нутром чую), нам необходимо подстраховаться. Я вызвал ОМОН. Пусть они его и задерживают. Постановление и санкция есть. А если потом что случится - крайними окажемся не мы. - А что это за "омон"? - поинтересовался Кулинич. Ответа на этот вопрос от начальника он так и не получил. Дверь кабинета Валентинова, которую все сотрудники открывали очень почтительно и осторожно, не иначе, как по великой нужде, распахнулась, чуть не слетев с петель. Дверной проем загородила почти квадратная увешанная оружием туша, которая, удостоив отскочившую дверь еще одного могучего пинка, решительно двинулась на начальника. Вслед протиснулось еще пятеро тяжеловесов. Все как один чертами лица удивительно напоминали стоявший тут же любимый несгораемый шкаф Валентинова. Главный взял начальника отделения за плечо и сунул ему красное удостоверение: - ОМОН Москвы, - грозно сказал он, - капитан ...сов, - фамилии никто не раслышал. Впрочем, и так все стало ясно. Отряд представлял собой удивительное зрелище. Формы на них не было, однако и нельзя было сказать, что бойцы в штатском. На некоторых были детали полевого армейского камуфляжа, у одного из-под бронежилета выглядывала форменная рубашка, в целом же складывалось впечатление, что из трудного рейда вернулся партизанский отряд. - Ну, чего нужно? - начал командир, бесцеремонно усаживаясь на диван. Валентинов потерял дар речи. Кулинич сообразил, что название подразделения, вероятно, расшифровывается как "орава ментов особой наглости". Он протянул им постановление на задержание Гринберга. - Убийцу надо задержать, - пояснил он. - Сделаем! - сложенный в восемь раз документ отправился в задний карман джинсов одного из прибывших. - Брать живым? - По возможности, - ответил Кулинич. Уточнив адрес, группа захвата с достоинством последовала к лифту, сдвигая со своего пути встречных студентов. Предчувствуя неладное, Кулинич поспешил за ними, но не уместился в лифт и вынужден был отправиться на следующем. К сожалению, его лифт останавливался по пути на двух этажах, и он пропустил самое интересное. На 14-м этаже из комнат уже высовывались студенты, привлеченные автоматной очередью. У дверей комнаты 1430 опер застал финал операции задержания. Гринберга в наручниках двое омоновцев выволакивали из комнаты за ноги. Гринберг лежал совершенно спокойно и смотрел в потолок. Через несколько минут, уже в отделении он пришел в себя и спросил: "Кто там?" Но омоновцы к этому времени уже отбыли. Допрос Иванов начал с того, что перерыл все отделение в поисках табурета. Сажать допрашиваемого на стул со спинкой знаток научных методов категорически запретил. Найденный табурет установили на самой середине комнаты и торжественно усадили туда Гринберга. Иванов начал допрос... Иванов выдержал паузу, затем, уставившись подозреваемому в глаза, закончил рассказ: - Мне осталось выяснить только одну несущественную деталь. Куда вы дели орудие убийства? Гринберг повел глазками и возмутился: - Я? Орудие? Да вы что?! - Может быть, вы думаете, что нет орудия - нет и убийства? Ошибаетесь. Среди доказательств это не самое главное. - Это вообще несущественно для суда, - вступился Хусаинов. - Я вам могу показать копии приговоров, где встречаются формулировки типа "для передачи взятки неустановленным лицам" или "совершил убийство неустановленным огнестрельным оружием" и тому подобное. Не дав Гринбергу отреагировать на замечание, Иванов вновь взял в свои руки нить разговора: - А ведь мы его найдем. Все равно найдем, укажете вы, или нет. И докажем, что орудие убийства принадлежит вам. - Докажете? Каким же образом? - Гринберг попытался усмехнуться, но вышло какое-то нервное повизгиванье. - Во-первых, дактилоскопия... Гринберг скривился. - Хорошо, допустим, отпечатки пальцев можно стереть. Но существует масса других следов. - Каких следов? - Ну, вы же умный человек. Подумайте. Вот, например, волосы, частицы кожи. - Какой кожи? - Да вашей же! - Иванов доверительно склонился над столом. - Вы, надеюсь, знаете, что кожа у человека постоянно обновляется? Снизу растет новая, а сверху постоянно отмирает и отслаивается. Знаете? - Ну. - Ну так сами подумайте. Мельчайшие чешуйки кожи должны прилипать. - Чушь. - Почему это чушь? - Иванов постарался сделать как можно более глупое лицо. - Никакие чешуйки к пластмассе не прилипают. - Вы какую пластмассу имеете в виду? - Ну, рукоятку ножа... - Стоп! - опер торжествующе откинулся на стуле. - Откуда вам известно, что рукоятка пластмассовая? - Э-э-э-э, - Гринберг зашнырял глазками. Иванов не дал ему времени сообразить: - И откуда вы знаете, что орудие убийства - нож? Я этого слова не произносил. <###> - Ну и наконец... - Иванов попытался изобразить комиссара Мегрэ. После выдержанной паузы элегантным (насколько мог) жестом он извлек из ящика стола объяснение, которое они с Хусаиновым сочинили полчаса назад, - Вот. Свидетель Меснянкин, проживающий в комнате 1437, указывает, что видел вас выходящим из своей комнаты в двадцать три часа тридцать пять минут, время точное! Как раз в момент, когда наступила смерть потерпевшего. Хотя в указанной комнате действительно проживал некий студент Меснянкин, однако никаких показаний он не давал и вообще отсутствовал в тот день. Липовое объяснение подшивать в дело никто не собирался, но глупо не использовать для раскола имевшуюся информацию. Привлекать настоящего свидетеля - видевшую его в 23:35 Светлану, о которой говорил Есаул, было нельзя, чтобы не засветить стукача. Известно, что агент дороже любой информации, которую он передаст. Как-то Кулинич сподобился наблюдать у Хусаинова замечательную сцену. На его глазах зам по розыску, припугнув двух пойманных за спекуляцию студентов отчислением из университета, содрал с обоих подписки о согласии сотрудничать. Глядя на такое вопиющее нарушение всех и всяческих правил агентурной работы, Сергей только рот раскрыл. После того, как ребят отпустили, он поинтересовался у Хусаинова, всерьез ли тот надеется получать от них информацию. - Нет, конечно, - ответил зам. - Я с ними больше дела иметь не буду. - А зачем же тогда это? - А надо же отчитываться. Неужто я сведения о моих настоящих агентах наверх отправлю? Если в других областях требования секретности соблюдались не слишком строго (честно говоря, на них всегда плевали), то в агентурной работе все опера даже перестраховывались сверх требований Приказа, ибо понимали прекрасно, что лишение агентуры лишит их половины всей раскрываемости. Но вернемся обратно. - Ну, - продолжил Иванов, как только Гринберг просмотрел объяснение, - ну, скажите еще раз, что вы в это время смотрели кино! - Вы, кажется, еще и название фильма помнили, - поддержал Хусаинов, не давая возможности допрашиваемому сосредоточиться. - Да, "Молчание ягнят". - О чем фильм, можете рассказать? - Конечно! - Гринберг явно приободрился. - Ну, расскажите. Гринберг начал пересказывать сюжет. Иванов слушал его с нескрываемой иронией на лице. Под конец Гринберг снова занервничал. - И вы настаиваете на этой версии? Гринберг кивнул. - Что ж, мы ее проверили, - Иванов с торжествующим видом вытащил протокол допроса киношника, на это раз уже без всякой липы. - Вы опять попали впросак, Руслан Аркадьевич. Не было тогда этого фильма. Не-бы-ло. Ознакомившись с показаниями киношника, Гринберг заметно погрустнел. Внимательно посмотрев на Иванова, он опустил глаза и пробормотал: - Хотите взять меня на испуг? Как это не было фильма? Все прочие были, а именно в тот день не было? Чушь это все. Придумали, чтобы выбить из меня признание. Не верю я этому протоколу. Вы его сами написали. - Конечно, сам, - спокойно заявил Иванов, глядя прямо на собеседника. - Там это указано. Написал именно я. Со слов гражданина Карасева. Хотите с ним очную ставку? Будет очная ставка! И с ним, и другие свидетели подтвердят, что в тот вечер демонстрировался иной фильм. - Вы сказали, что не верите в такое совпадение? - напирал со своей стороны Хусаинов. - Что именно в тот вечер заменили фильм на другой? - Да, не верю. Вы это придумали, - повернулся в его сторону Гринберг, но голос звучал гораздо менее уверенно. Слова "очная ставка" его порядком напугали. Иванов моментально понял мысль и напустился на подозреваемого со своей стороны: - Верить или не верить в совпадения может лишь тот, кто не видел своими глазами. Если бы вы там были, если бы ЗНАЛИ, то не говорили бы "верю, не верю". Таким образом, вы сами продемонстрировали, что все ваше алиби - выдумка! Несколько секунд до Гринберга доходил смысл сказанного. Иванов предоставил ему такую паузу и как только понял по расширившимся глазам Руслана, что тот переварил мысль, напористо продолжил допрос: - Отвечай на вопросы быстро, не задумываясь. Только "да" или "нет". Ты уже судился? - Нет. - Наркотиками колешься? - Нет. - Деньги у Фотиева брал? - Нет. - Ты собачился с Фотиевым? - Нет. - Знаешь, где орудие убийства? - Нет. Иванов обратил внимание, что на последние два вопроса Гринберг отвечал с задержкой - примерно на секунду позже, чем на предыдущие. Перед ответом, он прокручивал в мыслях упомянутую сцену. Если же отвечал моментально - значит, вспоминать было нечего. Иванов продолжал бомбардировку вопросами: - Тебя видели в тот вечер в общежитии? - Ты спрятал орудие убийства? - Ты пил вместе с Фотиевым? - Был в компании третий? - Кузьминский Олег здесь замешан? - Дрожжина угрожала Фотиеву? Ответов он не слушал, фиксируя лишь время реакции отвечающего и движения его глаз. Анализируя реакцию, он быстро нащупал истину и дальше уже бил в точку: - Водку ты покупал? - Ты с ним поссорился? - Свидетеля ты не заметил или пожалел? Ведь он-то тебя хорошо запомнил! Прессинг со временем дал результат. - Итак, давайте попробуем восстановить всю