стать, что побывал в Милвилле!
     - Если все, что говорит Брэд, верно,  то  можно  ожидать  последствий
куда более серьезных, чем наплыв туристов, - заметил отец Фленеген.
     - Да, конечно, - подхватил Сайлас Мидлтон. - Ведь это значит, что  мы
встретились с иным разумом. Как мы справимся, будем ли на высоте, -  может
быть, это вопрос жизни и смерти.  Я  хочу  сказать,  не  только  для  нас,
милвиллцев. От этого может зависеть жизнь или смерть всего человечества.
     - Да вы что? - заверещал  Престон.  -  Неужели,  по-вашему,  какая-то
трава, какие-то несчастные цветы...
     - Болван, - оборвал Шервуд. - Пора  бы  понять,  что  это  не  просто
цветы.
     - Вот именно, - поддержал Джо Эванс. - Не просто цветы, а совсем иная
форма жизни. Не животной, а растительной жизни: мыслящие растения.
     - И вдобавок они накопили кучу знаний, переняли их  в  разных  других
мирах, - прибавил я. - Они знают много такого,  о  чем  мы  никогда  и  не
задумывались.
     - Не понимаю, чего нам бояться, - упрямо гнул свое Хигги. - Неужто мы
не справимся с какой-то сорной травой? Опрыскать их чем-нибудь поядовитее,
только и всего...
     - Если мы вздумаем их уничтожить, это будет  не  так  легко,  как  ты
воображаешь, - сказал я. - Но еще вопрос, надо ли их уничтожать?
     - А что ж, по-твоему, пускай приходят и забирают нашу Землю?
     - Не забирают. Пускай приходят и живут с нами в  дружбе,  будем  друг
другу помогать.
     - А барьер? - заорал Хайрам. - Про барьер забыли?
     - Никто ничего не забыл, - сказал Николс. -  Барьер  -  только  часть
нашей задачи. Нужно решить задачу в целом, а заодно и с барьером уладится.
     - Тьфу, пропасть, послушать всех вас,  так  подумаешь,  вы  и  впрямь
поверили этой ерунде, - простонал Том Престон.
     - Может быть, мы и не всему поверили, - возразил Сайлас Мидлтон, - но
то, что рассказал Брэд, придется принять за рабочую гипотезу. Я не говорю,
что каждое его слово непогрешимая истина. Возможно, он чего-то  не  понял,
ошибся, что-то перепутал. Но пока это единственные сведения, на которые мы
можем опереться.
     - Не верю ни единому слову, - отрезал Хайрам. - Тут какой-то  гнусный
заговор, и я...
     Громко, на всю комнату зазвонил телефон. Шервуд снял трубку.
     - Тебя, - сказал он мне. - Это опять Элф.
     Я подошел и взял трубку.
     - Здорово, Элф.
     - Я думал, ты мне позвонишь, - сказал  Элф.  -  Ты  обещал  позвонить
через часок.
     - Я тут влип в одну историю.
     - Меня выставили из мотеля, - сказал Элф. - Всех переселяют. Я теперь
в гостинице возле Кун Вэли. Гостиница препаршивая, я уж хотел  перебраться
в Элмор, только сперва надо бы потолковать с тобой.
     - Вот хорошо, что  ты  меня  дождался.  Мне  нужно  тебя  кое  о  чем
порасспросить. Насчет той лаборатории в Гринбрайере.
     - Валяй, спрашивай.
     - Какие вы там задачки решаете?
     - Да самые разные.
     - А они имеют касательство к растениям?
     - К растениям?
     - Ну да. Что-нибудь про цветы, сорняки, про овощи.
     - А, понятно. Дай-ка сообразить. Да, бывало и такое.
     - Например?
     - Да вот хотя бы может ли растение мыслить?
     - И к какому выводу ты пришел?
     - Ну, знаешь, Брэд!
     - Послушай, Элф, это очень важно.
     - Ладно, изволь. Сколько я ни думал, вывод один: это невозможно.  Нет
такой движущей силы, которая побуждала бы растение  мыслить.  У  него  нет
причины стать разумным. А если бы оно и стало мыслить, оно бы от этого  не
выиграло. Растение не может воспользоваться разумом и знаниями. У него нет
никакой возможности их применить. Оно для  этого  не  приспособлено,  само
строение не то. Пришлось бы ему заиметь чувства, которых у него нет, чтобы
полнее воспринимать окружающее. Пришлось бы заиметь мозг-хранилище  знаний
и мыслительный механизм. Задача очень простая, Брэд, стоит вдуматься  -  и
ответ напрашивается сам собой. Растение никогда и не  попытается  мыслить.
Причины я определил не сразу, но, когда разобрался, все  получилось  очень
ясно и убедительно.
     - И это все?
     - Нет, была и еще задачка. Разработать  верный,  безошибочный  способ
истребления вредных сорняков, причем таких, которые  легко  прививаются  в
любых условиях и быстро  приобретают  иммунитет  ко  всему,  что  для  них
губительно.
     - Тут, наверно, ничего не придумаешь, - сказал я.
     - Да нет, одна возможность все-таки есть. Только малоприятная.
     - Какая же?
     - Радиация.  Но  если  сорняк  и  правда  очень  выносливый  и  легко
приспосабливается, так и это, пожалуй, не вполне надежное средство.
     - Значит, растение с таким решительным нравом никак не истребишь?
     - По-моему, никакого средства  нет...  это  свыше  сил  человеческих.
Слушай, Брэд, а к чему ты клонишь?
     - Пожалуй, мы сейчас как раз в таком положении.
     И я наскоро рассказал ему кое-что о Цветах. Элф присвистнул.
     - А ты все как следует понял? - спросил он.
     - Право, не знаю, Элф. Вроде понял все, но наверняка сказать не могу.
То есть Цветы там живут, это точно, но...
     - В Гринбрайере нам задавали еще  один  вопрос.  Очень  подходящий  к
тому, что ты рассказываешь. Дескать, как бы  вы  встретили  пришельцев  из
другого мира и как бы установили с ними отношения. Значит, по-твоему, наша
лаборатория работает на них?
     - А на кого же? И заправляют ею те же люди, которые делают эти  самые
телефоны.
     - Мы же так и подумали. Помнишь, когда барьер двинулся и мы  с  тобой
говорили по телефону.
     - Слушай, Элф, а как вы ответили на  тот  вопрос?  Насчет  встречи  с
пришельцами?
     Элф как-то принужденно засмеялся.
     - Отвечали на тысячу ладов. Встречать можно по-разному, смотря что за
пришельцы. И тут есть известная опасность.
     - А больше ты ничего не помнишь? В смысле - никаких  других  задач  и
вопросов?
     - Нет, не припомню. Ты мне расскажи еще, что у вас происходит.
     - И рад бы, да не могу. У меня тут полно народу. А ты сейчас едешь  в
Элмор?
     - Ага. Как доберусь туда позвоню тебе. Ты будешь дома?
     - Куда же я денусь.
     Пока я говорил с Элфом, в комнате все как воды в рот набрали.  Сидели
и слушали. Но едва я положил трубку, Хигги  выпрямился  и  скорчил  важную
мину.
     - Я полагаю, - начал он, - пора  бы  нам  пойти  встречать  сенатора.
Пожалуй,  мне  следует  назначить  комиссию  по  приему  высокого   гостя.
Разумеется, в нее войдут все  здесь  присутствующие  и,  может  быть,  еще
человек шесть. Доктор Фабиан и, скажем...
     - Одну минуту, мэр, - прервал Шервуд. - Приходится напомнить, что это
касается не только Милвилла и сенатор едет к нам не с визитом.  Тут  нечто
более важное и совершенно неофициальное. Сенатору нужно поговорить  только
с одним человеком - с Брэдом. Брэд - единственный, у кого есть необходимые
сведения и...
     - Но я только хочу... - не выдержал Хигги.
     - Все мы знаем, чего  вы  хотите,  -  прервал  Шервуд.  -  А  я  хочу
подчеркнуть, что если Брэду нужна в помощь какая-либо комиссия, так  пусть
он сам ее и подбирает.
     - Но мой служебный долг... - бубнил наш мэр.
     - В данном случае ваш служебный долг ни при чем, - отрезал Шервуд.
     - Джералд! - вскинулся Хигги. - Я старался сохранить о вас  наилучшее
мнение. Я уверял себя...
     - Послушайте, мэр, бросьте вы ходить вокруг да около, - мрачно заявил
Престон. - Давайте без дураков.  Тут  что-то  нечисто,  заговор  какой-то,
какие-то темные дела. Ясно, что замешан Брэд, и замешан Шкалик, и...
     - Если вы так уверены, что  тут  заговор,  значите  и  я  замешан,  -
вставил Шервуд. - Это мои телефоны.
     Хигги даже поперхнулся:
     - Что-о?!
     - Это мои телефоны. Их выпускает моя фабрика.
     - Так вы с самого начала все знали?
     Шервуд покачал головой:
     - Ничего я не знал. Я только выпускал телефоны.
     Хигги без сил откинулся на спинку стула. Он сжимал и разжимал руки  и
смотрел на них невидящими глазами.
     - Не понимаю, - бормотал он. - Хоть убейте, ничего не понимаю.
     А по-моему, он отлично все понял. Впервые до него дошло, что  тут  не
просто какое-то чудо природы, которое понемногу сойдет  на  нет,  сослужив
Милвиллу отличную службу: такая реклама для туристов, каждый год  тысячами
будут съезжаться любопытные... Нет, впервые мэр Хигги Моррис осознал,  что
перед Милвиллом и перед всем миром встала задача, которую не разрешить при
помощи простого ведении или на заседании Торговой палаты.
     - Одна просьба, - сказал я.
     - Чего тебе? - отозвался Хигги.
     - Верните мне телефон. Тот, который  стоял  у  меня  в  конторе.  Тот
самый, без диска.
     Мэр поглядел на Хайрама.
     - Ну, нет, - заявил Хайрам. - Не отдам я ему этот телефон. Он  уже  и
так здорово напакостил.
     - Хайрам, - только и сказал мэр.
     - А, ладно, - буркнул Хайрам. - Пускай подавится.
     - Мне думается, все мы поступаем весьма неразумно, -  заговорил  отец
Фленеген. - Я  предложил  бы  обсудить  все,  что  произошло,  спокойно  и
обстоятельно, по порядку. Только таким образом можно было бы...
     Его прервало тиканье - громкое, зловещее, оно  разносилось  по  всему
дому, словно отбивая такт шагам самого рока. И тут я  понял,  что  тиканье
это началось уже давно, но сперва оно было тихое, чуть слышное, и я смутно
удивлялся - что бы это могло быть.
     А теперь, от удара к удару, оно становилось все громче, резче, и пока
мы слушали, оцепенев, ошеломленные, испуганные, тиканье переросло в гул, в
мощный рев...
     Мы в страхе повскакали на ноги, в раскрытую дверь видно  было:  стены
кухни озаряются и гаснут, словно там то включают,  то  выключают  слепящие
фары, - комнату заливал нестерпимо яркий свет, на миг погасал и  вспыхивал
вновь.
     - Так я и знал! - взревел Хайрам и кинулся к двери. - Я сразу  понял,
это вроде бомбы!
     Я бросился за ним с криком:
     - Берегись. Не тронь!
     Это была "машина времени". Она взлетела со стола и парила в  воздухе,
в ней, мерно пульсируя, нарастала какая-то  неведомая,  огромная  энергия,
воздух полнился мощным гудением. На столе валялась моя измятая куртка.
     Я ухватил Хайрама за локоть и пытался удержать, но он вырвался и  уже
тащил из кобуры револьвер.
     Ярко вспыхнув, шар взмыл кверху.  Вот-вот  ударится  о  потолок  -  и
хрупкие линзы разлетятся в пыль.
     - Не надо! - крикнул я.
     Шар ударился о потолок, но не разбился. Ни на миг не замедляя полета,
он прошел сквозь потолок. Я  так  и  замер  с  раскрытым  ртом,  глядя  на
аккуратную круглую дыру.
     Позади затопали, захлопали дверью - и,  когда  я  обернулся,  комната
была пуста, одна только Нэнси стояла у камина.
     - Идем! - крикнул я, и мы выбежали на крыльцо.
     Все столпились во дворе, между крыльцом и живой изгородью, и,  задрав
голову, смотрели в  небо:  яркий  мигающий  огонек  стремительно  уносился
ввысь.
     Я глянул на крышу  -  машинка  продырявила  ее,  по  краям  отверстия
торчали осколки разбитой, перекосившейся черепицы.
     - Вот оно! - сказал у меня над ухом Джералд  Шервуд.  -  Хотел  бы  я
знать, что это такое.
     - Понятия не имею, - ответил я.  -  Они  нарочно  подсунули  мне  эту
штуку. Провели как последнего дурака.
     Меня  трясло,  меня  душили  стыд  и  злость.   В   том   мире   мною
воспользовались, как пешкой. Провели, одурачили, заставили притащить сюда,
на мою Землю, какую-то штуку, которую не могли доставить сюда сами.
     И нет никакой возможности понять, что все это значит... хотя,  боюсь,
очень скоро мы это узнаем...
     Ко мне подступил разъяренный Хайрам.
     - Что, добился своего? - рявкнул он. - И не прикидывайся,  не  ври  -
мол, знать не знаю и ведать не ведаю. Черт их разберет, кто там есть и что
они затевают, а только ты с ними отлично спелся.
     Я молчал. Отвечать было нечего.
     Хайрам шагнул ближе.
     - Хватит! - крикнул Хигги. - Не тронь его!
     - Надо выбить из него правду! - орал Хайрам. - Если узнать,  что  это
за штука, может, мы сумеем...
     - Хватит, кому говорю, - повторил Хигги.
     - Ты мне осточертел, - сказал я Хайраму. - Осточертел и опостылел,  и
пропади ты пропадом.  Только  сперва  отдай  телефон,  он  мне  нужен.  Да
поживее.
     - Ах ты, сука! - взревел Хайрам и сделал еще шаг ко мне.
     Подскочил Хигги и наподдал ему по щиколотке.
     - Я сказал - хватит, черт подери!
     Хайрам запрыгал на одной ноге, потирая ушибленное место.
     - Что это вы, мэр, - ныл он. - Так не положено!
     - Поди принеси ему тот  телефон,  -  сказал  Том  Престон.  -  Пускай
пользуется. Пускай позвонит своей шайке и доложит, как он здорово  на  них
поработал.
     Я бы рад  был  излупить  их  всех  троих,  особенно  Хайрама  и  Тома
Престона.  Но  где  там.  Когда  мы  были  мальчишками,  Хайрам  частенько
разделывал меня под орех, и я отлично знал, что мне с ним не сладить.
