..Играла незнакомая, нежная музыка. Беспалову показалось, что это сон. Он открыл глаза и вместе с болью во всем тело почувствовал аромат французских духов. Все плыло и качалось. В первое мгновение он подумал, что плывет на корабле, но тут же догадался, что это обычное головокружение. Мужчина закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Первое, что он понял, что это не больница. Там бы не было музыки и пахло бы лекарствами. Потом он услышал голоса. Один был мелодичным женским, другой принадлежал...человеку, которого он знал. Беспалов снова открыл глаза и узнал голос Чабанова. Теперь пленник увидел хрустальную люстру под высоким потолком. Через окно, занавешенное шторой, лился голубоватый свет. - Похоже, он пришел в себя,- молодой женский голос был полон сочувствия,- разве можно так избивать человека? - Это еще счастье, что он вообще жив,- ответил Чабанов,- за несколько секунд драки в салоне машины он сломал ребра одному из моих людей и пробил голову другому. - Один? - Один? - Рассмеялся Чабанов.- Этот "один", когда-то был знаменитым сыщиком и столько взял на своем веку бандитов, что иному и во сне такое не привидится, но я не думал, что и сейчас он так силен и опасен в рукопашном бою. Беспалов окончательно пришел в себя. Он расслабился, давая затекшим мускулам отойти и проанализировал свое положение. Под ним был толстый ковер с жестким ворсом. Его руки были скованы за спиной наручниками, ноги свободны. У него сильно болели ребра и бедра, но первая же попытка пошевелить головой чуть не заставила его вскрикнуть. Похоже ему чуть не перерубили ладонью шею. - Ну, что, Константин Васильевич, пришли в себя? - он увидел склонившегося над ним Леонида Федоровича.- Задали вы жару мои ребятам. Одного пришлось в больницу положить, но главное, что сами живы и невредимы. Так, немного синяков да шишек. Сильные руки Чабанова приподняли Беспалова. Боль ударила в голову и обострила зрение. - Больно? - Глаза Леонида Федоровича были полны сострадания. Жесткая спинка стула заставила Беспалова выпрямиться, но вывернутые за спиной руки не давали ему возможности сделать это до конца. - Снимите с него наручники,- приказал Чабанов. Резкий рывок в сторону, и Беспалов почувствовал что стальные кольца упали с его рук. Левый глаз плохо видел и, похоже, над ним была рассечена бровь. Он непроизвольно дернул руку, чтобы потрогать рану, но кисть была, как чужая. - Серъезный экзамен вы устоили моим ребятам,- рассмеялся Чабанов. Он сидел в глубоком кресле рядом с прелестной женщиной. Беспалова удивили ее огромные зелые глаза. В них светились неподдельный интерес и сочувствие,- но на нашу хозяйку вы произвели глубокое впечатление. Женщины любят сильных и отчаянных мужчин, может быть, это связано с их инстинктивным желанием, противопоставить своему непостоянству что-то надежное и долговечное? Но ведь и среди сильных мужчин встречаются ненадежные люди, способные предать или продать, а? Беспалов менее всего был расположен говорить о философии и особенностях женского характера, как предлагал Чабанов. Он думал о том почему его не убили сразу, почему привезли в квартиру этой женщины и для чего Чабанов сейчас разговаривает с ним? Ведь все предельно просто - он предатель, которого надо уничтожить. Даже если в МУРе он попал к людям Чабанова, все равно они узнали то, чего знать не должны, а значит должны были быть тоже уничтожены, как и он. Но он сидит в уютной комнате прелестной незнакомки и слушает неспешные рассуждения Чабанова, совсем непохожего на маньяка, способного из мести вытягивать по капле человеческую жизнь. Значит здесь что-то другое? Может быть, он решил его простить и снова уговаривать работать вместе. Нет, Чабанов не из тех, кто просто так прощает обиды, а тут - предательство. Ведь, собственно, то, что они создали громадную подпольную организацию, карается высшей мерой. И они оба, и Чабанов, и Беспалов, по советским законам ничем не отличаются друг от друга и оба должны быть судими по одной статье. Но Чабанов и тут оказался на высоте и переиграл противника, в рядах которого, в этот раз, был и Беспалов. - А что мне оставалось делать,- пленник, усмехнувшись, посмотрел в глаза Чабанову.- ждать, пока ваши мальчики уложат меня рядом с Коробковым и Шляфманом? - Шляфманом?! - По женскому вскрику он понял, что это имя ей знакомо,- Что с Милей? - Он умер,- жестко произнес Чабанов,- умер по своей вине. Это может случится с каждым. К сожалению все мы смертны. Женщина вскочила и выбежала из комнаты. Только сейчас Беспалов обратил внимание на то, что Чабанов, за эти несколько дней, сильно изменился. Вокруг его глаз, приобретших какую- то жесткость, появилась частая сеть морщин, а плечи поникли. Не мог же на него так подействовать их уход и его приказ расправиться со своими ближайшими помошниками? Пленник, как ему казалось, хорошо знал Чабанова и это резкое изменение было вызвано чем-то другим. - Извините, Леонид Федорович, как здоровье Анны Викторовны? Голова Чабанова, словно от удара в лицо, откинулась назад. Он вперил взгляд в лицо Беспалова и какое-то время о чем-то думал. Потом прищурился и медленно, с трудом произнося слова, проговорил: - Она погибла... Меня не было дома... Какие-то бандиты взломали дверь... Она была одна... И они... Беспалов хорошо относился к жене Чабанова. Они не часто виделись, но, по его мнению, это была прекрасная и добрая женщина. Ему вдруг стало жалко Чабанова и он на мгновенье забыл, что сидит перед ним в ожидании смертного приговора. - Я понимаю как вам тяжело и выражаю свое глубокое сочувствие. Анна Викторовна была удивительной женщиной. Эта большая потеря В голосе Беспалова было столько неподдельного горя и сочувствия, что Чабанов вновь почувствовал возвращающуюся боль. Он медленно поднялся, подошел к серванту и достал бутылку коньяка. Потом он взял один бокал, секунду смотрел на него и протянул руку за вторым. Наполнил оба до краев: - Помянем Аню... Беспалов приподнялся и чуть не упал. Как оказалось, у него дрожали ноги, а руки, то ли еще не отошедшие от наручников, то ли от ударов, едва слушались его. Чтобы не упасть, он качнулся всем телом и почувствовал, как сзади к нему кто-то метнулся. - Оставьте нас,- голос Чабанова снова обрел силу.- Садись, Костя, к столу, поговорим. Беспалов подтащил свое тело к креслу и, скривившись от боли, с трудом уселся в него. Чабанов подал ему бокал и, молча принялся цедить свой коньяк. Пленник выпил обжигающую жидкость одним махом. Ее жар почти сразу вытеснил боль из ребер и плеч. Глаза Беспалова заволокло теплотой, он поднял голову и встретился взглядом с жестким взором Леонида Федоровича: - Мне показалось, что ты,- похоже, что Чабанов твердо решил перейти на " ты" в разговоре со своим бывшим помощником и тот не мог понять что это значило - прощание или прощение, ведь многие годы, при всем уважении друг к другу, они были только на "вы",- хочешь мне что-то сказать. Беспалов действительно хотел рассказать Чабанову о своих мыслях в камере, о том, что признал свою неправоту и чисто мальчишеское, необдуманное желание укрыться от жизни в каком-то мифическом медвежьем углу. Но можно ли было об этом говорить сейчас, не станут ли эти слова жалкой мольбой о прощении, выпрашиванием жизни? Константин Васильевич всегда считал себя человеком достаточно сильным и честным. Он не изменил этого мнения о себе даже тогда, когда принялся за преступные дела, считая их обычной местью презираемой им власти. Вот и сейчас, он тряхнул головой и посмотрел в глаза Чабанову: - Прежде чем мы расстанемся, я хочу сказать вам, что вы были правы, говоря об окружающем мире и удерживая нас от ухода из организации,- его голос был тверд и Леонид Федоорович слышал в нем только искреннее раскаяние ошибавшегося человека. Беспалов замолчал и перевел взгляд за окно. Там было видно как по голубому небу неслись клубы облаков. На его лице появилось отрешенное выражения, и Чабанов вдруг ощутил душную ярость, охватившую его. - Ты,- он едва справился с желанием закричать и ударить сидящего перед ним человека,- ты знаешь что ты натворил?! Это ты убил их, ты заразил их своей сумасшедней идеей, ты... Чабанов встал и почти вплотную подошел к Беспалову. Он склонился над ним и вперился горящим взглядом в спокойно отрешенные глаза человека, уже подписавшего себе смертный приговор. - Ты убил не только Шляфмана и Коробкова, но и мою Аннушку,- голос Леонида Федороича опустился до шипящего шепота. Его широкие плечи тряслись и тяжелое дыхание едва прорывалось сквозь дрожащие губы. " Вот так, в порыве ярости, он и убил свою жену ",- шевельнулась в глубине Беспаловского мозга догадка, но ни она, ни прожигающие глаза Чабанова не вызвали в нем ни единого всплеска эмоций. Он был спокоен, как может быть спокоен человек, понявший, что прошел свой жизненный путь до конца. Беспалов увидел в громадной руке Леонида Федоровича крошечный сверкающий никелем пистолетик, но даже не отреагировал на него. В его душе уже не были ни страха, ни желания жить. Словно со стороны он услышал негромкий хлопок и почувствовал сильный толчок в грудь. Потолок опрокинулся. " Алена ",- то ли подумал, то ли выдохнул Беспалов, увидевший в последнее мгновение глаза своей семилетней дочурки... * * * Сначала появилась боль. Она была такой сильной, что он закричал, а может быть, ему только казалось, что он надрывает голосовые связки. Потом пришел дикий холод и к боли добавился страх. Было страшно еще и от того, что Беспалов ничего не видел. Перед его глазами текло какое-то зеленое марево. Он попытался повернуть голову и только тут понял, что жив. Это чувство наполнило жаром его глаза и он услышал как воздух со свистом проходит сквозь губы. Он слышал, но, по-прежнему, ничего не видел и вместо тела чувствовал только боль и ледяной холод. Тогда раненый попробовал пошевелить глазами. Что-то прошелестело над ним и совсем рядом появился тонкий лучик света. Теперь жар стек с глаз куда-то внутрь и превратился в стук крохотных молоточков. Жив! Беспалов попытался сосредоточиться на правой руке. Ведь он же не мог чувствовать себя живым и не иметь тела. Снова что-то зашелестело и яркий солнечный свет брызнул в глаза. Константин Васильевич увидел ствол березы и качающиеся от ветра тонкие ветви. Потом зрение сфокусировалось и перед ним появилась его рука. Она была голой и облепленной прелыми листьями. Он уронил ее и в этот раз понял, что лежит под деревом засыпанный прошлогодней листвой. Осторожно перебирая пальцами, он ощупал грудь и понял, что полностью обнажен. "Они вывезли мой труп в лес, раздели и оставили в укромном месте, присыпав листьями",- страх прошел и он думал о себе, как о ком-то постороннем. Ему показалось, что он слышит шум проносящихся неподалеку машин. Беспалов попытался дотянуться рукой до ствола дерева и потерял сознание. Г Л А В А 13. Душанбе плавился от июльского зноя. Даже сидя в "мерседесе", оборудованном кондиционером, полковник Никитин чувствовал, как по его спине бегут ручейки горячего пота. Он любил этот городом, город, в котором много лет назад поцеловал свою первую девушку, где выбрал свой жизненный путь. Куда бы не заносила его судьба разведчика, он, если можно было, то вслух , если нельзя - то в глубине души, всегда повторял: " А вот у нас в Душанбе..." Сейчас, проезжая мимо городского базара, он вдруг вспомнил, как много лет назад таким же июльским днем пришел сюда со своей молодой женой за покупками. Он принялся выбирать дыни, а жена встала в длинную очередь за газированной водой. Вдруг сзади кто-то вскрикнул. Он оглянулся и увидел, что его жена, закинув голову, медленно падает. К ней кинулся здоровенный мужчина-таджик и успел подхватить ее у самой земли. Никитин забыл о дыне и бросился к жене. От киоска с газводой к ним уже бежала продавщица со стаканом холодной воды. Двое незнакомых мужчин помогли ему донести жену до ворот какого-то склада, в котором было относительно прохладно. Из его глубины выскочила женщина со стулом в руках. Откуда-то появился лед, завернутый в носовой платок. - Она же русская,- проговорил кто-то из окружавших их людей,- разве ей можно ходить с открытой головой под нашим солнцем?! - Эй,- отмахнулась от этих слов продавщица газводы, забывшая о своей работе и огромной очереди, часть которой тоже стояла здесь и помогала приводить в чувство жену Никитина,- духтар баче дор. "Девочка беременна,- перевел про себя с таджикского Никитин и удивился,- какая девочка, но если она говорит о его жене, то почему он не знает об этом? " Продавшица прикладывала лед к прозрачным вискам его Веры и что-то шептала уже по-русски. Не сразу, но он понял, что она ругает его. - Разве можно таскать ее по базару? - бормотала женщина.