Данил Корецкий. Задержание Изд. Москва "ЭКСМО-ПРЕСС", 1998 OCR Палек & Alligator, 1998 г. Глава первая К окраине городские огни редели, в районе аэропорта от сплошной электрической россыпи оставались отдельные, беспорядочно разбросанные на темном фоне светляки; тем отчетливей выделялась параллельная курсу взлетающих самолетов цепочка ртутных светильников над Восточным шоссе, которая пронизывала широкое кольцо зеленой зоны и обрывалась перед традиционным жестяным плакатом "Счастливого пути! ". Здесь покидающие Тиходонск машины врубали дальний свет и на разрешенных сорока прокатывались мимо стационарного поста ГАИ, чтобы, оказавшись в черном желобе отороченной лесополосами трассы, ввинтиться наконец с привычной скоростью в упругий душный воздух. Сейчас высоко поднятая над землей стеклянная будочка пустовала. Не знающие об обязательности ночных дежурств, с облегчением нажимающие акселератор водители не придавали этому значения, как не обращали внимания на проскальзывающие в попутном направлении радиофицированные машины с номерами одинаковой серии. Скрытые от посторонних глаз события этой ночи становились явными только через восемнадцать километров, там, где половину трассы перегораживал желто-синий "УАЗ" с включенным проблесковым маячком, мельтешили белые шлемы и портупеи. Видавший виды нелюбопытный "дальнобойщик", привычно повинуясь отмашкам светящегося жезла, выводил свою фуру на встречную полосу, объезжая яркое световое пятно, в котором мельком отмечал косо приткнувшуюся к обочине "шестерку" еще одного глупого частника, на своем опыте убедившегося, что ночная езда таит гораздо больше опасностей, чем преимуществ. А другие глупые частники, завидев беспомощно растопырившуюся дверцами легковушку, примеряли ситуацию на себя, до предела снижали скорость, обращая бледные встревоженные лица к скоплению служебных машин, к занятым не поддающейся беглому пониманию работой людям в форме и штатском, но резкие взмахи жезлов и злые окрики затянутых в черную кожу гаишников заставляли их топить педаль газа и восполнять недостаток увиденного предположениями, среди которых было и успокаивающее -- о происходящей киносъемке. Действительно, софиты и яркие прожектора на восемнадцатом километре присутствовали и, подключенные к упрятанным в спецмашины генераторам, ослепительно высвечивали белый порошок безосколочного стекла на жирном черном гудроне, впечатанные в него обкатанные кругляши гравия, потеки мазута, камешки и блестящие латунные цилиндрики, каждый из которых Сизов обозначал бумажными трафаретками с аккуратно вырисованными цифрами. И съемка действительно велась, только не кинокамерой, а тремя фотоаппаратами и видеомагнитофоном. Щелк, щелк... Откатившийся к самой кромке трассы жезл регулировщика -- точь-в-точь как те, которыми размахивают ребята из группы заграждения и которые никто не думает фотографировать. След рикошета на лоснящемся асфальте, рваный клочок металла с остатками желтой автомобильной краски, темные, сливающиеся с фоном пятна -- еще одну лампу сюда, нет, в самый низ и поверни, под косым углом -- щелк, щелк... Исторгнутые из окружающего мрака мириады комаров и мошек загипнотизированно роились в неожиданном море света, кусали, норовили залезть в нос, уши, глаза. Когда Сизов устанавливал последнюю трафаретку, копошащаяся масса облепила лицо, вгрызлась в губы и веки. Освободив руки, он резко выпрямился, хлестнул по щекам, размазывая катышки напитавшейся кровью слизи, брезгливо полез за платком. Щелк -- гильза под каллиграфически выписанным номером: семнадцать, щелк -- непонятная выщерблинка, шелк, щелк... Вспышки блицев били по слезящимся от тысячеваттных ламп глазам, усиливая раздражение. Он закрылся ладонью, попятился в тень, отвернулся к шелестящей лесопосадке и, ничего не видя, уставился в темноту. Со стороны распахнутой, точно на секционном столе, машины доносились лающие команды Трембицкого: "Камеру ближе! Доктор, мешок... Лицо -- крупно! Странгуляционная, что ли? Шею давай!" Отснятые материалы увидит ограниченный круг людей, в конечном счете они навечно осядут в архивной пыли рядом с пухлыми картонными папками, помеченными зловещим красным ярлычком -- СК. Сизов еще не знал, какого объема будет дело, сколько фамилий напишут на обложке, но очень отчетливо представил стандартный бумажный квадратик в правом верхнем углу, обыденно-канцелярский вид которого не соответствует исключительности того, что он обозначает: смертная казнь. Раньше писали: ВМН -- высшая мера наказания, сути это не меняло. -- Что высматриваете в роще? Мишуев подошел, как всегда, неожиданно. -- Все гильзы отыскали? -- Семнадцать. -- Сизов, щурясь, повернулся. -- Утром будет видно -- все или нет. -- Посмотрите на обочине, там могут быть еще... Опытный человек, даже не заглядывая в багажник брошенной "шестерки" и не зная, что лежит на обочине под брезентом, мог предвидеть ядовито-красный ярлычок в конце работы, которая сейчас разворачивалась на восемнадцатом километре. Об исключительности дела свидетельствовали многие внешние признаки. Недаром столько машин, недаром собралось все руководство прокуратуры области и УВД, недаром начальник отдела борьбы с особо тяжкими преступлениями лично дает указания, а старший оперуполномоченный собственноручно отыскивает и нумерует гильзы. Сизов выругался. Считается, если все подняты по тревоге, задействованы лучшие сотрудники, начальство лично присутствует и осуществляет контроль -- это и есть высшая организация работы. Только один человек на месте происшествия придерживался другого мнения. Он полагал, что для дела было бы гораздо полезней, если бы большинство присутствующих мирно спали в своих постелях, набираясь сил для завтрашнего: оценки ситуации, анализа фактов, логических выводов, принятия глобальных управленческих решений. А сейчас что: информации -- ноль, улики рассеяны... Собрать, зафиксировать, закрепить их -- дело узких специалистов, и они занимаются своей работой: важняк областной прокуратуры Трембицкий, судебно-медицинский эксперт, два криминалиста. Чем им поможет многочисленное начальство? Только следы затопчут! Завтра утром восстановленная по крупинкам картина происшедшего попадет в справки и отчеты, из которых тот же прокурор области почерпнет куда больше полезной информации, чем из собственных отрывочных и бессистемных наблюдений. А отыскивать гильзы вполне мог молоденький сержант, для этого не нужны опыт и знания сыщика с двадцатилетним стажем оперативной работы. Так думал майор Сизов, шаря по заросшей травой обочине лучом мощного фонаря и впустую напрягая уставшие глаза. Впрочем, многие считали, что характер у него тяжелый. Очередной приближающийся по трассе автомобиль не среагировал на огненные отмашки поста заграждения, подкатил вплотную. Значит, свои. Разве кого-то еще здесь нет? Сизов выпрямился, незаметно массируя одеревеневшую поясницу. Номер он разобрать не мог, но по движению среди прокурорского и милицейского начальства понял, кто прибыл на восемнадцатый километр, еще до того, как грузный Сергей Анатольевич выбрался наружу. Вот уж кому сам Бог велел спать-почивать: осведомленность, достаточную для осуществления общего руководства, представит суточная сводка, положенная ровно в восемь на широкий полированный стол, а вникать в подробности куратору административных органов совершенно ни к чему. Но нет -- презрел неудобства, окунулся в самую гущу событий, работает наравне со всеми. Правда, толку... Велика еще сила инерции, ой, велика! "Отставить неуместную иронию!" -- почти услышал Сизов излюбленный окрик Мишуева. Правда, его самого начальник до сих пор одергивать избегал. Но, похоже, скоро начнет. Откуда-то сбоку вынырнул Веселовский. -- Видели? -- кивнул он в сторону неразличимых отсюда брезентовых холмиков. -- Мясорубка! Сизов пожал плечами. -- Дальность почти километр, мощность соответствующая. А тут -- с десяти метров... -- И без всякого перехода спросил: -- Глаза не болят? -- А чего им болеть? -- удивился Веселовский. -- Я как огурчик -- даже спать перехотел! -- Может, тебя и комары не грызут? -- брюзгливо спросил Сизов, расчесывая зудящую щеку. -- Грызут, сволочи, спасу нет! Почти всю кровь выпили. -- Ну то-то же, -- нравоучительно пробурчал Сизов и попытался не щуриться. -- Наших можно увозить? -- совсем рядом спросил начальник УГАИ. -- Еще немного, -- резко ответил Трембицкий. -- Доктор хотел посмотреть выходные... Силуэт следователя напоминал вставшего на задние лапы волка. -- Привет, Вадим! -- окликнул Сизов. -- Скоро заканчиваем? -- Кто там? -- рыкнул важняк, вглядываясь в темноту, и сделал несколько шагов вперед. -- Ты, Игнат? -- продолжил он обычным голосом. -- Здорово! Думаю, за час уложусь. Оставлю оцепление, по свету надо сделать дополнительный осмотр. Сейчас все равно ни черта не видно и спать охота. Комары еще проклятые... Оборвав фразу, Трембицкий заторопился туда, куда переместились прожектора и софиты и где судебномедицинский эксперт уже поднимал брезент. Потянуло холодным ветром, сильнее зашумела роща, и Сизов подумал, что, если оказаться здесь одному, этот шелест покажется зловещим. Между деревьями мелькнул свет, желтый круг выплыл на обочину, увлекая за собой две темные фигуры. -- У нас появилась версия, что стрелять могли из засады в лесополосе... Фигуры приблизились. Мишуев с тяжелым аккумуляторным фонарем в руке водил по месту происшествия Сергея Анатольевича и старательно изображал осведомленного, компетентного, активного руководителя. Иногда эта роль ему удавалась, особенно если зрители не были профессионалами. Осветив Сизова, подполковник запнулся. -- Вы нашли гильзы на обочине? -- Ни одной. -- Надо будет утром тщательно все прочесать. Мишуев огляделся. -- Пойдемте, Сергей Анатольевич, осмотрим машину. Сизов понял, что Мишуев прокладывает маршрут таким образом, чтобы не столкнуться с Трембицким. Следователь руководил осмотром и не терпел, когда кто-либо забывал об этом. Начальство переминалось у своих машин, отмахивалось ветками от комаров, переговаривалось вполголоса. Сизов подошел к стоящим в стороне сыщикам, вгляделся в огоньки сигарет, кое с кем поздоровался. -- Есть что-нибудь? -- Кажется, нет. -- Фоменко протянул жменю семечек. Сизов покачал головой. -- Заедаешь? Фоменко втянул голову в плечи и оглянулся. -- Слышно, да? Я ж дома, вечером, в постели, под одеялом, -- шепотом зачастил он. -- Кто ж знал, что ночью поднимут... -- И чего ж ты здесь наработал? -- с явственно различаемым презрением спросил Сизов. -- А что, все нормально, я ж на подхвате -- прожектор носил, шнуры наращивал... -- Полный ноль, -- ни к кому не обращаясь, сказал Веселовский, неотрывно глядя в сторону вскрытой "шестерки". -- Может, наш начальник что-нибудь сейчас отыщет... Мишуев подвел Сергея Анатольевича к распахнутому багажнику, посветил внутрь, начал что-то объяснять, но Сергей Анатольевич внезапно отскочил в сторону, зажал рукой рот и, круто повернувшись, бросился в темноту. Мишуев обескураженно замолчал, посмотрел туда, где находился начальник управления, потоптался на месте и нерешительно пошел следом. -- Перестарался, -- сказал Фоменко. -- Зачем непривычному человеку такое показывать? -- А то не знаешь, зачем, -- проговорил Сизов и сплюнул. Через некоторое время Мишуев и Сергей Анатольевич присоединились к группе руководителей. Мишуев говорил что-то громко и возбужденно, потом направился к сотрудникам своего отдела. -- Курите? А работы больше нет? Чувствовалось, что всплеск активности призван загладить допущенную неловкость. -- Почему преступники бросили машину? Никто не знает! А между тем это важная деталь. Значит, что? Подполковник требовательно посмотрел на Веселовского, потом перевел взгляд на Фоменко. -- Значит, надо выяснить: каково техническое состояние автомобиля, может ли он двигаться и так далее... -- Завтра этим займутся специалисты, -- устало сказал Сизов. Мишуев пренебрежительно отмахнулся. -- Кто ждет -- никого не догонит! Фоменко, проведите проверку всех систем: запускается ли двигатель, есть ли ход, ну и тому