Клиффорд Саймак. Там, где обитает зло -------------------- Клиффорд Саймак. Там, где обитает зло перевод с англ. - А. Иорданский. Clifford D. Simak. Where The Evil Dwells __________________________________________ Файл из коллекции Колесникова и Криворучко -------------------- пер. А.Иорданский Кому же еще, как не Огюсту Дерлету, посвящается Глава 1. Возвращаясь домой с утренней охоты, Харкорт увидел дракона. Похожий на грязную кухонную тряпку, дракон летел над рекой вниз по течению, изо всех сил вытянув вперед змеиную шею, за которой тащилась в воздухе тяжелая туша с болтающимся позади длинным гибким хвостом. Харкорт показал на дракона Шишковатому, который ехал рядом, ведя в поводу третьего коня, нагруженного сегодняшней добычей - кабаном и оленем. - Первый дракон в этом году, - заметил Харкорт. - Теперь они редко попадаются, - сказал Шишковатый. - Мало их осталось. Он прав, подумал Харкорт. На нашей стороне реки их осталось немного. Почти все за последние годы перебрались на север. Там они, говорят, служат Нечисти - следят за передвижениями варваров, голодные орды которых наседают на окраины Брошенных Земель. - Совсем рядом, чуть выше по реке, у них когда-то было целое гнездилище, - сказал Харкорт. - Может быть, сколько-то еще там живет. Шишковатый усмехнулся: - Это там вы с Хью как-то попробовали поймать дракона? - Он был совсем еще птенец, - сказал Харкорт. - Птенец или взрослый, неважно, - сказал Шишковатый. - С драконами всегда шутки плохи. Вы, наверное, и сами в этом убедились. Интересно, где сейчас Хью? - Толком не знаю, - ответил Харкорт - Может быть, Гай знает. В последний раз я слышал, что он где-то в дебрях Македонии, заведует торговой факторией. Давай оставим оленя в аббатстве у Гая - нам хватит и кабана. Этим бестолковым монахам редко доводится как следует поесть. Сам-то Гай - дело другое. По-моему, он и в замок так часто наведывается не столько ради общества, сколько для того, чтобы посидеть у нас за столом. Я спрошу его, что слышно про Хью. - Аббат Гай, конечно, изрядный болтун, - заметил Шишковатый, - но мне он нравится. - Он мой старый бесценный друг, - сказал Харкорт. - Не помню уж, сколько раз он выручал нас с Хью из разных переделок, в которые мы вечно попадали. Я тогда думал - это потому, что он старший брат Хью, но теперь знаю: вляпайся я в какую-нибудь историю один, он бы и меня выручил. Они выехали из леса на пашню, покрытую густой зеленью всходов, и продолжали свой путь по узкой наезженной колее, разделявшей два поля. Из зеленей вспорхнул жаворонок и стрелой взмыл в небо. Над полями разнеслась его звонкая трель. Впереди, еще довольно далеко, показались две круглые башни замка. Замок, конечно, не ахти какой, подумал Харкорт. Не то что роскошные дворцы, какие несколькими столетиями раньше строили себе богатые лорды. Но для него это родной дом, а чем еще должен быть замок? Он выстоял семь лет назад, когда из-за реки нахлынули несметные полчища Нечисти. Разграбив аббатство, они три дня и три ночи держали замок в осаде. Но это им дорого обошлось, и в конце концов они вновь отступили за реку, на Брошенные Земли. Харкорт был тогда еще юнцом, но хорошо запомнил, как бились защитники замка на его стенах и какими торжествующими криками провожали Нечисть когда та сняла осаду. Справа, у верховьев оврага, спускавшегося к реке, возвышались стройные шпили аббатства. Больше ничего за пригорком видно не было - только эти шпили высоко поднимались над макушками густого леса, который покрывал холмы вдоль реки. - Твой дед говорил вчера: что то давно не появлялся твой дядя Рауль, - сказал Шишковатый. - Похоже, он уже и не надеется больше его увидеть. Слишком долго его нет на этот раз. Нелегко приходится старику с таким неугомонным сыном. Он о нем очень беспокоится. - Знаю, - ответил Харкорт. - Дядя Рауль уехал почти сразу после набега. - Я сказал твоему деду, что Рауль еще вернется. В один прекрасный день возьмет и появится на пороге. Только сам я но очень-то в этом уверен. - Мало в чем можно быть уверенным на этом свете, - согласился Харкорт. Глядя издали на парные шпили аббатства, такие стройные и воздушные, можно было предположить, что они венчают грандиозное, величественное сооружение. Однако вблизи все выглядело совсем иначе. Шпили оставались столь же хрупкими и изящными, но здание, над которым они возвышались, хоть и добротно построенное, несло на себе следы времени и плохого ухода. Копоть от костров, зеленая ржавчина от медных кровель, грязные потеки от опавших листьев, скопившихся в сотнях укромных уголков, которые никто никогда не чистил, разукрасили каменную кладку неопрятными пятнами и полосами, да и сами камни кое-где потрескались от мороза и солнца. Повсюду сквозила ветхость. Во дворе куры с кудахтаньем разгребали мусор. Среди них с важностью расхаживал тощий павлин, время от времени распуская хвост, в котором не хватало половины перьев. Тут же, переваливаясь, бродили добродушные утки, за ними с шипением гонялись гуси. Поросенок, энергично крутя хвостиком, изо всех сил пытался подрыть куст бурьяна. Появление Харкорта и Шишковатого вызвало большую суматоху. Отовсюду выбежало множество монахов, которые кинулись навстречу. Один из них схватил под уздцы коня, на котором ехал Харкорт, другой подбежал к Шишковатому. - Не надо, - сказал тот. - Я не остаюсь. Только заброшу оленя на кухню и поеду в замок. Этот кабан - нам на ужин, а его еще нужно зажарить. Монах, державший коня Харкорта, сказал: - Ну хоть горсть овса и немного воды для твоего коня? - Ладно, - согласился Харкорт. - Спасибо за любезность, Он спешился, и монах повел коня за собой. Из-за угла к ним поспешно направлялся аббат Гай, крупный мужчина, на голову выше остальных. Черная борода, покрывавшая все его лицо, оттеняла наголо выбритую тонзуру на макушке. Ясные, сверкающие голубые глаза выглядывали из густых зарослей, как из засады. Сутана его была подвернута кверху, и из-под нее виднелись босые ноги. Харкорт заметил, что ноги грязные, хотя и не мог понять, почему обратил на это внимание: мало кому, даже из священников, по душе вода и мыло. - Рад тебя видеть, Чарлз! - крикнул аббат. Харкорт пожал ему руку. - Аббат, ты к нам не заглядывал уже целую неделю. Ты же знаешь, замок всегда к твоим услугам, когда бы ты ни пришел. - Заботы, - ответил аббат гулким басом. - Вечные заботы. То одно, то другое, и больше ни на что времени не остается. Постоянно приходится растолковывать моим дурням, что они должны делать, - и не только что, но и как, а иногда даже зачем. Если они за что-то возьмутся, то сделают, однако сначала надо им все растолковать. Не могут, чтобы кто-то не водил их за ручку и не утирал им нос. Все они такие. Монахи, стоявшие вокруг, только добродушно усмехались. - Ну, пошли, сказал аббат. - Найдем какой-нибудь уютный уголок, где можно посидеть и рассказать друг другу парочку неприличных историй, чтобы всякие оболтусы не пялились на нас и не подвергали опасности свои души, слушая наши греховные разговоры. И не отлынивали от дел, которые им поручены. Я вижу, вы привезли оленины? - В замке кончилось свежее мясо, а у меня выдалось свободное утро. - Да, понимаю. Прекрасно понимаю. Солонина и копченые окорока приедаются быстро. У нас тут есть свежая зелень с огорода, мы вам дадим. Он потянул Харкорта за руку, и они, обогнув угол аббатства, направились к крохотному домику. Там их ждала тесная комнатка аббата с выцветшими, рваными гобеленами на стенах. - Вот сюда, в это кресло. Оно тут специально для старых друзей. Ну и для почетных гостей, только у нас таких не было уже много лет. Мы живем, Чарлз, в захолустном уголке Империи. Никто здесь не бывает, даже мимоходом. Он принялся шарить в шкафу. - Тут у меня припасена специальная бутылочка, - сказал он. - Я точно помню, что спрятал ее сюда. Что-то не вижу, где она. В конце концов поиски увенчались успехом, и он вернулся с бутылкой и двумя бокалами. Один он протянул Харкорту и уселся в другое кресло, вытянув ноги и пытаясь вытащить пробку. - Хорошо у вас хлеба взошли, - сказал Харкорт. - Мы только что ехали мимо поля. - Да, мне говорили, - отозвался аббат, - Я сам еще не видел. Все не до того, такая уж у меня работа. - Это не просто работа, - сказал Харкорт. - Это почетное и благочестивое призвание, и тебе оно вполне по плечу. - Было бы это так, - возразил аббат, - тогда Церковь давно должна была бы утвердить меня в сане, как ты полагаешь? Вот уже шесть лет как я здесь временно исправляю службу, а все еще не утвержден. И если так пойдет дальше, боюсь, мне этого вообще не дождаться, вот что я тебе скажу. - Время такое, - сказал Харкорт. - Все кругом зыбко и ненадежно. Нам по-прежнему постоянно угрожают варвары из Ближней Азии. За рекой все еще гнездится Нечисть. А может быть, есть и еще что-нибудь, чего мы не знаем. - Но ведь это мы тут, на границе, защищаем и Церковь, и Империю, - возразил аббат. - Можно бы время от времени и про нас вспоминать. Рим должен бы о нас хоть немного заботиться. - Империи сейчас нелегко, - сказал Харкорт. - Но такое бывало и раньше, а Рим все стоит. Стоит уже больше двух тысяч лет, если считать с основания Республики, - так, по крайней мере, говорит история. Видел он и лучшие времена, и худшие. Бывало, что слабел, как сейчас, когда границы рушатся, экономика в упадке, а внешняя политика стала совсем беспомощной... - Против этого я не спорю, - сказал аббат. - Бывало, что Рим слабел, а раз-другой даже казалось, что он вот-вот рухнет, но ты прав - он все еще стоит. Есть в нем что-то долговечное. Я тоже верю, что он снова станет могучим и великим, и вместе с ним укрепится Церковь. Меня беспокоит другое - не слишком ли много времени пройдет до той поры. Успеют ли на нашем веку Рим и Церковь собраться с силами, чтобы меня наконец утвердили в сане, а эта граница, да и другие тоже, оказались под защитой легионов? Конечно, когда-нибудь, может быть, несколько столетий спустя, и появится какой-то великий вождь, который сможет все изменить, как это всегда бывало до сих пор... - Дело не только в великих вождях, - возразил Харкорт. - Иногда все решает чистая случайность. В четвертом веке Империя чуть было не распалась на Запад и Восток. Историки, правда, пишут об этом разное, но, по-моему, совершенно очевидно, что тогда Империю спасла Нечисть. Конечно, она существовала и раньше, об этом все знали, но до тех пор она была всего лишь досадной помехой, не больше. А вот когда Нечисть неожиданно обрушилась на нас всеми силами, на всем протяжении границы, потому что ее начали теснить на юг и на восток орды варваров, - тогда она перестала быть просто помехой. Чтобы отбить наступление, Империи пришлось напрячь все силы. О разделе и думать было нечего: чтобы выжить, надо было держаться вместе. И от этого мощь и величие Рима только укрепились. Пробка с громким хлопком вылетела из бутылки. - Ну вот, наконец-то! - воскликнул аббат. - Давай свой бокал. Не могу понять, почему мне всегда приходится столько возиться с пробкой. Другим стоит только чуть ее качнуть, и она вылетает сама. - Потому что ты неуклюжий, - сказал Харкорт. - И всегда был неуклюжий. Аббат наполнил бокал гостя, налил себе, поставил бутылку на стол поближе, чтобы далеко не тянуться, и откинулся в кресле. - Пожалуйста, воздай ему должное, - сказал он, поднимая бокал. - От того удивительного урожая уже почти ничего не осталось. Может, всего несколько бутылок, никак не больше чем полдюжины. А ведь подумать только - когда-то у нас его было целых пять бочек! Харкорт кивнул: - Да, помню. Ты уже рассказывал мне эту печальную историю, и не раз. Оно пропало во время набега. - Правильно. Мы лишились тогда почти всего, что у нас было. Нашего возлюбленного аббата зверски убили, множество достойных братьев погибло, а остальные разбежались и прятались по лесам. Все службы сожгли, аббатство разграбили, все, что было ценного, унесли. Скот и птицу или перебили, или угнали с собой, амбары и погреба опустошили - нам оставалось только умереть с голоду. Если бы не милосердная помощь замка... - Да, нам повезло, - прервал его Харкорт, понесенные аббатством потери Гай мог перечислять без