Клиффорд Саймак. Зачем их звать обратно с небес? 1 Присяжные радостно зашумели. Принтер выстреливал распечатку вердикта, строчки ровно ложились на бумажную полосу, затемняли ее. Принтер замолк, и судья кивнул клерку. Тот подошел к Присяжным и принял вердикт. Держа его обеими, по ритуалу, руками, он повернулся к судье. - Подсудимый, - сказал судья, - встаньте лицом к Присяжным. Фрэнклин Чэпмэн дрожа поднялся, встала рядом с ним и Энн Харрисон. Она дотронулась до его руки и сквозь ткань рубашки уловила легкую дрожь. Я должна была выполнить работу лучше, сказала она себе. Хотя, конечно, этим делом она занималась куда серьезнее, чем многими другими. Сердце ее лежало к этому человеку, такому жалкому, попавшему в ловушку. Может быть, думала она, женщина не должна защищать мужчину в суде. Может быть, раньше, когда присяжные еще были людьми... Но не здесь, где Присяжными стал компьютер, и обсуждению подлежат лишь нюансы закона. - Теперь, - обратился к клерку судья, - зачтите вердикт. Она взглянула на прокурора, сидящего за столом с лицом суровым, епископским - вполне подобающим судебному процессу. Орудие, вздохнула она, всего лишь орудие правосудия, как и Присяжные. В помещении было сумрачно и тихо, в окна светило заходящее солнце. Сидевшие в первых рядах газетчики высматривали малейшее проявление чувств, любое, пусть незначительное движение, жест - любую зацепку, пригодную для сочинения историйки. Люди с камерами приготовились запечатлеть тот миг, когда вечность и небытие начнут бороться на весах. Но Энн знала - колебания здесь почти невозможны. Защиту строить не на чем. Его приговорят к смерти. Клерк приступил к чтению: - Решение Присяжных по делу "Государство против Фрэнклина Чэпмэна" состоит в следующем: Чэпмэн обвиняется в преступной небрежности и вопиющей служебной безответственности, которые повлекли за собой задержку доставки умершей Аманды Хэккет, что вызвало полное разрушение тела. Утверждение обвиняемого, что он не может нести личную ответственность за техническое состояние транспорта, представляется неуместным. Он лично отвечал за доставку тела. Возможно, имеются лица, также несущие ответственность за допущенную халатность, но степень их вины не может оказать влияния на данное решение суда. Обвиняемый признается виновным по каждому пункту обвинительного акта. В силу отсутствия смягчающих обстоятельств, апелляция не предусмотрена. Чэпмэн осел и замер на стуле. Он оцепенел, сидел прямо, крепко сцепив громадные руки, лицо его походило на слепок. Он сразу все понял, подумала Энн Харрисон. Поэтому и оставался таким безучастным. Его не обнадежили ни ее адвокатские хлопоты, ни уверения. Она старалась поддержать его, но он ей не верил, и был прав. - Имеет ли защитник ходатайство? - осведомился судья. - С вашего позволения, ваша честь, - ответила Энн. Он хороший человек, сказала она себе. Старается быть добрым, а не получается. Закон не позволяет. Он выслушает, откажет, огласит приговор, и это - конец. Все очевидно, и апелляции нет. Она взглянула на выжидающих газетчиков, посмотрела на объективы телекамер и ощутила, как кровь пульсирует в венах. Благоразумно ли, спросила она себя в последний раз, то, что она намерена сказать? Тщетно да, но есть ли в этом хоть какой-то смысл? И тут, колеблясь в нерешительности, она поняла, что не должна смолчать, ведь это ее обязанность, долг, а не исполнить долг она не может. - Ваша честь, - начала она, - мое ходатайство состоит в том, чтобы данный вердикт был отменен на основании предвзятости, имевший место в ходе слушания. Обвинитель вскочил с места. Судья движением руки приказал ему сесть. - Мисс Харрисон, - сказал судья, - я не вполне уверен, что уловил смысл ваших слов. Что вы имеете в виду под предвзятостью? Она обогнула стол и подошла вплотную к судье. - Я имею в виду, - продолжала Энн, - что основная улика связывается с неисправностью транспорта. - Согласен с вами, - серьезно кивнул судья. - Но где здесь предубеждение? - Ваша честь, - выдохнула Энн Харрисон, - ведь Присяжные тоже механические. Обвинитель снова вскочил на ноги. - Ваша честь! - завопил он. - Ваша честь! Судья стукнул молоточком. - Я все слышу, - строго заметил он обвинителю. Газетчики встрепенулись, они строчили в блокнотах и переговаривались между собой. Линзы объективов, казалось, засверкали еще ослепительней. Обвинитель сел. Шум стих, в зале повисла мертвая тишина. - Мисс Харрисон, - осведомился судья, - значит ли это, что вы подвергаете сомнению объективность Присяжных? - Да, ваша честь. В том, что касается механизмов. Я не утверждаю, что пристрастность была сознательной, но бессознательное предубеждение налицо. - Смехотворно! - воскликнул обвинитель. Судья махнул в его сторону молоточком: - Успокойтесь! - Да, я повторяю, - продолжила Энн, - могло сказаться бессознательное предубеждение. И далее, я утверждаю, что любому механическому устройству недостает качеств, без которых правосудие невозможно, а именно - чувства сострадания и человеческого достоинства. Допустим, что закон олицетворяет сверхчеловеческий, всеобщий правопорядок, но... - Мисс Харрисон, - прервал ее судья, - вы пытаетесь читать нотации суду. - Приношу свои извинения, ваша честь. - Вы закончили? - Да, ваша честь. - Что же, отлично. Я отклоняю ваше ходатайство. Имеются ли другие? - Нет, ваша честь. Она вернулась на свое место, но осталась стоять. - В таком случае, - сказал судья, - не вижу причины откладывать вынесение приговора. Впрочем, подобными полномочиями я и не обладаю. В таких случаях закон высказывается вполне определенно. Обвиняемый, встаньте. Чэпмэн медленно поднялся. - Фрэнклин Чэпмэн, - начал судья, - по приговору суда вы признаетесь виновным без права на апелляцию и лишаетесь сохранения вашего тела после смерти. Однако никоим другим образом ваши гражданские права ущемлены не будут. Он стукнул молотком. - Суд окончен. 2 Ночью кто-то написал лозунг на стене из красного кирпича. Крупная, исполненная желтым мелом, надпись вопрошала: ЗАЧЕМ ИХ ЗВАТЬ ОБРАТНО С НЕБЕС? Дэниэл Фрост пристроил свою изящную двухместную машину из стоянке возле Нетленного Центра, вышел и с минуту разглядывал буквы. С недавних пор таких воззваний стало появляться довольно много, и ему, отчасти из праздного любопытства, хотелось бы узнать, в чем тут дело. Маркус Эплтон, наверное, объяснил бы ему, только Эплтон - шеф отдела безопасности Нетленного Центра и человек занятой, так что в последнее время Фрост видел его лишь пару раз. Конечно, если происходит нечто существенное, Маркус, разумеется, в курсе. Трудно представить, успокаивал себя Фрост, что Маркус может быть о чем-либо не осведомлен. К нему подошел работник автостоянки: - Доброе утро, мистер Фрост, - поприветствовал он, поднеся руку к козырьку. - Улицы, похоже, нынче забиты. Да, в самом деле. Магистрали были переполнены небольшими машинами, схожими с той, которую припарковал Фрост. Их плавные, изогнутые кузова сверкали на утреннем солнце, и до стоянки доносилось слабое электрическое гудение множества моторов. - Как обычно, - кивнул Прост. - Кстати. Вы бы взглянули на задний бампер. Ткнулся там кто-то. - Может, ему и досталось, - хмыкнул служащий. - Погляжу, конечно. А как насчет подвески, я могу заняться. - Да ведь там все в порядке, - поморщился Прост. - Все равно, проверю. Много времени не отнимет, а к чему рисковать. - Да, вы правы, - вздохнул Прост. - Спасибо, Том. - Нам вместе работать, - ответил тот. - Как это было: "Берегите друг друга!". Правильный девиз. Кажется, его сочинил кто-то из вашего отдела? - Да, - согласился Прост. - Не так давно. Девиз соучастия, одно из наших лучших достижений. Он нагнулся, прихватил с сиденья портфель и сунул его под мышку. Изнутри портфель распирал пакет с ленчем. Прост ступил на эскалатор, направляясь к одной из площадок, окружавших громадное здание Нетленного Центра. На эскалаторе он, как обычно, по непонятной для самого себя причине, запрокинул голову и прилип взглядом к устремленной ввысь громаде. Бывало, в непогоду вид на здание закрывали облака, но в ясный день конструкция стремилась в поднебесье, и верхние этажи словно растворялись в голубой дымке. Взглянув на сооружение, всякий ощущал головокружение при мысли, что создано это человеческими руками. Фрост покачнулся и вовремя пришел в себя. Не следовало бы так заглядываться, попенял он себе. Или, по крайней мере, подождать с этим до площадки. Эскалатор шел всего в двух футах над землей, но, если не глядеть под ноги, то можно упасть и сломать себе шею, ничего невозможного в этом нет. Фрост в сотый раз изумился, отчего никому не пришло в голову оградить эскалатор перилами. Он доехал до площадки, сошел с эскалатора и присоединился к густой толпе, стремящейся в здание. Прижимая к себе портфель, он старался хоть как-то уберечь свой ленч, хотя знал, что шансы невелики - в толчее пакет всякий раз превращался в лепешку. Может быть, прикинул он, сегодня стоит обойтись без обычного молока? Раздобыть к ленчу стакан воды, этим и ограничиться. Фрост облизал пересохшие вдруг губы. Или можно сэкономить на чем-то другом? Очень уж он любил ежедневный стакан молока... Впрочем, не в молоке дело, надо изыскать способ возместить стоимость ремонта машины. Эта трата не была запланирована и могла расстроить бюджет. А если Том установит, что надо чинить подвеску, то вот и еще один расход. Фрост беззвучно застонал. Но, разумеется, он сознавал, что человек ни имеет права рисковать, и не только на дороге. Ничего, что могло бы угрожать жизни! Никаких опрометчивых затей, никакого альпинизма, никаких полетов - только на практически безопасном вертолете, никаких автогонок и кровожадных видов спорта. Главное - надежность; ровность хода эскалаторов, ступеньки из эластичного материала - все, чтобы исключить несчастный случай. Даже воздух огражден от загрязнения: заводские дымы фильтруются, машины не чадят допотопным горючим, но работают на вечных батареях, приводящих в движение электромоторы. Первая жизнь человека должна быть очень долгой, ведь это его единственная возможность составить себе капитал для следующей. И поскольку цель общества состоит именно в том, чтобы добиться ее максимального продления, то нельзя допускать, чтобы неосмотрительность или тяга к чрезмерной экономии (вроде постоянного желания избежать ремонта машины) отняли годы, необходимые для накопления средств, предназначенных для жизни второй. Медленно продвигаясь вперед, он вспомнил, что сегодня совещание, так что придется убить час, а то и больше, выслушивая обычные разглагольствования Б.Д. об общеизвестных истинах. Когда же Б.