- Все мужчины дураки. Только дурак не заметит, что она носит под сердцем ребенка... Собравшиеся люди сочувственно вздыхали. Жена открыла глаза и, виновато улыбнувшись, протянула ему руку - Эй,- властно взмахнул снятой с головы фуражкой милицейский сержант,- разойдитесь, дайте человеку воздухом подышать. Он вытер лоб и принялся махать перед лицом уже пришедшей в себя женщины свой фуражкой. - Как ты? - Только сейчас, когда посторонние немного разошлись, Никитину удалось склонился к ней. - Все уже прошло,- она подняла глаза и смутилась от того, что стала центром внимания стольких людей.- Спасибо. - У тебя будет мальчик,- громко возвестила продавшица газводы,- только они так мучают нас. Вера смутилась еще сильнее и встала. Люди принялись расходиться, а он, поддерживая жену под руку, заглянул в ее глаза. - Я сразу сказала бы тебе,- ямочки на ее щеках вызвали в его душе щенячий восторг ,- но сама не была в этом уверена. А какие тут прекрасные люди, чуть ли не весь базар кинулся мне помогать!.. Сейчас их Лешке уже шестнадцатый год. Он не только маму, но и его перерос. Да и он за эти годы из молодого учителя стал полковником комитета государственной безопаности и живет в Москве - столице Советского Союза. Вспомнив о Москве, Никитин помрачнел. Союз разваливался. Лично он считал, что в этом виноват Горбачев и его окружение, начавшие перестройку здания с крыши - идеологии, а не с фундамента - экономики. Никитин, как-то, объясняя сыну суть реформ Ден Сяо Пина, сказал, что Китай выбрал единственный правильный путь возврата к капитализму. Ден решил сначала неспешно восстановить слой мелких собственников - владельцев парикмахерских, магазинчиков, бань, пекарен. Потом создать такую же частнособственническую основу на селе, восстановив класс тех, кого в России называли кулаками. И только потом переходить к приватизации средней и крупной промышленности. Это займет много лет, но даст возможность без крови и революций, без обнищания и трагедии ломки человеческих судеб медленно ввести рынок. Так, по его мнению, и должен работать, переделывая государство, настоящий отец нации, патриот своего отечества. - Партийные функционеры,- говорил сыну Никитин,- вывернут руки любому реформатору, а если понадобиться, то и начнут гражданскую войну, только бы сохранить свое привилегированное положение. Поэтому им надо дать четко понять, что перестройка будет идти долго, почти не затрагивая их. Если они в это поверят, то и не заметят, как рядом с ними медленно вырос и укрепился слой независимых, привыкших самостоятельно мыслить и работать собственников. Со временем эти хозяева создадут свои партии, пошлют своих сыновей в армию и службу безопасности, тогда и можно будет говорить о создании нормальных рыночных отношений и переделке идеологической надстройки. - Я не совсем уверен, что нынешний капитализм - это лучшее, что есть на нашей земле,- сказал сыну полковник,- но и из той трясины экономики, куда нас завели наши нерадивые генсеки, похоже, другого выхода нет. - А вы - армия,- набычился юноша,- вы разве не можете взять власть в свои руки и переделать государство? Ведь чилийский диктатор Пиночет, ты мне сам это говорил, вывел страну в десятку развитых стран мира? - У нас нет такого лидера, я не говорю, что Россия оскудела умами, но сейчас нет даже второго Андропова,- ответил Никитин,- да и тот не смог бы перестроить государство без крови. И еще не известно, кто в этой бы борьбе победил. Ведь и те, кто был против нас, тоже имеют свою службу безопасности и даже свою армию. Незримая гражданская война идет уже давно, только сейчас, слава богу, в ней гибнут профессионалы, псы войны, а не простой люд, женщины и дети. Я страшусь того, что она может выплеснуться на улицы городов. В этот раз наши "миролюбивые" соседи-демократы раздерут Русь по кускам. Русский народ слишком устал от войн, нищеты и болтавни, чтобы снова погрузиться в очередной кровавый кошмар. Страна и так едва удерживается на пороге гражданской бойни. Он говорил с сыном достаточно откровенно не от того, что никого не боялся, Никитин знал - Алешка не был болтуном. Бывали случаи, когда сын даже дома предпочитал молчать, нежели бессмысленно сотрясать воздух. Кроме того, люди Никитина раз в неделю проверяли всю его квартиру и за все эти годы ни разу не находил в ней подслушивающей аппаратуры. Обо всем остальном он бы узнал неприменно, потому что уже лет десять осторожно рассаживал преданных лично ему людей на различные посты не только в своем управлении, но и в любых структурах комитета, где только было можно. Дело в том, что полковник Никитин не был офицером комитета государственной безопасности в обычном понятии этого слова. Он работал в системе добывавшей деньги для КПСС и боровшейся с империализмом другими, не стандартными методами. Вот и сейчас он приехал в столицу Таджикистана не как сотрудник КГБ, а как преподаватель МГУ, участвующий в отборе студентов для факультета ядерной физики. И никто из местного руководства не знал, что он прибыл в Душанбе для проведения секретного совещания. Разброд и шатание всех государственных структур, порожденные ежедневными нововведениями и хождением вокруг самого себя главного перестройщика - породили неуверенность в завтрашнем дне даже среди элиты Союза и, конечно, не обошли КГБ. Здесь тоже появились люди, решившие, что наступило время передала сложившихся структур, перераспределения власти и источников обогащения. Полковник хотел поговорить с людьми, которых знал много лет, которым верил, прежде чем заняться всей проблемой. Он сам считал положение катастрофическим - ведь то, что привело его в республику, было настоящим бунтом офицеров службы безопасности... Через Таджикистан люди Чабанова отправляли за кардон туркменский каракуль. Поэтому Леонид Федорович всегда внимательно отслеживал обстановку в Душанбе и нежданно возникшее напряжении в местной службе безопасности озадачило его. Он понимал, что сейчас не то время, чтобы кто-то мог всерьез помешать его бизнесу, но не хотел никаких неожиданностей. С большим трудом из случайно подслушенного телефонного разговора удалось выяснить, что речь идет о приезде какого-то физика из Дубны. - Здесь что-то не то,- глядя в глаза Леонида Федоровича, проговорил Боляско,- последнее посещение секретаря ЦК КПСС вызвало меньший переполох. - Ревизор?- Задумался Чабанов. - Не похоже... Личность самого Никитина люди Боляско высветили в самолете. Его незаметно охраняли, за ним следили и делали это, по мнению Чабановских специалистов, два человека, представлявших различные структуры. На трапе самолета Никитина сфотографировали, но ответ, через несколько часов пришедший из Москвы, удивил Чабанова. " Предъявленный человек,- гласила факсограмма,- не служит ни в одном из правительственных учреждений, в том числе и КГБ. - Армейская разведка? - Предположил Чабанов. - Но суетится-то душанбинская служба безопасности,- возразил Сергей. - Интересно. Из аэропорта Никитин, покатавшись по городу, поехал в гостиницу "Таджикистан". Для него был забронирован обычный одноместный люкс. Без одной минуты девять он вышел из номера, спустился вниз и вышел из гостиницы. В ту же секунду появилась белая " волга", в которую он сел. - Здравствуйте, Олег Андреевич,- за рулем сидел стройный немолодой мужчина. - Я рад тебя видеть, Алишер. Как здоровье родителей? Как жена, дети? - Спасибо, все нормально. Как ваши? Лешка, наверное, уже с меня ростом? - Повыше будет,- Никитин взглянул в боковое зеркальце. - Что-то не так? - Мне кажется, что я сегодня похож на английскую королеву, так меня опекают. - Мои мальчики перестарались? - Нет, твоих и своих я знаю. - Быть такого не может,- водитель протянул руку к радиотелефону. - Не спеши, Рахимов, пусть пока покатаются, подышат горным воздухом. Скажи мне здесь - положение серьезное? - Да. Золотой мираж независимости вскружил голову многим. - Твои люди могут все взять на себя? - Сегодня нет. Мне нужно с полгода, чтобы создать свои структуры. А что Кремль? - Там и слышать не хотят. - Понятно. Машина вылетела из уже подернутого вечерней дымкой города и понеслась по горному шоссе, вьющемуся по берегу реки. Дорога была пустынна, но минут через десять сзади появилось две машины. Рахимов посмотрел в зеркальце и, усмехнувшись, спросил: - А это не могут быть ваши, из столицы? - Это может быть кто угодно,-ответил Никитин.- Сколько их? - Я вижу две машины. - Нам далеко? - Минут тридцать. - Тогда убирай их. Рахимов протянул руку к телефону: - Я- Беркут! Три тройки, как поняли меня? - Девятый понял вас - три тройки,- прохрипела в ответ трубка. Передняя машина, отставала от "Волги" Никитина, метров на четыреста. В ней, кроме водителя, сидело еще трое крепких мужчин. Двое внимательно следили за проносящимися по сторонам кустами шиповника и облепихи. Третий задумчиво смотрел в лежащую на его коленях карту. Резкий поворот бросил всех троих вправо, и почти в тот же момент водитель вскрикнул: - Шипы! Команда человека с картой слилась с возгласом мужчины, сидящего справа: - Из машины! - Крикнул один. - Пулемет! - Взревел другой. Но оба они опаздали. Водитель затормозил, пытаясь прижать машину к скалам, чтобы не перевернуться, но она, нарвавшись всеми четырьмя колесами на стальные колючки, взлетела в воздух. В этот же миг пулеметная очередь вскрыла, как гигантским ножом, крышу автомобиля. Он еще, меденно переворачиваясь в воздухе, летел, а из всех дверей уже сыпались люди. Те, которые были справа, были тут же прошиты очередями и на землю упали мертвыми. Мужчина с картой катился по каменистому откосу и не видел, что к нему с трех сторон бегут вооруженные люди. Он на мгновенье задержался на берегу горной реки, но это было не желание остановиться, а попытка оценить обстановку. Мужчина оттолкнулся от берега, но прежде чем он упал в кипящие струи воды, автоматные очереди прошили его крепкую грудь и вычернили кровью белую рубашку. Водитель нырнул под руль и пока машина кувыркалась, успел достать телефон, нажать кнопку и прокричать в микрофон: - Ведем бой! Потом он, не замечая, что из его пальцев торчат осколки костей, снял с пояса гранату и выдернул чеку. "Волга", прекратив кувыркаться, со страшным грохотом упала на крышу и, скрежеща металлом по вышербленному асфальту, заскользила в сторону откоса. Вокруг нее, пытаясь на ходу открыть дверцы и задержать движение, бежали люди в камуфляже. Машина уперлась в столбик ограждения и остановилась.Один из нападавших вырвал переднюю дверцу и, встретившись взглядом с залитыми кровью глазами водителя, отпрыгнул назад: - Ложись! Тяжелый взрыв подбросил "Волгу", накрывшую собой двоих людей, в комуфляже. Вторая машина, отстававшая от первой метров на триста, не успев затормозить, получила в борт снаряд из гранатомета. Огонь, охвативший ее, испепелил всех пассажиров. Последним на опустевшей к ночи дороге был мотоциклист, несшийся вслед второй машине, но не собиравшийся ее обгонять. Он ехал, прижимаясь к скалам и старался быть незамеченным. Когда впереди загремели пулеметные очереди, он остановил мотоцикл и несколько секунд сидел, не шевелясь, потом достал из сумки, укрепленной на заднем сидении, короткий автомат, снял шлем, осмотрелся и, медленно принялся взбираться на тянущуюся в горы осыпь. Он не заметил, что сзади, из-за камней, лежащих на берегу реки, поднялись двое мужчин в комуфлированной одежде. Один из них поднес к плечу снайперскую винтовку и, улыбаясь, наблюдал в прицел за поднимающимся в гору мотоциклистом. - Может быть, возьмем живьем? - Спросил второй. Снайпер улыбнулся еще шире. Он мягко дожал спусковой крючок. Почти неслышный выстрел подбросил беглеца. Раскинув руки, мотоциклист покатился вниз.