конца. - Мы смогли их отогнать. - Да не просто отогнать, - возразил аббат. - Вы вселили в них страх Божий. С тех пор вот уже семь лет не было ни одного набега. Вы дали им урок, который они помнят и сейчас. Конечно, время от времени случаются мелкие вылазки, но их отбить нетрудно. Большей частью это маленький народец, они ведь вообще ничего не соображают. Эльфы, домовые, особенно феи - эти хуже всех. Вреда от них немного, но они всегда готовы сыграть какую-нибудь скверную шутку. Я убежден, что это из-за них у нас прошлой осенью прокис весь октябрьский эль. У нас хороший пивовар, он варит его уже много лет. Никогда не поверю, что это его вина. Феи всегда норовят нагадить исподтишка. Вчера я их видел, целую стаю, но они пролетели мимо. - Кстати, - сказал Харкорт, - мы всего час назад, или около того, когда возвращались с охоты, видели дракона. - Когда я слышу что-то о драконах, - сказал аббат, - я всякий раз вспоминаю, как вы с Хью пробовали одного поймать. - Ну, конечно, - ответил Харкорт. - К моему постоянному стыду, это помнят все, кого я знаю. Только никто не помнит, что нам с Хью тогда было всего-навсего по двенадцать лет и мы еще просто ничего не понимали. Этого драконенка мы нашли у подножья Драконова хребта - он выпал из гнезда и ковылял по земле. Взрослые драконы знали, что он выпал, и очень суетились вокруг, но не могли до него добраться, лес там слишком густой. Когда мы с Хью увидели этого птенца, у нас была только одна мысль - как здорово будет завести себе маленького ручного дракончика. Нам, конечно, и в голову не пришло подумать о том, что мы будем с ним делать, когда он подрастет. - Вы, кажется, попробовали его связать? - Ну да. Мы сбегали в замок, взяли две веревки и вернулись. Драконенок был еще там. Мы решили накинуть ему на шею две петли и таким способом его удерживать. Я свою петлю на него накинул, но склон был очень каменистый, Хью поскользнулся и упал, а петлю так и не накинул. Драконенок кинулся на нас, и тут мы поняли, что надо удирать. Веревки, конечно, побросали и все равно едва унесли ноги. Если бы не милость Господня, Хью ни за что бы не убежать от этого разъяренного дракончика. - Мой отец, да упокоится его душа в мире, чуть шкуру с Хью не спустил, когда об этом услышал. Я пытался его отговорить, твердил, что это просто шалость, что такое случается со всеми мальчишками, но он и слушать не хотел. Одной рукой сгреб Хью за шиворот, другой схватил палку... - Я думаю, больше всего деда разозлило то, что мы бросили веревки, - сказал Харкорт. - Он долго внушал мне, как трудно сейчас достать веревку, какой я бестолковый и как мало шансов, что из меня получится что-нибудь путное. К тому времени, как он выдохся, я уже чувствовал себя совершенным ничтожеством. По-моему, он хотел и меня высечь, но передумал. Лучше бы высек: это мне было бы легче, чем выслушивать все, что он наговорил. - Кстати, - заметил аббат, - я частенько подумывал, не летает ли до сих пор где-нибудь поблизости дракон с твоей веревкой на шее. - Я тоже об этом думал, - сказал Наскоро. - Давно уж я не видел драконов, - продолжал аббат. - Не могу сказать, чтобы я об этом жалел. Гнусные создания. И никакой управы на них нет. Свалится с неба, как камень на голову, ударит с лету - и тут же снова вверх, так что и оглянуться не успеешь. Сколько раз бывало - прилетит дракон, схватит корову и тащит. Мне всегда было так жалко бедное животное. Ведь драконы их не убивают, а уносят живыми. Помню, как-то один схватил сразу двух свиней, по одной в каждую лапу - это непростое дело, даже для дракона. Никогда не забуду, как они визжали. Свиньи вообще здоровы визжать, а эти две, когда болтались у дракона в когтях, должно быть, поставили рекорд - громче, наверное, никто никогда не визжал во всем крещеном мире. Я бежал за этим драконом, грозил ему кулаком и кричал всякие слова, которые теперь как духовное лицо и повторить не могу, потому что должен думать о душе. Но теперь драконов стало куда меньше. И вся Нечисть, что покрупнее, - тролли, великаны-людоеды и прочие - на нашем берегу тоже не показывается. Через реку перебираются разве что феи, да эльфы, да те из гоблинов, кто помельче, а с ними управиться легко. Только мороки много, а опасности на самом деле никакой. - Нечисть сейчас между двух огней, - сказал Харкорт. - К востоку и к северу от них - варвары, а к югу - наши легионы. Хотя не понимаю, чем страшны ей легионы, когда их отвели так далеко от границы - и здесь, и в других местах. Отвели, наверное, из каких-нибудь дурацких политических соображений. Я думаю, Нечисть боится нас, хоть это и трудно себе представить. Не только нас с вами, конечно, а всех, кто живет в укрепленных постах и замках вдоль реки. - Может быть, и так, - согласился аббат. - Семь лет назад они захватили наше аббатство - должен сказать, без особого труда, ведь редко кто из монахов умеет драться, - и еще несколько монастырей, и множество поместий, что были вовсе не укреплены или укреплены плохо, но замки - и те, что вверх по реке, и ниже - почти все устояли и задали им жару. Правда, Фонтен они все-таки взяли... Аббат внезапно умолк, и наступило неловкое молчание. Потом он сказал: - Прости меня, Чарлз. Мне не надо было это говорить. Такой уж у меня длинный язык, никак с ним не сладишь. - Ничего, - ответил Харкорт. - Воспоминания с годами тускнеют. Мне уже не больно. Свыкся. Хотя на самом деле это неправда, подумал он про себя. Это воспоминание с годами не потускнело, оно все еще причиняло ему боль, и свыкнуться с этим он не мог. Он все еще явственно представлял себе ее такой, какой видел в последний раз, в то майское утро, - пряди золотистых волос, падавшие ей на лицо от порыва весеннего ветерка, ее стройную фигурку на фоне голубого неба, когда она прощалась с ним, садясь на коня. Из-за того, что волосы, развевавшиеся по ветру, закрыли тогда ее лицо, он теперь не мог его припомнить. Когда-то он готов был поклясться, что никогда его не забудет, что для этого ему даже не нужно ее видеть, ведь ее черты навечно врезались ему в память. И все же с годами он их забыл. Может быть, время хочет таким способом помочь мне, подумал он. Но лучше бы оно не пыталось, "Элоиза! - сказал он про себя. - Если бы только я мог припомнить, если бы я мог снова представить себе твое лицо!.." Он знал, что это было смеющееся, радостное лицо, но не мог теперь вспомнить ни веселых морщинок, которые появлялись у нее вокруг глаз, когда она смеялась, ни очертаний ее улыбающихся губ. Аббат протянул бутылку, и Харкорт машинально подставил свой бокал. Аббат наполнил его, плеснул немного себе и снова откинулся в кресле. - Может быть, так оно и лучше, - продолжал он. - Это длится уже не одно столетие - ты сам говоришь, что начиная с четвертого века. На востоке и севере варвары, на западе и юге мы, а Нечисть посередине. И все качается туда-сюда, как маятник. Пятьсот с чем-то лет назад нечисть отступила - может быть, потому, что давление варваров ослабло, а Рим наступал. Рим тогда был силен, как никогда, это было время нашего недолгого Возрождения. Потом его слабые ростки погибли - может быть, причиной и стал новый натиск Нечисти, трудно сказать: возможно, они в любом случае не смогли бы выжить. Еще позже, без малого лет двести назад, варвары снова начали теснить Нечисть, и она, нуждаясь в жизненном пространстве, снова обрушилась на нас. Рим в это время был в упадке, его легионы откатились назад, а вместе с ними множество беженцев. После этого граница прошла по нашей реке, она и до сих пор здесь. Но я хочу сказать вот что - Нечисть все еще служит буфером между нами и варварами. И из двух зол Нечисть, возможно, меньшее. Мы ее знаем, поведение ее более или менее можем предвидеть. Пожалуй, для нас лучше, что на той стороне реки - Нечисть, а не варвары. - Ну, не знаю, - сказал Харкорт. - Варвары все-таки люди, и мы воевали бы с ними как с людьми - сталь против стали. А Нечисть - совсем другое дело. Она дерется зубами и когтями, она обдает тебя своим гнусным дыханием, она не признает никаких правил. И перебить ее не так просто - лезет и лезет. Я уже по горло сыт и Нечистью, и ее манерой драться. Аббат наклонился вперед. - В тот набег мы лишились многих достойнейших братьев и почти всего, что у нас было. Но есть очень странная вещь, она не дает мне покоя, когда я припоминаю все, что мы потеряли. Там была одна вещь, которая ничего особенного собой, конечно, не представляла. Может быть, ты ее помнишь. Маленькая стеклянная призма, в которой спрятана радуга. - Помню, - сказал Харкорт. - Мне ее показывали в детстве. По-моему, при этом был и ты с Хью. - Да, теперь и я вспомнил. Мы при этом были. - Кто то из монахов, не помню кто, привел нас в святилище и показал эту призму. Из окна под самым потолком падал луч света, и когда монах поднял призму, чтобы луч упал на нее, она вдруг засияла всеми цветами радуги. - Пустячок, конечно, - продолжал аббат. - Просто забавная игрушка. Хотя, если подумать, может быть, и не просто игрушка. А, например, произведение искусства. Ее сделал какой-то древний мастер. Одни говорили в Риме, другие - в Галлии. Вырезал из куска чистейшего хрусталя и отшлифовал по всем правилам. Скорее всего, это было много сотен лет назад - возможно, в тот краткий миг Возрождения. - Я часто думаю, - заметил Харкорт, - каким стал бы мир сейчас, если бы Возрождение тогда не заглохло под гнетом обстоятельств. Ведь именно тогда было построено это аббатство, тогда было возведено и создано множество вещей, которыми мы теперь заслуженно гордимся. Элоиза подарила мне часослов того времени - сейчас такую книгу никто бы не мог изготовить. - Знаю, и мне тоже очень жаль. Призма - всего лишь один маленький пример. Прежний аббат, тот, кого убили во время набега, как то сказал мне, что в ней воплощена точнейшая математика. Не буду делать вид, будто понял, о чем он говорил. Но это неважно. Все дело в том, что во время набега призма исчезла. Первое время я надеялся, что ее могли не заметить. Ну, может быть, кто-то из них и подобрал призму, но не догадался поднести к лучу света, чтобы увидеть ее во всем великолепии, и отшвырнул в сторону, как никому не нужную стекляшку. Однако сколько я ни искал, найти ее так и не смог. Теперь я убежден, что призму унесли. - Очень жаль. Она была такая красивая. - Легенда гласит, - продолжал аббат, - что существовала еще одна призма. Гораздо больше той, какая была у нас. Может быть, сделанная тем же древним мастером. И если верить легенде, одно время она принадлежала волшебнику по имени Лазандра. - Я слышал эту легенду, - подтвердил Харкорт. - Тогда ты знаешь и все остальное. - Только то, что в ту призму Лазандра будто бы заключил душу святого. Больше никаких подробностей я не знаю. - Остальные подробности, - сказал аббат, - если только это действительно подробности, а не просто перепутанные обрывки разных легенд, очень туманны. По-моему, в любой легенде всегда хватает всякой чепухи. Но эта история гласит, будто некий святой - имя его, к сожалению, затерялось во тьме веков - попытался изгнать Нечисть из мира сего. Но он что-то сделал не так, и сколько-то Нечисти здесь осталось. Кое-кого он не заметил. И те, кого он не заметил, сговорившись с волшебником Лазандрой, заманили его в ловушку и убили. Но прежде они заключили его душу в ту призму. Я пересказываю тебе только то, что читал в древних рукописях. - Ты хочешь сказать, что занимался изучением этой легенды? - Да там почти нечего изучать. Может быть, есть и еще что-то, но мне об этом ничего не известно. А на то, чтобы ею заинтересоваться, у меня была причина. - И что за причина? - Один слух. Даже меньше, чем слух, всего лишь намек. Будто бы Церковь каким-то образом сумела вырвать из рук Нечисти призму Лазандры и бережно хранила ее, окружив почитанием, но потом призма снова исчезла. Как исчезла - об этом ничего не сказано. - Скорее всего, это тоже не больше чем легенда. Их такое множество, что нельзя верить всему, что в них говорится. Очень может быть, что почти все они - всего лишь пустые россказни, которые кто-то с богатой фантазией сочинял от нечего делать. - Может быть, и так, - согласился