисовал... И тут Нику сорвало с винта во второй раз, куда основательней, чем в прошлый. Он вскочил так порывисто, что отъехало кресло, и заорал на псевдо-Кузнецова самым недостойным, постыднейшим образом. Нет, оскорблений в его филиппике не содержалось, но слово "совесть" прозвучало трижды, а выражение "кто дал вам право" целых четыре раза. Черт знает, что творилось сегодня с русским англичанином - он сам себя не узнавал. Должно быть, перенервничал из-за несуществующей бритвы. Пакостник слушал Никину тавтологию внимательно, не проявлял ни малейших признаков раскаяния или обиды. Скорее в его глазах читалось нечто вроде радостного изумления. На шум и крик в кабинет влетела Валя. То есть влетел, потому что женщина-вамп, явившаяся утром на работу и всего полчаса назад поившая шефа чаем, успела трансмутироваться в стройного бритоголового юношу. Исчезли косметика и фиолетовый парик, туфли на десятисантиметровом каблуке сменились тяжеленными ботинками, блузка - асимметричным свитером грубой вязки. Эта метаморфоза означала, что фандоринский ассистент, личность капризная и непредсказуемая, ошибся в дефиниции сегодняшнего дня и на ходу поменял его цвет с розового на голубой. Валя Глен появился на свет существом мужского пола, однако в процессе подрастания и взросления тендерное позиционирование необычного юноши утратило определенность. Иногда Вале казалось, что он - мужчина (такие дни назывались голубыми), а иногда, что он, то есть она - женщина (это настроение именовалось розовым). Фандорин сначала пугался интерсексуальности своего помощника и никак не мог разобраться с грамматикой - как говорить: "Ты опять строила глазки клиенту!" или "Ты опять строил глазки клиентке!" Но потом ничего, привык. По розовым дням ставил глаголы и прилагательные в женский род, по голубым - в мужской, благо спутать было трудно, поскольку Валя даже говорил двумя разными голосами, тенором и контральто. Стало быть, вбежал в кабинет андрогин, успевший перекрасить сегодняшнее число в цвета неба, и воинственно подлетел к посетителю. - Вас ист лос, шеф? Сейчас я этого гоблина делитом и в баскет! Сиюминутная половая самоидентификация никак не отражалась на Валином лексиконе - в любой из своих ипостасей он выражался настолько своеобразно, что без привычки и знания языков не поймешь. Во всем было виновато хаотичное образование: Глен успел поучиться в швейцарском пансионе, американской хай-скул и закрытой католической школе под Парижем, но всюду задерживался ненадолго и нахватался от разных наречий по чуть-чуть. Николас содрогался от мысли, что через сто лет все человечество, окончательно глобализовавшись, будет изъясняться примерно так же. Да и выглядеть, наверное, тоже. Пока же, слава Богу, Глен мог считаться существом экзотическим. Сделалось стыдно - и за собственные вопли, и за невоспитанного ассистента. Фандорин махнул Вале, чтоб исчез, а перед посетителем извинился, закончив словами: "Вы должны меня понять". - Ничего, я понимаю, - снисходительно обронил несостоявшийся клиент, проводив взглядом Валю. - Этот молодой человек очень похож на вашу секретаршу. Ее родственник? Он тоже работает у вас? - Да, брат. Помогает, когда дел много, - соврал Ника. Не объяснять же про голубое и розовое - у человека и так психика не в порядке. Удовлетворившись ответом, странный гость снова воззрился на Фандорина. Пожевал губами. Изрек: - Случай не очевидный. Суд удаляется, на совещание. Встал, с достоинством кивнул и прошествовал к выходу. Ну явный шизофреник, что с такого возьмешь. Николас сокрушенно вздохнул, развернул монитор поудобней. Экран скинул черную завесу, ожил. Возник крупный план: лицо Екатерины. Величайшая женщина русской истории смотрела на Нику внимательно, не мигая, как будто знала, что решается ее участь. Глава вторая. КАК ВАМ ЭТО ПОНРАВИТСЯ? Глаза же у матушки-государыни оказались светло-серые, лучистые, с хитрыми морщинками по краям. А может, морщинки не от хитрости, а от щек, подумал Митридат. Вон какие щеки пухлые, словно две подушки. Давят, поди, на глаза-то. Богоподобная Фелица была вся такая: толстая, раздутая, будто едва втиснувшаяся в платье. Ступня, поставленная на резную скамеечку, выпирала из сафьяновой туфельки, как разбухшее тесто из чугунка, подбородок висел складками, и даже под носом, где по физиогномическому устройству вроде бы и не положено, тоже была складка - надо думать оттого, что ее величеству приходится много улыбаться без истинной веселости, по привычке извлек причину из следствия Митя. Августейший взгляд задержался на маленькой фигурке на какую-нибудь секунд очку, но Митридат сразу же прижал руку к сердцу, как учил папенька, и изящно поклонился, отчего на лоб щекотно сыпануло пудрой с волос. Увы, царица равнодушно скользнула своим светоносным взором снизу вверх, с полуторааршинного мальчугана на саженного индейца, не заинтересовалась и им. Чуть подольше разглядывала усатую женщину. Раздвинула губы в рассеянной улыбке, снова посмотрела в карты. - Я чай, дама-то бубновая вышла? - произнес слабый, дребезжащий голос, выговаривавший слова на немецкий манер. Жирная рука нерешительно взяла из желоба на столе белую фишку, подержала на весу. Как вам это понравится, а? Хороша повелительница Российской империи, не может запомнить, какие карты вышли, а какие нет! Это в бостон-то, игру простую и глупую, где всего тридцать шесть листков! Тут Митя в императрице окончательно разочаровался. На портретах-то ее Минервой рисуют, Афиной Палладой, а сама как есть бабушка старая. Точь-в-точь асессорша Луиза Карловна, что заезжает к маменьке по четвергам кофей пить. Даже чепец такой же! А что это у ее величества пониже уха (государыня как раз повернулась к партнерше слева)? Ей-богу, бородавка, сиречь кожный узелок на эпителиуме, и из бородавки седые волоски. Ну и ну! Он жалостливо покосился на папеньку, что стоял справа и немного позади, как было предписано инструкцией. Вот уж кто, должно быть, сражен и убит. Как он живописал небесную красоту и величавость новой Семирамиды! Бывало, даже глаза увлажнялись слезой, а тут нате вам. Но папенька, казалось, не заметил ни поросячьих щек, ни противной складки под носом, ни волосатой бородавки. Его прекрасные, немного навыкате глаза сияли экстатическим восторгом. Алексей Воинович тихонько ткнул сына пальцем в плечо: не вертись, стой смирно. И Митридат стал стоять смирно, только смотрел уже не на жирную старуху, а на других игроков, которые били несравненно приятней взору. Когда Екатерина, наконец, решилась и на синее сукно неуверенно легла карта, молоденькая дама, что сидела слева, быстро захлопала пушистыми ресницами, закусила нижнюю губку и неуверенно оглянулась на соседа, славного юношу в голубом мундире. Этих двоих Митя сразу признал, потому что, в отличие от царицы, оба были похожи на свои портреты. Юноша - его высочество Императрицын Внук, а прелестная особа - его супруга, урожденная маркграфиня Баден-Дурлахская. (Митя по привычке проверил память: маркграфство Баден - 712 тысяч населения обоего пола, из коих две трети придерживаются лютеровой веры; обширность - 3127 квадратных миль; добывают железо, а еще курят вина, славнейшие из которых "маркграфское" и "клингельбергское".) Ее высочество чуть повернула свои карты, чтобы супруг мог в них заглянуть, великий князь шепнул нечто в розовое ушко, и она тихонько прошелестела: - Je passe. Августейший Внук тоже