     Хигги ухватил его и потянул к воротам. Хайрам  шел  прихрамывая.  Том
Престон распахнул перед ними калитку, и все трое, не оглядываясь, зашагали
прочь.
     Лишь теперь а заметил, что и другие разошлись,  на  веранде  остались
только отец  Фленеген,  Джералд  Шервуд  и  Нэнси.  Священник  держался  в
сторонке и, встретясь со мной взглядом, виновато ревел руками.
     - Не осуждайте людей за то, что они  ушли,  -  сказал  он.  -  Они  в
тревоге и смятении. Вот и поспешили удалиться.
     - А вы? Вас это все не тревожит? - спросил я.
     - Да нет, нисколько. Хотя, признаться,  я  чуточку  смущен.  Все  это
немножко отдает ересью.
     - Может, вы еще скажете, что поверили мне, - проговорил я с горечью.
     - У меня возникли некоторые сомнения, и я не вполне от них избавился,
- ответил Фленеген. - Но эта дыра в крыше - веский  довод  в  вашу  пользу
против чересчур упорных скептиков. Притом я не разделяю весьма модных ныне
цинических воззрений. Мне кажется, в наши дни в  мире  есть  место  и  для
порывов мистических.
     Я мог бы ответить ему, что тут мистикой и не пахнет: тот, другой мир,
очень прочен и реален, там тоже светят солнце, звезды и луна, я  ходил  по
его земле, пил его воду, дышал его воздухом, и  под  ногтями  у  меня  еще
застрял  песок,  в  котором  я  рылся,  выкапывая  из  откоса  над  ручьем
человеческий череп.
     - Они  вернутся,  -  продолжал  отец  Фленеген.  -  Им  надо  немного
подумать, освоиться со всем тем, что они  от  вас  услышали.  Это  не  так
просто принять. Они вернутся, и я тоже, а сейчас мне нужно пойти отслужить
мессу.
     По улице неслась орава мальчишек. За полквартала до  моего  дома  они
остановились и, тыча пальцами, стали глазеть на продырявленную крышу.  Они
толклись посреди мостовой, весело пихали друг дружку  под  бока  и  что-то
горланили.
     Из-за горизонта вынырнул  краешек  солнца,  деревья  вспыхнули  яркой
летней зеленью.
     Я кивнул в сторону мальчишек.
     - Уже прослышали, - сказал я. -  Через  полчаса  тут  соберется  весь
Милвилл и все станут пялить глаза на мою крышу.



        17

     Толпа на улице росла. Никто ничего не предпринимал. Просто  стояли  и
удивлялись, глазели на дыру в  крыше  и  негромко  переговаривались...  ни
крика, ни визга, просто негромкий  говор,  будто  все  знали,  что  вскоре
непременно случится что-то еще, и терпеливо ждали.
     Шервуд шагал из угла в угол.
     - Гиббс должен звонить с минуты на минуту, - сказал он.  -  Не  знаю,
отчего он замешкался. Он уже должен бы позвонить.
     - Может, его что-нибудь  задержало,  -  отозвалась  Нэнси.  -  Может,
самолет запаздывает. Или на дороге затор.
     Я стоял у окна и смотрел на толпу. Почти все лица хорошо мне знакомы.
Это мои друзья и соседи, прежде им ничто не  мешало  ко  мне  постучаться,
войти в дом и потолковать со  мной.  А  сейчас  они  держатся  поодаль,  и
смотрят, и ждут. Как будто  мой  дом  стал  клеткой,  а  сам  я  -  чужой,
неведомый зверь из каких-то дальних стран.
     Всего лишь сутки назад я был такой же, как они, житель тихого городка
Милвилла, я вырос среди этих людей, столпившихся на улице. А теперь  в  их
глазах я - какое-то чудище, урод, а для некоторых, пожалуй, и  похоже  что
то зловещее, враждебное, что грозит если не их жизни,  то  благополучию  и
душевному спокойствию.
     Ибо Милвилл уже никогда не станет прежним... а быть может, и весь мир
уже не станет прежним. Ведь даже если незримый  барьер  исчезнет  и  Цветы
отвернутся от нашей Земли, нам  уже  не  возвратиться  в  былую  мирную  и
привычную колею, к успокоительной вере, будто  на  свете  только  и  может
существовать та жизнь, какая нам знакома, а наш способ познания и мышления
- это единственно возможный и прямой путь, единственная  торная  дорога  к
истине.
     Жили-были  в  старину  людоеды,  но  потом  их  изгнали.  Привидения,
вампиры, оборотни и прочая нечисть тоже повывелись, им не  стало  места  в
нашей  жизни:  все  это  могло  существовать  лишь  на  туманных   берегах
невежества, в краю суеверий. А вот теперь мы  снова  впадем  в  невежество
(только иное, чем прежде) и погрязнем в суеверии,  ибо  суеверие  питается
недостатком знания. Теперь, когда рядом замаячил другой мир  -  даже  если
его обитатели решат  не  вторгаться  к  нам  или  мы  сами  найдем  способ
преградить им путь, - нашу жизнь опять наводнят упыри, ведьмы  и  домовые.
По вечерам у камелька мы пойдем судить и рядить  о  другом,  потустороннем
мире, станем из кожи вон лезть, лишь бы как-то обосновать страх перед  тем
неведомым, что будет нам чудится в его таинственных и грозных далях, и  из
этих наших рассуждений родятся ужасы, превосходящие все, что может таиться
во всех чужих мирах. И, как некогда в старину, мы станем бояться  темноты,
всего, что лежит вне светлого круга, отброшенного нашим малым огоньком.
     Толпа на улице прибывала,  подходили  еще  и  еще  люди.  Вот  стучит
костылем по тротуару дядюшка Эндрюс, вот мамаша Джоунс  в  своем  дурацком
капоре и Чарли Хаттон - хозяин  "Веселой  берлоги".  Тут  же,  в  передних
рядах, и мусорщик Билл Доневен, а жены его не видно... интересно, приехали
ли Мирт с Клейком за их детьми? А вот и Гейб Томас, шофер  грузовика,  тот
самый, что первый после меня  наткнулся  на  невидимый  барьер;  он  такой
горластый и неугомонный, будто весь свой век прожил в Милвилле  и  всех  и
каждого тут знает с пеленок.
     Кто-то шевельнулся возле меня: Нэнси. Видно, она еще раньше подошла и
стала рядом.
     - Ты только погляди на них, - сказал я. -  Нашли  развлечение.  Прямо
цирк, сейчас начнется парад-алле.
     - Они самые простые, обыкновенные люди, -  сказала  Нэнси.  -  Нельзя
требовать от них слишком много, Брэд. А  ты,  по-моему,  требуешь  слишком
много. Неужели ты хочешь, что бы те,  кто  здесь  тебя  слушал,  вот  так,
сразу, приняли на веру каждое твое слово!
     - Твой отец мне поверил.
     - Отец - другое дело. Он человек незаурядный. И  потом,  он  какие-то
вещи знал заранее, он мог хоть что-то предвидеть. У него  тоже  был  такой
телефон. Ему было кое-что известно.
     - Кое-что, - повторил я. - Не очень много.
     - Я с ним не говорила. Не было случая поговорить с глазу на  глаз.  А
при всех я не могла его спросить.  Но  я  знаю,  он  тоже  замешан  в  эту
историю. Это опасно, Брэд?
     - Не думаю. Оттуда, из того мира - уж не знаю,  в  каком  месте  и  в
каком времени он находится, - опасность не грозит. Сейчас пока  опасен  не
чужой мир. Вся опасность в нас самих. Мы должны что-то решить - и  решить,
как надо, без ошибки.
     - Откуда нам знать, какое решение правильное? -  возразила  Нэнси.  -
Ведь прежде ничего подобного не случалось.
     В том-то и беда, подумал я. Как ни крути, что  ни  решай,  подкрепить
решение нечем, опереться не на что.
     С улицы донесся какой-то крик, и я  придвинулся  к  окну,  чтоб  было
дальше видно. По середине мостовой шагал Хайрам Мартин, в руке у него  был
телефон без диска.
     Нэнси тоже его заметила.
     - Он все-таки возвращает тебе телефон. Забавно, вот не думала...
     Это Хайрам и кричал, даже не кричал, а пел -  громко,  насмешливо,  с
вызовом:
     - Вылезай, чертов гад! Получай свой телефон!
     Нэнси тихонько ахнула. Я кинулся к двери, рывком распахнул ее и вышел
на крыльцо.
     Хайрам был уже у ворот, он больше не пел. Минуту мы стояли и смотрели
друг на друга. Толпа зашумела, придвинулась ближе. Хайрам  поднял  аппарат
высоко над головой.
     - На, держи! - заорал он. - Получай свой телефон, ты, гнусный...
     Что он там еще орал, я не расслышал - толпа взревела, заулюлюкала.
     Хайрам запустил в меня аппаратом. Это не мяч и не палка, бросать  его
несподручно, и бросок вышел неудачный. Трубка на длинном проводе  отлетела
в сторону. Провод взвился  дугой,  потом  натянулся,  траектория  аппарата
переломилась, и он грохнулся  на  асфальтовую  дорожку  на  полпути  между
калиткой и верандой. Во все стороны брызнули осколки пластмассы.
     Не раздумывая и не рассчитывая, не помня себя от бешенства, я  сбежал
с крыльца и ринулся к калитке. Хайрам чуть попятился, я выскочил на  улицу
и остановился перед ним.
     Хватит с меня Хайрама Мартина. Я сыт им по горло. Вот уже два дня  он
въедается мне в печенки, баста, надоело!  Ох,  переломать  бы  ему  ребра,
живого места не оставить! Чтоб вовек больше не измывался надо  мной!  Ведь
только тем и берет, наглая скотина, что  вымахал  с  телеграфный  столб  и
кулачищи у него точно кувалды!
     Как когда-то в детстве, багровая пелена  упрямой  ненависти  застлала
мне глаза. Я смотрел сквозь нее на Хайрама  -  конечно  же,  он  отдубасит
меня, как не раз дубасил в школьные годы... все равно, пусть отведает моих
кулаков, буду лупить его с восторгом, с наслаждением, изо всех сил!
     Кто-то заорал:
     - А ну, расступись! Шире круг!
     Я кинулся на Хайрама, и он ударил. Ему негде  и  некогда  было  путем
размахнуться, но его кулак  сильно  и  больно  ударил  меня  в  ухо,  и  я
пошатнулся. Хайрам тотчас ударил снова, но второй удар пришелся  вкось,  я
даже не почувствовал боли - и на этот раз дал сдачи. Я  влепил  ему  левой
чуть повыше пояса, он скрючился от боли, и я дал ему в зубы, да  так,  что
ожег о них костяшки пальцев, ободрал в кровь. И опять размахнулся изо всех
сил,  но  тут  невесть  откуда  мне  на  голову  обрушился  кулак,  -  мне
показалось, голова лопнула; в ушах зазвенело, из  глаз  посыпались  искры.
Под коленями вдруг очутился жесткий асфальт, но я  все  же  поднялся  и  в
глазах прояснилось. Ног я не чувствовал.  Казалось,  я  пробкой  плаваю  и
подскакиваю в воздухе. Где-то близко, наверно в футе от меня возникла рожа
Хайрама - губы расквашены, и на рубашке кровь. Я опять ударил по  губам  -
пожалуй, не слишком сильно, я порядком выдохся. Но Хайрам  зарычал,  потом
вильнул вбок, я снова кинулся на него.
     И тут он меня добил.
     Я почувствовал: падаю, валюсь  на  спину,  почему-то  я  падал  очень
долго. Наконец, брякнулся о мостовую - она оказалась тверже, чем я  думал,
и это было больнее, чем удар, который сбил меня с ног.
     Я стал шарить вокруг, пытаясь опереться на руки и подняться. А  стоит
ли хлопотать? - мелькнула мысль. Ну, встану, а он опять  меня  свалит.  Но
нет, надо подняться, надо подниматься опять и опять,  покуда  хватит  сил.
Так уж издавна повелось у нас с Хайрамом, таковы правила игры. Всякий раз,
как я поднимался, он снова сбивал меня с ног, но я поднимался  упрямо,  до
последнего дыхания, и ни разу не запросил пощады, ни разу не признал  себя
побежденным. И если я выдержу так до конца жизни, победителем выйду  я,  а
не Хайрам.
     Но на этот раз что-то невмочь. Не выходит. Никак не  поднимусь.  Быть
может, пришел тот час, когда мне уже не встать?
     Я все шарил  ладонями,  ища  опоры,  и  вдруг  наткнулся  на  камень.
Наверно, какой-нибудь мальчишка запустил им в воробья ли, в собаку ли  или
швырнул просто так, для забавы. Камень остался посреди  улицы,  может,  он
пролежал здесь не день и не два и теперь я  нащупал  его  правой  рукой  и
стиснул - очень подходящий камень, так удобно поместился в кулаке.
     Громадная мясистая ручища опустилась с высоты, сгребла меня за грудки
и рывком подняла на ноги.
     - Я тебе покажу! - заорал хриплый голос. - Будешь знать, как нападать
на представителя порядка.
     Опять перед глазами плавает разбитая в кровь морда, искаженная злобой
и ненавистью. Как он упивается тем, что он больше, тяжелей, сильнее меня!
     Я снова ощутил под собою ноги, яснее различил физиономию  Хайрама,  а
за ним - еще стену  лиц,  нетерпеливо  теснящуюся  толпу,  которая  жаждет
полюбоваться убийством.
     Сдаваться нельзя, подумал я, вспоминая наши прежние драки, я  никогда
не сдавался. Пока держишься на ногах,  надо  драться,  и  если  даже  тебя
свалили наземь и ты уже не в силах встать,  все  равно  нельзя  признавать
себя побежденным.
     Хайрам обеими руками вцепился в меня, лицо его придвинулось вплотную.
Я крепче сжал камень и размахнулся. Я размахнулся из последних сил -  все,
что во мне еще оставалось, я вложил в этот удар: всем  корпусом  от  пояса
вверх - и в челюсть.
     Голова его резко откинулась на  толстой  бычьей  шее.  Он  зашатался,
разжал пальцы и нескладной тряпичной куклой повалился на мостовую.
     Я отступил на  шаг  и  смотрел  на  Хайрама  сверху  вниз;  в  голове
прояснилось,  я  ощутил  собственное   тело,   избитое,   в   ссадинах   и
кровоподтеках, - оно болело сплошь, болел каждый сустав и  каждый  мускул.
