Андрей Таманцев. Гонки на выживание --------------------------------------------------------------- Солдаты удачи-2: © Автор: Феликс Ветров (fvetrov(a)mail.ru) Изд: "АСТ" ? http://www.ast.ru OCR: Sergius A. Smirnof --------------------------------------------------------------- В романах серии "Солдаты удачи" все события взяты из жизни. Мы изменили только имена героев. Почему? Это нетрудно понять: слишком тяжела и опасна их работа. Каждый из них всегда на прицеле, вероятность избежать смерти приближается к нулю... Имеем ли мы право лишать таких людей надежды на завтрашний день?.. Таманцев А. Т17 Гонки на выживание: Роман. -- М.: Олимп; ООО "Фирма "Издательство ACT", 1998. -- 480 с. (Солдаты удачи). ISBN 5-7390-0494-2 (общ.) ISBN 5-7390-0545-0 ("Олимп") ISBN 5-237-01323-6 (OOO "Фирма"Издательство ACT") Шестеро друзей, молодых, отважных, остроумных, эдакая "великолепная шестерка", вступают в неравную схватку с сильными мира сего, которые пытаются ради собственной наживы переправить секретный груз за границу. Друзья не одиноки в борьбе, за ними -- серьезные профессиональные силы госбезопасности. И все же на переднем крае наши герои. Без их выдержки и отваги не завершилась бы операция, проходившая в смертельных схватках в воздухе и на земле. УДК 882 БВК 84(2Рос-Рус)6 © "Олимп", 1998 © Оформление. OOO "Издательство АСТ-ЛТД", 1998 Вы все хотели жить смолоду, Вы все хотели быть вечными, -- И вот войной перемолоты, Ну а в церквах стали свечками. А.Чикунов Черный ствол пистолета -- и сотни прикованных к нему глаз. Все застыло, будто окаменело в ожидании. Ну, ну же... Ну давай!.. Говорят, за мгновение до выстрела проживается заново вся прошлая жизнь... Но двадцать парней за рулем не видят сейчас ничего, кроме сверкающего солнечного блика на пистолетном стволе. Хлопок! Неяркая вспышка, серый дымок -- и тотчас надрывный вой, рев и частая нестройная пальба "пришпоренных" моторов. Глаза застят клубы едкой синей гари -- страшная сила резко срывает с места и уносит вперед. Нет, то не бой, не война. Это -- игра. Супермодная столичная забава. Гонки на выживание. * * * Двадцать пестро раскрашенных, измятых "Жигулей" несутся друг за другом, догоняют. Не снижая скорости, врезаются в тех, что замешкались, таранят, колотят бамперами... Удары! Удары!.. Скрежет металла... Победит тот, кто последним останется на ходу в этой свалке. Вот и вся задача. Нагнать, ударить, размолотить и отшвырнуть, выбросить из круга. Хохлов -- в голубой "пятерке", Мухин -- в ярко-желтой. Оба выступают в последнем, третьем заезде. Это гвоздь программы, когда яростный азарт гонщиков уже взвинчен до предела. Тело задубело от непрестанных ударов, пот заливает глаза, грязь и пыль покрывают лица. Тупой мертвый треск сминаемых багажников и капотов и жуткий вой перегретых, дымящихся моторов... Хохлов, он же Боцман, тяжелой ступней давит на газ, рвет черную баранку влево, вправо, сцепление... скорость... тормоз... Его машину закручивает волчком, и он лупит в заднее крыло машины Мухина... Тут нет друзей! Все противники! Все враги! Минута -- и уже ничего не разобрать в этой клубящейся каше, А на трибунах стадиона та же ярость азарта. Крики, вопли, свист, выпученные глаза. -- Бей его! Делай! Врежь!!! Мочи его! Мочи-и!.. Сизая туча плывет над ареной. Искореженные машины снова и снова врезаются в полурасплющенные драндулеты соперников. Пожарки и "скорые" наготове: в любую секунду рычащее стадо может вспыхнуть костром. Тягачи торопливо оттаскивают за границы арены груды бесформенной стали, совсем недавно бывшие автомобилями. Вот уже всего семь машин на поле... Пять... Три... Последние мгновения! В желтую "пятерку" Мухина с маху врезается чья-то красная "Самара", отшвыривает и опрокидывает набок... Их двое! На красной и голубой. Дуэль гигантов! Они несутся друг за другом... Но вдруг красную "Самару" окутывает белое облако, и она беспомощно замирает... Все-е-е!.. Минуты ожидания... Трубный глас информатора разносится над стадионом: "Победителем гонок стал Дмитрий Хохлов, Калуга, на собственном автомобиле! Уважаемые зрители! Сейчас состоится награждение победителя. Сегодняшний приз -- автомобиль "форд-эскорт" девяносто пятого года! Поприветствуем счастливчика! Он заслужил эту награду в честной борьбе!" На трибунах орали, свистели, топали ногами, размахивали флажками, швыряли в небо и топтали банки из-под пива, взрывали петарды. -- Что ж, -- сказал Иван Перегудов, -- видно, придется скинуться на шампанское. Пастух -- Сергей Пастухов -- угрюмо кивнул. -- Хрен с ним, -- усмехнулся Артист, он же Семен Злотников. -- Каждый зарабатывает на хлеб как может. -- Если бы на хлеб! -- зло вскинул серые глаза Пастух. -- Муху жалко, -- вздохнул Артист. -- Мальчик остался без сладкого. Он поднес к глазам мощный армейский бинокль и тотчас оторвался от окуляров. -- Ого! Вот так зрелище! Наш Боцман на волнах славы... -- А ну дай глянуть, -- протянул руку Док, бывший капитан медслужбы, военный хирург Иван Перегудов. Артист передал ему бинокль. Иван подправил фокусировку, вгляделся. И точно, какие-то дружбаны качали Боцмана-Хохлова, и тот нелепо взлетал, раскинув руки и ноги. -- Н-да... -- протянул Док и хотел передать бинокль Пастухову. -- Нет уж, премного благодарен, -- помотал тот головой. Два часа назад они съехались сюда, к этому стадиону в Крылатском, где по субботам проходили гонки на выживание. А еще за два дня до этого Пастухов получил у себя в деревне Затопино заказное письмо. В конверте была только вчетверо сложенная нарядная афишка предстоящих состязаний и входной билет. Ни записки, ни пояснений. Ничего не понимая, Сергей покрутил афишку перед глазами, но, когда в списке участников гонок на выживание нашел знакомые имена "Дмитрий Хохлов. Калуга" и "Олег Мухин. Москва", все встало на свои места. Все сразу связалось и объяснилось. Что ж. В любом случае в этот день ему надо быть в Москве -- предстояла встреча, о которой было заранее уговорено и к которой требовалось как следует подготовиться. -- Надо ехать, -- сказал он Ольге. -- Такое дело, сама понимаешь... Ребята ждут. Жена перечить не стала, только спросила, надолго ли. -- Дня через два-три вернусь, -- заверил Пастухов. И на следующее утро укатил на своем уже неновом, но еще крепком, надежном "ниссан-патроле". Вся пятница в Москве прошла в беготне и хлопотах. Он созвонился с кем надо, встретился. Все удалось, никто не обманул, не продинамил и к вечеру он получил то, что обещали достать. В субботу он приехал к стадиону в Крылатском. Перед этим провел ночь в машине -- ни до кого из своих мужиков дозвониться не удалось. Док, видимо, был на ночном дежурстве в госпитале, Муха, скорей всего, допоздна возился с машиной, готовясь к гонкам, поймать дома Артиста и пытаться было нечего. Артиста Пастух вдруг увидел, припарковывая свой "джип" на огромной стоянке у ворот стадиона. Злотников лихо подкатил на маленькой красной "бээмвухе", резко развернулся, ловко втерся в ряд залитых солнцем разноцветных машин и, высунувшись из окошка, приветственно помахал издали рукой, когда Пастух трижды нажал на клаксон. Из алой машинки Семена выбрался и Перегудов, он же Док. Сошлись, пожали руки. -- Ну что, купил? -- вместо приветствия торопливо спросил Артист. -- А то! -- улыбнулся Пастух. -- Брал с экспертом-консультантом, проверено от "а" до "я", все с гарантией. Отменная штучка, мировой класс! Спецы чмокали и закатывали глаза. Сказали, игрушка не хуже, чем у Чекасина. -- Молоток, командир! -- кивнул Док и с удовольствием оглядел Пастуха с головы до ног -- высокого, худощавого, успевшего здорово загореть к началу июня. -- Смотрю, держишь форму. -- Затопинский кислород, -- улыбнулся Пастух, -- мать-природа... -- Сколько с нас за игрушку? -- спросил Артист. -- По штуке с носа. А где остальные? -- Что касается Мухи и Боцмана, тут все ясно, -- сказал Артист. -- Ну а с самим нашим деятелем... Тут, брат, непредвиденная история. Залетел он... -- То есть в каком смысле? -- не понял Пастух. -- А вот в каком... -- И Артист в двух-трех словах объяснил отсутствие шестого. -- Не может быть! -- удивился Сергей. -- Да чтобы он... -- Может, еще как может, -- подтвердил Док. -- Уж поверь мне. Я у него там был на той неделе -- случай классический. Впрочем, он уже в порядке. -- Так что же делать будем? -- спросил Пастух. -- Я ведь, собственно, только ради этого и прикатил. -- Как я догадываюсь, ты тоже получил приглашение? -- Артист извлек из кармана легкой спортивной куртки точно такую же афишку, что и полученная Пастухом в Затопине. -- Вчера у себя в ящике обнаружил... И Доку такое же пришло. Тоже заказным. Позвонил Мухе. Он не отправлял. Стало быть, Боцман. Больше некому. -- Ясно, -- сказал Пастух. -- Общий сбор -- на трибуне. Эти автокамикадзе должны знать, где наши места. -- Я сказал Мухе на всякий случай, -- кивнул Артист. -- О Боцмане и разговора нет, коли он сам нас сюда зазвал. Не поскупился. Между прочим, билетики по двести тыщ... Док взглянул на часы. -- Ладно, мужики, двинули в Колизей, поглядим, что тут за цирк, а после все решим... И они пошли втроем -- высокие, стройные Пастух и Артист (один светловолосый, второй с темной шапкой вьющихся кудрей) и третий -- более плотный, похожий на их старшего брата. Они миновали линию контроля и начали подниматься по узким проходам туда, где были их места на трибунах, -- с виду люди как люди, такие же, как все эти тысячи пестро одетых фанатов нового вида спорта. Но было в них нечто неуловимое, что выделяло среди всех остальных -- то ли необычное спокойствие в глазах и лицах, то ли сдержанная скупость жестов. Они шли, и им почему-то, будто помимо воли, безропотно уступали дорогу, пропускали, торопливо поджимали ноги -- словно исходило от каждого из этой троицы незримое излучение опасности, силы и какой-то особенной уверенности в себе. Места их оказались из самых дорогостоящих и лучших на стадионе. Здесь вокруг полно было тех, кого теперь называли "новыми русскими" -- похожие друг на друга ребятки нового поколения: молодые толстосумы с расфуфыренными длинноногими эскорт-красотками и как бы неотделимые от них то ли блатные, то ли приблатненные коротко стриженные, накачанные, нагло-самодовольные парняги с холодными, цепкими взглядами -- быки, кидалы, отморозки из разных команд и бригад. Но и спесивые удачники-богатеи, и эти крутые братки почему-то невольно скучнели, встречая на миг жесткий взгляд Пастуха, ироничный -- Артиста, очень внимательный, пристальный и спокойный самого старшего из них -- Дока. И вот гонки кончились, толпы зрителей понемногу редели. Но на скамьях еще было полно людей -- многие ждали, когда освободятся проходы, и от нечего делать разглядывали расходящийся народ в бинокли, монокуляры, подзорные трубы и даже в снятые с ружей оптические прицелы. Среди них в гуще зрителей западной трибуны решительно ничем не выделялись трое молодых мужчин в свободной летней одежде -- спортивных рубашках, черных майках и длинных широких шортах по моде сезона. Расположившись в рядах по другую сторону арены, прямо напротив трибуны, где сидели Пастух, Док и Артист, двое из них молча отслеживали каждое движение объектов наблюдения в мощную дальнобойную оптику. Дистанция была немалая -- свыше двухсот метров. Но через линзы мощных приборов лица Пастуха и его друзей, казалось, были совсем рядом. А третий, чуть прикрыв глаза, отрешенно-сосредоточенно вслушивался в то, что звучало в обычных с виду наушниках от карманного плеера. -- Вижу всех... Все в сборе... Кроме шестого, -- переведя какой-то черный рычажок на своей зрительной трубе, едва слышно пробормотал один из наблюдателей и коснулся серебряной "сережки" в мочке уха. -- Звук в порядке. Принимаем отлично. Наши действия? -- Можете приступать, -- отозвалась "сережка". -- Дополнительные указания? -- Проводим основной вариант. -- Подтвердите -- работаем вариант "А"? -- Подтверждаю... Облачившись в белоснежный спортивный костюм призера, окруженный десятками людей с видеокамерами и фотоаппаратами, Боцман смущенно поднялся на пьедестал. Замелькали вспышки, заиграла