ее интерес для всех." - Не представляю себе, что именно, - бросил Коркоран. "Радуги - древняя раса, - пояснил Шляпа. - Одна из древнейших во Вселенной, если не древнейшая. У радуг было время развить свое мышление до совершенства, какого вы себе не можете и вообразить. Их знания и мудрость превосходят возможности вашего восприятия. И раз вы уже здесь, неразумно не выслушать то, что они хотят сказать. Тем более что от вас требуется лишь немного терпения." - Древнейшая раса во Вселенной! - повторил Бун и больше ничего не сказал. И как облечь такое в слова: если они древнейшие, тогда судьба действительно дала им время пройти эволюционный путь до самого его завершения, до окончательного предела. Самая мысль о подобном пределе граничила с помешательством. Это фантастика, самая настоящая фантастика - и все же не большая, чем свершения человечества за какие-то два-три миллиона лет. В начале этого срока люди были хитренькими, но беззащитными зверушками - в конце его стали владыками планеты. Обострившийся ум и ловкие руки дали им средства противостоять любым неблагоприятным изменениям природной среды, даже самым крутым и внезапным. Ну а бесконечники? Боже милостивый, если только они не заблуждаются и бестелесность, которую они предлагают, действительно дает полную независимость от физических условий, - что тогда? Разумные радуги приняли энергетическую форму существования, но и они, если не откажутся от нее, рано или поздно погибнут от энтропии. Когда Вселенная иссякнет, когда не станет ни пространства, ни времени, ни энергии, исчезнут и силы, поддерживающие жизнь радуг. Значит, конец Вселенной окажется концом и для них. И тем не менее Шляпа провозглашает, что радуги имеют право судить бесконечников и воспользуются этим правом! А что если - новая мысль - бесконечники предлагают совершенную систему выживания другим расам, но по какой-то причине не могут или не хотят использовать ее для себя? Троица на Магистрали Вечности была готова раболепствовать, лишь бы добиться помощи и милосердия. Почему? Они, эти трое, и теперь выглядят не лучше - собрались кружком, отвернувшись от всех и соприкоснувшись сутанами, как бы слившись в единый организм. И завели монотонную песнь, исполненную скорби и одиночества. Песнь смерти? Нет, если бы так, в пении непременно слышался бы вызов судьбе, а в заунывном вое бесконечников не было ни вызова, ни надежды на воскрешение, это была панихида по всем и всему. Из тишины, окружившей бесконечников с их панихидой, возник голос, беззвучный, лишенный интонаций: "Вы впали в заблуждение и тем совершили грех. Хуже того, вы, бесконечники, стали грешниками из-за непомерной гордыни. Не вызывает сомнений, что ваша техника перевоплощения безупречна, но вы поспешили ее применить. И обрекли целую расу на то, что ее интеллект увековечен на более низком уровне, чем ей предначертано. Жители планеты Земля отнюдь не достигли финальной стадии своего развития, как вам, судя по всему, показалось. Они всего лишь приостановились и решили передохнуть. Со временем они возобновили бы поступательное движение и поднялись бы на новую интеллектуальную высоту. Но вы не дали им необходимого времени, вы поторопились и тем обрекли их во Вселенной на статус более низкого разряда. За что вам выносится порицание и проклятие. Вы трое будете возвращены к своим соплеменником, с тем чтобы сообщить им об этом приговоре. Да послужит наказанием им и вам то, что вы осознаете содеянное и до конца отпущенного вам как расе срока будете обвинять себя в злонамеренной и непоправимой ошибке." Голос умолк. Бесконечники больше не пели и не стояли, как маленькая палатка. Их просто не стало на планете. Коркоран шумно перевел дух и произнес всего два слова: - Черт побери!.. - Как бы то ни было, - заявил Конепес, - мы с ними более не связаны. Приговор вынесен, следовательно, мы можем улетать... И, не дожидаясь какого-либо ответа, полез на невод. Нас семеро, сказал себе Бун и на всякий случай пересчитал по пальцам: Инид, Коркоран, волк, Конепес, робот, Шляпа и, наконец, я сам. Нас семеро, а было одиннадцать, но Мартин выпал, а три осужденных бесконечника сгинули без следа... - Ряды все редеют, - сказал он, ни к кому не обращаясь. - Кто следующий?.. "Вы никак не можете улететь, - сообщил Шляпа. - Грядет следующее действие." - Слушай, Шляпа, с нас хватит, - проговорил Коркоран. - Мы сыты по горло тобой и твоими радугами, приговорами и отсрочками. Мы и так разрешили тебе играть свою игру куда дольше, чем следовало. Волк бочком подобрался к Буну, тот присел и обнял зверя за шею. Инид подошла к ним, наклонилась, хотела что-то сказать. И исчезла. А следом исчезла и угловатая белизна кристаллического мира. Бун не изменил позы, волк все так же находился в кольце его рук, но теперь они очутились на краю мрачной глубокой пропасти, среди крутых холмов, взмывающих в бледно-голубое небо. По холмам корчились дряхлые деревья, склоны скалились вросшими в грунт валунами, серыми и лысыми, как черепа. Из пропасти дул неистовый ветер, а вдали, за дикими теснинами, можно было различить отблеск солнца на водной глади. Бун молниеносно вскочил. От кристаллического мира не осталось даже самого малого следа. Они с волком попали в какой-то новый мир. И попали вдвоем, без остальных. Неужели он снова ступил за угол? Для этого вроде бы не было причин. Ему не угрожала никакая опасность, во всяком случае, он не сознавал опасности. И уж совершенно точно, не делал ничего, ровным счетом ничего, чтобы перенестись вместе с волком в новый мир. - Ну и что ты об этом думаешь? - обратился он к волку. - У тебя есть что сказать? Волк воздержался от ответа. И вдруг послышалось: - Бун! Бун, ты здесь? Где ты?.. - Инид! - обрадованно закричал он и сразу же увидел ее: она появилась над ними на холме и побежала вниз по склону, который был слишком крут для бега. Бун бросился по склону вверх, ей наперерез. Она начала падать - он прыгнул, чтобы подхватить, поддержать ее, но грунт оказался слишком рыхлым, пополз от толчка, и он упал сам. Они покатились кубарем, докатились почти до самых лап волка и расхохотались. Смех был, пожалуй, отчасти смущенным: уж очень нелепо все получилось. Бун попытался поправить прядь волос, упавшую ей на лицо, но рука после падения оказалась в грязи, и он измазал ей нос. - Слушай, что произошло? - спросила она. - Как это мы очутились здесь? Ты нырнул за какой-нибудь очередной угол? - Ни за какой угол я не нырял. Там не было угрозы, которая могла бы послать меня за угол. - Тогда что? - Не знаю. - Он пододвинулся ближе к Инид, протянул руку. - У тебя нос в грязи. Разреши, я вытру. - А где остальные? - Наверное, там же, где и были. - Бун, я боюсь. Ты можешь хоть приблизительно сказать, где мы? - Не знаю, - повторил он. - Сказать по совести, я сам боюсь не меньше твоего... Оставалось держаться рядышком, поглядывая на зловещую, вытертую ветрами пропасть. Волк сидел прямо перед ними как изваяние, всем своим видом показывая, что намерен их защищать. Но тут прямо в мозг вонзился голос, возникший неведомо как, пришедший отовсюду и ниоткуда, - голос радуг. В голосе не было ни самоуверенности, ни угрозы, ни поддержки, - тусклый, мертвенный голос. "Слушайте со вниманием, - призвал голос. - Поговорим о вселенной." - Соглашаться на это с моей стороны было бы явным нахальством, - ответил Бун. - Я в этом ничего не смыслю. "Однако один из вас обдумывал этот вопрос", - возразил голос. - Разве это называется обдумывать? - усмехнулась Инид. - Так, разрозненные праздные мыслишки. Меня занимало, что такое Вселенная и зачем она. "Тогда вникайте. Слушайте с полным вниманием", - предложил голос. И на них обрушился яростный, ошеломляющий поток мысли. Вернее, смесь полупроизнесенных слов и безмолвных мыслей, несущая в себе глубочайшую информацию. Бун буквально физически ощутил, как подгибаются колени, - словно он пошел против ветра убийственной силы, нелетевшего на мозг и на тело, и не смог устоять. Он еще успел выговорить: - О мой Бог!.. И рухнул. Смутно, как сквозь туман, различил Инид, недвижно сидящую всего в нескольких футах, и попытался подползти к ней, обрести в женщине какую-то теплоту и единство с собой. А ураган не стихал, бил и бил с неземным упорством, - и когда наконец прекратился, Бун оказался простертым в грязи. Волк распластался на склоне рядом, подвывая от страха. Наконец Буну удалось добраться ползком до Инид и сесть. А Инид будто окаменела, она не замечала его и не помнила себя. Но когда он притянул ее к себе и сжал в объятиях, она прильнула к нему. Сомкнув объятия еще крепче, он спросил: - Ты что-нибудь поняла? Помнишь хоть что-нибудь из того, что нам рассказали? Она ответила шепотом: - Нет. Я чувствую, что в меня впихнули целую библиотеку, но ничего не понимаю. Мозг переполнен так, что того и гляди взорвется... Внезапно на них обрушился еще один голос, ясно слышимый, громкий, хриплый, произносящий обыкновенные слова. Вскочив, Бун увидел над