и кайф, что ни на хер. Чиста ради стеба. Я, кстати, Кота люблю, как носителя протеста против целесообразности человеческого существования. О, мысль! А ты просек, в чем главная фишка трактата? -- Я еще не дочитал. -- Тогда обрати внимание, а то упустишь. Кот делает морду академическим кирпичом и доказывает, что этот, как его... ну, короче, жертва -- полный георгиевский графоман. Аха, но при этом ни разу, прикинь, ни разу не разбирает его текстов. -- Это вряд ли. Я помню, Кот критиковал его тексты в каких-то гостевых. -- Да? Ну тем более. Значит, он нарочно эти аргументы не использовал. Типа усложняет себе задачу, чтоб прикольней было. Там, прикинь, вся доказательная база -- чисто на личностных проявлениях ... Внезапно я перестал слышать Кинолога. Это было как в детстве, когда не успев ничего понять, вдруг, резко поднимаешь руку, чтобы защитить лицо от замеченного боковым зрением снежка. За последние сутки, за неполные сутки с момента, как был принят мой Обет, я научился как-то мгновенно ухватывать и подсекать промелькнувшую, пусть даже на дальнем краю ассоциативного поля, мысль. С Бениловым было в точности то же самое, что до этого с Бару ака Миня. Он был не хуже и не лучше других сетераторов, но фамилия... Вот почему Кот его выбрал! Это было даже явственней, чем Bar.ru. Бен-Нилов -- вот как виделось Коту это имя -- сын Нила. Египет, его река, а особенно ее дельта назначены в Талмуде самым низменным местом мира. Прежде всего в духовном смысле. Нил был как бы противоположностью Иерусалима -- Города, в который не приезжают, не приходят, а "олим" -- "поднимаются". А в Египет всегда "спускаются". Мне так захотелось поделиться своей находкой хоть с кем-нибудь, пусть даже с Кинологом, но слишком легко было предвидеть, что он выдаст в ответ. И я поступил, как подобает Стражу: -- Нет, Кинолог! Главная фишка трактата не в этом. Главная фишка в том, что Кот сбивает цивилизацию с рельсов целесообразности на бессмысленность, соблазняя игрой. Он Крысолов! А сам действует крайне целесообразно. Просто цели у него свои. -- Аха... Ну конечно,-- Кинолог обреченно вздохнул.-- Какие, говоришь, цели? -- Я не говорю. Не буду тебе ничего объяснять. И спорить с тобой не буду. Ты все равно мои аргументы не приемлешь, не в первый раз... Просто, чтобы ты убедился, что я вычислил алгоритм Кота, вот тебе мое предсказание. Имя следующей жертвы Аллергена будет связано со словом Вавилон. -- Че?! Это почему? При чем здесь, вообще, Вавилон? -- Потому что он был как бы противоположностью Иерусалима в моральном смысле. Кинолог засопел: -- Знаешь что, Давид? С тобой общаться, как нашатыря нюхнуть,-- потом сделал паузу и не выдержал.-- Пари? -- Давай. -- На что-то немелкое. -- Идет. Ты напишешь ту программу, которую я просил в Суккот, помнишь? Чтобы за Котом следила. -- Аха, ладно. А ты будешь... во, ты будешь по моему звонку являться вслед за Ларчиком в бассейн и докладывать, с кем она там плещется. В течение месяца. Не слишком? -- Да какая разница. Кинолог меня немного развлек. Я был уверен, что просчитал Кота, решил эту задачу правильно. Жизнь вообще интересна лишь чередой задач, которые необходимо правильно решать. И логикой их вытекания одной из другой. Жизнь весела и задорна, когда задачи эти щелкаются, словно орехи. Захотелось размяться, подвигаться. Я включил музыку. Вместо музыки раздались голоса ©. Надо же, как давно я не включал магнитофон! Но слушать это мне сейчас не хотелось. Правда, можно было воспринять ситуацию и так, что я получил вызов. Я не мог разгадать смысла нескольких фраз... Вот и способ проверить, так ли мне сегодня все удается: -- Да не "зэка", а "ЗАКА". Это те, кто кусочки плоти собирают после терактов. Чтобы похоронить. -- Ну да, ну да. А зэка -- это те, кто кусочки археологической плоти с Храмовой Горы прибирают. Чтобы продать. -- Скажи это Лжедмитрию... Про "кусочки археологической плоти с Храмовой Горы" было ясно с самого начала. В Иерусалиме только полиция не знает о том, что делают арабы с нафаршированной археологическими находками Храмовой Горой. Но при чем тут Лжедмитрий. Я тоже прежде был Димой, но это не обо мне, меня бы они обозвали Лжедавид... Есть! Почему все так просто после и так сложно -- до? Лжедмитрий прежде был Гришкой Отрепьевым. Это кличка Гриши! Ведь он так любил рядиться в лжеисторические одеяния. Лучшего ника ему и не придумать! Только я зря радуюсь. Разгадка Лжедмитрия расставила все на свои плохие места. У Гриши теперь есть деньги на возобновление этого проекта, с тысячей женщин царя Соломона. И получает он деньги -- воруя у этого же царя Соломона его прошлое. И теперь он не ловец времени, а торговец им. И подаренный мне Гришей сфинкс -- это одна из частичек археологической плоти. Значит, вот почему он ходит к ©, вот что их объединило, вот почему они не хотели замечать мой настойчивый вопрос о Грише. Не исключено, что новые портреты вот-вот появятся, если уже не появились. Неужели еще и это? 10. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ Белла Что. Где. Когда. Что? Что ты сказал, о, Всеслышащий? Не укради? Да я, в общем-то, и не. Практически никогда. Не убий? Кого? Ближнего? Ближнего не убью, нет. Скорее всего -- нет. Это надо я даже не знаю как потрудиться, чтобы -- да. Насчет себя не обещаю, но постараюсь. Где? Честное слово, все равно. Ну, почти все равно. Там, где не очень противно. Я ответила тебе, правда? Ответь и ты мне. На третий вопрос. Это ведь честно -- я на два первых, а ты всего на один, последний. Когда? Когда, о, Господи? Потому что все, с чем я обращаюсь к тебе безмолвно, но вопя (а я обращаюсь, обращаюсь, даже чаще, чем нужно и уж, конечно, можно), все это несет в себе скрытую жажду знания сроков выполнения. Или, черт побери, невыполнения, извини за "черта", но его же все равно для нас с тобой не существует. Когда же, Господи? Я готова терпеть, страдать, ждать -- причем сколько надо, то есть, сколько ты скажешь. На меня в этом смысле можно положиться. Но скажи? Намекни? Когда? Может быть, мне и не нужно уже выплачивать этот долбаный долг? И этот? И этот? Не говоря уже об оставшихся. Может быть, мне уже можно выпустить сердце из той консервной банки, где оно колотится, вот уже даже знать не хочу сколько лет -- пусть расползается и нежится в пофигизме? Может быть, мне уже можно расслабиться и провести остаток в созерцании? Нет уж, извини, я не хочу услышать сроки от врачей и предсказателей, я с ними никаких союзов не заключала, не оскорбляй меня посредниками -- ведь хоть это я заслужила, правда?.. Или, наоборот, вдруг впереди на дороге еще ждет "лежачий полицейский" счастья, который определит траекторию взлета перед тем, как? Знаешь (а ты конечно же знаешь, потому и молчишь), ведь я, искренне веря в худшее, все-таки честно продолжаю рассчитывать на лучшее. И поэтому ты зря молчишь, правда. Потому что если ты даже ответишь мне -- когда, я все равно не смогу понять к чему мне надо готовиться. И команда телезрителей всегда останется в выигрыше. Просто я буду знать, что на выположенном пути меня ждет Срок. И я буду уважать нас обоих за это. Давид В этот раз все не так, как до. Если раньше то, что я ощущал можно было с некоторой натяжкой назвать страхом, то теперь, хоть прежнее сосуще-тикающее ощущение снова появилось, его заглушает болезненное чувство вины. И это не похоже на малую уютную вину перед Леей, за то, что со мной ей было почти так же плохо, как и без меня, за то, что из-за меня она не смогла остаться в Нетании, хотя, конечно, не только из-за меня. А на самом деле моя вина -- в том, что не смог ее защитить. Не похоже это и на детскую вину перед Гришей за испорченную руку. И за стыдную вину перед Кинологом -- за импотентную мстительность. Это вина из той породы, которая бывает перед умершими родителями, неисправимая необратимая вина, только глобальнее, огромнее, ежеминутнее. На этот раз в моторе полно масла. Это меня тоже пугает. Как будто со мной перестали играть. Я почти ощущаю, как сваленные где-то в углу игрушки превращаются в орудия убийства. Где-то, очень близко, уже началось вращение, на всех четырех стенах, портреты женщин переглядываются друг с другом, строят глазки вечности, соблазняют собой пустоту, заводят хоровод. Женское присутствие выплескивается через край. Коварство новорожденных лилит прячется за наивностью и негой, стоящей в их нарисованных глазах. Я понимаю -- началось. И это теперь не просто аллергическая реакция на новые портреты, уже сотворенные Гришей. Он обокрал Город, чтобы на вырученные за краденое деньги купить ему саван. Кот Скрип я услышал не сразу. Сначала предощутил. Понял, что сейчас заскрипит. Небо и Город медленно-медленно начали свое вращение в противоположные стороны. Город и окаменевшее небо дернулись и заскрипели, двинувшись вокруг оси -- Краеугольного Камня. И я, перед тем, как ужас захватил меня целиком, успел с досадой и жалостью подумать о беспамятном Ицхаке, ослабившем объятие своих лап вокруг скалы, придавившем ее, как пробку всей тяжестью умершего тела, но не способном помешать вращению жерновов. Еще совсем немного времени, и гранатовые зерна вертикалов и котов смешаются в одной общей вязкой муке. И никто даже не попытался, перед тем, как запустить жернова, отделить зерна от плевел. И уже не попытается, потому что некогда. Все. Жернова будут крутиться все быстрее, притираясь к друг другу, давя нас как кошенилей и окрашиваясь в кармин. Вращение нижнего камня, Города, будет распространяться и распространяться, пока не захватит всю твердь земную. А потом верхняя, небесная твердь сотрет нижнюю. Но этому свидетелей из мяса и костей уже не останется. О, Сфинкс! Зачем ты не дождался, зачем ты умер! Я не знал как тебе помочь, но я же был готов это сделать! И решимость моя уже переломила хребет инстинкту самосохранения. Не успел. Соперничество между вертикалами и котами выиграла смерть. Я завыл и выставил когти, чтобы падая в утробу вечности, хотя бы располосовать ее пищевод. © © шли по ночному Городу неспешно, чтобы не расплескать приятной атмосферы, зачерпнутой на щедрой дегустации божоле в винной лавке Ави Бена. Джаз, сыр, багеты и с дюжину незнакомых сортов вина. Качество и количество выпитого вдохновляло. Люди вокруг отчего-то желали общаться. Лица были добрыми и беззаботными. Вино выявляло русский акцент, но улыбки оставались израильскими, без достоевщины. Периодически к © подходили чокнуться совершенно незнакомые люди, просто от избытка радости. Знакомых было мало, всего двое -- Гриша, да модный стоматолог Йоэль. © познакомились с Дороном, общительным поставщиком вина, поболтали по-русски с председателем какой-то профессиональной организации, которого приволок общительный Дорон, потом улыбались навстречу всем, кого общал общительный Дорон. Иврит смешался с русским и перерос в приятный праздничный гул. Когда пить уже стало невозможно, а до полуночи, до торжественной откупорки божоле, доставленного последним рейсом из Франции, оставался час, © решили проветриться. Их очень растрогало, когда на выходе с них взяли торжественную клятву, что они вернутся, а потом все-таки уговорили выпить еще по стаканчику -- чтобы не было скучно гулять. Лавка выходила прямо на Кошачью площадь, и в этот поздний час расположившиеся здесь бродячие ремесленники разбирали груды китчевой подростковой атрибутики, перекусывали на ходу, перекликались, отирались вокруг девиц, впадали в кальянную нирвану на пестрых индийских подстилках. После этого зрелища вопрос, почему иерусалимцы забыли официальное название площади и называют ее только "Кошачьей" -- отпадал. Гуляя, © обнаружили легкость общения необыкновенную и приятность ночного иерусалимского маргинального люда. Правда, был один угрюмый прохожий, ступавший след в след обдолбанному дьяволу. Он смотрел нехорошо и обозвал © "пидарасами". Это их почему-то страшно развеселило. Вернувшись, © были встречены у Ави Бена радостными криками новых знакомых. Старый знакомый Йоэль исчез, а старый знакомый Гриша упился до делового