музыка. Он растерянно принял из рук двух длинноногих блондинок в супермини ключи от своего "форда" и уселся за руль. Завел мотор и тронулся вперед, чтобы описать вдоль трибун круг победителя. -- Может, пойдем отсюда, а? -- оторвавшись от окуляров бинокля, обернулся к Ивану Артист. -- Да нет уж, дождемся... триумфатора, -- возразил Док. -- Вон Муха, -- сказал Пастух. И точно, маленький стройный Мухин устало карабкался по разбитым ступенькам, забираясь все выше от яруса к ярусу -- туда, где сидели его друзья. Добрался наконец, перевел дух. -- Здорово! Ну... как? -- растерянно и как бы виновато переводил он глаза с одного на другого. -- Если вы ждете аплодисментов, господин Мухин, -- сказал Артист, -- можете утереться. Не дождетесь. -- Да что я, не понимаю? -- махнул рукой Олег. -- Это Боцман, зараза, меня втравил! Хорошо хоть, тачка не своя была. Всмятку! И на мне ни одного живого места нету! -- Дураки живучи, -- утешил его Док. -- Как считаешь, -- спросил Артист, -- увидим мы сегодня эту фигуру поближе? -- и кивнул в ту сторону, где Боцман завершал почетный тур вдоль трибун. -- А вот посмотрим, посмотрим... -- угрожающе протянул Перегудов. -- А то я ему такую микстуру пропишу -- не то что нас, мать родную забудет! В то же самое время с противоположной трибуны на Пастухова и его друзей смотрел в сильный бинокль еще один человек -- довольно высокий, сухощавый, лет пятидесяти. Его худое лицо с потухшей сигаретой в углу крепко сжатого рта было напряжено и сосредоточено. Он пристально всматривался в каждого, время от времени переводя бинокль на победителя Хохлова, неловко топтавшегося у своего "форда" в окружении завистливых зевак. Наблюдатель усмехнулся и перевел взгляд оптики на тех троих, что одновременно с ним вели наблюдение за Пастухом, Доком, Артистом и остальными. Придерживая одной рукой у глаз тяжелый бинокль, он другой извлек из нагрудного кармашка плоскую черную зажигалку, поднес ко рту и щелкнул крышкой кресала. Но огня почему-то не высек. Вместо язычка пламени из зажигалки вылетел почти незаметный тоненький штырек антеннки. -- Работу продолжаем... -- быстро проговорил странный курильщик в свою странную зажигалку. -- Все здесь. Теперь предельное внимание... -- Мы готовы, -- пискнула "зажигалка" и снова исчезла в кармане рубашки. Наблюдатель взглянул на часы. Было двенадцать двадцать пополудни. Он чуть повернул голову, и к нему тотчас торопливо шагнул молодой человек лет тридцати. -- Ну как? -- Похоже, сработало, Михаил... -- тихо сказал старший. -- Кажется, заглотнули... Окруженный чужими улыбающимися людьми, которые тянулись пожать ему руку и наперебой требовали немедленно ехать с ними в ресторан обмывать победу, ошалевший Боцман искал глазами друзей. Но их не было поблизости, хотя он знал, что они должны быть здесь. Нежданная победа казалась ему невероятной. Час назад он бы поклялся, что честной борьбы на таких шоу быть не может -- все расписано заранее до минуты и цента. И на тебе! Согласно условиям соревнований, каждый участник, если гонялся тут на собственном шарабане, получал за выступление тысячу "зеленых". Если на клубном -- половину. Хохлов выступал здесь всего в третий раз на своей раздолбанной таратайке, которой давно пора было на свалку истории, и, само собой, ни о какой победе не помышлял. Чудно... Неужто фортуна? За двадцать семь прожитых лет Хохлов не слишком привык к ее благосклонности. Может, потому и не оставляло его сейчас поганое сосущее чувство, будто сдуру вляпался в какую-то пакость. Могучий, плечистый, черноволосый, в только что подаренном устроителями соревнований белоснежном адидасовском костюме, Боцман без труда раздвинул толпу настырных доброжелателей, отвел от себя одну видеокамеру, другую и, прикинув, где могут быть товарищи, начал медленно взбираться по ступенькам к далекому ярусу на восточной трибуне, даже не оглянувшись на сверкающую игрушку цвета синий металлик. Под пьяные возгласы и грубые приветствия чужаков Хохлов подошел к своим. -- Во! Почти все тут! Здорово, мужики! Приехали, значит? -- Приехали, как видишь, -- кивнул Пастух. -- Ну и... как? -- А никак, -- кинул вместо поздравлений Пастухов. -- Жлобские игры, Боцман. И делать, по-моему, нам всем тут нечего. -- Мать-перемать! -- воскликнул Артист. -- Куда ты нас притащил?! Ты что, Митрий, никак, тоже решил "новым русским" заделаться? -- Да поймите вы -- я же и думать не думал, что "форда" этого сниму, -- махнул рукой Боцман. -- Думал, не думал... -- жестко глядя исподлобья в глаза Хохлову, отрезал Пастух. -- Как другие -- не знаю. А меня ты больше в это шапито не заманишь. -- Так что же мне теперь с этим "форденком" делать? Как скажете. Могу и не брать. -- Да нет, отчего же, -- серьезно сказал Перегудов. -- Коли выиграл -- твое. Только сдается мне, кто-то крупно наварил на тебе, как на последнем лохе. -- Может, скажешь, и сговора не было? -- понизив голос, спросил Артист. -- Да не было, не было! -- разозлился Боцман. -- То-то и удивительно -- никакого сговора! Я и сам никак не въеду... -- Значит, нужен ты им был зачем-то. Может, для рекламы? -- предположил Док. -- Гадать бесполезно, -- мрачно усмехнулся Артист, -- не докопаемся. -- Так что мне с "фордом"-то делать?! -- жалобно воскликнул Боцман. -- Тьфу ты! -- сплюнул Пастух. -- Кто про что, а вшивый про баню! "Что делать, что делать?"! Авось не заваляется. -- Да, слушайте! -- вдруг словно спохватился Боцман. -- А как это вы все тут оказались? На афишах в городе, что ли, прочитали? -- Не понял... -- поднял голову Пастух и вытащил из кармана джинсов смятую разноцветную афишку-программку. -- Если ты имеешь в виду вот это, то у нас на столбах в Затопине пока что такие не развешивают. Позавчера получил по почте, заказным пакетом. -- Подожди-ка... -- поднял брови Артист и помахал такой же афишкой. -- Вот так мило! Так это, выходит, не ты нам всем разослал? -- Да вы что! Ни хрена я никому не посылал! -- завертел головой Боцман. -- Про гонки один Муха был в курсе, да и то как участник. -- То есть как? -- быстро повернулся к нему Пастух. -- А я-то решил, что ты про сегодняшнее число вспомнил. -- Что за число такое? -- не понял Хохлов. Пастух объяснил, и Боцман смущенно покачал головой. -- Забыл, мужики, закрутился... -- А ну подождите-подождите, -- внезапно озаботился Док. -- Тут надо разобраться. Если ни ты этих писем не посылал, ни Олег, тогда кто, спрашивается, всех нас сюда вытащил? -- Ха! -- хлопнул себя по лбу Артист. -- Ну и дураки же мы! Он нас и пригласил всех. И как раз в связи с этой самой датой! Все ясно! -- Что-то сомнительно, -- покачал головой Док. -- Натурально, является вопрос -- зачем таким сложным путем? -- Все просто, -- сказал Артист, -- он решил собрать нас всех вместе, чтобы мы пораскинули башками и вспомнили. -- Вспомнили! -- буркнул Пастух. -- Кое-кто, между прочим, и не забывал. -- Ладно, -- сказал Док. -- Может, и так. Принимаю как рабочую гипотезу. Солнышко припекало, стадион быстро пустел. Над полем повисла тишина. Пастух, сощурившись, смотрел на дальние трибуны. Грязь вокруг была несусветная, как на свалке. Всюду валялись скомканные початые банки и бутылки из-под немецкого и датского пива, пустые раздавленные стаканчики, разноцветные бумажные флажки, над рядами пустых скамеек летали обрывки газет, пестрые программки... Только кое-где виднелись темные фигурки стариков и старух с мешками и сумками-колясками -- шерстили по рядам, рыскали под скамьями, собирали бутылки. Они сидели и ждали, когда рассосется народ. Артист почему-то все время беспокойно крутил головой, поглядывал по сторонам, словно принюхиваясь к чему-то. -- Ты чего? -- спросил его Муха и невольно тоже оглянулся. -- Увидел, что ли, кого? -- Да так... -- пожал плечами Семен. -- Сам не пойму... Не по себе как-то. -- А-атставить разговоры! -- отрезал Пастух. -- Мы тут ради дела, так? Ну так делом и займемся. Решено было отправить двоих. Кинули жребий -- кому идти. Сосредоточенно и серьезно тянули спички. Выпало Артисту и Мухе. -- Не подкачаете? Народ верит в вас, -- сказал Док и значительно поднял к ярко-голубому небу указательный палец. -- Будьте благонадежны, -- заверил Артист. -- Товарищ и не пикнет. -- Не хвалися, идучи на рать... -- заметил Док. -- Ты хоть был там? Видел? Это же крепость... -- Нет таких крепостей... -- Прекратить базар! -- оборвал Пастух. -- Давай, Иван, малюй схему. А вы вникайте. Чтоб без проколов! -- Зрите сюда. -- Перегудов извлек из кармана куртки блокнот и шариковую ручку. -- Цель вот здесь, в дальнем здании, на третьем этаже. Объект нешутейный. Крутые омоны. Но просочиться на территорию -- семечки. Основной вопрос -- попасть в отделение и выбраться с ним обратно в город. Вся надежда на внезапность, ну и на твой, Сема, бессмертный талант. -- И не вздумайте пустыми вернуться, -- прищурил глаз Пастухов. -- Будем ждать вот тут, за углом. -- Док начертил крестик на своем планчике. -- Только отгоним "форд" Боцмана на стоянку -- и за вами. Ладно, вперед, марш! Долгие проводы -- лишние слезы. * * * Через два часа Артист и Муха в превосходных итальянских костюмах и дорогих галстуках вышли из такси на другом конце Москвы в районе между Сокольниками и Преображенкой и провели беглую рекогносцировку. Осмотр местности не порадовал. Забор, означенный на схеме Дока тоненькой синей ниточкой, оказался серой бетонной стеной почти трехметровой высоты. На сотни метров тянулась она, окружая территорию старой психиатрической больницы. Для них такая преграда была, как говорится, на раз. Но сейчас надлежало применить в "боевой обстановке" совсем иные навыки и приемы. Как и предупреждал доктор Перегудов, у больничных ворот прогуливалась усиленная охрана -- несколько здоровяков в камуфляжной форме с короткими автоматами "каштан" на плече. Предосторожность не лишняя: время сейчас лихое, а старая психушка, что на улице Матросская Тишина, вплотную соседствовала с не менее мрачным одноименным учреждением -- известной не только всей Москве, но и всей России следственной тюрьмой. Оба сопредельных спецобъекта с известных пор охранялись особо строго и тщательно. Психушка, как, впрочем, и все столичные больницы, -- с первых дней чеченской войны и после нашумевших московских взрывов и угроз Радуева и Басаева. А угрюмый высоченный тюремный замок СИЗО -- после фантастического побега киллера Солоника. -- Та-а-ак, -- протянул Мухин. -- Без гранат не прорвемся. -- Да, брат. С наскока не возьмешь. Пойдем простым советским путем. Переговоры беру на себя. -- С "каштанами" не договоришься, -- вздохнул Олег. Артист хмыкнул: -- Не трепыхайся, Муха! Мы при оружии куда большей убойной силы. Он прижал к груди пышный букет роскошных роз и решительно направился к воротам больницы. Послеполуденное солнце палило нещадно. Но разомлевшие омоновцы были начеку -- ленивой хозяйской поступью шагнули навстречу неурочным посетителям. Широко расставив на американский манер ноги, загородили проход. -- Больница закрыта -- мертвый час... -- уминая жевательную резинку, процедил один из них. В то же время он оценивающе рассматривал превосходно одетых Артиста и Муху. -- Вход строго по пропускам. -- "Вот братан меня встречает у ворот... -- засмеялся Семен, цитируя Галича, -- он меня за опоздание корит... Говорит: скорее выпьем по одной, мертвый час сейчас у психов, говорит..." -- Чего-чего? -- набычился грозный страж. -- Какой я тебе братан? -- Эх, сержант! -- укоризненно покачал головой Артист. -- Что ж ты, блин, песен народных не знаешь? -- Чево-о? Какие еще песни? -- А вот послушай, -- подмигнул Артист и затянул вполголоса: "Дубняка" я взял пол-литра, косхалвы, Пиво "Рижское" и керченскую сельдь, И поехал я в Белые Столбы, На братана да на психов посмотреть... Охранники при оружии и дубинках подозрительно уставились на певца. И Злотников, поманив их поближе, допел до конца знаменитую когда-то песенку. Парни разулыбались, загоготали, расслабились. -- Короче, все, как в песне, -- закончил Семен. -- Тут у нас, парни, брат лежит. Брат по оружию. Мы мигом. Только цветочки отдать да передачу. Пусть