Владивостока.  Всего  две  фразы  условного
сообщения, которое подвело бы черту. Но его не было.
     Герман  Григорьевич понимал:  чтобы ненароком  не  выдать  себя, сейчас
нельзя  выказать и  малейшего наружного беспокойства.  Но  сидеть,  не  имея
никакой информации, тоже было выше его сил. Он должен был  оставаться "женой
Цезаря", чтобы мелкие сошки его аппарата могли, сами того не зная, выполнить
важнейшее для своего начальника поручение.
     Когда волнение достигло наивысшей точки, он  решил, что пора пускать  в
дело засадный полк.
     Клоков пригласил в кабинет Бориса Владимировича и уединился с ним в той
небольшой задней комнате без окон, в которой обычно проводил наиболее важные
конфиденциальные встречи. Плотно закрыв дверь, они вели разговор, сидя в тех
самых креслах, которые профессор Стенин был обречен  помнить  до конца своих
дней.  Оба говорили очень тихо, хотя были  уверены, что уж здесь-то их никто
не слышит. Но на сей раз они заблуждались.
     * * *
     В  шестнадцать  двадцать семь  один из  сотрудников  генерала Нифонтова
соединился с ним по телефону.
     -- Александр  Николаевич! Как вы  приказали,  мы записываем все подряд.
Судя  по  всему,  он  почувствовал,  что  теряет  контроль  над   событиями.
Занервничал, но держится.  У нас  много любопытного, но две минуты назад они
остались вдвоем в помещении "Z".
     -- Я не понял, с кем остались? -- спросил Нифонтов.
     --  С  Лапичевым.  На  наш  взгляд, идет  крайне  интересный  разговор.
Вероятно, вам надо его услышать в прямом режиме.
     --Хорошо, -- сказал Нифонтов. -- Переключите на мой кабинет.
     И в ту же секунду руководители  штаба услышали несколько искаженные, но
вполне отчетливые и узнаваемые голоса вице-премьера и его правой руки.
     "<i>Клоков</i>.  ...Что-то  непонятное.  Время  давно  вышло.  Ни  звука.  Как
полагаешь, в чем загвоздка?
     <i>Лапичев</i>. Войдем в их  положение.  Будь  мы на их  месте, мы  бы тоже не
очень  спешили, пока  не убедились  бы, что  берем именно  то, за что платим
деньги.  Так ведь? Скорее всего, сейчас нашего пациента обследуют доктора. К
тому  же там не могли  не  удивиться,  когда вместо двух обещанных больных в
приемном покое увидели только одного.
     <i>Клоков</i>.  Ну  да, все так... Я  сам говорю  себе это сто раз на дню. Но,
согласись, есть от чего  сходить  с ума! В Андреаполь никого  не  допускают.
Никого. Я же не могу показать какую-то нашу заинтересованность... Тут что-то
не  так. Чувствую -- не так. И Курцевский  сам не свой.  Он явно тоже ничего
толком не знает и, похоже, готов ко всему. Но что там могло случиться,  если
они  как-то  вычислили, что те шестеро работают не  только  на них и целиком
заменили состав? Не понимаю, что там в Киеве?  Почему не летят эти спецы  от
Антонова?
     <i>Лапичев</i>.   Вчера   я  приказал   Морозову  связаться   с   Тюниным   из
Росавианадзора,  чтобы  тот   как-нибудь   не  от   себя,  а  через  два-три
промежуточных звена  позвонил  им на фирму  и осторожно выспросил, в чем там
дело, почему задержка. Ничего толком узнать не удалось.
     <i>Клоков</i>.  Хохлы  ленивые!  Ждут,   чтобы   их   немного   расшевелили...
Простимулировали, так сказать.  Распорядись: пусть позвонят опять и втемяшат
им,  что берут на себя  все расходы плюс оплату услуг и за срочность. Все --
налом, понимаешь? В валюте. Тогда, наверное, зачешутся.
     <i>Лапичев</i>. Понял, Герман Григорьевич.
     <i>Клоков</i>.  Понял,   понял...   Не   чувствуешь  разве,   что-то   рвется,
расползается в руках?  Только  не  могу понять, что и почему.  Я просил тебя
узнать -- Нифонтов в Москве?
     <i>Лапичев</i>. Видимо, в Москве. Но его не видно, и не слышно, как всегда.
     <i>Клоков</i>. Два дня назад, ночью, первый номер  имел с кем-то почти часовой
телефонный разговор. Через наших в ФАПСИ ничего установить не удалось.
     <i>Лапичев</i>. Симптом неприятный. Но это только симптом...
     <i>Клоков</i>.  Ну  ладно...  Вернемся  к  нашей...  авторучке.  Или,  как  ты
выражаешься, к "больному". Полагаешь, их доктора сейчас возятся с пациентом?
Вполне  вероятно.  Но  они ведь знают  --  пока не поступит  следующая часть
проплаты  за  авторучку, до того  времени не будет и  чернил.  Инструкция --
только после полного расчета. Таков договор. Ясно? Ясно. Этим-то что тянуть,
спрашивается? Не я их торопил, они меня.
     <i>Лапичев</i>. Чернила уже едут.
     <i>Клоков</i>. Хоть  бы там все было спокойно.  Чернила  --  это  ведь главный
вопрос.
     <i>Лапичев</i>.  Там все хорошо. Беспокоиться  не о чем. Со дня на день выйдут
за пределы...
     <i>Клоков</i>.  Ах, Стенин,  Стенин... Меня  он  волнует!  Разумеется, у  него
против нас -- ничего. Но в любом случае  мы с ним прокололись.  Он где  -- в
ФСБ?
     <i>Лапичев</i>. Видимо, в Лефортове.
     <i>Клоков</i>. Что значит "видимо"? Я вас держу не для того, чтобы упражняться
в сослагательном наклонении! Нажмите на все кнопки! Стенин, что бы он там ни
успел уже напеть, должен скорее встретиться с... любимым начальником.
     <i>Лапичев</i>. Я понял. Но гарантий дать не могу.
     <i>Клоков</i>. Тогда вот что: через надежных людей выйдите на Гурфинкеля.
     <i>Лапичев</i>. Не понял, какого Гурфинкеля?
     <i>Клоков</i>.  Борис, ты устал,  теряешь форму! Гурфинкеля, из "Комсомольца"!
Отдай ему Курцевского со Стениным.
     <i>Лапичев</i>. То есть как? Весь сюжет?
     <i>Клоков</i>.  О сюжете вскользь, туман и намеки. Основная вонь -- Курцевский
и  Сидорчук.  Всю компанию  генералов  -- в  бочку  с говном! Наш сюжет  под
занавес, а  Роберта на  закуску. Торговля секретами распивочно  и на  вынос.
Генеральный конструктор замешан в контрабанде! Их с Владленом надо размазать
всухую. Чтобы неделю только об этом и галдели.
     <i>Лапичев</i>. Пробный шар?
     <i>Клоков</i>.  Скажем  так  -- осторожный  зондаж с железной  дискредитацией.
Гурфинкель дело  знает. Должен  все расписать сочно, пусть превзойдет самого
себя. Заплатишь ему не скупясь. Переведи на его лондонский счет или в Цюрих.
Но шум должен быть такой, чтобы затмил все, понимаешь?
     <i>Лапичев</i>. А потом что с Гурфинкелем?
     <i>Клоков</i>. Пусть пока бегает...  Такие  гурфинкели на дороге  не валяются.
Возможно, еще  разок-другой  пригодится. А  там  можно и...  Сам  понимаешь,
сейчас решают часы. Статья должна выйти послезавтра. Большая. С выноской  на
первую полосу, основной блок -- на второй  или  третьей.  Не меньше половины
полосы. А теперь ступай. Мне надо немного отдохнуть..."
     Нифонтов отключил связь.
     -- Ну как вам диалог, коллеги?
     --  Чрезвычайно  занимательный,  --  сказал  Касьянов.  -- В  сущности,
имеется все, чтобы  пригласить для  дачи  объяснений. Но не станем  спешить.
Пусть появятся "золотые улики". Как там с Курцевским со товарищи?
     -- С  ними  все  проще,  -- усмехнулся  Макарычев. --  Есть  не  только
"золотые улики", но и... "платиновые показания". Практически все соучастники
были в таком страхе, что наше... вмешательство в их судьбы  восприняли почти
как перст Божий, как избавление.
     -- Вы знаете, в  чем их главный просчет? -- сказал Голубков. -- Они так
запугали всех своих соратников и исполнителей, внушили им всем такой  ужас и
уверенность в  неизбежности расправы,  что вместо преданности породили в них
только  ненависть и острую тягу  к  жизни. Совершенно  не умеют  работать  с
кадрами.
     И, несмотря на полную серьезность этого заявления, все рассмеялись.
     --  Ну ничего,  --  отсмеявшись,  сказал  Нифонтов. --  Раз  еще  можем
смеяться, значит, можем и  сражаться. Что там у нас с нашими парнями? Я имею
в виду группу Пастухова и ребят на ралли.
     -- Шифровки с гонок мы получаем дважды в сутки, -- ответил Голубков. --
Все  целы-невредимы, едут... Но, судя по всему, мы  поставили им непосильную
задачу. Боюсь, надо  рассчитывать  только  на слепое везение. А от Пастухова
по-прежнему ничего, никаких известий.
     --  Пока  экипаж  самолета  не  вырвется  домой,  вряд  ли   что-нибудь
прояснится, -- сказал Макарычев.
     -- Понятно, -- кивнул Касьянов. --  Руководителем  нашей  делегации  на
открытии салона утвержден Клоков. Ну как, Александр Николаевич, выпустим его
в Сингапур?
     -- Давайте сделаем так, -- сказал Нифонтов. -- Препятствовать не будем.
Но  перед выездом во  Внуково-2,  где-нибудь  минут  за сорок  до вылета, он
должен узнать о том, что двигатель в "Апогее" был подменен на макет.
     -- Ну нет, Александр  Николаевич, -- возразил Голубков. -- Не знаю, как
вы,  а я хотел бы видеть своими глазами, что  отразится на его лице при этом
известии. Давайте лучше  обрадуем его прямо у трапа самолета.  Он вылетает с
Лапичевым?
     --  Разумеется,  разумеется...  Но  у  того  запланирован  завтра утром
короткий визит в Париж.
     -- С какой целью? -- спросил Нифонтов.
     --  Формально деловая встреча согласно протоколу с  руководством  фирмы
"Аэрбас",  подготовка будущего  подписания  соглашения о  намерениях в сфере
обмена и сотрудничества. Вылет в  шесть утра, в половине  девятого посадка в
Орли, затем сама встреча  и в  семнадцать  по  московскому ~  возвращение  в
Шереметьево. Прямо оттуда во  Внуково  --  и новый  вылет в  девятнадцать  в
Сингапур, с патроном и всей его свитой.
     -- Напряженный денек, -- сказал Касьянов. -- Просто голова кругом.
     --  У  него  вряд ли  закружится,  --  заметил Макарычев.  --  Но турне
интересное. Впрочем, вместо Лапичева для такой работы мог быть отправлен кто
угодно. Но Герман Григорьевич решил отправить именно его. Вопрос: почему?
     --  Скорее всего, --  сказал Голубков,  -- он  имеет  приказ  выполнить
весьма деликатное поручение, которое никак не отмечено в его рабочем графике
этого  дня.  Видимо,  нечто  такое,  что  невозможно  узнать,  установить  и
проверить отсюда, из  Москвы -- ни  по компьютерной связи, ни  тем  более по
телефону. И дело, надо полагать, спешное.
     -- Свяжитесь с нашими людьми в Париже, -- сказал Нифонтов Касьянову. --
Пусть глаз с него не спускают. Ни на секунду. Я думаю,  мы все догадываемся,
какое у него поручение.
     * * *
     После двух с лишним  суток  пути, оставив позади  три  тяжелейших этапа
через пустыни  и  горные  перевалы  Ирана, около  одиннадцати  часов утра по
местному времени вереница машин  пересекла границу Рашиджистана. Пейзаж мало
изменился -- та же суровая, угрюмая красота, та  же бахрома гор у горизонта,
тот же зной и та же неизвестность впереди.
     На  земле одного из самых мрачных  государств на планете им  предстояло
пробыть кому пять, кому семь часов.
     Артист, Муха и Михаил знали: для них начинаются самые трудные часы. Они
почти физически ощущали возникшее вокруг них напряжение. Артист был мрачен.
     -- Смотрят, смотрят, чувствую, смотрят...
     -- Это  все  я, --  сокрушался Муха. -- Язык бы себе  вырвал!  Кой черт
дернул меня вспомнить про эти гонки на выживание!
     -- Ладно,  --  утешал Михаил.  -- Кончай убиваться. Может,  у них  и не
связалось.
     -- Ну да! -- вздыхал Олег. -- Вы бы видели глаза этого Шурика. Он же не
дурак, только корчит из себя простака.
     -- Значит, кто против нас? -- подытожил Артист. -- Этот Штукин в связке
с  американцами.  Ну это  мы уже и так  знаем -- видно, прознали в Лэнгли об
этом транзите, ну и решили перехватить.
     -- Просто  так  прознать они не могли, -- сказал  Михаил.  -- Наверняка
получили  точную наколку. Вопрос: от  кого?  Разумеется, от тех, кто в  этот
замысел с Рашид-Шахом посвящен. Видно, ребята  не прочь  маленько облапошить
друг друга. Так, кто еще против нас?
     --Добрынин, -- сказал Муха. -- И еще этот... который англичанин.
     -- А вот с  ним, -- сказал Артист, -- все по-прежнему непонятно. В том,
что он англичанин, а не  тот водитель, лично  меня никто не убедил и вряд ли
убедит. Тем более непонятно, что он за птица и откуда.
     --  Ну  а наш командор?  --  не отрываясь от дороги и пылящего  впереди
"джипа-мерседеса" Добрынина,  спросил Муха.  -- Вы хоть  поняли,  какова его
роль?
