ль стремительно, что мы так и не поняли, как же они выглядят и каким образом бегают. Сначала они представали пятном, надвигавшимся на нас, затем что-то с писком проносилось мимо, и наконец они моментально превращались в другое пятно, но уже удалявшееся. Но, даже приближаясь, они не причиняли нам никакого вреда. Впрочем, как и крикуны со скороходами. Растительность по мере смены ландшафта также изменялась. В некоторых долинах росли странные вьющиеся травы, а в гористой местности какие-то уродливые деревца жались к скалистым склонам или, скрючившись, прятались в лощинах. По виду они больше напоминали пальмы, нежели сосны, хотя, разумеется, это были не пальмы. Их древесина была невероятно жесткой и маслянистой, и, пересекая области, в которых они росли, мы старались собрать столько упавших с них ветвей, сколько могли унести наши лошадки. Это было идеальное топливо для костра. И всегда нас окружали деревья - гигантские пирамиды, уходящие на мили в небеса. Сейчас уже не было и тени сомнения в том, что они некогда выращивались на хорошо ухоженной земле и представляли собой сады, покрывавшие геометрически безупречной сетью поверхность планеты. Мы не рисковали подойти ни к одному из них ближе, чем на милю. И тропа, очевидно, была проложена с таким расчетом, чтобы избежать соседства с деревьями. И когда периодически деревья отстреливали стручки с семенами, мы замечали, что они уже никогда не направляют их в нашу сторону. - Похоже, урок пошел им впрок, - заметила Сара. - Кажется, они поняли, что им грозит, если они попробуют выстрелить в нас. - Только теперь нам уже нечем ответить, - напомнил я, еще раз пожалев, что оставил корабль, поленившись зайти в зал управления и взять еще одно лазерное ружье и комплект запасных частей к нему. - Но им-то об этом не известно, - возразила Сара. Однако я был далек от искушения разделить ее оптимизм. Иногда в бинокль мы замечали стаи похожих на крыс зверьков, проворно выскакивавших из своих нор, расположенных в некотором удалении от деревьев, и собиравших семена разбросанных стручков. У нас уже не было сомнений, что они переносили семена в укрытия, предназначенные для их хранения. Мы никогда не пытались заглянуть хотя бы в один из этих складов: слишком уж они были близко к деревьям. Коль уж деревья решили оставить нас в покое, мы были рады ответить им взаимностью. Тропа уходила все дальше, временами становясь едва заметной, иногда расширяясь и отчетливо проступая на местности. Видимо, было время, когда некоторые ее участки чаще использовались для передвижения, чем другие. Путешествие не казалось нам тяжелым. По дороге нам так и не встретилось ни одного разумного существа. Однажды мы пересекли то, что когда-то представляло собой мощеную дорогу, теперь выщербленную, с торчащим лишь кое-где булыжником. Остатки мостовой были частью очень сильно разбиты, частью выворочены из земли. Однако даже вынутый булыжник был аккуратно, почти под правильным углом, поставлен в местах пересечения с тропой. В любом из двух направлений, куда тянулась дорога, прямой стрелой, без единого намека на поворот, рассекавшая равнину, открывалась далекая перспектива. Мы провели совет, решая, куда идти. Дорога выглядела более привлекательной и по всем признакам могла показаться более важной, чем тропа, по которой мы шли. Века назад она, должно быть, соединяла два значительных объекта, в то время как тропа петляла по местности и, очевидно, была проложена как придется, без разумного вмешательства. Но в то же время она, несомненно, несла в себе следы древнего, хорошо исхоженного пути. Дорога же таких следов не имела. Она, похоже, все еще продолжала существовать только потому, что не прошло достаточно времени, чтобы окончательно стереть ее с лица земли. Более того, тропа шла в северном направлении, а именно на севере, как нам дали понять, можно было найти кентавров. Дорога же пролегала с запада на восток. И еще: тропа, безусловно, была древнее дороги, каждый ее участок нес на себе неуловимый налет далекого прошлого. В местах, где ее делали непроходимой естественные природные препятствия, она была вытоптана на глубину от трех до четырех футов. Совершенно очевидно, что по ней путешествовали на протяжении тысячелетий и что она была привычным маршрутом с незапамятных времен. С некоторыми колебаниями мы наконец, наполовину сознательно, наполовину интуитивно, приняли решение продолжать путь по тропе. Ведь кто-то же все-таки обитал на планете? Но как давно? Ведь кто-то построил город, проложил дорогу и вырастил деревья. Но теперь город вымер, застыв в безмолвии и опустев, а дорога превратилась в руины. Что за всем этим кроется, гадал я. Цивилизация существовала на этой планете много веков, ее жителями было истрачено много энергии. А затем обитатели, которые так долго жили здесь и угрохали столько сил на благоустройство, разом покинули планету, причем перед уходом приняли все меры к тому, чтобы любой, попавший сюда, не имел шансов вырваться обратно. Приземлись мы в любом другом месте, кроме города, наш корабль несомненно был бы в безопасности и без помех мог взлететь. Но в том-то и дело, что всякий корабль, приближающийся к планете, почти наверняка обречен был приземлиться не где-нибудь, а именно в городе, завлеченный (как мотылек - огнем свечи) в ловушку сигналами, посылаемыми из города в глубины космоса. Вдоль тропы, возвышаясь на вершинах холмов, продолжали встречаться похожие на пчелиные улья каменные дома. Их осмотр ничего не дал. Не было никакого мусора, никаких брошенных вещей. Очевидно, дома никогда не служили постоянным пристанищем, а просто использовались для ночлега - на ночь или две. Несмотря на всю свою кажущуюся необитаемость, воздух в них все равно был каким-то затхлым. За время нашего путешествия постепенно сформировался и наш походный порядок. Тэкк почти постоянно ехал верхом. Он был чересчур неловок и неуклюж для того, чтобы быстро идти. Сара и я ехали по очереди. Свистун по-прежнему держался на расстоянии, находясь, как правило, в арьергарде и подгоняя лошадок. Этот порядок не являлся результатом какой-либо предварительной договоренности, мы сами собой влились в этот естественный походный режим. Мы с Тэкком мирно сосуществовали. Но мы не стали лучше относиться друг к другу, просто научились приспосабливаться. Он все еще таскал с собой эту дурацкую куклу, ни днем ни ночью не отнимая ее от груди. С каждый часом он все более отдалялся от нас, словно уходил в себя. После ужина он, как правило, уединялся, ни с кем не разговаривая и никого, похоже, не замечая. Мы уже преодолели приличное расстояние. Однако конца нашему пути пока не было видно. Мы все дальше забирались в неведомые края, которые пока не пугали нас открытой враждебностью, но, казалось, опасность могла возникнуть в любую минуту. Однажды днем мы вошли в район, столь сильно изрезанный самыми разнообразными препятствиями, что нам далеко не сразу удалось разобраться, куда же нас занесло. Вступая на эти косогоры, мы даже не могли представить, что нас ожидает впереди. Как только мы достигли сравнительно ровного участка, мы тут же сделали привал, хотя у нас в запасе еще оставалось часа два светлого времени. Мы развьючили лошадок и сложили тюки в кучу. Лошади мирно пошли пастись, что они делали всегда, как только им выпадал удобный случай хотя бы на короткое время оторваться от нас. Мы не испытывали опасений, что они могут сбежать. Свистун всегда сопровождал их и пригонял обратно. На протяжении всего пути он выполнял роль пастуха при табуне, и лошадки тоже, как нам казалось, чувствовали себя с ним в безопасности. Мы развели костер, и пока Сара готовила ужин, мы с Тэкком пошли набрать дров. Мы уже возвращались назад, каждый с доброй вязанкой сушняка, когда вдруг услышали испуганное ржание лошадок и частый дробный звук, который обычно издавали их полозья на бегу. Мы бросили хворост и устремились со всех ног по направлению к лагерю. Как только мы достигли его, мы увидели взмыленных лошадок, бешеным аллюром выбегающих из узкой лощины. Они скакали во весь опор и проносились через лагерь, сметая все на своем пути. Они растоптали костер и разнесли в стороны кастрюли и горшки, приготовленные Сарой. Сара и сама едва уцелела, с трудом успев увернуться от их полозьев. Миновав лагерь, они без колебаний повернули направо и ринулись по тропе в ту сторону, откуда мы только что пришли. За ними гнался Свистун. Он буквально стелился по земле, двигаясь одному ему известным способом и, надо признать, развил вполне приличную скорость. Он отставал совсем чуть-чуть, можно сказать, висел у них на пятках, но как только лошадки достигли лагеря, Свистун резко затормозил и, застыв как вкопанный, разразился страшными проклятиями. Упираясь в землю своими короткими ногами, он буквально кипел от ярости. С ним происходило то же, что случилось в городе, когда лошадки неожиданно набросились на нас. Его окутала голубая дымка, все вокруг заплясало и заходило ходуном, а бегущие впереди лошадки поднялись над тропой и полетели, шумно рассекая воздух. Коснувшись полозьями земли, они опять поскакали, но лишь только они достигли вершины холма, Свистун вскипел еще раз. Теперь они исчезли, снесенные, сметенные, смятые той неведомой силой, которую направил против них Свистун. Ругаясь как сумасшедший, я побежал вверх по склону, но когда я добрался до вершины, лошадки уже были далеко, и я понял, что их уже ничем не остановишь. Они неслись по направлению к городу, не чуя под собой ног. Я стоял и наблюдал за ними до тех пор, пока они почти совсем не скрылись из виду, и только после этого спустился с холма в лагерь. Костер был совершенно разорен. Кругом валялись обугленные и дымящиеся головешки, а две кастрюли были раздавлены полозьями промчавшихся лошадок. Сара стояла на коленях, склонившись над лежащим на боку Свистуном. Теперь он казался мне призраком. Это было что-то туманное, полуматериальное, словно он пытался уйти в какое-то другое измерение и остановился на полпути, застряв на границе между этим и иным мирами. Я подбежал и опустился на колени возле него. Я старался подсунуть под него руки, чтобы приподнять, и когда мне это удалось, возникло ощущение, что здесь уже и поднимать-то нечего. Очень уж было странно - вроде что-то лежало передо мной, и, в то же время, я мог поклясться, не было ничего. Я приподнял Свистуна, поражаясь его невесомости, в нем не было и половины его обычного веса. Он едва слышно прогудел: - Майк, я очень старался. - Что случилось, Свистун? - закричал я. - Что с тобой происходит? Чем мы можем тебе помочь? Он не ответил. Я посмотрел на Сару, по ее щекам катились слезы. - О Боже, Майк. О Боже, Майк, - причитала она. Тэкк стоял в нескольких футах позади нее, впервые выронив из рук куклу. Его вытянутое лицо выражало печаль. Свистун пошевелился. - Нужна жизнь, - произнес он таким слабым голосом, что я едва расслышал, что он сказал. - Нужно разрешение взять часть жизни кого-нибудь из вас. При этих словах Тэкк быстро подошел и, наклонившись, вырвал Свистуна из моих рук. Он выпрямился, прижав Свистуна к груди так же, как до этого прижимал куклу. Он прямо посмотрел на меня. Его глаза сверкали. - Не вы, капитан, - решительно заявил он. - Вам нужно сохранить жизнь. Жизнь дам я! - Разрешение? - спросил Свистун жутким хрипящим шепотом. - Я даю разрешение, продолжай, - сказал Тэкк. - Пожалуйста, продолжай. Сара и я, припав к земле, зачарованно следили за происходящим. Весь процесс занял всего несколько минут, а может быть, даже мгновений. Но время будто растянулось, и нам показалось, что прошли часы. Никто не двигался, и я почувствовал, что мои мышцы начали болеть от напряжения. Постепенно Свистун изменил свой призрачный облик и снова стал самим собой, возвратившись из другого мира, в который он уже наполовину перешел. Наконец Тэкк, наклонившись, поставил его на ноги, а потом сам мешком рухнул на землю. Я подошел и приподнял Тэкка. Его тело безвольно повисло в моих руках. - Быстро, - сказал я Саре. - Одеяла. Она расстелила одеяло на земле, я положил Тэкка, распрямив его тело, а затем обернул его другим одеялом, плотно подогнув