Но это неважно, это пустяки: впервые за всю мою  жизнь  я  одолел  Хайрама
Мартина! Я свалил его с ног, потому что у меня оказался камень - ну и  что
ж, наплевать! Я не искал его, просто камень  подвернулся  под  руку,  и  я
невольно зажал его в кулаке. Я вовсе не думал пустить его в ход, но раз уж
так получилось - черт с ним! Если бы я успел подумать, я, наверно,  сделал
бы это умышленно.
     Кто-то подскочил ко мне. Том Престол.
     - Да неужто мы ему такое спустим? - завизжал он, обернувшись к толпе.
- Он же ударил полицейского! Камнем! Он подобрал камень!
     К нам протолкался  еще  один  человек,  ухватил  Престона  за  плечи,
приподнял, как котенка и сунул обратно в первые ряды толпы. Это  был  Гейб
Томас.
     - Не лезь! - только и сказал он.
     - Он ударил Хайрама камнем! - вопил Престон.
     - Жаль, что не дубиной, - сказал Герб. - Надо  бы  ему  совсем  башку
размозжить.
     Хайрам зашевелился и сел. Рука его потянулась к револьверу.
     - Только попробуй, - сказал я. - Только  тронь  револьвер  -  и,  бог
свидетель, я тебя убью.
     Хайрам уставился на  меня.  Уж  верно  было  на  что  посмотреть.  Он
измордовал меня, исколошматил, и все-таки я свалил его, а  сам  устоял  на
ногах.
     - Он ударил тебя камнем! - заверещал Престон. - Он тебя...
     Гейб протянул руку и спокойно, аккуратно  взял  Тома  за  глотку.  Он
сдавил его тощую шею, и Престон разинул рот и высунул язык.
     - Сказано, не лезь, - повторил Гейб.
     - Хайрам - представитель закона, - вмешался Чарли Хаттон. -  Брэд  не
имел права ударить полицейского.
     - Слушай, друг, - отвечал ему Гейб.  -  Барахло  ваш  полицейский,  а
никакой не представитель закона. Порядочный полицейский не станет затевать
драку.
     Я все не сводил глаз с Хайрама, и он тоже следил за мною, но  тут  он
отвел глаза и опустил руку.
     И я понял - победа за мной. Не  потому,  что  я  сильней  или  дрался
лучше, - ничего подобного, - а просто он трус: ему  здорово  досталось,  и
теперь у него уже не хватит пороху, больше он не полезет, побоится боли! И
револьвера мне тоже нечего  опасаться.  Хайрам  Мартин  не  посмеет  убить
человека в честном бою, лицом к лицу.
     Хайрам медленно  поднялся  на  ноги,  постоял  минуту.  Поднял  руку,
осторожно потрогал челюсть.  Повернулся  и  пошел  прочь.  Толпа  смотрела
молча, так же молча, раздалась и пропустила его.
     Я поглядел ему вслед, и неистовая, кровожадная  радость  закипела  во
мне. С детства он был мне враг, больше двадцати лет, - и наконец-то я  его
отлупил. Правда,  не  в  честном  бою:  чтобы  взять  верх,  мне  пришлось
прибегнуть к запрещенному приему. Но все равно. Честно или нечестно,  а  я
его одолел.
     Толпа медленно попятилась. Никто не сказал мне  ни  слова.  И  вообще
никто ничего не сказал.
     - Видно, больше охотников нету, - заметил Гейб. - А ежели кто желает,
придется иметь дело и со мной.
     - Спасибо, Гейб, - сказал я.
     - Не на чем. Я ж ни черта не сделал.
     Я разжал пальцы, камень упал на мостовую. В тишине он загремел на всю
улицу.
     Гейб вытащил из заднего кармана штанов  большущий  красный  платок  и
шагнул ко мне. И, одной рукой придерживая мой затылок, начал вытирать  мне
лицо.
     - Эдак через месячишко у тебя опять будет  вполне  приличный  вид,  -
заметил он в утешение.
     - Эд, Брэд! - крикнули из толпы. - Кто он таков, твой приятель?
     Я не увидел, кто это кричал. Кругом было полно народу.
     - Мистер! - заорал еще кто-то. - Не забудьте утереть ему нос.
     - А ну, валяй! - прогремел Гейб. - Кто там остряк-самоучка? Выйди-ка,
покажись, сейчас я тобой подмету улицу.
     Мамаша Джоунс сказала громко, чтобы расслышал дядюшка Эндрюс:
     - Это шофер с грузовика, он разбил  Брэду  машину.  Видно,  если  кто
полезет драться с Брэдом, так этот малый ему задаст.
     - Ишь ты, хвастунишка! - закричал в ответ  дядюшка  Эндрюс.  -  Ну  и
хвастунишка!
     Вдруг я увидел Нэнси, она стояла у калитки и смотрела, и лицо  у  нее
было такое... совсем как в детстве,  когда  мне  приходилось  вот  так  же
драться с Хайрамом. Ей было противно. Она  терпеть  не  могла  драки,  она
считала, что драться - глупо и пошло.
     Дверь моего дома  распахнулась,  с  крыльца  сбежал  Джералд  Шервуд.
Подбежал и схватил меня за руку.
     - Идем скорей! Звонит сенатор. Он ждет тебя на шоссе.



        18

     По ту сторону барьера ждали четверо. Поодаль  остановились  несколько
машин. Там и сям кучками стояли солдаты. Примерно в полумиле к северу  все
еще работал экскаватор.
     Я шел к людям, которые ждали меня на дороге, и чувствовал себя  дурак
дураком. Ну и вид же у меня, должно быть, - как у нечестивейшего  грешника
в аду! Рубашка изодрана, левая рука горит,  точно  ее  надраили  наждачной
бумагой. Правая рука разбита  о  Хайрамовы  зубы,  левый  глаз,  чувствую,
заплывает - будет изрядный синяк.
     По ту сторону незримого барьера по-прежнему тянулся вал  вывороченной
с корнем растительности, его расчистили только рядом с шоссе,  на  два-три
десятка шагов вправо и влево.
     Я подошел ближе и узнал сенатора Гиббса.  Раньше  и  его  никогда  не
встречал, но видел портреты в газетах. Крепкий, коренастый, совсем седой и
всегда без шляпы. Сейчас на нем был двубортный пиджак и ярко-синий галстук
в горошек.
     С ним был какой-то военный, на погонах - звезды. Третий -  маленький,
щуплый, волосы точно  лакированные,  черствая,  непроницаемая  физиономия.
Четвертый тоже невелик ростом,  но  пухлый,  круглолицый  и  синеглазый  -
никогда еще я не видал таких ярких синих глаз.
     Я подошел к ним фута на три и ощутил  легкое  сопротивление:  впереди
был барьер. Тогда я отступил на шаг и посмотрел на сенатора.
     - Вы, наверно, сенатор Гиббс,  -  сказал  я.  -  Меня  зовут  Брэдшоу
Картер. Вам про меня говорил Шервуд.
     - Рад с вами познакомиться, мистер Картер,  -  сказал  сенатор.  -  Я
думал, Джералд тоже придет с вами.
     - Я его звал, но он решил, что ему не следует идти, - объяснил  я.  -
Они там поспорили. Мэр хотел назначить комиссию  для  встречи  с  вами,  а
Шервуд никак не соглашался.
     Сенатор кивнул:
     - Понимаю. Значит, мы будем говорить только с вами.
     - Если вы хотите вызвать еще кого-нибудь...
     - Нет-нет, зачем же! Ведь всеми сведениями располагаете именно вы?
     - Да, я.
     - Прошу извинить, я вас представлю. Мистер Картер  -  генерал  Уолтер
Биллингс.
     - Здравствуйте, генерал, - сказал я.
     Странное чувство: знакомиться с человеком, не подавая руки.
     - А это Артур Ньюком, - продолжал сенатор.
     Человечек с черствым, непроницаемым лицом холодно улыбнулся. Такой  -
будьте уверены! - никаких  шуток  не  потерпит.  Он,  видно,  возмущен  до
глубины души уже тем, что кто-то посмел допустить существование  какого-то
там барьера.
     - Мистер Ньюком  -  представитель  государственного  департамента,  -
пояснил сенатор. - А это доктор Роджер Дэйвенпорт, биолог и притом  весьма
знаменитый.
     - Доброе утро, молодой человек, - сказал Дэйвенпорт.  -  Простите  за
нескромный вопрос - что это с вами приключилось?
     Я улыбнулся ему, толстяк сразу пришелся мне по душе.
     - Так, малость не сошлись во взглядах с одним земляком.
     - Могу себе представить, какое в городе волнение, - сказал  Биллингс.
- Пожалуй, скоро трудно станет поддерживать закон и порядок.
     - Боюсь, что вы правы, сэр, - сказал я.
     - Ваш рассказ потребует времени? - спросил сенатор.
     - Да, некоторое время понадобится.
     - Где-то там были стулья, - произнес генерал Биллингс. - Сержант, где
там...
     Не успел он  договорить,  как  сержант  и  двое  солдат,  стоявшие  у
обочины, подошли со складными стульями.
     - Ловите! - сказал мне сержант и кинул стул сквозь барьер.
     Я поймал стул на лету. Пока я его расставил  и  сел,  четверо  по  ту
сторону барьера тоже уселись.
     Прямо сумасшедший дом какой-то: сидят пять человек посреди  шоссе  на
шатких походных стульчиках!
     - Что ж, - сказал сенатор, - я думаю, можно приступить к делу.  Какой
порядок вы предлагаете, генерал?
     Генерал закинул  ногу  на  ногу  и  уселся  поплотнее.  С  минуту  он
раздумывал.
     - Этот человек должен нам сообщить какие-то  сведения,  -  сказал  он
наконец. - Так отчего бы нам тут же, на месте, его не выслушать?
     - Ну, разумеется, - сказал Ньюком. - Послушаем,  что  он  скажет.  Но
знаете ли, сенатор...
     - Да-да, - поспешно прервал Гиббс, - я понимаю, обстановка не  совсем
обычная. Впервые мне приходится заседать под открытым небом, но...
     - По-видимому, другого выхода у нас нет, - заметил генерал.
     - Это довольно долгая история, - предупредил я.  -  И  кое-что  может
показаться невероятным.
     - Так ведь и это невероятно, - сказал сенатор Гиббс. - Этот,  как  вы
его называете, барьер.
     - И, как видно, вы - единственный человек, которому что-то  известно,
- прибавил Дэйвенпорт.
     - Итак, приступим, - заключил сенатор Гиббс.
     И я стал рассказывать свою повесть во второй  раз.  Я  не  торопился,
говорил обстоятельно обо всем, что видел, стараясь не  упустить  ни  одной
мелочи. Меня не прерывали. Раза  два  я  умолкал  на  минуту  -  может,  о
чем-нибудь спросят? - но в первый раз Дэйвенпорт просто кивнул: продолжай,
мол, а потом все четверо только молча ждали, чтобы я опять заговорил.
     Это порядком действовало на нервы, уж лучше бы они  меня  перебивали.
Все мои слова падали в молчание, как в яму, я пытался хоть что-то прочесть
по их лицам, понять, много ли до них доходит.  Но  -  ни  единой  ответной
искорки, никакого движения не мог я уловить на этих застывших физиономиях.
Да ведь и правда, как нелепо, наверно, все это звучит...
     Наконец-то я все досказал и откинулся на стуле.
     По ту сторону барьера беспокойно зашевелился Ньюком.
     - Прошу извинить, джентльмены, но я решительно протестую. Не понимаю,
с какой стати мы сюда тащились и выслушивали эти нелепые россказни.
     - Артур, - перебил сенатор Гиббс, - за мистера Картера поручился  мой
старый друг Джералд Шервуд. Я знаю Шервуда больше тридцати лет,  и  уверяю
вас, он очень проницательный человек, в высшей степени трезвый и  деловой,
но при этом не лишенный воображения. Как ни трудно нам  принять  сообщение
мистера Картера или, во всяком случае, некоторые частности его  сообщения,
я все же убежден, что от них  нельзя  просто  отмахнуться,  мы  должны  их
обсудить. И позвольте вам напомнить, что это первые конкретные данные,  на
которые мы можем опереться.
     - Мне тоже трудно поверить хотя бы одному  слову,  -  сказал  генерал
Биллингс. - Но ведь вот этот барьер - неопровержимое  свидетельство,  хоть
он и  недоступен  нашему  сегодняшнему  пониманию.  Безусловно,  положение
таково, что мы вынуждены будем и дальше принимать на  веру  свидетельства,
которые превосходят наше понимание.
     - Давайте предположим на минуту, что мы решительно всему поверили,  -
подсказал Дэйвенпорт. - Попробуем поискать в  этом  какое-то  рациональное
зерно.
     - Это невозможно! - взорвался Ньюком.  -  Это  вызов  всему,  что  мы
знаем!
     - Мистер Ньюком, - возразил биолог, - человек только  и  делает,  что
бросает вызов всему, что он знал прежде. Лишь  несколько  веков  назад  он
твердо знал, что Земля - центр Вселенной. Каких-нибудь тридцать лет назад,
даже и того меньше, он знал, что люди никогда не смогут побывать на других
планетах. Сто лет назад он знал, что атом неделим. Ну, а  мы  с  вами?  Мы
знаем, что время - это нечто из веки веков непостижимое и неуправляемое  и
что растения не могут быть разумными.  Так  вот,  разрешите  вам  сказать,
сэр...
     - Вы что же, всему этому верите? - спросил генерал.
     - Ничему я не верю. Это было бы весьма необъективно. Но я считаю, что
нам надо повременить с окончательным суждением.  По  совести  скажу,  я  с
восторгом займусь этой проблемой, понаблюдаю, проведу кое-какие опыты и...
     - Вы можете и не успеть, - сказал я.
     Генерал круто обернулся ко мне.
     - А разве поставлены какие-то сроки? Вы об этом не упоминали.
     - Верно. Но у них есть способ нас  поторопить.  Они  в  любую  минуту
могут пустить в ход очень веские доводы. Хотя бы  -  двинуть  дальше  этот
барьер.
     - И далеко они способны его продвинуть?
     - Вы можете гадать с таким же успехом, как и я. На  десять  миль.  На
сто. На тысячу. Понятия не имею.
     - Вы говорите так,  как  будто  они  вообще  могут  столкнуть  нас  в
межпланетное пространство.
     - Не знаю. По-моему, они и это могут.
     - По-вашему, они так и поступят?
     - Возможно. Если увидят, что мы все тянем  и  водим  их  за  нос.  Не
думаю, чтобы им этого хотелось. Мы им нужны. Им нужен  кто-то,  кто  может
применить на практике накопленное ими  знание  и  тем  самым  придать  ему
смысл. По-видимому, до сих пор они не нашли никого,  кто  был  бы  на  это
способен.