подкормится. О'кей? Омоновцы мгновенно посуровели. -- Ты нам тут петь кончай, понял? Сказано: пропуска гони! -- Есть и пропуска, -- миролюбиво сказал Артист, понимающе глядя в их сытые физиономии. -- Даже постоянные... Держите! Тут произошло как бы легкое общее замешательство, в солнечном луче на миг мелькнул зеленоватый узор вокруг "двадцатки" на уголке приятно шуршащего шелковистого "пропуска" -- и в ту же минуту посетители уже оказались на территории психиатрической больницы. -- Вот за что я люблю наши времена! -- заметил Семен, когда они быстро зашагали по асфальтовой дорожке, держа азимут согласно маршрутной карте, начертанной Доком. -- Заметь, Муха, несмотря на жуткие строгости, насколько людям стало легче понимать друг друга! У входа в больничный корпус, означенный на плане звездочкой, тоже маялся на часах дежурный в камуфляже, но и он, в подтверждение жизненных наблюдений Артиста, оказался человеком на удивление чутким и понимающим. Второй этаж, третий... А вот и вывеска рядом с белой дверью: "Кризисный центр. Отделение реабилитации". -- Ага! -- сказал Артист. Муха потянул ручку, но дверь, как и предсказывал Перегудов, оказалась запертой. Стерегли пациентов бдительно. Артист нажал на кнопку звонка. Однако никто не появился. Что ж, мертвый час на то и мертвый час. Они оглядели маленький холл -- жалкие пальмочки, мягкие кресла, акварельные цветочки и пейзажики на стенах... Все окна, как и лестничные пролеты, были предусмотрительно забраны прочными толстыми решетками и стальной сеткой, окрашенными белой краской. Такие, значит, здесь действовали правила и порядки. Да и понятно: ведь здесь, в этом "кризисном" пытались таблетками и уговорами спасти безутешных печальников и возможных самоубийц. -- Время -- деньги, -- сказал Артист. -- Даже в желтом доме. Ускорим ход событий... -- Он снова и куда настойчивей надавил на звонок. Наконец в дверном замке с той стороны что-то лязгнуло и перед ними предстала важная дама в белоснежном халате. -- Вы что трезвоните, молодые люди? Как вы сюда попали? Вход в отделение строго воспрещен! Кто вы такие? ~ Это вам, доктор! Здравствуйте! -- Артист одновременно смущенно и чарующе улыбнулся, шагнул навстречу и порывисто протянул ей огромный букет. -- Вы столько сделали для нас! Вы спасли мою девушку... Таню Иванову, помните? Она тут лежала у вас... Прошлой весной... Мы еще о ней с вами в кабинете говорили -- помните? Взволнованная искренность его интонации обезоружила бы любого. -- Иванова? -- опешила даже эта тертая-перетертая психиатриня. -- Подождите... подождите... Какая еще Иванова? У меня этих Ивановых знаете сколько перебывало? Однако, ошеломленная благородным натиском, она уже обеими руками еле удерживала тяжелый букет благоухающих роз. -- Да вы сейчас вспомните... -- взволнованно говорил Артист, -- ее трудно забыть... Дела любовные, ошибки молодости... Вы не уделили бы мне буквально десять минуточек? Ну хотя бы пять. Ведь все тогда из-за меня получилось, понимаете... -- Ну... -- профессионально озаботилась женщина-психиатр и, отступив на шаг, пропустила Семена в дверь ординаторской. -- Что же, коли так, зайдите, пожалуйста. Только напомните все-таки... Полуобернувшись, Злотников успел глазами подать товарищу едва заметный знак: действуй! Муха обнаружил того, к кому они шли, на койке в двухместной палате. На счастье, он был один. Лежал ничком, уткнувшись в подушку, и сопел в обе ноздри. Олег оглянулся, быстро шагнул к кровати, наклонился над спящим. В эту минуту влетел Артист и громко шепнул: -- Порядок! Побежала историю болезни искать... У нас полторы минуты! -- И не переведя духа, негромко скомандовал: -- Лейтенант Ухов! Вста-ать! Спящего будто подбросило током. Он резко рванулся и уставился на вошедших -- огромный курносый мужчина в измятом спортивном костюме, из-за обширной лысины и растрепанной бороды казавшийся намного старше своих лет. -- Сопротивление бесполезно, -- быстро выговорил Семен. -- Следуйте с нами! -- Да вы что, мужики, куда? -- очумело, будто еще не вырвавшись из сна, забормотал Ухов, быстро переводя взгляд с одного на другого. -- Вы хоть соображаете, что будет? -- приговаривал он, торопливо нашаривая ногой тапочки под кроватью. -- Тут как в Бастилии. -- Без глупостей, Ухов! -- оборвал Семен. -- Никаких Бастилии! Да шевелитесь вы! Ну-у! Муха выглянул в коридор и подал знак Артисту: -- Чисто! Выводи. -- Бегом -- марш! -- отрывисто скомандовал Семен. -- Налево и к двери. Там открыто. Бросок по пустому коридору был мощен и стремителен. Покидая отделение последним, Артист тормознул, вставил особое устройство вроде маленькой отмычки в особую скважину особого "психиатрического" замка, и через минуту они уже бежали втроем через тенистый садик перед старыми, обшарпанными корпусами. Как и предсказывал Док, самое трудное поджидало на выходе с территории. Те же десантники изумленно преградили им выход из калитки. Но Артист только и ждал этой минуты. -- Спокуха, ребята, -- отрывисто выкрикнул он еще издали. -- Держите пропуска на выход! Того же образца... Больному срочно нужны специальные процедуры! -- Тем же легким движением он всучил сержанту зеленоватую бумажку с каким-то благостным президентом в овальном медальоне и с силой выпихнул Ухова через калитку за территорию больницы. Свистков, криков, сирены тревоги они за собой не услышали. За углом их поджидал черный "джип" "ниссан-патрол" с темными стеклами. При виде бегущей троицы из него выскочили Пастух, Док и Боцман. Артист и Мухин подтолкнули к ним похищенного. Сергей шагнул навстречу. -- Здорово, симулянт! Вот где решил от нас спрятаться. Даже бороду отпустил. Не вышло? -- И обернулся к похитителям. -- Благодарность в приказе! Задача решена за семнадцать минут. А ну погнали скорей отсюда! Тут они все по очереди крепко обнялись с бородачом и со смехом набились в сразу просевший "джип" -- похищенный был товарищем увесистым. Наконец они снова были все вместе. Все шестеро. -- И чего это вы удумали, головорезы? -- растерянно озираясь и все еще не веря глазам своим, повторял Коля Ухов, он же Трубач, когда битком набитый "ниссан-патрол" взревел и понесся в сторону Стромынки, выскочил на Большую Черкизовскую и помчался в потоке машин к Преображенской. -- Погоди! -- сказал Пастух. -- Выходит, не ты нам афишки рассылал? -- Какие еще афишки, вы что? -- Не он, ясно, -- сказал Док. -- Смотри-ка -- чем дальше, тем интереснее. -- Да о чем вы хоть? -- ничего не понимая, крутил головой Трубач. -- Ладно, -- сказал Пастух, -- о грустном потом... А почему мы приехали, попробуй догадаться. -- Случилось что-то? -- спросил Трубач. -- Совсем, видать, тебе там извилины выпрямили, -- покачал головой Пастух. -- А ну соображай! -- Антидепрессанты! -- авторитетно заключил Док, -- Обычный эффект. Снижение интеллекта, притупление реакций, замедление умственных процессов. Какое хоть нынче число, не подскажешь? -- Да вы... вы что, мужики... Помните, что ли? -- вдруг обомлел Трубач. -- Нет, как вам эти приколы? -- с обидой воскликнул Артист. -- Посмотрите на него! Этот чокнутый, кажется, над нами издевается. -- "Сумасшедший -- что возьмешь?" -- процитировал Высоцкого Боцман, нажимая на газ. -- Короче, -- подвел итог дискуссии Док, -- поскольку сегодня нашему другу и соратнику лейтенанту Ухову исполняется ровным счетом тридцать лет, он взят в плен как заложник данного обстоятельства ровно на тридцать часов. По истечении указанного срока завтра вечером ты будешь возвращен великой российской психиатрии. Если, конечно, захочешь вернуться в ее объятья. Приказ ясен? -- Мужики! -- не находя других слов, промычал Трубач. -- Нет, ну вы вообще, мужики... -- Так куда летим? -- на миг оторвался от дороги Боцман. -- Командир, прошу целеуказания! -- Давай крути, -- усмехнулся Сергей. -- Сейчас в "Новоарбатский" -- закупим провиант. После -- за город и на Калужское. Есть одно тихое место... Еще через два часа их "джип" быстро катил от Москвы по направлению к Калуге по иссиня-черному накатанному шоссе. Уже вечерело и предзакатное небо начинало отливать золотистым металлом. -- Ну как, больной? -- толкнул Док плечом сидевшего рядом Трубача. -- Подправили тебе нервишки? -- Да теперь вроде нормально. Сгруппировался. -- Стало быть, кошмары больше не мучат и топиться не тянет, -- заключил Артист. -- И что это ты надумал, правда? -- Ладно, брось, Семен, -- покачал головой Перегудов, -- от такого срыва никто из нас не застрахован. Все мы не из железа. -- Хорошо хоть, мне позвонил, -- сказал Док. -- А то так и валялся бы один, бедняжечка. Знать бы не знали про твои дела. Мчались по трассе, смеялись, сообщали друг другу разные новости. Все вместе не собирались давно, месяца три. Разнесла житуха, растащила по углам. Уже переодетый во все гражданское -- в новые синие джинсы, красную рубашку с белым орлом и легкую черную куртку с капюшоном на "молнии" (заехали по дороге в магазин "Русский Великан", приодели товарища), -- Николай преобразился, словно помолодел и окончательно смахнул с себя нервную хворь. Но, узнав об утренней победе и выигрыше Боцмана на гонках, помрачнел и отвернулся к притемненному стеклу. -- Ты чего это? -- пихнул его в бок Муха. -- Завидно, что ли? -- Вот-вот, -- не обернувшись, кивнул Трубач. -- Оттого я и в больницу залетел. Одни в Чечне этой легли ни за что, а какие-то отморозки в это самое время такие турниры затевают... -- Слышишь, Боцман? -- спросил Артист. Хохлов не ответил. Он молча гнал тяжелую скоростную машину, все прибавляя ход. -- Ладно, не слушайте меня, -- словно извиняясь, повернулся к ним Трубач. -- Видно, перекололи меня там, в дурдоме этом. О высшем смысле заговорил. Это уж надо полным психом быть. И снова пошел нормальный мужской треп. Когда промахнули тридцатый километр, Артист-Злотников наклонился к уху Сергея: -- Слушай, капитан, ничего не чуешь? По-моему, нас ведут. -- Да ты что?! -- Пастухов бросил острый взгляд в зеркало заднего вида. -- С каких щей? -- А с каких щей, -- в тон ему спросил Артист, -- нас все-таки собрали тут всех, причем в этот самый день? Ведь они, сдается, все знают -- имена, адреса... -- Ты кого-то конкретно приметил? -- нахмурившись, спросил Сергей. Оба оглянулись. За ними тянулась нескончаемая вереница машин -- чуть не до самого горизонта. Слежки в таком караване углядеть было невозможно. -- Ну так что? -- спросил Пастух. -- Кто, где? -- Сам не въеду никак, -- пожал плечами Семен. -- Просто чувствую все время глаза чьи-то... А кто, откуда... Еще утром на этих гонках почуял и там, у больницы... И после, когда из "Новоарбатского" выходили... -- Э-э, брат, -- нарочито беспечно улыбнулся Пастухов. -- И ты туда же? Никак, -- кивнул он в сторону Трубача, -- от Николы заразился? Но никакой беспечности ни в глазах его, ни в лице не читалось. Видно, и его заботило то же, что и остальных. Всех, кроме Трубача. --А пес его... Может, и мнится, -- ответил Артист и снова уставился на бегущий навстречу асфальт. Но Сергей знал: в таких делах Артист не давал промашки. Была в Злотникове какая-то необыкновенная чуткость на незримую опасность, которая столько раз спасала их всех. Сам Семен, смеясь, объяснял этот дар врожденным опытом вечно гонимого еврейского народа. Но теперь и Пастух почувствовал, как нарастает неясная тревога. Однако никаких явных признаков опасности по-прежнему не было. Промахнули по Калужскому еще несколько верст, и он приказал рулевому-Боцману сбавить ход и свернуть с накатанного асфальта вправо на примыкающую грунтовку. Мощный "джип", урча восьмицилиндровым сердцем, съехал на глину и мягко поскакал в низину, в сторону темнеющего леса. Минут через сорок они уже расположились на лесной полянке над речкой вокруг набиравшего силу костерка, Артист с Боцманом налаживали нехитрые устройства для шашлыка, и вскоре дразнящий ароматный дымок подкопченной баранины поплыл в воздухе. Они сидели на молодой траве на опушке светлой березовой рощи и молча смотрели на именинника. -- Начнем, пожалуй! -- на правах старейшины, поднявшись, сказал Перегудов и извлек из старого вещмешка