Они обыскали его и, не найдя ничего в карманах, сбросили тело в ревущую от ярости и избытка сил реку. - Беркут, я - девятый, приказ выполнен. - Четыре минуты,- отметил Никитин,- неплохо.Знаешь, я всегда с теплотой вспоминаю свою службу в Душанбе. И все время кажется, что добрее и проще людей, чем таджики я не встречал. Рахимов улыбнулся: - И среди нас есть разные люди. - Не знаю, я тут меньше встречал подонков и сволочей, чем в других частях света. - Вот и приехал бы с женой и сыном сюда на пару недель, отдохнули бы нормально, покупались, шашлыка, фруктов поели... - Время, дружище, время не то. Машина проехала по небольшому бетонному мостику и, спустившись к реке, остановилась у чайханы. Уже почти стемнело. Никитин ступил на крупную гальку и полной грудью вздохнул прохладный, напоенный ароматами горных трав воздух. Добрая улыбка раздвинула его губы. Он улыбнулся не людям, ожидавшим его и поднявшимся навстречу с широкого топчана, а своим воспоминаниям. - Хош омадед? - Склонившись в поклоне пожал ему руку широкоплечий мужчина лет шестидесяти. Никитин хотел тоже ответить по-таджикски, но язык, почему-то, проговорил по-русски: - Спасибо, все нормально. Едва все поздоровались с Никитиным и, в соответствие с ранжиром, уселись, как из густеющей темноты появился невысокий человек. Он подошел к Рахимову, державшемуся позади московского гостя, и что-то зашептал: Никитин, отвечая на чей-то вопрос, разобрал: " две машины, мотоцикл и девять человек..." Минут двадцать шел традиционный медленный разговор с чаепитием о здоровье семей, погоде, видах на урожай, воспитании детей. Потом подали жареную рыбу и пиалы с чаем сменил коньяк. Зная, что московский гость не любит пить спиртное из пиалы, ему подали хрустальный бокал. Затем принесли шашлык, за которым последовал плов. Только часа через два заговорили о деле. Говорили негромко и недомолвками. Никитин, пользуясь тем, что стол был заставлен фруктами, ломтями арбузов и дынь, отвечал неспеша, смакуя еду и восторгаясь сладостью и нежностью плодов. Когда рассвет начал золотить вершины гор, снова подали чай, но прежде всем дали умыться. Один мужчина держал небольшой медный таз, другой поливал гостям на руки и подавал им полотенце. - Я передам ваши условия своему начальству,- Никитин отставил в сторону пиалу и, отказавшись от очередной порции чая, встал,- благодарю вас за прием. Еда была изумительна, а фрукты и овощи неповторимы. Сейчас прошу меня простить, мне надо немедленно лететь домой. Я хотел задержаться в вашем прекрасном городе на несколько дней, но, наш разговор заставляет меня изменить планы. Через день - два вы получите ответ. Рахимов взглянул на одного из вставших мужчин. Тот кивнул ему: - Поезжайте к пограничникам - так надежнее и быстрее,- проговорил мужчина. Они попрощались. Рахимов сел за руль. Никитин опустился на свое место сзади него. Но не успел Алишер завести машину, как к нему кто-то подошел. Полковник не прислушивался к шепоту. Беседа разозлила его и он, еще сидя за достарханом, едва сдерживал ярость. Теперь, в машине старого друга, с его лица сошла добрая улыбка и он, сжав зубы, прищуренными глазами смотрел в затемненные стекла, сдерживая себя от желания сейчас же приказать Рахимову пристрелить всех участников совещания. Он бы так и сделал, если бы верил, что это поможет делу. - Ищите! - Приказал Алишер и тронул машину. Только когда они выехали на шоссе, он поднял глаза к зеркальцу заднего обзора. - Олег Андреевич,- с час назад кто-то, похоже, с дельтаплана, пытался осветить нас инфракрасным излучателем. Мои ребята говорят, что, скорее всего, это был прибор ночного видения. После второго выстрела, луч погас. Они обыскали все вокруг, но никого не нашли. Я приказал расширить район поиска. Он мог сам выключить прибор. - А что нас можно было подслушать? - Конечно, нет - у меня новые японские глушилки, но раз вы приказали... - Ничего,- махнул рукой полковник,- даже если он жив, это ничего не меняет. Мне даже не интересно, кто это так настойчив. Сейчас меня волнует то, о чем говорил твой начальник. Скажи, он действительно может заварить всю эту кашу? - Да. Когда наш любимый генсек провозгласил курс на создание " национальных квартир ", наш генерал быстрее всех сориентировался и вышел на фундаменталистов. Я узнал об этом, когда у них появилось оружие. Перехватил пару караванов, задержал с десяток человек, а когда понял откуда ветер дует, то было поздно. Меня к этим делам не попустили. - Плохо работаешь? - Никитин тут же пожалел о заданном вопросе и попытался сгладить неловкость.- Хотя, если бы мой начальник задумал бы что-то подобное, то я об этом даже бы не узнал. Рахимов промолчал. - Тогда я советую тебе сегодня же отправить семью ко мне в Москву. Я знаю этого человека. - Я - то же. Поэтому, в час, когда ваш самолет сел в Душанбе, мои уехали к родственникам в Ленинабад. Там спокойнее, чем в Тауэре - оружия больше и люди надежнее. Никитин вздохнул. - В странные времена мы живем. Руководитель партии и государства, русский человек, разрушает страну. Самое интересное, что делает это из благих намерений, пытаясь модернизировать социализм. Генерал КГБ готов поднять восстание, чтобы обеспечить безбедное будущее своим внукам и правнукам. А два полковника намерены сохранить статус кво. Рахимов молчал. Ему показалось, что он увидел высоко в небе парящий дельтаплан, но он не хотел волновать друга, который и так был озабочен происходящим... * * * Чабанов был разозлен. Боляско доложил ему о бессмысленной потере четверых человек и машины. - Когда мы послали дельтапланериста с соответствующей техникой,- рассказал Сергей,- чтобы он нашел и записал о чем и с кем будет говорить этот странный москвич, они высветили его и ранили. Кроме того, весь дом так прикрывался, что ему не удалось ничего записать. У нас только номер машины, которая подобрала этого человека у гостиницы. Выбрался он на вертолете пограничников. Единственное, что нам удалось узнать, что прощаясь, начальник особого отдела управления погранвойск сказал ему, что через пару дней прилетит в Москву. - Ну, что ж,- Чабанов пожал плечами,- ищите. - Похоже ищем не только мы,- в голосе Боляско звучали извинительные нотки,- там была еще одна машина и мотоцикл... - И что, они оказались удачливее? - Нет, тоже убиты. Через три дня полковник Рахимов, поздно вечером возвращался со службы. Он отпустил шофера за пару улиц до дома, чтобы немного пройтись. Сделав несколько шагов, он почувствовал, что кто-то идет за ним. Алишер, не оглядываясь, сунул руку под пиджак и снял свой пистолет с предохранителя. Проиходящее было странным. За многие годы службы никто и никогда не следил за ним. Много раз, когда он воевал в Афганистане, ему приходилось охотиться на людей, но, чтобы самому стать дичью - такого с ним еще не было. После отъезда Никитина в управлении творилось что-то невообразимое. Люди, хотя бы частично посвященные, в проблемы, связанные с приездом московского начальства, разделились на два лагеря. Часть из них, считавшая что у них одна родина - Советский Союз, верная присяге и своему уже мертвому благодетелю Андропову, сгруппировалась вокруг Рахимова. Другие, уверенные в том, что Союз погиб и Таджикистану придется самому выбирать путь развития и поэтому каждый из них уже сейчас самостоятельно должен позаботиться о будущем своих семей, поддерживали начальника управления. Сам генерал ни о чем подобном даже не говорил. Он давно создал собственное подразделение, укомплектованное родственниками и лично преданными ему людьми и все эти дни боролся с собой, оттягивая момент принятия окончательного решения. Ему хотелось верить, что Москва примет его условия и все останется по-прежнему. А раз так, то ему остается ждать, когда власть в этой, на его взгляд аморфной и коррумпированной до мозга костей республике, упадет ему в руки. Ведь он был единственным человеком, владевшим всеми секретами местной партийной кухни, как и знавший все тайные наклонности ее лидеров. Когда Таджикский ЦК опирался на силу Кремля, пределом генеральской мечты была работа в Москве, с тем, чтобы после выхода на пенсию пользоваться кремлевской поликлиникой и санаторием в Архангельском. А сейчас... сейчас только дурак не набивал карманы золотом и долларами и только дурак не желал взять власть в республике. Он же и то, и другое заслужил многолетней нелегкой службой. Разве для того, чтобы остаться за бортом тонущего корабля, мальчишкой он воевал с бендеровцами? Или проливал кровь в Кашгаре, где по приказу НКВД, дрался с китайскими генералами, помогая уйгурам создать свое государство? Кто еще из знакомых московских генералов ходил с караваном оружия и наркотиков через Гиндукуш? А он ходил и не один раз. Нет, он сполна заслужил то, о чем просил Москву. Просил, а не требовал. Да, просил, создав крепкий тыл и опираясь на далекий Карачи, ведь ничего другого он не мог положить на чашу весов, чтобы уравновесить тяжесть московского Кремля. И этот мальчишка, Никитин - то же знаток Таджикистана. Послужил здесь пять лет, да три года повоевал в Афганистане, а туда же - губы улыбаются, а глаза, как автоматные стволы. Обещал через день - два ответить, но уже прошел третий, а столица все молчит. Рахимов понимал, что генерал нервничает, не решаясь выполнить то, чем угрожал Кремлю. Кроме того, хотя оба они придерживались прямо противоположных взглядов на жизнь и будущее своего народа, воевать друг против друга не станут. И не от того, что их отцы много лет дружили, и не от того, что женаты на близких родственницах и генерал много лет был учителем и наставником Рахимова. Дело в том, что во время одного боя в Афганистане, вертолет, на котором они оба летели, был сбит и нынешний председатель КГБ республики, тогда еще носивший подполковничьи погоны, три дня на себе выносил Алишера к своим. Рахимов знал, что этот человек считает его своим сыном, да и по характеру не способен ударить в спину. Поэтому и с Москвой он разговаривал в открытую, может быть, тем самым пытаясь подтолкнуть к решительным действиям по защите рассыпающегося Союза. За спиной шел кто-то из тех, товарищей кого три дня назад убили люди Рахимова на горной трассе вблизи Варзоба. Алишер не разделял мнения своего друга, решившего просто избавиться от преследования и чужих ушей. Рахимов любил докапываться до истоком проблемы, любил допрашивать противника, переигрывая его в уме, логике, твердости. Вот и сейчас, он вошел в под темную арку своего дома и резким движением прижался к стене, надеясь, что преследователь кинется за ним и нарвется на его кулак. Но едва смолкли звуки Рахимовских шагов, как затаился и тот, кто шел за ним. Звенели цикады, ветер, еще не остывший от дневной жары, негромко перебирал ветвями высоких тополей. Неподалеку прошелестела шинами припозднившаяся машина, но человек, только что кравшийся за Рахимовым, не двигался. Это был профессионал. Алишер перевел дыхание и, держась темной стороны стены, бесшумно прошел к своему подъезду. Его дверь была открыта и, как всегда, приперта булыжником. Лампочка первого этажа перегорела пару недель назад, но свет, падавший с верхней площадки, освещал пустынную лестницу. Рахимов одним прыжком пролетел первые четыре ступни и, скорее почувствовал, чем увидел, кинувшегося на него сверху человека. Полковник выстрелил в нападавшего, нырнул под ногу другого и отбил локтем удар третьего мужчины. Больше он не сумел воспользоваться ни пистолетом, ни приемами ведения рукопашного боя. Что-то с силой ударило его в основание черепа и, проваливаясь в темноту, он понял, что слышал звон спускаемой тетивы. Он пришел в себя от льющейся на голову холодной воды. И, судорожно всхлипывая, принялся глотать ледяную воду. - Бас,- голос таджика показался знакомым. - Хватит, так хватит,- ответили ему по-русски. Алишер с трудом открыл глаза и увидел себя в прекрасно обставленной комнате. В огромные окна заглядывала полная луна и через полуоткрытые створки тянуло ночной свежестью и прохладой, проходящего неподалеку ручья. "Дача,- решил он про себя,- богатая дача, скорее всего, принадлежащая русскому. Эти торшеры, гравюры и белые кожаные