края. В нескольких футах от меня на земле лежала оброненная Тэкком кукла. Я подобрал ее и положил ему на грудь. Он медленно приподнял руку и, нащупав куклу, прижал к себе. Приоткрыв глаза, он улыбнулся мне. - Спасибо, капитан, - сказал он. 12 Мы сидели вокруг костра в сгущающихся сумерках. - Кости, - сказал Свистун. - Кости на земле. - Ты в этом уверен? - спросил я. - Может быть, это что-нибудь другое? Неужели лошадки так испугались каких-то костей? - В этом уверен, - ответил Свистун. - Единственное, что там было - это кости. Больше там не было ничего. - Наверное, это были не просто кости, - предположила Сара, - а скелет какого-то существа, которое даже после смерти внушает им страх. Где-то в скалах горластые животные наперебой перекликались друг с другом нестройным хором, переходящим иногда в какофонию безумного речитатива. Костер вновь ярко вспыхнул, как только занялось очередное полено маслянистого дерева, а налетевший порыв ветра подхватил огонь. Куда же мы попали, подумал я. Выброшенные, как потерпевшие кораблекрушение мореплаватели на необитаемый остров, в самый центр этой наполненной воем дикой страны, не ведающие даже пути своего. Петляющая тропа - наш единственный ориентир и единственный путь возможного спасения, если, конечно, считать убежищем большой белый город, который по-своему не менее дик, чем эта воющая пустыня. Я почувствовал, что сейчас не время заводить об этом речь. Утром, когда займется новый день, мы посмотрим на все другими глазами и затем уже решим, что же предпринять. Свистун указал щупальцем в сторону одеял. - Я пожадничал, - сказал он. - Взял у него чересчур много. Не мог предположить, что у него так мало останется. - Все будет в порядке, - успокаивающе сказала Сара. - Сейчас он спит, а до этого он съел целый котелок похлебки. - Но зачем? - зарычал я. - Зачем этому болвану понадобилось влезать? Я был готов и желал дать все, что нужно. И потом, Свистун обратился именно ко мне. Он имел в виду меня. Более того, Свистун и я... - Капитан, - сказала Сара, - вам не приходило в голову, что это был первый удобный случай для Тэкка хоть каким-то образом внести свой вклад в наше дело? Несомненно, он чувствовал себя самым бесполезным участником экспедиции. Причем именно вы сделали все возможное, чтобы он чувствовал свою ущербность. - Давайте смотреть правде в глаза, - ответил я. - Пока он не принес себя в жертву ради Свистуна, он был только обузой. - И вы хотели лишить его единственного шанса? - Нет, - сказал я. - Конечно же, нет. Меня только волнует, что же он имел в виду, когда сказал, что именно он должен отдать жизнь? - Я не знаю, - ответила Сара. - Сейчас не имеет смысла ломать голову над этим. О чем следует побеспокоиться, так это о том, что нам делать дальше. Теперь-то мы можем рассчитывать лишь на собственные ноги. Что бы мы ни предприняли, нам все равно придется бросить здесь припасы. И еще проблема воды. Нужно брать максимум воды, и она составит основную часть того, что мы сможем нести. До тех пор, пока лошадки не вернутся. - Они не вернутся, - перебил я Сару. - Они искали возможность удрать с тех пор, как мы вышли из города. Они дезертировали бы незамедлительно, если бы Свистун не присматривал за ними. Только он держал их в узде. - Поражаюсь, как им удалось застать меня врасплох, - прогудел Свистун. - Был готов ко всему. Казалось, все предусмотрел, не отходил от них ни на шаг, а все тщетно. - Мне на ум пришла ужасная догадка, - сказала Сара. - А вдруг это их стандартный способ заманивать в ловушку? Взять группу путешественников, завести их к черту на кулички и бросить, оставив им ничтожные шансы на выживание и возвращение назад. Хотя, возможно, наши шансы не стали бы выше, даже если бы лошадки вернулись... - Не наши шансы, - сказал я. - Шансы других, может быть, но не тех, кто сейчас здесь, вокруг этого костра. Она посмотрела на меня жестко и неодобрительно, но этот взгляд не был вызван непосредственно моими словами. Уж очень многое во мне она и без этого считала не заслуживающим одобрения. - Я не совсем понимаю, - спросила она, - пытаешься ли ты уязвить меня или просто от нечего делать свистишь в темноту? - Посвистываю в темноту, - ответил я. - Ты даже не можешь представить себе, каких результатов можно достигнуть с помощью воодушевляющего и решительного свиста. - Мне кажется, ты уже точно знаешь, что нам нужно делать, - сказала Сара. - Тебе в голову пришла отличная мысль. И ты готов выдать ее нам как гениальное открытие, пришедшее в минуту вдохновения. Некоторое время ты был в растерянности, но не поддавался панике, и вот... - Ну, хватит, - перебил я Сару, - давай покончим с этим. Поговорим утром. Самое ужасное во всем этом было то, что я действительно подразумевал только одно - подождать до утра. Впервые в жизни мне пришлось отложить принятие решения. Впервые в жизни я боялся посмотреть в глаза опасности, которая ждала меня впереди. Во всем виноваты эти скалы, убеждал себя и, эти бесплодные, безлюдные пространства уродливой земли, эти изломанные деревья. Они вырывают сердце из груди человека, лишают его воли, делают его таким же заброшенным и бесполезным, как эта нелепая, забытая Богом земля. Всем существом своим я ощущал, что меня поглощает этот унылый ландшафт, что я послушно превращаюсь в его органическую часть, такую же ненужную и отчаявшуюся. - Утром мы пойдем, - сказала Сара, - и посмотрим кости, которые видел Свистун. 13 Мы обнаружили кости в полумиле от входа в ущелье. Здесь оно делало крутой поворот влево, сразу же за поворотом они и лежали. Я ожидал, что мы найдем несколько разбросанных костей, сверкающих белизной на коричневатом пыльном грунте. Но груда костей нам предстала широкой полосой, перегораживающей ущелье от стены до стены и напоминающей продолговатые стога скошенных колосьев. Это были крупные кости, многие имели фут или даже больше в диаметре, а скалящийся череп, который, словно специально уставился на нас из кучи, должен был принадлежать существу размером не меньше слона. Кости, растрескавшиеся и пористые в местах, где солнце и ветер постепенно вытянули из них кальций, отливали желтизной. Кроме основной массы костей, лежащих в куче, были отдельные кости, разбросанные по ее краям. Их, видимо, растащили стервятники, которые в тот далекий страшный день, должно быть, слетелись на кровавое пиршество. Сразу же за нагромождением костей ущелье резко обрывалось. Земляные валы, из которых, как изюм из пирога, то там, то здесь выпирали камни величиной от кулака до огромного валуна, полукругом закрывали низину. Кости находились приблизительно в пятидесяти футах от конца ущелья, а у подножия замыкавшей его насыпи в беспорядке лежало множество камней, скатившихся за долгие века с крутого обрыва. Само по себе ущелье внушало отчаяние: бесплодная голая земля, столь голая, что не укладывалась в понятие пустыни. Можно было бы сказать, что в природе нет ничего более пустынного и бесплодного, чем данное место, но и это оказалось бы неверным, так как кости привносили дополнительный фактор, расширяющий шкалу измерения этих понятий до беспредела и возводящий картину в степень ужасающей пустынности. Пейзаж вызывал ощущение безысходности, которое, пожалуй, человеческий разум был не в силах выдержать. Я чувствовал себя отвратительно, почти больным - а нужно было хорошо постараться, чтобы заставить меня ощутить недомогание. В этом месте витало дурное предчувствие, побуждавшее повернуть назад и бежать. Катастрофа, происшедшая здесь сотни лет назад, вселила в ущелье дух проклятия и ужаса, способный смертельно испугать любого. И вдруг из самых глубин окружавшего нас страха донесся голос. - Благородные дамы и господа, - пропел он неожиданно громко и бодро, - или те уважаемые создания, которыми вам довелось родиться, взываю к милосердию, прошу вас, вызволите меня из того неловкого и унизительного положения, в котором мне выпало несчастье некогда оказаться. Найди я вдруг миллион долларов, и то вряд ли был бы более поражен. Этот голос буквально пригвоздил меня к месту, так я был ошарашен. - Я здесь, возле насыпи, - снова раздался голос, - за грудой камней, которые некогда оказались столь ненадежным укрытием, что не смогли защитить от гибели никого, кроме меня, вашего покорного слуги. - Это может быть ловушкой, - сказала Сара твердым металлическим голосом. - Лошадки, должно быть, почуяли засаду. Поэтому они и убежали. - Пожалуйста, - молил напевный голос. - Пожалуйста, не уходите. Сюда приходили другие, и все повернули обратно. Здесь нет ничего, что могло бы испугать вас. Я сделал шаг или два вперед. - Не надо, капитан, не надо, - закричала Сара. - Мы не можем уйти, - сказал я. - Мы никогда себе этого не простим. Это было совсем не то, что я хотел сказать или сделать. Мне хотелось лишь одного: повернуть назад и бежать. Но словно кто-то другой, спрятавшийся во мне двойник, ответил за меня. Несмотря ни на что, я пошел вперед, добрался до кучи костей и начал карабкаться на нее. Идти было трудно, кости крошились под ногами и осыпались, но я все же перебрался через них и оказался по другую сторону кучи. - О, наиблагороднейшее из созданий природы, - пропел голос, - вы проявили сострадание и пришли спасти меня, недостойного и жалкого. Я перебежал пространство, отделяющее кости от валунов и полез на груду камней, из которой, похоже, и исходил голос. Валуны были довольно крупного размера, больше человеческого роста, и только когда я забрался на вершину нагроможденной из них гряды, я смог увидеть обладателя певучего голоса. Это была лошадка. В тени камней ее шкура отливала молочной белизной. Она лежала на спине с задранными вверх полозьями. Один ее бок был прижат к валуну, на котором стоял я, другим - меньшим валуном, отвалившимся от груды. Сдавленная двумя огромными глыбами, бедняжка находилась в совершенно безвыходном положении. - Благодарю вас, благороднейший. Я так признателен. Вы не спасовали. Увидеть вас я не в состоянии, но, полагаясь на свой опыт, я сделал заключение, что вы принадлежите к человеческой расе. Люди - это лучшие из разумных существ. Им присуще сострадание не в меньшей степени, чем доблесть. В знак признательности мне оставалось только покачать ее полозья. Зажатая среди камней лошадка была не единственным заслуживающим внимания объектом. Из пыли на меня скалился человеческий череп, кругом были разбросаны кости и куски проржавевшего металла. - Как давно это случилось? - спросил я. Конечно, это был дурацкий вопрос, имелись гораздо более важные вещи, о которых мне следовало спросить. - Досточтимый сэр, - ответила лошадка. - Мною потеряно всякое представление о времени. Минуты тянутся, как годы, а годы, как столетия, и мне кажется, что с того момента, когда я в последний раз стоял на своих полозьях, минула вечность. Любой, окажись он на моем месте, да еще вниз головой, утратил бы счет времени. Здесь были другие из моих собратьев, но все они разбежались или погибли. Так что из всей нашей экспедиции остался я один. - Ладно, - сказал я, - не переживай. Мы вызволим тебя от сюда. - Не переживать? - послышался напевный голос. - Я слишком долго переживал. Я проводил это нескончаемое время в размышлениях, мечтах, постоянных надеждах и предавался самым невероятным фантазиям, пытаясь представить, что меня ожидает. Я знал, что рано или поздно буду свободен, так как со временем камни разрушатся: ведь материал, из которого я сделан, долговечнее любой породы. Но все же я надеялся, что мне удастся освободиться раньше, благодаря вмешательству существа, исполненного добрых намерений, подобного вам. Я заметил, что мои попутчики тоже взбираются на груду костей и помахал им рукой. - Здесь лошадка, - закричал я им, - а также по крайней мере один человеческий череп и разбросанные кости. Прокричав это, я не особенно задумывался, что же здесь произошло и что послужило причиной гибели людей. Я думал лишь о том, что с помощью спасенной нами лошадки мы уже не будем так беспомощны среди простирающейся вокруг пустыни. Лошадка сможет переносить воду, независимо от того, решим мы продолжать путь или повернем обратно к городу. Втроем (Свистун стоял в стороне и поддерживал нас одобряющими возгласами) мы с трудом откатили меньший из валунов, которым была зажата лошадка. После этого мы перевернули это бестолковое существо и поставили его на полозья. Лошадка торжественно уставилась на нас тем взглядом, который, по моим наблюдениям, был единственным возможным для роботов ее породы, они вряд ли были спроектированы с расчетом на изменение выражения лица. - Меня зовут Пэйнт, - пропел голос, - хотя когда-то меня называли Старина Пэйнт, что не доступно моему ничтожному разумению. Мы все были изобретены и изготовлены в одно и то же время, и ни один из нас не был старше другого. - Были и другие лошадки? - спросила Сара. - Нас было десять, - ответил Пэйнт. - Девять убежало, а единственной причиной того, что я остался здесь, явились трагические обстоятельства, от которых вы столь великодушно избавили меня. Нас изобрели на далекой планете, название которой мне неведомо, а затем доставили сюда. Следуя по тропе, мы подверглись нападению стаи хищников, результаты которого перед вашими глазами. - Те, что привезли вас сюда... Те, что изготовили вас, спросила Сара, - они были такими же, как мы? - Такими же, как вы, - ответил Пэйнт. - О них нет смысла больше говорить. Они погибли. - Зачем они сюда приехали? - спросила Сара. - Что они искали? - Еще одного такого же, как вы, - сказал Пэйнт, - человека, исчезнувшего давно и оставившего много рассказов. - Лоуренса Арлена Найта? - Не могу знать, - ответила лошадка. - Они ничего мне об этом не говорили. 