Гияз работал и приглядывался к своему новому коллективу, где, как он чувствовал, его приняли радушно. Большинство таксистов в колонне были примерно одного с ним возраста, пожилых или слишком молодых не было, - видимо, каждый из них успел хлебнуть и другой, нешоферской жизни. Может, оттого в колонне и старались бережнее относиться друг к другу и обращались тут даже к тем, кто помоложе, по имени-отчеству. Некоторые из шоферов не потеряли связи с прежней работой. Гияз слышал, как кое-кто из руководства парка обращался к таким с просьбой помочь выбрать свои фонды на бензин, запчасти, резину, а то и помочь со стройматериалами на ремонт автобазы к зиме. Отличались от остальных и ремонтные мастерские колонны. Тот же Сергей Александрович, самолетостроитель, не зря восемь лет и конструктором, и технологом, и начальником смены на заводе отработал,- такие приспособления-полуавтоматы придумал, приборы диагностики сконструировал - в считанные минуты все неисправности как на ладони у ремонтников! А уж о взаимовыручке и говорить не приходилось, оттого, наверное, и рвались в эту колонну шоферы, да не всякого брали. За несколько месяцев работы Исламов ни разу не видел, чтобы начальники колонны или парка повысили на кого-то голос, не слышал перебранок или скандалов, характерных для любого производственного коллектива. Однажды он спросил об этом у Сергея Александровича. Тот ответил, но ответил, как понял Гияз, давно сложившимися фразами: - Мы досыта этого нахлебались до того, как сюда попали. Здесь хотим работать спокойно. Если в колонне заведется какой-нибудь горлопан, на первый раз предупреждают или переводят в другую колонну. Законы коллектива суровы, но справедливы: соблюдаются интересы большинства, и никакая администрация не заступится за такого. Насчет руководства... Колонной руководят вчерашние таксисты, чего же им горло драть? Да и мы народ понятливый, дело свое знаем. А уж если начнет кто зазнаваться, портить сложившуюся обстановку, то ему долго не удержаться на месте,- людей, достойных заменить такого, в колонне предостаточно. Это тот самый случай, когда коллектив имеет реальную силу. - И, улыбаясь, закончил: - Гляди, лет через десять, может, и ты будешь начальником колонны. Все было бы хорошо, если бы Гияз не задумывался о том, что попал сюда случайно и на время. Он знал, что некоторые, проработав год-два, возвращались на прежние места, но таких было мало, большинство застревало на годы, десятилетия, до пенсии. "А какой из меня через десять лет строитель? - думал Гияз.- Разве что строить коровники, как те кандидаты наук?" Однажды он потратил целый месяц, пытаясь составить для себя список, кто из нынешних коллег какое имел образование. Список оказался обширным и пестрым, и что удивительно, там не фигурировало ни одного врача, ни одного фармацевта. Люди этой профессии неожиданно выросли в глазах Исламова: уж они-то не могли похвалиться ни большой зарплатой, ни легкой учебой, не говоря уже о работе. "Вот,- думал Гияз,- чем следовало бы заняться статистическим управлениям: определить, из каких конкретно вузов больше всего специалистов не работает по профессии, и сразу стало бы ясно, какие специальности не следует плодить, какой вуз не дорабатывает, а какой и вовсе прикрыть следует". Пытаясь понять, оценить свое нынешнее положение, Исламов внимательнее приглядывался к своим коллегам, особенно к людям с техническим образованием,- они казались ему понятнее, да и работу их прежнюю он ясно себе представлял. И удивительно, за исключением трех-четырех. человек, показавшихся ему средними, безынициативными, причем таковыми они виделись на любой работе, в любой среде, обстановке, остальные виделись ему людьми незаурядными. И вновь он поделился своими мыслями со сменщиком, Сергеем Александровичем, с которым теперь работал в паре. - Ничего удивительного,- объяснил бывший конструктор, с первых дней взявшийся опекать Гияза, хотя и был моложе его. - Средний, он никуда и ниоткуда не побежит, тем более к нам, у нас пахать надо, сам видишь. У среднего не возникает ни проблем, ни