Клиффорд Саймак. Что может быть проще времени Научно-фантастический роман ГЛАВА ПЕРВАЯ И вот настал день, когда Человек был готов отказаться от мысли проникнуть в космос. Первые сомнения возникли еще тогда, когда Ван Аллен открыл вокруг Земли пояса радиации. Но Человек слишком долго мечтал о космосе, чтобы сдаться, не сделав еще одну попытку. И делались одна попытка за другой, а астронавты гибли, доказывая, что Человек слишком слаб для космоса. Слишком непрочно держится в его теле жизнь. Он умирает или от первичной, солнечной радиации, или от вторичного излучения, возникающего в металле самого корабля. И в конце концов Человек понял несбыточность своей мечты и стал глядеть на звезды, которые теперь были от него дальше, чем когда-либо, с горечью и разочарованием. После долгих лет борьбы за космос, пережив сотни миллионов неудач, Человек отступил. И правильно сделал. Существовал другой путь. ГЛАВА ВТОРАЯ. Шепард Блэйн чувствовал, что находится в доме, а если не в доме, то, во всяком случае, в месте, где кто-то живет. Тут присутствовали порядок и пропорции, которые не могли быть созданы природой, пусть даже это чужая природа, природа планеты, вращающейся вокруг неизвестной звезды за тысячи световых лет от Земли. В отличие от песчаных дюн, по которым до этого двигался Блэйн, на полу странного жилища не оставалось следов. По сравнению с ревом урагана, столько часов оглушавшим Блэйна, пока он пробирался через пустыню, шум ветра здесь казался слабым шорохом. Пол был сделан из голубого твердого и гладкого материала, и катиться по нему было очень легко. Вокруг стояли предметы, тоже голубого цвета, похожие на мебель или какие-то приспособления. Во всяком случае, их форма не была случайной, естественной, какую могли бы создать ветер и солнце, а свидетельствовала о том, что эти предметы имеют какое-то предназначение. Крыши у сооружения не было. В небе светились звезды, а вдалеке мерцало тусклое солнце. Включив все датчики на полную мощность, Блэйн медленно двинулся вперед. Ощущение, что он находится в доме, усиливалось, а вскоре к нему добавилось ощущение того, что в доме есть жизнь. Блэйн почувствовал, что начинает волноваться. Жизнь даже в простейших формах удавалось обнаружить крайне редко, а случаи, когда на планетах открывали разумную жизнь, вообще считались исключительным событием. Блэйн пошел совсем медленно. Датчики работали бесшумно, и тишину нарушали лишь шорох колес и слабое жужжание прибора, фиксирующего информацию о форме, цвете, запахе, размерах, записывающего температуру, время, силу магнитных полей и регистрирующего все, что только можно зарегистрировать на этой планете. Он издалека заметил живое существо - нечто, развалившееся на полу, как лентяй, которому нечего делать, кроме как просто лежать вот так. Не прибавляя скорости, Блэйн направился к нему, а датчики тем временем скармливали записывающему устройству информацию о распластавшемся на полу существе. Оно было розовым; не того омерзительного розового цвета, что так часто встречается - линялого, наводящего на мысли об анатомическом театре. Это был жизнерадостно розовый. Платьице такого цвета надела бы семилетняя соседская девочка на свой день рождения. Оно смотрело на Блэйна. Может не глазами, но смотрело. Оно знало, что он здесь. И не боялось. Блэйн приблизился к нему почти вплотную и остановился. Оно было довольно массивным: высота достигала 12 футов, а диаметр был не менее 20 футов. Рядом с небольшим механизмом, которым был сейчас Блэйн, существо выглядело гигантом, однако в нем не было ничего угрожающего. Хотя и дружественного тоже. И никаких других эмоций. Просто сгусток живой материи. Блэйн напомнил себе, что теперь предстоит самое трудное. Теперь надо выбирать: действовать или отступить. От его следующего шага может зависеть, как сложатся дальнейшие взаимоотношения с этим существом. Он стоял, ничего не предпринимая. Датчики втянулись и почти не работали, катушки записывающего устройства едва вращались. Но ждать дальше было нельзя, потому что время подходило к концу. В его распоряжении оставалось совсем немного. В этот момент сложнейшие приборы механизма, который сейчас заменял Блэйну тело, отметили, что по розовой массе пробежала легкая дрожь. Дрожь полусформированной мысли, начало контакта, первый шаг. Блэйн напрягся, стараясь погасить поднимающуюся радость. Глупо радоваться, еще неизвестно, может, это и телепатия. Хотя эта вибрация, определенные ощущения... Ну, пробуй же, сказал он себе, пробуй! Время уходит! Осталось всего полминуты! Дрожь снова повторилась, на этот раз отчетливее, как будто существо, лежащее перед Блэйном, мысленно откашливалось, перед тем, как начать говорить. И существо заговорило. - Здорово, приятель! - сказало оно. - Меняюсь с тобой разумами. Разум Блэйна совершенно неожиданно раздвоился. Блэйн был одновременно и собой и Розовым. На какой-то ужасный миг он ощутил себя им целиком: он так же, как Розовый, видел и чувствовал, знал то же, что знал он. И в то же время оставался Шепардом Блэйном, исследователем из "Фишхука", чей разум теперь находился так далеко от дома, вне Земли. В этот момент раздался щелчок - время истекло. Казалось, вся Вселенная вздрогнула и понеслась куда-то с немыслимой скоростью. Шепард Блэйн возвращался черед пространство в пять тысяч световых лет в один весьма своеобразный уголок на севере Мексики и был бессилен помешать этому. ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Он медленно выбирался из черной пропасти пространства, в которую был погружен, прокладывая себе путь со слепым упорством, ведомый каким-то древним, врожденным инстинктом. Он знал, где находится, был уверен, что знает, хотя и не смог бы сказать где. В эту пропасть он падал уже много раз и столько же раз выбирался из нее, но сейчас происходило нечто особенное, чего никогда прежде не случалось. Что-то необычное коснулось его самого, он перестал быть самим собой, вернее, остался собой только наполовину, во второй же половине поселилось неведомое Нечто, то самое, что лежало у стены, ничего не боялось и изнывало от скуки. Он выкарабкивался из пропасти, а мозг продолжал с бездумным упорством бороться с тем странным существом. Бороться, осознавая, что борьба бесполезна, что это неведомое Нечто навсегда поселилось в нем и будет отныне неотъемлемой частью его "я". На минуту он прекратил карабкаться и попытался разобраться в себе. Он был одновременно слишком многим и слишком во многих местах, и это сбивало с толку. Он был и человеком что бы это ни означало, и мчащейся сквозь космос машиной, и непонятым Розовым, распластавшимся на голубом полу, и безумцем, падающем через полную ревущего времени вечность, которая математически не превышала доли секунды. Он выполз из пропасти, и тьму сменил мягкий свет. Блэйн неподвижно лежал на спине. Его тело снова принадлежало ему, и он испытал давнее, чувство благодарности за то, что опять удалось вернуться. Наконец он все вспомнил. Я, Шепард Блэйн, разведчик из "Фишхука", летаю в космос, исследую известные миры. Бывал на планетах за много световых лет от Земли. Иногда открывал что-то интересное, иногда - нет. Но в этот раз обнаружил Нечто, ставшее частью меня самого и вернувшееся вместе со мной на Землю. Он поискал это Нечто и обнаружил в уголке своего мозга, куда оно в ужасе забилось. Блэйну тоже было страшно, однако он попытался успокоить его. Он понимал, каково Ему быть в плену чужого разума. Хотя, с другой стороны, он и сам с радостью избавился бы от этого "пленника", поселившегося в мозгу. Невеселая ситуация для нас обоих, мысленно произнес Блэйн, беседуя одновременно с собой и этим существом. Чужой выполз из своего уголка, где все это время прятался, и Блэйн ощутил его прикосновение, заглянул на миг в его чувства, понятия, знания. Блэйну показалось, что кровь чужого существа ледяным потоком вливается в его вены, что он ощущает его затхлый запах и слизистое прикосновение его лап - он хотел закричать и с трудом сдержал безумный вопль. Он заставил себя лежать неподвижно, и Розовый опять забился в свое убежище и улегся, свернувшись в клубок. Блэйн открыл глаза и увидел, как крышка кабины, в которой он лежал, откинулась. В лицо ударил яркий свет лампы. Блэйн мысленно ощупал тело, проверяя, в целости ли оно и сохранности. Все было в порядке. Да иначе и быть не могло: все эти тридцать часов тело лежало здесь в полном покое. Он пошевелился, приказал себе подняться и сел. Со всех сторон смотрели расплывающиеся в потоках света лица. - Ну как, трудно было в этот раз? - спросил кто-то. - Не легче, чем обычно, - ответил Блэйн. Он вылез из похожей на гроб кабины и зябко передернул плечами. Вдруг стало холодно. - Ваш пиджак, сэр, - приблизилось чье-то лицо над белым халатом. Девушка помогла ему надеть пиджак. Потом подала стакан. Блэйн попробовал: молоко. Можно было догадаться. Здесь всем принято по возвращении давать стакан молока. Может, в него что-нибудь кладут? Он никогда не интересовался. Для него и других разведчиков это была одна из многих мелочей, составляющих особую прелесть "Фишхука". Через сто с небольшим лет существования "Фишхук" сумел произвести великое множество полузабытых, в разной степени старомодных традиций. Он уже стоял, потягивая молоко, и к нему возвращалась большая пусковая комната, в которой блестели ряды звездных машин. Некоторые были открыты, а в закрытых лежали тела товарище Блэйна, и их разум путешествовал сейчас где-то в космосе. - Который час? - спросил Блэйн. - Девять вечера, - ответил человек, державший в руке журнал регистрации. Существо опять шевельнулось в мозгу, и вновь зазвучали слова :"Здорово, приятель. Меняюсь с тобой разумами!" Пожалуй, по человеческим понятиям, ничего более нелепого быть не могло. Это было приветствие. Что-то вроде рукопожатия. Мозгпожатие! Впрочем, если вдуматься, в нем куда больше смысла, чем в обычном рукопожатии. Девушка тронула его за руку: - Ваше молоко, сэр! Если это расстройство мозговой деятельности, значит, оно еще не прошло. Блэйн снова ощутил Его - этот чуждый, темный сгусток, спрятавшийся где-то в подсознании. - Машина в порядке? - спросил Блэйн. Человек с журналом кивнул: - Все в полном порядке. Записи с информацией уже отправили. Полчаса, спокойно думал Блэйн и удивился собственному спокойствию. У меня осталось всего полчаса, потому что именно столько потребуется, чтобы обработать информацию. Записи всегда просматриваются сразу после возвращения исследователя. Приборы, конечно, зафиксировали, что произошло. И вскоре здесь все станет известно. Надо выбраться отсюда прежде, чем прочтут записи. Он оглядел комнату и вновь почувствовал удовлетворение, восторг, гордость - то, что испытал, попав сюда впервые много лет назад. Этот зал - сердце "Фишхука", отсюда отправляются исследователи на далекие планеты. Блэйн представлял, как тяжело будет расстаться со всем этим, как трудно будет уйти насовсем, - слишком большую часть самого себя он сюда вложил. Но выбора нет, надо уходить. Он допил молоко, отдал девушке стакан. Затем пошел к двери. - Одну минутку, сэр, - мужчина протянул ему журнал. - Вы забыли расписаться. Проклиная формальности, Блэйн вынул из кармана карандаш и расписался. Столько глупостей, но такой ритуал. Расписывайся, когда приходишь, отмечайся, когда уходишь, а главное, держи язык за зубами. Такое впечатление, что одно