Клиффорд Саймак. Мастодония 1 Из постели меня, полусонного, неспособного что-либо делать, вырвал пронзительный собачий визг. В комнате лежали первые проблески рассвета, и в его прозрачности были видны потертый, поеденный молью ковер, открытая дверь туалета и вешалка. - Что там, Эйса? Я повернул голову, увидел, что Райла сидит рядом со мной, и спросил себя, во имя Христовой любви, как это после стольких лет тут могла быть Райла. Затем я вспомнил, до некоторой степени туманно, как она здесь появилась. Собака, на этот раз уже близко, снова испустила крик муки или страха. Я начал выбираться из постели, схватив брюки и шаркая ногами по полу, чтобы нащупать шлепанцы. - Это - Боусер, - объяснил я Райле. - Этот проклятый дурак вообще не пришел домой нынче ночью. Я думал, что он заловил сурка. Боусер был помешан на сурках. Если уж он начал работу, он никак не мог от нее отказаться. Чтобы вытащить сурка из норы, он прорыл бы полпути до Китая. Обычно, чтобы положить конец его глупостям, я его уводил. Но вечером здесь появилась Райла, и я не пошел за Боусером. Добравшись до кухни, я смог услышать, как собака скулит за порогом. Я открыл дверь. Он стоял там, а сзади у него болталась какая-то деревяшка. Я положил на него руку и, повернув боком, попытался разобраться, что же там такое. Оказалось, что деревянная рукоятка была деревянным дротиком, а наконечник его вонзился в ляжку животного довольно глубоко. Боусер жалобно скулил. - Что случилось, Эйса? - спросила Райла, стоя в дверях. - Кто-то поранил его, - ответил я, - и он притащил с собой дротик. Она несколькими шагами обошла нас и, встав сбоку, опустилась на колени. - Острие вошло только наполовину - дротик едва держится, - она протянула руку, ухватила дротик и резким движением выдернула его. Боусер взвизгнул, затем заскулил. Он дрожал. Я взял его на руки и внес в кухню. - На кушетке в комнате одеяло, - сказал я Райле. - Принеси-ка его, мы сделаем подстилку. Затем я повернулся к Боусеру. - Все в порядке, старина, теперь ты дома и все будет хорошо. Мы позаботимся о тебе. - Эйса! - Что, Райла? - Это наконечник Фолсона, - она держала дротик так, чтобы я мог видеть. - Кто мог использовать наконечник Фолсона, чтобы поранить собаку? - Какой-нибудь ребенок, - ответил я. - Они - маленькие чудовища. Она покачала головой. - Ни один ребенок не мог знать, как установить этот наконечник. Да и вообще неизвестно, как это делать. - Одеяло, пожалуйста, - сказал я. Она положила дротик на стол и прошла в комнату. Вернувшись, она сложила одеяло и встала на колени, чтобы расстелить его в углу кухни. Я опустил Боусера на подстилку. - Держись, мальчик, мы тебя перевяжем. Не думаю, что порез очень глубок. - Но, Эйса, ты не понимаешь. Или не слышал то, что я сказала. - Слышал. Наконечник Фолсона. Десять тысяч лет назад использовался древними индейцами. Найден вместе с костями доисторического бизона. - И не только это, - продолжила она. - Способ откола - это отметка доисторической технологии. - Да, знаю. Мне не хотелось говорить об этом, но почему бы и не сказать? Боусер, видишь ли, это собака, путешествующая во времени. Однажды она принесла домой кости динозавра... - Зачем бы это собаке были нужны кости динозавра? - Не путай. Не старые кости. Не окаменелые. Не выветренные. Зеленые кости, с которых все еще свисали клочки плоти. Кости небольшого динозавра. Маленького. Животное было размером с собаку или, быть может, чуть побольше. Казалось, Райлу это не заинтересовало. - Возьми ножницы и состриги шерсть вокруг раны. Я промою ее теплой водой. Где аптечка? - В ванной. Справа от зеркала. - Так как она повернулась, чтобы уйти, я позвал: - Райла! - Да? - отозвалась она. - Я рад, что ты здесь. 2 Она вышла из прошлого - по меньшей мере, двадцатилетней давности - только вчера вечером. Я сидел перед домом в шезлонге под большим кленом, когда с автострады свернул автомобиль и направился сюда по боковой дороге. Я заинтересовался, хотя и несколько вяло, кто бы это мог быть. По правде говоря, меня не особенно радовала перспектива видеть кого бы то ни было, так как в последние несколько месяцев я дошел до точки и понял, что испытываю покой лишь оставшись один и ощущаю даже какое-то негодование при любом вторжении. Автомобиль подъехал к воротам, остановился, и из него вышла она. Я поднялся и направился к ней через двор. Она вошла в ворота и тоже пошла ко мне. Пройдя уже большую часть дорожки, я наконец узнал ее, увидел в этой стройной, хорошо одетой женщине ту девушку, какой она была двадцать лет назад. И даже тогда я не был вполне уверен, что это она; долгие годы воспоминаний, видимо, сделали меня чувствительным, и в любой прекрасной женщине я видел ее - какой она была двадцать лет назад. Я остановился, не дойдя до нее. - Райла? - вопросительно позвал я. - Вы - Райла Эллиот? Она тоже остановилась и поглядела на меня через ту дюжину футов, которая разделяла нас, будто бы она тоже не была абсолютно уверена, что я - Эйса Стил. - Эйса, - наконец сказала она, - это на самом деле ты! Несомненно, это ты! Я слышала, что ты здесь. Один из наших старых друзей рассказывал мне, что ты здесь. А я-то думала, что ты все еще в том же смешном маленьком колледже где-то на Западе. Я думала о тебе так часто... Она говорила бодро, как будто не должна была делать ничего другого, чтобы разговор скрыл неуверенность, которая все еще жила в ней. Я шагнул к ней, и теперь мы стояли рядом. - Эйса, - сказала она, - это было так чертовски давно. Она очутилась в моих объятиях, и все это казалось нереальным: женщина, которая вышла из длинной черной машины в этот висконсинский вечер спустя два десятилетия. В ней трудно было узнать ту смешливую девчонку, вместе с которой мы работали на раскопках на Среднем Западе, стараясь раскрыть тайны древнего кургана, который в конечном итоге мало что значил. Я копал, и просеивал, и расчищал, тогда как она писала этикетки и пыталась каким-то образом идентифицировать черепки и прочий доисторический мусор, разложенный на длинных столах. Тот жаркий и пыльный сезон был слишком коротким. Работая вместе целыми днями, мы спали вместе в те ночи, когда могли ускользнуть от чужого взгляда, хотя под конец, как я помнил, мы перестали остерегаться других, которые на самом деле едва ли замечали нас, возможно, из деликатности. - А я бы отказался увидеться с тобой снова. Я, конечно, думал об этом, но боялся, что это меня бы сломило. Мне пришлось говорить себе, что ты забыла, что ты и не побеспокоишься, чтобы увидеть меня