подобное... Исполнительный Фоменко, привычно пошмыгивая носом, отшвырнул брызнувший искрами окурок, подтянулся и застегнул пиджак, демонстрируя готовность к немедленным действиям. -- Наследит в кабине, сотрет отпечатки, -- не скрывая раздражения, произнес Сизов. -- Потом придется дактилоскопироваться да объясняться. К тому же машина заперта, ключ у Трембицкого. Казалось, Мишуев услышал только последнюю фразу. -- Ладно, с прокуратурой спорить не будем. А то что не так -- на нас свалят. Так, Игнат Филиппович? Тон у начальника был почти дружеский и слегка сочувственный, будто Трембицкий всегда сваливал на Сизова всякую напраслину, а сейчас он, Мишуев, этому воспрепятствовал. Сергей Анатольевич уехал первым, почти следом рванули машины прокурора области и генерала, потом уехали замы, начальники отделов. -- Даю лишний час отоспаться, а к десяти -- все у меня, -- отдал Мишуев последнюю команду и хлопнул дверцей. Восемнадцатый километр пустел. Один за другим исчезали в ночи красные габаритные огоньки. Мягкие персональные "двадцатьчетверки" бережно несли к Тиходонску по одному пассажиру. Разбитые, пропахшие бензином "рафики" и "УАЗы" приняли в себя столько человек, сколько сумело втиснуться. На въезде в город, перед плакатом "Добро пожаловать в Тиходонск", шоссе перекрывал шлагбаум, и мигающий красный светофор загонял машины в длинный контрольный коридор, начало и конец которого чутко стерегли спрятанные до поры под землей стальные шипы спецсистемы "еж". Вооруженные автоматами усиленные наряды проверяли документы водителей, иногда заглядывали в багажники. Действовал режим операции "Перехват". Спецмашины не досматривали, и они без остановки прокатились между металлическими барьерами мимо стационарного поста ГАИ. В тускло освещенном аквариуме, как и положено, несли службу два дежурных инспектора дорожного надзора. Лиц их рассмотреть, конечно, было нельзя. Глава вторая В невод заградительных мероприятий попали два угонщика, "дальнобойщик", загрузивший свою фуру "левым" виноградом, восемь пьяных, водитель без документов на машину и владелец доверенности с просроченным сроком. В дежурную часть Центрального райотдела доставлен двадцатишестилетний рабочий "Эмальпосуды" Сивухин, который в сильной степени опьянения угрожал перестрелять оркестр ресторана "Рыба" из автомата. На развилке Восточного шоссе и московской трассы автомобиль "Волгам-такси на большой скорости проследовал мимо передвижного заградительного поста, не подчинившись сигналу остановиться. Лейтенант Нетреба произвел четыре выстрела из автомата, ранив водителя в нижнюю челюсть. Пассажиры не пострадали. Начато служебное расследование правомерности применения оружия. Утром, когда информация о событиях прошедшей ночи легла в суточную сводку происшествий, можно было сказать, что розыск "по горячим следам" результатов не дал: лица, причастные к преступлению на восемнадцатом километре, не установлены, угнанный автомобиль ГАИ не обнаружен. Оперативка у Мишуева началась только в одиннадцать. Ожидая начальника, сотрудники отдела борьбы с особо тяжкими преступлениями расселись в его просторном недавно отремонтированном кабинете, сплошь обшитом светлой полировкой. Раньше достопримечательностью этого помещения был огромный дореволюционный несгораемый шкаф французского производства с патентованными запорами, секретными блокировками и часовым механизмом, гарантирующим защиту от самых квалифицированных "медвежатников". В новый интерьер бронированный монстр не вписался, по команде Мишуева два десятка пятнадцатисуточников, сдавленно, но внятно матерясь, уволокли его в подвал, где он дожидался в лучшем случае вечного забвения, а в худшем -- острых расчленяющих факелов синего автогенного пламени. Место уникального сейфа занял типовой "шкаф металлический канцелярский", удачно уместившийся в мебельной стенке между отделением для одежды и книжными полками с традиционными собраниями сочинений классиков. Сизов, ставящий надежность и основательность несравненно выше преходящих красивостей моды, никогда бы не совершил подобного обмена. Он сидел на торце длинного приставного стола и, чуть склонив голову, смотрел на горячо обсуждающих вчерашнее происшествие Губарева и Фоменко. Приобретенная за многие годы оперативной работы способность ухватывать главное во внешности, манере поведения человека и обозначать его суть красноречивым псевдонимом, отражающим индивидуальность безымянного до поры до времени фигуранта, высветила в сознании подходящие псевдо: Двоечник и Гильза. Причиной первого была вечная виноватость Фоменко: заискивающая скороговорка, уклонение от любого спора, куриная привычка втягивать голову в плечи. Правда, так он держался в основном с начальством, иногда -- с коллегами, а когда встречался с блатными, стереотип поведения резко менялся: развинченная дерзость, стремительные угрожающие движения, обильный жаргон. Почему Губарев ассоциировался с гильзой, Сизов объяснить бы не смог. Очевидно, дело в широких прямых плечах и некоторой округлости тела, обещающей к сорока годам легкую полноту. Сам Сизов, худощавый, костистый, с изборожденным морщинами загорелым лицом, крючковатым носом и цепким холодным взглядом маленьких желтоватых глаз, напоминал хищную птицу и вполне мог бы получить псевдо Гриф, если бы у него уже не было другого прозвища. За две минуты до начала совещания в кабинет ворвался запыхавшийся Веселовский -- сильный, тяжелый и пробивной, как метательный молот. Ему повезло: Мишуев не терпел опозданий и неблагодарности, а он совместил эти грехи, не сумев довольствоваться дополнительным часом отдыха. -- Что нового? -- спросил Веселовский, не успев плюхнуться на стул, но ответа не получил, потому что наконец-то появился хозяин кабинета. -- Не извиняюсь за задержку, все заседание руководства было посвящено вчерашнему происшествию, -- на ходу сообщил он и, с озабоченным видом обойдя приставной стол, опустился на свое место. -- Вы все включены в состав оперативно-следственной группы... Фразы получались значимыми и весомыми -- сказывалась многолетняя тренировка. Имиджу Мишуев придавал большое значение. В любую жару ходил в костюме и галстуке, подчеркивая принадлежность к клану руководителей, имеющих отдельные кабинеты с кондиционерами. Держался вальяжно -- неторопливо и очень уверенно. Правда, лицо было простоватым: маленький острый носик, выцветшие дугообразные брови, глазки-буравчики, тонкие губы. Но с тех пор, как руководителей перестали выводить, словно особую породу, в лицеях да закрытых корпусах, простецким лицом никого не удивишь. -- Сейчас я изложу обстоятельства дела, которые были обсуждены на совещании у генерала... Говорил начальник отдела хорошо поставленным голосом, напористо и энергично. По мнению Сизова, умение убедительно докладывать и красиво выступать на собраниях явилось главным фактором его успешной карьеры. А неспособность анализировать обстановку и избегать стереотипов поведения помешала стать настоящим руководителем сыщиков. Сизов мог быть субъективным, но сейчас Мишуев действительно тратил время зря: сотрудники уже прочитали в сводке все, о чем он рассказывал. Подполковник говорил только для Веселовского, который с интересом следил, как кусочки мозаики восемнадцатого километра складываются в целостную картину. Но именно этот интерес и выдавал его с головой, а неумение Мишуева просечь, что лежит в основе такой заинтересованности, подтверждало мнение Сизова. Закольцевав цепь своих умозаключений, Игнат Филиппович Сизов, известный в уголовном мире под прозвищем Старик, удовлетворенно откинулся на спинку стула. -- Работники ГАИ действовали профессионально неграмотно: их не насторожило упорное нежелание останавливаться, отчаянные попытки уйти от погони, они продолжали думать, что имеют дело с обычными нарушителями, и не приняли мер предосторожности... Казалось, что сейчас Мишуев предложит наложить на убитых дисциплинарное взыскание. -- И вот результат -- Мерзлов застрелен, как только вышел из машины, Тяпкин получил смертельное ранение, но сумел отбежать на обочину и дважды выстрелить. Похоже, мимо... Мишуев сделал паузу, осмотрел всех по очереди -- внимательно ли слушают. -- Преступники захватили патрульный автомобиль и скрылись. На месте происшествия найдено семнадцать гильз от автомата Калашникова. В багажнике брошенной машины обнаружен труп неизвестного мужчины с ножевым ранением в спину. Мишуев налил полстакана крепкого чая из маленького потертого термоса, со вкусом отхлебнул. -- На моем веку такого еще не было, -- сказал Веселовский. -- Ну и дела! Автомат, два убитых сотрудника, третий труп в багажнике... Как в Сицилии! Мишуев отставил стакан. -- Что ж, с легкой руки Веселовского назовем розыскное дело "Сицилийцы". Но я жду от вас более плодотворных идей. Мишуев вновь оглядел подчиненных. Фоменко усиленно морщил лоб и писал что-то в большом отрывном блокноте. Веселовский напряженно постукивал пальцами по столу. Губарев рассматривал новенькую японскую авторучку. Сизов продолжал сидеть в прежней позе, никак не обозначая своей деятельности. -- Преступление необычайно тяжкое, вызывающее, оно поставлено на контроль там... -- Мишуев показал пальцем вверх, где находился высокий чердак с узкими сводчатыми оконцами и где заведомо никто ничего поставить на контроль не мог, потому что обитая железом чердачная дверь была постоянно заперта на огромный замок. Сизов скучал и ожидал момента, когда каждый получит свою линию работы и можно будет разойтись по кабинетам. -- Мы должны раскрыть его любой ценой в ближайшее время! И я хочу, чтобы все это уяснили! Начальник обращался преимущественно к бездельничающему Сизову, как будто зная, о чем думает старший опер. А думал Старик о том, что через два месяца Мишуев должен убывать на учебу в академию с перспективой дальнейшего роста. И конечно, хотя никакое преступление, даже самое тяжкое и вызвавшее большой общественный резонанс, этому теоретически не помеха, в реальной действительности при зависших "сицилийцах" генерал его никуда не отпустит. Значит, год псу под хвост, а как сложится через год -- тоже неизвестно... Хотя, наоборот, известно! Ведь ему сорок один -- предел по возрастным ограничениям. Последний шанс! -- Больше месяца нам никто не даст! -- сказал, как отрубил, начальник отдела. Сизов усмехнулся. Действительно, надо раскрывать за месяц. А если не будет раскрываться? -- Что здесь смешного, Игнат Филиппович? -- Да это я так... К началу учебного года можем и не успеть... Мишуев помолчал, потом ехидно улыбнулся. -- Лишь бы до пенсии успели. Сизов отметил, что за последние годы подполковник научился владеть собой. А когда пятнадцать лет назад желторотый лейтенант Мишуев проходил у него стажировку, то багровел и срывался на крик от любого пустяка. Да и потом невыдержанность вписывалась ему в аттестацию неоднократно. -- Переходим к распределению обязанностей. -- Голос Мишуева был спокоен. -- Веселовский занимается брошенным автомобилем -- судя по номерам, он из Краснодарского края, и следами на месте происшествия. Фоменко работает по розыску угнанной машины ГАИ. Сизов отрабатывает труп в багажнике. Установить личность, проверить образ жизни, круг занятий, выяснить привычки... Наверное, ему доставляло удовольствие растолковывать бывшему наставнику элементарные вещи, но Сизов не выдержал: -- Товарищ подполковник, вы так подробно инструктируете меня, потому что я самый молодой? Или наименее опытный? Мишуев изобразил удивление. -- Помилуйте, Игнат Филиппович! Мы уважаем ваш опыт, но речь идет о серьезной работе. Зачем же демонстрировать амбиции? Но раз вы считаете себя самым умным... Мишуев обиженно пожал плечами. -- Губарев ищет очевидцев -- может, кто-то проезжал в то время по трассе, стоял на обочине, ремонтировался... Понимаю, надежды мало, но надо использовать все шансы! Подполковник оглядел сотрудников еще раз. -- Вопросы есть? Нет. Через час представить планы работы. Сейчас все свободны. Веселовский, вы задержитесь... Фоменко первым выскочил в двойную полированную дверь, лихорадочно