     -- Вон он,  -- сказал  Артист.  -- До  него триста  метров -- догони да
спроси!
     -- Он-то хоть нас не узнал? -- спросил Муха. -- Как считаешь, Семен?
     -- Лучше меня могут  ответить  факты, -- ответил Артист. -- Вы обратили
внимание -- с сегодняшнего утра и Штукин с американцами, и товарищ Добрынин,
и англичанин все  время держатся где-то около нас. По-моему,  Слейтон  узнал
меня. Узнал, но не подал виду.
     --  Видно,  надо было  тебе сильней  постараться, чтоб надежней  память
отшибло, -- сказал Муха.
     -- Трудно  было, лежа  под машиной,  -- с искренним сожалением вздохнул
Артист.
     --  Скорее  всего,  не только  Штукин и  штатники, но и Добрынин уже не
сомневается, где топливо,  и все они только ждут, чтобы  пойти в  атаку,  --
заметил  Михаил. -- Не знаю, кем они там считают нас, возможно,  даже просто
конкурентами. Но пока они мешают друг другу начать решительный штурм.
     -- Всем хочется  и всем колется, поскольку  каждый  понимает, что могут
вступить  и остальные, -- усмехнулся Семен. --  В  серьезной каше они  могут
потерять все.
     -- Так или сяк -- все  заварится  уже очень скоро, -- сказал Михаил. --
Тянуть им не резон. И только один из них наверняка знает, где и когда выйдут
на назначенную с ним встречу люди Рашид-Шаха.
     -- По  всем приметам, это сам командор, -- предположил Артист.  --  Он,
так сказать, главный экспедитор.  Надо полагать, именно у него должны быть и
товарные накладные, ну и, -- усмехнулся он, -- сертификат качества...
     Они мчались  вперед,  и напряжение  нарастало.  У  них  было  всего три
маленьких автомата и три  пистолета,  всего на пять -- десять минут горячего
"разговора", а может, и того меньше.
     Второй  час они  неслись  по  широкому  мертвому  плоскогорью Северного
Рашиджистана. Машины участников, развив  огромную скорость, в  сопровождении
вертолетов умчались  далеко вперед. Их белый "лендровер",  отставая, был все
ближе и ближе к хвосту колонны, растянувшейся почти на пятьдесят километров.
Машину  подбрасывало,  кидало  из стороны в сторону, но  Муха  только крепче
сжимал черный руль.
     Минувшей  ночью,  незадолго  до  рассвета, Артист  и  Муха  извлекли из
записных  книжек,  закрепленных  скотчем,  те  заветные  пленки-передатчики,
которые  дал им Голубков, и  ночью  приклеили их  -- одну к черному  зеркалу
заднего  вида  роскошного  "джипа-мерседеса"  Добрынина, вторую -- к  черной
эмблеме  "Техасе" на  крыше  машины Штукина.  У  Михаила  в  снаряжении  был
специальный  приемник-усилитель  для  получения сигналов  от этих устройств,
благодаря  которому  они  могли теперь  найти  их на  расстоянии  до  десяти
километров. С восходом солнца эти чудесные игрушки должны были ожить.
     Сидя сзади,  Михаил  отслеживал  отклонения стрелок  на  двух приборах.
Приемник в  правой руке  принимал сигнал от машины Добрынина, в  левой -- от
машины Шурика.
     -- Тревога! -- вдруг сказал Михаил. -- Добрынин резко увеличил скорость
и сошел с трассы! Уходит на юг!
     -- Ну  вот, -- сказал Артист. --  Он, видно,  пришел к выводу, что  при
таком  кортеже топливо  уже  не отбить. Теперь для него главное --  передать
документы. Ему нужно выйти в заданную точку для встречи с покупателем.
     И,   словно  услышав  эти  слова,  по   колее,   проложенной   колесами
добрынинского  "мерседеса",  обгоняя их и вздымая облака  светло-серой пыли,
помчался серебристый "рейнджровер".
     --  Глядите,  -- крикнул Муха, -- вон  как погнал! Это он,  англичанин!
Рванул за Добрыниным!
     -- Ничего не понимаю! -- воскликнул Михаил. -- Кто он все-таки такой  и
что ему надо?
     --  Слу-ушай...  --  осенило  Семена. -- Я все понял!  Помнишь,  ты  же
говорил,  тут  и ребята из Интеллидженс сервис. Как мы  раньше-то не поняли.
Муха, гони за ним! Все,  все  ясно! Он шпион, ребята! Был  внедрен к кому-то
под бок из нашего  высшего руководства. Видимо, к тому, что  принимал нас на
даче. Косил под простого водилу... Ну, точно, точно!
     "Рейнджровер" уходил вперед все быстрей.
     -- Ну дает! -- завопил Муха. -- Видали, как подскакивает!
     Их швыряло по  запыленному салону, ударяло о двери, о стойки. Никто  не
мог бы ответить, сколько выдержит даже эта машина такие нагрузки.
     -- Слушай, он уходит! -- крикнул Артист.
     --  А  я  что могу?  -- подпрыгивая на сиденье, заорал Муха. --  У него
мотор вдвое сильней! И подвеска!
     -- Выжимай, Олег,  выжимай! -- крикнул сзади Михаил.  -- Если документы
уйдут -- тогда все!
     Мотор ревел, мелкие камни непрестанной дробью  колотили в днище, машина
подлетала на кочках и буграх, в  эти  мгновения они  чувствовали себя как на
безумных качелях.
     -- Мужики! -- закричал Артист. -- Глядите влево!
     Под  острым  углом,  стремительно  сближаясь,  наперерез  шел  знакомый
"форд-бронко" зеленовато-защитного цвета.
     -- Ну, держись, Муха! -- вытаращив глаза,  будто опьянев от скорости  и
близкой опасности, захохотал Артист.
     "Форд" был уже рядом.  Он норовил остановить их, подрезав и перегородив
путь. Из его окна выглядывали два автомата, но  стрелять не решались,  видно
боясь повредить емкости с топливом.
     -- А-а-а! -- заорал Муха. --  Чем не Крылатское!  -- И,  крутанув  руль
влево, с ходу вмазал крылом  прямо в дверь "форда". Удар был по касательной,
но  хлесткий.  Всех  троих  сильно  тряхнуло,  а  Муха,  не  дав  опомниться
преследователям, еще дважды шарахнул в правое крыло и колесо "форда".
     -- Их там тоже трое! -- крикнул Артист. -- Ничего, разберемся!
     Первый  удар, нанесенный  Мухой, сильно вдавил  дверь "форда" и нарушил
механизм  опускания стекла. Его  заклинило, и  один из сидящих  в салоне что
есть  силы  заколотил  в  окно  стальным  выдвижным  прикладом,  но  оно  не
поддавалось.
     -- Молодцы, янки, -- загоготал Артист, -- отлично делают!
     Но  вот наконец стекло треснуло и разбилось. В открывшемся  проеме  они
увидели  бешеное  от злобы лицо Ричарда Слейтона с распухшей лиловой скулой.
Он был совсем рядом, в  трех-четырех метрах, и пытался застрелить Муху одним
прицельным выстрелом, но машины  подскакивали, рука Слейтона тряслась, ствол
подбрасывало вверх и вниз. Он понимал, что не попадет, но дал очередь. Ствол
повело -- ни одна пуля не задела "лендровер".
     Муха  что есть  силы нажал  на  тормоз, великолепные  диски в считанные
секунды  остановили  тяжелую машину.  "Форд"  Слейтона проскочил и  оказался
впереди.
     -- Полюби нас -- приходи в спецназ! -- крикнул Артист и, высунувшись из
окна, прострочил задние колеса "форда". Машину мотануло, развернуло, едва не
опрокинуло.
     В этот момент страшный удар сзади  отбросил "лендровер"  метров на пять
вперед. Только высокие подголовники спасли их шейные позвонки. Артист бросил
взгляд назад. Он не ошибся  --  это был Шурик Штукин, большой  друг  мистера
Слейтона, спортивного  комиссара.  Он, видно, плохо рассчитал удар  -- перед
ним  вздулась подушка  безопасности, но все же стукнулся капитально.  Голова
Шурика беспомощно откинулась на подголовник.
     Ричард  Слейтон и  два  его  приятеля выпрыгнули из  "форда", отбежали,
залегли за камни  и  пошли тарахтеть  из  своих легких  кольтов, стараясь не
угодить в бензобак и салон. "Лендровер"  скособочился и  просел на спущенных
шинах. Весь верх ветрового стекла и белая крыша были изрешечены пулями.
     Артист, Муха  и Михаил, упав на пол машины, выжидали, пока те растратят
побольше  своих  тридцатизарядных обойм.  Ни  шевельнуться,  ни выскочить из
машины  не было  возможности.  Не было  и никаких чувств,  никаких мыслей...
Только ожидание.
     Но  вот стрельба прекратилась. "Лендровер"  стоял с открытыми  дверями,
сплошь пронизанными круглыми дырками.
     -- Увы! -- прошептал Артист. -- Мы убиты! Вечная память.
     -- Пусть  молотят, --  негромко сказал  сзади Михаил. --  Боеприпас  не
бесконечен. Основной у них в "форде".
     Артист и Муха смотрели на врагов через сквозные  отверстия, оставленные
пулями.  Это  было  рискованно  -- могли  снова хлестнуть  свинцом, но те не
стреляли  и  не  выглядывали  из-за  камней  --  кажется,  с патронами у них
действительно возникла напряженка. Но вот  кто-то из людей Слейтона двинулся
из-за камня в направлении своей машины. Артист тотчас отсек его  продвижение
пыльными фонтанчиками очереди. Ползущий вжался в землю и замер.
     -- Что ж, -- прошипел Артист, -- колеса можно и сменить.
     "Форд"  стоял к ним вполоборота, слишком соблазнительно. чтобы упустить
такую возможность. И Семен  всадил несколько  пуль в его кузов  немного ниже
лючка бензобака.  Бахнул взрыв. Машину охватило  огнем. Из огромного костра,
окутанного черным дымом, вскоре раздался оглушительный треск, во все стороны
полетели огненные вспышки  -- взрывались патроны. Ни машины, ни боеприпасов,
ни запасов воды, а может быть, и рации у врагов больше не было.
     -- Молодчина, Семен!  --  закричал  Михаил.  Наступила пауза. Это  была
такая обычная на войне игра в гляделки со смертью. В ней выигрывал лишь тот,
кто был более терпелив.
     Но  вот  Слейтон,  видно,  решился  и  отдал  приказ  одному  из  своих
сообщников. Тот приподнял голову из-за камня.  Высоченный громила, не  иначе
рейнджер.  Артист видел его не раз в пути и  на стоянках и мог  оценить  его
силу. Надо думать, и  подготовлен он был неплохо,  вполне вероятно, не хуже,
чем они сами.
     -- Видишь? -- шепнул Муха.
     -- Угу, -- стертым от волнения голосом отозвался Артист.  -- Мое лучшее
интервью.
     Человек,  выглянувший  из-за  камня,  собрался  наконец  с  духом  и  с
автоматом наперевес,  низко пригнувшись,  побежал к ним ломаными  зигзагами,
кидаясь из стороны в сторону, чтоб обмануть пулю. Это был смелый парень. Они
видели, как он  приближается, но еще трудно было  понять, с какой стороны он
окажется, справа или слева.
     Он  был  все  ближе...  Можно  не  сомневаться  --  этот  наверняка  не
поскупится  на контрольный  выстрел. Вплотную  подпускать  его было  нельзя.
Оставались какие-то секунды.
     Семен понял  --  подойдет с правой двери, с его стороны.  Значит,  есть
преимущество -- Семен  видел каждое движение противника, в  то время как тот
видеть его  не мог. И он открыл огонь с опережением на десятые доли секунды.
Вышло так, что этот громила сам в прыжке пересек траекторию полета пуль...
     Артист не прикончил его, только "стреножил".  В  падении парень выронил
свой кольт,  да ему было уже и  не  до  оружия -- он корчился и хватался  за
ноги, пытаясь руками остановить кровь.
     И  снова по "лендроверу" заколотили  пули. Они оставляли новые дырки  в
дверях, навылет прошивали салон  над их головами. Но ни  одна  не  попала  в
двигатель, ни одна не легла ниже руля -- всего важней им было заполучить эти
канистры. И те  и другие  понимали,  что даже если  и выйдут победителями  в
стычке, выбраться из этой передряги смогут лишь  на  машине Штукина, если та
осталась на ходу.
     -- Отвлеки их,  Муха, -- приказал Михаил. -- Они тут могут  держать нас
еще час, а Добрынин уйдет. Делать нечего, попробую...
     Муха  нажал кнопку и  полностью опустил спинку своего сиденья, переведя
его  в  спальное  положение, отполз  по  ней  назад,  схватил  пустую черную
канистру, из которой  они перелили  топливо, и, раскачав, изображая, как она
тяжела,  швырнул  на несколько  метров  от  "лендровера" --  мол,  нате вам,
подавитесь. За ней полетела и вторая.
     Те прекратили огонь. Видимо,  совещались, не зная, как  поступить -- то
ли  действительно  им  выбросили то, за  чем  шла охота, то ли  тут  крылась
какая-то военная хитрость.
     В эти  секунды Михаил передвинулся к задней двери  "лендровера", рванул
ручку замка.  Но дверь заклинило. Он ударил что есть силы  обеими  ногами, и
дверь приоткрылась. Он ударил еще, и она поднялась вверх.
     Михаил  ящерицей  выполз  наружу  --  благо  при ударе  светло-кофейный
"паджеро" отскочил  назад.  Еще через  мгновение  Михаил  вскочил  в  машину
Штукина и выпихнул ее  хозяина на горячую землю.  Штукин вытащил из-за пояса
пистолет, но Михаил  легко  перехватил  его руку,  вырвал оружие и,  оставив
Шурика сидеть на земле, завел мотор.