картину преступления, - перенял инициативу Хусаинов. Хотя Гринберг еще не признался, разговор вели уже так, будто признание есть. Ему будет легче. Возвращаться, хоть и мысленно, на место преступления всегда нелегко. Особенно для таких эмоциональных натур, как наш подопечный. Уловив это, Хусаинов старался как можно более ярко описать картину той ночи. Внимательно следивший за реакцией подозрева емого Иванов подавал знаки типа "горячо-холодно". - Я его не убивал!!! - Гринберг бился в истерике. - Конечно, ты его не хотел убивать. Ты его только ударил, да? Ножом ударил, да? Чтобы он замолчал, - Хусаинов подталкивал #### к главному, стараясь заглядывать ему в глаза. - Да... - Так получилось. Ты не хотел. Куда ты его ударил? - В грудь... - Гринберг уже рыдал. Вот он, момент истины! - И он упал, да? И ты испугался, правда? - Я... - за всхлипами трудно было разобрать слова. - А ножик ты выбросил, да? - Да... - Куда? - В шахту... Переспрашивать, в какую шахту, Иванов не стал, а просто записал в протоколе допроса так, как он себе представлял. Хусаинов тем временем занялся утешением "раскаявшегося", называя его признание "смелым и мужественным поступком". Чуть успокоившись, Гринберг поставил свою подпись. "Ну, вот и все, - подумал Иванов. - Дальше дело техники". Он чувствовал облегчение. Хусаинов понимал, что сейчас как никогда важен темп. Немного остыв, Гринберг сообразит, что своими руками наматывает себе срок, и откажется от признания. Надо закрепить доказательства как можно скорее. Поэтому он развил бурную деятельность, и уже через полчаса все было готово для проведения следственного действия. У Валентинова взяли его любимую видеокамеру. Оператором, как обычно, выступал сержант Вощанов, которого по такому случаю сдернули с поста. Ценой немалых усилий Хусаинову удалось выследить, схватить за пуговицу и доставить на место действия Жбана - следственный эксперимент без следователя в суде не котировался. Иванов тем временем обеспечил понятых и основательно прокомпостировал им мозги, чтоб не выкинули какого-нибудь номера в неподходящий момент2. Вовремя вспомнили об освещении. Место действия было довольно темновато, и следовало обеспечить свет достаточной мощности, чтобы защита потом не придралась. Собравшись, двинулись к месту. После многочисленных формальностей Жбан, обращаясь почему-то в камеру, а не к подозреваемому, задал наконец главный вопрос: - Итак, гражданин Гринберг, укажите еще раз, куда именно вы выбросили нож после убийства. - Сюда, - Гринберг указал в темноту провала. - В эту шахту? - Да. Иванов с Хусаиновым переглянулись. Подозреваемый вколотил последний гвоздь в собственный гроб. - На этом съемка прерывается, - провозгласил Жбан, - для подготовки к извлечению из шахты предметов. Вощанов выключил камеру и, сняв ее с плеча, подошел заглянуть в шахту. Хусаинов тоже заглянул и присвистнул: - Ничего себе! Похоже, на все восемнадцать этажей. До самого низа. Из шахты сильно тянуло запахами столовой, которая находилась в цоколе. - Сейчас достанем веревок, фонарь... Кто полезет? Кулинич тоже сунул нос в темноту провала. Его служебное удостоверение, выскользнув из кармана пиджака, красиво спланировало вниз и растворилось в пахучей тьме. Опер только тихо ахнул. - Так, ясно. Лезть тебе, Серега, - тут же отреагировал зам по розыску, заметив неприятный инцидент. - Давай за веревками! Кулинич понуро побрел вниз по лестнице, раздумывая, где бы достать веревку достаточной длины и прочности. Навстречу попался спешивший к месту действия Пчелкин. К удаче. Через минуту его догнал Муравьев: - Слушай, Сергей, я тут вспомнил... У меня есть один знакомый, то есть знакомая, так она рассказывала про их клуб альпинистов. Он здесь, в Главном здании. Там точно есть и веревки, и прочее. Пойдем! - Кругом у тебя знакомые! Что б без тебя делали! К счастью, в комнате за табличкой "Клуб альпинистов" они застали кой-какой народ. - Мужики! Надо послужить Родине! - провозгласил Муравьев, разворачивая ксиву. Затем он объяснил ситуацию. Руководитель клуба давать снаряжение категорически отказался, объяснив, что для неподготовленного человека спускаться будет слишком опасно. Зато он выделил двух своих ребят, которые, по его словам, сделают все как надо. Часа через три (Кулинич удивился, какое, оказывается, сложное дело спуск в шахту, а он-то разбежался!) скалолазы поднялись на поверхность с добычей. Кроме заказанных ксивы и ножа они принесли еще найденную внизу полуистлевшую кисть руки. За расчлененку Хусаинов их сердечно поблагодарил, а чуть позже, подумав, бросил руку обратно в шахту - лишние висяки нам не нужны. Гринберга тем временем сыщики отвели обратно в контору и попытались пристроить в кабинете Хусаинова, но там было занято. Начальник розыска вкушал подозрительного вида, но великолепного вкуса напиток, только что прибывший к нему из Иркутска. В компании с напитком прибыл и опер Иркутского УВД - неопределенного возраста, но огромного веса мужик, татуированный как зек с большим стажем, наполовину седой и с носом одного цвета с удостоверением. Иркутский гость очень интересовался одним своим "протеже", который сбежал из заключения (Хусаинов его хорошо понимал) и, по слухам, обосновался где-то в общаге Университета (этого Хусаинов уже простить не мог). - Ты секи, как, мерзавец, подстроил, - рассказывал приезжий. - Чалится он, значит, у нас в академии. Тянуть еще девять с половиной лет ломает. Ему, видать, скучно стало! И вот, этот фраер захарчеванный вдруг раскручивается еще на одно дельце - берет скачок в Москве. Кореша на Петрах проверили - вроде, подтверждается. И терпила тоже говорит: "Да, пропало то-то и то-то" Возбуждают дело, и везут его в Москву на следствие. Это у них бывает - подписывается еще на какое-нибудь дело (иногда - чужое, иногда - свое) чтоб лишний раз по этапу прокатиться, а то скучно им париться безвылазно, понимаешь! Здесь все в темпе расследуют и отправляют в суд. На свадьбе, представь себе, этот козел идет в полную несознанку! Терпила (видать, отбашляли) - тоже. Пропавшее, трендит, нашел на антресолях. Ну, тут, в натуре, делу конец. Патриарх выносит вердикт: этого фраера вчистую оправдать и освободить из-под стражи в зале суда. Там, в деле должна была быть ма-а-аленькая справочка, что обвиняемый в настоящее время отбывает наказание по другому преступлению. И эта бумажечка куда-то заныкалась. И эта тварь с видом честного человека сваливает из-за барьера и - фьюить! А мне его теперь здесь искать! Ух, поймаю - кишки на шею намотаю! Гринберга, уважив гостя, пристроили в "обезьяннике". Кулинич не возвращался. В дежурке то и дело звонили телефоны, бормотала рация, дежурный что-то неразборчиво бубнил сразу в три микрофона, успевая одновременно лениво препираться с какими-то гражданами, потрясавшими из-за барьера, как флагами, пачками старинных заявлений. Оглушительно хлопнула дверь в коридоре, зазвенело стекло и по раздавшимся возмущенным голосам дежурный понял, что работы ему сейчас прибавится. Сержант Семен, отлучившийся три часа тому назад пообедать, вернулся не с пустыми руками. Он приволок за рукав отчаянно возмущавшегося студента в сером джемпере с эмблемой юридического факультета. Студент все время кричал, так что уже несколько охрип и утратил членораздельность. Из общего потока выделялись лишь отдельные слова: "Конституция, прокуратура, презумпция, пустите руки, заявление, пресса!" С явным облегчением Семен дотащил юриста до деревянной скамейки в обезьяннике, усадил его и поспешно улизнул. - Да вы сами тут сидеть будете! - завопил ему вслед студент. Дежурный, не отрываясь от телефонов, ловко поймал Семена за полу кителя и всучил ему бланк рапорта. Попытавшись вырваться и не преуспев, Семен достал ручку и принялся сочинять. Бланки рапортов были изобретены от отчаяния Валентиновым. Сержанты, отслужившие в милиции по нескольку лет и доставившие в дежурку не одну тысячу граждан, тем не менее, испытывали необъяснимый ужас при виде чистого листа бумаги, на котором им предлагалось что-либо написать. Результаты же этих трудов вызывали нервный смех следователей и судей и постоянный стыд начальника. После того, как один из постовых сообщил в рапорте, что "доставил в дежурную часть гражданина Сенькина по приказу начальника отделения, который был пьян и дебоширил", а судья ехидно посоветовал Валентинову впредь не напиваться на работе, начальник решился на радикальные меры. Он самолично сочинил Универсальный Рапорт, пригодный на все случаи жизни. Для заполнения бланка требовалось лишь вписать несколько слов, после чего возникал более-менее приличный документ. Например, как у Семена: НАЧАЛЬНИКУ 206 ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ МАЙОРУ МИЛИЦИИ ВАЛЕНТИНОВУ Б.В. РАПОРТ Докладываю, что "16" с-ря 1989 года я совместно с никем доставил в 206-е отделение милиции гр. студента юрфака МГУ Вышинского А.Я., который ударил сотрудника по совместной работе на месте совместной работы. Зам ком. взвода ППС 206 ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ с-й с-т Редкий С.