закурил и медленно, поджидая остальных, побрел по обшитому под дуб коридору. -- Кто же так останавливает подозреваемых? -- на ходу возмущался Губарев. -- Надо было приготовить оружие, один вышел к машине, а второй прикрывает... -- Ты думаешь, они за преступниками гнались? -- обычной скороговоркой спросил Фоменко, с силой выпуская табачный дым из угла искривленных губ. -- Они за червонцем гнались! Правильно, Игнат Филиппович? Дерганый, нервный, Фоменко был знаменит тем, что за двадцать лет работы в розыске самостоятельно не раскрыл ни одного преступления. Он объяснял это невезением и давней травмой черепа. Травма действительно имела место, причем в связи со службой, соответствующая запись в послужном списке выполняла роль индульгенции. Впрочем, и для начальства он был удобен. -- Не знаю, -- ответил Сизов и ловко завладел большим отрывным блокнотом. -- Лучше покажи, что ты так старательно записывал? На заложенном карандашом листе были коряво нарисованы машина, автомат и две фигурки, пересеченные точками. Кроме того, раз двадцать написано слово "ду-ра-ля". -- Да это я так, -- привычно скривив губы, пояснил Фоменко. -- Чтоб шеф не пристебался. Чего писать -- дело ясное! Если б он сказал, где искать эту машину! -- Через пару часов спустись в дежурку и узнаешь. -- Думаете, найдут? Ну вы даете, Игнат Филиппович! Если опять угадаете, с меня бутылка! Распишу план -- и все! "Задушевные" разговоры Фоменко вел особым, с хрипотцой и надсадой, "блатным" шепотом, приближая лицо вплотную к собеседнику. Губарев отпер полированную дверь. За ней дубовопанельное великолепие заканчивалось: предполагалось, что марафет в кабинетах оперсостава наведут во вторую очередь, в неопределенно-ближайшем будущем. Тусклые панели, растрескавшиеся потолки, унылая канцелярская мебель с инвентаризационными бирками из белой жести, непременные сейфы и решетка на окне. Таких одинаково безликих комнат насчитывалось в Тиходонской области около трехсот, по стране -- тысячи. Они образовывали единую сеть, процеживающую через себя горе и боль одних людей, коварство и жестокость других. Истории, которые приходилось здесь выслушивать, не располагали к мечтательности и сантиментам, поэтому обитатели их отличались резкостью, решительностью, жесткостью и грубоватой прямолинейностью. Эти качества, старательно ретушируемые в книгах и фильмах про сыщиков, позволяли им успешно противостоять тем, кто затевал примитивно-кровавые "дела" в заплеванных притонах или на тюремных нарах, тем, кто строил хитроумно обдуманные планы в купленных на общак особняках, словом, всему не признаваемому пока официально, но от того не менее опасному преступному миру -- от мелкой уголовной шелупени до авторитетных воров в законе. Сизов прошел к своему столу, сел, вытащил из календарной подставки лист бумаги. -- Сразу за план? -- с уважением спросил Фоменко, пристраиваясь на подоконнике. -- Я докурю и тоже пойду... Но идти работать ему не хотелось, и он озабоченно поинтересовался у задумавшегося Сизова: -- Как же вы его будете устанавливать? По пальцам? А если в картотеке ничего нет? "Они ничего не поняли, -- подумал Сизов. -- Губарев по неопытности, Фоменко по глупости. Разве что Веселовский... Тоже вряд ли. Но ему-то шеф растолкует, что к чему..." -- Чего его устанавливать, -- вслух произнес Сизов. -- Это хозяин машины... -- Он взялся за телефон. Губарев перестал перекладывать в сейфе картонные папки оперативных материалов. -- Почему? Может, хозяин сидел за рулем? А может, машина угнана, а труп случайный? -- Если бы хозяин сидел за рулем, они не подняли бы сразу стрельбу, вначале попытались бы договориться. И потом -- труп голый, уложен в специальный мешок, к ногам привязан камень -- значит, готовились убить -- и концы в воду! -- А чего, правильно, -- горячо зашептал Фоменко. -- Все сходится... Губарев пожал плечами. -- Если так, то почему начальник поручил такую простую линию вам? "Молодец, парень, в самую точку, -- подумал Сизов. -- Потому что настала пора показать: Сизов выработался и ни на что больше не годен". -- Не знаю, -- ответил он, набирая код Красногорска. Когда Веселовский остался с Мишуевым наедине, тот жестом предложил садиться поближе, тяжело вздохнул, ослабил узел галстука. -- Александр Павлович, в этом розыске я целиком полагаюсь на вас. Веселовский смешался. -- На меня? Я, конечно... Но почему? -- Объясню. Фоменко не хватает цепкости и настойчивости. Губарев молод, работает в областном аппарате без году неделя. Кто остается? -- Мишуев смотрел выжидающе, и чувствовалось, что он знает, каким будет ответ. -- Как -- кто? А Сизов? Мишуев опять тяжело вздохнул и развел руками. -- Да, Сизов... Громкие дела, блестящие результаты, феноменальная способность прогнозировать развитие событий, неумение допускать ошибки. В управлении его прозвали "сыскной машиной", его имя так обросло легендами, что разглядеть за ними реальность довольно трудно. Мишуев поднялся, обошел стол и сел напротив Веселовского, создавая непринужденную обстановку товарищеской беседы. -- А реальность эта весьма печальна. Сизову пятьдесят три, пенсия на носу, и все, что было, в прошлом. Он хорошо работал, он взял Великана, ликвидировал группу Шебалина, но это уже история. Да, я стажировался у него зеленым юнцом пятнадцать лет назад, но сейчас я -- начальник отдела, подполковник, а он так и остался старшим оперуполномоченным, майором. А почему? Отсутствие гибкости, неумение строить отношения с руководством, неумное ерничество. И вот результат -- поезд ушел. Кстати, и прежних результатов в последние годы уже нет. -- А ровеньковская сберкасса? Мишуев небрежно взмахнул рукой. -- Там больше сделали ребята из райотдела. Одним словом, Сизов выработал свой ресурс. Поэтому я и определил ему легкую линию розыска, пусть спокойно проводит время до пенсии. Мы же должны оберегать ветеранов! Мишуев снова встал и возвратился на свое место. -- Самая перспективная линия работы -- у вас. Если постараетесь, обязательно получите хороший результат. А успех поднимет на ступеньку выше других. В связи с моим отъездом в академию ожидаются некоторые перестановки. Я думаю рекомендовать вас начальником отдела. Мишуев наклонился вперед и перешел на доверительный тон. -- Так что вы, как и я, заинтересованы в скорейшем завершении этого дела. И в том, что наши личные интересы совпадают со служебными, ничего плохого нет, скорее наоборот. Вы со мной согласны? Веселовский ошарашенно молчал, потом, опомнившись, кивнул. -- Согласен. Постараюсь оправдать доверие. Голос у него был несколько растерянным, но Мишуев не обратил на это внимания. -- Ну и отлично. А теперь запишите про запас секретный ход. Записывайте, записывайте, -- доброжелательно поторопил подполковник замешкавшегося сотрудника. Он видел, что сделанное предложение выбило Веселовского из колеи, и был рад этому: значит, заглотнул наживку, теперь будет землю рыть... Веселовский приготовил записную книжку. -- Сивухин Алексей Иванович, -- неторопливо, со значением, продиктовал Мишуев. -- Рабочий "Эмальпосуды". На днях грозил расстрелять из автомата оркестрантов в ресторане "Рыба". По пьянке, конечно. Но что у трезвого на уме... Может, у него есть из чего стрелять? Веселовский записал, но на лице его отчетливо отразилось сомнение. -- Я поручил Центральному райотделу собрать материал и оформить его по двести шестой, второй. Проследите за этим. А потом мы с ним поработаем по автомату "сицилийцев"... Сомнение на лице Веселовского не исчезло. Неужели шефу не ясно, что это заведомо дурная работа? Мало ли кто что болтает, когда напьется! Но, с другой стороны, Мишуев ничего не делает зря... Значит, у него свои резоны. Что ж, начальству видней! -- Понял, -- медленно произнес он и громко, уже без колебаний повторил: -- Все понятно, товарищ подполковник! -- Имей в виду, что для райотдела это мелочевка, могут не захотеть возиться, а карты им раскрывать я не хочу. Поэтому контролируй лично, если надо -- сам подключись, но добей до конца. Проверь, как ведет по месту жительства, да и в ресторане он наверняка не первый раз скандалит... В общем, надо собрать все что можно! Но это запасной ход. Главное, конечно, машина и место происшествия. Работай в контакте с Трембицким, если надо -- давай поручения Фоменко. Сумеешь отличиться -- назначу старшим группы. Ясно? Веселовский встал и принял стойку "смирно". Раньше он никогда этого не делал. -- Все ясно, товарищ подполковник! Разрешите идти? -- Идите. Веселовский четко, как на строевом смотре, повернулся через левое плечо и почти строевым шагом пошел к двери. Мишуев проводил его внимательным взглядом. Глава третья Предположения Сизова подтвердились: машину ГАИ обнаружили в тот же день брошенной в районе узловой железнодорожной станции за сто километров от Тиходонска. А в багажнике "шестерки" находился ее владелец Сероштанов -- официант одного из красногорских ресторанов. -- Ну дает, Игнат Филиппович! Как загадает, так и выходит! -- блатным шепотом выразил свое восхищение Фоменко. -- В получку ставлю бутылку, как обещано! Сизов съездил в Красногорск, побывал в расположенном на острове некогда модном, а ныне впавшем в запустение ресторане, где количество ежедневных драк превосходило число блюд в меню, опросил коллег убитого, потом переговорил с его соседями, родственниками, зашел в горотдел. Перед отъездом купил две палки копченой колбасы -- снабжение здесь было получше. Тиходонск встретил обычными для лета пыльными бурями и отсутствием новостей. Тонкая пачечка протоколов, привезенная Сизовым в видавшей виды кожаной папке, тоже не содержала ничего интересного. И хотя это обычная ситуация для первого этапа розыска, факт оставался фактом: выполнив все что положено, старший опер Сизов доказательственной информации не добыл, а значит, оказался в тунике. Никого не интересует, что место в тупике предопределено с самого начала отведенной ему линией розыска, да и оправдываться, ссылаясь на это, глупо -- получится, что "плохому танцору всегда что-то мешает". Но Сизов никогда не оправдывался. И никогда не оставался в положении, в которое его ставила чужая воля. Сидя за своим столом, Старик меланхолично жевал бутерброд с привезенной колбасой и сквозь решетку смотрел во внутренний двор управления, где стоял серебристый "Мерседес", изъятый у крупного деловика, возглавлявшего подпольный пушной цех. Губарев, который лихо расправлялся с бутербродами и одновременно нагревал кипятильником воду для чая прямо в стаканах, считал, что старший товарищ обдумывает хитроумные планы поимки "сицилийцев". На самом деле Старик думал, что какая-то сволочь ободрала с арестованного "Мерседеса" никелированные фирменные цацки, а поскольку посторонние здесь не бывают, значит, это дело рук своей, милицейской, сволочи, точнее, твари, маскирующейся милицейским мундиром под своего. Скорее всего кого-то из сержантов дежурной смены. Хорошо бы подловить пакостника и набить морду и, конечно, из органов -- с треском. Но за это не уволят: мол, мелочь... А какая мелочь, если душа гнилая? Допив чай, Сизов написал на листке календаря несколько адресов и фамилий, протянул Губареву. -- Поговори с ними аккуратно. Аккуратно, понял? Вначале от меня привет передай, это обязательно: так, мол, и так, Игнат Филиппович, Старик, про жизнь да здоровье интересуется... А потом про автоматы поспрашивай: где, что, у кого, разговоры там, слухи, предположения... И без всяких записей -- люди этого не любят. А листок потом мне вернешь. Понял? Губарев кивнул, похвалив себя за недавнюю проницательность. -- Что же ты понял? -- с некоторой брюзгливостью спросил Сизов. -- Что надо сработать очень аккуратно, -- смиренно, как и подобает старательному ученику, ответил Губарев, заглаживая развязную небрежность молчаливого кивка. Сизов хмыкнул: -- Ну ладно, пошли. Сбежав по широкой мраморной лестнице и отдавив тяжелую, украшенную бронзовыми щитами с мечами дверь, они окунулись в плотный разноцветный и шумный поток прохожих. В разгар рабочего дня по улицам города всегда катились толпы никуда не спешащих