14 Мы решили продолжать путь, следуя по тропе. Мы постановили это после долгого обсуждения вокруг дымного костра, в то время как Пэйнт стоял возле кучи наших припасов, слегка перекатываясь на полозьях. В действительности обсуждать было практически нечего. Тэкка этот вопрос совершенно не интересовал. Он сидел немного в стороне от нас, прижимая к груди куклу и тихо покачиваясь. Наблюдая за этими двумя раскачивающимися фигурами, Пэйнтом и Тэкком, можно было дойти до нервного истощения. Решение приняли Сара и я, и возражений оно не вызвало. Для нас обоих было очевидно, что в городе нам ловить нечего. Впрочем, ничего хорошего нельзя было ждать и от продолжения путешествия по тропе, разве что какого-нибудь неприятного сюрприза, вроде преподнесенного в ущелье нашим предшественникам. Однако сам факт того, что другие люди, Бог знает как давно, шли по этой же тропе, вероятно, имея перед собой такую же цель, как и мы, являлся для Сары достаточным аргументом, чтобы мы продолжили путь. Но была одна деталь, которую, я считал, необходимо выяснить с ней окончательно. - Найт наверняка уже умер, - сказал я. - Ты, несомненно, знаешь об этом. Ты была убеждена в этом еще до того, как мы покинули Землю. Она набросилась на меня: - Опять ты завел свою волынку! Не пора ли прекратить? Ты был против этой идеи с самого начала! Зачем ты вообще полетел с нами? - Я уже говорил тебе раньше. Деньги. - Тогда какое тебе дело до того, жив он или мертв? Не все ли равно тебе, найдем мы его или нет? - На это легко ответить, - сказал я ей. - Мне наплевать на любой исход. - Но ты собираешься продолжать? Всего лишь недавно ты говорил так, как будто предпочитаешь идти вперед. - Мне кажется, - сказал я, - только впереди нам удастся хоть что-то найти. Возвратившись, мы не найдем ничего. - Мы можем собрать лошадок. Я отрицательно покачал головой. - Если лошадки или гном узнают, что мы возвращаемся назад, мы их больше никогда уже не увидим, и тем более никогда не поймаем. В этом городе места достаточно, чтобы спрятать целую армию. - Лошадки, должно быть, разбежались, войдя в ущелье: ты думаешь, они что-то вспомнили, увидев кости? И это так потрясло их, что эти воспоминания, пришедшие из далекого прошлого... - Их было восемь, - перебил я Сару, - а Пэйнт был девятым. Он говорил, что их было десять. Куда же делась десятая? - Мы можем никогда об этом не узнать, - сказала Сара. До меня никак не доходило, зачем нам все это нужно. Зачем нам нужно было сидеть и спорить до хрипоты. Я действительно не мог понять, какое нам до всего этого дело. Мы могли продолжать путь и в то же время не знать, куда идем. Но у нас всегда оставалась надежда, что где-то впереди нас ждет место лучше, чем эта высушенная, как кость, дикая местность с кремнистыми горными кряжами и изрезанной оврагами бесплодной землей. Мы всегда могли рассчитывать, что нам подвернутся благоприятные обстоятельства, которые мы не упустим и которыми вовремя воспользуемся. Люди, чьи кости были рассеяны у выхода из лощины, кого-то искали. Но это вовсе не обязательно означало, что тот человек шел именно этой дорогой. Возможно, они шли наугад, так же, как и мы. И не было никаких признаков, что Найт именно тот человек, поисками которого они занимались. Поэтому мы сидели у костра и планировали наши дальнейшие действия. Теперь мы можем погрузить на Пэйнта недвижный остов Роско, а также все оставшиеся запасы воды и продуктов, которые он в силах потянуть. Мы с Тэкком понесем тяжелые тюки, а Сара, единственная из нас имевшая оружие, возьмет более легкий груз, с расчетом, что в случае опасности, она быстро бросит вещи и будет наготове для стрельбы. Свистун не может нести ничего. Он будет нашим дозорным, двигаясь в авангарде и разведывая обстановку. После полудня мы вышли из ущелья и, преодолевая отвращение, забрались в форт. Там мы обнаружили три человеческих черепа и полдюжины проржавленных ружей, изъеденных коррозией до такой степени, что было уже невозможно определить, к какому типу огнестрельного оружия они принадлежали. Пэйнт припомнил, что тогда с ними было восемь людей: большое количество разбросанных костей, пожалуй, подтверждало его слова. Но нашли мы лишь эти три черепа. Вернувшись в лагерь, мы перевязали тюки и перетащили оставшиеся запасы подальше от тропы, спрятав их в узкой расщелине. С помощью ветвей мы замели наши следы, идущие от тропы к тайнику. Ни маскировка припасов, ни заметание следов не проводились нами достаточно тщательно. Но у меня было ощущение, что все наши старания пустая трата времени, так как тропа давным-давно заброшена, и мы, скорее всего, были первыми, прошедшими по ней за последние сто лет. День уже давно закончился, но мы двинулись в путь. Никто из нас не хотел оставаться в ущелье хотя бы на минуту дольше, чем это было необходимо. Мы ушли из лагеря, испытывая облегчение оттого, что наконец-то освободились от тягостных переживаний, нагнетаемых обступившими нас безжизненными земляными валами, и сбросили бремя древнего проклятия, витавшего над этим мрачным местом. Кроме того, нас подгоняло никогда никем не высказываемое вслух опасение, в котором бы вряд ли кто-либо из нас решился признаться, опасение - что мы опаздываем, выбиваясь из созданного для нас кем-то свыше временного графика. 15 Через день Свистун наткнулся на кентавров. К этому моменту мы все еще не вышли из пустыни. До сих пор пустынные участки земли пересекались нами за несколько часов, максимум за день. Но эта пустыня, казалось, была беспредельной, и мы все с нетерпением ждали, когда же она кончится, временами гадая, имеет ли она границы вообще. Для нас с Тэкком, нагруженных до отказа, это был довольно утомительный переход - большей частью пролегающий через пересеченную местность, с подъемами и спусками, перемежающийся редкими передышками, когда тропа выходила на достаточно ровную поверхность. Свистун все время держался впереди. Мы очень редко видели его, и то лишь в те моменты, когда он задерживался на какой-либо господствующей высоте, чтобы убедиться, продолжаем ли мы идти следом. Незадолго до полудня я увидел, как он быстро, перекатываясь с боку на бок, спускается по склону нам навстречу. Обрадовавшись возникшему вдруг предлогу сделать привал, я бросил на землю тюк с поклажей и стоял, выжидая, когда он подойдет. То же сделала и Сара, только Тэкк, остановившись одновременно с нами, не снял рюкзака. Он застыл, сгорбившись под весом давившего на него груза и уткнувшись глазами в землю. С момента, когда мы вышли из ущелья, после бегства лошадок, он выглядел еще более отрешенным, чем когда-либо. Обычно он ковылял в молчании и не обращал внимания ни на кого вокруг. Свистун наконец скатился по тропе и остановился перед нами. - Впереди лошадки, - прогудел он в мою сторону. - Десять раз по десять лошадок. Но они без полозьев, и у них лица, как у вас. - Кентавры, - догадалась Сара. - Играют, - задыхаясь, пропыхтел Свистун. - В низине между горами. Во что-то играют. Гоняют шар палками. - Кентавры играют в поло! - восторженно воскликнула Сара. - Сколько в этом гармонии!!! Она грациозно подняла руку, чтобы поправить упавший на глаза локон, а я, следя за ее движением, вновь уловил знакомый облик той чудесной девушки, которая встретила меня в холле старого дома на Земле - той прежней Сары, какой она была до того, как пыль пустыни и усталость скрыли лучшие грани ее красоты. - Я понял, - сказал Свистун, - именно их вы искали. Очень рад, что нашел. - Спасибо, Свистун, - сказала Сара. Я поднял свой рюкзак и продел руки в лямки. - Веди нас, Свистун. - Неужели ты думаешь, - спросила Сара, - что кентавры сохранили мозговой блок? Они наверняка потеряли или сломали его, а, может быть, уже использовали для какой-нибудь цели. - Поговорим с ними - узнаем, - ответил я. - А что же с памятью? Если мы найдем блок и поставим его на место, сработает ли память? Будет ли робот помнить то, что он знал до изъятия мозга? - С памятью все будет в порядке, - уверил я ее. - Все, что он помнил, при нем и останется. Так уж сконструирован мозг роботов. Они ничего не забывают, в отличие от людей. Конечно, у меня сохранялось опасение, что на планете было не одно племя кентавров, могли быть и другие племена, и это, которое развлекалось игрой в поло на нашем пути, не обязательно было тем, которое когда-то завладело мозговым блоком Роско. Но я не стал волновать своим предположением Сару. И потом, кентавры могут не пожелать с ним расстаться. Хотя мне трудно было представить, какую практическую пользу можно извлечь из мозга робота, не имея самого робота. Когда мы приблизились к вершине холма, следующего за тем, с которого скатился Свистун, неся нам долгожданную весть, он шепотом сообщил, что кентавры находятся сразу же за холмом. Я не знаю, почему мы повели себя таким образом, поскольку никто не предлагал этого делать, но мы все дружно залегли, подобрались к вершине ползком и осторожно заглянули на другую сторону. Перед нами предстала ровная песчаная равнина с чахлой растительностью, а за ней - обширная желтовато-красная пустыня, на которой кое-где возвышались редкие невысокие скалы. Свистун ошибся в подсчетах. Кентавров было гораздо больше, чем десять раз по десять. Основная их масса располагалась компактной группой по сторонам четырехугольного игрового поля, его можно было так окрестить, лишь наблюдая зрелище, для которого оно служило площадкой. Оно представляло собой ровный пустынный участок с двумя рядами белых камней, служивших, видимо, для обозначения ворот. По полю бешено носилась дюжина кентавров; зажав в руках длинные дубины, они яростно боролись за мяч, гоняя его из стороны в сторону. Это можно было лишь с натяжкой считать грубой и весьма приблизительной версией благородного состязания, которое принято называть игрой в поло. Между тем, по нашим наблюдениям, игра закончилась. Игроки ускакали за пределы поля, а толпа начала расходиться. Неподалеку от игрового поля находилось несколько несуразных сооружений, по внешнему виду напоминавших навесы. Они представляли собой несколько больших кусков грубой материи, привязанных к концам закрепленных в земле шестов. Их предназначение, видимо, ограничивалось простой защитой от солнца. Кое-где под навесами виднелись кучки мешков, по всей вероятности, составлявших нехитрое имущество племени. Кентавры кружились по равнине без видимой цели - так обычно дефилируют толпы беззаботных людей, вышедших в праздничный день на прогулку в парк. - Что нам теперь делать? - спросила Сара. - Просто спуститься к ним? И тут Тэкк вышел из транса. - Спуститься, но не всем сразу, - предложил он. - Только