состояния и порывался "решать вопросы", но наступила полночь. Ровно в полночь было откупорено несколько ящиков свежеподнятого в Иерусалим французского божоле и "немедленно выпито". Впечатленные и промытые, © прикупили несколько бутылок то ли запомнившегося из понравившегося, то ли понравившегося из запомнившегося. Домой они шли долго, не торопясь, зигзагами, стараясь не разбить побрякивающий пакет. Ночь выдалась теплая. Фонари освещали зелень и путь, крыши и холмы освещала луна, явившаяся, как серебряные карманные часы из черного жилета. Парковая скамейка, развернутая к пейзажу. Сирена "скорой". Звук, от которого никуда не деться -- амбуланс, модем и чайник пищат почти одинаково. Еще "скорая". Что-то случилось. Слишком много амбулансов в одну сторону. Не в первый раз. И не в последний. Даже если теракт... © научились жить здесь и сейчас, а потом еще, а потом -- взгляд на небо и снова. Они сели на скамейку и вслух подумали о том, что иерусалимское существование тоже происходит, как пьяное возвращение домой -- зигзагами. А иначе в этом Городе не получается. Кот Он ожил! Ицхак! Он ожил! Он выпал из смерти, как кот из мешка, продрав его когтями и извернувшись. Он почуял поступательное движение смерти, он растопырил лапы, уже дряхлые, но все еще мощные от непреклонности. Он ударил лапой и принес жертву, смягчившую Всевышнего. Он остановил жернова! Нам дали отсрочку. Небо утратило жесткость и жестокость. Город со скрипом остановился. Отсрочка! Пусть ненадолго. Я слишком хорошо знаю вертикалов. Они снова не будут жертвовать малым, не желая думать, что чем больше долг, тем страшнее он взыщется. Они снова забудут, что не могут приносить человеческие жертвы, но могут сами быть приносимы, что право на замену скотом не воплотить без Храма. Сможет ли Сфинкс совершить жертвоприношение и в следующий раз? И будет ли принята его случайная жертва? Ведь в жертву должны приноситься лучшие, а не случайные. И если этой ночью в кафе случайно оказались лучшие, то так не будет всегда. А Храмовая Гора продолжит корежиться и проседать в пустоты, оставленные ворами, прокравшимися между подрагивающими во сне лапами умирающего. Смертельный сон всегда заканчивается смертью. И мой Нетнеизм -- лишь искусственная почка, помогающая перекачивать софты в новый мир, но не способная надолго продлить дни Сфинкса. © Из больницы "Адасса" Макс вернулся с тремя подростками -- одним собственным и двумя жившими неподалеку. Подростки были оживлены, можно было решить, что болезненно, а можно что и не болезненно, а в пределах возрастной нормы, просто наконец-то что-то общенародное и значительное приблизилось к ним настолько, что одно из последствий можно навещать в больнице. Громкие молодецкие голоса, переходящие в похохатывания, Анат услышала, когда все еще только поднимались на третий этаж. Макс, наблюдая троицу в машине и оказавшись внутри бойкого подросткового трепа на неродном ему языке, думал, что вот надо же -- какие тихие и напуганные всеядностью опасности подростки ехали в больницу и как быстро они принимают ситуацию, как данность и как бы "обживают" ее. Им было достаточно увидеть, что у одноклассницы на месте все части тела, узнать, что все, что надо уже зашито, что калекой она не станет, что гайки и болты большей частью извлечены, а что осталось -- то осталось, всего в двух местах и не заметно, а удалять -- опасно. Ноа чувствовала себя в центре внимания, что так и было, и чего не было раньше. Поэтому она даже улыбалась, рассказывая про ночной взрыв в кафе, как все было и как все будет, что ей дадут специальную справку для самолетов и прохода через всякие металлоискатели, что она теперь жертва террора, но еще не знает что ей положено, что она все равно пойдет в армию и что у нее уже два раза брали интервью. Очень быстро подростковые мозги перекрутили кровавое мясо трагедии в фарш приключения. Уходя, Подросток сообщил, чернея остроумием: "Ноа, ты теперь самая крутая металлистка в школе!" -- В Сети сидишь? -- уточнил Макс.-- Ну и что там? -- Там народ очень беспокоится, не попортили ли в теракте Котику ценный мех. Макс подошел к компу и тоже уставился на экран: -- Нашей шкурой, конечно же, никто не интересуется. -- Мог бы и не спрашивать,-- Анат скривилась.-- Знаешь, как стандартное обращение выглядит? Вот: "Дорогой Аллерген! Не знаю, живете ли Вы в Иерусалиме, но даже если нет, у Вас ведь такая маленькая страна, что любой может оказаться в любом месте, отзовитесь пожалуйста, что с Вами все в порядке!" -- Отозвался? Анат зло сощурилась: -- Щас, ага. Пусть поволнуются. Котику вообще некогда, он стихи пишет в режиме реального времени. -- Не понял,-- не понял Макс.-- Тогда почему народ волнуется? Если Кот демонстрирует новые продукты своей жизнедеятельности? Анат задумчиво посмотрела на Макса: -- Потому что они не знают, что эти стихи написал Кот! Их пишут его виртуалы. Понимаешь? Что головой мотаешь? -- Ну это уже полный... Нетнеизм. -- В том то и дело! Макс внимательно всмотрелся в увлеченное лицо Анат и осторожно спросил: -- А откуда такая уверенность, что их пишут именно кошачьи виртуалы, вот что интересно. -- Ну а кто?! -- возмутилась Анат.-- Не я же! Это же очевидно! -- Ы?! -- Во-первых, стихи эти -- сплошной стеб. Я такие стихи писать не умею. Пробовала несколько раз в жизни для капустников и закомплексовала. Во-вторых, ты прекрасно знаешь, что после каждого теракта я долго ничего не пишу. В-третьих, и это главное! Котик забыл указать важнейший постулат Нетнеизма: "Виртуал моего виртуала -- не мой виртуал". -- "Виртуальная лестница"? Логично,-- одобрил Макс. -- И в-четвертых, все стихи постятся с кошачьего провайдера. Я переконнектилась, чтобы ответить всем озабоченным, но по дороге заглянула в театр... -- Глюк-студию "Нетопырь",-- скривился Макс.-- И зацепилась за вешалку. Стадо подростков прошествовало на кухню. -- Да, а как девочка? -- Вроде ничего. Правда две гайки, кажется, решили не вытаскивать. -- Мам,-- заглянул в комнату Подросток,-- а что нам есть? Можно мы пиццу закажем? Анат кивнула: -- А как Ноа? -- Нормально. -- Что -- нормально? Ходит? -- Нет, но будет. О! Итай прикол придумал: "Сколько весит Ноа?" "Брутто или нетто?" -- Смешно,-- испуганно согласились © и проводили Подростка неоднозначными взглядами. Из кухни донесся гогот. -- Все правильно,-- сказал Макс.-- Террор не победит не потому, что наша цивилизация способна от него защищаться. Она как раз неспособна. А потому, что довольно быстро перестает быть страшно. После каждого теракта сокращалось "послестрашие", заметила? -- Особенно это заметно по Коту,-- Анат кивнула на экран.-- Может, это защитная реакция? Ты стихи смотреть будешь? Макс подкатился в кресле поближе и возмутился: -- Ого! Сколько понаписали! Нет, это целиком читать невозможно. Расскажи, что происходит и покажи самое интересное. -- Они там решили играть "Снежную королеву". -- В каком смысле? -- В самом тупом. То есть, одни хотят следовать классическому сюжету и декламировать свои стихи с табуреточки, а остальные просто стебутся. Стихи, похоже, заранее приготовлены. Значит действие обречено на банальный сюжет. -- Представляю, как это Коту не понравилось. -- Но сначала Кот создал Сказочника, депрессивного-депрессивного, который мягко намекал, что идти по стандартному сюжету очень тоскливо. Его не слушали. Потом какая-то наглая сволочь вдруг взяла и стала за кошачьего Сказочника писать. То есть, фактически у Аллергена сперли виртуала из-под носа. Что это, а? -- Оскорбление, однозначно. -- Им, видите ли, по сюжету надо было, чтобы Сказочник именно так говорил! Ну там сюси-пуси всякие. Вокруг, правда, по мелочи нормальные виртуалы прыгали, но действие свернуть не могли. Герда изменившимся лицом бежала к Снежной Королеве. В коридоре подростки громко добавляли к чаевым пиццевоза, такого же пацана, эксклюзивную информацию из больницы. -- Но тут куда-то исчез Кай,-- продолжила Анат.-- И в "Буфете"... это служебная гостевая, где обсуждают, как играть, все стали звать: "Кай! Кай! Кто-нибудь! Реплики!" И Кот мстительно взял, что плохо лежало. Макс хмыкнул и придвинулся ближе: -- Вот это покажи! -- Сейчас... Короче, Кай оказался еще самовлюбленнее Кота. Кот клонировал Кая и женил на самом себе,-- Анат щелкнула мышкой по куплету: Послушай, Герда, есть предел всему -- есть пошлости предел. Зачем явилась? Есть прошлое, оно тебе приснилось, оно уже не нужно никому. Я, видишь ли, женился -- на себе. Я счастлив, Герда. Ты найди другого. Ну где мне взять такую фразу, слово, чтоб зазвучало в женской голове. Я помню ВСЕ. Но мне плевать на это. Я НЕ ХОЧУ банального сюжета! -- Но Герда проявляла фантастическую волю к победе. Уже вокруг такой прикольный хоровод нечисти возник, все ей намекали -- прекрати. А она все требовала, чтобы Кай с ней ушел. -- Так все правильно. Настоящие Герды, они такие. Как бультерьеры. -- Да. Но Кот существо свободолюбивое, поэтому не позволял взять Кая на поводок. А, там еще сто лет прошло. Кто-то стебанулся и подкрутил время. А Герда продолжала, как ни в чем не бывало -- уйдем, домой, домой, бабушка, розы... И Кот выпустил старого Кая : Уймись уже, ужасная Наина! Была ты Гердой много лет назад, держала спинку, словно балерина, а нынче ты не держишь даже зад. -- Сурово. -- Недостаточно сурово. Герда устояла. Но все уже покатилось к черту. Все стали просто веселиться. Тут еще появился другой Кай, возможно тот, который играл раньше, не знаю. И начал сдаваться, готов был уехать. Тогда Кот решил, что если ехать, то в Париж. Причем, Кот стал уже не просто Каем, он честно уступил спертую роль, а назвался Кай Юлий Цезарь: Может, любви не выйдет, а бизнес будет. Я -- сутенер, ты моя продажная штучка. В спальне посадим тебе золоченого Будду, чтобы гостей вообще довести до ручки. Вечером -- жизнь! Рестораны, мужчины, розы. Я принимаю деньги, а ты -- клиентов, ты принимаешь, то есть, такие позы, чтоб им платить захотелось одномоментно. А по процентам -- сойдемся, птичка. То есть, не птичка конечно, а это, роза. Вот тебе, Герда, задаток -- французский лифчик. В нем тренируйся у зеркала -- крики, позы. -- А дальше? -- Пока все. Кажется, Коту это надоело. Там такой хеппэнинг пошел -- уши закладывает. -- Ну уж нет. Кот не может уйти по-английски. Он обязан подвести итог. Коротко и исчерпывающе. Нужна мораль. -- Для морали у Кота есть специальный персонаж -- Сказочник. Правда, беспринципный -- его подрастрепали все, кому не лень. Ну? -- Ну вот: Я повести печальнее не знаю, чем повесть о холодном гее Кае. -- Па,-- Подросток занял в коридоре какое-то связующее между друзьями на кухне и родителями в холле место.-- Помнишь, когда дядь Сема из России? -- Подросток сделал паузу,чтобы набрать побольше русских слов.-- У нас был. Ты ему что сказал, когда учил понимать на иврите по телевизору нашу погоду? Когда показывали карту страны и на ней проценты, это что было? -- Что меряют в процентах? -- Ы? -- Влажность воздуха меряют в процентах. -- Правильно. Э-э-э... Вы же пиццу не хотели, да? А то не осталось. Подросток исчез, и с кухни раздалось торжествующее: -- А после прогноза температуры, показывают прогноз влажности, помните? И тогда Сема спрашивает: "А это что?" А мы ему отвечаем с покерными лицами: "Это прогноз, какая завтра в разных районах Израиля вероятность терактов". -- Смотри-ка,-- Макс одобрительно вслушивался в хохот,-- Десять лет назад израильтяне над такими хохмами не смеялись. Бег зигзагами по пересеченной местности продолжался. Белла Стремительные и необременительные еврейские похороны. Стремительная смерть -- не успев ни с кем попрощаться, не успев даже просто завести новых знакомых на новом месте, не успев даже найти на новом месте старых. Ира была так рада, что нашла хоть меня, хоть кого-то из своих... Высасываешь своих, голодный Город, как мозговые кости. Взрыв, кровь, мясо, мозг. Плач. Высокая печаль. Слова на панихиде. Кадиш -- неумело, в первый раз по близкому. В глазах мужа недоумение. Желание оправдаться в глазах -- вчера еще была жива... И только для меня она была жива еще и сегодня, после полуночи, в кафе. -- Вышла из дома, обернулась... А я вышла из туалета, увидела... Каждая мелочь вдруг растягивается, перерастягивается смыслом, словно воздушный шарик, подставленный под кран на кухне... -- Обернулась, тааак, по-особому посмотрела... сказала, что не задержится, что очень хотела повидаться с подругой...