головой нечто зыбкое. Нечто колыхалось, полоскалось в воздухе, спускалось. Невод! И на нем Конепес - стоит себе в рост, расставив ноги, как матрос в лодчонке, пляшущей по штормовому морю. - Времени не терять! - зарычал Конепес. - Лезьте на борт! Мы отлетаем, как только вы пополните наш состав!.. Невод спустился еще ниже, и Бун, подняв Инид, буквально зашвырнул ее на прутья. Волка и приглашать не пришлось: он одолел расстояние до невода одним прыжком. Конепес, бесстрашно придвинувшись к самому краю, протянул Буну руку. - Вверх, сюда! - скомандовал Конепес и сильным рывком перебросил Буна к себе. Кто еще был на борту? Коркоран скрючился поодаль, вцепившись в прутья изо всех сил. А робот плакался: - Все мое оборудование пропало! Все утрачено! Без оборудования как мне вас кормить? - Нам пришлось стартовать в великой спешке, - проворчал Конепес. - Кристаллы оказались фальшивыми и стали таять у нас под ногами. - Как же ты нас нашел? - спросила Инид. - По телевизору, украденному тобой в розово-пурпурном мире. Телевизор лежал на неводе экраном ко мне. Я обратил к нему взгляд и одновременно подумал о том, куда же вы подевались. Когда экран показал вас, невод узнал ваше местонахождение и прибыл за вами. - А теперь мы куда? - прокричал Коркоран из своего закутка. - Туда, куда следовало бы отправиться с самого начала, - объявил Конепес, - не послушай мы Шляпу. На звезду, что явилась нам на галактической схеме. На звезду с крестом. - Кстати, где Шляпа? - поинтересовался Бун. - Что-то его не видно... - К большому несчастью, - ответил Конепес не своим, странно приторным голосом, - он не явил способности достичь невода в столь краткий срок. 15. ГЕНРИ Красный солнечный шар, болезненно распухший, висел над опустевшим миром. Не осталось ни травы, ни другой растительности, кроме одинокого, очень старого дерева, из последних сил цепляющегося за склон. Генри плыл над этим неприветливым миром, и ему казалось, что искры, составляющие его естество, сгрудились, сбились теснее, словно перепугались. В действительности, конечно, такого быть не могло: за годы странствий он перевидел слишком многое, чтобы пугаться. Небо выглядело мрачным, налитым темнотой, как перед бурей, хотя не было и намека на бурю, ее ничто не предвещало. Выходит, подумал он, я подобрался вплотную к концу света и вижу умирающее, уже нестабильное солнце на первой стадии превращения в красного гиганта. Дерево на склоне не отбрасывало тени. И наверное, впервые в своей жизни Генри ощутил абсолютную тишину. Ни птичьего щебета, ни стрекота насекомых, ни вздоха ветерка. Полный, всеохватывающий покой. И вдруг - голос, проникший извне: "Ты здесь впервые?" Обладай Генри телом, он мог бы от неожиданности взвиться или задохнуться. Теперь это было исключено. Он ответил спокойно и ясно: "Да, я здесь впервые. Только что прибыл. Кто со мной говорит?" "Я дерево, - сообщил голос извне. - Почему бы тебе не приблизиться ко мне и не отдохнуть в моей тени?" "Но у тебя нет тени, - ответил Генри. - Нынешнее распухшее солнце светит слишком вяло." "Извини, мне забылось, - откликнулось дерево. - Память вернула меня к временам, когда у меня была тень, чтобы предложить путнику. Да и разговоров не было у меня ни с кем так давно, что ныне все забылось. Иногда я устаю от одиночества настолько, что испытываю бессмысленную склонность к заявлениям вслух. В сущности, я просто разговариваю с собой, потому что больше не с кем." "Я не нуждаюсь в тени, - сообщил Генри, - и это к лучшему, потому что тени у тебя все равно нет. Но я с удовольствием разделю твою компанию и выслушаю информацию, если ты окажешь мне честь поделиться ею." С этими словами он подплыл поближе к одинокому дереву. Оно осведомилось: "Какая информация тебе нужна? Мои знания могут оказаться слишком скучными для удовлетворения твоих потребностей, но я охотно поделюсь теми крохами, что знаю." "Ты разумное дерево, - заявил Генри, - и тем самым подтверждаешь мнение, какого придерживался кое-кто из древних людей. Например, моя сестра, которую я, к несчастью, утратил, свято верила - а другие считали ее фантазеркой - в то, что деревья станут приемниками людей. Теперь, после нашей встречи с тобой, мне приходит на ум, что она была права. Она была весьма проницательным человеком." "А ты сам случайно не человек?" - спросило дерево. "Частично человек. Человек дезинтегрированный или, в лучшем случае, не цельный. И это наводит меня на вопрос: не скажешь ли, что стало со скоплениями искр, застывших в небе? Некоторое время назад их было так много..." "Смутно припоминаю, - отозвалось дерево. - Порывшись в памяти, могу восстановить их облик. Некогда в небе было много огней. Огни были звездами, о другие - тем, что ты называешь искрами. Звезды есть и сейчас, вскоре мы их увидим. Когда солнце спустится к горизонту на западе, они начнут появляться на востоке. А искры больше не видны, их не стало уже давно. Они уплыли. Уплывали они постепенно, их становилось меньше и меньше. Испытываю уверенность, что они не умерли, просто уплыли куда-то в другое место. Можешь ты мне объяснить, какими были настоящие люди? Такими же, как ты?" "Совсем не такими, - ответил Генри. - Тебе надлежит понять, что я аномалия. Я начал превращаться в искру, да не получалось. Это долгая история. Если хватит времени, я расскажу." "Времени у нас сколько угодно", - заявило дерево. "А солнце?" "Прежде чем оно станет опасным по-настоящему, я иссохну и умру, от меня не останется и следа. Настанет день, когда солнце погубит планету которая, правда, и сегодня уже почти мертва. Но этот день придет еще не очень скоро." "Приятно слышать, - заметил Генри. - Ты спрашиваешь, какими были настоящие люди. Значит, сегодня на Земле нет людей?" "Когда-то, давным-давно, здесь жили существа из металла. Считалось, что это не люди, о копии людей." "Роботы", - догадался Генри. "Они не были известны под этим именем. И не могу поручиться, что они вообще существовали. Рассказывали всякое. К примеру, что металлические существа старались уничтожить деревья, вырубая их. Объяснения, почему они взялись за топоры, у меня нет. Достоверных свидетельств, что они действительно делали то, что им приписывается, тоже нет." "Роботы ныне тоже исчезли." "Даже металл не вечен, - ответило дерево. - Однако мы с тобой живы и разговариваем. Возможно, мы могли бы стать друзьями." "Если ты этого хочешь. У меня не было друга уже очень, очень давно." "Да будет так, - провозгласило дерево. - Устраивайся вблизи, и продолжим беседу. Ты упомянул, что некоторые люди верили в деревья как в своих преемников. Означало ли это, что деревьям уготовано занять на Земле место человека?" "Именно так. Уже несчетные века назад люди предвидели, и с достаточным на то основанием, что человечество рано или поздно придет к последней черте, а освободившееся место займет кто-то другой." "Почему? Почему освободившееся место должен кто-то занять?" "Не могу дать точного ответа. Твердого логического обоснования не было и нет, но все, вероятно, верили, что на планете должен быть какой-то господствующий вид. В такой роли до человека выступали динозавры, а еще раньше трилобиты." "Мне не приходилось слышать ни о тех, ни о других." "Ни те ни другие не добились успеха, - продолжил Генри. - Динозавры были огромными, и их было, вероятно, не так уж много. Трилобиты были крошечными, и их было тьма-тьмущая. Но главное в том, что и трилобиты, и динозавры вымерли". "И человек занял место динозавров." "Не сразу. Не мгновенно. Это заняло определенное время." "А теперь моя очередь? Я, дерево, теперь господствующий вид?" "Похоже, что да." "Странно, - объявило дерево, - но мне никогда не случалось думать о себе как о ком-то господствующем. Может быть, ныне вообще слишком поздно, и господство утратило свое значение. А что, в эпоху трилобитов, динозавров и людей это было не так?" "Не могу судить о трилобитах, они были глупенькие, - ответил Генри. - Динозавры тоже умом не отличались, но ими руководил голод. Она пожирали все, что подвернется. А люди руководствовались уже не голодом, а жаждой - жаждой подчинить себе всю планету." "Мы не ведаем ни голода, ни жажды, - отозвалось дерево. - Необходимое нам пропитание мы добываем из почвы и из воздуха. Мы никому не мешаем, у нас нет врагов, и мы сами не враждуем ни с кем. Ты, должно быть, заблуждаешься: если господствующему виду нужны голод и жажда, мы никогда им не были и не могли быть." "Тем не менее ты думаешь, ты разговариваешь." "О да, этому мы научились в избытке. Когда нас было много, Земля то и дело содрогалась от взрывов нашей болтовни. Мы были самыми мудрыми на Земле, только не сумели использовать свою мудрость. У нас не нашлось способа ее использовать." "Быть может, ты поделишься со мной каплей этой мудрости?" - попросил Генри. "Ты опоздал, - ответило дерево опечаленно. - Меня одолевает старость. Старость, а вместе с ней глупость и забывчивость. Не исключено, что для поддержания мудрости требуется общество, совместные усилия, совместная мысль, общие разговоры. У меня здесь нет общества. Ты явился слишком поздно, мой новообретенный друг. Мне нечего тебе предложить." "Очень жаль", - отозвался Генри. Вот и еще один провал, добавил он про себя. Трилобиты, динозавры, люди - все потерпели провал, по крайней мере, здесь на Земле. А теперь и деревья. Мудрость сама по себе бесполезна. Если ее нельзя применить, она попросту не нужна. "Ты встревожен", - заметило дерево. "Да, встревожен, - согласился Генри. - Хотя мне самому непонятно почему. Мне ли было не знать, чем все кончится..." 