Д. закончит, то уже руководители отделов и групп проектирования заведут разговор о своих проблемах, которые они вполне в состоянии разрешить и самостоятельно, но говорить о которых все равно станут - затем лишь, чтобы продемонстрировать свою преданность делу. Пустая трата времени, вздохнул Прост, но как ее избежать? Вот уже несколько лет, начиная с тех пор, как он возглавил отдел общественной информации, каждую неделю приходилось убивать время на совещаниях, ерзая при мысли о делах, скопившихся на его столе. Маркус Эплтон, подумал он, вот - единственный среди нас с характером. Совещаний тот избегал. Впрочем, он мог себе это позволить. Отдел безопасности - дело особое. Чтобы быть эффективной, безопасность должна располагать большей свободой, нежели остальные отделы Нетленного Центра. Когда-то, вспомнил Фрост, ему хотелось обсудить на совещаниях и проблемы своего отдела. Но искушению он не поддался, и теперь был этому рад: все советы и предложения, как правило, оказываются полной ерундой. И, уж конечно, его жалобы не помешали бы сотрудникам других отделов сваливать на него работу, хоть мало-мальски имеющую отношение к его компетенции. Главное, не уставал убеждать себя Фрост, делать свое дело, держать язык за зубами и сохранять всякую идущую в руки денежку. Он задумался, кто именно сочинил лозунг на красной кирпичной стене. Такой он видел впервые, лозунг был удачнее предыдущих, и Прост с удовольствием привлек бы к работе человека, который его придумал. Но искать автора - напрасный труд. Это, наверняка, работа Святых, а они - ребята упрямые. Фрост не мог понять, чего они добиваются, противопоставляя себя Нетленному Центру. Ведь Центр не действует против чьей-либо веры, Центр просто реализует долгосрочную биологическую программу, основанную исключительно на научном подходе. Он поднялся по ступенькам, медленно протиснулся внутрь и оказался в вестибюле. Держась правой стороны, Фрост постепенно приближался к киоску, где торговали табаком, наркотиками и всякой всячиной. У прилавка с наркотиками, как обычно, не протолкнуться. По дороге на службу люди заходят сюда, чтобы приобрести пилюли грез - галлюциногены, которые доставят им вечером несколько приятных часов. Фрост наркотики не употреблял и употреблять не собирался, ему это казалось глупой тратой денег. Тем не менее он допускал, что есть люди, которым необходимо компенсировать недостаток тех волнений и страстей, что были привычны когда-то - когда смерть постоянно дышала человеку в затылок, окончательная смерть. Для таких людей жизнь, наверное, бесцветна, скучна; они не знают стремления к цели, забыли о ней - об этой прекрасной цели, забыть, что их теперешняя жизнь - лишь время подготовить себя к вечности. Продираясь сквозь толпу, он, наконец, достиг киоска. Чарли, его владелец, завидев приближающегося Фроста, извлек из-под прилавка кляссер с марками. - Доброе утро, мистер Фрост, - приветствовал он. - Есть кое-что специально для вас. - Снова Швейцария, как я вижу, - хмыкнул Прост. - Чудесные марки, - убежденно сказал Чарли. - Рад, что их купите именно вы. Через сто лет не пожалеете. Прост взглянул на правый нижний угол кляссера. 1.30 - было написано там карандашом. - Сегодня, - прикинул Чарли, - они стоят доллар восемьдесят пять. 3 Ночью ветер снова повалил крест. Беда в том, размышлял поутру Огден Рассел, протирая глаза от гноя, что песок ненадежен. Если бы найти подходящие валуны и навалить их у основания, тогда речной ветер ничего не сможет сделать. Надо что-то предпринять, ведь не подобает кресту столь жалко крениться при всяком порыве ветра. Не соответствует это ни святости символа, ни набожности воздвигшего крест. Сидя на песке, слушая веселое утреннее журчание реки, Рассел думал о том, мудро ли он поступил, избрав этот островок для своего одиночества. Одиночество ему удалось, но все же явно чего-то недоставало. Комфорта, вот чего. Но ведь, напомнил он себе, я искал здесь не комфорт. Комфорт остался там, в мире, от которого он отвернулся. Но он отринул и это, и многое другое - в поисках чего-то более возвышенного и значительного, в поисках того, чье существование ощущал, но все никак не мог обрести. - Но, Господи, я ведь старался! - простонал он. - Боже мой, я ведь так старался! Он встал и очень осторожно потянулся, все тело ломило от речной сырости, от ветра, от ночевок под ветхим одеялом. Да и как согреться, вся его одежда лишь старые, отрезанные выше колен брюки. Он потянулся и стал размышлять, следует ли заняться крестом до молитвы или молитва будет услышана и так. Наконец он решил, что крест есть крест, и не важно - установлен он или лежит на песке. Стоя над рекой, он боролся с навязчивыми мыслями, пытаясь заглянуть себе в душу, проникнуть в вечную тайну мира, скрытого еще глубже души - вечно неуловимого и непостижимого. Но озарение не возникало, ответ не приходил, не приходил никогда. А сегодня хуже прежнего; единственное, о чем он мог думать в это утро - обожженная, шелушащаяся кожа, ссадины от долгого стояния на коленях, голодные спазмы в желудке, и самое главное - попалась ли рыба на крючки расставленных с вечера снастей. И если теперь, после месяца ожидания, думал он, ответа все еще нет, то его, наверное, просто не существует, и я ошибся в выборе пути, взывая к несуществующему, к несуществовавшему никогда Богу. А может, я звал не тем именем... Хотя имя не может иметь никакого значения. Имя - это только имя, не более. Символ. Ведь, напомнил он себе, то, что я ищу, это просто - понимание и вера, глубина веры и мощь понимания, присущие людям и прежде. Для веры, несомненно, должно быть основание, и это основание можно отыскать. Не могло же ошибаться все человечество. Любая религия всегда нечто большее, чем просто вымысел человека, желающего заполнить мертвую пустоту своего сердца. Даже неандертальцы хоронили умерших лицом к восходу, кидали в могилу горсть красной охры - символ второй жизни, клали рядом с мертвецами их оружие и украшения - то, что понадобится им в будущем существовании. Он должен узнать! Он заставит себя узнать! И он узнает, проникнув в тайны естества. Жизнь, размышлял он, нечто-большее, чем пребывание на этой земле, пусть даже сколь угодно долгое. Кроме пробужденной, обновленной и бессмертной плоти должна существовать и какая-то другая вечность. Сегодня, сейчас он заново посвятит себя поиску. Он будет дольше стоять на коленях, искать будет глубже и, кроме поисков, не допустит в свою жизнь более никого - и его день настанет! Где то там, в будущем, есть час и мгновение, когда он обретет ясность и веру, но никому не ведомо, когда этот час настанет - может быть, он уже близок. Для этого ему понадобятся все силы, поэтому надо подкрепить плоть - немедленно, еще до молитвы. И тогда подкрепленный, с новыми силами он отправится на поиски истины. Обогнув песчаный карьер, он дошел до ив, к которым были привязаны лески и потянул за них. Они легко вышли из воды и оказались пустыми. Мощный приступ голода скрутил его тело. Что ж, опять придется довольствоваться моллюсками. От этой мысли он ощутил тошноту. 4 Б.Д. резко постучал карандашом по столу, подавая сигнал к началу совещания. Благожелательно оглядев присутствующих, он обратился к Эплтону: - Рад видеть вас, Маркус. Вы у нас гость не частый, видимо, что-то серьезное? - Да, Б.Д., - хмуро ответил Эплтон радушному Б.Д. - Проблема есть, и она не только моя. - А как у нас дела с кампанией по бережливости, Дэн? - Б.Д. кинул взгляд на Фроста. - Продвигаются, - ответил тот. - Рассчитываем на вас. - Б.Д. стал серьезен. - Кампания должна быть эффективной. Я слышал, что капиталовложения в монеты и марки продолжают расти... - Беда в том, - начал оправдываться Фрост, - что марки и монеты очень удобны для долговременных вложений... Питер Лэйн, казначей, нервно заерзал на стуле: - Чем скорее вы добьетесь хоть чего-то, тем лучше. Падает спрос на наши акции. - Лэйн недовольно оглядел собравшихся и произнес таким тоном, словно это было ругательство: - Марки и монеты... - Мы могли бы положить этому конец, - заметил Маркус Эплтон. - Одно слово и никаких там памятных, юбилейных, благотворительных и прочих коллекционных выпусков. - Но вы забываете, - повернулся к нему Фрост, - что дело не только в марках и монетах. Ведь есть еще и живопись и фарфор, и многом другое. Да что угодно может возрасти в цене за короткое время! Торговлю не остановишь. - Ничего мы не будем останавливать! - резко вмешался Б.Д. - И так уже полно разговоров о том, что мы хотим завладеть миром. - Думаю, что именно эти разговоры активизируют Святых. Какие-то они неприятные, хоть ничего особенного и не вытворяют, - заметил вице-президент Карсон Льюис, руководитель технологического отдела. - Сегодня появилась новая надпись, - заявил Лэйн. - Весьма удачная, кстати. - Уже нет, - процедил сквозь зубы Эплтон. - Я понимаю, что уже нет, - съехидничал Лэйн. - Но бегать за этими людишками с ведром и тряпкой - как-то несерьезно. - Не думаю, - скептически отозвался Льюис, - что возможны какие-либо другие меры. Идеально было бы покончить с ними раз и навсегда, но вряд ли это возможно. Впрочем, надеюсь, что Маркус со мной согласится, может быть, мы сумели бы отчасти управлять ими? - Мне кажется, - поморщился Лэйн, - что мы могли бы поворачиваться и попроворнее. В последнее время эти лозунги появляются все чаще. У Святых, надо полагать, целый отряд ночных рисовальщиков. И не только здесь - повсюду. И в Чикаго, и по всему Западному побережью, и в Европе, и в Африке. - Когда-нибудь, - парировал Эплтон, - этому придет конец. Это я вам могу обещать. Зачинщиков не очень много, мы поймем их. - Но только без шума, Маркус, - встревожился Б.Д. - Я настаиваю, чтобы все прошло тихо. - Очень тихо, - сверкнул улыбкой Эплтон. - Но ведь не только же лозунги, - не унимался Лэйн. - Еще и слухи! - Слухи нам не вредят, - успокоил его Б.Д. - Некоторые не вредят, конечно, - заметил Льюис. - Тем которые придумываются лишь затем, чтобы языки поупражнять. Но есть слухи и не беспочвенные. Я имею в виду те, что касаются деятельности Нетленного Центра. Правда в них искажена до неузнаваемости и уже одно это может нам повредить. Нам и нашему облику. Сильно повредить. Но меня интересует другое: каким образом Святые добираются до подобных сведений? Я опасаюсь, что им удалось создать целую информационную сеть - и здесь, и в других отделениях Центра. Вот этому надо положить конец немедленно. - Нельзя утверждать, - запротестовал Лэйн, - что все слухи распускаются Святыми. Кажется, мы им приписываем слишком многое. А это просто компания психопатов с дурацкими идеями. - Если бы психопатов... - вмешался Эплтон. - Психопатов бы мы просто изолировали. Нет, это деятели весьма ловкие. Плохо, если мы их недооценим. Мой отдел занимается ими постоянно, и знаем о них мы уже довольно много. Так что вскоре... - Склонен согласиться с вами, - перебил его Льюис, - в том, что это активная и хорошо организованная оппозиция. Мне представляется, что у них есть определенные связи с Бродягами, и если обстановка для кого-либо из Святых становится критической, то он просто уходит в пустыню и находит убежище у Бродяг... - Бродяги более-менее являются тем, чем они представляются, - покачал головой Эплтон. - Вы слегка преувеличиваете, Карсон. Толку от Бродяг никакого, это просто патологически неприспособленные люди, которые нигде не могут найти себе места. Да их всего-то что-то около одного процента. - Меньше, чем полпроцента, - уточнил Лэйн. - Вот-вот, они составляют менее половины процента населения. Объявили себя свободными от нас, скитаются кучками по пустыне, как-то сводят концы с концами... - Коллеги, - взял бразды правления в свои руки Б.Д. - Я полагаю, что мы слишком углубились в предмет, который обсуждали уже не раз, без особенных, к тому же результатов. Полагаю, что Святых нам следует оставить на попечение отдела безопасности. - Благодарю вас, Б.Д., - кивнул Эплтон. - Итак, вернемся к основной проблеме, - предложил Б.Д. - Пропала одна из наших сотрудниц, - тихо вступил Чаунси Хилтон, глава отдела по исследованиям Времени. - У меня такое ощущение, что ей удалось найти что-то серьезное. - Но если она на что-то напала, - взорвался Лэйн, - так что же она... - Будьте добры, Питер, - успокоил его Б.