шесть походных армейских алюминиевых кружек. И все встали, глядя на Трубача. -- Конечно, Коля, тридцатка -- не деньги, -- продолжил Иван. -- Но тридцать лет -- все-таки возраст. Спасибо, брат, что родился, что воевал с нами рядом, спасибо, что выжил... На первый тост, конечно, положено шампанское... Но мы не дамы. Так что "содвинем бокалы, наполним их разом" добрым медицинским спиртом и выпьем за тебя, чтобы еще столько, столько и полстолька... И содвинулись, и звякнули кружки, и, выдохнув, выпили они их до дна. И только Пастух, держа пожизненный обет, по такому случаю чуть пригубил за друга. Глаза у всех смягчились, потеплели, даже, кажется, повлажнели. -- Амба! -- сказал Пастух. -- Поскольку ты, лейтенант Ухов, у нас сегодня вроде как младшенький, -- не откажи по дружбе. В багажнике под брезентом -- котел с пловом. Еще горячий небось. Тащи его сюда. -- Есть, капитан! -- улыбнулся Ухов, поднялся во весь свой огромный рост и отправился за пловом. Пастух переглянулся с остальными, и все уставились в широкую медвежью спину Трубача. Именинник распахнул заднюю дверцу "джипа" с притороченной запаской. В обширном пространстве за сиденьями и правда громоздилось нечто, любовно укутанное толстым зеленым брезентом. Николай откинул его. Никакого котла там не оказалось. Там лежала длинная коробка, обернутая белоснежной бумагой. В таких прочных коробках торговцы цветами возили теперь роскошные голландские розы. Все молчали и ждали. А он стоял и смотрел на эту коробищу. Потом нерешительно прикоснулся, поднял. Вес оказался внушительным. Он сорвал упаковочную бумагу, приоткрыл коробку и замер. Внутри оказался чехол, который он узнал бы и ночью, на ощупь, с закрытыми глазами. Обитый черной тонкой замшей чехол лучшего в мире французского саксофона "Salmer". Ухов стоял и тупо, словно онемев, смотрел на чехол, не смея щелкнуть застежкой. Но вот, будто набравшись храбрости, протянул руку и отбросил верхнюю крышку. И в глаза ему сверкнул серебристый инструмент, о каком он не смел и мечтать. Великолепный альтовый сакс, точь-в-точь как у первых джазменов мира. Тут он заметил в уголке сложенную вдвое поздравительную открытку, схватил ее, развернул -- и она тоненько зазвенела игрушечным клавесинчиком, проигрывая мелодию "Happy Birthday". Внутри на мелованной бумаге оказались и поздравительные стишки домашнего приготовления, написанные размашистым почерком Артиста: Машинка для проверки слуха -- Играй на ней, наш толстый Ухов, Играй и классику, и джаз, И рэп, и блюз, и па-де-грас, И рок-н-ролл, и буги-вуги И для друзей, и для подруги... И внизу пять подписей в столбик: Пастух, Док, Боцман, Муха, Артист. Тут же лежала и сурдина. И три изумительных мундштука -- готовились друзья загодя, продумали все. Видно, нервишки еще пошаливали. Николай понял, что сейчас не выдержит. И тогда он бережно взял в руки это сверкающее чудо, поднес к губам, пробежался толстыми пальцами по легчайшим сверкающим клапанам. И осторожно выдул протяжную, сипловато-гортанную ноту, полную такой боли и радости, какую никто никогда не сумел бы передать словами. -- Ну как, не горячо? -- улыбнулся Пастух. Вопреки обыкновению, по случаю юбилея друга выпили немало, но почти не захмелели и, раскинувшись на лесной траве под березами, свободно, никуда не спеша, говорили, глядя в огонь костра, о самом важном и памятном для них. -- Эх, ребята! -- с грустью вздохнул Док и закурил "Мальборо". -- Если бы не Колькин юбилей, когда б еще собрались все вместе? -- Живем не поймешь как, -- подтвердил Муха, -- не видимся месяцами. Не по-людски как-то... -- Олег прав, -- продолжил Док. -- Вроде и денег теперь навалом, и работа приличная, а тоска какая-то... Так что причину твоей болезни, Николай, я очень даже понимаю. И не только как врач. Да и не болезнь это, строго говоря. -- А что? -- спросил Трубач. -- Обычная реакция здорового организма на сумасшедшее время. И вот сижу я, смотрю на вас и спрашиваю себя: кто все-таки мы такие? -- Чего тут гадать? Наемники!.. -- сказал Мухин. -- Кто ж еще? Дикие гуси... Нам платят -- мы делаем. -- То есть бригада спецов по вызову? -- спросил Док. -- Каждый сегодня продает, что может и имеет, -- сказал Боцман. -- Вот и мы продаем. Чему научили -- тем и торгуем. Чего тут голову ломать... -- Блеск! -- сверкнул темными глазами Артист. -- Классический русский разговор! Дернули по маленькой и с ходу -- о смысле жизни... Философы, блин! Что до меня, то ваш Артист в казаки-разбойники больше не игрец. -- Значит, сваливаешь? -- спросил Пастух. -- Пойми, Серега, не потому что устал. Не потому что боюсь. И форму не утратил. Да и баксы на дороге не валяются... -- Это уж что правда, то правда, -- вздохнул Боцман. -- Но за кого драться-то? За кого воевать? -- продолжил Семен. -- Мне лично пока что не все равно, за что получать свои башли. -- Слушай, -- сказал Муха, -- кончай политзанятие! Боцман прав -- есть спрос и есть предложение. Все! -- Подыхать за этих откормленных боровов в галстуках? -- разозлился Семен. -- Чтоб играли нами, как оловянными солдатиками? Да пошли они! Я свои бабки уж как-нибудь сделаю! Хоть в телохранители пойду... Или спасателем в МЧС. Сергей всмотрелся в лица товарищей и понял: то, что сумел сформулировать Артист, волновало и остальных. -- Так, -- подвел он итог. -- Стало быть, конец отряду? -- Неужто сам-то не умотался? -- повернулся к нему Трубач. -- Есть маленько... -- кивнул Сергей. -- Мне двадцать семь, а душе -- за полета. Мы ведь не блатные быки, не мясники. -- Раньше отыграться хотелось, доказать всем штабным сукам, кто мы такие, -- вступил Боцман. -- А теперь и я больше не хочу. Да и зачем? -- все расписано, все поделено. По мне, так лучше на этих гонках бодаться, чем снова шмалять в кого попало. То ли сегодня сам пулю поймаешь, то ли завтра... Не так, что ли? -- Короче -- отвоевались... -- заключил Пастухов. -- Что ж, видно, такой расклад. Только все равно жалко чего-то. Если бы нашлось действительно стоящее дело, я бы еще покувыркался. Но только вместе с вами. -- Что тут говорить, -- пробасил Боцман. -- Было бы дело -- ты, Серега, один бы не остался... -- Короче -- амба! -- Пастух швырнул в огонь толстую сухую ветку. -- Симпозиум закрывается. Давай, Ухов, бери дудку и дуй! А мы послушаем. Уже смеркалось и вечерняя синяя мгла окружила их. Все больше звезд проступало в небе. И все ярче и ярче пылал весело пляшущий огонь костра. Трубач бережно достал из чехла свой "Salmer". Пламя отражалось в сверкающем металле сакса, и казалось, будто Николай поднес к губам изогнутый всполох огня. И странно, необычно прозвучал в вечернем лесу протяжный металлический голос саксофона. У него и правда был необыкновенный по силе и мягкости звук. И быть может, поэтому только теперь, в этот вечер, все они впервые поняли, каким талантом одарен их друг. Это была всем знакомая, но словно блуждающая в лабиринте импровизации мелодия -- "Песня Сольвейг" Грига в сложнейшей джазовой обработке. И вот кончилась мелодия, оборвалась. Они сидели и, ошеломленные, смотрели на него. -- Нет, ну ты... дьявол! -- пробормотал Артист. -- Куда тебе воевать! Тебя беречь надо, как национальное достояние. -- Идите вы! -- махнул рукой Николай. -- Это просто для вас... Слышь, Муха, плесни-ка мне сто капель! Он играл им еще и еще. Потом, бережно отложив саксофон, присел на корточки у костра, разворошил, раздул пламя и неподвижно застыл, глядя в огонь. Несмотря на прохладу и злющих комаров, друзья решили заночевать в лесу, и весь воскресный завтрашний день провести на природе, а беглеца-именинника сдать обратно на лечение следующим вечером. Когда погасли последние угли в костре и Трубач в наступившем вечернем сумраке сыграл великий блюз "Джорджия в моем сердце", сыграл так, что всех мороз продрал по спине, когда, сморенные лесным кислородом, спиртом и разговорами, одни устроились на ночевку в "джипе", а другие -- в легких походных спальных мешках, Артист приблизил лицо к Пастухову и знаком поманил в сторону. Ночь выдалась лунная, светлая, и березовый лес в зеленовато-голубых лунных лучах казался декорацией какого-то фантастического спектакля. -- Слушай, Серега, -- вдруг шепотом заговорил Семен. -- Только не думай, что я перебрал... -- Да ты и не пил почти, -- удивился его словам Пастухов. -- Слушай, командир, -- все так же тихо продолжал Артист. -- Не могу понять, что со мной. Такое чувство, будто все время на нас кто-то смотрит. Сначала там, когда ехали, на шоссе. Потом вроде прошло. Решил -- почудилось. А как стало темнеть -- опять накатило. Я ж не псих. И потом, из головы не идет -- кто все-таки эти афишки нам прислал? -- Мне тоже это здорово не понравилось, -- сказал Пастух. -- Главное -- непонятно, откуда ветер дует. Знаешь, может, я маху дал, что всех вас сюда в лес затащил... А откуда смотрят, как тебе кажется? -- А вон оттуда, с той стороны. Вон из того примерно леска. -- Артист указал на массив, темневший у горизонта за широким полем. -- Да брось ты! -- с облегчением засмеялся Пастух. -- До него ж километра три! --Ладно, -- сказал Артист. -- Ступай на боковую. А я все же встану в охранение. -- Какое охранение? Ты, Семка, бди, да не перебди. -- Не знаю... -- откликнулся Артист. -- Не знаю, не знаю... В общем, ты ложись. Мы тут с этим саксофоном такой шухер на пять километров навели... Под нашу музыку кто угодно мог подобраться. -- Ладно, -- сказал Пастух. -- Заступай в караул, докладывай каждый час. Сергей ушел, а Артист присел в темноте на склоне высокого бугра и внимательно всмотрелся в ту сторону, откуда, как он сказал другу, чувствовал направленный на них взгляд. Было тихо, звенели комары, и он прихлопывал их то на руке, то на шее, то на щеке. Может, и правда мерещится? Семен сидел и смотрел, вслушиваясь в легкие ночные звуки леса, любуясь красотой серебристых лунных стволов берез, когда ощутил вдруг позади себя движение и осторожные, легкие шаги. Он мгновенно припал к земле в тени густого куста. Шаги приближались... Отлично натренированный, Злотников бесшумно откатился в сторону. Но из кустов в голубоватый лунный луч вошел Боцман в своем белом спортивном костюме. -- Ты чего это, Сенька? -- удивился он. -- Не спится, няня? --Да так, -- поднимаясь, ответил Артист. -- Контрольная самопроверка. А сам чего не ложишься? По "форду" своему тоскуешь? Тачка на стоянке, хозяина поджидает. -- Да пес с ним, с "фордом" этим, -- отмахнулся Боцман. -- В голове гудеж. И все тело болит. Синяк на синяке после этих гонок долбаных. И... знаешь, -- он смущенно понизил голос, -- не пойму, что за напасть... Тревожно как-то... Словно предчувствие. -- Предчувствие, говоришь? -- насторожился Семен. -- А ну погоди... Он поднялся и пошел к машине. Вскоре вернулся с большим биноклем и прибором ночного видения. -- На гонки твои взял... Вот и пригодится, ~ Семен включил прибор, дождался, когда загорится красная точка светодиода, и поднес к глазам окуляры. -- Двадцатикратный? -- спросил Боцман. -- Угу... -- буркнул Артист, лег на живот, прочно упер локти в землю и медленно-медленно повел ночным биноклем по тому далекому леску у горизонта. В поле зрения проплывали причудливые зеленоватые пятна и разводы -- силуэты прогретых задень лесных массивов, древесных стволов, кустарников на косогорах. Никого... Артист насколько мог увеличил чувствительность и разрешение прибора. Никого. Но этот словно залитый тусклым зеленым прожектором ирреальный мир лишь усиливал в нем все нараставшее ощущение надвигающейся беды. -- Ну что? -- шепотом спросил Боцман. -- То-то и оно, что никого... А напряг... как в глубоком рейде. Даже в Чечне такого не помню. Слушай, Мить, у нас... какое-нибудь оружие есть? -- Откуда?! -- удивился Боцман. -- Мы же теперь мирные люди. И с законом на "вы". Только руки да ноги. -- Кисло, -- покачал головой Семен, -- боюсь, не прижмурили бы тут нас всех. Боцман нахмурился и огляделся. Артист говорил то, что безотчетно ощущал и он сам. -- Ладно, -- сказал Хохлов, -- держи на обзоре тот сектор, а я пойду... прошвырнусь в зеленку. -- Смотри, -- предупредил Семен, -- как бы