кресла..." - Ну,- кто-то нагнулся над ним,- осмотрелись? Он увидел незнакомого широкоплечего парня. Серые глаза, под коротко стриженной русой головой, смотрели спокойно и безучастливо. - Наручники мы с вас пока снимать не будем, чтобы вы сами себе не навредили. Хотя мне очень хочется сразиться с вами. За двадцать секунд боя в подъезде вы убили одного человека и серьезно ранили другого. На татами нам было бы о чем "поговорить", ну, да ладно - какие наши годы, может, еще встретимся. Рахимов повел головой и чуть не вскрикнул от резкой боли, рванувшейся из шеи. - Там все цело,- теперь в глазах появилась насмешка,- это очень сильный ушиб. Но обо всем потом - мне нужна информация. Я хочу знать совсем немного - что здесь делал этот, так называемый физик и о чем шла речь на таком представительном совещании. Я понимаю, что все стоит денег,- он улыбнулся,- или жизни. Ведь не даром же в квартире, где вы живете, нет ни вашей жены, ни ваших детей, ни чемоданов. Рахимов напрягся и расслабился, снова напрягся и расслабился. - Вот и школа у нас одна,- продолжал незнакомец,- боюсь, что если бы мы сидели за бутылкой коньяка, то могли бы найти даже общих знакомых. Алишер молчал. - Итак, стартовая цена полной информации пятьдесят тысяч долларов США. Полковник с трудом повел шеей и усмехнулся. Сероглазый не прореагировал. Он внимательно смотрел в глаза пленника. - Если вы относите себя к идейным борцам, то мне придется приказать пытать вас. Полковник, подумайте о будущем своих детей. Ведь ничего не может быть пошлее смерти. Поймите, если мы не сможем договориться, то я, зная Азию, буду вынужден после пыток убить вас. Зачем мне лишний мститель? - Скажите,- Рахимов сузил глаза,- кого вы представляете и почему вас интересует эта информация, может быть, тогда я подумаю над вашим предложением. - Хотите, чтобы могила была на метр глубже,- здоровяк прикурил сигарету,- или уверены, что используете полученную информацию в будущем? Алишеру показалось, что в этот раз он програл. В глазах незнакомца ничего не изменилось. Он медленно вынул сигарету изо рта: - Если мы не сможем понять друг друга, то я вам гарантирую только первое. - Тогда наш разговор совершенно не имеет смысла,- Алишер постарался вложить в свои слова как можно больше уверенности и презрения. - Что ж, - сероглазый направился к двери,- я вернусь через полчаса, у вас всего несколько секунд для выбора - жизни или смерти. Полковник посмотрел в темноту двора и вздохнул полной грудью. Ноги у него были свободны и он не собирался сдаваться. Хлопнула дверь, закрывшаяся за незнакомцем, и с двух сторон к Рахимову подошли люди. Он попытался вскочить, но боль в шее чуть не опрокинула его. Полковник силой воли отбросил ее, но когда справился с темнотой полубессознательного состояния, то понял, что уже висит в воздухе, подтянутый за руки к потолочному крюку. Его губы были стянуты липкой лентой, а рубашка снята с плеч. Напротив стоял невысокий таджик с одноразовым шприцем в руке. - Захочешь говорить моргни правым глазом,- сказал он по-таджикски,- сейчас ты немножко потанцуешь на нашей привязи, а мы посмеемся над твоей дуростью. Он умело выдавил из руки полковника вену и ввел в нее густую желтоватую жидкость. Рахимов, решил, что это какой-то препарат, подавляющий волю и попытался зациклить свои мысли на любимом теннисе. "Ракетка, мяч, поле",- он не успел повторить этого только что придуманного "заклинания", как жаркая боль прокатилась по его телу. Ему показалось, что все тело вспыхнуло и плавится от невиданого жара. Сам не сознавая того, он закричал, но из под склеенных губ не вырвалось ни звука. Судорога выламывала его суставы и перехватывала горло. В какой-то момент ему показалось, что у него выпали глаза и он ничего не видит, но в следующее мгновенье его веки разжались и Рахимов увидел знакомое лицо. Это был врач из госпиталя МВД, майор милиции. Он силился вспомнить его имя и не мог, тогда Алишер заморгал правым глазом. - Ай, молодец,- закричал таджик. Он забрался на стул, поднес к губам Рахимова диктофон и сорвал с них клейкую ленту. - Это что Худояров стал работать против нас? - Свистящим от боли шепотом проговорил полковник, называя имя начальника управления уголовного розыска министерства внутренних дел. Министр был тряпкой и уже несколько месяцев всем его ведомством заправлял подполковник Худояров. Таджик в ужасе отпрыгнул от пленника, вертящегося от боли на вывернутых в суставах руках, но говорящего страшные слова. - Я узнал тебя, сука, ты работаешь начальником неврологического отделения милицейского госпиталя, сука! Ну, говори, кто тебе приказал пытать меня, Худояров? Таджик невольно отрицательно дернул головой. - Тогда кто?! Глаза истязуемого были так страшны, что врач в ужасе заколотил кулаками по животу качающегося полковника, потом полез на стул, чтобы заклеить тому рот, но споткнулся и грохнулся на пол. Стукнула дверь и сильный удар заставил Алишера задохнуться. Ему снова заклеили рот. Рахимов посмотрел вниз и увидел еще двоих парней, стоящих рядом с врачом. - Больше я ничего не могу с ним сделать,- проговорил, чуть не плача таджик,- придумайте сами, что хотите. - Ладно,- один из мужчин оттолкнул его в сторону,- сначала мы сделаем из него боксерскую грушу, а там видно будет. Несколько минут они старательно обрабатывали полковника с двух сторон кулаками. Тот летал от одного к другому, как резиновая кукла, но не чувствовал боли. В нем продолжал гореть костер, разожженный уколом. Рахимов стал чувствовать силу ударов только тогда, когда парням уже надоела эта "игра". - Давай перекурим,- сел в кресло первый,- пусть этот афганец займется им. Он любит снимать с живого человека шкуру, вот пусть и нарежет его лоскутами, а мы посмотрим. Второй парень куда-то вышел и через минуту вернулся с широкоплечим, кряжистым мужчиной. Тот поднял голову, и полковник чуть не вскрикнул. Перед ним стоял один из его бывших боевых товарищей по Афганистану - старший лейтенант Стасько, по кличке Чума. Рахимов вспомнил, как тот, выбивая сведения из захваченного ими душмана, вытащил из живого человека кишки... Чума стоял и смотрел на висящего полковника и тому было непонятно - узнал ли его Стасько. - Ну, Чума,- проговорил первый парень, пуская дым в потолок,- гад нам попался крепкий, теперь только на тебя надежда. - Так это он там, в подъезде, Сухого грохнул? - Ну,- собеседник Чумы поднялся и, медленно прижимая сигарету к соску Рахимова, затушил ее,- и Моржу два ребра в легкие всадил. Если бы не Кошак со своим арбалетом, еще не известно кто бы кого в плен взял. - Силен мужик. - А я что говорю? Бери его в оборот, только не убей. Косарь через десять минут вернется. Он нам этого не простит. Чума повернулся и направился из комнаты. - Ты куда? - Удивился парень. - За клеенкой,- пробурчал Чума,- не пачкать же здесь все красным. Рахимов проводил глазами своего бывшего боевого товарища и посмотрел в окно. Со двора доносились шелест отяжелевших от утренней росы листьев и неустанные трели сверчков. Хотелось жить. Вдруг где-то рядом коротко взлаял автомат. Полковник повернул голову к двери и увидел, что оба парня вскочили с кресел, но в ту же секунду дверь слетела с петель и две короткие очереди опрокинули их на пол. Милиционер успел вытянуть из кармана свой пистолет, но Чума резким ударом впечатал приклад автомата в его лоб. Из головы таджика полетели брызги, вечернившие белую кожу дивана. Стасько поднял автомат и в лицо офицера пахнуло жаром пролетающих мимо лба пуль. Крюк, на котором он висел, вылетел. Чума подхватил пленника на плечо и бегом кинулся по коридору. Алишер видел, как он на ходу подхватил еще один автомат и сумку с патронами. Через секунду они уже неслись на еще темному шоссе в сторону Душанбе. Почти не снижая скорости, Стасько сорвал с его губ ленту и выстрелом перебил наручники. - Мы еще поживем, майор! - прокричал он, перекрывая свист ветра и шум мотора, врывающиеся в открытые окна. Алишер нащупал второй автомат, вставил в него рожок, передернул затвор, потом повернулся к своему спасителю: - Спасибо, старлей!.. - Сочтемься... Г Л А В А 14. О том, кто такой Никитин и что он делал в Душанбе, Чабанов узнал только через несколько месяцев, когда Завалишин познакомил его с одним из бывших офицеров КГБ, только что изгнанным на пенсию. - Лучше его никто не знает ни экономики капитализма, ни того, во сколько она обходится советскому народу,- охарактеризовал Завалишин своего приятеля. - Если же учесть опыт его работы в разведке, то вы приобретаете ценнейшего работника. - Который сдаст меня своим бывшим работодателям? - Пошутил Чабанов. - Бросьте, сейчас у него нет ни работы, ни ее "дателей". А он много лет прожил на Западе и знает что можно купить за деньги, а что нельзя. Я уже не говорю о том, как он обижен на нынешние власти. Станислав Николаевич Приходько не просто понравился Чабанову, но и серьезно озадачил его. Леонид Федорович первый раз в жизни встретил человека, перед которым ему захотелось встать. Невысокий, скорее тощий, чем сухой, этот незнакомец так взглянул на Чабанова из-под своего высокого с залысинами лба, что тот почувствовал себя учеником, желающим показаться значимым перед глазами великого учителя. Но тот час же бывший разведчик опустил глаза и все исчезло - перед Леонидом Федоровичем сидел незаметный человек, одетый в простую охотничью куртку и старые яловые сапоги. Он мог быть кем угодно - бывшим офицером, учителем, бухгалтером или кассиром. Только чтобы скрыть удивление, Чабанов спросил: - Какие иностранные языки вы знаете? Приходько поднял глаза и Леониду Федоровичу стало неудобно. - В цивилизованных странах меня поймут,- прошелестел голос незнакомца. Он был тих, но отчетлив. Чабанов не только все услышал, но и, как ему показалось, разобрал каждый звук. В глазах нового знакомого что-то мелькнуло, и Леонид Федорович поднялся почти одновременно с ним. Они вышли из охотничьей избушки и медленно, один за другим пошли в лес. Чабанов не был уверен тот ли это человек, который ему нужен, потому что, хотел он признаваться в этом или нет, но испытывал перед ним робость, граничащую со страхом. В первое же мгновенье встречи ему показалось, что Приходко заглянул в самую глубину его души. - Извините,- Чабанов заговорил, когда они достаточно углубились в лес и ему показалось, что Станислав Николаевич ждет его расспросов,- вы можете мне рассказать чем вы занимались в КГБ? - Могу,- ему показалось, что собеседник усмехнулся, хотя его лицо продолжало оставаться бесстрастным,- я присягал на верность Советскому Союзу, что для меня равнозначно России. Теперь, когда идет, на мой взгляд, планомерное уничтожение моей родины, а меня в пятьдесят два года вышвырнули на пенсию, я считаю себя свободным от присяги. Я бывший разведчик, работал в Европе и Штатах. Сейчас готов работать на вас. Мне кажется, что вы из тех, кто способен вернуть России ее былое могущество. Пусть она будет трижды капиталистической, пусть о ней говорят, как о жестоком хищнике, только не вытирают об нее ноги. Я знаю, так называемые, " западные демократии ". У них на первом, втором и всех остальных местах было, есть и будет - желание властвовать и нажива. Им глубоко наплевать на русский народ, как, впрочем, и на любой другой. В семнадцатом они предали царя, потом - белое движение, народы Европы, Сталина и Гитлера. Их боссы страшно боялись советского ядерного оружия и того, что проиграют гонку вооружений. Они испробовали все, чтобы развалить Союз, пока не добрались до прав человека. Но и здесь ничего бы не было, если мы наш уважаемый Михаил Сергеевич и его окружение не пожелали бы заняться перестройкой государства, ничего не смысля в экономике. Чабанов слушал этого человека и удивлялся. Он говорил страстно, с болью в голосе, но на его лице не отражались ничего. Оно не походило на застывшую маску. Это было лицо умиротворенного человека, спокойно и с интересом рассматривающего землю, деревья, облака. Более того, губы бывшего разведчика почти не двигались и со стороны могло показаться, что по лесу молча прогуливаются два человека. "Интересно, почему же он не остался на Западе, не стал работать против своих товарищей,- подумал Чабанов,- ведь это было бы проще простого. Мне кажется, что его знания и ум - пригодились бы многим его бывшим противникам." - Перед самым уходом я написал аналитическую записку, в которой предупреждал о том, что нынешняя политика ведет к межнациональным конфликтам в Азии, на Кавказе, в Прибалтике и, в конечном итоге, к развалу страны. Если все пойдет так, как сейчас, то совсем скоро Россия может остаться в границах Московской, Рязанской и Тульской губерний. Вам не кажется странным - целые царские династии, кровопийца Сталин, удав Брежнев - собирали земли, боролись за мощь нашей страны, а нынешнее, с виду интеллигентные правители, только разрушают?