красок. Или музыка, настоящий звук, без посредства инструментов и партитур. Допустимо выразиться так - дабы произошло короткое замыкание между концепцией и ее воплощением. - Но это немыслимо! - вскричала Инид, внезапно вообразив себе ливень живописных полотен, который падает с неба под музыку, идущую ниоткуда. - В определенных случаях отнюдь не немыслимо, - заявил Конепес. - Пока что ты говоришь прямо и откровенно, - отметила Инид. - Но ты упомянул, что прибег к обману. С какой стати? - Обман в том, что я присоединился к процессии с целью трудиться отнюдь не на благо земных особей, а на благо себя самого. Я питал надежду, что рвение соучастников пополнит и подстегнет мои прежние умения. - Ты хочешь сказать, что идешь с процессией, преследуя собственную цель? Цель, очевидно, была в том, чтобы войти в состояние, нужное для разработки твоей идеи. Этого ты добился - и все же не можешь осуществить свою идею, пока не найдешь кого-то, кто согласился бы подержать палец на перекрестке? - Ты обрисовала ситуацию с восхитительной точностью. И ежели тебе теперь все понятно, ты соглашаешься помочь? - Сперва скажи мне, что за штуковину ты изобретаешь. - Этого, увы, я сделать не в состоянии, поскольку объяснение неизбежно вовлекает понятия, недоступные земным особям без основательной специальной подготовки. - Твое изобретение не будет пагубным? Оно никому не причинит зла? - Посмотри на меня, - предложил Конепес. - Разве я похожу на злонамеренное существо? - Право, если честно, не знаю. - Тогда умоляю поверить мне на слово. Объект не причинит никакого зла и никому. - Хорошо, но мне-то от этого что за выгода? - Мы станем партнерами. Ты будешь владеть половиной объекта и иметь на него права, равные с моими. - Весьма великодушно. - Ни в коей мере, - возразил Конепес. - Без твоей помощи объект просто не вызовется к жизни. Однако ты, возможно, разрешишь мне объяснить, что тебе следует делать? - Да, пожалуй, разрешаю. - Тогда закрой глаза и думай на меня. - Думать на тебя? - Именно и точно - думай на меня. А я в ответ стану думать на тебя. - Но я никогда в жизни этого не делала! - Это несложно, - заверил Конепес. - Ты закрываешь глаза и, сосредоточив все силы, думаешь обо мне. - Звучит до ужаса нелепо, - сказала Инид, - но, наверное, стоит попробовать... Плотно зажмурившись, она принялась сосредоточенно думать "на пришельца", но не могла совладать с подспудной мыслью, что портит все дело: у нее же нет никакого представления, как думают "на других". И тем не менее она ощущала, что пришелец целеустремленно думает "на нее". Было страшновато, хоть и напоминало манеру братца Генри посылать слова прямо в мозг. Она упорно пробовала ответить пришельцу тем же и уж во всяком случае не отгонять его. Терять ей, в конце концов, совершенно нечего. Впрочем, в высшей степени сомнительно, что удастся что-нибудь приобрести: все это самая настоящая белиберда. Но мало-помалу в ее сознании сформировалась картина, до какой она никак не сумела бы додуматься самостоятельно. Картина сложнейшей конструкции из красочных нитей, связывающих ее воедино. Нити были тоненькими и казались очень хилыми, и тем не менее конструкция ощущалась как вполне материальная. Казалось, Инид стоит в самом центре, но разглядеть подробности не удавалось - конструкция была слишком велика и простиралась во все стороны без конца и края. "Однако, - заявил невидимый Конепес, посылая слова прямо ей в мозг, - вот куда ты должна возложить свой палец." - Куда? - не поняла Инид. "Прямо сюда", - сообщил Конепес, и внезапно она увидела нужную точку и, положив на нее палец, плотно прижала, как прижала бы скрещенную бечевку, перевязывая пакет. Ничего не случилось - ничего, что можно было бы заметить с первого взгляда. Но окружающая Инид конструкция как бы стала более прочной, и ветер, дующий на взгорье, неожиданно прекратился. А она не отрывала глаз от пальца, прижимающего бечевку: теперь ей захотелось увериться, что бечевка прижата крепко, хоть никакой бечевки на самом деле и не было. Конепес обратился к ней уже вслух: - Все в порядке, работа завершена. Необходимости держать палец больше нет. Она перевела взгляд и увидала пришельца неподалеку: он вцепился в материализованную конструкцию, а затем стал взбираться по голым прутьям как по лестнице. Снизу донесся крик. Оказывается, вся процессия теперь оказалась ниже Инид, и все пялились на нее, все орали, махали руками, все пришли в неистовое возбуждение. Немного напуганная, она дотянулась до ближайшего из прутьев конструкции и вцепилась в него. Подвернувшийся ей под руку прут был бледно-лиловым и соединялся с двумя другими - лимонно-желтым и ярким, словно горящим изнутри, света спелой сливы. Прут ощущался как нечто прочное. А на чем же она стоит? Посмотрев себе под ноги, Инид поняла, что опирается на такой же прут, но красного света, и этот нижний прут так же вещественен, как желтый, за который она ухватилась. И вокруг куда ни взгляни были прутья, прутья и прутья - конструкция окружала ее со всех сторон. Сквозь решетку из прутьев были видны горы и долины - Инид впервые увидала гребень со змеевидной процессией как малую часть оставшегося внизу ландшафта. Конструкция плавно накренилась, и Инид распростерлась над этим ландшафтом вниз лицом. Она задохнулась, сердце охватила жуть, но отступила, лишь только Инид сообразила, что в новом положении ей так же удобно, как и в прежнем. Должно быть, чувство ориентации было теперь замкнуто на самую эту конструкцию, а не на землю, оставшуюся внизу. Вспомнив про времялет, Инид быстро обвела взглядом ближние склоны, попыталась его обнаружить, но тщетно. Тем временем конструкция вернулась в исходное положение, и по всему ее объему стали появляться отростки и завитушки - хаотично, без какой-то различимой схемы. Конепес решил наконец подобраться поближе к Инид, переползая по прутьям, как неуклюжий паук. Когда ему удалось поравняться с ней, он вытаращил на нее все свои глаза и осведомился: - Как тебе данное произведение? Прекрасно, не правда ли? Она поперхнулась. - Это та самая штука, какую ты хотел сотворить? - Конечно и разумеется. Я полагал, ты сама уже догадалась. - Но что это такое? Пожалуйста, растолкуй мне: что это такое? - Сие есть невод, - ответил Конепес. - Невод, незаменимый при ловле мироздания. Инид вновь вгляделась в конструкцию, которую пришелец окрестил неводом. Но как она ни напрягалась, как ни морщила лоб, эта штуковина была все-таки слишком хлипкой и не имела определенной формы. - Слушай, - не стерпела она, - как же ловить мироздание столь легкой сетью? - Для данного невода время не имеет значения, - продолжал Конепес. - Ни время, ни пространство. Невод не зависим от времени и от пространства, не считая тех моментов, когда использует их. - Но откуда ты все это знаешь? - осведомилась Инид. Пришелец никак не выглядел существом, напичканным знаниями. - Ты учился где-нибудь? Конечно, не у нас на Земле, и все же... - Знания мои от сказителей племени, - отвечал Конепес. - Рассказы, передаваемые из поколения в поколение, древние-предревние легенды... - Нельзя же, затевая такое, опираться исключительно на легенды! Нужны твердые знания, теоретические посылки, достоверные научные факты... - Я добился цели, не правда ли? Я подсказал тебе, где держать палец, или не подсказал? Инид согласилась, вынужденно и вяло: - Верно, подсказал... А конструкция преображалась прямо у нее на глазах, теряя хлипкость, набирая мощь и обретая форму, хотя нельзя сказать, что эта форма и эта мощь производили сильное впечатление. Рассыпанные там и сям выросты изменились, превращаясь из поблескивающих завитушек в объекты, явно имеющие прямое отношение к этому худосочному - нет, уже не слишком худосочному - сооружению. Конепес назвал сооружение неводом, но Инид хоть режь не могла понять почему. Это даже раздражало - конструкция напоминала что угодно, только не невод. Впрочем, попытка припомнить что-нибудь, что имело бы хоть отдаленное сходство с этой штуковиной, тоже не привела ни к чему. - Мы выступим седоками, - объявил Конепес, - полетим от планеты к планете, не затрачивая времени и не затрагивая пространства. - Но эта штука не может выйти в космос! - всполошилась Инид. - Тут мы никак не защищены и умрем от холода или от отсутствия воздуха. И даже если она долетит, мы очутимся на неизвестной планете, в атмосфере, способной задушить нас или изжарить заживо... - Мы решим заранее, куда именно полетим. Никаких неизвестных. Мы последуем согласно точным картам. - Откуда могут взяться такие карты? - Они есть издавна и издалека. - Ты их видел? А может, они у тебя в кармане? - Нет необходимости физически обладать ими или всматриваться в них глазами. Они есть часть моего сознания, генетическая составляющая, переданная мне предками. - Ты говоришь о наследственной памяти? - Именно и конечно. Я полагал, ты сумеешь догадаться. Память предков, разум и знания предков, включая знание, как соорудить невод и что для него требуется. - И ты утверждаешь, что этот твой невод способен творить чудеса? - Всех доступных чудес даже я не в силах исчислить. Он без труда преодолевает время, а равно... - Время, - перебила Инид. - К этому я и веду. Я потеряла друга во времени. Правда, я знаю временные координаты, но не знаю пространственных. - Ничего особенного, - заверил Конепес. - Задача совершенно простая. - Но я же говорю тебе, что не знаю... - Ты полагаешь - не знаешь. Однако вероятно, что знаешь. Все, что тебе надлежит, - переговорить с неводом. Дозволь ему заглянуть в тебя. Он способен преодолеть забывчивость. - Как же я обращусь к нему? - Ты с ним говорить не можешь. Зато он может говорить с тобой. - Как я дам ему знать, что хочу, чтоб он поговорил со мной? Откуда мне знать, что я вообще способна общаться с твоим неводом? - Ты думала на меня, хотя уверяла, что не способна, и ты думала на узел на перекрестье... - Теперь, когда все позади, когда ты получил свой драгоценный невод, может, ты хоть скажешь, что я в сущности сделала? Там же не было никакого узла, да и пальца не было... - Дорогая моя, - сказал Конепес, - у меня нет средств объяснить тебе. Не то чтоб я не хотел однако слов нет. Ты пустила в ход способность, о коей не догадывалась и в наличии коей я сам не был уверен ничуть. Даже когда уговаривал тебя положить палец, не был уверен полностью, что получится. Мог лишь надеяться, но не более. - Ну ладно, давай кончать тарабарщину. Толкового ответа от тебя все равно не дождешься. Мне очень хочется вернуться к другу, о котором я говорила, а ты ответил, что надо потолковать с этим дурацким неводом. Пожалуйста, подскажи в таком случае, с чего начать. - Обязательно и непременно. Подскажу в надлежащий срок. Сначала, однако, есть миссия, какую следует исполнить, а уж когда миссия будет завершена... Вытянув руку, он ухватился за одну из завитушек, рассыпанных по всему неводу, и приказал: - Пригни голову и держись крепче... И ничего не произошло. Инид подняла голову и открыла глаза. Планета была розово-пурпурной, а небо золотисто-беленым. - Вот видишь! - торжествующе воскликнул Конепес. - Мы прибыли и никаким неприятностям не подверглись. Инид сделала осторожный вдох - сперва совсем легкий, пробный, потом другой, поглубже. Воздух казался нормальным - она не поперхнулась, не было ни удушья, ни дурного запаха. - Что с тобой? - осведомился Конепес. - Тебе нездоровится? - Ничего подобного, - ответила Инид, - просто небо не бывает такого света. Откуда на небе возьмется сочная зелень? Земля окрашена неприятно, но, наверное, она все-таки может быть розовой и даже багровой, а вот зеленого неба, извини, не бывает... Но, нравится или нет, небо действительно было зеленым. И она сама была живехонька. И даже, не исключается, все вообще было в порядке, хоть судить об этом с уверенностью она не могла, потому что до сих пор так ни в чем и не разобралась. Конепес стал спускаться по прутьям вниз. Нижний угол невода висел над самой почвой. - Я не задержусь, - пообещал пришелец. - Вернусь без промедления. Жди меня прямо здесь и не отдаляйся, пребывай вблизи... Земля по-прежнему оставалась розово-пурпурной - розовая трава, деревья с фиолетовым