одному из нас. - И я полагаю, что этот один - ты, - сказал я с издевкой. - Конечно, я, - ответил Тэкк. - Если кому-то суждено погибнуть, то я - первый кандидат. - Я не думаю, - предположила Сара, - что они просто так возьмут и убьют кого-то из нас. - Это ты так думаешь, - резко возразил я. - Давайте размышлять логически, - сказал Тэкк в своей противной надменной манере, которая провоцировала меня задать ему хорошую трепку. - Из всех нас я самый последний претендент на то, чтобы быть убитым. Самый скромный на вид, безобидный, без всяких признаков агрессивности. Более того, я похож на человека, у которого не все дома. Я ношу коричневую сутану, а на ногах у меня не тяжелые ботинки, а сандалии... - Эти детки внизу, - сказал я ему, - не имеют ни малейшего представления о таких вещах как сутана и сандалии. И их не интересует, гений ты или дурак. Если они решат кого-нибудь прибить, то не будут особенно раздумывать... - Но ты не можешь знать этого, - сказала Сара. - А что, если они вполне дружелюбны? - Они что, кажутся тебе дружелюбными?! - Нет, я полагаю, они не такие уж добрые, - ответила она, - хотя только по одному внешнему виду судить преждевременно. А Тэкк, по-моему, обладает одним достоинством, с которым к ним не страшно пойти. Может быть, им ничего не известно о коричневых сутанах и сандалиях, но они, должно быть, способны почувствовать простую человеческую душу. Они вполне могут определить, что Тэкк совершенно не опасен, а наоборот, полон благочестивых мыслей. Все время, пока она говорила, я думал о том, что, излагая свои аргументы, Сара проявляла заботу о другом человеке, который, по ее мнению, не должен был оказаться на месте Тэкка. - Господи, да я - единственный, кто может туда пойти, - сказал я. - Так что давайте прекратим эту болтовню, и я пойду к ним. Тэкка они просто превратят в мокрое место. - Можно подумать, что тебе эта участь не грозит, - язвительно заметила Сара. - Черт возьми, ты попала в самую десятку! По крайней мере я знаю, как обращаться... - Капитан, - прервал меня Тэкк, - почему бы вам не прислушаться к голосу здравого смысла? Или вам не терпится уснуть вечным сном? Если уж вы претендуете на роль супермена, то постарайтесь понять две простые вещи. Во-первых, я говорил, что думал. Они не забьют меня своими дубинами уж только потому, что я сделан не из того теста, из которого сделаны вы. Если они захотят расправиться со мной, то это не принесет им такого удовольствия, как если бы они захотели разделаться с вами. Подумайте, что за радость убить или отдубасить слабого и жалкого. А если я постараюсь, то буду выглядеть втройне слабым и жалким. И второе - вы нужны всем нам больше, чем я. Если что-то случится со мной, особой перемены не произойдет, а уж коли вы спуститесь вниз и позволите расправиться с собой, то вся наша экспедиция понесет невосполнимую утрату. Я с удивлением уставился на него, ошеломленный: неужели у него хватило духу такое произнести! - Ты хочешь сказать, что идти именно мне было бы глупо? - спросил я. - Конечно. Неужели вы думаете, что я просто набиваю себе цену? Вы, наверное, решили, будто я смекнул, что вы все равно не отпустите меня, и что бы я тут ни говорил, мне не придется идти и рисковать собой? Я не ответил ему, но он был прав. Именно так я и подумал. - Кому бы ни пришлось спускаться, - сказала Сара, - он должен ехать на Старине Пэйнте. Судя по их конституции, они испытывают большее уважение к тем, кто ездит верхом. И еще, Пэйнт сможет вывезти, если ситуация будет складываться неблагоприятно. - Майк, - прогудел Свистун, - святой отец говорит очень разумно. - Все это - глупости. Должен рисковать я. В конце концов именно мне за это платят деньги. - Майк, - сказала Сара резко, - перестань ребячиться. Кто-то все равно должен идти вниз - даже я могу быть этим человеком. Нас трое, не считая Свистуна, его мы не можем посылать к ним. Идти должен кто-то из людей. Давайте рассмотрим проблему со всех сторон... - Но весь фокус в том, что нужно не просто спуститься, чтобы поговорить с ними, - запротестовал я. - Ведь придется еще и торговаться из-за мозга Роско. Тэкк может все испортить. Мы лежали, припав к земле, и смотрели друг на друга. - Бросим монету, - прорычал я. - Никто не против жребия? - У монеты только две сторонки, - сказала Сара. - Этого достаточно, - заметил я. - Ты участвовать в этом не будешь. Либо Тэкк, либо я. - Никакого жребия, - сказал Тэкк. - Пойду я. Сара посмотрела на меня. - Мне кажется, мы должны его отпустить, - поддержала она Тэкка. - Он сам так хочет. Сам. Он справится. - А торговаться? - спросил я. - Нам нужен мозговой блок робота, - заявил Тэкк. - Мы отдадим за него все, что они попросят, и... - Почти все, включая винтовку, - продолжила Сара. Я взорвался при ее словах. - Только не винтовку! Она еще может нам очень пригодиться. Это единственное наше оружие. - Нам нужен мозг, - возразила Сара, - без него уж точно ничего не выйдет. А винтовка нам может и не пригодиться. За все время, пока мы здесь, я выстрелила всего один раз, и то, это был совершенно бесполезный выстрел. - А эти парни, чьи черепа мы видели в ущелье? Ее передернуло. - У них было оружие. И что, оно им помогло? - заметила она. - Все, что я смогу сделать, - сказал Тэкк, - это узнать, есть ли у них блок и захотят ли они с ним расстаться. Настоящие переговоры начнутся после этого. Мы все сможем принять в них участие. - Хорошо, - согласился я. Пусть идет, подумал я, и попробует что-нибудь сделать. Если ему повезет, может быть, мы бросим всю эту дурацкую охоту за тенью Лоуренса Арлена Найта и попытаемся решить, как нам выбраться с этой планеты. Признаться, у меня было самое туманное представление о том, каким образом это удастся провернуть. Я подошел к Пэйнту и освободил его от поклажи, поставив фляги с водой в стороне от тропы и положив на них металлический остов Роско. - Ну что ж, валяй, - сказал я Тэкку. Он приблизился к Пэйнту и залез в седло. Посмотрев на меня сверху вниз, он протянул мне руку. Я протянул в ответ свою: в пожатии его длинных худых пальцев было больше силы, чем я мог ожидать. - Удачи, - сказал я ему. Пэйнт галопом перевалил через вершину холма и понесся вниз по тропе. Мы высунули головы и следили за ним. Я пожелал ему удачи и был искренен. Видит Бог, этому бедному остолопу поистине повезет, если он выберется из этой переделки. Сверху он выглядел маленьким и жалким, смешно подпрыгивающим в седле. Поднятый капюшон закрывал его лицо, а края сутаны, как боевой плащ, развевались за спиной. Тропа поворачивала и уходила вниз, и мы на какое-то время потеряли его из виду. Но через несколько минут Тэкк вновь показался: он скакал по равнине в направлении к прогуливающимся кентаврам. Наконец, кто-то из них заметил его и издал предостерегающий крик. Все кентавры повернулись в сторону Тэкка, чтобы рассмотреть его, и их круговое движение прекратилось. Ну вот, началось, с волнением подумал я, глядя на происходящее внизу с замирающим сердцем. Через мгновение они могут наброситься на него, и все будет кончено. Но они не бросались на него, они просто стояли и смотрели. Пэйнт, покачиваясь, рысил вперед. Тэкк болтался на нем, словно кукла, неаккуратно завернутая в коричневую пеленку. Почти как его любимая кукла, подумал я... - А где кукла? - вдруг вспомнив о ней, прошептал я Саре. Не знаю, почему я заговорил шепотом. Ведь никакой необходимости в этом не было. Я мог бы и закричать - орда кентавров внизу не придала бы этому никакого значения. Все их внимание было приковано к Тэкку. - Где же кукла? Он ее оставил? - не унимался я. - Нет, - ответила Сара, - он взял ее с собой. Подоткнул ее под пояс и как следует затянул его, чтобы не потерять. - Господи милосердный! - воскликнул я. - Ты продолжаешь считать, - уверяла меня Сара, - что это - обычная кукла и нужно быть ненормальным, чтобы с ней таскаться. Но ты не прав. Он видит в ней нечто большее, чем ты и я. Это не просто приносящий удачу талисман, вроде кроличьей лапки. Это нечто большее. Я наблюдала, как он обращается с ней. Он делает это с нежностью и почтительностью. Словно это религиозный символ. Как скульптура Мадонны, возможно. Я пропустил ее последние слова мимо ушей - Пэйнт уже приближался к стаду кентавров и замедлял свой бег. Наконец, он остановился в футах пятидесяти от них и замер в ожидании. Тэкк сидел в седле - чурбан чурбаном. Он даже не поднял руку в приветственном жесте. Он ничего не сделал: просто-напросто подъехал к ним и сидел на Старине Пэйнте, как мешок. Я оглянулся. Сара смотрела на равнину в бинокль. - Он говорит с ними? - спросил я. - Не могу определить, - ответила она. - Его лицо закрыто капюшоном. Неплохое начало, сказал я про себя. Если уж они не убили его сразу, то какая-то надежда остается. Два кентавра рысцой двинулись ему навстречу, маневрируя таким образом, чтобы оказаться по разные стороны от Тэкка. - Смотри, - сказала Сара, передавая мне бинокль. Через окуляры я тоже не мог хорошо разглядеть Тэкка: его голову полностью закрывал поднятый капюшон. Зато лица двух кентавров удалось рассмотреть достаточно четко - очень суровые, волевые лица, скорее даже жестокие. Вопреки моим ожиданиям, в них было много человеческого. Похоже, они внимательно слушали Тэкка, и время от времени то один, то другой, казалось, бросал в ответ короткие фразы. Затем они вдруг засмеялись. Они смеялись во весь голос, можно сказать, оглушительно ржали. Это был язвительный смех, полный презрения. И сзади этот смех подхватило все стадо. Я отнял от глаз бинокль и, прижавшись к земле, прислушивался к этим доносящимся издалека раскатам дружного хохота, усиленного эхом, отраженным от скатов холмов и дна низины. Сара смотрела на меня полными удивления глазами. - Я не понимаю, что происходит, - сказала она. - Преподобный Тэкк, - ответил я, - опять опростоволосился. Смех начал стихать и наконец прекратился. Два кентавра продолжили разговор с Тэкком. Я вернул бинокль Саре. И без его помощи я мог увидеть не меньше, чем мне хотелось. Один из кентавров развернулся и прокричал что-то в толпу. Какое-то мгновение оба кентавра и Тэкк стояли в ожидании, затем из толпы выехал еще один кентавр и зарысил к ним, держа в руках какие-то блестевшие на солнце предметы. - Что это у него? - спросил я Сару, приникшую глазами к окуляру бинокля. - Это - щит, - ответила она. - И еще у него какой-то ремень. А, теперь я вижу. Это ремень и меч. Они передают все это Тэкку. Пэйнт развернулся и припустил назад. Солнечный свет играл на поверхности щита и на лезвии меча, которые Тэкк держал перед собой. А на плато кентавры вновь оскорбительно заржали. Раскаты смеха наплывали на нас волна за волной, и, словно подхваченный ими, Пэйнт летел по равнине с невероятной скоростью. Он мчался, как перепуганный кролик. Когда он исчез из виду, я и Сара недоуменно переглянулись. - Скоро узнаем, - успокаивающе сказал я. - Боюсь, - отозвалась Сара, - ничего хорошего мы не узнаем. Не исключено, что мы допустили ошибку. Вероятно, следовало идти тебе. Но Тэкк этого так хотел. - Но зачем? - спросил я. - Зачем этот безмозглый болван захотел идти? Из напускной храбрости? Но и ведь говорил, что сейчас не время рисоваться... Сара отрицательно покачала головой. - Это - не напускная храбрость. Что-то более серьезное. Тэкк - человек с очень сложным складом ума... - Согласен. Его все время что-то гложет. Хотелось бы только знать - что? - Он думает совсем не так, как мы с тобой, - продолжала она. - Он видит вещи совершенно иначе. Его как будто что-то направляет. Что-то нематериальное, не подчиняющееся физическому измерению - не страх, не тщеславие, не зависть. Какая-то мистическая сила. Я знаю. Ты всегда считал его религиозным фанатиком. Думал, вот - мошенник, еще один из той когорты странствующих пилигримов, которые привыкли маскировать свои корыстные интересы религиозной одержимостью. Но, уверяю тебя, это не так. Я знаю его гораздо лучше, чем ты... Пэйнт, ныряя, добрался до вершины и застыл, намертво зафиксировав свои полозья. Тэкк, свесившись с седла, выпустил из рук щит и меч, которые со звоном упали на землю. Тэкк сидел и тупо смотрел на нас, словно