снова. Боялся, что ты была бы вежлива, но и только, что мы обменялись бы какими-то глупыми и высокопарными фразами, и это был бы конец, и я не хотел, чтобы конец был таким. Хотелось, чтобы осталась память, знаешь ли. Десять лет назад, или около того, мне сказали, что ты занялась каким-то бизнесом, а затем все твои следы затерялись. Она обвила меня руками и подняла лицо для поцелуя, и я целовал ее не столько, пожалуй, с волнением, которое почувствовал снова, сколько с глубокой признательностью за то, что мы опять были вместе. - Я все еще занимаюсь бизнесом, - сказала она. - Экспорт-импорт, если хочешь, называй это так, но, вообще-то говоря, я думаю, что выйду из него. - Зачем мы стоим здесь? Давай сядем под деревом. Это - приятное место. Я провел здесь много вечеров. Хочешь, я приготовлю что-нибудь поесть и выпить? - Попозже, - ответила она. - Здесь так спокойно. - Тишина, - сказал я. - Хорошо отдыхается. Лагерь, вероятно, тоже можно было назвать спокойным местом, но это - совсем иное дело. Я здесь почти год. - Ты оставил университет? - Нет, я в творческом отпуске. Хотел написать книгу, но не написал ни строчки, хотя и собирался. Когда отпуск кончится, я, может быть, уйду из университета. - А это место? Это - Уиллоу -Бенд? - Уиллоу-Бенд - небольшой городок возле дороги. Ты проезжала его, когда добиралась сюда. Прежде я жил там. У моего отца было торговое дело на краю города - он торговал инструментом для ферм. А эта ферма, эти сорок акров земли, прежде были собственностью семьи Стриттеров. Когда я был мальчиком, я шатался по лесу, охотился, просто любопытствовал. Эта ферма была одним из мест, где я обычно бродил со своими друзьями. У Стриттера был сын примерно моего возраста. Кажется, его звали Хуг, и он был из нашей ватаги. - А твои родители? - Отец уехал несколько лет назад. Перебрался в Калифорнию. У отца там брат, а у мамы - сестры на побережье. Я вернулся сюда около пяти лет назад и купил ферму. Не возвратился, как ты могла бы подумать, к родным корням, хотя это место, Уиллоу-Бенд, и местность вокруг навевают счастливые воспоминания. - Но если ты не возвращался к своим корням, то почему Уиллоу-Бенд и почему эта ферма? - Здесь есть кое-что, что звало меня назад. Я должен был вернуться и найти ЭТО. Если тебе будет интересно, позже я расскажу об этом. Расскажи лучше о себе. Как живешь, что делаешь? Ты говорила, что занята бизнесом? - Ты меня забавляешь. Я занялась продажей предметов и ископаемых. Начала с малого, затем дело расширилось. Ископаемые и предметы культа - наше главное занятие, хотя приторговываем потихоньку поделочными камнями и всякой всячиной. Если я не могу быть археологом или палеонтологом, то, по крайней мере, могу использовать то, чему меня учили. Сначала мы продавали хорошие черепа маленьких динозавров, прекрасных трилобитов и обломки пород с отпечатками рыб. Ты удивился бы, узнав, сколько можно получить на самом деле за хороший материал - и даже не за столь уж и хороший. Пару лет назад на деловом ленче кому-то пришла в голову идея, что если распилить кости динозавров и заливать их пластиком, то их можно использовать в качестве сувенира. Эту мысль подбросили мне. Знаешь, как мы добываем кости динозавров? В Аризоне есть костеносный слой. Мы раскапываем его бульдозерами и взрываем. Сотни тонн костей мы распилили на кубики. Я не собираюсь говорить тебе, что хоть чуточку стыжусь этого - вовсе нет. И не то, чтобы это не было законным. Все было по закону. Земля - наша собственность, законов мы не нарушаем. Но никто даже и не догадывается, сколько поистине бесценных ископаемых уничтожается в этом процессе. - Видимо так, - сказал я, - но отсюда вывод, что для археологов и палеонтологов от этого мало пользы. - Напротив, - возразила она, - я очень внимательна к ним. Мне хотелось бы быть в их числе, но у меня никогда не было шансов. Можно было уехать на годы, как ты, и я уехала в эту захолустную нору в Турции. Я могла провести все лето, раскапывая, классифицируя и описывая, а затем, когда раскопки заканчивались, я могла посвятить много месяцев классифицированию и каталогизации. И время от времени я могла даже обучать какого-нибудь полоумного студента. Но могла ли я хоть когда-нибудь что-нибудь напечатать? Бьюсь об заклад, ты и по себе знаешь, что нет. Чтобы сравняться с кем-нибудь, кто занимается этим делом, нужно было бы кончить Йель или Гарвард, или Чикагский колледж, или еще что-нибудь подобное. И даже тогда ты мог бы провести годы в безвестности. Не будет хорошего служебного положения, и никому нет дела до того, как ты упорно работаешь, продираешься и борешься. Нахальные искатели славы полностью приберут все к рукам, и навсегда. - Очень похоже на мою ситуацию. Преподавание в маленьком университете. Ни малейшего шанса провести какое-либо исследование. Никаких фондов, даже для кратковременных раскопок. И сейчас, как и прежде, шанс получить какой-либо фонд есть только если ты раньше убивался на работе и соглашался выполнять мартышкин труд на раскопках. Я вообще-то не жалуюсь. И по временам я сам не прилагал слишком больших усилий. Вот лагерь был безопасным и удобным, я чувствовал себя там уверенно. После того, как Элис оставила меня... ты знаешь об Элис? - Да, - ответила она, - знаю. - Не думаю, чтобы я когда-нибудь придавал этому слишком большое значение - я имею в виду, ее уход. Но моя гордость была задета, и я почувствовал, что на время нужно укрыться. Не здесь, конечно. Ну, а теперь я выше этого. - У тебя сын. - Да, Роберт. Он, насколько мне известно, с матерью в Вене. По крайней мере, где-то в Европе. Мужчина, ради которого она оставила меня - дипломат. Профессиональный дипломат, а не политический деятель. - Но мальчик, Роберт... - Сначала он был со мной. Затем захотел к матери, и я позволил ему уехать. - А я не выходила замуж, - просто сказала она. - Прежде всего, я была очень занята, а кроме того, это не казалось важным. Мы помолчали немного, а сумерки ползли над землей. От уродливой, сплетенной группы деревьев, которые буйно разрослись в одном углу двора, шел аромат сирени. Важничающая малиновка невозмутимо прыгала вокруг, останавливаясь только тогда, когда пристально поглядывала на нас своим глазом-бусинкой. Не знаю, почему я сказал это. У меня и в мыслях не было говорить такое, но оно само вырвалось. - Райла, - сказал я, - мы были парой дураков. Давным-давно у нас с тобой было Нечто, и мы не знали, что оно у нас есть... - Вот почему я тут. - Ты останешься хоть ненадолго? Нам ведь есть о чем поговорить. Я могу позвонить в мотель. Там не слишком-то удобно, но... - Нет, если ты не имеешь ничего против, я останусь здесь, с тобой. - Отлично. Я могу спать на кушетке. - Эйса, - сказала она, - перестань быть джентльменом. Я не хочу, чтобы ты был джентльменом. Я же сказала, что остаюсь с тобой, запомни. 