спасовал - видно, и у него карта не задалась. Зато четвертый игрок, небывалый красавец в голубой муаровой ленте, с бриллиантовым кренделем на плече, на туфлях - замечательные пряжки из сверкающих камешков (надо думать, не цветные стеклышки, как у Митридата, а самые настоящие рубины-изумруды), - небрежно шлепнул государынину карту своей. - Вот она, дама-то. Запамятовали, матушка, - засмеялся победитель и придвинул все фишки к себе. Митя уже догадался, что это непременно должен быть наиглавнейший при ее величестве человек, сам Фаворит, светлейший князь Платон Александрович Зуров, больше некому. Папенька про князя много рассказывал. И всякий раз при том губу закусывал, крыльями носа дергал - сетовал на судьбу за злейшее к себе неблаговоление. Одному все: И генерал-фельдцейхмейстер, и главноначальствующий флотом, и генерал-от-инфантерии, и крестьян пожаловано по круглому счету до пятидесяти тысяч, а другому, отнюдь не менее достойному, - разбитая жизнь, неутешное сердце да горькие сожаления. А ведь могло все иначе быть, говаривал папенька, и тут его глаза всякий раз загорались искрами, подщипанные брови выгибались, а голос начинал трепетать и срываться. Историю эту Митя слышал множество раз и знал в доскональности, слово в слово. Как служил папенька в юные годы в том же конногвардейском полку, откуда впоследствии вознесся Платон Александрович, и тоже сумел себя показать - уже присматривалась к писаному красавцу царица. Что присматривалась! Однажды (о вечнопамятный день!) изволила поманить пальцем, взяла за подбородок и повернула папенькину голову в профиль, а уж профиль у секунд-ротмистра Алексея Карпова был чистый бронза-мрамор, после чего кандидат был отправлен на осмотр к лейб-медику и достойно прошел апробацию у самой "испытательницы" Анны Степановны Протасовой, чем впоследствии особенно гордился. В чем заключалась апробация, Митя представлял себе неявственно, но в этом месте родительского рассказа ему всегда делалось страшно. По словам папеньки, прославленная камер-фрейлина Анна Степановна была страшней африканского единорога, а единорогов Митридат видал на картинке в энциклопедии - куда как ужасны. Это у государыни нарочно так устроено, объяснял Алексей Воинович, - чтобы себя от женской обиды уберечь: если уж кандидат самой Протасовой не заробел и молодцом себя проявил, то и ее царское величество не расстроит. А только зря папенька геройствовал. Вернулся в столицу не ко времени грозный Киклоп, да и вышиб бойкого офицерика и из Петербурга, и из гвардии, да так свирепо, что у папеньки тогда нервная болезнь приключилась, еле-еле потом пиявками да грибами-мухоморами залечился. Когда Митя был несмышленышем, ему часто по ночам мерещился Киклоп, злоковарное чудище с одним-единственным огненным глазом, замыслившее истребить весь карповский род. Это уж потом, войдя в разум и сделавшись из Митеньки Митридатом, он узнал, что папеньку обидел не греческий пещерный великан, а князь Потемкин-Таврический. Тому три года всемогущий временщик издох, и отставной секунд-ротмистр быстренько собрался в столицу, однако не задержался там и вернулся в слезах: оказалось, что новый Фаворит, этот вот самый Зуров, сидит на своем месте прочно, собою ослепительно хорош, да и моложе папеньки на целых десять лет. Про ослепительную красоту Митя неоднократно читал в романах, но думал, что это так пишут в метафорическом смысле. Оказалось, правда. Князь Зуров и в самом деле ослеплял: кожа на лице и руках вся посверкивала золотыми звездочками - прямо глазам больно. До сего дня Митя твердо знал, что самый красивый мужчина на свете - его отец, Алексей Воинович Карпов, а теперь вдруг усомнился. Тут же себя и устыдил: если папеньке на его белый с серебром камзол столько же бриллиантов понашить, да лицо-руки золотой пудрой присыпать, это еще посмотреть надо, кто выйдет краше. - Еще партию? - спросила матушка-государыня - не у великого князя и великой княгини, а у Зурова. Фаворит потянулся, Скучливо зевнул, не прикрывая рта - блеснули ровные, крашенные жемчужной эмалью зубы. - Надоело. Их высочества, не дожидаясь ответа императрицы, сразу же поднялись из-за стола. Под семенил пожилой лакей, ловко смахнул карты и фишки на серебряный поднос. Государыня ласково поправила князю замявшийся кружевной манжет. - Так не угодно ль в шахматы, друг мой? Папенька снова ткнул сзади пальцем - вот оно, начинается, зри в оба. А другой лакей уже нес доску, распрекрасную собой, слоновой кости и эбенового дерева; третий в два счета расставил фигуры - ее величеству белые, его светлости черные. Придворные подошли, встали у стола почтительным полукругом - раньше, пока шла карточная игра, приблизиться не смели. Пользуясь сим прикрытием, папенька поднял Митю на руки - чтоб поверх пудреных затылков и дамских куафюр наблюдать за баталией. Теперь, когда Внук с супругой встали, кроме двух играющих сидеть остался только один человек удивительно некрасивой наружности. Митя еще прежде на него поглядывал, пытался вычислить, кто таков, почему держится наособицу от всех прочих, отчего лицом дергает. И без того урод-уродом: нос утицей, шишковатый лоб, плешивый череп - прямо мертвая голова какая-то. На камзоле у некрасивого человека сверкала звезда, но какого именно ордена, Митридат не знал, ибо к внешне-декорационной сфере общественного организма интереса не испытывал - глупости это, не достойные внимания разумной личности. Несмотря на орден, непохоже было, что утконосый важная персона. Сидит себе один-одинешенек, никто на него и не смотрит, а те, кто близко стоят, все поотвернулись. Должно быть, увечный, стоять не может, пожалел урода Митя, вон у него и палка в руке. Ладно, Бог с ним, с инвалидом. За спиной у государыни встал старый старик в черном одеянии, даже парик у него, и тот был черный, как при Петре Великом носили. Из всех мужчин один только этот старик был в парике с буклями, прочие, согласно моде, накладных волос не носили, пудрили свои собственные. Как ворон меж попугаев, подумал Митя про черного, странно смотревшегося среди пышных платьев, золоченых камзолов и разноцветных фраков. Только лицо не вороновье, скорее собачье, как у английского мопса: по бокам брыли, нижняя губа налезла на верхнюю, носишко совсем никакой, а глазки быстрые, пуговками. Перед тем, как царице сделать первый ход, мопс наклонился к ней, зашептал что-то. - Без тебя, сударь мой, знаю, - ответила она, поморщившись, и пошла пешкой с е2 на е4. - Вы бы, Прохор Иванович, поменьше сырым луком увлекались. Старик сконфуженно улыбнулся: - Так ведь знаете, матушка, как в народе-то говорят: "Лук от семи недуг". Ответа на шутку не последовало, и мопс сник, но от игроков не отошел. Митя и его тоже пожалел. Почтенный человек, сидел бы лучше дома, с внуками, чем шею тянуть, на цыпочки привставать. Фаворит подумал-подумал и ответил правым конем на лодейное поле. Ага, будет разыгрывать карлсбадское начало. Интересно! Но на государынино выдвижение белого офицера светлейший бухнул пешкой на h5, и стало ясно: никакое это не карлсбадское начало, а просто Зуров ходит не думая, на авось. Что это за игра такая? Митя дальше и смотреть не стал. В углу что-то стукнуло. Некоторые из придворных обернулись, увидели, что это у курносого калеки упала трость, и тут же утратили интерес к маленькому происшествию. Он, бедный, сам свою клюку (впрочем, замечательно красивую - красного дерева