16. СЕМЬЯ СНОВА В СБОРЕ Тимоти откинулся на спинку кресла, вытянув ноги перед собой во всю длину, и сказал: - Наконец-то, прожив в центре почти полгода, я начинаю понимать, что тут происходит. Учу базовый галактический язык. Конечно, я многим обязан Хьюго. Он помогал мне с самого начала, был гидом и советчиком, знакомил в первого очередь с теми, кто тоже мог мне помочь... - Да не верь ты его разглагольствованиям! - воскликнула Эмма, обращаясь к Инид. - Своих привычек он не изменил ни на йоту. Сидит себе в кабинете целые дни напролет и даже к столу не выходит, так что ребята из команды Хьюго принялись таскать ему еду наверх. А теперь робот, что прилетел вместе с вами, по дурости взял этот труд на себя... - Робот, - вставил Хьюго, - помощник поистине неоценимый. Ребята с ног сбивались, чтобы и с кухней совладать, и по дому управиться, а робот немедленно взял самое трудное на себя. Он волшебник по поварской части, а уж его сноровке можно только позавидовать... - Какой он волшебник, - проворчал Хорас с дальнего конца комнаты, - если готовить седло барашка до сих пор толком не научился! - Ты когда-нибудь прекратишь жаловаться? - едко бросила Эмма. - То кухня тебе не нравится, то что-нибудь еще. Или забыл, что тебе говорил Тимоти, когда согласился взять нас сюда? Веди себя как следует, не причиняй неприятностей другим - вот и все, что он просил. Неужели тебе это трудно? - А еще он потребовал, - завопил Хорас, - чтобы я держал рот на замке. Все, что нужно, мол, это держать язык за зубами... - Не могу сказать, - заметил Тимоти, - что ты справляешься с этой задачей. - Брось, Тимоти! - воззвала Эмма. - Не считая жалоб, он ведет себя не так уж плохо. Не сделал и шага за границу участка, не поссорился ни с кем из соседей, даже с самыми отъявленными уродами. Право, не понимаю, почему бы вам не ужиться. - Что до меня, - подала голос Инид, - я согласна вообще не выходить с участка. Усадьба просто великолепная. Не считая гор вокруг, не вижу почти никакой разницы с Гопкинс Акром. - Вы правы, Инид, - сказал Коркоран. - Одно из самых уютных домовладений, какие я когда-либо видел. И очень напоминает Гопкинс Акр. Конечно, мы с Буном пробыли там недолго, и все же... Бун не поддержал эту тему. Его интересовал Конепес. - Не представляю себе, - обратился он к инопланетянину, - как ты догадался, что звезда с крестом приведет нас сюда. - Однако я объяснял, - хохотнул Конепес. - Крест внушил мне идею, что место сие особенное, и я задал неводу данное направление. - Не ты ли предполагал, - напомнил Коркоран, - что крест означает предостережение, совет держаться подальше? - Однако могло быть и так, - не стал спорить Конепес. - Иногда я питаю склонность к рискованным предприятиям. - Могу лишь радоваться, что вы пошли на риск, - произнес Тимоти. - Мне было одиноко. Представители иных рас заботливы, тактичны, но семьи они заменить не могут. А теперь семья, вернее, то, что от нее осталось, снова в сборе. - О Генри так ничего и не слышно? - поинтересовалась Инид. Ответил не Тимоти, а Хорас: - Ни ползвука. С вашим Генри никогда ничего не поймешь. Что бы вы ни твердили, он просто-напросто призрак. Да еще и шныряющий туда-сюда. - Опять ты распускаешь язык! - упрекнула Эмма мужа. - Никогда ты Генри не жаловал, говорил о нем всякие гадости. Я-то надеялась, что ты хоть теперь изменишь этой привычке. Может, его и в живых уже нет... - Это Генри-то нет в живых? - зарычал Хорас. - Кто-кто, а он умереть не может! Нет такой напасти на свете, чтобы до него дотянулась. - При нашей последней встрече, - напомнил Коркоран, - он говорил, что намерен отправиться на поиски тех, кто улетел с ковчегом Мартина. - Искал он нас или не искал, - объявил Хорас кислым тоном, - только не нашел. Наверное, предпочел другое, более привлекательное занятие. Они сидели в гостиной, отдыхая после роскошного обеда. Из столовой доносился приглушенный звон посуды - прислуга убирала со стола фарфор и серебро. Тимоти приглашающе махнул рукой в сторону бара: - Если кто-нибудь хочет подлить себе бренди, не стесняйтесь... Хорас, тяжело поднявшись, поплелся к бару со своим стаканчиком. Желающих последовать его примеру не обнаружилось. Коркоран повернулся к Тимоти с вопросом: - Вы как будто удовлетворены своим нынешним положением? - Вполне, - ответил тот. - И в доме, и вокруг него все кажется давно знакомым. И у меня опять есть работа. А почему бы и вам не остаться с нами? Уверен, что центр без труда подберет вам какое-нибудь занятие. Коркоран отрицательно покачал головой: - Мой дом - в двадцатом веке. У меня там хороший бизнес, и я жду не дождусь, когда займусь им снова. - Значит, ты для себя все решил? - спросил Бун. - Конепес согласился отвезти меня. А ты что, разве не собираешься составить нам компании? - Нет. Я, видимо, останусь здесь. - А ты, Конепес? - спросила Инид. - Ты потом вернешься к нам? - Возможно и вероятно, стану наезжать в гости, если вам будет угодно меня пригласить. Однако многое еще не видано, световые годы не пройдены, и во Вселенной есть дальние уголки, куда хочется сунуть мой длинный нос. - Прежде чем ты улетишь, дай мне ответ на один вопрос. - Пожалуйста, спрашивай. - Что все-таки случилось с Мартином? Ты сказал, что он выпал из невода. А мне сдается, что ты его столкнул. - Рука моя не касалась его! - возмутился Конепес. - Я лишь подал команду неводу. - Команду, чтобы невод его сбросил? - В твоих устах сие звучит столь жестоко... - А разве не было жестоко вышвырнуть его в космос? - Однако никоим образом не в космос. Я дал команду неводу забросить его в иное место и время. На Землю, в двадцать третье столетие. - Почему именно туда? - Я не желал причинить ему зло. От него лишь надлежало избавиться, переместив туда, откуда не сбежать и не затеять новые интриги. Времялета у него не имеется, и, высаженный в том веке, он вынужден там и пребывать. - Одно для меня так и осталось загадкой, - вклинился Коркоран. - Кто был этот чертов Мартин на самом деле? У меня вроде бы сложилось впечатление, что он был связан с Гопкинс Акром и другими подобными группами. Что-то вроде агента-осведомителя в иной эпохе. И вдруг, как только до него дошло, что кто-то затеял наводить справки о поместье Гопкинс Акр, давно не существующем, он бросается в бега. А затем мы видим его работающим на бесконечников, разъезжающим с ними по Вселенной на краденом времялете... - Возможно, что не на краденом, - уточнил Конепес. - Он же уверял, что заплатил за него. - Все равно времялет был краденым, - возразил Бун. - Краденым у Инид. Если Мартин его не крал, значит это сделал кто-то другой. - Насколько помню, - желчно высказался Хорас, - это вы, Коркоран, сообщили Мартину что кто-то наводит справки о нашем поместьем. - Он меня нанял, я выполнял его поручения, только и всего. И он прекрасно платил. С тех пор я, правда, начал задавать себе вопрос, откуда у него брались деньги. Ясно, что не от вас. Если я не заблуждаюсь на ваш счет, вы таких денег никогда и в руках не держали. - А вы уверены, что это были не фальшивые деньги? - не успокаивался Хорас. - Деньги могли быть и не фальшивыми, - заявила Инид. - У него ведь было два времялета - большой ковчег и малый, тот, что достался Стелле. Когда путешествуешь во времени, несложно добыть любую сумму, находя клады, выигрывая в лотерею, еще что-нибудь в таком же духе. Дэвиду в его поездках тоже требовались кое-какие деньги на товары, которые он закупал для нас. И он пополнял свои финансы именно такими способами. Тимоти глубокомысленно кивнул и сказал. - Сомневаюсь, что мы когда-нибудь разберемся в этом до конца. Несомненно одно: Мартин был человек с двойным дном. Должен, увы, признать, что мы всецело доверяли ему, хоть он нам и не нравился. Дэвид встретил его в Нью-Йорке и невзлюбил с первого взгляда. Непорядочный человек. Весьма, весьма далекий от порядочности. - Он изменник, - провозгласил Хорас. - Как заподозрил, что у нас неприятности, так и бросил нас на произвол судьбы. - Повторяю, - заявил Тимоти, - до конца нам в этом никогда не разобраться. Вы совершенно уверены, что избавили нас от Мартина? Он не явится снова и не станет нам докучать? Конепес не сразу понял, что вопрос обращен к нему, но когда разобрался, заверил: - Он в ловушке. Без времялета ему оттуда дороги нет. - Теперь, когда мы узнали о том, что с ним сталось, мы будем чувствовать