отливом. И, невзирая на сочную окраску, земля казалась скучной, плоской до монотонности - самый неинтересный кусок суши, какой только доводилось видеть. Земля стелилась как полотно во всех направлениях до туманного горизонта, где присущие планете света - розовый, зеленый, золотистый и фиолетово-багровый - смешивались в муторный коктейль. Монотонность нарушали лишь отдельные деревья да изредка небольшие курганчики. И ничто нигде не шевелилось - ни парящей птицы, ни порхающей бабочки, пустота и уныние в самом прямом смысле. - Что это за планета? - спросила Инид. - Единственное ее обозначение, - ответил Конепес, - есть символ на карте. Как произнести этот символ, при всем желании не имею понятия. Возможно, для произнесения вслух символ вовсе и не предназначен. - Как же мы попали сюда так быстро и без каких бы то ни было... - Нас сюда транслировало, - объявил Конепес и, достигнув почвы, без колебаний молча двинулся прочь от Инид. Он шел размашисто и вприпрыжку, а рядом прыгала и скакала исполинская тень, размытая по краям: блеклое красное солнце тонуло в мареве зеленого неба и давало слишком мало света даже для образования приличной тени. Вся планета, подумалось невольно, бездарна и аляповата, будто слеплена напоказ кем-то, кто и не слыхивал о хорошем вкусе. Инид принялась спускаться вниз, задержалась, вгляделась пристальнее. Конепес растворился в мутном мареве, она была предоставлена самой себе. Ни внизу, ни вокруг не было заметно никаких признаков жизни, кроме травы и деревьев. Гладкий равнинный простор да отдельные курганчики. Она соскользнула наземь и слегка удивилась, ощутив под ногами твердь: почему-то у нее сложилось впечатление, что грунт губчатый или даже топкий. Решившись наконец расстаться с неводом, она направилась к ближайшему курганчику, совсем маленькому, напоминающему кучку камней. Такие кучки ей доводилось видеть в средних веках - землепашцы, расчищая посевные участки, выкапывали камни и складывали их на меже. Но там в одну бурую кучку попадали камни любых размеров, от форменной мелочи до увесистых валунов. Здесь все камушки казались одинаково мелкими, и многие посверкивали на солнце. Достигнув курганчика, Инид опустилась на колени, собрала пригоршню камней и поднесла их к глазам на раскрытой ладони. Даже в хилом свете красного солнца камни полыхнули огнем. У нее захватило дух, мышцы непроизвольно напряглись, хотя вскоре расслабились. Ты же ничего не знаешь о драгоценностях, внушала она себе, ты не отличишь осколок кварца от бриллианта... Но нет, никак не верилось, что весь этот блеск и огонь исходят от обыкновенной гальки. На красноватом камне размером чуть меньше куриного яйца был скол, полыхающий ослепительным багрянцем. Камушек, расколовшийся пополам, казалось, трепещет, испуская потоки сини. А другие камушки светились оттенками роз и фиалок, яркой зеленью и теплой желтизной. Перевернув ладонь, она позволила им всем упасть искристым дождем. Если это и впрямь драгоценные камни, то в отдельные периоды истории человечества они могли бы нашедшему их принести целое состояние. Правда, не в ту эпоху, откуда Инид и ее семья бежали без оглядки. В ту эпоху все драгоценности, антикварные вещи и раритеты утратили всякую ценность. Тот мир не признавал ни денег, ни драгоценностей. Интересно, знал ли Конепес об этих кучках драгоценных камней, которые неведомый народ свалил здесь столь небрежно и без счета? Вряд ли, ответила себе Инид, Конепес ищет здесь что-то, но это не драгоценности... Она направилась к следующей кучке, но, добравшись до цели, даже не замедлила шага. Кучек таких на этой планете полным-полно, вон еще и еще, и все одинаковые, разве что некоторые чуть побольше. Она теперь знала наверняка, что это за кучки и что она в них найдет. Не настала ли пора пройти немного дальше и посмотреть, не отыщется ли там чего-то более интересного? По-видимому, сама не догадываясь, она все время поднималась по пологому склону, поскольку внезапно равнина кончилась, и перед ней открылся обрыв, а за ним путаница причудливых формаций, нагота крутых утесов, глубокие промоины пересохших потоков - и пирамиды, целая группа пирамид, царство прямых линий, сходящихся к вершине. Замерев на краю обрыва, Инид пожирала пирамиды глазами, припоминая однажды читанное: в природе нет прямых линий, прямолинейность неизбежно подразумевает искусственность. У пирамид определенно был вид архитектурных сооружений. Края граней были отчетливыми, а сами грани, сужающиеся к вершине, совершенно ровными. И тут она заметила, что грани посверкивают точно так же, как курганчики на равнине. Не может быть! Возводить пирамиды с подобной точностью из драгоценных камней или самоцветов - это же просто нелепо, если вообще возможно. Она подошла ближе, и сомнению не осталось места: пирамиды были сложены из самоцветов, вернее, из тех самых камней, что представились ей самоцветными. При близком рассмотрении сооружение буквально переливалось мириадами радужных искр. Инид даже прищурилась - настолько яркими были красные, зеленые, пурпурные блестки. Пурпурные ее не привлекли - пурпура, гвоздичной красноты и неестественной зелени она насмотрелась на этой планете уже более чем достаточно. Но одна желтая искра - бледно-желтая, несравненно чистая и ясная - заворожила ее, наставила сердце замереть, а дыхание прерваться. Искра исходила от камня размером побольше яйца, поразительно гладкого, будто отполированного протекавшими над ним древними водами. Рука бездумно потянулась к этой манящей искре, пальцы ухватились за камень и сомкнулись. Но довольно было вытащить его, как целая грань пирамиды стекла вниз, будто в мгновение ока растаяла. Инид еле-еле увернулась от каскада хлынувших на нее камней. Что-то истошно пискнуло. Инид встрепенулась, вскинула глаза на писк - и увидела их. Они скучились у осевшего угла пирамиды и в свою очередь уставились, на нее вытаращенными глазами. Испуганные участью пирамиды, они даже привстали на цыпочки, а круглые пушистые уши затрепетали мелкой дрожью. Глаза навыкате, мышиные ушки, кроткие треугольные личики - а тела угловатые, резко очерченные, смутно напоминающие выточенных из дерева пауков. Нет, не просто из дерева, поправила себя Инид, а из выдержанного, поседевшего плавника, какой находят иногда по берегам рек: все древесные узлы и неровности сточены до блеска, словно некий умелец специально шлифовал их долгими-долгими часами. Она попыталась заговорить с ними и постаралась, чтобы голос звучал ласково. Тела из седоватого плавника пугали и отталкивали, зато пушистые личики, большие ясные глаза и трепещущие ушки привлекали беззащитной добротой. При звуках человеческого голоса они отпрянули и пустились в бегство, высоко подбрасывая суставчатые ноги, затем остановились и уставились на Инид сызнова. Их была ровно дюжина. Размером они были со взрослого овцу. Она заговорила снова, так же ласково, как и прежде, и протянула к ним руку. Движение, естественное для человека, доконало их - они вновь отпрянули и бросились наутек, на сей раз во всю прыть, не останавливаясь и не оглядываясь. Одолели исковерканный склон и исчезли, скрывшись в одном из глубоких провалов. А Инид осталась у пирамиды, которая больше не отличалась прямизной и четкостью линий. Над головой сомкнулось зеленое небо, будто спустившееся еще ниже, а рука тупо сжимала булыжник, сияющий желтизной первоцвета... Опять я все испортила, упрекнула себя Инид, как портила все, к чему ни прикасалась за последние дни. Она обошла осыпавшуюся пирамиду и застыла в крайнем изумлении: на бордовой траве были расстелены прямоугольники белой ткани, а между ними возвышались красочные корзины с крышками, сделанные, видимо, из металла. Осталось лишь дополнить упреки в собственный адрес догадкой: бедняги выбрались сюда на пикник, а я прервала его грубо и бесцеремонно... Подойдя вплотную, она подцепила край прямоугольника ногой. Ткань легко отделилась от земли и упала обратно складками. Нет, ошибки быть не могло, это именно ткань. Скатерть, расстеленная на траве. Чистая поверхность, на которую удобно выложить пищу. Ну не странно ли, подумала Инид, что идея пикника, казалось бы, чисто земная, появилась независимо и у обитателей этой безрадостной планеты! Хотя здесь, вполне вероятно, это действие несло совершенно иной смысл, а может, и не имело ничего общего с трапезой на природе. Упрятав желтый камень в карман, она наклонилась и заглянула в корзины. Не оставалось и тени сомнения, что пикник, если его можно так назвать, все-таки был связан с едой. В корзинах, тут не возникало вопросов, была пища. Фрукты, очевидно, недавно сорванные с деревьев или кустов. Пища, прошедшая приготовление: кубики, брикеты, буханки, - а в одной из корзин обнаружилась огромная чаша с каким-то подобием салата - месиво из листьев пополам с колышущейся слизистой массой. От чаши поднималась едкая вонь. Почти подавившись гнусным запахом, Инид выпрямилась и отступила на два-три шага, а потом сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, прочищая нос. И тогда, оглядевшись заново, заметила ящик. Ящик был небольшой, черненький, что-нибудь около фута в ширину и в высоту и дюймов пять-шесть в толщину. Он лежал на земле подле матерчатых прямоугольников, которые Инид успела окрестить скатертями. В основном ящик был металлическим, однако сторона, обращенная к ней, казалась сделанной из серого матового стекла или сходного минерала. Открыть ящик и заглянуть в его нутро не удалось, да и времени на эксперименты не оставалось: Конепес вот-вот вернется, и ей вовсе не хотелось, чтоб он счел ее пропавшей без вести. Она все еще пялилась на ящик, когда его лицевая сторона вдруг осветилась и она увидела того, о ком думала. Конепес брел по траве, сгибаясь под тяжестью наваленного на плечи огромного сундука. Элементарное телевидение! - ахнула Инид. Какие параллели с Землей - пикник и телевизионный приемник! На экране Конепес спустил сундук со спины и поставил боком на грунт, вытирая вспотевшую морду. Очевидно, тащить сундучок было ой как нелегко. Выходит, овцепауки с точеными из дерева телами наблюдали за пришельцем? А может статься, и за ней тоже? Нет, вряд ли - их удивление и испуг, когда они выскочили из-за пирамиды, выглядели искренними и неподдельными. И как только она вспомнила об овцепауках, они явились ей на экране. Конепес колыхнулся и исчез, а вместо него показались эти твари, бредущие по узкому дну сухого каньона. Вид у них был мрачно целеустремленный - они брели не наугад, они знали дорогу. Убраться бы нам отсюда, подумала Инид. Что-то подсказывало ей; чем скорее, тем лучше, надо только самой вернуться к неводу и дождаться возвращения его изобретателя. И опять изображение дернулось и сменилось: едва она помянула пришельца про себя, телевизор показал его, вновь согнувшегося под неподъемной ношей. Удивительно - довольно было подумать о ком-то, и этот кто-то возникал на экране. Настройка под воздействием мысли? Ответа она не знала, но было ясно, что это не простой телевизор, а устройство слежения, для которого, наверное, нет недоступных мест и неведомых ситуаций. Она подняла ящик - он оказался нетяжелым - и быстро двинулась под уклон. Внезапно осознала, что не оправдала доверия, бросив невод без присмотра, и когда разглядела наконец, что невод никуда не делся, испытала огромное облегчение. Последний отрезок пути преодолела бегом. Взгляд направо - и она увидела пришельца воочию, все так же ковыляющего в сторону невода с сундуком на плече. Без всяких на то причин она ощущала потребность покинуть планету незамедлительно и полагала, что Конепес испытывает сходное чувство, и даже с большими основаниями. Сундук не мог принадлежать ему по праву. Он, вероятно, украл сундук. Достигнув невода, она первым делом взметнула вверх телевизионный ящик. К счастью, ящик был достаточно велик, чтобы надежно улечься на стыке двух прутьев. Конепес в свой черед пустился бегом, задыхаясь и шумно пыхтя, еле-еле удерживая скачущую на плече ношу. Вспрыгнув на прутья, Инид нашла устойчивую равновесную позу и немедля потянулась помочь пришельцу справиться с сундуком. Конепес, напрягая все силы, поднял ношу с плеча и