3 Боусер лежал в своем углу, глядя на нас обвиняющими, скорбными глазами, когда утром мы сели за стол. - Он, кажется, должен поправиться, - заметила Райла. - О, с ним все в порядке, - заверил я ее. - Он поправится быстро. - А давно он у тебя? - Со мной он живет несколько лет. Поначалу он был очень степенной и воспитанной городской собакой. Когда мы выходили на прогулку, он обычно лениво гонял птиц. Но как только мы приехали сюда, он переменился. Стал возбужденным, и у него появилась мания - сурки. Пытается вырыть их из земли. Почти каждый вечер я вынужден ходить за ним, вытаскивать из очередной норы сурка, который, как правило, сражается с ним в глубине своей норы. Вот чем, как я думал, был занят Боусер минувшей ночью. - И видишь, что случилось, когда ты не пошел искать его! - У меня были дела поважнее, а кроме того, я подумал, что для него, может быть, и хорошо будет, если оставить его на всю ночь снаружи. - Но, Эйса, это был наконечник Фолсона. Я не могу ошибиться, потому что видела их слишком много, и они мне хорошо известны. Ты говоришь, что какой-нибудь ребенок мог сделать это, но я-то знаю, что ни один ребенок не сможет закрепить его на древке. И ты что-то говорил о костях динозавра. - Я говорил тебе, что это собака, путешествующая во времени, хотя это и нелепо звучит. - Эйса Стил, ты же знаешь, что это невозможно! Никто не может путешествовать во времени, и уж никак не собака. - Прекрасно. Объясни мне, откуда взялись свежие кости динозавров. - Может быть, это были кости какого-нибудь другого животного? - Леди, уж в этом-то я разбираюсь. В колледже я изучал палеонтологию, и динозавры были моим хобби. Я читал все публикации, какие могли попасть в мои руки, и однажды мы год собирали кости динозавров для музея. Я провел целую зиму, собирая их вместе и изготавливая части скелета, которых недоставало, раскрашивая их в белый цвет, чтобы никто не обвинил нас в подделке. - Но свежие! - Клочки плоти еще висели на них. Остатки хрящей и сухожилий. Мясо выгрызено полностью. Это - Боусер. Очевидно, он нашел разлагающийся скелет и вывалялся в нем, собирая на себя любимый запах. Три дня я чистил его, потому что он вонял так, что жить с ним было невозможно. - Раз ты так говоришь - прекрасно. А как ты объясняешь это? - Никак. Это было, а объяснять я даже и не пытаюсь. Какое-то время и поиграл с идеей, что, быть может, несколько динозавров помельче дожили до настоящего времени и что Боусер каким-то образом нашел одного из них, когда тот умер. Но в этом было смысла не больше, чем в собаке, путешествующей во времени. Послышался стук в дверь. - Кто там? - громко крикнул я. - Это Хайрам, мистер Стил. Я пришел навестить Боусера. - Входи, Хайрам, - сказал я. - Боусер тут. С ним случилась неприятность. Хайрам шагнул внутрь, но, увидев за столом Райлу, чуть не выскочил обратно. - Я зайду позже, мистер Стил. Я не видел Боусера снаружи, поэтому и зашел... - Все в порядке, Хайрам. Эта леди - мисс Эллиот, моя знакомая, с которой я не виделся очень давно. Он вошел, шаркая, сорвал шляпу и прижал ее обеими руками к груди. - Очень рад с вами познакомиться, мисс. Это ваша машина у ворот? - Да, - ответила Райла. - Она большая. Я никогда не видел такой большой машины. И она так приятно сверкает, в нее можно глядеться. Он поймал взгляд Боусера в углу и поспешил вокруг стола, опустился возле него на колени. - Что с ним? У него на ляжке нет волос. - Я их срезал, - объяснил я. - Пришлось это сделать. Кто-то попал в него стрелой. Это объяснение, не вполне точное, было достаточно простым, чтобы Хайрам его понял и не стал задавать вопросы. О стрелах он знал. Многие дети в городе имели лук и стрелы. - Он сильно поранен? - Не думаю. Хайрам, согнув руку, обнял плечи Боусера. - Это неправильно, - сказал он, - шнырять тут и стрелять в собак. Боусер, выражая симпатию, бойко стучал хвостом по полу и лизал Хайрама в лицо. - Особенно в Боусера, - продолжал Хайрам. - Нет собаки лучше Боусера. - Хайрам, хочешь кофе? - Нет, вы завтракайте. Я хочу еще посидеть с Боусером. - Можно сделать тебе яичницу. - Благодарю вас, мистер Стил. Я уже позавтракал. Я останавливался у Реверенда Якобсона, и он угостил меня на завтрак оладьями и сосисками. - Ну тогда ладно. Оставайся с Боусером. Мне хочется показать мисс Эллиот окрестности. Когда мы были уже во дворе, за пределами слышимости, я сказал Райле: - Не позволяй Хайраму надоедать тебе. С ним не все в порядке. Хотя он безвреден. Бродит тут повсюду. Городок в какой-то мере заботится о нем. Люди кормят его, когда он приходит. У него есть все, что нужно. - Но где он живет? - Ниже по реке у него есть хижина, в которой он проводит не очень много времени. Обычно он ходит по округе, навещая друзей. Он и Боусер - большие друзья. - Я заметила это. - Он утверждает, что они с Боусером разговаривают. Что он рассказывает что-то Боусеру, а тот отвечает. И не только с Боусером. Он друг всех животных и птиц. Он садится во дворе и обращается к косоглазой малиновке, и птица стоит, наклонив голову на бок, и слушает его. Временами можно поклясться, что она понимает его. Он выходит в лес навестить кроликов и белок, бурундуков и сурков. Он отправляется за Боусером, чтобы выручить сурка. Говорит, что если бы собака оставила их в покое, они приходили бы и играли с ним. - Он кажется слабоумным. - О, в этом можешь не сомневаться. Но люди, подобные ему, встречаются на земле повсюду. Они есть не только в маленьких деревушках. - Ты говоришь так, словно любишь его. - Точнее, он не приносит мне хлопот. От него нет никакого вреда. Как ты говоришь, он - простая душа. - Боусер любит его. - Боусер его обожает. - Ты сказал... Мне кажется, ты сказал, что здесь сорок акров. Что в мире могло бы заставить человека, подобного тебе, удовлетвориться сорока акрами? - Пойдем, поглядим, - сказал я ей, - возможно, ты поймешь. Слушай птиц. Погляди вон туда, на этот старый яблоневый сад в цвету. Урожай яблок - каждый год. Большинство из них мелкие и червивые. Я полагаю, что мог бы их обработать, но это масса лишних хлопот. Но и маленькие, и червивые - это яблоки, которые большинство людей забыло, если когда-нибудь и знало. Видишь, вот снежно-белое старое дерево и два или