автомобиля без помощи человеческих рук слегка вибрировал из стороны в сторону. Боясь пошевелиться, он закрыл глаз и почувствовал, что совершенно трезв. Плавно, стараясь не делать шуршащих звуков, он потянулся к ручке двери. Он слышал, как скрипят его суставы. Дверь не открывалась. Паника сковала его отрезвевшие члены. Открыв правый глаз, он увидел сквозь искаженное каплями боковое окно наплывающий одинокий фонарь, отсвечивающий мертвенно-синим светом, и вывеску под фонарем: "Харьковское городское кладбище No 8". Поравнявшись с вывеской, машина остановилась. Холодный пот мгновенно заструился к низу спины, шея онемела и перестала слушаться, верхнее веко левого глаза накрепко приклеилось к нижнему. Жора попытался еще раз открыть дверь. И опять безуспешно. Машина вновь тронулась с места. Не увеличивая скорости, запертый автомобиль, зловеще позвякивая чем-то металлическим, -- и теперь он был уверен, что и острым, -- в гробовой тишине ехал в неизвестном направлении. Мысли покинули его, оставив один на один с этим катящимся гробом. Впереди что-то смутно засветилось. Что-то знакомое, но размытое и скрытое темнотой. С приближением машины нечто знакомое начало принимать все более четкие очертания и вскоре оказалось машиной ГАИ. Стараясь не делать резких движений, он начал крутить ручку стеклоподъемника. Мокрое запотевшее стекло послушалось и начало медленно опускаться. Автомобиль поравнялся с милицейским "жигуленком" и остановился. Дверь гаишной машины открылась и из нее вышел офицер в плаще с капюшоном. Медленно приблизившись к автомобилю, он наклонился и заглянул в открытое окно. Их глаза встретились. И только тут Жора понял, что не может расцепить зубы. Он хотел крикнуть: "Помогите!", но мышцы лица и легких не слушались. Милиционер молча смотрел на него. Не в силах открыть рот, Жора замычал и завращал правым глазом, стараясь обратить этим движением внимание офицера на пустующее сидение водителя. Гаишник продолжал молча смотреть на него, только мохнатые брови слегка нахмурились. После тщетных попыток хоть слегка открыть сведенные судорогой челюсти, Жора замычал еще более интенсивно и заговорщицки заморгал единственным слушающимся его глазом. Гаишник, не шевелясь, продолжал смотреть на него. И тут жуткая мысль пронзила Жору до мозга костей: "Это не милиционер!" Лицо в окне, скрытое капюшоном, смотрело молча, глаза не мигали. Толстый бушлат полностью скрывал одежду молчуна, лицо отливало синеватым оттенком, глаза, неподвижные, как у зомби, имели землистый цвет. Если бы незнакомец задержал свой взгляд еще на две секунды, сердце Жоры выскочило бы из груди и упало бы в лужу у ног гаишника. Но тот поднял голову и, глядя куда-то в темноту позади машины, спросил: -- Ну что, сдох? "Это -- конец", -- ужасная мысль ворвалась в онемевшее сознание, как приговор. Бешено колотящееся сердце на секунду замерло, ив гнетущей тишине раздались приближающиеся шаги. Затем прерываемый одышкой голос прохрипел над самым ухом: -- Да вот, мотор заглох, товарищ сержант, а аккумулятор мертвый. Чертово корыто! От самого кабака толкаю. Уже из сил выбился окончательно. Можно, я от вашей машины прикурю? -- Прикурить-то прикури, -- разрешил инспектор и, кивнув в сторону машины, добавил: -- Только зачем ненормальных по ночам в машине возить? Вон, сидит на переднем сидении, дергается. Вези его отсюда от греха подальше. Глава 8 НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ Для того, чтобы вызвать искренний интерес у посторонних людей существует только два способа: надо или напиться с ними, или занять у них деньги. Остап Крымов ("Как взять взаймы и сохранить товарища") В то время, когда Нильский беспробудно пьянствовал с городским артистическим бомондом и выжидал, пока созреет публика, Остап не терял времени даром. За триста гривен он приобрел "нулевую" фирму -- общество с ограниченной ответственностью "Радость", после чего укатил в Москву. Вернулся он через два дня, привезя с собой ворох каких-то плакатов и видеопленку с рекламным роликом. Крымов сообщил сподвижникам, что заключил в Москве контракт на организацию в Харькове концерта московской группы "Браво". Условия этого документа носили просто-таки кабальные условия для устроителей. Тем не менее красочные плакаты с анонсом выступления музыкантов были развешены по всему городу. По местному телевидению пять раз в день прокручивался призывный ролик с популярной группой. Остапу удалось избежать всех рекламных расходов, поскольку и пленкой, и плакатами его снабдил импресарио группы "Браво", а с телевидением Крымов рассчитался билетами на будущий концерт, который должен был состояться в киноконцертном зале "Украина" в конце мая. Как только Нильский узнал о предстоящих гастролях, он затрусился, как виброустановка для выравнивания бетона. Не отличавшийся особенным мужеством и в более спокойные времена, Сан Саныч после того, как обрел должность президента "Радости", и вовсе потерял покой и сон. Когда Крымов вручил ему контракт, Нильский принял его с таким же чувством, как старый израильтянин принимает случайно найденную в Иерусалиме бесхозную сумку, в которой с равным успехом могут лежать как чьи-то ценности, так и килограмм тротила. -- Нет, только не это! -- простонал Нильский. -- Я готов выдать все мои вещи, включая трусы и зубочистку, за личные вещи Фредди Меркюри, но только не это. Эти гастроли пахнут тюрьмой так же отчетливо, как Жора -- чесноком, когда возвращается от своей буфетчицы с Барабашки. Я не могу на это пойти! Я умею читать газеты. И знаю, чем кончится этот "необыкновенный концерт". Известно, какие у звезд гонорары. Дай Бог окупить свои расходы Я догадываюсь -- вы продадите часть билетов и тю-тю. В бега. А я куда? Вы не первый, маэстро, кто... -- Посмотрите, кто подписал контракт, -- невозмутимо прервал его Крымов, засовывая целиком в рот спелый банан. Нильский вгляделся и обнаружил, что ниже слова "Директор" стояли имя и подпись самого Крымова. -- Ну, тогда вы -- самоубийца, -- убежденно заключил Нильский. -- Это ваше личное дело. Только прошу, не втягивайте меня в эту безнадежную аферу. Я все-таки президент фирмы. Меня первого поволокут за шкирку на Совнаркомовскую. Остап с бесстрастным видом дожевал банан и неожиданно взревел львиным рыком: -- Что?! Бунт на корабле? Вопиющая неблагодарность! Прекратить разговорчики! -- И, обведя всех присутствующих соратников испепеляющим взглядом, добавил: -- Кто еще хочет высказаться? Я вижу здесь еще двух официальных представителей ООО "Радость": завхоза и завженотделом. Может, кто-то хочет поддержать своего любимого президента? По лицам Вики и Пятницы было видно, что сердцем они поддерживают Нильского, а другими местами -- не очень. Совершенно неожиданно Остап в одно мгновение вернулся к тому безмятежному состоянию, которое имел, когда жевал банан. -- Ладно, хватит пустых прений, Вика, завтра же вывесь на кассах объявление о том, что все билеты на "Браво" проданы. У Жоры глаза полезли на лоб, а Нильский, который стоял с открытым ртом, как рыба, схватившая насморк, прошептал: -- Так ведь мы же не продали еще ни одного билета! -- Тем более, -- безапелляционно отрезал Остап и закончил заседание. Утром следующего дня Крымов поехал по объявлениям о продаже кафе и ресторанов, подобранным для него Нильским из местной прессы. Со второй попытки Остап попал именно на то заведение, которое отвечало поставленным требованиям. А требования эти были таковы: первое -- кафе должно быть убыточным по причине низкой посещаемости; второе -- хозяин доложен любить его, как родное, но несчастное дитя; и третье -- владелец должен быть честным (или с претензией на честность) малым. Таковым и оказалось довольно большое, но преимущественно пустующее кафе "Жасмин", расположенное в самом неудобном месте проспекта Гагарина. Хозяином его был похожий на моржа сорокалетний мужик со зрелым лицом и незрелыми водянистыми глазами на нем -- Сима Симкин по кличке Сиси. Со слезами на глазах Сиси рассказал Остапу, что вынужден продать свое детище, которому отдал лучшие полгода своей жизни, по причине всеобщего кризиса этого жанра. Сиси проклинал свою жену, экономический кризис и город Харьков, где на каждого человека, который в состоянии заплатить за хороший ужин с выпивкой, приходится по одному кафе. Сиси не стал лукавить и посоветовал Остапу переквалифицировать помещение под секс-шоп или хлебный магазин. Выслушав хозяина, Остап неожиданно сказал: -- После хорошей огранки даже булыжник может стать драгоценным камнем. Ваше кафе -- это самородок. Вы сами этого не знаете, Сима. Здесь надо приложить не руки, а голову. И вообще, я всегда считал, что не руки бывают золотыми, а мозги их обладателей. Сима, хотите, я сделаю ваше кафе процветающим? Сиси безнадежно махнул рукой. -- Оно и так скоро станет процветающим плесенью. Вы издеваетесь с меня, Остап. Крымов был серьезен. -- Сима, я могу полагаться на вашу честность? -- А на чью же честность тогда можно полагаться в этом городе? -- с недоумением спросил Сиси, который проработал в свое время базарным мясником, поваром в ресторане и завскладом овощной базы. -- Сима, скажите мне, положа руку на сердце, -- спросил Остап, -- какой доход в день дает "Жасмин"? -- Как на духу -- сто гривен, -- печально ответил Сиси. -- За месяц с трудом наскребаю на аренду и нищенскую зарплату повару. Чую, сбежит, паразит. Это пятый уже. У меня ведь сильно не поворуешь, я сам в прошлом в общепите работал. -- Значит, в месяц выходит тысячи три от силы, -- посчитал Остап и придвинулся ближе к Сиси. -- Слушайте сюда. У меня к вам будет деловое предложение. Я сделаю так, что через месяц ваш доход возрастет впять раз. Буквально с завтрашнего дня. Я попрошу себе за это две трети прибавки дохода в первые два месяца, а затем я передаю вам свое ноу-хау, и вы получаете все сами. Сиси недоверчиво посмотрел на Остапа. -- Сколько денег с меня потребуется? -- Ни копейки, -- ответил Крымов. -- Это все мои заботы. Вам ничего не надо менять. Просто у вас появится публика. И затем по моей методике, которую я вам передам в дальнейшем, она будет у вас всегда. -- Ну, если от меня ничего не надо, я согласен. Мне, кроме собственных цепей, терять нечего, -- сказал Сиси, с отвращением обводя помещение блекло-голубым взглядом. -- Слово? -- строго спросил Остап. -- Слово, -- ответил Сиси, протягивая руку. Вечером этого же дня к Остапу подошел мрачный, как церковный капельмейстер, завхоз Пятница. -- Маэстро, разрешите доложить. У нас осталось два рубля. Продукты закончились. -- И что? Среди соратников уже началась цинга? -- беззаботно спросил Остап. Жора был хмур. -- Нильский говорит, что продажа битловских шмоток начнется со дня на день, а жрать хочется уже сейчас. И сильно. Остался только черствый хлеб и зеленый горошек. Вместо комментария желудок Пятницы издал громкий переливчатый звук, сочетающий в себе вой волчицы и урчание сливаемой воды в унитазе. Остап почесал переносицу. -- Вы правы, Жора, нам надо поднажить немного денег. Действительно -- не хлебом же единым. Кафе и гастроли дадут нам доход только через неделю. Я не могу допустить массового падежа сподвижников. Начнем сейчас же. Давайте я вас проинструктирую, и вы уже сегодня принесете нам в клювике немного денег. -- Что, опять кукла? -- Никаких кукол, Жора. Я принципиально не возвращаюсь к пройденному. Да и душа не лежит. Слушайте меня внимательно, правила просты, но выполнять надо строго по инструкции. Выслушав Крымова, Жора посмеиваясь пошел к выходу, а Остап сел за стол, придвинул к себе телефон и открыл газеты, в которых аккуратной рукой Нильского уже были подчеркнуты сегодняшние объявления о пропаже собак и котов, утере водительских прав и паспортов, а также об угоне автомобилей. Остап снял трубку и набрал первый номер. На следующий день в городе происходили странные события, имеющие непосредственное отношение к членам фирмы "Радость". Жора целый день слонялся по улицам и паркам центра города, не забывая время от времени заглядывать в различные кафешки. Предметом его интереса были парочки всех возрастов, но преимущественно молодые. Покружив некоторое время в отдалении, Жора подходил к объекту, вежливо извинялся перед дамой