- сказал  Харкорт.  -  Нас  должно  быть
немного. Мы должны передвигаться быстро и скрытно.
     - Я, конечно, хромой и быстро двигаться не могу. Но с правой рукой  у
меня все в порядке, и я могу натянуть лук не хуже любого другого.
     - Нет, спасибо, приятель, - сказал Харкорт. - Очень может  быть,  что
мы оттуда не вернемся. Ты это,  конечно,  понимаешь?  -  повернулся  он  к
Иоланде. - Ты подвергнешь себя большой опасности.
     - Понимаю, мой господин, - спокойно ответила она.
     Харкорт пристально посмотрел на нее.
     - Мне это не нравится, - сказал он.
     "И все же, - подумал он, - она может  быть  нам  полезна.  Она  знает
местность и  выглядит  довольно  крепкой.  Может  случиться  так,  что  мы
окажемся на волосок от поражения, и именно она решит дело в  нашу  пользу.
Видит Бог, нас слишком мало. Еще один человек может  оказаться  кстати.  А
хуже всего, что времени на размышления у нас нет".
     Он еще раз взглянул на нее и решился.
     - Будь  готова,  -  сказал  он.  -  Отправляемся  сразу,  как  только
стемнеет. Жан, грести будешь ты?
     - Грести буду я, - ответил Жан.



                                 Глава 9.

     Харкорт лежал на животе в кустарнике на опушке леса  и  смотрел,  как
резвятся единороги. До них пор он еще никогда не встречал  единорогов;  он
читал о них и слышал множество рассказов,  но  видеть  их  воочию  ему  не
приходилось. Они и в самом деле так прекрасны, как  говорят,  подумал  он.
Слева от него лежал аббат Гай, справа Иоланда, а за ней Шишковатый  -  все
четверо лежали цепочкой в кустах и любовались единорогами.  Харкорт  знал,
что аббат, как и он, тоже никогда не видел  единорога.  Иоланде,  конечно,
доводилось их видеть, в этом он не сомневался, хотя сейчас и она  смотрела
на них как зачарованная. Насчет Шишковатого  он  ничего  сказать  не  мог:
может быть, тот и видел единорогов, а может,  нет,  но  Шишковатый  вообще
существо таинственное, про него никто ничего толком не знает.
     Единороги резвились на поляне,  только  один  стоял  спокойно  и  два
лежали на траве, а остальные весело скакали взад и вперед. Тот, что стоит,
подумал Харкорт, и те два, что лежат, - наверное, постарше,  они  за  свою
жизнь уже наигрались. А остальные  скакали  по  траве,  гонялись  друг  за
другом и подпрыгивали высоко в воздух, как будто демонстрируя всякому, кто
мог их видеть, свою ослепительную красоту. Все они  были  белой  масти,  с
гладкой шелковистой шерстью,  словно  старательно  вычищенной  конюхом  не
больше чем час назад. Их извитые рога сверкали на полуденном солнце.
     Фей поблизости видно не было.  Иоланда,  уходившая  вперед  разведать
дорогу, прибежала обратно и сообщила, что видела табун единорогов.
     - Но если вы хотите на них посмотреть, - сказала она, - постарайтесь,
чтобы вас не заметили. Где есть единороги, там обычно держатся и феи.  Они
просто обожают единорогов. Не знаю почему, и никто этого не знает.  Только
если видишь единорога, смотри, нет ли поблизости фей,  не  показывайся  на
открытом месте и держись начеку. Феи - страшные  болтуньи:  стоит  им  нас
заметить, как они стрелой помчатся во все стороны, чтобы сообщить об  этом
всем, кто только захочет слушать.
     Следуя совету Иоланды, они подкрались к единорогам со всей  возможной
осторожностью.  Харкорт  знал  много   самых   невероятных   историй   про
единорогов, но никогда не слыхал, что они дружат с феями. Тем не менее  он
поверил Иоланде, как, очевидно, и остальные, потому что они тоже держались
очень осторожно. Он вновь задумался  об  этой  странной  девушке.  Сирота,
которая появилась неизвестно откуда и стала приемной  дочерью  мельника  и
его жены; создательница замечательных деревянных фигурок, которая видит  в
куске дерева заключенную в нем форму и вызывает ее к жизни...  Почему  она
так привязана к Брошенным Землям? Может быть, она пришла оттуда и все  еще
сохранила с ними какую-то внутреннюю  связь,  все  еще  испытывает  к  ним
неодолимую тягу?  Может  быть,  корни  ее  подсознания  глубоко  и  прочно
переплелись с жизнью Брошенных Земель? Может быть, там жили ее предки?
     "А чего ради, - спросил он себя вдруг с некоторым смущением, - мы все
четверо ползаем по кустам, чтобы поглазеть на единорогов,  даже  если  тут
есть еще и феи? Уж на  фей-то  мы  насмотрелись  досыта  с  тех  пор,  как
переправились  через  реку.  Надоедливые  создания,   однако   ничего   не
поделаешь, приходится терпеть. Но то, чем мы занимаемся сейчас, совсем  уж
бессмысленно. Зачем нам глазеть на единорогов, если они не имеют  никакого
отношения к тому, ради чего мы здесь?" И все-таки, когда Иоланда  сказала,
что впереди табун единорогов, у него не появилось ни  малейшего  сомнения,
что их нужно увидеть.
     До сих пор все шло гладко, без  всяких  непредвиденных  случайностей,
если только такой непредвиденной случайностью не окажется  эта  встреча  с
единорогами. Жан высадил их ниже по реке, чем собирался, потому что погода
стояла тихая и река  была  спокойна.  Ночь  выдалась  темная,  но  звезды,
усыпавшие небо, и лунный серп над западным  горизонтом  давали  достаточно
света. Жан причалил к покрытому галькой берегу в устье  глубокого  оврага,
который рассекал высокие, крутые прибрежные холмы, заросшие густым  лесом.
Здесь, на северном берегу реки, не было ничего похожего на отвесные скалы,
которыми обрывался южный берег, но холмы были такие же  высокие,  а  может
быть, даже еще выше. Высадившись, они начали подниматься по оврагу и скоро
углубились в густой лес, куда свет от луны и звезд совсем не  проникал,  и
пришлось ждать предрассветных сумерек, чтобы двигаться дальше.
     В овраге Харкорт впервые  ощутил  присутствие  какой-то  таинственной
опасности, почувствовал, что знакомые места остались  позади,  что  они  в
стране призраков, чуждых и враждебных. Выругав себя за  то,  что  позволил
так разгуляться своему воображению, он попытался  понять,  откуда  взялось
такое ощущение. Местность здесь ничем не отличалась от той, что лежала  на
другом берегу.  И  тем  не  менее  что-то  изменилось,  он  это  прекрасно
чувствовал. В окружавшем мраке, несомненно, таилась какая-то  угроза.  Как
только кроны огромных деревьев закрыли от них бледный свет луны и мерцание
звезд и все погрузилось в глубокую тьму, он, как и все остальные, припал к
земле  и  стал  ждать  первых  лучей  рассвета.  Чутко   вслушиваясь,   он
всматривался в  темноту,  пытаясь  не  пропустить  появления  какой-нибудь
движущейся тени, хотя и не мог себе представить, как он, совершенно ничего
не видя, может различить эту тень.
     Время от времени до него доносились едва слышные шорохи,  каждый  раз
заставлявшие его насторожиться, но больше  ничего  не  происходило.  Шорох
затихал, ненадолго воцарялась тишина, потом он  улавливал  новый  шорох  и
снова весь напрягался в ожидании. Никогда еще время не тянулось  для  него
так мучительно долго. Хуже всего было то, что оставалось только терпеть  и
ждать, припав к земле. Он не  мог  ничего  сделать,  не  мог  броситься  и
нанести удар, не мог даже предостеречь  остальных,  потому  что  не  знал,
слышат ли они то же самое, что он, и не напугает ли он их понапрасну.  Ему
даже пришло в  голову  -  а  не  может  случиться,  что  из  них  всех  он
единственный, кто так трясется от страха?
     С первыми проблесками рассвета ощущение страха стало ослабевать. Если
бы теперь к ним начало подкрадываться какое-нибудь существо, он  уже  смог
бы его увидеть и встретить лицом к лицу. Но вокруг ничего не  было  видно,
кроме могучих  деревьев,  которые  обступили  их,  нависая  над  головами;
массивные стволы  густо  заросли  мхом  и  лишайниками  и  казались  очень
древними. Тем не менее чувство таинственной опасности не прошло совсем.  И
переговаривались они  между  собой  не  иначе  как  шепотом:  под  кронами
деревьев стояла такая тяжелая, гнетущая тишина, что нарушить  ее  казалось
непростительной неосторожностью.
     Медленно, с трудом карабкались они в гору. Под ногами шуршала толстая
подстилка из листьев, обломков веток и кусочков  коры,  которые  падали  с
деревьев на протяжении  столетий.  По  дороге  Харкорт  размышлял  о  том,
ступала ли здесь когда-нибудь до  них  человеческая  нога.  В  этих  диких
местах вдоль берега  никто  не  жил,  да  и  вряд  ли  они  могли  кому-то
понадобиться, так что скорее всего здесь еще никто не бывал.
     Они поднимались уже полчаса, когда густой лес  наконец  стал  редеть,
хотя повсюду еще стояли  отдельные  группы  деревьев.  Ощущение  опасности
почти исчезло - почти, но не совсем. Они все еще находились в  незнакомой,
чужой местности.
     И  вот  теперь  все  четверо  лежали  на   животе,   скрытые   густым
кустарником, которым заросла опушка  леса,  и  смотрели,  как  на  поляне,
напоминавшей парк,  резвятся  единороги.  Гребень  прибрежного  холма,  на
который они только что  поднялись,  остался  позади,  впереди  простирался
пологий склон, а дальше, за поляной, напоминавшей парк,  снова  поднимался
густой лес. Харкорт подумал, что это открытое  место,  наверное,  когда-то
расчистил под пашню какой-нибудь давно забытый крестьянин, решив поставить
здесь свою ферму. На дальнем конце  поляны  виднелось  что-то  похожее  на
развалины постройки, хотя с уверенностью  сказать,  что  это  такое,  было
нельзя.  Впрочем,  если  здесь  и  находилась  заброшенная  ферма,  ничего
необычного в этом не было: в здешних  местах  попадалось  множество  таких
полуразвалившихся  построек,  когда-то   принадлежавших   людям,   которые
собирались здесь поселиться и возделывать землю,  но  вынуждены  были  все
бросить и бежать, когда нагрянула Нечисть.
     Единороги все еще скакали и  резвились,  но  что-то  в  их  поведении
изменилось. Внезапно часть их, круто повернувшись,  понеслась  к  дальнему
краю поляны. Описав широкую дугу, они двинулись  обратно,  а  впереди  них
бежала со всех ног какая-то темная фигура. Как Харкорт ни напрягал зрение,
он не мог разглядеть, кто это - медведь или человек.
     Остальные единороги  остановились  и  настороженно  смотрели,  высоко
задрав головы. Солнце сияло на их тонких извитых рогах. Потом,  словно  по
сигналу, все  они  рысью  пустились  навстречу,  окружая  бегущую  фигуру.
Приблизившись вплотную,  они  поднялись  на  дыбы  и  обрушились  на  нее,
размахивая в воздухе острыми копытами.
     Харкорт  рывком  поднялся  на  колени,  но  зацепился  своим   луком,
торчавшим из облучья, за  нависшую  сверху  ветку  и  потерял  равновесие.
Чья-то рука крепко схватила его за запястье и дернула с такой  силой,  что
он упал на землю.
     - Не вставай!  -  сказала  Иоланда,  все  еще  крепко  стискивая  его
запястье. - Ради бога, не вставай!
     - Но там же человек! - воскликнул Харкорт.
     - По-моему, это медведь, - сказал  аббат.  -  Готов  поклясться,  что
медведь.
     - Человек там или медведь, - сказала Иоланда, - помочь ему  мы  ничем
не сможем. Они разносят его в клочья. То же самое они сделают  и  с  нами,
если мы вздумаем прийти ему на  помощь.  Мы  только  зря  будем  рисковать
жизнью.
     - Ему уже не поможешь, - сказал аббат. - Вон как они его швыряют.
     Что-то  то  и  дело  взлетало  вверх  над  вздымающимися  рогами,  но
разглядеть, что это, было  невозможно.  Какие-то  черные  лохмотья  нелепо
болтались в воздухе, с каждым разом распадаясь на все более мелкие клочья.
Наконец они упали на землю, и единороги, окружившие их кольцом,  встав  на
дыбы, все разом опустились, разя копытами. Кто бы ни лежал там, на  земле,
от него теперь уже ничего не могло остаться.
     У Харкорта к горлу подступила  тошнота.  Такие  прекрасные  животные,
подумал он, такая невиданная  ослепительная  красота,  и  все  это  только
маска, скрывающая такую злобу! Вот что такое Нечисть. Все, что здесь есть,
- Нечисть.
     Он перевернулся на бок и высвободил свой лук, зацепившийся за  ветку.
Что за неуклюжая вещь, подумал он. Луки висели за плечами у всех четверых,
но Харкорт взял свой только после долгих колебаний. Он  недолюбливал  лук,
считая  его  оружием  труса.  Меткий  лучник  всегда  перебьет   множество
доблестных бойцов с безопасного  расстояния,  не  дав  им  подойти,  чтобы
броситься врукопашную. Харкорту это всегда было не по  душе.  Но  в  конце
концов он согласился, что лук - вещь полезная, а их  слишком  мало  и  все
шансы против них, так что будет все-таки правильно взять четыре лука.  Меч
был у него одного - скорее всего, только он один и умел с ним  обращаться.
Шишковатый был вооружен боевой секирой на короткой  рукоятке,  у  Иоланды,
кроме лука, был кинжал, а этот увалень Гай взял себе булаву, сославшись на
то, что он священнослужитель, аббат, и проливать кровь  ему  не  подобает.
Такая  чрезмерная  щепетильность  показалась  Харкорту   смешной,   однако
священникам действительно не полагалось носить острый клинок, и  аббат  не
хотел об этом и  слышать.  Впрочем,  разница  невелика,  подумал  Харкорт.
Булавой можно прикончить кого угодно не хуже, чем  мечом,  только  не  так
аккуратно.