и с золотым набалдашником) поднять не мог, так и сидел неподвижно, только тонкой губой задергал. Митя хотел подбежать, подать, но папенька удержал за фалду, шепнул испуганно: "Ты что, это ж Наследник!" Ах вот кто это. Его императорское высочество, сын великой императрицы. Тоже нисколько на свои портреты не похож - на портретах-то он хоть и не красавец, но величавый, важный. Может, раньше и был такой, пока паралич не разбил. Однако что же это ему никто не поможет? Или по церемониалу не положено? Нет, мопс в черном бесшумно попятился от высочайшего стола, подсеменил к наследнику, нагнулся, подал упавшую трость и почтительно поклонился. Сидевший посмотрел на доброхота, как показалось, с удивлением, но не поблагодарил и даже не кивнул - наоборот, дернул головой кверху. Славный старик около инвалида не задержался, тут же вернулся на прежнее место - и вовремя. Государыня не оборачиваясь спросила: - Что, Прохор Иванович, брать мне у князя пушку иль не брать? - Беспременно брать, ваше величество. А чего ее брать-то? Зурову уж давно сдаваться пора. - Царицын сын - расслабленный телом, да? - шепнул Митридат папеньке. Тот ответил тоже шепотом: - Нет, это он от чванности. Ты за игрой следи. Вот еще. Митя стал вертеть головой по сторонам, исследовать, что за Малый Эрмитаж такой. На стене большущая картина: Леда, лежащая в страстном положении с Юпитером во образе лебедя. Другой холст, немногим меньше: дева или, может, дама, в античной хламиде и златом венце, за нею чудесный дворец восточной наружности, на крыше зеленеет пышный сад. Ага, это, надо думать, изображена вавилонская царица Семирамида (правильнее Шаммурамат, поминается у великого Геродота) со своими висячими садами. Понятно. Куда примечательней был висевший подле окна прибор - бронзовый, круглый. Ух ты, сообразил Митридат, и градусы показывает, и пульсацию атмосферы. Подойти бы, разглядеть получше, да жалко нельзя. А больше ничего особенно любопытного в зале не было. Ну люстра хрустальная, радужная. Ну мраморные бюсты. Ну паркет с инкрустацией. От покоев, где собирается ближний круг величайшей монархини мира, можно было ожидать чего-нибудь и почудесней. - Вот вам, Платон Александрович, и мат, - объявила Екатерина, и зрители мягко, деликатно похлопали. - Да не кручинься, душа моя, я тебя после утешу. Наклонилась, зашептала придвинувшемуся Зурову что-то, по всему видать, веселое - сама мелко смеялась, трясла подбородками. Придворные тут же отодвинулись, а некие из них даже сделали вид, будто рассматривают люстру и лепнину потолка. Фаворит тоже улыбнулся, но кисло. Молвил: - Благодарю, ваше величество. Ах, да что на них смотреть? Больше всего Мите хотелось изучить диковинных соседей - американского дикаря и женщину с лихими, закрученными кверху усами. Он сделал два шажка назад, чтоб не в упор пялиться, и вывернул шею вправо, где переминалась с ноги на ногу удивительная у сачка. Вот уж чудо так чудо! Ведь анатомо-физиологическая наука утверждает, что особы женского пола, будучи наделены повышенной способностью к произращению волос в макушечно-теменной и затылочной частях краниума, к лицевой волосатости от природы не расположены. Подергать бы ее за ус - не приклеенный ли? Похоже, и государыне пришло в голову то же. Она снова, уже во второй раз, глянула на отдельно стоящих: Митридата с папенькой, индейца, мужчино-женщину и (впереди, в позе полкового командира на параде) обер-шталмейстера Льва Александровича Кукушкина, папенькиного с Митей благодетеля. - Кого нынче привели, Лев Александрович? Чем распотешите? - спросила царица, приглядываясь. - Усы-то у нее настоящие? Индеец, весь в перьях и стеклянных цветных шариках (вот бы потрогать!), шевельнулся. Не понимает по-нашему, догадался Митя. Думает, может, про него речь. - Самые что ни на есть настоящие, ваше царское величество! Уж я девицу Евфимию за растительность дергал-дергал, все пальцы исколол. Намертво! - бодро, весело гаркнул Кукушкин. Ему и полагалось говорить весело - такая у Льва Александровича должность: придумывать затейства и кунштюки для увеселения ее величества. Щелкнул у сачке пальцами - приблизься, мол. И сам за ней подкатился, весь кругленький, легкий. - Да вы, милая, точно женщина? - улыбнулась ее величество, оглядывая чудо природы. Кукушкин приложил руку к груди: - Лично проверял, ваше величество. Вся женская кумплектация на месте. Придворные с готовностью захохотали - видно, ждали от Льва Александровича остроумия. Засмеялась и императрица: - Ой ли? Лев Александрович поднял два пальца: - Фима, давай. Женщина громким шепотом спросила: - Уже заголяться? Присела, стала подбирать подол юбки. Хохот сделался пуще. Ослабшая от смеха Екатерина махнула рукой: - Ну тебя, старый греховодник. Убери свою монстру. Да сто рублей подари. Ох, распотешил... Обер-шталмейстер поклонился, другой рукой, согнутой за спиной (Мите-то сзади хорошо видно), щелкнул - и сразу подскочили два служителя, утянули усатую Фиму прочь. Теперь дошла очередь и до Карповых - российская Юнона, еще не доулыбавшись, повела взором с Мити на папеньку. Тот сглотнул, да и у Мити в грудной полости, где сердце, екнуло. - А из этих кто? - спросила Екатерина. - Большой или маленький? Что они? Папенька выступил вперед, раскланялся изящным манером, заговорил плавно, мягко, самым лучшим своим голосом: - Вашего императорского величества покорнейший слуга, отставной конногвардейский секунд ротмистр Алексей Карпов. И чуть помолчал. Проверяет, не вспомнит ли его государыня, догадался Митя. Нет, не похоже, чтоб вспомнила. Даже странно - такого красивого, приятного, и не вспомнить? Хотя что ж, она ведь старая уже, шестьдесят шестой год. В преклонные лета, как известно, умственная тинктура замедляет свое обращение, образуя в мозгу узелки и спайки, нарушающие стройность памяти. - Вот сын мой Митридат, - продолжил папенька, указав на Митю, и тот низко, по-заученному поклонился. - Посредством каждодневных многочасных экзерциций я развил в сем чудо-младенце невиданную остроту ума и ученость. Митридат перемножает и делит любые числа с резвостью непревзойденной. Столь же легко возводит числа в квадрат, извлекает корень, равно как производит и иные математические операции, еще более сложные. А еще, - здесь папенькин голос сделался совсем бархатным, - Митридат превосходнейше овладел тайнами благородной утехи монархов и мудрецов Востока. [Плавный жест в сторону шахматной доски.] И в сей игре ему нет равных, даже и среди признанных мастеров. А мальчику всего шестой годок... Договорив приготовленную речь до конца, Алексей Воинович снова склонился, да так и застыл в благоговейном изнеможении. Митя вздохнул. Ничего не шестой, это уж папеньку занесло. Через полтора месяца сравняется семь. - Такой крошка, а знает шахматы? Touche! Клюнула! Государыня повернулась всем своим грузным телом, отчего нога, покоившаяся на скамеечке, соскользнула на пол. - Ой! Екатерина болезненно поморщилась, вскрикнула. Из дальнего угла, расталкивая дам и кавалеров - будто фрегат, рассекающий волны, - к столу ринулся смуглый человек в расшитом позументами морском мундире. - Сьто, матуська, нозька болит? - закричал он, смешно коверкая слова. - А вот он я, твой верный Козепуло, и волсебная водитька со мной! Выхватил из преогромного кармана склянку с ядовито-лиловой жидкостью, бухнулся на коленки, осторожно снял туфлю и стал порхать по распухшей ступне