-- укоризненный взгляд в мою сторону. Я виновата. Я пригласила ее в это кафе. Я не захотела приглашать ее в свой дом, потому что не желала рассказывать о Лине... А ведь Гриша, конечно, и так рассказал, все равно придется... пришлось бы... Гриша... Давид... Гриша! Впервые Давид прав. Я не виновата. Иру убил этот Гришин проект. Писала ее Викуля, Гриша узнал на портрете, дал мой телефон. Она обрадовалась. Я тоже. Пригласила в кафе... потому что не захотела приглашать ее в свой дом... Пауза. Все тяжело вздыхают. Пауза уже как будто с налетом отрепетированности, а ведь все только началось. А что делать? Со вчерашней ночи, после взрыва, когда сообщили, этими же словами много раз... -- Держись, Артур. Кивок. Значит, его зовут Артур. -- Мы с тобой. -- Спасибо вам. Он уже знает, как держаться. Он с утра научился. Он уже умеет. Он молодец. Он сильный. Он справится. Его выбрали за то, что он справится. А я слаба. Слабая. Со мной так нельзя. Вчера меня пощадили. А завтра? Да даже сегодня? Чур не меня, Господи! Прикажи своему льву отойти. Назад, в клетку. Да что же он разгуливает на свободе? Разве ему, огненному, место на свободе? Пожрет ведь! Иерусалимский лев слушается только Тебя. Верни его на место, Всевышний! Загони под землю, охлади его жар водами Гихона, залей его пылающую глотку елеем. Объясни ему, что все нормально, нормально. Не хорошо, но еще и не так уж плохо, чтобы давить лапами живых, чтобы слизывать остатки душ остывающих, чтобы сыто урчать над мертвыми. Не его это дело -- взрывать кафе, настигать автобусы. Разве это новогодние хлопушки, разве они для забавы? Разве те, что внутри, не хотели жить? И разве жизнь в Иерусалиме не лотерейный билет для искупления? Но не такой же откровенной ценой, Боже! Ведь они еще могли бы... успели бы... она же только начинала... а, да что там... -- Она еще, знаете, как чувствовала что-то в последнее время... она так все время смотрела... словно сквозь меня, сквозь Машеньку... Неужели дела так плохи, что Он уже забирает таких незаметных праведниц, как Ира. Смерть как бы отодвигает умершего, нужно помочь оставшемуся создать такое понятие, как гордость за партнера, типа шерстяной подушки, в которую нельзя полностью уткнуться голой кожей (колется), но можно обхватить -- греет. -- Дааа... лучшие уходят первыми... Ты должен... ради детей... -- Надо... напалмом... всех этих ублюдков... с детьми, с семьями... всех! Надо уважать горе. Надо ли напалмом -- всех? Не надо, конечно, но сейчас кажется, что надо. -- Мы никогда не расставались... Вот -- сейчас в первый раз... Ох... Тоже не впервые звучащая фраза. Но даже если в оный раз. Просто это усталая правда. Констатация. Вокруг ее похорон возникли несколько десятков фраз, и он теперь взмахивает ими, как сигнальными флажками. Так лучше. Жарко. Молчание нависает, придавливает, как горячий утюг. Говори, сволочь, иначе зачем явилась? Выразить сочувствие, или вымолить освобождение от урока? Почему, почему я должна любить Город, в который каждый раз выходишь, как в последний? И поэтому так тщательно подбираешь слова. Все. Всегда. Потому что если ты не вернешься, то они останутся. И будут кружить над помнящими, как вороны или как листья. А когда все уснут -- а ведь они же когда-то уснут, даже самые безутешные -- на мягких, тяжелых, но бесшумных лапах, под которыми лишь изредка хрустнет пустота, придет Иерусалимский лев и положит тебе на колени свою умную безжалостную трогательную башку. И ты должен сделать вид, что не боишься, и почесать его за ухом. Чтобы он замурчал. Тогда, считай, что ты о чем-то с ним договорился, что заключил с ним союз. Но это он тебя обманул. Ничего это на самом деле не значит. 11. ТРЕУГОЛЬНИКИ Давид -- Ладно, поздравляю, выиграл ты свое кошачье пари, сука! -- сообщил Кинолог из автоответчика.-- Начинаю писать программку. Хоть это и не чистая победа... Наконец-то! Ведь Кота в Сети становилось все больше и больше. Теперь невозможно было даже представить, что Аллерген -- это, как многие меня убеждали, проделки © -- людей, часто ложившихся спать под утро из-за того, что за день не смогли написать свои "два экрана" и не отвечавших на письма неделями потому, что любое письмо они писали так же долго, как художественный текст. Если представить, что все эти посты, стихи, трактаты и статьи писал не Аллерген, то оставалось еще более невероятное предположение о большой группе людей, все свободное время посвящающих вождению по Сети Кота и как-то координирующих свои проявления. Причем, это должна была быть даже не случайная группа, а близкие мне люди, знающие про меня какие-то особые детали и нюансы. Это бесполезное знание про меня было неравномерно распределено среди разных друзей и знакомых, так что все, на что прозрачно намекал Кот, не копилось в одном человеке, а уж тем более в ©, знавших меня не так уж давно. Мне так нужна была программа слежения за Котом! Сам я уже не справлялся и, наверное, что-то пропускал. Пари с Кинологом, как назло, зависло, словно сервер. А ведь Кинолог почти признал себя побежденным уже на следующий день после спора, когда он сам позвонил и подозрительно спросил, уже на сам ли я этот Аллерген. Тогда Кинолог обнаружил, что сразу же после нашего разговора Аллерген заявил, что желает получить код для открытия своего "живого журнала" на сайте livejournal.com. И тут же получил его от французского профессора математики ака Французик из Бордо. Кинолог из любопытства полез изучать сайт, который ему очень понравился. Он даже обнаружил в миллионном море дневников, писаных на латинице, заливчик, в котором плескалось несколько тысяч распыленных по миру "русских" душ. Так как все это время мое предсказание, что следующая жертва Аллергена будет носить имя Вавилон, сидело в башке Кинолога занозой, он проверил есть ли дневник такого юзера. Дневник был. Кинолога поразило, что ник vavilon принадлежал человеку, не только пишущему по-русски (на что был один шанс из тысячи), но еще и живущему в Израиле. -- Колись, сука, что ты -- Кот! -- кричал он в трубку.-- Иначе откуда ты знал? -- Да успокойся, это случайность...-- бормотал я.-- Я этого не знал, я знал другое... -- Ты, Давидка, все-таки с программером разговариваешь! Какая случайность? Я прикинул, это как три раза подряд в рулетку на цифру выиграть. Колись, сука, как узнал. А то я ж работать не смогу, весь день буду гадать. Мне пришлось дать честное слово, что Кот -- это не я, чтобы он согласился начать писать программу. Мы даже успели проговорить "техническое задание". Он лишь все приставал, чтобы я признался, как вычислил Вавилона. Но очень быстро все пошло не туда. Сначала Кинолог, считавший что за Аллергена пишут ©, обнаружил, что они приятельствуют с vavilon-ом. -- Не-а, не поругаются,-- обрадовался Кинолог и перестал писать программу. Потом Аллерген и vavilon вообще включили друг друга в свои френд-листы. Кинологу тоже не терпелось отправить меня плавать в кильватере Ларчика, поэтому он начал сужать круги вокруг Аллергена и задавать ему всяческие наводящие вопросы -- не затупились ли у Кота когти, не испустил ли он боевой дух, не стал ли он терпимее к сукам, и так далее. Что же произошло? Я тут же, не включив даже чайник, позвонил Кинологу. Трубку взяла Лариса: -- Здравствуй, здравствуй Давид. Борька-то? Дома... Сейчас позову...Ты к Лее еще не вернулся? Ты знаешь, я даже звонить тебе хотела. Что ты дурака валяешь? Хорошая женщина, у меня с ней есть общая знакомая, я знаю что говорю. Тебя терпит, а ведь не каждая... Ты и мечтать не мог о такой женщине! Ты думаешь, через несколько лет ты вообще кому-то нужен будешь? Думаешь, Лея после родов тебя простит? А до родов -- простит! А ты знаешь, как вредно в ее положении... Привет, поджигатель! Расслабься, это уже я! -- сообщил Кинолог довольно.-- Знаю, что ты мне в жизни не простишь, что я тебе не дал дослушать, гы. -- Хрен редьки не слаще,-- сказал я.-- Лариса мне хоть аморалку клеит, а ты вообще -- уголовщину. -- А че, я ж тебя сразу честно предупредил -- пока не сознаешься, что сжег Гришкину мастерскую, буду тебе живым укором. Я даже согласен не разглашать. Ну?! -- Кинолог, прекрати. -- А меня унижает, что человек, знающий меня так давно, отказывается доверить мне правду о таком простительном преступлении, гы. Как мне это надоело! Почти все были уверены, что это я сжег Гришину мастерскую из-за новых женских портретов. Никаких улик ни у кого из них нет. Но все оказались вдруг великими знатоками психологии вообще и моей души в частности. Хуже всего, что уверен в этом сам Гриша. А значит, он выжидает. Раньше, когда еще не был Стражем, я бы боялся. -- Ты почему сдался, Кинолог? -- Ты еще не видел? Livejournal читать надо, как все тилигенты, а не отстойные гостевые. Кот совершил прыжок! Я тащился. А жаль вообще-то. Я уже и Ларчику рассказал, как ты за ней плавать будешь, гы... А тут такой облом. Обломище. И никакой это не vavilon. Это paslen. У него, у этого картофеля, фамилия Бавильский. Это, понятно, с иврита, от Бавель. Вот он, твой Вавилон. Жри его. -- Он не мой. -- Как ты все-таки просек, пироман? -- Долго объяснять. И смысла нет, ты все равно обсмеешь. Когда программу напишешь? -- Это смотря, будет мне с кем выпивать в процессе, или как. Я в одиночестве плохо соображаю. Намек ясен? -- Когда можно подъехать? -- Ща, обожди... Ларчик, ты когда в бассейн идешь? Не-не, плыви, родная. Аха... Так сейчас и подъезжай! Дорога расчищена, гы. Кинолог -- Привет, Давид! Хвалю, быстро домчал. А я боялся, что ты залезешь в Ливжурнал и застрянешь. Вот тебе в награду загадка. Что будет, если скрестить тебя с Гришей? Давид честно задумывается. Особенность Давида -- задумываться над всем, что имеет на конце вопросительный знак. Оч трогательно на самом деле. Но смешно. -- Маляр? Не, ну как это у него получается? Почти угадал. -- Правильный ответ -- Пиросман! А почему "маляр"? -- Я подумал, что помесь копья и кисточки -- это малярная кисть. Значит -- маляр. А почему Пиросман, а не Пиросмани? -- А смешнее. А что, вполне могу представить -- стоит у супера, сумки шмонает, а чувствует себя каким-нибудь крутым стражником с копьем. -- Кинолог, ты за сколько можешь программу написать? -- Такую? 