Д. и оглядел собравшихся. - Давайте обсуждать спокойно. Прошу прощения, коллеги, что мы не известили вас немедленно. Не думаю, что это событие следовало замалчивать, но и поднимать особенный шум вокруг него тоже не хотелось, тем более, что Маркус полагал... - То есть, Маркус ее уже ищет? - вмешался Лэйн. - Шесть дней. Ни малейшей зацепки, - кивнул Эплтон. - А не может быть так, - спросил Льюис, - что она просто уединилась, чтобы спокойно поработать? - Мы думали об этом, - вздохнул Эплтон. - Она бы уведомила меня. Мона - работник чрезвычайно сознательный. Да и записи ее исчезли. - Так если она отправилась работать, - возразил Льюис, - то, наверное, и забрала их с собой? - Но не все же, - пожал плечами Хилтон, - только связанные с текущей работой, а пропали все. Да изъятия из проекта и не допускаются. В общем, наша безопасность оказалась недостаточно вездесущей. - А вы проверяли мониторы? - полюбопытствовал Лэйн. - А какой в этом толк? - удивился Эплтон. - Мониторы не имеют дела с идентификацией личности. Компьютер просто следит за человеком, когда тот в его секторе. Если сигнал изменился, значит человек умер, и туда немедленно высылаются спасатели. Когда люди переходят из сектора в сектор, их сигналы воспринимаются другими компьютерами, вот и все. - Значит, человек перемещается?.. - Да. Так ведь путешествуют очень многие. А Мона Кэмпбел могла и не трогаясь с места как-то укрыться. - Наверное, ее похитили, - предположил Льюис. - Вряд ли, - возразил Хилтон. - Вы забываете, что исчезли записи. - То есть, вы предполагаете, - вмешался Фрост, - что она намеренно покинула службу? - Она сбежала, - вздохнул Хилтон. - Вы действительно уверены, что она совершила открытие? - осведомился глава отдела космических исследований Говард Барнс. - Похоже на то, - ответил Хилтон. - Она сообщила мне, весьма сдержанно, что приступает к новой серии расчетов. Я еще подумал - как странно, почему она так нервничает и все время оглядывается... - Она сказала - расчеты? - переспросил Лэйн. - Да. Потом я выяснил, что она работала с гамалийской математикой, помните, Говард? - Да, - кивнул Барнс. - Одна из наших экспедиций обнаружила ее лет двадцать назад. На планете, некогда населенной человекоподобными. Чтобы пустить ее в дело, нужно было придавать ей земную форму, а на это ушло бы лет тысячу или больше. - А из этой математики мы могли что-то использовать? - спросил Льюис. - Наши парни пытались разобраться, - ответил Барнс. - Ничего у них не вышло. То есть, это была математика, но настолько далекая от привычного представления о предмете, что всерьез взяться за нее никто так и не смог. Экспедиция обнаружила и другие следы цивилизации, но не столь интересные. То есть, они представляли интерес для антропологов и культурологов, но практического применения не имели. Математика хоть на что-то годилась. Все материалы были в книге, ну, это можно назвать книгой, притом достаточно сохранившейся, редко когда на планете находят что-то подобное. В общем, мы немного волновались, когда ждали возвращения экспедиции. - И никто этот орешек не раскусил, - хмыкнул Рейн. - Кроме, быть может, этой вот Моны Кэмпбел. - Я почти уверен, что так оно и есть, - согласился Хилтон. - Она - личность весьма неординарная, и... - А вы, что же, не требуете от сотрудников регулярных промежуточных отчетов? - перебил его Лэйн. - Разумеется, требуем. Но мы не заглядываем им через плечо. Вы же понимаете, какие могут быть последствия. - Да, - вздохнул Барнс. - Они должны обладать некоторой свободой. Им надо дать почувствовать, что во время работы исследования как бы принадлежат лично им. - Все вы, - вступил Б.Д., - отдаете, разумеется, себе отчет в серьезности положения. При всем моем уважении к Говарду, программа космических исследований - проект долгосрочный, и результаты принесет лет через триста-четыреста. А проект Времени необходимо претворять в жизнь незамедлительно. Ведь он обеспечит нам жизненное пространство, которое может понадобиться уже в следующем веке. Или даже раньше. Как только мы приступим к оживлениям, пространства потребуется больше, чем в состоянии предоставить Земля. И этот день, возможно, близок. Ребята из отдела бессмертия продвигаются очень неплохо - если я правильно понял то, что сообщил мне Энсон. - Все так, - сказал Энсон Грейвз. - Мы чувствуем, что подобрались вплотную. Я бы так сказал, что максимум через десять лет... - Через десять лет, - торжественно возвысил голос Б.Д., - мы будем обладать бессмертием... - Если только не возникнет ничего непредусмотренного, - предупредил Грейвз. - Будем надеяться, что нет, - Б.Д. оставался непоколебим. - Через десять лет у нас будет бессмертие. Материальные преобразователи разрешили проблему ресурсов. В свой срок будет осуществлена и жилищная программа. Главное - вопрос пространства. Чтобы заполучить его, и как можно скорее, необходим решающий прорыв во времени. - А мы не ждем невозможного? - осторожно спросил Лэйн. - Вдруг окажется, что время нельзя расщепить. И тогда мы ничего не получим. - Не могу с вами согласиться, - возразил Хилтон. - Думаю, Мона Кэмпбел разгадала тайну. - И сбежала, - съязвил Лэйн. - Все это сводится к одному, - резюмировал Б.Д. - Мону Кэмпбел нужно разыскать. Он строго взглянул на Маркуса Эплтона: - Надеюсь, вы понимаете - Мона Кэмпбел должна быть найдена! - Разумеется, - ответил Эплтон. - И хотел бы просить о содействии. Мы ее, конечно, отыщем, но можно бы и ускорить, если... - Не понял, - вмешался Лэйн. - Ведь безопасность, кажется, полностью в ваших руках? - Что касается общей работы, - кивнул Эплтон, - это так. Но ведь и у казначейства есть свои агенты... - Но совершенно для иных целей, - взорвался Лэйн. - Не для этого! - Согласен с вами, - еще раз кивнул Эплтон. - Хотя, возможно, и они могли бы нам помочь. Но я имею в виду другой отдел. Дэн, - он повернулся и в упор посмотрел на Фроста, - вы создали отличную, прекрасно обученную разведку, и она была бы нам весьма полезна. У вас есть агентура, осведомители и... - Что-что? - переспросил Б.Д. - Ах да, я запамятовал, - пожал плечами Эплтон. - Вы об этом можете и не знать. Чисто ведомственные дела. Дэн провел хорошую работу по организации такой группы, и она действует весьма эффективно. Специализируется группа, как я понимаю, на выявлении всяких там криминальных публикаций, доводить которые до общего сведения не обязательно. Ну, конечно, занимается и кое-чем другим. "Ах ты скотина... - выругался про себя Фрост. Грязная, паршивая скотина..." - Что?! - закричал Б.Д. - Это правда? - Да, - ответил Фрост. - Чистая правда. - Но почему? - побагровел Б.Д. - Почему же вы?.. - Извините, Б.Д., - вздохнул Фрост. - Если вам действительно интересно, то я готов вам все объяснить. Имеете ли вы представление о том, какое количество статей, могущих нанести ущерб Нетленному Центру, появилось бы в следующем году, если бы не предпринятые нами меры? - Нет, - почти взвизгнул Б.Д., - меня это не интересует. Мы переживем любые нападки, переживали и раньше. - Потому и переживали, - усмехнулся Фрост, - что лишь небольшая часть их попадала в печать, причем не самые серьезные. Но были и такие, которые поставили бы нас в трудное положение. Так поступал не только я, но и мои предшественники. - Послушайте, Б.Д., - вступился Лэйн, - мне кажется, Дэн кое в чем прав. Я полагаю... - Вам кажется, а мне - нет, - не мог успокоиться Б.Д. - Мы не должны пытаться останавливать и усмирять, мы не должны использовать цензуру. Нас обвинят в намерении управлять миром. Скажут, что... - Но, Б.Д., - сердито перебил его Фрост, - ведь бессмысленно делать вид, будто Нетленный Центр не управляет планетой. Да, есть еще правительство, но руководим планетой мы. Мы прибрали к рукам инвестиции, мы завладели всеми крупными производствами и... - Мог бы с вами поспорить, - проворчал Б.Д. - Конечно, могли бы. Это не наш капитал. Это лишь деньги, которые нам доверены. Но распоряжаемся этими деньгами мы, мы решаем как их использовать, и никто у нас не в праве требовать отчета. - Кажется, - вмешался Лэйн, - мы ушли от темы. - Я вовсе не имел намерения, - ответил Эплтон, - растревожить осиное гнездо. - А по-моему, имели, - спокойно возразил ему Фрост. - Не знаю, что вами движет сейчас, Маркус, только за всю жизнь вы не сделали ничего без расчета. - Маркус, между прочим, просил помощи, - попытался разрядить атмосферу Лэйн. - Что до меня, то я готов ее предоставить. - А я - нет, - ответил Фрост. - Я не стану сотрудничать с человеком, который намеренно ставит меня в затруднительное положение. Эта работа велась в отделе задолго до моего вступления в должность и всегда под грифом секретно. - Не нравится мне все это, Дэн, - упрекнул его Б.Д. - Конечно, вам это не должно нравиться, - повернулся к нему Фрост. - Ведь вы, извините за неловкое выражение, наше лицо, и я вовсе не хотел смутить вас. - А вы знали? - Б.Д. обратился к Лэйну. Тот кивнул. - Да, казначейство выделяет фонды. А Маркус знал потому, что в его обязанности входит знать все. Но нас, посвященных, было только трое. Прошу прощения, сэр. - С вами троими я поговорю позже, - приосанился Б.Д. - Я по-прежнему считаю, что действовать мы должны только открыто. Не следует забывать, что на нас возложена священная миссия. Наша организация всегда оправдывала это высокое доверие, и мы обязаны поддерживать свой престиж. Придет день, ради которого мы работаем, и тогда, хочу верить, мы сможем открыть людям не только наши книги, но и наши сердца. Б.Д. сел на своего конька. На эту тему он мог распространяться часами. Он бубнил и бубнил. Фрост взглянул на Эплтона. Тот сидел сгорбившись, хмурый и напряженный. Значит, не вышло, подумал Фрост. Не получилось, как он хотел. Пришел сюда с информацией и выложил ее, а полностью не сработало. В чем тут дело, зачем я ему? Между ним и Маркусом никогда не было вражды. Не сказать, что они были на дружеской ноге, друзей у Маркуса нет, но ведь они коллеги и, по крайней мере, друг друга уважали. Что-то происходит, размышлял Фрост, незаметное для меня. Ведь если бы ничего не происходило, то зачем Эплтону пытаться меня скомпрометировать? Он очнулся от мыслей и вновь услышал Б.Д. - И вот поэтому, говорю я вам, мы должны собрать все наши силы в кулак и разыскать Мону Кэмпбел, которая, возможно, обнаружила то, что мы ищем, что мы исками все эти годы... - Б.Д. остановился и вопрошающе оглядел собравшихся. Все молчали. - Совещание окончено, - сказал Б.Д. и постучал по столу карандашом. 5 - Понимаете, в чем дело, - сказала владельцу похоронного бюро маленькая старушка. - Мы оба стареем. Лет у нас впереди не так много, хотя на здоровье пока не жалуемся. Пожилой джентльмен усмехнулся и стукнул тростью об пол: - Вот в том-то и дело, что наше здоровье слишком уж хорошее. Мы могли бы прожить еще лет по двадцать. - И нам, надо сказать, - вновь вступила старушка, - это очень нравится. Джеймс упорно трудился всю жизнь, мы экономили и копили деньги. Так что теперь, когда он уже не может работать, мы просто спокойно сидим, беседуем, иногда ходим в гости. Но каждый день нам приходится думать о средствах. То немногое, что мы скопили, тает на глазах, мы не можем себе такого позволить. - Глупо, - заявил старик. - Средства можно вложить во что-то стоящее. - Вот именно, - закивала старушка. - Вложить их во что-то стоящее, а не проедать попусту. - Вполне вас понимаю, - владелец лавки потер мягкие, слабые ладони. - Люди с этой проблемой приходят сюда постоянно, вам незачем волноваться. 6 Из окна офиса, расположенного на самом верху Нетленного Центра, Фрост глядел на пестрый ковер, в который при взгляде с такой высоты превращался Старый Нью-Йорк. Гудзон казался серебряной полоской, сияющей под утренним солнцем, а Манхэттен напоминал выцветшее лоскутное одеяло. Прежде он часто стоял так у окна, находя в раскинувшейся перед ним картине нечто символическое: взгляд на прошлое человечества с высоты будущего. Но сегодня ему было не до того - в мозгу, изводя и мучая, колотился один и только один вопрос. Несомненно, Эплтон хотел скомпрометировать его, но зачем?! Действовал ли Эплтон в своих интересах или не только? Может, служебные интриги? Этот ответ наиболее правдоподобен, но долгие годы Фрост старательно и успешно избегал интриг. Возможно, кто-то хотел занять его место. Что же, многие бы хотели, но никто из них, он был абсолютно убежден, не мог разнюхать то, что сумел Маркус. Означать это могло только одно - кто-то его боится, предполагая, что Фросту известно нечто, что может бросить тень, если и не на сам Нетленный Центр, то на кого-то из руководства. Но ведь, если рассудить, это нелепо. Он занимался исключительно своими делами. Обращались к нему лишь по вопросам, входящим в его компетенцию. В политике он участвовал опосредованно. В чужие дела не лез, разве только сегодня утром нарушил это правило, сказав Б.