и, наклонившись к кавалеру, коротко говорил ему что-то на ухо. Далее следовала самая различная реакция, которую доходчивее всего можно описать языком статистики. Из десяти мужчин четверо молча шли дальше, двое поднимали шум и скандал, один производил попытку ударить Жору по лицу или в пах, и трое молча доставали из кармана десять гривен и с невозмутимым лицом подавали их Пятнице, после чего шли дальше своей дорогой. Таким образом, с десяти клиентов Жора имел тридцатку чистой прибыли, и уже в первый день работы он притаранил домой сто пятьдесят гривен. Эта сумма пришлась как раз кстати, поскольку к этому моменту Нильский исхитрился сгрызть остатки засохшего бородинского хлеба. В последующие дни на протяжении недели Жора имел все те же неплохие результаты. В конце каждого дня он приносил в клювике от ста до двухсот гривен, что помогло продержаться компаньонам на плаву до начала поступления денег от "концерта" и "кафе". Тем временем около театральных билетных касс, рядом с вывеской "Все билеты на концерт "Браво" проданы", стояла девушка в очках и бейсболке и предлагала билеты с небольшой наценкой. Самые дешевые из них -- те, которые были по десять гривен, спекулянтка предлагала по четвертаку. Эта небольшая сумма не била по мозгам, и публика охотно брала дефицит, тем более, что Вика была монополисткой. В первый день ей было как-то не по себе. Но билеты хорошо раскупались, спекуляция уже давно стала в нашей стране вещью привычной, превратившись и унижаемый вид бизнеса основной массы населения. Мало того, Вика с удивлением узнала, что ее же билеты скупают оптом и пролают уже по тридцать пять гривен, зачастую прямо возле ее носа. Уже через три дня Вика перестала сама торговать. Прямо сутра ее обступали разношерстные и разновозрастные оптовики и, раскупив все билеты, которые компаньоны успевали наштамповать за ночь, долго потом спорили, договариваясь о ценах и зонах влияния. Торговля шла, но Вику беспокоил сам факт того, что Остап так открыто, от имени фирмы, в которой имел официальную должность директора, продавал билеты на концерт, который явно не должен был состояться. Все это было слишком мелко и чересчур опасно для Крымова, особенно учитывая его намерения заработать в конце концов миллион. Но маэстро сохранял такое же олимпийское спокойствие, как президент нашего государства, объясняющий по телевидению причины падения страны в экономическую пропасть. В то же время что-то сверхъестественное происходило с кафе "Жасмин". Неожиданно заведение стало давать невиданный доход Количество посетителей возросло в пять раз, как и предсказывал Крымов. Иногда это были парочки, но основную часть новой публики составляли одинокие мужчины, которые изредка заказывали поесть, но в основном брали горячительные напитки, причем в больших количествах, а как известно, именно спиртное давало наибольшую прибыль. Сиси не мог нарадоваться. Довольный и веселый, в начищенных штиблетах и при бабочке порхал он по залу, с гордостью обозревая занятые столики. Он признал Крымова, хотя суть метода маэстро оставалась для него загадкой. В газетах не появилось ни одной рекламы, ни строчки, упоминающей "Жасмин" в средствах массовой информации. Сиси все время подмывало спросить какого-нибудь клиента, почему тот решил навестить именно его кафе, но он боялся сглазить. Через неделю пришел Остап, и Сиси, верный своему слову, отвалил ему полторы тысячи, обманув Крымова всего на сто тридцать две гривны. Он опять боялся сглазить. К тому же, он боялся, что у Крымова могут быть свои источники информации. Сиси так и подмывало спросить о мучившей его загадке, но лицо маэстро было непроницаемо и не давало ни малейшего шанса раскрыть тайну до оговоренного срока. С началом поступления доходов от "Жасмина" Остап снял Жору с его таинственной работы по получению червонцев и перебросил на продажу билетов, тем более, что неотвратимо приближался день концерта, и на Крымова с каждым днем нарастало давление директора-администратора группы "Браво", требующего внести аванс и оплатить транспортные расходы. Импресарио просто обрывал телефон и грозился приехать с бригадой разбираться в столь долгом молчании устроителей концерта. В этой нервозной обстановке Нильский, как президент "Радости", окончательно утратил сон, прятал по ночам голову под подушку и затем, забывшись недолгой дремой, вздрагивал и кричал во сне. Жора в деталях продумывал пути бегства, Вика худела на глазах. Остап тянул, выигрывая время, как мог, и только подгонял своих реализаторов. Но всему наступает предел. Нервозность директора музыкальной группы достигла своего апогея, когда до пего дошли слухи, что по городу висят объявления, будто все билеты на концерт уже проданы. Остап почувствовал этот перелом. Набрав и очередной раз номер телефона фирмы "Радость", директор "Браво" услышал на другом конце провода траурный голос Крымова: -- Извините, уважаемый. Нас подвел неверный расчет. В погоне за темпами реализации билетов мы неправильно рассчитали цену и назначили слишком маленькую. В результате мы не в состоянии покрыть расходы и оплатить гонорар самой группе и ее проезд. Мы сами понесли огромные убытки. Очень жаль, но концерт придется отменить. -- А билеты? -- взревел директор. -- Вы же продали все билеты! -- Что вы! Не более десяти процентов, -- с непробиваемым спокойствием пояснил Крымов. -- Проданные билеты в соответствии с законодательством нам придется принять обратно. На следующий день в газетах города было сообщено, что концерт группы "Браво" по неизвестным причинам отменяется, а устроитель выступления фирма "Радость" принимает билеты обратно по их номинальной стоимости. Вот только тут соратники поняли, на чем они заработали. Билеты продавались из-под полы по четвертаку, а принимались обратно по цене, написанной на его лицевой стороне, то есть по червонцу. Претензий предъявлять было не к кому. Обладатели билетов получали обратно свою десятку и проклинали расплодившихся повсюду спекулянтов. Теперь только сподвижники оценили дальновидность маэстро и поняли его олимпийское спокойствие в вопросе законности действий ООО "Радость". Вечером, под бурный восторг компаньонов, подсчитавших ожидаемый размер прибыли после обратного выкупа всех билетов, Остап на радостях объяснил Вике и Нильскому суть самостоятельной работы Пятницы с влюбленными парочками, которая спасала сподвижников на протяжении недели от голодных обмороков. А механизм был прост. Жора выбирал парочку влюбленных, которые, по всем признакам, были знакомы недавно. Признаки эти продиктовал ему Крымов, а Жора выучил их назубок, тем более, что их было не много. Кавалер и дама должны были сидеть или идти близко друг от друга. Положение "рука в руке" усиливало картину. Говорить должны тихо, изредка наклоняясь друг к другу. Дама должна улыбаться, кавалер должен много что-то рассказывать. Сидя за столиком, они не должны есть, идеальными были десерт, кофе и сок, из спиртного -- только немного шампанского. Боже упаси -- водка или крепленое вино. Время от времени -- целоваться, в том числе и взасос. Вот и все. Совокупность всех этих признаков давала стопроцентную вероятность избежать супружеской пары или влюбленных со стажем. Далее Жора подходил к кавалеру и шепотом говорил ему на ухо: -- Я ненормальный. Только что выпустили. Дай червонец. А то буду грязно ругаться, оскорблять последними словами тебя и твою даму. Улыбайся. Дай червонец, это же не деньги. На самом деле Пятница и не собирался устраивать скандал. В его задачу входило подождать минуту и уходить восвояси. Но после этой фразы в среднем двое из десяти давали Жоре деньги, и он, вежливо раскланявшись с дамой, уходил, полный загадки и достоинства. Крымов заметил компаньонам, что статистика держится довольно стабильно. -- Но почему? -- воскликнул Нильский. -- Это все психология, -- пояснил Остап. -- Лишних неприятностей не хотят все десятеро, но двое настолько слабохарактерны, что платят за это деньги. Психология -- вещь тонкая. Если бы Жора попадал на супружескую пару, то имел бы стопроцентную вероятность, что его самого оскорбили бы последними словами. Кстати, давайте я расскажу вам заодно о том, как я резко поднял доход кафе "Жасмин". Тем более, что с сегодняшнего дня Вика уже свободна от реализации билетов и теперь будет заниматься нашим общепитом. Смотрите и слушайте. Вы все поймете сами. Остап сел к телефону, придвинул к себе пачку газет со свежими частными объявлениями и выбрал несколько из подчеркнутых. -- Алло! Это у вас пропал пуделек? Да, да, черненький... Точно, с бантиком... И с глазиком. Все, как вы и писали. Пусть ваш муж приходит сегодня в четыре дня в кафе "Жасмин"... Что вы! Какое вознаграждение, у меня у самого собака. Пусть возьмет для меня в баре бутылочку сухого "мартини", этого будет достаточно. По бутылке я его и узнаю... Нет, я кормил его "Педигри Палом"... Не стоит... До встречи. -- Алло! Это Зазян Армен Саркисович? Вам повезло, я нашел документы вашей фирмы и печать около своего подъезда... Нет, портфеля не было... Все на месте. И чековая книжка, и квартальный отчет... Что вы? Я сам сто раз терял печать... Сегодня в четыре дня в кафе "Жасмин"... Не знаете? Пишите адрес: Продольная, 27. Возьмите мне бутылочку "Абсолюта", я могу задержаться на несколько минут... Обязательно... Всего хорошего. -- Алло! Это Шурупов? Сергей Леонидович? Кажется, у меня есть информация по вашему угнанному джипу... Откуда я могу помнить госномера?.. Зеркало? Да, кажется разбито... Именно такой цвет... Только не надо так громко, вы сами понимаете... Жуткий город, я с вами согласен... Ладно, договоримся, у меня самого три раза угоняли машину... Сегодня в четыре, в кафе "Жасмин". Продольная, 27. Я узнаю вас по открытой бутылке "мартеля"... Конец связи. -- Алло! Это вы интересовались неженатым непьющим брюнетом от тридцати до шестидесяти, желающим оценить тонкую женскую натуру?.. Это как раз я... Я работаю оценщиком в ювелирном... Валентин. А вас?.. Я так и знал... К браку? Очень хорошо!.. Всего один раз... Бубновый король... Дети? Уже выросли... Ведь человеку столько лет, на сколько он выглядит... Вот видите, мы уже находим общие черты... Девяносто килограмм. Но вес в обществе у меня еще выше... Я же не спрашиваю у вас размер груди, хотя мне это тоже интересно. Шутка... Отчасти... Лучше один раз увидеть... Есть одно приятное кафе "Жасмин"... Как же мне вас узнать?.. Через пятнадцать минут Остап закончил формировать группу посетителей "Жасмина" с шестнадцати до семнадцати, и поскольку все было уже ясно, то дальнейшую работу он перепоручил Вике. Набор сегодняшних объявлений позволил загрузить заведение Сиси до одиннадцати часов вечера по семь клиентов в час. Дольше они, как правило, уже не ждали. За семь с половиной лет до этого... Когда он услышал первый раз о скандии и заинтересовался этим вопросом, он еще не знал, с чем столкнулся. На первый взгляд это казалось просто сказочным вариантом. Шел 1990 год. Близился развал Союза, и воровство в державе на всех уровнях и его безнаказанность напоминали бегство с тонущего корабля. За какой-то редкоземельный металл, о котором он знал только, что такой в принципе существует на свете, ему предложили невероятную цену -- сорок тысяч баксов за килограмм. Правда, надо было доставить его за границу. Разговор с покупателем произошел в Будапеште, в уютном ресторанчике за бутылкой красного вина и бифштексом по-татарски -- так венгры называли сырой фарш с луком и перцем. Заказчика звали Володя, и он оказался милейшим парнем, предложившим с барского плеча вариант, обещавший принести целое состояние всего за один месяц. В общей сложности, было заказано пять килограммов скандия на сумму двести тысяч долларов. Что такое пять килограммов, когда каждый месяц он перевозил через границу по пятьсот килограммов электротоваров, инструмента и постельного белья! Нормы вывоза с нашей стороны были еще не ограничены, а венграм, вообще, все было до лампочки. На "сэвовских", как их называли тогда местные жители, базарах по всей Венгрии держался семейный бюджет сотен тысяч наших и их семей. Что такое пять килограммов какого-то металла, пусть хоть и сверхчистого, если в то время можно было спокойно