5-6 килобаксов. Это тебе не за Ларчиком воды рассекать... Че уставился? Шутка. -- Да я понял. Начинай? Что ты хочешь, чтобы я делал? -- Разлей для начала... Аха... Ща я тебе покажу. Флейму этому уже не первый день, просто промышлял Кот на территории противника. А сегодня в кошачьем журнале аукнулось. Короче... ты пока ехал, я тут пошустрил. Досье добыл. Этот Дмитрий Бавильский, это типа критик в законе. Во всяких журналах публикуется. Вроде он и не борзый, просто решил роман писать онлайн, прямо в своем дневнике. А че, мысль -- написал страничку, выложил, написал, выложил, народ бегает тудым сюдым, вякает, просится в персонажи... Давид, вот ты хочешь в персонажи? -- Нет. -- А в пятачину? Гы. Че не разливаешь? Может, у него день рождения сегодня? Нет, еще не скоро. Чего это он тогда такой торжественный? Стрелки на брюках, футы-нуты. Ни разу в Израиле таких стрелок не видел. Рубашка вместо майки... А Ларчик все -- пропадет, пропадет без мамы-психиатра. Аха, щас мы все без них, сук, тут же пропадем! Да мужик просто воспрял. Отродясь он таким не был... Ботинки начистил... Может, с новой бабой снюхался? Не, выражение лица слишком особое, необремененное, даже свободное. Такое только у одиноких бывает. Надо его задержать, чтобы Ларке продемонстрировать. Пусть еще раз убедится, какая она дура. -- А что это? -- рассматривает бутылку, как провизор колбу. -- А тебе должно быть без разницы. -- Почему? Интересно же... -- А потому, дорогой, что настоящему пироману названия без разницы, аха. Он пьет все, что горит, гы... О, ты взглядом уже спички могешь поджигать. И даже идти на дело без спичек. И никаких улик, гы... Ладно, ладно... Короче, Аллерген это дело прочел и пошел прикалываться... Ну, дальше как в прошлые разы. Кот тыкает. Ему -- перестаньте тыкать. Он -- рад бы, но не могу. Ну, знаешь чем это кончается... Тут еще новый прикол -- Бавильский к Коту обращается "Юля". Типа, "Юля, я убедительно прошу мне не тыкать". А Аллерген такие фары: "Хоть ты, дорогой, и просишь меня юля, я плачу, но не могу"... Слушай, мне надоело. Мы пить будем? -- А программу писать? -- Аск. Давай, по сто грамм горилки, гы, от слова гореть... и разбежались. Ты тут сам себе читай, а я пойду к сыну за комп, буду сам тебе программировать. Скажи тост? Или не, лучше я скажу. Дорогой Давид! Давай хряпнем за мою доброту! У меня есть золотой ключик. Я добыл его в честном... почти честном бою... Я, в общем, хакнул твоего Кота. О, замер! Все ж таки Давид один такой. Как в детстве в игре "замри-отомри". Ну отомри уже. Ну вот. -- В каком смысле хакнул?! -- Да я осторожно. Никто и не заметил, не ссы. Короче, давай меняться. Я тебе ключик от его журнала. А ты мне чистосердечно признаешься... че головой мотаешь? Да не про Гришкину мастерскую, с ней и так все ясно. Расскажешь, как ты про Вавилон вычислил? Задумывается, надо же. Наверное, прогадать боится, гы. -- Да ладно, я бы тебе и так рассказал теперь. Потому что одно дело объяснять, будучи правым и совсем другое, будучи идиотом... В общем-то просто. Надо только исходить из того, что Аллерген -- еврейский кот... -- Гы. "Мама, а наша кошка тоже еврей", да? -- Вот поэтому я и не хотел рассказывать! -- Все-все, умолк. На мировую, по пятьдесят? За твои уникальные способности! Что отличаешь лиц жидовской национальности от прочих еврейских морд. При этом я почти не прикалываюсь. Уникален, сука. Ну кто еще способен так мозгами шарахаться в сторону, где-то там петлять по неведомым дорожкам, а потом заскакивать на тропу здравого смысла взад и оказываться еще при этом правым... -- Так вот, Кот обычно скор на расправу, но и отходчив. До последнего случая многодневные флеймы были у него только дважды. Имена этих двух противников можно записать так,-- Давид берет ручку, переворачивает письмо из Ронькиной школы, выводит "bar.ru" и "Бен-Нилов" и соединяет их линией. Даже не посмотрел, сука, на чем пишет. -- Прикольно. Сын русского Интернета и сын Нила. И что? -- Я взглянул на это чуть более обобщенно: современная Россия и Древний Египет. "Точка ру" ясный символ современности, а Нил символ именно Древнего Египта. Я понял, что это не может быть случайным совпадением. Что есть система, которую надо разгадать. А это оказалось на удивление просто -- что общего между двумя великими, но такими разными державами, как Россия, я имею в виду Россию в имперской, а не обрезанной ипостаси и Древним Египтом? -- Э-э-э... О, мысль! Мавзолеи? Но в Египте их хоть жопой ешь, а в Совке -- один. -- Это частность. Ну, Кинолог, первое что тебе должен подсказать твой собственный опыт? -- Аха... Ну да... Массовый исход евреев. Он же еврейский кот. Гы... Но почему, все-таки, Вавилон, а не, скажем, Испания? Давид радуется, что я до конца не угадываю. Иногда мне кажется, что он меня за что-то недолюбливает. Или как-то внутренне соревнуется, что ли. -- Это не просто массовый исход из великих держав, Кинолог. Это еще, во-первых, добровольный исход, а не изгнание. А во-вторых, не просто исход, а репатриация. И вот таких случаев за все века было всего три. И третий -- Вавилон! Давид торжествующе ставит на листик третью точку и рисует равносторонний треугольник. Когда-нибудь он меня убьет своим логическим бредом. Но крыть нечем. Начинаю придираться: -- Конечно, Давид, массовая добровольная алия -- это замечательно, но зачем стулья ломать? Это же светлые радостные события. Повод для братания! Чего же Кот опускает мужиков ниже плинтуса? -- Я тоже об этом думал. И понял, что никого Аллерген не опускает. Просто он их так метит. -- Метит, гы. Это в каком же таком смысле? Обсирает? Давид вздыхает, смотрит на меня, как на маленького и говорит абсолютно серьезно: -- Ну сам подумай, Кинолог, как еще виртуальный кот может кого-нибудь в Интернете пометить? Эта Давидова искривленная логика порой просто завораживает своей странной интеллектуальной эстетикой. Как кобру. Каждый раз думаю -- не достроит, развалится все нахрен. Не, стоит здание -- завитушки, завитушки... сплошное барокко... да даже уже полное рококо. Аха, типичная Давидова постройка, только декоративные элементы -- не морские раковины, а человеческие уши. С лапшой... О, мысль! Барокко -- это Бар Рокко. Рокко -- это же этот, как его, блин, не Сталлоне, тот был Рокки... а этот... тоже про боксера... Висконти конечно, "Рокко и его братья"... устал я сегодня, утомился. Расслабляться надо в кресле, не, лучше в пабе... в баре... в бар.ре с девочками, а не котоловки паять... Не, Давид бы плясал от Бар Рок, конечно. Правильное название для бара "Сын Рока"... -- Не, Давид... За общение с тобой в больших дозах, надо давать молоко. Змеиное. В больших дозах... Пометил, аха... А второго треугольника у тебя не завалялось? -- Зачем? -- Да я бы звезду Соломона из них слепил. -- Меня на самом деле больше интересует именно другой треугольник. Ты никогда не задумывался, где происходит баланс сил добра и зла? -- Сейчас задумаюсь. Гы. О, мысль! В моей душе, в моем сознании и на моем банковском счету. Эт если у меня душа есть. А вот если у меня ее нету, то... пусть третьим будет окружающий меня мир. Не, вторым, так даже лучше -- внутри меня, вовне меня и в банке, на интегральном показателе жизни моей. Гы. Да всюду этот баланс происходит. Вон, у Роньки плюшевый ежик валяется и кожаный ошейник с шипами. "Русский арс", бля... И между чем и чем недавно балансировал сам Давид, давая прикурить Гришиной мастерской? А сейчас он, значит, спикер Палаты Добра... -- Нет, Кинолог, сначала ты был ближе к правильному ответу. Борьба сил добра с силами зла должна происходить в трех средах... -- Понял! Конечно! Как же я сразу... Армия, авиация, флот! Гы. Или это, почта, телеграф, телефон... Давид, чур не обижайся. Это я не нарочно, это у меня рефлексы дураковалятельные. Мне правда интересно, зуб даю. Ну, как ты все это представляешь? -- Да? Ну, ладно... Хотя, в данном случае ничего особо интересного. В общем-то достаточно очевидно, что баланс добра и зла происходит сегодня в трех, даже не средах, ты правильно сострил, а в трех реальностях... нет, нельзя сказать "реальная реальность". Пока нельзя. В общем, эти три мира -- реальный, духовный и виртуальный. Причем роль последнего возрастает с пугающей скоростью. -- Аха... но эту "пугающую скорость" ты ведь объясняешь не научно-техническим прогрессом, правда, Давид? Скажи что нет, а то ты меня разочаруешь! -- Никак не объясняю. Зачем объяснять то, что в объяснении не нуждается? Интернет так же создан буквами, как и наш мир. Только не еврейским алфавитом, а ты сам знаешь, чем там все программы написаны -- латиницей. Но это не принципиально. То, что он написан слева направо не делает Интернет менее значительным, чем Вселенная. Важно, что он создан и существует, как новая среда обитания. А значит, и среда борьбы двух противоположных начал, назовем их по традиции "добро" и "зло". Ща вырублюсь. Надо это блядство интеллектуальное кончать. Подсовываю Давиду его листик и смиренно прошу нарисовать второй треугольник, чтобы получился магендавид. И надписать все вершины. Послушно рисует. И только дописав, спрашивает: -- Зачем тебе? -- А чтоб на левой груди вытатуировать, гы... Давай, короче, еще по чуть-чуть и я пошел котоловку творить. За сукиных сынов Рока! Кивает. Снисходительно. Вот же сука, все-таки. Как он умудряется вообще жить вот так вот... -- Знаешь, Кинолог... Я вот что сейчас подумал. Что раз так, то и приход Машиаха вполне может быть виртуальным... И лыбится на три скобки. Давид Казалось бы, Интернет -- это нечто универсальное и инвариантное, а заходя в Сеть с чужого компьютера испытываю какое-то отсутствие привычного уюта. Зато грузится быстро. Я просмотрел комментарии к нескольким отрывкам из романа Бавильского. Везде было примерно одно и то же -- Кот выдергивал цитату: "Пепельница, даже пустая и вымытая, пахла отвратительно: как старая, уже давно увядающая кокотка." И пристебывался: Дорогой Дима! Не длинноват ли, и не вяловат ли, и не слишком ли манерен сей эвфемизм дорогого и энергичного народного выражения: "Пи*да немытая"? Выдергивал: "... острый взгляд: он просвечивал посетителей точно рентген..." И пристебывался: Как хороши, как свежи были штампы... :Ж) Бавильский пытался избавиться от фамильярного Кота: "Я не нуждаюсь в подобных услугах, так как пользуюсь помощью профессиональных редакторов. Много о себе думаете." Но этим лишь подливал валерьянки: Тут уж совсем нечем хвастать, дорогой. Оно, конечно, "извозчики довезут", но все-таки -- весьма. Это, дорогой, все равно как литературными неграми хвалиться. И снова Кот выдергивал и комментировал: "Она чувствовала к этому переростку едва ли не материнские чувства..." "Чувствовать чувства", дорогой Дима, за это просто культурных людей ставят в угол, а "ветеранов публичной литературы", дорогой, просто секут на конюшне, у копыт брезгливо жующего Пегаса, дорогого. Впрочем, "профессиональный редактор" исправит ;Ж) Чужой текст Аллерген считал чем-то, вроде собственной грядки. Он по-хозяйски выдергивал редиску, придирчиво ее рассматривал и смачно хрумкал, громко чавкая: "И если возле стойки образовывается очередь, то она вылазит в стеклянный предбанник, где есть еще одна дверь -- в сберкассу. На почте приятный запах сургуча, песчаного цвета мебель, сработанная, вообще-то, топорным образом." Дорогой Дима! Столкнувшись с твоей необычайной обидчивостью, я, дорогой, просматриваю отныне твои отрывки, дорогие, крайне снисходительно и дабы тебя, дорогого, не травмировать -- больше не сообщаю тебе, дорогому, о ляпах средней степени ляповитости. Но все имеет свой предел. Когда приходится трижды передергиваться на одном недорогом предложении -- это уже слишком даже для письма оленевода в районную газету, дорогую. А здесь ты, дорогой, пытаешься творить такое дорогое явление, как сетература, дорогая, что обязывает и накладывает, в том числе и на меня, дорогого, как на литсанитара Сети, дорогой. Итак: 1. Очередь, дорогая, образуется. А "образовываются" -- недоросли. Можно, конечно, представить, что вся очередь, дорогая, стоя у стойки занимается своим образованием -- типа слушает лекцию или читает, но я не уверен, что ты, дорогой, имел в виду именно это ;Ж) 2. Очередь, дорогая, вылезает. А "вылазит" глист из жопы малокультурного вертикала. 