     - Но нельзя же решать  наспех!  -  запротестовал  сенатор.  -  Нельзя
допустить, чтобы нас подгоняли.  Нужно  очень  много  сделать.  Необходимо
обсудить  все  это  на  самых  разных  уровнях  -  в   государственном   и
международном масштабе, с экономистами, с учеными.
     - Мне кажется, сенатор, - сказал я, - все  мы  забываем  главное.  Мы
сейчас имеем дело не просто с другим государством, с  другими  людьми.  Мы
имеем дело с чужими существами, с пришельцами из другого мира.
     - Это все равно, - сказал сенатор. - Мы должны  действовать  так  же,
как всегда.
     - Оно бы неплохо, только надо еще, чтобы они нас поняли, - заметил я.
     - Придется им подождать, - сухо сказал Ньюком.
     Меня  взяло  отчаяние.  Безнадежно.   Ничего   тут   нельзя   решить,
человечество не готово  к  этой  встрече,  мы  только  все  испортим,  все
загубим. Пойдут нескончаемые споры, разговоры и переговоры,  обсуждения  и
словопрения, - и все на нашем, человеческом уровне,  все  только  с  наших
позиций, никто  даже  не  попытается  понять,  что  думают  и  чего  хотят
пришельцы.
     - Учтите, что в речи просителей выступают они,  а  не  мы,  -  заявил
сенатор. - Они, а не мы начали переговоры, они хотят доступа в наш мир,  а
не наоборот.
     - Пятьсот лет назад белые прибыли в Америку, - сказал я. -  Очевидно,
тогда они выступали в роли просителей...
     - Но индейцы были дикари, варвары! - возмутился Ньюком.
     Я кивнул:
     - Вы совершенно точно выразили мою мысль.
     - У вас не слишком удачная манера острить, - ледяным  тоном  произнес
Ньюком.
     - Вы меня не поняли, - сказал я. - Я и не думал острить.
     - Пожалуй, в этом что-то есть, мистер Картер, - заговорил Дэйвенпорт.
- По вашим словам, эти растения уверяют, что они  хранят  огромные  запасы
знаний. И, как вы полагаете, это - познания многих разумных рас.
     - Так они мне сказали.
     - Запасы знаний, связанных между собой и приведенных  в  систему.  Не
просто свалка разнородных сведений.
     - Да, именно система,  -  сказал  я.  -  Только  учтите,  я  не  могу
утверждать это под присягой. Я никак не мог проверить, правда ли  это.  Но
Таппер, который говорил за них, уверял меня, что они никогда не лгут.
     - Понимаю, - сказал Дэйвенпорт. - В  этом  есть  логика.  Им  незачем
лгать.
     - Однако они не  вернули  вам  полторы  тысячи  долларов,  -  вставил
генерал Биллингс.
     - Не вернули.
     - А говорили, что вернут.
     - Да, это они мне твердо обещали.
     - Значит, они лгут. И они хитростью заставили вас принести  на  Землю
какую-то штуку, которую вы считали машиной времени.
     - Это они очень ловко подстроили, - заметил Ньюком.
     - Не думаю, что мы  можем  всерьез  им  доверять,  -  сказал  генерал
Биллингс.
     - Но послушайте, - спохватился Ньюком, - мы уже  стали  разговаривать
так, как будто поверили каждому слову этой басни.
     - Так ведь с этого мы и начали, - напомнил сенатор Гиббс. - Мы решили
принять сведения,  которые  нам  сообщил  мистер  Картер,  за  основу  для
обсуждения.
     - В данный момент нам  следует  подготовиться  к  самому  худшему,  -
провозгласил генерал.
     Дэйвенпорт даже засмеялся:
     - Что ж тут особенно плохого? Впервые в  истории  человечество  может
познакомиться с другими мыслящими существами. Если  мы  будем  вести  себя
разумно, такая встреча может оказаться для нас очень полезной.
     - Этого мы еще не знаем, - сказал генерал Биллингс.
     - Конечно, не знаем. У нас пока слишком  мало  данных.  Надо  сделать
какие-то шаги к дальнейшему сближению.
     - Если эти цветы вообще существуют, - вставил Ньюком.
     - Если они существуют, - согласился Дэйвенпорт.
     - Джентльмены, - сказал сенатор, - мы кое-что упускаем из виду.  Ведь
барьер существует, это реальность. И он не пропускает ничего живого...
     - Это еще неизвестно, - возразил Дэйвенпорт.  -  Вспомните  случай  с
автомобилем. В нем наверняка были какие-то микроорганизмы. Просто не могло
не быть. Мне кажется, барьер поставлен как преграда не  для  всего  живого
вообще, а лишь для того, что думает и чувствует. Это - преграда для  жизни
высокоразвитой, обладающей сознанием.
     -  Так  или  иначе,  перед  нами  несомненное   доказательство,   что
происходит что-то очень странное, - сказал сенатор. - Мы не  можем  просто
закрывать на это глаза. Надо действовать, опираясь на те сведения,  какими
мы располагаем.
     - Ну, хорошо, - заявил генерал, - перейдем к  делу.  Можем  ли  мы  с
уверенностью предполагать, что эти чужаки чем-то нам угрожают?
     Я кивнул:
     - Может быть, и так. При известных обстоятельствах.
     - При каких именно?
     - Не знаю. Откуда нам знать, что они думают и чего хотят.
     - Но все-таки тут может скрываться угроза?
     - Мне кажется, - прервал Дэйвенпорт, - мы слишком много рассуждаем об
опасности. Сначала нужно бы понять...
     -  Мой  долг  прежде  всего  в  том,  чтобы  предусмотреть  возможную
опасность.
     - И если она есть? Что тогда?
     - Мы можем их остановить, - сказал генерал. - Только надо действовать
без промедления. Действовать, пока они еще не  захватили  слишком  большую
территорию. У нас есть способ их остановить.
     - Вы, военные, умеете действовать только силой, - вспылил Дэйвенпорт.
- Ничего другого у вас и в мыслях нет.  Да,  конечно,  термоядерный  взрыв
уничтожит  всякую  чуждую  жизнь,  которая  успела  проникнуть  на  Землю.
Возможно, он даже разобьет барьер времени и  навсегда  закроет  Землю  для
наших новых друзей...
     - Друзей! Да почем вы знаете, что они нам друзья! - чуть  не  завопил
генерал.
     - Этого я, разумеется, не знаю. Ну, а вы почем знаете,  что  они  нам
враги? Необходимо собрать больше сведений; необходимо опять  установить  с
ними связь...
     - А пока вы будете собирать сведения, они успеют  укрепить  барьер  и
раздвинуть его еще шире...
     Дэйвенпорт окончательно рассердился.
     - Рано или поздно должно же человечество  научиться  решать  встающие
перед ним задачи какими-то другими способами, а не  просто  грубой  силой.
Так вот, может быть, сейчас самое время начать. Вы предлагаете сбросить на
этот город бомбу. Я уже не говорю о нравственной стороне вопроса: ведь это
- убийство нескольких сотен ни в чем неповинных людей...
     - Не забывайте, тут на одной чаше весов несколько сотен людей,  а  на
другой - безопасность населения всех Земли, -  проворчал  Биллингс.  -  Мы
ничего не будем предпринимать наспех.  Такой  шаг  надо  сперва  тщательно
продумать. Тут возможно лишь всесторонне обдуманное решение.
     -  Но  вы  его  не  исключаете  -  от  одной  этого  содрогнется  все
человечество, - сказал биолог.
     Генерал Биллингс упрямо вскинул голову.
     - Допускать неприятные возможности  подобного  рода  -  мой  долг,  -
заявил  он.  -  Даже  учитывая  нравственную  сторону  вопроса,  в  случае
надобности я не стану колебаться.
     - Джентльмены! - беспомощно воззвал сенатор.
     Генерал поглядел на меня.  Кажется,  все  они  давным-давно  обо  мне
забыли.
     - Прошу прощенья, мистер Картер, - сказал он. - Мне не следовало  так
говорить.
     Я немо кивнул. Даже за миллион долларов я не мог бы выдавить из  себя
ни слова. Все внутри точно свинцом налилось, горло перехватило,  я  боялся
шевельнуться.
     Ничего подобного я  не  ждал.  Правда,  теперь,  наслушавшись  их,  я
запоздало понял, что только этого и  можно  было  ожидать.  Мне  следовало
понимать, как встретят в  нашем  мире  эту  новость,  а  уж  если  сам  не
сообразил, надо было только вспомнить, как тогда сказал  Шкалик,  лежа  на
полу у меня в кухне:
     "Они захотят пустить в ход бомбу, - сказал он тогда. -  Не  давай  им
сбросить бомбу..."
     Ньюком впился в меня холодным, пронизывающим взглядом.
     - Полагаю, вы не станете повторять то, что сейчас слышали,  -  сказал
он.
     - Да, мы вынуждены на вас положиться, друг мой, - подхватил  сенатор.
- Мы в ваших руках.
     Я через силу рассмеялся. Наверно, дико прозвучал этот смех.
     - Чего ради я стану болтать? Мы - такая  удобная  мишень.  Говори  не
говори, толку не будет. Все равно нам податься некуда.
     А вдруг барьер оградит нас и от бомбы? -  мелькнула  мысль.  Да  нет,
ерунда. Барьер не пропускает  только  ничего  живого,  точнее,  если  прав
Дэйвенпорт, - а он,  вероятно,  прав,  это  преграда  только  для  существ
мыслящих. Вот пробовали взорвать его  динамитом  -  и  хоть  бы  что.  Эта
незримая стена не сопротивляется взрывам - и тем самым от них не страдает.
     С точки зрения генерала Биллингса, бомба разом  решит  все  проблемы.
Она уничтожит все живое; именно до этого додумался и Элф  Питерсон,  когда
решал задачу - как уничтожить зловредный сорняк, который приспосабливается
к любым неблагоприятным условиям. Возможно, ядерный взрыв и не повлияет на
загадочный  механизм  барьера  времени,  но  он   уничтожит   все   живое,
смертоносная радиация отравит местность и еще очень, очень долго пришельцы
не смогут вновь ее захватить.
     - Вы хотите, чтоб я был тактичный и деликатный, - сказал я  генералу,
- надеюсь, это будет взаимно. Если вы не найдете никакого другого  выхода,
делайте, что надо, безо всякого предупреждения.
     Поджав губы, генерал молча кивнул.
     - Тошно подумать, что тут начнется, если в Милвилле узнают...
     - Сейчас еще рано об этом беспокоиться, -  прервал  меня  сенатор.  -
Возможны и другие решения. Пока мы даже обсуждать это не станем. Наш  друг
генерал несколько поторопился.
     - По крайней мере я честно говорю, - обиделся генерал. - Не кручу, не
увиливаю. Очки никому не втираю.
     Видно, он считал, что остальные именно этим и занимаются.
     - Поймите  одно,  -  сказал  я.  -  Никакие  тайны  и  секреты  здесь
невозможны. На чем бы вы ни порешили, вам придется действовать в открытую.
Есть люди, чьи мысли Цветы могут прочитать. Есть люди  -  и,  может  быть,
немало, - чьи мысли они читают вот в эту самую минуту. Причем люди эти  ни
о чем не подозревают и кто они -  неизвестно.  Может  быть,  Цветы  сейчас
читают мысли кого-нибудь из вас. Очень возможно, что они узнают  все  ваши
планы, еще когда вы только эти планы обдумываете.
     Ну, конечно, такое им и в голову не приходило. Я-то их  предупреждал,
когда рассказывал свои приключения,  но  они  пропустили  это  мимо  ушей.
Слишком много всего сразу свалилось, так быстро не разберешься.
     - Что там за люди у машины, - неожиданно спросил Ньюком.
     Я обернулся.
     Там собралась добрая половина Милвилла. Они пришли посмотреть, что мы
тут затеваем. Вполне понятно. Они вправе тревожиться,  вправе  знать,  что
происходит. Все это их кровно касается. Наверно, очень многие  мне  теперь
не доверяют, ведь Хайрам и Том Престон черт знает чего обо мне наговорили,
а я, изволите ли видеть, сижу на стуле посреди шоссе и  толкую  с  важными
шишками из Вашингтона.  Наверно,  милвиллцы  чувствуют  себя  обойденными,
обманутыми. Наверно,  думают,  что  их  тоже  должны  бы  позвать  на  это
совещание.
     Я снова повернулся к той четверке за барьером.
     - Все это слишком важно,  -  настойчиво  сказал  я.  -  Смотрите,  не
промахнитесь. Если сейчас дать маху, значит, мы наверняка  загубим  и  все
другие возможности.
     - Какие возможности? - спросил сенатор.
     - Это первый случай, когда мы можем  сблизиться  с  жителями  другого
мира. Но, уж конечно, не последний. Когда люди выйдут в космос...
     - Но мы пока не в космосе, - сказал Ньюком.
     Нет, безнадежно, все впустую. Я слишком  многого  ждал  от  тех,  кто
собрался тогда у меня в гостиной, и слишком многого ждал от этих  приезжих
из Вашингтона.
     Им  не  выдержать  испытания.  Никогда  нам,  людям,   не   выдержать
испытания. Так уж мы устроены, мы только  и  способны  на  провал.  У  нас
вывихнутая логика, скверные, ложные побуждения, и  ничего  нельзя  с  этим
поделать. Мы по природе своей близоруки, себялюбивы, самодовольны, где  уж
нам сойти с убогой проторенной дорожки.
     А быть может, этим страдает не только человечество? Быть может, и эти
Цветы, и любые  другие  чужаки  и  пришельцы  так  же  ограничены  тесной,
привычной колеей? Быть может, все они окажутся так же деспотичны,  так  же
упрямы, глухи и слепы, как мы?
     Я беспомощно развел руками, но едва ли мои собеседники это  заметили.
Они во все глаза смотрели куда-то на дорогу позади меня.
     Я круто обернулся. К нам  приближалась  толпа,  которая  еще  недавно
ждала у застрявших машин: она была уже на  полпути  между  той  пробкой  и
барьером. Люди шагали молча, размеренно, с непреклонной решимостью.  Точно
сама судьба надвигалась на нас.
     - Чего им надо, как вы думаете? - беспокойно спросил сенатор.
     Я всмотрелся: впереди всех Джордж Уокер, мясник  из  магазина  "Рыжий
филин", за ним - Матч Ормсби с заправочной станции и Чарли Хаттон,  хозяин
"Веселой берлоги". И Дэниел Виллоуби тоже здесь, этому явно не по себе, он
из тех, кто всегда избегает толпы, шума и скандалов. А вот Хигги не видать
и Хайрама тоже, зато Престон тут как тут. Ну, а Шервуд? Шервуда,  конечно,
нет. Не такой он человек. Но народу полно, и все  мне  хорошо  знакомы.  И
лица у всех мрачные, полные решимости.