     Машина была в полной исправности.  Мощные  дуги  защитили двигатель при
ударе. Но от гирлянды фар осталось только стеклянное крошево.
     Михаил врубил заднюю передачу и, завывая мотором, отогнал машину метров
на  триста,  за невысокий холм.  Вслед ему  полетели  пули, но  ни  одна  не
достала.
     Слейтон  и его напарник уже стреляли  экономно, короткими  очередями --
видно, патроны подходили к  концу. Михаил  развернулся и  понесся по большой
дуге, объезжая поле боя, чтобы выйти в тыл противнику.
     -- Ага-а-а!  -- закричал Артист,  угадав маневр Михаила. --  Получайте,
голубчики! Вот вам и второй фронт!
     Михаил пронесся за спинами  американцев и, стараясь не  зацепить своих,
дал  очередь над  их  головами.  Поняв,  что  без  патронов  и  в  окружении
продолжать  бой бессмысленно, Слейтон швырнул пистолет и раскаленный автомат
на  песок,  помахал рукой, поднялся в полный рост, положив руки на  затылок.
Вслед за ним поднялся и второй.
     Неподалеку догорал их  "форд", и черный дым от него поднимался высоко в
ярко-голубое небо.
     Видя, что бой окончен, Артист  и Муха, держа на  прицеле своих  врагов,
вылезли из продырявленного "лендровера" и медленно пошли  к  Слейтону  и его
напарнику, не спуская с них глаз. До них было метров тридцать, не больше.
     Они прошли больше половины этого  короткого пути и уже  видели Михаила,
который несся издали, чтобы оказаться рядом с ними в  решающую минуту, когда
сзади раздался  выстрел, Олегу показалось,  будто кто-то с  маху ударил  его
железной палкой в правое плечо.
     -- Уй, блин! -- с каким-то удивлением воскликнул он, чувствуя, что ноги
не держат, и упал на землю.
     Артист обернулся  на выстрел, и в то  же  мгновение напарник  Слейтона,
здоровенный,  накачанный рейнджер, в несколько гигантских прыжков настиг его
и,  оттолкнувшись,  попытался провести удар,  целясь  ногой  в грудь.  Но  в
последний миг невероятная быстрота реакции спасла  Семена от  верной смерти.
Он уклонился  от мелькнувшей тени, припал  к земле, нога  врага мелькнула  в
воздухе, и Семен,  оказавшись позади  нападавшего,  ударил его в подколенное
сухожилие.  Он знал,  какая это боль -- здоровенный  парень  упал на спину и
подняться уже  не мог.  Вторым ударом -- ребром ладони --  Артист сломал ему
правую ключицу.
     На выручку напарнику кинулся Слейтон, но Михаил,  понимая, что ситуация
вдруг  резко изменилась,  сильно  толкнул  его бампером  "паджеро".  Слейтон
отлетел и упал лицом вниз.
     Увидев маленького Муху  неподвижно распростертым на земле. Артист взвыл
и, словно забыв все правила самозащиты, рискуя нарваться на пулю, кинулся на
того, "стреноженного" им, выбил из его руки пистолет и безжалостным ударом в
солнечное сплетение надолго отключил от связи с действительностью.
     Михаил стоял  на коленях, склонившись над Мухой. Ранение было сквозным.
Пуля  пробуравила  плечевую  мышцу  и,  кажется, задела артерию. Из пулевого
отверстия резкими толчками выбрасывало кровь.
     -- Пережми! -- закричал  Артист и  сломя голову бросился к своей машине
за аптечкой. Оба понимали, что значит поврежденная артерия, тем более здесь,
посреди каменистой пустыни.
     Артист вернулся  с  аптечкой  и рацией экстренной связи. И  пока Михаил
накладывал    жгут    и     бинтовал    рану,    включил    сигнал    вызова
санитарно-спасательного вертолета.
     Муха очнулся, ресницы его задрожали, он открыл глаза.
     -- Вот гадство! -- пробормотал он. -- На самом интересном месте.
     Он был бледен и слаб, но кровотечение удалось остановить.
     Рация ожила.
     -- Где вы? -- спросил пилот по-английски.
     -- Вероятно, милях в двадцати от вас,  южнее трассы, -- ответил Артист.
-- Вы видите дым?
     -- Это у вас? У вас авария?
     -- Да. Летите к нам!
     -- Сколько раненых?
     Артист окинул взглядом поле сражения.
     -- Пятеро.
     -- У вас что, столкновение?
     -- Столкновение, столкновение, -- ответил Артист. -- Давайте скорее!
     -- О'кей, через три минуты буду у вас.
     --  Три минуты! --  ответил  Артист.  -- Как раз чтобы  снять небольшой
клип.
     --  Работай!  --  кивнул Михаил  и  поудобнее усадил  Муху.  -- Ну как,
гонщик, выживешь?
     Артист  крутился с  видеокамерой  по  пустыне,  снимая  поле  сражения,
сопровождая его  комментариями  на  русском  и английском. Он снял Слейтона,
который  уже оклемался и сидел на песке, тряся  головой, но вряд  ли уже был
боеспособной  единицей, обоих его напарников, горящий  "форд", дырявый,  как
дуршлаг,  "лендровер",  ошарашенного  Штукина,  Михаила, оттащившего Муху  в
тень, оружие, разбросанное на песке...
     Вдали показался  вертолет с красным  крестом на белом корпусе. Это была
довольно вместительная машина фирмы "Белл" на посадочных лыжах. Он снизился,
сделал  круг,  как  будто  не  решаясь  приземлиться, Ни  летчик, ни медики,
видимо, никак не могли понять, что же здесь произошло -- обычно на маршрутах
ралли им приходилось видеть совсем другие  картины.  Но вот вертолет завис и
сел, подняв тучу песка  и пыли. Двигатель грохотал, но Артист расслышал  то,
что крикнул ему Михаил:
     -- У нас только две минуты, понял? Семену не надо было долго объяснять.
     -- Знаком с  этой машинкой? -- перекрывая грохот, крикнул он, кивнув на
белый вертолет.
     -- Все швейные машинки чем-то похожи, -- ответил тот.
     Врачей было двое, и с  ними еще двое дюжих парамедиков,  все  четверо в
голубых тропических комбинезонах, надетых прямо  на голое  тело. Не зная, за
кого сначала приниматься, они торопливо  разбрелись  по полю, склонились над
Слейтоном и другими парнями из его команды. Увидев, что Муха уже перевязан и
что рядом с  ним человек, четвертый направился к  Штукину, но, поняв,  что с
тем  ничего  страшного  не случилось, повернулся  и  пошел к  двум коллегам,
занявшимся раненным в ноги.
     В кабине вертолета был только летчик.
     Михаил подхватил  Мухина, помог  ему  подняться, довел  до вертолета  и
уложил  на  носилки. В  это  время Артист  тащил в  вертолет  обе  канистры,
видеокамеру и три автомата, вновь превратившиеся  в невинные плоские  черные
коробочки. Перед  ним, держась за  голову  и  пошатываясь, двигался  Штукин,
которого Артист сквозь зубы поливал таким матом, какого Шурик, надо  думать,
не слышал ни от своих тренеров, ни от бывших соратников по ЦК ВЛКСМ.
     -- Ну все! -- сказал Артист. -- Последний небольшой штрих.
     Они  с Михаилом  подошли к  пилоту. Он смотрел на  них с  сочувственной
улыбкой.
     --  Я  не хочу, -- сказал Михаил по-английски, -- чтобы  у ваших парней
прибавилось работы. Вы садитесь  за  руль  вон  того "паджеро",  я--на  ваше
место.
     -- Не понял, сэр, -- поднял брови пилот.
     -- Не спорьте с ним, -- сказал Артист. -- Смотрите, что там творится --
это все сделал он один!
     -- Кто вы? -- в ужасе пролепетал  пилот. И Артист, сделав  жуткое лицо,
приблизился к нему почти вплотную и отчетливо пророкотал по-английски:
     --  "Я --  часть той  силы,  что  вечно  хочет  зла  и  вечно совершает
благо..."
     Видимо,  в его лице летчик увидел  нечто такое,  что заставило его  без
дальнейших колебаний освободить свое место.
     Двигатель  вертолета  загрохотал  сильней  и,  провожаемая  изумленными
взглядами врачей и  парамедиков,  белая  машина с красным  крестом  взмыла в
голубое небо.
     Михаил набрал высоту около ста метров и направил вертолет в ту сторону,
куда  умчался на своем  "мерседесе" Добрынин. Артист сидел рядом. Он пытался
уловить сигнал от пленочного  передатчика на зеркале добрынинской машины. Но
его все не было.
     -- Заберись  повыше! -- крикнул он Михаилу. Но долго набирать высоту не
пришлось. Стрелка дрогнула.
     -- Что-то есть! -- крикнул Семен. --  Есть, есть, точно! Возьми на пять
градусов западнее. Вот так! Ну, теперь не уйдет! -- повторял он злорадно. --
Теперь не уйдет!
     * * *
     Ориентируясь по  компасу, время от времени  устраивая короткие привалы,
стараясь держаться  ближе к горам, где  легче  можно было найти какое-нибудь
укрытие  от  вертолетов, которые время от времени появлялись в небе,  группа
Сергея Пастухова, то  поднимаясь, то сходя вниз  по склонам  холмов,  прошла
пустынными местами Северного Рашиджистана еще около шести часов.
     --  Серега! -- крикнул  замыкающий Трубач. --  Глянь на карту.  Граница
должна быть уже где-то близко.
     Пастух  остановился и сверился с обеими картами. Без ориентиров  точной
привязки  местоположения  сделать было невозможно, но они  понимали, в каком
районе и квадрате примерно находятся.
     -- Если  топать вдоль горной гряды, еще  километров пятьдесят.  Значит,
пехом не меньше десяти часов. Но если  вот к этому  выступу границы -- тогда
часов  пять,  не  больше.  Но  по  открытой  местности,  без  передыху,  под
солнцем... Давайте решать.
     -- Что уж тут решать, -- сказал Боцман. -- Это же не раки у  Жванецкого
-- то за три, но маленькие, то за пять большие.
     --  Конечно,  --  сказал  Док,  --   хочется  скорей  покинуть  пределы
благословенного эмирата, но я бы пошел все-таки ближе к горам.
     -- "Нормальные герои всегда идут в обход..." -- иронически процитировал
Боцман.
     -- Ну а ты что скажешь? -- обратился к Трубачу Пастух.
     --  Скажу,  что  устали мы  все  как  собаки,  но  это  не повод,  чтоб
собачиться.
     -- По-моему, ты заговорил афоризмами, -- улыбнулся Док.
     -- Пустыня располагает, -- кивнул Ухов. --  Самые философские  места...
Считаю  спор вполне идиотским, что, конечно, простительно для людей, которым
солнце четвертый день печет головы. Коленка,  конечно, не казенная, но лично
я выбираю десять  против  пяти.  Ну  а Боцман,  если  такой  храбрец,  может
попробовать нам всем утереть нос.
     -- Все-таки  гады вы! --  сказал Боцман. -- Глупый пингвин...  как  это
там... прячет тело жирное в утесах... Хрен с вами!
     И снова они двинулись в путь. Но прошли не более получаса, когда позади
снова послышался уже ставший привычным, но неизменно грозный звук вертолета.
     --  Ложись! --  крикнул Пастух,  и все четверо  тут же распластались на
земле, вжались в горячую, как сковорода, твердую почву.
     Немного в стороне  пронесся  небольшой серый  вертолет с  уже  знакомым
золотым львом в зеленом круге -- эмблемой военно-воздушных сил Рашиджистана.
Летел он низко, ниже, чем другие, потом заложил круг и пошел прямо на них.
     --  Пастух! --  закричал  Боцман,  -- Может,  дать  ему по  сусалам? Из
"калаша" достану.
     --  Лежать!  -- рявкнул Сергей. -- Не  двигаться! Вертолет пронесся так
низко, что их достал горячий вихрь от его винта.
     --  Все-таки заметил, гад! -- проскрипел Док.  -- Сейчас на второй круг
пойдет и начнет колотить!
     Сердца всех  четверых невольно сжались. Каждый не раз уже испытал такой
страх, но привыкнуть к нему было нельзя.
     -- Лежать! -- повторил  Пастух. -- Если откроет пальбу, тогда, конечно,
ответим.
     Но  вертолет  внезапно  совершил  полуоборот  в  воздухе  и,  снижаясь,
устремился в сторону. Следя  за  ним, они забыли о земле, но вдруг заметили,
что  тарахтящая  летательная  машина  несется  навстречу  подскакивающему на
кочках ярко-красному "джипу" с большой желтой пятеркой на боку.
     -- Суки! -- закричал Пастух. --  Мужики, эта машина -- участница ралли!
Точно! Скорее всего, заблудилась в пустыне. Неужто они ее атакуют?
     Пастух  схватил бинокль.  Но тут красный  "джип-мерседес" осадил бег  и
остановился. Из него  выскочил человек и отчаянно  замахал  руками,  подавая
летчику вертолета какие-то знаки.
     --  Ну  точно,  заблудился  мужик!  Просит  помощи.  Вертолет,   словно
раздумывая, завис недалеко от машины и, наконец, подняв легкий смерч песка и
пыли,  приземлился  неподалеку. Из  него  тотчас  выскочили три  человека  в
военной форме.
     -- Не могу понять, что там происходит, -- удивился Сергей. -- По-моему,
спасенный совсем не рад своим спасителям... Орут друг на друга.
     -- А ну дай  взглянуть! -- Док быстро взял  бинокль  из  рук Пастуха  и
навел туда, где происходило, по его словам, непонятное.