Д., что глупо делать вид, будто Нетленный Центр не управляет миром. Конечно, это так, но лучше было бы попридержать язык. Но Эплтон его разозлил, и про здравый смысл он позабыл. Эплтон сказал правду. Сеть агентов существовала, но создал ее не Фрост. Да и не очень-то она велика. Эплтон сильно раздул ее реальные масштабы из каких-то своих соображений. Фрост отошел от окна и вернулся к столу. Пододвинул к себе стопку бумаг, которую оставила мисс Бил. Сверху как обычно лежал ежедневный отчет со статистикой естественного движения населения - дата и две короткие строчки: Временно недееспособных: 96.674.321.458. Дееспособных: 47.128.932.076. Проглядев и скомкав листок он отправил его в корзину и взял из стопки следующую бумагу. Послышался шум, Фрост поднял глаза - в дверях кабинета стояла мисс Бил. - Прошу прощения, шеф, - сказала она. - Вас не было, и я взяла почитать свежую газету. - Пустяки, - махнул рукой Фрост. - Есть что-нибудь интересное? - Сообщение про экспедицию к созвездию Лебедя. Они перепечатали наш вариант почти без изменений. На третьей странице. - Не на первой? - удивился Фрост. - Нет, там - дело Чэпмэна. - Чэпмэна? - Да. Тот тип, у которого сломалась спасательная машина. - Ах этот. Да, на днях слышал в новостях. - Вчера его приговорили, видела по телевизору. - Ничего вчера не смотрел. - Это было ужасно драматично, - оживилась мисс Бил. - Представляете, у него жена и дети, а теперь он не будет с ними во второй жизни. Просто кошмар. - Что поделаешь, - пожал плечами Фрост. - Он нарушил закон и не исполнил простую вещь. Мы зависим от таких, как он. - Да, конечно, - вздохнула мисс Бил, - но мне все равно не по себе, как представлю эту жуть - оказаться единственным из миллиардов, обреченным на смерть! - Не он первый и не он последний, - напомнил ей Фрост. Она положила газету на край стола и осторожно осведомилась: - Я слышала, у вас были сегодня неприятности на совещании? Фрост мрачно кивнул. - Но не очень серьезные? - озаботилась мисс Бил. - Нет, не слишком, - успокоил ее Фрост. Секретарша повернулась и направилась к дверям. - Мисс Бил, - остановил ее Фрост. - Да? - обернулась та. - Мне надо уйти пораньше. У нас на сегодня что-то запланировано? - Две встречи. Но не очень важные, я перенесу. - Благодарю вас. - А если придет какой-нибудь секретный материал? - Ну так положите его в сейф. - Но они требуют... - Знаю, знаю. Документ немедленно проверить и... "Вот в чем дело!", - осенило Фроста, и он понял причину поведения Эплтона. Да, об этом он не подумал... - Что-то случилось, мистер Фрост? - встревожилась секретарша. - Нет, все в порядке. Если что-то поступит, положите в сейф, утром займусь. - Хорошо, - произнесла она чуть натянуто, демонстрируя неодобрение, и вышла из кабинета. А Фрост принялся вспоминать тот день - месяца три назад - когда курьер по ошибке вручил ему секретный документ, предназначенный для Питера Лэйна. Он, конечно, сам вернул конверт Лэйну и все вроде утряслось. Курьера, понятно, уволили, проступок был серьезен, но никакого напряжения между Фростом и Лэйном не возникло. И все же случай не забылся, заметил Фрост. Была там одна бумага, листок, что выскользнул из конверта и спланировал под стол - где он его и обнаружил, но уже после того, как вернул конверт Лэйну. Он вспомнил, как стоял с этим листком в руке, раздумывая, что предпринять. Конечно, следовало бы вернуть его Лэйну, но тогда опять пришлось бы что-то объяснять, а ему показалось, что бумага не стоит таких переживаний. Это была какая-то рутинная, невесть зачем засекреченная чепуха из тех, что в изобилии циркулировали между отделами. Шифрованную форму переписки ввели давным-давно, смахивало все это на игру в шпионы - тем более, что шифровать стоило лишь малую толику документов, а в большинстве случаев дело сводилось к обычной переписке между отделами. Но таковы были правила. Поэтому, чтобы избежать новых объяснений, он просто отправил листок в ящик стола и забыл о нем, резонно предположив, что если бумага важная, то ее хватятся. Однако он ошибался. Но если сегодняшнее поведение Эплтона действительно связано с этим документом, то в историю вовлечен еще и Лэйн. Фрост рывком выдвинул средний ящик стола - там бумаги не было. Если бы хоть примерно вспомнить, о чем шла речь! - Какой-то список... Он наморщил лоб, пытаясь припомнить детали, но туман не рассеивался. Фрост обшарил остальные ящики - бумаги не было нигде. Так вот как они узнали! - его прошиб холодный пот. Кто-то залез к нему в стол... 7 Рекламный агент указал в сторону болота, покрытого чахлым подлеском. - Двадцать актов, - сообщил он. - При нашей цене это великолепная сделка. Друзья мои, более удачного способа вложить средства вы не найдете. Через сто лет цена возрастет десятикратно. А через тысячу - если вы уцепитесь за эту землю всерьез - вы станете миллиардерами. - Но ведь это какое-то болото, - поморщилась женщина. - Кому оно понадобится... - Сегодня, - принялся увещевать ее агент, - вы платите за акр столько, сколько через сто лет вам заплатят за каждый квадратный метр. Представьте, сколько людей будет в мире, прикиньте общую площадь Земли, и все станет понятно. Как только мы достигнем бессмертия и начнутся оживления... - Им земля не понадобится, - возразил муж. - Перемещения во времени позволят отправлять людей на миллион лет назад, а когда и там все заселят, то на два миллиона... - Честно говоря, - заговорщицки понизил голос агент, - я бы на это не рассчитывал. В перемещениях во времени многие сомневаются. Конечно, Нетленный Центр этого добьется, если это возможно в принципе. В противном случае этот участок будет стоить бешеных денег. Неважно, что болотистый: Человечеству потребуется любой клочок земли. Да и вообще, может статься, что Земля превратится в одно большое здание... - Но есть еще космос, - не сдавалась женщина. - Планеты... - Мадам, - приосанился агент, - давайте смотреть на вещи реально. Они болтаются в космосе уже сотни лет, но так и не отыскали ни одной подходящей планеты. Да, обнаруживают какие-то планетки, но всякую требуется окультурить, а на это уйдет прорва времени и средств. - Ну, не знаю, - покачала головой женщина. - Мне кажется рискованным вкладывать деньги в эту пустошь. - Пожалуй, - согласился муж. - Мы, собственно, хотели только взглянуть. Присмотреться, так сказать. Большую часть наших средств мы вкладываем в марки... - То есть, у нас их не так уж и много, - уточнила женщина. - Денег, я имею в виду. - Да, - вкрадчиво согласился агент. - Марки - дело серьезное. Но как вы себе представляете дальнейшее. Вы их скупаете, надежно укрываете в каком-нибудь сейфе или подвале, а когда вас оживят, извлечете из тайника и попытаетесь с выгодой продать. Но марки нынче покупают все. Что будет с рынком? Да и хобби не вечны, а ну как тогда никому не будет дела до коллекционирования? Или, скажем, вдруг марки украдут? Даже если вы узнаете, кто это сделал, как вы докажете, что они ваши? У вас ведь нет на них никакого документа. А если они истлеют? Заведется какая-нибудь бактерия, например? Или от сырости? Что, мои дорогие, вы тогда скажете? - Да... - хмыкнул муж. - Никогда об этом не задумывался. Земля-то никуда не денется, а права у нас сохранятся... - Вот именно! - обрадовался агент. - Чтобы закрепить землю за собой навечно, вам всего-то потребуется открыть счет в Нетленном Центре, предоставить ее нам в аренду и выплачивать небольшие суммы для покрытия расходов по защите ваших прав. Вот видите, - он перевел дыхание, - как все просто. Неплохо мы придумали. - Но, - вздохнула женщина, - если бы не болото... - Да говорю же, - разгорячился агент, - нет никакой разницы, болото или что угодно. Со временем в ход пойдет любой клочок земли. Если и не через сто лет, то уж через тысячу - наверняка. Вы же, коли захотите, можете оговорить, что спать будете тысячу лет. Нетленный Центр всегда идет навстречу подобным пожеланиям. Тем более, никто не знает, когда они приступят к оживлениям. 8 Швейцарские марки означали, что встреча состоится в парке в деловой части Манхэттена, а на кляссере было указано время - час тридцать. Джо Гиббонс уже бью там и встал навстречу Фросту. - Ты немного опоздал, - укорил он вместо приветствия. - Пришлось проверить, не следят ли за мной, - поморщился Фрост. - Кому вдруг понадобилось? Раньше тебя не беспокоили. - Что-то происходит в Центре. - Маркус трясется? Боится, что ты составишь ему конкуренцию? - Это нелепо, - скривился Фрост. - Понятное дело. Но с таким ничтожеством, как Маркус, ни в чем нельзя быть уверенным. Они присели на скамейку. Пробежала белка, плавный одинокий звук выводила где-то над головами птица. Небо было голубым без изъяна, и маленький парк источал сладкий ленивый покой. - Хорошо как, - вздохнул Фрост. - Надо почаще выбираться на улицу, дышать воздухом и ни о чем не думать. - У меня к тебе дело, - насупился Гиббонс. - Не знаю с чего начать. У него был вид человека, которому предстоит неприятная работа, и он спешит с ней разделаться. - Подобные варианты были и прежде, - продолжил он, - но я тебе не говорил. Был уверен, что ты откажешься. - Откажусь? - Дэн, - серьезно произнес Гиббонс. - У меня к тебе предложение. - Оставь, - Фрост покачал головой. - Я должен рассказать. Решать тебе - слишком серьезно. Это раньше я мог отказаться от твоего имени, но не теперь. Четверть миллиона, Дэн! Фрост не шевельнулся. Ему вдруг почудилось, что голова превратилась в камень, сквозь который в мозг пробиваются резкие сигналы тревоги. - Не знаю, - выдавил он наконец, лишь затем, чтобы собраться с мыслями. - Все чисто, - продолжал Гиббонс. - Все устраиваю я. Оплата наличными, никаких чеков, никакой бухгалтерии. Все через меня, кроме выплаты. - Значит, мне придется иметь дело с ними, - безучастно прокомментировал Фрост. - Значит, да, - начал сердиться Гиббонс. - Но, бог мой, четверть миллиона того стоит. Мне бы, кстати, четверть миллиона они не доверили. Да и ты не идиот, чтобы доверить. С такими деньжищами я бы тут же сбежал. Ничего бы не смог с собой поделать. - А сколько полагается тебе? - Нисколько, - Гиббонс хихикнул. - Весь куш твой, до последнего цента. Я имею только посреднические. Десять тысяч. - Сухими из воды нам не выйти, - резко заметил Фрост. - Извини, Дэн! Мое дело - передать. Я могу сказать, что ты отказался. Но я надеялся - десять тысяч, как никак. - Джо, - нервно произнес Фрост, - мы долго работали вместе, были друзьями... Он умолк. Он испугался - вдруг Джо под колпаком у Эплтона. - Да, Дэн. Мы были друзьями. Я надеялся, ты поймешь. Мы могли бы выйти сухими. Мне это - раз плюнуть, тебе - немного сложнее. Фрост кивнул: - Да. Вложить деньги и устраниться. - Нет, нет, - замахал руками Гиббонс. - Не так. Не устраниться - тогда заподозрят. Смерть подстроят вполне натурально. Десять тысяч из твоей доли, и я сделаю это сам ради тебя. Что поделаешь, сейчас такие расценки. Зато просто и аккуратно. Ну, разумеется, деньги нельзя помещать в акции Нетленного Центра. Во что-нибудь другое - в собрание живописи, например. - Мне требуется время, - покачал головой Фрост. - А если ты умирать не хочешь, - наставлял его Гиббонс, - то можно сблефовать. Не можешь же ты уследить за всем - проскочила книжка, не заметил и все дела. - Видимо, это нечто... - подумал вслух Фрост. - Четверть миллиона... - Не буду темнить, Дэн, - гордо надулся Гиббонс. - Это - настоящая бомба. Пойдет нарасхват. Они рассчитывают на стомиллионный тираж! - Ты неплохо осведомлен. - Я их заставил рассказать, - кивнул Гиббонс. - Кота в мешке не покупаем. А куда им было деваться, другого выхода на тебя у них нет. - Да, глубоко же ты влез. - Ладно, - решился Гиббонс. - Начистоту. Я сказал, будто могу пойти к ним и сказать, что ты не согласился. Но так не выйдет. Если ты не подписываешься, мне туда хода нет. Ты отказываешься и уходишь, а я пускаюсь в бега. - Да, побегать тебе придется... - согласился Фрост. - Придется... Замолчали. К ним прискакала белка, встала на задние лапки, передние прижала к груди и посмотрела своими бусинами. - Автор, - заговорил наконец Гиббонс, - утверждает, что Нетленный Центр - фикция, а все его идеи - надувательство чистой воды. Никакой второй жизни нет, такой возможности не существует. А выдумали это лет двести тому назад, чтобы покончить с войнами. - Погоди! - воскликнул Фрост. - Как они собираются это издать?! Они не могут... - Могут, - оборвал его Гиббонс. - Конечно, если бы ты узнал, то мог бы воспрепятствовать, оказать давление и... - Да нет, я имею в