кое-как втолкнул ее на невод. Инид ухватилась за кожаную ручку на боку сундука и, упершись попрочнее, потащила-поволокла кладь на себя. Сундук стукнулся о прутья, спружинил и стал соскальзывать наружу. Инид воткнула каблуки в какие-то углубления и потянула его в сторону, пытаясь застопорить. И тут уголком глаза она заметила, как от пурпура травы отделяется нечто багровое, извивается, тянет щупальца. Конепес взвыл от страха и, уклонившись от щупалец, прыгнул вверх. Руки сумели достать до прутьев, он подтянулся, однако ноги болтались в воздухе. Инид схватила пришельца за руку и поволокла на себя, как прежде сундук. Багровость устремилась к ним обоим - пораженная ужасом Инид успела различить распахнутую пасть с блестящими острыми зубами, извивы щупалец, злобный посверк какого-то органа, смахивающего на глаз. Одно из щупалец вцепилось в нижние прутья, и невод основательно тряхнуло. Наконец Конепес влез на невод целиком и сразу же взвился по прутьям куда-то выше. Невод стал подниматься, вцепившаяся в него багровость оторвалась от почвы и повисла, болтаясь в воздухе. На фоне травы ее было почти не различить, но щупальце несомненно продолжало цепляться за нижний прут. Инид вслепую нащупала у себя в кармане желтый камень и, размахнувшись, саданула им по багровому пятну. Багровость издала пронзительный крик боли, щупальце отпало. Инид смотрела во все глаза, но так и не уловила момента, когда багровый ужас шмякнулся на землю. Багровость растворилась в пурпуре, и больше ничего было не разглядеть. Конепес стремглав карабкался по прутьям вверх, волоча за собой с таким риском добытый сундук. Невод все поднимался, и Инид тоже поползла по прутьям, перемещаясь подальше от края. Телевизор сорвался с уготованного ему места, но она сумела подхватить его на лету. Он замерцал, и когда она опустила взгляд на экран, там был Бун. Бун находился в каком-то сером пространстве, и сам казался серым, а рядом с ним был совершенно серый волк. - Бун! - закричала она. - Оставайся на месте, Бун! Я сейчас прилечу к тебе! 8. КОРКОРАН Джей Коркоран высадился из времялета в чудесное весеннее утро. Видимо, был конец апреля. Машина села на небольшой горный лужок. Внизу лежала неширокая долина с серебряной полосой воды, сверху нависали иззубренные вершины. Деревья уже оделись юной бледно-зеленой листвой, а лужок был застлан ковром нежно окрашенных диких цветов. Дэвид подошел, встал рядом и произнес: - Мы залетели несколько дальше, чем я намеревался. Не было времени задать точный курс. Надо было убраться оттуда подобру-поздорову. - И куда же нас занесло? - спросил Коркоран. - Не то чтоб это имело особое значение... - Наверное, это действительно не так уж важно, - ответил Дэвид, - но мы оказались ближе к моей собственной эпохе, чем мне хотелось бы. Если грубо, плюс-минус несколько веков, то мы сейчас находимся за 975 тысяч лет от начала вашего летоисчисления. А наше вероятное географическое положение - где-нибудь в районе, который у вас назывался колонией Пенсильвания. Возможно, вы про нее слышали. - В мое время Пенсильвания уже не была колонией. - Дайте мне небольшой срок на расчеты, и я укажу вам место посадки с точностью до двух миль, а время с точностью до года или даже месяца. Если, конечно, вам это интересно. Коркоран, покачав головой, указал на гребень горы прямо над приютившим их лужком: - Там что-то не совсем обычное. Какая-то асимметричность. Может быть, руины? - Может быть. В эти, для вас далекие, тысячелетия вся Земля захламлена древними заброшенными постройками. Умершими городами, захиревшими дорогами, храмами и культовыми сооружениями, покинутыми, когда верования изменились. Хотите взобраться туда и взглянуть поближе? - Можно, - согласился Коркоран. - Сверху, по крайней мере, вся местность будет как на ладони. Что гребень в самом деле увенчан руинами, стало ясно, пожалуй, еще на полпути. - Не много же здесь сохранилось, - заметил Дэвид. - Еще век или два, и останется только бугор, могильный курган. Сколько таких рассыпано по планете! И никто никогда не дознается, что тут было. Эта эпоха давно забыла об археологии. Раса утратила интерес к своему прошлому. Ноша истории стала слишком тяжела. Вполне вероятно, что где-нибудь хранятся письменные источники, излагающие происхождение этих руин и развернутую их историю. Только ни одна душа в эти источники уже не заглянет. Историков нынче тоже нет... Почти у самой вершины они натолкнулись на стену, вернее, на остатки стены. Кладка обрушилась и нигде не поднималась выше чем футов на десять над землей. Чтобы добраться до стены, пришлось искать проход меж каменных глыб, полузасыпанных землей. - Должны же где-нибудь быть ворота! - воскликнул Коркоран. - Должны быть, - согласился Дэвид. - Однако руины обширнее, чем казалось снизу, с лужка... Следуя вдоль стены, они в конце концов вышли к воротам. У ворот на голой земле, прислонясь спиной к стене, сидел старик. Ветерок, играющий на гребне, шевелил прикрывающие его лохмотья. Ботинок на нем не было вовсе. Белая борода ниспадала на грудь. Волосы, такие же белые, как борода, лежали на плечах. На всем лице видимыми оставались лишь лоб, нос и глаза. Заметив старика, они замерли как вкопанные. В свою очередь, он посмотрел на них без всякого интереса и не двинулся с места, только слегка пошевелил пальцами ног. А потом сказал: - Давно уже слышу, как вы идете. Ходоки вы, надо признать, никудышные... - Извините, что потревожили вас, - откликнулся Коркоран. - Но мы же не знали, что вы тут сидите... - Ничего вы меня не потревожили. Я просто не позволяю себе тревожиться ни по какому поводу. Вот уже много лет не было ничего, что меня встревожило бы. Прежде я был изыскателем, бродил по этим горкам с котомкой и заступом в поисках каких-нибудь завалящих сокровищ. Кое-что нашел, хоть и немного, а в конце концов понял, что все сокровища - суета сует. Нынче я беседую с деревьями и с камнями - с лучшими друзьями, каких может пожелать человек. В этом мире развелось слишком много никчемных людишек. Занятых только тем, что разглагольствуют друг с другом, а зачем? Только затем, чтоб упиваться звуками собственного голоса. Любое дело они перепоручают роботам. А вот у меня нет робота, я не удостоен подобной чести. Беседую себе помаленьку с деревьями и камнями. Сам много не говорю. Я не влюблен в собственный голос, как многие другие. Чем говорить, я предпочитаю внимать деревьям и камням... В течение монолога тело старика соскальзывало по стене, на которую он опирался спиной, все ниже и ниже. Теперь он спохватился, сел прямее и переключился на новую тему: - Когда-то мне привелось странствовать среди звезд и беседовать с разными инопланетянами, и могу доложить вам: что бы инопланетяне ни говорили, все сплошь тарабарщина. Вместе со своим экипажем я занимался оценкой новых планет и сочинял увесистые доклады, набивая их фактами, добытыми потом и кровью, в надежде порадовать этими фактами родную планету. Но когда мы вернулись на Землю, считанные единицы проявили к нашим открытиям хоть какой-нибудь интерес. Человечество повернулось к нам спиной. Ну а я в ответ повернулся спиной к человечеству. Там, в космосе, я встречал инопланетян. Много разных инопланетян, слишком много. Есть болтуны, заявляющие, что, если заглянуть им в душу, инопланетяне нам братья. А я говорю вам честь по чести, что в большинстве своем инопланетяне мерзки и отвратительны... - За годы, проведенные в космосе, - прервал старика Дэвид, - а может статься, и не в космосе, а прямо здесь на Земле, слышали ли вы что-нибудь об инопланетянах, называемых бесконечниками? - Нет. Кажется, нет, хоть я ни с кем не встречался толком уже многие годы. Я не тот, кого можно назвать общительным... - А есть тут, не слишком далеко, кто-нибудь, кто мог бы слышать о бесконечниках? - За это, - отвечал старик, - поручиться не могу. Но если вы о том, есть ли тут в округе более разговорчивые, чем я, то в долине под горой живет кучка престарелых бездельников. До них всего-то миля или около того. Задайте им любой вопрос, и они осчастливят вас ответом. Только и делают, что болтают день-деньской. А уж если им подвернется новый вопрос или кто-то сунется к ним с предложением, то уж будьте уверены - они не упустят такой возможности, пока не обсосут ее со всех сторон. - Вы, как погляжу, тоже не слишком застенчивы, - съязвил Коркоран и обратился к Дэвиду: - Раз уж мы здесь, может, осмотрим руины, прежде чем спуститься в долину? - Нечего там осматривать, - рассердился старик. - Груды кирпича да кое-где остатки мостовой. Идите, если хочется, но все равно ничего стоящего не высмотрите. А я останусь здесь на солнышке. Деревья и камни мне друзья, и солнышко тоже. С ним, правда, не поговоришь, зато оно дает вам тепло, поднимает настроение, а это дружеские поступки. - Благодарим вас, - подвел черту Дэвид, - за то, что вы уделили нам столько времени... С этими словами он круто повернулся и вошел в ворота. За воротами не было ни дороги, ни хотя бы тропинки, но в каменных завалах были кое-где заметны проплешины. Старик оказался прав: осматривать тут было, в общем, нечего. Отдельные стены еще держались, скелеты древних построек еще сохраняли подобие формы, но не подсказывали, что тут было прежде, даже намеком. - Мы попусту теряем время, - заявил Дэвид. - Ничего интересного для нас тут нет. - Но если не терять время попусту, - съехидничал Коркоран, - куда прикажете его девать? - Тоже верно, - согласился Дэвид. - Мне не дает покоя одна мысль, - признался Коркоран. - Вот мы попали почти за миллион лет от моего времени. Между вами и мной - тысяча тысячелетий. Вам я должен бы казаться дикарем, неуклюжим и невежественным, а вы мне - изощренным до зауми. Но ни вы, ни я не видим друг в друге особых странностей. В чем тут дело? Неужели человечество за миллион лет совсем не развивалось? - Примите в расчет, что я из провинциалов. Мы в своей эпохе оставались дикими горцами, отчаянно цепляющимися за прежние ценности и прежний образ жизни. Возможно, мы даже перестарались, нами двигало чувство протеста, и мы как бы выпали за борт. Но в нашей эпохе нет недостатка в умных и утонченных. Люди построили великую техническую цивилизацию, исследовали космос. Люди сумели утихомирить политиков и извести национальные распри. Люди постигли уровня высочайшего общественного сознания. В мире, где мы живем, никто не может остаться без крыши над головой, без пищи на столе и медицинской помощи. По правде говоря, медикам теперь делать почти нечего. Болезни, убивавшие вас миллионами, искоренены без следа. Продолжительность жизни по сравнению с вашей выросла более чем вдвое. Присмотритесь к нашей эпохе, и у вас появится искушение назвать ее утопией. Коркоран хмыкнул: - Много же толку дала вам эта утопия! Эпоха, вы говорите, достигла утопии, а сами-то вы вылетели в трубу. Что же, спрашивается, довело вас до жизни такой, уж не вера ли в утопию? - Что ж, может быть, - тихо произнес Дэвид. - Дело, наверное, не в самой утопии, а в отношении к ней... - Вы имеете в виду пришедшее к вашим современникам ощущение, что все достигнуто и стремиться больше не к чему? - Может быть, может быть. Точно не знаю. Они углубились в руины еще немного, потом Коркоран спросил: - А что с остальными? Вы можете с ними связаться? - Мы с вами не в силах сделать почти ничего, а вот ковчег Мартина, где сейчас Хорас, оборудован системой связи. Хорас мог бы провести круговой опрос, хоть очень осторожно. По разным эпохам наверняка раскидано немало таких же групп, как наша. И положение у них, может статься, не лучше нашего. Кто бы ни наслал на нас страшилище, робота-убийцу, вполне допустимо, что подобных роботов натравили и на них. Если какая-то группа и уцелела, то к любым вызовам она будет теперь относиться с большой опаской. - Вы думаете, убийц подослали бесконечники? - Скорее всего, да. Просто не представляю себе, кому еще это могло бы понадобиться. - А бесконечникам-то это зачем? Так или иначе, они обратили вас в беспорядочное бегство во времени, и вы не можете казаться им теперь серьезной угрозой. - А может быть, - ответил Дэвид, - мы сумеем объединиться, перегруппировать свои силы, а потом