- Приходько задал вопрос, внимательно разглядывая поднятую с земли гнилушку, и Чабанов поначалу хотел поддеть его, спросив : " С кем вы говорите?", но потом передумал: - А может быть они своего рода политические извращенцы,- улыбнулся Леонид Федорович,- им мало царствовать, они хотят унижения, избиения, боли? Лично я, зная экономику страны, уверен, что ее тоталитарное прочтение позволит прожить Союзу еще много десятилетий. Кроме того, насколько я знаю, нашей компартии принадлежит немало имущества за рубежом. Я уверен, что и сейчас руководство ЦК вкладывает немалые деньги в банки Швейцарии и Люксембурга. Интересно было бы добраться до этих счетов? Лицо Приходько изменилось. Он повернулся к Чабанову и тот увидел в его глазах трепещущие искорки. - Я рад, тому что не ошибся в вас,- даже в его голосе звучали восхищение и уважение,- как же они просмотрели вас? - Вы считаете, что было бы лучше, если бы я сейчас сидел в ЦК? - Да нет, они бы вас туда не пустили, а вот в подмастерья, чтобы использовать мозги... Странно, похоже, что вас кто-то на небесах бережет от грязи. Леонид Федорович остановился под могучим дубом и, положив ладони на шершавый ствол, усмехнулся: - Это вы нынешнюю власть считаете грязью или ушедшую? - О нынешней говорить не будем, на мой взгляд, в русской истории ей уготовано незавидное место. Видимость спасения народа от тирании КПСС через разрушение государства - этого не простит даже самый недалекий человек. Я имею в виду - предыдущую, которую сейчас называют "застойной". Чабанов отнял руки от коры дерева и посмотрел вверх. Широкие, с пожелтевшими краями листья почти не пропускали солнца. Земля под деревом была завалена слежавшимися листьями, потерявшими цвет и скользкими от времени и вызывала неодолимое чувство гадливости. Ему показалось, что под этими влажными напластованиями живут какие-то страшные существа и стоит людям потревожить их сон, как мир содрогнется от ужаса их деяний. - Они не только искровянили мою душу, но и руки,- голос Леонида Федоровича был полон брезгливого презрения.- Пытаясь уйти от их маразматического руководства и создать свое государство, я, незаметно для самого себя, стал не только преступником в глазах властей, но и убийцей в собственном сознании. Разведчик с интересом взглянул на собеседника. - Интересное признание. Признание сильного человека, но мне оно кажется несколько поверхностным. Дело в том, что сама жизнь в любом современном государстве, если ты не монах или подвижник, преступление. Система убийства и подавления личности стала такой изощренной, что человек становится преступником даже тогда, когда просто покупает еду для себя и детей; когда идет на работу, чтобы заработать деньги и прокормить семью; когда смотрит кино или наслаждается игрой актеров. Даже это, казалось бы, естественное состояние, преступно уже тем, что помогает существовать преступному государству. Вы же начали против него бой - ведь любой протест, а преступление против законов можно прочесть и как не желание им подчиняться, бунт. Это та же кровь и грязь. Но и последняя бывает разной. Я имел в виду ту, что налипает на руки, лицо и оседает в сознании человека, попавшего во власть. Я в этом дерьме вывозился по уши и сейчас думаю только о том, что оставлю своим детям и внукам - разоренную и униженную страну, полную закомплексованных своей неполноценностью людей или великую державу сильных и гордых в своем могуществе сограждан? Только поэтому я и вступаю в сражение против нынешнего режима. Сейчас, пока еще не все разрушено, может быть, можно удержаться на краю гибели. Потом, потом будет трудно. Мы - русские люди, начав что-то ломать, не можем остановиться, пока не сравняем с землей даже свои дома. Чабанову показалось несколько высокопарным все, сказанное его собеседником, но он не стал с ним спорить, подумав о том, что по сути сам все время говорит об этом же. Леонид Федорович, первый раз убив своей рукой человека, стал оправдывать даже то, о чем раньше не мог даже думать без содрогания - убийства, издевательства и насилие. Несмотря на то, что его люди давно занимались этим, он считал себя идейным борцом с советским строем, а Организацию только ступенью к прекрасному будущему всей России. И сейчас, услышав странную оду, оправдывающую любое злодейство простым желанием не подчиняться дурной власти, он даже не заметил этого. Чабанов был рад созвучию чужих мыслей своим, поэтому предпочел сменить тему разговора. - Сколько вы зарабатывали или получали там, за рубежом? Приходько рассмеялся. - Там я владел небольшой антикварной лавкой и в год получал сто - сто десять тысяч долларов дохода. Чабанов хмыкнул: - Неплохо для "лавки". - Ну и здесь, моя семья не бедствовала... - Я готов дать вам двести тысяч в год,- Леонид Федорович внимательно смотрел на бывшего разведчика,- плюс проценты от прибыли и призовые от удачных операций, которых порой набегает в несколько раз больше годового жалованья. В глазах Приходько полыхнули искорки и в первое мгновение Чабанов не понял - удовлетворение это было или обида. - Согласен. - Тогда сразу же и начнем. - Он достал бумажник, вынул из него несколько фотографий Никитина, снятых в Душанбе,- меня интересует этот человек. Кто он, что делает и почему совсем недавно посетил столицу Таджикистана. Станислав Николаевич медленно просмотрел снимки и положил их в свой карман: - Хорошо. Чабанов достал из кармана куртки пачку стодолларовых ассигнаций и протянул Приходько. - Это вам на расходы, связанные с заданием. И скажите мне где и в какой валюте вы хотите получать свой заработок? Станислав Николаевич положил деньги туда же, где уже лежали фотографии. - Доллары, часть здесь, а часть - на счет, номер которого я передам вам во время нашей следующей встречи. Они прекрасно поохотились. Приходько стрелял так, что Завалишину и Чабанову стало стыдно за свои промахи, но делал это без всякого азарта и удовольствия. Так же он пил коньяк и ел - спокойно и без видимого удовольствия. Тогда Леонид Федорович, уверенный в своих силах, решил напоить своего нового сотрудника После пятой бутылки коньяка, допитой втроем, генерал Завалишин медленно поднялся и, осторожно ступая, словно боясь расплескать драгоценную жидкость, дошел до кушетки и, не снимая сапог, прилег. Почти тот час раздался его храп. - Американский балет, практически, можно назвать русским,- все тем же ровными совершенно трезвым голосом Приходько продолжал начатый разговор, словно не заметил, что на одного собутыльника за столом стало меньше.- то, что сегодня в Штатах называется национальной школой хореографии, было создано знаменитым русским балетмейстером Фокиным. Он в девятнадцатом году пересек океан и открыл чуть ли ни первую в Америке балетную школу. - Ну,- отмахнулся Чабанов открывая новую бутылку,- после этого столько воды утекло. Ведь не скажете же вы, что французский балет наполовину русский, только от того, что в Париже много лет работала дягилевская труппа? - Здесь тоже есть о чем поспорить. Вклад русских мастеров во французскую школу так велик, что давно стал одним из столпов национального балета. Не забывайте и о том, что почти во всех французских театрах много лет работали русские танцоры. Они успели создать свои школы и вложить свои знания в десятки учеников. Они еще долго говорили о музыке, живописи и танце. Только, когда за окном начало светлеть, а к пустым бутылкам добавилось еще три, Чабанов понял, что нашел достойного противника. - Ну,- сказал он, поднимаясь из-за стола,- по последней и спать. Мы оба сегодня славно потрудились. - И славно отдохнули,- добавил Приходько. Они выпили. Леонид Федорович пошел спать, а Станислав Николаевич вышел на крыльцо и долго стоял, глядя в предрассветное небо. Он думал о превратностях судьбы, в одночасье превратившей его, перспективного разведчика, сначала в пенсионера, а потом и в члена бандитской группировки. Он был уверен, что время не оставило для него ничего другого. В стране, где сама власть давно превратилась в преступный клан, где с самого начала века царствовали сила и беззаконие, у любого человека было лишь два выбора - работать на банду, утверждающую, что она власть, или самому стать в ряды этой власти. Он, пройдя первый этап, сейчас поднимался до второго. Приходько улыбнулся первому лучу солнца и со спокойной душой пошел спать. Целую неделю он сам и его люди, которым он верил, но, тем не менее, щедро платил, искали Никитина и не могли найти. Исчерпав все видимые возможности, Приходько решил поехать к вышедшему много лет назад на пенсию бывшему начальнику отдела кадров КГБ. Он когда-то с поистине отеческой добротой отнесся к еще молодому выпускнику МГИМО Приходько, а тот, во время редких наездов в Москву, никогда не забывал передать ему небольшой подарок. Генерал Соловьев жил на даче и радовался жизни. Большую часть дня он проводил в любимом розарии, а ночи - за пишущей машинкой, сочиняя детективные романы. Может быть, поэтому, несмотря на свои семьдесять девять лет, генерал был здоров и подвижен. Приходько, помня о пунктуальности Соловьева, приехал к КПП дачного поселка ровно за десять минут до встречи. - К генералу Соловьеву,- приказным тоном проговорил он, протягивая часовому свое удостоверение. Солдат внимательно посмотрел документ, сличил фотографию с оригиналом, потом поднялся в караулку. Там он пролистал журнал посещений и найдя нужную страницу, снова сравнил фамилию того, кто должен был приехать, с удостоверением, записал его номер и дату выдачи. Только после этого он вернулся к машине и открыл ворота. До встречи оставалась ровно минута, когда Приходько подьехал к даче Соловьева. Он увидел в кроне деревьев, нависающего над воротами, телекамеру и только тронул ручку двери, собираясь выйти из машины, как створки начали разъезжаться, давая ему возможность проехать внутрь двора. С левой стороны широкой, бетонированной площадки были обозначены места для парковки машин. Он аккуратно поставил свою "Волгу" и выбрался наружу. На ступенях двуэтажного кирпичного дома его встретил солдат с петлицами КГБ. - Полковник Приходько? - Спросил он, вскинув руку к пилотке,- генерал ждет вас в розарии. Я провожу вас. В огромном застекленном от земли до крыши розарии было душно. Генерал был одет в легкий костюм из тонкого светло- коричневого вельвета, на шее был повязан голубой платок, оттенявший ослепительно белую рубашку. Его невысокая, сухая фигура была по-прежнему стремительна и легка, а рука, которой он пожал ладонь Приходько, все еще походила на стальной зажим. - Я слышал, что они отправили тебя на пенсию,- чуть приобняв гостя, генерал провел его к легкому столику, накрытому во дворе, вблизи дверей в розарий. - Это непростительная ошибка, как все, что делается в нашей стране в последнее время. Жаль, что Юрий Владимирович так мало пожил. Он бы смог вернуть нам былое величие и ленинские нормы поведения. - Н-да-а.- Приходько вздохнул и пожал плечами,- похоже бог и удача отвернулись от нас. - Ну, не надо так мрачно,- хозяин открыл бутылку виски и плеснул по немного в два широкогорлых хрустальных бокала.