людей, стояли очереди у кинотеатров, не было свободных мест в кафе и ресторанах. Жители Тиходонска, служившего воротами Северного Кавказа и Закавказья, привыкли к такой особенности городской жизни, приезжие неизменно ей удивлялись. Сизов и Губарев прошли по главной улице два квартала до перекрестка, где людская воронка засосала их под землю в длинный кафельный коридор, стены которого украшали мозаичные панно на исторические темы. Богато отделанные подземные переходы были еще одной особенностью Тиходонска. Здесь Сизов, постоянно контролировавший обстановку вокруг, резко направился к сидевшему на холодном полу перед кепкой с несколькими медяками грузному человеку в клетчатой ковбойке, рукава которой были закатаны, чтобы обнажить розовые клешнеобразные культи. Из щелок опухшего лица выглядывали безразличные ко всему глаза, но, когда Сизов подошел вплотную и, расставив ноги, сунул руки в карманы, взгляд инвалида приобрел осмысленность и колючесть. -- Подайте, Христа ради, начальничек, -- привычно забубнил он и пошевелил клешнями. Губарев пытался вспомнить статью, карающую за попрошайничество в общественных местах, и прикидывал, как сподручней выносить нарушителя, но Сизов, покопавшись в карманах, бросил в кепку несколько монет и, круто развернувшись, двинулся к выходу из перехода. -- Спаси вас Бог от ножа, пули, лихого человека, -- облегченно заголосил инвалид. Лейтенант догнал Сизова уже на лестнице. -- Он вас знает, что ли? Сизов мотнул головой. -- Чувствует. Нахлебался... Возле универмага сыщики расстались. Губарев направился к трамвайной остановке, а Сизов сел в троллейбус и через десять минут шел через небольшой сквер, неофициально называемый "клиникой", потому что вплотную примыкал к медицинскому институту. Когда-то сквер был совсем другим -- сплошь заросший бурьяном, лопухами, кустарником, вьющимся между деревьями диким виноградом, с замусоренными до непроходимости аллеями и старательно разбитыми фонарями. Под высокий кирпичный забор, огораживающий мединститут, были стащены скамейки со всей "клиники". Вечерами в непроглядной темноте, под тоскливый вой собак из вивария и бодрые ритмы джаза с танцплощадки соседнего парка имени Первого мая, именуемого всеми попросту "Майский", на этих скамейках шла насыщенная жизнь, ради которой их и тянули, сопя и чертыхаясь, в самое глухое и труднодоступное место. Тогда не было баров и дискотек, плавучего буфета "Скиф" и видеосалонов, шальные деньги водились у немногих и тратились с опаской в специальных местах, нравы еще не успели испортиться и старая сотенная бумажка размером с носовой платок не могла служить универсальным ключом, открывающим любые двери. Развлечения были попроще и крутились вокруг "зверинца" -- круглого бетонного пятачка, окруженного высокой решеткой, на которой, заплатив смехотворную по нынешним меркам сумму -- трешку "старыми", можно было отплясывать шикарное танго и "развратный" фокстрот, а если франтоватые, держащие марку лабухи снизойдут к просьбам наиболее отчаянных голов и выдадут на свой страх и риск что-нибудь "ихнее", можно было подергаться под запрещенные ритмы, остро ощущая изумленные взгляды плотно обступившей решетку публики. А на тех скамейках под глухим забором за густыми кустами выпивали перед танцами для смелости вермута или портвейна, реже -- водки, туда же ходили добавлять, когда хмель начинал проходить. Туда же вели разгоряченную танцами и объятиями партнершу, с которой удалось столковаться, и на "разборы" тоже выходили туда. Здесь же при неверном свете свечного огарка дулись в "очко" и "буру", здесь же ширялись редкие тогда морфинисты -- слово "наркоман" в лексиконе тех лет отсутствовало. "Зверинец" в Майском и "клиника" считались в районе очагами преступности, хотя ножевые ранения случались не чаще двух-трех раз в год, а о жестоких беспричинных убийствах и слыхом не слыхивали. Потому почти каждый вечер трещали в "клинике" мотоциклы, шарили по кустам лучи тяжелых аккумуляторных фонарей, заливались условными трелями милицейские свистки. Сизов -- молодой, с упругими мышцами и несбиваемым дыханием -- начинал службу именно здесь, и ностальгический характер охвативших его воспоминаний объяснялся тоской по безвозвратно ушедшим временам, когда ничего нигде не болело, впереди была вся жизнь с находками, взлетами и победами... Пятидесятилетний Сизов, жизнь которого была почти прожита, а находок, взлетов и побед оказалось в ней гораздо меньше, чем ожидалось, усилием воли оборвал ленту воспоминаний. "Клинику" давно расчистили, заасфальтировали аллеи, осветили оригинальными, "под старину", фонарями. Не стало глухого забора -- прямо в сквер выходил фасад нового административного корпуса института, украшенный металлическими фигурами выдающихся лекарей всех эпох и народов. Пытающийся переключиться на приятные ощущения, Сизов некстати вспомнил, что, когда административный корпус строился, в подвале было совершено убийство. Правда, раскрыть его удалось за два дня. Кафедра судебной медицины располагалась в старом, но крепком здании из красного кирпича с высокими узкими окнами. Дорогу заступил молодой длинноволосый парень в мятом белом халате. -- Куда следуем? -- фамильярно спросил он, давая понять, что без его разрешения попасть внутрь совершенно невозможно. -- Мне нужен кто-нибудь из экспертов, -- пробормотал погруженный в свои мысли Сизов. -- Ну, я эксперт, -- довольно нахально заявил парень, и нахальство его было очевидным для всякого осведомленного человека, но, конечно, не для озабоченного невеселыми делами просителя, за которого он и принял Сизова. Старик вскинул голову. -- А похож на сторожа или санитара. Иди, вари свое мыло, а то заставлю давать заключение по криминальному трупу. Парень не очень-то смутился. -- Сегодня Федор Степанович дежурит, проходите прямо к нему, -- как ни в чем не бывало произнес он и лениво посторонился. Не удалось произвести впечатление и не надо. Другим разом... Самоуважение у санитаров морга высокое, чему причиной соответствующие заработки. Побрить покойника, к примеру, тридцать рублей. Обмыть, переодеть, золотые мосты снять -- полтинничек или еще поболе... Это только легальные доходы. А что скрыто делается за тяжелыми стальными дверями -- кто ж углядит... Лидка-санитарка, правда, схлопотала выговорешник за отрезанную на шиньон косу, да коса мелочь... Сизов спустился в цокольный этаж, где находилось бюро судебно-медицинской экспертизы, прошел по прохладному коридору, ведущему к серым стальным дверям с маленькими круглыми оконцами, круглосуточно светящимися тусклым и каким-то зловещим светом, без стука вошел в маленький, узкий, как пенал, кабинетик. Федор Бакаев был одним из ведущих экспертов и по неофициальному распределению обязанностей выполнял функции заместителя заведующего бюро, хотя штатным расписанием такая должность не предусматривалась. Небольшого роста, с мелкими чертами лица, аккуратной бородкой, он мог бы играть в фильмах роль интеллигентного участкового врача из сельской глубинки. Много лет Бакаев работал над диссертацией, но что-то не получалось, и его уже избегали спрашивать о времени возможной защиты. Сыщик и эксперт поздоровались. -- Ты насчет трупа в багажнике? Как там его... Сероштанов? -- Точно. Как догадался? -- Больше у нас ничего подходящего для тебя нет. -- И слава Богу. Кто его вскрывал? -- Да я и вскрывал. Сегодня отпечатал акт, Трембицкий уже два раза звонил... Бакаев, покопавшись в бумагах, протянул несколько схваченных скрепкой листов. Сизов, привычно выхватывая главное, пробежал бледный, малоразборчивый текст. -- Значит, один душил веревкой, а второй ударил ножом? Бакаев кивнул, сосредоточенно разжигая спиртовку. -- Кофе будешь? Сизов отказался. Он не был брезгливым или чрезмерно впечатлительным, но то, что находилось совсем рядом, в тускло освещенном помещении морга, оказывало на него угнетающее воздействие. С того момента, как он спустился в цоколь, в сознании то и дело проявлялась многократно виденная картина: белый кафельный пол, белые кафельные стены, серые каменные столы и главное -- то, ради чего существовало все это: белые, синие, фиолетовые пустые телесные оболочки мужчин и женщин, детей и стариков, бродяг и начальников, уравненные отсутствием одежды, секционными швами, одинаковыми процессами тления, унизительностью положения объектов исследования, складируемых на полках ледника, на полу. Трудно поверить, но некоторых людей атмосфера смерти притягивает. До руководства бюро доходили слухи, а Сизов знал это наверняка -- по ночам к санитарам приходили бесшабашные приятели и экзальтированные подруги, веселились, пили водку или медицинский спирт, занимались сексом, и привычные выпивка и секс на пороге морга воспринимались совсем по-другому, близость трупов придавала остроту и пряность этим занятиям. Бакаев поставил на синее пламя огнеупорную колбу, по кабинету поплыл аромат кофе. Сизову казалось, что он смешивается с другим запахом, который просачивается сквозь тяжелые стальные двери, пропитывает стены, мебель, одежду, проникает в поры... Не терпелось выйти на свежий воздух. -- Где его одежда? -- бесстрастно спросил Сизов. -- Трембицкий забрал, -- усмехнулся эксперт. -- Он тоже знает, где надо искать волокна наложения. -- Подногтевое содержимое? -- Ничего нет. -- Бакаев перелил кофе в мензурку, сделал маленький глоток. Сизов встал. -- Как говорится, и на том спасибо. Хотя я надеялся за что-то зацепиться... -- Горячий. -- Эксперт поставил мензурку, посмотрел пристально, отвел взгляд. -- Мне осточертели насмешки и подначки, -- неожиданно сказал он. -- Но если тебя заинтересуют антинаучные изыскания неудачливого диссертанта, то могу подбросить любопытный факт... Бакаев невесело усмехнулся. -- Разумеется, он не охватывается официальными выводами экспертизы. -- Давай, подбрасывай, -- все так же бесстрастно сказал Сизов и сел. Эксперт протиснулся между столом и стеклянным шкафом со зловещего вида инструментами, съежился в углу над плоским металлическим ящиком, накрахмаленный халат обтянул спину, и Сизов впервые заметил, что эксперт сильно сутулится. -- Вот они... -- Бакаев вернулся на место, но сутулиться не перестал, будто на него давило нечто, связанное с зажатыми в руке картонными листами. Сизов не обнаружил ни малейших признаков любопытства. Бакаев протянул картонки ему. В середине каждой был приклеен лист фотобумаги. -- Похожи? Сизов не торопясь взял желтоватый картон, внимательно осмотрел изображенный на фотобумаге вытянутый прямоугольник с кружками на концах. Так же основательно обследовал фотоизображение на второй картонке. -- По-моему, одинаковые. -- Я бы так категорично не сказал, но то, что похожи, -- факт. -- Бакаев забрал картонки, бросил на стол. -- Не тяни резину. -- Сыщику надоела маска отстраненного безразличия, но только тот, кто знал его давно, мог обнаружить, что сообщенное экспертом его заинтересовало. -- Это отпечатки орудия убийства на коже потерпевшего вокруг раны. Один отпечаток -- с трупа Сероштанова, который я исследовал позавчера. Второй -- с трупа Федосова, убитого семь лет назад в Яблоневке. -- Да? Ну-ка дай взглянуть еще раз... Уже не пряча эмоций, Сизов схватил со стола электрографические отпечатки. Глава четвертая Вечером того же дня Мишуев проводил очередную оперативку. Обычно первым докладывал Сизов. Сейчас устоявшийся порядок был нарушен -- начальник предоставил слово Веселовскому. -- У них не действовали фары, что, видимо, и привлекло внимание патрульных. Неисправность объясняет захват автомобиля ГАИ -- без света на ночном шоссе не разгонишься. -- Логично, -- кивнул подполковник. -- Под ковриком обнаружено два окурка сигарет "Мальборо", слюна соответствует крови первой группы... Мишу ев сделал пометку в блокноте. -- Это очень важная улика. Только... Надо проверить, какие сигареты курил убитый. -- "Мальборо", -- негромко сказал Сизов. -- Кровь у него первой группы. Мишуев резко отодвинул блокнот. -- Продолжайте, Александр Павлович. Веселовский глубоко вздохнул и оглядел присутствующих. -- Пригодных для идентификации