     Отцепив свой лук, он начал, пятясь, выбираться из кустов. Но не успел
он проползти ежом и нескольких шагов, как аббат толкнул  его  локтем.  Он,
очевидно, хотел толкнуть его в бок, но Харкорт двинулся с места, и  локоть
пришелся ему по голове, да с такой силой, что у него в ушах зазвенело.  Он
повернулся к аббату, чтобы  посмотреть  в  чем  дело.  Тот  лежал,  задрав
голову, глядя куда-то в небо и  указывая  пальцем  вверх.  Взглянув  в  ту
сторону, Харкорт разглядел в высоте три болтающиеся грязные тряпки.
     Драконы. Эти болтающиеся грязные тряпки нельзя было  не  узнать.  Три
дракона, которые направляются к поляне. Вот уже во второй раз за  эти  два
дня Харкорт видел драконов, хотя предпочел век бы их не видеть вообще.  Он
терпеть не мог этих чешуйчатых существ. Они кидаются на тебя сверху и  тут
же вновь взмывают в воздух, становясь недосягаемыми, - в том случае,  если
промахнутся. А если не промахнутся, считай, что ты погиб.
     Единороги на поляне заметили драконов и бросились наутек. Харкорт  не
знал, охотятся  ли  драконы  на  единорогов,  но,  увидев  это  паническое
бегство, он уже не сомневался,  что  охотятся.  Свинья,  корова,  человек,
единорог - дракон не побрезгует ничем.
     Сначала единороги беспорядочно метались по поляне, а потом,  сбившись
в кучу, понеслись прямо к зарослям кустарника, где  притаились  Харкорт  и
его спутники. Застыв  неподвижно,  Харкорт  как  зачарованный  смотрел  на
скачущие белые силуэты, сверкающие копыта и мелькающие  в  воздухе  острые
рога. Он не мог двинуться  с  места,  но  если  бы  и  мог,  это  было  бы
бессмысленно.  Харкорт  понимал,  что  в  таких  густых  зарослях  вовремя
убраться с дороги не удастся:  единороги  настигнут  их  раньше,  чем  они
выпутаются из кустов.
     А драконы камнем падали с неба на  табун.  Неуклюжие  в  полете,  они
всегда молнией кидались на добычу, сложив крылья, вытянув шею  и  протянув
вперед когтистые лапы, готовые схватить жертву.
     Харкорт прильнул к земле и обхватил голову руками.
     Через мгновение единороги обрушились на них. Прямо перед Харкортом, в
нескольких дюймах  от  его  плеча,  с  силой  опустилось  копыто,  глубоко
зарывшись в землю и запорошив ему глаза. Еще одно копыто задело его правую
ногу. Еще один единорог вырос перед ним,  присел,  готовясь  к  следующему
прыжку, и перескочил  через  него.  С  поляны  донесся  чей-то  отчаянный,
душераздирающий визг, и вот уже последний единорог пронесся мимо.
     Харкорт вскинул голову и увидел, что  два  дракона  с  распростертыми
крыльями набирают высоту над самыми макушками  леса,  а  третий  судорожно
колотит крыльями по воздуху,  пытаясь  взлететь  повыше  и  лавируя  между
деревьями на поляне. В его когтистых лапах беспомощно бился единорог.
     И еще кое-что заметил  Харкорт.  С  вытянутой  шеи  дракона,  который
уносил единорога,  свисала  веревка.  Она  петлей  охватывала  шею,  а  ее
растрепанный конец длиной футов в десять болтался в воздухе.
     Харкорт протянул руку и схватил аббата за плечо.
     - Видишь? - крикнул он. - Веревку видишь?
     - Господи помилуй! - отозвался аббат. - Вижу!
     - Не может быть, - сказал Харкорт дрожащим от волнения голосом.
     - Значит, может, - отвечал аббат. - У кого  еще,  кроме  вас  с  Хью,
хватило бы ума попытаться посадить дракона на привязь?
     Дракон  с  веревкой  и  единорогом  взмыл  над  деревьями  и,  хлопая
крыльями, полетел прочь.  Поляна  была  пуста.  Дракон  понемногу  набирал
скорость, и веревка, свисавшая у него с шеи, вытянулась  в  воздухе  вдоль
тела.
     - Все целы? - спросил Шишковатый.
     - Я - да, - ответила Иоланда. - Меня ни один даже не задел.
     Они поспешно выползли из кустов, поднялись на ноги  и  стояли,  глядя
друг на друга, все еще не в  состоянии  поверить,  что  это  действительно
произошло.
     - Нам повезло, - сказал Шишковатый.
     - Господь нас уберег, - заявил аббат. - По-моему, это значит, что  мы
под его защитой.
     - С самого начала мы  сделали  большую  глупость,  -  сердито  сказал
Харкорт. - Незачем было ползать по кустам и глазеть на  каких-то  дурацких
единорогов.
     Единорогов уже нигде не было видно - наверное, они  все  еще  неслись
прочь, углубляясь в лес.
     Иоланда стояла как ни в чем не бывало. По ее виду никак  нельзя  было
сказать, что ее только что  чуть  не  затоптали  единороги:  плащ  ее  был
по-прежнему чист, из прически не выбилось ни волоска.
     - А что с тем человеком? - спросил Харкорт.
     - По-моему, это был не человек, -  сказал  Шишковатый.  -  Я,  как  и
аббат, решил, что это медведь.
     - Но если это все-таки человек, - сказал аббат, - нам подобало бы еще
немного задержаться и прочитать  над  ним  молитву.  Последнее  напутствие
Церкви...
     - Если только от него осталось хоть что-нибудь, над чем можно  читать
молитву, - заметил Шишковатый.
     - Мне очень жаль, аббат,  -  сказала  Иоланда,  -  но  я  думаю,  что
Шишковатый прав. Не надо  бы  нам  больше  терять  время.  Пора  двигаться
дальше.
     - Я убежден, что это был человек, - возразил Харкорт. - Оставить  его
просто так было бы неблагородно и нечестиво. Пусть  он  мертв,  мы  должны
что-то для него сделать.
     - Чарлз, ты не в своем уме, - сказал Шишковатый.  -  Сколько  раз  на
твоих глазах погибали люди - ты это видел и шел себе дальше.
     - Да, но...
     - Я вынужден согласиться, - сказал аббат. - Как  это  ни  прискорбно,
нам, наверное, надо двигаться дальше. К тому  же  я  думаю,  что  это  был
все-таки медведь.
     Они направились к западу по гребню холма. Идти  здесь  было  довольно
легко, и продвигались они быстро. Иоланды не было видно - она  шла  где-то
впереди, разведывая дорогу. Никто не заметил, как  она  исчезла  из  вида:
только что была тут, и вот ее уже нет.
     - Я проголодался,  -  пожаловался  аббат.  -  Мы  ничего  не  ели  со
вчерашнего вечера. Как насчет того, чтобы  сделать  остановку  и  закусить
хлебом с сыром?
     - Достань еду из своего мешка и ешь на ходу, - предложил Шишковатый.
     - Не могу я есть на ходу, - возразил аббат. - У  меня  все  в  животе
бултыхается и начинаются колики.
     - Часа через два или около того мы сможем остановиться на  ночлег,  -
сказал Харкорт. - Солнце стоит уже низко. Мы прошли порядочное расстояние.
И прошли бы еще больше, если бы не задержались из-за этих единорогов.
     Аббат что-то  недовольно  проворчал,  но  продолжал  идти,  время  от
времени ускоряя шаг, чтобы не отставать от остальных.
     Прошло еще  около  часа,  и  гребень,  по  которому  они  шли,  начал
спускаться в глубокую долину. Над долиной  клочьями  висел  туман.  Сквозь
него сверкало множество небольших озер и проток. Далекие белые холмы по ту
сторону долины казались голубоватыми в свете уходящего дня.
     - Болото, - недовольно сказал  Шишковатый.  -  Надеюсь,  нам  удастся
найти обход. Идти вброд через болото - штука малоприятная.
     - Оно не такое уж большое, - заметил аббат. - И мне кажется, оно  тут
не совсем на месте. Болота бывают большей частью на ровной местности, а не
посреди холмов.
     - Болота бывают везде, - возразил  Шишковатый,  -  где  только  может
скапливаться вода.
     - Может быть, стоит изменить наш план? - сказал аббат. - Не лучше  ли
нам свернуть на север и отыскать римскую дорогу? Римляне  строили  хорошие
дороги. На них почти нет уклонов. Мы могли бы идти по ровному месту, а  не
плутать в густом лесу и не брести через болото.
     - На римской дороге нас сожрут раньше, чем  сядет  солнце,  -  сказал
Шишковатый.
     Харкорт услышал позади себя  шорох  листьев  и  быстро  обернулся.  В
нескольких футах от него стояла Иоланда, низко надвинув на лицо капюшон.
     - Господа, - сказала она, - я нашла совсем близко удобное  место  для
привала. Там рядом ручей с чистой водой,  а  на  дереве  подвешен  молодой
олень.
     Аббат мгновенно повернулся к ней.
     - Оленина! - произнес он внезапно охрипшим голосом. -  Оленина!  А  я
тут мечтаю поесть хоть хлеба с сыром!
     - Идите за мной, - сказала Иоланда, и они последовали за ней.
     Еще не начинало темнеть, когда они устроились на ночлег.  Ярко  горел
костер, рядом лежал  запас  дров,  а  на  углях  жарились  огромные  куски
оленины.
     Аббат сидел, прислонившись спиной к стволу огромного  дерева,  сцепив
могучие руки на животе и положив рядом свою тяжелую булаву, и принюхивался
к аромату жареного мяса.
     - Я считаю, именно так лучше всего завершить  наш  день  после  всего
этого  лазанья  по  горам,  единорогов  и  драконов,   -   сказал   он   с
удовлетворением. - Запах оленины искупает все испытания, через которые  мы
сегодня прошли.
     - Там, впереди, болото, - сказал  Шишковатый  Иоланде.  -  Нам  нужно
будет его пересечь?
     - Нет, не нужно, - ответила она. - Мы можем его обойти.
     - Слава Богу, - вздохнул аббат  и  повернулся  к  Харкорту:  -  Нашей
проводнице просто цены нет.
     Когда мясо изжарилось, они поели, потом поджарили еще и тоже съели. В
конце концов аббат уже не мог заставить себя проглотить ни кусочка. Борода
его лоснилась от жира.
     Сытые и довольные, они  удобно  расположились  вокруг  костра.  Аббат
разыскал  у  себя  в  мешке  бутылку  вина  и  пустил  ее  по  кругу.  Уже
окончательно стемнело. Над  болотом  перекликались  ночные  птицы,  легкий
ветерок шелестел в верхушках деревьев.  Все  чувствовали  себя  прекрасно.
Что-то уж  слишком  хорошо,  подумал  Харкорт.  Несмотря  на  наслаждение,
доставленное сытным ужином и отдыхом после  трудного  дня,  его  одолевали
недобрые предчувствия. Слишком тут хорошо, думал он. А ведь это враждебная
страна, здесь не должно быть так хорошо.
     Он взглянул на Иоланду, которая сидела  скрестив  ноги  на  земле  по
другую сторону костра. В ее лице появилась мягкость, которой он до сих пор
не замечал. Может быть, это только так кажется в  свете  пламени,  подумал
Харкорт. Но она, очевидно, не испытывала никакого беспокойства.  А  именно
она,  наверное,  раньше  других  почувствовала  бы,  если  бы  им  грозила
какая-нибудь опасность.
     Аббат с трудом поднялся и подбросил в костер дров.
     - Стоит ли? - спросил Харкорт.  -  Может  быть,  теперь,  когда  мясо
зажарено, дать костру догореть? Нам лучше бы сидеть без огня.
     - Ты опять за свое, вечно тебе что-то не нравится, - засмеялся аббат.
- Отдыхай, как все, и радуйся, что набил  брюхо.  Мы  еще  на  самом  краю
Брошенных Земель, едва ли нам здесь что-нибудь грозит.
     - Мы уже видели единорогов и драконов.
     - Единороги давно ускакали, - сказал аббат, - и драконы тоже улетели.
Я не вижу, почему...
     Он умолк и насторожился.
     Харкорт поднялся с земли.
     - Что такое, Гай? - спросил он.
     - Я что-то слышал. Какой-то шорох.
     И тут же шорох послышался снова. Все вскочили.
     Харкорт потянулся к мечу, но не успел выхватить  его  из  ножен,  как
шорох прекратился. Все четверо стояли, напряженно прислушиваясь.
     Может быть, это всего-навсего птица шевельнулась  на  ветке,  подумал
Харкорт. Или какое-нибудь маленькое пушистое существо пробежало  по  сухим
листьям.
     Аббат нагнулся и поднял с земли свою булаву.
     Харкорт обошел костер и встал рядом с Иоландой.
     - Что ты слышала? - спросил он.
     - То же, что и все вы. Шорох. Там кто-то есть.
     Новая порция дров,  подброшенная  в  костер  аббатом,  только  теперь
занялась, внезапно разгорелась ярким пламенем, и  Харкорт  увидел,  откуда
шел шорох. У подножья гигантского  дуба,  стоявшего  недалеко  от  костра,
возник из земли  какой-то  корявый  бугор.  Он  продолжал  подниматься  на
глазах, и  с  него  сыпались  вниз  сухие  листья,  сучки,  кости  мертвых
животных, живая трава и клочья мха. Это выросшее из земли порождение  леса
двигалось, оно было живое. Густой смрад распространялся вокруг, и вместе с
ним - непомерная  злоба,  почти  ощутимая  физически.  Зловоние  было  так
сильно, что от него перехватывало  дыхание,  как  будто  горло  стискивали
длинные цепкие пальцы.
     Харкорт отступил на шаг  перед  этой  невероятной  злобой  и  давящим
зловонием. Он со скрежетом выхватил меч, и пламя костра окрасило клинок  в
цвет крови.
     Но у этого существа, которое выросло перед ними у подножья  дуба,  не
могло быть живой красной крови - если его разрубить, из  него  должен  был
потечь зеленоватый гной или сукровица, похожая  на  чернила.  Харкорту  на
мгновение показалось, будто он увидел блеснувшие в  свете  пламени  острые
клыки  и  когти.  Но  если  это  действительно  клыки  и  когти,  то   они
располагались в самых неподходящих местах. Может быть, на самом  деле  это
были всего лишь обломки костей или острые каменные осколки, покоившиеся  в
лесной почве.