     Я отступил на обочину, и толпа прошла мимо, никто даже не поглядел  в
мою сторону.
     - Послушайте, сенатор! - начал  Джордж  Уокер,  голос  его  прозвучал
чересчур громко. - Ведь это вы и есть сенатор, верно?
     - Да, это я, - отозвался сенатор Гиббс. - Чем могу быть вам полезен?
     - Вот это самое мы и пришли узнать, - сказал Уокер. -  Мы  вроде  как
делегация.
     - Понимаю.
     - Мы попали в беду, - продолжал Уокер.  -  А  мы  все  честно  платим
налоги, так что пускай нам помогут, мы имеем право. Вот я ведаю  в  "Рыжем
филине" мясным отделом, а народ к нам в Милвилл проехать не может, так  уж
я и не знаю, что будет. Без приезжих покупателей мы в два счета  прогорим.
Со своими-то, с милвиллскими, мы, конечно, торгуем, да  ведь  этого  мало,
дело себя не оправдывает, и скоро здешним будет нечем платить, ни  у  кого
гроша не останется, а в кредит торговать нам не под силу. Понятно,  свежее
мясо мы всегда добудем. А продать -  не  продашь.  Нет  нашей  возможности
дальше торговать, как ни кинь, все клин...
     - Одну минутку, - вставил сенатор. -  Не  нужно  торопиться.  Давайте
обсудим все по порядку. У вас возникли затруднения, мне об этом  известно,
и я сделаю все, что только могу...
     - Вот что, сенатор, - прервал кто-то гулким басом, - тут кой  у  кого
из нас задачки позаковыристей, чем у Джорджа.  Хоть  у  меня,  к  примеру.
Работаю я за городом, живу от получки до получки: целую  неделю  ребятишек
кормить надо? Обуть-одеть надо? По всяким счетам платить  надо?  А  теперь
мне до работы не добраться, стало быть, и получки никакой  нету.  И  я  не
один такой. Нас таких сколько хочешь. И  на  черный  день  ни  у  кого  не
отложено. У нас в Милвилле, скажу я вам, таких, чтоб  хоть  грош  отложили
про запас, может, раз-два и обчелся. Вот мы все и...
     - Постойте, - взмолился сенатор Гиббс. - Послушайте и вы меня.  Дайте
мне хоть немного  времени.  В  Вашингтоне  уже  знают  о  том,  что  здесь
случилось. Знаю, как трудно вам всем приходится. Вам постараются  всемерно
помочь. В конгресс будет внесен законопроект о пособии для жителей  вашего
города, и я сам буду трудиться не  покладая  рук,  чтобы  закон  этот  был
принят без излишних проволочек. Мало того.  На  востоке  страны  некоторые
газеты и телевизионные компании объявили сбор средств в помощь Милвиллу. И
это только начало. Будет сделано еще очень многое...
     - Да на черта  нам  это  нужно,  сенатор!  -  пронзительно  выкрикнул
кто-то. - Не надо нам никаких пособий. Мы не нищие, нам подачки ни к чему.
Вы только помогите нам вернуться на работу.
     Сенатор даже растерялся.
     - То есть, вы хотите. чтобы мы сняли этот барьер?
     -  Слушайте,  сенатор,  -  снова  загромыхал  бас,  -   сколько   лет
правительство ухлопывает миллиарды,  чтобы  запустить  человека  на  Луну.
Ученых у вас хоть пруд пруди, так неужто нельзя потратить кой-какие деньги
и время, чтоб нас вызволить! Мы весь век платим налоги, а много ли за  это
получаем?..
     - Да, но дайте же нам срок, - возразил сенатор. - Мы должны выяснить,
что представляет  собой  этот  барьер,  и  найти  какой-то  способ  с  ним
справиться. Скажу вам прямо и откровенно, такую задачу  в  пять  минут  не
решить.
     Сквозь толпу пробиралась Норма Шепард, секретарша доктора Фабиана,  и
наконец остановилась напротив сенатора.
     - Но надо же что-то сделать, - сказала она. -  Надо  что-то  сделать,
понимаете? Кто-то должен найти способ. У нас тут есть больные  -  тяжелые,
их надо положить в больницу. а мы не можем их переправить. Если мы  их  не
отправим в больницу, некоторые умрут. У нас на  весь  Молвил  только  один
доктор, и он уже очень немолод. Он хороший доктор и лечит  нас  уже  много
лет, но с очень  тяжелыми  больными  ему  не  справиться,  да  у  него  ни
лекарств, ни инструментов таких нету. С очень тяжелыми случаями он никогда
не мог один справиться, он сам так прямо и говорил...
     - Дорогая моя, - отеческим тоном начал  сенатор,  -  я  понимаю  вашу
озабоченность, я весьма вам сочувствую, и можете не сомневаться.
     Что ж, видно, беседа моя с представителями  Вашингтона  закончена.  Я
медленно побрел по шоссе, вернее, рядом с ним,  по  взрытой,  перепаханной
земле, из  которой  уже  поднимались  тоненькие  зеленые  ростки.  Семена,
посеянные той странной бурей, взошли удивительно быстро, и  теперь  побеги
тянулись к свету.
     Каков-то будет урожай, с горечью подумал я.
     И еще любопытно, очень ли Нэнси на меня сердится за драку с  Хайрамом
Мартином. Какое у нее тогда было лицо... а потом она сразу  повернулась  и
ушла. И когда ее отец прибежал сказать мне, что звонит Гиббс, она не вышла
из дому.
     В ту короткую минуту на кухне, когда она припала к моему  плечу,  она
вдруг стала совсем прежней  -  моя  любимая,  та  девушка,  с  которой  мы
когда-то ходили, взявшись за руки, та, что смеялась милым грудным смехом и
дня не могла прожить без меня, как и я - без нее.
     - Нэнси! - едва не закричал я. - Нэнси, прошу тебя, пускай все  опять
будет по-старому!
     Но, наверно, к старому возврата нет. Наверно,  это  Милвилл  виноват,
это он стал между нами: за те годы, пока Нэнси тут не было, она  переросла
наш город, а я оставался здесь и еще глубже врос в него всеми корнями.
     Нет, сквозь пыль стольких лет,  сквозь  все  воспоминания,  случаи  и
события, сквозь перемены, что произошли  и  в  ней  и  в  тебе  самом,  не
докопаешься так легко до прошлого, не вырвешь из него минувший день и час.
И если даже доберешься до него, слишком плотно он зарос  пылью  времени  и
уже не вернешь ему того незабвенного сияния. А может, на самом деле он так
и не сиял, может, только в воспоминании, от тоски и  одиночества,  ты  сам
наделил его этим ослепительным блеском.
     Быть может, только раз за всю жизнь, да и то не к  каждому,  приходит
вот такая сияющая минута. Возможно, есть даже такой закон, что минута  эта
и не может повториться.
     - Брэд, - окликнул кто-то.
     Все время я шел, повесив голову, глядя только под ноги. Услыхав  свое
имя, поднял глаза - оказалось, я  уже  поравнялся  со  сбившимися  в  кучу
машинами.
     К одной из них прислонился Билл Доневен.
     - Привет, Билл, - сказал я. - Что ж ты не пошел туда с ними?
     Билл брезгливо поморщился.
     - Помощь нам нужна, это верно, - сказал он. - Ясно, нужна.  Еще  как.
Только можно и обождать малость, не сдохнем. Нечего сразу  скулить.  А  то
что ж это: с первого синяка сразу кричать караул. Ронять себя  тоже  не  к
чему, надо и самолюбие иметь.
     Я кивнул, но в душе не вполне с ним согласился.
     - Уж очень все напугались, - сказал я.
     - Ну, ясно. А все равно нечего метаться и вопить, как стадо баранов.
     - Что с малышами?
     - Живы-здоровы, - сказал Билл. - Джейк в самый раз  за  ними  поспел,
прямо перед тем, как барьеру тронуться.  Взял  их  и  увез.  Пришлось  ему
топором рубить дверь, чтоб  до  них  добраться.  Он  рубит,  а  Мирт  знай
ругается без передышки. Черт-те сколько  шуму  было  из-за  этой  паршивой
двери.
     - А как жена?
     - Лиз-то... да ничего. Все тоскует по детишкам  да  тревожится,  что,
мол, будет дальше. Ну, ребята целы и невредимы - это главное.
     Он похлопал ладонью по металлическому боку машины.
     - Как-нибудь да выпутаемся, - сказал  он.  -  Может,  и  не  враз,  а
управимся. Нет на свете такого, чего бы люди не одолели, коли  захотят.  Я
так думаю, посадят на это целую тысячу ученых - пускай мозгуют! Ну,  не  в
день, не в два, а что-нибудь они придумают.
     - Да, - сказал я, - наверно, придумают.
     Если только сперва  какой-нибудь  тупоумный  генерал  с  перепугу  не
нажмет ту самую кнопку. Если вместо того, чтобы пораскинуть  умом,  мы  не
пустим в ход силу и все не угробим.
     - Что с тобой, Брэд?
     - Так, ничего.
     - У тебя, надо думать, тоже забот хватает. Что ты Хайрама вздул,  так
это поделом, он давно набивался. А телефон, которым он в тебя запустил, из
тех, что ли?
     - Из тех самых, - сказал я.
     - Слышно, ты побывал в каком-то другом мире. Как  это  ты  ухитрился?
Чудно что-то, даже не верится, но все только про то и говорят.
     Двое мальчишек с  криком  пробежали  сквозь  гущу  машин  и  ринулись
дальше, к толпе, которая все еще спорила с сенатором.
     - Вот кому весело, - заметил Доневен. - Наша  малышня  сроду  так  не
развлекалась. Почище всякого цирка.
     С громкими восторженными воплями промчалась новая стайка мальчишек.
     - Может, там еще что новое случилось? - сказал Доневен.
     Первые двое ребят уже добежали до толпы у барьера и, дергая  взрослых
за руки, что-то им громко, взахлеб толковали.
     - Похоже на то, - сказал я.
     Кое-кто из толпы повернулся и заспешил  обратно  к  Милвиллу,  сперва
скорым шагом, а там и бегом.
     Когда они были уже совсем близко, Билл Доневен рванулся им наперерез.
     - В чем дело? - крикнул он. - Что стряслось?
     - Деньги! - закричали в ответ. - Кто-то нашел деньги!
     Теперь уже вся толпа неслась во весь  дух  во  шоссе  к  городу.  Мэй
Хаттон на бегу крикнула мне:
     - Скорей, Брэд! У тебя в саду деньги!
     - Деньги у меня в саду? Еще чего?!
     Я мельком глянул  на  тех  четверых  из  Вашингтона,  они  стояли  за
барьером и смотрели вслед толпе. Решили, наверно, что весь Милвилл  просто
спятил. Да и как не решить.
     Я ступил с обочины на шоссе и рысцой пустился вдогонку за  остальными
к городу.



        19

     Когда я под утро возвратился из чужого мира, оказалось, что этот  мир
каким-то непонятным колдовством превратил лиловые цветы, которыми  заросла
сырая низинка позади моего дома, в маленькие кустики. В темноте  я  провел
пальцами по торчащим во все стороны прутикам и нащупал множество  набухших
почек. А теперь почки лопнули - и  распустились  не  листья,  а  крохотные
банковые билеты по пятьдесят долларов!
     Лен Стритер, здешний учитель естественной истории, протянул мне  один
такой билетик.
     - Это просто невозможно! - сказал он.
     Ну, еще бы! Конечно же, невозможно! Ни один  куст  в  здравом  уме  и
твердой памяти не отрастит вместо листьев банкноты по пятьдесят долларов и
вообще какие бы то ни было денежные купюры.
     В саду было не  протолкаться  -  сюда  набились  все,  кто  на  шоссе
препирался с сенатором, и  еще  куча  народу.  Чуть  ли  не  весь  Милвилл
сбежался. Толклись вокруг каждого кустика, орали, перекликались  в  полном
восторге. И не диво. Почти никто из наших отродясь не  видывал  бумажки  в
пятьдесят долларов, а тут их были тысячи.
     - Поглядите-ка повнимательней, - сказал я учителю.  -  Это  и  правда
настоящие деньги? Вы уверены?
     Лен Стритер вытащил из нагрудного кармана маленькую лупу  и  протянул
мне:
     - Смотрите сами.
     Я посмотрел - спору, нет, очень похоже на билет в пятьдесят долларов,
хоть я и сам видел такие только раз в жизни - те тридцать  штук,  что  дал
мне в конверте Шервуд. Тогда я их особенно не  рассматривал,  так,  глянул
мельком - и все. Но в  лупу  видно  было,  что  бумага  у  этих  билетиков
точь-в-точь как у настоящих денег, и все остальное тоже, не отличить  -  и
номер и серия на месте.
     И, разглядывая их в лупу, я понял: они и правда настоящие. Это -  как
бы поточнее выразиться? - прямое потомство тех денег,  которые  вытащил  у
меня Таппер Тайлер.
     Я понял, что произошло, и меня взяла горькая досада.
     - Очень может быть, - сказал я Стритеру. - С  той  шайкой  все  может
быть.
     - С какой шайкой? Из вашего другого мира?
     - Не из моего! - заорал а. - Из вашего! Он такой же ваш, как  и  мой,
он общий для всех людей! Как вдолбить в ваши тупые башки...
     Я не договорил. И очень рад, что не договорил.
     - Извините, - мягко произнес Лен Стритер. - Я не то хотел сказать.
     Тут я увидел Хигги Морриса, он стоял на склоне холма, на полдороге  к
моему дому, и криком требовал внимания.
     - Слушайте все! - взывал он. - Слушайте меня, сограждане!
     Толпа начала стихать, а Хигги вопил и вопил, пока,  наконец,  все  не
замолчали.
     - Перестаньте рвать эти листья, - заявил он тогда. - Не  троньте  их,
как растут, так пускай и растут.
     - Черт  возьми,  Хигги,  мы  только  сорвали  парочку,  чтоб  получше
разглядеть, - возразил Чарли Хаттон.
     - Так вот, хватит, - сурово  отрезал  наш  мэр.  -  Каждый  сорванный
листок - это пятьдесят  долларов  пропащих.  Дайте  срок,  они  подрастут,
сколько надо, и сами опадут, останется только подобрать, и каждый листочек
будет нам с вами чистая прибыль.
     - А ты откуда знаешь? - пронзительно крикнула мамаша Джоунс.
     - Да разве вам не ясно? Эти замечательные кусты  отращивают  для  нас
деньги. Надо только не мешать им - пускай делают свое дело.
     Он обвел взглядом толпу и вдруг заметил меня.