     --  "Мерседес" с гонок  --  это точно,  --  подтвердил он.  --  Весь  в
надписях  и  эмблемах.  Слушайте, а  машина-то  наша, русская! С  российским
флажком!  Да и надписи  кое-где русские.  А  водитель будто  оправдывается в
чем-то. Стоит и руками разводит. Показывает куда-то. Что за черт?!
     Пастух снова выхватил у него бинокль.
     --  А ну  гляньте! --  вскрикнул  он.  --  Этот,  из  машины, им что-то
передал. Не  то  коробку,  не  то  пакет... А  те  вроде еще чего-то от него
требуют... Опять базарят. Этот, из машины, им все пытается что-то объяснить.
А те головами мотают. Будто и слышать не хотят.
     --  Серега! -- заревел  Боцман. -- Да он же им,  наверное, передает то,
из-за чего Артиста с Мухой на ралли отправили!
     -- У-У-У, гадство! Мужики, опоздаем! За мной! -- крикнул Пастух.
     -- Смотрите! -- закричал Трубач. -- Еще одна машина пылит!
     Тут все четверо  увидели и без бинокля: к красному "джипу"  и вертолету
на большой скорости мчится еще один серебристый внедорожник.
     Вот   он   сбавил   скорость,  из  него  на  ходу   выпрыгнул  человек,
профессионально откатился  в  сторону,  а  его машина по инерции  с  разгона
врезалась в выпуклое остекление кабины вертолета. Через секунду донесся звук
глухого удара, и  почти тотчас же раздались две очереди из автомата.  Они не
могли понять на  бегу, кто открыл огонь, только увидели,  что все стоявшие у
вертолета уже лежат на земле.
     Началась отчаянная перестрелка.
     -- Мужики! -- крикнул Пастух. -- Это Семка или Муха! Больше некому!
     Все  понимали, что у того,  кто залег за невысоким бугорком, не было ни
одного шанса.  Его обстреливали сразу с нескольких точек, но  он был еще жив
и, положив  противников,  не давал  ни  одному из них  и на  секунду поднять
голову.
     Тут застучал крупнокалиберный пулемет вертолета. Пастух видел того, кто
вел огонь... Они  были уже  рядом, метрах в ста. Сергей на бегу вскинул свой
"Калашников" и чесанул  по пилотской кабине. Двигатель по-прежнему грохотал,
вращая  винт,  но крик  раненого Пастухом на миг перекрыл этот частый рокот.
Пулемет смолк. Одновременно смолк и автомат того, кто укрылся за бугром.
     -- Ложись! -- отдал команду Пастух и тут же сам бросился на землю.  Все
быстро  расползлись  по  кругу,  взяв  в  сектор  обстрела  тех,  кто был  у
вертолета.
     Наступил момент того  страшного ожидания,  когда  любое движение  могло
привести к гибели. Вертолет грохотал, но никто не слышал его.
     Так продолжалось десяток томительных секунд. Наконец один из  тех,  что
были  в военной  форме,  на  мгновение  приподнял голову. И  тотчас  автомат
застучал  опять.  Но бил он уже из-за красного  "джипа-мерседеса"  -- видно,
умелый  стрелок сумел  воспользоваться  паузой,  чтобы  скрытно  отползти  и
сменить позицию.
     До  него  было всего метров сорок,  от силы пятьдесят. Сергей  вскочил,
сделал короткую перебежку, снова упал, и в ту же секунду, отвлекая внимание,
где-то сзади и в стороне  от армейцев Рашид-Шаха застучал знакомой трещоткой
"узи" не то Боцмана, не то Трубача.
     Вжимаясь в раскаленную землю, Пастух подполз к тому, кто затеял всю эту
заваруху, и увидел сзади блестящую лысину и остатки рыжеватых волос. Это был
не  Муха  и не  Артист.  Но, кем  бы он ни был, он вел  бой  с их врагами и,
значит, был свой.
     Сергей был уже рядом.
     -- Давай  влево,  --  не  оборачиваясь, быстро  проговорил  неизвестный
человек. -- "Вертушка" не должна уйти!
     Сергей  оглянулся.  Боцман и  Док  медленно приближались  к  вертолету.
Трубача не было видно -- он, видимо, уполз в другую сторону.
     Вертолет  приземлился на  небольшой  возвышенности. Они  прозевали  тот
момент, когда офицер,  чего-то безуспешно добивавшийся от водителя  красного
"мерса", отполз по другому склону и проник в машину. Увидели его уже внутри.
     Мотор застучал громче  и чаще, пыльный вихрь под  ним усилился, во  все
стороны  полетели  мелкие камни, и машина как-то боком, накренившись влево и
опустив разбитый нос, пошла вверх.
     -- Уходят!  --  в отчаянии  вскрикнул человек,  рядом с  которым  лежал
Сергей, и, вскочив на ноги, направил  в небо какой-то короткий  устрашающего
вида  автомат  неизвестной системы,  каких  никогда  не видывал  Пастух.  Он
выпустил  две  или три  очереди, и, судя по всему, все они попали в цель, но
никакого вреда не причинили.
     И  в  тот  же  момент  из открытого  проема  широкого  десантного  люка
отлетающей  машины высунулся ствол  ручного  пулемета  и зачастил,  ритмично
выплевывая  огонь  и  свинец. Пули  ударили по красной крыше "мерседеса",  с
жужжанием полетели в стороны, скользнув рикошетом.
     Вскочивший человек  упал, но он  не был ранен. В отчаянии  он заколотил
кулаком по земле.
     И вдруг стрельба с  вертолета оборвалась  и  ствол исчез. А в следующую
секунду стрелявший вывалился из люка и, размахивая  руками и ногами,  камнем
полетел к земле с тридцатиметровой высоты.
     Не  понимая,  что  произошло,  они  продолжали  неистово   стрелять  по
вертолету с  четырех точек... Но он, отлетая в сторону, поднимался все выше,
развернулся в  воздухе и как-то кособоко,  шарахаясь из стороны  в  сторону,
потянулся на юг.
     --  Ты понял? --  тот, кому они пришли  на  помощь  и  на чьей  стороне
приняли бой, повернул к Пастуху разъяренное, отчаянное лицо. -- Все кончено,
парень, сгорело! Документы у них!
     Сергей понял. Он изумленно смотрел  на стоящего перед ним.  Это был тот
самый шофер того самого "мицубиси", который привез их тогда на Кутузовский.
     Трубача по-прежнему не было видно. Пастух вытащил "зажигалку" и  поднес
ко рту:
     -- Коля! Трубач! На связь!
     Трубач не откликнулся.
     Пастух  дважды свистнул,  подавая условный сигнал, но  и теперь Ухов не
отозвался с другого склона холма.
     С оружием на изготовку,  короткими перебежками, они двинулись туда, где
должны были остаться  двое солдат. Но, приблизившись, опустили стволы: то ли
случайно,  то  ли намеренно, отлетая,  стрелок  вертолета  успел  мазнуть по
своим.
     Водитель "мерседеса", которого они тотчас узнали по ярко-синей куртке в
пестрых значках и эмблемах, сидел,  опустив голову, на другом склоне холма и
молча смотрел на пистолет, который держал в  руке. Невесть  откуда взявшийся
водитель "мицубиси" подошел к нему сзади.
     -- How  do you do, mister Dobrynin! Happy  today? -- с мрачной  иронией
произнес он. -- Бросьте пистолет, Леонид Павлович! Надо было раньше.
     Человек,  названный  Добрыниным Леонидом  Павловичем,  медленно  поднял
голову и,  не веря то ли  глазам своим, то  ли ушам, уставился на  того, кто
обращался к нему. Потом отшвырнул пистолет в сторону.
     Пастух оглянулся, высматривая Трубача, но того нигде не было видно.
     -- Что там с Колькой? -- спросил он у Боцмана и Дока.
     Они  взбежали на вершину, откуда только что поднялся вертолет, оглядели
склоны. Трубача не было.
     -- Слушай! -- вдруг ахнул Боцман. -- Да он на "вертушке" ушел!
     Вертолет еще было видно, но он вот-вот должен был скрыться за вершинами
гор. Обескураженные, они смотрели ему вслед.
     Затем Пастух, Док и Боцман медленно вернулись туда,  где невесть откуда
взявшийся водитель "мицубиси" стоял над человеком в синей куртке.
     --  Телефон в Москве номер восемьсот девяносто  девять -- семнадцать --
пятьдесят семь вам  знаком?  -- отрывисто и  зло спросил его  этот лысоватый
немолодой человек.
     Тот молчал.
     --  Слушайте,  Добрынин, не  будьте  идиотом! Вы что,  хотите  остаться
лежать здесь, как вон те двое? Чей это телефон? Быстро!
     -- Лучше застрелите меня, -- с трудом выговорил Добрынин.
     -- Была  охота! Раскиньте мозгами  --  если я знаю  этот номер, значит,
знаю много  чего. От вас требуется только назвать человека, в чьем  кабинете
он установлен.
     Добрынин молчал.
     --  Вставайте!  -- рявкнул  странный  русский  водитель  с  безупречным
лондонским произношением.  -- Вставайте и идите  к  тем!  --  он  кивнул  на
мертвых солдат.
     Добрынин поднялся.
     -- Это номер...  номер телефона...  вице-премьера Клокова... Теперь  вы
убьете меня?
     --  Убьем,  если  вы  не  ответите, кому принадлежит  телефон  шестьсот
пятьдесят пять -- двадцать пять -- двадцать.
     На лице Добрынина отразился ужас.
     --  Это  телефон  координационного   центра  организации  "Национальное
движение "Русская лига".
     -- И последнее, -- сказал водитель. -- Их приветствие?
     Добрынин опустил глаза и проговорил чуть слышно:
     -- "Россия для русских!"
     Пастух и его друзья слушали этот разговор, ничего не понимая.
     --  Ну, вот все и связалось наконец, -- сказал  тот, что вез их тогда в
микроавтобусе. -- Два телефона, приветствие и имя...
     Он не успел договорить.
     За горной цепочкой снова послышался частый звенящий грохот вертолетного
двигателя.
     -- Вызвали подкрепление... -- устало сказал неожиданный союзник. -- Вот
ведь досада! Теперь уже точно не дадут уйти. Жалко, черт!
     Рокот вертолета приближался.
     -- Парни, -- он обернулся к ним, -- вы поступаете в мое распоряжение. Я
-- полковник ФСБ Щербаков. Пастухов, Перегудов -- займите позиции на склоне!
Хохлов -- в "мерседес"! Он прострелен, но на ходу. Хохлов!
     -- Я! -- торопливо выступил Боцман.
     -- Держи!
     Щербаков протянул ему толстый пакет.
     -- Здесь видеокассеты и  мои донесения.  Ты  самый лучший водитель, так
что жми к границе... Вертолет вылетел из-за скалы.
     -- Что за черт?! -- крикнул Док. -- Вертолет-то санитарный!
     Щербаков оглянулся. Он тоже был явно удивлен.
     -- Это вертолет  сопровождения участников  ралли...  А-а,  ну  конечно!
Выслали спасать заблудившегося господина Добрынина!
     Вертолет стал снижаться,  сделал удивительно красивый пируэт  в воздухе
и, свистя блестящими  лопастями, плавно  приземлился почти на  то  же место,
откуда минут  пять  назад  поднялся другой.  Белая  дверь с красным  крестом
откинулась.  Пастух  и  Док  были  готовы   немедленно  открыть  огонь,   но
выскочивший из  нее человек кинулся  к ним,  размахивая руками. Они замерли,
оторопев.
     -- Ну что, что пялитесь! -- завопил Артист. -- Я это,  я! --  И, увидев
Щербакова, торжествующе заорал: -- А-а,  этого гаврика уже схватили? Ребята,
он английский шпион!
     --  Семка, Трубач  улетел  на их вертолете! Надо  спасать!  --  крикнул
Пастух. -- Вот этот тип передал им что-то, -- он показал на Добрынина.
     -- Документы на топливо! -- заорал Артист. -- В воздух! За ними!
     -- Ты понял меня, там Трубач! Трубач там, понял? -- повторял Пастух.
     --  Ухов в вертолете?  -- стремительно обернулся  к ним Щербаков.  -- В
вертолет, быстро, еще можем догнать. Он еле плюхает.
     -- А мне-то что делать? -- заорал Боцман.
     -- С нами, скорей! -- крикнул полковник. Через минуту на холме остались
только тела убитых. Белый вертолет с красным крестом взмыл  в  синее небо  и
понесся над пустыней туда, куда указывал Пастух.
     -- Оружие к  бою!  -- скомандовал Щербаков. -- В любую минуту нас могут
перехватить машины Рашид-Шаха. Мы в их воздушном пространстве. А для пролета
над трассой ралли выделен узкий коридор.
     -- Эй, там! -- на мгновение обернувшись, что есть мочи  заорал  Михаил.
-- Всем держаться, закрепитесь ремнями. Привяжите Муху!
     Он  зорко просматривал через  выпуклое  остекление все, что открывалось
глазам,  и, хотя на нем были темные  очки,  он отлично  видел широкое плато,
обширные пустынные пространства, быстро несущиеся внизу  гряды  скал, горные
вершины,  перевалы  и  распадки.  Поглядывая  на  приборы,  чуть   заметными
движениями ручки "шаг-газ", он  управлял в  пространстве удивительно верткой
машиной. И вот он увидел тот вертолет.
     Крепко  уцепившись за ребра жесткости,  Щербаков смотрел  вперед  через
плечо пилота.
     -- Чего это он тыркается, как хромая курица? -- спросил Михаил.
     -- Его надо посадить! -- прокричал Щербаков. -- Любой ценой посадить!
     Михаил кивнул и с высоты, скользнув вправо и вниз, срезал угол и настиг
странно, боком летящий вертолет.
     И тут в проеме десантного люка они увидели Трубача.
     Его лицо и одежда были залиты кровью, но он продолжал отчаянную схватку
против  нескольких  врагов на борту.  Все,  кто  был в санитарном вертолете,
затаив дыхание, ждали исхода этой схватки. Они ничем не могли помочь ему.