- Тебе со льдом? - Да, пожалуйста. - Ну, за нас, за Россию! - За ваше здоровье, товарищ генерал! Чуть пригубив, Соловьев отставил бокал. - Ты последнее время работал в Голландии? - Да. - В парке тюльпанов, в городке Койкенхофф, конечно бывал? - Прелестное место. - Я тут, как-то, говорил с высоким московским начальством, предлагая им создать нечно подобное у нас,только посадив парк роз. Они меня не поняли. - Увы, похоже, наши власти оскудели мозгами, а все оборотистые, умные люди только и мечтают, как бы сбежать за кардон. Генерал подлил виски в бокал гостя и поднял свой: - Это не страшно. Русь много раз наполняла своими мозгами Европу и Америку и не оскудевала на таланты. Каждый раз у нас рождались новые Ломоносовы и Королевы. Выпьем за русского мужика, все перенесшего и ко всему готового! За неспешным разговором Приходько не заметил, как прошли два часа. Он посмотрел на часы только тогда, когда к ним неслышно подошел солдат, приведший его сюда, и протянул Соловьеву небольшой подносик со стаканом воды и темной таблеткой. - Пью эту отраву,- генерал мгновенно глотнул лекарство,- только чтобы не волновать дочку. Какой-то лекарь ей сказал, что у меня что-то с кровью не в порядке - то ли железа, то ли меди не хватает, хотя я все эти годы был уверен, что стали во мне больше чем надо. Гость вслед за хозяином рассмеялся и, дождавшись, пока солдат отойдет, поднял глаза на Соловьева: - У меня к вам личная просьба,- Приходько положил перед генералом фотографии Никитина,- мне надо встретиться с этим человеком. Хозяин коротко взглянул на снимки и усмехнулся: - Значит тебя вывели из официальной игры, чтобы ты строил мост на Запад? В глазах старика было что-то такое, что заставило гостя сжаться до предела. Он не отводил взгляда от крохотных, но холодных, как два пистолетных ствола, глаз генерала. - Я не спрашиваю кто - круг людей, способных приказывать тебе, достаточно узок. Похоже, что ты не мог отказаться, хотя и вступил в игру пострашнее той, которую вел все эти годы. В Лэнгли и Пулахе всегда ценили наших людей, а здесь... - Он махнул рукой и снова налил виски.- Мне жаль тебя. - Иногда,- Приходько опустил глаза, вдруг испугавшись, что генерал поймет, что сейчас он работает не на Кремль, а на самого себя,- выбора не остается. - Н-да-а. Это Никитин Олег Андреевич. Когда десять лет назад его забирали от нас в экономическое управление ЦК он был майором, сейчас, наверное, как и ты полковник, если не генерал. Снимки сделаны в Душанбе: на Зеленом базаре и улице Лахути. Через Таджикистан и Туркмению мы проложили много дорог, может быть и он... Приходько поднял бокал: - Благодарю вас, товарищ генерал, вы очень помогли мне. Даст бог, все сложится нормально и мы еще с вами будем жить в великой России. Они оба выпили до дна и генерал проводил гостя до машины. * * * Десять дней, многолетний опыт разведчика, все возможные связи и двадцать тысяч долларов пришлось использовать Приходько, чтобы только собрать данные и выйти на начальника секретариата управления, где работал Никитин. Глеб Аркадьевич Сухой все свои тридцать лет производственного стажа провел в кабинетных трудах. Начинал он с инструктора райкома комсомола, потом прошел все ступени партийной работы, добравшись до заведующего секретариатом ЦК Узбекистана и уже оттуда попал в Москву. Это был работоспособный и незаметный человек, который на лету схватывал любое желание начальника. Он был однолюб и, вырастив двоих взрослых детей, всегда оставался верен своей жене. Спирное он пил без желания и плохо переносил, поэтому со всех дежурных пьянок уходил первым, но шел не домой, а в рабочий кабинет. Может быть, это и спасало его от начальственного гнева, обычно обрушивавшегося на того, кто выпадал из общего строя. Жил Сухой просто, к деньгам и женщинам был равнодушен. С детьми отношения были не самые лучшие и внуки редко бывали у занятого деда. За почти пятнадцать лет работы в столице у Глеба Аркадьевича был один странный период. Лет восемь назад он почти месяц каждое утро ходил в машбюро и, остановившись в дверях, несколько минут смотрел на юную машинистку по имени Ася. Она была худа и угловата и больше походила на нестриженного мальчишку, чем на девушку, но Сухой, глядя на нее, даже светлел лицом. Эти экскурсии в машбюро прервались так же неожиданно, как и начались. Ровно через месяц Сухой стал обходить комнату машинисток, а еще через полгода Ася уволилась и больше о ней никто не слышал. Люди Приходько с большим трудом нашли адрес этой женщины, но встретитmся с ней Станислав Николаевич решил сам. Жила Ася Васильева в Подлипках, работала секретарем в жилуправлении. "Дважды была замужем, но почему-то не обзавелась детьми",- размышляя над этим, Приходько подошел к крохотному домику, в котором жила Васильева. Ему казалось, что она знает что-то такое, о чем Сухой предпочитает не помнить. Ведь за все эти годы, он так и ни разу не зашел в машбюро, словно там теперь обитали привидения. Васильева была стройной, подтянутой женщиной с редкими, чуть тронутыми сединой короткостриженными волосами. В ее взгляде светилась спокойная уверенность в себе. Она внимательно прочла удостоверение Приходько и, чуть отступив в сторону, пригласила его в дом. Он был ухожен и чист. На круглом столе, покрытом кремовой скатертью, стояла простенькая вазочка с полевыми ромашками. - Вы, уж, простите меня,- смутился Приходько,- про цветы я, как-то, забыл. Но у меня есть коробка прекрасных шоколадных конфет. И я бы с удовольствием выпил с вами чашечку чая. - Уже давно цветы я дарю себе сама,- усмехнулась женщина, но он не увидел в ее глазах ни горечь, ни обиды на мужчин.- А чаю мы сейчас с вами выпьем. У меня есть прекрасный сбор - ромашка, зверобой, мята. Гость достал конфеты, хозяйка принесла чашки, вазочку с вишневым вареньем и блюдце с сухариками. Она все делала спокойно и неспеша. Приходько редко приходилось говорить с людьми, показывая свое удостоверение офицера КГБ, потому что он никогда не работал в своей стране и получил этот документ в виде некоторой моральной компенсации вместе с документами о пенсии, но, тем не менее, его удивляло спокойствие женщины. В нем не было никакой нарочитости. Это было состояние души и он понял, что с ней можно говорить просто и открыто. - Прошу меня простить, но я вынужден задать вам несколько вопросов, которые могут вызвать у вас неприятные воспоминания. - Я слушаю вас,- она отставила чашку и посмотрела ему в глаза. - Я хотел бы узнать о том, что у вас произошло с Глебом Аркадьевичем Сухим. Васильева опустила глаза, взяла в руки чашку и медленно отпила маленький глоточек. - Собственно, рассказывать нечего, потому что между нами ничего не было. После того, как я окончила курсы машинисток, моя преподавательница предложила мне место в бюро управления, где работал Глеб Аркадьевич. Через неделю или две я заметила, что он стал по утрам заходить к нам и смотреть на меня. Там не было моих сверстниц, но заведующая предупредила меня, чтобы я вела себя с ним строго. " У нас эти шуры-муры не приветствуются",- сказала она. Хотя ничего и не было. Он стоял у двери и смотрел на меня, а я работала. Постоит несколько минут и уйдет. Потом, как-то, в пятницу, вечером, когда в комнате никого не было, он зашел и сказал, что хочет посмотреть как я живу. Он знал, что у меня никого нет. Я не посмела отказать. Сюда мы ехали в одном вагоне электрички, но сидели поразнь. Зашли в дом, я накрыла на стол. Он выпил две рюмки водки и стал говорить мне о том, что любит меня и жить без меня не может. Тут к нам ворвался пьяный соседский Витька. Он еще в школе ухаживал за мной и кинулся на Сухого. Витька всего несколько дней назад, как освободился из тюрьмы. Сидел за драку. Сосед кричал, что прямо сейчас опустит моего плешивого хахаля. Я не поняла, что это значит, испугалась и кинулась между ними. Витька сильно ударил меня, я упала и потеряла сознание, а когда пришла в себя, но увидела странную картину. Глеб Аркадьевич стоял в спущенных брюках, упираясь руками в стул, а Витька сзади... Одним словом,.. они совокуплялись. Мне снова стало дурно. Опять я пришла в себя от шепота Сухого. Он просил Витьку все повторить: " Ты сильный, ты можешь еще несколько раз, ну, пожалуйста, я только слышал об этом, мне никогда не было так хорошо..." Пьяный Витька что-то мычал и тогда, тогда он взял в рот...- Женщина судорожно глотнула. По ее лицу пробежала судорога. - Меня стошнило и я еле успела выскочить из дома. Потом я услышала как кто-то, рыдая, бежит по двору. Оглянулась - это Сухой. Он выскочил за калитку и больше я его не видела, а, доработав до отпуска, уволилась. Вот и вся история. Она подняла глаза и Приходько увидел в них отвращение. Ему показалось, что именно это чувство и не позволило Васильевой создать нормальную семью и обзавестись детьми. После того случая ей было противно не то что жить, а смотреть на мужчин. - А этот, соседский Витька? - Он через пару недель ударил кого-то на танцах ножом и снова сел в тюрьму, а там через несколько лет умер. Его мать мне расказывала, что он болел туберкулезом и от этого помер. Приходько выключил лежащий в кармане диктофон и поднялся. - У вас прекрасный чай, спасибо вам. Через день, с командировкой Мурманского обкома и документами на имя заведующего общим отделом областного кимитета партии Сидорова, он вошел в здание, где работал Сухой. Сейчас Приходько не узнали бы и близкие приятели. На его лице были толстые очки, едва державшиеся на красном, напоминавшем перезревший помидор, носу. Кроме того, он пополнел и потерял половину своих волос. Люди, знавшие настоящего Сидорова, сказали бы, что этот человек очень на него похож. Время было предобеденным и почти все работники управления стремительными ручейками текли в столовую. Приходько знал, что Сухой часто задерживается в кабинете и спускается покушать минут за пять до окончания перерыва. Он коротко стукнул в дверь кабинета начальника секретариата и тут же шагнул через порог. Глеб Аркадьевич никого не ждал и собирался выходить из кабинета. Он удивленно вскинул свое крупное, породистое лицо, но Приходько опередил его: - Я отниму у вас только три минуты, оставшиеся до перерыва. Я приехал издалека по неотложному делу. - Резким, командным голосом проговорил гость, зная, как хозяин реагирует на такой тон. Сухой стремительно перенес мощное, тяжелое тело за стол и опустился в свое кресло. Он бросил взгляд на часы, а гость, открыв дипломат, включил на всякий случай глушилку и достал диктофон. Густые брови Сухого полезли вверх, но услышав первые слова Васильевой, опустились вниз. Квадратный подбородок дрогнул и Глеб Аркадьевич, сжав обеими руками подлокотники, стал медленно подниматься. - Вы хотите сказать, что Иван Петрович спокойно перенесет рассказ Аси Васильевой, - в голосе Приходько звучала насмешка,- а Егор Кузьмич прикажет увековечить вашу память возведением бюста на родине? Грузное тело Сухого, приподнявшееся в кресле, так и осталось в этом неудобном положении. Его лицо покрылось красными пятнами, а воздух с тяжелым хрипом едва пробивался сквозь пересохшие губы. - Положите под язык таблетку "Эренита",- гость скользящим движением запустил по полированной поверхности стола пакетик с лекарством. Это лучше, чем валидол, которым вы обычно пользуетесь. Сухой тяжело опустился в кресло. Его дрожащие пальцы с трудом выдавили из-под фольги таблетку. Он положил ее в рот и привычно причмокнул губами. - Ну, вот и хорошо. Мне нужна разовая информация, о которой никто не узнает, более того, я обещаю, что она не покинет пределов Союза и не попадет в прессу. Вы удовлетворите мое любопытство, запись мы сразу сотрем и я поклянусь забыть о вас, как, впрочем,- Приходько широко улыбнулся и поправил очки,- и вы обо мне. Я о вас много знаю и уверен, что ваше рациональное мышление поскажет вам единственно верное решение. - Это все бред... У вас нет свидетелей... Я был пьян.. - Вы еще добавьте, что ничего не помните,- в голосе Приходько появилась жесткость, не вязавшаяся с красным носом и мелкими бусинками глаз, почти не видных из-за толстых стекол очков. - Свидетели есть, но в вашем случае это уже не играет никакой роли. Или я не прав? Сухой опустил голову и принялся что-то разглядывать на полированной столешнице. - Итак,- тоном, не терпящим возражений, проговорил гость,- мне нужен отчет или стенограмма доклада начальству после поездки в Душанбе этого человека. Приходько положил перед Сухим несколько фотографий Никитина. Хозяин кабинета, взглянув на них, чуть слышно застонал. - Возьмите себя в руки,- Приходько чуть не хлопнул по столу,- у