ловкими жирными пальцами - мазать, тереть, мять, приговаривая что-то под нос на непонятном наречии. - Влез, орех грецкий, - досадливо пробормотал обер-шталмейстер. - Все испортил! Папенька выпрямился, в отчаянии всплеснул руками: - Кто этот невежа? - Контр-адмирал Козопуло, морской разбойник. Наш новейший чудотворец, нынче при государыниной больной ноге состоит. Вишь ты, снадобье у него какое-то особенное. Лучше б его, щетинную морду, турки на кол посадили! Щеки у адмирала и в самом деле были фиолетовыми от проросшей к вечеру щетины, да и на пирата он тоже чрезвычайно походил. Митя представил грека не в военном камзоле, с пудреными волосами, а в черном платке на голове, в алой, расстегнутой на волосатой груди рубахе, с кривой саблей за поясом - вот была бы картинка! Что ему по морям не плавалось? - А вот и англичанин, лейб-медик Круис, - ухмыльнулся Кукушкин. - Ну, сейчас будет баталия при Лепанто. Толпа придворных снова заколыхалась - к столу проталкивался строгий господин в золотых очках. Еще издали, тоже смешно выговаривая слова, но только не мягко, как адмирал, а чересчур твердо, он закричал: - Изволте немэдленно прекратит! Ваше велычество, вы губите свое августэйшее здоровье, доверяяс этому шарлатану! Я дэлал анализ его so-called эликсир! Это конская моча с самым дешовым матросским ромом! И схватил сухой рукой грека за плечо, пытаясь оттащить. - Ну да, лосядиные саки. - Адмирал двинул локтем, и лейб-медик отлетел в сторону. - И сьто? Моя бабка, старая лахудра, есе добавляла туда немнозько оветьих какасек, а я придумал лутьсе - натираю обезьянье... - И моряк употребил слово, которого, по мнению Мити, в царском дворце звучать никак не могло. - Я ваших медицинских терминов не разумею, - засмеялась Екатерина. - А вы, Яков Федорович, на моего Костю не серчайте. Он хоть в университетах не учился, но в разных странах бывал, все повидал и руки у него мягкие. Ну а вы-то, Аделаида Ивановна, куда морду тычете? Ах, полизать хочет, мое золотце! Митя вздрогнул и привстал на цыпочки. Слава Богу, последние слова адресовались не какой-нибудь из придворных дам, а жемчужно-серой левретке, усердно облизывавшей императрицыну щиколотку. Вон оно тут как: собаку зовут по имени-отчеству, а адмирала просто "Костей". - А про нас с индейцем забыли, - шепнул Митя папеньке. - Выходит, Прожект не получился, да? Тот лишь всхлипнул. Да и индеец хлопал своими глазами-маслинами невесело. Тоже и у него, дикого жителя девственных лесов, на этот день, надо полагать, имелось какое-нибудь особенное упование. - Вы, сударь, из каких индейцев будете? - спросил Митя тихонько, сначала по-английски, потом по-французски. - Я про ирокезов читал, еще про чирокезов и алгонкинцев. Вроде вежливо спросил, уважительно, а дикарь почему-то напугался. Отскочил от Мити, пробормотал: - Big little man! И еще перекрестился. Вот тебе и дикарь. Папеньку было ужас как жалко. Ведь столько ждали этого дня! Денег одних издержано - на дорогу, да на наряды, да на кормовые, да Льву Александровичу Кукушкину на подарок, чтоб приглашение на малоэрмитажный четверг устроил (хоть и старый знакомец, а тоже ведь отблагодарить надо)! Собственно, сколько издержано денег, сосчитать было нетрудно, потому что вести счет папенька доверил сыну - сам-то с арифметикой был не очень. Стало быть, так: двадцать восемь рублей тридцать три с четвертью копейки на лошадей, восемь рублей тринадцать с половиной копеек столовых, пятьсот тридцать рублей на платье, сто пятьдесят рублей за бронзовую наяду для Льва Александровича да на четыре рубля одиннадцать копеек прочих расходов, а всего (исчисление было простейшее, и Митя даже лоб морщить не стал) 720 рублей 57 копеек да три полушки. Шутка ли? Да разве в одних деньгах дело? Папенька своему Прожекту всю душу отдал, сколько раз маменьке во всех подробностях обсказывал, как оно все превосходно в их жизни переменится, когда матушка-императрица Митридатом восхитится и к своей особе его приблизит, а там, глядишь, вспомнит прежнюю симпатию и устремит свой солнечный взор на некоего отставного секунд-ротмистра. Ах, да куда солнцу до этого взора? Оно способно произрастить из семечки травинку, не более, а волшебный взор Екатерины может самую малую травинку вмиг обратить в прегордый баобаб. Маменька слушала эти мечтания и только пунцовела от счастья. Три с лишком года готовил папенька Митю. Можно сказать, только Прожектом и жил с того самого мгновения, когда обнаружил, что сынок у него не такой, как прочие дети. До того дня младшенького жалели, считали дурачком. Мите ведь уже четвертый годок шел, а он ни слова не говорил. Губками пошлепывал, шелестел что-то, а никакого членораздельного речения от него не было. Уж и увещевали, и кричать пробовали - помалкивает и только, хотя вроде не глухой, все слышит. Наконец махнули рукой, решили, что, видно, не жилец, приберет его Господь в невеликих годах, а пока пускай себе растет, как хочет. Как Митюшу самому себе предоставили, тут у него самая интересная жизнь и началась. Больше всего он полюбил сидеть в классной комнате, где старшего брата Эндимиона мосье де Шомон и семинарист Викентий поочередно обучали наукам. Если малыша гнали, он закатывал рев и после долго икал, потому гнать перестали - пускай его сидит. Еще выяснилось, что кроха надолго затихает, если дать том из французской "La Grande Encyclopedic" (ее Алексей Воиновия некогда со столичной службы привез, получил в уплату карточного долга). Глядели взрослые на маленького дурачка - умилялись: уставится на большенную страницу, будто и впрямь читает. Если б им сказать, что Митя на четвертом году жизни и в самом деле читал французскую энциклопедию статью за статьей, том за томом, нипочем бы не поверили. Но тут надо с самого начала рассказывать - с того самого мига, когда потомственный дворянин Звенигородского уезда Дмитрий Алексеевич Карпов начал свое знакомство с подлунным миром. Сей отпрыск старинной фамилии (в гербе - конское копыто и собачья голова на палке) явился на свет не как обычные пискуны, а в полном молчании и с широко открытыми глазами, которыми, к удивлению лекаря и повивальной бабки, принялся немедленно вращать и хлопать. Что новорожденный молчал, было, пожалуй, не столь и удивительно - очень уж оглушительны были стенания роженицы, измученной безысходными многочасовыми потугами и принужденной подвергнуться жестокой операции чревовзрезания. При отчаянном шуме, производимом несчастной, надежды быть услышанным у новопришельца было бы немного. А вот открытые, ясные глазенки, с первого же мига зажегшиеся ненасытимым любопытством, и в самом деле являли собой феномен в своем роде исключительный. Другая интригующая особенность проявилась чуть позже, когда на голове младенца отросли волосенки - всюду каштановые, а на темечке седое пятнышко, из которого со временем произросла серебристая прядка. Однако значение этой символической меты открылось много позднее, а поначалу никто ничего такого не подумал. Мало ли что: у одного родимое пятно, у другого веснушки, а у этого на голове белая клякса. Отец заранее приготовил для второго чада, буде родится мужского пола, превосходное имя Аполлон, однако был вынужден поступиться благозвучным прозванием в пользу обыденного Дмитрия. Так звали тестя, в денежном воспомоществовании которого у отставного конногвардейца в ту пору как раз явилась самая неотложная нужда в связи с некими