себя спокойнее, - сказала Инид. - Спасибо, Конепес, что сообщил нам правду. И пожалуй, есть еще одна услуга, которую ты мог бы нам оказать. - Назови ее, - отозвался Конепес. - Я твой вечный должник, мой долг непомерен, и радостно вернуть хоть малую его часть. - Ты не мог бы забрать времялет, оставшийся на Магистрали Вечности, и доставить его сюда? Времялет большое удобство, и неплохо бы иметь его под рукой. - Да и центр не прочь взглянуть на него, - добавил Тимоти. Волк выполз из угла, где спал в обнимку с миской мяса, вперевалку пересек комнату и плюхнулся на пол у ног Буна. - Он просится погулять, - догадалась Инид. - Нет еще, - ответил Бун. - Подумывает о прогулке - это так. Принимает решение, но еще не принял. Когда примет, попросится по-настоящему. Хорас опять поднялся и направился к бару за новым стаканом бренди. - Забыл рассказать вам об одной занимательной находке, - объявил Тимоти. - Просматривая предоставленные мне центром записи, я наткнулся на копию одного документа двадцать четвертого, а может, двадцать пятого века. Это первое упоминание о Земле, попавшееся мне на глаза за все время пребывания здесь. Вернее, Земля не названа, но вся внутренняя логика документа подсказывает, что речь идет именно о Земле. Повествуется о том, что там родилась и расцвела новая религия, связанная с каким-то таинственным объектом искусственного происхождения. Что это за объект, не вполне ясно, однако его почитатели относятся к нему как к мессии, выступающему против технического развития, проповедующему отказ от материального прогресса ради поисков своего истинного "я". Не слышится ли вам в подобной проповеди кое-что знакомое? - Конечно, слышится, - откликнулась Инид. - Такие поучения подорвали человечество изнутри, морально подготовили его к пришествию бесконечников. - Да нет, разрыв во времени слишком велик, - осмелился возразить Бун. - Идеи не живут по миллиону лет. Они устаревают гораздо быстрее. Выходят из моды и теряют свою привлекательность... - Не уверен, что это всегда так, - высказался Тимоти. - Данный культ первоначально получил широкое распространение, а значит, мог и выжить в среде ярых приверженцев, особенно если объект поклонения сам по себе долговечен. И в эпоху социальных потрясений - а такие эпохи повторяются с завидной регулярностью - фанатики культа могли возродить его в планетарном масштабе. За примерами не надо далеко холить - взять хотя бы веру в магию, которая то отступала под натиском здравого смысла, то вдруг опять выныривала в измененном обличье, и так продолжалось почти до наших дней. - Насчет магии все точно, - поддержал Коркоран. - Как раз в мою эпоху культы, связанные с магией, множились, как грибы после дождя. - В наше время никаких культов не осталось, - объявила Эмма. - Если б они были, мы бы о них непременно слышали. - А установки, порожденные культовым сознанием, сохранились, - выдвинул Тимоти встречный тезис. - Культ как таковой, возможно, и умер - но не потому ли, что достиг своей цели? Люди приняли главные стороны учения, оно постепенно вросло в общественное сознание. И все забыли, откуда оно взялось. Решили, что философия, культовая по существу, рождена логикой исторического развития и напряженной работой мысли. - Все это глупости, - объявила Эмма. - Древние легенды. - Не исключено, что легенды. - Тимоти решил уступить сестре. - Но весьма и весьма любопытные... - Кажется, вы, Тимоти, наконец-то напали на жилу, будто специально вас поджидавшую, - заметил Коркоран. - Сперва я опасался, что деятельность центра представится мне непостижимо странной и я просто не сумею найти в ней лазейку для себя. Однако мои поверхностные знания земной истории, оказывается, имеют определенную ценность при изучении закономерностей возвышения и гибели культур. Центр глубоко обеспокоен тенденциями, которые помогли бесконечникам добиваться успеха. Интересует нас и секрет путешествий во времени. Были слухи, что бесконечники владеют этим секретом, но они не делились им решительно ни с кем. А теперь, когда радуги вынесли им приговор, всякая связь с бесконечниками утрачена. Но если бы заполучить времялет, оставленный на Магистрали Вечности... - Обязуюсь и клянусь, - провозгласил Конепес, - доставить его вам в собственные руки. - Еще бы лучше разобраться в устройстве вашего невода. Дайте нам его хоть на самое короткое время для осмотра... Но тут Конепес был непреклонен. - Сожалею, однако не могу лишиться невода даже на мгновение. Он есть наследие моего народа. Сказания из глубочайшего прошлого поднялись в моей памяти и помогли мне обрести невод, но я не могу предоставить ту же помощь другим. - Понимаю, - сказал Тимоти. - На вашем месте я, наверное, поступил бы так же. - А трудно работать с инопланетянами? - спросила Инид. - Поначалу было трудно, - ответил Тимоти, - теперь уже нет. Я привык к ним, а они ко мне. При первом прямом разговоре с ними мне не позволили даже видеть собеседников из опасения, что я сочту их чудовищами. - Он пожал плечами. - Многие из них и в самом деле чудовища, как были ими, так и остались. Но при личных встречах с ними я больше не содрогаюсь, как и они не содрогаются при встречах со мной. Когда я работаю с ними, то сохраняю душевный комфорт и даже испытываю удовольствие. Волк встал с пола и, подобравшись к Буну вплотную, положил морду ему на колени. - Он все-таки просится, - сказала Инид. - Кажется, да. Пойду открою ему дверь. - Не надо. Я его выведу. Заодно и сама хлебну глоток свежего воздуха. Здесь душновато. - Она шепнула что-то волку на ухо, и тот с готовностью последовал за ней. - Я скоро вернусь. Глоточек воздуха, и обратно. Бун прочел волку наставление: - Будь сознательным зверем. Ни на кого не нападай. Веди себя прилично. И не поднимай гама. Как только Инид с волком вышли из гостиной, Хорас вновь прошествовал к бару за бренди. - А не хватит тебе? - попытался остановить его Тимоти. - День еще далеко не кончился... Эмма вспылила и накинулась на брата: - Тебе непременно нужно унижать его? Мало тебе было унизить его, когда ты забирал нас сюда, так ты и теперь не можешь остановиться! Ты говоришь с Хорасом, в точности как Бун с волком. "Веди себя прилично", сказал Бун. Но одно дело зверь, а другое человек! - Я действительно говорил Хорасу то же самое, - согласился Тимоти. - Это входит в условия соглашения. Не мог же я бросить тебя там в бесприютной глуши, а переселяться без него ты не пожелала. Только после переговоров с советом центра... - Хорас беспокоится о Конраде и других роботах, - сказала Эмма невпопад. - Он очень к ним привязался. - Пустить сюда еще и банду роботов? На это совет категорически не пошел. Да они и сами не согласились бы на переселение. Здесь им было бы не по себе. А там, на воле, они чувствуют себя прекрасно. Выбрали большой участок девственной прерии, поднимают целину, думают выращивать продовольствие для нужд центра... Хорас, не обращая внимания ни на что, подливал себе в стакан бренди. Эмма приблизилась к нему и, взяв под локоть, предложила: - Слушай, зачем нам оставаться с теми, кто нас оскорбляет? Пойдем наверх. Может, сумеешь вздремнуть? Хорас без возражений двинулся к лестнице. Бутылку бренди он прихватил с собой. Когда они удалились, Тимоти произнес смущенно: - Приношу присутствующим извинения за неподобающую семейную склоку. В том ли, в другом ли варианте она повторяется почти ежедневно. Но ведь я сказал Эмме чистую правду. Я не мог оставить ее за стеной. Пришлось изрядно попотеть, чтобы совет смилостивился и пустил сюда не только ее, но и Хораса. Тот досаждал городу своими выходками месяца три, если не больше. - Если вас беспокоит, что подумали мы с Буном, - отозвался Коркоран, - то смело выкиньте это из головы. Хорас демонстрировал нам себя во всем блеске еще в Гопкинс Акре, так что ничего для нас неожиданного не произошло. - Центру очень повезло с этими роботами, - сменил тему Тимоти. - Они помогут снять всякие продовольственные трудности. Обзавелись двумя паровыми двигателями, смастерили многокорпусные плуги. Вспахали и взборонили несколько тысяч акров земли. Через год будут получать со своих полей тонны продукции... Коркоран сменил тему еще раз. - Вы рассказывали, что, вылетев из Гопкинс Акра, сделали посадку на Земле близ монастыря и решили осмотреть его. Но я никак не пойму: кто переместил монастырь вместе с вами на эту планету? - Должно быть, бесконечники оставили его, так сказать, с включенным зажиганием. Любой, кто входит в их отсутствие, тем самым дает команду на старт. Вошли мы, и ловушка сработала. - Но если это они, тогда странно, что местом назначения была избрана эта планета. Вам не приходило в голову, что ловушку могли подготовить здесь, в Галактическом центре? - Я спрашивал, и меня заверили, что не имеют к ней никакого отношения. Истинного виновника мы, наверное, никогда не узнаем. - Он помолчал, пожал плечами и опять сменил тему. - Когда Конепес приведет сюда времялет Инид, появится возможность