виду, что это не может быть правдой! - А какая разница? - удивился Гиббонс. - Правда или нет, все равно прочтут. Людей заденет за живое. И никакой это не памфлет, у парня - научный подход. Он провел исследования и у него куча аргументов. Все подтверждено документально. Конечно, это может оказаться фальшивкой, только не похоже. За такую книжку любой издатель правую руку отдаст. - Или четверть миллиона. - Или четверть миллиона. - Мы можем пресечь это сейчас, - прикинул Фрост. - Но как только книга попадет в киоски, ее уже не остановишь. На это рассчитывать нечего. Пропустить такую книгу я не могу. Этого мне не искупить. - Но ведь можно обставить так, - напомнил Гиббонс, - что ничего искупать на придется. - Даже если и так, - покачал головой Фрост, - они могут устроить ретроспекцию мозга. Сделать отметку, чтобы при оживлении мой мозг прочитали. - Кто этим станет заниматься, - сплюнул Гиббонс. - Да в памяти, наверное, и не все сохраняется. Но, если тебя это так волнует, я готов уберечь твое доброе имя. Скажу, что узнал про книгу уже после твоей смерти. - За отдельную плату, конечно. - Дэн, - расстроился Гиббонс, - ведь ты сам сказал, что мы были друзьями. "За отдельную плату...". Друзья так не говорят. Я бы сделал это по дружбе. - Да, еще одно, - вспомнил Фрост. - Кто издатель? - Этого я тебе не могу сказать. - Но как же я... - Погоди, Дэн, подумай. Немедленный ответ мне не нужен. Давай встретимся ровно через сутки. Фрост покачал головой: - Сутки мне не нужны Все решено. Потрясенный Гиббонс остекленело вытаращился на Фроста. - Я навещу тебя. Ты передумаешь. Четверть миллиона! Ты встанешь на ноги! - Не могу... - Фрост поднялся. - Ты можешь, а я - нет. И он не может, подумал Фрост. Гудение в мозгу утихло, и на его место пришло кое-что похуже - холод испуга. - Скажи Маркусу, - начал он было, но передумал. - Нет, не говори ему ничего. Маркус сам разузнает. Он понизит тебя в чине, Джо, не забывай. Поймает как-нибудь... - Дэн! - возопил Гиббонс. - Ты о чем? Что ты хочешь сказать?! - Ничего, - отмахнулся Фрост. - Абсолютно ничего. Но на твоем месте я бы пустился наутек немедленно. 9 Через полуоткрытую дверь канцелярии Никлос Райт увидел, что в церковь украдкой, почти испуганно вошел человек, обеими руками прижимая к груди шляпу. Райт ласково улыбнулся - церковь была человеку в новинку, он чувствовал себя неловко и осторожно передвигался по храму, глядя по сторонам так, словно что-то неведомое угрожало ему из темных нищ. Но в нем чувствовалось и почтение: казалось, он искал убежища или утешения. И это было непривычно - сюда приходили уверенные в себе люди, твердо знающие, что не найдут тут ничего, заходили, лишь отдавая дань обычаю. Глядя на этого человека, Райт ощутил, как в глубине души что-то шевельнулось, и нахлынуло чувство, о котором он давно забыл - жажда милосердия, пасторского сострадания. Пасторское сострадание, вздохнул он. Кому теперь это нужно? Первый раз это чувство пришло к нему еще в семинарии, первый и последний - в жизни оно оказалось лишним. Найт осторожно приподнялся и тихо ступил под своды храма. Человек уже дошел до алтаря и, отойдя в сторону, присел на скамью. Прижимая по-прежнему к груди шляпу, он сидел выпрямившись она самом краешке скамьи и глядел прямо перед собой, огни свечей с алтаря мягкими бликами колыхались на его лице. Он долго сидел не двигаясь, словно не дыша. Найту, стоящему в проходе, показалось, что он уловил боль, скрытую в этом напряженном выпрямленном теле. Потом человек поднялся и, продолжая прижимать шляпу, направился к выходу. За это время - Райт был убежден - ни единый проблеск чувства не промелькнул на мертвенном лице посетителя. Человек, пожелавший обрести здесь что-то, теперь уходил, ничего не найдя, и, возможно, полагая, что не отыщет этого уже никогда. Найт последовал за ним к выходу. - Друг мой, - мягко произнес Райт. Человек замер и обернулся, страх отразился на его лице. - Друг мой, - повторил Райт, - могу ли я чем-либо помочь вам? Человек пробормотал что-то, но с места не двинулся. Найт подошел к нему. - Вы нуждаетесь в помощи, - сказал он проникновенно. - Я здесь затем, чтобы вам помочь. - Не знаю, - запнулся тот. - Я увидел, что дверь открыта и вошел... - Двери всегда открыты. - Я подумал... Я надеялся... - Мы все должны надеяться, - изрек Райт. - Все мы веруем. - В том-то и дело. - Человек взглянул на него. - Я не верю. Как люди обретают веру? И во что они верят? - В вечную жизнь, - сказал Райт. - Мы должны верить в нее, И еще во многом другое. - Но ведь она и так есть, - человек неожиданно разразился грубоватым смешком. - Вечная жизнь у нас в кармане. Что в нее верить?! - Не вечная жизнь, - поправил его Найт, - но лишь долгая жизнь. А кроме долгой, есть и другая; лучшая, совершенно иная. - Вы верите в это, пастор? Вы ведь пастор? - Да, пастор. И я верю в это. - Тогда какой смысл в долгой? Не лучше ли... - Не знаю, - покачал головой Найт. - Не могу претендовать на знание. Но и не сомневаюсь в намерениях Господа, допустившего ее. - Но зачем Ему это? - Затем, наверное, чтобы мы более подготовленными встретили ее конец. - Но они говорят, - усмехнулся человек, - про вечную жизнь. О том, что умирать будет не надо. Какая же тогда польза от Бога? Зачем тогда еще какая-то жизнь? - Что же, - рассудил Найт, - возможно. Но ведь это бессмертие может оказаться вовсе не тем, чего мы ждем, и нас ожидает отчаяние. - А вы, пастор, как? - Что? Я не понял. - Какая жизнь нужна вам? Вы полезете в холодильник? - Но, собственно... - Ясно, - хмыкнул человек. - Всего доброго, пастор, и благодарю вас за заботу. 10 Фрост тяжело поднялся по ступенькам, вошел в свою комнату, закрыл дверь и повесил шляпу на крюк. Устало рухнув в старое, протертое кресло, он огляделся по сторонам. Впервые нищета и убожество комнаты бросились ему в глаза. Кровать в одном углу, плитка и шкафчик с продуктами - в другом. Истертый, местами в дырах, ковер едва прикрывал прогнивший пол. Небольшой стол перед единственным окном - здесь он ел и работал. Несколько стульев и узкий комод, открытая дверца платяного шкафа. Вот и вся обстановка. Все мы так живем, подумал он. Не я один, миллиарды. Не потому, что нам так нравится, это наша плата за бессмертие. Он полудремал наедине с горькими мыслями. Четверть миллиона долларов, бормотал он, и я вынужден отказаться. Нет, признался он себе, не потому, что я выше этого, не в благородстве дело - в страхе. Это могла быть провокация, организованная Эплтоном. Джо Гиббонс был моим другом и надежным сотрудником, но дружба вполне продается за подходящую сумму. Все мы - Фрост ощутил кислый привкус правды на языке - готовы продаться. Все, без исключения. И только потому, что человек должен платить за вторую жизнь, потому, что должен прийти в нее с капиталом. Началось все это около двух столетий назад, в 1964 году, и придумал это человек по фамилии Эффинджер. Эффинджер задумался: почему люди должны умирать от рака, если его научатся лечить лет через десять? Или от старости, когда преклонный возраст лишь род болезни, которая лет через сто будет побеждена? Странно, сказал себе Эффинджер. Нелепое заблуждение, зачем умирать, когда есть выход. На эту тему строили домыслы и раньше, но именно Эффинджер сказал: "Хватит болтать, давайте начнем. Разработаем технику, с помощью которой умирающих заморозят до момента, когда их болезни станут излечимы - тогда вернем их к жизни и вылечим рак, восстановим уставшие сердца, уничтожим следы разрушений, причиненные старостью. Дадим людям шанс". Идея медленно завоевывала признание, лишь немногие отнеслись к ней всерьез, она стала излюбленной мишенью плоских острот в телевизионных шоу, и потихоньку эксплуатировалась писателями. Но, хоть и медленно, все шло своим чередом. Несколько десятков человек сутки напролет проводили исследования, изобретали технологии, производили установки и разрабатывали структуру организации, которая сможет контролировать и направлять события. Шли годы, и в сознание людей проникала мысль, что смерть должна быть побеждена, что смерть - не конец, что возможна вторая жизнь - не только духовная, но и физическая. Что это возможно для всех, и само предприятие - вовсе не бред собачий. Публично никто не рисковал заявить, что собирается лечь в холодильник - это все еще был слишком эксцентричный шаг. Однако постепенно все больше людей, не афишируя это, заключали контракты: они умерли, были заморожены и ожидали теперь воскрешения. Каждый из них оставил после себя гроши, которые сумел наскрести в первой жизни, и теперь эти деньги дожидались своих хозяев. Комиссия Конгресса в Вашингтоне не смогла прийти к единому мнению, с тем же успехом вопрос обсуждался и в Палате общин. Движение по-прежнему считалось экстравагантным, но отрицательных эмоций не вызывало. Оно себя не выпячивало, не навязывалось, поучать не стремилось. И, хотя с годами оно все чаще становилось предметом частных разговоров и общественного интереса, официальные круги внимания на него не обращали - видимо, так и не поняв, как к нему следует относиться. К тому же, как и в случае с НЛО, слишком уж все было противоречиво. Никто не скажет точно, как и когда это произошло, но настал день и все поняли, что небольшое, зародившееся в 1964 году движение стало наиболее масштабным за всю историю человечества - во всех отношениях. Хотя бы по влиянию, которое оно оказывало на людей - уверенных уже не только в смысле самой программы, но и в успехе предприятия. Движение было массовое - если учесть миллиарды замороженных, которые ожидали воскрешения, и, возможно, самое крупное - по своему финансовому могуществу, ибо все замороженные отдали свои деньги на хранение в Нетленный Центр. Итак, в один прекрасный день мир проснулся и обнаружил, что Нетленный Центр стал крупнейшим акционером планеты и подчинил себе разнообразные индустрии. Тогда только, слишком поздно, правительства осознали, что ничего уже не могут поделать с Нетленным Центром - при всем своем желании. Любая попытка ограничить деятельность Центра, - что-либо запретить ему, ввести контроль - стала теперь бессмысленной - он сконцентрировал в своих руках огромный капитал, и общественное мнение было на его стороне. Сопротивления практически не возникало, и могущество Центра продолжало расти. И вот сегодня, размышлял Фрост, он сделался мировым правительством, финансовой опорой планеты и единственной надеждой человечества. Но надеждой, за которую заплачено с лихвой - она превратила людей в скаред, понуро тянувших свою лямку. Фрост привык обходиться без молока, которое любил, и весь его ленч - два тоненьких бутерброда в бумажном пакете. И это ради того, чтобы каждую неделю откладывать большую часть заработка в Нетленный Центр, с тем, чтобы капитал продолжал расти и тогда, когда он, бездыханный, окажется в подвале. Его комната убога, он питается всякой дешевой дрянью и ни разу в жизни не был женат. Зато капитал растет с каждой неделей. Вся жизнь сосредоточилась на величине счета. А сегодня он был готов продать весь Центр с потрохами за четверть миллиона - самому ему столько не отложить и за всю жизнь. И он пошел бы на это, если бы не боязнь возможной ловушки. Но была ли ловушка? Если провокация, то с какой целью? Что же такое стряслось, что Маркус Эплтон сделался его врагом? Из-за попавшей к Фросту бумаги? Да что же в ней такого, что его нужно угробить, пока он не успел пустить ее в ход? Конечно, каждому понятно, если бумага важная, то тот, к кому она попала, не замедлит использовать ее себе во благо. Он сунул листок в стол, а сегодня его там нет. Но если они забрали документ, то зачем им... Стоп! Положил ли он бумагу в стол? Или второпях засунул в карман? Фрост откинулся в кресле и попытался вспомнить, но ясность не приходила. В карман или в стол? Или в корзину для мусора? Не вспомнить. Если он положил ее в карман, то... она здесь! Хотя нет, бумага могла попасть в карман другого костюма, но вряд ли, тот костюм он отутюжил неделю назад и повесил в шкаф. Значит, он вычищал карманы и все, что там обнаружил, сунул в ящик комода, чтобы потом рассортировать. Тогда бумага еще у него. В ящике комода. И если так, то документ еще не поздно использовать против Эплтона и Лэйна. Он встал и подошел к комоду. Рывком выдвинул ящик: да, вот эта кучка бумаг... Затаив дыхание, он принялся их перебирать. Вдруг раздался резкий стук в дверь. Фрост обернулся и замер - никто никогда не стучал в его дверь, никто никогда к нему не приходил. Он запихал бумаги во внутренний карман пиджака и задвинул ящик. Стук повторился более настойчиво. 