леших не встретить. -- По мне, так лучше лешие, -- усмехнулся Хохлов. -- С ними, знаешь, спокойнее... Оба, не сговариваясь, словно вернулись на три года назад на недавнюю кавказскую войну, включили в себе особую биомеханику отборных бойцов спецназа. Движения Боцмана вмиг стали бесшумными, отточенными, неправдоподобно легкими. Чтоб не светиться во тьме, он скинул белые одежды и, невзирая на комарье, в одной тельняшке и черных трусах растворился в ночном лесу. Первым делом он проверил машину и спящих друзей. Подложив большую ладонь под щеку, крепко спал именинник Трубач. Рядом с ним, по-детски раскинувшись, посапывал Муха. Пастух с Перегудовым устроились в "джипе" на раскинутых сиденьях. Привычно пригнувшись, готовый мгновенно отразить нападение, бывалый разведчик Боцман обследовал всю территорию вокруг их лагеря. Все было спокойно. Назад он возвращался уже без опаски, не присматриваясь больше к каждому пеньку, к каждому стволу, к каждой елке и осине. -- Зараза! -- погрозил он кулаком луне. -- Это все ты, мордастая, башки нам морочишь! Он потихоньку подобрался к Артисту и замер в кустах, метров с десяти наблюдая, как тот все так же неотрывно смотрит в окуляры бинокля. Боцман поразмышлял какое-то время -- не пугнуть ли Артиста, разыграв внезапное нападение. Но слишком болели все кости и мускулы. К тому же он знал молниеносную резкость приемов, которые мог применить Артист. Это не шибко вдохновляло. -- Ладно, Митька, не дури, -- не оборачиваясь, тихо проговорил Семен. -- Я тебя слышу уже минуты две. -- Топай сюда. Боцман подошел и опустился рядом, вольготно откинулся спиной на березовый ствол. -- Чепуха все, -- сказал он. -- Нет никого. Просто луна, тишина... Лес как лес. Пустой, как в сказке. Никого, кроме нас. Мужики дрыхнут, Колька во сне губами шевелит -- видно, все еще в дудку свою дует... Артист молчал. -- Ты чего? -- спросил Боцман. -- А ведь, похоже, я их засек... -- Кого? -- Если б я знал... Правда, не совсем там, где мне казалось. На удалении две тысячи восемьсот. По силуэтам -- два "джипа". Один вроде нашего. Что бы им тут делать, как считаешь? -- Ну а мы тут что делаем? -- засмеялся Боцман. -- Приехала братва, жуют шашлык, спиртяшку тянут, а может, и с бабами тешатся... -- Странные люди, -- как бы размышляя вслух, произнес Артист. -- Мирные туристы... Скажи, Боцман, видел ты где-нибудь теплую компанию, которая, приехавши в лес, не развела бы костерка? А ведь мы никакого огня не видели, верно? -- Хм. Логично, -- согласился Боцман. -- Действительно -- почему? Спички забыли? Так что -- поднимать наших? -- К чему переполох? -- помотал головой Артист. -- Надо понаблюдать. Но тут послышался хруст ветки и к ним из кустов вышел Пастух. -- Ну что? -- обратился он к Семену. -- Как твои глюки? -- Никаких глюков, командир. В указанной зоне замечены подозрительные объекты. Да вот сам погляди. Пастух приложился к биноклю. Поводил им из стороны в сторону, оторвал от глаз, обернулся. -- Ничего такого не вижу. -- А ну дай, -- сказал Артист, и взглянув в окуляры, воскликнул: -- Мило! -- Чего еще такое? -- тревожно спросил Боцман. -- 0-очень мило! -- повторил Семен. -- Минуту назад два "джипа" как на ладони торчали, а теперь, представляешь, Серега, в одну минуту взяли и растаяли. Как и не было. -- Причем, обратите внимание, -- сказал Боцман, -- мы тут сейчас говорили и все время смотрели в ту сторону, а огоньков фар и стоп-сигналов не видели. -- Значит, почему-то вдруг снялись и уехали без света. Чтоб не быть замеченными? -- спросил Пастух. -- Занятно, да? -- откликнулся Артист. -- Причем полное ощущение, будто они сейчас зафиксировали этот наш разговор... -- Окстись, Семка! -- замахал руками Боцман. -- За три километра? Ты что?! -- Да что мы знаем? -- чуть слышно сказал Пастух. -- А вдруг у них такая техника, что нам и не снилась? И потом, мы же не знаем -- откуда и кто они? -- Тут вопрос надо иначе ставить, брат. Если все так и они пожаловали сюда по наши души... -- начал Боцман. -- То откуда им известно -- кто мы? -- оборвал его высказывание Сергей. -- То-то и оно! -- По-моему, надо сваливать, мужики, -- сказал Боцман. -- Не иначе кто-то нас взял на прицел. -- Свалить-то можно, -- согласился Пастух. -- Только, может, им того и надо, чтобы нас на дороге перехватить? -- Значит, ждать тут? -- спросил Боцман. -- Без оружия, без ничего? Пастух приумолк, потом сказал: -- Хотели бы грохнуть -- времени было навалом. До утра дергаться не будем. Ты, Артист, продолжай наблюдение. Хохлов -- отдыхать, В половине четвертого Семен растолкал Хохлова. Тот нехотя выбрался из мешка и, зябко поеживаясь на предрассветном холодке, обошел лагерь и занял тот же пост на склоне, где до него сторожил сон товарищей Артист. Рядом, нахохлившись, сидел Пастух и, пожевывая травинку, смотрел из стороны в сторону. -- Ну что, -- спросил Боцман, -- какая диспозиция? -- Все тихо, -- ответил Сергей. -- Сижу, думаю... А Злотников, юркнув в нагретый Боцманом мешок и затянув шнуровку до подбородка, лежал в тишине, прислушиваясь к каждому звуку. Заснуть не удавалось. Не отпускали тревожные мысли... Но пришло сверкающее солнцем лесное утро, ясное, теплое, с радостным пересвистом птиц. Друзья поднялись, пробежались, основательно размялись, покатались по траве, побросали друг друга через плечо да через бедро, побултыхались в холодной речке, растерлись полотенцами и принялись завтракать. После завтрака Сергей устроил оперативку-пятиминутку. Почему-то серьезней всех отнесся к услышанному Док. -- Всегда разумнее исходить из худшего, -- сказал он. -- Так что вариант случайных совпадений лучше сразу отбросить. -- Подождите, -- вдруг поднял руку Артист. -- Подождите, подождите... Все с недоумением уставились на него. А Семен, быстро оглядев всех, вдруг поднес палец к губам. Отбежал к "джипу", достал из бардачка измятую вчерашнюю программку гонок на выживание и капиллярную ручку. Вернувшись к товарищам, которые все так же молча непонимающе смотрели на него, он быстро написал своим мелким четким почерком на обороте программки: "Как ты вообще оказался на гонках?" И, показав написанное остальным, протянул программку и ручку Боцману. Тот пожал плечами и написал рядом: "Позвонил один малый вроде нас, тоже спецназовец. Пригласил покататься. Обещали штуку за выступление. Почему нет?" Артист прочитал и кивнул. А после задал очередной письменный вопрос: "Кто знал, что все мы будем на гонках?" "Только я да Муха", -- коряво вывел Боцман. Подумал и приписал рядом: "Больше никто". "А костюм этот белый -- твой?" -- быстро написал Артист. "Призовой, -- ответил Боцман. -- Тоже там дали. Все победители такие получают". Артист усмехнулся и тихо сказал вслух: -- А коли так, извини, Митя, не взыщи... А ну-ка встань да повернись... Так-так-так... Боцман растерянно поднялся. -- Небольшая интимная сцена, -- чуть слышным шепотом пояснил Артист. -- Зайдем-ка, брат Митя, в кустики... И ты, Док, не в службу, а в дружбу -- помоги мне. Они зашли втроем в чащу, где их наверняка не могли увидеть издали, и Артист с Перегудовым методично и кропотливо принялись обследовать великолепный белоснежный адидасовский костюм, в котором Боцман явственно смахивал на матерого северного медведя. Процедура происходила в полной тишине. Легкая куртка костюма была на "молниях", на "молниях" были и карманы. Неожиданно внимание Артиста привлекли замочки этих "молний". На их поводках болтались удлиненные металлические висюльки. Артист присмотрелся к одной из них, сравнил с другими. -- Отличный у тебя костюмчик, -- вдруг заметил Артист, -- удобный. Думаю, ба-альших денег стоит. -- И он показал висюльку Доку. Боцман ошалело раскрыл рот. -- А ты думал! -- серьезно заметил Перегудов. Он приблизил серебристую висюльку к глазам, сильными пальцами хирурга чуть повернул блестящую головку против часовой стрелки. Она вдруг подалась и легко свинтилась, обнажив крохотное электронное устройство. -- Вуаля! Как говорили древние -- бойтесь данайцев, приносящих яйцев. -- Вот-вот, -- шепнул Артист, -- замечательный прикид. Да только ради него одного стоило шишки набивать. А, Боцман? Док аккуратно вновь собрал хитрую висюльку и вернул в прежнее состояние. Так же обследовал остальные. Все они оказались подлыми "жучками". А один обнаружился даже на короткой "молнии" заднего брючного кармана. -- Ну это я уж и не знаю, какие звуки транслировать... -- заметил Артист. Все трое усмехнулись и вернулись на прежнее место. "Все четко, -- написал Артист на программке и кинул на траву, чтобы каждый мог прочесть. -- Прослушка. Высший класс. Американская или итальянская". -- Ладно, парни, -- сказал Боцман. -- Коли так, вы тут сидите, толкуйте, а я пойду маленько пошляюсь, обследую окрестности. Пастухов одобрительно кивнул. Боцман вытащил из "джипа" маленький кассетный магнитофончик с приемником и, выкрутив на полную громкость забойную музыку и разухабистые голоса бойких ведущих радиостанции "Максимум", неспешно побрел к берегу речки, унося на себе "дары" неведомых данайцев. Когда Хохлов удалился на приличное расстояние и его ослепительный силуэт замаячил в лучах солнца лишь ярким белым пятнышком среди зеленой травы, Док сказал: -- То-то я все гадал: с чего бы это у меня на прошлой неделе дома телефончик растренькался? Стало быть, "ушки" вешали. -- И у меня... -- кивнул Артист. -- И у нас с матерью тоже, -- добавил Муха. -- Ясно! Какие будут соображения у честной компании? -- обвел их глазами Перегудов. -- Чего тут соображать? -- сказал Пастух. -- И козе понятно -- нас снова взяли в оборот. -- Как думаешь, откуда ноги растут? -- спросил Артист. -- Откуда всегда... -- мрачно прищурился Пастух. -- Кому-то позарез потребовалось собрать нас всех в одном месте. Что им, как видите, удалось. За вычетом Кольки-симулянта. Видно, не достали тебя, Трубач, в твоей палате номер шесть. Не сыскали. -- Или... списали за ненадобностью по болезни как отработанный материал, -- заметил Перегудов. -- Да, Коля, как ты, кстати, загремел туда? А ну-ка расскажи. -- Чего рассказывать? Жизнь обрыдла -- вот и загремел, -- отвернулся Трубач. -- Лежал кверху пузом -- римских философов читал. А еще Ницше и Эдгара По. -- Понятно, -- кивнул Перегудов. -- Лучшее чтение для потенциального самоубийцы. -- А в больнице как оказался? -- спросил Пастух. -- Да я Доку докладывал... Лежал как-то ночью, обдумывал способ... Тут звонок в дверь -- сестра из Саратова. Она ж невропатолог. Только увидела меня, с ходу просекла, в какой я депрюге. Наутро села на телефон, коллег в Москве навалом, ну и сосватала... -- Значит, кроме сестры, никто не знал, где ты залег? -- уточнил Пастухов. -- Хорошо подумай! Вспомни. -- Никто. Железно. -- Так, -- сказал Артист. -- Стало быть, скорей всего, эти типы просто не вычислили твою дислокацию. В любом случае ясно -- против нас явно не дураки. Все учли, даже твой, Трубач, юбилей. Сели на подслушку, прицепили хвост. -- Почему бы им прямо на нас не выйти? -- почесал за ухом Пастух. -- Уж больно капитально все вопросы решают... На хрена такие подходы? -- И работают без дураков, -- продолжил Перегудов. -- Ведь сколько времени -- мы ни сном ни духом... Единственное, чего они сегодня не учли, так этого пикника. Пришлось тащиться за нами -- ну и засветились. -- Может, просто грохнуть хотят? -- предположил Муха. -- Не спеши, парень, -- жестко усмехнулся Док. -- Хотели бы прижмурить -- не ломали бы голову. Гонки, приз... Да на фига? Один залп из гранатомета -- и пишите письма! Нет, здесь что-то друго-о-е... -- Главное -- кому все это нужно? -- упрямо повторил Артист. -- Или кому мы мешаем? -- Ну, тут выбор большой, -- развел руками Док. -- Даже слишком. -- Стало быть, будем ждать... -- сказал Пастух. Боцман вернулся минут через сорок в одной тельняшке и белых штанах. -- А хламида? -- повернулся к нему Артист. -- По-моему, уходя ты был одет побогаче. -- А ну ее, хламиду. -- Боцман сверкнул белыми зубами. -- Где-то на сучке осталась. Пускай теперь этим воронам дятлов транслирует. -- Принято и подписано, -- согласился Док. -- Ну а дальше-то что? -- А