аббат. - Ты прав. Но там есть еще и продолжение. Хочешь его услышать? - Конечно, хочу. - Наше аббатство построили твои предки, это ты, разумеется, знаешь. Но знаешь ли ты, что оно возведено на месте другого аббатства, куда более древнего, которое было заброшено задолго до того, как здесь поселился ваш род? В стенах нашего нынешнего здания все еще есть разрозненные камни из той постройки. - Я знал, что на этом месте раньше что-то стояло, Я только не знал, что это было аббатство. Не хочешь ли ты сказать... - Хочу. Это все тот же слух, вернее, намек. Там есть еще одна подробность. Будто бы призма Лазандры хранилась, окруженная почитанием, в том самом древнем и потом заброшенном аббатстве, на месте которого построено наше. - И ты этому веришь? - Стараюсь не верить. Убеждаю себя, что скорее всего почти все в этой истории выдумано. Но мне очень хочется поверить. Очень хочется, Чарлз. Кто-то громко постучал в дверь. - Войдите, - крикнул аббат. В дверях показался монах. Он сказал Харкорту: - Мой господин, тут пришла сирота, что живет в приемышах у мельника. - Иоланда, что ли? - спросил аббат. - Ну да, она самая, - ответил монах, пренебрежительно сморщив нос. - Она говорит, мой господин, что вернулся твой дядя Рауль. Глава 2. Харкорт вместе с аббатом, выбежавшим вслед за ним, поспешно обогнули здание аббатства и увидели в переднем дворе Иоланду - сироту, что жила в приемышах у мельника. Она стояла, окруженная толпой монахов, один из которых держал под уздцы коня Харкорта. - Что случилось? - спросил Харкорт Иоланду. - Ты говоришь, мой дядя вернулся? А почему эту весть принесла ты? Если мой дядя дома... - Он не дома, - ответила она. - Пока еще не дома. Он лежит в доме моего отца. - Лежит в доме твоего отца? - Он болен и слаб. Когда я уходила, он спал. Мать попробовала его покормить, но он заснул, не успев съесть ни кусочка. Тогда я побежала в замок - вместо отца, ты же знаешь, мой господин, что он хромой. - Знаю. - В замке мне сказали, что ты здесь. Я знала, что ты хотел бы как можно скорее услышать... - Да, да, - нетерпеливо прервал он. - Ты очень хорошо сделала. - Понадобится несколько человек, чтобы перенести его в замок, - продолжала она. - Твой дед сказал, что соберет их сколько нужно, чтобы тащить носилки вверх, на обрыв. Когда я уходила, он ужасно ругался, потому что все люди, оказывается, разошлись кто куда по разным делам и быстро собрать их невозможно. Монах, державший коня, подвел его к Харкорту. - Если ты собираешься спуститься оврагом к дому мельника, будь как можно осторожнее, - предупредил аббат. - Там есть тропа, но очень крутая и опасная. - Я знаю дорогу, - сказала Иоланда. - Я тебе покажу. Я могу сесть на коня сзади тебя. Харкорт впервые внимательно вгляделся в нее. На девушке был рваный плащ с капюшоном, накинутым на голову. Из-под капюшона выбивались льняные волосы и падали на худое, изможденное лицо с глазами василькового цента. Харкорт заметил, что руки у нее загрубевшие от тяжелого труда. Он и раньше мельком ее видел, знал, при каких загадочных обстоятельствах она здесь появилась, но до сих пор ему ни разу не представился случай разглядеть ее вблизи. - Ну ладно, - сказал Харкорт. - Садись сзади. Он прыгнул в седло, взял в одну руку поводья, а другую протянул Иоланде. Она крепко схватилась за нее, и он удивился, какая сильная хватка у девушки. Он потянул Иоланду вверх, она подпрыгнула и уселась верхом на круп коня. У стоявших вокруг монахов вырвался судорожный вздох. Харкорт причмокнул, понукая коня, и натянул поводья, готовясь спускаться по оврагу, который начинался сразу за аббатством. Повернувшись в седле, он помахал рукой аббату Гаю. Иоланда плотнее обхватила руками его талию. - Как тебе нравятся эти противные монахи? - спросила она. - Только чуть покажи им ногу... Харкорт усмехнулся. - Им такое в диковинку. Не нужно их за это осуждать. Тропа, которая вела к реке и к дому мельника, была крута и извилиста - она то и дело огибала огромные камни, которые в незапамятные времена отвалились от скал, стоявших по обе стороны. Местами она следовала по каменистому руслу ручья, где вода едва покрывала копыта коня, местами спускалась по крутому склону, где коню приходилось сползать, вытянув ноги. Кое-где тропа вообще исчезала, и Иоланде приходилось показывать, куда ехать. - Ты сказала, что мой дядя добрался до вашего дома, - сказал Харкорт. Откуда он пришел? - Он пришел по мосту. - Ты хочешь сказать, что он пришел с Брошенных Земель? - Похоже, что так, - ответила она. - Когда я его увидела, он шел по мосту к нашему берегу, с той стороны. Шел с трудом, я сначала подумала, что он пьяный. Раза два падал, но каждый раз вставал и, шатаясь, шел дальше. Как не стыдно так напиваться, подумала я. А потом мне пришло в голову, а что если он не пьяный? Что если он ранен или болен? Я позвала Жана, моего отца, и он прибежал, вернее приковылял, как мог. Мы вместе довели его до дома. Сначала отец даже его не узнал. Отец говорит, он очень постарел. Как только мы поняли, кто он, я сразу побежала с этой вестью в замок. - Он что-нибудь вам сказал? Он вообще что-нибудь говорил? - Только бормотал что-то, и все. Он был едва жив, держался только силой воли. Но он цел и невредим. Ран на нем нет, крови тоже. Я посмотрела. - Ты говоришь - он что-то бормотал. Значит, он пытался что-то сказать? - Не думаю. Просто бормотал что-то про себя. - И Жан сначала его не узнал? - У него седые волосы, - сказала она. - Когда Жан видел его в последний раз, они были черные, только чуть-чуть с проседью. Мне он показался совсем стариком. Да, дядя Рауль должен был постареть, подумал Харкорт. Уж очень долго он отсутствовал. Но Харкорт все еще помнил его необыкновенно моложавым, хотя и тогда он был уже не молод. Высокий, широкоплечий, стройный, он казался человеком совсем из другого мира, из далеких чужих краев. Сколько раз за это время он побывал дома? Харкорт попробовал припомнить и не смог. Должно быть, раз пять или шесть. Были случаи, когда Рауль возвращался побежденным, когда из его затей ничего не выходило. Но он никогда не держался как побежденный. Он всегда откровенно сознавался, что потерпел неудачу, хотя в чем именно, толком и не говорил. Но вел он себя так, будто эта неудача не имеет для него никакого значения. Наверное, временами этот странный непоседливый человек должен был испытывать разочарование или даже отчаяние, но он никогда в этом не сознавался, и не было случая, чтобы очередная неудача его остановила. Проходило несколько недель, самое большее - несколько месяцев, и он исчезал снова. Харкорт припомнил, что всегда можно было предсказать, когда дядя исчезнет. За несколько дней до этого его начинало одолевать беспокойство, он словно рвался с привязи, ему явно не терпелось пуститься в какую-нибудь новую авантюру, которую подсказывала его изобретательная фантазия. Были и такие случаи, когда он возвращался победителем - на великолепном коне в дорогой сбруе, пышно разряженным, с роскошными подарками всем и каждому. Но возвращался ли он с победой или с поражением, он никогда не говорил, что именно делал за время своего отсутствия. Он много о чем рассказывал, и по его рассказам нередко можно было догадаться, где он побывал, - во всяком случае, в какой части света, потому что в них никогда не было ни намека ни на какое определенное место. Родственники, конечно, не могли не размышлять о том, чего он не хотел говорить, но спрашивать его об этом никто не решался - может быть, потому, что все боялись услышать что-то позорное, чего им лучше не знать. Харкорт вспомнил, что был один многозначительный случай, когда дядя отвел его в сторону, чтобы никто не слышал, и заговорил с ним, совсем еще мальчишкой, как со взрослым. - Чарли, - сказал он, - нельзя ли мне взять на время в услужение твои глаза? Как ты думаешь, не мог бы ты по моей просьбе некоторое время присматривать, что происходит вокруг? Я, конечно, тоже буду настороже, но лучше, если нас будет двое. Все это напоминало какой-то заговор, в котором Харкорту предлагалось принять участие. От волнения у него перехватило дыхание, и мир показался ему намного интереснее. - Я, наверное, недолго здесь пробуду, - сказал дядя. - Но пока я здесь, я буду хорошо тебе платить - по золотому безанту за каждый день, когда ты будешь меня охранять. Ты должен смотреть, не появятся ли здесь два человека, которые будут путешествовать вместе. Возможно, они придут пешком. Их легко будет узнать, потому что один из них хромает. Скорее всего, они придут по верхней дороге. - Дядя Рауль, эти два человека гонятся за тобой? - Вполне возможно. - А если я их увижу, я должен скорее сказать тебе? - Именно так. Согласен? - Конечно, согласен. - И еще одно. Никому об этом не говори. Ни деду, ни матери, ни Шишковатому, никому. Согласен? Харкорт до сих пор помнил, с каким жаром он согласился и как они ударили по рукам. Он находился как раз в таком возрасте, когда нет ничего интереснее и увлекательнее, чем какая-нибудь тайна, а это была самая настоящая тайна, не то что мелкие, ничтожные секреты, которыми обычно ему приходилось довольствоваться. - Тогда вот тебе первая монета, - сказал ему дядя. - Смотри не потеряй. За каждый день, когда ты будешь держать ухо востро, тебе будет еще по такой же. Харкорт помнил, каким богачом себя вдруг почувствовал, - золотой безант был царской наградой, такие монеты здесь вообще мало кто видел. Он самым добросовестным образом держал ухо востро на протяжении пяти дней, после чего в этом уже не было необходимости, потому что на пятый день, глубокой ночью, дядя Рауль уехал, ни с кем не попрощавшись. Но все эти пять дней он давал Харкорту по безанту. Его отъезд в семье не обсуждался, потому что он всегда уезжал именно так. После того как дядя Рауль уехал, Харкорт больше не следил за тем, что происходит вокруг, хотя время от времени и присматривался. Но те два человека, к его большому разочарованию, так и не появились. Крутые склоны холмов вдоль реки заросли густым лесом, огромные деревья подступали вплотную к тропе, по которой ехали Харкорт с Иоландой. Их массивные корни цеплялись за самые незаметные трещины, лишь бы в них было немного земли. Все выступы скал покрывали заросли корявого можжевельника и карликовой березы. Иоланда показала на одно из деревьев, стоящих рядом с тропой. - Это мое дерево, - сказала она. - Жан обещал мне, что, когда у него будет время, он его срубит и спустит вниз, к мельнице. Это вишня. Харкорт усмехнулся - ему показалось забавным, какое значение она придает одному этому дереву из множества других и как уверенно утверждает, что оно принадлежит ей. - А зачем тебе эта вишня? - спросил он. - Вишневая древесина - самая лучшая для резных работ, - объяснила она. - Волокно у нее тонкое, она легко поддается резцу, но очень прочная, хорошо держит резьбу и прекрасно шлифуется. Я вырежу из нее что-нибудь для аббата Гая. Он говорил, что ему нужна фигура какого-то святого, я ее вырежу. - Какого святого? - спросил Харкорт. - Все святые на вид одинаковые, - сказала она. - У них суровые, торжественные лица и просторные одежды. Я сделаю ему святого, а уж он пусть назовет его как хочет. - Ты знаешь аббата? Тебе приходилось с ним разговаривать? - Я с ним знакома, но вижусь не очень часто. Как-то прошлой зимой он приходил на мельницу, чтобы договориться с Жаном о каком-то деле, и увидел мои резные фигурки. Тогда он и попросил меня вырезать для него святого. - Мне давно говорили, что ты занимаешься резьбой. Часто ты это делаешь? - Почти каждый день. Отец построил сарай, чтобы мне было где работать и чтобы мои фигурки были защищены от непогоды. - Это замечательный дар, - сказал Харкорт. - Ты где-нибудь училась такому ремеслу? - Нигде не училась, и никто меня не учил. Кто станет меня учить? Я просто чувствую, как надо сделать. В куске дерева, там, внутри, я вижу фигурку, которая рвется наружу, и помогаю ей освободиться. Или пытаюсь помочь. Будь у меня инструменты получше, у меня бы лучше и выходило. Но у меня только те инструменты, которые сделал мне Жан. Странная девушка, подумал Харкорт. Очень странная. Сирота, родителей которой никто не знал, она