Н. Семен протянул дежурному рапорт. Едва дежурный взял бумагу, сержант тут же исчез. Второй раз поймать его уже не удалось. Петрович обреченно вздохнул и повернулся к задержанному: - Документы у тебя, батькович, есть? - Вы за это ответите! - Ну непременно ответим, что же ты так волнуешься. А пока давай-ка сюда документы. Будущий Плевако неохотно протянул дежурному студенческий билет. Заполняя протокол, дежурный попутно уличил Семена в невнимательности - фамилия в билете была совсем не Вышинский, а другая. Добравшись до описания правонарушения, дежурный снова приподнялся над бумагами и без энтузиазма поинтересовался: - И кого же ты, Алексеич, там ударил? Из юриста снова полился поток слов. От попыток выделить в нем смысл дежурного отвлек вывалившийся из кабинета Хусаинова иркутский гость. Впрочем, тот сразу же восстановил вертикальное положение и твердым шагом, внимательно смотря себе под ноги, направился в сторону дежурки. - Как вам тут работается, товарищ капитан? - вежливо поинтересовался гость. Одной рукой он оперся на стол дежурного, а другой успел присвоить и целиком отправить в необъятный рот сбереженный дежурным коржик. - Да как везде..., - неопределенно ответил дежурный. - Не-е-е, тут у вас хорошо, чисто, спокойно. У нас нигде такого не увидишь! Ответ дежурного был заглушен новым фонтаном правозащитных слов. Иркутянин медленно повернулся к обезьяннику. - А это еще что за шкворень тут сидит? - Ну, чего... избил кого-то а теперь не признается и права качает, - не подозревая худого, отозвался Петрович. Гостю было уже очень хорошо. Отличная выпивка и вкусная закуска, выставленная Хусаиновым, примирили его с миром. Своим счастьем он стремился поделиться со всеми окружающими людьми. Естественно, за таковых у него считались только сотрудники родного ведомства. - Да как это не колется? - широко улыбнувшись, спросил сыщик. - Как же это может быть, чтобы человек в милиции не кололся?! Все еще улыбаясь, гость зашел в обезьянник. Ласково взглянув на задержанного, он спросил: - Слушай, братишка, ты Уголовный кодекс читал? - и сыщик махнул рукой в угол комнаты, где на стенде под самым потолком были вывешены правила работы с заявлениями граждан. - Не читал и не собираюсь! - с вызовом ответил юрист. - Я его получше вас... - Так почитай! У нас в Иркутске его все читают! С этими словами иркутянин легко подхватил одной рукой студента за волосы и поднял так, что правила оказались у того перед самыми глазами. Студент яростно дернулся, едва не лишившись при этом скальпа, и завыл уже на одной ноте, как водопроводный кран. Не обращая на это внимания, сыщик столь же ласково продолжал втолковывать: - Вот видишь, там написано, что чистосердечное признание смягчает вину. Вот сейчас покайся, и тебе скидка на суде выйдет. Будешь сидеть по нижнему пределу. Студент был согласен не только сидеть, но даже и стоять, лишь бы не болтаться в воздухе. - Так что надо сделать? - задал контрольный вопрос сыщик. - Ууууууууу! Дежурный, стряхнув оцепенение, бросился в обезьянник, но зацепился карманом за ручку двери. Пока он освобождался, студент, видимо, уже успел в чем-то чистосердечно признаться, поскольку иркутский сыщик опустил его на пол и подтолкнул к обшарпанному столу в углу комнаты, где лежала бумага и ручки. Выходя из обезьянника, сыщик потрепал сидящего в углу Гринберга по щеке и поинтересовался: - Ну а ты кодекс читал? Гринберг лихорадочно закивал, но дежурный уже уволок просветителя из обезьянника. Несколько минут спустя в кабинете у Хусаинова возобновился звон стаканов и прерванная беседа. Гринберг остался цел и невредим, если не считать почему-то прилипших к ногам брюк. Незамысловатые провинциальные методы работы, безраздельно царившие на пространстве за Московской кольцевой автодорогой, здесь, в столице, а тем более - в Университете, полном начальственных сынков и дочек, были чреваты. Драчливого юриста отпустили, оштрафовав за мелкое хулиганство. А вот Гринберг несколько дней спустя, посоветовавшись с адвокатом, написал в прокуратуру заявление, что в дежурной части 206-го отделения милиции его, применив насилие, заставили признаться в убийстве, которого он не совершал. Признание, якобы, выбивал некий милиционер из Иркутска, таская его за волосы. (Как ни странно, сцена задержания ОМОНом в жалобе не фигурировала - она начисто стерлась из памяти у Гринберга.) В доказательство была представлена справка от врача. Прочитать докторские каракули в прокуратуре никто не сумел, но сразу же поверили. Впрочем, позиции Хусаинова были тверды. - Ну вот сами подумайте, - объяснял он Муравьеду, - если бы мы решили применить к задержанному незаконные методы принуждения к даче показаний, зачем было вызывать для этого кого-то аж из Иркутска? Мы что, сами не умеем? Муравьед согласно кивнул и полез в тошнотворные рассуждения о политической подоплеке дела, общественном резонансе и "так называемых демократах". Иркутский гость к тому времени уже благополучно убыл восвояси, прихватив с собой пойманного беглеца. Это оказалось несложно, стоило лишь иркутянину минут пятнадцать погулять по этажам. ("Слышь, братишка, другана ищу. Не подскажешь, где он живет?") Документальных следов его пребывания не осталось, задержание, согласно договоренности, записали за угрозыском 206-го отделения. Гринберга же после такого мерзкого заявления отправили в ИВС. По дороге в изолятор Гринбергу стало еще хуже. В голове проплывали лишь какие-то обрывки мыслей, фантастические планы побега - прямо в США, какие-то люди в полосатой одежде за колючей проволокой и почему-то палач Иванов, умирающий с ножом в груди. За всеми этими размышлениями Руслан Аркадьевич даже не услышал, как дежурный сержант что-то ему втолковывал, как отбирал брючный ремень, шнурки и бумажник и как его втолкнули в камеру. Наконец Гринберг вернулся к реальности. Он находился в большой мрачной комнате с зарешеченным окном. Ярко горели две электрические лампочки под металлической сеткой, освещая темно-зеленые шершавые стены и ряды странных двухъярусных нар. На нарах сидели и лежали два десятка человек самой разной внешности - от мрачного бандита, покрытого наколками (попавшегося за то, что справлял нужду под окнами этого самого ИВС) до щеголевато одетого, уверенного молодого человека в костюме-тройке (который до ареста числился главным бухгалтером в нескольких десятках кооперативов). Возле Гринберга сидел пожилой мужичонка незапоминающейся внешности. Мужичонка тянул Руслана Аркадьевича за рукав и спрашивал: - Эй, мужик, ты сюда за что подсел? Это хамское обращение стало последней каплей, переполнившей чашу. Гринберг вскочил, сжал кулаки и заорал на мужика: - Да идите ВЫ ВСЕ на хрен* со своими проблемами! На хрен* идите!!! В камере водворилась зловещая тишина... Тем временем адвокат Гринберга, потратив двое суток на тщетные поиски следователя, заявился в кабинет Хусаинова. С собою он привел Киндера, который был обрадован возможностью наконец-то официально сыграть роль правозащитника. Нежданные визитеры ничуть не обрадовали зампорозыску. Даже одного Киндера Хусаинов выносил с трудом. Но в присутствии адвоката Зверева он испытывал невыносимую тошноту и временами ощущал себя великорусским шовинистом, хотя и был чистокровным татарином. Виталий Ноевич Зверев начал свою трудовую биографию в ХОЗУ ГУВД. Однако скромные доходы, извлекаемые там, вскоре перестали его удовлетворять. Он перешел на работу следователем. Но в новой должности Виталий Ноевич не успел по-настоящему развернуться. Со своими инстинктами он пришелся как нельзя более "ко двору", когда новый министр Федорчук объявил жестокую войну старым порядкам. В тесном кабинетике с видом на "Детский мир" очень вежливый молодой человек стал задавать Звереву смешные вопросы: - Виталий Ноевич, на какие средства вы приобрели кооперативную квартиру на проспекте Калинина? - Виталий Ноевич, почему вы отдыхали в санатории Министерства внешней торговли? - А как вам удалось построить такую замечательную дачу всего за 500 рублей? - По какому праву вы получали продовольственные заказы в магазине номер 51? Расставшись с Виталием Ноевичем и так и не получив ответов на свои вопросы, молодой человек поделился сомнениями с начальником - крупным мужчиной в лоснящемся на локтях отечественном костюме. - Да гони ты этого чудака* в жопу из милиции! - рявкнул шеф. - Но ведь он у нас на связи уже два года, - осторожно возразил молодой сотрудник! - Гнать в жопу, я сказал! - отрезал начальник. Распоряжение было исполнено частично. Вместо указанного органа Виталий Ноевич перебрался в Московскую коллегию адвокатов, где быстро поправил пошатнувшееся материальное положение. Ореол жертвы КГБ и действительно неплохие ораторские способности по нынешним временам ценились и привлекали клиентов. На этом достоинства их защитника не исчерпывались - он действительно знал, КАК надо разваливать дела. Вот и сейчас Ноевич взялся явно за самые уязвимые места. - Изъятие ножа из вентиляционной шахты было проведено с нарушением процессуальных норм, - заявил адвокат. - А предметы и документы, полученные с нарушением закона, как известно, исключаются из числа доказательств. Так что про ножик можете забыть, Марат Ахметович. - Но вы забыли про... - Нет, Марат Ахметович, я-то все помню! - Но даже если следственный эксперимент и проведен неправильно, нож к делу все равно привязан - на нем кровь Фотиева, и это доказано... - Это неважно! Раз нож выпадает, то и заключение эксперта из доказательств исключается. - Ничего подобного, Виталий Ноевич! - ласково сказал Хусаинов, - насчет нарушения процессуальных норм при изъятии ножа - это только домыслы! Нож доставали из шахты незаинтересованные граждане, и суд это нарушением не признает! Спор в таком духе продолжался еще минут 10 и закончился ничем. Наконец, Зверев решил прибегнуть к сильнодействующим средствам. Благоразумно приоткрыв дверь, он предложил зампорозыску подтвердить свою правоту некоторым количеством денежных знаков. - ...