лишнее слово - и "Фишхук" рассыплется в прах. Он вернул журнал. - Простите, мистер Блэйн, но вы не указали, когда придете на чтение записей. - Напишите, завтра в девять, - бросил он. Пусть пишут все, что вздумается, я не собираюсь возвращаться. У меня осталось лишь тридцать минут, даже меньше, и нельзя терять ни мгновения. С каждой убегающей секундой в памяти все ярче вставал тот вечер три года назад. Он отчетливо помнил не только слова, но и тон, которым они были произнесены. В тот вечер позвонил Годфри Стоун, в его голосе, прерывистом, словно после очень быстрого бега, звучал панический страх... - Счастливо! - Блэйн вышел в коридор и захлопнул за собой дверь. В коридоре никого не было. По обеим сторонам пустынного коридора двери были закрыты, из-за некоторых сквозь щели просачивался свет, стояла полная тишина. Но в этой безлюдности и тишине слышался пульс гигантского организма "Фишхука". Казалось, этот огромный комплекс никогда не спит; круглые сутки работают лаборатории и испытательные станции, заводы и университеты, обширнейшие библиотеки и склады... Блэйн на мгновение остановился, прикидывая. Все, кажется, достаточно просто. Выйти из здания ничто не мешает. Остается только сесть в машину, которая на стоянке, в пяти кварталах отсюда, и поскорей добраться до северной границы. Нет, остановил Блэйн себя, не годится, чересчур уж просто и прямолинейно. И слишком очевидно. В "Фишхуке" наверняка решат, что именно так я и потуплю. Но сомнение не покидало Блэйна, голову сверлила чудовищная мысль: а надо ли вообще бежать? А те пятеро, после Годфри Стоуна, - что, разве еще недостаточно? Блэйн быстро зашагал вниз по коридору, стараясь разобраться в своих сомнениях и вместе с тем чувствуя, что сомнениям сейчас не место. Какие бы колебания ни возникали, он знал, что действует правильно. Но правильность сознавал рассудком, а сомнения шли от сердца. Он понимал, что причина тут одна: он не хочет бежать из "Фишхука". Ему тут нравится, ему интересно работать в "Фишхуке" и не хочется бежать. Но эту борьбу с самим собой он выиграл много месяцев назад. Уже тогда пришло решение: когда придет время, он уйдет, все бросит и убежит, как бы ни хотелось остаться. Потому что Годфри Стоун уже прошел через все это и, спасаясь бегством, выбрал момент и позвонил - не для того, чтобы просить о помощи, а чтобы предупредить. - Шеп! - он выдыхал слова, словно на бегу. - Шеп, слушай и не перебивай. Если когда-нибудь вернешься не таким, каким улетал, уноси ноги. Не жди ни минуты. Сразу же уноси ноги. Затем в трубке щелкнуло, и все стихло. Блэйн помнил, как стоял, продолжая сжимать трубку в руке. "Да, Годфри, - сказал он в молчащий телефон. - Да, я запомню. Спасибо. Удачи тебе". И все. Больше Годфри Стоуна никогда не видел и не слышал. "Если ты вернешься не таким", - сказал Годфри. И вот теперь я "не такой". Я ощущаю в себе чужой разум, второе "я", прячущееся в мозгу. Вот что, значит, делает человека "не таким". А как же другие? Не может быть, чтобы все повстречали того самого Розового, обитающего в пяти тысячах световых лет от Земли. Сколько же еще способов стать "не таким"? Скоро в "Фишхуке" узнают, что я прилетел "не таким". Этому невозможно помешать. Узнают, лишь только закончат обрабатывать информацию. Тогда меня запрут в лаборатории и приставят "слухача" - человека, ковыряющегося в чужих мыслях. Слухач будет разговаривать дружелюбно и даже с сочувствием, а сам в это время будет извлекать из моего мозга Чужой Разум - выковыривать из убежища и исследовать. Он подошел к лифту и уже собрался нажать кнопку, но тут распахнулась одна из выходящих в холл дверей. - А, Шеп, это ты, - произнес человек, появившийся в двери. - Слышу, кто-то вышел из пусковой, думаю, кто бы это мог быть. - Я только что вернулся, - ответил Блэйн. - Не хочешь зайти ко мне на минутку? - пригласил Кирби Рэнд. - Я как раз собирался открыть бутылочку. Блэйн знал, что раздумывать некогда. Надо или зайти и выпить пару рюмок, или сразу отказаться. Но отказ вызовет у Рэйна подозрение. Потому что работа Рэнда - подозревать. Не зря он начальник отдела безопасности "Фишхука". - Ладно, - согласился Блэйн, стараясь говорить как можно спокойнее. - Только ненадолго. Свидание. Нехорошо заставлять девочку ждать. Это должно избавить от всяких дальнейших предложений, подумал Блэйн. А то этот тип от избытка чувств может пригласить пообедать или что-нибудь посмотреть. Кабина уже почти подошла к их этажу, но Блэйн заставил себя отойти от лифта. Идиотская задержка, но ничего не поделаешь. Когда он вошел к Рэйну, тот дружески похлопал его по плечу. - Ну, как путешествие? - спросил Рэйн. - Все отлично. - Далеко летал? - Около пяти тысяч световых. Рэнд кивнул: - Этого я мог и не спрашивать. Теперь все летают далеко. Поблизости мы уже почти все закончили. Еще сотня лет - и начнем летать за десять тысяч. - Разницы большой нет, - сказал Блэйн. - Стоит только вылететь, как ты уже там. Расстояние не имеет значения. Может, когда станем летать еще дальше, до середины Галактики, тогда появятся помехи. И то вряд ли. - Ученые тоже так считают. Рэнд пересек кабинет, подошел к массивному столу и взял бутылку. Отбил сургуч и вытащил пробку. - Знаешь, Шеп, - сказал он, - мы занимаемся фантастическим делом. И, хотя иногда надоедает, в нем есть своя романтика. - Просто мы дошли до этого очень поздно, - ответил Блэйн.- Умение было в нас всегда, а им не пользовались. Потому что не могли найти ему практического применения. Потому что все это казалось слишком немыслимым. Потому что отказывались верить. Древние догадывались об этом умении, но не понимали его и считали колдовством. - Простые люди и сегодня так думают. - Рэнд достал лед из встроенного в стену холодильника, положил в бокалы и наполнил их почти до краев. - Садись. - Он протянул Блэйну бокал и сел за стол. - Напрасно не присаживаешься. Ты же не особенно спешишь, а сидя пить гораздо приятнее. Блэйн сел. Рэнд положил ноги на стол, устраиваясь поудобнее. Осталось не более двадцати минут! А он сидит здесь, сжимая в руке бокал, и ждет, когда Рэнд снова заговорит. И в эту секунду, когда оба молчали, Блэйну послышалось дыхание "Фишхука". "Фишхук" представился ему огромным живым существом, которое лежит здесь, в Северной Мексике, прильнув к закутавшейся в ночь матери-Земле. У этого существа есть сердце, легкие, пульсирующие вены, и он, Блэйн, чувствует этот пульс. - У вас, исследователей, не жизнь, а одно удовольствие, - сидящий за противоположным концом стола Рэнд изобразил на лице добродушие. - Я иногда вам завидую. - Для нас это работа, - небрежно заметил Блэйн. - Вот сегодня ты побывал за пять тысяч световых лет. Наверняка это тебе что-то дало. - Да, пожалуй, - согласился Блэйн. - Испытываешь какое-то высшее духовное удовлетворение, когда подумаешь, куда летал. А сегодня к тому же было интересней, чем обычно. Кажется, я нашел жизнь. - Расскажи, - попросил Рэнд. - Тут нечего рассказывать. Я натолкнулся на это существо, когда время уже кончалось. И не успел ничего сделать, как меня потащило назад. Ты должен что-то придумать, Кирби. Это чертовски мешает. - Вряд ли это возможно, - Рэнд покачал головой. - Вы должны позволить нам хоть иногда действовать по собственному усмотрению, - настаивал Блэйн. - Лимит времени не должен быть таким строгим. А то приходится торчать все тридцать часов на планете, где нечего делать, а когда, кажется, что-то находишь, тебя возвращают на Землю. Рэнд усмехнулся. - И не пытайся утверждать, что вам это не по силам, - продолжал Блэйн. - Я знаю, что это возможно. В распоряжении "Фишхука" столько ученых... - Да, нет, я не спорю, - ответил Рэнд, - это возможно, конечно. Просто мы не хотим выпускать контроль из своих рук. - Боитесь, кто-нибудь останется? - Не исключено. - Зачем? - удивился Блэйн. - Ведь там ты уже не человек. Только человеческий разум, запрятанный в хитроумную машину. - Нас устраивает все как есть. И потом, мы очень ценим вас, исследователей. Меры безопасности необходимы. Вдруг за пять тысяч световых лет случится авария? Вдруг что-то произойдет и разведчик не сможет управлять машиной? В этом случае он для нас потерян. А так все делается автоматически. Отправляя вас, мы знаем наверняка, что вы вернетесь. - Вы слишком высоко нас цените, - сухо заметил Блэйн. - Вовсе не слишком, - возразил Рэнд. - Ты даешь себе отчет, сколько человек приходится отсеять, прежде чем найдешь подходящего? Он должен быть и телепатом, и иметь способности к телепортации, и обладать психикой, способной выдержать все, что бы ни встретилось в космосе. И наконец, он должен быть предан "Фишхуку". - Ну, преданность-то вы покупаете. Тут еще никто не жаловался на слишком маленькую зарплату. - Я говорю о другом, - остановил его Рэнд, - ты знаешь о чем. А каков ты сам, подумал Блэйн, какими человеческими качествами надо обладать, чтобы работать в системе безопасности? Может, надо уметь подслушивать чужие мысли, подглядывать в чужой разум? Но я знаю Рэнда много лет и не замечал за ним таких способностей. Если бы Рэнд был слухачом, зачем ему держать людей, единственная задача которых - подслушивать чужие мысли? - И все-таки, - сказал Блэйн, - я не вижу необходимости держать нас под контролем постоянно. Мы могли бы... - Не пойму, чего ты так беспокоишься. Полетишь еще на свою драгоценную планету и продолжишь, что начал. - Конечно, полечу. Я ведь ее нашел, так что в какой-то степени моя. Он допил виски и поставил бокал. - Все. Спасибо. Я пошел. - Ладно, - ответил Рэнд. - Не буду тебя задерживать. Ты завтра работаешь? - С девяти. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Блэйн открыл массивную, роскошно украшенную дверь и вышел на площадь. Он всегда стоял здесь минуту-другую, наслаждаясь городом, который в этот час особенно хорош. На площади, залитой мягким светом уличных фонарей, прохожие казались бесплотными тенями. Легкий вечерний ветерок шелестел листвой. Молча, почти бесшумно проносились вечно спешащие автомобили. И все это было слегка подернуто таинственной тонкой дымкой осеннего вечера. Но сегодня он не стал любоваться городом. Не было времени. В его распоряжении оставалось всего восемь минут. Каких-то жалких восемь минут. Его машина на стоянке всего в пяти кварталах отсюда, но до нее не успеть дойти. Рисковать нельзя. Машину придется оставить... И еще этот Кирби Рэнд. Зачем ему вдруг понадобилось выходить из кабинета и звать меня выпить именно в этот вечер? Вроде бы все выглядело вполне естественно, но от разговора с Рэндом у Блэйна остался осадок легкого беспокойства, ощущение, будто Рэнд знал, что крадет у него время, будто он о чем-то подозревал. Но все это позади, успокаивал себя Блэйн. Конечно, мне не слишком повезло, но ничего страшного пока не случилось. Может быть, так даже лучше. Если б я взял машину, "Фишхук" знал бы наверняка, где меня искать. Но если уж меня вынудили остаться в городе, то я исчезну за десять минут. Блэйн зашагал вниз по аллее и свернул в направлении, противоположном стоянке. Еще бы десять минут, повторял он про себя как молитву. За эти десять минут я найду дюжину мест, где можно спрятаться - спрятаться, чтобы прийти в себя, подумать и решить, что делать дальше. Потому что сейчас, без машины, я просто не знаю, что предпринять. У него будут эти десять минут, он не сомневался в этом, только бы ему повезло, только