11 "Всего доброго, пастор, - сказал человек. - Всего доброго и спасибо за заботу". Испуганный, неуверенный человек приходил в поисках утешения и ушел несолоно хлебавши. Ко мне обратились за помощью, вздохнул Никлос Найт, впервые за столько лет ко мне обратился за помощью человек, а я обманул его ожидания, ибо не было у меня надежды, которую я мог бы передать другому. Это же так просто, понурился Найт. Так просто наделять людей уверенностью. Кому-то, но не ему. Ему и самому ее не хватает. Сгорбившись, он сидел за столом, свет маленькой лампочки отражался в полированной столешнице. Казалось, прошло уже немало времени. Одна мысль не давала ему покоя: он обманул ожидания человека единственного, кому потребовалось его участие. Он обманул его, потому что сам был пуст, как весь этот мир. Он проповедовал веру, которой не имел. Он лицемерил, рассуждая о бессмертии духа, а сам не мог отречься от бессмертия тела, обещанного Нетленным Центром. Церковь - не только храм, церковь олицетворяла собой нечто большее, объединяющее всех людей. Ее отцы могли в чем-то ошибаться, по с незапамятных времен - с колдунов в джунглях, с человеческих жертвоприношений в священных рощах - церковь оставалась неподвластной человеческому разумению. Она символизировала тайну жизни, духовный экстаз и ослепительный свет разума. Но те времена прошли, сказал себе Найт. Церковь не может быть выше своих слуг. Сегодня уже никто не посвящает себя ей полностью, нет теперь готовых на муки, сильных в вере. Осталась лишь угасающая привычка. Когда бы человек мог молиться, думал Найт, не словами (слова - лишь ритуал), а сердцем! Он тяжело вздохнул, нащупал в кармане сутаны четки, достал их и положил перед собой из стол. Деревянные бусины были отполированы прикосновениями многих рук, тускло блестело металлическое распятие. Люди еще молятся с четками - он знал, - но все реже и реже. Даже единственная, сохранившая еще остатки былого влияния, Римская Церковь близка к полному упадку, большинство людей, если и посещает богослужения, то - в Новой Церкви, выхолощенном подобии того, что было когда-то храмом. Раньше была вера, вздохнул Найт. Слепая, неосознанная вера. Четки достались ему от предков, прошли сквозь поколения, и он припомнил связанную с ними историю - какая-то его прабабка, жившая в маленькой европейской деревеньке, как-то отправилась в церковь. Внезапно хлынул ливень. Укрывшись от дождя в первом попавшемся доме, она кинула четки на двор, повелев дождю перестать. И дождь прекратился, выглянуло солнце. До самой смерти она была уверена, что именно четки прекратили ливень. И все остальные - после ее смерти - пересказывали эту историю, искренне веря в ее истинность. Конечно, опять вздохнул Найт, это только красивая выдумка, но все же... Ему бы хоть часть такой веры, и он помог бы приходившему, единственному из тысяч, кому потребовалась вера. Почему же он один ощутил необходимость в истинной вере? Какой психический механизм, какое чувство побудило его? Он попытался вспомнить лицо этого человека: чуть расширенные от страха глаза, копна буйных волос, выступающие скулы. Лицо вроде бы знакомое, или настолько обычное, что кажется знакомым? Да нет же! Вот оно - глядит на него с первой полосы сегодняшней газеты. У человека, простонал Найт, чьи надежды он обманул, на всем свете не осталось ничего, кроме веры! Этот человек, ушедший от него без ничего, потерявший последнюю надежду - а он, несомненно, утратил ее - был не кто иной, как Фрэнклин Чэпмэн. 12 Резким движением Фрост распахнул дверь, ожидая увидеть там кого угодно. На пороге стояла женщина, на вид спокойная и уравновешенная, ее волосы тускло блестели в слабом свете лампочки. - Мистер Фрост? - осведомилась она. От удивления или, скорее, от облегчения Фрост затряс головой. - Да, - сказал он. - Войдите. Женщина переступила порог. - Надеюсь, - произнесла она, - я не отниму у вас много времени. Меня зовут Энн Харрисон, я адвокат. - Энн Харрисон, - повторил Фрост. - Рад познакомиться. Это вы... - Да, это я, - кивнула она. - Я защищала Фрэнклина Чэпмэна. - Я видел фотографию в газете. Мог бы сразу узнать. - Мистер Фрост, - взглянула на него женщина. - Буду с вами откровенна. Мне следовало вам позвонить, но я не была уверена, захотите ли вы со мной встретиться. Поэтому решила прийти. Надеюсь, вы меня не выставите. - Что вы, - опешил Фрост. - Почему? Садитесь, пожалуйста. Она села в кресло, где только что сидел Фрост. Красивая, разглядывал ее хозяин, но в ее красоте кроется сила. Изысканная твердость. - Мне нужна ваша помощь, - начала Энн. Фрост подошел к другому креслу, сел, но не торопился с ответом. - Я не вполне понимаю, о чем речь, - ответил он наконец. - Мне сказали, что вы человек, с которым можно разговаривать. - Кто сказал? - Не важно, - она покачала головой. - Говорят. Вы меня выслушаете? - Естественно. Как иначе я смогу помочь? - Да, конечно, - вздохнула она. - Это касается Чэпмэна. - Вы сделали для него все, что могли, - заметил Фрост. - Ничто не говорило в его пользу. - В том-то и дело, - кивнула она. - Может быть, кто-то смог бы сделать и больше, но не я. Несправедливо все это. - Но законно, - пожал плечами Фрост. - Да, конечно. И я живу законом, точнее - обязана жить. Но юрист должен различать закон и справедливость, это не всегда одно и то же. Лишать человека права на вторую жизнь нельзя. Да, по независящим от него обстоятельствам, Чэпмэн опоздал и умершая потеряла свой шанс. Но почему он тоже должен быть лишен этого шанса? Это закон джунглей: око за око, зуб за зуб. Но мы же разумны, мы цивилизованы. Разве не существует милосердия? Разве нет сострадания? Неужели мы вернулись к первобытным нравам? - Мы живем в промежутке, - потер лоб Фрост. - Мы на полпути между старым образом жизни и ее новыми условиями. Старые правила не применимы, а применять новые - рано. Поэтому потребовалось создать законы переходного периода, и среди них главенствующий - новые поколения обязаны заботиться о поколениях ушедших так, чтобы под угрозой не оказался план оживления. Если эта гарантия будет нарушена хотя бы однажды, мы подорвем доверие к себе. Поэтому необходим кодекс, предусматривающий самое строгое наказание нарушителям. - Было бы лучше, - произнесла Харрисон, - если бы Чэпмэна допросили под наркозом. Я предлагала, даже настаивала, но он отказался. Есть люди, которые не могут выставлять свою жизнь на публичное разбирательство - даже себе во вред. В некоторых случаях такая проверка обязательна - при измене, например. А в этом - нет. Лучше бы его проверили... - Я пока не понимаю главного, - прервал ее Фрост. - Чем я могу помочь вам? - Если бы я вас убедила, - сказала она, - что помилование возможно, вы могли бы посодействовать мне через Центр. Если бы Нетленный Центр обратился к суду... - Погодите, - перебил Фрост, - я не собираюсь делать ничего подобного. Я занимаюсь связями с общественностью, а никак не с судом. - Мистер Фрост, - вздохнула она. - Буду с вами совершенно откровенна. Я поняла, что вы - единственный человек в Центре, который уделит мне время и выслушает. Я пришла и не собираюсь лукавить. Я борюсь за своего клиента и сделаю все, чтобы помочь ему. - Он знает, что вы здесь? - Нет, он не одобрил бы, если бы узнал, - покачала она головой. - Он странноват, мистер Фрост. Он горд, упрям и ничего бы не стал просить. Но я - попрошу, если понадобится. - Стали бы вы стараться ради любого другого клиента? - хмыкнул Фрост. - Вряд ли. В чем тут дело? - Не в том, о чем вы думаете, - выпрямилась она. - Хотя я не в обиде, если вы действительно так подумали. Ему присуще крайне редкое сейчас чувство собственного достоинства, готовность встретить беду и не просить пощады. И это разрывает мне сердце, мистер Фрост. Он попал в капкан - в сети закона, который сочинили лет сто назад в приступе энтузиазма, решив, что ничто не должно омрачить золотой век. Может быть, и неплохой закон, да только устарел. Он служил для устрашения и предназначение свое выполнил. Я проверила - за все это время к смерти приговорено менее двадцати человек. Значит, свою миссию закон выполнил. Он способствовал устройству того общества, создать которое мы хотели или думали, что хотим. Теперь нет никакого смысла в том чтобы применять наказание в полной мере. Но есть еще причина, почему меня это задело. Я присутствовала, когда его лишали передатчика. Вы когда-нибудь видели... - Но это выходит далеко за пределы ваших обязанностей, - запротестовал Фрост. - Вам не следовало быть там. - Мистер Фрост, - напряглась она. - Когда я берусь за очередное дело, то принимаю на себя определенные обязательства и защищаю своего клиента до конца. Я не снимаю свое попечение. - Как в этом случае, - заметил Фрост. - Да, - кивнула она. - Так вот, я стояла возле него и видела, как приговор приводят в исполнение. Физически - тут ничего страшного. Где-то у сердца - передатчик, его сигнал фиксируется мониторами, а когда биение пульса прекращается, в нужное место немедленно высылают спасателей. И они извлекли передатчик - маленькую металлическую вещицу - и швырнули на металлический поднос с инструментами. Но там лежал не просто кусочек металла, там лежала человеческая жизнь. Теперь его пульс не отмечается на мониторах, и, когда он умрет, не приедет никакая спасательная бригада. Вокруг рассуждают о тысячах лет жизни, о миллионах - все болтают о вечности. А для моего клиента нет ни тысячи, ни миллиона, ни вечности; ему осталось лет сорок, а то и меньше. - А как бы поступили вы? - осведомился Фрост. - Вшили бы передатчик обратно, будто ничего не произошло? - Нет, конечно. Человек совершил преступление и должен ответить. Но правосудие не должно мстить. Почему бы не смягчить приговор до изгнания? Тяжело и это, но ведь не смерть! - Не многим лучше смерти, - возразил Фрост. - Клеймятся обе щеки, человека вышвыривают из общества. Общение - запрещено, даже если ему угрожает смерть. Никаких прав, никакой собственности - только одежда, которая была на нем в момент приговора... - Но это не смерть, - раскраснелась Энн Харрисон. - Остается передатчик. Спасатели прибудут вовремя... - И вы полагаете, что я могу склонить к этому суд? - Не совсем так, - вздохнула она. - Не так прямо. Но мне нужен друг в Центре. Чэпмэну нужен друг в Центре. Вы знаете, с кем переговорить, как это сделать. Если мне удастся убедить вас в своей правоте... И не поймите меня превратно, платить вам не будут. Просто нечем. Если вы этим займетесь, то лишь потому, что сочтете справедливым. - Так я и думал, - усмехнулся Фрост. - Подозреваю, что и вам не платят. - Ни цента, - согласилась она. - Он хотел, конечно, но у него семья, и откладывать им удавалось не слишком много. Он показывал мне свои сбережения - гроши... Не могла же я отправить его жену во вторую жизнь нищей. Ему, понятно, сбережения не нужны. Работа у него пока есть - но, учитывая общественное мнение, долго он не продержится. А где ему искать новую... - Не знаю, - задумался Фрост. - Я мог бы переговорить с... Он запнулся. С кем он мог бы переговорить? С Маркусом Эплтоном, с Питером Лэйном? Но оба связаны с пропавшим документом, который, может статься, и не пропал вовсе. С Б.Д.? Вряд ли Б.