     Бугор продолжал подниматься,  вырастая  из  лесного  мусора  и  сухих
листьев, из отпавшей коры и гнилых сучков, из птичьего  помета,  истлевших
костей и оброненных перьев. Освещенный пляшущими  отблесками  пламени,  он
казался  наделенным  своей,  зловещей  жизнью.   Злоба,   источаемая   им,
становилась все сильнее,  а  густое  зловоние  -  все  удушливее.  Харкорт
почувствовал, что задыхается - отчасти от смрада, отчасти от ужаса и гнева
при мысли, что такое гнусное  создание  осмеливается  существовать,  имеет
наглость вторгаться в этот сравнительно чистый и уютный мир.
     Он шагнул вперед, но его  опередил  аббат.  Одним  плавным  движением
священник обеими руками поднял высоко над головой тяжелую булаву и обрушил
ее на выросший из земли бугор. Бугор  просел  под  ударом,  что-то  в  нем
булькнуло,  и  во  все  стороны  разлетелись  какие-то  слизистые   комки.
Распространившееся вокруг зловоние  многократно  превзошло  все,  что  они
ощущали до сих пор. Харкорт, шатаясь, сделал еще два шага вперед,  но  еще
не успел подойти к аббату, как его скрючило  пополам  и  начало  рвать.  В
горле у него стояла горечь, из глаз лились слезы, а от рассевшегося  бугра
текли навстречу ему густые волны смрада,  и  он  как  будто  плыл  в  этом
смраде, раздвигая его руками.
     Сделав сверхъестественное усилие, он выпрямился и увидел,  что  бугор
исчез, а аббат стоит на том  месте,  где  был  бугор,  колотя  булавой  по
извивающимся  клочьям  и  торжествующе  хохоча.  Харкорт  хотел  окликнуть
аббата, но горло его все еще сжимала судорога, и он долго не мог  выдавить
ни звука. Наконец он крикнул:
     - Гай, отойди оттуда!
     Аббат продолжал колотить булавой по  остаткам  бугра,  как  будто  не
слышал. Харкорт, шатаясь, шагнул вперед и схватил его за руку.
     - Ради бога, остановись! От него уже ничего не осталось.
     - Вот когда  я  с  ним  покончу,  -  продолжая  раскатисто  хохотать,
прокричал аббат, - тогда от него в самом деле ничего не останется. Меньше,
чем ничего!
     - Да приди ты  в  себя,  черт  возьми!  -  рявкнул  Харкорт.  -  Надо
убираться отсюда. Нам нельзя здесь оставаться, нужно уходить. Здесь  такая
вонища, что дышать нечем.
     Аббат неохотно повернулся и подошел с ним к  костру.  Поодаль  стояла
Иоланда, изо всех сил зажимая рот и  нос  скомканным  платком.  Шишковатый
собирал вещи.
     - Пошли, - сказал он. - Пошли, надо отсюда уходить.
     Харкорт поднял два мешка, забросил их на спину  и  подтолкнул  аббата
вперед.
     - Ну вот, - с упреком сказал Шишковатый аббату, - наделал ты дел.
     - Да ведь такая злоба! - оправдывался аббат. - Неужели вы не  ощутили
эту злобу?
     - Когда навстречу попадается хорек, - сказал  Шишковатый,  -  его  не
убивают. Только поворачивают назад или обходят его сторонкой.
     - А я эту штуку убил. Ее нужно было убить.
     - Ее нельзя убить. Она не умирает. Можно только  надеяться,  что  она
уйдет восвояси.
     Они углубились в ночной лес и  начали  осторожно  спускаться  к  краю
болота, То и дело кто-нибудь натыкался на дерево или спотыкался о  лежащую
на земле ветку, но они шли и шли вперед.
     Когда до  болота  оставалось  уже  совсем  немного,  Харкорт  услышал
какой-то тихий  жалостный  звук,  похожий  на  плач.  Он  остановился  как
вкопанный и прислушался. Звук доносился издалека, и временами его заглушал
ветер, но это был плач, он был уверен.  Там,  посреди  болота,  раздавался
чей-то плач.
     - Кто это? - спросил он.
     - Потерянные души, - ответила Иоланда. - Одинокие призраки  плачут  в
болоте.
     - Призраки? - переспросил он. - Ты хочешь сказать, привидения?
     - Здесь повсюду привидения. Множество людей умерло здесь без  святого
причастия.
     - Я никогда об этом не задумывался, - сказал Шишковатый, -  но  такое
вполне возможно. Когда сюда нагрянула Нечисть, многие пытались бежать,  но
не всем удалось.  Часть  угодила  в  засаду.  А  другие  попрятались,  или
пытались спрятаться.
     Плач затих. Они постояли еще несколько минут,  но  больше  ничего  не
было слышно, и они продолжали спуск с  холма.  В  бледном,  унылом  лунном
свете  болото  было  похоже  на  черно-белый   набросок   пером.   Кое-где
серебрилась вода, над  ней  поднимались  такие  же  серебристые,  но  чуть
потемнее, камыши и заросли кустарника, и чернели отбрасываемые ими тени.
     Вскоре впереди показался небольшой залив,  с  обеих  сторон  которого
стеной стояли камыши. Берег поднимался от воды узкой песчаной полоской.
     Они  остановились,  прислушались  и  вновь  услышали  плач,  тихий  и
отдаленный. Потом он затих, и наступила зловещая тишина.
     - А здесь все еще воняет, - сказал Харкорт.  -  Правда,  уже  не  так
сильно.
     - Это мы принесли  запах  с  собой,  -  сказал  Шишковатый.  -  Через
день-два выветрился. Он стал бы немного слабее, если бы мы  могли  принять
ванну и сменить одежду.
     - Но что это было? - спросил Харкорт. - Я никогда такого не  видел  и
ни о чем подобном не слышал.
     - Было бы странно, если бы ты это видел, - сказал Шишковатый. -  Мало
кто о таком даже слышал. Они очень  древние,  это  порождение  стихий.  Их
производит на свет сама земля - они вырастают из мертвой материи.  Нечисть
тут ни при чем, они существовали задолго до того, как  появилась  Нечисть.
Говорят, когда-то их было много. Я думал, они уже совсем покинули Землю  и
больше не осталось ни одного. Но в такой местности, как эта...
     - Ты сказал, что мало кто о них слышал. Но ты-то слышал. Ты  об  этом
знал.
     - Легенды моей расы, - ответил Шишковатый. - Из них я об этом и знаю.
     - Твоей расы?
     - Ну конечно, - сказал Шишковатый.  -  Ты,  естественно,  никогда  не
говоришь об этом вслух, и никто не говорит, но ты ведь знаешь,  что  я  не
человек.
     - Прости меня, - сказал Харкорт.
     - Ничего, - ответил Шишковатый. - Я ничем не хуже человека.
     - Давайте умоемся, -  предложил  аббат.  -  А  потом  попробуем  хоть
немного поспать. Мы изрядно не выспались.
     С этими  словами  он  вошел  в  воду  по  пояс,  нагнулся,  зачерпнул
пригоршню воды и начал обмывать лицо и одежду.
     - Надо будет по очереди стоять на страже, - сказала Иоланда.
     - Я буду сторожить первым, - вызвался Харкорт.
     - А я после тебя, - сказал Шишковатый.
     Стоя на страже, Харкорт время от времени поглядывал на звезды,  чтобы
знать, сколько прошло  времени.  Когда  настала  пора  сменяться,  Харкорт
разбудил Шишковатого. Тот с ворчаньем поднялся.
     - Как дела? - спросил он.
     - Все тихо, - ответил Харкорт. - В лесу слышались какие-то шорохи, но
не такие, какие мы слышали там, на холме.  Наверное,  какие-нибудь  мелкие
животные. В болоте кто-то плакал, а больше ничего не было.
     - Хорошо, - сказал  Шишковатый.  -  Залезай  под  одеяло  и  попробуй
заснуть.
     Харкорт улегся и завернулся в одеяло, но ему  не  спалось.  Он  долго
лежал в раздумье, глядя на звезды. "Я не человек", - сказал Шишковатый,  и
это было сказано им, да и вообще кем бы то ни было, впервые. "Моя раса", -
сказал он. Его раса знала об этих порождениях стихий.  И  он  сказал,  что
когда-то их было много. "Это не Нечисть, - сказал он, -  они  существовали
задолго до Нечисти". Харкорт никогда не слыхал о расе Шишковатых; он  знал
только одного Шишковатого, хотя если подумать, он мог бы  сообразить,  что
когда-то  должны  были  существовать  и  другие  Шишковатые.  Значит,  эти
порождения стихий жили в глубочайшей древности, ведь и  Нечисть  появилась
здесь в незапамятные времена, а эти,  как  сказал  Шишковатый,  тогда  уже
были. "Теперь их осталось немного", - сказал он и намекнул, что вообще  не
ожидал встретить хоть одного. И если  это  правда  -  что  эти  порождения
стихий и Шишковатые жили в этом мире бок о бок, - значит, и  те  и  другие
существовали в глубочайшей древности, и очень может быть,  что  Шишковатых
осталось так же мало, как и этих порождений стихий.
     Харкорт решил, что когда вернется домой, нужно будет расспросить  обо
всем деда, хотя это дело,  конечно,  очень  деликатное.  Может  быть,  дед
поймет, что вопрос задан от чистого сердца, и ответит, пусть и не  слишком
обстоятельно; а может быть, и придет от него в ярость.  Дед  с  Шишковатым
дружат уже много лет, и они никогда не дадут друг друга в обиду.
     Размышляя об этих загадках, он в конце концов  заснул.  Его  разбудил
аббат, который без особой деликатности потряс его за плечо.
     - Вставай, - сказал он. - Там  их  множество.  Полный  лес.  Они  нас
окружили.
     Харкорт сел, пытаясь понять, что происходит.
     - Кто нас окружил?
     - Вонючие бугры, - ответил аббат. - Я бы пошел и разделался  с  ними,
но Шишковатый в тот раз так раскричался, что я решил этого не делать.
     Харкорт увидел, что  уже  начинает  светать.  Из-под  своего  одеяла,
разбуженная громким голосом  аббата,  выползла  Иоланда.  Шишковатый  тоже
проснулся и сидел, протирая глаза.
     - Что там еще? - спросил он аббата. - Что за шум ты поднял?
     - Бугры нас окружили.
     Шишковатый вскочил.
     - Ты уверен?
     - Уверен, - подтвердил аббат. - Они выстроились цепочкой позади нас и
спустились к самому болоту по обе стороны. Мы в мешке. На этот раз я их не
слышал, они вели себя очень тихо. Первого я  увидел,  только  когда  стало
светать. Прежде чем вас будить, я проверил.
     Шишковатый повернулся к Иоланде:
     - Ты сказала, что мы можем обойти болото. А перейти его можно?
     - Может быть, и можно. Мне говорили, там  есть  тропинка.  Это  будет
нелегко. Придется много брести по воде. Но я думаю, мы сможем  перебраться
на другую сторону.
     - Это безумие! - вскричал аббат.  -  Мы  можем  прорваться  и  обойти
болото.
     - Возможно, ты бы и  прорвался,  -  сказал  Шишковатый,  -  но  я  бы
рисковать не стал. Ведь ты ничего о них не знаешь.
     - Зато ты знаешь, и ты сказал.
     - Неважно, что я сказал, -  перебил  его  Шишковатый.  -  Идем  через
болото. Если мы это сделаем, не думаю, чтобы они стали нас преследовать.



                                Глава 10.

     Харкорта снова одолевали призраки, хотя день был в самом разгаре.  Он
их не видел, хотя временами ему чудилось, что в воздухе  пробегает  легкое
колыхание, похожее на знойные волны, которые поднимаются в  жаркий  летний
полдень над золотистым полем спелой пшеницы. Но призраки говорили с ним, и
говорили не умолкая. Он  почти  ничего  не  понимал,  хотя  временами  ему
чудилось, что понимает.  Однако  большей  частью  это  было  неразборчивое
бормотанье, вроде  того  невнятного  говора,  что  слышишь,  проходя  мимо
закрытой двери, за которой мать и другие женщины  занимаются  после  обеда
шитьем, а больше - болтовней.
     Харкорт брел по пояс в воде, с трудом  вытаскивая  ноги  из  илистого
дна. Остальные следовали за ним. Призраки становились все назойливее.  Над
головой у него роились тучи насекомых - время  от  времени  он  принимался
отмахиваться, но они не обращали на это  никакого  внимания  и  продолжали
кружиться над ним жужжащим вихрем, сверкая на солнце крылышками,
     Он  приближался  к  пригорку,  который  приметил  издалека.   Подойдя
вплотную, он  уперся  руками  в  землю,  вскарабкался  на  сухой  берег  и
повалился ничком, с трудом перевода дыхание. Следующей шла Иоланда - когда
она добралась до пригорка, он протянул руку и вытащил ее на берег рядом  с
собой. Почти вплотную за Иоландой следовал Шишковатый, а сзади,  пыхтя,  с
багровым лицом, грузно брел сквозь воду и грязь аббат. Один за другим  они
подошли к пригорку, и Харкорт помог им выбраться на берег. Все  уселись  в
ряд, промокшие, усталые и слишком запыхавшиеся, чтобы разговаривать.
     - Ни о чем подобном речи не было, - сказал наконец аббат. -  Я  знал,
конечно, что придется много ходить, против ходьбы я  ничего  не  имею.  Но
пробираться вброд через такую грязь - не самое увлекательное  приключение,
на мой взгляд. Это не что иное, как тяжелая работа.
     - Нам бы, может быть, не пришлось этого делать, - заметил Шишковатый,
- если бы ты оставил в покое тот бугор. Но  нет,  тебе  обязательно  нужно
было пойти и стереть его в порошок.
     - Я убежден, что другие бугры не могли произойти от того, с которым я
расправился, - возразил аббат. - Не может быть, чтобы клочья, которые я от
него оставил, побежали за нами вдогонку  и  превратились  каждый  в  новый
бугор.
     - Ну, не знаю, -  сказал  Шишковатый,  -  хотя  от  них  всего  можно
ожидать. В свое время мне довелось слышать немало всяких страстей  о  том,
на что  они  способны.  Может,  этот  холм  -  их  любимое  место,  и  они
зарождаются здесь во множестве. Может, жизнь не пробудилась бы в  них  еще
много лет, но когда они узнали...
     - Узнали? - переспросил аббат.
     - Ну да, узнали, что появился враг и  напал  на  них,  они  не  стали
дожидаться своего срока и собрались отомстить.