бы не встретить кого-нибудь из знакомых. Блэйн шел и чувствовал, как в голове, подобно пене, вскипает страх. Не его страх. Страх нечеловеческий. Бездонный, черный, визжащий, цепляющийся страх, рожденный в разуме, который не может больше выносить ужасов чужой планеты, не может прятаться в чужом мозгу, не в силах приспособиться к угрожающей ситуации, невыносимой оттого, что все в ней непонятно. Стиснув зубы, Блэйн боролся с этим страхом, сознавая краешком ума, не поддавшимся панике, что страшно не ему, а тому другому, кто прячется у него в мозгу. Блэйн почувствовал, что сейчас не выдержит и побежит. Но напряг остатки воли и сдержался. Ему нельзя было бежать: он ни в коем случае не должен привлекать к себе внимание. Шатаясь от напряжения, Блэйн свернул с аллеи, натолкнулся на толстое дерево и, вытянув руки, обхватил ствол, как будто надеясь, что прикосновение к чему-то земному прибавит ему сил. Он обнял ствол дерева и замер, приникнув к нему. Страх начал медленно стекать обратно, в глубину мозга. Чужой разум уползал назад в свою нору, жалко отступая и прячась. - Все в порядке, - пытался успокоить его Блэйн. - Оставайся там, где есть, и не беспокойся. Предоставь все мне. Я все сделаю сам. Существо пыталось освободиться. Оно сделало отчаянную попытку вырваться из плена и, потерпев неудачу, вернулось обратно в самый безопасный уголок загона, в котором вдруг оказалось. Только бы это не повторилось, подумал Блэйн. Больше не выдержу. Случись это еще раз - побегу, не в силах противиться страху. Побегу - с пеной у рта, испуская вопли ужаса. И тогда мне крышка. Он разжал руки, опустил дерево и теперь стоял рядом с ним, выпрямившись, оцепенев, с трудом заставляя себя стоять прямо, не поддаваться слабости. Он чувствовал, что его тело покрыто испариной, дыхание - как у бегуна, только что прошедшего дистанцию. Неужели сумею убежать, скрыться? Неужели смогу спастись с этой обузой за пазухой? Даже одному было бы не легко скрываться от преследования, а если тащишь с собой этот скулящий от страха разум... Но от него не избавиться. По крайней мере, сейчас не известно, как это сделать, и придется терпеть его в себе и бороться вместе с ним, как бы трудно ни было. Он отошел от дерева, но теперь шаг его замедлился, стал менее уверенным. Стараясь унять охватившую его дрожь, придать твердость походке, Блэйн двинулся дальше вниз по аллее. И вдруг почувствовал, что страшно голоден. Удивительно, подумал он, что голод только сейчас дает о себе знать. Ведь кроме стакана молока за последние тридцать часов во рту не было ни крошки. Только полный покой для тела, похожий на глубокий, крепкий сон - и ни крошки еды за все это время. Глухо бормоча атомными двигателями, мимо проносились реактивные автомобили. Один из них подлетел к тротуару, остановился рядом с Блэйном, и чье-то лицо показалось в окошке. - Шеп! Вот это здорово! Я так и знал, что встречу тебя. Блэйн испуганно остановился и взглянул на водителя, чувствуя, как чужой страх вновь закипает в нем. Усилием воли Блэйн загнал этот страх обратно и произнес как можно спокойнее: - Привет, Фредди! Давненько мы с тобой не виделись. Это был Фредди Бейтс. Никто не знал, чем он занимается, но ходили смутные слухи, что он чей-то представитель в этом городе, где каждый второй или какой-нибудь уполномоченный, или второстепенный дипломатик, или секретный агент. Фредди открыл дверцу: - Прыгай. Поедем на вечеринку. Кажется, это то, что надо, подумал Блэйн. Конечно, лучше и не придумаешь! "Фишхуку" в голову не придет искать меня в веселящейся компании. И потом, в случае чего оттуда всегда легко улизнуть. Там столько народа, что исчезновение одного человека никто не заметит. И наверняка найдется машина, в которой какой-нибудь рассеянный владелец забудет ключи. Кроме всего, там можно будет поесть - а это необходимо. - Прыгай, - повторил Фредди. - Сегодня пьянка у Шарлин. Блэйн быстро сел на мягкое сиденье. Дверца тихо захлопнулась, и машина Фредди влилась в мчащийся поток. - Я говорю Шарлин, - начал Фредди, - что это за вечер, если нет ни одной души из "Фишхука". И вызвался заманить какую-нибудь важную птицу оттуда. - Ты промахнулся. Никакая я не важная птица. - Зато исследователь, разведчик. А разведчикам есть о чем порассказать. - Ты же знаешь, мы на эти темы не распространяемся. Фредди прищелкнул языком: - Все тайны! - Нет, просто правила и инструкции. - Да, конечно. Потому-то слухи здесь разносятся со скоростью света. Стоит днем случиться чему-либо на одном конце города, как вечером в кабаках на другом конце уже обсасываются все подробности. - И обычно перевираются. - Может, кое-что и приукрашивается для интереса, но суть дела остается. Блэйн промолчал. Откинувшись на спинку сиденья, смотрел через окно на мелькающие огни улиц, на кварталы массивных домов с плоскими крышами. Все это "Фишхук". Удивительно, уже столько лет здесь езжу и не перестаю каждый раз восхищаться этим видом. Впрочем, подумал он, самый вид тут ни при чем, бывают виды куда красивее и величественнее. Все дело в невероятной, фантастической сути "Фишхука", отблеском ложащейся на весь город. Если судить не по названию, а по значению, то именно здесь расположена настоящая столица Земли, подумал Блэйн. Сюда устремлены надежды миллионов людей, здесь заключено величие будущего. Тут находится звено, связующее человечество с другими мирами, затерянными в глубинах космоса. А я ухожу отсюда. До сих пор трудно поверить, что мне, который так любил свое дело, так верил в него, отдавал ему всю свою жизнь, приходится теперь удирать, словно вспугнутому зайцу. - Что вы собираетесь со всем этим делать? - спросил Фредди. - С чем "этим"? - Со всеми вашими знаниями, секретами, идеями. - Не знаю. - Сотни ученых, не помня себя от счастья, раскручивают колесо науки. У тысяч инженеров и специалистов кругом идет голова от их невероятных открытий. Как далеко вы ушли от остальных людей? На миллион лет или больше? - Поговори с кем-нибудь другим. Я не в курсе. Я только выполняю свою работу. Если пытаешься выудить из меня что-то, то напрасно. Меня на эти приманки не поймать. - Извини. Я просто одержим этой мыслью. - Не ты один. На Земле нет, наверно, такого места, где бы не ругали "Фишхук". Для миллионов людей сегодня это любимое занятие. - Попробуй взглянуть на это с моей точки зрения. - Голос Фредди звучал серьезно. - Сижу я в стороне и понятия не имеют, что делается в каком-то "Фишхуке". И вдруг появляешься ты: сверхчеловек со своими сверхчеловеческими планетами. Конечно, я завидую тем, кто в этом участвует, я ощущаю свою неполноценность и второсортность. А ты удивляешься, что люди ненавидят "Фишхук" и все, что с ним связано. - А они и в самом деле ненавидят? - Шеп, - мрачно произнес Фредди. - Тебе надо самому съездить и посмотреть. - Не вижу особой надобности. И так достаточно наслышан. Я хочу знать: то, что они испытывают к "Фишхуку", в самом деле ненависть? - Думаю, да. Может быть, не здесь именно. То, что болтают в нашем городке, просто дань моде. Но поезжай в провинцию и поймешь, что "Фишхук" там действительно ненавидят. Они въехали в район жилых кварталов. Вдоль широких, плохо освещенных улиц нескончаемой нитью потянулись серые ряды домов. Машин стало меньше. - Кто будет у Шарлин?- спросил Блэйн. - А, все тот же зверинец. Шарлин любит устраивать такие дикие сборища, где все дозволено и где всем друг на друга наплевать. И где можно переспать почти с любой женщиной. - Да, я знаю. Существо слабое, будто во сне, шевельнулось у него в мозгу. - Все в порядке, - сказал ему Блэйн. - Успокойся и не двигайся. Нам повезло. Мы выбираемся. Фредди свернул с шоссе на дорогу, которая стремительной спиралью поднималась вверх по каньону. Воздух похолодал. В темноте, раскачиваясь, шелестели деревья. Пахло хвоей. За крутым поворотом показались огни дома. Он стоял на уступе скалы - современное здание, прилепившееся, как ласточкино гнездо, к почти отвесной стене каньона. - Ну вот и прибыли, - весело произнес Фредди. ГЛАВА ПЯТАЯ Вечеринка становилась шумной, не буйной пока, но шумной, как бывает в конце концов со всеми вечеринками, и здесь уже воцарилась атмосфера пустоты и бесцельности. Густой табачный дым, прохладный ветерок, залетающей из каньона в распахнутые окна, нескончаемая, никчемная болтовня, доносящаяся отовсюду, - все, казалось, говорило о том, что уже поздно и гости вот-вот начнут расходиться. Но на самом деле еще не было и двенадцати. Герман Дальтон тяжело опустился в кресло, вытянул длинные ноги и, заправил в угол рта сигару, несколько раз провел пятерней по волосам, отчего его голова стала похожа на только что купленную щетку. - Послушайте, Блэйн, - пробасил он, - с этим надо что-то делать. Если все оставить как есть, то скоро наступит время, когда понятие "бизнес" исчезнет. "Фишхук" прижал нас к стене. - Мистер Дальтон, - устало произнес Блэйн, - если вам надо обсудить с кем-то этот вопрос, то я не подхожу для этой цели. В бизнесе я не разбираюсь, а о "Фишхуке" просто ничего не знаю, хотя и работаю там. - "Фишхук" поглощает нас, - сердито продолжал Дальтон. - Лишает нас средств к существованию. Он разрушает стройную систему писаных и неписаных законов, которые на протяжении веков вырабатывались умными людьми, глубоко преданными интересам общества. "Фишхук" разваливает торговлю. Медленно, но неуклонно разоряет нас одного за другим. Взять хотя бы эти "мясные овощи"! Надо же такое выдумать. Сажаешь в грядку семена, а потом идешь и выкапываешь этакий картофель, в котором протеинов больше, чем в мясе. - И теперь миллионы людей едят мясо, чего раньше не могли себе позволить, получая, благодаря вашей замечательной "системе писаных и неписаных законов", гроши. - А фермеры! Подумайте о тех, кто вложил капиталы в торговлю мясом. Я уж не говорю о компаниях по производству тары. - Конечно, по всем правилам следовало бы поставлять семена только фермерам или владельцам универсамов, либо продавать их не по десять центов за штуку, а по доллару или полтора. Тогда, конечно, натуральное мясо смогло бы конкурировать с семенами, а экономика не испытала бы никаких потрясений. Но в таком случае, естественно, эти миллионы людей никогда... - Простите, - запротестовал Дальтон, - но вы не понимаете, что экономика - движущая сила нашего общества. Уничтожьте экономику, и вы уничтожите человека. - Очень и очень сомневаюсь. - Но правоту моих взглядов подтверждает история. Торговля создала мир, который нас сегодня окружает. Торговля открывала новые земли, отправляла корабли в далекие моря, строила заводы и... - Я вижу, мистер Дальтон, вы хорошо знаете историю. - Да, мистер Блэйн, неплохо. И особенно меня интересует... - Тогда вы должны были заметить, что мысли, обычаи и убеждения со временем устаревают. Это можно прочитать на каждой странице вышей истории. Меняется мир, и меняются люди и их взгляды. Вам никогда не приходило в голову, что экономика, о которой вы так тревожитесь, устарела и... больше не приносит пользы? Что она сыграла свою роль в развитии человечества, и мир пошел дальше, и теперь экономика - понятие историческое, нечто вроде бронтозавра? Дальтон даже подскочил в кресле, волосы его стали дыбом, сигара чуть не выпала изо рта. - Боже мой! - воскликнул он. - Это ужасно. Неужели "Фишхук" в самом деле так думает? Блэйн сухо усмехнулся: - Нет, так думаю я, и у меня нет ни