меня нет времени оказывать вам медицинскую помощь. - Это секретные данные,- пролепетал Глеб Аркадьевич. - Да вы что? - Ерничая, улыбнулся Приходько. Сухой, шатаясь, встал из-за стола и направился к сейфу. - У меня есть не расшифрованная стенограмма его доклада начальнику управления... - Давайте, я взгляну на нее. Дрожащие пальцы хозяина не сразу смогли попасть ключом в замочную скважину и Приходько, строго контролировавшему время, захотелось помочь этому насмерть перепуганному человеку, но он сдержал себя. - Вот,- Сухой положил на стол несколько листов белой бумаги, испещренных значками скорописи,- только их нельзя выносить из кабинета. Приходько поднял палец, призывая мужчину к молчанию и, проглядывая листы, стал медленно переворачивать их один за другим. Положив седьмой лист, который лежал последним, в папку, он отодвинул их в сторону владельца и поднялся. - Прощайте и забудьте обо всем. Проверясь и скользя в толпе, покупателей ГУМа, Приходько снял очки, отклеил нос, положил портфель в пестрый полиэтиленовый пакет и выбросил серую шляпу. Из магазина вышел подтянутый человек средних лет в модном плаще. Его никак нельзя было принять за приезжего с севера, только что выходившего из ЦК. Медленно прогуливаясь по Москве, он на театральной площади спустился в метро и поехал в Медведково. На следующий день Приходько встретился с Чабановым. Леонид Федорович только на два дня вылетал домой, чтобы похоронить жену и поговорить со следователем. Все остальное время он почти безвылазно жил у Шамаханской царицы, сплетая московскую сеть и ожидая информацию Приходько. Дочери он сказал, что после смерти матери, не может жить в старой квартире и попросил ее подобрать место для строительства дома на две семьи. Дочь с затем решили жить на берегу реки, вблизи соснового бора. Теперь там спешным порядком возводился двухэтажный коттедж для Чабанова и семьи его дочери. Чабанов и Приходько сидели в уютном кабинетике небольшого ресторанчика. Он был свежеотделан деревом, и Леонид Федорович наслаждался запахом хвои и древесной смолы. Негромкая музыка лилась со стен, подсвеченных неярким, теплым светом. Обслуживание было ненавязчивым и почти незаметным. Когда они перешли к десерту и закурили, Приходько протянул Чабанову небольшую пачку бумаги, сложенную в три узкие полосы. - Это то, о чем вы просили. Леонид Федорович развернул листы, и Приходько удивился скорости, с которой он их читал. - Такое тоже может быть? - Чабанов свернул и положил листы в карман. - Что вы имеете в виду? - Чтобы на таких тонах общались с Москвой? - Это как раз то, о чем мы говорили с вами в прошлый раз - разложение государства достигло предела. Еще два года назад все кончилось бы для этого генерала КГБ в лучшем случае автомобильной аварией, в худшем - расстрелом, а сейчас... - Москва пойдет на предложение Душанбе? - Пятьдесят процентов от прибыли - сумма так огромна, что никто и никогда не выпустит ее из рук, даже если это вызовет кровопролитие. - И что здесь, по-вашему, предпримут? - Ничего. Сейчас в ЦК одна политика - ждать у моря погоды. - А что среднее звено, исполнители? Насколько я могу судить по действиям этих двоих полковников, это решительные и храбрые люди. - Договориться через голову начальства они не могут, хотя, по-моему, это сегодня самое разумное. Мы ведь на пороге развала страны. Тут, как говорится, надо думать о будущем, а лучше мира и сотрудничества с соседями никто ничего не придумал. - Значит,- Чабанов выпустил к потолку струйку табачного дыма и, прищурив глаза, смотрел как он исчезает в лучах рассеянного света,- война? - Да. - Я никогда не пачкался в этом дерьме, но скажите - это действительно так выгодно? - Специалисты из США утверждают, что один доллар, вложенный в наркобизнес, приносит двенадцать тысяч двести сорок долларов прибыли. По последним данным ООН только в Афганистане ежегодно выращивается около трех тысяч тонн опия-сырца. Конечно, все это вывезти невозможно, но... Чабанов не сдержал удивления: - Это выгоднее, чем торговля оружием. - Да,- Приходько опустил глаза,- но намного опаснее. За такие деньги не только маму родную могут пристрелить... Леонид Федорович задумчиво смотрел куда-то мимо и, казалось, не слышал того, что говорит его собеседник. На пороге показалась официантка, но взглянув на приумолкших гостей, она, не входя в комнату, осторожно притворила дверь. Приходько медленно цедил сквозь соломинку ледяной коктейль и ждал новых вопросов. Он был уверен, что Чабанов уже решил войти в этот бизнес. Наконец тот поднял глаза и внимательно посмотрел на собеседника: - И что Кремль занимается этим только ради денег? - Нет. Таким образом московские "умники" разрушают генофонд противника, пытаются отравить его молодежь, разрушить экономику. Это своеобразная диверсия - другая сторона борьбы идеологий. Весь мир знает, что опий и героин, из "Золотого треугольника" и Афганистана идут через Иран, Турцию, Средиземное море во Францию и Италию. Вся полиция Европы ловит караваны на этой тропе. А наши ребята гонят его через Таджикскую границу, территорию Союза и западную границу в Европу и Штаты. Дальше товаром занимаются левацкие террористические организации, обычные наркодельцы и солидные предприниматели, связанные с нами. Некоторые даже не догадываются какую дрянь хранят и перевозят. Но и ЦРУ работает так же и тоже накачивает страны соцлагеря наркотиками, разнообразя их порнографией и болтавней о правах человека. - И что же наш нынешний "говорун" и создатель нового глобального мышления, тоже тут повязан? - Думаю, что да. Это было создано задолго до него, а раз действует и сейчас, то он не может об этом не знать. - Тогда и нам не грех в этом участвовать. Грязь, кровь и мерзость, но я не хочу дарить такие деньги кому-то. Итак, по приказу ЦК этим занимается специальное управление КГБ, спрятанное под грозную партийную крышу? - Да. - Тогда вам надо будет заняться поиском нужных людей в вашей бывшей системе, которые могли бы помочь нам разделить эту реку денег на части, с тем, чтобы со временем взять все в свои руки. Ничто не должно вас смушать. Если они там развяжут гражданскую войну, то наши люди должны быть и с той, и с другой стороны. Помните, что на нынешнем этапе нас интересует только прибыль. Что будет дальше и на что будут направлены наши интересы в Азии - покажет время. Пока, я думаю, образ русского человека и России в тех краях еще долго будет вызывать страх и отторжение. Сейчас вспомнят все: и завоевательные походы царских генералов и кровавую революцию, и борьбу с инакомыслием. Естественно, что пространство, освобожденное Москвой, тот час же попытаются занять Иран, Саудовская Аравия или Пакистан. - Чабанов тяжело вздохнул и отвернулся,- но об этом мы будем думать и говорить несколько позже. Сейчас вам надо будет заняться отработкой проблем, связанных только с наркобизнесом. Деньги, людей, технику - все, что потребуется, вы получите сполна. Сколько вам нужно, чтобы разработать детальный план? - Недели две. - Договорились - четырнадцать дней. Г Л А В А 15. Душанбе походил на кипящий котел. Площадь имени Ленина от главпочтамта до самого здания ЦК компартии Таджикистана была покрыта сотнями демонстрантов. Стороннему наблюдателю было непонятно чего же хотят эти люди. Те, кто стоял вблизи ступеней в правительственный комплекс, жаждали отставки нынешнего руководства страны и демократизации жизни. Группа молодежи в зеленых повязках на головах , групировавшаяся около почтамта, скандировала националистические лозунги, требовала участия духовенства в управлении государством и высылки русских из пределов республики. Люди, стоявшие ближе к кинотеатру "Джами", говорили о притеснении сексуальных меньшинств, произволе милиции, моральном давлении со стороны КГБ. Все эти группы не смешивались между собой, хотя между ними и среди них постоянно сновали крепкие, широкоплечие парни, казавшиеся братьями. У них были похожие лица, манеры и походка. В одном месте они что-то кричали, в другом - раздавали бутылки с водкой, в третьем - сигареты, набитые анашой. Толпа заходилась от крика и с каждой минутой распалялась все сильнее. Особенно ее волновал жидкий строй милиции, стоявший перед входом в здание. - Русские прихвостни!- Кричали одни. - Пособники убийц!- Заходились другие. - Душители свободы! - Вопили третьи. Милиции было немного. В основном, в строю голубых рубашек преобладали мужчины среднего возраста. Их форма была пятниста от пота, а с лиц не сходили тоскливые и безисходные выражения. По всему видно, что сотрудники правопорядка не видят возможности успокоить толпу, но и не решаются оставить пост. Это странное состояние, когда долг, вроде бы, заставляет выполнять задание, но душа требует от него отказаться, потому что из сознания исчезло все, во что верил, чему поклонялся - делали храбрых - трусами, шкурников - мерзавцами, а подонков - преступниками. В здании царило похожее состояние. Центральный комитет, вроде бы, еще работал, но это все походило на маскарад призраков, надевших чьи-то личины. Они метались по этажам и коридорам, но от этого даже воздух не двигался. Они беспристанно крутили диски телефонов, но все оставалось на местах. Они говорили о будущем, но в глазах у них была смерть. Их вождь сидел в комнате прямой связи с Кремлем. Он что-то у кого-то просил, от кого-то требовал, кого-то убеждал, но, похоже, это был разговор глухих. Где-то в Москве невысокий полноватый человек с отметиной на лысоватой голове прикидывался лидером огромного государства и считал, что контролирует положение по всей стране. Отсюда же, из здания уже больше недели, почти окруженного беснующейся толпой, он казался мультипликационным злодеем, который грозит убить, но этому не веришь. Он кричит о добре и человечности, но это напоминает удары палкой в пустой медный таз, которые зрители должны принимать за проходящую у горизонта грозу. Он клянется о помощи, но в его голосе звучит ложь. Набиев, в очередной раз выслушав прозвучавший из уст руководителя КПСС призыв выйти и поговорить с советскими людьми, которые все поймут и привычно сказав "хоп", положил мокрую от его пота трубку и вышел из комнаты. Его помощники и секретари старательно отводили глаза. В приемной сидел министр внутренних дел, а председатель КГБ не появлялся здесь уже третий день, отговариваясь неотложными делами. Но какие могли быть дела, когда столица была на грани бунта и кровопролития. А он, первый секретарь ЦК, еще вчера, казалось, всесильный человек, ничего не мог сделать. Руководитель республики прошел в свой кабинет и, не садясь за стол, поднял трубку прямого телефона с командиром корпуса. - Генерал, только вы можете удержать эту толпу. У них уже появилось оружие. Разгромив здание ЦК, они пойдут в город и, поверьте мне, первыми падут семьи русских, возьмите город под свой контроль, помогите спасти людей,- Набиев даже не просил, он умолял о помощи. - Я говорил с Москвой,- в голосе генерала звучала усталая обреченность,- они требуют не провоцировать население. Там считают, что если солдаты выйдут на улицы, но взрыв неминуем и кивают на зарубежное общественное мнение. Я ничего не могу сделать без письменного приказа министра. Первый секретарь не клал трубку и чего-то ждал. Генерал слышал его тяжелое дыхание и жалел не только этого немолодого человека, но и себя. Он сам не мог даже привезти в военный городок семьи своих офицеров, потому что это было бы нарушением приказа. Несколько дней назад он посоветовал своим подчиненным отправить жен и детей из Таджикистана, но этому совету многие не вняли. - Тогда, прощайте,- генерал услышал в голосе собеседника смертельную тоску,- я оставляю свой пост и уезжаю на родину, в Ленинабад. - Все дороги забиты беснующимися, полупьяными молодчиками. - У нас то же самое. - Я дам вам охрану, броневики... - Не надо, прощайте. Набиев положил трубку и генерал громко выругался. Он понимал этого человека, потому что и сам был предан Москвой и брошен на произвол судьбы. Он был уверен, что если сейчас же не бросить войска на улицы, в Душанбе начнутся кровавые беспорядки, а через день - два в республике заполыхает гражданская война. Но при этом он знал, что стоит ему отдать приказ, которого требует обстановка, как его объявят преступником и палачом. Кроме этого, его разведка донесла, что людей подстрекают не только фундаменталисты, националисты, демократы, но и сотрудники республиканского КГБ. Последнее особенно озадачило командира корпуса. Он попросил начальника разведки связаться по этому поводу со своим начальством. Тот отправил радиограмму, но уже третий день столица молчала. Генерал был военным человеком и понимал, что значит создать благоприятную обстановку для удара. Может быть, бесконечная демонстрация, уже потрясающая оружием, задумана столицей и призвана стать поводом для успокоения всей страны. Он думал над этим. Ему хотелось верить, что еще не поздно остановить распад Союза. Ему хотелось верить в то, что в Кремле, наконец, одумаются и поймут, что ведут страну к гибели. В дверь стукнули и через порог шагнул начальник разведки корпуса. Он был одет в камуфляж, а на поясе висел тяжелый офицерский пистолет. - Он только что, почти без охраны, покинул здание ЦК. Генерал встал из-за стола и отошел к окну. Через стекло он видел пустынный плац и пыльный ствол карагача, в тени которого стоял часовой в полной боевой выкладке. - Они разорвут его по дороге. - Я думаю - не посмеют, кроме того, у них какие-то другие задачи. - Какие?! - Если бы я знал,- начальник разведки пожал плечами.