карточными обстоятельствами. Крохотный Дмитрий Алексеевич был помещен в колыбельку, построенную умельцем из родительского имения Утешительного (прежней Сопатовки) на манер корабля, и пустился на сем челне в плавание по морю жизни, поначалу тихому и мелководному. В спаленке на потолке было изображено вращение планет вкруг Солнца. Эту-то картину Мите и суждено было лицезреть в продолжение всего первого года своего земного бытия. Напротив каждого небесного тела русскими и латинскими буквами указывалось его название, так что обжект и его письменное обозначение слились для Мити воедино много ранее, чем сопутствующее тому же предмету устное наименование. Сначала было Солнце Щ Sol; потом, когда Митеньку первый раз вынесли в сад и показали на желтый жаркий кружок, появилось "сонце", а соединил первое и второе он уже собственным разумением, и то был самый волнующий и таинственный миг в его жизни. Ужасно хотелось поскорей выучиться ходить, но изверги продержали спеленутым чуть не до года. Зато когда пустили ползать, Митя уже к вечеру научился переступать, держась за стенку, а назавтра ходко ковылял по всему дому, делая все новые и новые открытия. Что не разговаривал ни с кем до трех лет, гак недосуг было. Что интересного мог он услышать от окружающих? От няньки Малаши, когда укладывает в кроватку: "Баю-бай, баю-бай, заберет тебя Мамай". От маменьки, когда утром принесут к ней в спальню - показать: "Усю-сю, Митюшенька, сахарный мой душенька". От братца Эндимиоши, когда забежит в детскую спрятать в верное место, под колыбелькой, рогатку или тряпицу с уворованным у папеньки табаком: "Что, урод, все в пеленки гадишь?" (Вот и неправда. Митя с шести месяцев приучил няньку: как зацокает языком, стало быть, зов натуры. А что она, дура непонятливая, раньше не скумекала, об чем цоканье, так то не его вина.) Главное Митино приключение той безгласной эпохи было потихоньку забраться к папеньке в кабинет, где книги, или, того лучше, к гостям - под столом сидеть. То-то наслушаешься, то-то нового узнаешь: и про войну с турками-шведами, и про якобинцев, и про московские происшествия. Но во взрослых комнатах тем более языком болтать незачем, иначе сразу подхватят на руки и уволокут назад, к Малаше, по тысячному разу слушать ерунду про Кота Котовича и Бабу Ягу. Вот когда Митя отвоевал себе право сидеть у братца в классной комнате, тогда и началась настоящая жизнь. Каждый день открытия, пир разума! Мосье де Шомон учил по-французски и по-немецки, да из географии, да из истории, да из астрономии. Викентий - арифметике, да русской грамматике, да Божьему Закону. Жаль, уроки были всего два часа в день, и еще раздражал тупостью Эндимион, сколько времени из-за него попусту пропадало! Про себя Митя называл старшего брата Эмбрионом, ибо по развитию мыслительной функции сей скудоумец недалеко продвинулся от человечьего зародыша. Вечером, когда дом засыпал (а ложились в Утешительном рано: летом в десятом часу, зимой в восьмом), наступало самое главное время. Тихонько, на цыпочках, мимо храпящей на сундуке няньки, в коридор; там легкой мышкой на лестницу - и в верхнее жилье, по-французски belle-etage, где кабинет. Под столом заранее спрятаны свеча и тяжелый, не поднимешь, том "Великой энциклопедии". Часов до пяти существуешь по-царски, общаясь с особами, равными тебе разумом, - перед одним благоговейно склонишь голову, с иным, бывало, и заспоришь. В шестом часу назад, спать. Это ведь уму непостижимо, что человеки треть своей жизни, и без того недлинной, на подушке проводят! Зачем столько? Трех часов для телесного отдыха и освежения ума куда как довольно. Еще и посейчас Митя, бывало, сомневался, не зря ли он в тот осенний день разомкнул уста. Минутный порыв, понуждение чувствительного сердца положили конец тихим радостям безмолвного уединения. Очень уж жалостно было смотреть, как убивается в гипохондрии папенька, который только что вернулся из Петербурга, куда ездил, обнадеженный смертью Киклопа, да несолоно вернулся. День за днем, прямо с утра и до вечера, Алексей Воинович горько плакал, воздымал к небу руки и проклинал жестокую судьбу, обрекшую его прозябать в подмосковном ничтожестве, на две тысячи восемьсот рублей годового дохода, безутешным родителем двух выродков - никчемного балбеса и бессловесного дурачка. В доме было тихо. Маменька терзалась головными ваперами, братец спрятался на чердаке, чтоб не высекли, дворовые тоже позатаились. И тогда Митя принял великодушное решение: пускай папеньке хоть в чем-то будет облегчение. Пускай утешится по поводу младшего отпрыска, который никакой не дурачок и слова произносить, если пожелает, очень даже умеет. Сначала, для практикума, попробовал говорить вслух сам с собой. Раньше, конечно, тоже иногда разговаривал в монологическом регистре, но беззвучно, одними губами, а тут обнаружилось, что голос за мыслью никак не поспевает. (Эта скороговорливость и потом осталась, так что не всякий ее и понять мог, особенно если Митя увлечется какой-нибудь интересной мыслью.) Тут еще следовало учесть папенькину бурливость чувств. Произнесенная фраза должна была быть короткой и завершиться прежде, чем Алексей Воинович начнет бурно восклицать и тем испортит всю эффектность. Самое простое - войти и поздороваться, но не по-русски (эка невидаль для трехлетка), а на иностранном языке. И коротко, и впечатлительно. Вошел в столовую, где у окна рыдал папенька, рассыпав незавитые и даже нечесаные локоны по подоконнику. Сказал, стараясь выговаривать французские звукосочетания в точности как мосье де Шомон: "Bon matin, papa{Доброе утро, папенька (фр.)}". Папенька обернулся. То ли не расслышал, то ли решил, что почудилось. Страдальчески поморщился, простонал: "Поди, поди, дитя неразумное!" И рукой на дверь показал, а сам зарыдал еще пуще - вот как от Митиного вида расстроился. Тогда Митя ему про разумность и неразумие процитировал из Паскалевых "Pensees" (как раз накануне ночью книгу прочел и многие максимы слово в слово запомнил - до того хороши): "Deux exces: exclure la raison, n'admettre que la raison"{ "Есть две крайности: перечеркивать разум вовсе и признавать один лишь разум", (фр.)}. Вышло еще эффектнее, чем хотел. Недооценил Митя папенькиной чувствительности - Алексей Воинович, прослушав максиму, закатил глаза и пал в обморок. А когда очнулся, увидел над собой оконфуженное лицо меньшого сына, бормотавшего по-русски, по-французски и по-немецки слова утешения, то воздел руки к небу и возблагодарил Провидение за явленное чудо. Потом папенька долго ахал и дивился, узнавая, что малыш может и по-латыни читать, и в разных науках сведущ изрядно. Но более всего родителя поразили Митина памятливость и сноровка в арифметических исчислениях. Ну, запоминать интересное - невелико чудо, хоть бы даже и целыми страницами - это он папеньке легко объяснил, а вот про цветные цифры растолковать затруднился, ибо и сам не очень понимал, как в мозгу свершается арифмометрическая механика. Тут было так: единица - она белая, двойка малиновая, тройка синяя, четверка желтая, пятерка коричневая, шестерка серая, семерка алая, восьмерка зеленая, девятка лиловая, ноль черный. Кто этого не видит, без толку и объяснять, что, когда берешь, к примеру, число 387, оно навроде трехцветного леденца - сине-зелено-алое. Перемножаешь его с числом 129, бело-малиново-лиловым, все цифры вмиг переплетаются в толстую многоцветную