разыскать и две другие машины. Правда, Хорас клянется, что не помнит координат посадки у монастыря, хоть и смотрел на приборы. А как обстоит дело с тем времялетом, где были вы с Дэвидом? - К сожалению, не могу вам помочь. Дэвид заносил координаты в бортжурнал, и я воспользовался ими, но оставил журнал в кабине. - Ладно, не горюйте. Может, Конепес или кто-нибудь другой изыщет способ установить местонахождение нашей или вашей машины. - А что решено насчет планеты радуг? - поинтересовался Коркоран. - Вы говорите, до нашего появления центр про нее и не слышал? - Мы были совершенно не осведомлены о ней, - подтвердил Тимоти. - Полагаю, будут предприняты попытки вступить в контакт с радугами, если это не окажется слишком сложно. - Да, вероятно, это будет нелегко. Но овчинка стоит выделки. По словам Шляпы, радуги - древнейшая разумная раса во Вселенной... Бун оттолкнулся от стула и встал. - С вашего разрешения, схожу посмотрю, как там волк, не вздумал ли озорничать. За ним нужен глаз да глаз... Он немного помедлил, но никто из остальных, видимо, не горел желанием составить ему компанию. Всем хотелось оставаться на своих местах, а больше ничего не хотелось. С порога он сразу же увидел Инид, сидящую на одном из расставленных по лужайке плетеных кресел. Подойдя к ней, он наклонился и легко поцеловал ее. Она обвила его руками, прижала к себе. Поцелуй повторился - настоящий, затяжной поцелуй. - Я ждала тебя, - шепнула Инид. - Что ты так задержался? - Мы увлеклись беседой. - Когда ты с Тимоти, то всегда увлекаешься беседой, а вокруг и не смотришь. - Мне нравится Тимоти. С ним приятно разговаривать. - Возьми себе кресло и подсаживайся ко мне. У нас с тобой тоже есть о чем поговорить. Волк возился в дальнем конце лужайки, увлеченно вынюхивая что-то в кустах над дорогой, проходящей по границе усадьбы. - Том, скажи мне, много ли ты помнишь из того, что эти радуги силком впихнули нам в головы? - Нет, пожалуй, немного, - ответил Бун. - Вспоминается как-то отрывочно, по частям. Они вывалили все это на нас неудобоваримой массой, но мало-помалу что-то начинает выплывать. - Они дали нам фундаментальные знания, впитать которые - задача не на один день. Мы избегали говорить об этом, но, может быть, пора? - Может, и пора. Хотя я до сих пор не понимаю, почему они выбрали именно нас. - Каким-то образом уловили, что мне случалось размышлять о смысле мироздания. А тебя, наверное, посчитали квалифицированным сборщиком информации. Так что ты все-таки помнишь? - Я уже сказал - немногое. Яснее всего помню, что для возникновения жизни во Вселенной требуются специфические условия. Физические и химические подробности ускользают от моего понимания, но говорилось что-то об особой роли нестабильных звезд. В придачу к стабильным звездам с планетными системами нужно, чтобы нестабильные вспыхивали сверхновыми и выбрасывали в космос тяжелые элементы. Без таких вспышек жизнь невозможна. Инид наморщила лоб. - Я тоже вспоминаю что-то в таком роде, но вдуматься не могу - голова раскалывается. Но главное, кажется, в том, что Вселенная сформировалась как своего рода фабрика по производству жизни, с тем чтобы жизнь хотя бы в отдельных случаях порождала разум. Радуги смотрят на Вселенную как на агрегат, вырабатывающий жизнь и сознание. По их убеждению, без сознания и высшей его формы - интеллекта - Вселенная просто-напросто лишена смысла. - Они толковали также о происхождении Вселенной, причем не теоретически, а словно бы оперируя точными фактами. Все это мне совершенно недоступно, хотя уже в мои времена астрофизики знали, как развивалась Вселенная, начиная буквально со второй микросекунды после ее начала. А к твоей эпохе они, наверное, одолели и эту последнюю, вернее, первую непознанную микросекунду? - Чего не знаю, того не знаю. Не забывай, Том, в своей эпохе мы были неотесанными невеждами. - Инид помолчала, потом добавила: - Радуги говорили еще о том, что интеллект высшего порядка уже не нуждается в логике, а познает истину инстинктивно. И говорили они это так, словно сами уже постигли подобного уровня. Будет неудивительно, если кое-что ими сказанное мы не поймем вообще никогда. - Не поймем так не поймем. Но вероятнее, по-моему, что с каждым днем будем понимать все больше и больше. Надо набраться терпения и подождать... А может, человеку и не дано понять, добавил он про себя. Может, и радугам не дано полностью постичь смысл жизни и цель мироздания. Важно, что они стремятся к этому. Здесь, в Галактическом центре, другие существа другими методами ищут ответы на те же вопросы. Ответы даются нелегко, но тяга к познанию не угасает. И это важнее всего: пока существует тяга к познанию, сохраняется и надежда, что загадки Вселенной рано или поздно будут раскрыты. Они сидели рядом, взявшись за руки, купаясь в солнечном тепле, вдыхая аромат цветов, распустившихся на клумбах. Привольный вид, изящный изгиб лужайки внушали довольство и покой. - А Коркоран и Конепес вот-вот нас покинут, - сказала Инид печально. - Как не хочется их отпускать! Тимоти уверен, что центр нашел бы им применение, и уговаривал их не спешить. Вообще-то я думала, что ты тоже уедешь с ними, несмотря на свое обещание остаться. Но сегодня ты дал центру обязательство приступить к учебным занятиям... - Должен же я был найти какой-то предлог для своего пребывания здесь, - ответил Бун. - Надо было что-то сказать, а ничего другого в голову не пришло. Не стану же я исповедоваться перед ними, что остаюсь из-за женщины, которую встретил в странствиях по эпохам и которую незаметно для себя полюбил... - Ты мне раньше этого не говорил! - воскликнула она. - Я-то знала, что люблю тебя, с того дня, когда оплакивала Дэвида, а ты меня обнял. Мне нужно было опереться на сильное плечо, и ты дал мне опору, силу и сочувствие... - Не мог я сказать тебе этого раньше, - заявил он. - Я легко нахожу точные слова, когда речь идет о фактах. А с другими словами, ласковыми, мне гораздо труднее... В дальнем конце лужайки началась шумная возня. Бун, подскочив, крикнул во весь голос: - Волк! - Не ругай его, - попросила Инид. - Он там что-то нашел. Или поймал... Волк выбрался из кустов. Подбросил в воздух какой-то предмет, снова схватил зубами и весело поскакал к Буну. В волчьей пасти безвольно болтался Шляпа. Приплясывая от счастья, зверь положил добычу к ногам хозяина. - Он вернул себе любимую игрушку! - порадовалась Инид. - Нашел потерянную куклу! Шляпа очнулся, сел, высказался: "Ничего вы не поняли!" И опять повалился наземь. Волк с готовностью подобрал дряблого куклу и безмятежно потрусил к дому. 17. МАРТИН Мартин скатил потрепанную, дребезжащую колымагу на обочину и осторожными поворотами руля спустил ее под уклон на дно сухого оврага. Аккумулятор опять сел - теперь потребуется несколько часов подзарядки от солнечных батарей, прежде чем она сумеет набрать хотя бы минимальную скорость. Когда колеса покатились по плоскому дну оврага и пришла пора тормозить, Мартин с удовлетворением отметил, что с дороги машину не видно. Движения в этой обнищавшей стороне осталось кот наплакал, и все-таки колымагу лучше не выставлять напоказ: какая она ни потрепанная, в ней сохранились ценные части, которые не преминут стибрить, едва владелец отвернется или окажется не в состоянии защитить свою собственность. Что за жалкий мир, сказал себе Мартин, - ни денег, ни кредита нет и в помине, деловых перспектив почти нет, а может и нет вовсе. И самые смутные воспоминания о законности: каждый сам себе закон, если, конечно, хватает мускулов настоять на своем. По-видимому, на Земле разразился экономический кризис всепланетного масштаба. Впрочем, полной уверенности в этом тоже не было: точными данными никто не располагал, да, пожалуй, никто и не интересовался тем, что творится на свете. Говорили, что еще существует радио, но в пропеченной солнцем убогой деревушке, близ которой его высадили, не оказалось ни одного приемника, не говоря уж о телевизорах, да и работает ли еще телевидение? А когда он спросил газету, на него посмотрели пустыми глазами: о газетах здесь просто не слыхивали. Он притащился в деревушку месяца два назад. Жители шарахались от него, собирались кучками и разглядывали пугливо, будто дикого зверя, сбежавшего из своего логовища в дальних холмах. Прошло с полчаса, прежде чем один из самых старших рискнул подойти и заговорить. Видимо, старик пользовался в деревушке авторитетом, а главное, хоть и трясся не то от возраста, не то от страха, но изъяснялся на языке, который можно было понять, невзирая на множество незнакомых слов и интонаций. Выслушав Мартина и не поверив ему, старик покрутил пальцем у виска, обозначив тем самым, что незнакомец слаб рассудком. После этого Мартину по доброте сердечной дали поесть и выделили место для ночлега. В последующие дни удалось с грехом пополам выяснить, что он попал в XXIII век, хотя назвать точный год собеседники затруднялись. Что оставалось делать? Разве что