затем вновь повернулся лицом к приближающемуся призраку-тени. Он знал, что если сейчас побежит, то никогда уже не сможет остановиться. Он будет жить, готовый в любую минуту бежать прочь - как снова и снова убегал его народ. Теперь, быть может, убегать нет нужды. Темный Ходун был ближе, и он смог разглядеть его лучше: ноги как стволы деревьев, массивное туловище, крошечная головка, вытянутые руки с когтями. И в это мгновение он из Темного Ходуна вдруг превратился в медведя гризли, поднявшегося из логова и нависшего над Дэвидом, близко, слишком близко, чтобы стрелять. Машинально он выхватил стрелу и поднял лук, а его мозг - или то, что скрывалось в его мозгу, некая сила в его мозгу - нанес сокрушительный удар. Ходун не упал, как упал гризли. Он споткнулся, наклонился вперед, пытаясь дотянуться до Дэвида, а тот туго натянул тетиву лука, почти до самого своего уха, твердо удерживая стрелу. Ходун исчез, а стрела просвистела и со звоном ударилась в блестящий корпус корабля. Темного Ходуна больше не было. Дэвид Хант опустил лук и стоял, весь дрожа. Он тяжело упал на колени и съежился, вздрагивая всем телом, трепеща каждым натянутым как струна нервом. К нему приблизился клубок червей, тесно прижался, выпустил щупальце и крепко его обнял, передавая не слышимые ухом слова утешения. 33 - Это кто такой? - спросил Рейнолдс Джейсона. - Его зовут Стэнли. Это робот с Проекта. Мы говорили вам о Проекте, если помните... - А, да, - сказал Гаррисон, - суперробот, которого строят его маленькие братишки. - Я должен возразить против вашего тона, - резко сказал Езекия. - Вам нет причин проявлять высокомерие. То, что делает этот робот со своими товарищами, лежит в русле великой традиции вашей технологии: строить больше и лучше, и с большим воображением... - Прошу прощения, - сказал Гаррисон. - Но он ворвался сюда... - Его пригласили, - холодно ответил Джейсон. - Он был далеко и только что прибыл. - С сообщением? - Оно от Проекта, - ответил Стэнли. - Что за сообщение? - требовательно спросил Гаррисон. - Сначала я должен объяснить, - сказал Стэнли. - Проект уже в течение нескольких лет общается с неким разумом где-то в центральной части галактики. - Да, - сказал Рейнолдс. - Нам об этом говорили. - Сообщение, которое я принес, - продолжал Стэнли, - от этого разума. - И оно имеет отношение к положению дел здесь? - спросил Рейнолдс. - Мне это кажется нелепым. - Оно имеет отношение к вам, - сказал Стэнли. - Но как он может знать? Откуда ему знать о здешней ситуации? Огромный инопланетный разум, конечно, не станет заниматься... - Сообщение, адресованное вам и остальной вашей экспедиции, таково: "Оставьте Землю в покое. Любое вмешательство запрещено. Она также часть эксперимента". - Но я не понимаю, - рассерженно проговорил Гаррисон. - Какой эксперимент? О чем он говорит? Это совершенная бессмыслица. Разумеется, мы имеем право знать. Стэнли достал из сумки сложенный лист бумаги, перебросил его через стол Рейнолдсу. - Это копия сообщения, с принтера. Рейнолдс поднял бумагу и взглянул. - Так там сказано. Но я не понимаю, к чему все это. Если вы снова пытаетесь блефовать... - Это Принцип, - негромко проговорил Джейсон. - Да, несомненно. Мы задавались вопросами; теперь мы знаем. Проект разговаривал с Принципом. - Принцип? - закричал Гаррисон. - Это еще что? Мы не знаем ни о каком Принципе. Нам это ничего не говорит. Джон вздохнул: - Да, действительно. Нам следовало об этом рассказать, но нужно было рассказать так много. Если вы готовы выслушать, я расскажу вам о Принципе. - Еще одна сказка, не сомневаюсь, - сердито сказал Гаррисон. - Липовое сообщение, и теперь сказочка. Вы, видно, считаете