косичку, колоры перетекают из одного в другой, и дальше просто: называй образовавшиеся части спектра подряд, вот и выйдет искомое 49923. Тож и при делении. Папенька послушал-послушал невнятные разъяснения и вдруг наподобие Архимедеса Сиракузского как закричит: "Эврика!" Подхватил Митеньку на руки и побежал на маменькину половину. Там пал на колени и стал целовать маменьку в живот, прямо через платье. "Что вы делаете, Алексис?" - вскричала та испуганно. - Лобзаю благословенное ваше чрево, произведшее на свет Геракла учености, а вместе с тем проложившее нам дорогу к Эдему! Воззрите, любезная Аглая Дмитриевна, на сей плод чресел наших! В тот миг и родился Прожект. Во времена папенькиного детства много говорили о маленьком музыканте Моцарте, которого отец возил по Европе, показывал монархам и получал за то немалые награды и почести. Чем Дмитрий Карпов хуже немецкого натурвундера? В музыке несведущ? Да кому она у нас в России нужна, сия глупая забава. Свет-государыня хоть оперы с симфониями слушает, но больше для назидательности и привития придворным изящного вкуса, а сама, рассказывают, иной раз и засыпает прямо в ложе. Не нужно никакой музыки! В столице все только и говорили, что о новом увлечении ее величества, шахматной забаве. Многие кинулись изучать умственную игру. Папенька тоже купил доску с фигурами, выучился головоломным правилам - ну как пригодится? Увы, не пригодилось. У царицы и без Алексея Карпова было с кем повоевать в шахматы. А если предъявить ее величеству небывалого партнера - премаленького мальчишечку, от горшка два вершка? Это будет кунштюк получше Моцарта! Бледнея от страха разочароваться, звенигородский помещик перечислил своему удивительному отпрыску правила благородной игры, и, разумеется, свершилось чудо, а вернее, никакого чуда не произошло, ибо шахматные премудрости показались поднаторевшему в цветных исчислениях Мите сущей безделицей. В первой же партии трехлеток одержал над отцом решительную викторию, а вскоре обыгрывал всех подряд, давая в авантаж королеву и в придачу пушку. Отныне в жизни карповского семейства и прежде всего самого младшего его члена все переменилось. Гераклу учености наняли полдюжины преподавателей для постижения всех известных человеческому роду наук, и успехи юного Митридата (так теперь именовали бывшего Митюшу) превосходили самые смелые чаяния счастливого родителя. Раз в месяц нарочно ездили в Москву покупать новые книги - какие только Митя пожелает. Крестьянам и в Утешительном, и в дальней деревне Карповке для того назначили специальную подать, книжную: по полтине в год с ревизской души, либо по две курицы, либо по три фунта меда, либо по мешку сушеных грибов, это уж как староста решит. Митя в доме стал самый главный человек. Если сидит в классной комнате, все говорят шепотом; если читает книгу, опять же все ходят на цыпочках и разувшись. А поскольку новоявленный Митридат все время либо учился, либо читал, стало в господском доме тихо, шепотно, будто на похоронах. Нянька Малаша теперь тиранствовать над мальчиком не могла. Не хочет спать - не укладывала, не хочет каши - насильно не пичкала. Очень за это убивалась, жалела. Однажды, когда Митя при всех домашних блестяще сдавал экзамен по немецкому, стрекоча на сем наречии много быстрей учителя, нянька молвила, пригорюнясь: "Ишь как жить-то поспешает. Видно недолго заживется, сердешный". Папенька услыхал и велел выпороть дуру, чтоб не каркала. Конечно, в новой Митиной жизни не все были розы, хватало и терниев. К примеру, очень докучал братец - завидовал, что "малька" теперь одевали по-взрослому, в кюлоты с чулками, в сюртучки и камзолы. То ущипнет исподтишка, то уши накрутит, то в башмак лягушонка подложит. Пользовался, мучитель, что Митя придерживался стоической философии и брезговал доносительством. Да что с неразумного взять? Одно слово - Эмбрион. Через год Митридат был готов. Хоть сажай в карету и вези прямо к государыне или даже в Академию де сиянс - лицом в грязь не ударит. Дело медлилось за малым - подходящей оказией. Как чудесного отрока государыне предъявить и заодно себя показать? (Маменьку по понятной причине брать с собой ко двору не предполагалось.) Оказии ждали еще два года, пока в Москву не пожаловал благодетель Лев Александрович. За это время Митя "Великую энциклопедию" всю превзошел и увлекся интегральными исчислениями, что на папенькин взгляд уж и лишнее было. Алексею Воиновичу ожидание давалось тяжело, как отцу девицы-красы, у которой никак не составится достойная партия, а девка тем временем перезревает, застаивается. Одно дело четырехлетний шахматист и совсем другое - почти семилетний. А Митя ничего, не томился. Жить бы так и дальше, с книгами да уроками. Папеньку вот только было жалко. x x x Сколько трудов и надежд положено, сколько преград одолено, а она и смотреть не желает! За папенькин жалкий вид, за изнурительно тесный камзол, за чешущуюся под насаленными волосами голову (а ногтями поскрести ни-ни, про это строжайше предупреждено) Митя разозлился на толстую старуху, брови насупил. Если б глаза могли источать тепло, подобно тому как солнце ниспосылает свои лучи, прямо подпалил бы неблагодарную, поджег ей взбитую пудреную куафюру! Тепло не тепло, но некую субстанцию Митин взгляд, похоже, излучил, потому что императрица, еще не отсмеявшись над препирательством грека с англичанином, вдруг повернула голову и взглянула на маленького человека в лазоревом конногвардейском мундирчике в третий раз. Тут-то Митя и отплатил ей, привереде, разом за все: скорчил обидную рожу и высунул язык. На-ка вот, полюбуйся! Глаза Семирамиды изумленно расширились - видно, во дворце никто ей языка не показывал. - Сколько лет, говорите, вашему крошке? - спросила она у папеньки. - Шесть, ваше императорское величество! - вскричал окрыленный Алексей Воинович. - У меня и приходская книга с собой прихвачена, можете удостовериться! Розовый палец поманил Митю. - Ну, скажи мне... Хотела вспомнить имя, но не вспомнила. Папенька сладчайше выдохнул: "Митридат". - Скажи мне, Митридат... Не сразу придумала, что спросить. По ласковой улыбке видно было, что хочет задать вопрос полегче. - Какой нынче у нас год? - По какому летоисчислению? - быстро спросил Митя, подбираясь к старухе поближе (от нее пахло лавандой, пудрой и чем-то пряным, вроде муската). Не дожидаясь ответа, зачастил. - От сотворения мира по греческим хронографам - год 7303-ий, по римским хронографам - 5744-ый, от Ноева потопа по греческим хронографам - 5061-ый, по римским - 4088-ой, от Рождества Христова 1795-ый, от Егиры сиречь бегства Магометова 1173-ий, от начатия Москвы - 648-ой, от изобретения пороху - 453-ий, от сыскания Америки 303-ий, а от воцарения государыни Екатерины Второй - 33-ий. Царица руками всплеснула, и все вокруг сразу зашушукались, языками зацокали. Ну а дальше все как по маслу пошло. Митя немножко поумножал трехзначные числа (Фаворит самолично пересчитал столбиком на салфетке - сошлось); потом извлек квадратный корень из 79566 (проверить смог только Внук, да и то с третьего раза, все сбивался); назвал все российские наместничества, а про какие особо спросили - даже с уездными городами. Дальше так: обыграл в шахматы обер-шталмейстера Кукушкина (четырех ходов хватило) и черного старика, оказавшегося тайным советником Масловым, начальником Секретной экспедиции (этот играл изрядно, но где ж ему против