отпечатков пальцев при первичном осмотре не обнаружили. Мы со следователем организовали повторный, привлекли экспертов, обследовали в салоне каждый сантиметр... И на зеркальце нашли половину оттиска большого пальца. -- Не Сероштанова? -- встрепенулся Мишуев. -- Нет. Проверили по нашей картотеке -- безрезультатно. Послали в центральную. -- Это уже кое-что. -- Мишуев снова сделал запись. Сизов рассмеялся про себя. Повторный осмотр производил Трембицкий, искать отпечатки -- дело следователя и эксперта. А Веселовский покрутился вокруг них и примазался к результату. Ну-ну! -- Плохо, что отпечаток неполный, -- продолжал Веселовский. -- Формулу для машинного поиска вывести нельзя, надо перебирать весь архив вручную. Можно забуксовать надолго... -- Буксовать нам нельзя! -- встревожился Мишуев. -- Не цепляйтесь только за отпечаток, ищи те другие пути! -- Может, дадим объявление по телевидению? -- предложил Сизов. -- А как это воспримут люди? -- спросил подполковник. -- Да гак и воспримут: совершено преступление, милиция обращается к населению за помощью. Нелепых слухов убавится. Глядишь и подскажут... -- В обкоме не одобрят такую авантюру, упрекнут в политической близорукости. И будут правы, -- покачал головой Мишуев. -- Не они же отвечают за раскрытие. И не они специалисты в розыске... -- буркнул Сизов. Фоменко наклонился к Губареву и громко прошептал: -- Во дает! Мне три года до выслуги, я ничего не слышал... -- Ставить вопрос должен профессионал. И настаивать, объяснять, убеждать... -- продолжал гнуть свою линию Старик. -- Я не желаю прослыть демагогом, -- сухо сказал Мишуев. -- Хватит строить воздушные замки, давайте говорить конкретно, по делу. Он повернулся к Веселовскому. -- Что еще у вас? -- Автоматные гильзы тоже направлены в центральную пулегильзотеку вместе с запросом о фактах пропажи оружия. У меня пока все. -- Хорошо! -- с преувеличенной бодростью произнес Мишуев. -- Веселовский показывает пример настойчивой, целеустремленной, а главное, умелой работы. Когда я был начальником уголовного розыска в райотделе, все мои подчиненные работали так, как он. И раскрываемость составляла почти сто процентов! Сейчас дело обстоит хуже... У Фоменко и Губарева, судя по рапортам, результаты нулевые, докладывать им нечего. Правда, может, у Сизова есть что-то, кроме прожектов? Кто-то видел, как преступники садились в машину Сероштанова? Или он рассказал, кого собирается везти? Сизов уже понял, что к чему. Итак, начальник вытягивает Веселовского и опускает его. Что ж, это логичное развитие замысла... -- К сожалению, так почти никогда не бывает. Сероштанов -- официант красногорского ресторана, знался со спекулянтами, фарцовщиками, сам не попадался. Занимался частным извозом, специализировался на междугородных рейсах. Кого вез в этот раз, выяснить не удалось... -- Жаль, что у самого опытного нашего сотрудника тот же нулевой результат, -- сдерживая улыбку, сказал подполковник. -- Думаю, что в сложившейся обстановке все должны переключиться на перспективную линию Веселовского. А Александр Павлович возглавит работу и определит задания каждому. -- Разрешите продолжать? -- хладнокровно спросил Сизов. -- Разве у вас есть что-то еще? -- удивился Мишуев. -- Продолжайте, мы вас внимательно слушаем. Удивился он искренне: что может рассказать человек, упершийся в тупик? Разве что напустить туману. -- Я встретился с судебно-медицинским экспертом Бакаевым. Он работает над диссертацией о возможностях электрографического исследования ранений для определения формы и особенностей орудий, которыми они причинены. Смертельное ранение Сероштанову нанесено клинком односторонней заточки, длина -- двенадцать с половиной сантиметров, ширина -- полтора. На коже эксперт выявил отпечаток ограничителя характерной формы с шариками на концах. -- Почему этого нет в акте вскрытия? -- насторожился Мишуев. -- И что это означает? -- Признаки оружия позволяют определить его тип: фирменный автоматический нож, в котором ограничитель раскрывается одновременно с выбрасыванием клинка. В наших условиях вещь довольно редкая. Мне, например, не попадалась ни разу. -- Что же, это может сыграть определенную роль... -- Мишуев повернулся к Веселовскому. -- Александр Павлович, отметьте особенности орудия убийства, вдруг да выплывает где-нибудь... -- Я не закончил, товарищ подполковник, -- холодно сказал Сизов. Мишуев прервался на полуслове. -- Необычность ножа привлекла внимание Бакаева, ему показалось, что он уже встречал такой. Перебрал свою картотеку -- у него почти тысяча электрографических отпечатков -- и нашел! Семь лет назад он делал экспертизу по убийству Федосова на Яблоневой даче, все параметры ножей совпадают! -- Вот это да! Недаром говорят: Сыскная машина! -- горячечно зашептал Фоменко. -- Да, Игнат Филиппович из-под земли улику выкопает, -- довольно кивнул Губарев. -- Речь может идти о совпадении общих признаков, но не о полной идентичности, -- равнодушно сказал Веселовский. -- Мало ли похожих ножей! -- В том-то и дело, что мало! -- в полный голос сказал Фоменко. -- Я тоже ни одного не встречал. -- Это не аргумент! -- бросил Веселовский. В его тоне появились новые нотки. Мишуев некоторое время безразлично наблюдал за спором, потом постучал связкой ключей по столу. Когда наступила тишина, обратился к Сизову: -- Дело подняли? -- Еще не успел. -- И не трудитесь зря. -- Подполковник повысил голос. -- Я лично раскрыл это убийство! Тогда еще был старшим опером в районе, двое суток не ел, не спал, а на третьи взял некоего Батняцкого -- большой мерзавец, между нами говоря. Дали ему, если не ошибаюсь, двенадцать лет. -- Вот и редкий нож! -- хмыкнул Веселовский. -- Нашли аргумент... Мало ли в жизни совпадений! -- Разобрались! -- Мишуев прихлопнул ладонью свой блокнот. -- Капитан Веселовский ставит задачу каждому -- и вперед! Времени нам терять нельзя! -- Да, чуть не забыл, -- сказал начальник, когда все уже встали. -- Звонили из отделения боевой подготовки: завтра майор Сизов должен провести занятия в роте специального назначения. С учетом этого, Александр Павлович, определите нашему ветерану задание уменьшенного объема. -- Понял, -- отозвался Веселовский. -- Сейчас все собираемся у меня -- распределим работу. Он еще избегал подчеркивать свою руководящую роль, но опытный Фоменко в коридоре придержал за рукав Губарева. -- Видал, что делается, -- заговорщически прошептал он. -- Власть меняется, Веселовский уже главнее Филиппыча... Видно, и вправду его скоро того... На пенсион. Так что соображай... -- Чего мне соображать? -- холодно спросил Губарев, отстраняясь. -- А того, -- снова придвинулся Фоменко. -- Ты с ним и на обед вместе и с работы вдвоем. Начальству это не нравится. -- Ты это всерьез? -- Губарев впервые обратился к старшему коллеге на "ты", и в голосе его отчетливо сквозило презрительное недоумение, которое Фоменко почувствовал. -- Да ты не так понял, -- зачастил он. -- Что я, негодяй какой? Или Филиппычу зла хочу? Я ж о тебе думаю! Ты молодой, жизни не знаешь. Он-то уйдет, а тебе работать... Губарев нехорошо выругался и вырвал руку. Глава пятая Специальная рота отрабатывала операцию "Тайфун". По третьему варианту: захват вооруженных преступников, скрывающихся в отдельном здании. Макет здания -- обшарпанная двухэтажка из красного некондиционного кирпича располагалась на краю полигона. Внешне она практически не отличалась от большинства домов центральной части города и могла легко вписаться в унылый ряд построек старого фонда на любой улице: Трудовой, Социалистической, Красногвардейской. Даже поклеванный пулями фасад жилищно-коммунальные власти привычно объяснили бы боями за освобождение Тиходонска в грозном 1942-м да недостатком средств на текущий и восстановительный ремонты во все последующие годы. Сейчас видавшая виды стена не брызгала острыми фонтанчиками красного крошева и не отбрасывала зло свистящих в рикошете пуль: вместо обычных дистанционно управляемых фанерных фигур преступников изображали добровольцы из первого взвода, поэтому стреляли холостыми. Несмотря на это, все были в бронежилетах под маскировочными комбинезонами и в касках, обтянутых камуфляжной тканью, -- как при настоящей боевой операции. Только командир спецроты майор Лесков остался в лихо заломленном черном берете. Он стоял на рубеже атаки за кирпичным, по грудь бруствером, наблюдал, как члены группы захвата, прикрывая бронещитами головы и старательно прижимаясь к земле, смыкали кольцо вокруг осажденного дома, как группа прикрытия меняла позиции на более выгодные, как рассредоточивалась в ожидании команды группа резерва. Время от времени он прикладывался к биноклю и рассматривал забаррикадированные деревянными щитами, досками и всяким хламом оконные проемы, из которых глухо дудукали короткие очереди. -- Поймал наконец? -- азартно скривил рот майор, не отрываясь от бинокля. Сидящий на скомканном масккомбинезоне Сизов увидел, как тускло блеснули пластмасса и сталь коронки, и вспомнил, при каких обстоятельствах Лесков потерял три зуба. -- Нет ни черта! -- отозвался снайпер, стоявший на колене справа от командира, там, где кирпичный бруствер уступом снижался до метровой высоты. Тонкий ствол малокалиберного карабина с оптическим прицелом напоминал комариное жало. -- Два окна слева и крайнее правое, по очереди. Они меняют друг друга. Смотри внимательней, это тебе не мишени на веревочках! Негромко пропел зуммер вызова. -- Первый, я третий, их двое, прием. Майор Лесков поднял с кирпичной стенки изящный, как игрушка, датский приемопередатчик с короткой обтянутой резиной антенной. Кроме спецроты, таких купленных на валюту штучек ни в одном подразделении не было. -- Дома подсчитаешь. Доложи готовность, прием. -- Готовность три минуты. Через минуту -- "Черемуха", через две -- ДШШ и сразу -- собак. У меня все. -- Пятый, ко мне, -- скомандовал Лесков в микрофон. -- Седьмой, готовьте Диану и Креза, после взрыва пускайте! -- Есть. Вас понял, -- разными голосами ответила рация. Почти сразу сзади подбежал еще один снайпер и плюхнулся рядом со своим коллегой. -- Приготовиться, -- сказал ему Лесков, следя за секундной стрелкой. -- Верхний этаж -- крайние окна слева и справа. И нижний -- в середину, на всякий случай. Второй снайпер изготовился. Ствол специального карабина по толщине напоминал полуторадюймовую водопроводную трубу. -- Огонь! -- резко скомандовал Лесков. Карабин грохнул, как охотничье ружье, снайпер левой рукой передернул скользящее цевье -- вылетела картонная, опять же словно охотничья, гильза. Снова грохот выстрела, снова рывок цевья, дымящая гильза шлепнулась рядом с Сизовым, и он поспешно отшвырнул ее в сторону. Ударил третий выстрел. -- Верхние зарядил оба, а в нижние смазал. -- Командир роты опустил бинокль и снова смотрел на часы. Из верхних окон валили клубы слезоточивого газа. -- Они просто щит подставили, смазать я не мог... -- пытался объяснить второй снайпер, но Лесков не слушал. -- Внимание всем, беречь глаза, -- сказал майор в рацию и присел за бруствер. Возле осаждаемого дома раздался резкий взрыв и, как знал отвернувшийся в сторону Сизов, сверкнула ослепляющая вспышка. Тут же ударили автоматы группы прикрытия. Операция вступила в завершающую фазу, и, хотя облако дымовой завесы скрывало сцену штурма, Сизов хорошо знал, что там происходит. Вскоре из начавшего редеть дыма бойцы группы захвата выволокли трех закованных в наручники "преступников" и, аккуратно уложив их в ряд на траву, с облегчением сбрасывали противогазы. -- Я его два раза через окно достал. -- Диана за штанину схватила, хорошо, успел ногу отдернуть... -- Надо было без "Черемухи", и так никуда бы не делись... Возбужденно гомонили победители, недовольно бубнили что-то под резиновыми масками задержанные. Наконец с них сняли противогазы, освободили от наручников. -- Колька голову прикрыл, а зад выставил, думает -- туда пуля не достанет... -- С оцеплением затянули, мы могли через заднюю дверь уйти... -- Петька, гад, в следующий раз будешь бандитом, я тебе тоже так руку выкручу... -- А