осыпать бессильными проклятиями длинномордого инопланетного урода: Мартин не сомневался, что именно Конепес ссадил его с невода посреди многообещающего рейса. В деревушке он сумел кое-как протянуть несколько недель - сам не мог бы сказать сколько: тут было до смешного легко потерять счет чему угодно. Помогал полоть кукурузу - это занятие ему, пожалуй, даже понравилось, Чтобы напоить посевы, носил за полмили воду из упрямого ручейка, бурливого и извилистого: в самой деревушке воды не было. Научился ставить силки на кроликов, пробовал поднатореть в стрельбе из лука, правда, без особого успеха. Жители постепенно перестали дичиться, и из разговоров удалось узнать, что к северу есть дорога чуть лучшего качества, чем ведущая в деревушку тропа, и что эта дорога выводит на другую, широкую и прямую, идущую с востока на запад; ну а уж по широкой дороге можно в конце концов попасть в города. Мартин сильно подозревал, что города на поверку будут мало чем отличаться от деревень, разве что домов и людей там побольше и жить чуть полегче. Ему говорили, что повсюду безработица, что торговля чахнет, а деньги исчезли совсем. Выходит, негодяй Конепес засадил его в страну и эпоху, погрязшие в глубочайшей депрессии. По чистой случайности, рыская по деревушке, он натолкнулся на брошенную под навесом полуразбитую колымагу на солнечных батареях и, осмотрев ее, пришел к выводу, что она еще способна двигаться. Разыскал хозяина колымаги и убедился, что тому она вовсе не нужна: ездить некуда, да и неизвестно, как ездить. Торговались до седьмого пота, и Мартину удалось выменять колымагу на наручные часы. Хотя, по правде говоря, собственные часы были нужны мужику не больше, чем собственное средство передвижения: точное время дня в деревне имело не большее значение, чем год или день недели. И вот он наконец сидит в овраге, выжидая, пока колымага не соберется с духом и не подзарядит аккумулятор. Накануне он добрался до широкой дороги, той самой, о которой ему рассказывали, и опознал в ней остаток одной из трансконтинентальных автострад, пересекавших некогда страну от побережья до побережья. Поскольку высадили его, по его представлениям, где-то на юго-западе Соединенных Штатов, он повернул на запад. До Тихоокеанского побережья не должно быть очень далеко, а там, наверное, сохранились большие города. Пусть даже они пришли в оскудение, но самый убогий город лучше деревушки, откуда он унес ноги. За целый день, проведенный на автостраде, ему встретились только три машины - одна на солнечных батареях, поновее и покрасивее его колымаги, и две совсем допотопные, с двигателями внутреннего сгорания. Судя по сладковатому запаху выхлопных газов, эти две работали на спирту. Запарковавшись на дне оврага, Мартин выкарабкался из ковшика единственного сохранившегося сиденья. Он изрядно устал: даже на относительно гладком покрытии автострады езда в таком ковшике превращалась в сущее наказание. Колымагу трясло, бросало из стороны в сторону, и за сутки каждая мышца тела налилась протестующей болью. Отойдя от машины на пять шагов, он потянулся. В овраге царило безмолвие. Ветер сюда не проникал, и даже насекомые не залетали. В высоком бледно-голубом небе парила одинокая птица, может быть степной орел, а скорее, стервятник. Склоны оврага были размыты давними дождями, обезображены выветриванием, торчащие там и сям валуны и каменные пласты растрескались под свирепым солнцем и частично осыпались, выстлав дно хрусткой острой крошкой. Неподалеку овраг делал крутой поворот. Мартин дошел до поворота и замер, уставясь на левый от себя склон: из осыпи высовывались мертвенно белые кости, поблескивал отполированный временем рог. Эрозия почвы потревожила чью-то могилу. Череп был бычий, но слишком массивный даже для племенного быка, а уж мощный и длинный рог превосходил своими размерами всякое воображение. Очевидно, бизон. Только не тот бизон, который дожил в прериях Среднего Запада до ХХ века, а бизон доисторический, один из могучих зверей, на каких охотились первые племена, поселившиеся на американской земле. Приглядевшись, Мартин заметил на дне оврага, как раз под черепом, беленькие осколки других костей. Сколько же лет прошло с тех пор, как эта ископаемая ныне тварь бродила по прериям, пощипывая травку? Тысячелетий двадцать, не меньше, - ведь нынешняя пустыня тогда, несомненно, была прерией... В прежние времена подобная находка сулила бы нашедшему определенную прибыль. Однако сейчас, если мир действительно впал в состояние столь плачевное, как рисовалось Мартину, о прибыли от древних костей нечего и мечтать. Сразу за черепом склон вспучивался, выдаваясь в овраг на четыре-пять футов, - маленький каменный форт устоял перед силами разрушения. Обогнув форт, Мартин зажмурился и остановился в недоумении: по глазам ударил отраженный солнечный луч. Так ярко солнце не могло отразиться ни от песка, ни от камня - от чего же тогда? Еще шаг - нестерпимый блеск погас, но отразившая луч точка все равно посверкивала. Он медленно приблизился к ней и встал. Точка оказалась не точкой, а выступающим из почвы шлифованным шаром, очень похожим на те хрустальные шары, какие применяют ярмарочные гадальщики. Шар был размером с баскетбольный мяч и отличался удивительно гладкой поверхностью: Мартин даже увидел в ней самого себя, хоть и искаженного, как в кривом зеркале. Он поднял руки, хотел вытащить шар из почвы - и тут шар заговорил. "Добрый сэр, возьмите меня, заберите меня. Подарите мне тепло иной жизни, подарите мне свое участие. Я так давно в одиночестве!" Мартин окаменел, руки остались вытянутыми, но шара так и не коснулись. Зубы в ужасе лязгнули друг о друга. Что-то обратилось к нему, проникнув прямо в мозг, поскольку никаких слышимых звуков не было, та же манера общения, какую предпочитало куклообразное создание по имени Шляпа. "Освободите меня, - умолял голос. - Заберите меня и держите при себе. Я буду вам другом и преданным слугой. Я ничего не прошу, кроме права остаться с вами. Я не вынесу новых страданий в случае, если вы отвергнете меня, уйдете прочь от меня." Мартин попробовал ответить. Слова застряли в горле. "Не надо меня бояться, - продолжал голос. - В нынешнем моем состоянии у меня нет средств причинить вам вред, а если б и были, я не захотел бы их применить. Я ждал вас так долго, целую вечность. Пожалуйста, добрый сэр, смилуйтесь надо мной. Вы моя последняя и единственная надежда. Другого шанса мне уже не представится. Я не в силах остаться один навсегда." Мартин наконец-то обрел дар речи, хотя слова у него вышли торопливыми и невнятными. Он словно боялся, что они присохнут к языку и не выговорятся. - Кто вы? Вы действительно обратились ко мне? "Я действительно обращаюсь к вам, - ответил шар. - Я слышу вас своим мозгом и обращаюсь напрямую к вашему мозгу. Ваш изустный язык для меня невоспринимаем. Я не слышу ни звука. Некогда у меня было чувство слуха, однако оно давно утрачено." - Но кто вы? "Это долгая история. Сейчас довольно сказать, что я древний искусственный интеллект, созданный расой, о которой не осталось достоверных сведений." А ведь чертова штука врет, отметил Мартин про себя. Шар выразил протест: "Я не вру вам. Зачем бы я стал вам врать, мой спаситель?" - Я же не говорил, что вы врете. Слова вам не сказал. "Мысль ясно сформировалось в вашем мозгу. Я решил, что она адресована мне." - Мой Бог, - изумился Мартин, - вы прочли мои мысли! Вы что, можете прочесть мысли любого и каждого? "Таков мой способ общаться, - ответил шар. - И в общем, да, я могу уловить мысли любого существа, если оно подойдет достаточно близко." - Ладно, - сказал Мартин. - Ладно, так и быть... Сделав шаг вперед, он отделил шар от склона. В почве осталась круглая выемка. Шар приятно тяжелил руки, ощущался как нечто прочное, но неподъемным отнюдь не был. Мартин подержал его минуту, затем мягко опустил на дно оврага, а сам присел рядом на корточки. "Добрый сэр, - воззвал шар, - можно ли понять ваши действия так, что вы меня забираете?" - Да, наверное, я вас заберу. "Вы никогда об этом не пожалеете. Я буду вам лучшим другом из всех, какие у вас когда-либо были. Я буду вашим..." - Не надо сейчас об этом, - сказал Мартин. - Позже мы все обсудим. И, подняв шар с земли, направился к колымаге. "Куда мы идем, сэр?" - Я помещу вас в свою машину, - ответил Мартин. - Потом мне надо еще кое-что сделать. Вы останетесь в машине, но позже я присоединюсь к вам. "Но вы вернетесь? Добрый друг, вы вернетесь ко мне?" - Даю обещание, что вернусь. Устроив шар в машине, он двинулся по оврагу обратно, далеко за тот поворот с каменным фортом, где произошло открытие. Наконец он решил, что отошел на достаточное расстояние и шар уже не сумеет уловить его мысли. По крайней мере, можно было надеяться, что не сумеет. Кажется, он ухватил идею за хвост, и надо не торопясь обмозговать ее наедине с собой. Шар - это что-то новенькое, сказал себе Мартин, и, пожалуй, может принести прибыль. Если