     - Верно я говорю? Брэд?
     - Боюсь, что так, - сказал я.
     Потому что Таппер стащил у меня полторы  тысячи,  и  Цветы  взяли  те
тридцать билетов за образец для листьев. Я и не  глядя  могу  побиться  об
заклад: на всех этих кустах, на всех листьях-банкнотах повторяются одни  и
те же тридцать порядковых номеров.
     - Интересно знать, - заговорил Чарли Хаттон, - как мы их,  по-вашему,
станем делить? То есть, понятно, когда они дозреют.
     - А я, признаться, об  этом  еще  не  подумал,  -  отозвался  мэр.  -
Наверно, это будет наш общий фонд - и станем  выдавать  нуждающимся,  кому
сколько надо.
     - Несправедливо! - возразил Чарли. - Эдак одни получат больше, другие
меньше. А по-моему, надо разделить всем поровну. Всяк получит свою долю  и
распорядится ею, как знает.
     - Что ж, может, и в этом есть резон, - сказал Хигги. - Но только  тут
нельзя решать наспех. Вот я сегодня же начну комиссию, она этим  займется.
У кого есть какие предложения, давайте, мы их обсудим и рассмотрим со всех
сторон.
     - Уважаемый господин мэр! - тонким голосом выкрикнул Дэниел Виллоуби.
- Мне кажется, мы упускаем из виду одно обстоятельство. Что бы мы  тут  ни
говорили, а ведь это не деньги.
     - Но они в точности похожи на деньги. Когда листья  вырастут,  их  не
отличишь от настоящих.
     - Вы правы, они похожи на деньги, - согласился наш банкир.  -  Такими
бумажками очень многих можно  будет  одурачить.  Может  быть,  даже  всех.
Может, вообще ни одна душа не догадается,  что  это  не  деньги.  Но  если
станет известно, откуда они взялись, как, по-вашему, велика  ли  им  будет
цена? Хуже того, станут подозревать, что все деньги,  сколько  их  есть  в
Милвилле,  фальшивые.  Если  мы  можем  вырастить  бумажки  по   пятьдесят
долларов, отчего бы нам не разводить и десятки, и двадцатки?
     - И чего вы расшумелись! - выкрикнул Чарли Хаттон. - Никто  ничего  и
не узнает, только болтать ни к чему. Будем держать  язык  за  зубами.  Все
дадим клятву, что никому и полсловечка не скажем.
     Толпа одобрительно загудела. Дэниел Виллоуби весь побагровел - того и
гляди, хватит удар. Одна мысль о такой массе  фальшивых  денег  невыносимо
оскорбляла его нежную душу.
     - Все это сможет решить моя комиссия, - ласково промолвил наш мэр.
     По тому, как он это сказал, стало совершенно ясно, что у него на  уме
и какое решение примет эта самая комиссия.
     - Вот что, Хигги, - вмешался адвокат Николс. - Мы  упускаем  из  виду
еще одно обстоятельство. Эти деньги не наши.
     Мэр в ярости уставился на него.
     - А чьи же?
     - Как чьи? Конечно, Брэда. Они выросли на его земле - значит, это его
собственность. Ни один суд не решит по-другому.
     Все так и застыли. Все взгляды обратились  на  меня.  Я  почувствовал
себя загнанным кроликом, на которого наставлены сотни ружейных дул.
     - Вы в этом твердо уверены? - через силу выговорил Хигги.
     - Безусловно, - сказал Николс.
     В мертвой  тишине  десятки  пар  глаз  по-прежнему  держали  меня  на
прицеле.
     Я осмотрелся - все с вызовом встречали мой взгляд. И никто не говорил
ни слова.
     Несчастные, слепые, сбитые с толку дураки. Они учуяли одно: деньги  у
себя в кармане, богатство, о каком никто из них и мечтать не  смел.  И  не
понимают, что это - угроза (а быть может, обещание?), с какой  стучится  к
нам чуждое, неведомое племя, добиваясь доступа в  наш  мир.  И  откуда  им
знать, что из-за экого чужого племени  над  куполом,  которым  накрыт  наш
город, бешеным финалом  разнузданных,  неукротимых  сил  готова  вспыхнуть
слепящая смерть?
     - Не нужны мне эти бумажки, мэр, - сказал я.
     - Что ж, - отозвался Хигги, - это очень благородно с  твоей  стороны,
Брэд. Надо полагать, люди по достоинству оценят твой поступок.
     - Не мешает оценить, черт побери, - сказал адвокат Николс.
     И вдруг  послышался  отчаянный  женский  крик...  еще  один...  Крики
доносились откуда-то сзади, я круто обернулся.
     С холма, от дома доктора Фабиана, бежала женщина... впрочем, бежала -
не то слово. Она силилась бежать, но только еле-еле ковыляла. Все тело  ее
корчилось в судорогах непомерного напряжения, она протянута  вперед  руки,
чтобы опереться на них, если упадет, шагнула еще раз - и не удержалась  на
ногах, покатилась по  косогору  и  наконец  обмякла  в  какой-то  выбоинке
бесформенной кучей тряпья.
     - Майра! - вскрикнул Николс. - Майра, что случилось?!
     Это была миссис Фабиан; на зелени травы, в солнечных  лучах  сверкали
до странности яркой белизной ее седые волосы. Она всегда  была  маленькая,
хрупкая - в чем только душа держится, - да еще много лет назад ее  скрутил
артрит, и теперь страшно и жалко было смотреть на  этот  несчастный,  чуть
живой комочек.
     Я кинулся к ней, за мной - остальные.
     Билл Доневен добежал первым, опустился на колени и взял ее на руки.
     - Все хорошо, - уговаривал он, - все обойдется! Поглядите, тут все  -
ваши друзья.
     Миссис Фабиан открыта глаза: казалось, она цела и невредима,  но  она
лежала на руках у Билла, как младенец, и даже не  пробовала  шевельнуться.
Седые волосы упали ей на лицо. Билл бережно отвел их  огромной,  неловкой,
заскорузлой от черной работы ручищей.
     - Доктору плохо,  -  выговорила  наконец  миссис  Фабиан.  -  Он  без
сознания...
     - Да он же час назад был жив и здоров! - заспорил Хигги. -  Я  только
час назад с ним говорил.
     Миссис Фабиан подождала, пока он замолчит, и повторила:
     - Он без сознания, и я не могу привести  его  в  чувство.  Он  прилег
вздремнуть, а теперь его никак не добудиться.
     Билл Доневен поднялся, все еще держа ее на руках,  как  ребенка.  Она
была такая крохотная, а Билл такой огромный, что казалось - в руках у него
кукла, просто кукла с милым сморщенным личиком.
     - Помогите ему, - попросила миссис Фабиан. - Он всю  свою  жизнь  вам
помогал. А теперь ему самому нужно помочь.
     Норма Шепард тронула Доневена за локоть.
     - Отнесите ее в дом. Я о ней позабочусь.
     - А мой муж? - настойчиво повторила миссис Фабиан. - Кто ему поможет?
Вы придумаете, как ему помочь?
     - Ну, конечно, Майра, - пообещал  Хигги.  -  Мы  его  без  помощи  не
оставим. Мы ему стольким обязаны. Конечно, мы что-нибудь да придумаем.
     С миссис Фабиан на  руках  Доневен  двинулся  в  гору.  Норма  Шепард
побежала вперед.
     - Пойдемте еще кто-нибудь, - предложил Батч Ормсби. -  Поглядим,  что
можно сделать для нашего доктора.
     - Ну, что скажешь, Хигги? - спросил Чарли Патрон. - Ты жирная  морда,
тут разорялся громче всех. А как ты ему поможешь?
     - Кто-то должен же ему помочь! - объявил дядюшка Эндрюс и  для  пущей
выразительности стукнул костылем оземь. - Сейчас док нужен,  как  никогда,
без него нам пропадать. Так ли, эдак ли, а надо поскорей составить его  на
ноги, больше некому лечить наших больных.
     - Все, что можно, мы сделаем, - сказал Лен Стритер.  -  Прежде  всего
уложим его поудобнее. И вообще в меру нашего разумения о нем  позаботимся.
Но ведь никто из нас в медицине не смыслит...
     - Вот что, - опять заговорил  Хигги.  -  Свяжитесь-ка  кто-нибудь  по
телефону с кем-нибудь из врачей и расскажите им, что к чему. Мы им опишем,
что творится с больным, может, тогда они определят, какая это  болезнь,  и
присоветуют, как быть. Норма у  нас  сестра  -  ну,  хоть  без  настоящего
образования, а все-таки уже года четыре доктору помогает, так  что  и  она
сейчас нам опора.
     - Да, пожалуй, больше ничего не выдумаешь, -  сказал  Стритер.  -  Но
только этого мало.
     - Слушайте, люди добрые! - громким голосом заявил дядюшка  Эндрюс.  -
Стоять да языки чесать - от этого толку не будет.  Надо  дело  делать,  да
поживей!
     Что и говорить, Стритер прав. Может, ничего больше мы  сделать  не  в
силах, но этого слишком мало. Медицина - это не только слова и  советы  по
телефону. А в Милвилле и кроме лежащего без памяти доктора есть больные, и
они нуждаются в таком сложном лечении, что он не сумеет  им  помочь,  даже
если сам и поднимется на ноги.
     Но, пожалуй, тут может помочь еще кое-кто - и если они  могут,  пусть
не пробуют отвертеться, не то я уж как-нибудь да проберусь к ним опять и с
корнями повыдергаю их из земли.
     Пора уже тому, другому миру раскачаться. Ведь не кто-нибудь, а  Цветы
втравили нас в беду, так пускай  теперь  выручают.  Они  непременно  хотят
доказать нам, что умеют творить чудеса? Нам нужней другие  доказательства,
куда более веские, чем кусты с долларами вместо листьев и прочие  дурацкие
фокусы.
     Можно бы, конечно, позвонить по одному из телефонов, взятых в  лачуге
у Шкалика, они хранятся в муниципалитете, но, чтоб до них  добраться,  мне
сперва пришлось бы, наверно, проломить башку Хайраму. Нет, новой стычки  с
Хайрамом я сейчас не жажду.
     Я поискал глазами Шервуда -  ни  его,  ни  Нэнси  не  видать.  Может,
кто-нибудь из них  сейчас  дома,  тогда  я  смогу  позвонить  из  кабинета
Шервуда.
     Довольно много народу двинулось к дому доктора Фабиана; я  повернулся
и пошел в противоположную сторону.



        20

     Мне долго не отворяли. Я  позвонил  несколько  раз,  подождал,  потом
толкнул дверь - она оказалась не запертой.
     Я  вошел  в  дом  и  затворил  за  собой  дверь.  Стук  ее  утонул  в
торжественной тишине, что стояла в прихожей и дальше, до самой кухни.
     - Есть кто дома? - крикнул я.
     Где-то отчаянно зажужжала одинокая муха  -  верно,  застряла,  как  в
западне, между стеклом и занавеской, и никак не  вырвется.  В  полукруглое
окошко над  дверью  вливались  солнечные  лучи  -  на  полу  расплескалась
узорчатая лужица яркого света.
     Мне никто не отозвался, и я  прошел  через  прихожую  в  кабинет.  На
массивном письменном  столе  по-прежнему  стоял  телефон  без  диска.  Как
прежде, поражали сплошные стены книг в дорогих переплетах. На  шкафчике  с
напитками стояли наполовину пустая бутылка виски и невымытый бокал.
     По толстому ковру я дошел до стола и придвинул к себе телефон.
     Едва я снял трубку, Таппер сказал знакомым голосом делового человека:
     - Наконец-то, мистер Картер, как приятно вас слышать!  Надеемся,  что
все идет хорошо. Вы, надо полагать, уже начали предварительные переговоры?
     Как будто они сами не знают!
     - Я вам не потому звоню, - резко сказал я.
     - Но ведь таков был уговор. Мы рассчитываем,  что  вы  выступаете  от
нашего имени.
     От этой вкрадчивой и невозмутимой любезности меня взорвало.
     - А вы при этом выставляете меня круглым дураком? Такого  уговора  не
было!
     - Мы вас не понимаем, - испуганно и удивленно сказал деловитый голос.
- Будьте так добры, поясните свою мысль.
     - А "машина времени"?
     - Ах, это...
     - Да, "ах, это"!
     - Но, мистер Картер, если бы мы попросили вас захватить ее  с  собой,
вы решили бы, что мы злоупотребляем вашими услугами. Вероятно,  вы  бы  не
согласились.
     - А так вы не злоупотребили моими услугами?
     - Н-ну, отчасти... Нам была  необходима  чья-то  помощь.  Чрезвычайно
важно было переправить этот механизм в ваш мир. Как только вы ознакомитесь
с нашими планами...
     - Плевать мне на ваши планы! - обозлился я. - Вы меня обманули и сами
в этом признаетесь. Хорош способ завязывать отношения с другим народом!
     - Мы крайне об этом сожалеем. Не о том, что именно сделано, но о том,
как сделано. Если мы можем быть чем-либо полезны...
     - Очень даже можете.  Первым  делом  прекратите  это  жульничество  с
деньгами на кустах.
     - Но это же вознаграждение! Мы ведь говорили, что вернем вам  полторы
тысячи долларов. Мы обещали, что вы получите не полторы тысячи, а  гораздо
больше...
     - Вы когда-нибудь просили ваших чтецов читать вам книги по экономике?
     - Ну, разумеется!
     - И вы что же, сами долгое время наблюдали за тем, как строится  наша
экономика?
     - В меру своих сил. Иногда понять очень трудно.
     - Конечно, вам известно, что деньги растут на кустах.
     - Нет, ничего такого нам  не  известно.  Мы  только  знаем,  как  они
делаются. Но какая разница? Деньги есть деньги, откуда бы они ни исходили,
- разве не так?
     -  Вы  глубоко  ошибаетесь,  -  сказал  я.  -  Вам  следует   получше
ознакомиться с этим вопросом.
     - Разве наши деньги не годятся?
     - Ни черта не стоят ваши деньги.
     - Надеемся, что мы никому не причинили вреда, - удрученно  промолвили
Цветы.
     - Деньги - это не так важно, - сказал я. -  Есть  вещи  поважнее.  Вы
отрезали нас от окружающего мира, а у нас тут  есть  больные.  И  на  весь
город только один врач, несчастный  старик,  не  бог  весть  какой  мастер
своего дела. Сейчас он и сам заболел, а другие врачи по вашей  милости  не
могут к нам попасть.
     - Вам нужен распорядитель.
     - Нам нужно  избавиться  от  барьера,  чтобы  мы  могли,  если  надо,
выбраться из Милвилла, а приезжие могли попасть  к  нам.  Иначе  неизбежно
умрут люди, которых ничего не стоит спасти.