нас дураками... - Это теперь неважно, - сказал Джейсон. - Не имеет значения, что вы думаете. Все это совершенно не в наших руках, и не в ваших также. Джон был прав в своем предположении, сказал себе Джейсон, что над землянами был поставлен эксперимент, - в том же духе и, возможно, приблизительно тем же образом, каким земной бактериолог или вирусолог стал бы экспериментировать с колонией бактерий или вирусов. А если это так, подумал он и был поражен своей мыслью, то люди в этом доме, и маленькое племя индейцев, и еще одна маленькая группка людей на западном побережье остались на Земле не случайно - скорее, их намеренно оставили здесь в качестве, например, контрольных групп. Джон говорил - Принцип уже должен звать, что штамм человечества сохранил чистоту, однако, сделав это новое открытие, они должны также понимать, что, хотя в массе своей человечество не изменилось, отдельные его фрагменты подверглись мутации. Ибо здесь есть три человеческих штамма: люди этого дома, индейцы и люди на побережье. Из них два мутировали успешно, а третий перестал развиваться. Хотя погоди-ка, сказал себе Джейсон, последнее заключение неверно, поскольку есть Дэвид Хант. Думая о нем, он вспомнил, как недели две назад музыкальные деревья вдруг восстановили былую тонкость и устойчивость исполнения, и еще тот невероятный слух, который только сегодня днем принес Тэтчер. И как это роботам удается узнавать обо всем прежде всех остальных? И роботы. Не три различных штамма, а четыре. Одно очко не в пользу Принципа, развеселившись, подумал Джейсон. Он готов был поставить на что угодно (и нисколько не сомневался в выигрыше), что Принцип не принял в расчет роботов. Хотя роботы, если задуматься, внушают некоторый страх. Что за хитрое устройство являет собой эта штука, которая может разговаривать с Принципом и передавать его сообщения? И почему Принцип поручил Проекту выступать от его имени? Просто потому, что он оказался под рукой? Или же между ними существует близость и понимание, невозможные между Принципом и человеком или любой другой биологической формой жизни? От этой мысли Джейсона пробрала дрожь. - Помнишь, - обратился он к Стэнли, - сначала вы сказали, что не можете ничем нам помочь? - Помню, - ответил робот. - Однако в конце концов помогли. - Я очень рад, - сказал Стэнли, - что в конечном итоге смогли вам помочь. Я думаю, мы с вами имеем очень много общего. - Я искренне надеюсь, что это так, - сказал Джейсон, - и благодарю тебя от всего сердца. 34 Она сидела у стола с разложенными на нем книгами, когда он вошел в комнату. В первое мгновение, в слабом свете свечи, она усомнилась, он ли это, потом увидела, что он. Она вскочила: - Дэвид! Он стоял, глядя на нее, и она заметила, что у него нет ни лука, ни колчана со стрелами, и ожерелье из медвежьих когтей больше не висит у него на груди. Глупо, подумала она, замечать такие вещи, когда единственно важно то, что он вернулся. - Ожерелье, - сказала она, чувствуя себя при этом глупо, не желая этого говорить, но все равно сказала. - Я его выбросил, - ответил он. - Но, Дэвид... - Я повстречал Ходуна. Лук мне не понадобился. Стрела его не поразила; она ударилась только в корабль. Девушка молчала. - Ты думала, что Ходуна нет, что он - лишь тень в моих мыслях. - Да, - сказала она. - Какой-то фольклорный персонаж Из старого предания... - Возможно. Я не знаю. Может быть, тень той великой расы строителей, которые когда-то здесь жили. Люди, не похожие на нас. На нас с тобой. Тень, которую они отбрасывали на землю и которая осталась на ней даже после того, как они исчезли. - Призрак, - сказала она. - Привидение. - Но теперь его больше нет. Он