в один прекрасный день просто явилась на мельницу неизвестно откуда, и мельник с женой решили ее приютить. Ей повезло, что она пришла на мельницу, потому что мельник и его жена давно хотели иметь ребенка. За несколько лет до этого у них родился сын, но он скоро умер от какой-то болезни, а больше детей у них не было, хотя они очень об этом мечтали. Харкорт припомнил, как однажды, сидя на лавочке у мельницы и глядя, как мимо бежит река, мельник рассказал ему, как это случилось. - Ты можешь вообразить себе наше удивление, мой господин, - говорил мельник, - когда в одно прекрасное утро, в октябре, мы увидели Иоланду - она сидела на пороге дома и играла с нашим котенком. Ей было лет семь или восемь. Мы и представления не имели, откуда она взялась, а сама она объяснить не могла. Мы были рады, что она у нас появилась, и взяли ее в дом, хотя все время боялись, что кто-нибудь за ней придет. Мы пытались что-нибудь про нее разузнать, но ни у кого как будто дети не пропадали. И с тех пор она живет у нас. Она стала нам дочерью. Харкорт вспомнил, что он тогда спросил: - И вы до сих пор не знаете, откуда она? - Точно не знаем, - ответил ему мельник, - но очень может быть, что с Брошенных Земель. Вы ведь знаете, там еще остались люди, хоть и немного. Должно быть, кто-нибудь перевел ее через мост под покровом ночи. Чтобы вызволить оттуда. - У вас есть какие-нибудь основания так думать? - Нет, - ответил мельник. - Просто такая мысль пришла нам в голову. Тропа понемногу становилась все более отлогой. Оглянувшись назад, Харкорт увидел поднимающийся ввысь голый известковый обрыв, с которого они спустились. Снизу доносился приглушенный шум большой бурной реки. Впереди, за деревьями, виднелся мост - прочное сооружение из толстых бревен, покоившихся на огромных каменных устоях. Его возвел какой-то давно забытый легион, стоявший здесь лагерем в те дни, когда вокруг были лишь непроходимые глухие дебри. При мысли об этом Харкорт, к собственному немалому удивлению, машинально поднял вверх руку, отдавая древним строителям дань молчаливого уважения. Глава 3. В доме мельника, на кухне, лежал на соломенной подстилке дядя Рауль, укрытый до самого подбородка овчиной. У него были совсем седые волосы и борода и исхудалое лицо, похожее на череп, туго обтянутый кожей. Он спал, и веки его были как тонкие листки пергамента. - С тех пор как Жан его принес, он так и лежит, - сказала жена мельника. - Никогда еще не видела такого измученного человека. Я хотела было дать ему бульону, велела Жану его подержать, но он так и заснул с ложкой во рту. - А где сейчас Жан? - Пошел наверх - посмотреть, не надо ли чем помочь. Я уговаривала его не ходить, уж очень тропа крутая. Разве вы его не встретили? - Нет, - сказал Харкорт. - Наверное, он пошел другой тропой, что ведет к замку, а мы ехали из аббатства. Иоланда узнала, что я там, и прибежала мне сказать. Дедушка пришлет людей, чтобы перенести его домой. - Можно и здесь его оставить, - сказала жена мельника. - Хлопот с ним не так уж много, а будить его просто грех. Пусть отдохнет. Бедняга, ему, видно, сильно досталось. - Спасибо, - ответил Харкорт, - но там, в замке, его ждет дедушка. Он, наверное, и не надеялся когда-нибудь повидать дядю Рауля: столько времени от него не было вестей. Хотя, если вспомнить, он никогда не давал о себе знать, когда уезжал. Старику, должно быть, не терпится снова его увидеть. И матери тоже. Она сейчас, скорее всего, хлопочет изо всех сил, чтобы приготовить ему комнату и настряпать еды по его вкусу... - Матушка по-прежнему в добром здравии? - спросила жена мельника. - И старый господин тоже? Вы всегда были так добры к нам. Помню, твой дедушка сразу предупредил нас, когда из-за реки пришла Нечисть. Только потому мы и успели вовремя укрыться в замке... - Если Жан и был нам чем-то обязан за это предупреждение, он уплатил свой долг сполна, - прервал ее Харкорт. - Он храбро бился на стенах. Там его и ранили. Нам не хватало таких людей, как он. К ним подошла Иоланда с высокой кружкой в руке. - Прошу тебя, мой господин, - сказала она, - выпей глоток нашего зля, хоть он и не ахти как хорош. - Почему не ахти как хорош? - отозвался Харкорт. - Если память мне не изменяет, эль у Жана всегда получается замечательный. Он взял кружку и поднес к губам. Эль был действительно замечательный. Харкорт внимательно посмотрел на дядю, который спал, что-то бормоча во сне и шевеля пальцами. - У нас есть время, пока не придут люди из замка, - сказал Харкорт Иоланде. - Ты не покажешь мне свои работы? - Это будет для меня большая честь, мой господин, - ответила она. Харкорт допил эль, поставил кружку на стол и вышел вслед за Иоландой. Солнце, клонившееся к западу, светило тепло и ласково. Его лучи играли на поверхности реки, которая бурным потоком неслась мимо, приговаривая что-то низким, уверенным голосом, какой всегда бывает у больших рек. Едва заметный тонкий аромат диких лесных цветов, которыми были усеяны тенистые места под деревьями, плыл над поляной, где стояла мельница и домик мельника. Приятное место, подумал Харкорт. Хорошо бы побыть здесь некоторое время - полюбоваться на реку, послушать, как она шумит, насладиться этим цветочным ароматом. Иоланда повела его за мельницу, к сарайчику, который стоял поодаль, ниже по реке. Его стена, обращенная на юг, была доведена только до половины высоты, чтобы внутрь проникало побольше света. - Вот этот широкий карниз, - сказала Иоланда, - для того, чтобы туда не попадал дождь, а здесь проходит воздух, чтобы дерево лучше сохло. Она открыта дверь и, отступив в сторону, жестом пригласила Харкорта войти. Он перешагнул через порог и замер от удивления. Вдоль стены сарая стояло множество прислоненных к ней резных фигур во весь рост - одни были еще недоделаны, другие показались ему вполне законченными. На полках теснились деревянные головы - и человеческие, и изображавшие каких-то неизвестных ему чудищ. Были там и не только головы: вырезанная на доске роза, обвитая виноградной лозой, несколько лошадок, кошка с котятами, вол, запряженный в повозку, и человек, погоняющий вола. Но больше всего было голов. - Подходящее дерево найти не так просто, - сказала Иоланда. - У каждой породы свои причуды. Лучше всего вишня и орех, только хорошие ореховые деревья попадаются редко. Дуба здесь много, но дуб трудно обрабатывать, и он крошится. Годится и мягкая древесина, но она плохо принимает полировку. На одной из полок в углу стояла горгулья, такая безобразная и страшная на вид, что казалась почти прекрасной. У нее была огромная клыкастая пасть, занимавшая полморды, дряблые толстые губы, раздутые ноздри и уши, как у нетопыря. - Одного я не могу понять, - сказал Харкорт. - Как ты ухитряешься выдумывать такие фигуры? Вот эту горгулью, например. - В аббатстве есть каменные горгульи, - отвечала она. - Аббат Гай позволил мне разглядеть их как следует. Там кое-где есть и другие фигуры, их там много. - Наверное, есть, - сказал Харкорт. - Я об этом как-то не подумал. Должно быть, просто никогда не обращал на них внимания. - Я их рассматриваю, - продолжала Иоланда, - и запоминаю. А потом сама кое-что в них меняю. Я хочу, чтобы они были как живые. Как настоящие. Вон та горгулья, на которую вы смотрите, - это ведь чудовище, но я старалась, чтобы оно жило и дышало. Пока я ее вырезала, я разговаривала с ней и воображала, будто она мне отвечает. И старалась сделать так, чтобы было похоже, будто она может отвечать. В дверь заглянула жена мельника. - Твой дядя проснулся, - сказала она. - Пытается что-то сказать. Выговорил несколько слов, только так неразборчиво, что я ничего не поняла. - Иду, - сказал Харкорт, шагнув к двери. На кухне он опустился на колени рядом с подстилкой. - Дядя Рауль, - позвал он. Тот открыл глаза. - Чарли? Чарли, это ты? - Я, дядя. Я пришел, чтобы забрать тебя домой. Дедушка в замке, он тебя ждет. - Где я, Чарли? - На мельнице. У Жана-мельника. - Значит, я на нашем берегу? - Конечно. Тебе нечего опасаться. - Я уже не на Брошенных Землях? Харкорт молча кивнул. - Хорошо, - сказал дядя. - Очень хорошо. Наконец-то я в безопасности. - Мы перенесем тебя наверх, в замок. Рауль схватил Харкорта за руку своими высохшими пальцами, похожими на когти. - Чарли, - прошептал он. - Чарли, я нашел ее! Харкорт наклонился к нему. - Не волнуйся, - сказал он. - Не старайся мне сейчас все рассказать. Потом расскажешь. - Я нашел ее, только не мог до нее добраться. Слишком их было много. Но я знаю, где она. Я знаю, что она существует. Это не просто легенда. Не просто дурацкие россказни. - О чем ты, дядя? - О призме, - прошептал дядя. - О призме Лазандры. - О той, в которой... - О той самой, - сказал дядя. - В которой заключена душа святого. - Но, дядя... - Говорю тебе, что знаю, где она. Я чуть-чуть до нее не добрался. Я был в том месте, где она лежит. Еще немного, и я бы мог ее... - Пока забудь об этом, - прервал его Харкорт немного резче, чем хотел. - Не будем об этом сейчас говорить. Сначала нужно доставить тебя домой. В дверях послышался голос жены мельника: - Вон идут люди из замка. Они спускаются по тропе. Глава 4. До верхнего конца тропы было еще далеко, когда Харкорт услышал приглушенное звяканье оружия и громкие голоса. Он выехал из оврага и остановил коня, увидев, что у ворот замка толпится множество вооруженных людей. Это были римские легионеры в своей походной форме. Шлемы, панцири и поножи сверкали в лучах вечернего солнца, за плечами у каждого висел пилум - тяжелое двухметровое метательное копье. Острые наконечники пилумов частоколом торчали над неровными рядами легионеров, которые под окрики офицеров строились в походный порядок. Навстречу Харкорту выехал на коне центурион в шлеме с развевающимися алыми перьями. Подъехав, он отсалютовал, небрежно подняв руку. Харкорт ответил таким же небрежным приветствием. - Нам сказали, что вы поднимаетесь по тропе с больным на носилках, - сказал центурион. - Мы ждали, пока тропа не освободится - говорят, она узкая и крутая. Вы ведь Харкорт? - Чарлз Харкорт к вашим услугам, сэр. А вы кто? - Делим Аполлинарий Валентуриан, командир роты в этой когорте. Скажу вам откровенно, у нас большой некомплект. Это называется когорта, но на самом деле половины солдат в ней не хватает. В нашем легионе теперь постоянно так - все делается наполовину. - Положение везде нелегкое, - сказал Харкорт. - Что верно, то верно, - отозвался Децим. - Особенно в Риме. Император у нас безмозглый идиот, а вместо папы, если верить слухам, - какая-то баба. - Я об этом ничего не слыхал, - сказал встревоженный Харкорт. - Это самая свежая новость, - ответил центурион. - К тому времени, как она дойдет до нас по обычным каналам, она может уже устареть: новости безнадежно опаздывают. Коммуникации повсюду разрушены, никто не знает, что происходит. Харкорт хотел расспросить подробнее про женщину-папу, но не решился, опасаясь, что это окажется просто скверной шуткой. Что до безмозглого идиота на императорском троне, то это сообщение его не особенно взволновало: безмозглые идиоты оказывались во главе Империи и раньше, в этом не было ничего нового. - Вы патрулируете границу? - спросил он центуриона. - Не просто патрулируем, - ответил тот. - Нас послали провести рекогносцировку на Брошенных Землях. Ходят слухи, что варвары напирают и Нечисть волнуется. Если это правда, то может случиться все что угодно. Мы не знаем, выстоит ли Нечисть против варваров. Если не выстоит, то неизвестно, чем это кончится. - Маловато у вас сил для такого поручения, - заметил Харкорт. - Вы говорите, неполная когорта? - Посмотрите сами - похоже это на когорту? - Не очень. Но люди как будто боевые. - Отборные мерзавцы, - с гордостью сказал центурион. - самые отъявленные головорезы. Хорошо знают, что такое граница, и спуску никому не дают. - Ну, в конце концов, это только рекогносцировка. Вы ведь не станете ввязываться в бой. - Если все сделать как надо, то так и должно быть, - ответил центурион. - Туда и сразу же обратно, как только прояснится ситуация. Только наш трибун ни за что не даст нам сделать все как надо. Он рвется к славе. Очень может быть, что живыми