вернемся и создадим новое общество? Или отложим возвращение до отлета бесконечников к себе домой - так в этом случае мы можем казаться им еще опаснее! Пока хоть один из нас остается в живых, сохраняется возможность, по крайней мере с их точки зрения, что едва они отбудут, мы постараемся свести на нет всю проделанную ими работу. - Но работа-то уже завершена! - Не завершена, пока все люди до одного не будут либо мертвы, либо переведены в бестелесное состояние. В течение всего разговора они шли вверх и вверх, приближаясь к гребню. Вокруг по-прежнему не было ничего интересного - каменные обломки да прижившиеся среди них кустики и деревца. На отдельных точках земли, свободных от завалов, цвели цветы, по большей части лесные и луговые, но попадались и выжившие наследники и наследницы некогда культурных садов - анютины глазки, семейка тюльпанов, нашедшая приют в укромном углу меж двух уцелевших стен, и корявые кусты сирени, усыпанные сладко пахнущими бутонами. Коркоран замешкался у этой буйной сирени, пригнул ветку к себе, вдохнул пьянящий аромат и подумал: а ведь все то же самое! Целый миллион лет - а как мало перемен! Земля все та же, цветы и деревья те же, никаких незнакомцев. И люди почти не изменились, если изменились вообще. Миллион лет - это на первый взгляд очень долгий срок и все же недостаточный для заметных физических перемен. А вот перемены интеллектуальные должны были произойти и, вероятно, произошли. Но не рано ли судить, не слишком ли мало людей будущего он видел - старика у ворот да Дэвида с его семейством?.. Нехотя оторвавшись от сирени, он прошел вдоль частично обвалившейся стены и вдруг увидел, что гребень совсем близко. И там, на гребне, что-то странное - иззубренный контур руин словно впечатан в небо, но над резким контуром нависает какая-то туманная смутность. Он замедлил шаг, потом остановился совсем и стал вглядываться в эту смутность, и из нее мало-помалу проступила исполинская, ничем и никем не поддерживаемая винтовая лестница, устремившаяся ввысь, к небу. Потом он пригляделся еще внимательнее и понял, что ошибся. Лестница отнюдь не висела в воздухе, а вилась вокруг мощного древесного ствола. Вот уж дерево так дерево! Боже милостивый, что за дерево! Смутность рассеивалась, и с каждой минутой оно открывалось все яснее. Вырастая из гребня и взмывая в небо, оно не истончалось к вершине, а поднималось вверх и вверх - и обвившая его лестница вместе с ним, - пока ствол и лестница не превращались в волосяную линию и не пропадали в синеве. Послышался голос Дэвида: - Что вас приворожило? Что там такое? Коркоран рывком вернулся к действительности. Он совсем забыл про Дэвида. - Что вы сказали? Извините, не расслышал... - Я спросил, что вы увидели там над гребнем. Вы стоите, вперившись в чистое небо. - Ничего особенного, - ответил Коркоран. - Показалось, что вижу ястреба. Теперь птица ушла в сторону солнца и пропала. Он снова бросил взгляд на гребень. Там по-прежнему стояло дерево, и вокруг него вилась лестница. - Пожалуй, пора возвращаться, - сказал Дэвид. - Осматривать тут и впрямь нечего. - Да, наверное, - отозвался Коркоран. - Пустая была затея, напрасная трата времени... Дэвид, очевидно, не замечал дерева с лестницей, как бы ни всматривался. А я, попенял себе Коркоран, ничего ему не сказал. Какого черта я промолчал? Из боязни, что он мне не поверит? Или потому, что знать о дереве ему просто незачем? Старое-старое правило ни с кем ничем не делись, храни свои открытия про себя на случай, что в один прекрасный день они тебе пригодятся... Еще одно проявление удивительной способности видеть то, чего не видят другие. Точно таким же образом был замечен ковчег Мартина, не видимый для других. Ковчег обернулся реальностью, и дерево в свой черед обернется реальностью - но это его личная вотчина, знание, не доступное никому, кроме него, и он сбережет это знание для себя. Дэвид уже шел под гору. Коркоран в последний раз удостоверился, что дерево на месте, и устремился за Дэвидом. Старик у ворот куда-то делся, но времялет неподвижно ждал их на том же лужке. - Ну и что теперь? - спросил Дэвид. - Пойдем поищем поселение ненавистных старику бездельников? - Я бы не против, - сказал Коркоран. - Надо же каким-то образом прояснить ситуацию. Пока что мы здесь словно в вакууме... - Мне бы особенно интересно узнать, - поддержал Дэвид, - как обстоит дело с бесконечниками, объявились они или еще нет. Вроде бы они впервые высадились на Земле именно в эту эпоху, но точная дата мне неизвестна. - Неужели вы думаете, что жители захолустной деревни смогут вас просветить? Честно говоря, район выглядит отрезанным от мира. - Какие-то слухи доходят сюда все равно. А нам всего-то и нужно что узнать, прилетели бесконечники или нет. Самый неопределенный слушок - вот вам уже и ответ. На краю лужка обнаружилась тропинка, ведущая в долину, где бежала весело бормочущая река. Дэвид без долгих раздумий повернул вниз по течению. Идти было легко - долина не обещала препятствий, да и тропа по-над берегом становилась все более хоженой. - Слушайте, может, вы хоть чуть-чуть подготовите меня к тому, что я увижу? - попросил Коркоран. - Каков, например, экономический уклад? Дэвид усмехнулся: - Это потрясет вас до глубины души, но в принципе никакого уклада на Земле не осталось. Всю работу выполняют роботы, денег нет и в помине. Можно, наверное, сказать, что остаточная экономика передана в руки роботов. Они распоряжаются имуществом, они заботятся обо всех и обо всем. Никому из людей не надо думать о том, как свести концы с концами. - Но в таком случае, - недопонял Коркоран, - что прикажете делать людям? Чем заниматься? - Люди думают. Сидят и думают в свое удовольствие, а если выпадает возможность поговорить, упражняются в красноречии. - В мое время, - сообщил Коркоран, - фермеры, когда выбирались в город, любили посидеть в каком-нибудь заведении за чашечкой кофе. Бывало, к ним подсаживались ремесленники и мелкие бизнесмены, и все хором принимались решать судьбы мира, причем каждый не сомневался, что знает, о чем толкует. Разумеется, ни черта он не знал, но какая разница! В своем кругу он казался себе мыслителем мирового масштаба. Но в ваше-то время такого не может быть. А вы уверяете, что все поголовно... - Нет, не все, бывают исключения. Мы как раз составляли меньшинство. Несмышленые простофили, мы не понимали, что происходит, и не желали подстраиваться. Нас считали смутьянами и крикунами, занозой в теле здорового общества... - Насколько я понимаю, никакими смутьянами вы не были. - Не были. Но подразумевалось, что мы подаем дурной пример. - Они миновали небольшой взгорок, и Дэвид остановился. - А вот и наша деревня... Деревня была маленькая и аккуратненькая - два-три относительно просторных дома, остальные просто домики, да и тех не более двух десятков. А улица вообще единственная, и не улица даже, а узкая дорога. Через речку был перекинут мост, и на другом берегу ровная пойма была исчерчена квадратами полей и садов. По-за поймой опять поднимались холмы. - Автономная община, - догадался Коркоран. - Изолированная. Роботы пасут скот, роботы возделывают поля... - Совершенно верно. И тем не менее местные жители имеют все, чего только пожелают. Правда, и потребности у них ограниченные. Они спустились со взгорка на дорогу-улицу. На ней не было ни души, кроме одинокого старика, бредущего неспешно и осмотрительно по своим стариковским делам. Потом из крайнего домика показался робот и направился навстречу Дэвиду и Коркорану целеустремленным шагом. Подойдя вплотную, робот замер по стойке "смирно". Это был самый обычный робот, деловитый, лишенный всякого изыска, и обратился он к ним без околичностей и светских условностей: - Добро пожаловать к нам в деревню. Рады вашему прибытию. Не будет ли угодно последовать за мной и отведать нашего деревенского супа? У нас сегодня только суп и домашний хлеб, зато вдосталь. Кофе у нас, к сожалению, весь вышел, зато можем предложить кружку нашего лучшего эля. - Принимаем ваше гостеприимство с глубокой благодарностью, - чопорно ответил Дэвид. - Мы изголодались по обществу. Совершаем протяженный пеший марш и за последнее время почти ни с кем не встречались. Но один из встречных упомянул ваше поселение, и мы специально сделали крюк, чтобы посетить вас. - У нас найдутся джентльмены, - продолжал робот, - которые будут рады побеседовать с вами. Мы самодостаточны и обособлены от мира, и у нас довольно времени на углубленные умственные занятия. В этой скромной деревне есть мыслители, готовые потягаться с кем угодно на всей планете. Развернувшись, робот повел путников в тот самый домик, откуда и появился, и услужливо отворил им дверь. Вдоль стены шла стойка, перед ней выстроились в ряд высокие табуреты. Центр комнаты занимал большой круглый стол, на котором горели свечи, а вокруг стола сидели шесть мужчин. Пустые суповые миски были сдвинуты в сторону, перед каждым из шестерых стояла глиняная пивная кружка. В комнате было душно и темно: два крошечных оконца давали слишком мало света, и свечи тоже почти не помогали. - Джентльмены, - торжественно оповестил робот, - у нас гости. Будьте добры, подвиньтесь и дайте им место. Мужчины за столом сдвинули стулья, гости сели, и на несколько минут воцарилась тишина: Дэвида с Коркораном изучали внимательно, чтобы не сказать - подозрительно. В свою очередь, Коркоран рассматривал лица собравшихся. Все они были пожилые, если не старики, некоторые отпустили бороды, но оставляли впечатление людей опрятных и респектабельных. Ему показалось, что он уловил запах банного мыла, да и скромная одежда была стираной и глаженой, хотя кое у кого изрядно поношенной. Первым, кто нарушил молчание, оказался старик с копной белоснежных волос и поразительной серебряной бородой. - Мы только что беседовали о том, - объявил он, - что человечество избавилось наконец от нужды крутиться в беличьем колесе, куда его загнало предшествующее экономическое и социальное развитие. Все мы убеждены, что спасение пришло буквально в последнюю минуту, но придерживаемся разных точек зрения на то, почему и как люди дошли до жизни такой. Правда, мы все согласились для начала, что прежний мир стал чересчур искусственным, чересчур кондиционированным и стерилизованным, слишком комфортабельным и человек превратился в балованного зверька под компьютерным колпаком. А вы, часом, не задумывались над этим? Вот те на, воскликнул про себя Коркоран. С места в карьер, и ни взаимных представлений, ни расспросов, кто мы и чем занимаемся, ни уверений типа: "Как мы рады, что вы заглянули к нам". Вообще никаких разговоров о погоде, никаких предисловий. Эти люди фанатики, решил он. Но где же признаки фанатизма, где дикий блеск в глазах, где напряженность в каждом движении? Напротив, они кажутся людьми спокойными, приятными и покладистыми... - Само собой разумеется, - молвил Дэвид так же негромко, как старик с серебряной бородой, - время от времени нам доводилось думать на эту тему. Но наши мысли шли по другому направлению: почему человечество загнало себя в капкан? Мы доискиваемся причин, но тут столько факторов и они так перепутаны между собой, что прийти к определенному выводу весьма затруднительно. А недавно до нас донеслись отрывочные слухи о новой философской школе, которая учит, что окончательное решение всех человеческих проблем - в переходе к иному состоянию, к бестелесности. Это для нас совершеннейшая новость. Видно, мы так долго оставались вне пределов досягаемости, что только сейчас натолкнулись на идею, обсуждаемую довольно давно. Нам бы очень хотелось разобраться в ней по существу. Все за столом шевельнулись заинтересованно. - Расскажите-ка, - произнес Серебряная Борода, - расскажите все, что вы об этом слышали. Что точно вам говорили? - Да почти ничего, - ответил Дэвид. - Одни шепоточки и никаких объяснений. Никаких подробностей - это-то нас больше всего и озадачивает. Да, однажды мы слышали странное определение - бесконечники. Но что это слово значит, не имеем представления. Слово взял человек с совершенно лысой головой и большими черными усами, отвислыми, как у моржа: - Мы тоже слышали про бесконечников, но