мне кажется, Марат Ахметович, это решение было бы действительно справедливым и приемлемым для всех, - соловьем разливался адвокат, держась за ручку двери и приготовившись спастись бегством. Впрочем, чрезвычайные меры не понадобились. Взяв под локоток защитника и выведя его в курилку, зампорозыску растолковал, что гораздо выгоднее для них обоих будет иной вариант. Хусаинов раскручивает клиента на убийство с отягчающими, предъявляя дополнительные улики, а адвокат "отмазывает", естественно за дополнительное вознаграждение, которым делится. Ноевич сразу же почуял, что так действительно будет выгоднее, и быстро согласился. Нож снова вернулся в число доказательств по делу. Избавившись таким образом от адвоката, Хусаинов принялся спроваживать Киндера, что оказалось не так легко. Кривозащитник изливался безостановочно, не делая пауз. Казалось, что он не нуждается в кислороде. Из общего потока иногда вылетало: "права человека... демократическое общество... президент США... независимая пресса... Хельсинкские соглашения... вы совершаете ошибку..." Смысл в этом потоке отсутствовал полностью. Хусаинов и не пытался его уловить. Он просто скорчил ужасную гримасу и приложил палец к губам Киндера. Тот потрясенно замолк. - Нет, Михаил Яковлевич, это вы совершаете ошибку! - Хусаинов выложил на стол три толстенные папки. Верхняя в самом деле касалась убийства Фотиева, две другие зам по розыску достал за компанию. - Вот эти доказательства, - он внушительно похлопал по бумагам, - убедят любую "демократическую общественность", что член вашего "Союза демократов" - вор и убийца. Хотя я лично думаю, что он не имеет к вашей организации непосредственного отношения, - Хусаинов скорчил физиономию "я все понимаю". До Киндера начало доходить, что в этом кабинете он ничего не добьется. Еще через какой-то час он окончательно уверился в таком мнении и в раздражении покинул кабинет зампорозыску. В великом гневе захлопнув дверь отделения, Киндер отправился прямо на квартиру Стародомской. Собственно говоря, Калерия Ильинична постоянно опасалась ареста и скрывалась на квартирах своих знакомых. Сейчас она жила в громадной квартире в "сталинском" доме на Фрунзенской набережной, где ее пригласил пожить один из самых надежных и доверенных соратников и в которой, по ее мнению, под диванами не сидели "стукачи" и "сексоты". Уважая одиночество великой демократки (а еще больше свои нервы), хозяин квартиры предпочитал ночевать в своем кабинете на площади Дзержинского, ограничив общение с Калерией Ильиничной прослушиванием всех ее разговоров. На квартире в основном сидели двое его подчиненных, выполнявших мелкие поручения Стародомской и заодно фотографировавшие всех гостей. Киндер позвонил в дверь условным звонком. Открывшая ему девушка радостно улыбнулась, пропуская гостя в прихожую, и убрала в карман приготовленные сигареты с зажигалкой "Минокс" - Киндер уже всем намозолил глаза. Девушка заглянула в гостиную и интимным шепотом предупредила: - Калерия Ильинична, к вам Миша Киндер! Тут Киндер просочился в комнату собственной персоной. Он уже не мог сдержать словесный понос. - Гринберга арестовали! - воскликнул почти восторженно Киндер. - Надо его вы... - слово "выручать" замерло у него на языке, показавшись неуместным, - его... защищать от преследований режима, - подобрал он наконец формулировку, соответствующую окружению. Негодованию Стародомской не было предела. От ее мощного голоса вибрировали стекла и звенела посуда. В соседней квартире человек в наушниках страдальчески сморщился и торопливо выдернул штеккер - он мог все слышать и без техники. Громкие заявления Стародомской однако не вылились в громкие акции "СД" ввиду наступивших уже назавтра чрезвычайных обстоятельств. У "Союза демократов" пропала казна. Возможно, судьба Гринберга сложилась бы несколько иначе, начнись кампания в его поддержку. Но кампания не началась. Все, включая комитетчиков, были бы очень удивлены, если бы узнали, что благодарить за это следует маленького скромного человечка, известного в определенных кругах как Сергуня Ковалевский, а в еще более определенных - как агент "Пилигрим". Операцию "Пилигрим" гостеприимный квартирохозяин Стародомской готовил полгода и всерьез рассчитывал на повышение по службе после ее завершения. Задумка действительно была грандиозной. Главным героем операции волею судьбы стал настоящий советский патриот и неудачливый воришка Сергуня Ковалевский. Этот импозантный господин ("Сергей Адамович, к вашим услугам!") издавна пробавлялся мошенничеством, но в последние, перестроечные времена его стала преследовать неудача, которая в конце концов и привела интеллигентного жулика в объятия грозного Комитета. Грозного, но милосердного. Если, конечно, "грешник" проявит благоразумие... Далее предполагалось внедрить Ковалевского в ряды "Союза демократов", позволить ему продвинуться в организации, стать широко известным диссидентом. Потом естественным образом следовала эмиграция. Попав же в США, Сергей Адамович при всем желании не смог бы удержаться от многочисленных соблазнов. Ибо клептомания - это не политические убеждения, а медицинский диагноз. Здесь-то и планировалось взять реванш у забугорной пропаганды. На этот раз видного советского диссидента будут судить по уголовной статье не у нас, а в самой демократической стране - стране развитого капитализма. План операции получил одобрение на самом верху и полным ходом начал воплощаться. Акции Сергея Адамовича в "Союзе демократов" постепенно, но уверенно росли, о нем уже говорили пару раз в передачах "Немецкой волны", эмиграция неуклонно приближалась. Но тут самым печальным образом проявилась ошибка гебешников. Сергуня был вором по призванию и не красть уже не мог. От многих соблазнов его удерживало всевидящее око Старшего брата, но и оно оказалось не таким уж всевидящим. Сергуня, благодаря навыкам профессионального жулика, опередил Комитет в поисках "золота партии" - секретной кассы Союза демократов. Но вместо того, чтобы доложить своим хозяевам, Ковалевский по-тихому "приватизировал" всю кассу, причем так ловко, что демократы его даже не заподозрили, а все привычно списали на происки КГБ. Уже через несколько месяцев, благодаря щедрым пожертвованиям заокеанских друзей, фонд восстановился. Сергуня же раздумал уезжать в Америку: ему стало неплохо и здесь. Последствия сего неприятного происшествия сказались на наших героях. Стародомской стало резко не до арестованного Гринберга, да и выручать его уже было не на что. Таким образом, благодаря правозащитнику и диссиденту Сергуне Ковалевскому, уголовное дело на Гринберга далее двигалось, почти не встречая на пути препятствий. Не причастные же к тайным тропам истории объяснили это тем, что дело перешло от разгильдяев-оперативников в руки опытного следователя Жбана. Когда дело Гринберга окончательно прилипло к прокуратуре, в 206-м отделении все вздохнули с облегчением. Примечания к гл.6 1 Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. По идее, находится в компетенции следователя, но на практике пишется операми и участковыми. 2 Понятые, когда их подбору не уделяется должного внимания, способны выкидывать самые немыслимые номера. Как-то Шестое управление (ныне РУБОП) проводило операцию по задержанию с поличным банды вымогателей. Процесс вымогательства, происходивший в общественном месте, следовало снять на видео. Оператора с камерой замаскировали в строительном вагончике-бытовке, которую специально для такого случая притащили к месту действия, поскольку иных укрытий поблизости не нашлось. Согласно нашему (не будем уточнять, какому) законодательству, аудио- и видеозапись должна вестись в присутствии понятых. Поэтому в вагончик вместе с оператором посадили в качестве понятых двух отловленных в близлежащем общежитии студентов, пообещав компенсировать затраты времени милицейскими повестками (игравшими роль индульгенций за прогулы занятий). Операция затягивалась. Вымогатели прибыли не место за три часа до срока, проверили местность, расставили наблюдение. Все это следовало фиксировать на пленку. Понятые - парень и девушка - сначала скучали за спиной у оператора, а потом нашли себе занятие. Несмотря на тихие протесты оператора, этого своего занятия они не прерывали и так увлеклись, что вагончик начал заметно раскачиваться. Тем временем рекетиры осматривали местность, предполагая, что их может ждать милицейская засада. Их внимание привлек наш строительный вагончик. Один бандит подошел, внимательно посмотрел, прислушался, после чего с улыбкой пошел заверить своего босса, что все нормально, никаких ментов там быть не может. Вымогателей успешно задержали.
Глава 7 Сливай больше - впишут меньше 7-я заповедь "козла" Десятого ноября отпраздновать не удалось. Почти весь день начальник неотлучно находился на месте, и опера бегали на полусогнутых. Собрались одиннадцатого вечером. Отмечание праздника проходило в общежитии. О том, чтобы собраться в конторе, не могло быть и речи - Валентинов сурово пресекал и куда менее крамольные вещи. Место для общей пьянки подобрал Кулинич. Комната 1430, вокруг происшествия в которой вертелись все последние события, оказалась свободной. Один жилец отправился в мир иной, другой же готовился отбыть в места не столь отдаленные. Комната стояла опечатанной. Не составило никакого труда получить у следователя Жбана разрешение на использование площади "в оперативных целях". Узнав, где именно Сергей запланировал торжество, Хусаинов передернулся: - Ты че, обалдел? На месте убийства... - Ну и что? Может, нам еще траур по нему носить? - Вроде, неудобно. - Неудобно, когда сын на соседа похож. Другой комнаты у нас сейчас все равно нет. Хусаинов, вздохнув, согласился. Он подумал, что альтернативой злополучной комнате может являться лишь пьянка в конторе, а это чревато начальником отделения, которого следует опасаться значительно больше, нежели неприкаянных душ невинно убиенных демократов. Никому не пришла в голову кощунственная мысль вовсе отменить праздничную пьянку. День милиции отмечали даже во времена недоброй памяти сухого закона, когда запрещалось вообще все