вообще ничего, нормально сработали. Кинолог нейтрализующим раствором промывал глаза повизгивающим собакам. -- Товарищ майор, зачем животных в "Черемуху" загонять? -- недовольно обратился он к Лескову. -- Думаете, им не больно? Ну если по необходимости, а сейчас-то? -- Ладно, не бурчи, -- хлопнул его по плечу командир. -- Бывает, и людей не получается жалеть. А на псах твоих все вмиг заживет! Лучше скажи, Шмелева не видел? -- Здесь я! -- вынырнул откуда-то сбоку юркий крепыш с перепачканным сажей лицом. -- Ну, посчитал? -- насмешливо спросил майор. -- Сколько же их -- двое или трое? -- Так они хитрили -- один не стрелял! -- Крепыш рукавом комбинезона вытер подбородок и щеки. -- А когда взяли, ошибка и поправилась! Он довольно засмеялся и подмигнул Сизову. -- Что скажете, Игнат Филиппыч? По-моему, норма! -- Учитывая, что объекты специально подготовлены... Опять же -- противогазы... -- Сизов кивнул. -- А что на третий вариант твой снайпер малокалиберку взял вместо СВД тоже норма? -- наседал Лесков. -- Не трамбуй меня, командир! По мелочам накопить всегда можно, но в главном-то порядок! А снайпера будем воспитывать. -- Ладно, разбор потом проведем, -- по-прежнему казенно сказал Лесков. -- Строй людей. -- И, повернувшись к Сизову, вздохнул: -- Вот такого разгильдяя я сделал своим заместителем! Тон, которым эта фраза была произнесена, перечеркивал предыдущую суровость и придирчивость командира к подчиненному. Напротив, выдавал, что между ними существуют давние неофициальные отношения. Впрочем, Сизов и так знал: Витька Лесков и Юрка Шмелев дружат с детства. Пятнистые комбинезоны выстроились в шеренгу, майор Лесков представил Сизова и передал ему командование. Тот поставил бойцов полукругом лицом к дому, взял у комроты и его зама пистолеты, приказал выставить мишень в окне второго этажа. -- При штурме здания, любого другого укрытия, чтобы подавить огонь объектов задержания, деморализовать их, делаем так... -- Старик зажал в каждой руке взведенный пистолет. -- Левой ведем отвлекающий огонь: можно вверх, можно над головами, можно и сторону противника, но не сосредоточиваясь на прицельности, и двигаемся вперед, а правую держим для стрельбы на поражение. Показываю... С неожиданной быстротой Старик бросился к зданию, подняв левую руку и разряжая обойму в чистое голубое небо. Когда затвор застрял в заднем положении, обнажив половину короткого ствола, он один раз выстрелил с правой, и мишень в проеме окна исчезла. -- Вот так, -- скрывая одышку. Старик вернулся к строю. -- Кто берется повторить? Потом он показал такой же прием, но с автоматами, приклады которых зажимал под мышками. Зрелище было эффектным, но желающих повторить упражнение не нашлось. -- Управляться с ними сложновато, -- согласился Старик, -- но выучиться можно. Только на холостых надо долго работать, иначе сам искалечишься, да и других положишь. Смотрите, показываю еще раз... Рота спецназначения восторженно гудела. Старик продемонстрировал стрельбу из автомата от бедра, приемы ухода с линии выстрела противника, прицельную стрельбу из пистолета. -- То, что написано в наставлениях, годится для тира, но не для улицы. Когда пуля летит параллельно земле на уровне груди, то о прицеливании по вертикали можно не думать. Остается горизонтальное отклонение. Если держать пистолет двумя руками, его убираешь быстрее и надежней. Старик присел на широко расставленных ногах и, поддерживая левой рукой рукоять пээма, несколько раз выстрелил. -- На что похоже? На западный боевик? Верно, американские полицейские именно так и стреляют. Кстати, -- обратился он к Лескову, -- фанерные мишени не дают правильного восприятия цели. Мишень должна бытъ объемной. Сделайте мешки с песком или опилкаками, тогда будет лучше ощущаться дистанция, да и пулю чувствуешь, можно контролировать промах, вносить поправки... -- Сделаем, Игнат Филиппович, -- кивнул майор. -- Чучела изготовим. В одежде, чтоб все натурально. Он повернулся к бойцам. -- Нравится такая огневая? -- Класс! -- отозвались пятнистые комбинезоны, а здоровый рыжий парень в десантной тельняшке, выглядывающей через распахнутый ворот, выкрикнул: -- Это наша работа, ей и учиться надо! А все эти лекции по международному положению... Пусть их замполиты слушают... -- Ты это брось, Борисов! Ты же не придаток к дубинке, бронежилету и автомату! Должен работать над собой, развиваться, повышать культурный и политический уровень, -- скучным голосом произнес командир. -- На то есть газеты, радио и телевизор, -- дерзко парировал рыжий. -- Смирно! -- рявкнул Лесков. -- На первый, второй рассчитайся! Первые номера два шага вперед, шаг влево, кругом! Свободный спарринг -- десять минут. Приготовились! Пятнистые комбинезоны, оказавшиеся в парах лицом друг к другу, привычно приняли боевые стойки. -- Начинай! -- Майор рубанул рукой воздух. -- И-е-е-я!! -- пронзительно разнеслось над степью, и пятнистые шеренги сомкнулись. Удар, блок, контратака, захват, бросок... -- И-е-е-я! -- Пугающий крик должен деморализовать противника и поднять боевой дух атакующего. Рука, нога, перехват, кульбит с выходом в стойку, подсечка... -- Тигры, -- довольно сказал Лесков, улыбаясь левой половиной рта, где были выбиты зубы. Вблизи отчетливо выделялся шрам, пересекающий губы и переходящий на подбородок, который придавал лицу командира зловещее выражение. -- Их шпана боится куда больше, чем пэпээсников. На днях возле "Рака" окружили патрульную машину, чуть не перевернули, хотели задержанного отбить... А наши подъехали -- разбежались кто куда. Потому что знают... Командир роты оглянулся по сторонам и понизил голос: -- А Борисов в общем-то прав. Мы с Юрой увеличили объем служебной и боевой подготовки за счет политзанятий. Конечно, втайне от политотдела. -- Понятное дело, -- отозвался Сизов. -- Но если узнают, вдуют тебе по первое число. -- Наверное, так, -- согласился майор. -- А пока довольны. Как какая экскурсия, делегация -- журналисты там, депутаты, иностранные гости, -- всех к нам! Я уже составил вроде концертной программы: номер один -- захват преступника, номер два -- прием против ножа, номер три -- против пистолета, номер четыре -- прыжки через нескольких человек с выходом в стойку, номер пять -- то же с поражением штыком деревянной мишени... Ну, в общем, все: работа с дубинками, скоростная стрельба. Теперь отработаем эту вашу штучку с автоматами -- поставим гвоздем программы. А пока у нас "коронка" такая: кладем на подставки кирпичи, обливаем бензином и поджигаем. Человек пять по команде -- бац! -- голой рукой прямо в пламя -- и кирпичи вдребезги, только горящие куски во все стороны! А потом Борисов, этот рыжий амбал, выходит с двумя бутылками и со зверскими криками разбивает их о собственную голову, одну за другой! И оскольчатыми горлышками ведет бой с тенью. Он служил в спецназе, там этим штукам и выучился. А гости -- в полном восторге. Лесков взглянул на часы. -- Еще минута. -- Дач бы отбой. Они выкладываются изо всех сил. -- Сизов тоже посмотрел время. -- Мне нужно в город. Машина есть? -- Найдем, -- майор кивнул. -- А что до отбоя, то боец специальной роты не должен уставать. Наоборот, есть будут с большим аппетитом. Кстати, и вас без обеда не отпустим. Тем более сейчас везде начинается перерыв, так что спешить некуда. Лесков еще раз взглянул на циферблат. -- Внимание! -- рявкнул он. -- Прекратить бой! Отдых -- десять минут. Решено раскрученное колесо рукопашной, схватки мгновенно остановилось. Фигуры в маскировочных комбинезонах опустились на траву. Чувствовалось, что лесковские тигры все-таки устали. Только один боец остался на ногах и направился к командиру. Когда он подошел ближе, Сизов рассмотрел, что это Шмелев. Комбинезон замкомроты был расстегнут, на нем выступили мокрые пятна, и казалось, что от тела должен идти пар. -- Опять не удержался? -- насмешливо спросил Лесков. -- Ты же сейчас уже руководитель, твоя задача наблюдать, контролировать, поправлять. А ты по-прежнему ввязываешься в спарринги! -- Усложнял задачу, -- улыбаясь, ответил Шмелев, и было видно, что он почти не запыхался. -- Если кто слабее -- становился на его сторону. Ну и сам попробовал против нескольких... Две пары держал... Шмелев удовлетворенно облизнул пересохшие губы. -- Воды не взяли, жалко... Ну да сейчас подойдет автобус... Вскоре привезли обед. Специальная рота, сидя потурецки, мгновенно выхлебала из алюминиевых мисок густой борщ, умяла котлеты с картофельным пюре и выдула несколько ведер компота. Сизов пристроился на пустом ящике от взрывпакетов -- на голую землю его не тянуло, да и ноги не складывались, как раньше, пожалуй, и в полулотос он бы уже не сел. Рядом отдыхали Лесков и Шмелев. Глядя на их лица, Сизов подумал, что вряд ли какому-нибудь хулигану придет в голову даже спьяну пристать к Виктору или Юре. Да и припозднившийся прохожий в темном переулке не обрадуется, если кто-то из них попадется навстречу. Он усмехнулся. -- О чем вы, Филиппыч? -- спросил Лесков. Сизов помедлил с ответом. -- Да вот смотрю на, твоих парней. Знаешь, что это все мне напоминает? -- Сизов обвел рукой вокруг. Пятнистые комбинезоны снова наполнились силой. Некоторые играли в ножички, некоторые устраивали шутливые схватки: кто-то выкручивал товарищу ногу, кто-то обозначил тычок растопыренными пальцами в глаза соседа, но был пойман за кисть и скручен в бараний рог, кто-то набивал о землю ребро ладони. -- Интересно, -- сказал Лесков. -- Кизетериновский питомник, -- еще раз усмехнулся Сизов и тут же добавил: -- Только без обид. В Кизетериновке находилась школа служебно-розыскных собак. -- А чего обижаться, -- комроты пожал плечами. -- У каждой службы своя задача. У нас -- гнаться, хватать, не пускать, драться, обезвреживать. И у овчарок примерно то же... -- Только они стрелять не умеют, -- хохотнул Шмелев. -- И противогаз никак не наденут. Да и вообще -- наш парень с несколькими овчарками справится. Реакция обоих была ненаигранной: обижаться они и не думали. Рыжий Борисов принес из автобуса гитару, расчехлил ее. Пятнистые комбинезоны подсели ближе. -- У нас скоро бронетранспортер будет, -- продолжал Лесков. -- Сейчас можем у военных одалживать, но лучше свой иметь. И вертолет хочу свой. -- Чего играть-то? -- подстраивая инструмент, спросил Борисов. -- "Чужие долги", "Реквием пехоте", "Про настоящих мужчин", -- посыпалось со всех сторон. -- Давай "Песню обреченного десанта". -- Голос Лескова перекрыл возникший гомон. -- Желание начальника, сами понимаете, закон для подчиненного. -- Рыжий здоровяк сделал пробные аккорды. Шум стих. Мы прыгаем ночью с гремящих небес В пустыню, на джунгли, на скалы, на лес. Ножи, автоматы и боезапас -- Завис над землею советский спецназ. Жуем не резинку, а пластик взрывчатки, Деремся на равных один против трех. В снегу без палатки -- и в полном порядке, А выстрелить лучше не сможет и Бог... Скажите про это "зеленым беретам" -- Пусть знают они, с кем им дело иметь В ледовом просторе, в лесу или в поле -- Везде, где со смертью встречается смерть. -- Припев -- все! -- Шмелев взмахнул рукой. Пусть даже команду отдали в азарте -- Сильней дипломатии ядерный страх. А мы -- острие синей стрелки на карте, Что нарисовали в далеких штабах. После рева нескольких десятков молодых глоток голос Борисова, казалось, звучал тихо и печально: Мы первые жертвы допущенной спешки И, задним числом, перемены ролей. В военной стратегии мы -- только пешки, Хотя и умеем взрывать королей! И у генералов бывают помарки: Вдруг синюю стрелку резинкой сотрут... Но мы уже прыгнули, жизни на карте, А сданные карты назад не берут. -- Во дает! -- Шмелев показал певцу большой палец. Тот никак не отреагировал, взгляд у него был отрешенный. Министр покается: "Вышла ошибка, Виновных накажем. Посла отзовут". Его самого поругают не шибко. От нас же внизу извинений не ждут. Борисов сделал паузу, побитые мощные пальцы осторожно перебирали струны, вдруг он резко взвинтил ритм. Мы падаем молча, закрасив лицо, И лишь на ста метрах рванем за кольцо. Мы знаем, что делать, задача ясна, Но