Д., да и кто угодно, захотят его слушать. - Мисс Харрисон, - он грустно улыбнулся ей. - Кажется, вы пришли к единственному в Нетленном Центре человеку, который не в состоянии вам помочь. - Простите меня, - смутилась она. - Я не собиралась требовать чего-то конкретного. Я буду признательна за любое участие. Даже если у вас только возникнет желание нам помочь. Это придаст мне уверенности, подаст знак, что на свете еще есть люди с чувством справедливости. - Если я смогу, - тихо сказал Фрост, - я помогу. Но, поймите, я не могу рисковать. Именно теперь риск для меня невозможен. - Этого вполне достаточно, - ожила Энн. - Но я ничего не обещаю. - Как я могу рассчитывать на этот! Вы просто сделаете, что сможете. Напрасно, подумал Фрост. Он не имел права предлагать помощь, не его это дело. Да и как он мог обещать, зная, что ничего предпринять не сможет. Но жалкая комнатенка показалась ему вдруг теплее и светлее. Возникло ощущение жизни, неведомое ранее. И сделала это сидящая в кресле женщина - но скоро она уйдет, теплота и свет рассеются, память затухнет, и комната вновь станет жалкой и постылой, как прежде. - Мисс Харрисон, - спросил он внезапно. - Мог бы я пригласить вас куда-нибудь пообедать? Она улыбнулась и покачала головой. - Простите, - смутился Фрост, - я только... - Вы не поняли, - остановила его Энн. - Не могу допустить, чтобы вы тратились на меня. Но, если у вас есть продукты, я могу приготовить... 13 Нестор Белтон захлопнул книгу и оттолкнул ее от себя. Зевнул, потер кулаками глаза. Завтра экзамен, хорошо бы выспаться, но еще столько надо повторить, просмотреть хотя бы. Такой экзамен раз в жизни бывает. В Школу консультантов поступят лучшие, а он с детства мечтал стать именно консультантом. Выбор оказался верным - сколько разговоров вокруг, что бессмертие вот-вот станет реальностью, что кто-то в Нетленном Центре сумел решить задачу, и дело лишь за технической реализацией. А тогда начнутся оживления, и настанет черед консультантов. Долгие годы они находились в резерве, ждали этого часа, а многие так и не дождались, и теперь, как все прочие, ожидают в подвалах воскрешения. Консультанты и специалисты по воскрешению - вот две группы людей, которые годами оставались сторонними наблюдателями. Эти группы обучались на средства Нетленного Центра, им, по сути, всю жизнь платили жалованье ни за что, их час еще не пробил. Но они были готовы вступить в дело в любой момент. Наготове были и тысячи пустующих домов, и гигантские, забитые продуктами магазины, и мощные конверторы - все ожидало Дня Воскрешения. Да, Нетленный Центр повел дело так, восторженно подумал Белтон, как его мог повести лишь коллектив единомышленников, людей увлеченных и бескорыстных. Почти двести лет Центр оберегал умерших, был ангелом-хранителем надежды человечества, архитектором грядущей жизни. Он встал из-за стола и подошел к единственному в его студенческом закутке окну. Полная чуть скрытая облаками луна слабо освещала двор общежития. А дальше, к северо-западу, высилась громада Нетленного Центра. Как здорово, в тысячный раз восхитился Белтон, что окно выходит на Центр! Один его вид вдохновляет, взглянешь на него - и словно получил благословение. Увидишь его - вспомнишь и ради чего учишься, и о триумфе, который через миллион лет (хотя некоторые говорят, что позже) увенчает человечество, медленно выползающее из трясины повседневной бессмысленности. - Вечная жизнь... - прошептал Нестор Белтон. Не надо умирать, не надо стареть. Есть время для развития интеллекта, есть время обрести знания, необходимые для полного раскрытия человеческих возможностей. Копиться будет мудрость, а не годы. Будет время на все, что только можно вообразить. Сочинять великую музыку, писать грандиозные книги, создавать картины - такие, о которых художники всех времен могли только мечтать. Будет время на межзвездные перелеты, человек доберется до тайн атома и космоса, станет свидетелем разрушения высочайших гор и прихода на их место других. Он увидит, как мелеют реки и как образуются новые, а когда через десять миллиардов лет огненная смерть настигнет солнечную систему - уйдет в глубины пространства. Нестор обхватил впалую грудь худыми руками. - Вот заживем! - воскликнул он. И с ужасом вспомнил о прежних временах, когда люди умирали, даже не догадываясь о возможности новой жизни, и согревал их лишь слабый и неверный огонек средневековой веры. Все эти несчастные ушли без уверенности, что смерть их - лишь временна: невзирая на всю свою веру, они страшились смерти и загоняли мысль о ней в самые потаенные уголки сознания, потому что мысли о небытие невыносимо ужасны. Порыв ветра прошелся по карнизам, бесплотные тени пересекли двор, а на фоне черного неба смутно белел Нетленный Центр. Скоро рассвет, подумал Белтон. Да, конечно, уже поднимается заря - так, верно, часто казалось людям, сутками напролет работающим в Нетленном Центре. Но когда до завершения рукой подать - внезапное препятствие - неожиданная неудача. Но теперь, судя по просачивающимся сведениям, близится настоящий рассвет, скоро человек достигнет своей цели, и путь его будет пройден до конца. И он, Нестор Белтон, - рассчитывает принять в этом участие. Он и остальные консультанты станут помогать вернувшимся в мир людям безболезненно включиться в современную культуру. Но выполнить такую работу способен лишь человек, специально обученный - психолог, назубок знающий историю двух последних веков. Впереди шесть долгих лет учебы - если завтра он получит отличную оценку. Он еще раз взглянул на белеющее здание Центра и вновь склонился над книгой. 14 Свечи на обеденном столе почти догорели, их запах, смешанный с ароматом роз, заполнил убогую комнату - впрочем, уже не столь убогую, как прежде. Свечи и розы создали непривычную обстановку, чуточку экстравагантную. Фрост решил не жалеть денег - впервые он ел не в одиночестве, и этот вечен был самым приятным в его жизни. Энн Харрисон больше не возвращалась к делу Чэпмэна, им хватало тем для разговора: европейская художественная выставка в Метрополитен-музее, как оказалось, оба посетили ее в прошлый уик-энд; новый исторический бестселлер, посвященный героическим дням зарождения космонавтики; вызывающее поведение уличных регулировщиков. Сошлись, что деньги следует вкладывать в вещи, а не в акции Нетленного Центра. Энн родилась и выросла в Нью-Йорке, выучилась на адвоката в Колумбии, провела один отпуск во Франции, а другой - в Японии, но больше отпусков не брала, потому что не хотела транжирить время и деньги. Кроме того - адвокатская практика не дает никакой возможности отдыхать: так получается, что на одного человека работы приходится слишком много, а на двоих - слишком мало. В свою очередь, Фрост рассказал о том, как мальчиком проводил каникулы на дедушкиной ферме в Висконсине. Не на ферме, конечно, ферм уже не существовало, там было что-то вроде кемпинга, куда отправляются на лето. - Теперь там уже не отдохнешь, - вздохнул он. - Когда дед с бабушкой умерли, поместье продали крупной компании, занимающейся недвижимостью, а деньги обратили в акции Нетленного Центра. Несколько лет назад я был по делам в Чикаго и заехал взглянуть. Это на запад, дорога идет по отвесному берегу в сторону Бриджпорта - есть такой небольшой городок. Ну вот, постройки еще сохранились, но все заброшено, одичало. - Странно, - тихо промолвила Энн, - что нет больше ферм. Земля приходит в запустение. Вам не кажется, что правительству следовало бы поддержать фермеров? Многим бы это дало работу. - Мне тоже жаль, - покачал головой Фронт. - В фермах есть что-то прочное. Без них народ словно утрачивает опору. Хотя, конечно, не было никакого смысла сохранять их в прежнем виде. У нас теперь мощные конверторы, которые обеспечат всех, даже когда начнутся оживления. Фермерам бы новых людей не прокормить. Ну, а что касается занятости... - Да, знаю, - кивнула она. - Все должно быть наготове. Ряды новостроек, миллионы квартир и все пустые. Не только у нас, во всем мире. Когда я была в Японии, видела целые города из незаселенных зданий. - Все это понадобится, - заметил Фрост. - Почти сто миллиардов замороженных, прибавьте сюда живых - половину от этого количества. - Где мы их всех разместим? - пожала плечами она. - Я слышала, что... - В небоскребах, хотя бы. Здание Нетленного Центра лишь чуть более мили в высоту. Его и строили как экспериментальное - посмотреть, может ли такая махина вообще стоять, оказалось, может. Сначала была небольшая осадка, но все обошлось. Повсюду такие здания не построишь - все зависит от почвы. Но инженеры утверждают, что если зарыться поглубже то... - Вы имеете в виду - жить под землей? - Ну да, и там тоже. Закопаться настолько, чтобы достичь хорошей основы для фундамента, а оттуда строить вверх. Так в один дом можно будет поместить несколько миллионов человек. - Но есть же предел. - Конечно, - согласился Фрост. - Через несколько столетий все равно не останется ни одной свободной квартиры. - И тогда начнутся перемещения во времени? - Да. Мы рассчитываем на это. - И вам удалось?.. - Нет, но мы уже близки. - А бессмертие? - Десять лет, - отчеканил Фрост. - В крайнем случае - двадцать. - Но Дэн, - осторожно осведомилась она. - Разумно ли держать людей замороженными, пока мы не обретем бессмертие? Мы умеем лечить рак, знаем, как восстанавливать сердце и омолаживать стариков. Оживления могли начаться сто лет назад, по мы лишь продолжаем складывать тела. Мы говорим: "Какая разница, пусть поспят немного дольше. Им же все равно". Может, пора разбудить их - дать им новую жизнь - вот ведь удивятся? - Не знаю, - рассмеялся Фрост, - не стану спорить. И так слишком много слов было сказано по этому поводу впустую. Но что изменится, если мы начнем? - Но вы представьте, миллиарды умерших - сколько времени это отнимет! Каждого надо подвергнуть обработке... - Да, я знаю. Но готовы тысячи специалистов по оживлению, готовим консультанты. - Но время!.. - Да, времени потребуется много. Проще, конечно, было поступить так, как вначале и планировалось. Однако вмешалась Служба социальной защиты. И они правы, ждать - единственный честный способ, ведь мы не можем назначать цену за оживление. Все это сильно усложняет дело, и не исключена возможность экономического хаоса. - Это необходимо уладить, - вздохнула она. - Необходимо... Как вы сказали - единственный честный способ. Да, нельзя давать бессмертие лишь тем, кто в состоянии за него заплатить. - Но подумайте об Индии, - грустно произнес Фрост. - Подумайте об Африке, о Китае. Люди до сих пор не в состоянии прокормить себя, выручают лишь международные программы помощи. У них нет ни гроша, чтобы отложить. И они придут в мир, в котором будут жить ничуть не лучше, чем теперь. Они опять столкнутся с голодом, снова встанут в очередь за благотворительной похлебкой. Бессмертие - это все, что предоставит им программа социальной защиты. - Все равно лучше, чем смерть, - возразила она. - Конечно, - согласился Фрост. Она взглянула на часы. - Жаль, мне пора идти. В самом деле - пора, давно уже. Не помню, когда получала такое удовольствие от вечера. - Я бы хотел, чтобы вы задержались еще ненадолго. Она покачала головой и встала из-за стола. - Я вообще не собиралась задерживаться, но рада, что все так обернулось. - Может быть, в другой раз? - осторожно предложил Фрост. - Я позвоню вам? - Это было бы мило с вашей стороны, - улыбнулась она. - Я вас провожу. - У меня внизу машина. - Энн, - он помедлил. - Погодите. Она остановилась в дверях и обернулась к нему. - Я вот о чем подумал, - нерешительно начал Фрост. - Вы адвокат. Мне может понадобиться адвокат. Не согласуетесь ли вы представлять мои интересы? Она изумленно взглянула на него. - С какой стати вам может понадобиться адвокат? - Не знаю, - пожал плечами Фрост. - Может, и не понадобится. Дело вот в чем - кажется, ко мне попала одна бумага... То есть, у меня целая пачка бумаг и эта, видимо, среди них... У меня такое чувство, что лучше бы я ее в глаза не видел. - Дэн, о чем вы? - Я не вполне уверен. Видите ли, ко мне попал документ или мне кажется, что он попал ко мне... - Ну и что? Какой документ? - Не знаю. Какая-то записка. Но она не должна была попасть ко мне, вот в чем дело. - Избавьтесь от нее, - предложила Энн. - Сожгите. Зачем вам... - Нет! - запротестовал Фрост. - Так нельзя. Она может оказаться важной. - Но что в этой записке? - Я видел ее лишь мельком. Тогда я ничего ее понял, документ не показался мне важным... - А теперь - кажется? - Возможно, - кивнул он. - Не могу сказать точно. Она нахмурилась - то ли в шутку, то ли всерьез. - Не могу понять, причем тут я. - Я подумал, что если бы взять всю эту стопку бумаг, запечатать в конверт и отдать вам... - Как адвокату? Он умоляюще кивнул. - Могу ли я узнать больше об этом документе? - колебалась Энн. - Думаю, нет. Не хочу вас опутывать. Бумаги у меня в кармане. Перед вашим приходом я как раз пытался отыскать среди них ту, о которой идет речь. А вы постучали, и я сунул их в карман... - Вы боялись, что пришли за документами? - Да. Что-то в этом роде. Не знаю, с чего я так подумал. Но теперь мне кажется, что лучше не знать ни о содержании бумаги, ни о том, где она находится. - Не вполне уверена, - медленно произнесла Энн, - что тут все в порядке с этикой и законностью. - Понимаю вас, - вздохнул он. - Это была глупая идея. Забудем о ней. - Дэн, - она взглянула ему в глаза. - Да? - Я просила вас об одолжении? - А я не смог оказать его вам. - Сделаете, что сможете. - Не рассчитывайте на меня. Шансы тут... - Вы попади в беду, Дэн? - Пока еще нет. Но, кажется, могу попасть. Вы сделали плохой выбор, Энн. Пришли к человеку, который менее всего способен вам помочь. - Я так не думаю, - улыбнулась она. - Ставлю на вас. А теперь, давайте-ка сюда конверт... 