мы не вернемся. - Последние несколько лет здесь тихо, - сказал Харкорт. - Со времени последнего большого набега нас не беспокоили. Я все думал... Может быть, вы мне сможете ответить. Когда в тот раз Нечисть навалилась на нас всей своей силой и мы бились с ней не на живот, а на смерть, - где тогда был ваш легион? Это было больное место Харкорта, которое давно не давало ему покоя. - Спокойно сидел в лагере, - сказал Децим. - И двинулся бы только в том случае, если бы вы не устояли. - Мы-то устояли, - заметил Харкорт. - Мы отогнали их за реку по всей границе. - Вы говорите, что в последнее время здесь тихо. Очень надеюсь, что так оно и есть, - сказал центурион. - Может быть, они на нас не полезут. Но заранее ничего сказать нельзя. А вон, кажется, и ваши люди. Харкорт повернулся в седле. - Да, это они, - подтвердил он. - Сейчас освободят тропу, и вы сможете двинуться. Спасибо, что подождали. Если бы мы встретились, неразбериха была бы страшная. По крутому подъему, которым заканчивалась тропа, поднимались шесть человек с носилками. За ними шли еще шестеро, готовые их сменить. - Это мой дядя, - сказал Харкорт. - Он заболел. - Мне уже говорили в замке. Желаю ему скорее поправиться. Больше ничего Харкорт объяснять не стал, а центурион ни о чем не спрашивал. Очевидно, дед ему ничего не сказал, подумал Харкорт. Узнай центурион, что Рауль вернулся с Брошенных Земель, расспросам не было бы конца. Люди с носилками прошли мимо, направляясь к замку. - Мы должны переправиться через реку до темноты, - сказал центурион. - Насколько я понимаю, мост в хорошем состоянии? - В отличном, - ответил Харкорт, стараясь, чтобы в его голосе не слишком явно прозвучала гордость. Поддерживать мост в хорошем состоянии было на протяжении многих лет обязанностью его рода, и она всегда выполнялась свято. Других мостов поблизости не было - ни выше по реке, ни ниже. Центурион повернул коня, поднял руку и, выкрикнув команду, опустил ее. Первая рота колонной по двое двинулась вперед, мерно бряцая оружием. За ротой ехали две повозки, запряженные волами и нагруженные припасами, а за ними шла вся когорта. Децим с Харкортом, сидя на конях, смотрели на проходящих мимо солдат. - Не слишком четко маршируют, - сказал центурион. - Разгильдяи порядочные. Но необязательно хорошо маршировать, чтобы быть хорошим солдатом. Эти - из лучших. Прирожденные головорезы, им только и нужно что мясо, выпивка и бабы. Это было видно сразу. Харкорт в жизни еще не встречал такого сброда. "Отборные мерзавцы", - сказал центурион и был совершенно прав. Стая голодных волков. - Поосторожнее с повозками на спуске, - предупредил Харкорт центуриона. - Там есть очень крутые места. - Ничего, как-нибудь спустимся, - небрежно ответил центурион. Харкорт оглянулся через плечо и увидел, что процессия, которая несла его дядю, уже входит по подъемному мосту во двор замка. Римлянин протянул ему руку. - Надеюсь, еще увидимся, - сказал он. - Может быть, если на обратном пути мы будем снова проходить здесь... - Обязательно сделайте у нас остановку. - Харкорт пожал ему руку. - Выпьем вместе. Он неподвижно сидел в седле, пока римлянин не скрылся в овраге. Потом повернул коня и медленно поехал к воротам замка. При виде двух его приземистых башен Харкорт снова вспомнил, как тогда, семь лет назад, они отбивали наседающую Нечисть. И тут же ему почему-то вспомнилось еще кое-что. В то время в замке жил свой чародей, который после того, как все кончилось, объявил, что победа одержана только благодаря ему. Теперь собственного чародея в замке не было. Ну и обойдемся, подумал Харкорт. Того чародея дед после окончания осады выгнал вон. "Терпеть не могу этого мошенника, - заявил он. - Пока мы все, не щадя жизни, бились на стенах, он в своих покоях хныкал, жег какую-то вонючую дрянь и бормотал про себя всякую чушь. Силой наших собственных рук, верностью клинков и меткостью стрел мы прогнали врагов, а как только опасность миновала, этот обманщик выползает из своей конуры и приписывает себе все лавры. Пока я жив, в этом замке не будет никаких чародеев!" Шишковатый тогда пробовал переубедить деда. "Согласен, - говорил он, - тот, которого ты прогнал, отъявленный мошенник. Но неужели ты, дружище, считаешь, что это разумно - осуждать всех чародеев сразу? Никогда неизвестно, когда они могут пригодиться. Может быть, теперь, когда ты избавился от этого, и правильно сделал, нам надо поискать другого, получше?" Но старик не унимался. "Все чародеи шарлатаны", - заявил он. На том дело и кончилось, и больше в замке своего чародея не было. Глава 5. В большом зале замка сидели у огня дед Харкорта и Шишковатый. С ними, развалившись на скамье и прислонившись к стене, сидел и аббат Гай. Его сутана была подвернута, мускулистые грязные ноги вытянуты вперед. В камине весело горел огонь, и в огромном каменном дымоходе слышалось урчанье, словно в горле у спящего пса. - Как только я увидел легионеров, - рассказывал аббат Харкорту, - я сразу прибежал сюда узнать, не нужно ли чем-нибудь помочь. Харкорт кивнул, соглашаясь, хотя прекрасно знал, что аббат не думал ни о какой помощи, а прибежал из любопытства, потому что никогда не мог удержаться от того, чтобы не сунуть нос во все, что происходит вокруг. - А когда твой высокоуважаемый предок, - продолжал аббат елейным тоном, - предложил остаться на ужин, я с радостью принял приглашение. На мой взгляд, нет ничего вкуснее хорошо зажаренного, сочного кабана. Позади них слуги хлопотали у стола, раскладывая доски для нарезания хлеба и ножи, расставляя кружки и зажигая свечи. Шишковатый встал и подошел к камину. Он стоял спиной к огню в одной белой набедренной повязке, плотный, массивный, весь покрытый бурой шерстью, как медведь, у которого только что кончилась весенняя линька. Харкорт вдруг осознал, что это не человек, а совсем иное существо, чуждое всему человеческому. За много лет Харкорт привык к мысли, что Шишковатый - друг и неразлучный спутник деда, и хотя всегда знал, что он на самом деле не человек, тем не менее воспринимал его как существо, ничем не уступающее человеку, и больше об этом не задумывался. "Почему же я только сейчас вдруг увидел, кто он такой на самом деле?" - подумал Харкорт. В том, что его называли Шишковатым, не было ничего удивительного: он действительно был какой-то шишковатый. Его массивные плечи были устроены иначе, чем у человека, голова не возвышалась над ними, а выдавалась вперед, и шеи, можно сказать, не было совсем. Руки у него были куда длиннее человеческих, а ноги - кривые, как будто он сидит верхом на чем-то круглом. Сейчас, когда Харкорт впервые увидел - а вернее, впервые осознал - эти отличия, ему стало не по себе. Потому что он любил Шишковатого, любил уже теперь, несмотря на эти отличия. Когда он был еще младенцем, Шишковатый качал его у себя на коленке, а когда подрос - гулял с ним, показывая ему всевозможные чудеса природы. Шишковатый выискивал для него птичьи гнезда, которых он сам ни за что бы не смог найти, и объяснял, как их искать. Шишковатый говорил ему, как называются разные дикорастущие травы, которые он до этого считал ничем не примечательными, и объяснял, что вот этот корешок помогает при такой-то болезни, а горький навар из этих вот листьев - при другой. Шишковатый находил для него лисьи норы и барсучьи логовища. И насколько Харкорт мог припомнить, рассказы Шишковатого, как ничьи другие, неизменно оставляли у него ощущение, будто все, что он слышит, необычайно важно. Загулявшись, они усаживались где-нибудь под деревом, и Шишковатый сочинял для него длинные истории, такие складные, что он верил каждому их слову и многие помнил до сих пор. - Как бы ты ни мечтал приняться за кабана, придется тебе потерпеть, - проворчал дед, обращаясь к аббату. - Смотри, как бы тебе не помереть с голоду, не дождавшись. Сколько живу на свете, не видал здесь такого переполоха. Женщины уложили моего блудного сына в самую лучшую кровать и теперь только и делают, что бегают пичкать его горячим вином с пряностями, кормить всевозможными лакомствами, подержать его за руку и попричитать над ним. Просто смотреть тошно. - А как он себя чувствует? - спросил Харкорт. - Нет у него никакой особой хвори, которую нельзя было бы вылечить двенадцатью часами крепкого сна, но они так пристают к нему со своими заботами, что он не может глаз сомкнуть. Твоя мать - прекрасная женщина, но иногда она бывает уж чересчур усердна. Видя своего деда в таком настроении, Харкорт понял, что расспрашивать про дядю дальше нет никакого смысла. - А что нужно было у нас римлянам? - спросил он. - Или просто заглянули мимоходом? - Римляне никогда не заглядывают просто мимоходом, - сказал дед. - Им много чего было нужно. Для коней - овса, а для людей - окороков, и солонины, и колбас, и вообще всего, на что они только смогли наложить лапу. Они нагрузили свои две повозки до того, что оси стали трещать. И за все дали мне расписку - не знаю, какой от нее толк. - Может быть, придется ехать в Рим, чтобы по ней получить что полагается, - сказал аббат, - Или, по крайней мере, в ближайший лагерь легиона, где бы он ни был. Слава Господу нашему, что они миновали аббатство. - Они прекрасно знают, что у аббатов много не выпросить, - сердито возразил старик. - И что мне как верному гражданину Империи некуда будет деться и придется дать им все, что попросят. - Сдается мне, - заметил Шишковатый, - что уж слишком дорого обходится тебе твое гражданство, а толку от него в конечном счете никакого. Старик, ничего не ответив, спросил Харкорта: - Рауль говорил тебе, в чем там было дело? - Совсем немного, Даже очень мало, Он пытался что-то мне сказать, но я не дал. Он сказал, что нашел призму Лазандры. Аббат мгновенно сел прямо, словно его подбросило. - Призму? - воскликнул он. - Ту самую, о которой мы с тобой сегодня говорили? - Ту самую, - подтвердил Харкорт, - В которой, как говорят, заключена душа святого. Дед сразу взял быка за рога: - Он ее привез? - Нет. Он знает только, где она. - Вечно он чего-то ищет, - недовольно сказал старик. - Никак не уймется. Не успеет вернуться после одной сумасбродной затеи, как уже задумывает следующую. - Но ты ведь рад, что он вернулся. - Конечно, рад. Он мой единственный сын. Он и твоя мать - вот и все мои дети. Во всяком случае, о других мне ничего не известно. - Если Рауль прав... - начал было аббат. - Когда речь идет о таких серьезных делах, - сказал старик, - мой сын никогда не врет. Он невозможно привирает в своих рассказах, чтобы они были поинтереснее, но если он говорит, что видел что-то, значит, на самом деле видел, можете быть уверены. Если он говорит, что знает, где призма, значит, она там. Аббат поспешил исправить свою ошибку. - Конечно, но всякой легенде можно верить, но если правдивый человек клянется, что видел главный предмет, о котором говорится в легенде, то это, значит, уже не просто легенда. - Дядя так и сказал, - подтвердил Харкорт - Он сказал, что это уже больше не легенда. Что он знает - призма существует. И знает, где она. - На Брошенных Землях? - спросил Шишковатый. - Видимо, да. Он ведь оттуда пришел. Сказал, что не смог до нее добраться, потому что их было слишком много. Только не сказал кого. - Ну ладно, - сказал дед Харкорта, - он сможет подробнее рассказать нам все потом. Сейчас парню надо деть как следует отдохнуть, а не приставать к нему каждую минуту. - Но если она действительно существует, - воскликнул аббат. - Если мы знаем, что она существует, то, значит... - Мы теперь знаем, что она существует, - перебил его дед. - И все тут. Теперь мы можем успокоиться и... - Но в ней заключена благословенная душа святого, и она находится в лапах у Нечисти. - По-моему, если уж душа заключена в призме, то ей должно быть довольно-таки безразлично, в чьих лапах находиться. - Нет, не безразлично, - возразил аббат. - Душа не должна быть в лапах у Нечисти. Она должна находиться среди самых священных для христиан реликвий. Она должна пребывать в лоне Церкви, окруженная благоговейным почитанием, хранимая от всевозможных бед до тех пор, пока в самый последний день она не обретет свободу и не отправится на небо. - Я полагаю, - сухо