3. Не очень дорогая мебель сработана топорно. А если какой-то дорогой пишет, что она была сработана "топорным образом", то это уже означает, что другой примерно такой же, но занятый другим делом дорогой сначала топорно сделал образа, дорогие, а потом, начитавшись атеистической литературы, недорогой, одним из этих топорных образов начал кощунственно забивать гвозди, сколачивая мебель :Ж) ЗЫ. Дорогой Дима, немедленно исправь все эти ляпы, дорогие! Впрочем, дорогой, если тебе западло делать правки, следуя указаниям даже такого дорогого кота, как я, то хотя бы переведи героиню, дорогую, из домашних актрис в мусорные уборщицы (желательно чтобы она работала не в театре или ином культурном учреждении) и сделай вид, что это не авторская речь, а типа стилизация от лица главной героини, дорогой :Ж) Порой Кот словно бы отвлекался от "редиски" и оглядывал грядку в целом: Причем прикинь, дорогой, здесь ты хотя бы имеешь возможность ответить. А вот представь, дорогой, что выпустил ты дорогой роман на дешевой бумаге, или наоборот. А какой-то дорогой критик в законе, едва книжку твою, дорогую, пролистав, опубликует где-нибудь набор всяческих идиотских банальностей по ее поводу. Готов ли ты, дорогой, ступая на тяжкую, но дорогую стезю публичной литературы, к таким банальным поворотам судьбы? И что ты будешь делать, дорогой Дима? Отключать френдовую ленту, дорогую? ;Ж) В худшем случае ты, дорогой, съешь это недорогое дело и запьешь его. А в лучшем -- придешь сюда, в ЖЖ, и найдешь поддержку, ибо народ у нас в Сети дорогой и добрый, если его не злить :Ж) Наконец, произошло то, чего, похоже, Кот и добивался. В журнале началась схватка человека с котом, но при этом роль разъяренного кота исполнял человек. Бавильский был почему-то уверен, что Аллерген -- это ник какой-то поэтессы Юли. Эту Юлю Бавильский материл, издевался над ее внешностью. Пожелал, чтобы земля была ей пухом. Кот же устремлял к публике монологи о том, насколько не подобает самцу любого биологического вида такое неджентльменское поведение и все время повторял, что он -- не дорогая Юля, а Юля -- не он, дорогой. И снова я не мог понять зачем Аллергену понадобилось метить этих несчастных писателей. Меня ничто так не утомляет, как чтение флеймов, они против моей воли высасывают из меня слишком много эмоций. Я не люблю, когда спокойное рассуждение начинает зависеть от эмоционального крена. Когда вся острота интеллекта направлена на поиск самой болезненной точки противника. Начинаешь поневоле принимать чью-то сторону, симпатизировать и болеть за "своего", а он в какой-то момент обязательно как-то неприятно проявится и оставит долго не оседающую муть. А вот Кинолога, наоборот, подобный флейм явно тонизирует. Почему? Я, как от конвейера на перекур, отполз от компьютера и застал Кинолога за отлыниванием от работы. Он смутился, что было уже странно: -- Че? Я тут... Ты до конца прочитал? Почему все писюки такие суки? Говорят же ему -- не она, не Юля, отвянь от реальной тетки. А Бавильский, ты видел, все равно -- Юля, "маленькая блядь". Ну не сука он после этого, а? -- Кинолог, вот я как раз и хотел тебя спросить. Почему все это тебе интересно? -- А тебе что, нет? Да ты что! Это ж такая смесь драчки с КВН-ом! При хорошем уровне -- кайф лошадиный! Вот ты бокс смотреть любишь? -- Нет. -- Как нет?! Ты же в детстве все время дрался. Приемчики всякие учил, я ж помню... -- Это совершенно разные вещи, Кинолог. Он как будто даже обрадовался: -- А-а, так ты любишь драться, а не смотреть как дерутся? Правильно, уважаю! Давай, садись. Думаешь, я для чего Кота хакнул? Во, для этого. Смотри... Я щас Бавильскому за женщину отомщу... Че ты на меня так смотришь? Обматерил эта сука невинную поэтессу? Причем, тоже израильтянку. Поэтому это нас напрямую касается. Надо мстить. Надо, Давид. Потому что если не мы, то кто, гы. -- Допустим. Но почему ты хочешь делать это Котом? Пиши от себя. -- Зачем? Не, от Кота логичнее. Тут же уже все готово. Это же готовая боксерская перчатка! Надевай и в пятачину! Я не знал, как его остановить. Да это было и невозможно. Кинолог в своих желаниях хуже носорога. -- Кроме того,-- продолжал он, мудря над клавиатурой,-- у этого Бавильского на Аллергена уже выработалась аллергия, гы. Кинолог действительно сумел залогинился и начал писать в кошачий журнал: -- Посвящается Диме Бавильскому, успешному конъюнктурному критику, бездарному прозаику, посредственному поэту и бесчестному человеку, оскорблявшему женщин и вообще, редкостной суке. -- Суку убери,-- потребовал я.-- Кот избегает бессмысленных оскорблений. Кинолог внимательно-внимательно посмотрел на меня, ухмыльнулся и "суку" убрал: -- Аха... Слушай, а может "дорогой" пару раз написать, чтобы похоже было? А, и так сойдет... О'кей, теперь куплетики. Давай под Есенина забацаем, я его со школы помню. Во: Я иду долиной. На затылке гвоздь. Много пережить мне в жизни довелось. Пока Кинолог набирал первый куплет, я неожиданно как-то все это представил и срифмовал вслух второй: В лайковой перчатке рыжая нога деморализует всякого врага. Кинолог тут же одобрил, но напомнил, что это должно быть о Бавильском. И продемонстрировал "как это должно быть": Выйду за дорогу, выйду под откос, Там Бавильский Дима -- гонораросос. Но мне не хотелось активно нападать. И у меня получилось как-то философски: Я иду долиной. На затылке -- чип. Я собой являю новый архетип. Кинолог поморщился, но допустил к публикации. И сказал, к моей радости, что дальше будет писать сам: Я иду долиной -- вышел погулять. Будет помнить Дима "маленькую блядь"! Я иду долиной. В голове дыра. Ты гиена, Дима, и притом -- пера. Я иду долиной. На затылке -- бант, а Бавильский Дима -- моська и мутант. Я иду долиной. На затылке -- глаз. А Бавильский Дима... -- Нет! -- возмутился я.-- Кот так не напишет! -- Ути-пути, какие мы нежные! -- огрызнулся Кинолог, но пошел на компромисс: ... ладно, в другой раз. Он нажал "enter" и откинулся на спинку стула, счастливо приговаривая: -- Получай фашист гранату! Сделали мы его, да, Давид? А у меня были совсем противоположные эмоции: -- Теперь, может, объяснишь мне -- зачем все это? -- И объясню,-- вдруг заявил Кинолог непривычно серьезно.-- Если сам не догоняешь. А вот мы с дорогим Котом просекли. Что надо бороться с системой. -- С какой? -- Да с любой, Давид, с любой. Ты вот, как колобок, из любой системы выкатываешься. А мы, нормальные люди, должны, блин, встраиваться. Че, неясно? Любая система -- это лестница, которая позволяет одним сукам стоять выше других, так? Причем достаточно случайным образом. А если есть какие-то неслучайные корреляции, то они чаще отрицательные, чем положительные. Всосал? Почти никто, дорогой Давид, не поднимается наверх по праву. Но все поднявшиеся суки убеждены, или делают вид, что убеждены -- они находятся на своей ступеньке потому, что достойны. Я молчал. Как-то мне было непонятно его эмоциональное отношение ко всему этому. А Кинолог продолжал разговаривать формально со мной, а на самом деле со своим отражением в моих глазах: -- И самое гнусное, дорогой Давид, что в социальных системах каждая запрыгнувшая на ступеньку сука, ожидает и требует от оставшихся внизу признания неслучайности расклада. И честно хочет получить свою, положенную по иерархии, дозу почтения, аха... Это я тебе, кстати, с этой самой ступеньки вещаю. У меня уже две дюжины душ в подчинении. Суки те еще, но половину можно ставить на мое место без всякого ущерба для фирмы. Понял, да? Так то -- фирма, хайтек, а тут, бля, писюки. Продавцы воздушных шариков. -- Слушай, Кинолог... Давно хотел спросить. Почему ты любишь читать, но не любишь писателей? -- Не, ты не догнал. Писателей я люблю. Я писюков не люблю. Я это общественное, бля, устройство не люблю. Когда нас поделили на писюков, пиздюков и тех, кто их кормит. О, мысль! Это тоже треугольник, как у тебя, да? Гы. Надо будет сходить к Кинологу на работу. Интересно посмотреть, как он стоит на своей ступеньке и как разговаривает. Ясно, что не так как обычно. Но интересно, все-таки, во что он прячется -- в литературный язык, в бюрократическую феню или еще во что-то? А Кинолог все пытается донести до меня или сформулировать себе самому что-то для него важное: -- Если Кот станет продолжать, как сегодня, то это будет великое дело. Чтобы и низы и верхи видели и сознавали, что на каждой ступеньке кучкуются одинаково ограниченные, предсказуемые и самолюбивые суки! Давай хряпнем за Кота, как за разрушителя подлых устоев! Мы выпили. А когда выпили, я осознал, что только что пил за Кота. Стало как-то неуютно. А до этого я помогал Кинологу водить Кота. То есть, попросту был Котом. Работал за Аллергена и на Аллергена. Он втянул меня в водоворот своего влияния, да даже страшнее, он втянул меня в себя... Вот оно как происходит... Я вскочил, стал ходить по комнате Рони. Со всех стен на меня пялились какие-то плакатные клыкастые монстры. Подошел к окну. Старый желтый месяц с кривой усмешкой падал на меня, как обрезок ногтя. -- Чего заметался? Спички ищешь, гы? -- Подлые устои, Кинолог -- это частный случай. Кот ими не ограничится. Кот Когда я был котенком, мне казалось, что время поделено несправедливо. Целых шесть дней были отданы в полное распоряжение вертикалам и лишь один день, шаббат -- был подарен котам. Я до сих пор помню это пьянящее чувство безопасности, когда после захода солнца глохли моторы, переставали визжать шины и можно было спокойно бродить по кварталу, не отслеживая неуловимую разницу между пешеходной и проезжей частью. В шаббат ночи темнее, а звезды ярче. Шаббатняя ночь, становясь грациозной сытой кошкой, лоснится жирным здоровым лунным светом. Она нежится у покрытых белыми скатертями обильных столов, трется о ноги вкушающих яства, мурлычет змирот -- средневековые субботние песни. Но главное, она избирает среди вертикалов тех, с кем делится своей душой, одалживая на этот особенный седьмой день то, что их мудрецы называют "нешамат йетера" -- дополнительная душа. Так каждый избранный вертикал каждый седьмой день недели становится двойственной сущностью и даже немного приближается к сфинксу. И в честь этой двойственности зажигают их самки две свечи, преломляются их самцами две халы, а раньше, по окончании египетских благословенных времен, выдавалась бредущим по пустыне вертикалам двойная порция манны. Коты же не обретают двойственности, не приближаются к сущности вертикалов. Мы просто владеем этим днем -- полностью, без остатка. Шаббатние трапезы вертикалов обильны и вкусны. Они предвещают разнообразные и сытные пиршества котов. Коты растекаются в блаженстве субботней тишины, когда никто не осмеливается вливать яд какофонии в наши чуткие уши, когда все звуки мира становятся спокойными и естественными, своей естественностью врачуя располосованные за шесть вертикальих дней нервы. Что получили мы от слепого Ицхака взамен благословения, предназначенного нам по праву первородства? Лишь обещание: "Не плачь, Эсав! Зато твои потомки не будут слугами потомкам Якова, а потомки Якова все равно будут кормить котов". Поэтому не служат коты вертикалам ни в один из семи дней недели, ни в один из двадцати четырех часов суток, ни в одну из шестидесяти минут часа. А вертикалам, избранным для получения на шаббат кусочка кошачьей души, строго запрещено трудиться в субботу для собственного блага. Ибо не обязана трудиться на них кошачья душа. И нельзя им зажигать в этот день огня, чтобы не отпугивать пламенем обретенную кошачью сущность. Бережнее всех к шаббатней душевной добавке относятся караимы. Даже субботнюю трапезу завершают они в темноте, как настоящие коты. Вертикалы, избранные для получения порции шаббатней кошачей души, учат свое потомство, что суббота дана им, дорогим, как напоминание о том, что служащие Всевышнему не должны подчиняться людям. Тяжкий антропоцентризм, меняющий направление даже верной мысли, как "черная дыра" искривляет траекторию света. Вертикалам повезло, что коты не умеют смеяться. 