три красно-коричневых. Ты никогда не захочешь ничего другого, если отведаешь с красно-коричневого. Она засмеялась. - Ты рассмешил меня. Ты всегда меня смешил в своей особенной, мягкой манере. Ты здесь не ради пения птиц или каких-то давно забытых яблонь. Это, конечно, может быть часть всего, но за этим кроется нечто большее. Ночью ты говорил, что пришел сюда, чтобы найти кое-что, но не сказал, что именно. Я взял ее за руку. - Пойдем. Я подарю тебе путешествие. Тропинка обегала старый амбар с осевшей дверью, шла через угол фруктового сада с его худосочными деревьями, а затем - по краю неровного вытянутого поля, заросшего сорняками и окаймленного деревьями. На том краю поля тропинка обрывалась у края ямы. - Это - колодец, - сказал я. - Или, по крайней мере, думают, что это колодец. - Ты вел здесь раскопки, - отметила она, посмотрев на канавы, вырытые мной. Я кивнул. - Местные считают меня помешанным. Сначала они думали, что я ищу клад. Сокровищ здесь нет, так что они сошлись на том, что я лишился рассудка. - Ты не помешан, а это - не колодец, - сказала она. - Расскажи мне, что это. Я сделал глубокий вдох и заговорил: - Думаю, что это - кратер, выбитый космическим кораблем в бог знает какие времена. Мне попадались кусочки металла. Ничего крупного, ничего, что могло бы пролить свет на это. Корабль, если это был корабль, не разрушился, войдя в атмосферу, в отличие от метеорита. Иначе даже те кусочки металла, которые я находил, были бы оплавлены. Он попал в крепкую породу, но здесь нет признаков плазменной реакции. Я уверен, что в глубине лежит главная часть массы того, что упало сюда, чем бы оно ни было. - Ты знал об этом отверстии прежде, когда был мальчиком? - Знал. Вся эта местность изрыта так называемыми минеральными ямами. Здесь масса свинца. Одно время здесь были шахты - небольшие, конечно, маленькие, но действующие шахты. В старые дни, больше сотни лет назад, на этой земле и окрестностях были прямо-таки тучи разведчиков. Они выкапывали пробные шурфы повсюду в надежде открыть жилу. Позднее каждую дыру принимали за разведочный шурф. Большинство их, конечно, таковыми не было. Мы с приятелями, когда были мальчишками, были уверены, что это - поисковый шурф, и летом мы копались в нем. Старый чудак фермер, владелец земли, смотрел на это сквозь пальцы. Он обычно подшучивал над нами, называя нас шахтерами. Мы нашли несколько обломков, странных, металлических, которые не были рудой и не производили ровно никакого впечатления. Поэтому, когда прошло немного времени, мы потеряли к ним интерес. Спустя годы я снова задумался над нашими находками, и чем больше я размышлял, тем больше крепло во мне убеждение, что это остатки космического корабля. Итак, я вернулся сюда, считая, что решил оживить в памяти сцены детства. Когда выяснилось, что ферма продается, я купил ее, под влиянием порыва. Будь у меня время подумать, не уверен, что поступил бы так же. Временами мне кажется, что я сделал глупость. Но месяцами, проведенными тут, я просто наслаждался. - Я думаю, что это удивительно, - сказала Райла. Я изумленно взглянул на нее. - Ты так думаешь? - Удивительно думать об этом. Корабль со звезд. - Я в этом не уверен. Она придвинулась ко мне ближе, потянулась и поцеловала меня в щеку. - Не имеет значения, правда это или нет. Важно лишь то, что ты сумел вообразить и что сам смог сделать вывод о том, что тут находится. - И это говоришь ты, твердолобая деловая женщина? - Занятие бизнесом - только способ выжить. В душе я все еще археолог. А они все - чистые романтики. - Знаешь, - сказал я, - все утро меня раздирали противоречивые чувства. Очень хотелось поделиться этим с тобой, но я очень боялся, что ты сочтешь меня безответственным и глупым. - А ты уверен? У тебя есть доказательства? - Обломки металла. Странные сплавы с необычными свойствами. Я отправил несколько кусочков в университет на исследование. Они дали заключение, что не знают сплавов такого рода. Народ в университете всполошился. Меня спрашивали, где я нашел это вещество. Я им ответил, что подобрал в поле и заинтересовался. Вот так обстоят дела теперь. Обломки все еще у меня. Я не хочу, чтобы здесь копались университетские. Некоторые кусочки оплавлены. Некоторые - явно остатки каких-то машин. Никаких признаков ржавчины, только слабые пятна на поверхности, словно металл все же слабо реагировал с воздухом от долгого с ним соприкосновения. Он твердый и пластичный. Тверд почти как алмаз, но не хрупок. С поразительным напряжением на разрыв. Можно придумать и другие объяснения, но чуждый космический корабль - лучшее, наименее бессмысленное, и я остановился на нем. Я говорил себе - а как же - что должен быть объективным и придерживаться фактов, а не скакать на коне воображения. - Забудь об этом, Эйса. Ты не скачешь на лошади воображения. Все это трудно воспринять - твою гипотезу, я имею в виду, - но это не очевидно. И твои доказательства. Ты же не можешь просто пренебречь ими. - В таком случае, пойдем дальше. На этот раз никаких доказательств нет. Только свидетельство моих глаз и ощущение, которое у меня возникает. Есть странный сосед. Видимо, это наилучший способ охарактеризовать его. Я никогда не видел его отчетливо, ни разу мне не удалось бросить на него пристальный взгляд. Но я чувствую, когда он смотрит на меня, и ловлю его мимолетные взгляды. Мне не удалось разглядеть его, возникает лишь неопределенная конфигурация, которая заставляет меня вообразить, что он здесь. Я говорю "вообразить", потому что все еще пытаюсь быть научным и объективным. На чисто наблюдательном уровне я уверен, что он существует. Он лазит по деревьям во фруктовом саду, но находится там не все время. Он, кажется, много блуждает. - А кто-нибудь еще видел его? - Как я догадываюсь - да. Периодически возникает страх перед пантерой, хотя почему люди боятся пантер, не знаю. В сельских общинах принято бояться пантер или медведей. Думаю, что все это - атавистический страх, который все еще живет в них. - Может быть, здесь есть пантеры? - Сомневаюсь. Их здесь не видели лет сорок или даже больше. Что касается этого создания, я бы сказал, что оно похоже на кота. Есть здесь один человек, который знает об этом больше, чем кто бы то ни было. Он - нечто среднее между Дэниелом Буном и Дэвидом Торо. Он проводит свою жизнь в лесах. - Что он об этом думает? - Как и я, он не знает. Мы с ним говорили несколько раз и решили, что не знаем, что это может быть. - Ты думаешь, что есть какая-то связь между этим созданием и космическим кораблем? - Временами меня одолевает искушение связать их. Но такое объяснение кажется сильно притянутым за уши. Можно сделать вывод, что это - чужак, который избежал крушения. Это может означать, что он - небывалый долгожитель. К тому же, кажется невероятным, чтобы кто-нибудь мог пережить крушение - если оно было. - Мне бы хотелось посмотреть на кусочки металла, которые ты нашел, - сказала она. - Это совсем просто. Они в амбаре. Мы посмотрим их, когда вернемся. 