человеческое. Остатки этой практики еще взирали со стен дежурки в виде извлечения из кодекса и грозного приказа ректора, в котором спиртное приравнивалось к ядерному оружию и провозглашались безъядерные принципы - "запрещение проноса, хранения и распития" эликсира радости на территории Университета. Как раз в те жестокие времена и случилась с нынешним замом по розыску неприятность, мягко выражаясь, весьма отрицательно сказавшаяся на его служебном росте. Он только-только получил новую долгожданную должность - начальника в новом 253-м отделении милиции. Неприятность, как и все неприятности, началась с того, что людям в главке оказалось нечем заняться. В такие минуты тамошние бездельники любят учинять "внезапные проверки". Посидев немного в РУВД и не найдя ничего интересного, проверяющие решили: "А заедем-ка мы в 253-е отделение". Особую пикантность этому решению придавало то, что пути до отделения - ровно три минуты на машине. Как только инспекторы ступили за порог, Хусаинову сообщили по телефону радостную новость: "Инспекция из главка будет у тебя через три минуты! Давай!" Что именно давать, объяснять было некогда, да и незачем. Он кинулся в дежурную часть. Неположенные предметы, несмотря на их субъективную ценность, полетели прямо в форточку, лишние бумаги скрылись в карманах. Скомкав последнее заявление, Хусаинов увидел в окно, как инспекторская машина заруливает во двор отделения. В последний раз обводя взглядом дежурку - не забыл ли чего - начальник с ужасом заметил, что не убрал самый крупный из компрометирующих предметов. Прямо посреди дежурки безжизненно развалился на табурете опер Чекин. Внешний вид сыщика и в особенности исходящий от него запах не оставляли сомнений в причинах его неподвижности - опер был пьян в то самое место, которое Хусаинов уже не успевал прикрыть от высокой комиссии. Не слишком опытный начальник отделения на секунду растерялся, но тут послышался хлопок входной двери, впускающей страшных гостей, и решение моментально нашлось. Хусаинов подхватил под руки мычащего опера и с трудом запихнул его в "обезьянник". - Сиди здесь, будешь задержанным, - злобно прошептал он Чекину и ринулся навстречу инспекции. Внимательно оглядевшись и не заметив ничего предосудительного, проверяющий обратил внимание на "задержанного", который все еще размышлял над услышанным от начальника. Инспектирующий палец требовательно уперся в Чекина. - Это задержанный за появление в общественном месте в нетрезвом состоянии, - пролепетал Хусаинов. Чекин же тупо посмотрел на инспектора и неожиданно произнес: - Зззаявляю, что мое здержание прзведено свершнно неправмерно! Слегка обалдевший инспектор потребовал протокол и все полагающиеся документы на правонарушителя, но документов, естественно, не оказалось. - А они меня еще и избили, - подал голос Чекин. - Да что ты врешь-то! - возмущению Хусаинова не было предела. - Кто тебя трогал?! В ответ задержанный опер, который, видимо, окончательно решил подвести начальника "под монастырь", закатал рукав и продемонстрировал здоровый синяк на плече. Делом заинтересовалась особка, и могло кончиться совсем плохо, не вступись Валентинов, который взял Хусаинова обратно в 206-е отделение на должность зама по розыску. Но сейчас страшные плакаты остались в дежурке. Место встречи было глубоко законспирировано на 14 этаже, и проверяющих можно было не опасаться. Все не без труда разместились за небольшим столиком, уставленным недоброхотными дарами местной закусочной, и Хусаинов провозгласил первый тост. Когда стали пить "за дам", очень кстати завалился Иванов. С собою он привел белокурое создание, которое представил как Зою. Создание щебетало ангельским голоском и умопомрачительно взмахивало ресницами, однако водку трескало наравне с мужиками. Это особенно умилило старшину отделения Калашникова. Склонившись к Иванову, он восхищенно зашептал: - Какая девочка! Наша? Откуда она? - Из пресс-службы. - Что-о-о?!! Она? - Да. - Не может быть! - Точно тебе говорю. - Вот эта?! И она - прессует? Надо же... Пришлось объяснять, что пресс-служба и пресс-хата - это несколько разные вещи. Закупка водочки была поручена старшине отделения. С этой непростой задачей он блестяще справился. Непростой - потому что подавляющее большинство продаваемой в комках водки не имело ничего общего с исконно русским напитком. В лучшем случае - разбавленный спирт, в худшем можно было нарваться и на отраву. Статистика несчастных случаев по городу убедительно свидетельствовала, что к покупке спиртного следует подходить предельно серьезно. И старшина подошел. Заявившись в комок, он первым делом предъявил удостоверение и попросил чего-нибудь крепкого, предупредив продавца, что они это будут пить. Сами. И если что... Продавец торопливо закивал и полез куда-то вглубь своих закромов. После десяти минут возни он извлек из недр несколько бутылок водки, по виду, точь-в-точь как на прилавке. И заявил, что на ЭТО дает гарантию. Водка оказалась действительно качественной. Но подействовала на всех по-разному. Иванов, например, впал в пессимизм. С горечью в голосе он толковал старшине: - В восемьдесят седьмом прокуратура неожиданно взяла все хозяйственные дела и... Представляешь: все до одного - "за отсутствием состава", "за отсутствием состава"... Амнистировали всех подчистую, все хозяйственные статьи. Указание из ЦК... Падлы... Мы тогда только Рамизова засадили. Год работали, представляешь! У него одного золота на двести тридцать тыщ изъяли. Через полгода возвращается - мне в лицо смеется, сука. И в должности восстановили!.. Всех, понимаешь, без разбора... Не было у нас хозяйственных преступлений, понимаешь, все менты поганые придумали... Калашников уважительно выслушивал излияния опера, время от времени сочувственно кивая. Кулинич - напротив, воспрял духом. Обнявшись с пресс-дивой, они на пару горланили привезенные из Главка частушки: Вот идет БХСС - Водка, бабы, деньги есть. Вечно пьян и вечно хмур Вслед за ним плетется УР. А за ним идут ГАИ - Эти пьют не на свои. И последним - прокурор. Среди них он главный вор. - Спой что-нибудь нормальное! - у Муравьева, видимо, проснулось и запротестовало его эстетическое чувство потомственного интеллигента. - Действительно, - поддержал кто-то из присутствующих. - Давай че-нибудь наше. Ко всеобщему одобрению Кулинич затянул "Мурку". Как ни странно, но среди личного состава бытовали, на первый взгляд, довольно странные музыкальные пристрастия. "Наша служба и опасна, и трудна" никогда не пели, хотя слушали с удовольствием. Наиболее популярны были такие вещи как "Мурка", "Гоп-стоп" и, конечно же, знаменитая "Таганка". Раздумывая над причинами таких предпочтений, Кулинич сначала подумал, что вкусы формируются по принципу "с кем поведешься...". Но он чувствовал, что ребята как бы вкладывают в блатные песни иной смысл, и те звучат совсем не по-блатному. Атмосфера, что ли, иная. Вроде костюма пирата на маскараде - из воплощенного зла получается шутка. Музыка, кажется, вернула Иванову жизненный оптимизм. Отбросив свое похоронное настроение, он протянул руку за гитарой: - Ну-ка, дай-ка. Я тут на днях классную вещь слышал. Не знаю, кто написал, но - наш человек, точно. За душу берет. Он посерьезнел, настроил инструмент и в наступившей тишине зазвучали аккорды в темпе марша. Карабин - на плечо. Слезы - к чертовой матери. Будет нам горячо В жаром пышущем кратере. Мы прочешем весь лес Как породу старатели. Натворим мы чудес Батальоном карателей! Войте, волки, в лесах, В затаенных местах! От фуражек зеленых Зарябило в глазах! Вы подохнете скоро Без могил, без крестов. Мы - собачая свора В двадцать тысяч штыков. Егерями войдем В лес в околышах синих. Хутора обольем И землянки бензином. Мы прочешем листву, Перемесим мы глину, Расстреляем Литву, Разопнем Украину! Впереди - темнота, А в руках - автоматы. Позади нас - война, Буковина, Карпаты... Сантименты - потом! В то, что делаю, верю я! Помни: в сорок шестом Нас послал сюда Берия. Сантименты - потом! Смерть идет неизбежно. Снова в бой, но зато Наше все побережье. Мы прочешем листву, Перемесим мы глину, Расстреляем Литву, Как тогда Буковину.1 Выслушав благодарности и пообещав всем желающим потом записать слова, исполнитель снова заметно погрустнел. Задумчиво рассматривая свой захватанный стакан, Иванов заметил старшине: - Между прочим, стаканы надо мыть с обеих сторон. - Во-во! - поддержал Кулинич. - Изнутри тоже! Еще раз неприязненно покосившись на стакан, Иванов встал и прихватив сколько смог посуды, направился в умывальник. Плеск воды был перекрыт неприличным звуком со стороны Шпагина. Рация у него в папке издала нечто среднее между автоматной очередью и предсмертным хрипом. - Достала уже! - он попытался извлечь аккумулятор, но безуспешно. Выключатель же отломался уже давно. Рация хрюкнула и вполне членораздельно произнесла: "...