     Вертолет с Трубачом был чуть  ниже и несколько впереди, но  огонь с его
борта почему-то больше не открывали -- видно, было не до того.
     Еще ближе, еще... Теперь между ними было не больше полусотни метров.
     Михаил маневрировал, скользил  и ежеминутно менял положение, все  ближе
подтягиваясь к летящей впереди машине.
     Артист, уцепившись одной рукой за скобы на потолке вертолета, висел как
обезьяна,  привычно держа у  глаза видеокамеру и снимая все, что открывалось
объективу.
     Стрелять  было  нельзя.  Вертолет с  их  другом швыряло  из  стороны  в
сторону. Внизу были горы -- до вершин метров двести, не больше.
     Вдруг правее по курсу Михаил увидел еще один военный вертолет, который,
видно, вызвали на подмогу.
     -- Держись между  ними, ближе к этому,  подбитому! -- закричал Щербаков
Михаилу. -- Подставляйся так,  чтобы тот боялся стрелять и не мог нас сбить!
Для них самое главное -- доставить подарок.
     Михаил понимающе кивнул и,  сделав резкий маневр, занял такое положение
в воздухе, чтобы высланная на помощь машина не могла открыть огонь без риска
задеть своего.
     И в то  же время Пастух, Док и Боцман, откинув дверь своего  вертолета,
ударили разом из трех автоматов по двигателю вертолета поддержки.
     Из той машины, на которой летел Трубач,  вывалился еще кто-то. В проеме
люка вновь показалось его лицо. Он узнал своих и замахал рукой.
     -- Он увидел нас, -- закричал Пастух. -- Увидел!
     Двигатель вертолета, по которому  они вели огонь, задымил, он отвалил в
сторону и пошел к земле, видимо надеясь найти хоть какую-нибудь площадку для
вынужденной посадки.
     Они смотрели на Трубача.
     Он кричал  им  что-то,  размахивая руками,  но  вдруг его  отбросило  в
сторону пилотского кресла, и они  увидели, как  лейтенант  спецназа  Николай
Ухов последним усилием навалился на  летчика,  обхватил  его голову и закрыл
тому глаза.
     Пилот потерял управление, вертолет швырнуло вбок, закружило на месте. В
последний  момент  летчик  сумел  вырваться из  рук  Трубача,  но  выправить
положение не успел.
     Жидкий  раскаленный  воздух  уже  не  держал  машину.  В  беспорядочном
вращении ее понесло вниз, к земле, и бросило на отвесную горную скалу.
     В  свете солнца вспышка взрыва была тусклой, ее тут же  сменил вспухший
черно-красный шар, который  сразу развеяло ветром. Все в оцепенении смотрели
на уносящуюся  вниз  серо-красную скалу, на которой не осталось ничего -- ни
следа взрыва, ни обломков,
     -- Колька!.. -- прошептал Пастух.
     -- Уходим, быстро! -- выкрикнул Щербаков.
     * * *
     ...Правительства  всех стран,  имевших общие  границы с  Рашиджистаном,
отлично знали,  какого соседа имеют под боком, и рубежи их охранялись весьма
тщательно,   с   использованием  самых   современных  средств   наземной   и
противовоздушной обороны.
     В этом могли убедиться Артист, Муха и Михаил после  строжайшей проверки
всех документов при въезде на территорию эмирата.
     Вот  почему  за несколько минут до  подлета к границе Михаил связался с
дежурным  диспетчером  соседней  страны,  запросил  разрешения  войти  в  их
воздушное  пространство и, в  связи  с  необходимостью совершить вынужденную
посадку,  встретить их и  сопроводить  на тот  аэродром, который  они сочтут
наиболее подходящим.
     Что  и было выполнено. Два вертолета военно-воздушных сил привели белую
машину с красным крестом на одну из своих баз.
     Во время полета, когда возник вопрос о том, как им быть без документов,
Сергей молча извлек  из  кармана  конверт,  который  передал  ему  на  борту
"Руслана" командир Буянов. Там оказалось много разных документов на каждого,
в том числе и удостоверения участников ралли. Один комплект был лишним...
     Они  смотрели  на  фотографии  Коли Ухова, их незабвенного Трубача,  --
черно-белые и цветные. Документы надо было уничтожить,  чтобы  ни у кого  не
возникло никаких подозрений, но ни у одного из них рука не  поднималась. Все
ждали, какое решение примет Пастух.
     Он поддел  острым  ножом наклеенные  фотографии  и  отодрал их одну  за
другой. Карточек оказалось пять -- и каждый взял  себе по одной, а "корочки"
улетели в открытый иллюминатор.
     Об  исчезновении  на  трассе  трех   российских  и  одного  английского
автомобиля   с   двумя  руководителями,   группой   журналистов  московского
"Авторадио"  и английским  механиком  через  несколько часов  уже должен был
узнать весь мир.
     Так что предъявленные  удостоверения  участников  международного  ралли
"Европа  --  Азия" сомнений ни у кого  не вызвали. Фамилия  Михаила, кстати,
оказалась Данилов.
     Никакого  оружия на борту санитарного вертолета Международного Красного
Креста, естественно, не оказалось, что укрепило доверие  принимающей стороны
к объяснениям, которые были даны.
     Огнестрельное ранение в плечо, полученное гражданином  России  Николаем
Рыжковым в пределах Рашиджистана, удалось скрыть. Тугая перевязка, сделанная
Доком,   была  совершенно  незаметна  под  курткой,   а  тщательного  обыска
произведено не было.
     Незадолго  до посадки Щербаков  провел небольшую беседу  с Добрыниным и
Штукиным, чтобы те не вздумали выкинуть какого-нибудь фокуса вроде просьбы о
политическом  убежище и чего-нибудь в  этом же роде. Вероятно, аргументы его
оказались  убедительными,  так  как после  встреч наедине  с представителями
спецслужб  принявшей  их страны  все граждане  России  оказались  вместе, за
исключением английского  гражданина Джеффри  Лоуэлла, с которым имел  беседу
консул  Великобритании, после чего он  был увезен  и  доставлен в английское
посольство.
     Расставаясь, "Джеффри"  пообещал,  что все они скоро  встретятся, в чем
остальные уже не  сомневались. И  действительно, когда на следующий день  из
Москвы за ними  прилетел  специальный самолет и через три  с лишним часа они
прибыли  на родину, одним из  тех, кто  встречал их в Шереметьеве  вместе  с
Голубковым и Макарычевым, был и полковник Щербаков.
     Прямо  там,  у  трапа прибывшего  поздно вечером  самолета,  Добрынин и
Штукин  оказались  окруженными  профессионально  молчащими молодыми  людьми.
Пастух,  Док, Артист и Михаил  передали  Константину  Дмитриевичу и  Виктору
Петровичу несколько видеокассет, шесть тонких золотых штырей и две небольшие
пятилитровые  канистры, одна  из  которых  была  полегче, а  другая  намного
тяжелее.
     -- А документы? -- спросил Голубков.
     -- Документов нет, -- сказал Пастух. -- Их  уничтожил лейтенант Ухов. И
погиб...
     И вот они опять стояли  рядом  -- шестеро молодых людей и трое пожилых.
Стояли молча. Слов не было. Какие тут могли быть слова...
     * * *
     Машина вице-премьера Германа Клокова в сопровождении эскорта выехала из
Кремля,  миновала  Якиманку,  храм Иоанна-Воина, многокилометровый Ленинский
проспект  и,  набирая  скорость,  помчалась  по  Киевскому  шоссе  в сторону
правительственного аэропорта Внуково-2.
     Всюду им давали зеленую улицу, освобождали центральную полосу движения,
и машины летели с каким-то ухарским шиком, сверкая синими и красными  огнями
-- три бронированных "мерседеса" и длинный "джип" с охраной.
     Клоков улетал в Сингапур. Завтра днем должен был открыться долгожданный
салон,  где  он должен был присутствовать как  глава  официальной российской
делегации. Два дня  назад наконец-то все  разъяснилось со  вторым самолетом.
По-видимому,  переправка  прошла  удачно. "Руслан"  с  конструкциями  ракеты
"Зодиак" после почти трехсуточного  пленения в Рашиджистане прилетел наконец
в Сингапур,  Герман  Григорьевич получил  оттуда  сообщение по  компьютерной
связи, что ракета доставлена без нижнего моторного модуля, что, по-видимому,
случилась какая-то нелепая накладка и что всей  российской экспозиции грозит
крах,  если  не  будет  срочно  доставлен  хотя бы самый  примитивный  макет
разгонно-стартового блока.
     Кажется, за всю жизнь он ничего не  ждал так,  как этого сообщения. Эта
паническая  компьютерная депеша  подтвердила  шифровку, поступившую в  конце
концов через спутник из  Владивостока,  ключ  от которой был  только у  него
самого,  у Лапичева  и у того, кому  предназначался "Зодиак". Все говорило о
том, что и топливо с документацией пришло куда надо и вовремя.
     Согласно  имевшейся  договоренности   приобретатель  известных  товаров
обязывался произвести расчет в четыре этапа, каждый из  которых  должен  был
свидетельствовать,  что   он  остается   верен  заключенному  соглашению   и
подтверждает свою заинтересованность в завершении сделки.
     Первым  этапом должен  был  стать аванс  с  правом  контроля и возврата
проплачивающей  стороне всей суммы в  случае  нарушения сторонами каких-либо
обязательств. Аванс в  размере  ста пятидесяти миллионов долларов должен был
поступить  на семь  раздельных счетов  семи  недавно  созданных  иностранных
фондов и фирм в Париже, Лондоне, Цюрихе, Гонконге и Сингапуре.
     Клоков,  как и никто  в мире, кроме самого  Рашид-Шаха  и его ближайших
людей, не знал, каким образом и откуда должны были поступить эти и остальные
деньги, однако то, что гигантские  авуары правителя Рашиджистана рассеяны по
всему белому свету, можно было не сомневаться.
     Четыре месяца  назад  Лапичев тайно совершил  головокружительный  облет
этих  городов и,  вернувшись  через  двое  суток,  подтвердил,  что  деньги,
поступление которых  можно  было удостоверить только лично,  пришли,  и  это
означало, что действие тайного договора вступило в силу.
     Вторым  этапом должна  была стать купля-продажа первого двигателя через
военных  и их  торгово-коммерческое объединение "Армада". Клоков через своих
людей  был  прекрасно  осведомлен о том, как зарождался, вызревал и  по ходу
дела менялся их замысел -- в последний момент отправить разобранный "РД-018"
на  Байконур не специальным, а транзитным  коммерческим рейсом, сымитировать
захват  воздушного  судна  и  принудить  экипаж  изменить  курс и  доставить
двигатель в Рашиджистан.
     Сам он как бы вообще не принимал участия в этой операции, но немедленно
по ее  осуществлении должен  был этот заговор раскрыть и, таким  образом, за
свою   мнимую   неосведомленность   и   невмешательство   получить   деньги,
полагавшиеся генералам.
     Он прекрасно просчитывал  все их шаги и ходы и только улыбался в  душе,
когда эти  узколобые солдафоны  пытались, используя  его влияние, его силу и
власть, воздействовать на ключевые фигуры в правительстве,  вплоть до самого
Президента.
     За  эту  сделку  генералы  намеревались  Получить  еще  сто   миллионов
долларов,  с тем чтобы оставить на счету "Армады" какие-нибудь смехотворные,
чисто  символические  два-три,   в  лучшем  случае   пять  миллионов,  якобы
поступившие  на  счет объединения от  других  сделок  и  предназначенные  на
строительство жилья для офицеров.
     Клоков еще не  знал точно, что и как произошло, но уже догадывался, что
эти самонадеянные  дуболомы  допустили какой-то прокол, не сумели схватить и
связать нужные концы и эта часть сделки не состоялась.
     Гигантских денег, конечно, было чудовищно жаль, но всякая торговля есть
риск, а он  привык рисковать, умел терять,  проигрывать и идти вперед.  Куда
важнее  были другие этапы, то,  что  он  осуществлял  уже  сам,  -- доставка
Рашид-Шаху второго двигателя, топлива и его секретной технологии.
     То  и другое  он оценил  в  триста пятьдесят  миллионов.  Он знал,  что
Рашид-Шах мог  бы  заплатить и значительно больше,  но  не стал  зарываться,
понимая, что в будущем за его умеренность воздается сторицей.
     С эмиром сошлись на том, что  по  завершении контракта  тот оплатит  из
своих  сундуков ликвидацию  всех  людей,  которые  могли  бы  представлять в
будущем хотя бы малейшую опасность.
     Единственный человек, который знал все и без которого он не  смог  бы и
пальцем пошевелить,  был Борис  Владимирович  Лапичев, по-своему  гениальный
малый, с  которым они за десять лет  сделались как бы  сиамскими близнецами,
хотя Клоков годился ему в отцы.
     Сегодня на рассвете  Лапичев  вылетел  в Париж,  чтобы удостовериться в
поступлении  денег за двигатель. Только в этом случае Рашид-Шах  получил  бы
топливо с документацией,  без  которых  все  предыдущие  его затраты были бы
пущены на ветер.
     Если деньги поступили  на счета нескольких банков Парижа, Лондона и так
далее,  Лапичев должен был встретиться с одним из своих людей в шестнадцатом
округе  французской  столицы  и  через  его  спутниковую  систему  приказать
человеку, везущему топливо в составе марафонского ралли, передать компоненты
и документацию  людям  Рашид-Шаха,  а затем связаться с  Эль-Рашидом,  чтобы
оговорить последние детали.
     Лапичев должен был вернуться до отлета делегации в Сингапур и успеть из
Шереметьева во Внуково, чтобы присоединиться к делегации.