парализованный. - Ну, что же с мозговым блоком? - спросила Сара. - Он у них? Тэкк кивнул. - Они продадут его? - Они не будут менять его, - просипел он. - И не продадут. Они будут за него драться. Это - единственный выход... - Драться за него? - спросил я. - На мечах?! - Так они мне сказали. Я объяснил им, что пришел с миром. А они заявили мне, что мир - это трусость. Они хотели, чтобы я дрался с ними сразу же. Но я сказал, что я должен уйти и помолиться, и тогда они подняли меня на смех, но все же разрешили уехать. Он соскользнул с Пэйнта и грохнулся на землю, как мешок с дерьмом. - Я не могу драться, - завизжал он. - Я никогда не дрался. До сего дня я вообще никогда не держал оружия в руках. Я не могу убивать, не хочу убивать. Они сказали, что все будет честно. Я один против одного из них, но... - Но ты не можешь драться, - перебил я. - Конечно, он не может драться, - огрызнулась Сара. - Он совершенно не знает, как это делать. - Хватит пускать сопли, - зарычал я на Тэкка. - Поднимайся и снимай свою чертову рясу. - Ты? - задыхаясь, произнесла Сара. - А кто еще, черт побери? - сказал я. - Он поехал и заварил кашу. А теперь моя очередь ее расхлебывать. Или тебе уже не нужен этот блок? - Но ты ведь никогда не дрался на мечах! - Конечно, никогда. Или ты думаешь, дрался? Что я, какой-то дикий варвар? Тэкк все еще не пришел в себя. Я взял его за грудки и рывком поставил на ноги. - Снимай рясу! - заорал я на него. - Мы не можем заставлять их ждать. Я сбросил рубашку и начал развязывать шнурки на ботинках. - Сандалии тоже снимай, - буркнул я. - Я должен выглядеть так же, как и ты. - Они заметят разницу, - сказала Сара. - Ты совсем не похож на Тэкка. - Если я накину капюшон на голову и прикрою им лицо, они ничего не заметят. Они не помнят, как он выглядел. И даже, если помнят, им все равно. Они собрались драться против сосунка и уверены в себе. Для них это забава. Я встал и начал стягивать штаны. Тэкк не шевелился. - Сними с него рясу, - попросил я Сару. - Нельзя молиться бесконечно. В конце концов им надоест ждать. Неужели ты хочешь, чтобы они пришли сюда с облавой? - Давай все бросим, - предложила Сара. - Следует признать свое поражение и вернуться назад по тропе... - Они будут нас преследовать, - ответил я. - Мы не сможем от них оторваться. Снимай же с него рясу! Сара сделала движение в сторону Тэкка, и тут он неожиданно ожил. Он быстро расстегнул ремень и, сорвав с себя рясу, бросил ее мне. Я надел ее и, закутавшись, натянул на голову капюшон. - Ты ведь никогда не держал в руках меча, - продолжала уговаривать Сара. - А против тебя они выставят своего лучшего бойца. - У меня есть одно преимущество, - возразил я. - Их лучший боец, как бы хорош он ни был в схватке, будет убежден, что ему противостоит неумеха. Наверняка, он будет беспечен, потому что настроится не на бой, а на спектакль. И не станет особенно стараться. В общем, ему захочется показать себя, устроить красивое зрелище. Если мне удастся к нему приблизиться... - Майк... - Сандалии, - требовательно сказал я. Тэкк швырнул их в мою сторону, и я обулся. Он стоял перед нами почти голый, на нем были только грязные мятые трусы. Он был самым тощим человеком, какого мне когда-либо приходилось видеть. У него был невероятно впалый живот, казалось, прилипший к позвоночнику. Все его ребра можно было без труда пересчитать. А ноги и руки были похожи на обтянутые кожей палки. Я наклонился, чтобы поднять ремень с ножнами для меча, а затем обернул его вокруг талии. Вытащив меч, я с опаской рассмотрел его. Это было тяжелое, неудобное оружие, тронутое кое-где ржавчиной и не особенно острое. Я ввел меч обратно в ножны и, подняв щит, закрепил его у себя на руке. - Удачи, Майк, - сказала Сара. - Благодарю, - ответил я. Но я не испытывал чувства благодарности. Этот паршивый идиот сначала влез не в свое дело, все испортил, а теперь мне приходится браться за грязную работу. Глубоко в душе, что было особенно печально, я отнюдь не был уверен, что впрягаюсь в упряжку, которую смогу потянуть. Я взобрался на Пэйнта. Как только он развернулся и уже готов был рвануться с места, Тэкк вдруг подбежал и, загородив мне путь, протянул куклу, видимо, предлагая ее взять. Я сделал выпад ногой и ударил его по руке. Кукла, выбитая из его ладони, полетела в сторону, упав рядом с тропой. Пэйнт, окончательно развернувшись, ныряя, побежал вниз с холма. Кентавры находились на прежнем месте. Я опасался, что столкнусь с ними, когда они будут подниматься по тропе в поисках Тэкка. При моем появлении стадо разразилось оскорбительным ржанием. Мы выехали на плато, где собрались кентавры, и Пэйнт поскакал к ним резвым аллюром. Один из кентавров выбежал нам навстречу, и Пэйнт, приблизившись, остановился напротив него. У кентавра был точно такой же, как у меня, щит, а ремень, на котором висел меч, был перекинут через плечо. - Ты возвратился, - сказал он. - А мы думали, что ты уже не появишься. - Я и сейчас пришел с мирными намерениями. Неужели нет другого способа договориться? - Мир - это трусость. - Вы настаиваете? - спросил я. - Да, - ответил он, - другого честного способа нет. Он явно издевался надо мной. - Если мы заговорили о чести, - продолжал я, - могу ли я быть уверен, что после того, как убью тебя, я действительно получу шар? - Ты говоришь, что убьешь меня, как будто для тебя это раз плюнуть. - Кто-то из нас должен умереть, - заметил я. - Верно, - усмехнулся он, - и это будешь ты. - Но, если предположить, что ты ошибаешься, - настаивал я, - как быть с шаром? - Если случится невероятное и ты останешься жив, - сказал он, - тебе его принесут. - И мне позволят спокойно уйти? - Ты оскорбляешь меня, - холодно заявил он. - И ты оскорбляешь мое племя. - Я никогда здесь не был, - возразил я. - И не знаю обычаев твоего племени. - Мы - честные, - сказал он сквозь зубы. - В таком случае, - предложил я, - приступим к делу. - Нужно соблюдать правила, - сказал он. - Каждый из нас должен отъехать назад и встать лицом друг к другу. Ты видишь вымпел на шесте? Я кивнул. Кто-то в толпе кентавров держал в руках шест с привязанным к его концу обрывком замызганной тряпки. - Когда вымпел опустят, - объяснил он, - начнется бой. Я снова кивнул и пришпорил Пэйнта пятками, понуждая его развернуться. Я отъехал на несколько шагов и повернул Пэйнта мордой в сторону своего противника. Кентавр тоже развернулся. Теперь мы стояли друг против друга, как рыцари перед поединком. Шест с грязной тряпкой был все еще поднят вверх. Кентавр обнажил свой меч, я последовал его примеру. - Ну что, Пэйнт, старая кляча, - сказал я, - здорово мы влипли! - Высокочтимый сэр, - ответил мне Пэйнт, - в этой ситуации я постараюсь сделать все от меня зависящее. Шест с тряпкой опустился. Мы ринулись вперед одновременно. Пэйнт набрал полную скорость уже после двух качков на своих полозьях, а кентавр с грохотом надвигался на нас, вырывая копытами из земли большие куски дерна и далеко отбрасывая их назад. Свой меч он держал острием вверх, а щитом прикрывал голову. Как только мы сблизились, кентавр издал душераздирающий боевой клич, уже одного этого звука было достаточно, чтобы кровь застыла в моих жилах. С момента падения вымпела не прошло и двух секунд (конечно, если действительно минуло две секунды, как мне показалось) а я уже очутился нос к носу с кентавром. За эти секунды в моем лихорадочно заработавшем мозгу прокрутилась по меньшей мере дюжина коварных уловок, с помощью которых я должен был перехитрить своего противника, и так же мгновенно все эти уловки были мною отвергнуты. В последний миг перед столкновением я понял, что ничего не смогу ему противопоставить, кроме одного: сначала отразить удар его меча щитом, а потом постараться любым способом нанести ответный удар. Мой мозг разом откинул все беспорядочно роившиеся в нем идеи и замыслы и превратился в волевую и бесстрастную вычислительную машину. Мой разум воплощал теперь беспощадную жестокость, и это было именно то состояние, без которого нельзя в такой момент обойтись. Или я сразу же прикончу его, или погибну сам. Удастся ли мне справиться с кентавром, зависело только от удачи, так как у меня не было ни навыков обращения с мечом, ни времени, чтобы ими овладеть. Я видел, как он обрушивает на меня свой меч хорошо отработанным, размашистым ударом, и я также знал, что мой меч направлен в его голову со всей силой, которую я мог вложить в свою руку. Его глаза, почти утопавшие в густой бороде, были прищурены, их выражение представляло сплав самоуверенности и сосредоточенности. Ведь он считал меня игрушкой в своих руках. Он знал, что у меня нет ни единого шанса. Наблюдая за мной, он должен был сделать вывод, что я не умею обращаться с мечом и, соперничая с ним, нахожусь в совершенно безнадежном положении. Его меч обрушился на край моего щита с такой силой, что моя левая рука тут же онемела. Отраженный клинок просвистел у моего плеча. И вдруг сразу же после удара кентавр как-то судорожно дернулся, отступая и заваливаясь назад. Его взгляд остекленел, а рука, держащая щит, оказалась в стороне, и здесь лезвие моего меча со всего размаха опустилось прямо на его голову и вошло в череп, разрубив его на две части до самой шеи. И вот как раз в то мгновение, когда мой клинок еще не коснулся кентавра, а его взгляд только начал терять ясность и рука, держащая щит, оказалась в стороне, я увидел черное отверстие точно на линии между его глазами, посредине лба. Но я видел его только долю секунды, так как в следующий миг мой меч прошел через него. Словно это отверстие было специально нанесено чьей-то невидимой рукой, чтобы послужить ориентиром для моего удара. 16 Мозговой блок робота был испещрен зазубринами и вмятинами. Кентавры нашли ему весьма своеобразное применение. Я передал его Саре. - На, бери, - промолвил я. - Ради этого стоило рискнуть жизнью. После моих слов она чуть не задохнулась от негодования. - Никакого риска не было, - закричала она. - Я стреляю так, что пуля попадает именно в то место, в которое я целюсь. Или я промахнулась? - Нет, ты сработала отлично, - пробурчал я, все еще переводя дух после схватки. - Но стоило только взять на два фута в сторону... - Это исключено, - вскипела она. - Я прицелилась точно... - Да, да! Я знаю, - перебил я. - Точно в середину его лба. Я слез с Пэйнта и сбросил с себя рясу. Тэкк лежал, скрючившись, у ствола уродливого низкорослого дерева. Я швырнул ему рясу. - Где мои брюки? - спросил я. - Здесь, - указала Сара. - Я их подобрала и сложила. Я поднял брюки и, встряхнув, начал залезать в них. Сара вертела мозг в руках, рассматривая повреждения. - Что с ним произошло? - с недоумением спросила она. - Для чего они его использовали? - Интересно, как ты думаешь, что можно ожидать от банды варваров, помешанных на игре в поло, когда им попадает в руки такая штука? - Ты имеешь в виду, что он служил им мячом для игры? - продолжала недоумевать Сара. Я утвердительно кивнул. - Теперь им придется вернуться к мячам, выдолбленным из камня. Представляю, как их это огорчило. Свистун спустился к нам со склона, откуда мы недавно наблюдали за кентаврами. - Сработал превосходно, Майк, - протрубил он. - Покончить с ним всего лишь одним ударом, имея оружие, которым раньше никогда не пользовался... - Уж кто превосходно сработал, так это мисс Фостер, сказал я. - Это она подстрелила птичку для меня. - Не важно, чья заслуга, - заметил Свистун. - Главное дело сделано, а играющие лошадки эвакуируются. - Ты хочешь сказать, что они уходят? - Строятся для марша. Я взобрался на вершину холма и увидел, что кентавры действительно образовали неровную колонну и направились на запад. Их уход принес мне величайшее облегчение. Несмотря на все их благородство (а оно было доказано хотя бы тем, что они вернули мозговой блок), я все же чувствовал себя крайне неуютно, когда они находились поблизости. Обернувшись, я заметил, что Тэкк и Сара откопали тело Роско из-под фляг с водой и теперь открывали его череп, чтобы поместить в него мозг. - Как ты думаешь, он не поврежден, - спросила Сара, - после того, как его столь нещадно лупили? Только посмотри на эти