одтверди прием!". Сладив с техникой, Шпагин вновь вооружился бутылкой, но стаканов на столе не было. Как по заказу, за спиной скрипнула дверь. - Давай посуду, - и участковый протянул руку! - Не дам! - грозно рявнул зашедший в комнату Валентинов. - Вот вы чем занимаетесь! И это на месте происшествия! В служебное время! Из-за спины разгневанного начальника с ненатурально честной физиономией торчал замполит Незлобин. Время от времени он пытался выскользнуть за дверь, но начальник мертвой хваткой придерживал его за пуговицу на обшлаге. - Наливай! - очень кстати провозгласил Иванов, появляясь с чистыми стаканами. - Я запрещаю вам спаивать моих подчиненных! - загремел Валентинов, обернувшись. - Вы дезорганизовали работу всего отделения. Вон, старшина уже лыка не вяжет! - Никак нет, товарищ майор! Вяжу! - с этими словами Калашников вскочил, опрокинул стол и вытянулся по стойке "смирно". На китель Валентинова выплеснулась изрядная порция водки с соответствующим количеством закуски. Замполит за спиной у начальника остался сухим и, воспользовавшись замешательством, улизнул, оборвав пуговицу. Пресс-дива геройски попыталаь спасти положение: - Минуточку, товарищ начальник! Я вам сейчас тряпочку принесу и все приведем в порядок! - она ослепительно улыбнулась и выпорхнула из комнаты. Валентинов с видимым героическим усилием притормозил на языке поток вполне конкретных эпитетов. На Иванова (с его молчаливого согласия) свалилась вся ответственность за учиненную пьянку - как на единственного неподчиненого Валентинову в этой комнате. - Мальчики, а в этой комнате правда убийство было? - Зоя вернулась из ванной, держа в руках забрызганную кровью футболку. - Кажется, еще одно будет сейчас! - Валентинов все не мог успокоиться. Но Иванов сориентироваля мгновенно. Он как-то сразу заполнил собой всю комнату, оттерев начальника в угол. На глазах у присутствующих опер мгновенно протрезвел. Кажется, исчез даже запах. - Откуда у тебя это?! - Да вот, я же за тряпкой пошла, под ванну заглянула, а она там лежит... - Опер взял футболку двумя пальцами. Из-под пятен крови ехидно улыбающийся ковбой предлагал дармовое "Мальборо". "Есаулъ" в своем рассказе как раз и описывал эту майку. Хусаинов очень гордился тем, что потом сумел исключить ее из протоколов допроса. Найденные взамен липового Меснянкина реальные свидетели, видевшие Гринберга в тот вечер в общаге, не сговариваясь, показывали, что он был в майке "Мальборо", но таковой среди вещей подозреваемого не нашли. Прекрасно сознавая, что такое несоответствие материалов дела тянет, по меньшей мере, на возврат на доследование, если не на оправдательный приговор, Хусаинов приложил неимоверные усилия на сглаживание противоречий. Уговорить свидетелей на другую одежду не удалось. Была мысль заменить несговорчивых свидетелей другими, более сговорчивыми ребятами, но сложностей такой вариант сулил не меньше. В результате в протоколах допроса свидетелей Жбан ловко опустил вопрос об одежде. И сейчас неожиданное появление на свет вожделенной улики произвело на всех посвященных потрясающее впечатление. - Сергей, понятых! - скомандовал Иванов. - Остынь-ка лучше, - вяло посоветовал Хусаинов, - следствие закончено, дело в суде, уже поздно пить боржоми. До Валентинова наконец тоже дошло. - Эх, твою бы девочку - да на неделю пораньше, - с обидой в голосе протянул начальник. - Кстати, а кто проводил обыск в комнате? В комнате явственно запахло дисциплинарными взысканиями. - Жба-а-а-ан!!! - хором откликнулись все пристутствующие. - Ну что ж, - резюмировал Иванов, - тогда только и осталось - положить ее обратно и забыть. К делу все равно не пришьешь. - Да, Борис Владимирович, давайте забудем, - застенчиво намекнул Хусаинов, имея в виду скорее не майку, а все остальное, находящееся в комнате. - А зачем забывать, мальчики? - мило поинтересовалась пресс-офицерша, - В каком суде, говорите, дело? - В Ленинском, - машинально отозвался Иванов и тут же, вспомнив прошлогоднюю печальную историю, добавил. - Только не вздумай звонить Мариночке! Не хватало нам ЕЩЁ ОДНОГО скандала. Иванов намекал на секретаршу Ленинского райнарсуда Марину Тузову. Толстая и на вид вполне добродушная Мариночка втихомолку подрабатывала охраной ценных грузов. В кабине трейлера все принимали ее за обычную "плечевую". Правду, по слухам, узнавали лишь те, кто пытался напасть на груз, но они уже никому ничего не могли рассказать. В качестве вооружения Мариночка преспокойно использовала приложенные к уголовным делам "пушки" и потом, возвращая на место, частенько путала их. Из-за этого, собственно, история и выплыла на свет. Сунуть в дело лишний вещдок оказалось сущим пустяком, на что Зоя сейчас и намекала. Невозможность приобщения к делу только что обнаруженного доказательства прекрасно понимали все кроме, может быть, Валентинова, который еще некоторое время хорохорился, утверждая что-то про доследование. Дело уже лежало в суде, и перспективы у него виделись знающим людям как весьма безрадостные. В итоге майку действительно сунули обратно под ванну и начали расходиться. Вот уже несколько недель все оппозиционные газеты и западные голоса смаковали политическое убийство, обвиняя КГБ в смерти Паши Фотиева, а милицию - в укрывательстве убийц. Комитет, как всегда, хранил гордое молчание, а не отличающееся таким благородством милицейское ведомство неубедительно пыталось оправдаться. Прокуратура, как ни странно, под горячие языки не попала, поэтому Жбан чувствовал себя достаточно спокойно и к работе относился по-прежнему наплевательски. Валентинов же с заместителем отдувались за всех. В отделение зачастили проверки из главка и министерства. А какой еще реакции можно было ожидать? Очередной проверяющий после небольшого совещания в кабинете Валентинова и осмотра его коллекции спиртных напитков проявил участие и понимание: - Я тут должен хоть что-нибудь накопать, иначе меня не поймут. Лучше покажите мне сами, какие у вас недостатки. Хусаинов без излишних предисловий начал диктовать инспектору перечень выявленных недостатков для акта проверки. - Дежурная часть, оружейная комната и обезь..., то есть, помещение для доставленных лиц находятся в антисанитарном состоянии. Для сведения граждан не вывешены выдержки из законов о правах. За сотрудниками УР не закреплен автотранспорт. - Ладно, на акт хватает, - удовлетворился инспектор. - Ну, на ремонт, я понимаю, средств нет. А что, так трудно права вывесить? Не можете отпечатать как положено - хоть от руки напишите. - Да нет, мы отпечатали в типографии и стенд оформили. - И где же он? - Я его снял. - Зачем? - Вам нужно отчитываться... ну и мне тоже. Когда вы уйдете, я его повешу обратно и напишу, что недостатки устранены. Инспектор лишь крякнул и погрузился в бумаги. Закончив писанину, он с видимым облегчением согнал с лица официальное выражение и высказался: - Кстати, насчет нарушений. Когда я служил в областном главке, поехали мы как-то проверять один ОВД. По пути слышим по радио сообщение оперативной группе прибыть по адресу такому-то задержать квартирного вора. Я смотрю - мы как раз мимо нужного дома проезжаем. Велел я завернуть во двор. Посмотрим, думаю, как быстро прибудут и в каком составе. В бригаде, как известно, полагается опер, следователь, криминалист и кинолог. Полный комплект встречается довольно редко... Так вот, подъезжает машина, из машины вылезают двое мужчин и женщина, все в штатском. "Интересно, - думаем, - кого на этот раз в группе не окажется?" Мужики бегут в подъезд, а женщина вытягивает из машины, с заднего сиденья... как вы думаете, что? Вилы! Обычные вилы на деревянной ручке и становится с ними под окном. Видимо, у них уже отработанный сценарий. Распахивается окно, и вор пытается выпрыгнуть, благо невысоко - второй этаж. Но видит наставленые на него снизу вилы и раздумывает прыгать. Когда его вывели, мы подходим, представляемся и начинаем выяснять, кто есть кто в этой странной бригаде. Один из мужиков (самый крепкий, который вора и заломал) оказывается техником-криминалистом. Другой представляется кинологом. Что любопытно, собак в этом ОВД по штату не числилось, но кинолог был и при захвате справлялся, как показала практика, не хуже четвероногого друга. Женщина же с вилами оказалась опером. Безвестно отсутствовал лишь следователь... - У вас с комплектом, надеюсь, все в порядке? С комплектом, точнее, с некомплектом личного состава в отделении, как везде, было трудно. Но последнее время помогли комсомольцы... Кто-то из ребят додумался почитать положение об ОКОДах, где черным по белому было записано, что руководство оперативного комсомольского отряда избирается на ежегодном общем собрании. Подбиваемые Кротом, окодовцы устроили собрание и сместили Костю Побелкина с его поста. Это переполнило чашу терпения руководства. На первом же заседании бюро ВЛКСМ Университета оперотряд был распущен. Своими задержаниями да протоколами он давно уже вызывал недовольство студентов, а комсомольское начальство с некоторых пор не отчитывалось о воспитательной работе среди молодежи, но зато заботилось о своей популярности в указанной среде. Наиболее активные ребята из оперотряда пошли к Валентинову во внештатники. Неприятностей от этого, конечно, добавилось, но зато самую рутинную часть работы теперь можно было спихнуть на них. С пьянки все расходились в дурном настроении, недобрым словом поминая начальника. Хусаинов отправился в отделение забрать свою сумку, с ним за компанию поплелись Кулинич и Муравьев. В дверях конторы они столкнулись с Китаевым из патрульно-постовой службы. Его лунообразная, обычно пылающая довольством физиономия на этот раз наводила на мысль о лунном затмении. - Ребята, хорошо, что вы здесь! - воскликнул Китаев. Поскольку он остановился в дверном проеме, полностью, его загородив, игнорировать это обращение не удалось. - Что еще случилось? - худенький Муравьев попытался протиснуться мимо Китаева в двери конторы, но безуспешно. - Ребята, у нас все на выезде, а тут в зоне "Е", сообщили, в одной комнате изнасилование происходит. Корпуса главного здания Университета почему-то именовались "зонами". Сыщики направились к зоне "Е". Китаев сильно отстал, делая вид, что автомат для него - непосильная ноша. За указанной дверью действительно раздавались женские крики и стоны, значение которых можно было истолковать двояко. Однако после стука в дверь они приобрели вполне определенный характер: "Помогите!" Муравьев толкнул дверь, та не подалась, после чего сыщик начал грозно колотить по ней ногами с криками "Откройте, полиция!" Он уже примеривался, как