выбора, потому что у него нет знаний, а нет знаний - нет принципов, нет инженера. Подаются с мест сильные, уверенные, что не пропадут, что свой кусок хлеба заработают всегда и везде. Так что, дорогой Гияз, ты не ошибся, больше здесь людей сложных, инициативных, толковых, за иными приходят с прежней работы - зовут, упрашивают,- бывает, что некоторые и возвращаются... Однажды поутру он проезжал по Чиланзару - пассажиров не было. Как вдруг, увидев его машину, навстречу кинулась девушка. - Пожалуйста, к ресторану "Хорезм", я опаздываю. Важная иностранная делегация у нас завтракает. Если можно, поскорее, я хорошо заплачу,- сказала она, торопливо усаживаясь рядом. Когда машина рванулась с места, пассажирка успокоилась и, достав из сумочки зеркальце, внимательно оглядела себя. Поймав на себе взгляд Гияза, она кокетливо спросила: - Ну как? Гияз, подлаживаясь под ее настроение, ответил: - Полный порядок! - и для пущей убедительности показал большой палец. - Спасибо! - ответила девушка и, рассмеявшись, уже внимательнее оглядела Гияза. Когда подъехали к ресторану, она протянула ему пять рублей и быстро вышла. - Одну минуточку, я дам вам сдачу,- засуетился Гияз. - В другой раз. Вы меня здорово выручили, спасибо. А если уж очень захотите вернуть мне сдачу... Я работаю здесь метрдотелем, зовут меня Дашей. И лучше, если такая мысль придет вам к концу моей смены, заодно и домой отвезете. Чувствуя, что водитель любуется ею, она улыбнулась Гиязу, помахала ему рукой, как старому знакомому, и пошла, небрежно размахивая сумкой. "Хорезм" находился в центре города, в оживленном месте, и Гияз, за день несколько раз проезжая мимо, вспоминал Дашу. Было в ней что-то такое, что ему сразу понравилось. Однажды вечером, недели через две, когда дневной план был уже выполнен, он заехал домой, побрился, надел свежую сорочку и незадолго до закрытия ресторана подъехал к "Хорезму". Ресторан был популярен в городе. Гияз знал об этом,- попасть туда оказалось непросто. Но Исламов не растерялся, шепнул швейцару: "Я за Дашей" - и двери для него широко и приветливо распахнулись. Даша увидела его первой и, выйдя к нему из-за колонны, сказала: - Здравствуйте, молодой человек, что же вы так долго не заглядывали? Я уж собиралась в таксопарк звонить, чтобы вернули сдачу вместе с таксистом. Да жаль, запамятовала, из какого вы парка, а в Ташкенте, мне сказали, их одиннадцать. К тому же боялась: вдруг другого пришлют, а мне другого не надо,- и, улыбаясь, взяла его под руку. - Надеюсь, поужинаете у нас? - С удовольствием. Даша провела его к небольшому сервированному столику, недалеко от оркестра. Оставив минут на пять, вернулась вместе с официанткой. Та поставила поднос с едой на служебный столик, а уж Даша подала все на стол сама. - С радостью составила бы вам компанию, но, сами понимаете, служба,- и, пожелав Гиязу приятного аппетита, оставила его одного. В первый раз, когда он пригласил Дашу к себе в гости, она поразилась количеству книг в его доме, но более всего удивилась пластинкам - сплошная классика. - Странный таксист,- сказала она тогда шутя и, беспечная, как бывает в начале знакомства, не стала расспрашивать ни о чем. Роман с Дашенькой на время отодвинул мысли о работе. Почти каждую ее смену он заезжал за ней на работу, а иногда по ее настоянию и обедал в "Хорезме" - она шутя говорила, что считает своим долгом следить за его здоровьем. Даша была на десять лет моложе Гияза, жизнерадостна и энергична, и хотя не считала, что вся жизнь - праздник, пыталась по возможности украсить ее. Женское чутье подсказывало ей, что у Исламова произошло в жизни что-то серьезное, если не трагичное, выбившее его из колеи, и она, как могла, пыталась заботиться о нем. Где-то она вычитала или услышала фразу - "Женщинам нравятся сильные мужчины в минуты слабости",- и считала, что у нее сейчас как раз тот самый случай. И хотя Гияз ей ничего не рассказывал и просил не расспрашивать ни о чем, она была уверена, что у него непременно была какая-то романтическая история... Странный портрет удивительно красивой девушки в