подойти к делу с умом, то даже в этой забытой Богом эпохе шар может стать ключом к лучшей жизни. Он поворачивал идею так и этак, мысли шмыгали то туда, то сюда. Для изобретательного человека в шаре были заложены возможности, много возможностей, и ни одну из них нельзя упустить. Спрашивается: что в этом мире, заскорузлом, вновь скатившемся к невежеству, сохранило для людей свою притягательность? Мир исполнен безысходного отчаяния - вот где зарыта собака! Людям нельзя посулить сокровища, нельзя обещать богатство - на Земле не сохранилось сокровищ, в которые можно поверить. Самый отпетый болван воспримет ныне надежду на обогащение как совершенно пустую. Ну а если вести речь не о надежде на что-то, а о надежде в чистом виде, о надежде как таковой? Пожалуй, это меняет дело. Только бы найти способ торговать надеждой - люди ухватятся за такой товар руками и ногами. Самый слабенький проблеск надежды - и к нему стекутся тысячные толпы. Но нет, годится далеко не всякая надежда, слюнявая болтовня мало кого устроит. Надежда должна быть мощной, на грани фанатизма. И ясно, что добиться от людей фанатизма будет очень, очень непросто. Мартин ходил по оврагу, как тигр по клетке. Допустим, ему удастся добиться цели, предложить на продажу надежду нужного калибра - что это ему сулит? Жить станет полегче, хотя денег не прибавится - какие сейчас деньги! Что можно завоевать, так это общественное положение и власть. А имея власть, ловкий человек сумеет употребить ее себе во благо. Он ломал голову над возникающими возможностями, а попутно и над загадкой древнего интеллекта, созданного неведомой расой. Хотя, честно говоря, он так и не поверил до конца в то, что шар - древний искусственный интеллект. Всплеск новой религии - вот что нужно! Вот он, искомый ответ - религия! Новый мессия, древний интеллект, вещающий в возвышенно-мистической обстановке... Присев на корточки, Мартин напряженно думал. Поначалу придется действовать осторожно - никакой рекламы, никаких массовых зрелищ. Маленькие шажки, скромные шажки - пусть слава мессии передается из уст в уста, и паломничество начнется само собой. А слава возникнет, если люди услышат от шара то, что хотят услышать. Это уж его, Мартина, забота - выяснить, чего хотят люди, и передать шару, что именно изрекать. Правда, остается нерешенным вопрос, что же такое шар. Конечно же, никакой не древний интеллект, созданный неведомой расой, но что? Впрочем, неважно, правда это или ложь, - ему, Мартину, подобное объяснение на руку. Он попробовал найти иные объяснения и отверг их одно за другим. И сердито сказал себе: я попусту теряю время. В данный момент не имеет значения, что такое шар и откуда он взялся. Использовать его можно и не разбираясь в его истории. Просмотрев свой план пункт за пунктом в поисках промашек, на которых можно поскользнуться, Мартин не нашел ни одной непреодолимой. Когда люди утратили всякую надежду, они не станут слишком пристально вглядываться в того, кто предложит им ее заново. Они созрели для этого, они жадно ухватятся за обещанное спасение, будут просить и даже требовать, чтобы такие посулы повторяли им каждый день. Идея в принципе безупречная, разумеется, если разыграть все как следует. Потребуются еще часы и часы на обдумывание мелочей и последовательности действий - ну что ж, придется пойти на это. Уж он-то, Мартин, готов не пожалеть ни времени, ни усилий, не упустить ни одной детали. Хотя у него крепкий, реальный план, и он не простит себе, если не доведет дело до конца. Он поднялся и вернулся к машине широким шагом, Видимо, незаметно для себя он провел в овраге несколько часов: солнце уже садилось. "Вы вернулись! - радостно вскрикнул шар. - Мне было подумалось, что вы можете и не вернуться. Я пребывал в мучительной агонии, что вы не вернетесь." - Незачем было мучиться, - сказал Мартин. - Я здесь. Первым долгом он бросил взгляд на приборы. Выяснилось, что аккумулятор набрал полный заряд, настолько полный, насколько это вообще возможно для старого аккумулятора. Мартин влез на сиденье, уложив шар рядом с собой. - Один вопрос, - обратился он к шару. - Каковы ваши этические принципы? У вас есть этика? "Что такое этика? - отозвался шар. - Прошу объяснить." - Это уже неважно. Вы мне подходите. Мы с вами составим дружную команду. И Мартин, лихо развернувшись, вывел колымагу на шоссе. 18. КОНЕПЕС Конепес, отдыхая, присел за столик у придорожного кафе, где ныне не осталось ни робота, ни его снаряжения. В воздухе неподалеку плавал невод. Сундук с упрятанной в него галактической схемой уже был на борту. А телевизор, который Инид якобы украла у овцепауков, лежал на столе под рукой. Вагонетка по-прежнему стояла на путях, поджидая новых пассажиров, которые могут не пожаловать вообще никогда. И все вокруг было окутано в туманную серость, неизменно царящую на Магистрали Вечности. От нечего делать он пустился размышлять, далеко не в первый раз, что же это за Магистраль. До сих пор его размышления не привели ни к чему, да и вряд ли когда-нибудь приведут. Кто создал или что создало эту бесконечную дорогу, идущую вкось по отношению к обычному пространству-времени и тем самым исключенную из него? Впервые он услышал о ней очень давно и далеко отсюда от совершенно ни с чем не сообразного существа, живущего словно в насмешку над нормальными представлениями о жизни. Именно оно, несообразное существо, назвало дорогу Магистралью Вечности, но уклонилось от ответа на вопрос, как понимать подобное название. "Не ищи ее, - предупредило несообразное. - Ее нельзя найти путем поиска, на нее можно лишь натолкнуться случайно..." И однажды, тысячи лет назад, Конепес натолкнулся на Магистраль. А затем, к своему удивлению, убедился, что она нанесена на древнюю галактическую схему. При этом он был уверен, что его собственный народ не прокладывал Магистраль, хотя и знал о ней. Натолкнувшись на Магистраль, он решил, что это место как нельзя лучше подходит для того, чтобы сидеть и строить разные планы. Он возвел хижину со столами и стульями вокруг и поставил робота присматривать за заведением. Поскольку рельсы уже были, он водрузил на них вагонетку и оснастил ближайший участок сигнализацией, чтобы не прозевать тот исключительный случай, если на Магистрали появится еще кто-нибудь. Многие века сигнализация молчала - и вдруг, лет пятнадцать назад, сработала: ее потревожил Бун, впервые ступивший "за угол". Конепес расценил это странное происшествие как возможный ключ к решению проблемы, которую поставили перед ним не менее странные люди, поселившиеся в усадьбе Гопкинс Акр. Он уповал на лучшее и все же не испытывал полной уверенности в своих выводах, пока Бун не появился вторично. Тогда стало ясно: на его глазах зародился новый талант, и у кого? У представителя расы, в которой он таких талантов никак не заподозрил бы. Сам по себе талант был менее значим, чем тот факт, что данная раса не исчерпала своих эволюционных задатков и способна развить в себе скрытые доселе возможности. И этот факт, в свою очередь, означал, что Бун становится центральной фигурой всего проекта. Теперь, после всех проволочек, проект наконец-то движется полным ходом и даже успешнее, чем он смел надеяться. Осталось лишь наблюдать, наблюдать неусыпно, чтобы не возникло каких-то нежелательных помех, но у него появились надежные помощники. Колючка и Шляпа вошли в семью, стали для нее своими, в особенности Колючка, которому удалось втереться в доверие к Эвансам еще годы назад. Конепес не сдержал довольного смешка. Простаки из Галактического центра числили Колючку своим подпольным агентом и внедрили его в семью в момент, когда та, спасаясь от бесконечников, собралась искать спасения в прошлом. На деле доклады Колючки получал в первого очередь Конепес, и они укрепили его интуитивную догадку, что Эвансы заслуживают самого пристального внимания. Разумеется, нет и не может быть гарантий, что проект по той или иной причине не потерпит краха, как терпели крах его предшествующие проекты. По-видимому, у разума ничтожно мало шансов развиться до своего потенциального потолка. На протяжении столетий были другие расы, которым он пытался помочь, не щадя усилий, - и все попытки потерпели провал. Впрочем, терпели банкротство и расы, которым он помогать не пытался. Радуги, например, в конце концов потерпели провал потому, что подавляли свои эмоции вплоть до полного их исчезновения, но вместе с эмоциями утратили все жизненные ценности. Бесконечники сбились с пути, когда бросили всю свою энергию на фанатический межзвездный крестовый поход. И даже раса, к которой принадлежал Конепес, потерпела фиаско: в погоне за бессмертием, закончившейся вроде бы вполне успешно, раса принесла в жертву способность к воспроизведению потомства, и в конце концов он остался последним и единственным ее представителем. От размышлений его отвлек мягкий хлопок. Прямо перед ним стоял Шляпа, отряхиваясь, как собака после дождя. Отряхивался визитер до тех