     В  общем,   все,  кажется,  удалось  Клокову,  хотя  какие-то   моменты
безотчетно  пугали  и вгоняли в некий  судорожный паралич --  состояние  для
него,   человека   сильного   и  волевого,   совершенно   незнакомое,   даже
противоестественное.  Таких  странных моментов набралось  чересчур много, их
количество  в  полном  смысле  слова  превысило  критическую  массу.  Однако
близость невероятного, грандиозного успеха как будто лишила его присущей ему
обостренной  осторожности. Удача шла в руки -- величайшая удача всей судьбы.
Она ослепила его.
     Но  этим  утром  он получил,  казалось бы, ничтожный, но на самом  деле
чрезвычайно чувствительный удар. Накануне ему сообщили,  что огромная статья
Гурфинкеля уже  сверстана и выйдет в  сегодняшнем утреннем номере. Вчера  же
вечером  через своих людей  в "Интерфаксе" Герман Григорьевич  распорядился,
чтобы ему передали электронной  почтой  текст  этого материала,  дабы  своей
рукой внести кое-какие дополнения и необходимую правку.
     Там  было все  -- весь механизм  заговора Курцевского, все фамилии, все
адреса,  номера счетов  и  даже  тайны учредителей, вкладов  и  фактического
оборотного капитала банка "Золотая кольчуга", дочерней структуры объединения
"Армада", в черном нале.
     Статья <i>была.</i> Сложным путем он получил подтверждение,  что это настоящая
бомба, однако ни  по факсу,  ни на  компьютер она к нему так и не поступила.
Это вызвало  раздражение и новый приступ тревоги.  Но  в конце концов в этом
ничего страшного не было -- она могла выйти и без его редактуры.
     А утром, когда пришли  газеты,  он схватил свеженапечатанные шелестящие
страницы  и на миг остолбенел.  Никакой статьи  Гурфинкеля не  было! Не веря
глазам  своим, он еще  раз  посмотрел дату выхода  газеты --  тот  ли номер.
Ошибки не было.
     Ровным  счетом  ничего не  понимая,  он  приказал  одной  из  секретарш
связаться с мужем на работе, чтобы тот позвонил в редакцию и выяснил причину
задержки материала.
     Ответ, который  она принесла, ошеломил  Клокова. Он даже  несколько раз
переспросил, чтобы увериться, не ослышался ли?
     Никакой  статьи  Гурфинкеля,  сказали  в  газете, в этом  номере  и  не
планировалось,  о материале таком они слышат в  первый раз,  что же касается
самого Саши  Гурфинкеля, то  он  уже несколько дней  как  исчез  и  редакция
предпринимает  энергичные  меры,  чтобы выяснить  судьбу  и  местонахождение
своего "золотого пера".
     Клоков  не мог  понять,  что  произошло. Ситуация,  когда  он  оказался
бессильным понять причины и следствия происходившего, сначала показалась ему
неправдоподобной и постыдной.
     Та угрюмая,  несокрушимая закономерность, которая противостояла ему, не
сразу открылась во всей своей  мощи. Даже мысль о том, что с ним мог затеять
матч-турнир не кто-нибудь, а сам Борька Лапичев, не  приходила ему в голову.
Он был уверен -- Борис скорее умрет, но выполнит его приказ.
     В ближайшие минуты все должно было разъясниться...
     Эскорт  миновал  поворот  на Внуково-1  и проехал  за чугунную  ограду.
Правительственный Ил-96  с огромной надписью "Россия" по белому фюзеляжу уже
был подан к приземистому аэровокзалу.
     Клокова, как всегда, встретили улыбающиеся местные начальники, повели в
светлый остекленный зал для высших персон государства. Все уже собрались, но
Борис задерживался, а лететь без него и без тех сведений, которые он  должен
доставить, было решительно невозможно.
     Уже  из  низкого  круглого  брюха  самолета  выдвинулись  и  опустились
подъемные трапы, а тот, кого он ждал, все не появлялся.
     Клоков подошел к стеклу  и смотрел  на залитое вечерним  солнцем летное
поле,  по которому  катили  вдали желтые  автобусы  и  красные  бензовозики,
какие-то маленькие рядом с белыми  аэробусами. А  когда снова  оглянулся, то
сначала не понял, что произошло в зале.
     Почему-то никого не было из  тех, кто должен был лететь с ним. Он стоял
в окружении лишь шести  личных  телохранителей. Строгие люди, на которых как
будто  чеканом была  выдавлена  принадлежность к спецслужбам, стояли у  всех
дверей с радиотелефонами в руках.
     --  Ну что ж, пойдемте, -- сказал он  своим охранникам и, чувствуя себя
без обычной многолюдной  свиты как бы  выставленным  голым на юру,  пошел  к
самолету -- высокий и статный, в великолепном темно-синем английском костюме
с небольшим металлическим кейсом-сейфом в руке.
     Он был  уже у  трапа, когда один  из  охранников почтительно подал  ему
черную трубку мобильного телефона.
     -- Герман Григорьевич? -- услышал он хорошо знакомый  голос Стенина. --
Вы  уж  не  обессудьте, но  я  ведь  тогда,  в  отличие  от Искариота, ваших
сребреников  не взял.  Так что  и выполнять  вашу просьбу или,  если хотите,
распоряжение, посчитал излишним. На  "Руслан" был погружен все-таки макет. А
что касается меня, так я теперь в безопасности. Прощайте.
     Он  молча  смотрел  на  маленькую  черную  телефонную  трубку  в  руке.
Неожиданно вокруг  него  возникло много  незнакомых людей, и это было  как в
полусне, когда дремлющий ум вытаскивает из подсознания фантомы и чудовища.
     Клоков быстро оглянулся, чтобы отдать телохранителю телефонную  трубку,
но телохранителей уже не было -- на их месте  стояли какие-то другие молодые
люди, похожие на тех, что его  охраняли, но другие. Он сделал порывистый шаг
к самолету, всего один шаг...
     Из-за фюзеляжа появились двое. Они не были призраками -- за ними стояла
группа статных  молодых людей. Он  вгляделся --  эти двое были  Добрыниным и
Лапичевым, оба бледные до мертвенной желтизны.
     Лапичев подошел -- или его подвели? -- не поздоровавшись,  с темными от
ужаса глазами, хрипло проговорил:
     --  Деньги не пришли.  Там  вообще  нет  никаких денег  --  нигде.  Все
кончено, Герман Григорьевич...
     -- Вы что, Борис Владимирович? О чем вы, какие деньги? Что здесь вообще
происходит?
     -- Да бросьте вы! -- сказал Лапичев. -- Они все знают.
     -- Вы что, с ума сошли, Борис Владимирович?
     -- Ну  конечно, сошел!  --  согласился Борис. --  Я был в  шестнадцатом
округе.  С  топливом облом.  Деньги по  авансу куда-то исчезли. Рашид-Шах не
смог  их  вернуть  себе обратным  переводом  по  расторжению  контракта.  Он
приказал передать вам, причем поклялся Аллахом, что отныне и до конца времен
вы его личный враг на всех землях и морях.
     -- Вы действительно помешались! -- отпрянул от него Клоков.
     -- Да нет, не помешался, -- твердо сказал, подойдя ближе, высокий худой
человек с  уставшим  лицом.  --  Борис Владимирович  вообще  очень  здоровый
человек. Он просто перепутал. Сто пятьдесят миллионов долларов, полученные в
качестве  предоплаты  от Рашид-Шаха,  он умудрился перевести на свой  личный
счет  в Лондон, в филиал Американского  банка.  Именно  во время  оформления
операции с раздроблением  этой суммы  по пятнадцати отделениям разных банков
помельче он и был задержан нами совместно  с представителями Интерпола.  Что
делать? У него был такой напряженный день... Он намеревался за вашей широкой
спиной  содрать  денежки  за  топливо  еще  и  с  наших   лучших  друзей  --
американцев, тут на него работал некто Штукин, но... В общем, как говорится,
жадность фраера сгубила... Ну  да ладно, у  вас  еще будет  время обсудить с
вашим референтом общие дела.  Ну  так  как,  господин  Клоков,  вы летите  в
Сингапур или остаетесь?
     Клоков молчал.
     К ним подошел широкоплечий пожилой человек -- заместитель директора ФСБ
генерал Касьянов.
     -- Понимаю ваше  состояние, Герман Григорьевич, -- сказал  он. -- Чтобы
дать   вам  немного  успокоиться  и  прийти  в  себя,   предлагаю  небольшую
автомобильную  прогулку.  Какую  машину  предпочитаете,  нашу  или  свою?  А
впрочем, какая теперь  разница, верно?  Давайте на вашей. Так оно привычней.
Да, кстати, руководителем нашей делегации в Сингапуре утвержден Пашков.
     Они  вернулись  туда,  где  на   широкой  площадке  перед  приземистыми
строениями правительственного  аэровокзала выстроились на  линейке несколько
десятков лимузинов и "джипов" с сотрудниками службы безопасности.
     Клокова  подвели  к  его  "мерседесу", и он  снова  оказался  на заднем
сиденье, на обычном  своем месте, но  только теперь  справа  и слева от него
сидели этот худой усталый человек и другой -- лысоватый крепыш.
     Генерал Касьянов устроился впереди, рядом с водителем.
     --  Хорошо бы сейчас на дачу! -- сказал Касьянов. -- На какую  из ваших
загородных резиденций предпочитаете? В Петрово-Дальнее, в Горки-девять или в
Жуковку?
     --  Какой-то грязный,  недостойный спектакль! --  справившись наконец с
собой, твердо  сказал Клоков. -- Совершенно в духе Берии или  Ежова. Значит,
действительно ничего не изменилось.  Те же приемы, те же провокации. Я знаю,
что вы задумали...
     -- Ваши демократические убеждения хорошо  известны, Герман Григорьевич!
--  слегка  улыбнулся  Касьянов.  --  Но честное  слово,  постарайтесь  быть
достойным вашего масштаба. Вы  же прекрасно понимаете, что нужны были  очень
веские основания, чтобы мы пошли на такие меры. Так на какую дачу прикажете?
     -- Вы  не  получите ни  одного  ответа!  -- резко сказал Клоков. --  Вы
замыслили обычное политическое убийство? Что ж, вам не привыкать.
     --  Герман  Григорьевич, вероятно,  забыл, -- сказал лысоватый  крепыш,
сидевший  от  него  слева,  -- что  в  его  распоряжении находится  еще один
режимный  дачный объект.  Резервная вилла в Архангельском, с мобильным узлом
связи на случай войны или чрезвычайного положения.
     -- А вот давайте туда и поедем, -- сказал Касьянов.
     И кортеж вновь помчался по Киевскому шоссе.  Клоков, как гроссмейстер в
остром цейтноте,  быстро  просчитывал  все  ходы, варианты  и комбинации, но
никакого спасительного решения не находилось. Он закрыл глаза и  как бы впал
в  прострацию. То, что он  проиграл,  он понял сразу, еще  там,  у самолета.
Теперь надо было оценить нанесенный ему урон.
     Нет, не ему... Уже не ему, но тому делу, которому он служил, заглядывая
вперед,  в  то уже  недалекое будущее, когда  в стране,  согласно его  воле,
должно было поменяться  все. Когда в  этой несчастной,  придурковатой России
наконец-то установился бы долгожданный порядок, которого со времен татар все
ждали  и  не дождались  столько поколений,  порядок железного  рационального
разума взамен  извечной  стихии бардака,  пустопорожней  болтовни и слюнявых
мечтаний. За  эти десять лет он  сделал много, удивительно много  для  того,
чтобы такой порядок пришел и утвердился как бы силою вещей, как естественная
безальтернативная неизбежность. Все силы, все средства, все возможности были
направлены на то, чтобы подготовить почву и выпестовать поколение людей, для
которых эта новая  строгая российская жизнь  без абстракций каких-то нелепых
"свобод" стала бы высшей и единственной формой свободы.
     Эти люди, что ехали сейчас  с  ним  в лимузине, конечно, знали  многое,
иначе не  посмели бы и  дохнуть в его сторону. Значит, гром грянул  прямо  с
кремлевского Олимпа. Против  него сплотились  и мнимые друзья, и закоренелые
враги. Видимо,  где-то, когда-то он допустил, может быть, ничтожно малую, но
роковую системную ошибку, приведшую к накоплению коэффициента погрешностей и
катастрофе.
     Но в чем, в  чем заключалась эта ошибка? Когда и  где сделал он промах?
Лапичев? Но он лишь  крохотная частность,  только  соринка  в  глазу...  Эти
дубоватые мужики с их куцым мышлением волкодавов и ищеек даже представить не
могли ни его размаха, ни его значения на карте русской истории. Но до этого,
до самого главного, ради чего он жил,  они не доберутся никогда! Так что его
поражение и даже  гибель могли стать теперь только  тактическим  поражением.
Заложенные им основы стратегии могли реализоваться уже и без него.
     Кортеж выехал  на  кольцевую автодорогу  и  понесся, огибая  Москву, по
часовой стрелке, а вскоре, миновав развязку, покатил в сторону от  города по
одному из лучей шоссе, убегающему на северо-запад.
     Вот  знакомый зеленый забор,  вот  ворота,  вот участок  с  высоченными
соснами и темной хвоей над головой, вот огромный  каменный дом... Но уже  ни
одного знакомого лица вокруг.
     Клоков  приостановился  и со  странной  улыбкой,  такой  же,  какая  на
поминках по Черемисину поразила Голубкова, окинул взором прищуренных голубых
глаз медно-розовые стволы сосен в  лучах закатного солнца и голубое небо над
головой, и  этот  добротный, несокрушимый дом, который давно был его  тайным
штабом, центральным узлом управления, его цитаделью.
     Что ж, он  был  построен  не на песке, а  на  твердом  камне  его идеи,
которая уже вряд ли могла быть сметена и развеяна ветром.
     -- Ну ведите нас, -- сказал Касьянов. -- Вы же хозяин!