заметил Шишковатый, - что ты был бы не прочь приютить ее на освященной земле своего аббатства? - Разумеется, - ответил аббат, не замечая подвоха. - И ты не боишься, что аббатство, где хранится такая реликвия, станет самым знаменитым во всей Империи? - Аларих, - строго сказал Шишковатому дед Харкорта, - это недостойный намек. Я уверен, что аббат... Он не закончил фразу, потому что в это время на верхней площадке широкой лестницы, которая спускалась в зал, появилась мать Харкорта в сопровождении своих камеристок. Почти в ту же минуту под торжественные звуки труб на стол принесли жареного кабана - во рту у него было яблоко, а на голове венок из молодых побегов падуба. Глава 6. Было уже поздно, когда Харкорт наконец отправился к себе в спальню. За столом весь вечер бурно веселились. Особенно разговорчива была мать, обрадованная возвращением брата под семейный кров. Дед сидел во главе стола необычно молчаливый, только неразборчиво что-то ворчал, когда к нему обращались, и пил больше, чем всегда. Аббат тоже говорил очень мало, что было на него совсем непохоже. Впрочем, этому удивляться не приходилось: большую часть времени он сидел с набитым ртом и разговаривать просто не мог. Кабан оказался хорош, и аббат отдал ему должное: борода его в отсветах свечей блестела от стекавшего по ней жира. Тем не менее все остальные, следуя примеру хозяйки, оживленно болтали, и вечер прошел необычайно весело. Добравшись до своей спальни, Харкорт обнаружил, что спать ему совершенно не хочется, и долго расхаживал по комнате, пытаясь понять, что его так обеспокоило. Дело было, конечно, в том, что говорил днем аббат Гай про падение замка Фонтен. Услышав его неосторожные слова, Харкорт был слишком потрясен, чтобы проявить свои чувства, и еще несколько часов вел себя так, будто ничего не было сказано, но это был для него тяжелый удар. Все прошедшие годы родные старались в его присутствии не упоминать о трагедии, за что он был им от души благодарен: их молчание, конечно, в какой-то степени помогало ему обо всем забыть. И только теперь его друг, увлекшись собственным красноречием, напомнил ему о событии, которое он пытался изгнать из памяти. Временами ему казалось, что все уже почти совсем забыто, но на самом деле воспоминание об Элоизе по-прежнему таилось в глубинах его сознания. Харкорт перестал шагать по комнате и в нерешительности остановился, глядя на стоящую в углу конторку. Он поднял ее крышку, подвинул стул и поставил на конторку свечу. Потом он присел на стул, выдвинул один из ящиков, достал ключ и отпер другой ящик, нижний слева. Сунув руку в ящик, он нащупал книгу. Он нашел ее сразу, потому что точно знал, где она лежит. Положив книгу на конторку, он раскрыл ее и придвинул поближе свечу. Свет упал на яркие, четкие рисунки, узоры на полях, замысловатые буквицы. Он глядел на них, затаив дыхание: все это было намного красивее, чем ему помнилось. Не сводя глаз со страницы, на которой была раскрыта книга, он пытался вернуть ощущение нежности - той нежности, которую давным-давно, много лет назад, испытывал к Элоизе. Не жалости к самому себе, не печали утраты, не горя, а только нежности и любви. Но нежность не возвращалась. Слишком много прошло времени, подумал он. Все это в далеком прошлом. Книга была древняя - ее возраст насчитывал, быть может, не одну сотню лет. Она появилась в те забытые теперь времена Возрождения, когда люди после долгих веков мрака вновь обрели способность видеть красоту в своих мыслях и чувствах. На протяжении многих лет книга принадлежала семье Элоизы - к ней она перешла от покойной бабушки. А Элоиза подарила книгу ему. Подарок выглядел довольно неожиданным: кто бы мог подумать, что Чарлз способен оценить прелесть часослова? Никто, кроме Элоизы, - она предвидела это и подарила свое фамильное сокровище тому, кого любила и кто любил ее. Он попытался припомнить, что сказала она ему, когда сделала этот подарок, что они сказали тогда друг другу, но ничего вспомнить не смог: все ушло в прошлое, все было стерто горем и отчаянием. Сидя глухой ночью за конторкой, он наконец понял, чего стоило ему это горе. Когда-то эту книгу держала в руках Элоиза, эти страницы переворачивали ее пальцы, то, что сейчас видит он, видели ее глаза. Она много лет бережно хранила книгу - а как же иначе, ведь книгу много столетий берегла ее семья, - а потом подарила книгу ему. Элоиза, чье лицо он уже не мог вызвать в памяти и помнил только, что вокруг ее глаз набегали веселые морщинки, когда она смеялась. Он долго сидел, разглядывая книгу. На изящных миниатюрах были изображены крестьяне - одни пасли свиней, другие, забравшись на яблоню, собирали яблоки, третьи укладывали в копны хлеб, который тут же, рядом, убирали косари, а вдали виднелись смутные очертания замка с изящными шпилями, высокими башнями и маленькими башенками на стенах - замка, совсем не похожего на тот, в каком жил его род. В те времена, когда были сделаны эти рисунки, люди смотрели на мир совсем другими глазами, и сам мир был светлее, а люди в нем - счастливее. Может быть, Элоиза думала, что они двое, если достанутся друг другу, тоже смогут видеть мир таким, каким видел его тот древний художник, который нарисовал свинопасов и крестьян, собирающих яблоки. Харкорт еще долго сидел за конторкой при мерцающем свете свечи, глядя в книгу, но не видя ее, а пытаясь увидеть все то, что стояло за ней, снова ощутить все то, что она для него значила. В конце концов он закрыл книгу, положил в ящик, запер и спрятал ключ. Все не так, подумал он. Ничего не получается. Память изменила ему, он ничего не мог припомнить. Ушло то живое, острое чувство любви, что испытывали они оба. Слишком долго он предавался горю. Встав из-за конторки, он подошел к шкафу, стоявшему у стены, достал длинный плащ и накинул на плечи. В большом зале он повстречал мать, которая, как всегда, обходила на ночь дом, проверяя, все ли улеглись, Сколько он мог припомнить, она делала это каждый вечер. - Чарлз, - сказала она укоризненно, - тебе бы надо быть уже в постели и крепко спать. День выдался нелегкий. - Я хочу только пройтись, подышать воздухом. - Ты точь-в-точь как твой отец - он всегда был такой замкнутый, задумчивый, никто его не мог понять. Даже я хоть и любила его, а не понимала. Не знаю, понимал ли он сам себя. Может быть, я не могла его понять потому, что мы были совсем разные: он родом с сурового севера, а я - из южной Галлии, страны теплой, доброй и, я бы сказала, цивилизованной, не то что эта. Хотя если говорить по совести, то я была счастлива, что он взял меня с собой сюда. Я была готова ехать с ним куда угодно. Куда бы он ни отправился, я последовала бы за ним. Ты совсем как он, Чарлз, и берегись, чтобы тебя тоже не одолела хандра. В первый раз за многие годы она заговорила с ним об отце, хотя он был убежден, что за это время не прошло и дня, чтобы она о нем не подумала. Харкорт отца совсем не помнил. Меньше чем через год после его рождения отец был убит на охоте - стрела пронзила ему горло. Никто никогда не разговаривал с Харкортом на эту тему, но сам он часто думал, не был ли отец из тех людей, у кого есть враги, способные убить человека стрелой в горло. Но каков бы ни был отец, теперь он покоился в аббатстве, рядом со своим отцом, и с отцом его отца, и со всеми остальными Харкортами, которые умирали здесь с тех пор, как на земле Харкортов и под их покровительством построили аббатство. Харкорт вырос под присмотром деда по матери, который приехал с юга, чтобы помочь управлять поместьем. Дед привез с собой Шишковатого, а позже появился и дядя Рауль. Какое положение занимал род его матери в южной Галлии, Харкорт толком так и не знал, хотя у него и создалось впечатление, что это была одна из ветвей богатого купеческого семейства. Он помнил, что одно время мать часто рассказывала о любимой стране, которую покинула, - но только о стране, а не о положении, которое занимал там ее род. После смерти отца мать больше не вышла замуж, что, как позже узнал Харкорт, было предметом оживленного обсуждения в замках и поместьях, лежавших вверх и вниз по реке. Временами ему приходило в голову, что она осталась незамужем не только из любви к отцу и из верности его памяти, но, может быть, и ради сына. Она могла опасаться, что, неудачно выйди замуж, поставит под угрозу его права на наследство. Управление поместьем взял на себя переехавший с юга дед, и все эти годы, пока Харкорт подрастал, он вел хозяйство так же хорошо, как если бы это была его собственная земля. - Не задерживайся долго, - предупредила мать. - Конечно, по молодости и из упрямства ты с этим, может быть, и не согласишься, но тебе нужно выспаться. Подъемный мостик был опущен. Теперь его поднимали редко, нужды в этом не было. Однако у ворот постоянно дежурила стража, готовая в случае необходимости быстро его поднять. Калитку, которая вела на мостик, охранял старый Раймонд. - Особенно не загуливайтесь, - предостерег он Харкорта. - И далеко не ходите. Я только что слышал волков. По-моему, целую стаю. Если вам надо подышать воздухом, почему бы вам не прогуляться по стенам? Харкорт покачал головой. В это время года волки на людей не нападают. Им хватает корма в лесу. Они становятся опасными только в разгар зимы. Раймонд что-то недовольно проворчал. Харкорт не обратил на это внимания: Раймонд всегда был чем-нибудь недоволен. Переходя мостик, Харкорт еще слышал позади его ворчанье. Ночь была темная. На западе над самым горизонтом стояла луна, но ее закрывала полоска облаков. Остальное небо было чисто, и на нем ярко светились звезды. Он поднялся по косогору и вышел на дорогу, которая шла через пшеничное поле. Шагая по ней, он вспоминал тот день, когда Нечисть сняла осаду и он с небольшим, но хорошо вооруженным отрядом поехал узнать, как выдержали набег соседи, потому что всем было ясно - нападению должно было подвергнуться не только поместье Харкортов и аббатство, но и широкая населенная полоса вдоль реки. Все было хорошо, пока они не достигли замка Фонтен. Там Нечисти удалось прорвать оборону, и в живых не осталось никого - были перебиты все до последнего цыпленка. Над замком стоял удушливый смрад, и повсюду валялись трупы. Не только человеческие: среди них попадались и великаны-людоеды, и тролли, даже два дракона и какие-то еще страшные и мерзкие существа, Харкорту неизвестные. Фонтан пал, но Нечисть дорого заплатила за эту свою победу. Преодолевая отвращение, они подобрали человеческие останки. Опознать почти никого не удалось, и всех поскорее похоронили в общей могиле: тела уже несколько дней пролежали на солнцепеке. Подошедший Шишковатый сказал тогда Харкорту: - Это работа не для тебя. Пусть ею займутся другие. Харкорт помнил, что в ответ упрямо покачал головой: - Нет, она где-то здесь, мне нужно найти. Нужно похоронить ее отдельно, а не бросать в яму вместе с остальными. Гай, который присоединился к ним, когда они ехали мимо разоренного аббатства, тоже пытался его отговорить, но он не хотел ничего слышать. Ее так и не нашли, хотя Харкорт и понимал - это не значит, что ее там не было. Многие тела были так изуродованы, что почти потеряли всякий человеческий облик. А хуже всего были черви, которые кишели на трупах. Все, что осталось, погребли в общей могиле. Аббат Гай - он тогда был еще не аббат, а простой священник, - стоя у могилы, отслужил заупокойную службу, а остальные, обвязав лица платками, чтобы не чувствовать смрада, засыпали яму землей. Харкорт дошел до края поля и остановился, глядя назад, в сторону замка. "Зачем я так себя мучаю? - подумал он. - Зачем снова и снова переживаю тот день во всех его жутких подробностях? Зачем сейчас брожу в темноте, вспоминая его, как будто нарочно стараюсь продлить свои страдания, наказать себя за несуществующую вину?" Перед ним возвышался черный силуэт замка, лишь кое-где в нем горели огоньки. А за рекой лежали Брошенные Земли - темное пространство ночи под испещренным звездами небосклоном. Там, за рекой, притаилась Нечисть. Где-то там, если прав его дядя, спрятана призма Лазандры. Он знал, что в эту самую минуту Гай в своем аббатстве ворочается в постели без