     - Ну уж и отомстить, - презрительно сказал  аббат,  подняв  булаву  и
стукнув ею по земле. - Вот дали бы мне волю, тогда у них уж точно появился
бы повод отомстить.
     - Все это уже позади, - прервал его Харкорт. - Забудьте об этом. - И,
обращаясь к Иоланде, сказал: - Вон там  впереди,  на  сухом  островке,  я,
по-моему, вижу продолжение тропинки.
     - Значит, здесь и вправду есть тропинка, - радостно откликнулась она,
- и мы идем правильно. Когда она исчезла, я боялась, что мы пошли  не  той
дорогой, что она скоро кончится и что никакой тропы на самом деле нет. Но,
если ты прав, значит, тропа есть. Она только была под водой, а  теперь  мы
снова на нее вышли.
     Харкорт пожал плечами.
     - Мы можем еще десять раз ее потерять, такая  уж  тут  местность.  Но
надо идти дальше. Как ты думаешь, много мы прошли? Полпути уже есть?
     - Не думаю. Полпути мы еще не прошли. Хорошо, если  мы  доберемся  до
того берега к ночи.
     - Вполне можем добраться, - сказал Шишковатый, - если  будем  идти  и
идти. И не будем останавливаться отдохнуть и  поболтать  всякий  раз,  как
увидим сухое место.
     - Если мы не будем отдыхать, - возразил  аббат,  -  мы,  может  быть,
вообще не дойдем до того берега. Время от времени нужно делать  передышку,
чтобы собраться с силами.
     - Никогда еще  не  видел,  чтобы  такой  большой  и  сильный  человек
оказался таким слабаком, - с презрением сказал Шишковатый.
     - Ты мне всегда нравился, Шишковатый,  -  отвечал  аббат.  -  Я  тебя
всегда уважал, хоть ты и нелепо устроен. Но в трудную  минуту  проявляется
твой скверный характер, раньше я этого за тобой не замечал.
     - Ну, хватит вам препираться, - прервал  их  Харкорт,  -  Перестаньте
оба. Мы все в одинаковом положении, и отправились все  добровольно.  Никто
никого не заставлял.
     - Я хочу знать одно, - не унимался аббат. -  Зачем  нам  понадобилось
лезть в это болото? Вчетвером мы легко прорвали бы кольцо бугров  и  пошли
бы посуху вокруг. В конце концов, как они могли бы нас  остановить?  Взять
хотя бы того, что был у костра, - я пошел и расколошматил его в клочья.
     - Я думаю, это законный вопрос, - поддержал его Харкорт, обращаясь  к
Шишковатому. - Я сам об этом думал. Мы, конечно, поверили тебе на слово...
     - Вопрос законный, и я с  удовольствием  на  него  отвечу,  -  сказал
Шишковатый. - Тот, что у костра, просто не знал, с  каким  сумасшедшим  он
имеет дело. Он ничего не успел предпринять. Этакий солидный, благообразный
христианин ни с того ни с сего кинулся на него с двадцатифунтовой железной
булавой и...
     - А что я должен был делать? - возмутился аббат. - Он испускал  такую
вонь и злобу...
     - Я пытался тебя предостеречь, - возразил Шишковатый, - но не  успел.
Я бы тебя остановил, если бы мог,  но  было  уже  поздно.  А  после  этого
разумнее всего было удирать. Должен сказать,  мне  и  в  голову  не  могло
прийти, что другие бугры прорежутся из-под земли и двинутся за нами, чтобы
взять нас в кольцо. Судя по всему, что я знал о природе и истории  бугров,
такое вообще немыслимо. Я  называю  их  буграми,  потому  что  вы  их  так
называете, но у них есть другое, древнее название...
     - Ты много чего говоришь, - сказал аббат, - но ничего путного.  Скажи
мне коротко и ясно, почему мы не могли прорваться через кольцо бугров.
     - Некоторый шанс у нас был, - отвечал Шишковатый, -  но  шанс  весьма
сомнительный, и это, скорее всего, обошлось бы нам  очень  дорого.  Вы  же
почувствовали на себе их злобу.
     - Еще бы, - подтвердил Харкорт. - Все почувствовали. И злобу, и вонь.
Не знаю, отчего это, от злобы или от вони, только меня всего  скрючило.  Я
хотел подойти...
     - Меня ничуть не скрючило, - заявил аббат.
     - Это потому, что ты такой нечувствительный, - сказал  Шишковатый.  -
Ты много разглагольствуешь о душе, а у тебя самого  никакой  души  нет,  и
кроме того...
     Аббат вскочил и замахнулся на него булавой.
     - Не смей мне такое говорить! - вскричал он. - Ты не смеешь...
     - Сядь! - приказал Харкорт ледяным голосом. - И положи  свою  булаву.
Мы будем вести себя, как подобает джентльменам, чего бы нам это ни стоило.
     Аббат с ворчаньем уселся, но булаву из руки не выпустил.
     - А теперь, - сказал Харкорт Шишковатому, - ответь нам на  вопрос,  и
без всяких посторонних рассуждений.
     - Ответ состоит в том, - сказал Шишковатый, - что  мы  имеем  дело  с
существом, у которого нет ничего общего ни  с  одним  обитателем  здешнего
мира.  Оно  сродни  самым  глубинным  корням  жизни,  наименьшему   общему
знаменателю природы. А природа, если хорошенько подумать,  по  сути  своей
жестока. Жестока и безразлична. Природе  не  свойственна  любовь,  ей  все
равно, что случится с кем или чем бы то ни было. Ее нельзя уговорить. Всем
приходится жить по ее правилам. Ошибись хоть немного, и она тебя убьет, не
задумываясь. Зло - это, по  определению,  отсутствие  любви.  Чтобы  стать
воплощением зла, достаточно одного - не испытывать любви,  не  подозревать
даже, что она существует. Подлинное зло не любит даже само себя. Эти бугры
не просили, чтобы их наделили жизнью; жизнь навязала им некоей  неведомой,
таинственной алхимией мертвой или умирающей  материи.  Может,  жизнь  даже
внушает  им  отвращение,  может,  они  недовольны  тем,  что  их  насильно
заставили появиться на свет, хотя они об этом никого не  просили.  До  вас
понемногу начинает доходить, с чем мы имеем дело?
     - Кажется, да, - задумчиво произнес Харкорт.
     - Если бы мы напали на те бугры,  -  продолжал  Шишковатый,  -  очень
может быть, что они уничтожили бы нас прежде, чем мы смогли бы вступить  с
ними в схватку. Они ошеломили бы нас заложенной в них злобой, задушили  бы
зловонием, отравили бы  накопленным  в  них  ядом,  покончили  бы  с  нами
десятком других способов. Они знали о нас и ждали нас.  Лучшего  ответа  я
дать  не  могу,  потому  что  о  буграх  никто  ничего  толком  не  знает.
Специалистов по ним не существует  -  каждый,  кто  вздумает  стать  таким
специалистом, умирает раньше.  -  Он  умолк  и  оглядел  остальных.  -  Вы
удовлетворены? Я ответил на ваш вопрос?
     Никто ничего не сказал.
     - Больше всего они любят выводиться, если это можно  так  назвать,  в
нетронутой лесной почве, - продолжал Шишковатый.  -  Там,  где  много  лет
скапливались гниющие отбросы леса, в которых содержатся неведомые  начала,
дающие  толчок  к  их  появлению.  Почва  этого  леса  лежала  нетронутой,
наверное, несчетные столетия. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь  попал
в такое положение, как мы. Даже в самых невероятных легендах моей расы  не
говорится, что они могут вылупляться разом в  таком  множестве.  Я  думаю,
нападение на одного из них заставило остальных появиться  на  свет  раньше
времени. Как они узнали об этом нападении, я не знаю  и  даже  представить
себе не могу. В наших легендах ничего не говорится о том, что они способны
общаться между собой.
     - А здесь они до нас не доберутся? - спросила Иоланда.
     - Думаю, что нет. Правда, они могут передвигаться, и  иногда,  боюсь,
довольно быстро, но норовят  оставаться  поблизости  от  того  места,  где
вывелись. Я полагаю, они не покинут леса, и очень  сомневаюсь,  чтобы  они
решились последовать за нами через болото. -  Он  покачал  головой.  -  Вы
должны понять, что меня все это тоже  поразило.  Они  -  порождение  самых
древних времен. Когда-то, гласят легенды, их было много. По мере того  как
редели леса и расширялись пашни, их становилось все меньше и меньше: места
их обитания понемногу исчезали. Если бы вы меня спросили, я бы сказал, что
их больше не осталось вообще, что это просто персонажи древних легенд, что
они давно вымерли.
     - Кому могло бы прийти в голову  тебя  об  этом  спросить,  -  сказал
Харкорт, - если никто ничего о них не знал и ты ничего не говорил?
     - Мало ли о чем я ничего не говорил, - ответил Шишковатый и  поднялся
на ноги. - Двинемся дальше? - предложил он. - Чарлз, ты что-то  говорил  о
тропинке, которую как будто видел впереди.
     - Да, - сказал Харкорт. - Я снова пойду первым и поведу  вас  к  ней.
Это островок с несколькими деревьями на краю. Из-за  камышей  его  удается
увидеть только изредка. По-моему, он немного больше этого пригорка.
     - А вам тоже не дает покоя  какое-то  нашептывание  и  бормотание?  -
спросил аббат. - Иоланда, ты, кажется, говорила, что это призраки?
     Она кивнула.
     - Да, призраки. По крайней мере, так говорят. Не нашедшие покоя  души
людей, которые умерли вне лона Святой Церкви и  теперь  блуждают  повсюду.
Тут, наверное, погибло множество беженцев, когда они спасались от Нечисти.
     - А мы ничего не можем для них сделать? Никак нельзя дать им покой?
     - Не знаю, - ответила Иоланда. - Я только знаю, что они тут  есть.  Я
ни с кем никогда о них не говорила. Конечно, я скорблю о них, как подобает
христианке.
     - Попробуй побрызгать на  них  святой  водой,  -  посоветовал  аббату
Шишковатый. Тот только презрительно засопел, с трудом поднялся и подоткнул
повыше свою сутану, вымазанную до колен грязью и насквозь мокрую.
     Они снова отправились в путь. Пригорок,  как  и  подозревал  Харкорт,
оказался  лишь  маленьким  клочком  суши,  поднимавшимся  над  водой.  Они
пересекли его и опять вошли в воду.
     Болото было не очень глубоким - большей частью по щиколотку и  только
местами по пояс. Дно его покрывал скользкий, липкий ил, в котором  кое-где
прятались коряги и кучи камней. Идти  приходилось  медленно  и  осторожно,
чтобы не споткнуться.
     Время от времени им попадались открытые водные пространства, но  чаще
всего они шли по  узким,  извилистым  протокам,  по  обе  стороны  которых
поднимались болотные травы и камыш.  Кое-где  из  болота  торчали  мертвые
деревья - скелеты тех деревьев, что  стояли  здесь  давным-давно,  еще  до
того, как все переменилось и появилось болото.
     Пока они отдыхали и болтали на пригорке, призраки как  будто  исчезли
или, по крайней мере, угомонились. Теперь, когда они снова шли по  болоту,
призраки вернулись, и снова постоянно слышался их шепот. Харкорт попытался
не слушать, но это было очень трудно - они окружили его со всех  сторон  и
продолжали свою неумолчную болтовню.
     На первых порах их невнятное бормотанье заставляло его содрогаться от
ужаса. Он этого не стыдился и утешал себя тем, что всякий  призрак  должен
вызывать если не страх, то, по крайней мере, тревогу, и совсем не обращать
на них внимания ни один нормальный человек не способен.  Но  прислушиваясь
час за часом к их бормотанью, он  почувствовал,  как  первоначальный  ужас
уступает место раздражению. Они превратились в досадную  помеху,  все  еще
способную вызывать страх,  но  чаще  просто  надоедавшую  сверх  меры.  Он
попробовал было не вслушиваться, но устоять против них не могла даже самая
сильная  воля.  Они  были  слишком  близко,  их  голоса  звучали   слишком
настойчиво, чтобы можно было заставить себя их не слышать.  Временами  ему
казалось, будто призрачные пальцы цепляются за его руки, пытаясь задержать
его, но он  говорил  себе,  что  это  всего  лишь  причуды  разгулявшегося
воображения.
     Иногда ему казалось, что он различает отдельные слова и  фразы,  хотя
он опять-таки не был уверен, расслышал ли их на самом  деле  или  невольно
вообразил. "Вернитесь! - говорили они (или это только  ему  казалось?).  -
Вернитесь, дальше идти опасно". В ушах  у  него  звучали  предостережения,
слышались мольбы. "Помогите нам! Бога ради, сжальтесь! Будьте  милосердны!
Мы пребываем здесь, в мире теней, между жизнью и смертью, уже не  живые  и
еще не мертвые. Если никто нам не поможет, мы останемся  здесь  навсегда".
Их речи, конечно, на самом деле не были такими связными -  это  были  лишь
отдельные слова и  обрывки  фраз,  в  которых  звучала  мольба  и  которые
складывались в некое подобие целого только в его фантазии.
     - Ложитесь! - взревел  позади  аббат.  -  Ложитесь  все  и  прячьтесь
получше!
     Инстинктивно, ни о чем не думая, Харкорт присел на корточки и  вжался
в перепутанную стену  болотных  трав  на  краю  протоки.  Оглянувшись,  он
увидел, что остальные тоже  притаились,  как  цыплята  на  птичьем  дворе,
прижавшие к земле при появлении ястреба.  Аббат,  который  шел  последним,
указывал вверх. Харкорт поднял  голову  и  увидел  их  -  три  болтающиеся
грязные тряпки, которые кругами плавали в голубом небе над болотом, никуда
особенно не спеша и высматривая себе жертву. Они были  высоко  и  казались
всего лишь движущимися точками на фоне неба.
     Драконы, сказал он себе. Три дракона на охоте. Может быть, те  самые,
что  напали  на  единорогов.  Он  присмотрелся,  пытаясь  разглядеть,   не
болтается ли у одного из них на  шее  веревка,  но  драконы  были  слишком
высоко.
     Время шло, а драконы все кружили у них  над  головой.  Один  раз  они
начали спускаться ниже, но через некоторое время снова поднялись ввысь. Не
сводя с них глаз, Харкорт выругался. Драгоценное  время  уходит,  а  из-за
драконов они не могут выйти из болота.  Им  нужно  миновать  эту  коварную
трясину до наступления ночи. А если дело и дальше пойдет так  же,  как  до
сих пор, и они будут то ползать по кустам, чтобы поглазеть на  единорогов,
то прятаться в камышах от драконов, - им никогда не добраться до цели.