15 Амос Хиклин подкинул еще одно полено в небольшой аккуратный костер, какие умеют раскладывать только лесники. Он поужинал, сполоснул сковороду и кофейник в реке, хорошенько отдраил посуду песком и теперь мог спокойно привалясь к дереву, неторопливо выкурить трубочку и поразмышлять о том, о сем. Было тихо, лишь где-то наверху завел свою ночную песню козодой - странный, чуть потусторонний звук повис в воздухе. В реке плеснулась рыба. Хиклин нагнулся к дровам, выбрал еще пару сучьев, кинул их в огонь. Устроился поудобнее и достал из кармана куртки трубку и кисет. - Хорошо, - вздохнул он. - Июнь - прекрасная погода, светит луна, птица поет, да и москиты не донимают. А завтра... Дурацкая идея - спрятать сокровище на речном острове. Как будто неизвестно, что случается с такими островами. Но что поделать, за тем человеком гнались, что же ему оставалось? Зато есть и преимущества - кому взбредет в голову искать клад на острове? Острова эти не шире обычных песчаных отмелей и с годами сплошь прорастают ивами. Такие острова могут существовать десятилетиями, а могут исчезнуть за ночь - река неспокойная, часто меняет русло... Все это походило на поиски иголки в стоге сена, но ставка была высока: в худшем случае он просто терял год жизни, а в лучшем - приобретал миллион долларов, по самым скромным подсчетам. - Нефрит, - хмыкнул Хиклин. - Идиотская кража. Даже в день ограбления - ни малейшего шанса перепродать его - кто не опознает уникальный музейный экспонат? Хотя Стивен Фернесс, может, и не думал продавать краденое. Может, он хотел украсить этим добром свою комнату. Столько лет проработав в музее, запросто можно рехнуться от мысли, что столь изысканные предметы выставлены на потребу вульгарной толпе. Что же, ему почти удалось обвести всех вокруг пальца. Если бы в деревенской забегаловке какой-то пронырливый фермерский отпрыск не опознал его, по фотографии в газете, так он тогда, двести лет назад, и скрылся бы со всеми камешками. Хотя, и то сказать - его все-таки не поймали, и остаток своей жизни Фернесс, уже дряхлый, седой, кое-как сводя концы с концами, живя случайными весьма сомнительными приработками, провел в дешевых кабаках Нового Орлеана. Вытянув ноги, Хиклин сидел в сгустившейся темноте, медленно попыхивая трубкой, пламя костра бросало отблески на его лицо. Ну и глушь, вздохнул он. Так долго эту землю возделывали, а теперь что? Полное запустение. Кому она теперь нужна? Разве что - потенциальное жизненное пространство, не более. Люди подались туда, где была работа - в гигантские мегаполисы. Все восточное побережье - сплошной муравейник. Гигантский промышленный район вокруг озера Мичиган разрастался и тоже стремился к восточному берегу. Разрастались и другие центры плотного населения. И вот тебе раз, ухмыльнулся Хиклин, я - один из немногих, вне всего этого. Но ведомый теми же мотивами, той же алчностью. Одно отличие: я - игрок, а остальные - серые посредственности. Игра, подумал он. Что же, пусть игра. Но составленное на смертном одре письмо и приблизительно нацарапанный план, несмотря на весь свой романтизм, производили достоверное впечатление. Да и поиск уже подтвердил многое из последних слов Стивена Фернесса. Сомнений не оставалось - именно он в 1972 году похитил из музея, где служил, коллекцию древних нефритов - целое состояние. На каком-то из островов, на этом участке реки, он ее спрятал, упаковав в бумагу и засунув в небольшой стальной чемодан. "Пишу вам, поскольку не хочу, чтобы они оказались утраченными навсегда, и молю Бога, чтобы вам удалось найти по моему описанию точное место..." Письмо предназначалось тому самому музею, откуда он выкрал коллекцию. Но он не отправил его - может, не было сил встать, а рядом никого не оказалось; может быть, не хватило денег на марку, а смерть уже стояла у порога. Вместе с остальными пожитками письмо Хиклин обнаружил в старом чемоданчике Фернесса - собрате того, в котором покоились нефриты. Каким странным образом, размышлял Хиклин, ноги привели его в дом, где в тот дождливый день проходил аукцион, и наряду с прочим хламом был выставлен и этот чемодан. Почему никто даже не открыл его, чтобы поинтересоваться содержимым? Или открыл, но, увидев, хлам, не стал вдаваться в детали? Пустой дождливый день, делать было совершенно нечего, хотелось просто найти сухое место, чтобы скоротать время. И странное ребячество, заставившее его вступить в торги - с начальной цены в 25 центов, которая так и не возросла, поскольку других претендентов на чемодан не нашлось. Покуривая, Хиклин вспоминал, как ему захотелось прикинуться рассеянным и уйти, оставив чемоданчик в зале. Но неизвестно зачем он все-таки притащил его в свою комнату. Дел в тот вечер не было, он полез в чемодан и обнаружил письмо. Письмо заинтриговало его, и он стал собирать сведения о человеке по имени Стивен Фернесс. И вот он здесь, возле реки, рядом с потрескивающим костром, слушает пение козодоя - он, единственный на свете, кто хотя бы примерно знает, где укрыты похищенные нефриты; наверное, один из немногих, кто вообще слышал о краже. Даже по сей день, рассудил Хиклин, нефриты еще нельзя продать без риска. Могут сохраниться документы, да и музей стоит и поныне. Но лет через пятьсот, через тысячу - никаких проблем не возникнет. Кража забудется, сведения о ней надежно затеряются в архивах. Неплохой старт для второй жизни. Бриллианты или, скажем, рубины таких усилий не стоят. Нефриты - дело другое. Это - произведения искусства. Конверторы могут выпускать бриллианты тоннами, правда, точно так же они могут штамповать и нефриты, но предметы искусства им не воспроизвести. Человек, подмигнул себе Хиклин, должен соображать, на что ставить, собираясь жить вечно. Трубка захлюпала - табак прогорел. Он вынул ее изо рта и выбил пепел о каблук сапога. Затем поставил удочки, завтра будет рыба, осталась еще мука, так что лепешками он обеспечен. Хиклин поднялся и пошел к байдарке за шерстяным одеялом. Крепкий сон, плотный завтрак - и снова на поиски острова с двумя соснами на берегу и отмелью, по очертаниям схожей с рыболовным крючком. Хотя, конечно, вряд ли отмель сохранилась в прежнем виде, зато сосны вполне могли остаться. Он постоял у воды и взглянул на небо. Там не было ни единого облачка, мерцали звезды, почти полная луна висела над восточными скалами. Он вдохнул свежий воздух - чистый, чуть прохладный. Чудный будет завтра денек. 16 Стоя на тротуаре, Дэниэл Фрост проводил взглядом машину Энн, пока та, свернув за угол, не скрылась из виду. Он вздохнул и стал подниматься по истертым ступенькам обратно в квартиру, но на полпути остановился и снова вышел на улицу. Слишком ночь хороша, объяснил он себе, чтобы сидеть дома. Однако не в ночной красоте было дело, да и какая красота тут, в этом обшарпанном квартале?! Не хотелось возвращаться в опостылевшие стены. Надо переждать, пусть память о вечере немного притупится... Раньше Фрост никогда не думал, насколько же убого его жилье, до сегодняшнего вечера не думал - пока не вернулся из парка после встречи с Гиббонсом. И потом все вдруг волшебно изменилось - благодаря Энн. Да, он потратил сумасшедшие деньги на свечам и розы, но не они превратили жалкий угол в некое человеческое обиталище. Это все Энн, она придала его жилью тепло и уют. В чем же дело? Почему сегодня его ужаснула эта жалкая комната? Не он один живет так, жить так - неразумно. Есть крыша над головой, есть, где уединиться, где приготовить себе пищу, где отдохнуть. Что еще? Комфорт? Какой комфорт, когда его интересует лишь рост вклада на счету! Или не комната виновата, а сама эта жизнь вдруг показалась ему пустой и убогой? Но как так может быть, когда существует цель - Бессмертие! Улица тонула во мраке, нарушаемом лишь редкими фонарями. Скучные дома по обеим сторонам казались мрачными призраками из прошлого - обветшалые строения, давным-давно утратившие свою прежнюю гордость, если та была им свойственна когда-либо. Он шел по улице, и его шаги грохотали на всю округу, словно колотушка ночного сторожа. Дома стояли темные, лишь кое-где горел свет. Казалось, он - единственный пешеход на всей земле. Сидят по домам, отчего? - задумался Фрост. А куда пойдешь? Кафе, концерты, спектакли - все денег стоит. Хочешь следующий раз жить припеваючи - будь любезен не сори деньгами. Пустынная улица и пустая комната - все, что нынешняя жизнь оставляет человеку. Но не ошибся ли он? Не ослепило ли его сияние будущей жизни? Всегда один. И дома, и на улице. Из дверного проема, к которому приближался Фрост, возникла человеческая фигура. - Мистер Фрост? - осведомился незнакомец. - Да. - Фрост остановился. - Что вам угодно? В голосе незнакомца было что-то неприятное - какая-то наглость или, может быть, плохо скрытое высокомерие. Человек подошел ближе, но на вопрос Фроста не отвечал. - Если вы не против, - начал Фрост, - я бы... В этот миг что-то ужалило его в шею, боль была острой, горячей. Он поднял руку, чтобы смахнуть это что-то, но рука почему-то отяжелела и поднялась лишь до пояса. Кажется, он стал опускаться на землю, подламываясь на бок в медленном падении - словно прислонялся к ускользающей опоре. Странно, но это его ничуть не встревожило, отчего-то он был уверен, что ничего страшного нет, и он не ушибется о тротуар - все так медленно и мягко... Незнакомец по-прежнему стоял в двух шагах, но к нему подошел другой; вот он-то - еще сумел сообразить Фрост - и подкрался сзади. Лиц видно не было, они стояли в полутьме... 17 Очнулся он в темном помещении, на жестком стуле, тусклый свет пробивался в щели и освещал какой-то странный агрегат. Фрост был расслаблен и вял, двигаться ему не хотелось, и только немного беспокоило, что он ничего не узнает. Здесь он никогда не был. Он снова прикрыл глаза, все поплыло, он ощущал лишь твердую спинку стула и пол. Что-то жужжало, гул был едва слышный - такой издает машина, работающая на холостом ходу. Щеки и лоб горели. Что же все-таки произошло? Где он? Но тут было так удобно и сонно, что беспокойства Фрост не ощущал. Он обмяк на стуле. Теперь к машинному гулу присоединились какие-то пощелкивания - как бы щелчки времени, проходящего сквозь него: не тиканье часов - именно, времени. Странно, подумал Фрост, как так может быть, время ведь не шумит. Зацепившись за мысль о времени, он чуть пошевелился и поднял руку, чтобы потрогать горящие щеки. - Ваша честь, - произнесла окружавшая его темнота, - подсудимый пришел в себя. Фрост приоткрыл глаза и попытался приподняться. Но в ногах не оказалось сил, а руки болтались как плети, да и вообще, оставаться в прежнем положении было приятнее. Но кто-то сказал "ваша честь" и что-то о подсудимом, который очнулся. Непонятно, надо, нако