провезти хоть атомную бомбу. Просто не верилось, что удача пришла так буднично и незаметно. Вернувшись домой, пришлось несколько подостыть. Металл обещали, но тянули со сроками и не называли цену. Наконец, знакомый замначальника одного военного завода определился с суммой и формой оплаты. Радужные краски несколько поблекли, и из шарового варианта сделка превратилась в трудовую, хотя и очень интересную. За скандий попросили сто тысяч. Прибыль обещала быть такой же, правда, при наличии риска с таможней. По тем временам эта сумма была более, чем значительной, и, естественно, ее не оказалось. Прежде, чем брать заем, надо было согласовать детали с покупателем, проверить еще раз платежеспособность и, конечно, не по телефону. Позвонив в Будапешт и стараясь не говорить по телефону лишнего, он сообщил, что металл, в принципе, есть, но надо уточнить условия. Договорились о встрече в Венгрии. На всякий случай, он решил захватить с собой граммов пятьдесят для экспертизы. Пересекая границу, он каждый раз испытывал необычное чувство легкости. Это ощущение осталось в нем еще с тех пор, когда каждый выезд за рубеж был событием, и воздух за пограничным шлагбаумом с той стороны разительно отличался от нашего, потому что это был воздух свободы. Идя по знакомым уютным улицам красивейшего европейского города, он опять ощутил умиротворение и прилив радости. Сверив по бумажке адрес, он позвонил в дверь ничем не примечательного дома в Буде. Открыла высокая полногрудая блондинка и, приветливо улыбнувшись, без вопросов пригласила пройти внутрь. В доме, как на любой зарубежной "малине", где не прекращается постоянный проходняк спекулянтов, царил знакомый хаос: коробки, аппаратура, шмотки и кульки. Вместе с тем его удивили хорошая мебель и посуда. Володя встретил его в расстегнутой рубахе. -- Извини, старик, никак не могу проснуться. Кофе будешь? Мы только что собрались завтракать. -- Не откажусь, -- сказал он и присел к низкому столу, уставленному грязной посудой. Пока Таня (именно так назвал ее Володя) убирала со стола, а хозяин ушел в ванную комнату, он праздно оглядел обстановку и почувствовал, что куда-то делось хорошее настроение. Его это огорчило, как всегда огорчает беспричинная потеря уверенности в себе. Беспричинная... Он нахмурился. Нет, где-то здесь должна быть причина. Еще минуту назад все было так безмятежно. Отчего это тревожное чувство? Володя напевал в ванной, радушная и милая Таня ставила новые приборы и справлялась, будет ли он есть венгерские сосиски. Улыбаясь в ответ, он попробовал сосредоточиться. "Во-первых, сам хозяин. Полчаса назад они договорились встретиться, а он только встал. Ну, предположим, завалился опять. Что-то было еще... Посуда! Конечно, посуда. Володя сказал, что только проснулся, а на столе грязные чашки". По стенкам прозрачного ситалового чайника стекали капли. Вот! Эти капли, они сразу бросились ему в глаза. Он тронул сосуд рукой, вода была еще теплой. Тут же вошла Таня, улыбнулась и унесла чайник. Настроение не улучшалось. Автоматически из памяти всплыла машина, стоящая во дворе на крошечной лужайке. Только теперь ему вспомнилось, что за затемненными стеклами едва угадывался силуэт головы. "Нет, мне просто мерещится. Если здесь какая-то ложь, то зачем?" -- попробовал он успокоить себя. В боковом кармане пиджака лежала стеклянная запаянная колба с образцом металла. Он прикинул ее стоимость. "Максимум две тысячи. Нет, это не сумма для подстановы. Почти у каждого русского фарцовщика здесь, в Будапеште, суммы побольше. Хотя..." Перед ним уже стояли чашка кофе и тарелочка с двумя сосисками и тостами. -- Угощайтесь, -- тепло улыбнулась Таня. Кивнув в знак благодарности, он взял чашку и поднес ко рту. Затем замер. Нет, ему почему-то совсем не хотелось пить этот кофе. Таня смотрела на него. Она забыла сменить улыбку, и ее губы были растянуты в той прежней, которую он видел уже минуту назад, и от этого она казалась мертвой. Володя уже не пел, из ванной комнаты доносилась тишина. Поставив чашку на место, он виновато обратился к хозяйке: -- Танечка, вы извините, разве я вам не сказал, что я уже пил сегодня кофе? Вот чайку я бы с удовольствием. Таня мило улыбнулась свежей улыбкой и забрала чашку. Когда она уже выходила из комнаты, он спохватился: "Она же принесет сейчас чай, и что я буду делать?" -- Таня, а можно пива? Что-то жарко сегодня, -- успел он перехватить ее около двери. На дворе было солнечно, но прохладно. Хозяйка, уже без улыбки, но с любезно-терпеливым выражением лица, кивнула и вышла из комнаты. "Боже мой, что за бред я вбил себе в голову! Я веду себя, как кретин. Может быть, это милые добрые люди". Он чувствовал себя неуверенно, потому что терялся в оценке ситуации. Для грандиозного плана его отравления не было оснований -- его активы не превышали двух тысяч. К тому же, и про них Володя ничего не знал. С другой стороны, он нутром чувствовал какую-то подоплеку. Многое было странным и настораживающим. Но он попал в цейтнот и никак не мог прийти к окончательному решению. Не хотелось выглядеть смешным в глазах хозяев, разыгрывая шпионские страсти. Как бы хорошо было сейчас оказаться на улице и переиграть все заново. Почему он так расслабился с самого утра? Ох, уж этот воздух свободы! Хорошо хоть, что успел перезаказать чай на пиво, -- везде на Западе примято бутылку открывать уже на столе. Будет хоть время разобраться с ситуацией. Таня внесла на подносе пиво. Полулитровая бутылка венгерского "Кайзера" была открыта. С плохо скрываемой злостью он посмотрел на хозяйку. Та, придвинув ему чистый стакан, села напротив и стала намазывать тост абрикосовым джемом. Хлопнула дверь ванной, утренний моцион хозяина был, видимо, окончен. Пока не подошел Володя, он решил получить дополнительную информацию. Встав, потянувшись и пройдя через всю комнату, он подошел к окну и выглянул во двор. Подозрительная машина мирно стояла на газоне. К ней подошла кучерявая дворняга и неторопливо побрызгала на колесо. Автомобиль выглядел абсолютно мертвым. -- А что это за марка? -- спросил он хозяйку. -- Не вижу отсюда. -- Это "мазда", но она уже не ездит два месяца. Движок стукнул, -- ответила Таня, откусывая тост. У него отлегло от сердца. Теперь он четко вспомнил, что за рулем никого не было. "Я просто болван. Вбил себе в голову какую-то химеру. Таня еще подумает, что я ненормальный. Мотив! Мотива-то нет. А раз нет, то и преступления нет. Это же детективная аксиома". Он обернулся и хотел сказать хозяйке какую-то шутку, но не успел. Когда он обернулся, то с той точки, около окна, он сразу увидел раскладушку, стоящую за спинкой дивана и поэтому невидимую им ранее. На раскладушке кто-то лежал, укрывшись с головой одеялом. -- Кто это? -- спросил он, не успев стереть с лица выражение подозрительности. -- Это Володин брат, -- запивая тост дымящимся кофе, ответила Таня. -- Вчера ночью приехал. Умаялся совсем. Он посмотрел на очертания тела брата, проступающие через одеяло. Со стопроцентной уверенностью он сейчас сказал бы, что тот не спит. В комнату вошел Володя. -- Чего не ешь? Давай рубай! Пивка выпей холодненького, там у вас такого нет. Ситуация начинала накатывать. Наступило время выяснять все до конца. Открыв портфель, он достал оттуда чистый лист бумаги и положил перед Володей. Тот недоуменно поднял брови: -- Что это? -- Давай оговорим условия, запишем на бумагу и распишемся, -- ответил он. -- Вложения слишком велики. Я не располагаю такой суммой. Привози с собой предоплату в Совок, а я вывезу товар. -- Какая предоплата? -- недовольно повысил тон Володя. -- Мы так не договаривались. Где скандий? -- Какой скандий? -- тут уже была его очередь удивляться. -- Я ведь тебе русским языком сказал, что, в принципе, металл есть, но надо согласовать детали. -- Так есть или нет? -- Есть, но у хозяина. Кто же вслепую будет гатить такие деньги? -- Так что, у тебя нет металла? После этого вопроса все стало на свои места. Мотив. Наконец появился мотив, и одновременно холодок давно присутствующей в комнате смерти прошел по его вискам. Только сейчас он заметил ее, стоящую около дверей и ждущую, чем закончится разговор Только он не смог разглядеть ее, как следует. -- Какой скандий? Я что, умалишенный? Кто же с такими ценностями будет по городу шастать! Я же тебе говорил по телефону. Ты что, не так меня понял? Володя смотрел со смешанным оттенком злости и разочарования. Заскрипела раскладушка, и над спинкой дивана показались торс и голова проснувшегося брата. У рыжего рязанского Володи оказался черноволосый горбоносый брат. Он был раздет по пояс. Небольшое, но невероятной рельефности тело с короткой бычьей шеей могло принадлежать только борцу кавказского происхождения. По серым глазам можно было уточнить -- Чечня. "Брат" молча подошел к столу, подцепил двумя пальцами кусочек сыра и, даже не поздоровавшись, пошел на кухню. Володя молчал, Таня повернула голову в сторону телевизора. Он обернулся к двери. Смерть еще стояла там. Он разглядел ее на этот раз. Это был мужчина, и похож он был на брата-чеченца, как две капли воды. На столе стояла открытое пиво. Он взял бутылку и механически стал читать тарабарский венгерский язык. Володя протянул руку, взял из его рук бутылку, поднес к глазам и повернулся к Тане: -- Зайчонок! Что же ты нашему гостю не предложила немецкое пиво? А ну-ка, Тань, мигом отнеси этот венгерский дрек и принеси нам что-нибудь приличное. Ситуация начала медленно и неохотно откатываться. -- Я схожу в ванную, помою руки. Не провожайте меня, я сам найду. Закрыв на защелку дверь, он открутил воду и присел на край ванны. Оглядев белоснежный кафель, он подумал, что здесь должны были расчленять его труп. Сейчас они роются в его портфеле, а когда он выйдет, то, возможно, обыщут и его. Достав из кармана пузырек с пробным скандием, он опустил его в унитаз и спустил воду. Ради спасения целого, то есть головы, надо было расстаться с частью. "Вот болван! Я был на волосок от погибели. Обидно было бы потом до чертиков. И все из-за того, что эта мразь не поняла меня по телефону. Как глупо. Учила меня мама -- выражай свою мысль четко и правильно. Казалось бы, простая фраза: казнить нельзя помиловать. А как все зависит от правильной расстановки одной-единственной запятой!" Глава 9 ПО ТУ СТОРОНУ РАЗУМА Чудеса бывают на свете только для тех, кто в них верит. При этом они делятся на чудеса обыкновенные и фокусы. Остап Крымов ("Как выиграть в Поле чудес") Май в этом году выдался прохладным. Вот уже неделю последний месяц весны изменял лету с холодом. После продажи последней пары очков из коллекции "Биттлз" компаньоны поздним прохладным вечером собрались вместе. Нильский считал деньги пальцами, Жора -- глазами. Вика не сводила глаз с Крымова. Остап, пользуясь затишьем после трудового дня, сочинял дежурный "крымик": Я в коммунизм уже давно не верю, Хотя имел в квартире без Будды Евроремонт, паркет, стальные двери, Плюс электрификацию жены. Деньги, поступившие от первых набегов крымовской конторы на город, составили сумму в двенадцать тысяч долларов. Купюры, тщательно рассортированные Нильским и стянутые резиночкой, легли в импровизированный сейф -- отделение буфета, справа от портрета Сталина. Жора, только что вернувшийся с вечернего обхода секретных ловушек и традиционного шмона электронных и живых жучков, с восхищением смотрел на столь огромное количество денег, собранное в одном месте. -- Не пускайте слюни, Пятница, -- охладил его Остап. -- Разве это деньги. Совсем недавно я имел неизмеримо больше. -- И где же ваши сокровища, граф Монтс-Кристо? -- поинтересовалась Вика. -- У меня попросили всю сумму взаймы. Правда, сделали это в грубой форме и забыли уточнить, когда вернут, -- печально ответствовал Остап, и хмурая складка появилась на его переносице. Провожая глазами купюры, Жора отчетливо и твердо понял, что время забрать свою долю и убежать куда подальше уже наступило. Он почесал мочку уха и стал подумывать, как же осуществить этот план. Из задумчивости его вывел голос Остапа. -- Пятница, если вы собираетесь сегодня украсть деньги и смыться, то хочу предупредить: у вас ничего не получится. Я найду вас, если вы спрячетесь даже в Австралии в сумке у