     Там, в замке,  им  казалось,  что  они  знают,  с  чем  им  предстоит
встретиться - всего  лишь  с  великанами,  троллями,  драконами  и  прочей
Нечистью. Теперь он понял, что на Брошенных Землях все не так просто.  Уже
за это короткое время они повстречали два новых явления, о которых  ничего
не знали и которых не могли даже вообразить: бугры в лесу  и  призраки  на
болоте. Сколько еще сюрпризов ожидало их в дальнем пути? Этого Харкорт  не
знал и злился, что приходится терять время.
     Теперь,  когда  он  стоял  неподвижно,  призраки  одолевали  его  еще
настойчивее и в еще большем числе. Их бормотанье заполнило весь  его  мозг
до того,  что  больше  он  ничего  не  замечал.  Но  слова  их,  если  это
действительно слова, были лишены всякого смысла.
     И  среди  них  вдруг  прозвучало  одно  слово,  наделенное  для  него
глубочайшим смыслом. Одно-единственное слово, которое он сразу распознал.
     "Элоиза"!
     На мгновение забыв обо всем, он выпрямился и громко воскликнул:
     - Элоиза? Что вы сказали про Элоизу?
     - Ложись! - рявкнул аббат. - Ложись, идиот!
     Харкорт снова присел в камыши и взглянул в небо. Драконы были еще там
- три болтающиеся грязные тряпки на голубом фоне.



                                Глава 11.

     В конце  концов  драконы  улетели,  направляясь  куда-то  на  восток.
Разыскивали ли они людей или просто вылетели  на  охоту,  так  и  осталось
неизвестным.
     Харкорт не заметил, как они улетели, он даже не смотрел  на  них.  Он
по-прежнему  сидел  на  корточках  в  протоке,  наполовину   забившись   в
окаймлявшие ее болотные травы,  и  в  ушах  у  него  звучало  одно  слово:
"Элоиза! Элоиза! Элоиза!"
     И все это время нескончаемые тучи невидимых  призраков  -  невидимых,
если не считать возникавшего время от времени легкого  колыхания  воздуха,
которое можно было заметить только  уголком  глаза,  -  нескончаемые  тучи
невидимых призраков осаждали его, с  неумолчным  бормотаньем  кружась  над
головой. Он пробовал заговаривать с ними,  кричать  на  них  -  про  себя,
мысленно. "Расскажите мне! - беззвучно умолял  он.  -  Расскажите  мне  об
Элоизе! Что вы хотели о  ней  сказать?"  В  голове  его  мелькнула  мысль,
которая потрясла его до глубины души: если он действительно услышит что-то
о ней в таком месте, из уст бормочущих  болотных  призраков,  он  в  ужасе
отшатнется. "Здесь все нечисто и отвратительно, - подумал он. -  Здесь  не
может быть Элоизы! Я не хочу, чтобы она нашлась здесь! Да ее  здесь  и  не
может быть - ведь если она умерла, то умерла не здесь, а на том берегу,  в
замке Фонтен!"
     Одолеваемый  мучительными  раздумьями,  он  сидел,  пригнувшись,   на
корточках, уйдя в себя, забыв  обо  всем,  что  его  окружало,  -  о  ярко
светившем солнце, о тухлой болотной воде, о шорохе камыша,  о  кружащих  в
небе драконах.
     Он не хотел, чтобы Элоиза нашлась здесь, в этой зловонной трясине.  А
хотел он вообще, чтобы она нашлась? Эта  непрошеная  мысль,  возникшая  из
самых глубин его сознания, заставила его вздрогнуть: ему стало страшно  от
того, что она могла прийти ему в голову, что она могла  зародиться  где-то
там, в сокровенных глубинах души, о которых он и сам не подозревал.
     Он больше не помнил лица  Элоизы:  оно  навсегда  осталось  для  него
скрытым прядью волос, упавшей от порыва ветра. И глядя на ее  подарок,  он
больше не помнил слов, которые она сказала ему, даря книгу, не видел,  как
ее пальцы перелистывают страницы. С годами она уплыла от  него,  отступила
куда-то вдаль. "Боже! - сказал он себе в ужасе. -  Боже  мой,  ведь  я  ее
забыл!"
     "Боже! - взмолился он. - Сделай так, чтобы ее здесь не было. Чтобы  я
не услышал здесь ее голос. Если она здесь и я ее встречу, я  отшатнусь  от
нее с  отвращением,  и  это  разобьет  сердце  нам  обоим.  Мы  не  должны
встретиться в таком отвратительном месте.  Когда  мы  встретимся  снова...
Если нам суждено встретиться, это должно  случиться  на  цветущей  поляне,
овеваемой легким ветерком. Но не здесь, Боже, не здесь!"
     Его заставил очнуться оклик аббата.
     - Чарлз, пошли. Веди нас, мой друг. Драконов больше не видно.
     Харкорт медленно поднялся,  словно  пробуждаясь  от  кошмара.  Подняв
голову, он взглянул на небо.  Драконов  не  было.  Он  машинально  побрел,
пошатываясь, вперед, следуя за извилинами протоки.  Скоро  она  кончилась,
влившись в мелкое стоячее озерцо, и там, по другую его сторону, поднимался
островок, который Харкорт заметил еще издалека, - с несколькими  деревьями
на берегу и тропинкой, поднимавшейся от берега мимо деревьев.
     Аббат, шлепая по воде, обогнал Иоланду и Шишковатого и  поравнялся  с
ним.
     - Из-за этих драконом мы потеряли много времени, - произнес он, пыхтя
от быстрой ходьбы. - Мы не успеем пересечь болото до наступления ночи.
     Харкорт поднял глаза и увидел, что солнце уже  заметно  склонилось  к
западу.
     - Сделаем все, что сможем, - ответил он.  -  А  если  придется  здесь
заночевать, как-нибудь устроимся.
     - Плохо дело, - сказал аббат. - Совсем плохо. Мы бы должны  быть  уже
за много лиг отсюда, на суше.
     - Дальше пойдет лучше, - сказал Харкорт, - я в  этом  не  сомневаюсь.
Как только выберемся на сухое место, идти станет легче.
     Они продолжали свой путь. Через некоторое время Харкорт спросил:
     - Как ты думаешь, это за нами охотились  драконы?  Откуда  они  могли
узнать, что мы здесь?
     - Не знаю, - отвечал аббат. -  Я  об  этом  думал  и  ничего  не  мог
придумать. Но какая разница? За нами они охотились или нет, стоило им  нас
заметить, они бы все равно на нас кинулись.
     - Ты не разглядел, не было у одного из них веревки на шее?
     - Нет, не заметил. Они  были  слишком  высоко.  Но  я  тоже  об  этом
подумал.
     - У меня такое предчувствие, - сказал Харкорт, - что рано или  поздно
мы еще повстречаемся с этим драконом. И очень  может  быть,  что  лицом  к
лицу. Я намерен его убить.
     - Ты романтик, Чарлз, - сказал аббат. -  Неизлечимый  романтик.  Хотя
характер у тебя тяжелый и угрюмый, ты живешь  в  мире  фантазий.  Фантазии
окружают тебя даже среди бела дня. Кому кроме тебя могло прийти  в  голову
заарканить дракона?
     - Я серьезно, - сказал Харкорт. - Это не пустые  слова.  Я  чувствую,
что повстречаюсь с этим драконом лицом к лицу. И  сделаю  все,  чтобы  его
убить.
     - Ты считаешь, что это у тебя на роду написано с того  самого  дня  у
подножья Драконова хребта? Что тогда пришло в движение  нечто  такое,  что
должно разрешиться здесь, в глубине Брошенных Земель?
     - Про это я ничего не знаю, - отвечал Харкорт. -  Я  не  так  склонен
философствовать, как ты. У меня только есть такое предчувствие, вот и все.
     Идти становилось все труднее, и остров,  лежащий  впереди,  казалось,
отдалялся, вместо того чтобы приближаться. Харкорт взглянул себе под  ноги
и увидел, что вода едва доходит ему до  щиколоток.  Он  по-прежнему  шагал
вперед, но продвигался как будто медленнее, чем до сих пор. Казалось, вода
сделалась густой, как патока. Что-то стало и с воздухом: он  был  какой-то
необычно плотный и не такой прозрачный, как всегда.
     - Гай! - позвал он почти шепотом.
     - Да, я тоже заметил, - сказал аббат. - Что-то происходит.
     Они брели вперед, стараясь идти побыстрее, как шли раньше, но  вокруг
них все стало каким-то непривычным. Они  шагали  все  так  же  широко,  но
расстояние, которое они покрывали с каждым  шагом,  становилось  меньше  и
меньше. Остров впереди то  расплывался  в  глазах  у  Харкорта,  то  снова
обретал четкость. В ушах его время от  времени  еще  слышалось  бормотанье
болотных призраков, но голоса их казались искаженными  и  гулкими,  словно
звучали из пустой бочки.
     А сбоку, слева - нет, теперь как будто  справа  -  кто-то  следил  за
ними, не сводя глаз. Харкорт вертел головой во все стороны, но  ничего  не
видел, кроме простиравшегося вокруг болота. И  несмотря  на  это,  его  не
покидало ощущение, что кто-то за ними следит. Что там, в  стороне,  не  то
слева, не то справа,  сидит  в  грязи  какое-то  чудище,  которое,  злобно
ухмыляясь, глумится над ними.
     Они шли и шли вперед, хотя и медленно. Остров как будто стал  немного
ближе. "Может быть, когда мы до него доберемся, - подумал Харкорт,  -  все
опять станет  как  прежде?  Вокруг  нас  снова  будет  старый,  привычный,
безопасный мир, обыкновенный воздух, обыкновенная вода?"
     И тут, даже не  повернув  головы,  он  заметил  уголком  глаза  некое
существо,  которое,  глумливо  ухмыляясь,  сидело  в  стороне.  Оно   было
наполовину погружено в жидкую грязь, но даже та его часть, что  оставалась
снаружи, была видна как-то искаженно, неотчетливо,  словно  сквозь  плохое
стекло, которое делает очертания всех предметов  волнистыми  и  дрожащими.
Существо, казалось, почти целиком состояло из огромной пасти и глаз,  было
покрыто бородавками и чем-то напоминало жабу, хотя это была вовсе не жаба.
Харкорт лишь мельком заметил его, и оно  тут  же  исчезло.  Он  попробовал
взглянуть на него снова, но ничего не получилось, - он сам не понимал, как
это ему удалось в первый раз. Он толком не  отдавал  себе  отчета  в  том,
зачем ему понадобилось увидеть это существо еще раз,  потому  что  зрелище
было не из приятных. Но он чувствовал, что должен знать, кто напускает  на
них эти злые чары (если это чары), потому что, не зная  этого,  нельзя  их
преодолеть. Правда, ему  все  равно  было  не  очень  понятно,  почему  он
догадался бы, как их преодолеть, если бы увидел это существо снова.
     Он ничего не сказал аббату, потому что аббат, скорее всего, просто не
поверил бы. Только что аббат сказал,  что  он  романтик  и  живет  в  мире
фантазий. Хотя где же и жить в  мире  фантазий,  подумал  он,  как  не  на
Брошенных Землях?
     Наконец они достигли островка и поднялись на отлогий  берег.  Харкорт
надеялся, что, когда они доберутся  до  островка,  все  это  кончится,  но
ничего не изменилось: идти было не  легче,  чем  по  болоту.  При  обычных
обстоятельствах он, выбравшись на сушу, присел бы отдохнуть, но теперь  не
стал останавливаться. Не остановился и аббат -  Харкорт  подумал,  что  он
тоже будет идти вперед, пока они не освободятся от чар.
     Если не считать нескольких деревьев у  берега,  островок  был  гол  и
невелик размером.  Однако  по  нему  шла  тропинка  -  она  привела  их  к
противоположному берегу острова, за которым снова простиралась вода. Вдали
из нее поднималось что-то вроде холма, сложенного из нагроможденных  белых
камней.
     Снова ступив в воду, они сразу поняли, что наваждение кончилось. Вода
была самая обыкновенная, и воздух был чист.  Они  увидели,  что  следующий
остров, похожий на нагромождение камней, гораздо дальше, чем им показалось
сначала.
     Аббат шумно вздохнул.
     - Слава Создателю! - произнес он с такой горячностью, какой Харкорт в
нем никогда еще не замечал. - Наконец-то оно нас отпустило!
     Они прошли еще немного, но ничего не менялось - мир вокруг  оставался
тем же, что и был. Оглянувшись, они увидели, как с берега в воду с плеском
входят Иоланда и Шишковатый.
     - Ты знаешь, что это было?  -  спросил  аббат  Иоланду.  Та  покачала
головой.
     - Какое-то мелкое наваждение, и все. Не знаю, откуда оно взялось.
     - Кто-то только чуть дотронулся до нашего плеча, - сказал Шишковатый,
- чтобы напомнить, что ждет нас впереди.
     - Ну, теперь, кажется,  все  кончилось,  -  сказал  Харкорт.  -  Надо
побыстрее двигаться вперед. Солнце уже слишком низко, боюсь, что  засветло
нам до берега не добраться. Лучше всего дойти до того скалистого  островка
и там заночевать.
     - Целых два дня ушло у нас на то, -  сказал  аббат,  -  чтобы  пройти
каких-то две лиги. При таких темпах мы никогда не доберемся.
     - Доберемся, - возразил Шишковатый. - Обязаны добраться. И по  болоту
нам больше идти не придется.
     Они направились к каменистому островку, идя уже не гуськом, а  рядом.
Солнце садилось за голубевшую на западе цепочку холмов,  на  болоте  стало
темнеть. Послышались крики  ночных  птиц,  в  небе  появились  стаи  уток,
подыскивающих себе место  для  ночлега.  Над  болотом  поднимались  клочья
тумана, которые ползли над самой  поверхностью  воды,  протягивая  во  все
стороны свои призрачные щупальца. В темнеющем небе на  востоке  показалась
бледная луна.