ваши ошибки -- не наша вина! Специальная рота дружно подхватила припев. -- Ну как? -- спросил Лесков. -- Это ведь тоже политико-воспитательная работа. -- Хорошо, -- кивнул Старик. -- Только вряд ли политотдел будет от нее в восторге. -- Да нет, -- вмешался Шмелев. -- Там сейчас нормальные ребята. К тому же понимают нашу специфику. -- Мне пора. -- Сизов встал, с неудовольствием ощущая, как затекли ноги. Лесков со Шмелевым проводили его до автобуса. -- Довезешь товарища куда ему нужно, потом в роту, -- приказал майор водителю. -- Мне в нарсуд Центрального района, -- уточнил Сизов. -- А вы здесь надолго? -- Часа на два, -- ответил комроты. -- Еще немного песен, потом штурмовая полоса. Через недельку повторим занятия? Пожимая протянутые руки, Сизов кивнул. Автобус развернулся и покатил к выезду с полигона. Старик смотрел в окно. Специальная рота пока пела песни... Глава шестая В примыкающей к дежурной части комнате для допросов задержанных Центрального РОВД Фоменко "прессовал" Сивухина -- хулигана из "Рыбы". -- Люди в ресторан отдохнуть ходят, а ты свое блатовство показать? -- тихо, по-змеиному шипел Фоменко, и губы его зловеще кривились. -- Кому хочу -- в морду дам, кого захочу -- отматерю... Так?! Он замахнулся и, когда Сивухин отпрянул, грохнул кулаком по столу. -- Боишься, сука! А там не боялся? Там ты смелый был, на всех клал с прибором. -- Опер пригнулся к столу, как зверь перед прыжком, и снизу гипнотизирующим взглядом впился в бегающие глаза допрашиваемого. -- И думал всегда при таком счастье на свободе кейфовать... Да?! Фоменко снова замахнулся. Он "заводил" сам себя, и сейчас бешенство его стало почти не наигранным, в дергающихся углах рта собралась пена, зрачки маниакально расширились. -- Да я тебя в порошок сотру, падаль поганая! Ты у меня будешь всю жизнь зубы в руке носить! Он перегнулся через стол и ткнул-таки кулаком в физиономию хулигана, но тот снова отпрянул, и удар получился несильным. -- Ну чего вы, в натуре, -- плачущим голосом заныл Сивухин и принялся усердно растирать скулу, демонстрируя, что ушибленное место нестерпимо болит. -- Чего я сделал такого особенного? Ну чего? Скажите, я извинюсь... -- Вот и молодец! -- Фоменко выпрямился, лицо его приняло обычное выражение, и он даже доброжелательно улыбнулся. -- Я знал, что мы найдем общий язык. Ты парень-то неглупый. Раз попал -- надо раскаяться и все рассказать. Закуривай... Он любезно протянул распечатанную пачку "Примы", подождал, пока трясущиеся пальцы задержанного выловят сигарету, встал, обошел стол и чиркнул спичкой. Настороженно косясь, Сивухин прикурил. -- Да чего рассказывать-то? -- После нескольких затяжек он расслабился, и в голосе прорезалась обычная блатная наглеца. -- Двое суток на нарах, а за что? Хоть бы пальцем кого тронул... -- Не помнишь, значит? -- Фоменко присел на край стола, нависая над допрашиваемым, отчего тот должен был чувствовать себя неуютно. К тому же, когда держишь голову задранной, затекает и деревенеет шея, устает спина, очень хочется сменить позу. -- Ну так я тебе расскажу... -- Фоменко тоже закурил, но из другой пачки: не дешевую "Приму", а фирменные "Тиходонск". -- Двадцать шестого апреля ты нажрался в "Рыбе" до потери пульса, обругал матом гражданина Костенко, который находился при исполнении служебных обязанностей, приставал с циничными предложениями к гражданке Тимохиной и ударил ее по лицу. Фоменко выпустил дым в лицо Сивухину. -- Вот тебе эпизод номер один. Злостное хулиганство. Статья двести шестая, часть два. До пяти лет. -- Да не было ничего этого! -- Сивухин от возмущения сорвался на фальцет -- Не знаю никакого Костенко и Тимохину эту в глаза не видел! Это кто-то чернуху прогнал. Какие, на хрен, служебные обязанности? -- А швейцара дядю Васю не помнишь? -- вкрадчиво спросил Фоменко и снова целенаправленно пустил струю дыма. -- Хромого, что ли? -- вскинулся задержанный. -- Он меня из бара вытолкал и таких хренов насовал... И я его разок послал. -- Вот-вот. А человек на государственной службе! Сивухин скривился. -- Знаем, знаем... Тридцатник за бутылку! А Тимохина -- это небось Лидка? Это к ней я, выходит, приставал? Да ее все знают, у ней даже прозвище Щека! Трояка не было, а она выделывалась! -- Значит, первый эпизод признал полностью. -- Фоменко удовлетворенно улыбнулся. -- А всего их ровно восемь. Как раз под пятерик и выйдет! Казалось, в маленьком кабинетике воздуха не осталось -- только сизый, расплывшийся слоями табачный дым. Сквозь него слабо светила и без того тусклая лампочка под давно не беленным потолком. Ядовитогорький туман обволакивал человеческие фигуры -- сидящую на привинченном к полу табурете и облокотившуюся на исцарапанный, перепачканный чернилами стол. Фигуры размывались, теряли четкость очертаний, казалось, и квадраты решетки на окне проступают не через матовое стекло, а сквозь вязкую белесую массу, заглушающую бормотание дежурного за фанерной перегородкой. Сгустившийся до ощутимой плотности дым забивал нос, горло, легкие, застилал глаза. -- Ты что, приход поймал? -- Черная рука протянулась из табачного облака, вцепилась в рубаху на груди, несколько раз встряхнула. Сивухин пришел в себя. -- Жидкий на расправу! -- довольно сказал Фоменко. -- Чуть придавлю, и расколешься до самой жопы. -- За что пятерик? -- с трудом выговорил Сивухин. -- Ведь все так делают! И хромого матерят, и друг с другом лаются, и Щеку колотят! Чего же вам от меня надо? -- Вот это молоток! -- Фоменко наклонился совсем близко. -- Отдай автомат -- и все! Я тебе явку с повинной оформлю, гуляй на все четыре стороны. Сивухин отквасил челюсть. -- Ка-ка-какой автомат?! -- Тот самый, из которого грозил перестрелять весь оркестр, -- буднично пояснил Фоменко. -- Наших позавчера на трассе покрошили, слыхал небось? А ты проболтался про свою машинку. Сам виноват! Теперь отдавай -- подтвердится, что не из нее, -- и порядок. А хранение, так и быть, я тебе прощу... -- Да нет у меня никакого автомата! -- заверещал подследственный. -- Мало чего по пьянке наболтаешь! Кастет был, сам отлил, финка дома есть... -- Ты туфту не гони! -- рявкнул Фоменко. -- Финка уже у нас! А где автомат? Говори, сука!! Он с маху, но расчетливо, чтобы не оставить следов, отвесил хулигану затрещину. -- Не понимаешь, что за убитых сотрудников спуску не будет! Я у тебя его вместе с печенкой выну! Ядовитый туман в комнате для допросов становился все гуще. Автобус спецроты довез Сизова почти до Центрального райнарсуда. Он прошел полквартала, перешел улицу и нырнул в пропахший сыростью подъезд старого и безнадежно обветшавшего здания. Здесь был только один зал заседаний, потолки которого наглядно свидетельствовали, что канализационные трубы второго этажа тоже давно пришли в негодность. Небольшие дела приходилось слушать прямо в клетушках кабинетов, где судья и заседатели теснились за одним столом, прокурор и адвокат сидели плечом к плечу между сейфом и окном, секретарь вела протокол на подоконнике, подсудимый стоял в углу рядом с вешалкой, а свидетель мялся у двери и после допроса выкатывался в коридор, где под плакатом "Судьи независимы и подчиняются только закону" томились родственники подсудимого и другие свидетели. Сизов протиснулся к обитой черным дерматином двери и, не обращая внимания на табличку с расписанием приемных часов, вошел в канцелярию. За деревянным отполированным животами и локтями просителей барьером сидели неприступные в осознании своей значимости молодые девушки. Сизова некоторые знали, поэтому суровые личики смягчились, и архивариус согласилась, несмотря на неурочное время, отыскать нужное дело. -- Только завизируйте запрос у Петра Ивановича, а то сейчас у нас с этим строго... Запроса на выдачу дела у Сизова не было, он сел к длинному столу и на официальном бланке написал: "Председателю райнарсуда Центрального района г. Тиходонска т. Громакову П. И. В связи с оперативной необходимостью прошу выдать для ознакомления ст. о/у майору Сизову архивное уголовное дело по обвинению Батняцкого. Начальник отдела УУР УВД Тиходонского облисполкома Мишуев". Поставив перед словом "начальник" вертикальную черточку, означающую, что документ подписывается другим лицом, Сизов резко черкнул свою фамилию. У двери председателя майор остановился, постучал, дождался ответа и лишь после этого вошел. Он знал, что районные начальники очень чувствительны к знакам признания их авторитета. -- Что у вас? -- Громаков оторвался от бумаг. Когда-то он работал следователем прокуратуры, пару раз они встречались на местах происшествий и знали друг друга в лицо. Но сейчас никаких признаков узнавания председатель не проявил. -- Надо посмотреть архивное дело. -- Сизов протянул запрос. -- Давайте. -- Громаков положил бумагу перед собой, занес ручку для резолюции, но задержал ее, пробегая глазами текст. Пауза затянулась. Громаков отложил ручку и медленно перечитал документ еще раз. -- А зачем, собственно, вам копаться в архивных делах? -- неожиданно спросил он, не отрываясь от запроса. -- Для этого есть вышестоящий суд, прокуратура. При чем здесь уголовный розыск? Майор с удивлением отметил, что Громакова озаботила именно та бумага, которую он только что, не задумываясь, собирался подписать. -- И что это за запрос? -- все больше раздражаясь, продолжал председатель. -- Кто его подписал? Что вообще это за закорючки да черточки? -- Что с вами? За последний квартал я раз шесть получал дела именно по таким запросам. Кстати, и в вашем суде, -- спокойно сказал Сизов. О том, что иногда девочки вообще не требовали никаких бумаг, он решил не вспоминать. -- Мало ли что было раньше... -- Громаков наконец поднял голову и посмотрел собеседнику в лицо. -- Надо же когда-то наводить порядок! Вот и пусть каждый занимается своим делом -- уголовный розыск ищет преступников, а прокуратура проверяет судебные дела! Громаков рано начал полнеть и лысеть. У него были пухлые щечки, пухлые короткие пальчики, которые нервно барабанили по натуральному дереву столешницы, а если снять с него пиджак и рубашку, то наверняка обнаружится пухлый живот. В тесном юридическом мире, где известно друг о друге больше, чем в какой-либо другой профессиональной среде, знали, что Громаков был послушным следователем. Именно это качество легло в основу его карьеры и обещало ему дальнейшее продвижение по службе. Ведь послушание -- очень ценное качество в глазах тех, кто занимается расстановкой кадров. На аппаратном языке это свойство называется "зрелостью" и "умением ориентироваться в обстановке". Сизов по-своему оценивал "послушных", но даже с учетом этого не понимал, что же так взбудоражило молодого и перспективного председателя райнарсуда, почему у него нервно подрагивают губы и плещется беспокойство во взгляде. -- А если понадобится что-то уголовному розыску, надо все по форме: письмо за подписью генерала, с печатью как положено, чтобы было видно -- это никакая не самодеятельность, -- поучающе говорил Громаков и помахивал злосчастным запросом, который держал за уголок двумя пальцами. -- Филькина грамота нам не нужна... -- У генерала, говорите? -- перебил Сизов. -- Хорошо, подпишу у генерала. Хоть у своего, хоть у вашего -- он поближе. Сизов показал в окно на расположенное по соседству здание Дома правосудия. -- Вы пока распорядитесь, пусть девочки найдут дело, чтоб зря время не терять. А я сейчас вернусь. Наклонившись, майор вынул из руки ошарашенного председателя свой запрос и быстро вышел. Через четверть часа он вновь положил на стол документ с резолюцией председателя областного суда: "т. Громаков! Выдать. И не надо разводить бюрократию". Лицо преднарсуда сморщилось в кислой гримасе. -- Зачем же вы меня так подставили? -- жалобно протянул он, -- Перед самим Иваном Федоровичем бюрократом выставили... Да что, я бы сам не решил вопрос? Укоризненно причитая, Громаков подписал запрос с тем же безразличием, с каким был готов сделать это в первую минуту. То, что насторожило его в документе, мгновенно вытеснилось недовольством начальства, хотя оно и было выражено в самой легкой