зале, Гайдн, Вивальди, книги... Нет, он положительно ей нравился... Как-то через полгода, когда у нее уже были ключи от его квартиры,- она очень любила бывать в его доме, по-женски поддерживать в нем порядок,- Даша провела ревизию его гардероба. Сама она одеваться любила, да и доступ к дефициту имела: в "Хорезме" часто бывали работники торговых баз, а в центральные магазины она ходила как к себе домой,- там работали ее подружки, с которыми она закончила торговый факультет института. На ее взгляд, Гиязу не мешало бы приодеться посовременнее - вещей у него было немного, да и те куплены случайно, без выбора: видимо, хозяину было не до того. Но среди старых вещей ей попались когда-то очень модные рубашки и пиджаки - здесь чувствовалась женская рука. И Даша тут же увязала этот факт с той, другой женщиной, у которой, безусловно, был незаурядный вкус. Вдруг Дашу почему-то обуяла такая ревность, что она решила удивить и порадовать Гияза. В письменном столе у Исламова, она знала, лежали деньги, и Даша, взяв их, тут же поехала на базу. Чтобы долго не объясняться, она сказала директору, что выходит замуж и ей хотелось бы одеть жениха помоднее... Вечером, радостная, возбужденная, она заставила Гияза примерить все обновки, счастливая оттого, что все подошло, понравилось и так невероятно преобразило ее таксиста. И когда Гияз сказал ей просто так, не вкладывая особого смысла в слова: "Ну зачем тебе эти хлопоты?" - Дашенька действительно чуть не заплакала, у нее заметно повлажнели глаза, и она, обняв его, зашептала: - Гияз, милый, я хочу, чтобы ты у меня был самый-самый, лучший-лучший. Если б ты только знал, какое наслаждение для женщины делать что-то для любимого человека: убирать его дом, стирать его рубашки или преподносить сюрпризы, как сегодня. Ты ведь правда доволен? Но мне кажется, что мужскому уму такое понять не под силу,- и она рассмеялась. С этого дня Дашенька следила, чтобы он был одет всегда на уровне... Вот почему в Озерном Халияра и Фариду так восхищали его вещи, что они даже приняли его за "фирмача". Как-то в конце зимы, месяца за три до поездки в Озерное, Гияз обедал в чайхане таксистов на Чиланзаре. День был по-весеннему теплый, солнечный, хотя на календаре и был февраль. На улице жарили шашлык, кипели трехведерные самовары на ангренском угле. Таксисты расположились на воздухе - за столиками, которые сами вынесли из чайханы, а пришедшие пораньше заняли айваны. У кого с планом был порядок, могли себе позволить задержаться в чайхане чуть дольше обычного. Здесь, считай, каждый день говорили о новых назначениях, перемещениях. У Гияза в тот день дела были так себе, да и своих ребят из колонны не видел, поэтому задерживаться не собирался и приткнулся сбоку на айване, где уже сидела большая компания в ожидании шашлыка. Уловив в разговоре знакомые фамилии, он прислушался. Разговор шел о директоре того объединения, откуда он уволился. Люди возмущенно говорили, что директор за десять тысяч отремонтировал свою новую квартиру, а внес в кассу всего тысячу рублей, что в РСУ его объединения выявлены крупные приписки, хищения материалов, что рабочие рассказывали народному контролю о ежемесячных поборах. Всплыла тут и фамилия секретаря райкома, теперь уже бывшего, пожелавшего когда-то выложить мост мрамором, будто других, более важных проблем в районе не было. Гияз вдруг почувствовал, что новость, каким-то боком касавшаяся и его, нисколько его не волнует, словно все это было не с ним и не в его жизни. И вдруг Исламова пронзило открытие: уже очень давно он живет чужой жизнью! Чужая жизнь... Оттого, наверное, и нет покоя в душе. Эта мысль прочно засела в голове, и, может, поэтому внешне спокойная и благополучная жизнь, Дашенька с ее сладким вниманием стали не в радость. С этой мыслью он и уехал в отпуск, и там, в Озерном, тоже не находил себе покоя, все маялся вопросом - как живу, зачем? Незадолго до отпуска как-то попал он в Чирчик, промышленный город неподалеку от Ташкента. Высадив командировочного пассажира у гостиницы, порожняком возвращался обратно. Впереди и сзади