4 Хайрам развалился в одном из шезлонгов, а Боусер лежал перед ним на траве. Малиновка с переднего двора дерзко стояла в нескольких шагах от них, глядя на их бесцеремонное вторжение на ее территорию. Хайрам пояснил: - Боусер сказал, что не хочет оставаться в доме, поэтому я вынес его наружу. - Он воспользовался тобой, - сказал я. - Мог бы выйти и сам. Боусер подхалимски бил хвостом. - Малиновка сочувствует ему, - заметил Хайрам. Было не похоже, чтобы она сочувствовала. - Мне нечего делать, - сказал Хайрам. - Идите по своим делам. Я присмотрю за Боусером, пока он не выздоровеет. Днем и ночью, если вы пожелаете. Если ему что-нибудь будет надо, он может мне сказать. - Очень хорошо, тогда ты пока пригляди за ним. Нам нужно еще кое-что сделать. И мы пошли к амбару. У меня была пропасть времени на то, чтобы поправить покосившуюся дверь. В иные дни я говорил себе, что надо бы было ее закрепить. Это отняло бы у меня не более нескольких часов, однако каким-то образом у меня никогда не доходили до этого руки. Внутри амбара, благоухающего старым конским навозом, была куча хлама, как попало сваленного в одном углу, но главным образом он был занят двумя длинными столами, которые я соорудил из досок, уложенных на стойла. На столах было разложено все, что я нашел или выкопал из "колодца". На дальнем конце одного из них лежали два ярких полусферических металлических остатка, которые я нашел, когда чистил амбар. Райла прошла вдоль одного из столов и подняла зазубренный кусочек металла. - В точности, как ты говорил, нисколько не проржавел. Только цвет слабо изменился, здесь и вон там. В нем есть железо, не так ли? - Масса. По крайней мере, это-то люди из университета смогли сказать. - Любой железный сплав ржавеет. Некоторые сплавы устойчивы довольно долго, но и они наконец обнаруживают признаки разрушения. Кислород побеждает. - Более ста лет, - разъяснил я, - возможно, немного больше. Уиллоу-Бенд отпраздновал свое столетие несколько лет назад. Этот кратер образовался до того, как был построен город. Он должен быть гораздо старше. В нем было несколько футов почвы на дне. Должно было пройти много времени, пока он накопился. Фут почвы образуется из массы листьев за несчетные годы. - А ты не пробовал соединить эти обломки вместе друг с другом? - Пробовал. Есть несколько кусочков, которые можно соединить, но это ничего не дает. - Что ты собираешься делать дальше? - Да ничего, пожалуй. Продолжу раскопки. Буду хранить молчание. Ты ведь единственная, кому я сказал. Если я скажу это еще хоть кому-нибудь, меня, пожалуй, осмеют. Немедленно появятся самые разные эксперты, способные объяснить все на свете. - Да, так может быть, - задумчиво сказала она, - но у тебя, по крайней мере, имеются реальные доказательства того, что в Галактике есть по меньшей мере еще один разум и что Землю посещали. Это может оказаться важнее всего, настолько важным, что насмешниками можно и пренебречь. - Как ты не понимаешь? - спорил я. - Преждевременное оглашение могло бы запятнать или даже уничтожить значимость находок. Кажется, человеческая раса обладает странной, инстинктивной самозащитой против допущения, что существует еще кто-то кроме нас. Может быть, это из-за того, что то, чего мы боимся, глубоко заложено в нас. Возможно, в нас живет изначальный страх перед любым другим видом разума. Может быть, мы боимся, что другой разум покажет нам, что мы второсортны, заставит почувствовать свою неполноценность. Мы говорим временами об исключительности нашего положения в мироздании и даже объявляем, страшно подумать, что мы одни. Однако мне кажется, что это не больше чем философская позиция. - Если это правда, то, рано или поздно, мы столкнемся с этим лицом к лицу. Возможно, это уже случалось и прежде. Было бы хорошо успеть привыкнуть к этой мысли, чтобы тверже стоять на ногах. Было бы хорошо, если бы прежде, чем встретиться с этим, прошло еще какое-то время. - С тобой согласились бы многие, но не безликая толпа, что зовется народом. Мы можем быть разумны и очень высоко образованы, но коллективно мы - стадо в самых различных отношениях. Райла пошла обратно к столу и остановилась перед двумя сияющими полушариями. Она коснулась пальчиками одного из них. - А эти? Из колодца? - Нет, не оттуда. Не знаю, что это такое. Если их соединить вместе, получается полая сфера. Оболочка ее около одной восьмой дюйма в толщину и чрезвычайно твердая. Одно время я собирался послать одну полусферу в университет вместе с тем металлом, но решил не делать этого. С одной стороны, я не уверен, что они связаны со всем остальным в этой загадке. Я обнаружил их прямо здесь, в амбаре. Когда я собрался соорудить столы, на полу лежала куча мусора. Куски старой упряжи, то да се, кое-что из мебели и все такое прочее. Я перекидал все вон, а под этим хламом они и лежали. Райла подняла второе и соединила его с первым, погладив место, где они соединялись. - Их можно соединить, - заметила она, - но скрепить их нельзя. Нет и намека на устройство, ничего. Просто полый шар, который когда-то разъединился. У тебя есть хоть какие-то соображения, что это? - Ни малейших. - Это может быть что-нибудь совсем простое, общеупотребительное. Я поглядел на часы. - Как насчет ленча? Здесь примерно в двадцати милях по дороге есть вполне сносное место. - Мы могли бы поесть здесь. Я что-нибудь приготовлю. - Нет-нет. Я хочу увезти тебя отсюда. Или ты думала, что я не буду тебя кормить? 