кенгуру. -- С чего вы взяли, маэстро? -- мастерски изобразил обиду Жора. -- Я забыл вас всех предупредить, что я умею читать мысли, -- изрек Остап с совершенно серьезным выражением лица. -- Да ладно вам. Это все брехня, я уже не раз слышал такое. Фокусы, -- протянул Жора, несмотря на недавнее наглядное подтверждение этого тезиса. Остап отложил калькулятор и сказал, обращаясь к Жоре: -- Вот там стоит полка с книгами. Подойдите и выберите любую. Жора робко подошел к полке и взял наугад первую попавшуюся книгу. -- Откройте на любой странице от тридцатой по пятидесятую. Прибавьте к номеру страницы 75... Отбросьте у полученного числа первую цифру... Из задуманного числа надо вычесть то, которое получилось, а теперь откройте ту страницу, число которой у вас вышло окончательно... Прочитайте первую строчку про себя... Теперь посмотрите мне в глаза. Жора проделал всю процедуру и, почему-то волнуясь, глянул на Остапа, смотревшего на него в упор. Остап взял карандаш и написал на листке: "Графиня была беременна уже три месяца". Он протянул бумагу Жоре. -- Верно? Жора сверился и ахнул. -- Верно! Во класс! -- и он еще раз прочитал строку в книге. -- Как вы это делаете? -- спросила Вика, закончив аплодировать. -- Сам не знаю. Вот здесь, -- Остап постучал пальцем по лбу, -- что-то находится. Кстати, я не только могу читать мысли, но и передавать их на расстояние. -- Покажите, -- затрясся в ажиотаже Жора, -- никогда не видел. Остап осмотрел комнату и указал на стол, за которым сидел Нильский. -- Сан Саныч, загадайте из этих десяти предметов один и скажите слово на ушко Пятнице. Нильский загадал "ножницы" и сообщил об этом Жоре и Вике. -- Теперь назовите мне их все по очереди, -- продолжил номер Крымов. Он медленно выговаривал каждое слово, отчего в комнате воцарилась необъяснимая атмосфера общего напряжения. Нильский назвал десять предметов, предложенных ему Остапом. После этого Крымов устремил взгляд в окно и на минуту задумался. Затем опять посмотрел на Нильского и сказал: -- Теперь позвоните по телефону 44-98-22 и спросите у Игоря Леонидовича, название какого предмета я ему сейчас передал сквозь пространство. Нильский, улыбаясь, исполнил все и услышал в ответ: "ножницы" Все совпало. Сан Саныч с восхищением и опаской посмотрел на Крымова. Остальные компаньоны были поражены эффектом эксперимента не меньше президента. После этого Остап, не прикасаясь руками ни к одному предмету, поставил на ребро купюру с изображением гетмана Мазепы, подвигал глазами сигареты по столу и умножил за пять секунд 386 па 593. Пораженные свидетели и участники чудес не скрывали своего изумления. А Жора твердо решил, что дальнейшее обдумывание планов хищения кассы надо производить не в присутствии Крымова. После демонстрации своих феноменальных способностей Крымов проводил Вику домой. Всю дорогу она поглядывала с интересом на Остапа и прижималась к его руке. Наконец она не выдержала. -- Остап, если ты мне не расскажешь, как это делаешь, я буду тебя бояться. -- Эх, Вика, Вика. Такая большая девочка, а в сказки веришь,-- засмеялся Крымов. -- Чудес на свете не бывает, хотя мне иногда удается их творить. Если ты интересуешься моим трюком с числами, то это действительно самое сложное из моих номеров. Просто я выработал свою систему счета еще в школе после просмотра фильма "Семь шагов за горизонт", был когда-то такой. -- А цитата из книги? -- Это один из тех приемов, которыми я зарабатываю, когда уже совсем нечего кушать, или для развлечения. Здесь все очень просто. Я зазубрил первые строчки, с которых начинаются все страницы с тридцатой по пятидесятую во всех двадцати трех книгах, стоящих на нашей полке. Это просто натренированная память. Число мне называет сам ассистент после того, как путем различных арифметических действий он приходит к тому же числу, которое обозначает номер страницы. Я знаю несколько таких схем-перевертышей перегона одного числа в другое, при котором опять приходишь к начальному. Вика засмеялась и на минуту задумалась. -- С передвижением предметов я могу допустить использование каких-то магнитов и Бог его знает каких еще технических приспособлений, -- сказала она, -- хотя я, как ни старалась, ничего не заметила. А телефон? Нильский чуть не свалился со стула. -- Это известный трюк, -- ответил Остап. -- Каждый предмет пронумерован и закреплен за своим номером телефона. Предмет я действительно угадываю по интонации ассистента и еще кое-каким едва уловимым признакам. Затем говорю ему номер телефона, а на том конце уже знают, что, если позвонит какой-то идиот, то нужно сказать только одно слово. Например, "ножницы", как в нашем случае. -- Но согласись, все-таки нужно отгадать один из десяти! У тебя что, вмонтирован детектор лжи? -- Нет, но с Нильским это было просто. С Жорой тоже. Вот с тобой было бы сложнее. -- Почему? Я что, такая лгунья? -- Насчет лгуньи не знаю, нет информации, а вот насчет характера, то я чувствую всеми фибрами души -- кремень и монолит. -- Что ты! Я слабая и одинокая женщина. -- Все женщины -- слабые и одинокие, просто в разной степени. Да, все женщины одинаковы, но почему-то это так разнообразит жизнь. Вика опять задумалась и затем спросила Крымова: -- Скажи мне, Остап, а зачем тебе все это нужно -- все эти чудеса и фокусы? Зачем ты напрягаешься перед своими так называемыми компаньонами? Если ради развлечения, то это требует слишком серьезной подготовки. Зачем метать бисер перед свиньями? Лицо Остапа стало серьезным. -- Ты не права. Нильский и Пятница, в общем-то, неплохие ребята. К тому же, они -- мои соратники по борьбе. И главное, я добился основной цели -- они теперь будут меня побаиваться. Не могу же я постоянно контролировать Пятницу на предмет кражи, а Нильского -- на попытку к трусливому бегству. Пусть думают, что я их, если надо, из-под земли достану. -- Люди -- вообще странные существа, -- говорил Остап, шагая и глядя себе под ноги. -- У них есть потребность верить во всякую чушь. Когда им говоришь, что в четверг 21 июля 2007 года пройдет дождь, а наследующий день прямо с утра на Землю упадет комета и все население планеты погибнет в катаклизме, то они, хватаясь за сердце, охотно верят. Но если в вагонном сортире будет написано "занято", то все равно будут с остервенением дергать ручку. В воздухе остро пахло сиренью и свежестью. Вика прильнула к Остапу. -- Мне кажется, что надувательство стало твоей второй натурой. Как жаль, что когда вырастаешь, начинаешь сталкиваться с обманом на каждом шагу. -- Гораздо раньше, моя дорогая, -- сказал Остап. -- По сути, первая встреча человека с обманом происходит, когда ему в грудном возрасте дают пустышку. Дойдя до дверей подъезда, Вика взяла Остапа за воротник пальто и притянула к себе. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Затем Вика поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Остап ответил ей более долгим поцелуем. Вика всем своим женским существом ощутила волнение, вошедшее в тело Крымова. Настойчиво пахла сирень, напоминающая, что весна еще не кончилась. В воздухе висел отдаленный, еле слышимый гул большого города. Окна дома вглядывались в темноту мягкими желтоватыми глазами. От Вики пахло душистым мылом и тонкими духами. Она отстранилась и посмотрела прямо в глубь Остаповых глаз. -- Если я тебя приглашу к себе, ты не будешь безобразничать? -- Безобразничать -- нет, но могу начать соблазнять. -- А если у тебя не получится сегодня, ты не обидишься? -- Конечно, обижусь, но вида не подам. -- А ты пьешь кофе перед сном? -- А ты ешь борщ с чесноком? -- А ты? -- Я -- нет. Я люблю ложиться на голодный желудок. -- Это из какого-то пошлого анекдота, да? -- Нет более смешного и пошлого анекдота, чем сама жизнь. -- Но мы ведь тоже часть жизни? -- Будем считать, что мы из смешной ее половины. -- Ты бы смог меня полюбить? -- Если это не потребует сложных акробатических упражнений, то вполне. -- Нет, ты все-таки -- пошляк! -- Иногда так веселей и легче жить. Если бы я не мог смеяться, когда надо плакать, я бы не выжил. Это уже вошло в привычку. -- Ты врун! -- Это неправда. -- Ты подлый, расчетливый соблазнитель! -- Ну, это уж совсем неправда! Серьезное выражение не сходило с лица Вики, в то время как Остап выглядел легковесным и беспечным. -- Скажи, -- спросила Вика, -- ты обо всем и всех думаешь так цинично? -- Конечно, нет. Но, даже наблюдая за собой, трудно заставить себя хорошо думать о человеке. -- Ты веришь в Бога? -- Глупо спрашивать, верю ли я в Бога. А в кого же еще верить? -- не задумываясь, ответил Остап. -- Хотя Господь -- самый большой бюрократ, потому что столько жалоб оставил без ответа, я в него все же верю. -- Зачем? -- Во-первых, чтобы оправдать свою лень и глупость. Во-вторых, я верю в бессмертие. -- Ты любил когда-нибудь? -- продолжала Вика задавать вопросы. -- В молодости мне казалось, что Амур палил в меня из пулемета длинными очередями. -- Что же было потом? -- Потом я понял, что если любим и любишь, то это, как правило, разные люди. Дальше меня начали преследовать и преследуют до сих пор неудачи: когда я встречался с хорошей женщиной, то она оказывалась замужем, то я был женат. -- А может, тебе просто не везло в любви? -- серьезно спросила Вика. -- На мой взгляд, человек, которому повезло в любви, называется холостяком. Я -- человек, свободно движущийся в системе четырех, а иногда и пяти координат. Свобода -- единственное мое достояние. Главная сила человека -- в умении терять. Деньги и любовь неминуемо ведут к несвободе. Поэтому их не жалко потерять. -- Ты серьезно так думаешь? -- Это слишком серьезная тема, чтобы говорить о ней серьезно. -- А я раньше мечтала, чтобы отношения с моим мужчиной были один раз и на всю жизнь. Как у Адама и Евы. -- У Адама не было выбора. -- Неважно. Пусть будет хотя бы одна пара людей, которых нельзя обвинить в измене. -- Может быть. Но почему тогда говорят, что люди произошли от обезьян? -- Ты невыносим. Слушая тебя, хочется стать простым полевым цветком, чтобы не знать никого и ничего. -- Это бесполезно. Прилетят шмели и начнут опылять тебя, -- был неумолим Остап. -- Если бы ты помолчал, то выглядел бы намного умнее, -- обиделась Вика. -- Молчание -- признак ума только тогда, когда нет других признаков. -- Ты -- жуткий циник. Ну, что я могу о тебе подумать? -- Не будь подозрительной -- не ищи во всем, что слышишь, смысл. Никогда не торопись делать выводы о человеке. Вот лично во мне сидят три сущности -- практически три разных человека. Первый -- тот, которого видят все. Его функция -- борьба за существование и охрана двух других сущностей. Вторая -- это то, что я есть с самыми близкими и сам с собой. Это более ранимый, простой и веселый человек. И третья -- это подсознание. Это то, что вмещает нераскрывшиеся таланты и подавленные пороки. Эту сущность может изредка увидеть только сам ее носитель или врач-психиатр. А в целом мы все -- едины в трех своих ипостасях, как Боги. Да мы и созданы по образу и подобию Богов. Языческих, конечно. Страшно порочные были существа. Завистники, садисты и дураки. Если наследственность людей -- от греческих Богов, то тогда неудивительно, что все мы такие козлы. -- Как же подобраться к твоей хотя бы второй сущности? Мне очень интересно. -- Записывайся в категорию близких. Многие женщины узнают мужчин только после брака. Вообще брак -- это когда постепенно узнаешь, кто был идеалом твоей жены до свадьбы. -- Ну уж нет, после твоих комментариев ни в какой брак меня силой не затащишь. А на брак с детектором лжи -- тем более. Ладно, идем, а то еще пару твоих перлов, и мне ничего не останется, как прогнать тебя. В этот вечер... Огненно-рыжий каталонский закат лениво сполз с картины Сальвадора Дали и замел украинское небо затухающим багрянцем, разбросав до горизонта красно-коричневые пятна обезвоженных облаков, сухих и тонких, как египетский пергамент. Медная боевая труба пропела раскаленным горном усталый и тягучий сигнал отбоя. Эта мелодия, теплая и уютная, как улыбка еще молодой матери, принесла мир и покой в душу, заставляя замереть все чувства, кроме одного -- неугасимого пламени жажды познания чужого тела. В этот застывший миг заката, когда умирающий свет покорно уносит с