     Снова их окружили призраки. Теперь Харкорту казалось,  что  время  от
времени он видит их туманные силуэты, хотя он не  знал,  действительно  ли
это призраки или просто клочья тумана. Их бормотанье, как и  раньше,  было
невнятным, но в нем по-прежнему то и  дело  слышались  жалобные  мольбы  о
помощи и едва различимые предостережения. Но имени Элоизы  Харкорт  больше
не слышал, да теперь уже и не был уверен,  слышал  ли  его  раньше:  может
быть, это был всего лишь плод воображения.
     - Я еще никогда в жизни не испытывал на себе чар, - сказал  аббат.  -
Должен сказать, жуткое  ощущение.  А  вы  когда-нибудь  такое  испытывали?
Ты-то, Чарлз, нет, это я знаю, а остальные?
     - Я - нет, - ответила Иоланда. - Но я сразу поняла,  что  это  такое.
Наверное, инстинктивно,  потому  что  ничего  такого  со  мной  раньше  не
случалось.
     - Два раза в жизни, - сказал Шишковатый,  -  я  подвергался  действию
чар, и оба раза наваждение было куда сильнее, чем сейчас. Это очень слабое
волшебство. Будто какому-то чародею просто вздумалось немного поразмяться.
     - Я тоже поняла, что это не слишком серьезно, - подтвердила  Иоланда.
- Не чувствовалось, чтобы нам хотели причинить вред.
     - Бог мой! - воскликнул аббат. - Уж не хотите ли вы сказать, что  тут
полным-полно чародеев и они только и ждут, пока не  появится  какой-нибудь
путник, на котором можно попрактиковаться в своем искусстве?
     - На  Брошенных  Землях  ничему  не  следует  удивляться,  -  сказала
Иоланда.
     - Ты так говоришь, словно тебе не страшно, - удивился аббат. - Ты это
знала и все же решилась пойти с нами проводником?
     - Мне страшно, - ответила Иоланда. - Но я немного верю в свои силы  и
думаю,  что  вовремя  замечу  опасность  и  что-нибудь  сделаю,  чтобы  ее
избежать. Вы же знаете, я здесь уже бывала.
     - Да, ты мне говорила, - сказал Харкорт. -  Только  не  могу  понять,
зачем тебе это понадобилось.
     - Не знаю, смогу ли это объяснить, - отвечала Иоланда.  -  Меня  сюда
словно что-то тянет. Какое-то таинственное животворное  ощущение,  которое
испытывает здесь моя душа.
     Они шли по направлению к каменистому островку, который становился все
ближе. Наконец они дошли до него и вскарабкались на камни. Издали островок
казался белым, и теперь они увидели, что он на самом деле белый - огромные
камни, белые, как мрамор, лежали горой, словно кто-то вывалил  их  посреди
болота с гигантской повозки. Часть камней имела  угловатую  форму,  другие
были плоские и гладкие, как будто побывали в руках у гранильщика.
     Некоторое время они сидели на камнях, глядя назад, на болото, которое
только что пересекли. Сумерки сгущались,  но  еще  можно  было  разглядеть
островок с несколькими  деревьями,  темным  пятном  выделявшийся  на  фоне
освещенного луной болота. Наконец Харкорт встрепенулся и поднялся на ноги.
     - Пожалуй, надо залезть на вершину, -  сказал  он.  -  Оттуда,  может
быть, виден тот берег. До края болота должно быть не так уж далеко.
     - Я пойду с тобой, - сказал Шишковатый.
     "Наверное, лезть вверх по этим камням, - подумал Харкорт, -  примерно
то же самое, что подниматься на великие  египетские  пирамиды,  о  которых
рассказывал мне дядя Рауль много  лет  назад.  Пожалуй,  даже  труднее:  в
пирамидах плиты уложены аккуратно, а эти камни навалены как попало и порой
так неустойчивы, что опасно на них ступать".
     Осторожно выбирая дорогу, Харкорт и Шишковатый взбирались  по  грудам
камней. Кое-где приходилось двигаться вбок,  отыскивая  место,  где  можно
сделать еще шаг наверх. Но мало-помалу они продвигались к вершине.
     Наконец Харкорт увидел, что осталось только перелезть через последний
гладкий белый камень, который навис у него над головой. Встав на  цыпочки,
он протянул руки как можно выше  и  охватил  пальцами  край  камня.  Потом
подтянулся, нащупал ногой точку опоры и рывком передвинулся выше, так  что
уже мог положить локти на поверхность камня. Поднатужившись изо всех  сил,
он перекинул через край сначала ногу,  а  потом  и  все  тело.  Он  только
собрался повернуться и протянуть руку Шишковатому, как  вдруг  увидел  то,
что находилось прямо перед ним.
     Там был скелет - сначала Харкорт решил, что человеческий, но  тут  же
понял, что ошибся.  Скелет  висел  на  приземистом  кресте,  нижний  конец
которого был зажат между двумя каменными глыбами. Крест стоял наклонившись
вперед, и Харкорту в первое мгновение показалось, будто скелет бросился на
него и застыл в воздухе на полпути.
     От неожиданности и ужаса у него  перехватило  дыхание.  В  сумеречном
свете кости казались еще светлее, чем камни под  ногами,  а  череп  злобно
ухмылялся сверкающими белыми зубами. Он увидел,  что  скелет  прикручен  к
кресту цепями так основательно, что большинство костей все еще  оставалось
на месте. Череп был цел, нижняя челюсть держалась в нем крепко, все  ребра
тоже были налицо. Только на одной руке отвалились все пальцы, а на  другой
осталось только два или три.  Немного  покривившийся  хребет  опирался  на
массивный крестец.
     - Чарлз, - раздался снизу голос Шишковатого, - дай мне руку, я  никак
не могу ухватиться.
     Харкорт  обернулся,  выглянул  из-за  края  камня  и  протянул  руку.
Шишковатый уцепился за нее и с помощью Харкорта перевалился через край. Он
хотел  подняться  на  ноги,  но,  увидев  скелет  на  кресте,  застыл   на
четвереньках.
     - Это еще что? - спросил он.
     - Он не человеческий, - ответил Харкорт. -  Сначала  мне  показалось,
что это человек.
     - Это великан-людоед, - сказал Шишковатый. - Клянусь чем угодно,  это
великан. И должен сказать, что тут ему самое место.
     Он выпрямился и встал рядом с Харкортом. Они подошли к кресту.
     - Как ты думаешь, он был жив?.. - спросил Харкорт.
     - Жив? - перебил Шишковатый. - Конечно, был жив.  Кому  пришло  бы  в
голову привязывать мертвого великана к кресту из кедрового  дерева?  Перед
тобой, Чарлз, акт справедливого возмездия. Здесь пришел  конец  одному  из
племени Нечисти, который в свое время немало навредил человечеству. С  ним
счеты сведены, или почти сведены. Он умер не так, как умер на  кресте  ваш
Христос. Его приковали к кресту цепями, и смерть наступила не от  телесных
ран, как у других распятых. Этого прикончил голод. Он висел тут,  пока  не
умер от голода и жажды. Скорее всего, от жажды.
     - Но как это жестоко, как беспощадно...
     - Те, кто это сделал, несомненно, имели все основания быть  жестокими
и беспощадными.
     - Все равно мне это не нравится, - сказал  Харкорт.  -  Одно  дело  -
быстрая смерть от удара клинка, совсем другое - вот  такая.  Это  какая-то
безумная ненависть.
     - Вероятно, люди, обитавшие в этих местах,  -  сказал  Шишковатый,  -
имели все основания для ненависти. Жизнь их научила.
     - Что мы будем с ним делать?
     - Ничего не будем делать. Пусть висит. А что ты  хотел  предложить  -
христианское погребение?
     - Ну нет.
     - Так оставим его в покое. Пусть и дальше висит, ухмыляясь.
     - Пожалуй, да.
     Шишковатый отвернулся от креста со  скелетом,  поглядел  на  запад  и
показал пальцем в том направлении.
     - Вот. Мы теперь знаем то, что хотели выяснить. Берег  болота  совсем
недалеко. Смотри!



                                Глава 12.

     Проведя  кое-как  ночь  на  каменистом  островке,  они  на   рассвете
пересекли последний участок болота и  вышли  на  сушу.  Дальше  на  западе
высились голубые холмы.
     Харкорт почти не спал - лишь  несколько  раз  ему  удалось  ненадолго
задремать. С наступлением ночи болото превратилось в средоточие  кошмаров:
повсюду вокруг стонали и рыдали призраки. Временами Харкорту казалось, что
он их видит, хотя каждый раз оставалось сомнение -  призрак  это  в  белом
саване или просто один из плывущих в воздухе клочьев тумана.
     Над болотом то  и  дело  раздавались  крики  ночных  птиц,  а  совсем
недалеко, на востоке, время от времени кто-то как будто бухал  в  барабан.
Харкорт лежал с открытыми  глазами,  прислушиваясь  к  странному  звуку  и
пытаясь определить, на что он больше похож - на кваканье или на барабанный
бой. Он убеждал себя, - хотя в то же время страшился  этой  мысли,  -  что
слышит кваканье того бородавчатого, похожего  на  жабу  существа,  которое
привиделось ему под действием наваждения. Но он так и не смог окончательно
в это поверить, потому что временами готов  был  поклясться,  что  это  не
кваканье, а удары в барабан. Но кто  мог  глубокой  ночью  сидеть  посреди
болота и бить в барабан?
     Отправившись утром в путь, Харкорт и его спутники первое время шли по
заболоченной местности, но потом земля под ногами  стала  совсем  сухой  и
идти стало легко. Довольные,  что  болото  наконец  осталось  позади,  они
направлялись к цепочке холмов на горизонте. Иоланда ушла  вперед  и  скоро
исчезла из вида. Наверное, ищет место,  где  будет  легче  подниматься  на
холмы, подумал Харкорт и еще раз подивился ее подвижности и выносливости.
     Время от времени Харкорт задирал голову и смотрел на небо.  Вчерашние
драконы произвели на него большее впечатление, чем ему показалось сначала.
Но теперь в небе виднелось только несколько ястребов - драконов  нигде  не
было видно.
     Они шли по высокой траве, испещренной луговыми  цветами.  Мало-помалу
холмы перестали казаться голубыми - стало видно, что они поросли  лесом  и
не так высоки, как те, что поднимались вдоль реки.
     Аббат, шедший немного впереди Харкорта и Шишковатого,  замедлил  шаг,
чтобы дать им поравняться с ним. Он снова был в своем  обычном  прекрасном
настроении.
     - Вот теперь мы двигаемся как следует, - сказал  он.  -  Может  быть,
если повезет, наверстаем время, которое потеряли в этом болоте.
     - Это как получится, - сказал Шишковатый. - У  меня  такое  ощущение,
что нам еще не раз придется задерживаться.
     - Но ничего подобного этому ужасному болоту больше не будет, - сказал
аббат.
     Часа через два они приблизились к подножью холмов и увидели, что  там
их поджидает Иоланда.
     - Давайте  возьмем  немного  севернее,  -  сказала  она.  -  Я  нашла
извилистую долину, по которой можно подняться.
     - Скоро нам придется остановиться и перекусить,  -  сказал  аббат.  -
Перед тем как трогаться в путь утром, мы ничего не ели,  если  не  считать
кусочка сыра и горбушки хлеба.
     - Ты когда-нибудь думаешь о чем-нибудь кроме своего огромного  брюха?
- спросил Шишковатый. - Дай тебе волю, и мы останавливались бы  перекусить
через каждые пол-лиги.
     - Для путника главное - сытое брюхо, - сказал  аббат.  -  О  своем  я
всегда стараюсь позаботиться.
     - Как только доберемся до той долины,  -  пообещала  ему  Иоланда,  -
найдем место, где можно будет остановиться и поесть. Там  бежит  ручеек  и
много деревьев.
     Они отыскали долину и, покинув луг, вошли в уютную рощицу  на  берегу
ручья, который весело бежал по камням в сторону болота. У самой воды,  где
они устроили привал, рос лишь густой ивняк, но оба склона  долины  заросли
огромными дубами, кленами, буками и березой.
     Немного выше по течению склоны долины стали сближаться, образуя узкий
овраг, подниматься по которому местами было нелегко. Уходя  все  дальше  в
глубь холмов, овраг становился все уже, а  густой  лес  спускался  по  его
склонам  все  ниже,  пока  кроны  деревьев  не  сомкнулись   над   ручьем,
превратившимся к этому времени в крохотный ручеек.  Вдоль  него  шла  едва
заметная тропинка, которая то и дело перебегала с берега на берег, -  идти
по ней было лучше, чем по бездорожью, но не намного: тропинка была  крутая
и извилистая, а посреди нее торчали корни деревьев и каменные глыбы.
     В середине дня они увидели развилку: от тропинки, по которой они шли,
отходила  другая,  поменьше,  поднимавшаяся  по  склону  оврага.   Иоланда
остановилась и вгляделась в глубь леса.
     - Стойте и ждите меня, - сказала она. - Я сейчас вернусь.
     Довольные, что представился случай передохнуть, они  остановились,  а
Иоланда начала быстро подниматься вверх по склону.
     - Эта девчонка не знает усталости, - сказал аббат. - Бегает и скачет,
как бешеная коза, и никак не угомонится.
     Стоя на тропинке, Харкорт впервые заметил, как  угрюм  этот  лес.  Он
громоздился над ними со всех сторон, словно пытаясь задушить  их  в  своих
объятьях. Если не считать журчанья ручейка на камнях  и  вздохов  ветра  в
макушках деревьев, в лесу стояла тишина.
     Вскоре на тропинке показалась Иоланда, которая бегом спускалась вниз.
     - Я нашла место для ночлега, - сказала она. - Пещеру.  В  ней  кто-то
жил, но сейчас там его нет. Я думаю, он возражать не станет.
     - Откуда ты можешь это знать? - спросил Шишковатый.
     - А я не знаю, - ответила она. - Я только предполагаю и надеюсь.
     - Возможно, мы уйдем оттуда раньше, чем кто-нибудь появится, - сказал
аббат. - Кто бы он ни был, он ничего не узнает.
     Они поднялись по тропинке и подошли к пещере. Она была невелика и  не
очень  глубока.  Перед  ней  простиралась  широкая   ровная   площадка   -
продолжение каменного пола пещеры. На площадке,  недалеко  от  входа,  был
устроен очаг, полный золы и почерневших головешек. В глубине пещеры стояло
на поленьях самодельное  подобие  кровати.  У  дальней  стены  лежали  три
сковородки и вертел, а у самого входа были аккуратно сложены сухие  дрова.
Угол пещеры был выложен камнями, на  которых  валялось  несколько  кожаных
мешков.