малейшего представления о позиции "Фишхука". Я ведь не член Правления. Вот так всегда, подумал Блэйн. Куда не пойдешь, всюду одно и тоже. Вечно кто-то пытается выудить хоть какой-нибудь намек или крошечный секретик, касающийся "Фишхука". Эта стая стервятников, это сборище соглядатаев, которые жаждут знать, что же происходит, и воображают гораздо больше того, что есть на самом деле. Дальтон снова откинулся на спинку кресла. Огромная сигара опять надежно держалась у него во рту, а волосы улеглись назад ровными рядами, словно их пригладили расческой. - Вы утверждаете, что не состоите в Правлении. Значит, вы разведчик? Блэйн кивнул. - И вы летаете в космос и посещаете другие звезды и планеты? - Да, именно. - Но, в таком случае, вы - парапсих! - Да, нас так называют. Хотя, простите за прямоту, в приличном обществе это слово стараются не употреблять. Смутить Дальтона было невозможно. - Интересно, что вы там видите? - К сожалению, мистер Дальтон, я не могу ответить вам на этот вопрос. - Вы летаете один? - Нет, беру с собой тайпер. - Тайпер? - Такой механизм, набитый всякими приборами, которые записывают все, что происходит вокруг. - Так эта штука летает вместе с вами? - Да нет же, повторяю вам, я беру ее с собой. Когда я вылетаю, я прихватываю ее с собой, как портфель. - Значит, только ваш разум и этот механизм. - Да, мой разум и этот механизм. - Но это невероятно! Блэйн промолчал. Дальтон извлек сигару изо рта и внимательно осмотрел ее. Конец сигары был так изгрызен, что изжеванные листья мокрыми прядями свисали вниз. Сосредоточенно сопя, Дальтон покрутил сигару, чтобы завернуть размокшие листья, и отправил ее обратно в рот. - Давайте вернемся к тому, с чего мы начали, - изрек он с величественным видом. - У "Фишхука" имеются всякие там дьявольские штуки. Ладно. Бог с ними. Думаю, перед поступлением в продажу все тщательно проверяется. И никто не был бы в обиде - да, сэр, никто, - если бы "Фишхук" торговал через различные официальные организации. Но "Фишхук" не желает, чтобы эти штуки продавал кто-либо другой. Он открыл собственные лавки. Мало того, для вашей обиды назвали эти лавки "факториями"*. Можно думать, что "Фишхук" имеет дело с толпой дикарей. ________________________ * Фактория - торговая контора или поселение европейских купцов в колониальных странах ред. - По всей видимости, когда-то в "Фишхуке" работал человек, наделенный чувством юмора. Уверяю вас, мистер Дальтон, в это очень трудно поверить. Дальтон распалялся все больше. - Изобретаются все новые и новые способы, чтобы разорить нас. С каждым годом "Фишхук" все больше прибирает к рукам производство товаров, пользующихся спросом. А то и просто уничтожает спрос. Это не угроза несчастья, которое вот-вот может разразиться, а ржавчина, разъедающая нас уже давно. Недавно я узнал, что "Фишхук" собирается ввести свою систему телепортации, доступную для всех желающих. Вы представляете, какой это будет удар для торговли? - Видимо, придет конец всем автомобильным фирмам и некоторым авиационным. - "Видимо"! Вы прекрасно знаете, что так и будет. Ни один способ транспортировки не сможет конкурировать с телепортацией. - Тогда единственный выход для вас - разработать систему телепортации самим. И за пределами "Фишхука" есть люди, которые могут показать, как это делается. - Ненормальные! - злобно произнес Дальтон. - Нет, Дальтон. Это обычные люди с паранормальными способностями. Благодаря им "Фишхук" стал сегодня тем, что он есть. То, что восхищает вас в "Фишхуке", почему-то вызывает отвращение за его пределами. - Мы не можем пойти на это. Существуют народные традиции. - А, народные традиции... Что, улюлюкающие толпы по-прежнему продолжают распинать парапсихов? - Общественное мнение иногда возмущается, - неохотно согласился Дальтон. - Можно представить, каким образом. Дальтон вынул изо рта сигару, брезгливо посмотрел на нее: один конец потух, другой - весь изжеван. Немного подумав, он швырнул ее в цветочный горшок. Сигара зацепилась за нижние листья растения и закачалась грязным пятном на фоне зелени. Сложив руки на животе, Дальтон уставился в потолок. - Мистер Блэйн, - сказал он. - Да! - Вы очень проницательный человек. И цельный. Вы терпеть не можете консервативность в мышлении и несколько раз здорово поддели меня. Мне нравится, как вы это сделали. - К вашим услугам, - холодно отозвался Блэйн. - Сколько вам платят? - Достаточно. - Такого не бывает. Я никогда еще не встречал человека... - Если вы пытаетесь купить меня, то просто спятили. - Не купить, а нанять. Вы прекрасно знаете "Фишхук", знакомы со многими людьми. В качестве консультанта вы были бы просто незаменимы. Нам очень хотелось бы обсудить... - Простите, сэр, но я ничего не смогу для вас сделать. При теперешних обстоятельствах я не смогу быть чем-либо для вас полезным. Все, здесь я уже провел целый час, это более чем достаточно. Поел, выпил, поговорил с Дальтоном - просадил на него уйму времени. Поредупреждения: Блэйн оглянулся. За большим холодильником, сжимая что-то в кармане пиджака стоял Фредди Бэйтс. - Брось, Шеп, - сказал он, - не советую сопротивляться. Все вокруг оцеплено. У тебя нет шансов. ГЛАВА ШЕСТАЯ Блэйн на секунду замер от удивления, он был буквально ошеломлен. Именно ошеломлен, а не испуган и не разгневан. Ошеломлен тем, что это оказался именно Фредди Бэйтс. Итак, Фредди уже не бездельник, которого мало кто знает и который мало кого интересует, бесцельно прожигающий жизнь в городе, полном таких, как он, а агент "Фишхука", и, по-видимому, весьма способный. И еще - Кирби Рэнд все знал и все же позволил ему выйти из кабинета и спуститься в лифте. Но он еще не вышел на улицу, а Рэнд уже, сжимая трубку телефона, давал задание Фредди. Все было обставлено умно, вынужден был признать Блэйн, - куда умней, чем мое собственное поведение. Ни на секунду я не заподозрил, что Рэнд о чем-то догадывается. И Фредди, приглашая меня в машину, выглядел таким же, как всегда, неудачником. Ошеломление медленно проходило, уступая место злости. Злости за то, что он попался, что его провело такое ничтожество, как Фредди. - Мы сейчас спокойно, как подобает друзьям, выйдем отсюда, - сказал Фредди, - и я отвезу тебя обратно побеседовать с Рэндом. Тихо, мирно, без суеты. Мы ведь не захотим - ни ты, ни я - причинять Шарлин беспокойство. - Нет, - ответил Блэйн. - Нет, конечно, не захотим. Его мозг лихорадочно работал, отыскивая лазейку, пытаясь найти какой-нибудь выход, что угодно, лишь бы выпутаться из положения. Потому что он не собирался ехать обратно. Что бы ни случилось, он не вернется с Фредди. Он почувствовал, что Розовый зашевелился в нем, как будто выбираясь из своего уголка. - Нет! - закричал Блэйн. - Нет! Но было уже слишком поздно. Розовый выбрался и заполнил весь его мозг. И хотя он продолжал оставаться собой, он был и еще кем- то. Он стал сразу двумя существами - и это было очень странное ощущение, - и вдруг произошло что-то непонятное. Комната застыла как мертвая, только на стене стонали часы. И это было тоже непонятно, потому что прежде с часами ничего подобного не случалось, они жужжали, но никогда не издавали ничего похожего на стон. Блэйн быстро шагнул вперед, но Фредди не двинулся с места. Стоял, держа руку в кармане, и не шевелился. Еще один шаг, и Фредди едва шелохнулся. Его глаза, не мигая, уставились в одну точку. Но выражение лица стало медленно и необычным образом меняться, и рука пошла вверх из кармана, но настолько медленно, что движение лишь угадывалось, как будто и рука, и пальцы, и то, что пальцы сжимают в кармане, пробуждались от глубокого сна. И вот еще один шаг, и Блэйн подошел к нему почти вплотную. Его кулак, как поршень, рванулся вперед. У Фредди медленно, как на проржавевших шарнирах, отвисла челюсть и веки, видимо моргая, поползли вниз. Кулак обрушился на челюсть. Блэйн попал точно, куда целился, и вложил в удар всю силу, всю тяжесть своего тела. Но даже когда боль от удара обожгла ему костяшки пальцев и отдалась в запястье, он знал, что это ни к чему. Потому что Фредди практически не шевельнулся, не сделал ни малейшей попытки защититься. Фредди падал, но падал как-то странно. Он падал медленно и плавно - так падает дерево после смертельного удара топора. Тело медленно кренилось к полу, и только теперь, в падении, рука с зажатым в ней револьвером выплыла из кармана. Выскользнув из ослабших пальцев, револьвер со стуком опустился на пол. Блэйн нагнулся и, прежде чем Фредди ударился об пол, поднял револьвер, и стоял так, сжимая его в руке, и глядел, как Фредди наконец упал - вернее, не упал, а, скорее, улегся на пол и, как бы расслабившись, замер на его поверхности. Часы по-прежнему стонали на стене, и Блэйн, обернувшись, посмотрел на них, увидел, сто секундная стрелка едва ползет по циферблату. Ползет, вместо того чтоб бежать... И этот стон вместо жужжанья: часы, наверное, тоже рехнулись, подумал Блэйн. Что-то произошло со временем. Об этом говорили и едва ползущая секундная стрелка, и почти пропавшая реакция у Фредди. Ход времени замедлился. И это было невозможно. Ход времени не замедлился; время - величина постоянная. Но если это каким-то образом и произошло, то почему время не замедлилось для него? Если только... Ну, конечно, если только не время замедлилось, а он сам стал двигаться быстрее, настолько быстро, что Фредди не успел ничего сделать, не сумел защититься и ни при каких обстоятельствах не смог бы достать из кармана револьвер. Блэйн вытянул руку и взглянул на револьвер. От этой тупорылой уродливой вещицы веяло смертью. Да, Фредди не шутил. И "Фишхук" тоже. Тот, кто собирается лишь немного поиграть, отделываясь шуточками и улыбками, не станет брать с собой оружие. А если взял, значит, готов был пустить его в ход. Фредди, несомненно, был готов к этому. Блэйн повернулся и посмотрел на Фредди. Тот по-прежнему безмятежно лежал на полу. Пожалуй, он еще немного тут полежит, прежде чем придет в себя. Блэйн сунул револьвер в карман и направился к выходу, мимоходом взглянув на часы. За все это время секундная стрелка едва сдвинулась с места. Открыв дверь, он обернулся и еще раз окинул взглядом кухню. Идеально стерильная кухня по-прежнему безжизненно сияла посудой, единственное, что теперь нарушало порядок, было тело Фредди, распластавшееся на полу. Блэйн вышел и зашагал по выложенной плитами дорожке к длинной каменной лестнице, перечеркнувшей склон огромной скалы. Человек, который, развалившись, сидел на ступени, начал медленно подниматься, увидев, как Блэйн бежит ему навстречу. Свет одного из окон верхнего этажа падал человеку на лицо, и Блэйн заметил, что оно выражает крайнее недоумение. Казалось, застывшие черты лица высечены на каменной маске. - Извини, приятель, - Блэйн уперся раскрытой ладонью в эту маску и с силой толкнул ее. Человек стал медленно отступать осторожными шажками, с каждым шагом наклоняясь назад все больше и больше. Прошло еще несколько времени, и он упал на спину. Но Блэйн не стал ждать. Он продолжал бежать, перескакивая через ступени. В стороне от темных рядов автомобилей, припаркованных на стоянке, тихо урчала мотором машина с включенными подфарниками. Это ждет Гарриет, понял Блэйн. Но она повернула машину не в ту сторону - не вниз по дороге, к выходу из каньона, а в самую глубь его. И он знал, что это ошибка, потому что вверх дорога сужается, и через милю-две