12. ШАРОВАЯ МОЛНИЯ © Чемоданы в этот раз решили до конца не разбирать -- все равно через неделю снова в дорогу. Прилетев ночью, © с утра уже успели вытолкать в школу проспавшего Подростка; пригасить конфликт с соседям из-за недельного сотрясения ночного подъезда в музыкальных конвульсиях; купить новый электрочайник вместо старого, расплавленного, пока их не было, при попытке вскипятить в нем воду на газе; а также дойти до почты, заглянуть в заветное дупло и получить две бандерольки. © вскрыли их у первой же мусорки, разорвав обертку ногтями. В первой, из Питера, было несколько поэтических сборников Кота Аллергена "В реальности дочерней", выкупленных в издательстве "Геликон-плюс" и присланных надежной и неболтливой одноклассницей Макса. Из второй, московской, извлекли "@нтологию" -- сборник сетевой поэзии, детище Кости Шаповалова ака КШ. Анат давно ждала эту книгу, в которой она была автором не только стихов, но и послесловия. -- Представляешь, у меня подборка больше, у Кота,-- гордо заявила Анат. -- Покажи,-- не поверил Макс. Бесснежная аллея с распальцовкой зимних деревьев приманила их пустой скамейкой. © полистали книжки, попялились на облачное небо. -- Живем под знаком абсурда,-- обронила Анат,-- и небо наше -- это рисовое поле, на котором вырос хлопок. Все слои Города двигались с разной скоростью -- по небу плыли облака, под ними качались деревья, ниже -- машины, люди, коты. Облетевшие деревья открыли разбросанный по холмам Иерусалим. Макетные пейзажи чужих кварталов соединились с абсолютной реальностью первого плана. -- Они долго выращивали в себе внутреннего редактора,-- сказал Макс,-- чтобы в одну пречерную ночь его убить. И на унавоженной почве выращивать внутреннего кота. Вернувшись, © долго расчищали забитый "джанками" электронный ящик. Среди е-мусора и нескольких личных писем, они обнаружили приглашение вступить в фан-клуб "оригинальнейшего поэта современности Кота Аллергена". Обратный адрес был не знаком. Постоянный автор "Русского журнала" литературовед Мария Митренина отозвалась на кошачий манифест статьей "Нетнеизм и традиционная культура". А в Livejournal Дима Вернер, создатель чуть ли не самого посещаемого в Рунете сайта anekdot.ru, написал: "Этот кот, дорогой, сочиняет очень дорогие для меня стихи". Макс взглянул на приунывшую Анат и, раскрыв книжку Аллергена, воздел указательный палец вверх: -- Пункт 12 Манифеста. "НЕТНЕИЗМ предполагает любые отношения создателя со своим созданием, дорогим -- от любви до ненависти, включая любовь без взаимности или творческое соперничество". -- Ой, смотри-ка! -- Анат зашла в журнал Кота.-- Какая прелесть! Даже Пушкин, дорогой, не сказал всей правды о Лукоморье. Почему? Потому что правда, дорогая, всегда относительна. И зависит от времени и от субъективных особенностей доносящего эту правду до масс. Например, истинную правду способен выразить идиот. Но это будет правда идиота, дорогого. Зачем она нам? Так вот, помните, дорогие: "Златая цепь на дубе том, и днем, и ночью кот ученый все ходит..." Здесь Пушкин, дорогой, сказал не всю правду. А вся правда такова. Когда кота спускают с золотой цепи, он постигает свободу. Испытание дорогой свободой длится ровно до того момента, когда рванувшийся прочь дорогой кот не повисает на более длинной, но уже серебряной, менее дорогой цепи. Ходит кругОм. Затем -- снова свобода. И хрип на медной через какое-то энное расстояние. Далее -- железо. Но это уже очень далеко от пресловутого дуба. Шелковый шнурок. Короче, дело заканчивается чем, дорогие? Пеньковой веревкой дело заканчивается. Длинной. Почти не стесняющей свободу передвижения. Она даже ровно на шаг длиннее высокого обрыва в пропасть. Так что свобода, дорогая, соблюдена до полной и окончательной ее стадии -- до свободы выбора. -- Признавай, что я был прав! -- потребовал Макс.-- Только громко и отчетливо! Теперь видишь, насколько Белла стиль чувствует. Правильно ей пароль дали. -- А если, все-таки, проболтается? Перед отъездом © отдали Белле кота Аллергена. Не навсегда, на недельку, по ее убедительной просьбе. Просьбы людей, переживших теракт, обладают особой убедительностью. Белла сама зашла к ним -- проведать Кота, как она объяснила. После такого объяснения ©, уже аллергизированные социальными успехами собственного Кота, сделались официальными и некоторое время улыбались криво. Когда же Белла начала неожиданно подробно и не очень связно рассказывать о своих проблемах и предчувствиях, © стали стремительно проникаться сочувствием. Белла рассказывала, что старается не быть одной, но у нее это плохо получается, потому что сидеть долго в гостях она тоже не может, а сидеть в кафе боится, что по ночам по дому не ходят приведения, конечно, но что-то такое все же бывает -- промелькнет и все, как мышка, только больше и в инфернальном смысле. И если она сидит в Интернете, например, то не возникает, как раньше, ощущение открытого пространства впереди, а, наоборот, она все время ощущает за спиной пустоту. Ей и раньше было страшновато одной в этом доме, но и близко не так, потому что теперь бывает просто ужасно, да даже и не бывает, а постоянно. А вот когда у нее жил вот этот вот здоровенный теплый рыжий бандит, то страшно почти не было. Тут с © случился рецидив благодарности Белле за согласие вернуть им блудного Аллергена. Поэтому, когда Белла узнала об их отъезде и попросила дать ей на это время Кота, © не раздумывая закивали. Белла очень обрадовалась, но не ушла, а стала вслух мечтать, как будет теперь сидеть ночами у компьютера с Котом на коленях, а он будет мурчать, и пусть даже не будет чашки кофе, зато можно не заставлять себя идти спать, а просто разговаривать в чатах... хотя в чатах разговаривать стало невозможно, потому что, видимо, в ней самой что-то испортилось -- она чувствует, что с ней неинтересно общаться, да и никто не общается, а на форумах еще хуже -- там, сколько тем она ни открывала, никто их не подхватывает, а в гостевых ее реплики просто перестали замечать и перешагивают через них, и она себя вообще стала чувствовать звонящим в никуда мобильником... таких мобильников было много в кафе, тогда, когда она вышла из туалета, увидела, отключилась, а потом уже пришла в себя и услышала, как из еще неубранных тел звонят, и звонят, и звонят... © притихли. Их пробило на жалость, хотелось сделать для Беллы что-то большее, чем просто дать кота на недельку или порекомендовать хорошего психолога. Кроме того, они внутренне сочли образ про звонящие на тот свет мобильники подаренным и желали отдариться. Первым не выдержал Макс -- он придумал способ сделать Беллину виртуальную жизнь яркой и интересной, но не решался без согласия Анат его предлагать. Обычно © понимали друг друга с полужеста. Поэтому Макс затащил Аллергена на колени и, встретившись глазами с Анат, потыкал Котом в сторону компа и перевел взгляд на Беллу. Анат покачала головой. Макс кивнул утвердительно. Анат снова покачала головой. Макс снова утвердительно кивнул и показал взглядом на субботние подсвечники. Анат вздохнула и пожала плечами. Так Белла стала хранительницей страшного секрета и обладательницей пароля к кошачьему журналу. И после полуторачасового инструктажа получила право мяукать. Уходила она от © почти счастливой, она знала -- что бы ни сказал Кот Аллерген, в Сети будет живое эхо... -- Вот же подстава! Макс! Макс, иди сюда! -- заорала Анат, проскроллив кошачий журнал на предыдущую запись.-- Да где ты там? И что теперь с этим делать?! Макс подскочил, и © вместе прочитали есенистые куплеты Кинолога. -- Не ожидал,-- расстроился Макс.-- Думаешь, это Белла? -- Нет. Не думаю. Скорее всего нет. Просто отдала пароль. -- Кому? -- Кому-то. Какая разница. Пошли, заберем Аллергена и спросим... Слушай, а может это ты? -- Анат подозрительно покосилась на соавтора. -- Нет. И не ты, правда? -- Макс ответил не менее проницательным взглядом. После этого озадаченные © пошли релаксировать на балкон. И обнаружили там прожженные сиденья, разбитую плитку, холодный ветер и моросящую водную труху. © нахохлились в креслах и зло уставились на университет, который в осенней атмосфере зимнего Иерусалима выглядел вполне по-европейски. Голубь на проводе поднял крыло, промыл. Поднял второе. Дождь вдруг прекратился. Голубь недоуменно посмотрел вверх. -- Вода кончилась, парень,-- сочувственно сообщила Анат. -- Помнишь, как-то давно Давид придумал забавное... Что когда мы общаемся по мобильникам, то на самом деле каждый говорит с тем, кто черпает из той "тарелки", к которой тянется сигнал. И в итоге мы говорим неизвестно с кем и слышим непонятно кого. Но проявляется это редко, только когда этот, с тарелкой, хочет нас использовать и начинает редактировать. -- И что? -- Просто если бы это было правдой, то в Интернете все это должно усугубиться. -- Да ну, что такое Интернет? Всего лишь вовремя придуманный инструмент для размывания реальности. Процесс-то давно пошел, но Интернет его здорово катализирует. -- КОТОлизирует... Холодно так просто сидеть. Глинтвейн? -- Именно! © ушли на кухню, варганить фирменный экспресс-глинтвейн. Там был грязноватый поспешный порядок -- явно в последний момент перед их появлением что-то заметалось, замывалось и размазывалось. © осмотрелись, вздохнули и убежали обратно на балкон с полными бокалами тепла. Начатая тема дожидалась их там, как зайчик под елкой, и тут же бодро забарабанила: -- Вот смотри -- тысячелетиями коллективное человеческое сознание комфортно обитало в сумеречной зоне между освещенной реальностью и затемненной мистикой. -- Для человеческого сознания вообще нормально стремиться в сумеречные зоны... Серое вещество тяготеет к серым зонам. -- И тут появилась еще и третья координата. Виртуальная. И реальности... -- реальности приходится воевать на два фронта -- мистики и виртуала... Война на два фонта... -- всегда стратегическая ошибка. Реальность обречена. Если не на гибель, то, как минимум, на размытые границы. © согрелись, увлеклись и подобрели. Еще немного потерзали тему о сгущении рационально-мистического тумана в головах. И замолчали, наслаждаясь ощущением правильно сформулированной правоты. Они просто ощущали в сыром холодном воздухе как все реальное размывается в мистику и виртуал. Современный человек еще шел по земле, но уже почти не чувствовал ее своими подошвами -- каждый шаг сопровождался взмахом двух крепнущих крыльев -- мистики и виртуальности. Существо шагало-летело с сосредоточенным лицом и под ноги уже не смотрело. -- Да нет у него вообще никакого лица,-- вдруг передумала Анат.-- Там дыра. Макс смотрел на раскачивающиеся, как евреи на молитве деревья: -- Но и виртуальная реальность становится все менее надежной. -- Все более лживой она становится! Потому что порождает новые виртуальные реальности. И каждая со своим кривым зеркалом. И через эти зеркала они друг с другом переглядываются. В дверь постучали. -- Легок на помине,-- сказал Макс. -- Думаешь, Давид? -- А кто еще может материализоваться после такой фразы? Давид принес выражение обобщенного недоумения на своем новом безбородом лице и решительность в пластике. Раньше он двигался иначе -- словно подкрадывался к спящей птице -- как-то это © обсуждали. Теперь птица улетела, и он шел к гнезду, зная где оно. Давид Тогда у Кинолога, строя ловушку для Аллергена, мы попались сами. Я попал в расставленные Котом сети. Глупо, легко, сам побежал на звенящий колокольчиками и блестящий игрушками аттракцион. Комната смеха оказалась западней. Потом когти втянулись. Мне вроде бы вернули свободу воли, я снова делаю, что хочу и считаю нужным. Но я-то уже знаю, что это свобода мышки, вольной отбежать на расстояние протянутой лапы, что в любой момент виртуальные когти могут снова подцепить мое сознание и волю. Страж не может быть игрушкой. Поэтому я иду к Аллергену. Проиграв в виртуальном мире, я хочу победить в реальном. Стучу в дверь ©. И думаю -- почему я не позвонил, как обычно? Неужели только из-за того, что они установили новый звонок? Мяукающий. Содержимое Храмовой Горы превращено в мяуканье. И сделано это с моей подачи, я подбросил им котенка, оказавшегося кукушонком. И теперь © -- одно из звеньев цепи... Цепи... потом пойду к Рахели, пусть объяснит почему давнишняя аллегория Белки появилась у Аллергена в журнале. © дома. В коридоре лежат распотрошенные чемоданы. Приехали или уезжают? -- Давид, как ты узнал, что мы вернулись? -- Я не знал, что вы уезжали... А Кот дома? -- Ты, собственно, к нам или к нему? Странно, что они спрашивают без улыбок. Как будто действительно допускают эту возможность. -- Я мимо проезжал. Плохой ответ. © живут в тупике. На столе вижу книжки. На одной написано: "Кот Аллерген. В реальности дочерней". Неужели, все-таки ©? Не может быть, я ведь проверял... Беру желтенькую книжку в руки, открываю. На титульном листе написано каким-то корявым детским почерком: "Дорогой Анат от дорогого Кота". Смотрю на Анат. -- Видишь,-- улыбается она,-- сам прислал. -- Почему прислал? -- мне неясен мотив Кота.-- Откуда прислал? -- Наверное, потому что я Аллергеновский лауреат,-- не без гордости отвечает Анат.