дальше -- ничего, -- сказал Трубач. -- Есть, пить, веселиться, лабать на саксе. Если мы им нужны -- прорежутся. -- Занятно, -- встрепенулся Артист. -- Почему-то принято считать, что художники и музыканты, как правило, дураки. Слушай, Ухов, может, ты не музыкант? -- Не-а, -- покачал головой Николай. -- Куда там! Я просто наемник. Солдат неудачи. День прошел в точном согласии с программой, объявленной Трубачом. Ели, пили, вспоминали прошлое и по загадочному устройству человеческой психики к вечеру волнения минувшей ночи уже казались им далекими и нереальными. Сами не заметили, как начало смеркаться, но уезжать не хотелось, да и Трубач обратно к людям в белых халатах не торопился. Вновь развели костер и просидели в разговорах до темноты... В Москву засобирались, когда уже совсем стемнело. Залили костер, сели в машину и медленно тронулись в молчании, понимая, что праздник кончился и они снова вступают в зону неизбежных боевых действий. Неслись по лесной дороге как бы в узком коридоре между двумя стенами леса. Лучи фар выхватывали из мрака самые храбрые деревца, выбежавшие из строя прямо к бетонке. Вопреки обыкновению, Артист упорно молчал, неотрывно глядя вперед в ветровое стекло из-за черных спин сидящих впереди рулевого Боцмана и Пастухова. Изредка посматривал и назад. Его тревога передалась остальным, и все не чаяли поскорей проскочить этот участок, эти семь или восемь километров лесного массива, откуда их безнаказанно могли "загасить" одним выстрелом из РПГ-7. Все чувства, мысли и ощущения вновь сделались... фронтовыми, до боли напряженными. И потому Боцман все прибавлял скорость -- благо, дорога была прямая, ровная, старая "стратегическая" бетонка, рассчитанная на прохождение танковых колонн. Но вот лес кончился. Они выскочили на открытую местность, через два-три километра должны были выехать на магистральную трассу. -- Странно... -- сказал Трубач. -- Такой кусок отмахали -- и ни одной машины. Ни навстречу, ни по пути. Вечером, в воскресенье... Тут никогда так не бывает. Всегда поток. А сейчас -- никого... Очень странно. -- Да мы по той ли дороге пилим? -- обернулся Артист. -- Может, не там свернули? И тут впервые ожил за двое суток сотовый телефон, который Артист на время перенес в "патрол" Пастуха из своей "БМВ": кто-то вызывал их. Пастух взял трубку. -- Слушаю. Но никто не отозвался. Сергей свирепо посмотрел на трубку и швырнул на подставку между сиденьями. -- Кто там еще? -- подавшись вперед, спросил Артист. -- Если б я знал, -- ответил Пастух. -- Товарищ не обозначился. -- Может, ошибка? -- предположил Муха. -- Не думаю... -- нахмурился Пастух. -- Скорее, это... они. Давят на психику. Еще около минуты ехали в молчании. Как вдруг, увидев что-то на дороге. Боцман подался вперед и сбросил газ. -- Ах ты, яп-понский бог!.. Тут все увидели: впереди поперек узкой бетонной полосы лежала женщина в коротком зеленом платье, видно сбитая недавно проехавшей машиной. Объехать ее было почти невозможно. Все ближе, ближе... Мрак, ночь, распластанное женское тело в ярком свете фар... -- Не останавливай! -- вдруг крикнул сзади Артист. -- Боцман, гони! Проезжай! -- Да ты что?! -- мотнул головой рулевой. Его нога уже автоматически надавила на тормоз. Всех мотнуло вперед, и "джип" встал как вкопанный, припав на передние колеса. Боцман и Пастухов одновременно выскочили из машины и бросились к женщине, не зная, ранена она или погибла. За ними кинулся Док с дорожной аптечкой в руках. Но вдруг, разглядев на бегу, как лежала жертва дорожного происшествия, повидавший сотни раненых и убитых, Док понял... -- Назад! -- закричал он. -- Мужики, назад! Но было поздно. Снопы нестерпимо яркого света одновременно ударили из черноты. Мелькнули отсветы на темных кузовах спрятанных в кустах двух или трех больших машин, от них метнулись навстречу массивные тени с ослепляющими галогенными фонарями. Пастух пересчитал точки фонарей -- пять. Но в кромешной темноте нападающих наверняка было больше. -- Занять круговую! Припав спинами к темным полированным бокам своего "джипа". Пастух и его люди встали в боевую стойку. -- Огни! -- коротко, так, чтобы услышали только свои, скомандовал Пастух. Фонари врагов прожигали насквозь. Но они же были и мишенями. Муха бесшумно взлетел и молниеносным ударом ноги выбил фонарь у ближнего нападавшего. Фонарь еще не долетел до земли, а тот, что держал его, уже был выведен из строя локтевым ударом в ухо. Перевернувшись через голову, как кошка. Муха оказался под "джипом". Схватил закатившийся туда фонарь, тряханул -- стекло вылетело, но лампа светила вовсю. Он направил луч в сторону -- и они увидели противников. В призрачном свете из черноты выступали темные силуэты здоровенных бойцов в пятнистой полевой форме и черных масках. При оружии -- но не стреляли. Шли врукопашную. А в рукопашной каждый из людей Пастуха не уступил бы ни альфовцу, ни "вымпелу". Темнота... Мелькание огней.. Хриплые вскрики, удары, стоны! Утробные вопли сраженных ударами в пах и в печень, дикий мат... Пастух "вывел в партер" первого, второго... Бок о бок с ним методично молотили и сваливали противников Трубач, Боцман и остальные. Но и враги бились жестоко, умело, ловко. Женщины в зеленом платье, что прикинулась, будто ее сбила машина, уже и след простыл. Не иначе с ними, из их банды. Подлюка! Вдруг неподалеку, за поворотом дороги, бахнул выстрел и над лесом, осветив все адским багровым заревом, шипя, взлетела яркая, как алая сварка, сигнальная ракета. Разом погасли все фары и фонари, кроме двух трофейных, что достались в бою Мухе и Трубачу. Натиск противников как обрезало. Они метнулись в тень, таща на себе раненых, поймавших особо меткие увесистые удары. Взревели моторы их "джипов", и они унеслись в сторону трассы. -- Ну, -- тяжело дыша, оглядел свою команду Пастух. -- Все целы? -- Что за финты? -- сплюнув, хрипло спросил Артист. -- Чего им надо было? Почему не стреляли? -- Слишком много вопросов, -- перебил Пастух. -- У меня всего один -- почему они свалили? Ведь точно готовили захват. -- Ладно, -- потирая руку, сказал Док. -- Может, когда и узнаем. Поехали! Избитые, грязные, в кровоточащих ссадинах, с рассеченными руками, они торопливо забрались в свою машину. Мчались в темноту, навстречу неизвестности. Все чувствовали: история не закончилась и, хотя у противника сейчас явно что-то сорвалось, ждать теперь можно чего угодно. Артист машинально взглянул на часы -- случившееся заняло всего три минуты. Проехали чуть больше километра, как вдруг опять заметили впереди на дороге какой-то странный предмет. Снова что-то зеленое... темное... И только приблизившись, поняли -- та женщина в зеленом. Вернее, все, что от нее осталось: она была только что раздавлена тяжелыми колесами одного из вражеских "джипов". Даже они, навидавшиеся всякого на войне, невольно отвели глаза. -- Выходит, не с ними она была, -- прошептал Артист. -- Эх, бедняга... -- Слушайте, а ведь теперь она на нас будет! -- воскликнул Боцман. -- Точно навесят! Останавливаться больше не рискнули. И так было ясно -- ей уже не помочь. Хохлов осторожно объехал тело, впритык подавшись к обочине, и снова нажал на газ. Ехали молча. -- Через километр -- трасса. Вон за тем поворотом, -- показал Трубач, который хорошо знал эту местность. -- Слышь, Боцман, гони потише. Надо осмотреться. -- Подфарники выруби, -- подсказал Трубач. -- Блеск! -- усмехнулся Артист. -- Ни в чем не виноваты, а уже менжуемся, как побитые собаки. -- Нормальная психология, -- мрачно кивнул Док. -- Российская... Боцман выключил габаритки и резко сбавил скорость. Двигаясь не быстрее десяти километров в час, вползли на горку, откуда открывалась трасса. До нее оставалось метров восемьсот. В вечерней темноте по шоссе, как по столичному проспекту, сплошной вереницей мчались огни. Сотни людей возвращались с дач после выходных. Там, где бетонная отвилка примыкала к широкой трассе, перегородив ее, стояло несколько машин. -- Тормозни-ка, -- вытянув шею, произнес Артист и достал бинокль. Навел, вгляделся и молча передал Пастуху, тот -- Доку. -- Поворачивай оглобли, -- сказал Перегудов Боцману. -- Гаишники, ментура, народ с автоматами... Полный ансамбль. Не иначе по нашу душу. -- А ведь тех -- пропустили, -- заметил Сергей. -- Делайте выводы. Боцман включил задний ход, потихоньку осаживая, сполз назад под уклон. Стараясь не взреветь мотором, на малых оборотах с трудом развернулся на темной узкой дороге и, понемногу набирая скорость, покатил обратно -- туда, где осталась лежать убитая. Но когда выскочили из-за очередного поворота на прямую в полукилометре от того места, где лежала погибшая, впереди уже мелькали огни, двигались фигурки людей, часто сверкали синими и красными мигалками патрульные машины ГАИ. Боцман остановил "джип" и повернулся к Пастуху, ожидая дальнейших распоряжений. -- Все, -- сказал Сергей. -- Ловушка. Они нас переиграли. -- Потому и машин никаких не было, -- кивнул Док. -- Перекрыли и заперли дорогу с обоих концов, чтобы остались только мы -- и те. -- Ладно, -- нахмурившись, кивнул Пастух. -- Деваться некуда. Готовьте документы. Сидите тихо. Базарить с ментами будем мы с Иваном. Давай, Боцман, двигай! "Джип" тронулся вперед. Мигающие красно-синие маячки становились все ближе. Завидев их машину, несколько гаишников и спецназовцев в камуфляже угрожающе двинулись навстречу с "Калашниковыми" наперевес. Рассредоточились, перегородили дорогу, навели стволы на сидящих в машине и колеса "джипа". -- Знакомая картина, -- заметил Артист. -- Блокпост Харджали или Ведено. Боцман, Пастух и Иван выпрыгнули из машины и медленно двинулись навстречу гашникам с автоматами. -- Всем выйти! -- рявкнул один из гаишников, подскочив к машине и сунув ствол "Калашникова" в окно "джипа". -- Лицом к машине, руки за голову! Не дергаться! Стреляю без предупреждения! Муха замешкался и тотчас получил прикладом автомата между лопаток. -- Охренел? -- обернулся он, но вместо ответа тут же получил повторно дубинкой по ребрам, что вполне отвечало новому стилю общения защитников правопорядка с мирным населением. -- Что?! -- приблизился майор ГАИ в бронежилете. -- Думали смыться?! Поглядите, что вы наделали! -- ткнул он большим пальцем назад, за спину, где лежала погибшая. -- Или, скажете, не ваша работа? -- А что случилось-то? -- спросил Пастух вполне миролюбиво. -- Ну и сволота! -- изумился майор, -- Он еще спрашивает! А чего тогда от пикета на трассе назад повернули? Всех обыскать! -- рыкнул он и с удовольствием въехал Доку тяжелым ботинком под коленную чашечку. Тот крякнул от боли, но устоял. -- Вы что, очумели, майор? -- резко обернулся Пастух. -- Мы-то не очумели, -- оскалился тот, -- а вот с вами разговор короткий. "Джип"? -- постучал он по капоту их машины. -- "Джип"! "Ниссан-патрол"? "Ниссан-патрол"! След протектора колес на трупе совпадает! Скрыться пытались? Все, ребятки, приехали! -- Ты смотри, а?! -- взвился Муха. -- Да так что угодно припаять можно! Где на нашей машине след удара? Где доказательства? -- Не волнуйся, парень! Будут и следы, будут и доказательства, -- заверил майор. -- Кроме вас, тут никто не проезжал. Так что спрячь зубы, пока торчат. -- Не рыпайся, Муха, -- бросил Пастух. Через считанные минуты все шестеро были в наручниках. Их уже собирались рассаживать по машинам ГАИ, но тут подкатили три небольших темных фургона. Из них выскочили какие-то люди в армейской форме и после короткого разговора с майором ГАИ они затолкали задержанных в эти глухие фургоны, повалили их на пол и повезли куда-то в полной темноте. Ехали долго, не менее полутора часов. Говорить запретили. Каждое слово стоило жестокого удара, который следовал из темноты. Фургоны кружили, тормозили и разгонялись... Определить направление было невозможно. Наконец прикатили куда-то. С лязгом отворили задние двери. Пинками вытряхнули из фургонов. Они еле успели оглядеться. Фургоны стояли в обширном темном дворе, окруженном высоким забором, за которым высились, освещенные луной, шумящие сосны. С диким рыком и лаем, вставая на дыбы и вздымая шерсть