сна, мечтая совершить вылазку на Брошенные Земли, вызволить призму, вернуть ее в аббатство и окружить почитанием. Ему никак не дает покоя мысль, что когда-то она могла храниться в аббатстве, которое стояло здесь в незапамятные времена. Харкорт поглядел вверх, на звезды. Там, на своем обычном месте, виднелась Повозка - самое первое из созвездий, которые показал ему Шишковатый, и две звезды в задней стенке этой небесной повозки, как всегда, указывали на Большую Звезду Севера, стоявшую над самым горизонтом. - Она всегда лежит на севере, - говорил ему Шишковатый, - а две звезды в задней стенке Повозки всегда указывают на нее. В любую ночь отыщи эту яркую звезду, и сразу станет ясно, в каком направлении идти. Харкорт вдруг почувствовал озноб. До сих пор он не ощущал никакого холода - ни от черноты ночи, ни от ветерка, который тянул с северо-запада. Он понял, что озноб идет изнутри. Он должен был совершить эту прогулку в ночной тьме, поглотившей землю, чтобы еще раз погрузиться в воспоминания. Теперь с этим покончено. Он быстро зашагал в сторону замка. Глава 7. Аббат явился в замок перед самым завтраком и вместе с остальными закусил свининой, а потом все гурьбой отправились проведать дядю Рауля. Рауль уже встал и сидел в кресле - таких в замке было всего несколько штук, и семья ими гордилась. Он был закутан в просторный халат, когда-то роскошный, а теперь сильно потертый и заношенный, но все еще теплый и удобный. Кто-то попытался причесать Рауля по моде, но его волосы слишком долго не знали гребня и теперь, несмотря ни на что, буйно торчали во все стороны. - Как ты себя чувствуешь? - ворчливо спросил дед. - Хорошо спал? Немного поживешь здесь на этот раз или опять ударишься в бега? - Отец, ты же знаешь, я каждый раз ничего не мог с собой поделать, - отвечал Рауль. - Мне незачем было тут оставаться. Это не моя страна - я приезжал сюда, только чтобы повидаться с тобой и с Маргарет - ну и с Чарли, конечно. Мы с Чарли всегда были большие друзья. Мы с ним хорошо ладим. Помнишь, Чарли, как я тогда нанял тебя следить... - Никто об этом не знает, дядя Рауль, - сказал Харкорт. - Ты же не велел мне никому говорить, я и не говорил. И даже когда ты уехал, я время от времени присматривался, не появятся ли эти два человека. Но они так и не появились. А ты их видел? - Да, - сказал Рауль. - Я их потом видел. Они меня настигли. - Ну и? - Видишь, я ведь здесь, - ответил Рауль. - Сам можешь сообразить. - Это еще что? - рявкнул дед. - Что тут происходит? Не хочешь ли ты сказать, Рауль, что впутал моего внука в какие-то свои темные делишки? - Это было давно, - сказал Харкорт. - Я был еще мальчишкой. Он нанял меня, чтобы высматривать двух человек, которые его преследовали. Я ничего не должен был делать - только прибежать и сказать ему. - Ну, тут ничего плохого как будто нет, - проворчал дед. - Но все равно мне это не нравится, Рауль. - Я знал, что тебе это не может понравиться, - ответил Рауль. - Поэтому и не велел тебе говорить. Ну ладно, вернемся к моим оправданиям. - Я не заставляю тебя оправдываться. - Нет, заставляешь. Ты всегда уговаривал меня остаться и пустить корни. Надо пустить корни в этой земле, говорил ты. Только дело в том, что это не моя земля и не твоя. Если бы не ты и не Маргарет, это была бы для меня совсем чужая земля - такая же чужая, как та, где я странствовал. - Теперь это моя земля, - заявил Харкорт чуть более высокомерно, чем ему бы хотелось. - И я говорю тебе - добро пожаловать. Я хотел бы, чтобы ты остался. Почему тебе в самом деле не остаться? Для деда это было бы большое утешение, а мы постарались бы, чтобы ты чувствовал себя как дома. Рауль долго смотрел ему прямо в глаза, а потом сказал: - Чарли, очень может быть, что я поймаю тебя на слове. Я уже не так молод и, может быть, на некоторое время останусь. Но я ничего не обещаю, - добавил он, обращаясь к отцу. - Если мне снова вздумается уехать, я уеду. - Знаю, - ответил дед. - Тебя на удержишь. - И он сказал аббату. - Прости уж нас за эту неприличную семейную сцену. Такое у нас бывает нечасто. Извини, что тебе пришлось быть ее свидетелем. - Это была сцена, преисполненная подлинно родственных чувств, - спокойно отозвался аббат. - На самом деле это мне следовало бы извиниться за то, что я при ней присутствовал. Это я навязался вам самым недостойным образом. Могу сказать одно - я здесь только по одной причине: то, что Рауль нашел на Брошенных Землях, близко касается меня. - А что ты там нашел? - спросил Рауля дед. - Чарлз говорил, что ты сказал ему, будто нашел призму Лазандры? - На самом деле я ее не нашел - только узнал, где она. Я ее не видел и не держал в руках, но убежден, что знаю, где она спрятана. Я не смог до нее добраться, потому что ее слишком тщательно охраняют - в одиночку туда не проникнуть. - А ты уверен, что она там, где ты думаешь? - спросил аббат. - Даю голову на отсечение. Дед задумчиво кивнул: - По мне, этого достаточно. Если мой сын дает голову на отсечение, значит, он в этом убежден. А ты не расскажешь нам, Рауль, как тебе это удалось? Как ты узнал, где она? - Могу рассказать, только без всяких имен. Имен я называть не буду, потому что даже знать, что она существует, опасно. Впервые я услышал о ней в Константинополе. Я, конечно, знал эту легенду, ее почти все знают. Но тогда в первый раз один человек поклялся мне, что призма действительно существует. Я спросил его, откуда он знает, и он рассказал мне, хотя, как я подозреваю, далеко не все. Даже в таком виде это была длинная, запутанная история, я и пробовать не буду ее пересказать. Можете себе представить, как она меня заинтересовала, - я чувствовал, что это правда, и с тех пор старался не пропустить мимо ушей ни одного намека, да и сам пытался осторожно кое-что разузнать, когда мне казалось, что это можно сделать, не подвергая себя опасности. До меня, конечно, доходило множество диких слухов, в которых не было ни зернышка истины. А потом я попал в Гирканию, это на южном побережье Каспийского моря, и там, в келье одного отшельника, мне показали пергамент, где значилось название местности. И эта местность, как я узнал позже, расположена у нас, на Брошенных Землях. Но самое главное - то, что говорилось в этом пергаменте, почти во всех подробностях совпадало с тем, что я услышал тогда в Константинополе. А написан этот пергамент был всего лет сорок спустя после того, как призма попала на Брошенные Земли, - между прочим, в те времена там, за рекой, были вовсе не Брошенные Земли, а римская провинция. Конечно, не исключено, что человек, который это писал, узнал все из вторых рук. Но по некоторым его словам можно было понять, что это не просто слух, многократно передававшиеся из уст в уста, с каждым разом все больше искажаясь. - Но даже если так, - сказал дед, - то почему же ты решился отправиться на поиски? И рискнуть ради этого жизнью? - Мне случалось рисковать жизнью ради вещей куда менее важных. Чаще всего - ради земных благ, которые годятся только на то, чтобы украсить мое бренное существование. А тут наконец представился случай сделать что-то для собственной души. У каждого человека в жизни наступает время, когда он начинает думать не только о кошельке, но и о душе. Только обычно это случается слишком поздно. - Это я могу понять, - сказал старик. - Именно так я и сделал, - продолжал Рауль. - И добрался до той местности, которая была названа в пергаменте. Но добравшись туда, я узнал, что призмы там больше нет. - Откуда ты мог это узнать? - спросил Харкорт. - Мне сказали. Один человек сказал. - Человек? На Брошенных Землях? - Там еще живет довольно много людей. Тех, кто не смог или не захотел бежать, когда туда пришла Нечисть, теснимая варварами. Римские легионы покатились назад под натиском ее превосходящих сил, и вместе с ними бежали многие, бросая все, что у них было, и спасая свою жизнь от ужасов, которые преследовали их по пятам. Но бежали не все - остались упрямцы, остались глупцы, остались те, кто сохранил надежду - может быть, всего лишь надежду на милосердие Божье. Многие из тех, кто остался, погибли, но кое кто укрылся в болотах или в других потаенных местах, и эти немногие выжили, хотя, конечно, не все. И их потомки до сих пор живут там. Живут, наверное, и другие - простаки или, быть может, храбрецы, не знаю: те, кто за эти годы по разным причинам вернулся на земли, оставшиеся во власти гоблинов. Люди все еще живут там - терпя угнетение, боясь поднять голову. Нечисть мирится с их присутствием - я думаю, они ее забавляют. И вот один из этих людей, старый священник - по крайней мере, он называл себя священником, хоть я и не уверен, что так оно и есть, - который скрывался в покинутом, полуразвалившемся храме, сказал мне, что призма не в этом храме, как я полагал, а в другом месте, немного дальше. Мы проговорили целую ночь. Он умолял меня разыскать призму и вернуть ее христианской церкви. Он сделал все, чтобы мне помочь. Временами трудно было разобрать, что он говорит: у него не хватало четырех передних зубов, двух верхних и двух нижних, вместо них была ужасающая брешь, и он не столько говорил, сколько шипел и свистел. Он и сам бы отправился со мной, но он был слишком стар и дряхл, сил на поиски у него не было. - И вы нашли это другое место? - спросил аббат. - В конце концов нашел. Я пытался проникнуть туда и чуть было не погиб. Оно слишком хорошо охраняется, чтобы туда можно было проникнуть в одиночку. Я даже не смог толком его рассмотреть. Священник сказал мне, что когда-то это был дворец. Мне кажется, это был не дворец. Скорее римское поместье - из тех роскошных вилл, что возводили для себя богатые и влиятельные землевладельцы. Она стоит посреди большого парка, который окружен стеной и зарос одичавшими деревьями и кустарником. Я убежден, что призма там. Так сказал мне священник, а он, по-моему, человек искренний, правдивый и сохранил остроту ума, несмотря на возраст. То, как хорошо это место охраняется, подтверждает, что там находится что-то очень ценное. - А как оно охраняется? - спросил аббат. - Чарами. Некромантией, волшебством, называйте как хотите. Там полно ловушек, а их стерегут драконы, великаны, тролли... - И несмотря на все это, ты попытался проникнуть внутрь? - Попытался, - ответил дядя. - В одиночку... - сказал аббат. - А двое могли бы туда проникнуть? А трое? Или только целая армия? - Армия - нет. Только не армия. Если бы через Брошенные Земли попробовала пройти армия, она была бы стерта с лица земли. Она не прошла бы и десяти лиг. Туда может прокрасться тайком только маленький отряд. Так удалось попасть туда мне. - А маленький отряд из решительных, находчивых людей мог бы надеяться на успех? - Кое-какие шансы у него могли бы быть. Очень небольшие. Я бы на такие шансы не поставил. - Уж не собираешься ли ты сделать такую попытку? - недовольным тоном спросил дед аббата. - Я думал об этом, - ответил аббат и бросил пристальный взгляд на Харкорта. Тот пожал плечами. - Не знаю, - сказал он. - Это благородное дело, - сказал аббат. - Святое дело. Крестовый поход во имя Церкви. - И ради славы твоего аббатства, - вставил Шишковатый. - Да, об этом я, может быть, тоже думал, - ответил аббат, - но не только об этом. Ради нашей Святой Церкви. И вот что еще. Есть легенда - ну, не совсем легенда, скорее, пожалуй, слух, но его отчасти подтверждает одна древняя рукопись, которую я нашел. Этот слух гласит, будто когда-то призма Лазандры хранилась в том самом древнем аббатстве, на фундаменте которого стоит нынешнее. - Ты хочешь сказать, твое аббатство? - переспросил Шишковатый. - То, где ты аббат? Аббат кивнул. - Он прав, по крайней мере, в одном, - сказал дед. - В последние годы я от нечего делать просматривал архивы этого поместья. Аббатство, которое построил род Харкортов, в самом деле возведено на фундаменте другого, более древнего. Камень, из которого оно было сложено, большей частью пошел на строительство нашего замка, а когда было решено построить новое аббатство, его возвели на фундаменте того, прежнего. - Я этого раньше не знал, - сказал Харкорт. - Аббат сказал мне об этом только вчера. - Ты редко заглядываешь в старые