знаем ненамного больше вашего. Словечко занесли к нам такие же случайные путники, как вы. Один, помнится, придерживался мнения, что бестелесность наконец-то принесет нам бессмертие, которого мы жаждали от века... Робот внес и поставил перед Коркораном и Дэвидом огромные миски с супом. Коркоран поднес ложку ко рту - суп был теплый и вкусный. Кусочки мяса, вероятно говяжьего, вермишель, морковка, картошка, лук. Вторая ложка отправилась вслед за первой без всякой натуги. Заговорил третий мужчина. У этого тоже была бородка, но жиденькая. - Нетрудно понять, почему новая идея способна привлечь очень и очень многих. Смерть всегда казалась несправедливой. Борьба за долголетие - это же попытка протеста против неизбежности, против жестокого конца... - Насколько я понимаю, - вмешался мужчина несколько помоложе, - бестелесность означает или, по меньшей мере, может означать потерю индивидуальности. - Что ты имеешь против общности с другими? - спросил Жиденькая Бородка. - По сути мы обсуждаем пути развития разума, - веско заявил Серебряная Борода. - Если бестелесное существование возможно в принципе, разум станет бессмертным и телом можно пренебречь. Если вдуматься в подобную перспективу, то, пожалуй, разум, интеллект важнее всего остального. - Но что такое разум без тела? - не унимался тот, что помоложе. - Как ни говори, а интеллекту нужно какое-то вместилище. - Не уверен, не уверен, - заявил Серебряная Борода. - Не исключаю, что разум есть нечто, лежащее вообще вне параметров физической Вселенной. Сдается мне, мы в силах найти объяснение чему угодно, кроме времени и интеллекта. Перед этими двумя загадками пасуют мыслители всех эпох. Робот принес кружки с элем и шлепнул на разделочную доску буханку ржаного хлеба. - Ешьте, - потребовал он. - Это добротная здоровая пища. Если хотите, супа можно добавить. Эля тоже можно долить. Коркоран отрезал толстый ломоть Дэвиду, а потом себе. Обмакнул хлеб в суп, отведал. Хлеб был отменный, эль тоже. Еда доставляла подлинное наслаждение. Однако Дэвид вновь предпочел не есть, а говорить. - Но как же насчет бесконечников? - спросил он. - Мы слышали голый термин без всяких разъяснений, кто или что это такое. Старик с серебряной бородой ответил: - Как и вы, мы питаемся слухами, только слухами. Вроде бы это культ, но предположительно не чисто человеческий. Есть молва о каких-то инопланетных миссионерах... - У нас слишком мало данных для плодотворной дискуссии на эту тему, - вставил Жиденькая Бородка. - Может, это из тех идеек, что являются время от времени, вспыхивают ярким пламенем, а потом прогорают и гаснут, как свечки. Вы говорите - бестелесность, но как ее добиться? - Полагаю, - вклинился Моржовый Ус, - что уж если человечество действительно загорелось идеей бестелесности, то и путь отыщется. Сколько раз бывало, что человек осуществлял проекты, за которые ему бы лучше вообще не браться! - А все восходит, - заявил Серебряная Борода безапелляционным тоном, - к одной нашей особенности, о которой мы с вами не раз толковали долгими вечерами. К ненасытной человеческой погоне за счастьем... Коркоран в разговор не вмешивался - пусть себе болтают что хотят. Подобрал последние капли супа хлебным мякишем, вдумчиво осушил кружку и потянулся. Наелся он на славу, казалось, желудок вот-вот лопнет. Потом он обвел комнату взглядом и в первый раз заметил, что это жалкая лачуга. Тесная, унылая, лишенная каких бы то ни было украшений - укрытие от непогоды и ничего больше, обиталище, способное удовлетворить разве что роботов. Притом качество постройки было безупречным, да другого от роботов и ждать не приходится. Стол и стулья были сделаны из добротного прочного дерева, продержатся века и века. Но, кроме добросовестного труда и прочного дерева, отметить было просто нечего. Миски и кружки - самая незатейливая керамика, свечи самодельные, и даже столовые ложки вырезаны из дерева, правда, отполированы. И все же эти деревенские жители, собравшись за грубым столом в примитивной лачуге, устраивают дискуссии по вопросам, которые ни по положению своему, ни по знаниям не в силах решить, радостно пережевывают суждения, ни на чем по сути не основанные. Хотя, осадил себя Коркоран, какой я им судья, да и за что их судить? Это древняя почтенная традиция, ведущая отсчет от самой зари истории. Еще в древних Афинах горожане завели манеру встречаться на рыночной площади ради высокопарных бесед - и столетиями позже досужие американские обыватели присаживались на крылечке сельской лавчонки и толковали столь же напыщенно, как древние афиняне, о материях, начисто им не доступных. А английские клубы, где праздные джентльмены, шамкая, изрекали прописные истины над стаканчиком виски? Праздность, сказал себе Коркоран, - вот в чем горе. Праздность и гипнотическое ослепление от блеска собственных мыслей. Шестеро, что собрались здесь, праздные люди, избавленные от любых хлопот попечением роботов и компьютеров. Дэвид поднялся с места со словами: - Боюсь, нам пора идти. С удовольствием задержались бы подольше, но надо продолжать путь. Спасибо за еду, выпивку и беседу... Ни один из шестерых и не подумал подняться, предложить рукопожатие или хотя бы попрощаться вслух. Они ограничились тем, что подняли на мгновение глаза, кивнули в знак согласия и тут же продолжили нескончаемый диспут между собой. Коркоран встал вслед за Дэвидом и направился к двери, которую опередивший их робот успел отворить. - Спасибо за суп и за эль, - повторил Дэвид. Робот, в отличие от хозяев, хотя бы откликнулся: - Всегда рад услужить. Заходите в любое время. Как только они оказались на улице, робот скрылся за дверью. Улица была пуста. - Ну вот мы и выяснили то, за чем пришли, - заметил Дэвид. - Мы знаем, что бесконечники уже прилетели, обосновались на Земле и приступили к выполнению своей миссии. - Мне жаль этих местных, - произнес Коркоран. - Несчастные ублюдки, возомнившие о себе Бог весть что. Им просто нечего делать, кроме как восседать и пустословить. - Жалеть их незачем, - возразил Дэвид. - Может, они и сами не понимают этого, но они нашли свое счастье. Сейчас они на седьмом небе... - Может и так, но не ужасно ли, что человечество мельчает подобным образом! - Пожалуй, оно именно к тому и стремилось. На протяжении всей истории люди искали, кто бы выполнил за них их работу. Сперва собаки, быки, лошади. Затем машины и, наконец, компьютеры и роботы. Когда они достигли посадочной площадки на лужке, внизу, в долине, уже начали сгущаться ранние сумерки. Отделившись от времялета, им навстречу выплыло неясное скопление искристых точек, Коркоран, первым обративший внимание на искры, так и замер оторопев. Волосы на голове чуть было не встали дыбом в атавистическом страхе, но через секунду он сообразил в чем дело, и тихо сказал: - Дэвид, взгляните, кто к нам пожаловал... Дэвид шумно обрадовался: - Генри, как хорошо, что ты нас нашел! Я уже почти не надеялся... Генри, двигаясь над самой травой, подплыл поближе. "След оказался долгим, - сообщил Генри. - Пришлось проделать дальний путь." - Что с остальными? Ты-то сам был в каком времялете? "Ни в каком. Я остался в Гопкинс Акре. Мне было известно, что три машины взяли старт поодиночке и придется отслеживать каждую в отдельности." - Выходит, ты заранее планировал начать с нуля? "Именно так. И хорошо, что так. Возникли осложнения." - Что ж, нас ты нашел. Но почему ты решил начать с нас? Ясно же, что мы-то способны сами о себе позаботиться. Следовало сначала отследить Инид. У нее опыта меньше, чем у других, и она подвергается наибольшему риску. "Я так и поступил, - ответил Генри. - Но она исчезла." - То есть как исчезла? Она должна была подождать тебя. Не могла же она не подумать, что ты будешь ее искать! "Может, и должна была, но не дождалась. Первую посадку она совершила благополучно, но не осталась на месте, а улетела снова. И рядом с местом первой посадки лежит мертвое страшилище." - Мертвое? Кто же мог убить его? - Наверное, Бун, - предположил Коркоран. - Бун был вместе с Инид. Он бежал к ее машине, а страшилище за ним по пятам. Я хотел прийти к нему на помощь, но вы же сами, Дэвид, схватили меня и пихнули в свой времялет. "Вы не даете мне дорассказать, - посетовал Генри. - Обязательно вам надо всунуться с какой-нибудь чепухой. А я ведь еще не договорил." - Ну так не мямли, говори дальше, - бросил Дэвид, не скрывая раздражения. "Вторично Инид вылетела одна. Уверен, что одна. Буна она не взяла." - Этого просто не может быть! Ей никак не следовало покидать его. "Я почти ни в чем не уверен, - ответил Генри. - Только дедуктивные выводы. Сначала я побывал на месте первой посадки Инид. От Гопкинс Акра на пятьдесят тысячелетий в прошлое, на юго-западе Северной Америки. Времялет оттуда ушел, но оставил отчетливый запах. Хотя от повторного старта меня отделяло не меньше недели." - Он сказал - запах? - переспросил Коркоран. - Он что, выслеживает времялеты по запаху? - Не знаю, - ответил Дэвид. - Да он и сам, наверное, не знает, так что даже спрашивать нет смысла. Он обладает чутьем, какого нет ни у меня, ни у вас, а о деталях не стоит и гадать. "Я могу то, что могу. Как это у меня получается, сам не знаю и не допытываюсь. Однако позволите вы мне продолжить или нет?" - Сделай одолжение, - произнес Дэвид. "Я осмотрел все вокруг. Там разводили костер - сравнительно недавно, два-три дня назад, быть может четыре, но никак не больше. Рядом с кострищем сложена пирамида из камней. Но пирамиде - листок бумаги, прижатый верхним камнем. К сожалению, мне не удалось ни поднять камень, ни сконцентрировать себя в достаточной мере, чтоб я мог разобрать, написано ли на листке что-нибудь и что именно. Но, вероятно, что записка, оставленная на случай появления кого-нибудь из нас. А неподалеку валяются остатки страшилища, а также скелет огромного зверя, судя по рогам, какого-то доисторического быка." - И никаких следов Буна? - не выдержал Коркоран. "Никаких. Я искал, хотя, честно признаюсь, не очень длительно. У меня слишком заботила судьба Инид. След был долог, не сбиться было тяжко, однако я нашел место, где времялет приземлился повторно." - И Инид там тоже не оказалось, - докончил Дэвид за Генри. "Ни ее, на времялета. И машина больше не взлетела, ее куда-то утащили. На почве остались следы от полозьев и колес. Сперва машину тащили волоком, потом погрузили в экипаж. Я пытался узнать куда, но след потерялся." - Надеюсь, ты искал не только времялет, но и Инид? "Я проверил все варианты. Двигался кругами, забирался в укромные уголки, заглядывал в каждую щель. И нигде ни разу не ощутил ее. Останься она в этом районе, я почувствовал бы наверняка." - Итак, Инид пропала без вести. А времялет достался кому-то, кому не должен был доставаться... - Но ведь очень может быть, - сказал Коркоран, - что похитители даже не догадываются, что у них в руках. Нашли непонятную машину, заинтересовались и утащили, пока не объявился владелец. Утащили в надежде позже разобраться, что это такое... - Дэвид скорчил кислую мину и с сомнением покачал головой, но Коркоран продолжал: - Послушайте, много ли времялетов на всем белом свете? Многие ли до наступления вашей эпохи верили в самую возможность путешествий во времени? "А ведь не исключено, что Коркоран прав, - вмешался Генри. - Тебе бы почаще прислушиваться к нему Дэвид. У него есть голова на плечах. И он умеет смотреть фактам в лицо." - В настоящий момент не вижу большого смысла углубляться в обсуждение этой проблемы, - парировал Дэвид. - Инид вне досягаемости, ее времялет пропал. Где теперь ее искать, как искать? "Лучше всего вернуться на ее первую, доисторическую стоянку, - предложил Генри. - Найдем Буна, расспросим его. Возможно, он даст нам какой-то ключ к дальнейшим поискам. Инид вполне могло сказать ему что-то по поводу своих намерений." - А ты можешь указать нам путь? У тебя есть координаты? "И очень точные. Что касается пространственных координат, я замерил их самым тщательным образом. И во временных координатах сильно не ошибусь." - Вероятно, ты прав, - заявил Дэвид. - Вдруг там и впрямь найдется что-нибудь, от чего можно оттолкнуться? Иначе мы, чего доброго, будем гадать