5 "Манхеттен" был превосходен. За несколько месяцев я впервые принял цивилизованный напиток, сообразил я. Я уже почти забыл вкус приличного напитка. Главным образом для Райлы, я сказал: - Дома я бы выпил пива или плеснул немного шотландского виски с парой кубиков льда. - Ты прямо прилип к ферме, - ответила она. - Да, и не жалею об этом. Большую часть денег я ухлопал, покупая участок. Он дал мне почти год интересной работы и ощущение покоя, какого у меня никогда раньше не было. И Боусер любит это место. - Ты постоянно думаешь о Боусере. - Мы с ним приятели. Обоим нам не хочется уезжать. - Я думала... Ты говоришь, что вы уедете. И ты же говорил, что уволишься, когда закончится отпуск. - Да, я знаю. Я всегда так говорю. Но, скорее всего, это фантазии. Уезжать не хочется, но у меня нет выбора. Как подумаю об этом, сразу ясно, что я хоть и не полностью нуждаюсь, но и не могу стать безработным даже на короткое время. - Думаю, что мысль об отъезде тебе ненавистна не столько из-за покоя, о котором ты распространяешься, сколько из-за невозможности продолжать раскопки. - Это может подождать. Это должно подождать. - Эйса, это стыдно. - Я тоже так думаю. Но если это ждало бог знает сколько веков, оно подождет еще немного. Я буду возвращаться каждое лето. - Вот странно, - сказала Райла, - к какому результату может привести отстраненный взгляд археолога. Я сообразила, что такая точка зрения идет от профессии. Археологи имеют дело с долговременными явлениями, поэтому время имеет для них меньшую значимость. - Ты говоришь так, будто никогда не была археологом. - В самом деле, не была. Было то лето - с тобой, в Турции, затем, через пару лет, раскопки в Огайо, исследование лагеря индейцев. Год или около того в Чикаго, проведенный в основном за каталогами. После всего этого было легко понять, что быть археологом - это не то, чего я хотела бы. - И ты занялась торговлей. - Началось с малого. Маленький магазин в Верхнем Нью-Йорке. Очевидно, я появилась там в нужное время. Покупатели стали проявлять интерес к ископаемым, дело пошло в гору. Таких магазинов с каждым годом становилось все больше, и, как поставщик, я могла видеть реальные деньги, так что наскребла все, что имела, немного заняла и вложила в свое собственное дело. Я много работала, получая в этом какое-то извращенное удовлетворение. Выживание стало какой-то побочной страстью профессии. Я на этом провалилась - пожалуй, скорее всего потому, что была слишком нетерпелива, чтобы быть удачливой. - Ты говорила вечером, что собираешься выходить из дела. - Несколько лет назад у меня появился партнер. Он хочет выкупить мою часть дела. И предлагает заплатить даже больше, чем дело стоит. То, что он начал, разрушило кое-какие мои замыслы и мои методы. Если он купит дело, я дам ему три года, прежде чем он поставит все по-своему. - Ты потеряешь интерес к жизни. Тебе же нравится вести дело. Она пожала плечами. - Да, нравится. Есть что-то безжалостное в том, что бизнес так повернулся ко мне. - Ты мне не кажешься безжалостной. - Только в бизнесе. Он вытаскивает наружу худшее во мне. Мы закончили коктейли, и официант принес счет. - По второму кругу? - спросил я. Она покачала головой. - Я себя ограничиваю. Один коктейль за ленч. Я взяла себе это за правило. На деловых ленчах, а их бывает масса, от вас ожидают, что вы налакаетесь, но в конце концов я отказалась поступать так, потому что увидела, что это может сделать с человеком. Но ты бери второй, если хочешь. - Я буду поступать как и ты, - сказал я. - Когда мы закончим здесь, если тебе захочется, мы отправимся повидать нашего старого Дэниела Буна. - Мне бы этого очень хотелось, но нас это сильно задержит. Как там Боусер? - Хайрам позаботится о нем. Он останется с Боусером до тех пор, пока мы не вернемся. В холодильнике есть остывший ростбиф, и он поест сам и накормит Боусера. Он сходит и соберет яйца. Они с Боусером будут разговаривать прежде всего об этом. Он скажет Боусеру, что, может быть, время собирать яйца, а Боусер скажет, что да, увы, пора, и Хайрам предложит пойти, и тогда Боусер скажет, что да, пойдем и соберем их. - А эти его претензии... что он может разговаривать с Боусером... Как ты думаешь, Хайрам на самом деле думает, что он это делает, или это только его фантазии? - Честно говоря, не знаю. Хайрам-то так думает, но что в этом плохого? С животными, а ведь они тоже личности, можно устанавливать какие-то определенные отношения. Когда Боусер выкапывает сурков из нор, я отправляюсь за ним и вытаскиваю его из норы, вымазанного глиной и грязью, почти истощенного. Даже в этом случае он не хочет идти домой. Но я хватаю его за хвост и говорю: "А ну-ка, Боусер, домой!". И он идет впереди меня рысцой. Но я должен схватить его за хвост и сказать эти слова, иначе он ни за что не пойдет со мной. Но когда я проделываю эту глупую процедуру, он всегда бежит домой впереди меня. Она рассмеялась. - Ты и Боусер - вы оба сумасшедшие! - Ну, конечно. Ты не можешь прожить с собакой годы... - И с цыплятами. Я помню, что там были цыплята. Может быть, у тебя есть еще и свиньи, и лошади, и... - Нет. Только цыплята. Нужны яйца - для еды. Я задумывался, не купить ли корову, но с коровой так много возни. - Эйса, я хочу поговорить с тобой о деле. Ты говорил, что не хочешь, чтобы университетские лезли сюда. Я думаю, есть способ сохранить эти раскопки за тобой. Что ты скажешь, если я войду в дело? Я не донес вилку с салатом до рта, а потом положил ее. В том, как она это сказала, было нечто - почти предупреждение. Не знаю, что это было, но я испугался. - Войти в дело? Что ты имеешь в виду? - Позволь мне разделить с тобой эту работу. - Глупо и спрашивать. Конечно, ты можешь разделить ее со мной. Разве я уже не разделил с тобой свое открытие, рассказав тебе о нем? - Я говорю о другом. Речь идет не о подарке. Я имела в виду партнерство. Ты не хочешь продолжать преподавание, хочешь заниматься раскопками, и я думаю, что ты должен их продолжить. Ты обнаружил что-то важное. Прерывать эту работу нельзя. Если я могу помочь немного так, чтобы тебе не нужно было уезжать... - Нет, - сказал я жестко. - Не продолжай. Мне это не нужно. Ты предлагаешь финансировать меня. Я отказываюсь. - Ты несешь чушь, - сказала она, - и говоришь так, будто я предложила нечто ужасное. Я не пытаюсь перекупить тебя, Эйса. Это не так. Я просто доверяю тебе, и все, и стыдно, что ты должен... - В большом бизнесе принято так, - сказал я сердито, - но я не желаю, чтобы мне покровительствовали. - Жаль, что я завела этот разговор. Мне казалось, что ты поймешь. - Черт побери, почему ты об этом говоришь? Ты должна была бы знать меня получше. Все и так идет прекрасно. - Эйса, вспомни наш разрыв. Ту борьбу, которую мы вели между собой. Она отняла у нас двадцать лет. Давай не будем начинать сначала. - Борьбу? Не было никакой борьбы. - Я была из тех, кто в те времена "был сердитым". А ты с парой мужчин откололся и пренебрегал мной. И когда ты пытался что-то говорить, что-то объяснить, я не слушала. Так случилось в один из последних дней на раскопках, и я никогда не имела возможности преодолеть