собой все твои дневные грехи, замедлившиеся жизненные соки пульсируют в синих трепещущих венах и томят тело ощущением невосполнимого недостатка любви, такого же смертельно удушающего, как недостаток кислорода. Загадочная сила жизни, еще не остывшая настолько, чтобы снизойти до сна, находит свое родство с пылающим небом и вибрирующим солнцем, погружающимся сладко и неотвратимо в недра горизонта. Эта сила жаждет последнего вздоха дня как начала перехода души в другое измерение, исполненное любви и вожделения обнаженной плоти. И утомленная природа готова всех нас -- от одноклеточных до "гомосапиенс" -- одинаково любить, ставя на один уровень деление клетки и деление человеческих полов, как единый основной принцип продолжения жизни. Как мотылька свет, влекут человека темнота, и это тепло тела в темноте, и эти едва различимые губы, и эта вечная тяга преодоления сладкой пытки, коей есть любовь... Боль -- и ничего, кроме боли... Каждый шаг приближающейся и уходящей любви -- это сменяющаяся череда различных оттенков боли, от первой пытки страха возможной потери до сладкой боли оргазма, вырывающей крик из конвульсирующего горячего тела. Ни одна боль, кроме боли, причиненной любовью, не заставляет нас так покорно и ежедневно идти на казнь и возрождение, на муку и парение над ней... Мягко тонущее в земле солнце длинными языками пламени слизывает с неба остатки голубых пятен, оставляя на их месте зияющие черные звездные дыры, сквозь которые на остывающие траву и песок готова уже обрушиться ночь, призванная на землю только затем, чтобы венчать неповторимую секунду человеческого погружения друг в друга. Глава 10 "СОЛИДАРНОСТЬ -- 18" Если у вас все есть, и вас куда-то тянет, то это или женщина, или политика. Остап Крымов (В кулуарах Государственной Думы) Если раньше, до Перестройки, политики не было вообще -- вместо нее была прямая красная, жирная линия партии, -- то в девяностых политики было столько, что для другого уже не хватало места, времени и денег. Бросив в массы красивое слово "перестройка", Михаил Горбачев, великий реформатор современности, не подумал, что она может оказаться подобна девке, брошенной в полк. Одним махом к политике были приобщены массы людей, не знающих, что она вообще есть на свете, начиная от киргизских пастухов и кончая московскими ворами в законе. Озверевший от давки у водочных магазинов, озлобленный от блата и пустых прилавков, народ лихо вкусил смысл сладкого слова "свобода". И когда упустившие момент коммунисты попытались в 1991-м, как всегда, просто нажать на кнопку, то их танки были остановлены всего лишь голыми кулаками и тухлыми яйцами. Начиная с этого момента, политика стала нахально и беспрепятственно разгуливать по необъятным просторам бывшей империи. Вместо того, чтобы сеять хлеб, варить сталь, с умом торговать и просто думать, все поголовно занялись политикой. Еще в институте Остап понял самый главный жизненный постулат -- в этой стране идет великий эксперимент, лишенный логики образ жизни -- смесь лжи и величия, -- цель которой заключается в том, чтобы наклепать как можно больше бездумно работающих человеческих механизмов. Какими только видами бизнеса не занимался Остап Крымов за последние годы! Он устраивал сеансы спиритизма и предсказания будущего, возил за границу электротовары и икру, организовывал религиозные секты, проповедовал теорию лечения мочой, продавал западные инвестиции, руководил банком. Далеко в прошлом осталась доперестроечная полезная для общества деятельность инженера-колхозника, выездного фотографа, художника-оформителя, строителя-шабашника, режиссера-затейника, руководителя подпольной химчистки, начальника швейного цеха, ретушера и фотонаборщика, сочинителя виршей для "Крокодила". С младых лет Остап попал в жизненную оппозицию к общегосударственной лжи, а таких людей уже никогда не допускают к власти. Он никогда не занимался политикой, хотя знал, что ни один бизнес в мире не дает таких больших прибылей. Крымов не занимался политикой, потому что имел принципы, а политиков считал самыми беспринципными из всех двуногих, включая страуса эму. Остап был убежден, что Иуда тоже был политиком, но плохим, потому что у него были все-таки принципы. Любой неглупый человек сразу поймет, что тридцать сребреников -- только повод, необходимая деталь для назидательных составителей Библии. Просто Иуда имел принципы -- он не любил Христа, -- и поэтому как политик он продешевил. Наша политика -- это игра, в которой ценятся или, как говаривал спортивный обозреватель Маслаченко, хотя бы не портят игру, люди, начисто лишенные принципов, у которых то, что думается, говорится и делается, не находится ни в малейшей связи, а наоборот, -- пребывает в постоянном борении, как три известные стихии. "Бедняга Сахаров, -- говорил в свое время Крымов, -- как мне его жаль. Ведь умный мужик, ну зачем пошел в парламент с его здоровьем, ведь это нагрузка не для честных людей. В ссылке ему было гораздо лучше". Остап как в воду глядел. Простой обыватель неожиданно начинает догадываться о том, что политика -- это целая индустрия, только тогда, когда ему отрывают руки, затягивая на различные сборища; когда во время предвыборных кампаний его почтовый ящик вечно забит бумажным мусором с портретами задумчивых мужчин; когда бесплатно поят водкой то красные, то зеленые, а то и голубые; когда можно подписаться сразу в десяти бюллетенях и сорвать десятерную оплату; когда бесплатно от одной партии поменяют унитаз, бачок к нему -- от другой, а шнурок -- от третьей. И такая многопартийная система может стоять у вас в туалете четыре года, увековечивая то золотое время, когда политики вспоминают о своем народе один раз за пятилетку и готовы осыпать его щедрыми дарами. И заскучавший после выборов народ с тоской жалеет о том, что устраивают их не каждый месяц и даже не раз в квартал. Отголосовав, народ надолго лишался права воспользоваться своим избирательным правом, понимая в глубине души, что единственным правом, которое у него осталось, является только неотъемлемое право быть участником собственных похорон. Несмотря на то, что Крымов никогда не стал бы заниматься политикой, он считал ее гуманным и достойным видом заработка, потому что относился к политикам так же цинично, как они относились к нему, потенциальному избирателю. Остап начал хорошо зарабатывать еще на выборах в Российский парламент в 1991 году. Продажа подписей и голосов, организация штабов и набор волонтеров были легким и веселым заработком. Остап получали складывал агитационную литературу для руководимых им групп поддержки, кроил со студентами зарплату, продавал подарочную водку таксистам за полцены, а после выборов еще добавлял на сдаче макулатуры. Политика в бывших республиках СССР развивалась неравномерно, и это давало Остапу постоянную работу. График выборов в разных регионах не совпадал. Можно было одной весной заработать на квартиру на выборах в Думу, сделать осенью ремонт за счет смены власти в Молдавии, потом успеть на президентские выборы в Армению, чтобы отдать долг приятелю. И только выборы в Верховную Раду Украины 1998 года прошли мимо Остапа, ввиду его загруженности и финансовых разборок в Москве. Основное веселое время ушло, но заметка в местной газете об аннулировании результатов в некоторых городах давала Остапу шанс на заработок стартового капитала. Выполняя четкие инструкции Крымова, Жора и нанятый им доцент кафедры психологии университета собрали все необходимые материалы. За выпивку и обещания будущих подарков была получена полная информация о населении интересующих округов. Изучение личных дел кандидатов заняло у Остапа не более получаса. Нильский плодотворно провел изыскательскую работу в архивах горисполкома и налоговых инспекциях. И главное, что при этом он не вышел за пределы сметы, -- 85 долларов, и даже выкроил себе пятерку на новые книги. Через пару дней перед Остапом сидел сухопарый, хмурый мужчина, агрессивный вид которого не вызывал сомнения в его явном идиотизме. Это был Николай Буйный -- председатель благотворительного фонда "Солидарность -- 18". Как оказалось, с того момента, когда архив регистрации предприятий в городе был компьютеризирован, дотошные чиновники горисполкома боролись с тем, чтобы названия фирм и общественных организаций не повторялись. Но сломить упрямство и обуздать полет фантазии нашего человека, дорвавшегося до организации собственной конторы, было невозможно. Вскоре чиновниками был найден компромисс -- нумерация. В результате в городе работали, числились или уже закрылись двадцать два "Ориона", семь "Восточно-украинских финансовых компаний", семнадцать "Олимпов" и так далее. Выделялись своей мизерностью четыре "Риты" и поражали многочисленностью двести девяносто три "Харькова". Причем последняя сотня, то есть начиная с "Харькова-200" и кончая "Харьковом-293", принадлежала братьям Рыжиковым, которые занимались обналичкой на весь город и хоронили свои "Харьковы" ежемесячно. Благотворительный фонд "Солидарность-18" еще не почил в бозе, но был близок к этому. Налоговая администрация не раз хотела прикрыть неработающий фонд, но, натыкаясь на хамство и риторику Буйного, тянула резину, не желая связываться. Основной лозунг председателя фонда звучал лаконично: "Я подниму Украину с колен!". Николая Казимировича Буйного боялись не только налоговые инспекторы. От него шарахались соседи, врассыпную разбегались в Фонде занятости, стонали "Общество защиты прав потребителей" и Антимонопольный комитет. В горисполкоме, увидев его в окно, прятались в бытовках. За все три года фонд не собрал ни копейки и не одарил малоимущих даже коробком спичек. Нельзя сказать, что Буйный не пытался в начале своей деятельности собирать пожертвования. Но врожденная ненависть председателя ко всем, у кого в кармане было больше двадцати пяти рублей, приводила к одному и тому же сценарию: вначале Буйный входил в кабинет, затем через пять минут выходил, тряся кулаком и крича: "Ждите меня с прокурором!". Первая беседа Буйного с Нильским была трудной. С самого начала Буйный заявил, что не примет от сионистов ни копейки. Сан Саныч снял очки и открыл свою родословную. Только справка о репрессированном в тридцать восьмом году дедушке немного успокоила Буйного, и он согласился на встречу с Крымовым. Взглянув на холеное нахальное лицо Остапа, Буйный сразу же решил задать ему в лоб свой традиционный вопрос о законности доходов. Но не успел. -- Как вы думаете, Николай Казимирович, не пора ли вообще покончить со всеми этими безобразиями? -- обратился к нему Остап, резким движением ладони разрубив в воздухе воображаемые недостатки. Буйный оживился, как эскадронная лошадь, услышавшая одновременно боевой сигнал трубы и шорох насыпаемого фуража. Свой коронный вопрос он решил задать попозже. -- Я наслышан о благородной деятельности вашего фонда, -- продолжил Остап. -- К сожалению, во всех учреждениях засели казнокрады и взяточники. Я знаю, какие препятствия вам чинятся. Учитывая гуманные цели фонда и ваш личный опыт, я решил, что могу поставить на вас. Буйный недоверчиво оглядел скудное убранство комнаты и хмуро покосился на Остапа. Как бы отвечая на немой вопрос, Крымов сказал: -- У меня лично денег нет, но я имею обширные связи в Перу и Сан-Марино. Товарищи, которые ведут там освободительную борьбу, обладают достаточными средствами. К тому же, как вы думаете, зачем Фидель Кастро встречался с Папой Римским на Кубе? Буйный, с детства обожавший Фиделя Кастро, не захотел показывать свою неосведомленность о целях упомянутой встречи и только спросил: -- Каковы ваши цели, товарищ Крымов? -- Мои цели совпадают с целями вашего Устава, Николай Казимирович, -- помогать обездоленным, --с пафосом, достойным трибуны ООН, сказал Остап. -- Что от меня нужно? -- сухо спросил Буйный, не понимая еще, где его дурят. -- Если вам нужна моя доверенность, то не дождетесь. -- Мне нужна была в принципе ваша санкция на сбор пожертвований и их распределение, -- пропустив грубость мимо ушей, продолжил Остап. -- Но можно поступить иначе -- сбором займусь я, а распределением -- вы. Я дам вам людей и технику. На наш счет поступят денежные пожертвования из-за рубежа. Хотя я мог бы