проехать уже невозможно. Блэйн перескочил через последнюю ступеньку и, осторожно пробираясь между автомобилей, вышел на дорогу. Гарриет сидела в машине. Блэйн обошел вокруг, открыл дверцу с другой стороны и скользнул на сиденье. На него вдруг обрушилась страшная, до ломоты в костях усталость, как после бега. Казалось, он пробежал слишком длинную дистанцию. Откинувшись на спинку сиденья, он посмотрел на лежащие на коленях ладони и увидел, что руки дрожат. - Как ты быстро, - обернулась к нему Гарриет. - Представилась возможность, - ответил Блэйн. - И я не стал ждать. Она включила скорость, и машина двинулась вверх по дороге. Эхо подхватило гул реактивного двигателя, разнося его по всему ущелью. - Надеюсь, - заметил Блэйн, - ты знаешь, куда едешь. Дорога скоро кончится. - Не бойся, Шеп, я знаю. У него не было сил спорить. Он чувствовал полное изнеможение. И я имею на это право, сказал он себе, потому что двигался в десять или в сто? раз быстрее, чем обычно. Человеческий организм просто не рассчитан на такие перегрузки. Я расходовал энергию со страшной скоростью: сердце колотилось, как сумасшедшее, легкие готовы были разорваться от напряжения, мышцы сокращались в невероятном темпе. Он сидел и молчал, размышляя и удивляясь, как могло это произойти. Но удивление было формальным, он удивлялся, потому что должен был удивляться; на самом же деле он знал объяснение происшедшему. Розовый больше не давал о себе знать. Он поискал его и нашел в том же убежище. - Спасибо, - поблагодарил он. Это было несколько забавно - благодарить существо, ставшее частью его самого, ведь оно пряталось у него в голове, в его мозгу. И все-таки оно не стало частью его самого, пока еще нет. Хотя уже и не было просто беглецом, укрывшимся в чужом разуме. Машина неслась вверх по каньону. Свежий, прохладный ветер, казалось, был напоен брызгами прозрачного горного ручья, и от стен ущелья доносился тонкий и нежный аромат сосен. - Что-нибудь случилось? - спросила Гарриет. - Я встретил Фредди. - Ты имеешь в виду Фредди Бэйтса? - Существует один-единственный Фредди. - Безобидный дурачок. - Когда мы встретились, у твоего безобидного дурачка глаза налились кровью, и он вынул револьвер. - Неужели он... - Гарриет, - сказал Блэйн, - становится слишком жарко. Лучше высади меня. - И не надейся , - ответила Гарриет. - Я еще никогда не участвовала в столь забавной игре. - Мы вряд ли куда-нибудь приедем. Дорога скоро кончается. - Шеп, может, глядя на меня, в это трудно поверить, но голова у меня работает неплохо. Я много читаю, и больше всего мне нравятся книги по истории. Проклятой истории войн. Особенно я люблю изучать карты боевых действий. - Ну и что из этого? - А то, что я сделала одно наблюдение. Я пришла к выводу, что всегда, во всех случаях, необходимо заранее подготовить путь к отступлению. - Только не по этой дороге. - По этой, - сказала Гарриет. Блэйн повернул голову и вгляделся в ее профиль. Нет, она не похожа на хладнокровную, практичную журналистку, хотя такая она на самом деле. И пишет не сентиментальные статейки, не заметки в колонку светских сплетен, а вместе с дюжиной других репортеров, составляющих элиту своей профессии, дает гигантскую панораму "Фишхука" для одной из крупнейших газет Северной Америки. И несмотря на это, шикарна, словно сошла с обложки модного журнала. Шикарна, но без вычурности, и полна спокойной уверенности в себе, которая в любой другой женщине выглядела бы высокомерием. Он был уверен, что все, что только можно знать о "Фишхуке", она знает. Ее статьи отличались странной объективностью, можно сказать, даже беспристрастностью, однако и этот необычный для журналиста суховатый стиль она ухитрялась смягчить, добавить в него человеческой теплоты. Но что из всего этого следует? Зачем она вмешалась в эту историю? В том, что Гарриет друг, он не сомневался. Он познакомился с ней давно, вскоре после ее приезда в "Фишхук". В маленьком ресторанчике, куда в тот день они пошли обедать, слепая старушка продавала розы. Блэйн вспомнил, как купил ей розу, и Гарриет, вдруг почувствовав себя одинокой и оторванной от родного дома, слегка всплакнула. Странно. Хотя что теперь не странно, продолжал размышлять Блэйн. Взять тот же "Фишхук", кошмар современности, за сто лет так и не принятый до конца остальным человечеством. Он попытался представить, как все происходило тогда, эти сто лет назад, когда ученые в конце концов признали, что космос Человеку не под силу, и сдались. Кучка упрямых, самых упорных в своей мечте пошла другой дорогой - дорогой, которой Человек отказался идти или, что одно и то же, с которой он свернул много лет назад и с тех пор неустанно глумился над ней, заклеймив ее словом "колдовство". Ведь что такое колдовство - чепуха из книжек для детей, бабушкины сказки. Но всегда были упрямцы, которые верили, по крайней мере, в основной принцип того, что люди называли колдовством, поскольку это не было колдовством в том смысле, который за долгие века приобрело это слово. Скорее, это был закон, такой же непреложный, как и законы, лежащие в основе всех естественных наук. Но, в отличие от них, это была наука, которая изучала возможности человеческого разума и стремилась достичь далеких планет не физически, а лишь силой разума. Из этой веры, надежды и упорства и родился "Фишхук"*, названный так потому, что это был рыболовный крючок, заброшенный в космос, давший возможность разуму совершать путешествия туда, куда никогда не попасть телу. _______________________ * "Fishhook" англ. - рыболовный крючок ред. Дорога впереди делала крутой поворот направо, затем снова сворачивала влево, возвращалась обратно и замыкала круг. - Держись, - бросила Гарриет. Она резко свернула с дороги и направила машину вверх по пересохшему руслу ручья на одной из стен каньона. Из реактивных сопел с ревом било пламя, надсадно визжал мотор, по колпаку крыши скрежетали ветви деревьев. - Это еще ничего, - сообщила Гарриет. - Дальше будет пара местечек похуже. - Это и есть тот самый путь к отступлению? - Совершенно верно. А зачем, подумал он, мог Гарриет Квимби понадобиться путь к отступлению? Она осторожно вела машину по пересохшему руслу, прижимаясь к скале, которая каменной стеной уходила ввысь, в темноту. Из кустов испуганно разлетались птицы, трещали ветви, царапая автомобиль. Фары осветили крутой поворот, как бы зажатый с одной стороны каменной стеной, а с другой - огромным, размером с сарай, валуном. Машина втиснула капот в пространство между скалой и валуном, развернула задние колеса и медленно, почти ползком, преодолела проход. Гарриет убрала реактивную тягу, и машина со скрежетом опустилась на гравий. Двигатель замолчал, и над ними сомкнулась тишина. - Отсюда пойдем пешком? - спросил Блэйн. - Нет, немного переждем. Они ведь начнут охоту за нами и подъедут сюда. И по шуму двигателя поймут, в какой стороне мы скрылись. - Мы поедем прямо на вершину? - Прямо на вершину, - подтвердила она. - Ты уже здесь ездила? - поинтересовался Блэйн. - Много раз. Я знала, что если когда-нибудь понадобится воспользоваться этой дорогой, то делать это придется быстро. Не останется времени раздумывать или возвращаться назад. - Но объясни мне, ради бога... - Послушай, Шеп. Ты попал в переплет. Я тебе помогаю выпутаться. Может быть, этого достаточно? - Конечно, если ты так хочешь. Но ты рискуешь собственной головой. А это не обязательно. - Мне уже приходилось рисковать ею. Хороший журналист должен быть готов рискнуть головой, когда надо. Может быть, подумал он, но не до такой степени. В "Фишхуке" полно газетчиков, и почти с каждым из них мне доводилось выпивать. Очень немногих я мог бы считать своими приятелями. И никто - никто, кроме Гарриет, - не стал бы делать для меня того, что делает она. Чисто журналистским интересом это не объяснишь. И одной дружбой тоже. Тут что-то большее, чем и то и другое вместе. А если Гарриет не только журналистка? Она не может быть только репортером. Ее поступками движет что-то другое. Очень любопытно, что? - В прошлый раз, когда ты рисковала головой, ты рисковала ею для Стоуна? - Нет, - ответила она. - О нем я знаю только понаслышке. Далеко, на дне каньона, послышался слабый гул двигателей. Они сели в машину и прислушались. Гул быстро приближался, и Блэйн попытался сосчитать по звуку мчащиеся по дороге автомобили. Ему показалось, что их было три, хотя он не был уверен полностью. Машины подъехали к повороту и остановились. Послышались треск кустов, мужские голоса. Гарриет взяла Блэйна за руку и крепко сжала ее. - Шеп, что ты сделал с Фредди? Изображение ухмыляющегося черепа. - Нет, всего лишь нокаут. - У него был револьвер? - Теперь револьвер у меня. Фредди в гробу, на нарумяненном лице застывшая улыбка, в сложенных на груди руках - громадная лилия. - Нет, не так. Фредди с разбитым носом и крестами пластыря на самодовольном прыщавом лице. Они тихо сидели, прислушиваясь к каждому звуку. Смолкли голоса, и машины двинулись обратно, вниз по дороге. - Все? - Погоди, - остановила его Гарриет. - Они приехали на трех машинах. Уехала только две. Одна еще ждет. Множество вытянувшихся от напряжения подслушивающих ушей. Они знают, что мы поднялись по дороге. Они не знают, где мы спрятались. Яма-ловушка, усеянная рядами острых зубов. Они ждут, когда мы поверим, что они уехали, и обнаружим себя. Они подождали еще. Где-то в лесу закричал енот, разбуженная каким-то лесным бродягой сонно запротестовала птица. - Есть одно место, - сказала Гарриет. - Ты там будешь в безопасности. Если захочешь туда поехать. - Куда угодно. У меня нет выбора. - А ты представляешь, что там делается? - Слышал. - В некоторых городах вывешивают предупредительные знаки дорожный столб, на нем доска с надписью: " Тут солнце светит не для парапсихов". Они полны предвзятости и нетерпимости, среди них есть старинного обличия бородатые проповедники, яростно барабанящие кулаком по кафедре; люди в ночных рубашках и колпаках с кнутами и веревками; испуганные, растерянные люди, пытающиеся укрыться в редких зарослях ежевики. - До отвратительного грязно и стыдно, - уже не мысленно, а голосом прошептала она. С шоссе тронулась оставшаяся машина. Они выждали, пока она отъедет. - Уехали, наконец, - сказала Гарриет. - Они, правда, могли на всякий случай кого-нибудь высадить, но придется рискнуть. Она включила мотор, повернула реактивные сопла, и с зажженными фарами автомобиль рванулся вверх по сужающемуся руслу. Дорога становилась все круче. Лавируя между кустов, они продолжали взбираться по лезвию хребта. Гора белой стеной уходила вверх, а внизу зияла черная пустота. Потом целую вечность они снова карабкались по круче, подстегиваемые ветром, который становился все более холодным и пронизывающим, и наконец оказались на ровной площадке, залитой светом склонившейся к западу луны. Гарриет остановила машину, откинулась на спинку сиденья. - Дальше граница, - сказала она. - Садись за руль. Осталось миль пятьдесят. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Толпа собралась на улице напротив ресторана и, обступив машину Гарриет, пристально наблюдала за ними со зловещим молчанием. Толпа зловещая, но не шумная. Злобная и, быть может, чуть-чуть испуганная. Или, скорей, злобная, потому что испуганная. Блэйн прислонился спиной к стене, за которой они только что завтракали. Ничего особенного за едой не заметили. Все шло нормально. Никто им ничего не говорил. Никто на них не глазел. Все шло самым обыкновенным и повседневным образом. - Как они догадались? - спросил Блэйн. - Не знаю, - ответила Гарриет. - Они сняли вывеску. - А может, она сама упала. Или ее вообще никогда не вешали. Такое бывает. Объявления вывешивают только самые воинственные. - У этих ребят вид вполне воинственный. - Может быть, это к нам не относится? - Может, и нет. - согласился он. Но поблизости, кроме них, не было никого и ничего, что могло бы собрать эту толпу. - Слушай внимательно, Шеп. Если что-то случится, если мы потеряемся, отправляйся в Южную Дакоту. Пьер в Южной Дакоте карта Соединенных Штатов, где Пьер обозначен звездочкой, под которой большими красными буквами подписано его название, а пурпурная дорога ведет от этого крохотного пограничного городка к большому городу на Миссури. - Я знаю, где это, - сказал Блэйн. - Где меня найти, тебе скажут в этом ресторанчике каменный фасад здания; большие зеркальные окна, в одном из окон висит красивое, отделанное серебром седло; над дверью - роскошные лосиные рога. Он стоит над рекой на холме. Там меня почти все знают. Они тебе подскажут, где я. - Мы не потеряемся. - На всякий случай имей это все-таки в виду. - Обязательно, - ответил Блэйн. - Ты меня вытащила достаточно далеко, чтобы доверять тебе и дальше. Толпа начинала закипать - не кипеть еще, а шевелиться, становиться все более неспокойной, как будто потихоньку вспениваясь. Из толпы донесся ропот - глухое, бессловесное ворчание. Протиснувшись сквозь толпу, на улицу, еле ковыляя, выбралась древняя старуха. Вся она - лицо, руки, грязные босые ноги, - казалось, была сделана из морщин. Растрепанные волосы свисали с головы грязными седыми космами. Она с трудом подняла руку в отвратительных складках дряблой плоти и прицелилась скрюченным, костлявым, трясущимся пальцем прямо в Блэйна. - Вот он, - завизжала она. - Тот, кого я засекла. Он какой-то не такой. Я не могу попасть к нему в мозг. Там как будто сверкающее зеркало. Там... Ее слова потонули в криках толпы, которая двинулась вперед, медленно, шаг за шагом приближаясь к мужчине и женщине у стены. Казалось, толпа движется как бы нехотя и со страхом, превозмогая свой ужас только сознанием важности гражданского долга, которым им предстоит исполнить. Блэйн опустил руку в карман пиджака, и его пальцы сомкнулись вокруг рукоятки револьвера, добытого в кухне Шарлин. Нет, револьвер не поможет, решил он, а только все усложнит. Он вынул руку из кармана и расслаблено опустил ее вдоль тела. На лицах этой человеческой массы, которая переползала улицу, были написаны ярость и отвращение. Толпа не травила жертву под покровом ночи, а, как стая волков, окружала ее неторопливо при свете дня. Впереди, на гребне волны человеческой ненависти, шла сморщенная ведьма, спустившая стаю движением пальца. - Стой спокойно, - сказал Блэйн Гарриет. - Это наш единственный шанс. Он понимал, что в любой момент ситуация может достичь критической точки. Толпа или не выдержит и отступит, или какое-то ничтожное происшествие, малейшее движение, слово, произнесенное вслух, заставят ее хлынуть вперед. А если это случится, он будет стрелять. Не потому что хочет, а потому что у него не будет выбора. А пока, перед тем, как начать расправу, городок замер - сонный маленький городок с давно не крашенными, облупленными зданиями на залитой солнцем улице, где как попало росли чахлые деревья. В окнах верхних этажей виднелись лица, с удивлением глазеющие на дичь, забредшую к ним на улицу. Толпа подошла еще ближе и окружила их, по-прежнему без слов и сохраняя осторожность; гул голосов стих, лица были неподвижны, как маски ненависти в древнем театре. По тротуару звонко ударил чей-то каблук, потом еще и еще - ровный бесстрастный звук уверенных шагов. Шаги приблизились, и Блэйн краем глаза заметил высокого, костлявого, как скелет, мужчину, который вышагивал с таким видом, будто был на утренней прогулке. Мужчина подошел к Блэйну, встал рядом с ним и повернулся лицом к толпе. Он не произнес ни слова, но толпа остановилась, замерев посреди улицы в жуткой тишине. Из толпы вышел человек: - Доброе утро, шериф. Шериф не шевельнулся, не произнес ни слова в ответ. - Они парапсихи, - сказал человек. - Откуда известно? - спросил шериф. - Старая Сара сказала. Шериф посмотрел на каргу: - Это так, Сара? - Том сказал правду, - проскрипела старуха. - Вон тот парень, у него странный мозг. Он отражает. - А женщина? - спросил шериф. - А разве она не с ним? - Мне стыдно за вас, - сказал шериф, как будто читая нотацию напроказившим детям. - Придется вас посадить, всех до одного. - Но это же парапсихи! - раздался возмущенный крик. - Мы не пускаем сюда парапсихов, ты ведь знаешь. - А теперь послушайте меня, - объявил шериф. - Расходитесь и займитесь каждый своим делом. А ими займусь я. - Обоими? - спросил кто-то. - Даже не знаю, - ответил шериф. - Похоже, что леди здесь ни при чем. Думаю, мы отправим ее из города, и этого будет достаточно. - Вы вместе с этим парнем? - спросил он Гарриет. - И я останусь с ним! - Нет, - сказал Блэйн. Знак молчания - палец, прижатый к губам. Сказал быстро: надеясь, что никто не подслушает, потому что в этом городе даже простому телепату не дали бы площади. Но предупредить надо. - Это ваша машина на той стороне? - спросил шериф. Гарриет вопросительно взглянула на Блэйна. - Да, моя, - ответила она. - Тогда послушайте меня, мисс. Идите к своей машине и выбирайтесь из этой заварухи. Ребята вас пропустят. - Но я не собираюсь... - Лучше не спорь, Гарриет, - сказал Блэйн. Гарриет стояла в нерешительности, не зная, что делать. - Езжай, - повторил Блэйн. Она медленно сошла с тротуара, затем обернулась. - До встречи, - сказала она Блэйну. Она с презрением оглядела шерифа. "Казак!" - бросила она. Шериф не возражал. Слово это было ему незнакомо. - Давайте, леди, езжайте, - сказал он, и в голосе его звучала чуть ли не доброта. Толпа яростно загудела, но все же расступилась, чтобы пропустить ее. Дойдя до машины, она повернулась и помахала Блэйну рукой. Затем села за руль, включила зажигание. Заревев двигателем, автомобиль рванулся сквозь толпу. Ничего не видя от пыли, поднятой выхлопом сопел, спотыкаясь друг о друга, люди с воплями бросились в разные стороны, спеша освободить дорогу. С невозмутимым спокойствием шериф наблюдал, как машина помчалась вниз по улице. - Ты видел, шериф? - в ярости заорал один из пострадавших. - Почему ты ее не арестуешь? - Это вам по заслугам, - сообщил шериф. - Сами все заварили. Только собрался провести день спокойно, как вы заставляете меня волноваться. Незаметно было, что он волнуется. Возбужденно споря и протестуя, толпа двинулась к тротуару. Как будто отгоняя цыплят, шериф замахал руками: - Давайте, давайте отсюда. Порезвились, и хватит. А мне теперь пора работать. Пойду посажу этого парня за решетку. Он повернулся к Блэйну: - Идем со мной. Они пошли вместе вниз по улице к зданию суда. - Ты что, не знал, куда едешь? - спросил шериф. - Этот город - сущий ад для парапсихов. - Откуда я мог знать? - ответил Блэйн. - Объявления не было. - Его сдуло года два назад, - пояснил шериф. - И ни у кого не хватило ума повесить обратно. Или сделать новое. Старое совсем обветшало. Буквы едва можно разобрать. Песчаные бури обивают краску. - Что ты собираешься со мной делать? - Думаю, ничего особенного, - ответил шериф. - Подержу немного, пока народ не поостынет. Для твоего же блага. А станет безопасней, выпущу. Он минуту помолчал, обдумывая сложившуюся ситуацию. - Нет, сейчас отпустить не могу, - объявил он. - Ребята пока еще начеку. Подошли к зданию суда и поднялись по лестнице. Шериф отворил дверь. - Вперед, - сказал он. Они вошли в кабинет, и шериф закрыл дверь. - А знаешь, - сказал Блэйн, - я не верю, что есть основания меня задерживать. Что, если я возьму и попробую просто выйти отсюда? - Ничего не произойдет. Сразу, по крайней мере. Останавливать тебя я, конечно, не буду, хотя, может, и поспорю немного. Но из города ты не выйдешь. Не пройдет и пяти минут, как сцапают. - Но я мог уехать на машине. Шериф покачал головой: - Я знаю этих людей, сынок. Я с ними вырос. Сам один из них. И знаю, как далеко могу с ними зайти и когда пора остановиться. Я мог отправить леди, но не обоих. Приходилось когда-нибудь видеть толпу в действии? Блэйн отрицательно покачал головой: - Это не самое приятное зрелище. - А как же Сара? Она ведь тоже парапсих. - Это другое дело, приятель. Она из хорошего рода. Сейчас плохие времена, но ее семейство живет здесь больше сотни лет. Город с ней просто смирился. - И потом, удобно иметь собственного наводчика. Шериф добродушно хмыкнул. - От нашей Сары, - с провинциальной гордостью сообщил он, - мало что может укрыться. И дел у нее хватает: ей приходится следить за всеми, кто заезжает к нам в городок. - И много вам попадается парапсихов? - Средне, - ответил шериф. - Время от времени. Да, пожалуй, средне. Шериф указал на письменный стол. - Пойди выверни свои карманы. Так положено по закону. Я тебе напишу расписку. Блэйн начал рыться в карманах. Бумажник, колода карт, платок, связка ключей, спички и, наконец, револьвер. Он осторожно вынул его и положил вместе с остальными вещами. - Он у тебя все время был с собой? - поинтересовался шериф. Блэйн кивнул. - И ты ни разу не потянулся за ним? - Я был слишком напуган, чтоб за ним тянуться. Это было пострашнее, чем путешествие к звездам... Он понял, что проговорился. - Почему ты не сказал мне, что ты из "Фишхука"? - А какая разница? - Блэйн пожал плечами. Шериф слегка присвистнул сквозь зубы. Взяв револьвер, он переломил ствол. Медным блеском засверкали головки гильз. Шериф открыл ящик стола и бросил туда оружие. - Теперь, - с видимым облегчением произнес он, - у меня есть законный повод задержать тебя. Он взял спичечный коробок и передал Блэйну. - Если нужны сигареты, я принесу, - предложил шериф. - Не стоит, - отказался Блэйн. - Иногда я ношу их с собой, но обычно не курю. Они у меня кончаются раньше, чем сам собираюсь закурить. Шериф снял с гвоздя кольцо с ключами. - Пошли, - сказал он. Блэйн вышел за ним в коридор, который тянулся вдоль ряда темных камер. Шериф открыл крайнюю, возле самого входа. - Тебе на одного, - сказал он. - Последнего выпустил вчера вечером. Черномазый перешел границу и угодил за решетку. Вообразил, что он не хуже белых. Блэйн вошел в камеру, шериф захлопнул дверь и запер на ключ. - Если что-нибудь понадобится, - сказал шериф, демонстрируя искреннее гостеприимство, - кричи меня. Я тебе это достану. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Он встал с узкой койки, прикрытой грязным одеялом, и подошел к окну.