о судьбе Инид до скончания веков. - Всегда предпочтительно делать что-то, чем ничего не делать, - согласился Коркоран. Сказано - сделано. Дэвид нырнул в люк времялета и, протянув руку, втащил Коркорана за собой. - Замкните дверь, - приказал он, - и устраивайтесь поудобнее. Стартуем, как только Генри даст мне координаты. - Пока Коркоран справлялся с засовами, Дэвид занес координаты в бортовой журнал и потянулся к рычагам управления. - Держитесь крепче!.. Толчок - и тьма, полная, беспощадная тьма. И почти мгновенно - по крайней мере, так показалось еще одно, победное восклицание Дэвида: - Прибыли!.. Найдя люк на ощупь и вновь повозившись с засовами, Коркоран вывалился наружу. Солнце палило безжалостно, небо казалось расплавленным. На фоне бледной синевы вздымались крутые лысые холмы. В воздухе танцевал песок, переливчато колыхалась полынь. На равнине лежал побелевший скелет исполинского зверя. - Ты уверен, что это нужное место? - справился Дэвид у Генри. "Оно самое. Ступай прямо, и увидишь золу от костра." - Но тут нет никакой пирамиды, - усомнился Коркоран. - Ты же говорил, что подле костра сложена пирамида из камней, а наверху записка... "Верно, пирамиды нет. Но камни, из которых оно было сложено, валяются на земле. Кто-то их разбросал." Подойдя к камням вплотную, Коркоран убедился, что камни действительно разбросаны, а в середине между ними выкопана яма. Зола, оставшаяся от выгоревшего костра, по сравнению с песком казалась молочно-белой. - Волки или лисицы, - определил Коркоран. - Расшвыряли камни, специально чтобы подобраться под них. Под пирамидой было зарыто что-то для них привлекательное. - Наверное, мясо, - догадался Дэвид. - Вероятно, Бун отложил кое-что про запас и пирамиду возвел, чтобы хищникам было сложнее до него добраться. Коркоран кивнул: догадка представлялась вполне обоснованной. - Но тут должна была быть записка. Все сходится. Зола от костра. Скелет большого зверя. А вон та куча железок - видимо, все, что осталось от насланного на нас страшилища. Ну-ка поглядим внимательнее... - Они обошли все вокруг, но записки как не бывало. Дэвид подвел черту: - Бесполезно. Записку унес ветер. Теперь ее не сыщешь... Коркоран осмотрелся заново. Равнине не было ни конца ни края. Вдали, как дрессированная змея, извивался пылевой смерч. На самой границе видимости в восходящих потоках теплого воздуха плясали какие-то темные точки. Бизоны, сказал себе Коркоран, хотя невооруженным глазом определить это с точностью было никак нельзя. Но, по крайней мере, выбеленный скелет принадлежал доисторическому бизону. Череп лежал наклонно, один рог в земле, другой задран к небу. Таких мощных рогов на американском континенте не было больше ни у кого, кроме бизонов. Кто же убил этого бизона? Бун? Значит, у него было крупнокалиберное ружье, из другого такого зверя не свалишь. А если ему досталась крупнокалиберка, то, может, он уложил и страшилище? Бесполезно гадать, докопаться до истины все равно не получится. - Ну и что нам теперь делать? - осведомился Дэвид. - Побродим вокруг, - предложил Коркоран. - Может, встретим Буна, куда бы он ни отправился. А может, найдем его тело. Хотя трудно допустить, что кому-то по силам его прикончить. Он, дуралей, бросался в такие рискованные предприятия, бывал в таких передрягах, что должен был погибнуть давным-давно. Но всегда выживал, словно заговоренный... - Слажу-ка я на вершину, - решил Дэвид. - Надо полагать, оттуда широкий вид, есть шанс заметить что-нибудь, что наведет на след. - Хорошо бы прихватить бинокль... - Сомневаюсь, что у нас есть бинокль. Впрочем, пойду поищу. Дэвид полез обратно во времялет, а Коркоран приблизился к монстру, превращенному в груду металлолома. Вплотную подходить не рискнул, обогнул обломки по кругу - хотя, если разобраться, какой угрозы можно ждать от искореженных железок? Но осторожность, обычно ему не присущая, шептала: будь начеку, держись подальше! - Бинокля у нас нет, - сообщил вернувшийся Дэвид. - Хорас в спешке свалил в машину что попало, толком ни о чем не подумав... - На вершину, пожалуй, лучше подняться мне, - сказал Коркоран. - Нет, нет. Я умею лазить по горам. - Ну хорошо, а я тем временем обойду холм у подножия. Ни на что особенное я, впрочем, не рассчитываю. Во всей этой истории есть что-то странное. Я даже задаюсь вопросом не улетел ли Бун вместе с Инид? - Генри думает, что не улетал. Коркорану захотелось отпустить в адрес искристого Генри не особо лестное замечание, но он сдержался и просто спросил: - А, кстати, где он, ваш Генри? Он уже давненько не произносил ни слова, да и искорок я что-то не замечаю. - Коль на то пошло, я тоже не ощущаю его присутствия. Но это ровно ничего не значит. Никуда он не денется, пожалует снова. Наверняка шляется где-нибудь по окрестностям, вынюхивает, что может. Вместо бинокля Дэвид принес из времялета дробовик. Он поднял ружье вертикально за ложе и протянул Коркорану. - Возьмите. В ваших руках от него будет больше проку. Коркоран отказался: - Не думаю, что нарвусь на серьезные неприятности. Уж постараюсь не нарваться. Только вы не вздумайте палить по кому попало. Тут могут попасться такие твари, для которых дробовик - не более чем хлопушка. Дэвид пристроил ружье поудобнее под мышкой. Отказ Коркорана доставил ему очевидную радость. - За всю свою жизнь я не сделал ни одного выстрела - ни из этого ружья, ни из любого другого. Хотя на прогулках в Гопкинс Акре я привык носить его с собой. Это самое ружье стало как бы частью моего тела. Я просто чувствую себя лучше, самостоятельнее, когда со мной ружье. Правда, я всегда носил его незаряженным. - Примите мой совет, - сказал Коркоран с известной неприязнью, - и на сей раз зарядите его. Патроны у вас есть? Дэвид похлопал по карману куртки. - Патроны здесь. Две полных пригоршни. Даже в Гопкинс Акре у меня с собой всегда было два патрона, вынутых из патронника. Когда я возвращался домой, то вставлял их обратно. Тимоти настаивал на том, чтобы на стойке все оружие хранилось заряженным. - Ну не бессмыслица ли таскать ружье, если не собираешься им пользоваться! - воскликнул Коркоран. - Зачем было грузить во времялет незаряженное ружье? Мой папаша когда-то учил меня, когда подарил мне первое мое ружье: даже не наводи его ни на что, если не хочешь стрелять. Я принял совет к сведению и никогда не целился ни по какой добыче, если не был готов убить ее. - А я целился, - ответил Дэвид. - Целился, но не убивал. Сотни раз целился по птицам, когда их поднимали собаки, а спусковой крючок не нажал ни разу. - И что вы стремились этим доказать - что стали наконец-то цивилизованным человеком? - Сам теряюсь в догадках, - признался Дэвид. Обходя холм вокруг, Коркоран обнаружил родничок, из которого сочилась вода, и ямку под родничком, куда она стекала. Неожиданно столкнулся с барсуком, яростно зашипевшим на человека и тут же удравшим вперевалку. Потом приметил волка, бегущего следом, но волк держал дистанцию, не приближался, хоть и не отдалялся, и Коркоран решил не обращать на него внимания. Больше ничего не произошло, ничего интересного не попалось. Спустя час-полтора Коркоран, обогнув холм, вернулся к месту посадки времялета. Незадолго до этого волк отказался от преследования и скрылся. Солнце склонялось к западу и висело уже довольно низко над горизонтом. Подле старого кострища оставались заготовленные дрова, разжечь огонь было минутным делом. Сходив к родничку, Коркоран принес ведерко воды. Когда Дэвид покончил со своим восхождением, на огне стояли две сковородки - на одной шкворчал бекон, на второй жарились оладьи. Дэвид шлепнулся наземь, водрузил ружье на колени и объявил: - Нигде ничего. Вдали на равнине пасутся какие-то стада, а больше ничего. Самое унылое местечко, какое я когда-либо видел. - Налейте себе кофе, - предложил Коркоран. - Оладьи готовы, можно начинать. И не забудьте про бекон. Тарелки и чашки - вон там на одеяле. Немного насытившись, Дэвид поинтересовался: - Что, Генри так и не объявился? - Ни слуху ни духу. - Странно. Он обычно не исчезал без предупреждения. Да и пропадать так надолго тоже не в его правилах... - А может, его осенила внезапная идея, и он ее проверяет? - Будем надеяться, что так. Должен сказать, - признался Дэвид, - временами я перестаю его понимать. Да, конечно, он мне брат, но как ни силюсь, не могу воспринимать его, как воспринимал бы кровного родственника во плоти. Брат-то брат, но в высшей степени необычный. Наслушался елейных посулов, позволил бесконечникам заманить себя, а процесс не пошел. Или он сам оказался такой причудливой, извращенной личностью, что процесс на него и не был рассчитан... Коркоран попытался найти утешительные слова. - Не волнуйтесь за него. Что с ним может статься? До него, что называется, никакой боксерской перчатке не дотянуться. Дэвид помолчал и спросил: - Ну и что, по-вашему, нам теперь делать? Какой смысл торчать здесь? - Отчаиваться рано. Мы провели тут всего несколько часов, - резонно заметил Коркоран. - Подождем хотя бы до утра. Может, новый день подскажет новые мысли... И вдруг к ним воззвал безмолвный голос: "Вы ищете человека по имени Бун?" Коркоран дернулся от неожиданности, потом повернулся к Дэвиду: - Вы слышали? - Слышал. Но это не Генри. Это кто-то другой. "Я мозг, - произнес голос, - того, кого вы называли монстром-убийцей. В отношении Буна я могу вам помочь." - Ты знаешь, где он? - спросил Коркоран. "Я знаю, куда он пошел. Но сначала мы должны заключить сделку." - Какую еще сделку, монстр? "Перестаньте называть меня монстром. Достаточно неприятно, что вы думаете обо мне подобным образом, но обращаться ко мне так в прямом разговоре - сущая грубость." - Но если ты не монстр, тогда кто же ты? "Я преданный слуга, действующий в соответствии с волей моих хозяев. Не мое дело подвергать сомнению справедливость и мудрость их заданий." - Можешь не извиняться, - заявил Дэвид. - Мы поняли, кто ты. Сейчас ты валяешься в куче хлама, который прежде был монстром-убийцей. "Ну вот вы опять ругаетесь. А я, между прочим, даже не думал извиняться." - Мне тоже почудилось, что тебе хотелось бы извиниться, - сказал Коркоран. - Но о какой такой сделке ты говорил? "Сделка простая. Без выкрутас и лишних украшений. Я скажу вам, где искать Буна, но сначала вы должны извлечь меня из обломков моего прежнего "я" и взять на себя обязательство забрать меня куда угодно, лишь бы подальше от этого ужаса, от этой дикой глуши." - Ну это вроде бы действительно простая сделка, - обрадовался Дэвид. - Легче на поворотах, - предостерег Коркоран. - Спросите себя по совести: заслуживает ли доверия этот голос со свалки? - Но дело-то, кажется, действительно простое. Он знает, где Бун, и выражает желание... - В том-то и штука. Он не утверждает, что знает, где Бун. Он лишь обещает подсказать, в каком направлении искать Буна. Это большая разница. - Разница и впрямь немалая. Что скажете на это, сэр? Насколько точной будет ваша информация? "Я помогу вам, чем только смогу. Причем содействие с моей стороны отнюдь не будет ограничено поисками Буна." - А что ты можешь еще? В каком еще смысле ты способен оказать нам содействие? - Да не верьте вы ему! - зарычал Коркоран. - Не обращайте внимания на его посулы! Он попал в переплет и рад пообещать что угодно, лишь бы выкарабкаться... "Во имя всего святого, - взмолился монстр, - сжальтесь надо мной! Не обрекайте меня на вечное заключение с лишением всяких внешних импульсов! Не считая телепатической связи, я полностью ослеп и оглох. Я не чувствую ни жары ни холода. Чувство времени и то размыто - я больше не понимаю, прошла секунда или целый год..." - Да, вид у тебя сейчас - не позавидуешь, - съехидничал Коркоран. "Воистину не позавидуешь. Добрый сэр, явите мне сострадание!" - Руки не протяну, чтобы тебе помочь. Пальцем не шевельну. - Вы поступаете с ним жестоко, - произнес Дэвид с упреком. - Не так жестоко, как он с вашими афинянами. Не так жестоко, как он поступил бы и с нами, выпади ему случай. Только он напортачил и провалился... "Я не портачил! Я эффективный механизм. Мне изменила удача." - Что правда, то правда. Изменила, и навсегда. А теперь заткнись. Даже слушать тебя не желаем! Монстр приниженно замолк и больше не произнес ни слова. Прошло какое-то время, и Дэвид сказал: - Генри не вернулся. Мы с вами остались здесь одни. Монстр, вернее, мозг монстра располагает какой-то информацией. Склоняюсь к мысли, что он не соврал. Он был здесь рядом с Буном, а может, и говорил с ним. Коркоран усмехнулся: - Вы стараетесь убедить себя, что по отношению к поверженному врагу подобает проявить великодушие, что это было бы благородно и по-джентльменски. Хотите рискнуть своей шеей - ваше дело. Я умываю руки. Можете поступать, черт побери, как вам заблагорассудится... Солнце село, к костру подступили густые сумерки. Где-то в пустынной дали завыл волк, другой ответил ему. Коркоран покончил с едой и предложил: - Давайте сюда свою тарелку и свое, с позволения сказать, столовое серебро. Схожу к родничку помою... - Хотите, я пойду с вами постою на страже? - Ничего со мной не случится. Это в двух шагах. Над восточным горизонтом всплыла луна. К волчьему хору вдали присоединилось не менее полудюжины голосов, сетующих на свою тяжкую, несчастную долю. Коркоран, скрючившись в три погибели у ямки с водой, быстренько ополоснул посуду. За время его отсутствия Дэвид вытащил из времялета еще одно одеяло. - День был долгий, - изрек он, - надо хоть немного соснуть. Я возьму на себя первую вахту. Один из нас должен стоять в карауле, не так ли? - Да, пожалуй, - нехотя согласился Коркоран. - Беспокоюсь я о Генри, - продолжал Дэвид. - Должен же он понимать, что нас осталось мало и дробить наши силы негоже. - Его что-то задержало, вот и все. К утру вернется, и все войдет в свою колею... Коркоран свернул свою куртку, положил под голову как подушку, натянул на себя одеяло и мгновением позже заснул. Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на спине, а небо уже светлеет. Значит, скоро рассвет, а Дэвид так и не разбудил его, чтобы передать вахту. Вот проклятие, подумал Коркоран, уж Дэвид-то мог бы соображать получше. К чему это мальчишество, зачем ему понадобилось доказывать, что он выносливее и мужественнее меня? - Дэвид! - закричал он. - Черт вас возьми, вы что, свихнулись?.. Где-то на холме, внимая первым лучам рассвета, запели птицы. Но кроме пения, ниоткуда не донеслось ни звука, и ничто нигде не шевельнулось, если не считать слабого мерцания догорающего костра. На равнине все так же белели кости бизона, а чуть правее, если напрячь зрение, можно было различить груду хлама - надгробие уничтоженного монстра. Коркоран встал, стряхнув с плеч одеяло. Подошел к костру, первой подвернувшейся палкой помешал и сгреб в кучу угли. Тогда-то, нагнувшись над костром, он и услышал мощное, устрашающее чавканье. Ему никогда не доводилось слышать ничего подобного, он не имел представления, что бы это могло быть, но чавканье внушало ужас, заставляло выпрямиться и оцепенеть. Вот оно донеслось опять, и на этот раз Коркоран сумел определить направление на источник звука и повернулся в нужную сторону. Сперва он заметил лишь расплывчатое бледное пятно, склоненное над другим, более темным пятном на земле. Он всматривался изо всех сил, но так ничего и не понял, пока бледное пятно не оторвалось от темного и не повернулось к костру. У пятна оказалась голова, и ее нельзя было не узнать - плоская кошачья морда, уши с кисточками и поблескивающие шестидюймовые клыки. Саблезубый тигр, склонившийся над добычей и пожирающий ее с чудовищным чавканьем - добыча лакомая, и об этом надо оповестить всю округу. Что за добыча, Коркоран не усомнился ни на секунду. На земле, под когтями и клыками саблезубого, был распростерт Дэвид! Коркоран поднялся в полный рост, сжал палку, которой ворошил угли, перехватил ее поудобнее. Конечно, палка - жалкое оружие, но где взять другое? Саблезубый тоже поднялся на все четыре лапы. Он был больше, чем казалось поначалу, - кошка, выросшая до чудовищных размеров. Переступив через темное пятно, бывшее недавно Дэвидом, саблезубый сделал два-три шага вперед. Приостановился, зарычал, демонстрируя изогнутые книзу клыки во всей красе. Передние лапы огромной кошки были длиннее задних, спина приняла наклонное положение. Зверь как будто присел перед прыжком. Предрассветная мгла таяла достаточно быстро, чтобы Коркоран разглядел пятна на шкуре, темно-коричневые на рыжеватом фоне. Человек застыл на месте. Зверь тоже раздумал прыгать и замер. А затем медленно, подчеркнуто медленно, словно еще не решив, что предпринять, повернулся и отступил к своей добыче. Склонился над ней, потыкал мордой, а затем, сжав в зубах, поднял и неторопливо двинулся прочь. Человек у костра его больше не интересовал. Коркоран смотрел ему вслед, не в силах пошевелиться. Саблезубый перешел на легкую рысь, норовя держать голову повыше, чтобы свисающее из пасти тело не волочилось по земле. И все равно одна нога скребла почву, и кошка даже споткнулась раз-другой, цепляясь за вислую ногу передней лапой. Но добычи не бросила, обогнула холм с выступающими отрогами и пропала из виду. Только тогда Коркоран встрепенулся и первым делом подбросил в костер дров. Сухое дерево легко занялось, пламя взвилось высоко в воздух. Он обернулся в сторону времялета - тот был на месте. А на полпути к времялету, футах в тридцати от костра, лежал дробовик. И как это он не заметил ружья раньше? Наверное, было слишком темно, а главное, он был так ошарашен появлением исполинской кошки, что не видел ничего вокруг. Но Коркоран и сейчас не сразу кинулся за ружьем - паралич страха ослабевал, но еще не хотел отпустить. И тут разум начал мало-помалу осознавать чудовищность того, что случилось. Дэвид убит саблезубым тигром! Убит и съеден! Убит не в припадке ярости и не при самообороне, а ради скудных клочков мяса на хлипких костях... Дэвид мертв. Дэвид - а как фамилия? Коркоран испытал шок, поняв, что фамилия семьи так и осталась ему неизвестна. В Гопкинс Акре ее ни разу не упоминали, а он не спросил. Дэвид, Инид, Тимоти, Эмма, Хорас. Хотя список распадается надвое: Эмма с Хорасом должны носить другую фамилию. Дэвид не разбудил его, позволил ему спать до утра. А если бы разбудил? Если бы разбудил и поменялся со мной ролями, ответил себе Коркоран, то в пасти саблезубого сейчас, возможно, болтался бы я, а не он. Какова воображаемая картина происшедшего? В предрассветной тьме Дэвид мог услышать что-то за пределами освещенного костром круга и отправиться на разведку. Он мог заметить кошку, а мог и не заметить, и она захватила его врасплох. Так или иначе, он не стрелял. Не успел или не захотел? А что сделал бы я, окажись я на его месте? - спросил себя Коркоран. Несомненно, выстрелил бы. Если бы, отойдя от костра, нарвался на саблезубого, то без колебаний схватился бы за ружье. Разумеется, дробовик - не то оружие, с каким стоит охотиться на саблезубую кошку. Надо думать, дробь даже на близком расстоянии не убила бы ее, но, по меньшей мере, обескуражила бы, охладила бы ее атакующий пыл. Почему же Дэвид не выстрелил? То ли потому, что вообще не умел стрелять, то ли, даже если у него оставалось время на выстрел, посчитал себя слишком цивилизованным для стрельбы? В сущности, Дэвид относился к дробовику не как к оружию, а как к прогулочной тросточке. Бедный дуралей, завершил эпитафию Коркоран. В конце концов он оторвался от костра и отправился за ружьем. Оба патрона были в патроннике - из ружья не стреляли. Уложив ружье на локтевой изгиб, он прошел немного дальше. На земле лежал ботинок, а в ботинке стопа и часть ноги по щиколотку. Кости были раздроблены. Еще дальше Коркоран нашел порванную куртку, а вокруг - высыпавшиеся из нее патроны. Патроны он подобрал и рассовал по карманам. Больше от Дэвида ничего не осталось, только ботинок и куртка. Вернувшись к ботинку с торчащей из него ногой, Коркоран постоял над этой бренной реликвией, но наклоняться и тем более трогать ее не стал: это было бы слишком неприятно. Добравшись до костра, он уселся на корточки спиной к огню. Пора бы чего-нибудь поесть, но у него пропал всякий аппетит. Во рту было кисло и гадко. Ну и что прикажете теперь делать? Управлять времялетом он сумеет - в чем, в чем, а в этом не было сомнений. Он видел, куда Дэвид положил бортовой журнал, и следил за действиями пилота, когда тот программировал машину перед вылетом в эту злополучную эпоху. Но куда направиться отсюда? В свой родной двадцатый век, и поскорее выбросить все происшедшее из головы? Такая идея была в известной мере привлекательна, но спокойствия не приносила. Более того, взвешивая ее, он почувствовал себя дезертиром. Где-то здесь, в круговерти времен, затерялся Бун, и у него, Коркорана, просто нет права на вылет, пока он не убедится окончательно и бесповоротно, что другу уже не поможешь. Потом он вспомнил про саблезубого и про то, что остался в этой забытой Богом дыре совершенно один. И подобная перспектива тоже отнюдь не радовала. Но много ли значат несколько дней одиночества по сравнению с судьбой Буна? Где бы ни носило старину Тома, он вернется сюда, именно сюда. А может, сюда же вернется и Генри, хотя уж Генри-то в состоянии шнырять по пространству-времени без помощи технических средств. Кто-кто, а Генри в Коркоране вообще не нуждается. Что же до саблезубого, то это проблема случайная, ее вообще не следует принимать во внимание. Кошка может и не вернуться, а если вернется, то себе на беду: ружье теперь в руках человека, умеющего спустить курок. С ружьем, заверил себя Коркоран, я окажусь гораздо менее уязвим, чем Дэвид. По ночам я буду спать во времялете, запершись от бродячих хищников на все засовы. Запасов пищи хватит надолго, родничок снабдит меня свежей водой. Продержусь столько, сколько потребуется... На равнину пришло настоящее утро, побудив Коркорана к действию. Сбегав к родничку за водой и слазив во времялет за продуктами, он сварил себе на костре кофе, нажарил бекона и кукурузных лепешек. Ну и что особенного, заявил он себе, считай, что живешь в походном лагере без удобств... Ему подумалось, что надо бы если не оплакать Дэвида, то хотя бы ощутить утрату, - но намерение оказалось трудноосуществимым. Ужас внезапной смерти, вернее, ужасные обстоятельства смерти внушали трепет и только. А зацикливаться на кошмарных подробностях никак не стоило - чем скорее удастся выбросить их из головы, тем лучше. Откуда-то извне донеслись, проникая прямо в мозг, тихие злорадные смешки: "Хе-хе... Хе-хе-хе..." Коркоран узнал монстра и вскипел от ярости: - Пошел вон!.. "Хе-хе, - не унимался монстр. - Твой друг умер, а я по-прежнему жив..." - Ты еще миллион раз пожалеешь, что уцелел! Будешь мечтать о смерти, скотина! "Ты умрешь гораздо раньше меня, - фыркнул монстр. - От тебя останутся кости да пыль..." Коркоран не ответил. В душе прошуршало сомнение: уж не монстр ли натравил хищную кошку на Дэвида? Да нет, нелепое предположение. Обсуждать такую чушь даже наедине с собой - чистая паранойя. Он позавтракал, вымыл и вытер посуду, использовав для этого край рубашки. Поразмыслив, снова слазил во времялет, нашел лопату и, выкопав яму, похоронил ботинок с ногой. Похоронил, как он объяснял себе, по санитарным соображениям, а потому никаких церемоний не проводил. Затем он отломил от последней лепешки большой кусок, завернул в носовой платок и сунул в карман. Еще раз посетил времялет и перерыл все набросанное внутри барахло в поисках какой-нибудь фляги. Фляги не обнаружилось - тогда он набрал полведерка свежей воды. Таскаться с ведерком не слишком удобно, но другого выхода не было. С ружьем и ведерком он отправился на равнину и через две-три мили, повернув налево, пошел по кругу. Роль центра окружности играл холм. Пристально вглядываясь в почву, Коркоран пытался выяснить, не проходил ли здесь Бун. Дважды ему мерещилось, что на траве заметен человеческий след, и он цеплялся за эту ниточку, двигаясь чуть не ползком, - но следы все равно терялись что в первый раз, что во второй. Бесполезно, сказал он себе. И было ясно заранее, что бесполезно, - но пусть поиски сто крат обречены на провал, попытать счастья следовало все равно. Сколько разных авантюр они с Буном пережили вместе, а случалось, один рисковал своей головой ради другого. За всю жизнь у Коркорана не