задержать их на офшорных счетах. -- Задержите, -- не задумываясь, распорядился Буйный, -- я не доверяю нынешним властям. Все должно попасть к людям. Сколько у меня есть времени на обдумывание? -- Пять минут, -- ответил Остап. -- Дело в том, что у меня есть предложение от фонда "Опора-9", а иностранные товарищи торопят. Прямая, как лом, фигура Буйного выражала достоинство и значительность возложенной на него миссии. -- В таком случае, я согласен. Беру вас к себе. Но запомните, печать я вам не дам. Новые братья по борьбе за благосостояние трудящихся пожали друг другу руки, и Остап повел Буйного к выходу. Около самой двери Буйный резко остановился, повернулся всем корпусом к Остапу и, глядя в упор, спросил ледяным голосом: -- А вы можете подтвердить законность ваших доходов за последние пять лет? -- Конечно, -- не задумываясь сказал Остап, одаривая Буйного ясным спокойным взглядом. Буйный, как товарищу, протянул Крымову руку и скрылся в темных сенях. Через день руководимый Нильским аппарат заработал на полную мощность. Начальником канцелярии -- "начканцем", как называл его Жора, -- был взят бывший завуч школы, деятельный и шустрый старик Быкадоров. По объявлению о наборе надомниц-машинисток было законтрактовано сорок женщин, а надомниц-связисток с телефоном -- пятьдесят. Были наняты также три водителя со своими автомобилями. Нильский, опираясь на железное слово Крымова, обещал, что зарплата будет выплачиваться уже через две недели. Завкадрами Пятница уезжал из дому каждый день в шесть утра подписывать заявления и оформлять трудовые соглашения. Возвращался он поздней ночью с горящими глазами и ватными ногами. Такое обилие подчиненных женщин начало вызывать у него отвращение к сексу. Распечатав секретные милицейские и "эсбэушные" файлы, выторгованные Нильским на балке всего за сорок долларов, Остап получил телефоны, адреса и данные на сорок тысяч человек избирательного возраста. Из них было выбрано пятнадцать тысяч. Пять дней четыре десятка женщин печатали стандартные письма по составленным спискам. И еще три дня водители развозили тяжелые мешки с письмами по почтовым отделениям района. В них содержалась краткая информация о начале распределения иностранной гуманитарной помощи, выделенной целевым назначением для жителей района. Поскольку статус Фонда позволял оказывать помощь только своим членам, предлагалось подать заявление о приеме в организацию. Приводился график ежемесячной выдачи медикаментов, консервированных продуктов и одежды. Особенно подкупало то, что руководство Фонда не просило уплатить вступительный взнос и не обременяло членов сложными оформительскими мероприятиями. Надо было просто написать заявление и ждать приглашения. Не доверяя печать Фонда даже Крымову, Николай Казимирович лично ставил штамп своей фирмы на всех письмах. Его могучая рука без устали подымалась и опускалась, как могучий пролетарский молот. Равномерный стук доводил Нильского до зубной боли. Учитывая поточность производства и сжатые сроки, Буйный сделал факсимильную печать своей подписи, но ее тоже никому не доверял. Когда в очередной раз Жора заехал в офис за новыми мешками с почтой, Буйный, занеся руку для очередного удара штемпелем, обратил внимание на его старую потертую кожаную куртку, зашитую на рукаве. -- Четвергов, где вы взяли деньги на покупку этой куртки? В свое время она, наверняка, стоила тысячу рублей. -- Это подарок дедушки -- красного командира. Портупею я уже обменял на бейсболку, -- отшутился Жора, не желая вступать в диспут с идиотом. -- Учтите, Четвергов, я не дам примазаться к моему Фонду всякому жулью, -- грозно произнес Буйный, проколол Жору насквозь чекистским взглядом и опустил могучий молот с печатью. Поскольку Крымов запрещал соратникам делиться своим мнением со вспыльчивым председателем Фонда, Жора просто обошел Буйного и показал его затылку поднятый средний палец руки. Соратники работали просто на износ. Почты было столько, что вся комната была завалена конвертами и бумагой. Нильский с затемнившимися от бессонницы глазами часто ворчал: -- Ничего у него не получится. Народ уже не тот, сейчас не поверят даже родной маме. -- Остап, как-то услышав пораженческие слова президента, отечески похлопал его по плечу. -- Плохой из вас психолог, Нильский. Еще месяц назад, когда избирателей вусмерть задергивали по радио, телевидению и живьем, они бы просто не распечатали письмо. А сейчас, заброшенные на четыре года своими избранниками, они могут клюнуть. Тем более, что халява всегда найдет своего любителя. Крымов оказался прав. На пятнадцать тысяч писем пришло пять тысяч ответов с заявлениями о вступлении в Фонд. Организованные "начканцем" Быкадоровым группы ходячих пенсионеров широким фронтом охватили аптеки города. Фармацевтам предлагалось пожертвовать просроченные лекарства, витамины и средства гигиены. Аптекарям выдавались справки от Фонда о пожертвованиях, при этом указывались максимальные цены. Окончательно сопротивление благодетелей было сломлено выпиской из служебной инструкции налоговой инспекции о том, что благотворители могут освобождаться от бесконечных поборов коммунальных служб города в фонды их развития. На третий день начала сбора стали поступать первые пожертвования. В арендованный школьный зал свозились просроченные витамины, аспирин без срока годности, военные аптечки1948 года, лишенная сертификата зубная паста, выдохшаяся настойка боярышника, женские пояса и вышедшие из моды старые одеколоны. На третий день сбора пожертвований в актовый зал явилась делегация, состоящая из ветерана-туберкулезника и двух крысоподобных старушек-Шапокляк. Это была комиссия, выбранная новоиспеченными членами Фонда и направленная для контроля за фактами злоупотреблений и хищений со стороны руководства. Общественную комиссию, которая явилась с самыми грозными намерениями, Остап, чтобы она не путалась под ногами, поставил у дверей актового зала для охраны. -- Боже мой! Как я знаю эту страну! -- восклицал Крымов, печально качая головой. -- Не успели организовать благотворительную раздачу, а уже ее же участники организовали народный контроль. Кстати, по моим подсчетам, скоро должны пойти письма в прокуратуру, так что у нас остается мало времени. Когда безвинного Буйного привлекут к ответственности, то представляю, как он будет жалеть, что не украл хотя бы полпачки заветрившегося масла. Сам же Буйный от нервного переутомления попал в больницу с диагнозом "острое умственное истощение". Совет Фонда, созданный Буйным за неделю до этого, созвал экстренное совещание, на котором была принята резолюция и отправлена в письменной форме в больницу. В ней говорилось: "Совет Фонда путем голосования принял постановление о том, что двадцатью голосами против семи желает вам скорейшего выздоровления". Остапу до завершения подготовительного периода нужна была массовая акция, и ее день настал. После обзвона всех членов Фонда наступили суббота и воскресенье, когда "солидарны" выстроились в очередь у актового зала школы. Строгая ревизионная комиссия пропускала внутрь по двадцать человек, выделяя по пять минут на ознакомление со списками и десять минут на выбор. Над шумящей толпой одиозной фигурой возвышался Буйный, громче всех требующий тишины. Откуда-то взялись пресса и телевидение. Николай Казимирович давал интервью, заранее предупреждая корреспондентов, что за каждый вырезанный кадр они ответят перед народом. "Солидарцы" размели все, включая просроченные женские тампоны "Флора", вопреки утверждениям Жоры, что такими сейчас уже не пользуются. Всего было обслужено полторы тысячи человек, но те, кто не пришел по своему неверию и занятости, вечером уже знали, что Фонд заработал на полную катушку. По рядам членов Фонда кругами пошло здоровое возбуждение, и на адрес штаб-квартиры поступило полторы тысячи дополнительных заявлений о приеме. В райисполкоме, где недоумевали по поводу происшедшего, царила растерянность. Акция была проведена настолько скрытно и молниеносно, что исполком не успел к ней примазаться, и начальнику орготдела был объявлен выговор. Председатель хотел вызвать руководителя Фонда, но узнав, что это -- Буйный, отказался от этой затеи. Акция "Солидарности-18" получила широкий резонанс в городе. К Остапу посыпались заманчивые предложения. Бывший казначей городской еврейской общины Петр Молох обратился к Остапу с предложением принять на свой Фонд пять тонн маргарина, присланного американскими хасидами для евреев Харькова. Молох был назначен уполномоченным по распределению и уже три недели мучился, не зная, как получше организовать хищение. Маргарин начинал портиться, к тому же сведения о нем начали просачиваться в ряды членов общины. Увидев по телевидению интервью с Буйным, Молох понял, что за этим помешанным стоит чья-то умная голова. Молох вышел на Крымова и первым делом поинтересовался, есть ли среди членов "Солидарности-18" евреи. Узнав, что таковые имеются в достаточном количестве, Молох напрямик предложил Остапу за тридцать процентов натурой списать на свой Фонд всю партию маргарина. Остап обиделся: -- Вы попали не по адресу, голубчик. Я соглашаюсь принять деньги только тогда, когда мне их дают добровольно. За всю свою жизнь Крымов не украл ни копейки. Несмотря на всю заманчивость вашего предложения, я посоветую вам поискать жулика в другом месте. После этого, по просьбе Крымова, Жора спустил Молоха с лестницы, добавив от себя лично пинок в зад. Провожая взглядом убегающего бывшего казначея, Жора подумал о том, что лично ему вариант Петра Израильевича Молоха очень понравился. Но с субординацией на фирме было очень строго, и Жора должен был подчиниться указаниям начальника. Во вторник Остап собрал утомленную недельной напряженной работой бригаду. Буйный уехал на областное радио выступать, как пошутил Крымов, в прямом "кефире". "Начканц" Быкадоров развозил остатки "Флоры" по надомницам. Остап обвел Нильского и Жору усталым взглядом. -- Самое тяжелое уже сделано. Через неделю у нас будут приличные деньги. Даю вам день отдыха и приступайте к следующему разделу нашего "Великого пути". Остальное -- это уже мое дело. Когда Нильский с Пятницей, довольно посмеиваясь и подбадривая друг друга толчками, вышли из комнаты, Остап придвинул к себе личные дела судящихся кандидатов в Верховную Раду. Раскладка сил была самой благоприятной. Первый тур выиграл коммунист, секретарь районной партийной ячейки Федор Бойко. Всего на пятьсот голосов от него отстал банкир Сергей Ашотович Петросянц. За ним ноздря в ноздрю шел либерал Нанайцев и замыкал лидирующую группу профессор Юридической академии Пинский. Остальные кандидаты, безнадежно отставшие, не представляли для Остапа интереса, за исключением Александра Гугиля, независимого кандидата, руководителя общественной организации с длинным названием "Фонд возрождения и развития исторических памятников Харькова". Занявший десятое место Гугиль после выборов в сердцах собрал свои вещи и уехал на ПМЖ в Израиль. "Отличный расклад", -- подумал Остап и, подобно Штирлицу, перебирающему шаржи на гитлеровских бонзов, пододвинул к себе пять листиков бумаги и стал рисовать. На первом он начертал Серп и Молот, подписал "Бойко" и, недовольно поморщившись, вывел цифру10 тысяч долларов. На втором он нарисовал толстого кукрыниксовского буржуя в котелке и полосатых штанах. Внизу листа Крымов, довольно улыбнувшись, вывел: "Петросянц -- 35 тыс.". На третьем листке появилась узкоглазая китайская физиономия, под которой было написано: "Нанайцев -- 20 тыс.". На четвертом была нарисована статуя Фемиды, на весах которой пятнадцать тысяч долларов перевешивали толстую книгу уголовного кодекса с комментариями. На последнем листке был нарисован кораблик, уплывающий вдаль, с флагом, украшенным шестиконечной звездой. Под корабликом не стояло никакой цифры вообще. Остап несколько раз переместил листики на столе и затем движением указательного пальца подтащил к себе "буржуя". -- Ну, что ж, начнем с крупной рыбы. Остап хрустнул фалангами пальцев и стал набирать телефон. За три месяца до этого... Он взошел на трибуну. Такое количество народа видел он впервые. В горле мгновенно пересохло. Это была его первая политическая речь, и волнение