вмятины! Я отрицательно покачал головой. Если бы я имел понятие. - Ведь он наверняка не так уж много знал, - с надеждой в голосе утешала себя Сара. - Нам не так уж много нужно от него. Ему достаточно ответить всего лишь на несколько простых вопросов. Тэкк протянул руку за мозгом, и Сара передала блок ему. - Ты хоть знаешь, что с ним делать? - спросил я. - Думаю, что знаю, - ответил он. - Здесь есть пазы. Мозг нужно вдвинуть в череп как раз по ним. Он вставил блок и задвинул его ладонью в глубь черепа. Затем захлопнул черепную крышку. Роско зашевелился. Он был прислонен нами к земляной насыпи, а теперь он выпрямился, оторвавшись от опоры и стараясь встать на ноги. Он вертел головой из стороны в сторону, поочередно рассматривая каждого из нас. Его руки двигались очень осторожно, словно он проверял их. Наконец он медленно заговорил, постепенно повышая голос: - Иногда, - промолвил он, - никогда, всегда, навсегда, завсегда. Он замолчал и оглядел нас, как будто стараясь убедиться, понимаем ли мы его. Когда ему стало очевидно, что до нас ничего не дошло, он снова продекламировал, на этот раз торжественно и размеренно, полагая, что теперь ему удастся избежать неправильного понимания: - Шапка, тряпка, лапка, топка, лепка, репка, кошка, кепка. - Абсолютный пень, - вскричал я. - День, - откликнулся Роско. - Он рифмует, - догадалась Сара. - Все, на что он остался способен, - это выступать в качестве словаря рифм. Ты предполагаешь, что он все забыл? Неужели он ничего больше не знает? Я улыбнулся ей. - Почему бы тебе не узнать у него самого? - Роско, - спросила она, - ты помнишь хоть что-нибудь? - Позабудь, - отозвался он, - не вернуть, завернуть, как-нибудь, долгий путь. - О, нет же, нет, - воскликнула Сара. - Ты помнишь своего хозяина? - Каина, - без всякого намека на издевку, просто и естественно ответил Роско. - Роско, - решительно произнес я, - мы ищем Лоуренса Арлена Найта. Тебе ясно?.. - Грязно, - сказал Роско, - гласно, опасно... - Да будь ты неладен, трепач проклятый! - завопил я. - Мы его ищем. Укажи хотя бы направление, где его искать, куда нам надо смотреть. - Реветь, - проговорил Роско, - медведь, корпеть. Но, несмотря на то, что он болтал рифмованную белиберду, он повернулся и, вытянув руку, указал пальцем вниз. Его рука с вытянутым пальцем застыла, как дорожный указательный знак, дающий четкое направление на север, дальше по тропе. 17 Итак, мы отправились по тропе на север. Пустыня и каменистые холмы остались позади, и теперь мы изо дня в день упорно поднимались на высокое плато, открывающее путь к неуклонно уходящим вверх горам. Они упирались в небо огромными, величественными кряжами, которые по-прежнему тонули в голубоватой дымке. Теперь нам попадались источники воды: холодные быстрые потоки мелодично звенели, устремляясь вниз по выстланным галькой руслам. Мы спрятали наши фляги в одной из каменных хижин, все еще встречавшихся на высотах вдоль тропы. После того, как мы пересекли изрезанную каменистыми холмами равнину, никто из нас уже не нес поклажи: все тюки теперь были надежно закреплены на сильной спине Роско. Чувствуя с непривычки неудобство оттого, что теперь приходится идти налегке, я шел со щитом, пристегнутым к плечам за спиной, и мечом, висящим на поясе. Конечно, это было оружие, не достойное взрослого человека, но все же щит и меч придавали мне некое воинственное чувство собственной значимости, наверное, свойственное нашим жившим тысячелетия назад древним предкам, испытывавшим гордость лишь от одного обладания боевыми доспехами. Теперь наше путешествие, казалось, начинало приобретать смысл. Хотя иногда я все же сомневался, действительно ли Роско знал, куда нам идти, когда твердо указал на север (и продолжал указывать всякий раз, когда мы его об этом спрашивали). Его невозмутимая уверенность вселяла в нас, по меньшей мере, убеждение в том, что мы уже не слепо блуждаем во мраке, а видим выход из лабиринта. Растительность вокруг нас стала более разнообразной. Вдоль тропы появились трава и цветы, оригинальные кустарники, а временами встречались рощи красивых деревьев, приютившиеся на берегах водоемов. И, разумеется, в отдалении все так же уходили ввысь подпирающие небо колонны деревьев-гигантов. Воздух становился прохладным, и, если раньше ветра практически не было, то теперь он дул почти постоянно, налетая колючими, пронизывающими порывами. В траве обитали похожие на грызунов зверюшки, которые, сидя вдоль тропы, провожали нас свистом, временами попадались небольшие стада травоядных. Сара подстрелила одного из этих животных, и после того, как мы его разделали, все по очереди тянули жребий, кому есть первый кусок; а так как самое длинное перо досталось мне, то я выступил в роли подопытного кролика. Я съел несколько кусков поджаренного мяса и долго сидел, ожидая результата. Поскольку ничего со мной не случилось, остальные тоже принялись есть. Таким образом мы нашли источник пополнения наших съестных припасов. Оставшееся мясо было взято нами в дорогу. Нагорье, по которому мы шли, имело сказочный вид, над ним словно витал дух неразгаданной тайны, и временами мне казалось, что все это я вижу во сне. Причем восторженное чувство нереальности зарождалось не столько под влиянием волшебной красоты самого нагорья, сколько под воздействием всего облика этой странной планеты. Завораживающая сила ее чар пронизывала все поры моего существа - и я, как влюбленный юноша, все время думал о планете. Мною постоянно владели размышления о тех, кто населял планету, почему они покинули ее, для чего ими был посажен, а потом заброшен гигантский сад и построен опустевший затем белый город. Нежась в тепле костра, отгонявшем ночную прохладу, я разглядывал Свистуна, не переставая удивляться, как между нами, такими непохожими, могло возникнуть связавшее нас навек чувство братства. Он очистил мою кровь от яда, а позднее просил меня поделиться с ним жизнью, потом, когда Тэкк уговорил его отказаться от моей помощи, он принял часть жизни Тэкка, хотя я подозревал, что он принял его помощь только потому, что она была дана ему как бы по доверенности от меня, поскольку между ним и Тэкком не было той братской близости, какая была между нами. Сейчас, и это было более заметно, чем когда-либо, Тэкк шел словно сам по себе, как случайный попутчик, на время пристроившийся к нашей компании. Он почти всегда молчал, только изредка он что-то шептал своей кукле, а после ужина садился отдельно, вдалеке от костра, похоже, совершенно не ощущая ночного холода. Его лицо еще более утончилось, а тело, казалось, совершенно затерялось в складках сутаны. Он будто усох, но напоминал скорее не скелет, а что-то вроде задубевшей необработанной шкуры, которую вовремя не успели замочить в растворе. Он стал каким-то ветхим и бродил, как тень. Мы просто перестали замечать его. Были ситуации, когда я натыкался на него взглядом и никак не мог сообразить - кто же он такой. Может быть, эти странные, неожиданные провалы в памяти тоже возникали под влиянием заколдованной горной голубизны, в которую мы все глубже и глубже погружались. Прошлое и настоящее, а также наши надежды и мысли о будущем, казалось, сливались в поразительно ясное общее ощущение времени; времени, ставшем живым воплощением вечности, не имеющим ни конца, ни начала; времени как субстанций нового измерения, неподвижно застывшей в пространстве в виде чудесной картины, открывающей дорогу к сокровенной тайне вселенской мудрости. Мы по-прежнему двигались по обширному плато, и Пэйнт все так же молчаливо покачивался на ходу. Только иногда тишину нарушал стук камней, отскакивавших из-под его полозьев с тропы. Свистун держался впереди, на расстоянии одного перехода от нас, выполняя начинавшую казаться бесполезной роль дозорного. Закутанный с головой, Тэкк сопровождал нас, как привидение. Роско твердым шагом маршировал по тропе, бормоча под нос бесконечную поэму из рифмованных слов, абсолютно лишенную всякого смысла: жизнерадостный придурок, беспечно бредущий по враждебной и незнакомой земле. Да и я, со щитом за спиной и мечом, путающимся в ногах, должно быть, представлял собой фигуру не менее нелепую, чем любой из них. Одна лишь Сара, возможно, выглядела не так странно, как мы, но и она преобразилась, словно в ней опять запылал прежний огонь искательницы приключений, померкнувший недавно под влиянием монотонности и напряжения долгого перехода через пустыню и бесконечные гряды каменистых холмов. Я снова видел в ней женщину, когда-то встретившую меня в прихожей изысканного особняка, спрятанного в глубине старинного парка, женщину, которая ввела меня за руку в зал, откуда потом все и началось. Горы грозно вздымались над нами, и некогда скрадывавшая их острые грани голубоватая дымка постепенно растаяла. Теперь стало очевидно, что это были дикие, страшные горы, от одного вида которых захватывало дух. Горы с нависающими утесами, глубокими каньонами, крутыми склонами, покрытыми густым лесом, собиравшимся почти до самых скалистых вершин. - У меня такое чувство, - как-то раз, сидя у костра, сказала Сара, - что мы уже почти у цели, что мы очень, очень близко. Я кивнул в ответ, поскольку чувствовал то же самое, хотя при всем желании не мог объяснить, к чему же такому мы столь близко подошли. Где-то здесь, в горах, мы, несомненно, должны найти ответ на этот вопрос. Я не был уверен, что мы найдем Лоуренса Арлена Найта. Здравый смысл подсказывал, что он уже давно должен был умереть. Я сам недостаточно ясно отдавал себе отчет почему, но во мне закрепилось убеждение, что мы отыщем эту вещь или предмет, что где-то рядом тропа должна оборваться, и там будет находиться это нечто, к которому мы так упорно стремились. Но как бы я ни старался выразить это нечто словами, я был не в состоянии. Я просто не мог представить, что это такое. Но незнание отнюдь не подавляло чувства возбуждения и не ослабляло напряженного ожидания встречи с невиданным. Мое отношение к этому "нечто", возникшее под влиянием окружающей нас голубизны, было совершенно необъяснимо. А ведь могло случиться и так, что тропа не имеет конца, что, достигнув подножия гор, она будет карабкаться вверх, извиваясь змеей по бескрайним кручам. Да, для логики здесь попросту не было места. Но я все же продолжал верить - тропа вот-вот оборвется, и в том месте, где она исчезнет, мы обнаружим нечто удивительное. Над нами сияло сердце галактики - сумасшедшей красоты голубовато-белое ядро с расходящейся от него по спирали туманной паутиной щупалец. - Интересно, - вздохнула Сара, - вернемся ли мы когда-нибудь назад? А если вернемся, то что мы расскажем им, Майк? Как можно описать словами место, подобное этому? - Большой белый город, - сказал я, - затем пустыня, а после нее каменистые холмы, за ними плоскогорье и горы. - Но все это ни о чем не говорит. Даже близко не отражает реальной картины. Чудо и мистика... - Для этого еще не придумано слов, - ответил я. - Как нет слов для того, чтобы выразить волшебство и великолепие, страх и счастье. - Я думаю, ты прав, - согласилась Сара. - Но как ты считаешь, мы возвратимся? Ты еще не придумал, как это сделать? Я отрицательно покачал головой. У меня появилась одна идея, но она могла оказаться неверной, и не было нужды спешить ее высказывать. Не следовало воскрешать надежду, которая имела достаточно призрачные шансы воплотиться в реальность. - Ты знаешь, - заметила Сара, - собственно, меня это особенно и не беспокоит. Мне кажется, это уже не важно. Здесь есть что-то, чего и не находила нигде и никогда, и я не могу объяснить тебе, что именно. Я все думала и думала об этом, но так и не стригла понять. - Еще день-два, и, может быть, узнаешь, - сказал я. Я был очарован так же, как и она, хотя, наверное, не поддавался всецело этим чарам, подобно Саре. Она, вероятно, была чувствительней меня, замечала детали, ускользавшие от моего внимания, или совершенно иначе переживала общие для нас впечатления. Не было способа, размышлял я, понять, разгадать или хотя бы предположить, как будет реагировать мозг другого человека, какие в нем произойдут процессы, как эти сложные процессы будут