бы поудобнее встать, чтобы выбить филенку двери и открыть замок изнутри. Но тут неожиданно дверь в комнату сама распахнулась, и кто-то стремительно проскочил под рукой сыщика и унесся в коридор. Злодея начали преследовать. Он выбежал на лестницу, скатился вниз, промелькнул через холл, безнадежно оставив позади преследователей, кинулся в крутящуюся дверь, ведущую на улицу и застрял в ней. Как обнаружилось мгновение спустя, застрял не по воле случая, а по воле левой ноги Китаева, которая вовремя заклинила вертушку. Увидев из-за толстого стекла сияние китаевской ряхи, которая снова расцвела довольством, нарушитель повел себя довольно странно. Его лицо исказила гримаса, он накрыл голову руками, скорчился на полу внутри вертушки и затих. Подбежавшие с другой стороны опера далеко не сразу смогли извлечь его из двери. В "обезьяннике" задержанный также продолжал вести себя странно - скорчился на полу и тихонько скулил. Прибывшие медики вынесли диагноз: "нервное потрясение, клаустрофобия". Об уголовном деле забыли. Сыщики небезосновательно опасались, как бы не пришлось отвечать за явную психическую травму задержанному. По нынешним временам, за это можно было поплатиться. Даже потерпевшая, узнав, что он, видимо, останется на нервной почве импотентом, обозвала милицию "изуверами" и пригрозила пожаловаться. После этого сели забить фишки. - Ну, значит, главк против отделения, - заметил Кулинич, оценив рассадку соперников за столом. Сам он очутился напротив Муравьева, а Иванову выпало играть в паре с Пчелкиным. Согласно старой русской традиции, опера каждый день на работе "забивали фишки". А в свободное время, за фишками, естественно, обсуждали служебные вопросы. - По делу еще кучу справок собирать. Иван, ты нам окажешь содействие? - Вы думаете, у меня нет дел кроме вашего? - парировал Иванов. - Вот хотя бы аналогичное убийство-бытовуха на площади Восстания. Одного МИДовского чиновника прирезали. Так я практически в одиночку все раскрыл! Там, кстати, тоже вони много было, с Минобороны один генерал-лейтенант все наезжал, но, конечно, с вашим демократом не сравнить. #### - Жбан его в суд все же загнал. #### - "Рыба"! - торжествующе провозгласил Иванов, грохнув по столу костяшкой. - Считайте фишки! Кулинич разочарованно вывалил на стол содержимое своей ладони. Взглянув на фишки партнера, он присвистнул. - Это наша "рыба". - И нам, кажется, хватает, - заглянул Муравьев в "пулю". Через месяц, пасмурным декабрьским утром в старинном особняке, что живописно красовался на высоком холме над Москвой-рекой, слушалось дело по обвинению гражданина Гринберга Руслана Аркадьевича в совершении умышленного убийства без отягчающих обстоятельств. Народу в зале было достаточно много - человек двадцать. Пришли несколько студентов. Хотя ажиотаж давно прошел, и Киндер решил не поднимать шумиху вокруг процесса, здраво рассудив, что популярности СД это не добавит, кое-кто из его соратников, которых не удалось убедить, развесил объявления о предстоящем судебном заседании. В итоге собралось несколько любопытствующих. Слава богу, обошлось без журналистов. В первом ряду сидел Иванов, с профессиональным интересом наблюдая за работой адвоката. Виталий Ноевич Зверев с таким видом, как будто только что нашел на дороге тысячу долларов (возможно, именно так и случилось), перебирал толстую пачку бумаг, то и дело рисуя на них какие-то пометки или отчеркивая отдельные фразы желтым фломастером. А возле окна устроился на первый взгляд ничем не примечательный мужчина средних лет. На второй, более подробный взгляд он также ничем не выделялся, и это обстоятельство бросалось в глаза. Хотелось сказать, что он "в штатском", хотя никто вокруг тоже форму не носил. На протяжении всего заседания он сидел неподвижно и не выказывал абсолютно никаких эмоций. Из официальных лиц в зале первой появилась секретарь суда - ухоженная семнадцатилетняя дама с видом Снежной Королевы. Усевшись за свой столик, она разложила целую пачку бумаг и начала непонятно что строчить в блокноте. Затем появился милицейский сержант из конвойной роты. Окинув зал беглым взглядом, задержавшимся на секретарше, он вошел и направился проверить окна. Проходя мимо секретарши, сержант положил ей руки на плечи, нагнулся и прошептал на ухо что-то, по его мнению, ласковое, а судя по выражению лица секретарши, весьма похабное. Она пискнула и передернула плечами. Сержант ухлестывал за нею давно и при этом не отличался изысканностью манер. К примеру, он полагал комплиментом ущипнуть даму за попку, что, однако, не совпадало с ее представлениями. От другого секретаря, Мариночки Тузовой он уже разок получил за такой "комплимент" профессиональный пинок по голени, после чего она ему разонравилась. Оставив секретаршу, конвойный сержант направился к "скамье подсудимых" - обыкновенной деревянной банкетке с поставленным перед ней ученическим столом. Он заглянул под банкетку в поисках припрятанных записок и сунул руку в стол. Резкий металлический щелчок, нечленораздельно-матерный вопль сержанта и сдавленное хихиканье секретарши прозвучали одновременно. Конвоир выдернул из-под крышки стола руку, на которой болталась хорошо известная и достаточно примитивная по конструкии адская машина, именуемая по традиции мышеловкой. Он злобно покосился на Снежную Королеву, швырнул в нее мышедавку и с грохотом вышел. С задних рядов послышались аплодисменты. Секретарша торжествующе посмотрела ему вслед, смахнула со своего стола мышеловку и поправила юбку, подтянув ее повыше. В зал ввели Гринберга. Один сержант шел впереди арестанта, второй сзади. Инвалид мышеловки появиться в зале второй раз не рискнул. Гринберг несколько недоуменно покосился на студентов, еще больше развеселившихся при виде его "матросской" походки. В изоляторе Гринбергу пришлось самому сходить туда, куда он по недомыслию послал своих сокамерников. После процедуры его стали посещать философские мысли о бренности всего сущего. Он проследовал на банкетку подсудимых и примостился на краешке. К подсудимому тут же бросился Зверев и стал что-то быстро объяснять, показывая отчеркнутые места в бумагах. Предстоящий процесс волновал Виталия Ноевича. Всего три дня назад в этом же зале на глазах судьи его личность подверглась неслыханному оскорблению. Виталий Ноевич защищал клиента по привычному делу об изнасиловании. И столь же привычно сказал, в своей защитительной речи, что "обвинение опирается только на нетрезвые показания обколотой девицы с подмоченной репутацией". Дальнейшая речь была прервана громовой оплеухой. Обколотая свидетельница с подмоченной репутацией работала в одном из лесных лагерей и прекрасно знала, как обходиться с хамами. Защитительная речь была сильно скомкана и прозвучала весьма шепеляво. Самой же обидной для Виталия Ноевича стала реплика председательствовавшей судьи Пельшер: "Целиком присоединяюсь!" Ленинский район - это была не его территория. По хорошему, следовало бы отказаться от подобного дела. Среди московских адвокатов не принято браться за дела, которые слушаются не в "своем" суде. И дело вовсе не в разделе рынка. Со "своим" судьей всегда можно если не договориться, то, по крайней мере, четко предсказать исход процесса. Не зная заранее приговора, адвокату весьма затруднительно строить финансовые отношения с клиентами. Несколько спасал положение лишь внеочередной отпуск судьи Пельшер. Судья Мария Пельшер вела дела непозволительно вольно. Зам. председателя суда решил провести с молодой коллегой разъяснительную беседу, выбрав для этого совместную поездку в один дом отдыха. Однако Мария ехать отказалась. Ее дедушка, когда-то сталинский сокол, а ныне скромный председатель Комитета партийного контроля, пригласил внучку отметить его девяностый день рождения на государственной даче. Употребив весь запас валидола в кабинете председател суда, зампред решил впредь не связываться и лишь старался деликатно отводить именитую внучку от наиболее каверзных дел. Вот и на этот раз, поинтересовавшись мнением Марии Яновны, как она намерена разрешать дело Гринберга и услышав в ответ твердое "По закону!", зампред горячо похвалил такую принципиальность и поспешил предоставить Марии от греха очередной отпуск. Процесс Гринберга был поручен старому проверенному кадру - товарищу Бугаевой, не замеченной в родственных отношениях с деятелями международного коммунистического движения. Кстати, различные сыновья-кумовья имели с точки зрения начальства и положительные стороны. Можно, например, вспомнить опера одного из райотделов. Его так и звали за глаза - "Сын". Кто именно его папа, знали не все, но значительность родителя была подтверждена одним любопытным случаем. Как-то коллеги намеревались предпринять достаточно смелую акцию - обыск в доме одной шишки районного масштаба. Все необходимые формальности в прокуратуре были выправлены, но... Кроме "буквы закона" есть еще и "генеральная линия". Поэтому с собой на операцию зазвали Сына - под предлогом получения им опыта расследования сложных дел. Опасения оказались не напрасны и опревдались на все двести процентов. В разгар обыска прибыл сам второй секретарь Московского областного комитета партии и начал всех строить. В разгар его речи на тему "Да как вы посмели!" вперед выдвинулся опер по прозвищу Сын и вежливо, но твердо послал товарища второго секретаря достаточно далеко. Тот захлебнулся от ярости, ибо видел такую наглость первый раз в жизни. "Я - второй секретарь Обкома!" - заорал он. "Не волнуйтесь, - парировал опер, - это ненадолго" На следующее утро секретарь отправился прямо на Старую площадь, но там его уже ждал сюрприз от сыновнего папы. Из-за двойной дубовой двери донеслась пара грозовых раскатов, но в целом все свершилось