     - Мы пришлем  распорядителя,  -  был  ответ.  -  Сейчас  же  пришлем.
Величайшего знатока. Самого опытного, самого лучшего.
     - Насчет распорядителя не знаю. Но нам нужна помощь, да поскорее.
     - Мы сделаем все, что в наших силах, - пообещали Цветы.
     Голос умолк, в трубке все заглохло. И вдруг  я  спохватился,  что  не
спросил о самом главном:  для  чего  им  понадобилось  перебросить  к  нам
"машину времени"?
     Я постучал по рычагу. Положил трубку, снова снял. Стал кричать, звать
- все без толку.
     Оттолкнув  аппарат,   я   растерянно   остановился   среди   комнаты.
Безнадежно, ничего тут не добьешься.
     Столько лет они нас изучали - и все равно не понимают ни  нас  самих,
ни того, как устроено наше общество. Они до сих пор не поняли, что  деньги
- не просто клочок бумаги, а символ. Они даже не задумывались над тем, что
может случиться с городом, начисто отрезанным от мира.
     Они меня обманули, воспользовавшись мною как  слепым  орудием,  а  им
следовало бы знать, что никакая иная обида  не  вызывает  такой  злости  и
досады, как обман. Они должны бы это знать, но не знали, а может, и знали,
да отмахнулись, как от мелочи, от пустяка, - и это еще хуже!
     Я вышел из кабинета в прихожую. И не успел сделать нескольких  шагов,
как парадная дверь отворилась и вошла Нэнси.
     Я остановился у лестницы, ведущей на второй этаж, минуту мы стояли  и
смотрели друг на друга и не знали, что сказать.
     - Мне надо было позвонить по тому телефону, - выговорил я наконец.
     Нэнси кивнула.
     - Еще я хотел сказать... мне  очень  неприятно  из-за  этой  драки  с
Хайрамом.
     - Мне тоже. - Она то ли не поняла меня, то ли притворилась, будто  не
понимает. - Но, мне кажется, ты не мог иначе.
     - Он запустил в меня телефоном.
     Но, конечно, суть не в телефоне, не только в  телефоне.  Сколько  раз
так бывало и раньше, до всяких телефонов.
     - Помнишь, в тот вечер ты сказала, что мы  выберем  время  и  съездим
куда-нибудь - выпьем, поужинаем. Видно, придется с этим подождать.  Сейчас
из Милвилла никуда не выберешься.
     - Да, тогда мы бы начали все сначала.
     Я молча кивнул, худо было у меня на душе.
     - Я собиралась одеться понаряднее, - продолжала  Нэнси,  -  и  мы  бы
повеселились вовсю.
     - Как будто мы опять школьники, - сказал я.
     - Брэд...
     - Да.
     Я шагнул к ней. И вдруг она очутилась в моих объятиях.
     - Можно обойтись без выпивки и без ужина, -  сказала  она.  -  Нам  с
тобой это ни к чему.
     Да, правда, подумал я, нам это ни к чему.
     Я наклонился и поцеловал ее, и обнял крепче, и во всем мире  остались
только мы двое. Не стало ни плененного,  отрезанного  городка,  ни  угрозы
чуждого нашествия. Осталось одно, только одно важно: девушка, с которой мы
когда-то ходили по улицам, взявшись за руки, и  которая  ничуть  этого  не
стыдилась.



        21

     Распорядитель прибыл в тот же день - маленький,  сухонький  гуманоид,
похожий на обезьянку, с живыми, блестящими глазами. С ним явился еще  один
гуманоид, совсем  другого  склада  -  огромный,  несуразный  и  неуклюжий,
хмурый, суровый, с  лошадиной  физиономией.  Ни  дать  ни  взять  газетная
карикатура  на  дипломата.  Сухонький  драпировался,  точно  в  мантию,  в
какую-то бесформенную и не  слишком  чистую  тряпку;  на  долговязом  была
набедренная повязка и что-то вроде жилета с огромными карманами, до отказа
набитыми разной разностью.
     Все население Милвилла загодя выстроилось на  косогоре  позади  моего
дома; бились об заклад, что никакой помощи нам не дождаться. Куда бы я  ни
двинулся, все переходили на шепот, а то и вовсе умолкали.
     А потом появились эти двое - просто неведомо откуда возникли  посреди
сада.
     Я спустился с холма и пошел к ним через сад. Они стояли  и  ждали,  а
позади меня, на косогоре, густая толпа затаила дыхание.
     Когда я подошел ближе, великан шагнул мне навстречу, сухонький  -  за
ним, чуть поотстав.
     - Я недавно говорю  по  вашему  языку,  -  сказал  великан.  -  Когда
непонятно, спрашивайте еще раз.
     - Вы очень хорошо говорите, - заверил я.
     - Вы - это мистер Картер?
     - Совершенно верно. А вы?
     - Мое название для вас непонятица, - серьезно  сказал  он.  -  Я  так
решаю, вы меня только зовите мистер Смит.
     - Милости просим, мистер Смит, - сказал я. - Все мы вам  очень  рады.
Вы и есть распорядитель, о котором мне говорили?
     - Не я. Вот этот. Но у него нет названия, чтобы я вам сказал.  Он  не
говорит звуками. Он слышит и отвечает просто мозгом. Он немножко странный.
     - Телепат, - сказал я.
     - Да, только понимайте меня верно. Он очень большой ум. И  все  умеет
сразу, скоро. Видите, мы из разных миров. Есть много разных  миров,  много
разных народов. Мы рады принять вас тоже.
     - Вас послали к нам как переводчика?
     - Переводчика? Не ухватываю значение. Я выучил ваши слова очень скоро
от механизма. Имел немного времени. Не удалось поймать все слова.
     - Переводчик - это значит, вы говорите за него. Он скажет вам, а вы -
нам.
     - Так, конечно. И тоже вы скажете мне, а я - ему. Но я  переводчик  -
это не все. Я тоже дипломат, очень сильно обученный.
     - То есть?
     - Помогать переговорам с вашим народом. Всему помогать изо всех  сил.
Наверно, очень много объяснять. Делать всякую помощь, что вам нужно.
     - Вы сказали, есть много разных миров и  много  разных  народов.  Это
значит - длинная, непрерывная цепь миров и народов?
     - Не в каждом мире есть народ. В некоторых никого нет. Совсем  никого
живого. В других мирах есть живые, но нет разумных. Еще  в  других  прежде
жили разумные, но теперь нет. - Он как-то странно повел рукой. - Это очень
печально, что случается с разумной жизнью. Она сильно  непрочная,  она  не
может оставаться всегда.
     - А разумные существа все - гуманоиды?
     - Гуманоиды? - неуверенно переспросил великан.
     - Ну, такие, как мы. Две руки, две ноги, голова.
     - Больше всех гуманоиды, - подтвердил он. - Больше всех - как вы и я.
     Сухонький вдруг забеспокоился и стал  дергать  моего  собеседника  за
жилет. Великан обернулся и  замер  -  воплощенное  внимание.  Потом  вновь
повернулся ко мне.
     - Очень волнуется, - объяснил  он.  -  Говорит,  все  здесь  больные.
Страдает большой жалостью. Никогда не видел столько ужасно больных.
     - Да нет же! - воскликнул я. - Он ошибается,  больные  лежат  у  себя
дома. Тут все здоровые.
     - Это не может быть, - сказал мистер Смит.  -  Он  горестно  поражен.
Может видеть внутри человека, видит - все плохо. Говорит,  кто  сейчас  не
больной, очень скоро сделается больной, говорит, внутри у  многих  болезнь
пока спит, может проснуться, у других внутри мусор  от  прежних  болезней,
надо выбросить.
     - А он может их подправить?
     - Не подправить. Полная починка. Тело будет совсем как новое.
     Между тем к нам потихоньку придвигался Хигги и за ним  еще  несколько
человек.  Большинство  оставалось  на  косогоре,  подальше  от  греха.   И
понемногу в толпе поднялся глухой говор. Сперва все онемели от  изумления,
но теперь языки развязались.
     - Хигги, - позвал я, - познакомься с мистером Смитом.
     - Смотри-ка! - удивился Хигги. - У них такие же имена, как у нас!
     Он протянул руку, мистер Смит секунду смотрел на нее  с  недоумением,
потом подал свою, и они обменялись рукопожатием.
     - Тот, другой, не может говорить, - объяснил я. - Он телепат.
     - Вот жалость! - посочувствовал Хигги. - А который из них врач?
     - Маленький, - сказал я. - И еще не известно, можно  ли  назвать  его
врачом. Похоже, что он чинит людей, они у него получаются как новенькие.
     - Ну, - заметил Хигги,  -  собственно,  докторам  так  и  полагается,
только это у них не очень выходит.
     - Он говорит, мы тут все как есть больные. И хочет всех нас  привести
в порядок.
     - Что ж, очень хорошо, -  одобрил  Хигги.  -  Весьма  любезно  с  его
стороны. Можно в здании муниципалитета устроить клинику.
     - Но ведь по-настоящему у нас больны только доктор  Фабиан,  Флойд  и
еще кое-кто. Он пришел лечить их, а не нас.
     - Ну что ж, сперва сведем его к ним, пускай он их  вылечит,  а  потом
устроим клинику. Раз уж он здесь, мы все попользуемся.
     - Если вы придете в соединение со  всеми  нами,  вы  можете  получать
такую услугу, как от него, в каждую надобную вам минуту,  -  вставил  свое
слово мистер Смит.
     - Про какое соединение он толкует? - спросил Хигги.
     - Это чтобы мы впустили на Землю пришельцев и присоединились к другим
мирам, их много и Цветы связали их между собой, - объяснил я.
     - А что, в этом есть смысл, - сказал Хигги. - И, наверно, он ничего с
нас не возьмет за услуги?
     - Как это - возьмет? - спросил Смит.
     - Ну - платы, - пояснил Хигги. - Звонкой монеты. Гонорара.
     - Эти выражения не постигаю, - сказал Смит.  -  Но  надо  все  делать
скоро, у моего собрата есть пациенты и кроме. Он и коллеги имеют призвание
обходить много миров.
     - Значит, они - доктора и для других миров? - переспросил я.
     - Вы ясно ухватили мое значение.
     - Стало быть, время терять не приходится, -  сказал  Хигги.  -  Тогда
займемся делом. Угодно вам обоим последовать за мной?
     - Со рвением! - воскликнул Смит.
     И гости вслед за Хигги стали подниматься в гору,  потом  зашагали  по
улице. Я побрел было за ними, но тут из моего дома с черного хода  выбежал
Джо Эванс.
     - Брэд! - закричал он. - Тебе звонят из госдепартамента!
     Меня вызывал Ньюком.
     - Я сейчас нахожусь в Элморе, - сказал он, по своему обыкновению сухо
и отрывисто. - Мы здесь вкратце передаем представителям печати то, что  вы
нам сообщили. Но они требуют встречи с вами,  им,  видите  ли,  непременно
надо с вами говорить.
     - Что ж, я не против. Пускай подойдут к барьеру.
     - А я очень против, - с досадой сказал Ньюком, - но они так нажимают,
что нет возможности отказать. Я вынужден дать согласие. Полагаюсь на  вашу
скромность.
     - Сделаю, что могу, - сказал я.
     - Хорошо. Воспрепятствовать не в моих силах. Через два часа.  На  том
же месте, где мы тогда встречались.
     - Ладно, - сказал я. - Надеюсь, я могу привести с собой приятеля?
     -  Можете,  -  разрешил  Ньюком.  -  И  ради  всего  святого   будьте
поосторожнее!



        22

     С понятием пресс-конференции мистер  Смит  освоился  очень  легко.  Я
объяснил ему, в  чем  тут  соль,  по  дороге  к  барьеру,  где  нас  ждали
журналисты.
     - Значит, они - передатчики, - сказал он, еще раз  проверяя,  так  ли
понял. - Вы им нечто говорите, а они говорят другим. Переводчики, как я.
     - Да, в этом роде.
     - Но ваш народ говорит одинаково. Механизм  учил  меня  одному  языку
только.
     - Потому что вам больше и не надо. Но люди на Земле говорят на разных
языках. Впрочем, газетчики нужны не поэтому. Понимаете, весь  народ  сразу
не может собраться и выслушать то, что мы хотим  сказать.  Поэтому  задача
репортеров распространять новости.
     - Новости?
     - То, что мы скажем.  Или  что  скажет  еще  кто-нибудь.  Их  дело  -
сообщать обо всем, что происходит. Где бы что ни случилось, репортеры  тут
как тут - и сразу сообщают. Держат весь мир в курсе событий.
     Смит чуть не пустился в пляс от восторга.
     - Как прекрасно! - воскликнул он.
     - Что ж тут прекрасного?
     - Так изобретательно! Придумать все это! Таким способом один разумный
говорит со всеми разумными. Все про него знают. Все  слышат,  что  у  него
есть сказать.
     Вот и барьер, по другую  его  сторону,  на  ближайшем  клочке  шоссе,
толпятся репортеры. Цепочка их тянется вправо и влево от полосы  асфальта.
Мы подходим, а фотографы и кинооператоры без передышки нас снимают.
     Наконец мы у самого барьера, с  той  стороны  сразу  десятки  голосов
начинают что-то выкрикивать, но тотчас же кто-то наводит порядок, и  тогда
заговаривает один:
     - Я Джадсон Барнс, от Ассошиэйтед Пресс. А вы, очевидно, Картер?
     - Он самый.
     - А кто этот джентльмен, ваш спутник?
     - Его зовут Смит, - сказал я.
     - Он, видно, прямо с маскарада? - поинтересовался кто-то другой.
     - Нет, он - гуманоид с одного из смежных миров. Он будет помогать нам
вести переговоры.
     - Здравствуйте, сэры, - солидно и дружелюбно промолвил мистер Смит.
     Из задних рядов кто-то выкрикнул:
     - Нам тут не слышно!
     - Есть микрофон, - сказав Барнс. - Вы не возражаете?
     - Кидайте сюда, - сказал я.
     Барнс бросил микрофон, я подхватил его  на  лету.  Провод  протянулся
сквозь барьер. Со своего места я видел рупоры, установленные на обочине.
     - Пожалуй, можно начинать, - сказал Барнс. - От властей мы,  понятно,
информацию  получили,  вам  незачем  повторять  все,  что  вы  им   раньше
рассказывали. Но есть кое-какие вопросы. И даже много вопросов.
     Кверху взметнулась добрая дюжина рук.
     - Давайте им слово по одному, - предложил Барнс.
     Я кивнул долговязому сухопарому субъекту.