     Нагнувшись, чтобы не задеть головой за низкую  кровлю  пещеры,  аббат
неуклюже вошел внутрь и уселся на кровать.
     - Пожалуйста, - сказал ему Шишковатый, - будь как дома.
     - А почему бы и нет? - вспылил аббат. - Если наш  неизвестный  хозяин
приличный человек, он ничего не  будет  иметь  против  того,  чтобы  гости
чувствовали себя как дома.
     - Вопрос только в том, - возразил Шишковатый, - можем ли мы считаться
гостями.
     - Пусть этот вопрос вас не волнует, - послышался  с  тропинки  чей-то
голос. - Вы действительно мои гости, и гости желанные.
     Они обернулись и увидели, что на тропинке немного ниже  пещеры  стоит
маленький человечек. Его дочерна загорелое, гладко выбритое лицо  украшали
щетинистые бакенбарды. Он смотрел на них, привычно щуря глаза,  окруженные
множеством морщинок: видно было, что он помногу бывает  на  ярком  солнце.
Через плечо у него был  перекинут  пустой  мешок,  хотя  его  сгорбленная,
сутулая фигура свидетельствовала  о  том,  что  ему  частенько  приходится
таскать на спине груз и потяжелее. В руке он держал посох, какие бывают  у
пилигримов. Ноги у него были босые, штаны рваные,  а  верхнюю  часть  тела
прикрывала овчинная куртка мехом наружу.
     - Я Андре, коробейник, - сказал он. - А это мое скромное  жилище.  За
все годы, что я здесь живу, вы первые оказали мне честь заглянуть ко мне в
гости, и я рад, что вы меня посетили.
     Он усталой походкой поднялся на площадку перед пещерой, остановился и
внимательно посмотрел на них.
     - Мы путники, - сказал ему Харкорт, -  и  остановились  здесь  совсем
ненадолго.
     Коробейник утер пот с лица.
     - Странно. Мало кто путешествует  по  этим  местам.  Они  не  слишком
гостеприимны.
     - Меня зовут Чарлз, я из замка Харкортов  на  той  стороне  реки.  Мы
разыскиваем моего дядю, который пропал без вести.  У  нас  есть  основания
думать, что он на Брошенных  Землях.  Может  быть,  ты  что-нибудь  о  нем
слышал?
     Коробейник покачал головой:
     - Ничего не слышал. Ни намека. Ни один  разумный  человек  не  станет
здесь бродить.
     - Мой дядя - человек неразумный, - заметил Харкорт. - Он  всегда  был
такой.
     - Ну ладно, пока оставим это,  -  сказал  коробейник,  -  Вы  ночуете
здесь. Можете остаться и дольше, если хотите. Я сейчас разведу огонь...
     - Нет, - сказал Шишковатый. - Огонь разведу я,  а  вот  этот  толстый
лентяй, что сидит на кровати, пойдет собирать дрова, чтобы возместить  те,
которые мы сожжем. А если твоя поленница  немного  увеличится,  это  будет
всего лишь ничтожной платой за гостеприимство.
     - Там, где начинается эта тропа, я заметила небольшой омут, - сказала
Иоланда, - и в нем плавали форели. Пойду постараюсь наловить рыбы на ужин.
     Коробейник улыбнулся:
     - Никогда не видел таких любезных и готовых к услугам  гостей.  Любой
хозяин был бы рад принимать вас. Твои слуги прекрасно вышколены, -  сказал
он, обращаясь к Харкорту.
     - Это не слуги, - ответил  Харкорт.  -  Это  мои  друзья.  Тот,  кого
назвали лентяем и кто пошел за дровами, -  аббат,  и,  хотя  он  наверняка
станет без конца ворчать, все что надо будет сделано.
     - Тебе повезло, - сказал коробейник, - что у тебя такие друзья.
     - Мне тоже так кажется, - ответил Харкорт.
     Этот человек ему не понравился, и он не  испытывал  к  нему  никакого
доверия: слишком хитрый у него взгляд и слишком  льстивый  язык.  При  нем
лучше не говорить лишнего - Харкорт не мог бы  объяснить,  почему  у  него
появилось такое ощущение, но как он себя ни уговаривал, оно не исчезало.
     Коробейник сбросил на кровать мешок, который нес на  плече,  залез  в
него, достал горсть каких-то безделушек и высыпал на одеяло.
     - Товар у меня недорогой, -  сказал  он,  -  и  торгую  я  больше  по
мелочам. Много не запрашиваю, много не получаю, но в общем  кое-как  свожу
концы с концами.
     На одеяле лежали старинная бронзовая монета, обрывок шейной  цепочки,
полированный агат,  позеленевшее  от  времени  кольцо  с  красным  камнем,
бронзовый наконечник копья, тоже позеленевший, и еще много всякой всячины.
     - Все считают, что я  круглый  идиот,  -  сказал  он,  -  но  человек
безобидный и правдивый, может быть, только потому, что слишком глуп, чтобы
врать.  Меня  не  боятся,  а  кое-кто  мне  даже  доверяет.   И   я   могу
путешествовать без опаски. Мне всякий рад, потому что я  приношу  с  собой
свежие новости и иногда даже  сплетни,  а  когда  запас  новостей  у  меня
иссякает, я тут же по дороге сочиняю их столько, чтобы покупатели остались
довольны.
     - А кто такие те, с кем ты торгуешь? - спросил Харкорт.
     - Как кто? Просто покупатели. А, понимаю, о чем ты. Что ж, скажу тебе
правду. Я торгую и с людьми, и с Нечистью тоже, мне все равно. И от тех  и
от других барыш одинаковый.
     - В таком случае, - сказал Харкорт, - ты, вероятно,  сможешь  оказать
нам помощь. Если пожелаешь, конечно.
     - Разумеется, пожелаю. Я помогаю всякому, кто меня попросит.
     Шишковатый уже  развел  большой  огонь  в  очаге  на  площадке  перед
пещерой, а аббат принес охапку дров и пошел за второй.
     - Сначала мы поедим, - сказал коробейник, - а потом можем посидеть  у
огня и поболтать. Тогда вы и расспросите меня, о чем хотите.
     Прекрасно, подумал Харкорт. Только чему  из  того,  что  он  говорит,
можно верить?
     - Мы будем тебе благодарны, - торжественно  сказал  он,  -  за  любую
информацию, какую ты сможешь нам сообщить.
     Снизу пришла Иоланда со связкой рыбы  и,  усевшись  у  огня  рядом  с
Шишковатым, принялась ее чистить. Коробейник принес  сковороду  с  длинной
ручкой и банку жира, а аббат принес еще одну охапку дров, свалил ее  рядом
с поленницей и тяжело уселся у огня.
     Посмотрев на форель, он облизнулся.
     - Хорошая рыба, жирная, - сказал он. - И свежая, прямо из ручья.
     - Здесь отличная рыба, - сказал ему коробейник. - Когда у  меня  есть
время для рыбной ловли, я всегда ее ем.  -  Он  внимательно  посмотрел  на
аббата. - Судя по твоей сутане, - сказал он,  -  похоже,  что  вы  шли  по
болоту.
     - Мы перешли это чертово болото вброд, - недовольно сказал  аббат.  -
Целого дня не хватило на то, чтобы его перейти.
     - Но вы могли бы его обойти, - сказал  коробейник  таким  тоном,  что
было ясно: всякий нормальный человек только так бы и поступил.
     Аббат хотел было ответить, но Харкорт опередил его.
     - Возникли кое-какие обстоятельства, - сказал он, - из-за которых нам
показалось разумнее перейти его вброд.
     - Ну да, - отозвался коробейник,  -  могу  себе  представить.  Иногда
действительно возникают обстоятельства, как ты это называешь.  Особенно  в
этих местах.
     Рыба уже жарилась, все сидели вокруг и смотрели.
     - У нас есть сыр и хлеб, - сказала Иоланда, - и немного  сала.  Может
быть, добавить кусочек сала к рыбе для вкуса?
     - Если вам не жалко, -  ответил  коробейник.  -  Мне  иногда  удается
выторговать сала, но я уже, наверное, целый месяц  его  не  пробовал.  Нет
ничего вкуснее кусочка сала.
     Иоланда отрезала несколько ломтиков и положила их на сковородку рядом
с рыбой.
     Сидя у огня, они поужинали. Когда с едой было  покончено,  коробейник
сказал:
     - Вы говорили, что вам нужна какая-то информация. Что  вы  хотели  бы
знать? Наверное, вас интересует, что лежит впереди?
     - Верно, - сказал Харкорт. - Мы направляемся на  запад.  Мы  слышали,
что где-то в том направлении есть древний храм.
     Коробейник задумался.
     - Вам еще далеко идти, - сказал он наконец. - Я там никогда  не  был.
Храма, о котором вы говорите, я не видел, но слыхал о  нем.  Могу  сказать
только одно - вам нужно идти на запад и расспрашивать всех, кого встретите
по пути.
     - А кого там расспрашивать? - спросил Шишковатый. -  Уж  конечно,  не
Нечисть. А встретим мы там кого-нибудь кроме Нечисти?
     - Там есть люди, - отвечал коробейник. - Вы найдете их  в  потаенных,
уединенных местах. Нечисть знает, что они там живут, но не трогает их. Что
вы вообще знаете о Нечисти?
     - Я много дней сражался с ней на  стенах  замка  семь  лет  назад,  -
сказал Харкорт.
     - Да, это были трудные времена, - сказал коробейник. -  Но  обычно  у
Нечисти нрав не такой уж злобный. У них есть свои циклы. Было время, когда
всякий мог пройти по этим местам и остаться невредимым. А иногда даже я не
решаюсь показаться наружу и отсиживаюсь здесь.  У  них  случаются  периоды
бешенства, а когда такой период проходит, они снова становятся всего  лишь
несносными, но не кидаются  сразу  убивать.  Сейчас,  мне  кажется,  время
неудачное. Где-то на севере бродит римская  когорта,  а  от  этого  у  них
всегда портится характер.
     - Ты больше ничего не слышал об этих римлянах?  -  спросил  аббат.  -
Только то, что они где-то на севере?
     - Были одна-две стычки. Случайные столкновения небольших  отрядов,  и
только. Ничего серьезного.
     - Тогда вполне возможно, что ничего серьезного  и  не  произойдет,  -
сказал Харкорт. - Эта когорта отправилась всего лишь  на  рекогносцировку.
Римляне не хотят конфронтации.
     - Может быть, так оно и есть. Надеюсь, что  так.  Почти  вся  Нечисть
собралась у дальних границ на случай  вторжения  варваров  -  они,  кстати
сказать, в последнее время не очень наседают, но по-прежнему опасны.  Сюда
проникают  только  небольшие  конные  отряды,   а   больших   передвижений
незаметно.
     - Есть здесь какие-нибудь опасные места, о которых нам надо знать?  -
спросил Шишковатый. - Места, которые нам лучше бы  обойти  стороной?  Все,
что ты нам об этом можешь сказать, будет для нас очень ценно.
     - В нескольких лигах к  западу,  за  довольно  большой  рекой,  лежит
долина, где живут гарпии. Они могут охотиться и в других местах, но обычно
держатся неподалеку от  своей  долины.  Когда  переправитесь  через  реку,
держите ухо востро. Это очень злобные существа.
     - А драконы? - спросил аббат.
     - От драконов никогда не знаешь, чего ожидать, - ответил  коробейник.
- Они  могут  быть  где  угодно.  Прежде  чем  выйти  на  открытое  место,
обязательно посмотрите на небо.  И  старайтесь  по  возможности  держаться
поближе к  деревьям.  Среди  деревьев  им  до  вас  не  добраться.  Будьте
осторожнее на мостах - это излюбленное место троллей. Но это вы,  конечно,
знаете.
     - Знаем, - сказал аббат.
     - Раз уж вы туда направляетесь, вы можете  при  случае  порасспросить
про один колодец. Древний колодец,  говорят,  когда-то  он  служил  местом
паломничества.  Легенда   гласит,   что,   если   вы   перегнетесь   через
полуразрушенную каменную стену, которая его окружает, и поглядите вниз,  в
воду, вы сможете увидеть в воде будущее. Гарантировать вам это я не  могу,
у меня есть кое-какие сомнения. Однако  то,  что  про  него  рассказывают,
очень любопытно. Я много про него слышал.
     - Надо будет расспросить про этот колодец по пути, - небрежно  сказал
Харкорт.
     Огонь догорел. Ночь уже наступила. Легкий  ветерок  шевелил  верхушки
растущих ниже по склону деревьев, которые приходились прямо против входа в
пещеру. Небо на востоке посветлело, предвещая восход луны.
     Коробейник поднялся с места,  прошел  в  глубину  пещеры  и  принялся
рыться в мешках, которые  лежали  в  выложенном  камнями  углу.  Потом  он
вернулся к огню, держа  в  руках  какой-то  предмет,  блеснувший  в  свете
пламени, когда он протянул его Иоланде. Это было что-то очень  красивое  -
по  крайней  мере,  так  всем  показалось.  Радужные  отсветы  играли   на
спиральной поверхности, которая заканчивалась широким раструбом.
     Иоланда так и сяк поворачивала предмет в руках, пытаясь  понять,  что
это такое.
     - Что это? - спросила она. - Вещь прекрасная, но что это может быть?
     - Это морская раковина, - ответил коробейник, -  которую  привезли  с
берегов далекого океана. В ней все еще шумит  море.  Приложи  к  уху  -  и
услышишь.
     Иоланда с недоверчивым видом приложила раковину  раструбом  к  уху  и
прислушалась. Ее глаза широко раскрылись от  удивления,  рот  приоткрылся.
Она долго слушала,  а  остальные  смотрели  на  нее.  Наконец  она  отняла
раковину от уха и протянута ее аббату, который,  повертев  ее  в  руках  и
разглядев как следует, тоже поднес к уху.
     - Боже всемогущий, - воскликнул он, - в ней  заключено  море!  Должно
быть, это и есть море, ведь я никогда его не видел. Как будто волны шумят.
     Коробейник как-то зловеще усмехнулся:
     - Я же сказал. А ты не поверил?
     - Таким невероятным вещам я никогда не верю, - сказал аббат,  -  пока
не удостоверюсь сам.
     Он передал раковину Харкорту, и тот, поднеся ее к уху,  тоже  услышал
шум - как и сказал аббат, он  был  похож  на  шум  волн.  Харкорт  опустил
раковину.