Митридата?), а напоследок сразился с самой государыней. Тут немножко увлекся, забыл, что папенька учил ее величеству поддаться, и разгромил белую рать в пух и прах. Но Екатерина ничего, не обиделась, а даже облобызала Митю в обе щеки. Назвала "милончиком" и "умничкой". Еще продекламировал державинскую "Фелицу", стихи глупые, но приятно-трескучие, в завершение же триумфального действа с низким поклоном произнес: - Льщусь надеждою, что сими скромными ухищрениями сумел отвлечь великую государыню от бремени державных забот. Почту за высшее счастие, если ваше императорское величество и ваши императорские высочества, равно как и ваша светлость [это Фавориту - папенька велел про него ни в коем случае не забыть], в награду за мое доброе намерение ответят на мой поклон прощальными рукоплесканьями. Глава третья. СМЕРТЬ ИВАНА ИЛЬИЧА Вежливо попрощавшись с лысым братом фандоринской секретарши (тот выщипывал пинцетом фиолетовую, как у сестры, бровь и на уходящего даже не взглянул), Собкор покинул офис 13-а в глубокой задумчивости. Потыкал пальцем в кнопку вызова лифта и нескоро сообразил, что кабина приезжать не собирается. За время, которое Собкор провел в "Стране советов", скрипучий элеватор успел выйти из строя. Такой уж, видно, нынче выдался день, топать пешком по ступенькам - то вверх, то вниз. Ладно, спуститься с пятого этажа - дело небольшое, ноги не отвалятся. Собкор двигался навстречу окну и жмурился - сквозь пыльные стекла светило солнце, погода для ноября стояла удивительно ясная и теплая. Семь раз отмерь, один раз отрежь, бормотал он себе под нос. Урок, хороший урок на будущее. А то мы все сплеча да наотмашь. Вот ведь по всем признакам гад и брехун, а поближе посмотреть да в глаза заглянуть - живой человек. Если тебе оказано такое доверие, если тебе дана такая власть, ответственней нужно, без формализма. А то ведь там долго разбираться не станут, раз-два и готово. Еще и дети невинные пострадают, как тогда, в "мерседесе". В Содоме и Гоморре тоже, надо думать, были малые дети, которые во взрослых безобразиях не участвовали, а ведь и на них тоже пролил Господь серу и огонь - заодно, до кучи. А кто виноват? Не Бог - Лот. Это он, Божий уполномоченный, должен был подумать о детях и напомнить руководству. Тоже ведь был, можно сказать, собкором. Должность нешуточная. Вот в редакции, перед тем как первый раз в долгосрочку послать, сколько человека проверяли, перепроверяли, инструктировали. Чтоб понимал: собственный корреспондент - глаза и уши газеты, да не абы какой, а самой главной газеты самой главной страны. И то была всего лишь газета, а тут инстанция куда более возвышенная. Нельзя заноситься, нельзя отрываться от людей, строго сказал себе Собкор. Приговор отменить, это первым делом. Пускай себе живет, раз непропащий человек. На площадке четвертого этажа расположилась компания бомжей. Двое сидели на подоконнике (на газетном листе бутыль бормотухи, вареные яйца, полуобгрызенный батон), третий уже сомлел - лежал прямо поперек лестницы, раскинув ноги. Глаза закрыты, изо рта свисает нитка слюны, к небритой щетине пристала яичная скорлупа. Какой он к черту буржуй, подумал Собкор про магистра-президента. Офис без евроремонта, лифт не работает, в подъезде вон бомжи киряют. - Да здравствуют демократические реформы? - сказал он вслух и подмигнул бедолагам. - Так что ли, мужики? Лежачий на его слова никак не откликнулся. Один из сидящих, с рыжеватыми волосами и, если помыть, еще совсем молодой, сказал с набитым ртом: - Чего ты, чего. Сейчас докушаем и пойдем. Кому мы мешаем? Другой просто шмыгнул распухшим утиным носом, подвинул батон к себе поближе. Эх, несчастные люмпены. Щепки, отлетевшие от топоров рыночных лесорубов. - Да мне-то что. Хоть живите тут, - махнул рукой Собкор. Надо бы порасспросит, как до такой жизни дошли. Наверняка на пути каждого из них встретился какой-нибудь гнилостный гад - обманул, выгнал из дому, лишил работы, подтолкнул оступившегося. Собкор замер в нерешительности - вступать в беседу, не вступать. Мужики смотрели на него с явной тревогой. Не будут откровенничать, им бы сейчас выпить да закусить. Ну, пускай расслабляются. Прошел мимо сидящих. Через спящего алкаша пришлось переступать - очень уж привольно расположился. В тот самый миг, когда Собкор уже поставил одну ногу на ступеньку, расположенную ниже лежащего, а вторую еще не оторвал от площадки, клошар вдруг открыл ясные, совершенно трезвые глаза и со всей силы ударил Собкора грубым армейским ботинком в пах. Ослепший от боли Собкор не успел и вскрикнуть. Рыжий и курносый вмиг слетели с подоконника, заломили ему локти за спину, причем оказалось, что оба бродяги почему-то в прозрачных резиновых перчатках, а тот, что притворялся спящим, задрал Собкору брючину и ткнул в голую лодыжку черной трубкой с двумя иголками. Раздался треск электрического разряда, пахнуло паленым, и в следующую секунду (впрочем, следующей она была только для выпавшего из режима реального времени Собкора) перед его глазами оказался дощатый потолок, с которого свисали лохмотья паутины и клочья отслоившейся краски. Потолок был наклонный, в углу смыкавшийся с полом. А когда Собкор повернул голову, то увидел сияющий квадрат окна с треснувшим стеклом, услышал откуда-то снизу завывание автомобильной сигнализации и подумал: я нахожусь на чердаке большого дома. Окошко выходит во двор, не на улицу - иначе был бы слышен шум движения. Дул сквозняк, а холодно не было. Крышу солнцем нагрело, что ли. Собкор посмотрел в другую сторону. Увидел сверху и чуть сбоку, совсем близко, небритую рожу Яичного. Скорлупы на щеке у него уже не было, но мысленно Собкор назвал разбойника именно так. В руке Яичный держал большой ком ваты, источавший резкий и неприятный запах. Нашатырь. Очевидно, только что отнял от лица пленника. Рыжий и Курносый стояли чуть поодаль. "Идиоты, нашли кого грабить", хотел сказать им Собкор, но вместо этого только замычал - губы не пожелали размыкаться. Оказывается, они были залеплены пластырем, а он сразу и не заметил. К жертве грабителей понемногу возвращалось сознание, и открытия следовали одно за другим. Руки-то скованы за спиной наручниками. А ноги стянуты ремнем. Судя по тому, что сползли брюки, его же собственным. - С возвращением, - сказал Яичный, оттянув пленнику веко. - Зрачок нормальный, контакт с действительностью восстановлен. Приступаем к прениям. Извольте обратить свой просвещенный взор вот сюда. Собкор скосил глаза и увидел зажатый в пальцах бандита шприц. - Тут, коллега, едкий раствор. Игла вводится в нервный узел. Интенсивность и продолжительность болевого синдрома зависят от дозы. "Интенсивность, синдром", ишь ты, прямо профессор, подумал Собкор. Яичный дернул его за руку, чуть не вывернув плечевой сустав, и аккуратным, точным движением, прямо через пиджак и рубашку, ткнул иглой в локоть. Гхххххххх, подавился невыплеснувшимся воплем Собкор и секунд десять корчился, стукаясь затылком и каблуками об пол. Подождав, пока конвульсии утихнут, Яичный продолжил: - Это была минимальная доза. В порядке дегустации. Для экономии времени и сил. Моего времени и ваших сил. И чтобы вы поняли: мы не дилетанты, а профессионалы. Вы сами-то профессионал или как? Собкор вопроса не понял, однако кивнул. - Ну, значит, умеете оценивать ситуацию. Раунд проигран, информацию из вас мы все равно добудем. Вы знаете, что технические средства