на загривках, на длинных цепях бесновались несколько кавказских овчарок. Озираться и разглядывать местность не пришлось. Подталкивая автоматами, их погнали к огромному загородному дому, похожему на дорогой дачный особняк, в котором светилось всего одно узкое окно. Ввели в дом, провели коридорами и оставили одних в роскошно обставленной гостиной с камином. Здесь было довольно светло, в камине потрескивал огонь. Всюду -- на стенах и на полу -- дорогие ковры. Добротная старомодная мебель красного дерева, в высоких книжных шкафах -- многотомные энциклопедии, иностранные словари, собрания сочинений. В нише темнел экран большого японского телевизора, на нем на подставке из прозрачного оргстекла красовалась модель-копия голубой подводной лодки с золотым штырьком перископа над рубкой. Помещение, судя по всему, было жилое, и в то же время по каким-то неуловимым признакам в нем угадывалось нечто казенное. Почему-то все шестеро почувствовали это сразу. -- Госдача, -- шепнул Док Пастуху. -- Или вроде того. Сергей глазами показал, чтобы тот помалкивал. Вошел плотный человек в дорогом темно-сером штатском костюме. Однако походка и выправка легко выдавали в нем военного, скорее всего из спецподразделения: не то "медведя"-телохранителя, не то опера-"волкодава". Лицо его скрывала черная вязаная шапка-маска с прорезями для глаз, и такая экипировка выглядела непривычно, как-то не вязалась с цивильной одеждой. Вошедший достал ключ, молча, переходя от одного к другому, снял с каждого по очереди наручники. Вручил единственному курящему из них, Ивану, пачку сигарет, зажигалку и отступил на шаг. -- Значит, так, господа, -- сказал он. -- Люди вы опытные, военные, лишних объяснений не требуется. Сопротивление, бегство и прочую дурь из головы можно выбросить сразу. Есть вопросы, пожелания? Все шестеро молчали. Но вдруг поднял голову Трубач. -- У меня в нашей машине остался саксофон, друзья подарили. Так чтобы был в целости и сохранности. Человек в маске усмехнулся. -- Если господин Ухов считает, что это для него сейчас самое актуальное, то может не волноваться. -- Кто вы и что вам надо? -- резко спросил Пастух. -- В течение часа вам ответят на кое-какие вопросы, -- спокойно сообщил тот и вышел. Все понимали: обсуждать что-либо в этих стенах глупо и бессмысленно. Растирая запястья, молча переглядываясь и рассматривая обстановку, расселись по креслам. Перегудов закурил и, закинув голову, закрыл глаза. -- Боюсь, Коля, -- сказал Артист, -- тут тебе не твоя Матросская Тишина. Тут дурдом посерьезнее. -- Тюряга тут, а не дурдом, -- сквозь зубы процедил Трубач. -- Натуральная гэбэшная хаза. -- Ошибаетесь, Николай Михайлович, -- вдруг раздался чей-то внушительный мужской голос из невидимого динамика. -- Вы попали совсем в другое место. Нам предстоит очень серьезный разговор. Но прежде мне бы хотелось, чтобы вы ясно осознали свое положение. От вас потребуется тридцать минут внимания. Потом продолжим беседу. Огромный экран телевизора вспыхнул и засветился. Возникло превосходное цветное изображение: вот они все шестеро сидят на полянке у костра, дружно сдвигая солдатские кружки, вот Трубач отправляется к "патролу" и, остолбенев, молча смотрит на коробку с саксофоном... На всех кадрах в углу четко фиксировались электронные цифры тайм-кода: число, месяц, год, часы, бегущие минуты и секунды записи. Снято было издалека, сверхсильной цифровой оптикой, и, хотя камера слегка подрагивала, качество записи поражало. Но главное -- каждое слово их запечатлелось на фонограмме. Все самые сокровенные, самые доверительные вчерашние разговоры, все смешки, все признания, все воспоминания о прошлых делах. Расслабившись и малость подвыпив у костра, они рассказали о себе слишком много. Проклятые "жучки"-висюльки на белой хламиде Боцмана оправдали себя с лихвой. Пастухов сокрушенно покачал головой. А в это время он сам с горечью говорил с экрана: "...Если бы нашлось действительно стоящее дело, я бы еще покувыркался. Но только вместе с вами..." -- Н-да, -- сказал в пространство Трубач. -- Техника! Потом, но уже с другой точки было запечатлено, как этим утром они разминались, боролись, бегали и бултыхались в речке. А вот Артист и Иван скрываются с Боцманом в лесу, чтобы исследовать его чемпионский костюм. Вот когда уже наткнулись на хитрые висюльки и смекнули, что к чему, разговоры смолкают -- и с пленки звучат лишь потрескивания, щелчки, птичий свист, незначительные отрывочные фразы и междометия... -- Продолжим наш сериал, -- вновь раздался голос из динамиков. -- Дальше все значительно интереснее... На черном экране загорелись сдвоенные точки огней, из тьмы возник их "джип", вдруг он резко вильнул, остановился -- и взгляд камеры перенесся на изувеченное женское тело, распластанное на дороге. Причем сумели как-то так смонтировать и переставить кадры, что возникла полная иллюзия наезда на женщину в эту самую минуту именно этого "джипа", что подтверждала и ложная фиксация момента записи в углу изображения. Включили стоп-кадр. Они сидели и молча смотрели на бездыханную женщину, лежащую на бетоне. Кадр не менялся, и эта странная пауза все длилась и не кончалась... Человек, что обращался к ним из скрытых динамиков, спрятанных в разных углах комнаты, где они сидели в заточении перед экраном, был здесь, в этой же огромной даче, на втором этаже. И он тоже смотрел на экран большого телевизора, стоящего на столе рядом с пультом и аппаратными шкафами, на которых перемигивались разноцветные огоньки светодиодов. На экране мрачно переглядывались его пленники -- Сергей Пастухов, Иван Перегудов, Дмитрий Хохлов, Семен Злотников, Николай Ухов и Олег Мухин. Человек в затененном кабинете был не один. Рядом с ним сидели еще двое мужчин, чьи лица тоже скрывал полумрак. Но чувствовалось, что первый повелевает здесь всем и всеми. Он держал в руке дистанционный пульт, которым управлял на расстоянии незримой телекамерой. Ее объектив холодно рассматривал, как товар на прилавке, шестерых бывших элитных офицеров войск специального назначения Российской армии. Камера брала крупным планом то одно лицо, то второе, то третье. Вот они все перед ним. В его полной власти. Со всем своим прошлым и будущим. Резко сведенные брови Пастухова. Колючий, напряженный взгляд исподлобья Мухина. Покусывающий губу Перегудов. Насупившийся Хохлов. Погруженный в себя бородатый Ухов. Чуть иронично прищуривший глаз Злотников. Наконец-то он мог не спеша рассмотреть каждого. -- В них действительно что-то есть... -- сказал тот, что повелевал здесь всеми. -- Передайте Чернецову -- я им доволен. Он нашел тех, кто нам нужен. Хотя... не будем спешить. Он приблизил ко рту беспроводный радиомикрофон: -- Прервемся на минуту. Итак, господа, вы сами сообщили о себе все. Вы -- платные наемники. Все это беспристрастно зарегистрировано камерой, что признает любая экспертиза. Согласно мировой юридической практике наемники -- вне закона. Вы пьянствовали на лоне природы, потом усадили за руль нетрезвого приятеля и загубили безвинную юную душу. Продолжим, однако, наш сериал... Те шестеро, что сидели перед ним на экране, молчали. Их лица были угрюмы, но страха или растерянности на них не читалось. И это выводило из себя их собеседника. Он с раздражением нажал кнопку на другом пульте. И вновь Пастух и его товарищи увидели на экране самих себя. ...Вот они бегут в свете фар к распластанному женскому телу на бетоне... Перегудов внезапно приостанавливается на полпути, оборачивается и кричит... Вот их смутные силуэты со всех сторон заливает яркий свет... Они невольно щурятся, озираются... их лица крупным планом. Только теперь все они поняли, зачем устроившим засаду потребовалось столько фонарей. Для этой съемки. Через мгновение на экране уже метались тени... Прижавшись спинами к своему "джипу", они отчаянно сопротивлялись, раз за разом переходя в контратаку и вырубая нападавших одного за другим... Опять вступил невидимый собеседник: -- Ну и так далее. Правомерен вопрос: зачем мне все это? Ответ прост -- вы мне нужны. Потребовались специалисты с вашим опытом и подготовкой. Вашу группу порекомендовали знающие люди. И я решил провести небольшой контрольный эксперимент. В общем и целом вы меня не разочаровали. Решения принимали верные, дрались неплохо. Я был бы вполне удовлетворен, если бы вы не допустили двух грубейших ошибок. Это рождает во мне сильные сомнения -- годитесь ли вы для того задания, которое я бы хотел вам поручить... -- Давайте покороче! -- решительно перебил Пастух. -- Когда говорю я, капитан Пастухов, -- ответил невидимый собеседник, -- положено слушать и молчать. Так вот, ваша первая ошибка: парни, которые мне нужны, не тормозили бы перед какой-то то ли мертвой, то ли пьяной девкой на дороге. Они спокойно проехали бы мимо. И тем самым избавили бы себя от кучи проблем. Все шестеро молча переглянулись. -- Все же давайте ближе к делу, -- снова прервал его Пастух. -- Мы не на лекции. -- Ах, смельчак! -- невозмутимо-одобрительно заметил говоривший. -- Не спешите, капитан. Ведь я еще не принял окончательного решения. Так вот, вторая ваша ошибка... Вы оказали сопротивление представителям государственной власти. Группе СОН -- спецподразделению особого назначения, что само по себе уже составляет преступление. -- Амба! -- резко перебил Пастух. -- Мы не пацаны. Все поняли еще там, на шоссе. К делу! Пли кончайте разом. -- Ну-ну, капитан Пастухов! Ни выдержки, ни дисциплины. Разболтались на гражданке. Ладно. Еще один небольшой сюжетец под занавес. На экране возникло лицо молодой девушки лет двадцати, и из телевизора зазвучал знакомый закадровый голос диктора, ведущего программу "Дорожный патруль": "Управлением МВД по Москве и Московской области разыскивается Меркушева Надежда, двадцати трех лет, которая была вчера вечером похищена группой неизвестных в районе метро "Щелковская". Была одета в короткое зеленое платье и белые босоножки. По свидетельству очевидцев, девушка была увезена в неизвестном направлении в черном "джипе" "ниссан-патрол", последние цифры номера которого шестьдесят восемь. Всех, кому что-либо известно о местонахождении похищенной, просят немедленно сообщить по телефону ноль два". Экран телевизора погас. -- Ну, как вам мой сериал? -- вновь прозвучал голос из динамиков. -- Неужели вы полагаете, -- сказал Пастух, -- будто мы будем играть в такие игры? Вас надули -- мы не те, кто вам нужен. Так что можете сразу вызывать своих мясников. -- Браво! -- воскликнул тот, к кому он обращался. -- Нет, все-таки я не ошибся. Вы именно те... Ну что ж. Теперь, когда вы знаете, какие у меня на руках козыри и на какие расходы мне пришлось пойти, чтобы снять этот маленький боевичок, мы можем приступить к деловой части. Или вам нужен тайм-аут? -- Не нужен тайм-аут! -- резко сказал Пастух. -- Мы готовы выслушать ваше предложение. -- Да ты что, Серега?! -- изумленно воскликнул Муха. -- Ты что-о?! -- Разговорчики! -- обрезал Пастух. -- Приятно, что среди вас нашелся разумный человек, -- насмешливо прозвучал голос. -- Выхода у вас нет. У всех вас имеются дети, жены, возлюбленные или родители. Согласитесь, это отличный фундамент для серьезной совместной работы. Скажете -- старый прием? Согласен. Ход тривиальный. Зато самый верный и надежный. И потом... Я знаю о вас все. Вы же не знаете, кто я, и не узнаете никогда. -- Так. Что дальше? -- сквозь зубы процедил Пастух. -- Несмотря на ваш вчерашний зарок, вам придется еще немного повоевать. Вам ведь не хватало только стоящего дела? Верно? Так вот, я его вам предлагаю. -- Какое дело -- вот вопрос, -- сказал Пастух. -- Если вроде того, что вы провернули на шоссе, то мы за такое не возьмемся. Даже под страхом смерти. -- Да-да, помню. Как ни странно, вам еще присущ наивный идеализм. Так вот, о деле после. Обговорим условия контракта. Ваш стандартный гонорар -- пятьдесят тысяч долларов США на руки каждому за проведенную акцию. Не так ли? И снова они переглянулись. Об этом могли знать только... -- Допустим, -- сказал Пастухов. -- Я плачу щедро, не торгуясь и не скупясь. Сделаете работу -- получите больше. -- Так в чем будет состоять работа? -- повторил Сергей. -- Все конкретные вопросы потом. Сегодня мы просто познакомились. Я хотел взглянуть на вас, оценить. -- Оценили? -- спросил Муха. -- Оценил. Следующий наш контакт, думаю, произойдет в самое ближайшее время, возможно -- в ближайшие часы. В какой именно форме -- будет зависеть от того, как будут складываться обстоятельства. Скорее всего, вы просто получите приказ прибыть на встречу туда-то и туда-то для получения конкретного задания с указанием точного места и времени. Режим постоянной готовности. И никаких резких движений. Вы блокированы со всех сторон. Согласны? Или у вас... иное мнение? И, несмотря на предельно накаленную атмосферу этого разговора, все шестеро неожиданно нервно расхохотались. -- Слушайте, вы мне нравитесь все больше, -- заметил тот, кого они не видели. -- Кажется, мы поладим. Через час все вы снова обретете свободу. А сейчас вам нужно привести себя в порядок, расслабиться, смыть грязь и кровь. У меня тут отличная финская сауна и русская банька. Попарьтесь, потешьтесь кипяточком, помашите веничками. После банной церемонии получите пейджеры для получения моих дальнейших распоряжений. -- Связь будет односторонней? -- спросил Док. -- Этого вполне достаточно... В динамике щелкнуло -- микрофон отключили. В ту же минуту к ним вошли трое мужчин в масках, и вскоре они уже раздевались в предбаннике под присмотром охранников-тяжеловесов. Их одежду сложили в прозрачные целлофановые пакеты и унесли. Они остались одни. Молча рассматривали друг друга -- их тела были в синяках, ссадинах и кровоподтеках. Один за другим вошли в жаркую парную и принялись, как и советовал неведомый заказчик, не щадя сил, охаживать друг друга вениками и обдавать из маленьких шаек горячей водой. -- Пару, пару побольше! -- сквозь зубы покрикивал Док. Горячий туман окутал их. Лишь бледные силуэты фигур выплывали из молочных клубов и снова исчезали в них. Теперь никакая камера не разглядела бы их в этом мареве. Пастух забрался на верхний полок и быстро ощупал поверхность мокрой деревянной плахи, на которой лежал. Доски были обработаны на совесть. И все же он нашел то, что искал. В одном месте у самой стены дерево дало небольшую трещинку, чуть отслоилось, и если теперь... -- Трубач! -- громким шепотом позвал Сергей. -- Окати-ка меня горяченькой... Ухов тут же возник из облака с полной шайкой горячей воды. Плеснул от души. -- У-ух! -- вскрикнул Пастух и, перехватив у запястья толстенную ручищу Трубача, приложил его ладонь к выбоине у трещины на доске. Шепнул в ухо: -- Попробуй оторвать. Я не смог... Николай, ни о чем не спрашивая, прихватил железными пальцами за край доски в том месте, где наметилась трещина, поднатужился, рванул и отщепил узкую лучинку древесины. Этот кусочек с характерным рельефом древесных волокон он показал Пастуху. -- Геракл! -- прошептал Сергей. -- Этот кусочек надо вынести отсюда. -- Где спрятать-то? -- спросил Трубач. -- Мы же голые. Обыщут. -- Не допетрят, -- сказал Сергей. -- Тут, Коля, нужна крестьянская психология. Сунь хоть в рот, за щеку. Вот твоя молчаливость и сгодится. Отдуваясь и отфыркиваясь, красные, распаренные, они вывалились обратно в предбанник. Тотчас явились охранники и вернули их одежду. Каким-то образом она была отчищена и выглажена за полчаса. Вместо старых принесли новенькие носки и кроссовки -- разумеется, их прежняя обувка с налипшей глиной и песком, прихваченными там, на шоссе, была "приобщена к делу". -- С легким паром! -- насмешливо буркнул один из охранников через черную маску. -- Ну как, нашли что-нибудь? -- с невиннейшим видом поинтересовался Артист. Те не ответили. Когда оделись, то по знаку одного из стражей двинулись за ним из сауны, поднимаясь вверх по крутой лестнице. Их привели в ту же гостиную с камином, где один из углов загораживало белое полотно и стояли софиты на высоких штативах. -- Это еще зачем? -- спросил Муха. -- Значит, с вас и начнем, -- сказал человек в маске. Их сфотографировали одного за другим, всех шестерых. -- На память об этой ночи, -- пояснил человек в такой же маске, стоявший у фотоаппарата на треноге. Фотоаппарат был дорогой, роскошный "Хассельблад" -- видно, все тут было с размахом, иначе уже не умели жить. Через час их вывели во двор, посадили в японский микроавтобус, который, выехав за высокие железные ворота, довольно долго катил по черному пустынному шоссе, петлял по каким-то лесным дорогам, вновь возвращался на то же шоссе, потом выбрался на незнакомую трассу и не менее четверти часа летел по ней со скоростью выше ста километров. Затем оказались в узком тоннеле, который неведомо как вывел их на широченную многорядную, разделенную надвое магистраль. -- Кольцевая, -- сказал Боцман. -- Точно -- кольцевая, -- вгляделся Артист. -- Только как мы на ней оказались, вот вопрос? Перед выездом им всем вернули их наручные часы, вручили маленькие черные коробочки новеньких пейджеров "Моторола" и выдали каждому по десятитысячной пачке долларов в упаковке Центробанка. Как заметил выдававший деньги и часы: "Это аванс. Остальное -- после дела". Микроавтобус отмахал чуть ли ни половину МКАД, потом свернул на Можайское шоссе и понесся в сторону Кутузовского проспекта. Никакой охраны или слежки не было -- только немолодой молчаливый водитель. Он обернулся к ним. -- Ребят, -- спросил буднично, как какой-нибудь заурядный левак. -- Вас как -- по домам развезти? -- Слушай, батя, -- повернулся к нему Пастух. -- У тебя что, относительно нас никакого приказа? И все адреса есть? -- Адреса имеются, -- кивнул водитель. -- Московских велено развезти по домам или куда скажете--и все. --Тогда вот что, -- попросил Сергей, -- выбрось-ка нас где-нибудь прямо тут. Они уже были в начале Кутузовского. Впереди призрачно светилась Триумфальная арка. -- Как скажете... -- пожал плечами шофер. -- Мне без разницы. Он остановил свой хорошенький японский минивэн, кивнул на прощанье: -- Ну, счастливо... И неспешно укатил по пустынному в этот час Кутузовскому проспекту. Переминаясь с ноги на ногу, зябко поеживаясь на предутреннем холодке, они молча стояли небольшой кучкой на тротуаре, озирались, будто спустились с другой планеты. -- Тьфу! -- словно очнувшись, шепеляво выговорил Трубач и вытащил из-за щеки героически добытую щепку. -- Молодчага, -- сказал Пастух. -- Человек-сейф. Он осторожно забрал у него мокрый трофей и спрятал во внутренний карман куртки. -- Чего это? -- вытаращил глаза Муха. -- Наш ответ Чемберлену, -- ответил Трубач и с наслаждением плюнул себе под ноги. Они внимательно осмотрелись, проверились... В самом деле -- никто за ними не следил, не преследовал, не вел наблюдение. Не сговариваясь, все шестеро свернули в первый же двор, вошли в ближайший подъезд девятиэтажки и тщательно прощупали на себе и друг на друге всю одежду, намереваясь найти еще какую-нибудь мелкую пакость вроде давешних боцманских висюлек. Но ничего такого не обнаружилось -- ни в швах курток, ни за отворотами воротников, ни за лацканами пиджаков Артиста и Мухи, ни в новых кроссовках. Перегудов усмехнулся: -- Не будем обольщаться, коллеги, -- и постучал ногтем по своим наручным часам. Остальные поняли и одновременно стянули браслеты своих наручных часов. У всех были разные -- японские, швейцарские, а у Боцмана -- старые командирские с гравировкой: "Капитану третьего ранга Василию Хохлову за мужество от командования Северного флота" -- отцовский подарок. Трубач достал из кармана свой старый, заслуженный армейский нож и без колебаний свинтил крышку своей "сейки"... тихонько засмеялся. Он назубок знал, как выглядит сверкающая начинка его японских "непотопляемых". Поманил друзей пальцем -- молча показал тончайшую полупрозрачную пленочную пластинку, поблескивающую многочисленными золотыми прожилками. Потом так же быстро и умело открыл крышки остальных часов. Во всех оказались такие же крохотные невесомые полупрозрачные диски. -- Жаль... -- задумчиво промолвил Николай. -- Думаю, слаженный был секстет. Нежным движением кончика ножа он отделил пластинки от часовых механизмов, закрыл и раздал товарищам часы. Последующие его действия немало удивили остальных. Поманив их за собой, он вошел в кабину лифта, без труда дотянулся до се потолка, чуть облизнул языком одну из пластинок и приклеил ее к теплому черному обрамлению светящегося плафона над головой. А остальные пять пластинок, сложив крохотной невесомой стопкой, завернул в носовой платок и осторожно вложил во внутренний карман куртки. Операции вскрытия были подвергнуты и пейджеры. Но тут сюрпризов умелец Трубач не обнаружил. Однако на всякий случай обесточил питание, вытащив маленькие батарейки. -- Ну вот, -- с облегчением вздохнул он, -- да здравствует свобода слова и гласность! Хотя бы на время. Напридумывали, сволочи! Читал я об этих херовинках, -- показал он на кабину лифта, -- но не перил. Оказывается, правда. Эта фитюлька -- одновременно мини-микрофон и цифровой излучающий контур. Отсекает шумы часовой механики, передает речь и служит для пеленгации того, на ком часы. Питается от тепла человеческого тела, антенной служит часовой корпус. Если часы снять -- работает еще минут пять-шесть. Но в тепле и на солнце -- сколько угодно. На кожаном ремешке дальность действия -- триста метров, с металлическим браслетом -- километр. Со станции приема можно транслировать усиленный сигнал хоть на спутник и следить за всеми перемещениями интересующей персоны. Разве не гениально? Ну а сейчас маленький эксперимент. Если он даст положительный результат -- значит, других "ушек" на нас сейчас нету. Уходим в темпе! Они высыпали гурьбой из подъезда, перебежали через двор, вошли в подъезд дома напротив, поднялись на второй этаж и приникли к окну. Начинало светать. В серо-голубом сумраке все казалось таинственным и тревожным, как в фильме ужасов. -- Засекаем время... -- тихо сказал Трубач. И точно -- минут через пять во двор медленно въехал знакомый микроавтобус "мицубиси", тот самый, что доставил их в эту часть города. -- Вот он, лапочка, -- присвистнул Трубач. -- Потерял сигналы с этих хреновин. Как видите, наш симпатичный водила не так уж прост. Но на ту, в лифте, он должен сделать стойку... Минивэн проехал мимо подъезда, где Трубач демонстрировал им свою смекалку и оставил тончайший пленочный кружок на черном металле светильника в кабине лифта. Увидеть и найти его там едва ли было возможно. -- Пусть поищет, -- злорадно сказал Артист. Микроавтобус сделал несколько кругов по двору. Потом тот самый водитель выскочил из кабины и забегал взад-вперед мимо дома напротив, поминутно поглядывая на свои часы. -- Пытается запеленговать... -- прошептал Трубач. -- Ну давай, дед, давай... Чего мечешься? Наконец водитель "мицубиси" уловил направление, скрылся в парадном напротив, пробыл в нем довольно долго и выскочил обратно во двор, явно растерянный и удрученный. Торопливо забрался в кабину своего минивэна, нервно газанул, так что взвизгнули покрышки, и вылетел со двора. -- Не нашел, -- сочувственно вздохнул Боцман. -- Спасибо, Колька, за представление. На старости лет подавайся в массовики-затейники, не прогадаешь. -- До старости лет дожить надо, -- серьезно проговорил Трубач, глядя в сторону; -- Считаю, эксперимент удался, -- улыбнулся Док. -- А что с остальными фитюльками будем делать? -- Да выкинуть их, -- предложил Муха, -- и все дела! На фиг нам этот геморрой? -- И правда, ты, Чарли Паркер, или как там его, посоветуй... -- сказал Пастух. -- Не поминайте имени гения всуе, -- укоризненно покачал головой Трубач. -- А выбрасывать такие чудные вещички было бы грешно. Они нам еще наверняка пригодятся. -- А сколько стоит такая фиговина? -- спросил Боцман. -- Люблю хозяйственных мужиков, -- усмехнулся Трубач. -- Точно не скажу, но со всем комплексом слежения и контроля никак не меньше твоего "форда". -- Ого! -- присвистнул Боцман. -- Не свисти, -- сказал Артист. -- Деньги водиться не будут. И все шестеро негромко загоготали, точно так, как смеялись они на коротких привалах между боями на склон