Улица была залита солнцем, на бульваре покачивались чахлые деревья. У тротуара рядом с убогими, жалкого вида конторами стояли полуразвалившиеся машины, некоторые настолько древние, что были оборудованы колесами, вращаемыми двигателем внутреннего сгорания. Сидящие на ступеньках магазинов мужчины жевали табак и сплевывали на асфальт, образуя липкие янтарные лужицы, похожие на старые пятна крови. Казалось, они просто бездельничают, лениво пожевывая и переговариваясь друг с другом, и не обращают внимания ни на здание суда, ни на что-либо другое. Но Блэйн знал, что они следят за зданием. Они караулят его - человека с зеркалом в мозгу. Мозг, который, как сказала старая Сара шерифу, отражает. Вот что заметил Кирби Рэнд, вот что выдало меня и заставило "Фишхук" броситься в погоню. А Рэнд, в таком случае, если не слухач, то, по крайней мере, наводчик. Хотя, какая разница, подумал Блэйн. Будь он даже и слухач, все равно он не смог бы заглянуть в его мозг, который отражает. А это значит, понял Блэйн, что в мозгу у меня что-то вроде маячка-мигалки, бросающейся в глаза каждому, кто может видеть. Я нигде теперь не буду в безопасности, нигде не смогу укрыться. Я таскаю за собой колокол громкого боя, и его легко обнаружит любой слухач или наводчик, оказавшийся поблизости. Но раньше я таким не был. В этом нет сомнения. Иначе кто-нибудь сказал бы об этом или это было бы в моей психической карте. - Эй, ты, - позвал он спрятавшегося у него в мозге, - вылезай! Тот завилял хвостом. Он заюлил, как довольный пес. Но остался на месте. Блэйн отошел от окна и сел на край кровати. Гарриет должна помочь мне. А может, шериф отпустит меня раньше, как только все успокоится. Хотя шериф и не обязан меня отпускать, ношение оружия - вполне достаточный повод для задержания. - Дружище, - обратился он к своему жизнерадостному спутнику, - похоже, тебе придется опять поработать. Нас снова может понадобиться какой-нибудь финт. Ведь существо в моем разуме уже продемонстрировало один финт - финт со временем. Или обменом веществ? Неизвестно, то ли я двигался тогда быстрее, чем все остальные, то ли время замедлилось для всего остального, кроме меня. По улице, кашляя, протарахтел допотопный автомобиль. Где-то щебетали птицы. Да, попал в историю, признался себе Блэйн, серьезную историю. Сидящие на ступеньках мужчины продолжали ждать, изо всех сил стараясь показать, что здание суда их нисколько не интересует. Все это начинало Блэйну нравиться все меньше и меньше. Дверь в кабинете шерифа открылась и снова захлопнулась, послышались шаги. Голоса звучали неразборчиво, и Блэйн не стал прислушиваться. Чем может помочь, если я что-то подслушаю? И вообще, может ли мне что-то помочь? Неторопливой поступью, чеканя шаги, шериф пересек кабинет и вышел в коридор. Блэйн поднял глаза и увидел его, стоящего перед камерой. - Блэйн, - сказал шериф, - пришел отец, чтобы поговорить с тобой. - Какой отец? - Святой отец, язычник. Пастырь нашего прихода. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Войдя в камеру, священник замигал, стараясь привыкнуть к полумраку. Блэйн встал. - Я рад, что вы пришли, - сказал он. - К сожалению, самое большее, что я могу предложить, это присесть здесь на нарах. - Ничего, - ответил священник. - Меня зовут отец Фланаган. Надеюсь, я не помешал? - Ни в коей мере. Рад вас видеть. Покряхтывая от натуги, отец Фланаган опустился на край койки. Это был пожилой тучный человек с добрым лицом и морщинистыми, скрюченными артритом руками. - Садись, сын мой. Надеюсь, что не отвлек тебя. Сразу хочу предупредить, что я постоянно влезаю в чужие дела. Видимо, причиной тому - моя паства, большинство из которой, независимо от возраста, большие дети. О чем бы ты хотел побеседовать со мной? - О чем угодно, - ответил Блэйн, - кроме разве религии. - Ты не веришь в бога, сын мой? - Не особенно, - ответил Блэйн. - Обычно размышления на эту тему приводят меня в замешательство. Старик покачал головой: - Наступили безбожные дни. Теперь стало много таких, как ты. Меня это беспокоит. И святую Церковь-мать тоже. Мы живем в тяжелые для духа времена. Люди больше предаются боязни зла, чем созерцанию добра. Ходят разговоры об оборотнях, злых духах и чертях, хотя все это еще сто лет назад казалось вздором. Тяжеловесно развернувшись, он уселся боком, чтобы лучше видеть Блэйна. - Шериф сказал мне, что ты из "Фишхука". - Думаю, отрицать это бесполезно, - ответил Блэйн. - Мне никогда еще не приходилось говорить с людьми из "Фишхука", - слегка запинаясь, как будто беседовал скорее с собой, чем с Блэйном, произнес старый священник. - До меня доходили только слухи, а истории о "Фишхуке", которые я слышал, поразительны и невероятны. Одно время тут жил торговец, его факторию потом сожгли - но я так и не побывал у него. Люди бы меня не поняли. - Судя по тому, что произошло сегодня утром, я тоже думаю, что не поняли бы, - согласился Блэйн. - Говорят, что у тебя паранормальные... - Это называется парапсих, - поправил его Блэйн. - Будем называть вещи своими именами. - Ты и правда таков? - Не понимаю, чем вызван ваш интерес, святой отец. - Только познавательными соображениями, - ответил отец Фланаган, - уверяю, чисто познавательными. Кое-что из этого интересует лично меня. Ты можешь говорить со мной так же свободно, как на исповеди. - Когда-то, - сказал Блэйн, - науку подозревали в том, что она скрытый враг всех религиозных догм. Сейчас повторяется тоже самое. - Потому что люди снова боятся, - произнес священник. - Они запирают двери на все запоры. Они не выходят по ночам. На воротах и крышах своих домов рисуют кабалистические знаки и заметь, вместо святого креста - кабалистические знаки. Они шепотом говорят о таких вещах, о которых никто не вспоминал со времен средневековья. В глубине своих невежественных душ они трясутся от страха. От их древней веры мало что осталось. Конечно, они исполняют обряды, но по выражению лиц, по разговорам я вижу, что делается у них на душе. Они потеряли простое искусство верить. - Нет, святой отец, просто они очень растерянные люди. - Весь мир растерян, - сказал отец Фланаган. И он прав, подумал Блэйн: весь мир в растерянности. Потому что мир лишился кумира и, несмотря на все старания, никак не может найти другого. Мир лишился якоря, на котором он держался против бурь необъяснимого и непонятного, и теперь его несет по океану, не описанному ни в одной лоции. Одно время кумиром была наука. Она обладала логикой, смыслом, абсолютной точностью и охватывала все - от элементарных частиц до окраин Вселенной. Науке можно было доверять, потому что она прежде всего была общественной мудростью человечества. А потом настал день, когда Человек со всей его пресловутой техникой и всемогущими машинами был вышвырнут с небес назад на Землю. В тот день божество науки утратило часть своего ослепительного блеска, и чуть ослабла вера в него. Когда же Человек сумел достичь звезд без помощи каких-либо машин, культ механизмов окончательно рассыпался в прах. Наука, техника, машины все еще существовали, играли важную роль в повседневной жизни, однако им больше не поклонялись. Человек лишился своего бога, Но Человек не может жить без идеалов и целей, ему надо поклоняться какому-то абстрактному герою. А тут образовался вакуум, невыносимая пустота. В эту пустоту, несмотря на всю свою необычность, идеально вписывалась паранормальная кинетика. Наконец-то появилось объяснение и оправдание всем полубезумным культам; наконец пришла надежда на конечное исполнение всех чаяний; наконец родилось нечто достаточно экзотичное, или что можно было сделать достаточно экзотичным, чтобы удовлетворить человеческие эмоции во всех их глубине, - что никогда не было под силу простой машине. Наконец-то человечество - слава тебе, господи! - овладело магией. Мир охватил колдовской бум. Как обычно, маятник качнулся слишком далеко и теперь несся в обратную сторону, распространяя по земле ужас и панику. И опять Человек потерял кумира, а взамен приобрел обновленные суеверия, которые, подобно вздымающейся волне, понесли его во мрак второго средневековья. - Я много размышлял по этому поводу, - сказал отец Фланаган. - Мимо подобной темы не может пройти даже такой недостойный слуга церкви, как я. Все, что касается души человеческой, интересует Церковь и папу. Как бы в признательность за искренность Блэйн слегка поклонился, однако с долей обиды заметил: - Так, значит, вы пришли меня изучать. Вы пришли меня допрашивать. - Я молил бога, чтобы ты так не подумал, - печально произнес старый священник. - Видимо, у меня ничего не вышло. Я шел к тебе, надеясь, что ты сможешь помочь мне, а через меня - церкви. Ведь церкви, сын мой, тоже иногда нужна помощь. А ты - человек, умный человек - часть загадки, которую мы не можем разрешить. Я думал, ты мне в этом деле поможешь. - Ну что ж, я согласен, - помолчав, ответил Блэйн. - Хотя и не думаю, что от этого будет какая-то польза. Вы заодно со всем городом. - Не совсем так, сын мой. Мы не благославляем, ни осуждаем. Мы пока слишком мало знаем об этом. - Я расскажу о себе, - сказал Блэйн, - если это вас интересует. Я путешественник. Путешествовать по звездам - моя работа. Я забираюсь в машину, собственно, даже не в машину, а в своеобразное символическое приспособление, которое позволяет мне высвободить разум, а может, даже подталкивает мой разум в нужном направлении. Она помогает ориентироваться... Нет, святой отец, обычными, простыми словами этого не объяснить, получается бессмыслица. - Я без усилий слежу за твоим рассказом. - Так насчет ориентации. Описать это языком слов невозможно. В науке принято объясняться языком математики, но это и не математика. Суть в том, что ты знаешь, куда тебе надо попасть, и там и оказываешься. - Колдовство? - Да нет же, черт побери, простите, святой отец. Нет, это не колдовство. Стоит раз понять это, ощутить, и оно становиться частью тебя, все оказывается легко и просто. Делать это так же естественно, как дышать, и так же просто, как падать со скользкого бревна. Представьте... - Мне кажется, - перебил отец Фланаган, - не стоит останавливаться на технических деталях. Лучше скажи мне, каково это: быть на другой планете? - Ничего особенного, - ответил Блэйн. - Обычно я чувствую себя так же, как, скажем, сейчас, когда я сижу и беседую с вами. Только поначалу - самые первые несколько раз - ты ощущаешь себя до непристойности обнаженным: один разум без тела... - И разум твой бродит повсюду? - Нет. Хоть это и возможно, конечно, но не бродит. Обычно стараешься не вылезать из механизма, который берешь с собой. - Механизма? - Записывающая аппаратура. Этот механизм собирает все данные и записывает их на пленку. Становится ясна вся картина полностью. Не только то, что видишь сам, - хотя ты, в принципе, скорее не видишь, а ощущаешь, - а все, абсолютно все, что только можно уловить. Теоретически, да и на практике тоже, машина собирает информацию, а разум служит только для ее интерпретации. - И что же ты там видел? - На это потребовалось бы больше времени, чем есть в моем или в вашем распоряжении, святой отец, - рассмеялся Блэйн. - Но ничего такого, что есть на Земле? - Редко, потому что планет типа Земля не так уж много. Среди общего числа, естественно. Но планеты земного типа вовсе не единственная наша цель. Мы можем бывать везде, где сможет функционировать машина, а она сконструирована так, что работает практически всюду... - И даже в ядре какого-нибудь солнца? - Нет, машина бы там не выдержала. А разум, я думаю, смог бы. Но таких попыток еще не делалось. Конечно, насколько знаю я. - А что ты ощущаешь? О чем думаешь? - Я наблюдаю, - ответил Блэйн. - Для этого я и путешествую. - А не кажешься ты себе господином всего мира? Не приходила ли тебе когда-нибудь мысль, что Человек держит всю Вселенную в ладонях рук своих? - Если вы говорите о грехе гордыни и тщеславия, то нет, никогда. Иногда чувствуешь восторг при мысли о том, куда забрался. Часто тебя охватывает удивление, но чаще ты в