бумаги, - сказал дед. - У тебя хватает других забот. - Теперь вы видите, - сказал аббат, - я вроде как лично заинтересован в этом деле. Не то чтобы я был совершенно убежден, что все это правда. Но есть некоторый шанс, что это правда. - На мой взгляд, пытаться вернуть призму Лазандры - чистое безумие, - сказал дед. - С твоей стороны, аббат, безумие даже думать об этом. А с твоей стороны, Рауль, было безумием пытаться это сделать. - Да, это было безумием, - ответил дядя Рауль - Теперь я знаю. Но тогда не знал. - Ты мог бы только рассказать нам, как туда добраться, - сказал аббат. - Может быть, нарисовать план. Зная, что у нас впереди, мы совершили бы этот путь куда быстрее и избежали бы многих опасностей. - Да, я мог бы это сделать. Но не знаю, сделаю ли. Мне очень не хочется. Не хочу, чтобы ваша гибель осталась на моей совести. - Даже во имя Божье? - Даже во имя Божье, - ответил Рауль. - Все зависит от того, - сказал Харкорт, - в каком направлении нужно двигаться. - Прямо на запад, - ответил дядя. - Римская когорта, которая проходила здесь вчера, - сказал Харкорт, - вероятно, направится к северу. Она отвлечет силы противника. Нечисть последует за ней на север. Может быть, нам и удастся проскользнуть незамеченными. - А что вы будете делать, когда доберетесь до этого дворца или поместья? - спросил дед. - Там видно будет. - Значит, ты всерьез думаешь пуститься в эту дурацкую авантюру? - Ну, не совсем, - ответил Харкорт. - Я всего лишь оцениваю ситуацию. Мысли вслух, упражнение в тактике. - Я сказал, что не стану рисовать план и помогать вам, - произнес после некоторого колебания Рауль. - Но тут есть еще одна сторона, о которой я ничего не сказал. Чарли, очень может быть, что это касается лично тебя. - Лично меня? Каким образом? На лице Рауля отразилось мучительное сомнение. - Я не хотел об этом говорить, - сказал он, - потому что это может повлиять на твое решение. Но все же сказать, по-моему, надо. Иначе я никогда бы этого себе не простил. Я просто не мог бы смотреть тебе в глаза. - Так скажи, ради Христа! - воскликнул Харкорт. - Говори скорее. Это что-то очень страшное? - Страшного в этом ничего нет, но мне не хотелось... - Давай выкладывай, - вмешался дед. - Мой внук уже взрослый. Если это действительно его касается... - Когда в ту ночь я разговаривал в храме со священником, - начал Рауль, - он назвал одно имя. Оно показалось мне знакомым, и потом я вспомнил, где его слышал. Это имя - Элоиза. Харкорт вскочил со стула. - Элоиза? - вскричал он. - Что ты слышал про Элоизу? - Держи себя в руках, Чарлз, - строго приказал ему дед. - От крика толку но будет. Что ты слышал про Элоизу? - продолжал он, обращаясь к Раулю. - Элоизы нет в живых, ее убили семь лет назад. И ты это прекрасно знаешь. В этом доме не следует легкомысленно поминать ее имя без особых на то причин. - Есть некоторый шанс, что она жива, - сказал Рауль. - В том месте, где находится призма, живут люди. В доказательство своих слов тот священник, который мне все это рассказал, назвал два имени. Элоиза было одно из них. Харкорт почувствовал внезапный прилив слабости и, весь дрожа, опустился на стул. - Ниоткуда не следует, - сказал ему дядя, - что это твоя Элоиза. Я же говорю, что есть только некоторый шанс. Но Харкорт знал, что упустить такой шанс он не может. Когда речь идет об Элоизе, он не вправе пренебречь даже самым малым шансом. Ничто не может его остановить, нет такой опасности, которая выставила бы его повернуть назад. Если Элоиза еще жива.... - Возможно, она и осталась в живых, - сказал он. - Мы ведь не нашли ее тела. - Там было множество тел, которые мы не смогли опознать, - напомнил дед - Да, я знаю, - сказал Харкорт. - Но если есть хоть какой-то шанс... Кто то положил ему на плечо могучую руку и крепко его обнял. Он оглянулся и увидел, что это аббат. - Мы отправимся туда, - сказал аббат. - Мы двое отправимся туда и вернемся с Элоизой, а может быть, еще и с призмой. Харкорт понуро сидел на стуле. В глазах у него все плыло, как будто комнату вдруг заполнила быстро бегущая вода. До него как будто издалека донесся голос дяди: - Простите меня. Мне не нужно было... - Нет, нужно, - возразил ему дед. - Если бы ты ничего не сказал, это было бы нечестно. Мальчик горевал о ней много лет. Очертания комнаты стали уже не такими зыбкими, как будто вода спала, и все вокруг вновь обрело четкость. Харкорт сказал: - Я пойду. Никто меня не остановит. И аббат пойдет со мной, потому что теперь у нас обоих есть на то причина. - В таком деле мы должны быть очень осторожны, - сказал дед. - Если хоть кто-нибудь об этом услышит... - Сохранить тайну не удастся, - возразил Шишковатый. - Как бы мы ни старались. Даже у этих стен есть уши. К вечеру слухи пойдут не только по замку, но и по всей округе. - Слухи, может быть, и пойдут, - сказал дед, - но никто не будет знать, куда вы собрались. По крайней мере, пока вы не отправитесь. - Он взглянул на Харкорта и спросил: - Ты твердо решил идти? Если ты передумаешь... - Не передумаю, - заверил его Харкорт. - Я пойду. - Вы, конечно, понимаете, - вмешался Шишковатый, - что я пойду с вами? Не могу же я вас отпустить одних. - Спасибо, - ответил Харкорт. - Я надеялся, что ты тоже пойдешь, но не мог тебя об этом просить. - Ну, теперь у меня на душе стало полегче, - сказал дед. - Двоих было бы маловато. Я бы тоже с вами пошел, хоть и считаю это дурацкой затеей, но от меня вам было бы немного толку. Я бы вам только мешал. "Ну вот, - подумал Харкорт, - все решено, теперь надо действовать. Действовать, но не во имя алчности, которая тоже часто толкает на решительные поступки, а во имя любви и благочестия. Хотя очень может быть, что благочестие - тоже разновидность любви, только не такая бурная". То, что еще совсем недавно казалось ему изрядной глупостью, то, что его дед все еще считал дурацкой затеей, теперь представлялось ему делом простым и заурядным, которое мог бы предпринять кто угодно. - Троих хватит, - говорил тем временем Шишковатый. - Нам придется передвигаться быстро и скрытно. Мы не будем пользоваться дорогами, мы будем всячески их избегать. - Там есть древняя римская дорога, - сказал аббат, - она идет прямо на запад. Мы пойдем южнее ее. - Вы уверены, - спросил дед, - что вам не пригодятся несколько хороших бойцов? Мы могли бы отобрать самых надежных. - Они не вложат в это свою душу, - сказал Харкорт. - Они будут всего бояться. Они будут всем недовольны. - В любом случае, - сказал Шишковатый, - мы не будем рваться в бой. Мы будем всеми силами избегать столкновений. Мы будем передвигаться быстро и налегке, неся с собой все припасы. Вполне возможно, что мы вернемся очень скоро. - А когда вы доберетесь до того места, где находится призма? - спросил дед. - Там мы наверняка не задержимся, - ответил Харкорт. - Или мы проникнем туда, или нет, хотя я твердо намерен туда проникнуть. В любом случае засиживаться там нам незачем. - Рауль еще до вечера нарисует план, - сказал дед, - и все вам по нему объяснит. Раз уж вы собрались идти, нечего мешкать. Через день-два в округе поползут всякие слухи, о которых могут так или иначе узнать за рекой. Вы должны переправиться на ту сторону до того, как Нечисть узнает о вас. - А это означает, что мы не можем перейти реку по мосту, - сказал аббат. - Кто-нибудь обязательно нас заметит. Что мы куда-то уехали, будут знать все, но если мы сможем незаметно переправиться через реку, никто не узнает, куда мы направляемся. - У мельника есть лодка, - сказал Харкорт, - и даже в самую темную ночь он чувствует себя на реке как дома. Он мог бы высадить нас на той стороне намного ниже моста. - Это хорошая мысль, - поддержал его дед. - Жан из тех, кому можно довериться. Он умеет держать язык за зубами. Чарлз, почему бы тебе сейчас не съездить к нему и не договориться? - Я считаю, мы должны отправиться сегодня же ночью, - сказал Шишковатый. - Чем дольше будем ждать... - Верно, - согласился дед. - Отправляйтесь сегодня же ночью. Глава 8. Мельник Жан и Иоланда сидели на лавочке возле своего домика, когда Харкорт спустился к ним по тропе. Иоланда играла с котенком, а мельник сучил веревку. При виде Харкорта оба поднялись и стоя ждали, пока он подъедет. Он спешился, привязал коня к дереву и подошел к ним. - Добро пожаловать, мой господин, - сказал мельник, коснувшись рукой лба. - Как чувствует себя сегодня твой дядюшка? - Прекрасно. Он ничуть не изменился. Жан, я приехал, чтобы попросить тебя об одной услуге. - Буду рад оказать тебе любую услугу. - Только это между нами, - сказал Харкорт. - Все должно остаться в тайне. - Мой господин, - ответил мельник, - ты можешь доверить мне даже свою жизнь. - Очень может быть, что речь идет именно об этом. Стоит тебе сказать хоть слово... Иоланда, к тебе это тоже относится. - Это относится ко всем нам, - сказал Жан. - Ко мне, к Иоланде и к моей жене. Можешь на нас положиться. - Хорошо, - сказал Харкорт. - Да, наверное, на вас можно положиться. - Что я могу для тебя сделать, мой господин? - Я собираюсь на Брошенные Земли. Я и еще двое. Никто не должен знать, что мы туда отправились. Мы не можем ехать по мосту. Кто-нибудь нас увидит, и это станет известно. - Я могу перевезти вас через реку на лодке и высадить ниже моста, - предложил Жан. - После того как стемнеет. В самое глухое ночное время. Я знаю реку, и мне... - Об этом я и хотел тебя просить, - сказал Харкорт. - И чтобы ты никому об этом не говорил. Ты должен вернуться задолго до рассвета, чтобы никто тебя не видел. - Если вы собрались на Брошенные Земли, я иду с вами, - заявила Иоланда. Харкорт повернулся к ней: - Нет, ни в коем случае. - Что ты, Иоланда! - сказал Жан. Капюшон плаща у Иоланды был откинут, и льняные волосы рассыпались по плечам. - Это моя лодка, - сказала она упрямо. - Жан мне ее подарил. Я ездила на ней больше, чем он. Он почти никогда ей не пользуется, поэтому и подарил ее мне. И потом, я ведь была на Брошенных Землях. Я их знаю. Вам нужен кто-нибудь, кто бы их знал. - Я слышал, что ты бываешь на Брошенных Землях, - сказал Харкорт. - По крайней мере, про тебя ходят такие слухи. Только я никак не мог понять зачем. И не верил. Жан, зачем ты ее туда отпускаешь? - Мой господин, - ответил Жан, - я ничего не могу поделать. Ее ведь не остановишь. Мы об этом с ней говорили. Она ничего не хочет нам объяснять, никогда ничего не рассказывает. Мы боялись, что потеряем ее, если станем настаивать на своем. И в то же время мы боялись, что пойдут всякие слухи. - Этот слух был очень смутный, - успокоил его Харкорт. - Мне его сообщили под строгим секретом. Мало кто об этом слышал. Он повернулся к Иоланде и сказал: - Ты же знаешь, я мог бы просто взять лодку. Не спрашивая ни у кого разрешения. - Да, мог бы, - ответила она невозмутимо. - Но тогда ты не мог бы положиться на то, что мы будем хранить молчание. У Жана побелело лицо, он сделал шаг к ней и замахнулся. - Стой! - резко остановил его Харкорт. - Пожалуйста, не надо! Почему ты хочешь идти с нами? - спросил он Иоланду. - Наша семья, - отвечала она, - живет здесь почти столько же времени, сколько и род Харкортов. Наши мужчины много столетий принимали участие в ваших войнах, сражались плечом к плечу с вами, помогали защищать эту землю. Теперь настала моя очередь. - А чем ты могла бы нам помочь, если бы мы тебя взяли? - Я могла бы ходить в разведку. Я знаю, что может нам грозить там. Я хорошо умею обращаться с луком и могу приносить вам дичь. Я могу собирать фрукты и другую еду. Я не буду вам помехой. - Ну и нахалка! - возмутился Жан. - Надо же, какое нахальство! Мой господин, я не могу выразить, как я... - Не извиняйся, - прервал его Харкорт. - Что ты об этом думаешь? - О чем, мой господин? - О том, чтобы ей пойти с нами? Жан постарался взять себя в руки и сказал: - Все, что она говорит, правда. Она все это может. Она может разведывать дорогу. Она видит такое, чего никто не замечает. Я не считаю, что ей надо идти с вами. Если она пойдет, я буду за нее переживать. Не знаю, что это ей взбрело в голову. Но вам бы мог быть от нее кое-какой толк. Она стоит любого мужчины. А если вам нужен еще кто-нибудь... - Больше никто нам не нужен,