     -  Благодарю  вас,  сэр.  Калеб  Риверс,  от  "Канзас-Сити  стар",  -
представился он. - Насколько мы понимаем, вы сейчас выступаете от  лица  -
как бы это выразиться? - от лица  другого  народа,  от  населения  другого
мира. Не могли бы вы точнее определить свое положением. Выступаете вы  как
их официальный представитель, или неофициальный оратор,  или  своего  рода
посредник? Этого нам пока никто не разъяснил.
     - Я отнюдь не официальное лицо. Вы что-нибудь слыхали про моего отца?
     - Да, - сказал Риверс, - нам говорили, что он нашел какие-то цветы  и
очень заботливо за ними ухаживал. Но согласитесь, мистер Картер, что  это,
мягко говоря, еще не делает вас пригодным  для  роли,  которую  вы  сейчас
играете.
     - Ни для какой я роли не пригоден. Скажу по  совести,  эти  пришельцы
вряд  ли  могли  выбрать  худшего   представителя.   Но   тут   есть   два
обстоятельства, с которыми волей-неволей надо считаться. Во-первых,  кроме
меня, никого нет под рукой, я - единственный человек,  который  побывал  в
том мире. Во-вторых, и это очень важно, они мыслят не  так,  как  мы,  они
просто не могут думать по-нашему. То, что с  их  точки  зрения  разумно  и
логично, с нашей,  может  быть,  просто  глупо.  И  наоборот,  наши  самые
блестящие рассуждения могут им показаться вздором.
     - Понимаю, - сказал Риверс. - Но, хотя вы откровенно  признаете,  что
не годитесь на роль дипломата и посредника, вы все же за нее  взялись.  Не
объясните ли нам, почему именно?
     - У меня нет другого выхода. Положение таково,  что  надо  попытаться
поскорее  установить  хоть  какое-то  взаимопонимание  между  нами  и  тем
народом. Не то начнется хаос, и тогда с ним уже не совладать.
     - Что вы имеете в виду?
     - Сейчас весь мир напуган, - сказал я. - Нужно как-то объяснить,  что
же происходит. Нет ничего хуже  бессмысленных  случайностей,  беспричинных
страхов, а покуда  тот  народ  считает,  что  для  взаимопонимания  что-то
делается, они, я думаю, оставят этот барьер как есть и ничего  другого  не
предпримут. Сейчас они, по-моему, ничего нового не  затевают.  Я  надеюсь,
что положение хуже не  станет,  а  тем  временем,  может,  мы  с  ними  до
чего-нибудь и договоримся.
     Мне махали руками другие репортеры, и я дал одному знак говорить.
     - Фрэнк Робертс от "Вашингтон пост", -  представился  он.  -  У  меня
вопрос относительно этих переговоров.  Насколько  я  понял,  чужаки  хотят
получить доступ в наш мир, а взамен предлагают  нам  пользоваться  богатым
запасом знаний, собранных ими за долгое время.
     - Все правильно, - сказал я.
     - Для чего им нужно, чтобы мы их к себе пустили?
     - Я и сам не вполне понимаю. Видимо,  только  через  нашу  Землю  они
могут двигаться дальше, в другие миры. Похоже, что все  эти  смежные  миры
расположены в определенном  порядке  и  надо  идти  подряд,  перескакивать
нельзя. Честно признаюсь, вся эта премудрость  мне  не  по  зубам.  Сейчас
можно сделать только одно: согласиться вести с ними переговоры.
     - Кроме общего предложения вступить в  переговоры,  вам  не  известны
какие-либо конкретные условия?
     - Нет. Может, какие-то условия и существуют. Но я их не знаю.
     - Однако сейчас у вас есть... ну, скажем, советник. Нельзя ли  задать
вопрос непосредственно этому вашему мистеру Смиту?
     - Вопрос? - встрепенулся Смит. - Принимаю ваш вопрос!
     Он явно обрадовался, что и на него обратили внимание. Не без опаски я
передал ему микрофон.
     - Говорите прямо в эту штуку, - предупредил я его.
     - Знаю. Я наблюдал.
     - Вы отлично  владеете  нашим  языком,  -  сказал  ему  корреспондент
"Вашингтон пост".
     - Немножко. Механизм учил меня.
     - Можете вы что-нибудь прибавить относительно особых условий?
     - Не ухватываю, - сказал Смит.
     - Есть ли какие-то условия, на которых вы и все народы  других  миров
будете настаивать, прежде чем прийти к соглашению с нами?
     - Единственно только одно.
     - Какое же?
     - Проливаю свет. У вас есть явление, называется война.  Очень  плохо,
конечно, но можно исправить. Рано или поздно народы вырастают из детства и
перестают играть войной.
     Он помолчал, обвел всех взглядом.  Журналисты  молча  ждали.  Наконец
кто-то - не корреспондент "Вашингтон пост" - сказал:
     - Да, конечно, в войне хорошего мало, но при чем тут...
     - Сейчас  отвечаю,   -   сказал   Смит.   -   У   вас   очень   много
расщепительного... не отыскиваю слово...
     - Расщепляющихся материалов, - подсказал кто-то.
     - Совсем верно. Расщепляющиеся материалы. У вас их  много.  Так  один
раз было в одном другом мире. Когда мы пришли,  уже  ничего  не  осталось.
Никого живого. Нигде  совсем  ничего.  Было  так  печально.  Всякая  жизнь
погублена и кончена. Мы опять устроили там жизнь, но об этом так  печально
думать. Не должно случиться здесь. Значит, мы необходимо настаиваем: такие
расщепляющиеся материалы разделить далеко, в разных местах, в каждом месте
немножко.
     - Э, постойте-ка! - закричал кто-то  из  репортеров.  -  Вы  требуете
разделить расщепляющиеся материалы. Как я понимаю,  вы  хотите,  чтобы  мы
рассредоточили запасы,  разобрали  бомбы  и  чтобы  в  одном  месте  могло
храниться лишь самое  ничтожное  количество.  Чтобы  нельзя  было  собрать
никакой бомбы, так, что ли?
     - Вы очень скоро понимаете, - сказал Смит.
     - А откуда вы узнаете, что материалы и вправду рассредоточены? Может,
какое-нибудь государство скажет, что оно  выполнило  ваше  условие,  а  на
самом деле все останется, как было? Почем знать? Как вы это проверите?
     - Будем наблюдать.
     - У вас есть способ как-то обнаружить расщепляющиеся материалы?
     - Так, совсем правильно, - подтвердил Смит.
     - Ну, даже если вы будете знать... скажем  так:  вы  обнаружили,  что
где-то остались  большие  количества,  не  рассредоточенные...  и  как  вы
поступите?
     - Распустим их в воздух, - скамью Смит. - Очень громко обезвредим.
     - Но...
     - Мы назначаем окончательное  время.  Непременно  в  такой  день  все
запасы разделить. Пришел такой день, и в некотором месте запасы все  равно
есть, тогда они авто... авто...
     - ...автоматически.
     - Спасибо, очень добрый. Это самое слово, никак не мог  достать.  Они
автоматически взрываются в воздух.
     Настила неловкое молчание. Я понимал,  репортеры  гадают:  может,  их
провели, разыграли? Может, они просто попались на удочку ловкого мошенника
в каком-то дурацком жилете?
     - Уже наш механизм совсем точно показывает, где есть  все  запасы,  -
небрежно заметил Смит.
     - Ах, черт меня подери! -  охрипшим  от  волнения  голосом  выкрикнул
кто-то. - Та летучая машинка времени!
     И тут они как с  цепи  сорвались  -  наперегонки  бросились  к  своим
машинам. Никто нам больше слова не сказал,  никто  и  не  подумал  с  нами
попрощаться: они спешили сообщить миру новость.
     Ну, вот и все, подумал я с горечью. Я был точно выжатый лимон.
     Теперь пришельцы вольны нагрянуть к нам, когда им  вздумается  и  как
вздумается, человечество будет в восторге. Они не могли бы  найти  лучшего
способа добиться своего  -  никакие  доводы,  уговоры,  никакие  посулы  и
приманки не принесли бы им такого быстрого и верного успеха.  Эта  новость
вызовет бурю ликования во всем мире, миллионы людей  потребуют,  чтобы  их
правительства  немедля  согласились  на  это   единственное   выставленное
пришельцами условие, и никто не станет слушать никаких здравых  и  трезвых
советов.
     Любое соглашение между нами и пришельцами, если это не пустые  слова,
а договор,  который  можно  осуществить  на  деле,  непременно  должно  бы
строиться на практической, реальной основе, чтобы было какое-то равновесие
и возможность проверки. Каждая сторона обязуется внести  свой  вклад  -  и
твердо знает, что, нарушив обязательства, неминуемо должна  будет  понести
определенное  наказание.  А  теперь  конец  всякому  равновесию  и  всякой
проверке, дорога пришельцам открыта. Они предложили то единственное,  чего
жаждали народы - не правительства, а  именно  народы,  во  всяком  случае,
верили, что жаждут этого превыше всего на свете - и, конечно, будут  этого
требовать, и ничем их не остановишь.
     И все это обман. Меня обманом заставили пронести на Землю ту машинку,
меня прижали к стене, так что поневоле пришлось  просить  о  помощи,  -  и
помощь явилась в лице этого  самого  Смита,  по  крайней  мере  он  в  ней
участвует. И его сообщение о единственном условии пришельцев тоже едва  ли
не обман. Все это старо, как мир. Люди ли, пришельцы ли -  все  одинаковы.
Если  чего  захочется  позарез  -  добывают  правдами  и  неправдами,   не
стесняются, тут уж все средства хороши.
     Где нам с ними тягаться. Они с самого начала умели нас перехитрить, а
теперь мы и вовсе выпустили вожжи из рук, и на этом Земле - крышка.
     Смит удивленно смотрит вслед убегающим репортерам.
     - Что такое?
     Будто не понимает. Ох, свернуть бы ему шею...
     - Идем, - сказал я. - Отведу вас в муниципалитет. Ваш приятель сейчас
там лечит людей.
     - Но почему так бегут? Почему так кричат? Какая причина?
     - Еще спрашивает! - сказал я. - Вы же сами заварили эту кашу.



        23

     Я вернулся домой - и застал  там  Нэнси,  она  ждала  меня,  сидя  на
крыльце. Она вся сжалась, затаилась, одна против всего мира. Я  увидал  ее
издали и ускорил шаг, никогда в жизни я так ей не радовался.  Во  мне  все
смешалось: и радость, и смирение, и такая нахлынула безмерная, еще ни разу
не испытанная нежность, что я едва не задохнулся.
     Бедная девочка! Нелегко ей. Дня не прошло, как она вернулась домой, и
вдруг в ее родном доме, в том Милвилле, какой она помнила  и  любила,  все
полетело в тартарары.
     Из  сада,  где,  наверно,  все  еще  росли  на   кустиках   крохотные
пятидесятидолларовые бумажки, донесся крик.
     Я отворил калитку, услыхал этот яростный вопль да так и застыл.
     Нэнси подняла голову и увидела меня.
     - Это ничего, Брэд, - успокоила она. - Это просто Хайрам. Хигги велел
ему сторожить деньги. А в сад все время лезут ребятишки,  знаешь,  мелюзга
лет по восемь, по десять. Им только хочется сосчитать,  сколько  денег  на
каждом кусте. Они ничего плохого не делают. А Хайрам все равно их  гоняет.
Знаешь, иногда мне его жалко.
     - Хайрама жалко? - изумился  я.  Вот  уж  не  ждал:  по-моему,  можно
пожалеть кого угодно, только не Хайрама. - Да он же просто болван и гад.
     - Но этот болван и гад что-то хочет доказать всему свету, а что  -  и
сам не знает.
     - Что у него силы, как у быка...
     - Нет, - сказала Нэнси, - совсем не в том суть.
     Из сада во весь дух выбежали два мальчугана и мигом скрылись в  конце
улицы. Хайрама не было видно.  И  вопли  затихли.  Он  свое  дело  сделал:
прогнал мальчишек.
     Я сел на ступеньку рядом с Нэнси.
     - Брэд, - сказала она. - Все очень нехорошо. Все идет как-то не так.
     Я только головой мотнул: конечно, она права.
     - Я была в муниципалитете, - продолжала  Нэнси.  -  Там  это  ужасное
существо, эта сморщенная обезьяна всех лечит. Папа тоже там. Помогает. А я
просто не могла оставаться. Это невыносимо.
     - Ну, что уж тут такого плохого? Этот... это существо -  называй  как
хочешь, - вылечил нашего дока Фабиана. Док опять на ногах,  бодрый,  будто
заново родился. И у Флойда Колдуэлла больше не болит сердце, и...
     Ее передернуло.
     - Вот это и ужасно. Они все как будто заново родились. Стали крепче и
здоровей, чем когда-либо. Он их не лечит, Брэд, он их чинит,  как  машины.
Колдовство какое-то. Даже непристойно. Какой-то сухой, морщинистый  карлик
оглядывает людей, не говоря ни слова, просто обходит кругом  и  оглядывает
со всех сторон, и совершенно ясно, что он их  не  снаружи  осматривает,  а
заглядывает в самое нутро. Я это чувствую. Не знаю как, но  чувствую.  Как
будто он залезает к нам внутрь и... - Она вдруг оборвала на  полуслове.  -
Ты меня прости. Напрасно я так говорю. Это даже как-то не очень прилично.
     - Вообще наше положение не очень приличное, - сказал  я.  -  Пожалуй,
придется менять свои понятия  о  том,  что  прилично,  а  что  неприлично.
Пожалуй, очень многое придется менять и самим меняться.  И  это  будет  не
слишком приятно.
     - Ты говоришь так, как будто все уже решено.
     - Боюсь, что так оно и есть.
     И я повторил ей то, что  Смит  сказал  репортерам.  На  душе  немного
полегчало. Больше я ни с  кем  не  мог  бы  поделиться.  Слишком  угнетало
ощущение собственной вины, всякому другому, кроме Нэнси, я  постыдился  бы
хоть словом обмолвиться.
     - Зато теперь не бывать войне, - сказала Нэнси. - Во  всяком  случае,
такой войне, какой все на свете боялись.
     - Да, войне не бывать. - Меня это почему-то не очень утешало. - Но  с
нами может случиться что-нибудь еще похуже войны.
     - Хуже войны ничего не может быть.
     Ну, конечно, так будут говорить все  и  каждый.  Может  быть,  они  и
правы. Но теперь на нашу Землю  явятся  пришельцы  -  и,  раз  уж  мы  это
допустили, мы в их власти. Они нас провели, и нам нечем защищаться. Цветам
довольно к нам проникнуть - и они могут  вытеснить,  подменить  собою  все
растения на всей Земле, а мы и знать