было товарища ближе, чем Бун, - можно бы даже сказать "друга", но друзей, пожалуй, не бывало вообще. Время от времени Коркоран натыкался на волков, которые нехотя уступали ему дорогу и присаживались неподалеку понаблюдать, как человек проходит мимо. Из кустов выпрыгнуло животное, похожее на оленя, и стремглав ускакало прочь. В какой-нибудь миле, не дальше, пробрело небольшое стадо бизонов. А на более внушительном расстоянии он мельком заметил зверей, смахивающих на мастодонтов, хотя дистанция была все же слишком велика и опознать их с полной уверенностью было нельзя. Но почему бы не считать этих зверей мастодонтами? Во всяком случае, эпоха для мастодонтов вполне подходящая. Когда солнце оказалось прямо над головой, Коркоран присел в тени под деревом, пожевал лепешку и запил ее тепловатой водой из ведерка. Наверное, пора возвращаться к холму. Правда, в его намерения входило описать полный круг, но западную дугу он уже обследовал полностью, а на востоке просто не было ничего, кроме безбрежной, плоской и голой равнины, уходившей вдаль и сливавшейся с небом. Если Бун и отправился куда-то, то не на восток, а только на запад, где за равниной маячили другие холмы. Взвесив все за и против, Коркоран решил пройти назад по своим следам: пусть он повторит практически тот же путь, зато, может статься, всматриваясь еще внимательнее, углядит что-нибудь прежде пропущенное. Он прикончил лепешку, позволил себе еще глоток воды и уже собирался встать, когда уловил чье-то присутствие. Он замер, напрягая слух. Расслышать не удалось ровным счетом ничего, но ощущение присутствия не исчезало, и он нерешительно осведомился: - Генри?.. "Да, я самый." - Тебе уже известно про Дэвида? "Известно. Узнал сразу же, как вернулся. Тебя тоже не оказалось. Я отправился тебя искать." - Мне очень жаль... "Мне тем более. Он был мне братом, и его не заменишь. Кроме того, он был благородным человеком." - Твоя правда. Он был очень благороден. "Его унесла кошка, - констатировал Генри. - Я выследил ее и нашел терзающей его труп. От него уже почти ничего не осталось. Расскажи мне, как это произошло." - Он стоял на часах. Когда я проснулся, это уже случилось. Я ничего не слышал. Кошка схватила его и унесла. "Там есть могила. Совсем маленькая." - В могиле его ботинок. Вместе с ногой. "Благодарю тебя за этот поступок. Ты совершил то, что должна была сделать семья." - Ты знаешь, где тело. Я мог бы взять лопату, отпугнуть кошку... "Бессмысленно. Пустой жест. Я вижу у тебя ружье. Он что, не пытался стрелять." - Видимо, она застала его врасплох. "Нет, - заявил Генри, - он не стал бы стрелять ни в каком случае. Он был слишком добрым для этой эпохи. Скверно обернулось для нас нынешнее предприятие. Для всех. Сначала потерялось Инид, потом Бун..." - Ты знаешь что-нибудь о Буне? У тебя есть новости? "Я проследил, куда он пошел, но там его нет. Лежит винтовка и рядом котомка, что была у него с собой, а его самого нет. С ним, кажется, был волк. Мне очень жаль, Коркоран." - Догадываюсь, что с ним могло случиться, - сказал Коркоран. - Он снова ступил за угол. Тогда уж пусть лучше задержится там, куда попал, и не вздумает выскочить обратно сюда, как чертик из табакерки. "Что ты намерен делать теперь? Торчать здесь бесцельно." Коркоран в ответ лишь покачал головой. Вчера он уже задавал себе этот вопрос и задумывался, не вернуться ли в Нью-Йорк, но отверг такую идею в зародыше: Бун потерялся, и прежде всего надо найти Буна. Сегодня ситуация иная: Бун по-прежнему не нашелся, но стало ясно, что и шансов найти его почти нет. И все-таки - вернуться отсюда в двадцатый век? Нет и нет. Никогда еще Джей Коркоран не отказывался от приключений, не выходил из игры, пока пьеса не завершится сама собой. А это приключение еще отнюдь не кончилось, пьеса далеко не доиграна. Куда же податься - в Гопкинс Акр? Координаты наверняка сыщутся в бортовом журнале. Жизнь в усадьбе была бы комфортабельной - ведь ни прислуга, ни окрестные крестьяне никуда не делись. Гопкинс Акр то место, где можно в безопасности обмозговать сложившуюся ситуацию и, не исключено, наметить стройный план дальнейших действий. К тому же вполне вероятно, что в поместье рано или поздно объявится и кто-нибудь из других. Однако, однако... Есть где-то в будущем гора, и руины на гребне, и над ними исполинское, подпирающее небо дерево, и винтовая лестница, вьющаяся вокруг ствола. За всем этим кроется несомненная тайна. Может, он не все тогда разглядел и не так запомнил, но тайна налицо, и надо бы в ней разобраться. Генри ждал ответа. Коркоран различал его мерцающий контур, облачко искорок, поблескивающих на солнце. Но чем отвечать искристому собеседнику, он предпочел задать ему свой вопрос: - Насколько я понял, ты почти достиг бестелесности, но в последний момент остановился. Ты не мог бы рассказать мне об этом подробнее? "Это было не самое умное мое решение, - ответил Генри. - Я позволил бесконечникам уговорить себя. Я постоянно вертелся около них, наверное, из любопытства - хотелось понять, что они за создания. Существа они необычные, сами понимаете. Отдаленно похожие на людей, - по крайней мере, у меня сложилось такое впечатление. Их же толком не видно, только время от времени. Показываются и исчезают, как призраки. Зато слышно их постоянно. Они взывают, проводят довод за доводом, просят, умоляют. Она зовут вас к бессмертию, расписывают бесчисленные преимущества и удобства бессмертия - то есть бессмертия интеллектуального, а другого, по их убеждению, не дано. Телесная жизнь, внушают они, груба, неопрятна, постыдна. А кому же хочется быть постыдным?" - Короче, они морочили тебе голову? "Меня они, нельзя не признать, заморочили. Заморочили в минуту слабости. Когда слабость миновала, я начал с ними бороться. Они были просто потрясены тем, что я имею наглость противиться, и уж тогда взялись за меня по-настоящему. Но чем сильнее они нажимали, тем упорнее я отбивался. В конце концов мне удалось вырваться. Или я внушил им такое отвращение, что они сами отступились. А может, я съел у них столько времени, что они решили: овчинка выделки не стоит. Однако к тому моменту процесс зашел слишком далеко, я был почти бестелесным. Так я и застрял на полдороге, став таким, каким ты меня видишь." - Но тебя это, кажется, не особенно огорчает? "В моем положении есть свои достоинства и свои недостатки, и я придерживаюсь мнения, что достоинства перевешивают. По крайней мере, так я внушаю самому себе. Есть обычные простые вещи, ставшие для меня недоступными, но появились и качества, не ведомые никому другому, и я стараюсь использовать их максимальной пользой, игнорируя то, что потерял." - Каковы же твои намерения теперь? "Остается еще одна часть семьи, о которой я ничего не знаю. Эмма с Хорасом и Тимоти, которого этот буйвол Хорас затащил во времялет буквально силком." - У тебя есть какая-нибудь догадка, где они? "Ни малейшей. Мне придется их проследить." - Твои поиски не облегчатся, если использовать времялет? Я мог бы вести его по твоим указаниям. "Нет, я должен действовать самостоятельно. Вернусь в Гопкинс Акр и прослежу их оттуда. След остыл и ослаб, но я его все ровно обнаружу. Ты говоришь, что научился управлять времялетом?" - Да. Я знаю, где лежит бортовой журнал, и я следил, как Дэвид вводит координаты, когда мы вылетали сюда. "Самое лучшее для тебя - пожить в Гопкинс Акре. Полагаю, что там теперь вполне безопасно. Потом кто-то из нас пришел бы за тобой. Конечно же, мы не бросим тебя в одиночестве. Координаты Гопкинс Акра должны быть в журнале. Ты уверен, что справишься с управлением?" - Вполне уверен, - самонадеянно ответил Коркоран. - Только в Гопкинс Акр я скорее всего не полечу. Может, когда-нибудь потом, но не сию минуту. Я хочу вернуться туда, где ты нашел нас с Дэвидом. Там осталось кое-что, в чем следует разобраться. Генри удержался от вопроса, который Коркоран на его месте задал бы непременно. Сложилось впечатление, что Генри как бы пожал плечами. А затем заявил: "Ну что же я решил, куда держу путь, и ты тоже решил. Значит, можно и отправляться." И искорки потухли, их не стало. Коркоран встал. Если Буна в этой части пространства-времени больше нет, то и задерживаться здесь нет резона. Генри прав: если твердо решено, куда держишь путь, надо стартовать не откладывая. Когда Коркоран добрался до места своей ночевки, там было пусто - ни саблезубой кошки, ни даже волков. Собрав кастрюльки и сковородки, он швырнул их на одеяло, свернул одеяло узлом и перебросил через плечо. И услышал-ощутил голос: "Хе-хе-хе..." Не узнать это хихиканье было нельзя. Коркоран резко повернулся к куче металлолома. Хихиканье продолжалось. Тогда он шагнул в сторону кучи и крикнул: - Ну-ка прекрати свои дурацкие смешки! Прекрати немедленно, слышишь?.. Смешки оборвались, их сменили мольбы: "Дорогой сэр, вы собрались уезжать. Вы уже сложили вещи для отъезда. Пожалуйста, возьмите меня с собой. Вы никогда об этом не пожалеете. Я могу сделать для вас многое, очень многое. За вашу доброту я отплачу вам сто крат. Я буду вашим вечным спутником. Это ни в коей мере вас не задержит. Вес у меня небольшой, я не займу много места. Искать меня долго не надо. Я лежу позади останков моего тела. Я черепная коробка в форме полированного шара. Я буду хорошо смотреться на каминной полке. Я буду разговорным устройством. Вы найдете мне множество применений. В одинокие ваши часы, когда у вас возникнет такая потребность, мы вдвоем будем вести поучительные и развлекательные беседы. У меня мощный мозг, и я сведущ в логике. По временам я охотно выступлю вашим советчиком. Я навсегда останусь вам другом, исполненным верности и признательности." - Нет уж, спасибо, - бросил Коркоран, поворачиваясь на каблуках и направляясь к времялету. За его спиной монстр-убийца продолжал плакаться, упрашивать, заклинать, сулить златые горы. Затем мольбы оборвались, и на Коркорана обрушились волны ненависти: "Ты грязный слизистый сукин сын! Я тебе этого не забуду! Рано или поздно я до тебя доберусь! Я еще попляшу на твоих костях!" Коркоран, нимало не испугавшись, знай себе шагал к машине. 9. БУН Проснулся Бун от прикосновения холодного носа. Попытался сесть прямо, но нога завопила благим матом, и вырвавшийся из глотки ответный вопль едва не удушил его. Волк, подвывая, отпрянул в сторону. Вся южная половина неба была усыпана яркими равнодушными звездами. Одежда пропиталась тяжелой ледяной росой. Со склона, где он лежал, была видна посеребренная луной прерия, которую он пересек только вчера, вернее, полупустыня, хотя на ней попадались участки травы и иной подножный корм, достаточный для мелких стад. Где-то за горизонтом, наверное, на востоке стелются настоящие травяные прерии с неисчислимыми стадами - но здесь стада небольшие, а значит, и хищников мало. - Тут для тебя плохие угодья, - обратился Бун к волку. - Перебрался бы в другие места, прокормился бы легче. - Волк глянул на человека и зарычал. Нет, - добавил Бун, - так разговор не пойдет. Я рычать не умею. Вспомни, я на тебя ни разу не рыкнул. Мы с тобой проделали вместе долгий путь, мы делили с тобой еду. Мы, кажется, подружились... Все это он произносил, приподнявшись на руках, теперь он расслабился и лег ничком, но голову повернул так, чтобы не упускать волка из виду. Не то чтобы он боялся волка, просто не хотел терять связь с единственным своим компаньоном. Стало быть, он спал. Уму непостижимо, как же он ухитрился заснуть в такой ситуации; с ногой, застрявшей в скальной трещине, и под надзором волка, который только и ждет его смерти, чтобы насытиться. Хотя, мелькнула мысль, может, это по отношению к волку клевета - ведь они подружились... Боль в ноге слегка притупилась, но тупая боль казалась не легче острой, заставляла скрежетать зубами. Самочувствие было кошмарным - нога болит, в желудке пусто, глотка саднит, во рту все пересохло. Пить! Отчаянно хотелось пить. И ведь неподалеку - он был уверен, что неподалеку, - отчетливо слышался плеск бегущей воды... Волк присел, укутав лапы пушистым хвостом, склонил голову набок, поставил уши торчком. Бун закрыл глаза и уложил собственную голову плотнее на грунт. Как хотелось бы