это гарантируют, вопрос лишь во времени. Так что, поговорим? Собкор снова кивнул. - Ну вот и золотце, - усмехнулся Яичный. - Значит, так. Официальную биографию можете не рассказывать, ее мы знаем. Лучше поведайте нам, уважаемый Иван Ильич Шибякин 1948 года рождения, как складывалась та линия вашей судьбы, что сокрыта от невооруженного глаза. Я спрашиваю, вы отвечаете. Четко, полно, честно. Я обучен определять дезинформационные импульсы по микросокращениям зрачка. Чуть что - получите дозу. Итак. Вопрос номер один. В какой структуре проходили спецобучение? ГРУ? Собкор кивнул и в третий раз. - Отлично. Я чувствую, мы поладим, - Яичный потянул за пластырь. - Вопрос номер два. Сколько вас? Едва рот освободился от липкого плена, Собкор, не теряя ни мгновения, вцепился допросителю зубами в палец. Вгрызся, что было сил. На языке засолонело. Хотел вовсе откусить, но Яичный, выматерившись, ткнул Собкора указательным пальцем другой руки куда-то под скулу, и от этого лицо вдруг одеревенело, челюсти разжались сами собой. Укушенный налепил пластырь обратно, затряс окровавленной рукой. Протягивая ему платок, Рыжий сказал: - Она же предупреждала: вряд ли профи, скорее идейный. Такого на два прихлопа не расколешь. Чего ты вздумал в гестапо играть? Сказано, в Мухановку, значит, в Мухановку. Все выслужиться хочешь, в дамки лезешь? Яичный скрутил платок жгутом, перетянул раненый палец. - Нам тут так на так до ночи сидеть, - зло процедил он. - Не тащить же его через двор среди бела дня? Время - субстанция конечная, его беречь надо. Опять же не впустую париться, а дело сделать. Ничего, я всяких колол. И идейных тоже. Пытка - не попытка. Да, товарищ? Это он уже обратился к Собкору - наклонился к самому лицу пленника, подмигнул, а у самого глаза бешеные. Разозлился, значит, из-за пальца-то. Собкор говорить не мог, а потому тоже подмигнул. Мысль у него сейчас была одна: пробил час испытания. Нисколечко не боялся. Даже обрадовался, потому что знал - выдержит. Рыжий сказал: - Охота тебе. В Мухановке вколем дозу - скворушкой запоет. Все расскажет: и сколько, и кто, и где. А третий, которого Собкор окрестил Курносым, помалкивал, держал руки в карманах. Слова Рыжего взволновали пленника. А ну как в самом деле накачают наркотиками? Не выболтать бы, о чем не положено знать никому и никогда. - Охота, - отрезал Яичный. - Я эту гадюку кусачую сейчас без химии поучу уму-разуму, по-афгански. Он нагнулся, взялся одной рукой за ремень, которым были стянуты щиколотки Собкора, и рванул, намереваясь выволочь узника на середину чердака. Рывок был такой мощи, что старый, в нескольких местах перетертый ремень лопнул. Яичный едва удержался на ногах, Собкор же проворно встал на колени, потом на корточки, увернулся от рук Курносого и, не тратя времени на то, чтобы распрямиться, метнулся к окошку. Вышиб головой прогнившую раму, кубарем прокатился по теплой, сверкающей бликами крыше и ухнул вниз, в густую тень. Об асфальт он ударился спиной. Боли и звуков не было, но зрение и обоняние Собкора покинули не сразу. Он судорожно вдохнул запахи двора: сырость, бензин и карбид. В голубом прямоугольнике зажатого меж корпусами неба светило солнце. Внезапно, очень явственно и отчетливо он увидел себя, молодого, четверть века назад. Рядом стояла жена. Они только что приехали на Остров Свободы, в первую загранку, вышли на балкон и смотрели на океан, на залитую солнцем Гавану. "...Семьсот сертификатов будем тратить на жизнь, а по пятьсот пятьдесят будем откладывать, да, Вань? Накопим, Вань, и купим двухкомнатную на Ленинском или на Академической", - щебетала Люба счастливым голосом. Собкор слушал и улыбался, а вокруг было столько света, сколько никогда не бывает в северных широтах. Вдруг солнце начало стремительно меркнуть, небо потемнело, а облака сделались похожи на черные дыры. Это конец света, удовлетворенно подумал Иван Ильич. Допрыгались, гады? Ну, теперь вы за все ответите. Он втянул в себя воздух, остановился на половине вздоха, потянулся и умер. Глава четвертая. АМУР И ПСИШЕЯ Ах, лутьше б умер я, нещастный, Нежель сердечну муку длить И тщиться пламень сладострастный Слезами горькими залить, - бормотал себе под нос нечесаный господин в засаленном сюртуке, отчаянно гримасничая и размахивая кулаком. Пиит, с уважением подумал Митя. Внимает зову музы. Однако на всякий случай отодвинулся подальше - еще зашибет в лирическом упоении, ручища-то вон с оглоблю, да и пахло от Аполлонова жреца нехорошо, кислятиной и потом. Среди собравшихся в сей позднеутренний час в апартаментах светлейшего князя Зурова стихотворец один был обтрепан и не напудрен, все прочие явились парадно, благоухая цветочными ароматами и немецкой туалетной водой. Снова, как вчера, приходилось ждать, но умудренный опытом Митя уже понимал: придворная жизнь по большей части состоит в ожидании. Сегодня, правда, томились не только Карповы, а все, пришедшие засвидетельствовать почтение великому человеку. Дам почти не было, все больше господа, в том числе преважные, иные в генеральских мундирах, а у некоторых на камзолах такие бриллиантовые пуговицы, что за каждую, наверно, можно по два Утешительных купить. Стояли смирно, в голос никто не говорил, и вообще, как приметил Митя, держали себя здесь много строже, чем давеча в высочайшем присутствии. Сам же себе сей удивительный феномен и разъяснил: там, на четверговом собрании у государыни, что - лестно быть приглашенным, и только, а тут у людей судьба решается. Вот где подлинное вместилище власти, в этих беломраморных комнатах, примыкающих к внутренним царицыным покоям. Человек с полста собралось, не меньше, и все беспрестанно поглядывали на высокую злато-белую дверь, откуда, должно быть, и следовало появиться Платону Александровичу. Каждый день в десять утра светлейший завивал волосы, попутно принимая просителей и значительных персон, кто приехал в Петербург или же, наоборот, собирался отъехать. Всякий посланник, даже из наипервейших европейских держав, знал: прежде чем предстать перед императрицей, надобно засвидетельствовать почтение Фавориту, иначе милостивого приема не жди. Вот и сегодня вместе с прочими дожидался какой-то восточный вельможа, в парчовом тюрбане, при красной бороде. Пальцы достойно сложены на брюхе, веки приспущены, из-под них нет-нет да и блеснет искорка - приглядывается, высматривает. Интересно, кто таков - перс или, может, бухарец? Вот бы с кем потолковать, порасспрашиватъ, чем попусту время тратить. Митя с папенькой пришли загодя, в начале десятого, а уже минуло одиннадцать. Что-то заспался князь, но посетители, даже самые развельможные, не роптали. Лишь один пухлый генерал с черной повязкой на глазу все причитал, что кофей простынет. Рядом с Карповыми топтался говорливый старичок со звездой, он и шепнул, что сей заслуженный воин, измаильский герой, научился у турков варить замечательный кофей. Однажды Платон Александрович отведал знаменитого напитка и изволил похвалить, с тех-то пор Михаила Илларионович (так звали героя) почитает за обязанность каждое утро приезжать к светлейшему и собственноручно варить кофе. Ловок, с завистью сказал старичок. Этак в аншефы выплывет, на кофее-то. Неужто это и есть чудесная придворная жизнь, о которой мечталось папеньке, вздохнул Митя. Сколько за вчера и за сегодня можно бы книг перечесть, интересных дум передумать... - Не вертись, - шепнул Алексей Воинович. Н