взаимодействовать, и, наконец, какое влияние они могут оказать на разум и чувства другого человека. - Да, может быть, завтра, - отозвалась Сара. Действительно, подумал я, это может произойти уже завтра. Я посмотрел на нее через пламя костра: она была похожа на ребенка, мечтающего о том, что завтра наступит Рождество, на самом деле понимая, что, может быть, оно и не наступит. И назавтра мы так и не дошли до конца тропы. Рождество не наступило. Завтра стало днем, когда исчез Тэкк. Мы заметили, что его нет, в середине дня и, как ни старались, мы не могли вспомнить, был ли он с нами во время полуденного привала. Мы были уверены, что утром он вышел со всеми, но это было единственное, в чем мы были уверены наверняка. Мы остановились и пошли назад. Мы искали и кричали, но так и не дождались ответа. Наконец, когда сгустились сумерки, мы прекратили поиски и расположились на ночлег. Было смешно, конечно, что никто из нас так и не смог вспомнить, когда же мы его в последний раз видели, и я, откровенно говоря, не исключал, обдумывая случившееся, что он вовсе не отстал от нас, заблудившись сознательно или случайно где-то по дороге, а попросту испарился, как Джордж в ту ночь, когда мы подверглись бомбардировке со стороны дерева и отсиживались в красном здании на окраине города. Возможно, убеждал я себя, причиной того, что мы перестали замечать присутствие Тэкка, была его прогрессирующая неприметность. День за днем он все более замыкался в себе, отдалялся от нас, пока не дошел до того, что бродил между нами, как привидение, почти незаметно. Эта неприметность, а также колдовское очарование голубой земли, на которой время уже не имело привычного значения и смысла, а реальность сливалась со сновидением - соединение этих двух факторов, как я объяснял себе, - и послужило причиной его бесследного исчезновения. - Нет никакого смысла продолжать поиски, - сказала Сара. - Будь он здесь, мы бы уже давно нашли его. Если бы он нас слышал, он бы откликнулся. - Ты думаешь, что его уже просто не существует? - спросил я, подумав, что это была достаточно замысловатая формулировка вопроса о том, жив он или нет. Она кивнула в ответ. - Он нашел то, что искал. Так же, как Джордж в свое время нашел то, что искал. - А эта его кукла? - спросил я. - Символ, - ответила Сара. - Точка концентрации. Что-то вроде хрустального шара, глядя в который можно потеряться. Мадонна некой древней и могущественной религии. Талисман... - Мадонна, - заметил и. - Ты уже как-то об этом говорила. - Тэкк был очень чувствительным, - продолжала Сара, - до мозга костей. И настроен в унисон с чем-то вне нашего времени и пространства. С агрессивным типом характера - да, теперь я могу это признать, - агрессивный тип и очень своеобразный. Не от мира сего. - Когда-то ты говорила мне, что он не выдержит, - вспомнил я. - Что где-то по пути он должен сломаться. - Да, я помню. Я полагала, что он слаб, но я ошибалась. Он был сильным. Стоя в молчании, я недоумевал, куда же все-таки он мог деться. Да и "делся" ли он? Или его неприметность постигла такой степени, что он просто растворился в воздухе? Был ли он все еще с нами, невидимый и неосязаемый, споткнувшийся на границе, отделяющей реальный мир от потустороннего, иного мира, недоступного нашим органам чувств? Может быть, он все еще здесь, взывает к нам и дергает нас за рукава, чтобы подать сигнал о своем присутствии, а мы неспособны услышать его и ощутить его прикосновения? Да не в этом же дело, убеждал я себя. Тэкк не станет дергать за рукав и кричать. Ему все равно! На черта мы ему сдались! Ему плевать, знаем ли мы о его присутствии или нет. Все, что ему нужно - это прижать к груди куклу и остаться наедине с наполняющими его дурацкую голову мыслями. Возможно, его исчезновение было не столько исчезновением как таковым (ведь и его бледность была не обычной болезненной бледностью), сколько полным и абсолютным отвержением всех нас. - Вас осталось двое, - сказал Свистун, - но вас сопровождают надежные союзники. Втроем продолжаем оставаться с вами. Я совсем забыл о Свистуне и двух других наших спутниках: ведь мне казалось, что нас осталось только двое из четверых, дерзко вышедших за пределы галактики, чтобы найти на ее задворках что-то, неизвестное нам ни тогда, ни сейчас. - Свистун, - спросил я, - ты почувствовал, что Джордж покидает нас. Ты знал, когда он ушел. А сейчас?.. - Не слышал, как он уходит, - ответил Свистун. - Ушел уже давно, несколько дней назад. Растворился так легко, что у меня даже не появилось ощущения потери. Просто его становилось все меньше и меньше. Конечно, в этом все и заключалось. Его действительно оставалось все меньше и меньше. Интересно было бы узнать, находился ли он с нами когда-нибудь полностью. Сара стояла рядом - с высоко поднятой головой, словно бросая вызов чему-то безжалостному, набиравшему силу в наливающихся чернотой сумерках - нависшему над нами року, или, может быть, явлению, или фатальному стечению обстоятельств, забравших Тэкка от нас. Хотя, конечно, было трудно поверить, что в исчезновении Тэкка повинна какая-то случайность или какие-то определенные обстоятельства. Ответ находился в душе Тэкка и в его разуме. При свете костра я заметил, как слезы катятся по щекам Сары: она плакала тихо, высоко подняв голову навстречу скрывавшейся в темноте неизвестности. Я осторожно положил на ее плечо руку. Почувствовав прикосновение, она повернулась ко мне и оказалась в моих объятиях - это получилось непреднамеренно и совершенно неожиданно. Она уткнулась лицом в мое плечо, и теперь ее сотрясали рыдания, а я крепко прижимал ее к себе. Недалеко от костра стоял Роско, бесстрастный и неподвижный. Сквозь всхлипывания Сары я услышал его приглушенное бормотание: "Вещь, лещ, клещ..." 18 Мы достигли цели на второе утро после исчезновения Тэкка - мы пришли на это место и поняли, что находимся именно там, куда и хотели попасть. Наступило мгновение, о котором мы мечтали все эти бесконечные дни по пути сюда. Честно говоря, мы не испытали большого восторга, когда, поднявшись на вершину небольшого холма, увидели в конце простиравшейся впереди болотистой низины образованные двумя огромными скалами ворота, в которые уходила тропа. И мы сразу догадались, что эти ворота открывают путь к нашей цели. Перед нами вздымались в небеса горы. Горы, которые мы впервые наблюдали еще из города, когда они казались пурпурной лентой, протянутой на севере вдоль линии горизонта. Они все еще сохраняли багряную окраску, теперь уже отражающую игру света и тени в голубоватых сумерках, окутавших землю. Все слишком явно подсказывало нам, что мы у цели, - горы, ворота, наконец, наши чувства. Но эта очевидность рождала у меня странное ощущение какого-то несоответствия, хотя, постарайся я его объяснить, мне вряд ли бы это удалось. - Свистун, - позвал я, но не услышал отклика. Он стоял позади меня так же неподвижно и безмолвно, как и все остальные. Он, должно быть, переживал то же, что и мы, и по-своему ощущал приближение к цели. - Ну что, пойдем, - сказала Сара, и мы двинулись вниз по тропе в направлении величественной каменной арки, открывавшей дорогу в горы. Когда мы дошли до ворот, составленных из нагроможденных друг на друга каменных плит, мы обнаружили табличку. Она была сделана из металла и закреплена на одной из каменных стен. Рядом было прикручено еще несколько таких же металлических табличек с текстом, по-видимому, содержащих аналогичную информацию на других языках. На одной из табличек ужасными каракулями было нацарапано объявление на местном диалекте, которое гласило: "Все биологические создания, добро пожаловать. Механические, синтетические формы и их разновидности любого вида не имеют права доступа. Также запрещено проносить все типы инструментов и оружия, в том числе самые примитивные." - Я не в обиде, - прокомментировал объявление Пэйнт. - Составлю компанию этому железному бормотателю рифмованных слов и буду прилежно охранять ваши ружье, саблю и щит. Я буду молиться, чтобы вы поскорее вернулись. После того, как я нес вас на своей спине, меня бросает в дрожь от одной мысли лишиться общества биологических существ. Поверьте, близость подлинной протоплазмы дает непередаваемое ощущение комфорта. - А мне все это не нравится, - заявил я. - Теперь мы будем вынуждены продолжать путь с голыми руками. - Ведь это именно то, - напомнила Сара, - ради чего мы сюда шли. И мы не можем нарушать простого правила. К тому же здесь безопасно. Я это чувствую. А ты разве не чувствуешь, Майк? - Разумеется, чувствую, - ответил я. - Но все равно мне это не нравится. Чувство безопасности - слишком ненадежная защита. Мы ведь не можем знать, что нас ждет впереди. А что, если мы нарушим инструкцию и... - Би-и-и-п, - дала сигнал табличка, или то, что там было на стене. Я обернулся и на той же табличке, где только что были строки объявления, прочитал другую надпись: "Администрация не несет ответственности за последствия сознательного нарушения правил." - Ну ладно, ты, чудо-юдо, - обратился я к стене. - Какие такие последствия ты имеешь в виду? Табличка не удостоила меня ответом: на ней осталась прежняя надпись. - Не знаю, что собираешься делать ты, - сказала Сара, - а я собираюсь идти. И поступлю так, как они требуют. Не для того я преодолела весь этот путь, чтобы отступить сейчас. - Кто говорил об отступлении? - спросил я. - Би-и-и-п, - пропиликал знак, и появилась новая надпись: "Не рискуй, сам ты чудо-юдо!" Сара прислонила винтовку к стене под знаком, расстегнула пояс, на котором висел подсумок с боеприпасами, и опустила его рядом с прикладом винтовки. - Пойдем, Свистун, - сказала она. Табличка снова подала сигнал: "Многоногий? Он настоящее биологическое существо?" Свистун фыркнул от негодования. - Соображаешь, что говоришь, чудо? Или считаешь, что я незаконнорожденный? - Би-и-и-п! И снова надпись: "Но тебя здесь больше одного!" - Меня - трое, - с достоинством прогудел Свистун. - Сейчас я в своем втором образе. Превосходящем мое первое я, но еще недостаточном для перехода в третью степень. - Би-и-и-п, - прозвенела табличка, изменив содержание надписи: "Прошу прощения, сэр, милости просим!" Сара обернулась и посмотрела на меня. - Ну, что? - спросила она. Я бросил щит рядом с винтовкой и развязал ремень, на котором висел меч, - он упал на землю. Сара пошла первой, и я не стал возражать. В конце концов, затеяла этот спектакль и заплатила за музыку она. Свистун семенил за ней мелкими шажками, а я замыкал процессию. Мы спускались вниз по тропе, все более погружаясь в густую тень, которую отбрасывали возвышавшиеся по сторонам каменные стены. Мы спустились на дно узкой траншеи, шириной не более трех футов. Затем траншея и проходящая по ней тропа сделали неожиданный поворот, и на нас хлынул поток ослепительного света. Мы вышли из замкнутого каменистыми стенами прохода и, сойдя с тропы, вступили на Землю Обетованную. 