пор, пока каждая из его одежек, порядком помятых, не села на свое место, - а затем аккуратно уселся сам. "На думай, что я оставил свой пост, - объявил Шляпа. - Я вернусь обратно и честно исполню все, что мне поручено. Я просто сбежал от волка. Он взял за правило подкидывать меня и трясти. А то отойдет, внушая мне ложную надежду, что я ему наскучил, а потом передумает и вновь набросится на меня. Он меня совсем изжевал и истрепал..." - Придется тебе с этим смириться, - сказал Конепес. - Такова роль, которую ты должен играть. Пока в тебе видят всего-навсего куклу, никто не заподозрит, что ты ловкий шпион. Думаешь, мне приятна роль, выпавшая на мою долю? Я должен выступать клоуном, разговаривать нескладно, как положено недотепе-инопланетянину, нести всякую небывальщину, прибегать к затрепанным трюкам... Вроде трюка, какой он придумал для девочки Инид, внушив ей, что она должна подержать палец на перекрестье нитей, чтобы дать ему возможность завязать узел. Он завоевал ее доверие, заставив ее ощутить себя соучастницей создания невода, - а на самом деле невод давно висел поблизости, ожидая лишь мысленной команды, чтобы сделаться видимым. А чтоб она не усомнилась, что играет на борту невода важную роль, он подсунул ей визуальное устройство, которое сам же оставил на розово-пурпурной планете, как и сундук с галактической схемой. Побуждение отправиться к пирамидам было внушено ей, когда она воображала, что они оба "думают друг на друга". А потом он внушил ей заблуждение, что она спасает его от багрового хищника, в то время как багровость всего-то хотела прокатиться на неводе вместе с ними. "И ни в чем этом не было бы нужды, - объявил Шляпа, - если бы ты не лез не в свое дело. Но тебе непременно надо вмешиваться в чужую жизнь. Никто не просил ни твоего совета, ни твоей помощи. Ты просто-напросто навязываешь себя самым назойливым образом." - Может, и навязываю, - согласился Конепес. Но как же не навязывать, когда крошечный толчок может направить расу на путь к полному воплощению своего интеллектуального потенциала! "А я еще и помогал тебе, - посетовал Шляпа. - И настолько увлекся, что порой предпринимал действия по собственной инициативе. Именно так я вовлек себя в переделку с волком. Твой драгоценный Бун глупейшим образом задремал у костра, а волк подобрался к нему уже совсем вплотную. Еще минута, и волк перегрыз бы Буну горло, не проникни я в глупую волчью башку и не наполни ее братским чувством по отношению к человеку и собачьей преданностью ему." - Я уже говорил тебе, что ты поступил правильно. Хорошо ты справлялся и с программированием времялетов всякий раз, когда семья ими пользовалась. Даже когда ты запрограммировал времялет Инид так, чтобы доставить Мартина с бесконечниками сюда, ты поступил умно, хоть в первый момент, когда я глянул на этого Мартина, мне так не показалось. "А еще я спас Коркорана, пока ты лазил по своей галактической схеме. Я наблюдал за ним. И как увидел, что он вот-вот сверзится, выключил ему сознание и перенес сюда, на Магистраль. А теперь, для того чтобы мне было сподручнее шпионить за твоими любимчиками, ты обрекаешь меня на участь игрушки для волка. Разве это надлежащая награда за..." Конепес перебил нетерпеливо: - Скажи мне, видишь ли ты какие-то признаки того, что эти двое намерены спариться? "Это уже произошло, - ответствовал Шляпа. - По-моему Инид корит себя за то, что это случилось до ритуала, который именуется свадьбой. Признаюсь, смысл ритуала совершенно непостижим для меня." - И не пытайся в этом разобраться, - заявил Конепес. - Сексуальная этика иных рас всегда кажется лишенной смысла. А уж синдром, который люди называют любовью, и вовсе невозможно понять. Однако Шляпа уже не слушал. Он вошел в фазу тряпичной куклы и безжизненно свалился на стол. Бедная скотинка, подумал Конепес с внезапной симпатией. Может, я и впрямь эксплуатировал его слишком жестоко и ему надо отдохнуть... Ему припомнился день, когда он нашел это изделие-существо в укромной нише одного из древних музеев своего собственного народа. Возможно, Шляпу спрятали там сознательно в предвидении, что раса его создателей обречена на исчезновение. Взглянув на куклу мельком, он в первый раз прошел мимо, не желая обременять себя реликтами прошлого. Однако впоследствии он все-таки вернулся за ней и не уставал благословлять судьбу за этот поступок, потому что Шляпа обладал качествами, которые не удавалось осмыслить. Например, он мог перемещаться в пространстве-времени один и с грузом без помощи невода или каких-либо других устройств. Итак, Бун и Инид спарились. Жребий брошен. Конепес понимал, что возникает неизбежный генетический риск, но это была азартная игра поинтереснее любой из игранных им прежде. В чем, в чем, а в генетике он разбирался. Не исключено, что этот союз даст начало новой расе - ответвлению человечества, сочетающему в себе эволюционный скачок, олицетворением которого стал Бун, и силу духа маленькой ячейки, которая в одиночку осмелилась противиться угрозе со стороны бесконечников. Он восхищался упорством Эвансов и помогал им, сразу распознав в их упорстве многообещающую перспективу. Именно он предоставил им простейшие из изобретенных его соплеменниками машины времени - ковчеги, ранние предшественники невода. Да, у бесконечников тоже была техника для путешествий во времени, но очень сложная, с ней мятежникам никогда бы не справиться. Вновь прибегнув ко лжи, Конепес заставил Эвансов поверить, что они украли времялеты у бесконечников. Все это было до того, как он по счастливой случайности вышел на Буна. Когда Бун явил свои чрезвычайные способности, возникла проблема, как свести человека ХХ века с семьей из Гопкинс Акра. Потребовались новые хитрые уловки - словечко Мартину, чтобы тот отправился к Коркорану, а потом словечко Коркорану для передачи Мартину, такое словечко, чтоб авантюрист перетрусил и сбежал, бросив большой ковчег. Собственно, Коркоран возник на сцене благодаря своей дружбе с Буном, а также благодаря странным свойствам своего зрения. Еще одно небольшое подстрекательство - и Коркоран отправился к "Эвересту" осмотреть апартаменты Мартина и заметил невидимый ковчег. Приходилось признать, что с Коркораном чуть было не произошла ошибка. Конепес ожидал, что Бун "ступит за угол" и проникнет во времялет один, тем самым бросив Коркорана на произвол судьбы. Но талант Буна оказался еще мощнее, чем можно было предполагать. Большая удача, что обошлось без осложнений. Опасность возникла лишь в тот момент, когда Коркоран обнаружил диковинное дерево, но все хорошо, что хорошо кончается. Однажды, сказал себе Конепес, надо будет уделить время чудо-дереву и попробовать разобраться, что оно такое. Хотя вряд ли удастся выяснить, какая раса или какой народ ответственны за это чудо и что побудило их высадить дерево на Земле и именно в ту эпоху, не раньше и не позже... А все же двух мнений быть не может: так или иначе, все обернулось лучше, чем он рисовал себе в самых смелых мечтах. Конечно, предстоит дальнейшая работа. Предстоит, например, найти жен и мужей для еще не родившихся детей Буна и Инид. Вероятно, подходящих кандидатов и кандидаток надо поискать на планетах, колонизованных землянами. Но главное уже сделано. Конепес ленивым движением пододвинул к себе визуальное устройство - взглянуть, что поделывает Мартин. Странно, но желание следить за этим проходимцем не исчезало: ведь не вырваться Мартину оттуда, ни за что не вырваться! А все равно скользкий тип... На экране возникло помещение храма, заполненное обалдевшими приверженцами. Мартин в красно-золотом одеянии стоял перед вычурным алтарем. А напротив алтаря, на пьедестале, покоилась мозговая коробка робота-убийцы. Было очевидно, что Мартин держит горячую духоподъемную речь. Вот он простер руки, и толпа подпрыгнула как один человек в неистовом восторженном вопле. Значит, он таки добился своего, добился вожделенной власти, и никто не смеет ему противостоять. Капкан самовосхваления будет держать его прочнее любого другого. И тем не менее Конепес знал заранее: нравится или нет, противно или нет, а за Мартином придется послеживать и впредь. Теперь надо выполнить еще одну обязанность. Не то чтоб она была абсолютно необходимой, но надо пойти на это хотя бы вежливости ради. На экране, в далеком будущем, виднелось скопление искр в чуть заметной тени старого-престарого дерева, последнего дерева Земли, медленно оборачивающейся вокруг кроваво-красного, распухшего и умирающего Солнца. Когда Конепес уже полез на невод, Шляпа вновь очнулся и сел покачиваясь. И спросил: "Ну а теперь ты куда?" - Собираюсь вернуть Генри к семье. Уж не знаю, как он сам, а семья будет рада увидеться с ним снова. Хочешь составить мне компанию? Шляпа отверг предложение, покачав своим клобуком. "Опять ты за свое. Опять вмешиваешься. Опять навязываешь себя другим..." Невод растаял в серости, а Шляпа свалился на стол безжизненной, неуклюжей, всеми брошенной куклой.