тихо. Второй секретарь Московского обкома партии был снят с должности и отправлен на хозяйственную работу. Виталий Ноевич честно пытался отработать свой гонорар, путая свидетелей. Свидетели не путались. Накануне процесса верная своим правилам Бугаева устроила пятичасовой семинар для всех участников, пока каждый свидетель не заучил свои показания наизусть и мог повторить их с любого места. Еще раз оживление в зале вызвало последнее слово подсудимого. Судья, как советский работник и как женщина привыкла, чтобы последнее слово всегда оставалось за ней. Поэтому неоднократно перебивала Гринберга, который и без того запутался и нес какую-то чушь. Когда судья, раздраженная невразумительностью речей подсудимого, спросила "Так вы все-таки раскаиваетесь в содеянном?", Гринберг выдал следующее: - Мне не в чем раскаиваться, поскольку я не виновен в том, в чем меня обвиняют, но если вы все же признаете меня виновным, то я раскаиваюсь. По окончании судебного заседания присутствовавший на нем "мужчина в штатском" молча вышел из здания и не торопясь дошел до метро. Сойдя на "Павелецкой", штатский затерялся в лабиринте замоскворецких переулков. У входа в небольшой особняк любитель судебных заседаний поздоровался со старушкой в халате, сидящей при входе, и прошел на второй этаж. Оказавшийся за железной дверью автоматчик отнесся к посетителю куда внимательнее - около минуты он изучал предъявленную пластиковую карточку-пропуск и даже зачем-то провел пальцем по магнитной полосе. После всех этих формальностей гость попал в приемную, обставленную весьма скромно, если не считать роскошных белых штор на окнах. - Андрей Андреевич у себя? - поинтересовался посетитель у секретарши. Секретарша протянула руку куда-то под скопившиеся на столе бумаги. - Товарищ Рагозин вас уже дважды спрашивал. Заходите! Красный огонек над дверью кабинета при этих словах сменился зеленым. Для верности гость сосчитал в уме до десяти и только тогда распахнул дверь. Инструктор ЦК КПСС по рукопашному бою и на этот раз был одет в непритязательный штатский костюм. Тем не менее, посетитель приветствовал его так, что на плечах у обоих как будто проступили просветы и звездочки. Рагозин начал без предисловий: - Как там? - Четыре года общего режима. Ниже низшего предела по этой статье. - Гринберг никого не интересует. Что по нашему вопросу? - Чисто все. Ни Кузьминского, ни Двадцать пятого в деле нет. - Ну, значит, вроде, обошлось... Ты присаживайся... С МЕРОПРИЯТИЕМ, как будто, тоже чисто прошло. Правда, у нас тут генерал-лейтенант Пуров пытался волну гнать, но я постарался объяснить ему, что не стоит... Напрасно тогда твои ребята светанулись с этим Кузьминским. - Андрей Андреевич, но вы же понимаете... Ребята работали, не зная полного расклада. Они и предположили, что двести шестое отделение расследует как раз наше МЕРОПРИЯТИЕ. - Даже если бы так. Зачем же силовую акцию проводить? Инструкцией предусмотрены случаи... - Да, но тут, можно сказать, уникальное стечение обстоятельств. Понимаете, некоторые детали дела совпадали с нашей акцией. И видеокассета... Ведь Двадцать пятый на Восстания должен был как раз кассету изъять... - Вот именно, детали! Откуда твоим ребятам известны детали совсекретной акции? Подчиненный Рагозина виновато замолчал. Начальник выдержал строгую паузу, затем перевел разговор на несколько иную тему. - Я все-таки так и не понял. При чем здесь этот Кузьминский? Ну, допустим, кассета - всего лишь совпадение. Но почему милиция после всего этого принялась расследовать падение Кузьминского из окна? - В деле ничего об этом нет, - развел руками разведчик. - Известно лишь, что он нашелся через три дня живой. Но чтобы его взять, милиции пришлось выносить дверь комнаты и применять спецсредства. Видимо, ихний спецназ работал. И после всего этого Кузьминский оказался на свободе. Непонятно... А вы, кстати, ничего не узнали по каналам КГБ? - Да, темнят они что-то. Два запроса моих похерили. Я так понимаю, это игры уже на самом верху. Видимо, в связи с тбилисскими событиями, Председатель установку дал - выслуживается, зараза, перед депутатами. Еще некоторое время коллеги анализировали последствия проведенного в сентябре МЕРОПРИЯТИЯ и все больше недоумевали по поводу нелогичных действий милиции, неясной роли Кузьминского в этом деле и других загадочных обстоятельств. Рагозин задумчиво крутил в руках старый финский нож с зарубками на рукоятке. - И все-таки что-то здесь не так. Совпадения, конечно, бывают, но я привык их остерегаться. - Дрожжина, думаю, стоит отправить в командировку. - Да. А этого Кузьминского... Знаешь, береженого бог бережет. На всякий случай надо его "зачистить". Эпилог  К середине дня погода испортилась, начал накрапывать дождь. Порывами налетал холодный ветер. Ожидавший у станции метро "Университет" молодой человек был лишь в черной ветровке с надписью "US Air Force" поверх серой майки. Ветровка не выглядела очень уж теплой, но молодой человек не стал заходить в вестибюль метро. Если ему и было холодно, то он никак не выражал этого. Впрочем, слишком долго ждать не пришлось. Всего через полчаса на другой стороне проспекта в группе студентов показался ОБЪЕКТ. Молодой человек хорошо запомнил его лицо по фотографии. Имени ОБЪЕКТА он не знал, да и не хотел знать. Молодой человек подошел к ларьку с соблазнительной вывеской "Горячие закуски" и склонился над своим кейсом. Он набрал на кодовом замке кейса комбинацию цифр, но открывать его не стал, а вынул деньги из кармана брюк. Купив чебурек, исполнитель не спеша направился ко входу в метро. В дверях кипела давка - почему-то каждому было просто необходимо пройти первому. ОБЪЕКТ локтем толкнул молодого человека и едва не выбил из руки чебурек. Спасая свою еду, исполнитель прикрыл чебурек кейсом. ОБЪЕКТ остервенело оттолкнул ребро кейса и скрылся в метро. В толпе их отнесло в разные стороны, но молодого человека это уже не интересовало. В вагоне ему очень кстати досталось сидячее место - ехать было далеко. Как всегда после МЕРОПРИЯТИЯ, хотелось спать. Все же он мельком увидел, как ОБЪЕКТ, выйдя на "Кропоткинской", вдруг вцепился в идущего рядом мужчину и съехал на пол. Впрочем, исполнитель не заинтересовался этой сценой. Сердечный приступ от духоты и сутолоки в метро - почти обычное дело. Молодой человек вышел на "Кировской" и все так же не спеша дошел до узкой тихой улицы, покосившись на табличку с именем непрофессионально убитого классика. Исполнитель подумал, что в те годы смерть еще не умели ОРГАНИЗОВАТЬ на должном уровне. Да и сейчас случаются проколы... Занятый своими мыслями, молодой человек прошел в калитку с большой красной звездой, привычно взмахнул пропуском перед носом у часового и нырнул в старое здание с облупившейся штукатуркой. Пройдя через гараж, он открыл своим ключом железную дверь с табличкой "Аккумуляторная". Аккумуляторов там, правда, не оказалось. Зато имелся в наличии мрачный мичман с автоматом. Не обращая на него внимания, исполнитель открыл вторую дверь, спустился по лестнице и вошел в новый, не столь обшарпанный коридор. В одной из комнат он сдал свой кейс хромому пенсионеру в синем халате. Тот покосился на кодовый замок и хотел что-то сказать, но в это время коротко прозвонил телефон. Пенсионер послушал, что-то пробурчал и положил трубку. Делая пометки в амбарной книге, он лишь коротко бросил: - Дрожжин, зайдешь к начальнику. Молодой человек мрачно кивнул и попросил: - А вы не уходите обедать до моего возвращения. Вы можете опять понадобиться. Пенсионер и сам это понимал. Вызов к начальнику предвещал очередное МЕРОПРИЯТИЕ. Примечания к гл.7 1 Автор песни - Михаил Косой, (c) 1987.
Примечания к книге Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с ведома и согласия владельцев авторских прав на некоммерческой основе при условии сохранения целостности и неизменности названия и текста, включая настоящее уведомление. Любое коммерческое использование настоящего текста без ведома и письменного согласия владельцев авторских прав не допускается. С откликами, вопросами и замечаниями к авторам, а также по вопросам коммерческого использования данного произведения обращайтесь непосредственно по e-mail адресам: "Nikolai Fedotov" fnn@optics.npi.msu.su "Igor Sobetsky" sobetsky@mtu-net.ru Оригинал книги опубликован в Интернете по адресу bajki.narod.ru Просим прощения у читателя за недостатки текста. Вариант книги не окончательный. Исправленная и дополненная версия будет в ближайшее время опубликована на вышеуказанном сайте. Словарик терминов БЛАНКОВЫЙ (дупель) единственная фишка данного достоинства на руках у игрока. ЗАЙТИ выставить первую фишку в игре. ЗАХОДЧИК игрок, имеющий на руках меньше других фишек, который, таким образом, закончит игру, если не будет пропускать ходов. ИГРАТЬ ПОПЕРЁК дуплиться. МАГИЧЕСКИЕ ЧИСЛА 98, 99 и 100 - в игре "пара на пару" при наборе такого количества очков следующий проигрыш является фатальным, поскольку два игрока не могут набрать в сумме менее 3 очков. ОТОЙТИ отдуплиться. ОТРУБИТЬ (дупель) выставить третью пару фишек какого-либо достоинства без дупля; после этого отрубленный дупель уже не может быть выставлен ни при каких обстоятельствах. ПЕРЕКРЕСТИТЬ жест, который обычно делается, когда отрубают дупель. РЫБА вариант окончания партии, когда у всех соперников остаются на руках фишки. РЫБА АДМИРАЛЬСКАЯ (в некоторых вариантах игры) "рыба", которую ставят двумя дуплями одновременно. СТУЧАТЬ постукивание по столу означает, что играющий пропускает ход. ФИШКИ костяшки домино. ФИШКИ НА СТОЛ возглас игрока, намеревающегося поставить "рыбу" (ударение на втором слове). ЧЕМОДАН дупель 6:6. ЯЙЦА ситуация, когда после "рыбы" у соперников остается одинаковое количество очков.