     Они вошли в дом, где во всех углах и у лестниц стояли как  изваяния эти
особенные  молодые  люди, словно специально зачатые  и  выращенные для  нужд
спецслужб.
     И снова Клоков улыбнулся.
     Их  начальники  могли  оставаться  в  неведении,  но,  вполне вероятно,
кое-кто из этих  бравых молодцев в наглухо застегнутых пиджаках могли  быть,
даже сами не зная о том, не их, а  <i>его</i> людьми,  бойцами <i>его</i>  тайного войска,
как те, что тогда устроили засаду на шестерых заведомо приговоренных парней,
чьими  руками  он  решил  осуществить  одну  из  самых  захватывающих  своих
операций.
     Тех шестерых,  глупых  и  смелых "солдат удачи", он приказал  доставить
сюда,  чтобы просто посмотреть на  них,  как  всегда он делал  с теми,  кого
отправлял   на  задания,  с  которых  те  не  должны  были  вернуться  и  не
возвращались.
     В этом было странное  упоение, какой-то восхитительный, остро-волнующий
театр  -- смотреть  на людей, живых, говорящих,  чего-то ждущих и  на что-то
надеющихся, отлично зная, что это их последние часы или дни.
     Ничто  не  давало  такого  острого,  жгучего  удовлетворения,  как  это
ощущение абсолютной власти над другими жизнями.
     Герман Григорьевич хотел пройти в нижнюю  гостиную, но Касьянов вежливо
показал  ему  на  лестницу,  ведущую  вверх  --  туда,  где  была  пультовая
правительственного   узла   связи.  Там  уже  ждали  их  несколько  человек.
Аппаратура  была  включена, мигали  красные и  зеленые  огоньки светодиодов,
попискивали карманные рации.
     Касьянов показал Клокову на одно из кресел. Рядом с ним,  когда он сел,
расположились те двое, что ехали с ним в бронированном "мерседесе".
     -- Соедините! -- сказал Касьянов одному  из подчиненных, и тот нажал на
кнопку.
     --Да, слушаю! --  раздался из динамика такой знакомый всему миру голос.
-- Ну как, приехали?
     -- Да, мы на месте.
     -- Ну хорошо, я буду на связи.
     --  Это какая-то  дикая провокация!  -- энергично сказал Клоков. -- Она
направлена не против меня, она направлена против вас!
     --А  вот мы разберемся,  кто  там, понимаешь,  против  кого...  Генерал
Касьянов, начинайте!
     Вспыхнул  экран  большого  телевизора,  и  одновременно  перед Клоковым
загорелась красная лампочка  на видеокамере. Все было  точно так, как тогда,
той ночью, когда он сидел в этом же кресле, перед этим монитором.
     По экрану побежали полоски, и он  увидел нижнюю гостиную с камином. Там
в  креслах  сидели те же  парни,  с  которыми он толковал тогда.  Они сильно
загорели и исхудали, были  иначе  одеты, но  это были они. Сегодня  их  было
только пятеро -- не хватало огромного бородача-саксофониста.
     -- Вы сказали тогда, той ночью, -- сильно волнуясь, начал Пастух, -- вы
сказали, что мы никогда не узнаем,  кто вы такой и никогда  не увидим вашего
лица. Но вот мы видим вас, и знаем кто вы.
     Клоков молчал, но он чувствовал, как кровь отливает от лица.
     -- Вы показали нам тогда потрясающий боевик, -- продолжил Перегудов. --
Слов нет, кино было неслабое. Теперь мы хотим вам показать свое.
     --  Наше, правда, будет подлиннее, часика на два, -- сказал Артист.  --
Там тоже есть на что посмотреть.
     -- Только с небольшой  разницей, --  добавил  Док.  --  У  нас  все  по
честному, строго документально. Никакого монтажа.
     Один из мужчин в верхней пультовой встал и подошел к вице-премьеру.
     --  Как представитель Генеральной прокуратуры официально  объявляю вам,
гражданин  Клоков  Герман  Григорьевич,  что вы  задержаны  по  подозрению в
совершении  ряда  особо  опасных государственных  и  уголовных преступлений.
Просмотр  видеозаписей  входит  в  состав  проводимого  и  настоящий  момент
следственного мероприятия, Сообщаю вам, что в нашем распоряжении имеется ряд
неопровержимых  доказательств, а  также  многочисленные  показания тех  лиц,
которые  в той  или иной  мере  были  задействованы  вами  для осуществления
передачи иностранному государству  известного вам  технического  устройства,
изделия  РД-018  "Зодиак  РД-018",  а  также  двухкомпонентного  химического
вещества  ФФ-2.  Кроме  того,  вам  предъявляется обвинение  в  инициации  и
организации  ряда террористических  актов и  убийств,  в том числе академика
Черемисина  и  его дочери.  В распоряжении следствия находится также большое
количество  радиоперехватов,  а  также  аудио- и видеозаписей, произведенных
специальной  аппаратурой.  Ваш сообщник  Лапичев  передал  следствию  номера
счетов  в иностранных банках, куда вы  переводили и  намеревались  перевести
крупные  средства  от  аналогичных  акций,  а  также  незаконных  банковских
операций.
     -- И вы можете это доказать? -- спросил Клоков.
     -- Безусловно, -- сказал прокурор. -- Чтобы у вас не было на  этот счет
сомнений,  сообщаю: в  декабре  прошлого  года  Управлением  по планированию
специальных  мероприятий  нашим  специалистам был предложен специальный шифр
для обнаружения  кодового  ключа. Все эти месяцы по специально разработанным
компьютерным программам мы пытались разгадать этот код. И  нам  это удалось.
Именно этот шифр вы  использовали в контактах с эмиром Рашид-Шахом. Его  для
вас создал программист  Романовский,  за что получил от вас  через  Лапичева
пятьсот тысяч долларов. Ну а теперь начнем просмотр.
     На экране  сменялись кадры, снятые Пастухом и Доком из кабины "Руслана"
в момент перехвата истребителями Рашиджистана, Артистом и Михаилом на ралли,
а также моменты, запечатленные  на пленку  сотрудниками  ФСБ  и управления в
самых разных местах Москвы, Парижа, Лондона и других городов.
     --  И все же, -- сказал Клоков, когда  просмотр был окончен, -- все это
только  косвенные улики и нет ответа  на главный вопрос: зачем  все это  мне
было  нужно, для чего и  во имя  чего, если я и  так занимаю... или  занимал
достаточно видное положение? Власть? Она у меня была. Деньги? Поверьте,  мне
вполне хватало тех, что я имел. Я соглашусь со всем, что мне здесь абсолютно
беспочвенно инкриминируют, только в том случае, если будет дан ответ на этот
вопрос.
     --Я не сомневался,  что именно так будет поставлен вопрос, --  сказал с
экрана генерал Нифонтов. -- Но мы смогли получить ответ и на него.
     -- Интересно... -- сказал Клоков. -- Чрезвычайно интересно.
     На экране большого  телевизора  снова  были лица  Пастуха и  его людей.
Угрюмо  и строго  смотрел  Боцман, хмуро  и замкнуто --  Док,  на лице  Мухи
читалось какая-то растерянность, с презрением и ненавистью глядел Артист...
     Но вот камера взяла  в кадр  еще одного человека, который, оказывается,
тоже находился в нижней гостиной. Это был Щербаков -- взволнованный, бледный
и решительный.
     -- Долго ждал я этого часа, --  сказал он с экрана. -- Очень долго... Я
полковник  Федеральной  службы  безопасности,   сотрудник  внешней  разведки
Анатолий Федорович Щербаков.
     Клоков  подался к телевизору. В человеке  на экране он без  труда узнал
Чернецова -- не последнего человека при  его "дворе" -- удобного, легкого на
подъем  говоруна-балагура, способного, однако, выполнять и весьма деликатные
поручения.  Именно он под видом  недовольного  режимом, обиженного жизнью  и
начальством  майора-отставника  Нефедова  был  осторожно  "имплантирован"  в
окружение  генерала  Бушенко  --  одной  из  ключевых  фигур  в  объединении
"Армада", близкого приятеля и правой руки генерала Курцевского. Да,  это был
он, Чернецов, благодаря которому Герман Григорьевич вот уже  около  полутора
лет  мог  своевременно получать  по-военному точные донесения  обо всем, что
творилось и замышлялось в этой группе генералов Министерства обороны.
     А Чернецов-Нефедов, он же Щербаков, продолжал:
     -- В силу специфики  моей  работы несколько лет мне пришлось провести в
длительной  командировке  за рубежом,  в  Великобритании.  Осенью  девяносто
третьего года я находился в Лондоне...
     Клоков не верил своим  глазам и  ушам. Несомненно, это был... Чернецов,
но  в нем  уже не  было ничего  от  того  человека, которого  он знал. Речь,
дикция,  манеры,  жесты  --  все  было  другим,  как  бы  из  другой системы
счисления...
     --    Моя   деятельность   предполагает    аналитическое   исследование
политических  тенденций и ситуаций. Я прекрасно видел, к  чему идет  дело  в
Москве. Находясь в  Великобритании, я был сотрудником одной из  компетентных
служб ее  величества. Как и весь  мир,  я видел в Лондоне по телевизору, как
горит "Белый дом" над Москвой-рекой. Вокруг было полно  молодежи. Вы поймете
мои чувства, поскольку, когда я выехал в свою командировку,  в Москве вместе
с женой остался и мой тринадцатилетний сын. В девяносто третьем ему уже было
девятнадцать. Седьмого октября девяносто третьего года я  был срочно отозван
в Москву. Здесь я узнал, что мой сын Антон погиб в здании Верховного Совета.
В одном из  моргов Москвы  жена  нашла его, и  в тот же день я увидел своего
мертвого  сына в  полувоенной  черной форме  со стилизованной  свастикой  на
рукаве, с удостоверением  члена профашистского праворадикального объединения
НДРЛ --  "Национального движения "Русская лига". Оказывается,  за то  время,
что я работал  во имя безопасности своей  страны, кто-то  здесь,  в  Москве,
втянул моего мальчишку в движение, которое было не  просто  глубоко противно
моему духу, не только мерзко и ненавистно по существу, но позорно для меня и
для моей  семьи, для нашего рода потомственных русских  офицеров,  для имени
его деда и моего отца, погибшего под Кенигсбергом. Антон погиб не от шальной
пули.  Его застрелили в упор  в затылок. И тогда я решил, что найду тех, кто
отравил душу и совратил моего  сына, что, если я не сделаю этого,  моя жизнь
будет лишена всякого смысла.  В Лондоне  я мог  отсутствовать не более  трех
суток, но за время похорон и поминок, на которые  собрались друзья сына, мне
удалось многое узнать. Кроме школьных приятелей и товарищей  по институту на
поминках  были и какие-то незнакомые юноши. Даже недолгого  общения  с  ними
было достаточно, чтобы понять,  насколько серьезна ситуация. Я убедился, что
профашистское  движение в России умножает ряды, получает средства не  только
на  издания газеток и широкую открытую агитацию, но и на формирование тайных
военизированных   подразделений,   закамуфлированных  под  военно-спортивные
общества и  клубы.  Теперь в жизни у меня осталась лишь одна задача -- найти
негодяев, задавшихся целью привести Россию к четвертому рейху...
     Клоков  сидел,  сцепив  пальцы  на  коленях,  и  неотрывно  смотрел  на
говорящего уже привычно сощуренными голубыми глазами.
     --  Мне  удалось  практически  невероятное,  и  я  был  направлен  моим
английским  начальством  на  работу  в  Москву,  где  в  середине  девяносто
четвертого    года     проник    в    одну    из    таких    военизированных
правонационалистических организаций. Ситуация в России и Москве стремительно
менялась, положение мое было чрезвычайно сложно.  Я  работал одновременно на
Лондон  и на Москву, но самая важная  моя работа состояла в другом. Я понял:
главная задача человека моей  профессии сегодня решается  именно в Москве. И
для того чтобы добиться успеха, я должен употребить все свои знания и навыки
не за рубежом, не где-нибудь  в Калифорнии, Бангкоке или  Лондоне, а в своей
собственной стране. Около года потребовалось мне, чтобы  выйти на след. Лишь
двое людей в Москве  знали о моей истинной  цели и оказывали помощь, это мои
старые друзья, коллеги,  единомышленники.  Они  сейчас  здесь,  с  нами,  но
называть их не стану. Они снабжали меня необходимой информацией, связывали с
нужными людьми,  а  нужных людей  связывали  со  мной.  Так  я,  как  бы  во
исполнение  задания  лондонского  центра,  оказался в  окружении  одного  из
столпов  новой  демократии,  тогда  еще  не  вице-премьера, не члена  Совета
Обороны и  Совета Безопасности,  но  весьма  влиятельного  политика  Германа
Григорьевича Клокова. Примерно тогда же, когда мне удалось внедриться в штат
его близких сотрудников, я  потерял  жену и,  по  сути,  у меня  не осталось
больше  ничего  в  жизни,  кроме  желания   изобличить  одного  из   главных
растлителей желторотых мальчишек, которых он превращал в свой "гитлерюгенд".
Да, господин Клоков, я не оправдал вашего доверия. Зато я много узнал о вас,
о вашем гениальном методе -- окружая себя несокрушимыми доспехами репутации,
заблаговременно  создавать  себе  алиби  и  осуществлять свои замыслы чужими
руками. Вы действовали с размахом, удивительно обдуманно, вы поднимались все
выше и выше, вы сделались носителем важнейших государственных секретов и при
этом считались этаким  рыцарем без страха и упрека,  аскетом-бессребреником.