-- Кот Аллерген, когда вел Анти-Тенета, отметил мое стихотворение, как лучшее в Сети за неделю. Я раскрываю книжку Кота. Ну конечно, она открывается "Манифестом Нетнеизма". Первый стих всегда программный. Поэтому я читаю его вслух, медленно: Мы -- рыжие. Я, осень и огонь. Меня назначили шутом на праздник жизни, чтоб забывалась в смехе рвань и голь, и чтоб спектакль был безукоризнен. Сгореть в депрессии осеннего огня -- поступок, восхитительный для черни, но слишком схематичный для меня, живущего в реальности дочерней. -- Как ты хорошо читаешь! -- тепло говорит Анат. -- Стихотворение же хорошее,-- вкрадчиво отвечаю я.-- Или нет? Ты как считаешь? Как ты вообще относишься к стихам Кота Аллергена? Анат пожимает плечами: -- Смотря к каким. Ты этот кошмар в Ливжурнале видел, куплетики эти? Если ты, конечно, по-прежнему наблюдаешь за Котом. -- Нормальные куплетики,-- вдруг говорит Макс таким тоном, что не знай я кто их авторы, заподозрил бы, что это он их насочинял. Я как раз хотел узнать мнение © о Бавильском. И спрашиваю об этом. Макс пожимает плечами: -- Критик из обоймы. Пытается пробиться из провинции, что само по себе непросто. На мой вкус для критика слишком бесконфликтный. Хорошист. -- Мы недавно вообще поняли, что литература -- это барское дело. В смысле, что важен не статус, а как ты его получил,-- Анат, как двуликий Янус, мерцает своими греко-славянскими образами. -- Если потно, угодливо, суетливо или нечистоплотно, то талант мстит,-- добавляет Макс после секундного колебания. Это колебание я отношу к их роли в цепи, тянущейся с Храмовой Горы в пропасть. Неужели ведают, что творят? -- А откуда вы знаете, что он такой? -- спрашиваю я. © смеются одинаковым смехом. Макс хлопает меня по плечу: -- Да ладно. А вот про барство мы не додумали. Трудно, знаешь, найти определение литературного барства. Такое, чтобы Алексей Толстой оказался меньшим барином, чем Мандельштам. Хочешь попытаться? Но мне не до этого. Мне бы их заботы! -- Что-то Кота не видно,-- говорю я озабоченно, потому что я действительно озабочен.-- Опять за сундуком, что ли, спит? -- Он в такую погоду под батареей спит, он же не дурак. -- Где?! -- Сейчас? У Беллы. Мы перед отъездом ей отдали. Надо будет съездить забрать. Аллерген в Старом Городе! Снова! В третий раз! А я ничего не чувствовал... Я еще как-то на автопилоте вежливости соглашаюсь посидеть, как мы всегда делали, на балконе -- выпить стакан глинтвейна. И чуть не захлебываюсь пряным горячим напитком, когда на перила пикирует жирная наглая сойка и, нагло глядя мне в глаза, душераздирающе мяукает. Белла В этом Городе ты всегда одна. И он сам -- тоже один. Здесь одиночество не сосуще, не беспросветно, оно здесь единственно возможно, потому что все, что происходит с тобой здесь -- это происходит только с тобой и только здесь. Ты всегда остаешься наедине с этим Городом. Но он не замечает тебя. Он -- один, он концентрирует взгляд на том, что происходит в его тайных пластах, он оголен в своем божественном одиночестве и ждет лишь взаимодействия с Тем, Одним, жилищем которого он является. То есть, является он жилищем кого попало, но это так, временно. Поэтому наш бледный белый Город при каждом закате розовеет от стыда за пройденный день. На то ему и белая облицовка. Город помнит о своем истинном Предназначении. Все мы помним. Нас много, одиночек, которым позволено находиться в этой странной атмосфере духовного ожидания. Мы напряжены и наэлектризованы каждый -- своим ожиданием. Общая у нас лишь игра в духовную шаровую молнию, которая происходит не по нашей воле, не по нашей вере, не по нашим правилам, а потому, что происходит. Какая это игра, знает только сама шаровая молния. Ведь на самом деле не мы играем с ней, а она с нами. И мы соглашаемся на эту игру без правил, соглашаемся ради декораций, в которых она происходит, ради предков, скрытых в темноте зрительного зала. Ради того, чего нет в нас, но хочется верить, что есть. Духовная шаровая молния плывет над раскрытой обнаженностью этого Города, крутится в потоках его испарений, ускользает от дуновения рациональности, сдержанным страшным свечением обнаруживая себя вдруг, внезапно, у самого твоего лица. Ты избран! Ты рад? Ты боишься? Замри, может быть она не почувствует твоего напряжения, твоего одинокого тепла, скользнет, вылижет пространство вокруг, исследуя его, да и улетит на поиски иного. А ты будешь жив, лишь слегка опаленная кожа напомнит о несостоявшемся, о том, что все не так однозначно, что в любой момент может повториться. А ты будешь жив и несчастен, потому что знаешь, что самое главное в твоем иерусалимском одиноком существовании -- это встреча с духовной шаровой молнией, это жертвенность, которая живет в тебе и которая тоже -- одна. Всегда одна. И сжечь ее можно только одним способом, который тебя миновал... Мы с Леей сели пить чай на втором этаже, в моей обжитой комнатке. Из-за этого придурка приходится карабкаться с подносом наверх, чтобы не сажать Лею там, где я их познакомила. -- У тебя красивое кольцо,-- говорит Лея.-- Новое? Я снимаю кольцо, протягиваю ей. Кольцо я купила недавно, уже после кафе. -- Совершенно необычный дизайн,-- хвалит Лея, а смотрит на меня недоуменно -- еще бы, такого размера кольцо можно надеть только с какой-то странной целью. Такая цель у меня была. Ее мне подсказал Кинолог, когда утешал меня после теракта. Вернее, когда он серьезно сказал, что я, по еврейской традиции, должна помолиться за свое чудесное спасение -- специальной молитвой. И я, как идиотка, спросила -- какой? И подставилась. -- Тут меня Кинолог молитве научил. Сказал, что такие, как я, вместо принятой "Биркат а-гомель" должны произносить: "Благодарю тебя, Господь, сохранивший мне пальцы, чтобы надевать кольца". Я тут же пошла и вот это купила. На память. Лея сразу откладывает кольцо в сторону, как-то чуть брезгливо: -- Кинолог? От него ты и не такое могла услышать. Тебе, Белла, еще повезло. Ведь он мог бы и что-нибудь вроде такого предложить: "Благодарю тебя, Господь, что я пережила критические дни моего Города и вступила живой и здоровой в его новый цикл". -- Знаешь, чем дальше, тем больше слова "живая" и "здоровая" расползаются в разные стороны...-- говорю я. -- Ты что, плохо себя чувствуешь? Мне казалось, ты справилась с этим. -- Да не настолько. Уже проходит. Вот только вчера гуляла, специально подальше от центра... Смешно просто -- гуляю, гуляю, осень, солнышко, а на переходе светофор на зеленый свет затикал, для слепых... А я как шарахнусь в сторону... Сначала шарахнулась, а потом поняла почему -- на мину же похоже... При этом я мину ни разу не видела, конечно. Может они и не тикают совсем, как ты думаешь?.. О, смотри, явился рыжий! Кот никогда не упускает случая поваляться на диване в нашем обществе. Кот -- дамский угодник. Его скоро заберут. И что я без него буду делать? Надо мне отсюда переезжать... Но для этого надо родить и унаследовать... А до этого надо дожить. -- Смотри, Лея, какой котик замечательный. Дааа, ты замечательный... Он у нас и мурлыка, и лентяй, и ласкун, и стихи никакие не пишет, как его мерзкий тезка, даааа, хороший котик, тепленький животик, и не спамит никому про свои гадкие книжки, и за ушком его чешут, и по спинке гладят, и не хамит он никому, никого не воспитывает... Лея, ты знаешь какой я вчера спам получила? -- Спам -- это что? -- Это электронный мусор, рекламы всякие, которые сразу на миллион электронных адресов шлют... Вчера получаю е-мейл с предложением купить книжку стихов Кота Аллергена, представляешь? "Ваша киска, если бы у нее был хоть один доллар, купила бы не "Вискас", а сборник стихов Кота Аллергена". Котик, а давай накупим тебе кучу книг твоего тезки. Но чур вместо "Вискаса", а? Тебе это понравится? Лея почему-то смеется. Надо мне у нее учиться, учиться и учиться. Как она решилась рожать, зная что могут быть отклонения?.. И так легко сказать: "Могут. Но могут и не быть. Не нам решать". Давид сволочь, все-таки. Даже если псих. -- Ты знаешь... Есть шанс, что я в этом виновата... Косвенно. Я подумала -- ну если меня бросили ради какого-то там виртуального кота, то могу я получить с этого паршивого кота хоть шерсти клок? -- То есть?! Лея чуть краснеет: -- Ты же знаешь, я занималась психодрамой. Вот я и придумала "клонотерапию". Вместо того, чтобы играть роль в пьесе, больной заходит в Интернет, приняв прописанный врачом виртуальный образ... -- Ой, нет! -- Понимаешь, главная проблема была в том, что терапевтический эффект ожидалось получить в результате активной социализации больных, а на разработанные нами виртуальные образы в Сети реагировали слишком вяло. Я чувствую на собственной физиономии, как "лицо ее исказила грустная улыбка". Ну вот я и стала героиней сериала. Хорошо, хоть Лея занята объяснением: -- В общем, подобрала я группку сохраненных шизофреников. Дала им Кота Аллергена. И так все сразу здорово пошло-поехало! Один, Олег, программист, кстати. Может, это он рассылает рекламу книжек?.. Ну что ты так странно смотришь... -- Я не странно... Как раз очень... интересно... -- Ну, литературные сайты я не трогала, туда все-таки настоящий Аллерген первым пришел. А выбрала несколько политических, где постоянно присутствует еврейская тема... Знаешь, пух и перья! А какой лечебный эффект, ты просто не поверишь!.. Наверное, тут еще был и момент мелкой мести... Я-то себе так не формулировала. Ну был, был. С другой стороны -- ну и что? Кому это мешает? Какая-то пауза возникает неприятная. Мне нечего ей сказать, а она хочет услышать одобрение. Точно, сериал. Восточный. Две сытые белые госпожи сидят в задрапированной тяжелыми коврами комнате, пьют слабый чай из хорошего сервиза, говорят о своих проблемах. Проблемы, соответственно, вечные -- любит-не любит, уходит-приходит, мы беременные, а они, сволочи, нет... -- Скажи...-- наконец, придумываю я продолжение серии,-- только не обижайся... Просто мне показалось... Ты не пыталась как-то на Давида через Аллергена влиять? Не задавала Коту такие наводящие вопросы, предполагающие нужные тебе ответы? Такого цвета я Лею еще не видела. Зачем было спрашивать? И я поспешно говорю: -- Я спрашиваю, потому что я сама так делала. Хотела хоть как-то тебе помочь, достучаться до Давида... Ну, что не ведут себя так, как он, нормальные мужики... Она вздыхает: -- Как раз ведут. Давид демонстрирует хрестоматийную схему поведения мужика, желающего уйти от ответственности. Жаль мне ее. И себя мне тоже жаль. Мы с ней теперь почти родственницы -- обе беременны от моих одноклассников, если даже не... Стоило лишь подумать о своих соучениках, как тут же в интеркоме прорычал голос Гриши и потребовал впустить и напоить погорельца. Давид Я выхожу от © в отсыревшую зябкую реальность Города. Время утекает и впитывается в пространство. Ветер налетает порывами и хлещет по земле, как мокрый хвост нервничающего льва. Сев в свою "канарейку", я ощущаю хрупкость временного пристанища... защитился от ветра, но почувствовал себя внутри консервной банки... Куда теперь? Чувство кончающегося времени было для этого вечного Города невероятным, чужим. Но оно возникло, и я поверил в него. Это означает, что у меня больше нет права на ошибку. Вместо того, чтобы завести мотор, я закуриваю. Что же, получается, Кот переиграл меня и в реальном мире? Или меня, все-таки, переиграл Хозяин? Ведь это он желал, чтобы Кот находился при Рахели, в Старом Городе. Они не теряют времени даром. Кто они? Вот это я и должен понять. Они. (Он. Она. Оно.) Но успею ли? Ведь с момента, как пьяный Ортик разболтал такие важные факты, я не сдвинулся ни на сантиметр. И все мои усилия -- это тщетные попытки, бессмысленные, как рев мотора буксующего грузовика. Я зачем-то оборачиваюсь. В моих выводах все время возникает неискоренимое логическое противоречие. Это бесит. Итак, я в тысяча первый раз с того момента, как Ортик ушел не похмелившись, повторяю свои выводы. И снова чувствую, насколько близка разгадка. Итак: Рахель и Лея беременны от Хозяина. Хозяин -- не человек. Хозяин не может защитить Рахель от какой-то угрозы, носящей "львиный" ("кошачий") характер. Лея забеременела в