     - Не понимаю, - сказал он. - Как может эта  раковина  хранить  внутри
себя шум моря? Даже  если  ее  принесли  с  берега  моря,  как  она  может
сохранять его шум?
     Шишковатый протянул руку и отобрал у  него  раковину,  но  к  уху  ее
прикладывать не стал.
     - Все это бабушкины сказки, - заявил он. - Звук, который там  слышен,
- никакой не шум моря, а что-то еще. Я  не  могу  этого  объяснить,  да  и
никто, наверное, не может. Только это не шум моря.
     - Тогда скажи, что это, - сказал коробейник.
     - Я же говорю, что не  знаю,  -  ответил  Шишковатый.  -  Честнее  не
скажешь. Но только это не шум моря.
     Он протянул раковину коробейнику, но тот покачал головой.
     - Нет, не мне, - сказал он, - Отдай ее даме. Это ей подарок.



                                Глава 13.

     На следующее утро они тронулись в путь поздно. Казалось,  коробейнику
не хотелось их отпускать. Он много  болтал  за  завтраком,  но  не  сказал
ничего такого,  что  они  хотели  бы  услышать.  Когда  его  о  чем-нибудь
спрашивали, он  или  отговаривался  тем,  что  не  знает,  или  принимался
рассказывать какие-то нелепые истории явно мифического свойства.
     В конце концов они отделались от него и снова начали нелегкий  подъем
по извилистой тропинке. Солнце уже  миновало  зенит,  когда  они  достигли
гребня холмистой гряды. Лес здесь был уже не такой густой,  как  внизу,  у
ручья. Они сделали короткий привал и, не разжигая костра, перекусили.
     - Я надеялся, - сказал Шишковатый, - что этот  коробейник  будет  нам
чем-нибудь полезен. Но мы ничего от него не добились, и  это  странно.  Он
наверняка исходил эти места вдоль и поперек  и  должен  был  много  о  них
узнать.
     - Я сразу понял, что нельзя ему доверять, - сказал аббат. - Даже если
бы он сообщил нам что-нибудь важное, и то я бы ему не поверил.
     - Но он не сообщил нам ничего, - сказал Шишковатый. -  Болтал  что-то
про гарпий, но не сказал ничего толкового.  Произнес  несколько  прописных
истин о том, как прятаться от драконов,  и  посоветовал  избегать  мостов,
потому что под ними живут тролли.
     - Я тоже понял, что доверять ему  нельзя,  -  согласился  Харкорт.  -
Сразу видно, что он себе на уме.
     - А эти россказни про морскую раковину? - продолжал Шишковатый. - Как
будто все чистая правда. Будьте уверены, что это неправда. Я видел море  и
слышал, как оно шумит. Тот звук в раковине - никакой не шум моря.
     - Он, правда, сообщил нам, что храм находится где-то к западу отсюда,
- сказал аббат. - Но это мы знаем и без него. Надо было спросить  его  про
тот дворец, или виллу, где спрятана призма.
     Харкорт покачал головой:
     - Об этом нельзя было спрашивать. Мы раскрыли бы свои карты. И он,  и
кто бы то ни было другой должны знать только одно  -  что  мы  разыскиваем
моего пропавшего дядю.
     Покончив с едой, они отправились дальше, держась гребня холмов.
     - Это заведет нас к северу, - сказала Иоланда,  -  но,  наверное,  не
слишком далеко. А отсюда нам легко будет выбрать дорогу получше.
     Незадолго до сумерек  они  остановились  на  ночлег.  После  вечерней
трапезы Иоланда уселась одна в сторонке и приложила к уху раковину.  Через
некоторое время Харкорт поднялся с  места  и  подсел  к  ней.  Она  отняла
раковину от уха и положила ее на колени.
     - Тебе она очень нравится, - сказал он. - И шум моря в ней.
     - Не сам шум, - ответила она  с  улыбкой.  -  Хотя  этот  шум  как-то
странно завораживает. Но дело  не  только  в  нем.  Когда  я  слушаю,  мне
чудится, что там, за шумом моря, слышен чей-то голос, который пытается мне
что-то сказать.
     - Какое-то волшебство? - спросил он. - Волшебный голос?
     Она нахмурила лоб и задумалась.
     - Ты знаешь, что такое волшебство? - не унимался он. - Можешь мне это
объяснить?
     - Мой господин, - отвечала она, - ты задаешь мне загадки.
     -  Я  этого  не  хотел.  Я  подумал,  что,  может  быть,  ты  сумеешь
растолковать мне, что такое волшебство. Это слово очень  часто  приходится
слышать, оно само  просится  на  язык,  когда  надо  что-то  объяснить,  а
никакого объяснения нет.
     - И ты решил, что растолковать  тебе  это  сможет  простая  девчонка.
Которая время от времени бродит по Брошенным Землям и  не  может,  или  не
хочет, объяснить  зачем.  Которая  может  увидеть  что-то  живое  в  куске
дерева...
     - Ничего такого я не думал, - сказал он, хотя тут же неохотно признал
про себя, что именно таковы были его мысли. - Если я тебя обидел...
     - Нет, не обидел, - ответила она и,  взяв  с  колен  раковину,  вновь
поднесла к уху. Харкорт понял,  что  она  не  хочет  продолжать  разговор,
вернулся к огню и сел рядом с аббатом.
     "Пока что все идет благополучно, - подумал он. - Нам  пришлось  иметь
дело с  буграми  в  лесу  и  с  призраками  на  болоте,  но  с  настоящими
опасностями мы еще не сталкивались". До сих пор они  не  заметили  никаких
признаков Нечисти, никаких намеков на то, что  Нечисть  догадалась  об  их
присутствии. Конечно, именно на это они  и  надеялись,  но  он  знал,  что
оснований для подобных надежд у них нет.
     - Гай, - спросил он аббата, - у тебя нет  такого  ощущения,  что  все
идет слишком гладко?
     - Да, это мне приходило в голову, - ответил аббат. - Ну и  прекрасно.
Впрочем, прошло пока только четыре дня.
     - Может быть, я зря беспокоюсь, - сказал Харкорт, -  но  у  меня  все
время мурашки по спине ползают.  Такое  чувство,  словно  кто-то  за  нами
наблюдает. Я какой-то весь взвинченный и постоянно дергаюсь.
     - Да, я это тоже чувствую, - сказал аббат, - только стараюсь об  этом
не думать. Не люблю накликать беду. Пока все идет хорошо - ну и ладно.
     - Иоланда думает, что в раковине слышится какой-то голос, только  его
заглушает шум моря.
     - Девичьи фантазии, - сказал аббат.
     - Знаю. Может быть, и так. Только я не  доверяю  коробейнику.  И  эта
раковина мне не нравится.
     Аббат положил Харкорту на плечо свою тяжелую руку.
     - Успокойся, - сказал он. - Не надо накликать беду.
     На следующий день гребень холмистой гряды, по которому они шли,  стал
заметно ниже, и они оказались на нешироком плато, шедшем вдоль  прибрежных
гор,  Дальше  простирались  болотистые  низины,  по  которым   они   снова
направились на запад.
     - Мы взяли слишком далеко к северу, -  сказал  Харкорт.  -  Наверное,
лучше было бы держаться холмов.
     Они остановились передохнуть, и Шишковатый достал из сумки,  висевшей
у него на поясе, карту, которую начертил для них дядя Рауль. Он  расстелил
ее на земле, и они сгрудились вокруг, глядя ему через плечо.
     -  Тут  нелегко  разобраться,  -  сказал  Шишковатый.  -  Масштаб  не
соответствует расстояниям. Но я думаю, что мы вот тут, - он ткнул  пальцем
в карту.
     - Если ты прав, - заметил Харкорт, - то  мы  все  еще  на  безопасном
расстоянии к югу от римской дороги.
     - От этой карты никакого толку, - сказала Иоланда. - На ней нет  того
болота.
     - Очень может быть, - возразил Харкорт, - что дяде про него не  знал.
Возможно, он прошел севернее.
     - До храма еще далеко, - сказал аббат, - но похоже, что он  прямо  на
запад от нас.
     - Вот вам и ответ, - сказал Шишковатый. - Значит, надо идти на запад.
     Он сложил карту и сунул ее обратно в сумку.
     Плато было не таким лесистым, как холмы, лес здесь был реже и мельче,
время от времени попадались небольшие поляны. На некоторых из  них,  может
быть, когда-то стояли крестьянские усадьбы, теперь давно  заброшенные,  но
никаких признаков построек заметно не было.  Такие  поляны  они  старались
пересекать как можно быстрее, внимательно глядя на небо, не  покажутся  ли
драконы. Но драконы не появлялись. День  стоял  ясный,  солнечный,  но  не
слишком жаркий, на небе не было  ни  облачка.  Иоланда,  как  обычно,  шла
впереди  всех,  но  в  пределах  видимости.  Вскоре  после   полудня   она
остановилась, и все подошли к ней.
     - Что-нибудь неладно? - спросил Харкорт.
     - Я чую дым, - ответила она и показала вперед. - По-моему, это вон  в
той стороне.
     - Может быть, там люди, - сказал Шишковатый. -  Нечисти  огонь  ни  к
чему. Они едет мясо сырым.
     - Нам лучше рассыпаться в цепочку, - сказал  Харкорт.  -  Ради  бога,
двигайтесь осторожно и смотрите в оба. Если это люди, надо их не спугнуть.
Нам нужны любые сведения, какие можно будет от них получить.
     - А если это Нечисть, - добавил Шишковатый, -  то  надо  заметить  ее
прежде, чем она заметит нас.
     Они растянулись цепочкой и медленно, осторожно двинулись под  гору  к
оврагу, куда показала Иоланда. На полпути к  нему  Харкорт  ощутил  резкий
запах дыма. Иоланда была права; там горел  огонь.  Низко  пригнувшись,  он
продолжал спускаться по склону, то и дело озираясь по сторонам.
     Услышав  какой-то  нечленораздельный  звук,  он  застыл  на  месте  и
взглянул направо, откуда донесся звук.  Там  приник  к  земле  Шишковатый.
Увидев, что Харкорт смотрит в его сторону,  он  ткнул  пальцем  вперед,  и
Харкорт, посмотрев в этом направлении, увидел плывущую  в  воздухе  тонкую
голубую струйку дыма.
     Он поднял руку, дал знак двигаться вперед  и,  пригибаясь  как  можно
ниже, продолжал медленно спускаться под гору. Взглянув направо, он увидел,
что Шишковатый тоже двинулся вперед, а за ним и  аббат.  Иоланды  не  было
видно. Проклятая девчонка, подумал он,  куда  она  делась?  Вечно  норовит
держаться сама по себе! Но тут же он увидел ее  слева  от  себя  и  далеко
впереди: она перебегала от дерева к дереву, едва заметная на  их  фоне,  -
лишь что-то смутно мелькало вдали.
     Он сделал еще несколько шагов вперед  и  остановился  как  вкопанный.
Там, на дне оврага, горел костер. У ручейка, низвергавшегося из  расщелины
в склоне оврага, стояла жалкая  хижина.  Над  водой  возвышалось  какое-то
деревянное  сооружение.  "Мельница!  -  подумал  он.  -   Клянусь   Богом,
мельница!" Мельничное колесо вертелось, сверкая на солнце, от его лопастей
поднималась водяная пыль. А над колесом вращалась, качаясь во все стороны,
деревянная клетка. Внутри клетки кто-то был, но кто  -  он  разглядеть  не
мог. Оттуда доносились какие-то  скрипучие  звуки,  но  издавала  их  сама
вращающаяся клетка или существо, сидевшее в ней, понять было невозможно.
     Около мельничного колеса стоял на коленях человек, что-то делавший  с
обрубком дерева. В руках у него были молоток и стамеска.  Он  был  стар  -
длинные седые волосы падали ему  на  плечи,  седая  борода  спускалась  на
грудь. Он колотил молотком по стамеске, не замечая приближения людей.
     Харкорт внимательно осмотрелся. Никого больше видно не было,  хотя  в
хижине мог быть еще  кто-то.  Старик  на  коленях  продолжал  колотить  по
обрубку.
     Харкорт выпрямился и направился к  старику,  стараясь  двигаться  как
можно тише. Но его опередил аббат,  который  величественно  приближался  к
старику, огромный и внушительный, по узкому ровному дну оврага.
     Старик бросил молоток со стамеской  и  вскочил  на  ноги.  Он  стоял,
уставившись на аббата и готовый в любую минуту  пуститься  наутек.  Потом,
видимо, сообразил, кто может быть этот человек в сутане и  с  выстриженной
макушкой,  и  бросился  ему  навстречу.  Едва   не   поскользнувшись,   он
остановился и упал на колени, прижав к груди молитвенно сложенные руки.
     - Благослови меня, отец! - вскричал он жалобным голосом. - Благослови
меня!
     Аббат воздел руку, пробормотал что-то по-латыни и осенил его крестным
знамением. Потом он нагнулся и поднял старика на ноги.
     - Я уже не надеялся, что когда-нибудь дождусь благословения Церкви, -
дрожащим голосом сказал старик. - Думал, что  безвозвратно  погиб.  Думал,
что Бог обо мне забыл.
     - Милосердный Господь никогда не  забывает  своих  детей,  -  ответил
аббат.
     - Но я принял меры, - сказал старик. - Пусть я погряз  в  невежестве,
но я кое-что придумал.
     - И что же ты придумал, сын мой? - ласково спросил аббат.
     - Ну, понимаешь, отец, у меня есть вон тот попугай.
     - Не могу понять, откуда здесь,  на  Брошенных  Землях,  мог  взяться
попугай. Ты ведь сказал - попугай?
     - Да, отец, попугай.
     - Но скажи мне, ради Бога, какой он из себя - попугай? Я  знаю  много
разных птиц, но никогда не видел попугая.
     - Попугай, - сказал Шишковатый, - это птица, которая живет в джунглях
на далеком юге. Очень красивая птица, зелено-сине-красного  света,  и  при
должном старании ее можно научить передразнивать человеческую речь.
     - Да, это правда, - подтвердил старик.  -  Но  это  требует  большого
терпения и не  всегда  получается.  Я  пробовал  выучить  его  произносить
"Верую", но ему такое не под силу. Я пытался обучить его возносить молитву
Божьей Матери, но тоже не преуспел. В конце концов я смог  только  научить
его говорить "Спаси Господь мою душу", но эта глупая птица валит все слова
в одну кучу.