свой гнев. Мы не можем допустить, чтобы теперь случилось что-нибудь подобное. Я не хочу, по крайней мере. А ты? - Нет. Я не хочу, чтобы так случилось. Но денег я у тебя не возьму. Состоятельные люди, вроде тебя, не должны иметь дела с ничтожными. - Да не состоятельная я, - сказала она, - и я уже извинилась. Неужели ты никогда не сможешь забыть об этом? И - могу ли я остаться у тебя еще ненадолго? - На сколько захочешь. Если захочешь - навсегда. - А твои друзья и соседи? Они будут судачить о нас? - Это их проклятое право - судачить о нас. В месте, подобном Уиллоу-Бенду, и поговорить-то не о чем, вот они и набрасываются на всякие пустяки. - Кажется, это тебя не волнует? - Почему это должно меня волновать? Здесь я - тот самый щеголеватый сын Стила, который вернулся в родной город. Они подозревают меня, они обижены на меня, и большинство из них меня не любит. Они, конечно, дружелюбны, но говорят обо мне за спиной. Они не любят никого, кто не погряз в их собственной трясине посредственности. Я полагаю, это защитная реакция. Перед любым, кто покинул город, а потом вернулся назад, даже после полного поражения, они чувствуют себя нагими и неполноценными. И свой провинциализм они чувствуют очень ясно. Итак, если ты не беспокоишься о себе, не думай об этом. - Не то, чтобы я не беспокоилась. И если ты думаешь сделать из меня честную женщину... - Это, - сказал я ей, - мне и в голову не приходило. 6 - Итак, вы хотите разузнать о еноте, - сказал Райле Эзра Хопкинс. - О еноте, который вовсе не енот. Бог знает, как давно я выяснил это. - Вы уверены? - Мисс, в этом-то я уверен. К несчастью, я не знаю, что это такое. Если бы старый Бродяга умел говорить, может быть, он порассказал бы вам больше. Он потянул за уши тощую гончую, лежавшую за его столом. Бродяга лениво прищурил глаза: он любил, когда его трепали за уши. - Мы можем в следующий раз приехать сюда с Хайрамом, - сказал я. - Он утверждает, что может говорить с Боусером, и разговаривает с ним все время. - Да, так, - сказал Эзра, - я с этим не спорю. Было время, когда и я мог это. - Давайте пока не будем говорить о Хайраме и Боусере, - предложила Райла. - Расскажите мне об этом еноте. - Мальчишкой и мужчиной, - начал Эзра, - я бродил по этим холмам. Вот уже более пятидесяти лет. Другие места изменяются, но эти - не очень. Земля не пригодна для земледелия. Некоторые ее участки используются для выпаса скота, но даже скот не заходит в холмы далеко. Время от времени кто-то пытается заготавливать здесь лес, но в больших количествах - никогда. Они теряют деньги на вывозе леса, особенно если его нужно распиливать. Итак, долгие годы эти холмы были моими холмами. Они и все, что в них. Официально я владею несколькими акрами бесплодной земли, на которой стоит эта хижина, но в действительности я владею всем. - Вы любите эти холмы, - заметила Райла. - Да, я так полагаю. Любовь приходит от знания, а я их знаю. Я могу показать вам вещи, которым вы бы никогда не поверили. Я знаю, где растут дикие гвоздики. Желтых осталось совсем мало - это из-за вмешательства человека, даже небольшого. Розовых после вмешательства не остается совсем. Выгоните скот туда, где растут цветы, и через пару сезонов они исчезнут. Говорят, что их больше нет здесь. Но говорю вам, мисс, я знаю, где они остались. Я никогда не говорю, где, и не рву их. Не топчусь рядом с ними. Я только стою поодаль и смотрю на них и думаю о них с жалостью. Когда-то эти холмы были покрыты ими. Я знаю, где лиса устроила себе логово, хорошо скрытое. Она выращивает шестерых лисят, и когда эти детишки подросли, они стали выходить наружу и играть вокруг логова - такие маленькие неуклюжие штучки, они играют и борются между собой. А у меня есть место, где я сижу и наблюдаю за ними. Думаю, старая лиса должна знать, что я там, но она не беспокоится. После многих лет она знает, что я не опасен. Хижина пряталась на крутом склоне холма, как раз над потоком, который струился и бормотал что-то в своем каменном ложе. Поблизости от хижины теснились деревья. Земля на склоне была разрезана каменными скалами. Стулья, на которых мы сидели перед хижиной, имели заметно укороченные задние ножки. На скамье, рядом с открытой дверью, стояли ведро и таз. У одной стены хижины была сложена поленница. Из трубы лениво тянулся дым. - Мне здесь удобно, - сказал Эзра. - Чтобы было удобно, нужно не желать слишком многого. Люди там, в городе, скажут, что я ничего не стою, может быть, это так и есть, но кто они такие, чтобы оценивать? Они скажут, что я выпиваю, и это истинная правда. Пару раз в год я отправляюсь на кутеж, но я никому не причинил зла. Я никогда никого сознательно не обманывал. У меня есть только один неприятный недостаток - говорю слишком много, но это от того, что редко кто заходит повидаться и поговорить со мной. Вот почему, когда кто-нибудь приходит навестить меня, кажется, что я не могу остановиться. Но довольно об этом. Вы пришли, чтобы узнать о приятеле Бродяги. - Эйса не говорил мне, что это создание - приятель Бродяги. - Тем не менее, это именно так. - Но вы с Бродягой на него охотились. - Да, однажды. В молодые годы я был охотником и ловцом животных. Но уже много лет я не делаю ни того, ни другого. Капканы я забросил, и мне стыдно уже от того, что я использовал их. Иногда я все еще, как прежде, бью белок, кроликов и куропаток ради жаркого. Немного охочусь - так, как охотились индейцы, ради мяса в котле. Порою не делаю и этого. Полагаю, что я имею право охотиться, и мне не нужно лицензии на убийство, без причины или необходимости, моих лесных братьев. Однако из всех видов охоты я больше всего любил охоту на енотов. Вы когда-нибудь на них охотились? - Нет, никогда. Я никогда ни на кого не охотилась. - На них охотятся только в погоне. Собака бежит за зверем до тех пор, пока не загонит его на дерево. Тогда вы пытаетесь удержать его на этом дереве и стреляете в него. Преимущественно ради шкурки или, что гораздо хуже, ради забавы - если убийство можно назвать забавой. Но когда я на них охотился, то не только из-за шкурки, но и ради еды. Кое-кто уверен, что енот не годится в пищу, но, говорю вам, они ошибаются! И это не просто охота: это свежесть осенней ночи, запах опавших листьев, близость к природе, это - и возбуждение, и трепет охоты. Когда-то, когда Бродяга был еще щенком - а теперь он уже стар - я прекратил убивать енотов. Не то, чтобы я бросил охоту, нет - просто перестал убивать. Мы с Бродягой охотились по ночам. Он загонял одного из них на дерево, и