результате изнасилования, носившего "львинокошачий " характер. То есть, Лея с одной стороны беременна от Хозяина, а с другой стороны -- от чего-то "львинокошачьего". Значит, "львинокошачесть" -- это свойство самого Хозяина. И раз он не может защитить Рахель от "львинокошачьей" угрозы, то получается, что он парадоксальным образом не может защитить ее от самого себя. Разгадать это логическое противоречие мог бы помочь Ортик, согласись он рассказать от кого беременна Рахель. Но он слишком запуган, чтобы на это надеяться. Поэтому надо попытаться понять, что сделал Ортик, потеряв контейнер со спермой Линя. А как это понять? Что бы сделал я на его месте? Я бы признался Белле в случившемся. И если бы попросила меня молчать, чтобы она не потеряла наследство, молчал бы. Но Ортик не тот человек, да они и не друзья детства, он, конечно, не смог ей в этом признаться. Что бы сделал Кинолог? Тут просто -- признался бы Белле во всем и предложил бы сделать совместного ребенка, а наследство Линя поделить. Не для Ортика. Что сделал бы Гриша? Гриша не стал бы признаваться. Вместо спермы Линя отдал бы свою и никогда бы никому не рассказал. И это Ортик мог бы сделать. Но... В возрасте Ортика у религиозного еврея должна быть куча детей. А у него ни одного. Он был женат, а детей тоже не было, и после этого он уже не женился. Религиозный еврей не может говорить, что не стоит иметь детей, как он говорил мне, потому что есть главная заповедь "плодитесь и размножайтесь". Поэтому, скорее всего, у Ортика какие-то проблемы в репродуктивной сфере. Значит, с большой вероятностью от его спермы Белла не забеременела бы, начались бы проверки и тайна раскрылась. А вот что Ортик мог сделать... Он ведь был координатором этого безумного проекта, о котором мне мало что известно... они пытались применить новые достижения генной инженерии для получения Машиаха и, по словам Ортика, многого добились, но смерть Линя проект оборвала. Ну вот и сперма. Если это просто сперма анонимного донора, то откуда у Ортика этот панический ужас от вопроса об отцовстве? Если он все равно уже сказал, что это не Линь. Значит, это была не просто сперма, а некий измененный генетический материал. Неужели смена Белкой имени связана не с какой-то угрозой, а с тем очевидным фактом, что мать Машиаха не может носить собачье имя Белка?! Спокойно. Надо уметь поверять логику здравым смыслом. Я, конечно, в этом совершенно ничего не понимаю, но из самых общих соображений ясно, что на начальном этапе их исследований, ни о каком Машиахе не могло быть и речи. Но Ортик, как бывший генетик и вообще сдвинутый на этом проекте, мог захотеть (раз уж все равно все пропало) использовать ситуацию хотя бы для опыта. Чтобы получить, например, промежуточный результат и подвести черту под этапом своего генетического проекта, который летом так трагически оборвался. Логично. И правдоподобно. Но тогда получается, что Белла забеременела не от Хозяина. Но я уже вывел, что Хозяин -- отец ребенка Рахели. Просто как будто Белла и Рахель -- не одна и та же женщина. Я долго кашляю, поперхнувшись сигаретным дымом. Слишком глубоко вдохнул, когда все понял. Конечно! Хозяин -- не человек. Следовательно, сперма его -- метафизична, не материальна. То есть, неважно чья сперма оплодотворила женщину. Ребенок принадлежит Хозяину по другой причине. Он не начинает акт оплодотворения, но завершает его. Вот так. Я уверен, что прав во многом, если не во всем. Но из понятого, кроме общего ощущения безысходности и желания с ней бороться, не вытекает конкретных приказов. Мне нужно в Грот. Только там я смогу поставить последнюю точку или последнюю кляксу -- это уже от меня не зависит. Я завожу мотор и еду на поверку. Синюшное венозное опускающееся небо, тромбы машин по артериям дорог. Посеревший, посиневший город задыхается от сердечной недостаточности. Лес. Тут дышится легче. Никого. Ветки-корни растущего из Грота дерева гибко шевелятся на влажном ветру, как щупальца. Я ныряю под них, в пасть этого холодного скользкого спрута. Как я хочу, чтобы там оказался хоть кто-то, с кем можно говорить. Но уже понимаю, что не встречу никого, кроме себя. Подсказки кончились. Холодно. Грязно. Покрывало исчезло. Я не сажусь на мокрую землю, а засовываю руки в карманы, ежусь против воли. Рука натыкается на камень. Гришин сфинкс! Отдергиваю ладонь от его жгучего холода. Я нарочно последние дни носил его с собой. Положил в карман в тот самый вечер, когда бродил вокруг Гришиной мастерской, заглядывал в щели ставен, чтобы убедиться... Убедился... С тех пор сфинкс со мной. Чтобы натыкаться и обжигать руку его древним пламенем. Бродя вокруг Гришиной мастерской и сжимая сфинкса, я вдруг ощутил, что это такое -- большее и меньшее зло, как они недолюбливают друг друга, поскольку одно стремится к злу абсолютному, а второе -- все-таки к добру. Добро может оставаться добром пока не начинает сопротивляться злу. А когда начинает, превращается в меньшее зло. "Меньшее зло" -- это то, чем становится добро, вынужденное вступать со злом в странные взаимозависимые отношения, чтобы потом сильнее и смертельнее поразить своего главного противника... Сфинкс все время то греет мою ладонь жарким львиным телом, то холодит прохладным человеческим лбом. Двойственность его словно продолжается в меня. Она органична. Органичная двойственность. Та, которой не бывает в жизни, но без которой и самой жизни не бывает... ДВОЙСТВЕННОСТЬ! ДВОЙСТВЕННОСТЬ ХОЗЯИНА. Я понял! Как Вселенная -- это хаос и структура, как человек -- зверь и Бог, так и мой Город, поворачивающийся то к луне, то к солнцу, причащается то светом, то тьмой. Сначала Лея беременеет во тьме, от львиной сущности, и Хозяин пытается уравновесить это беременностью Беллы, которую переименовывает в Рахель. Два разъединенных продолжения Хозяина растут и готовятся бороться друг с другом за Город. И дряхлеющий, умирающий Хозяин не сможет остановить распрю, не удержит равновесия, не сохранит баланс. И Город накренится и падет к ногам Леиного потомства. А ведь Иерусалим -- замковый камень мира. И в глобальной катастрофе буду виноват один я. Потому что Страж львиной стороны успел больше. Я Страж той стороны ДВОЙСТВЕННОСТИ, которая обращена к человеку. Аллерген же на другой стороне. И пока эти стороны сжимали Город, он замыкал мир. Но вмешалась новая, созданная другими буквами реальность. И там, в Интернете, я лишь трусливо следил, а Аллерген действовал и распространялся. Изменения произошли и продолжают происходить, и баланс меж ликами ДВОЙСТВЕННОСТИ утерян. Хозяин борется сам с собой, он распадается, а это значит, что скоро наступит конец всему, что сначала Хозяин, потом Город, а за ним и все, обладающее хоть какой-то структурой, исчезнет в Хаосе. И теперь я понимаю, почему Хозяин забрал моих жен в свой гарем. Это знак, что он ждет от меня помощи. Он взял на себя заботу о них, чтобы развязать руки Стражу! Я осторожно разжимаю судорожно сжатую руку, и сфинкс падает вглубь кармана. -- Я понял! -- отчеканиваю я негромко, но этого достаточно, чтобы быть услышанным.-- Я сделаю, что должен. И я слышу -- сначала как будто отовсюду шуршит чистая магнитофонная лента. Конечно, мой Грот связан с другими пустотами Города, с дополнительными резонирующими емкостями Иерусалима, которые доносят сюда редкое тяжелое дыхание Хозяина и, наконец, вздох облегчения. Гриша Теперь главное не подсесть на сочувствие. Погорельцем я быть перестану, а желание барахтаться в теплой водичке людской жалости может и не пройти. Ладно, поживу несколько дней у Белки вместо любимого кота. Вот судьба у нее -- раньше регулярно подбрасывала чужих мужей, теперь вот -- чужого кота. Как странно, что окружающие меня люди настолько не понимают, где как и чему сочувствовать. Летом, когда вся моя судьба горела синим пламенем, как десница Сцеволы, даже хуже -- ведь он-то был левша -- я только и слышал: "До свадьбы заживет!" Теперь все сочувствуют тому, что сгорел каменный сарай, причем застрахованный. Как был бы я счастлив, случись со мной лишь то, чему они все так трогательно сочувствуют. "Боже мой, все картины!" "Ты переживаешь, да? Бедный..." "Значит и фотографий не осталось? И все документы?!" "Остался вот так совсем ни с чем? Держись!" Сгорели, да. Несколько средней руки картин, старые электроприборы, скарб, а заодно, по-мелочи, сгорели и уникальные археологические ценности, цены не имеющие, не застрахованные, потому что нелегальные. Так что я не остался "вот так совсем ни с чем". Об этом я могу только мечтать. У меня, а вернее у мужа Алины, остался непокрытый гарантийный чек, который я ему отдал в обмен на древности. От количества нулей там рябит в глазах. То, что привезли © не покроет и четверти. Зато как же профессионально и нежно умеют сочувствовать наши психиатры! А ведь всего-то и требовалось не только трахаться с мужиком, но и лечить его. Глядишь, она бы замужем за Давидом была, а я был бы богаче, да и здоровее. -- Спасибо, девочки, за сочувствие,-- киваю я.-- Что бы я без вас делал. -- А что без нас, девочек, делают? -- Белка как-то аллергически усмехается.-- Других бы девочек нашел. Она не права. Она даже не догадывается, что сегодня никто не смог бы их заменить, как обе они оказались мне нужны. У нас тут просто консилиум состоялся. Как много удивительного узнал я на этом заседании Триумвирата про новую виртуальную жизнь Давида, зихрано левраха. Врочем, не надо спешить. Человек предполагает, а располагает не будем поминать кто. -- А ты Давида после этого видел? -- Нет, но собираюсь на днях навестить... Беременные девочки обмениваются испуганными взглядами. Белка не выдерживает: -- Гриш... Может, лучше через полицию? Официально? Мы ведь уже не в том возрасте... Я изображаю легкое недоумение, граничащее с замешательством: -- Полиция?! Да вы что, правда считаете, что это Давид все сжег? Да ну, сплетни, ерунда. Не мог он. Белка недоверчиво на меня щурится. Черт, переигрываю. И продолжаю: -- Хотя... Вообще-то, когда речь идет о Давиде, понятия "не мог" не существует... Наверное, мог. То есть, сжечь мастерскую он, конечно, смог бы. А вот заявить потом, что этого не делал -- нет, это уже не Давид. О, психиатр со мной согласна, кивает. Отец нашего ребенка -- не подлец. И не псих, да? -- Верно,-- говорит Лея.-- Давид патологически честный человек. Да-да, из тех, кому убить легче, чем соврать. Да и что значит для него соврать? Из корысти -- никогда. А вот ради высшей цели... Впрочем, если девочки говорят правду, а врать им незачем, да и не придумаешь такое, то высшая цель последних недель Давидовой жизни попеременно валяется у них на коленях. Неужели вот этот рыжий клубок шерсти и выведет меня из лабиринта к грамотному сценарию мести? Даже не только грамотному, но и нестандартному. Я слишком хорошо знаю Давида, чтобы действовать стандартно. На кондовую месть у полиции существуют отработанные методы. Впрочем, какая это месть? Это не месть, нет. Это -- оборона. Пусть профилактическая, но оборона. Я же его не трогал, я ему, как убогий -- убогому, правую руку простил. Он сам загнал меня в угол. Что я должен делать? Как отдавать астрономический долг? Не начинать же еще раз новое дело при живом Давиде! -- Вот я и собираюсь зайти к нему, сказать, что не вешаю на него поджог. Потому что ведь все вокруг в этом уверены, наверное, ему неприятно. Белла усмехается: -- У него стопроцентное алиби. -- Я слышал. А Белку беременность не портит. Вообще, она взялась за дизайн дома после этого теракта, звонила все время -- куда, что, где купить. Неплохо получилось. Надо похвалить: -- Белка, ты все классно подобрала по цвету, умница. С мебелью немного не в ту степь. -- Почему?! А что тебе не нравится? -- Диван вот этот. Зачем он тебе такой квадратный? Звонок. Неужели © за котом явились? Надо было самому им позвонить и кота завезти -- все равно за "инкассаторской сумкой" ехать. Да нет... Легок на помине. Не знаю второго человека, появляющегося так скоро после разговоров о нем. А что, выйду на пустырь, прошепчу три раза