19 Это было место, перенесенное из Древней Греции, о которой я когда-то читал в школе. Наш учитель пытался привить нам любовь к истории и культуре планеты, ставшей колыбелью человечества. И хотя ни Земля сама по себе, ни обстоятельства возмужания и развития человечества не вызывали во мне особых эмоций, я, помню, был поражен классической красотой и гармонией греческой философии. В то время она поразила меня именно как оставленное нам богатейшее наследие, которое может быть предметом гордости любой расы. Правда, затем я забыл о своих переживаниях, связанных с изучением античности, и не вспоминал о них долгие годы. Но здесь я увидел пейзаж, который в точности воскрешал картины, рисуемые моим воображением много лет назад, когда я читал о Древней Элладе в учебнике. Тропа теперь проходила через узкую, окруженную скалами долину, по дну которой текла быстрая горная река. Она сверкала и золотом переливалась на солнце в местах, где поток перебегал через каменистые пороги. В целом пейзаж был суров и дик. В основном преобладали голые скалы, но то там, то здесь его оживляла свежая зелень горных деревьев, зацепившихся в расщелинах за скалистые склоны. Тропа вела вниз по долине, иногда приближаясь к речке, иногда карабкаясь по серпантину на уступы скал, подходивших вплотную к потоку. И повсюду на этих обрывистых скалистых склонах, нависающих карнизами над долиной, сияли белоснежным мрамором (или другим материалом, казавшимся нам снизу мрамором) портики небольших дворцов, построенных по безупречным классическим канонам греческой архитектуры. Даже солнце в этой долине казалось мне не просто солнцем, а солнцем той Греции, которая некогда жила в моих мечтах. Исчезла голубизна, затоплявшая плоскогорье, исчезло пурпурное одеяние горных кряжей. Здесь в долине господствовал чистый и яркий солнечный свет, слепящая белизна, заливавшая сухую суровую землю. Это было именно то, что мы искали - место, за которым мы бессознательно охотились, наивно предполагая, что нас ожидает встреча с человеком, предметом или просто какой-то идеей. Заканчивалась охота, которая велась нами вслепую. Хотя, разумеется, после всех наших треволнений мы могли найти в этой долине даже самого искомого человека, или, возможно, его могилу, или какой-то знак, свидетельствующий о том, что произошло с этим легендарным космическим путешественником. Любуясь суровой красотой долины, я не испытывал ни малейшего сомнения, что тропа, по которой мы шли, имела единственную цель - привести нас или кого-то другого, решившегося на долгий и трудный путь, именно сюда. Никто из нас не промолвил ни слова после того, как мы вышли из ущелья на этот древнегреческий солнцепек. Нам просто нечего было сказать. Сара продолжала идти впереди, а Свистун и я следовали за ней. Мы дошли до пересечения с тропинкой, которая вела вверх к первому из расположенных высоко на скалистых утесах и нависших над речкой дворцов, и возле тропинки увидели указательный знак, с прикрепленной к нему табличкой и надписью на неизвестном нам языке. Сара остановилась. - Дощечка с именем? - спросила она. Я кивнул. Это действительно мог быть указатель с именем существа, жившего во дворце на вершине скалы. Но даже если это была дощечка с именем, не было ни единого признака, что дворец обитаем. Точнее, не имелось вообще никаких признаков жизни. Не было ничего, что нарушало бы безмятежное спокойствие долины. Никто не выглядывал из окон, заинтересованный нашим появлением. Над головой не летали птицы. Не раздавалось назойливого гудения и стрекотания насекомых. Из всего того, что мы видели и слышали, можно было заключить, что мы - единственные живые существа в долине. - Предполагаю, - заявила Сара, - что этот знак - именная дощечка. - Что ж, будем считать, что ты не ошиблась, - сказал я. - Тогда пойдем дальше и поищем ту, на которой будет написано Лоуренс Арлен Найт. - Даже сейчас, - заметила Сара - ты относишься ко всему несерьезно. Ты ведь говорил, что мы никогда не найдем его. Ты утверждал, что он - лишь легенда; клялся и божился, что он умер... - Не надо так на меня смотреть, - возразил я. - Я мог ошибаться. Хотя я не думаю, что ошибался, но сейчас об этом бесполезно спорить. Это была твоя затея... - И ты был против с самого начала. - Я не был против, - заметил я. - Я просто не принадлежал к ее безусловным сторонникам. - Мы ведь уже прошли такой путь, - сказала Сара притворно жалобным тоном. - Сара, - попросил я. - Тогда помоги мне разобраться, помоги мне понять. Пойдем дальше и посмотрим на указатели. Мы тронулись, спускаясь в низины, карабкаясь по склонам. Дальше были другие дворцы и другие знаки, на каждом из которых были надписи, все на разных языках, выведенные разными алфавитами, если, конечно, некоторые из них можно было отнести к алфавитам, и ни одну из них мы так и не смогли прочитать. Солнечный свет обрушивался на нас сверху, разбиваясь вдребезги о камни, дробясь и переливаясь в речной воде. Кроме шепота и бормотания горного потока ничто не нарушало тишины. Ничто не вторгалось в покой долины. И тут мы увидели еще один знак с надписью, выведенной крупными печатными буквами: ЛОУРЕНС АРЛЕН НАЙТ Конечно же, все, что происходило с нами, было каким-то безумием. Безумием было пересечь всю галактику только ради того, чтобы найти одного-единственного человека - и действительно найти его. Безумием было найти человека, который должен был умереть десятки лет назад. Безумием было дойти до истоков легенды. Но тем не менее, табличка с именем Лоуренса Арлена Найта была реальностью. И теперь, когда я в растерянности стоял перед ней, мне оставалось тешить себя последней надеждой, что это не жилище, а гробница; не дворец, а мавзолей. - Сара, - позвал я, но она уже карабкалась вверх по тропинке, рыдая от счастья и облегчения, дав, наконец, волю чувствам после долгих дней поиска. А на крыльце этого сияющего белоснежного здания появился человек - старый, но все еще крепкий, с седой бородой и седыми волосами, прямой спиной и уверенной походкой. Он был одет в белую тогу, и это не вызывало удивления. В подобной обстановке скорее любая другая одежда показалась бы неуместной. - Сара! - закричал я. Я и Свистун едва поспевали за ней. Она не слышала. Она просто не обращала на меня внимания. И тут старик заговорил. - Пришельцы! - провозгласил он, простирая вперед руку. - Мои соплеменники! Мог ли я мечтать, что мои глаза вновь увидят вас! Звук его голоса окончательно рассеял все мои сомнения. Это был не мираж, не привидение, не призрак. Это был нормальный человек, гомо сапиенс, с низким густым голосом, полным искренней человеческой радости, вызванной встречей с подобными себе. Сара протянула ему руки, и старик сжал их в своих ладонях. Они стояли и смотрели друг другу в глаза. - Как же это было давно, - сказал старик. - Очень давно. Путь по тропе долог и труден, и никто не знает о нем. А вы, как вам удалось узнать? - Сэр, - воскликнула Сара, задыхаясь после восхождения, - ведь вы, вы - Лоуренс Арлен Найт? - Да, конечно, - ответил старик. - Это я. А кого вы ожидали встретить? - Ожидали встретить? - переспросила она. - Конечно же, вас. Но мы могли только надеяться. - А эти добрые люди с вами? - Капитан Майкл Росс, - представила меня Сара. - И Свистун, наш верный друг, которого мы встретили по пути сюда. Найт поклонился Свистуну. - Ваш покорный слуга, сэр, - сказал он. Затем он протянул руку мне и сжал мою ладонь. Его рукопожатие было теплым и крепким. В этот момент (когда, наверное, нужно было замечать более существенные детали) я увидел, что его рука, несмотря на крепость рукопожатии, была бледной, морщинистой и покрытой старческими пятнами. - Капитан Росс, - сказал он, - добро пожаловать. Здесь есть место для вас, для всех вас. И для этой молодой леди, простите, я не знаю вашего имени. - Сара Фостер, - подсказала Сара. - Подумать только, - сказал он, - я уже больше не буду одинок. Боже мой, как это удивительно снова слышать звук человеческой речи, видеть лица людей. Как я об этом мечтал! Здесь есть много других разных существ, сильных характером и исключительной чувствительности, но общение ни с одним из них не может заменить общения с подобными себе. - Как давно вы здесь? - спросил я, стараясь прикинуть в уме, сколько же лет уже существует легенда об этом человеке. - Когда человек проживает каждый день полноценно, - ответил он, - и заканчивает его с мыслью о дне грядущем, считать время бессмысленно. Каждый день, каждая минута становятся частью вечности. Я размышлял об этом и теперь не уверен, существует ли реально такое явление как время. Время в обыденном понимании - это абстрактная категория, грубый измерительный прибор, структурная форма, изобретенная некоторыми видами цивилизаций, причем отнюдь не всеми, а лишь теми, которые испытывают потребность поместить себя в то, что они называют пространственно-временными рамками. Время в глобальном смысле теряется в беспредельной вечности, и нет нужды доискиваться до начала или конца, так как ни того, ни другого просто никогда не существовало, и в нашей ситуации скрупулезное измерение таких смехотворно маленьких и ничтожных частей вечности представляет собой задачу, лишенную всякого смысла. Разумеется, я спешу добавить, что можно отслаивать вечность... Он продолжал и продолжал говорить, а я, стоя на ступенях под колоннами мраморного портика, озирал лежащую внизу долину и думал, свихнулся ли он от длительного одиночества, или он действительно был уверен в правильности того, в чем пытался нас убедить. Может быть, именно эта возникшая, как по волшебству, долина несла на себе отпечаток вечности. Думая об этом, я никак не мог представить, каким образом может человек знать, как должна выглядеть вечность, но, будь я неладен, в этом чудесном месте, залитом ослепительным солнечным светом, запросто могло родиться представление о постоянстве и неизменности. - Но я, впрочем, перескакиваю с одного на другое, - продолжал рассуждать старик. - Вся беда в том, что я могу вам очень много рассказать, слишком много у меня накопилось. Конечно, неразумно пытаться выложить все сразу. Прошу прощения за то, что держу вас на пороге. Будьте любезны, проходите. Мы прошли через открытую дверь и оказались в тихом помещении, воплощающем собой классическое изящество. В нем не было окон, но откуда-то сверху, из отверстий в крыше струился мягкий солнечный свет; стулья и диван, вырезанные с бесподобным мастерством, письменный стол с небольшим деревянным ящиком и разбросанными по нему листами бумаги, элегантный чайный сервиз на маленьком столике в углу, удачно дополняли световой эффект. - Пожалуйста, - пригласил он, - садитесь. Надеюсь, вы сможете уделить мне немного времени. (Ну вот, подумал я, а он еще говорил, что самого понятия времени не существует). - Господи, - поправил он себя, - как глупо с моей стороны говорить об этом, конечно же, у вас есть время. Вы держите в своих ладонях все время вселенной. Если вы пришли сюда, то вам уже некуда больше торопиться: лучшего места просто нет. Попав сюда, никто уже не хочет уйти, никогда не ощущает такой потребности. Все это казалось слишком уж елейным и гладким и до ужаса напоминало хорошо разыгранный спектакль, хотя по-прежнему выглядело вполне правдоподобно: будто старый и живущий в одиночестве человек вдруг дал волю давно распиравшим его словам, когда к нему домой нежданно нагрянули желанные гости. Но подспудно, где-то в глубине моего сознания крылось тревожное подозрение в искусственности всего происходящего, причем недоверие вызывал не только старик, но и сама окружавшая нас обстановка. - Здесь, разумеется, хватит места и вам, - продолжал говорить старик. - Здесь всегда найдутся уголки, ждущие своих хозяев. Очень редко кому-то удается добраться сюда, но зато здесь ему всегда находится место. Через день-два я покажу вам окрестности, и мы зайдем к остальным жителям долины. Это будут сугубо официальные визиты, так как мы здесь привыкли строго соблюдать формальности. Но уж после этого, что особенно приятно, отдав должное требованиям приличий, вы будете избавлены от необходимости совершать повторные визиты. Хотя некоторые из здешних обитателей могут показаться вам симпатичными, и вы будете испытывать потребность их время от времени навещать. Тут собралась элита - общество избранных, приглашенных со всех звезд галактики. Одних вы найдете любопытными, других назойливыми, и, я должен предупредить вас, многое из того, чем они занимаются, может вызвать у вас недоумение. Некоторые их привычки могут показаться вам неприятными и даже отвратительными. Впрочем, это не должно вас особенно беспокоить, так как каждый здесь имеет собственный угол, как рак-отшельник - собственную раковину, и... - Что же представляет собой это место? - перебила его Сара. - Как вы узнали о нем? Как вам... - Что такое это место? - переспросил старик, приглушенно вздохнув. - Да, что же это за место? Как вы его называете? - Я никогда не размышлял над этим. Никогда не задумывался. Ни у кого не спрашивал. - Вы хотите сказать, - спросил я, - что жили здесь все это время и никогда не удосужились задуматься, где находитесь? Он посмотрел на меня с ужасом, словно я совершил неслыханное святотатство. - Какой смысл в том, чтобы спрашивать об этом? - воскликнул он. - Какая нужда в пустых размышлениях? Неужели что-то изменится от того, будет иметь это место название или