- Может быть, переведем семьи сюда, в штаб, они там в любой момент могут начать резню? - Приготовь машины и людей и если толпа двинется с площади, тогда будем вывозить женщин и детей. Командир корпуса отвел глаза и начальник разведки негромно щелкнул каблуками: - Есть. * * * Здание комитета государственной безопасности походило на огромный корабль, плывущий среди зелени деревьев. Только парадный вход, выходивший короткой мраморной лестницей на небольшую площадь, как-то не вписывался в общий ансабль. И, тем не менее, тут не было слышно ни звука автомобилей, медленно ползущих по проспекту Ленина, ни рева толпы, окружавшей здание ЦК. Человек, попавший сюда, невольно втягивал голову в плечи и тревожно оглядывался - безлюдность площади и кажущаяся слепота огромных окон многоэтажного здания, заставляли любого поверить в ирреальность окружаюшей обстановки. Полковник Рахимов промчался на большой скорости почти к самым ступеням здания и резко затормозил свой старенький "Жигуль", чуть не врезавшись в мрамор ограждения. Он выскочил из машины, одним махом взлетел к парадному подъезду, привычно рванул тяжелую деревянную дверь и на мгновенье замер, почти ослепший и оглохший от прохладного полумрака и тишины, царящих в вестибюле. - Ваши документы,- он чуть не отшатнулся от прозвучавшего, казалось, прямо в голове резкого голоса дежурного. Полковник тряхнул головой и, достав из заднего кармана брюк толстое, малиновое удостоверение, показал его открытой частью старшему лейтенанту, стоявшему перед ним. Тот, почему-то, взял его и, отойдя к стеклянной будке, сверил с каким-то списком. Только после этого дежурный повернулся к офицеру и, вернув документ, козырнул: - Проходите. Рахимов шагнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж и только тут увидел, что около каждого окна стоят вооруженные солдаты, одетые в бронежилеты, а на некоторых подоконниках стоят пулеметы с заправленными лентами или пристегнутыми дисками. Вестибюль оказался полон вооруженными людьми, а на первой лестничной площадке было сооружено пулеметное гнездо. Оно было сложено из небольших мешков с песком, дополнительно прикрытых бронещитами. Полковник взбежал по ступеням и, "отбросив" взглядом поднявшегося ему навстречу помощника, стремительно вошел к кабинет председателя КГБ республики. - Что ты делаешь? - Почти крикнул он, в несколько шагов преодолев громадный кабинет своего начальника,- если они начнут стрелять, то их уже ничто не остановит! Генерал поднял голову и отложил в сторону папку с бумагами, которые только что изучал. Он выглядел усталым и больным. Вокруг глаз чернели круги, гладко выбритые щеки так обтянули скулы, что казалось вот-вот кожа не выдержит напряжения и порвется. - Я делаю? - Его голос походил на скрип несмазанной телеги,- разве я создал это государство на крови и костях миллионов? Разве я разработал полную лицемирия и мерзости операцию по переброске опия в Европу и Америку, чтобы подорвать мощь нашего противника? - Это твои люди дестабилизоровали обстановку в городе. Они уже раздают оружие. С их подачи толпа уже взяла на вооружение лозунг: " Русские, убирайтесь в Россию! " Мы на грани межнациональной резни! - Ты ошибаешься - самой историей предопределено, чтобы мы, таджики, вернули своему народу, своей земле былую мощь, былую независимость,- генерал встал и прошелся по кабинету. - О чем ты говоришь? - Рахимов едва сдерживался от крика. Ему казалось, что они говорят на разных языках и, тем не менее, он надеялся, что его боевой товарищ еще в состоянии услышать голос разума.- Когда сюда пришли русские, нашего государства уже давно не было. Наш народ жил в Хивинском, Бухарском и Кокандском ханствах. Это русские войска спасли нас от уничтожения. Вспомни, что сделали узбеки в Самаркандской области. Заставив всех таджиков записаться узбеками, они на государственном уровне провели политику ассимиляции нашего народа. А сейчас, сейчас ты ввергнешь Таджикистан в гражданскую войну и вообще ставишь на грань гибели все государство. Узбеки Ленинабада потянутся в Узбекистан, киргизы Джергатала и Мургаба - в Киргизию, а вблизи границ бродит наш с тобой старый афганский знакомый Шах Масуд. Едва рухнет граница Союза, как он со своими душманами войдет в Душанбе, чтобы объединить нашу и афганскую части и стать царем великого Таджикистана. Генерал глухо хохотнул: - А почему он, почему не мы с тобой? Почему мы не можем создать действительно великий Таджикистан, вернув нашему народу былое величие. Ведь всемирно известные Рудаки и Фирдоуси, Улугбек и Навои, которых советская история объявила узбеками, это наши таджикские ученые и поэты. Почему в этом ряду не может быть объединителей и создателей нового государства с нашими именами?! - Ты болен. О чем ты говоришь? Разве можно создать государство на крови и горе десятков тысяч людей? - А на чем их создавали - на улыбках, добре и поцелуях? Но ты и тут не прав - я ведь честно предложил Москве заключить равноправдый договор. Я не хотел кровопролития. Я хотел равного партнерства, но русским нужны только рабы. Они держат нас на ролях мальчиков на побегушках, способных только на то, чтобы таскать для них каштаны из огня. - Ты генерал, советский, русский генерал. Ты кончил русскую школу, ты учился в Москве, у тебя русская жена. Что скажут твои дети, когда увидят руки отца, залитые кровью своего народа? - Хватит демагогии,- генерал что есть силы хватил кулаком по столу,- в чем у нас с тобой руки? Мы всю свою жизнь были жандармами советской власти - хватали и убивали ее врагов. А потом - резали своих единокровных братьев в Афганистане, чтобы только, как преданные псы Кремля, получить очередную жестянку на шею. В чем у тебя руки? Ты отправил семью в подмосковную деревню и думаешь они там в безопасности? Горбачев, вместе с твоими московскими друзьями, бросает на прозвол судьбы миллионы русских в Прибалтике, Средней Азии, на Кавказе. Он подбежал к своему креслу, выхватил из папки листок и швырнул его в лицо Рахимову: - У меня перехват - командир корпуса со своим начальником разведки уже третий день просят санкции Кремля на вывод войск на улицы города. Москва молчит, бросая на произвол судьбы тысячи русских горожан, своих солдат, семьи офицеров... На белом лице полковника появился синеватый оттенок. Казалось, что ему не хватает воздуха. Генерал швырнул ему второй листок, упавший, вслед за первым, на толстый ковер, покрывавший пол кабинета. - А это просьбы нашего партийного лидера. Москва, словно издеваясь, предлагает ему выйти на улицу, к людям, чтобы поговорить о путях перестройки и новом мышлении. Жаль только, не посоветовали жену с собой взять. Рахимов ничего не успел ответить. Сзади стукнула дверь и в кабинет вошел помощник: - Товарищ генерал,- проговорил он, осуждающе взглянув на полковника,- первый секретарь выехал из ЦК и направляется в аэропорт. - Охрана? - С ним только пять наших. Едут на трех машинах. Он отказался даже от милицейского сопровождения. За ним идут несколько машин с журналистами. Генерал кивнул головой и помощник вышел, осторожно притворив за собой дверь. - У меня к тебе один вопрос, как к старому боевому товарищу - ты все взвесил и твердо намерен ввергнуть страну в хаос гражданской войны? - Рахимов ищуще посмотрел в глаза своего начальника. Он все еще на что-то надеялся. Полноватые губы генерала раздвинулись то ли в улыбке, то ли в гримасе. - Тогда,- поворачиваясь к двери, проговорил Рахимов,- я буду драться против тебя. Он выскочил из кабинета, не глядя по сторонам, спустился с лестницы и вышел на улицу. Все это время полковник ожидал окрика, ареста или выстрела в спину, но в его сторону даже никто и не взглянул... * * * В двух километрах от душанбинского аэропорта машины первого секретаря ЦК компартии Таджикистана были вынуждены остановиться. Они просто увязли в беснующейся толпе. Люди кричали, плевали в стекла, бросали в них огрызки, но когда Набиев открыл дверцу, перед ним образовалась пустота. Он вышел и, откинув с потного лба густые пряди седых волос, шагнул в сторону летного поля. Почти в ту же секунду вокруг него сгрудилась охрана. Набиев смотрел куда-то вдаль и, казалось, ничего не видел. Он шел внутри живого кольца своих людей, которые с трудом продирались сквозь толпу, прикрывая своими телами лидера и на его лице не отражалось ни страха , ни волнения. Может быть, он уже похоронил себя, а, может, у него, как у всякого человека в минуты смертельной опасности, вообще не было никаких мыслей. Невысокий, грузноватый, усталый человек шел сквозь толпу людей, еще вчера, хотя бы на словах, славивших его. Он мог быть учителем, председателем колхоза, инженером, но судьба распорядилась так, что он был руководителем республики и сейчас шел, проклинаемый и оскорбляемый десятками глоток. Что он мог сказать им в ответ? Что среди винтиков-людей системы, созданной Лениным и Сталиным, смог, из-за своей политической гибкости и умения угадывать желание хозяина, подняться до размеров небольшой шестеренки, что слепо выполнял все решения Кремля и что сегодня, в силу той же бесхребетности и неумения самостоятельно принимать решения, даже не смог защитить себя. Об этом говорили, об этом писали, об этом думали тысячи людей, так или иначе составлявшие не только его окружение, элиту республики, но и сердцевину общества - интеллигенцию и рабочих. Его же желание в этот критический для республики момент уехать на свою малую родину, в область, где большая часть жителей, так или иначе составляет его родню, было продиктовано не столько обычным инстинктом самосохранения, сколько нежеланием развязывать в республике гражданскую войну. Несмотря на бездеятельность руководства комитета государственной безопасности и частей советской армии, ему подчинялись все силы МВД. Его приближенные просили от него разрешения начать вооружение преданных людей, предлагали организовать рабочие отряды и раздать им оружие со складов военкоматов. Его уговаривали, опираясь на систему гражданской обороны, полк и штаб ГО, в которых было достаточно солдат и преданных ему офицеров, объявить в республике чрезвычайное положение, но он не пошел на это. Может быть, сегодняшний день был вершиной всего того, что составляло его личность? Личность человека, не запятнавшего свои руки кровью сограждан. Сейчас сквозь толпу шел не государственный деятель, а простой таджик, ничем не выделяющийся среди своих соплеменников и желающий только одного - покоя для себя и мира для своего народа. У самого входа в отсек для депутатов и членов правительства охране удалось чуть-чуть задержать толпу. Набиев прошел в зал и тяжело опустился в кресло. Неподалеку работал кондиционер, но он даже не замечал этого - горячий пот струился по его лицу, шее и плечам. В дверях возникла давка. Охрана, почувствовав в ограниченном пространс