него, занимая почти всю неширокую дорогу, шли мощные трейлеры-панелевозы, КАМазы с прицепами, груженными длиномерной арматурой, цементовозы с раствором,- чувствовалась близость большой стройки. Гияз и сам не заметил, как невольно свернул вслед за вереницей этих машин и оказался на стройплощадке огромного комбината "Капролактам", готовившегося к сдаче. Конечно, об этой стройке он знал, слышал. Гияз поставил машину в сторону, чтобы не мешала никому и не бросалась в глаза, и пошел пешком. Предпусковая пора на стройке самая напряженная, но зато и самая азартная,- близость завершения, желание увидеть свое детище во всей красе придает людям дополнительные силы. Гияз помнил это. Он шел, переходя из корпуса в корпус, слушая обрывки разговоров, и все ему было понятно. Он шел как музыкант вдоль классных комнат консерватории, и даже за закрытыми дверями слышал, где и какой инструмент сфальшивил, из какой комнаты лилась совершенная мелодия - такая, что он невольно замедлял шаг. Возле одного из корпусов, где шел монтаж технологического оборудования, монтажники спорили о чем-то с молоденьким прорабом. Большой лист чертежа, изрядно затрепанный, они чуть ли не рвали друг у друга из рук. - О чем спор? - не удержался Гияз. Обе стороны, видно, приняв его за начальника, в один голос стали доказывать свое. Гияз глянул на чертеж, подумал и неожиданно сказал: - Отчасти правы обе стороны, но вот беда: на этой копии чертежа, на мой взгляд, вот в этом месте пропущен монтажный проем. Срочно позвоните в техотдел, пусть поднимут подлинники, только точно укажите эти два сечения. Такое, к сожалению, бывает, брак в работе чертежниц переходит в железобетонный брак из-за двух неверных карандашных линий. Даже не поблагодарив, монтажники тут же сорвались к прорабскому вагончику, где, видимо, у них был телефон. Когда Гияз минут через двадцать возвращался назад, молоденький прораб бросился к нему навстречу. - Спасибо. Все точь-в-точь: пропустили чертежницы проем, а теперь мне долбить перекрытие, потеряю день. А вы случайно не проектант? Сразу догадались. - Нет. Я ваш коллега, прораб. Не волнуйтесь, сдадите один комбинат, второй,- придет и к вам опыт, уверенность, тогда научитесь находить в проектах ошибки. А на этот брак проектного института непременно составьте рекламацию. Каждый должен отвечать за свою работу... Как и в Озерном, и потом в поезде, Гияз вновь мысленно прокрутил свою жизнь в Ташкенте до конца, без остатка: особых удач, как ни напрягался, не было,- лишь поводы для раздумий. "Застрял на полустанке"... Гияз где-то слышал такую фразу, она как нельзя лучше подходила к нынешней его жизни. *** Утром он позвонил в таксопарк - выходить ему нужно было в ночь. Это обрадовало Гияза, он любил ночные смены: зеленый Ташкент в ночном освещении приобретал неповторимое лицо. Если бы он был художником, обязательно написал бы ночной Ташкент: зной, на его взгляд, притуплял ощущение формы и цвета. Жаль, на полотне невозможно было передать шелест дремавшей листвы и шум арыков в ночи. Может, оттого древние восточные поэты так часто описывали луну, спутницу ночи, и темень садов? Сергея Александровича в парке уже не было, видимо, заехал немного раньше, а товарищи из колонны работали в других сменах, так что шумной встречи, какие обычно бывают после выхода из отпуска, не получилось. Да и не готов был к ней Исламов, мыслями он все еще находился там, в отчем доме, в Озерном. И выход в третью, малочисленную смену, оказался кстати. Ощущал он странную, неожиданно возникшую вину и перед новыми товарищами. Они-то считали его своим, надеялись, что долго еще им идти вместе по дороге жизни. И хоть нелегка была эта дорога, он сильно сомневался, что это его путь. Свой среди чужих? Чужой среди своих? Поди разберись, в чем его вина, которой он и сам не мог понять. Темные, скудно освещенные улицы района, где располагался таксопарк, были безлюдными, кое-где в зажженных окнах мелькали силуэты, ночь и тишина уже опустились на город. Неожиданно Гиязу захотелось увидеть или хотя бы услышать Дашеньку, и он остановился у первой