больше не ходит. Она обошла вокруг стола, и он быстро шагнул ей навстречу, обнял ее и крепко прижал к себе. - С нами двоими так странно, - сказал он. - Я могу исправлять неправильное, излечивать больное. Ты можешь видеть все, что только есть, и позволяешь мне тоже увидеть; все, что есть, становится ясно у меня в мозгу. Она не ответила. Он был слишком близко, был слишком реален; он вернулся. Ответу не было места. Однако, мысленно, она сказала Дедушке Дубу: "Это новое начало..." - Скоро я вас покину, - сказал Джон. - На этот раз я не буду отсутствовать так долго. - Ужасно жаль, что ты отправляешься, - ответил Джейсон. - Возвращайся, как только сможешь. Мы вместе росли... - Хорошие были времена. - Есть что-то такое особенное, когда двое людей - братья. - Тревожиться теперь не о чем, - сказал Джон. - Земля в безопасности. Мы можем жить дальше, как жили. Индейцы и роботы могут выбирать любую дорогу, какую захотят. Люди могут не принять идею Принципа полностью, они будут над ней размышлять, ее обдумывать, обсуждать. Решат, как сказал Гаррисон, что это всего лишь сказка. Они могут попробовать подступиться к Земле, я почти уверен, что они это сделают. И если попытаются, их прихлопнет, и тогда они поверят. Джейсон кивнул: - Это верно. Но есть еще Проект. - А что с Проектом? - Ты хочешь сказать, что не думал об этом? - Ты, Джейсон, говоришь загадками. - Нет. Ты просто этого не увидел. Никто не увидел. Все решили, что Принцип всего лишь использовал Проект как мальчика на посылках. - Ну, а разве не так... нет, погоди, ты же не думаешь... - Именно думаю, - сказал Джейсон. - Не мальчик на побегушках у Принципа, но его представитель. Что у них общего? Мы думали, что, может быть, Проект всего лишь слушает, но теперь знаем, что это не так. Они общались между собой. Проект рассказал Принципу, что происходит, а Принцип сказал ему, что делать. - Возможно, ты и прав, - проговорил Джон, - но ты вспомни, что мы встречались с другими разумными существами, и успехи наши были чрезвычайно скромны... - Ты одного не понимаешь, - сказал Джейсон, - что Принцип - не просто инопланетный разум, одно из многих разумных существ, с которыми вы сталкиваетесь в космосе. Я думаю, он мог бы с нами говорить, с любым из нас, если бы захотел. Джон хмыкнул: - Тогда встает вопрос, Джейсон. Каждый говорит с себе подобными. Готов ли ты предположить, что Принцип - это... нет, не может быть. Он должен быть чем-то иным. Принцип - не машина, я могу поклясться. Я многие дни жил рядом с ним. - Суть не в этом, - сказал Джейсон. - К просто машине Принцип не имеет никакого отношения. Я думаю вот о чем: может ли быть, что Проект уже не машина? Как долго машину нужно развивать и совершенствовать, чтобы она из машины превратилась в нечто иное? Как долго машина должна эволюционировать, чтобы стать чем-то другим - еще одной живой формой? Отличной от нас, разумеется, но от этого не менее живой? - Твое воображение заносит тебя слишком далеко, - сказал Джон. - А даже если нет, нам все равно нечего бояться. Роботы наши друзья. Они должны быть нам добрыми друзьями - мы же, черт возьми, их создали. - Не думаю, что все это одно лишь воображение. Мне кажется, у моей идеи есть основа, есть какие-то свидетельства. Я вот думаю, а что если Принцип, чем бы он ни был, обнаружил в себе большую близость к Проекту, чем к человечеству. И именно от этого у меня мурашки бегут по спине. - Даже если б это было так, - сказал Джон, - а я не могу с этим согласиться, для нас нет никакой разницы. Кроме вас с Мартой, мы все находимся среди звезд. Через несколько тысячелетий среди нас не будет никого, кого заботил бы Принцип или Земля. Мы