резиновыми жгутами стянуло челюсти. В зале стало тихо, как перед бурей. Он понял, что его выступления ждали, как ничье другое. Он вдохнул воздух и до боли в суставах сжал деревянную трибунную планку. -- Братья и сестры! Настал неотвратимый и суровый час пожинать плоды на этой истерзанной и истощенной земле, которую мы все называем своей родиной. Настал час собирать осколки нашей национальной гордости, осколки разбитого зеркала, в котором мы, не узнавая себя, видим осколки нашей веры в справедливость и элементарный здравый смысл наших правителей. Эти осколки разрезают сердца стариков острыми краями осознания бесцельности прожитой жизни и смертельного обмана. Наша переименованная земля, как затасканная девка, выхолощенная строем липкоруких пройдох, похотливых демагогов и политических дебилов, забросала народ выкидышами марионеточных вождей, жалких в своей беспомощности и смешных в своем величии свадебных генералов. Чрево нашей сызнова переиначенной земли, изрезанное дилетантским скальпелем доморощенных хирургов во время бесконечных идеологических и экономических абортов, окончательно потеряло способность забеременеть героем-спасителем. Почему время великих перемен и исторических изломов не принесло на эту землю истинного патриота, честное и бескорыстное сердце которого горело бы единственной целью -- процветание своего народа? Почему в этой стране уже нет веры ни словам, ни делам, ни мыслям? Почему нас и наших детей, и детей наших детей обрекают жить во второразрядной стране мира, неуклонно катящейся к статусу государства, где будут скапливаться вредные производства и отходы, где женщины будут только мясом, продаваемым за границу, где старики, честно отдавшие все без остатка силы этой державе, обречены вымаливать у казнокрадов свой жалкий паек? -- Мы живем в атмосфере владычества глубочайшего непрофессионализма и политической непорядочности. Глубоко аморальная политика тотального обмана и неприкрытого грабежа собственного народа рождает пьяный угар вседозволенности и презрения к стенам своего собственного родного дома, заплеванного и растасканного поколениями временщиков. Неподготовленный поворот к западным этическим ориентирам затаптывает в землю корни нашей общей русско-украинской культуры. Бесплодные зерна вседержавной глупости, посеянные сейчас в души наших детей, взрастут бурьяном и пустоцветом. -- Примитивнейшее и только видимое благополучие, которым нас успокаивают сегодня, -- это тот камень на шее наших внуков, который утащит их на дно беспросветного долгового омута. Сейчас мы волею наших руководителей живем за счет будущих поколений, наших детей и внуков. Волею наших руководителей за нас думают мозгами клерков международных валютных фондов, единственная цель которых -- расчистить мировое пространство для своих транснациональных монополий. -- Если будет убита вера и честный труд, если и дальше эта земля будет передаваться, как эстафета, из рук в руки от одной бездарности к другому ничтожеству, то этой стране никогда не подняться с колен, никогда не поменять позу нищего с протянутой рукой. Бездействие наших современных политиков -- это пагубнейшее воровство, ибо они воруют у нас драгоценное время, которого уже почти не осталось, чтобы не оказаться на обочине мирового прогресса. -- Я умоляю и заклинаю вас, соотечественники, братья и сестры, голосуйте за совесть. Не слушайте и не читайте ваших депутатов. Посмотрите просто в глаза своему кандидату, и пусть он ничего не говорит. Пусть ваш депутат, ваш премьер и ваш президент клянутся не на Конституции, которую они ежедневно попирают, не на флаге, который они унижают нищенством своего народа, не на Библии, ибо нет Бога в их сердцах, а на собственной крови, на здоровье своих близких и памяти своих умерших предков. Может, тогда они поймут, как опасно играть судьбами народа, вырастившего их и давшего им власть не для превращения ее в продажную девку, а для каждодневного честного исполнения своего долга. Может, тогда поймут они, что политика -- это не игра, где переставляются фигуры, а ежедневная жизнь, смерть и борьба за существование тех пешек, на плечах которых зиждется их благополучие. Вместо штампованных программ и пустых слов пусть клянутся они вам самым святым, что у них есть. Бог услышит! И покарает жестоко лжецов, и возвеличит честных тружеников, как героев своего народа, взявших в тяжелую годину бремя ответственности за его вековую судьбу! В зале повисла звенящая тишина. Минутная пауза взорвалась шквалом аплодисментов. Председатель долго успокаивал слушателей. Восстановив тишину, он потянулся к микрофону. -- Товарищи, перед вами выступал представитель Партии Любителей Пива. Слово предоставляется коммунистам. Социал-демократам подготовиться. Глава 11 КОГДА ТОРГ УМЕСТЕН В жизни всегда есть место торгу, потому что отстоять свою цену в наше время -- это подвиг. Остап Крымов (На аукционе) Сергей Ашотович Петросянц своей щетинкой седых усов, короткой шеей и ежиком волос был бы похож на простого базарного барыгу, если бы не скрытая угроза, исходившая от его черных глаз с полуопущенными веками и вместительными мешками под ними, слегка морщинистыми и дряблыми, как будто в них имелись профессиональные пустоты, вызванные недовыплаченными кредитами. Он с неохотой согласился принять Остапа в своем затемненном прохладном кабинете, собираясь отвести на беседу не более десяти минут. По телефонному разговору ему показалось, что он может выведать из собеседника кое-какую полезную информацию. С первого взгляда поняв, что с Петросянцем не надо заходить издалека, Крымов сразу решил начать по существу. -- Как показывает опыт, даже тайное голосование может обнаружить явную глупость. Особенно в общенациональном масштабе. Как известно, вы проиграли своему сопернику всего пятьсот голосов. -- Это сейчас оспаривается, -- не мигая, сказал Петросянц. -- Я не думаю, что со второй попытки вы сможете сломить тенденцию. У коммунистов большинство по всей стране, -- четко расставляя слова, продолжил Остап. -- Что вы предлагаете? -- спросил Петросянц без малейшего интереса в голосе. -- Учитывая эти несчастные пятьсот голосов, я могу вам дать десятерную фору. -- А вы совсем не выглядите на мелкого жулика, -- спокойно сказал Петросянц. -- Да, первое впечатление обманчиво. -- Вы слишком большой человек, поэтому все остальные жулики для вас кажутся мелкими, -- парировал Крымов. -- Я прикажу сейчас вышвырнуть вас вон, -- устало сказал Петросянц. -- Я работал в команде Гугиля, -- как ни в чем небывало, продолжал Остап подходить ближе к теме. -- Плохо работали. Где сейчас ваш Гугиль? Остался с кукишем. -- Гугиль просто мало платил. Он набрал три с половиной тысячи голосов, из них три тысячи сделал ему я, ровно столько, на сколько у него хватило денег. Петросянц имел сведения, что Гугиль на последние деньги купил у кого-то пару тысяч голосов. -- Дальше, -- вяло сказал он, закуривая. -- У меня есть пять тысяч голосов, но попрошу я дорого. Это число будет решающим, вы же понимаете. -- Форма организации? -- спросил Петросянц, лениво окутывая себя клубом дыма. -- У меня благотворительный общественный Фонд. Если мы исключим из пяти тысяч членов, ну, предположим, две тысячи тех, которые тайно все равно проголосуют за компартию, то останется три. -- Сколько лет вашему Фонду? -- проявил впервые интерес банкир. -- Три года. -- Как называется Фонд? -- "Солидарность-18". Петросянц откинулся на спинку кресла. -- Я так и знал, что за этим идиотом кто-то стоит. Ну, хорошо, какие гарантии, что вы не блефуете? Остап достал дискету и очень медленно положил на стол перед хозяином банка. -- Вот здесь списки пяти тысяч моих подопечных. Фамилии и имена, адреса и данные о их семьях. За каждым стоит, как минимум, по три человека: жены, тещи и свекрови, свои и внебрачные дети, любовницы и должники. Вы понимаете, какая это сила. У меня в конторе заявления с личными подписями, можете ознакомиться. -- Хорошо, я проверю, -- Петросянц затушил бычок о дно пепельницы, выполненной в виде лягушки, открывшей пасть. Он наклонился к Остапу. -- Ваша цена? -- Не меньше пятнадцати долларов за душу. -- Включая тех, которые проголосуют за коммуниста? -- саркастически спросил Петросянц. -- К сожалению, да. Но ведь они будут меня уверять, что проголосуют за нас. Петросянц устало откинулся назад и сказал: -- Вы сумасшедший. Ведь это около ста тысяч денег. Место в Верховной Раде не стоит и половины этой суммы. Остап не проявил ни малейших эмоций. -- Стоит, Сергей Ашотович. Вы же сами знаете. По моим грубым подсчетам, вы потратили на сегодняшний момент тысяч триста -- четыреста, не считая затрат на аннулирование результатов выборов. А когда вы узнали, что проиграли пятьсот голосов, то кусали себе локти и были готовы уплатить по тысяче долларов за каждый дополнительный голос. Так что не будем торговаться. У вас пути назад нет. Петросянцу не нравился Крымов. -- Не стройте из себя непревзойденного психолога. Мне неплохо живется и без парламента. -- Насколько мне известно, ваш банк переживает не лучшие времена. Попадая в Верховную Раду, вы убиваете двух зайцев: во-первых, вы решаете вопрос жизни и смерти -- сохранение своего детища, стоящего вам, как минимум, три миллиона; во-вторых, вы знаете, как после этого заработать в три раза больше. -- Я знаю, как заработать и десять раз больше! -- рявкнул Петросянц. -- Но это не ваше дело. -- Я не психолог, Сергей Ашотович, я -- простой калькулятор. Я делю тридцать миллионов на сто тысяч, опираясь на ваши слова, и получаю три тысячи. То есть прибыль от вклада на первый взгляд большой суммы в сто тысяч дает три тысячи процентов прибыли. Считайте, что деньги, потраченные на первый этап, уже пропали. Ваш электорат в основном проголосует снова за вас. Теперь... -- Если вы калькулятор, то очень примитивный, -- перебил Остапа банкир. -- О такой цене не может быть и речи. Ваш Фонд не стоит и пятидесяти копеек за душу, считая с коммунистами. -- Ладно, Сергей Ашотович, учитывая ваши стесненные материальные обстоятельства, я готов сбавить, -- сдался Остап. -- Процентов на десять, не больше. Давайте переходить к делу. Как говорится, меньше слов. Только на телеграфе и в парламенте платят за слова, а не за дела. Дальше покупатель и продавец спорили еще около часа. Петросянцу не раз хотелось запустить в Крымова лягушку-пепельницу. Крымову очень хотелось оторвать Петросянцу усы, но они очень были похожи на натуральные. В конце концов, когда цена колебалась в районе семи с половиной долларов за душу, Петросянц устало сказал: -- Ладно, Крымов, я пришлю к вам моих людей, но вначале я все проверю. -- Проверяйте, но никаких людей, -- сказал Остап. -- Я уже сейчас вижу бритые квадратно-челюстные физиономии с глазами, горящими интеллектом и духовностью. Я буду ждать три дня. Проверяйте, только не спугните своих потенциальных избирателей вашими ребятишками. Простой народ не любит джипов и их содержимое. Учтите, что ваш избиратель -- это простой тихий труженик, готовый за тарелку бесплатного супа разорвать горло любому из ваших верзил. Кстати, послушайте анекдот на тему. Муж: Дорогая, поздравь меня, я избран. Жена: Ой! А ты не обманываешь? Муж: Нет, теперь это уже не нужно. На этом Крымов откланялся и ушел. Федор Иванович Бойко прибыл в контору Крымова с получасовым опозданием. Несколько трамваев было снято с маршрута в связи с забастовкой водителей, и Бойко пришлось добираться в объезд на троллейбусах с тремя пересадками. Зайдя в комнату, секретарь партячейки пригладил мозолистой рукой прямые жирноватые волосы и сел на край стула. Портрет Сталина согревал помещение ощущением непреходящих ценностей пролетарской революции. За столом сидел Жора и дожевывал свой бутерброд с салом. -- Извините, -- сказал Бойко, обращаясь к Жоре, --вы руководитель этой организации? В это время бодрым шагом в комнату вошел Крымов и кивком головы убрал Жору со сцены. Остап схватил руку Бойко и с параноической настойчивостью стал трясти ее, выжимая, как эспандер. -- Очень рад, Федор Иванович! Очень рад! Я, знаете, сам -- коммунист. Состоял в партийной организации города Пярну. Это в Прибалтике. Вот сейчас здесь. Вышвырнули, как последнюю шваль. Вы же