форме. Сизов пожалел подчиненных Громакова, а еще больше пожалел правосудие. Через десять минут Старик раскрыл архивное дело. Как и любое следственное производство, оно начиналось с постановления о возбуждении уголовного дела. "... Следователь прокуратуры Центрального района г. Тиходонска юрист 3-го класса Громаков, рассмотрев материалы по факту обнаружения трупа гр. Федосова с признаками насильственной смерти, постановил..." Сизов заглянул в конец следственных материалов. Обвинительное заключение тоже составлял Громаков. Значит, он вел расследование от начала и до конца. А теперь опасается постороннего глаза. Интересно... Сизов приготовил ручку, лист бумаги и перевернул первую страницу дела. "Начальнику Центрального РОВД г. Тиходонска. Рапорт. По подозрению в совершении убийства гр. Федосова мною задержан ранее судимый Батняцкий. Прошу Вашего разрешения содержать его в дежурной части до утра... Ст, о/у ОУР капитан Мишуев". Косая резолюция: "Деж. Содержать". Сизов хмыкнул. Действительно, времена изменились! Сейчас такие штуки и в голову никому не придут. А тогда казалось -- в порядке вещей... Где-то здесь будет явка с повинной. Он перевернул еще один лист. Точно! "... Я, Батняцкий Е. Ф., хочу помочь следствию и чистосердечно признаться в случайном убийстве, которое совершил в нетрезвом виде". Сизов сопоставил даты и сделал первую выписку. Громаков недолго пребывал в расстроенных чувствах, он догадался по благовидному поводу позвонить председателю облсуда и не услышал замечания о насаждении бюрократизма. Иван Федорович разговаривал благосклонно и даже соизволил пошутить. Значит, суровая резолюция предназначалась для этого настырного милиционера. "Чего ему все-таки надо?" -- снова колыхнулась беспокойная мысль, и Громаков раскрыл служебный телефонный справочник. Через несколько минут в кабинете Мишуева раздался телефонный звонок. Подполковник резко поднял трубку. -- Мишуев! -- сухо бросил он в микрофон. Но сразу же лицо его расслабилось, он свободно откинулся в кресле, тон стал неофициальным. -- Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Громаков. Да, пока на месте... В принципе решено, но ты же знаешь, зарубить могут в самый последний момент, тем более есть загвоздка... Вот-вот... Ничего, раскрою! Только так! Лучше о себе расскажи: ты уже председатель суда или еще исполняешь обязанности? Ну, поздравляю! Так что ты, брат, тоже растешь, я помню зеленого следователя, который боялся к трупу подойти! Какое совпадение? Нет, никого не направлял. Сизов? Мишу ев нахмурился. -- Что он хотел? Помню, на Яблоневой даче... А ты что? И правильно, нечего ему по архивным делам шнырять! Мишуев резко выпрямился в кресле и напряженно застыл, нервно вертя в руке карандаш. -- Добиваться своего он умеет, в любую дверь войдет. И какое распоряжение дал Филиппов? Понятно... Выдал? Да уж, никуда не денешься. И он что? Внимательно, говоришь... И много выписывает? Мишуев сломал карандаш, зашвырнул обломки в угол, ослабил узел галстука. Голос у него остался спокойным. -- Ну и пусть выписывает! У Сизова появилась своя версия по "сицилийцам", вот он и ищет зацепки в старых делах. Ничего необычного. А что он может выкопать? Батняцкий признался, приговор вступил в законную силу. Ты же сам вел расследование и знаешь все обстоятельства. А в каком деле нет неточностей? То, что услышал Мишуев, сильно ему не Понравилось. Голос его стал резким и холодным. -- Ну ты это брось! Что значит "доверился"? Ты был не маленьким мальчиком, а следователем прокуратуры! Важной процессуальной фигурой, принимающей самостоятельные решения! И, кстати, принял правильное решение, раз Батняцкий осужден на двенадцать лет! Подполковник, поморщившись, отставил трубку в сторону, потом снова поднес к уху и продолжил прежним дружеским тоном: -- Не надо паниковать, Сизов -- сотрудник уголовного розыска, а не прокурор, проверяющий качество проведенного тобой семь лет назад следствия! -- Он искусственно засмеялся. -- И в его задачу не входит помешать твоей карьере. Вот так-то лучше. До связи. Положив трубку, Мишуев достал из кармана платок, провел по лбу, встал из-за стола и озабоченно зашагал взад-вперед по кабинету. Вспомнив, подобрал обломки карандаша, возвратился на место, порывшись в ящике, нашел автоматический нож, какие десятками изымаются при обысках и, не пройдя по делу, оседают в столах оперработников и следователей. Щелчок -- из рукоятки выскочил блестящий; клинок. Мишуев принялся затачивать карандашный обломок, потом его внимание переключилось на нож, он несколько раз сложил его и вновь выщелкнул лезвие, вдруг швырнул недочиненный карандаш в урну, наклонился к селектору. -- Веселовский, зайдите ко мне. Мишуев поправил галстук, достал из папки "К докладу" очередной документ, начал читать. Внезапно придвинул телефон, быстро набрал номер. -- Это опять я. Кто подписал запрос? Ну эту твою филькину грамоту? Ага... Ты ее запечатай в конверт и подошли мне. Договорились? Ладненько. Опустив трубку на аппарат, Мишуев задумался. Коротко постучав, в кабинет вошел Веселовский. -- Разрешите, товарищ подполковник? -- Чем сейчас занимается Сизов? -- строго спросил начальник отдела. -- Поехал в суд изучить старое дело, по которому проходил похожий нож, -- с подчеркнутой четкостью доложил Веселовский. -- Помните, он говорил об этом. -- А что там изучать? Ситуация предельно ясная. Вы определили ему направление работы? -- Да, Сизов выполняет задание, а своей версией занимается параллельно... -- Значит, недогрузили, оставили время на ерунду. Руководитель должен уметь ставить четкую цель и направлять подчиненных на ее достижение. -- Подполковник сделал многозначительную паузу. -- Когда я был начальником уголовного розыска в райотделе, мои сыщики не распылялись по "своим" версиям. Все били в одну точку. И раскрываемость приближалась к ста процентам. Потому и выдвинули в областной аппарат! За четырнадцать лет я прошел путь от оперуполномоченного до начальника отдела областного уголовного розыска. Кажется, я это уже говорил? -- Вроде нет, -- неуверенно ответил Веселовский. -- Говорил. Но повторяюсь не из хвастовства. Хочу, чтобы вы сделали выводы, ведь от успеха этой операции зависит ваше продвижение по службе. Ясно? Веселовский молча кивнул. -- Я вам поручил направлять работу всех остальных, используйте возможность! Ваша линия самая перспективная, никто в этом не сомневается, кроме, пожалуй, Сизова. Не смущайтесь, загрузите его до предела, пусть тянет общий воз вперед, а не рвется в сторону! Его бесполезная самодеятельность никому не нужна! Мишуев замолчал, не сводя пристального взгляда с липа подчиненного. Много лет назад так смотрел Старик, когда бывал недоволен стажером, и тот чувствовал себя весьма неуютно. Став начальником, Мишуев специально отрабатывал холодный, пронизывающий насквозь взгляд и убедил себя, что достиг цели, хотя в глубине души шевелилось сомнение. -- Разрешите идти? -- как ни в чем не бывало спросил Веселовский, и стало ясно, что никакой неловкости он не испытал. -- Подождите. -- Подполковник указал на стул у приставного столика. -- Присаживайтесь. Строгость в голосе пропала. -- Я ведь учу для вашей же пользы. Привыкайте руководить людьми. Что у вас нового по "сицилийцам"? Веселовский сел, отодвинул стул, устраиваясь поудобнее, извлек из внутреннего кармана пиджака пухлую записную книжку. -- Специалисты исследовали камень из мешка. Мишуев почему-то подумал, что Сизов никогда не сказал бы "исследовали камень". "Осмотрели" -- и точка. -- Это ракушечник, три карьера расположены вблизи трассы Красногорск-Тиходонск. Ребята поехали за образцами, попробуем привязать по химическому составу и следам распиловки. Мишу ев сделал пометку в своем блокноте. -- А что с этим, как его, -- Мишуев заглянул в календарь, -- Сивухиным? -- Фоменко раскопал ему восемь эпизодов хулиганства. Да при обыске нашли дома финку и кастет. Носил с собой, показывал корешкам, пугал кое-кого, есть свидетели... Так что не выскочит! Мишуев пренебрежительно махнул рукой. -- Это не велика победа. Если взяться, то можно всю эту шушеру пересажать, только руки не доходят. Да и потом -- кто за них работать будет? С главным как? Веселовский замялся. -- Фоменко только что вернулся, принес протокол. Признал он, вроде брал у какого-то Васи Чижика старый ППШ на продажу, не получилось -- вернул обратно. А с пьяных глаз пришло на ум -- и пригрозил автоматом. В общем, вроде что-то было, а ничего конкретного и нет. А вообще... -- Веселовский запнулся и отвел взгляд в сторону. -- По-моему, ерунда все это. Фоменко надавил, он и затулил, чтобы в цвет попасть... -- Ну и ну! -- Подполковник обозначил на лице недоумение. -- Что за основания для таких предположений? -- Да мелочь он пузатая! Какие там автоматы... Сначала наболтал по пьянке, а потом -- чтоб отстали. Приплел какого-то Васю, ни фамилии, ни адреса, ни толковых примет. Вот и ищи ветра в поле... -- А разве не стоит искать автомат, даже если он не связан с делом "сицилийцев"? -- веско спросил начальник отдела. -- Ну почему же, стоит. -- Веселовский снова смотрел прямо, с выражением готовности к любой работе. -- И я так думаю, -- нравоучительно сказал Мишуев. -- Даже если окажется, что этого ППШ не существует в природе, пройтись по связям Сивухина будет полезно. Кражи, грабежи, разбои -- мало ли у нас "висячек"... Глядишь, что-нибудь и раскроется. Он прихлопнул ладонью папку с документами, как бы подводя итог разговору. Веселовский встал. -- А Фоменко работает неплохо, -- заметил вдруг подполковник. -- Вот что значит дать человеку проявить себя. Между прочим, в его послужном списке за пять последних лет ни одного поощрения. Зато больше всего благодарностей у Сизова. Мишу ев бросил взгляд на часы. -- Сейчас оперативка у Павлицкого, я доложу, кто и как работает. Пора пересматривать отношение к людям, хватит выделять любимчиков! И вообще -- пришло время коренным образом менять стиль руководства... Последняя фраза подполковника безошибочно определяла его место в происходящей расстановке сил внутри аппаратных группировок. Про коренные перемены и революционные усовершенствования любил говорить новый заместитель начальника УВД полковник Крутилин. Он был "варягом" -- командовал уголовным розыском где-то на Севере, после окончания академии получил назначение в Тиходонск. Подобные высказывания вкупе с резкими и решительными действиями породили слухи, что у него мощная поддержка в Москве и прислан он не просто так, а с прицелом на место генерала. Глава седьмая Собрав бумаги в прозрачную пластиковую папку, Мишуев запер дверь кабинета и неспешно, с достоинством пошел по коридору. Не каждый начальник отдела участвует в оперативных совещаниях при генерале. Далеко не каждый Заместители, начальники управлений -- ниже уровень представительства практически не опускается. В принципе он, Мишуев, должен доложить результаты работы отдела заместителю начальника -- головного розыска, тот -- начальнику, тот, в свою очередь, информирует зама генерала по оперативной работе и делает сообщение на совещании. Однако в последние полтора года привычный порядок часто нарушался. Возглавлявший УУР полковник Силантьев страдал камнями в почках и подолгу лежал в госпитале, его зам Игнатов всегда боялся принимать решения, а теперь, перед пенсией, старался вообще не попадаться на глаза начальству. Поэтому Мишуев непосредственно докладывал на оперативках то, что касалось борьбы с особо тяжкими преступлениями, а иногда и председательствовал от лица руководства уголовного розыска. Его самого такое положение вполне устраивало: когда человек на виду, к нему привыкают. Силантьев проскрипит два годика, а он тем временем получит диплом академии и вернется как раз на открывшуюся вакансию. Тьфу-тьфу... Трудно загадывать в таких делах. Обстановка меняется, тот же Крутилин с идеями омоложения аппарата. Игнатову уже сказал, чтоб готовился, того и гляди и Силантьева отправит по болезни. А поставит кого-то из своих северян или из местных -- мало ли шустрых ребят. Мишуев почувствова