растерянности. Все вновь и вновь напоминает о том, сколь ты незначителен. А иногда даже забываешь, что ты - человек. Просто комок жизни - в братстве со всем, что когда-то существовало и когда-либо будет существовать. - А думаешь ли ты о боге? - Нет, - ответил Блэйн. - Такого не было. - Плохо, - произнес отец Фланаган. - И это меня пугает. Быть где-то в полном одиночестве... - Святой отец, я ведь с самого начала объяснил, что не склонен исповедовать какую-либо религию. Я сказал об этом откровенно. Некоторое время они сидели, глядя друг на друга, разделенные пропастью непонимания. Как будто мы из разных миров, подумал Блэйн. Со взглядами, лежащими друг от друга на миллионы километров, и все же оба - люди. - А ты не колдун? Блэйн хотел засмеяться - смех уже стоял у него в горле, - но сдержался. Слишком много было страха в этом вопросе. - Нет, святой отец, клянусь вам. Я не колдун. И не оборотень. И не... Поднятием руки старик остановил его. - Теперь мы квиты, - объявил он. - Я тоже сказал то, что тебе было неприятно слышать. Он с усилием встал с койки и протянул руку со скрюченными артритом или какой-то другой болезнью пальцами. - Благодарю тебя, - сказал он. - Да поможет тебе господь. - А вы будете сегодня вечером? - Сегодня вечером? - Ну да, когда здешние горожане потащат меня вешать. Или тут принято сжигать у столба? Лицо старика скривилось, как от удара. - Ты не должен так думать. Не может... - Но ведь они сожгли факторию. И хотели убить торговца, да не успели. - Они не должны были этого делать , - сказал отец Фланаган. - Я говорил им об этом. Мне известно, что в этом принимали участие и люди из моей паствы. Правда, кроме них там были еще и многие другие. Но от моей паствы я этого не ожидал. Многие годы я читал им проповеди, чтобы отвратить их именно от такого шага. Блэйн взял руку священника. Искалеченные пальцы ответили теплым, крепким рукопожатием. - Наш шериф славный человек, - сказал отец Фланаган. - Он сделает все, что от него зависит. А я поговорю с людьми. - Спасибо, святой отец. - Ты боишься смерти, сын мой? - Не знаю. Я всегда думал, что мне не будет страшно. Поживем - увидим. - Ты должен обрести веру. - Может быть. Если я когда-нибудь ее найду. Помолитесь за меня. - Бог с тобой. Я буду молиться весь день. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Блэйн стоял у окна и наблюдал, как в сумраке снова собиралась толпа - люди подходили не спеша, без шума, спокойно, почти с безразличием, как будто шли на школьный концерт, собрание фермеров или другое привычное, вполне безобидное мероприятие. Из кабинета через коридор до него доносились шаги шерифа, и он подумал, знает ли шериф - хотя наверняка знает, он достаточно долго прожил в этом городе, чтобы знать, - чего можно ожидать. Блэйн стоял у окна, взявшись руками за металлические прутья решетки. Где-то в неухоженных деревьях на тюремном дворе, перед тем как заснуть, устроившись поудобней на своей ветке, пела последнюю вечернюю песню птица. Он стоял и смотрел, а в это время из своего убежища выполз Розовый и стал расти и расширяться, пока не заполнил его мозг. - Я пришел к тебе, чтобы остаться, - сказал он. - Мне надоело прятаться. Теперь я знаю тебя. Я исследовал все углы и закоулки тебя и теперь знаю, что ты такое есть. А через тебя - мир, в котором ты живешь, мир, в котором живу я, поскольку это теперь и мой мир. - Теперь без глупостей? - спросила та половина этого странного дуэта, которая продолжала оставаться Блэйном. - Теперь без глупостей, - ответила другая половина. - Без воплей, без паники, без попыток выбраться или скрыться. Мне только непонятно, что такое смерть. Я не нашел объяснения понятию смерти, потому что прекращение жизни необъяснимо. Такое просто невозможно, хотя где-то в глубине своей памяти есть смутные воспоминания о тех, с кем это, кажется, произошло. Блэйн отошел от окна и, сев на койку, погрузился в воспоминания Розового. Однако воспоминания приходили издалека и из глубокого прошлого и были такими размытыми, нечеткими, что трудно было сказать, настоящие ли это воспоминания, или просто игра воображения. Потому что он видел несметное количество планет, и сонмы различных народов, и множество незнакомых понятий, и беспорядочные обрывки знаний о Вселенной, сваленные в кучу из десяти миллиардов соломинок, из которых, как в той игре, практически невозможно вытащить одну соломинку, не потревожив остальных. - Ну, как ты там? - спросил незаметно вошедший шериф. Блэйн поднял голову: - Да вроде бы ничего. Вот только что глядел на твоих приятелей на той стороне улицы. - Не бойся, - хмыкнул шериф. - Их не хватит, чтобы даже перейти улицу. А если что, я выйду и поговорю с ними. - А если они узнают, что я из "Фишхука"? - Ну, этого-то они не узнают. - Священнику ты сказал. - Это другое дело, - сказал шериф, - я должен был сказать священнику. - А он никому не скажет? - А зачем? - спросил шериф. Блэйн промолчал, на такой вопрос обычно трудно ответить. - Ты послал сообщение? - Но не в "Фишхук". Одному приятелю, а он уже сообщит в "Фишхук". - Не стоило тратить время, - сообщил Блэйн. - "Фишхук" знает, где я. Они уже наверняка пустили своих ищеек, и те взяли след много часов тому назад. У него был всего один шанс скрыться от них - двигаться как можно быстрее и никому не попадаться на глаза. Вполне вероятно, что они сегодня вечером будут в городе, подумал он. И в этом моя надежда, потому что "Фишхук" вряд ли допустит, чтобы здешняя банда со мной разделалась. Блэйн поднялся с койки и подошел к окну. - Вы можете уже выходить, - объявил он шерифу. - Они перешли улицу. Да, конечно, им надо торопиться. Они должны успеть сделать свое дело, пока не стало совсем темно. Потому что, когда придет настоящая, черная ночь, нужно быть с своем уютном домике с закрытыми на все замки и засовы дверями, запертыми окнами и опущенными шторами. И кабалистическими знаками, охраняющими все входы-выходы. Потому что тогда, и только тогда, можно чувствовать себя в безопасности от жутких сил, притаившихся в темноте: от оборотней и башни, от вампиров, гоблинов, эльфов. Шериф повернулся, прошел по коридору к себе в кабинет. Звякнул металл вынимаемого из пирамиды ружья. Глухо лязгнул затвор: шериф дослал в ствол патрон. Толпа наплывала как темная, колышащаяся волна и, кроме шарканья ног, не издавала ни единого звука. Блэйн завороженно наблюдал за ней, как будто все это происходило не с ним, как будто это не имело к нему ни малейшего отношения. Как странно, подумал он, ведь я же знаю, что толпа идет за мной. Но это неважно, смерти же нет. Смерть бессмысленная, и о ней не стоит думать. Это вопиющая расточительность, с которой нельзя мириться. А кто же это говорил? - Эй, - позвал он существо, которое было уже не существом, а частью его самого, - это твоя идея. Это ты не можешь поверить в смерть. А это истина, в которую не верить нельзя. Смерть - это реальность, она присутствует постоянно, и под ее присмотром проходит краткое существование всего живого. Смерть есть, и она близко - слишком близко, чтоб позволить себе роскошь отрицать ее. Она притаилась в ропоте толпы перед зданием, толпы, которая уже перестала шаркать ногами и, собравшись перед входом, спорила с шерифом. Толпы не было видно, но гулко разносился голос шерифа, призывающего всех разойтись и отправляться по домам. - Все, что вы здесь можете получить, - кричал шериф, - это полное брюхо свинца! Толпа кричала ему в ответ, снова шумел шериф, и так продолжалось довольно долго. А Блэйн стоял у решетки, и страх постепенно охватывал его, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, подобно приливу, прижимаясь к жилам. Наконец шериф вошел в здание. И за ним трое - злые и испуганные, однако их страх был надежно спрятан за целеустремленным и угрюмым выражением лиц. Пройдя через кабинет в коридор, шериф остановился у камеры. Ружье безвольно болталось у него в руке. Трое мужчин стояли рядом с ним. Стараясь не показать свою растерянность, он посмотрел на Блэйна. - Мне очень жаль, Блэйн, - сказал он, - но я не могу. Эти люди - мои друзья. Я с ними вырос. Я не могу в них стрелять. - Конечно, не можешь, - ответил Блэйн, - трус, жалкий трус. - А ну давай ключи! - рявкнул один из тройки. - Пора его выводить. - Ключи на гвозде за дверью, - сказал шериф. Он поглядел на Блэйна. - Я ничего не могу поделать, - сказал он. - Можешь пойти и застрелиться, - посоветовал Блэйн. - Усиленно рекомендую. Вернулся человек с ключом, и шериф отошел в сторону. - У меня есть одно условие, - обратился Блэйн к отпирающему дверь. - Я выйду отсюда сам. - Ха! - усмехнулся тот. - Я сказал, что выйду сам. Я не дам себя тащить. - Ты выйдешь так, как нам будет удобно, - прорычал человек. - Это же мелочь, - вмешался шериф. - Какая вам разница. - Ну ладно, выходи. Блэйн вышел в коридор. Двое мужчин встали по бокам, один сзади. Никто к нему не прикоснулся. Тот, у кого были ключи, швырнул их на пол. Звук их падения наполнил коридор неприятным звоном. Вот оно, подумал Блэйн, невероятно, но это все происходит со мной. - Пошел вперед, парапсих проклятый! - идущий сзади пихнул его в спину. - Ты хотел идти сам, - сказал другой. - Покажи, как ты умеешь ходить. Блэйн пошел твердо и уверенно, сосредоточиваясь на каждом шаге, чтоб не споткнуться. Он не должен споткнуться, он не должен допустить ничего, что могло бы его унизить. Еще жива надежда, сказал он себе. Еще есть шанс, что прибыл кто-нибудь из "Фишхука" и ждет, чтобы похитить меня. Или Гарриет нашла помощь и возвращается или уже вернулась. Хотя маловероятно, подумал он. Прошло не так много времени, и она не знает, насколько опасно положение. Блэйн твердо прошагал через кабинет шерифа и спустился к выходу, неотступно сопровождаемый тремя горожанами. Кто-то с насмешливой вежливостью распахнул перед ним дверь на улицу. Охваченный ужасом, Блэйн на секунду замешкался: как только он выйдет за дверь и окажется перед ожидающей толпой, надежд уже не останется. - Вперед, грязный ублюдок! - рявкнул идущий сзади. - Тебя там ждут. Уперевшись рукой Блэйну между лопаток, он толкнул его. Чуть не упав, Блэйн перескочил через несколько ступенек, затем выровнялся и снова пошел спокойным шагом. И вот он уже переходит порог, и вот он перед толпой! Животный крик вырвался из толпы - крик, в котором смешались ненависть и ужас, крик, подобный вою стаи волков, взявших кровавый след, похожий на рев тигра, уставшего поджидать добычу, было в этом звуке и что-то от стона загнанного в угол затравленного охотниками зверя. А ведь они, со странной беспристрастностью подумал Блэйн, и есть звери - люди, убегающие от погони. В них и ужас, и ненависть, и зависть непосвященных, в них обида оставшихся за бортом, в них нетерпимость и ограниченность отказывающихся понять - арьергард старого порядка, удерживающий узкий проход от наступающих из будущего. Сзади кто-то толкнул его, и он полетел вниз по скользким каменным ступеням. Поскользнувшись, он упал и покатился, и толпа набросилась на него. Множество рук схватило его, раздирая пальцами мышцы, множество ртов дышало ему в лицо, обдавая горячим зловонным дыханием. Затем те же руки поставили его на ноги и стали пихать в разные стороны. Кто-то ударил в живот, еще кто-то - по лицу. Сквозь рев толпы прорезался вопль: "А ну-ка, парапсих вонючий, телепартируй себя! Всего-то навсего! Просто телепартируй себя