же телефонной будки. Автомат не работал, не работал и второй, и третий... Недолго думая, он развернул машину к Чиланзару. Подъезжая, еще издали Исламов увидел ярко светившиеся окна ее квартиры, единственные огни в огромном сонном доме,- она словно ждала его. Эта мысль обрадовала его, и он легко взбежал на четвертый этаж. На звонок ему тотчас открыли, словно стояли за дверью и считали его шаги на лестнице в притихшем доме. - Ты? - удивилась Дашенька. Несмотря на поздний час, она была нарядная, с аккуратной прической. Гияз растерялся, не зная, что сказать, и по привычке машинально хотел войти в квартиру, но Дашенька преградила ему дорогу. - Гияз, прости, нельзя! Я выхожу замуж. Мой жених должен сейчас прийти, с минуту на минуту. Я даже подумала, что это он позвонил. Извини, Гияз, что так вышло, но ведь ты не делал мне предложения, даже не намекал. А он военный, решительный, сразу предложил мне руку и сердце. Женщина может устоять перед многими соблазнами, но перед предложением выйти замуж... И наверное, мне с тобою было бы нелегко. Ты все пытаешься что-то понять, разобраться в жизни. А зачем? Живи просто, жизнь так коротка... Но Гияз, хотя и смотрел на Дашеньку, уже не слышал ее торопливых слов. Спустившись вниз, минут пять в каком-то оцепенении он сидел в машине, и только энергичные шаги высокого военного, с удивлением поглядевшего на такси у подъезда, отвлекли его. Он вдруг улыбнулся, вспомнив шуточные слова из песни своей молодости: Если к другому уходит невеста, То неизвестно, кому повезло... Потихоньку, стараясь не шуметь в сонном квартале, он выехал на дорогу. На перекрестке маячил одинокий пассажир, но Гияз проехал мимо. Как тогда, в Гаграх, в "Золотом руне", он вдруг ясно понял то, чем мучился все эти годы в Ташкенте. Какая бы у него ни была удобная, хорошо оплачиваемая работа, заниматься он может только настоящим, большим делом. Его дело, его место было там, на большой стройке. И только там он мог добиться того, чтобы фамилия его зазвучала столь же весомо, как у отца в Озерном. И еще он осознал, наконец, что для этого надо... быть не просто трудягой, честным человеком, надо стать борцом. Честность-то - она должна быть с кулаками, а иначе не переведутся силкины, не переведутся ремонтные конторы, подобные той, откуда он так бесславно ретировался, не переведутся таксопарки, укомплектованные такими же, как он, созерцателями с дипломами в карманах. Надо предъявлять требования и добиваться результатов - делом, борьбой. Решено - стройка зовет его... А столица, большой город?.. Твой город там, где у тебя есть дело по душе. Как просто и ясно все стало, но чтобы понять это, нужна была такая долгая дорога к отцу, к родному дому. Странная выдалась ночь, словно праздничная,- загулявших, припозднившихся было много, но Гияз, забывший выключить зеленый огонек, ехал мимо. И гнал, гнал машину по улицам, словно прощался с Ташкентом навсегда. Уже не раз у него в кабине раздавался голос диспетчера: - Семнадцатый, семнадцатый, ответьте диспетчеру, где вы? Но Гияз молчал. Поблуждав по городу, Исламов свернул на берег Анхора и тут, распахнув дверцу машины, залюбовался светлевшей полосой реки в бетонных берегах. Вдруг в тишине, словно на всю набережную, зазвучал голос диспетчера: - Всем радиофицированным такси: всю ночь не отвечает машина ТНС номер 85 - 04, водитель Гияз Исламов. О нахождении машины просим срочно сообщить в диспетчерскую четвертого таксопарка. Внимание, внимание: пропала машина... Сначала Гияз, занятый своими мыслями, не понял, что говорят о нем. Только когда запрос повторили в третий раз, он поспешно поднял трубку. - Таня, это семнадцатый, Исламов. Спасибо, со мной все в порядке, еду в парк. И какая-то теплая волна захлестнула его: о нем думали, за него беспокоились. Он развернул машину и, выехав на дорогу, сразу попал в зеленую волну. Когда уже въезжал в таксопарк, в эфире вновь раздался голос диспетчера, но в нем уже не было тревоги: - Всем! Всем! Всем! Машина нашлась... С Исламовым все в порядке! Все в порядке... 1985 год Малеевка, Коктебель, Дурмень