Но я знал,  что через связанные с вами структуры -- различные фонды,  банки,
объединения, акционерные  общества  --  проходят  миллиарды и миллиарды,  из
которых бесследно исчезает огромная часть. Я разгадал тайну ваших вкладов --
вы   щедро    вливали   черные   деньги   в   различные    праворадикальные,
националистические и  профашистские  движения по всей России.  А  денег  для
этого требовалось  все больше  -- вы уже  заглядывали вперед,  в  будущее. И
тогда я понял, что мне необходимо проследить одну из  ваших тайных сделок от
начала и до конца. Мои друзья -- коллеги из ФСБ -- предложили подбросить вам
идею с этим двигателем. Вскоре  мы отследили  по всем этапам -- от Москвы до
Вашингтона,   --  как   вами   была   заброшена   в   ведущий   американский
авиакосмический  журнал  информация  о   наличии  в  России  необыкновенного
ракетного ускорителя и уникального топлива. И вот это дело завершено. В моих
руках  и в  руках моих друзей -- неопровержимые доказательства и неоспоримые
свидетельства. И об  этой сделке, и  о вашей роли  в  планах установления  в
завтрашней  России свирепой  диктатуры.  Это была самая крупная ваша сделка,
самая важная. Вы рассчитывали получить благодаря ей почти миллиард долларов.
Но дело сорвалось благодаря вот этим молодым людям, которых вы предназначили
на убой. Они сумели опровергнуть главную концепцию вашей жизни, что все люди
без исключения -- трусы и подлецы. Я получил ваше  задание найти таких людей
и установить за ними жесткое наблюдение. Их предложили вам в качестве хищных
стервятников-наемников. Так и я думал, пока не услышал и не  увидел их.  Они
говорили, и я,  работая на прослушке,  понимал,  с кем имею дело. Я понял --
они помогут  мне, а я  помогу  им.  Вы  не  знали,  Клоков, что  мне удалось
получить  код  вашего  шифра.  И  там,  на гонках,  два  дня  назад,  я смог
перехватить ваш приказ уничтожить этих людей и меня.
     -- Полная чушь! -- воскликнул Клоков. -- Я ничего такого не передавал.
     И тут же спохватился. Но было поздно.
     --  Значит, это была  инициатива Лапичева, когда он  решил уже во  всех
смыслах "кинуть" вас. Впрочем, какая теперь разница...
     --  Мы  тоже перехватили эту  шифровку,  --  сказал  Голубков.  --  Она
приобщена к делу.
     --  Но я вообще  не  знаю этих людей. И вижу их в первый раз, -- сказал
Клоков. -- Нет  никаких  доказательств,  что наши  пути с  ними когда-нибудь
пересекались.
     Пастух поднял руку:
     -- Это ложь. И я могу это доказать.
     -- Интересно как? -- спросил Клоков.
     -- Пройдите, пожалуйста, вниз, -- сказал Герману Григорьевичу сотрудник
Генеральной прокуратуры.
     И те, кто был  наверху,  оказались  на первом  этаже, в гостиной  перед
камином, где были Нифонтов, Щербаков и пятеро друзей.
     Клоков с  интересом  по очереди  оглядел Муху, Боцмана, Артиста, Дока и
Пастуха. Смотрел так, как будто видел их в первый раз.
     --   Внимание!  --   сказал   сотрудник   прокуратуры.  --   Проводится
следственный эксперимент. Итак, Герман  Григорьевич  Клоков, вы утверждаете,
что эти люди никогда не были здесь?
     -- Разумеется, никогда, -- сказал Клоков.
     --Думаю, где-то в этом доме,  -- сказал Пастух, --  нужно только хорошо
поискать, спрятан саксофон "Salmer", фирменный номер ноль триста сорок семь.
     -- А также, -- добавил Перегудов,  -- модель  подводной  лодки "С-145",
голубая, с золотым перископом. Ее здесь сейчас нет, но, думаю, ее тоже можно
найти.
     -- Чепуха! --  возмутился Клоков.  --  Это не доказательство! Заурядный
сговор!
     -- А вот это -- сговор? -- сказал Пастух и разжал ладонь.
     Там лежал маленький, не больше пяти  сантиметров длиной, кусочек дерева
с четким рисунком извилистых волокон.
     --  Что за  бред? -- усмехнулся Клоков. Оператор  следственной группы с
видеокамерой крупно  взял в кадр этот  кусочек на мозолистой ладони  бывшего
капитана спецназа Сергея Пастухова. А он сказал в микрофон:
     --  Надо пройти  вон  в  ту  дверь  и спуститься  по желтой  деревянной
лестнице в сауну.
     -- Пройдемте, -- сказал один из следователей прокуратуры.
     Все спустились  в сауну и через плотно пригнанную дверь вошли  в уютную
русскую баньку. Сергей  еще раз показал  в камеру  этот  кусочек древесины и
приложил  к тому месту, откуда его с  трудом  отодрал тогда Трубач. Оператор
снимал все крупным планом.
     Отщепленный фрагмент  точно встал в небольшую выбоину, извивы древесных
волокон совпали и слились.
     Клоков молчал...
     * * *
     Уже стемнело, когда все вышли из  этого  огромного каменного  особняка,
окруженного высоким зеленым забором. Черные сосны  шумели  в вышине и звезды
горели над головой.
     К друзьям подошел Михаил, пожал всем пятерым руки.
     Только теперь они  почувствовали вдруг, как устали. Все было таким, как
в  ту ночь, когда их привезли сюда, и все было уже другим, и ничего изменить
уже было нельзя.  В душе каждого будто неслышно и  печально звучал  саксофон
Трубача.
     Подошли Нифонтов и Голубков. Постояли молча. Док и Голубков закурили.
     -- Разрешите обратиться, товарищ генерал-лейтенант! -- сказал Пастух.
     -- Слушаю.
     -- Его будут судить?
     -- Не  знаю, -- сказал Нифонтов.  --  Это уже  не наш  вопрос. Мы  свою
задачу выполнили. А что будет с ним --  посмотрим. Хотя у  меня есть на этот
счет кое-какие предложения. Я их сейчас высказал Президенту.
     --  Отдыхайте, парни, -- сказал Голубков.  -- Заслужили. Все расчеты --
завтра. По шестьдесят тысяч каждому.
     -- Наша ставка -- полсотни, -- сказал Пастух.
     --  А Томилино?  --  усмехнулся Голубков. -- Под платформой Томилино мы
отрыли небольшой клад.
     -- А-а, -- сказал Пастух. -- Понятно...
     -- Товарищ полковник,  разрешите  обратиться, -- сделал шаг к Щербакову
Артист. -- Мне вроде бы все ясно. Как говорится -- что, где, когда... Только
один вопрос  остался открытым:  кто  тогда пустил ночью  красную  ракету  на
шоссе?
     --  А что? -- улыбнулся Щербаков. -- Не понравился цвет? У меня не было
других. Прощайте, ребята! Завтра вечером улетаю.
     У забора  под тентом  они нашли свой черный  "ниссан-патрол"  -- старый
верный  обшарпанный  "джип"  Пастуха.  Никаких  повреждений ему не  нанесли,
только номеров не было.
     --  Здорово,  бродяга!  --  хлопнул   по  капоту  Сергей,  --  Все-таки
встретились!
     Один из сотрудников следственной группы вынес во двор саксофон в черном
чехле.
     -- Вы не его имели в виду? Кажется, ваш?
     -- Это... нашего друга. Но ведь вы его,  наверное, приобщите? -- сказал
Пастух. -- Как вещдок?
     -- А, -- махнул рукой тот. -- Забирайте! Этих  вешдоков тут -- пять лет
не разгрестись.  Забирайте  -- и  с  концами. Только  спасибо скажем. Меньше
бумаг марать.
     Док расстегнул застежки чехла и открыл футляр.  Саксофон мирно покоился
на своем бархатном ложе, а они стояли и молча смотрели на него.
     <b>Эпилог</b>
     Прогулочный теплоход "Москва-17" приблизился к пристани на Берсеневской
набережной,  матрос  отдал швартовый конец,  и  мальчишка  на пристани ловко
накинул его на мокрый кнехт.
     Выбросили  трап, и они взбежали  по нему один за другим  на борт белого
теплоходика. На верхней палубе нашлись для них  места, они вежливо попросили
кое-кого пересесть, чтобы быть вместе.
     Им не перечили --  слишком строги, тверды и серьезны были их глаза. Они
могли  бы  показаться  обычной  компанией обычных теперь в  городе  праздных
гуляк, но ощущалось в них нечто такое, что выделяло их из всех других.
     Они расселись. Взревел дизель, и корма белой речной посудины  окуталась
едким голубым дымом.
     -- Давай читай, -- сказал Пастух.
     И Артист извлек из кармана "Независимую газету".
     Семен прокашлялся,  очень  серьезно оглядел всех  и хорошо поставленным
голосом прочел заголовок:
     -- "Кремлевский пасьянс  не  для  наших глаз.  -- Артист  еще раз обвел
друзей взглядом и продолжил: -- Неожиданное смещение с поста вице-премьера и
отставка  Германа  Клокова вызвала толки и  замешательство среди  политиков,
журналистов и  сотрудников аналитических центров. Еще позавчера  считавшийся
всеми одним из самых влиятельных и  неуязвимых членов правительства, он, как
принято  теперь  у  нас,  без  объяснения  причин, оказался  низвергнутым  с
верхнего яруса правящей иерархии. Как было объявлено представителям СМИ, эта
отставка связана с изменением направленности интересов  самого г-на Клокова.
К  сожалению,  нам  не  удалось  встретиться с ним  для прояснения реального
положения дел.  По  всей видимости, это событие необходимо  рассматривать  в
общем контексте перераспределения постов, обязанностей и портфелей в связи с
известными изменениями  в стратегической  линии  проведения  экономических и
политических  реформ.  В любом  случае  крайне  неубедительные  разъяснения,
поступающие  с   кремлевских  верхов,   а  также   всевозможные  как  вполне
достоверные, так и совершенно  фантастические  версии, появившиеся в печати,
ни в  коей мере не снимают налета таинственности с этой в общем-то  довольно
обычной истории для политической  жизни  современной  России". Это вчерашний
номер, --  сказал  Артист.  --  А  вот сегодняшние  "Известия". "Хроника. По
сообщению  ИТАР-ТАСС бывший вице-премьер правительства Российской Федерации,
два  дня назад покинувший свой высокий пост, назначен  по его личной просьбе
Чрезвычайным   и  полномочным   послом   Российской   Федерации   в  эмирате
Рашиджистан".
     -- Туда ему и дорога! -- сказал Муха и сплюнул за борт.
     --  Ну что? -- произнес  Док  и достал  из  камуфляжного вещмешка  семь
солдатских алюминиевых кружек и знакомую фляжку в зеленом защитном чехле.
     Он разлил водку по кружкам и одну из них прикрыл ломтем черного хлеба.
     -- Помянем...
     Они молча выпили и поставили кружки. Справа и  слева по  берегам бежала
Москва -- дома,  деревья,  машины,  несущиеся  куда-то по набережным... Вода
журчала и убегала, оставляя белопенный  след  за кормой. Водка  в солдатской
кружке под ржаным ломтем плескалась в такт стуку ходового дизеля.
     -- Прощай, Николай! -- сказал Док. -- Прощай.
     * * *
     Речной  теплоход  "Москва-17" миновал Нескучный сад, нелепый и странный
среди парковой зелени космоплан "Буран" и пришвартовался на пристани у Парка
Горького.
     Они  сошли на дебаркадер, поднялись и  двинулись вшестером к гигантским
серым колоннам центрального входа.
     Шли  через  парк,  освещенный  московским солнцем, а  вокруг  кипела  и
крутилась  обычная  пестрая  кутерьма.  Носились  мальчишки  и  девчонки  на
роликах, завывали и грохотали аттракционы,  с  американских  горок доносился
женский визг, трепетали разноцветные флажки,  рвались в небо и порой улетали
блестящие воздушные  шары в виде сердец с  надписью  "I  love you". Медленно
поворачивалось,  покачивая  маленькие  люльки-корзины,   гигантское   колесо
обозрения.
     Была  уже  середина  июня.  Долгая  холодная  весна  обернулась  жарким
солнечным летом.
     Они  вышли из  парка, поднялись вверх по  Крымскому  валу  к  Якиманке,
свернули  налево  в сторону  Кремля  и, пройдя немного,  вошли  в  нарядный,
сверкающий золотым куполом храм Иоанна Воина.
     Началась вечерня. Пастух купил свечи и раздал им всем.
     Михаил с удивлением смотрел на них. Но, видно, что-то понял.
     Раб  Божий Олег  первым  возжег свечу у  Георгия  Победоносца.  От  нее
возгорелась  свеча  раба  Божия Димитрия, от его --  Симеона, затем  Иоанна,
Сергия и Михаила.
     Так  и стояли  они с  горящими  свечами, вглядываясь в лик  защитника и
покровителя воинов Георгия.
     В руке у  Пастуха  осталось  еще  две свечи.  Они подошли  к  кануну и,
перекрестившись,  поставили   их   за   упокой   рабов   Божиих  Тимофея   и
новопреставленного Николая.
     Изгоняя  злых духов,  отец  Андрей  быстрым  шагом  обходил,  покачивая
кадилом, вечерний храм.
     Они  низко  поклонились, а когда подняли глаза,  увидели, что священник
заметил их и узнал. И на долю мгновения замедлил шаг. Лицо его было серьезно
и строго.
     Он  чуть  кивнул  и двинулся  дальше  с  тихо  позванивающим серебряным
кадилом в руке.




     <i>OCR: Sergius -- <u>s_sergius@pisem.net</u> </i>

     1 Федеральное агентство правительственной связи и информации.
     2 Носимый  аварийный запас,  включающий  все необходимое  для выживания
экипажей  воздушных судов,  потерпевших  бедствие в безлюдной местности,  --
пищу,  оружие,  системы  связи  и   сигнализации,   индивидуальные   пакеты,
сигнальную шашку, автомат и рожки к нему.
     А.Таманцев. "Гонки на выживание"