совершенно свободны, можем отправляться куда хотим и делать что хотим. И эти путешествия, я уверен, - только часть, только начало. В будущем у нас разовьются новые способности, не знаю какие, но знаю, что они появятся. - Возможно, я близорук, - признал Джейсон. - Я живу слишком близко к Земле и не способен так ясно видеть перспективу, как остальные. К тому времени, когда ситуация с Проектом разовьется настолько, чтобы иметь какое-то заметное значение, нас с Мартой давно уже не будет. Но индейцы останутся здесь, и как насчет индейцев? Из нас всех они, возможно, являются самой важной частью человеческой расы. Джон усмехнулся: - У индейцев все будет прекрасно. Они выработали наиболее прочную базу: слились с планетой, стали ее частью. - Надеюсь, - проговорил Джейсон, - что ты прав. Они посидели в молчании; в камине трепетали язычки пламени, в дымоходе что-то вздыхало. В карнизах гулял ветер, и в тишине и неподвижности ночи старый дом стонал под тяжестью своих лет. Наконец Джон проговорил: - Я хочу знать одну вещь и хочу услышать правду. Что там с твоим инопланетянином? - Покинул планету. Отправился домой. Он пробыл здесь дольше, чем собирался, потому что ему надо было кое с кем поговорить и поблагодарить. Поблагодарить Дэвида, потому что Дэвид это сделал, только тот не слышал ни единого его слова. Поэтому он пришел и сказал мне. - И ты сказал Дэвиду? Ты передал ему благодарность? Джейсон покачал головой: - Нет еще. Если вообще когда-нибудь скажу. Он к этому не готов, может испугаться и вновь убежать. Я сказал двоим, тебе и Езекии. Джон нахмурился: - Стоило ли говорить Езекии? - Я сперва сомневался, но в конце концов рассказал. Мне показалось... ну, вроде как это по его части. Его так гнетут воображаемые тревоги и самообвинения, что я подумал, вдруг это ему поможет. Пусть для разнообразия побеспокоится о чем-то реальном. - Я, собственно, не об этом спрашивал, - сказал Джон. - Меня беспокоит проблема души. Ты искренне полагаешь, что этот странный тип с запада мог дать инопланетянину душу? - Так сказал инопланетянин. - Не он. Ты. Как ты думаешь? - Я иногда думаю, - ответил Джейсон, - что душа - это состояние ума. Езекия, глубоко озабоченный, расхаживал по монастырскому саду. Невозможно, говорил он себе, чтобы то, что сказал ему мистер Джейсон, было правдой. Мистер Джейсон, должно быть, неверно понял. Ему хотелось, чтобы инопланетянин все еще был здесь и он смог бы с ним поговорить, хотя мистер Джейсон сказал, что, даже будь он здесь, поговорить с ним Езекии не удалось бы. Он просто не сумел бы этого сделать. Ночь была тиха, и звезды очень далеки. По склону осеннего холма прокрался зимний ветер. От его соприкосновения Езекия содрогнулся и тут же почувствовал отвращение к самому себе, слегка даже испугавшись. Он не должен вздрагивать на ветру, он не должен его ощущать. Может быть, подумал он, я превращаюсь в человека? Может быть, поэтому в самом деле ощущаю движение воздуха? И этой мысли он испугался еще больше, чем того, что вздрогнул под дуновением ветра. Гордыня, подумал он, гордыня и тщеславие. Избавится ли он от них когда-нибудь? А также - когда он избавится от сомнений? И теперь, задав себе этот вопрос, он уже не мог больше прятаться от того, от чего пытался уйти, от мысли, которую гнал от себя прочь, размышляя об инопланетянине и его душе. Принцип! - Нет! - закричал он сам на себя, объятый неожиданным страхом. - Нет, этого не может быть! Это решительно невозможно. Даже думать об этом - святотатство. Уж где-где, а здесь, яростно напомнил он себе, его ничто не поколеблет. Бог навеки останется добрым старым джентльменом (человеком) с длинной седой бородой.