знаете, как там трудно приходилось нашему брату! Я работал под руководством Раймонда Лиепы, может, вы его знаете! Мировой мужик. Еще в тридцать девятом водрузил красный флаг на ратуше в Риге. Но в девяносто первом сердце не выдержало у старика. Затем практически в подполье от Нарвы до Лиепаи вместе с Тынисом Вески, вы, должно быть, о нем наслышаны. Мировой парень. Сейчас у Зюганова в аппарате. Еще около получаса Крымов перечислял соратников по партийной работе, пока у него не кончился запас имен прибалтийских артистов. Растроганный Бойко предложил Остапу место инструктора по работе с молодежью в своей ячейке и завел разговор о перспективах возврата Латвии в Советский Союз. Сама проблема восстановления СССР вообще для него существовала, как само собой разумеющийся исход. В теплой братской беседе за самоваром прошло два часа. Собеседники перешли на "ты". Наконец Бойко вспомнил, зачем пришел. -- А что это ты говорил по телефону о перевыборах. Кажется, ты намекал на какой-то компромат. Сейчас самое время писать, пока не принято решение областным судом. Потом уже будет не так восприниматься. Остап заговорщицки заглянул под стол. -- Есть кое-какая информация. Только я тебя очень прошу -- между нами. Ты ведь вышел вперед всего пятьюстами голосами? -- спросил Остап. -- Петросянц опротестовал, зараза, -- по-свойски пожаловался Бойко. -- Я действительно сболтнул лишнее во время агитации, но это не смертельно. Да вот ребята маленько перестарались, притащили откуда-то лишнюю незарегистрированную урну. И голосов-то было всего с сотню. А вот шуму наделали на всю тысячу. Но ничего, у этого армяшки кишка тонка идти против народа. -- Не так уж и тонка, -- засомневался Остап. -- Ему подкупить тысчонку голосов -- раз плюнуть. У меня тут планчик образовался. -- Ну? -- Бойко оглянулся по сторонам и придвинулся ближе к Остапу. -- Понимаешь, работаю сейчас в одном Фонде на территории округа, -- на пониженных тонах заговорил Крымов. -- Членов -- до хрена и больше. Но председатель -- конченый рахит. Зверь, какого свет не видал. Либерал, фанатирует на Жириновского. Ни за что не даст за наших проголосовать. Вот, рискуя здоровьем, похитил списки членов. Единственная копия. Остап протянул замасленные листки бумаги. Бойко просмотрел списки. -- Так давай по домам пойдем, не впервой, -- предложил он, озираясь по сторонам. -- Не выйдет, Буйный контролирует все, гад. Во-вторых, шестачат ему через каждого. Можно только напортить, -- вздохнул Остап. -- Так где же выход? Жалко упускать такой пласт неимущего населения, -- явно заинтересовался Бойко. Остап еще больше понизил голос. -- Выход есть. Надо убрать Буйного. Бойко призадумался. -- Хотя это идет вразрез с нашими методами, но ребят в ячейке я найду. -- Я не в том смысле, Федор. Его надо убрать из города. -- Так подвал у товарищей найдется, -- радостно сказал Бойко. -- Да нет, не в этом дело. Шуму много наделаем. Надо, чтобы он сам уехал, добровольно. -- Да как же такая гидра уедет добровольно, когда перевыборы поп катят? Такие всегда примажутся. Остап вплотную придвинулся к Федору. -- Есть только один способ. Этот самодур с детства мечтал поехать на Кубу. Но сам ни за что не поедет. Без жены не ходит даже в туалет. Одно слово -- деспот. А тестя, хоть и алкоголика, любит, как родного отца. Без него, говорит, не пойду даже на прием к президенту. И получается, вроде, что надо увозить троих. Так на беду у них еще собака -- питбуль. Зверюга, никого к себе не подпускает. Ногу отгрызет, не успеешь туфли спрятать. Ни с кем оставить нельзя. Значит, и собаку сними. Я читал, тут конкурс знатоков Кубы объявили. Вопросы, ответы. Приз -- поездка на остров. Четыре первых места меньше, чем за десять тысяч, никак не купишь. -- А зачем конкурс? -- не понял Бойко. -- Так если путевку ему подсунуть, заподозрит? Очень хитрый, змей. -- А зачем четыре путевки, четвертая -- собака ведь? -- спросил смекалистый Бойко. -- Так кто же ей без путевки отдельную комнату даст? Она пьяного тестя на дух не переносит. Бойко нерешительно почесал подбородок. Десять тысяч были большие деньги. Остап хлопнул Федора по плечу. -- Не дрейфь, старина! Товарищи помогут. У меня вот двадцатка найдется, а с получки еще добавлю. Бойко рубанул ладонью воздух. -- Эх, дело благородное, придется кинуть клич. Петросянц действительно напирает сзади. Заметано! Дуй в оргкомитет викторины, договаривайся. Через пять минут дребезжащий трамвай унес Федора на встречу с активом партячейки. У безобидного лопоухого Нанайцева, каким он выглядел на предвыборных плакатах, оказалось двухметровое тело с длинными волосатыми руками и кулаками, с трудом помещающимися в пятилитровую кастрюлю. На нанайца он был похож только, когда улыбался. Когда же он смотрел своим обычным теплым открытым взглядом, он был похож на питекантропа, каким его рисуют в учебниках по антропологии. В целом, он был круто сварен и весьма неудобоварим. Гена Нанайцев был одним из трех крупнейших авторитетов города, и перед выборами ему казалось, что у него хватит братвы, чтобы начистить рыло всем, кто захочет проголосовать против. Являясь, согласно теории Дарвина, одним из продуктов естественного отбора, он усвоил только правило естественного отбора денег. Еще год назад, решив заняться большой политикой, Гена полностью порвал со своим преступным прошлым, и перешел на преступное настоящее. Устроившись перед выборами на благозвучную должность учителя русского языка в техникуме, Нанайцев на три предвыборных месяца поменял имидж. Будучи весьма расточительным в еде, машинах и женщинах, он всегда экономил на словах, употребляя в ограниченном ассортименте исключительно низкопробные и дешевые. В обязанности нанятого им доверенного лица, профессора пединститута, входило рассказывать на собраниях политическую платформу кандидата-учителя и отвечать на вопросы. В обязанности Нанайцева входило жать руки избирателям, приветственно махать рукой и улыбаться. Для красоты улыбки железные зубы были заменены на фарфоровые. Для создания впечатления полного экспромта на всех собраниях сидело пять подсадных уток, задающих острые неожиданные вопросы. Остроумные и лаконичные ответы были, на всякий случай, записаны на маленьких незаметных шпорах, рассованных по всем карманам кандидата. Когда к концу выборов Нанайцев понял, что проигрывает, срочно начали мобилизоваться дополнительные силы соседних группировок, сочувствующих авторитету в гонке за место в парламенте. Видя для себя двойную выгоду в таком человеке, который может замолвить словечко кому надо в черный день, братва собирала деньги, усиленно тряся ларьки и лоточников. Сгоряча Нанайцев послал пару ребят попугать коммуниста Бойко, который, не прилагая никаких усилий, шел впереди. Но братва перепутала и побила какого-то бомжа, забредшего в район в поисках пустых бутылок. Гена очень рассчитывал на зону, находящуюся на территории района, где сидело около двух тысяч отпетых зеков. Но незадолго до выборов пришло тревожное известие -- руководство зоны дало команду голосовать за какого-то генерала. Паханы обещали сделать всевозможное, но результат не гарантировали. Для Петросянца Гена заказал киллера, но оказалось, что парень по пьянке разболтал девкам из публичного дома Томки Чугуновой свой секрет. Он показывал им винтовку и баловался оптическим прицелом, засовывая его куда попало. Операцию пришлось отменить, а девок выдать замуж, чтобы помалкивали. Хотя зона и помогла немного -- профессионалы-карманники творили фокусы с бюллетенями, -- все же силы были не равными. Народ шел за красным флагом Бойко и зеленым долларом Петросянца. Гена проиграл три тысячи голосов и, дав себе слово больше не палить денег зазря, на две недели ушел в запой. Он впал в депрессию, много пил и плакал. Ему казалось, что жизнь его не состоялась. "Ну на что я годен? -- спрашивал он своего близкого кореша, размазывая сопли по щекам. -- Вот люди -- инженеры, учителя, ученые. А я? Неужели жизнь дала мне такой скудный жребий: или рэкет, или парламент?" Неожиданный звонок Крымова вселил в пьяные мозги Нанайцева слабый свет надежды, что еще не все проиграно. Ознакомившись с сутью вопроса, Гена не стал говорить о проверке информации по Фонду. Он просто спросил Остапа, кого из уважаемых людей тот знает. Крымов сказал, что он всего две недели в городе. Тогда Нанайцев поинтересовался, какие имена за пределами Харькова знает Крымов. Остап назвал пару имен из Москвы и Ростова. Гена довольно кивнул головой, но заметил: -- Если обманешь, катком в асфальт закатаю. Глядя на Гену, Остап подумал: "А еще говорят, что животные -- чистые безгрешные существа. Почему жете, кто совсем недавно произошел от обезьяны, не брезгуют заниматься политикой?" Всего Крымов потратил на Гену полчаса. Цена была оговорена окончательно -- по пять долларов за душу избирателя. Гена уехал к братве объявлять полный сбор и боевую готовность. Попрощавшись с Нанайцевым, Остап изрек в сторону Нильского: -- Некоторым людям мозги даны только для того, чтобы они могли считать свои действия осмысленными. Профессор Юридической академии Вениамин Генрихович Пинский находился по другую сторону баррикады от Нанайцева. Если последний нарушал законы, то первый их составлял. Умная, продуманная программа профессора была поддержана интеллигенцией и студентами, признана мягкотелой и беззубой пролетариатом, заумной -- солдатами и братвой, импотентной -- лавочниками и банкирами. Поздоровавшись с Пинским, Остап начал беседу с легкого рассуждения. -- Мне кажется, профессор, что учебники по цинизму должны начинаться с описания предвыборных кампаний. Я думаю, что народ не напрасно то место, куда кидают бюллетени, назвал словом урна. С этого меткого замечания между собеседниками завязался интеллигентный захватывающий диспут. С анализа предвыборных кампаний американских президентов Крымов неожиданно перешел к истории Украины и выразил сомнение, а есть ли она вообще, эта история. Пинский, написавший недавно учебник по этому вопросу и защитивший докторскую диссертацию, заглотнул наживку и, делая упор на Правобережье, вступил в спор. Остап вернулся к Киевской Руси, затем остановился на выборности гетманов из простых казаков, затем пробежался по Запорожской Сечи. Когда Пинский, говоря об основных составляющих государственности, перешел к украинскому языку, Остап перебил его и опять вернулся к выборам. Совершенно случайно оказалось, что у Крымова завалялась пара-тройка тысяч голосов, которые он бы уступил по бросовым ценам. Рассказав поучительную историю о скупердяе Гугиле, развернув списки с личным составом Фонда, показав гору папок с заявлениями, Остап назвал цену. Профессор сразу сказал, что цена реальная, но попросил дать ему возможность поторговаться. Остап дал, но заметил, что и он имеет в таком случае моральное право продать остаток голосов тому, кто даст сходную цену. Профессор заявил, что речь может идти только о продаже всего пакета голосов. Для того, чтобы решиться на второй тур выборов, Пинскому надо было добрать еще три тысячи голосов, а ресурсы его были уже исчерпаны. Правда, у него оставалась непроданная дача в Липцах и экзаменационная сессия на носу. Подсчитав возможную выручку за дачу и экзамены, Пинский согласился на пять долларов за нос. На этом и сговорились. Покончив с предварительными переговорами, Остап перешел в стадию ожидания, надеясь, что нарастающая конкуренция сама пригонит в его сети этих четырех жирных карасиков. Оставалось только ждать, когда кандидаты проверят предоставленные им данные и решатся вложить деньги в верное дело. Доверенные лица претендентов без излишнего шума, аккуратно, под видом водопроводчиков, санитарных врачей и алкоголиков провели проверку информации по Фонду Буйного. Вступая в случайные связи и беседы с жителями района, подобранными самым случайным образом по спискам Остапа, разведчики действительно убедились в существовании "Солидарности-18" и любви ее членов к председателю. Еще через неделю были окончательно согласованы цены и формы оплаты. Петросянц произвел благотворительный взнос безналичными на счет Фонда -- сорок две тысячи в эквиваленте, которые Остапу пришлось обналичить через братьев Рыжиковых. Гена Нанайцев по