я мог бы стрелять, цель была видна, но я не нажимал на спуск. Охота без убийства. Бродяга сначала не понимал, а потом наконец просек. Я боялся, что, не стреляя, могу испортить собаку, но он понял. Собаки могут понять многое, если вы будете с ними терпеливы. Так вот, мы с Бродягой и охотились, не убивая, и со временем я осознал, что есть один енот, который заставляет нас вести более изнурительную погоню, чем остальные. Он знал все уловки, и много-много ночей Бродяга не мог загнать его на дерево. Мы гонялись за ним часто и помногу, как будто он наслаждался погоней так же, как и мы - матерый хитрюга, который использовал нас так же, как и мы его, смеясь все время над нами, играя с нами. Конечно, я им восхищался. Вынужденное восхищение достойным противником, играющим так же искусно, как вы, или еще искуснее. Но я начал также понемногу злиться. Он и в самом деле был слишком хорош, все время оставляя нас в дураках. В конце концов, я решил, что по отношению к нему, этому удивительному еноту, можно отказаться от своего правила не убивать. Если Бродяга сможет загнать его на дерево, то я убью его и докажу, раз и навсегда, кто лучше - он или мы. В тот год Бродяга много раз гонялся за ним в одиночку, и были ночи, когда с ним выходил и я. Это стало бесконечной игрой между нами. - Но отчего вы уверены, что это енот? Собака могла гоняться за кем-нибудь еще - за лисой, за волком... Эзра сказал жестко: - Бродяга никогда бы не стал охотиться ни на кого другого. Он - охотник на енотов, он происходит из древнего рода охотников на енотов. Я сказал Райле: - Эзра прав. Собака, которая охотится на енотов, может делать только это. Если она гоняется за кроликами и лисой, на енота она бесполезна. - Итак, вы никогда его не видели, - сказала Райла, - и не убили его. - Да нет, это было - то есть я имею в виду, что видел его. Однажды ночью, несколько лет назад. Бродяга загнал его под утро, часа в четыре или около того, и я наконец различил его очертания на фоне неба, в ветвях на верхушке дерева: он прижался к ветке в надежде, что его не заметят. Я поднял ружье, но из-за бега так тяжело дышал, что не мог как следует прицелиться. Дуло ходило по кругу. Поэтому я опустил ружье и подождал, пока дыхание успокоится, а он оставался там, за веткой. Он должно быть знал, что я тут, но не шевелился. Затем я опять поднял ружье. Мушка стояла твердо. Я положил палец на спуск, но не нажал. Должно быть, прошла минута. Он был в поле зрения, и мой палец был на спуске, готовый нажать, но я этого не сделал. Не знаю, что случилось. Мысленно возвращаясь в прошлое, я представляю себе, что думал обо всех ночах, когда мы гонялись за ним, и что все это исчезнет, стоит лишь спустить курок. И вместо уважаемого противника у меня будет лишь растерзанное тело, и никто из нас не сможет радоваться охоте. Не помню, думал ли я именно об этом, но должно быть, думал, а когда додумал мысль до конца, то опустил ружье. Когда это случилось, енот на дереве повернул голову и посмотрел на меня. И вот какая смешная вещь. Дерево было высоким, а животное сидело почти на макушке. Ночь была не совсем темной, небо светлело от приближающегося рассвета, но енот был слишком далеко, а ночь все еще была слишком темной, чтобы разглядеть его морду. И тем не менее, как только он повернул голову, я ее увидел. Это была не морда енота. Более всего она походила на кошачью, хотя и кошачьей она тоже не была. У животного были усы, как у кота, и даже с того расстояния, где я стоял, они были видны. Морда была круглой и еще - это ужасно трудно передать - казалось, она была из кости, вроде оголенного черепа. Глаза были большие, круглые, и не блестели как у совы. Я должен был ужаснуться, но этого не случилось. Я был удивлен, конечно, но не настолько, насколько мог бы. И все время был уверен, не признаваясь в этом даже себе, что тот, за кем мы устраивали погони, вовсе не был енотом. Затем он мне улыбнулся. Не спрашивайте меня, как это он улыбнулся и откуда я узнал, что это была улыбка. Такое у меня было ощущение. Не ухмылка, которая сделала бы меня и Бродягу побитыми, а улыбка доброго товарищества, усмешка, которая говорила: "Разве мы не повеселились вдосталь?". Итак, я опустил ружье дулом к земле и пошел домой, а Бродяга шел следом за мной. - Мне здесь что-то непонятно, - сказала Райла. - Вы говорили, что Бродяга - собака, которая охотится только на енотов. - Это - загадка и для меня, - сказал Эзра. - Было время, когда я очень этим интересовался. Вот почему, мне кажется, я для себя не могу допустить, что это был не енот, хотя и знаю, что в самом деле не был. Но с той ночи, о которой я рассказал, Бродяга бегал с ним много раз, и иногда я присоединялся к нему для простой радости охоты. Я и сам иногда вижу старину Кошарика глядящим на меня из кустов или с дерева, и когда он знает, что я его вижу, он всегда улыбается мне как добрый товарищ. Ты его видел, Эйса? - Временами. Он ходит по деревьям в моем яблоневом саду. - Всегда только лицо, - сказал Эзра, - лишь улыбающееся лицо. Если и есть тело, то оно неразличимо. Нет никаких признаков того, как он велик и какой формы. Были случаи, когда я набредал на Бродягу, и это создание глядело на него из кустов, а Бродяга стоял там в точности как собеседник. Хотите знать, что я думаю? - А что вы думаете? - спросила Райла. - Я думаю, Кошарик ходит вокруг и подговаривает Бродягу отправиться побегать в эту ночь. Он говорит Бродяге: "Как насчет того, чтобы нам ночью побегать?". И Бродяга отвечает: "Конечно, я с удовольствием". И Кошарик спрашивает: "А как ты думаешь, не отправится ли Эзра с нами?". И Бродяга отвечает: "Я поговорю с ним об этом". Райла весело засмеялась. - Как смешно, - воскликнула она, - как это восхитительно смешно! Эзра обиделся. - Может быть - для вас. Но не для меня. Что до меня, то все здесь полностью логично. - Но тогда кто же это? Что вы об этом думаете? Вы же думали об этом? - Ну конечно. Размышлял. Но ни к чему не пришел. Я говорил себе, что, может быть, это что-то, сохранившееся с доисторических времен. Никакой это не призрак. А что думаешь ты, Эйса? - Временами он кажется немного нечетким, - сказал я. - Немного размытым, может быть, но он не призрачен. - А почему бы вам обоим заодно и не поужинать у меня? - предложил Эзра. - Мы могли бы проговорить всю ночь. Я ведь еще не все рассказал. У меня так много тем для разговора, что я могу беседовать часами. У меня целый котел черепахового жаркого, гораздо больше, чем я могу съесть, даже с помощью Бродяги, и я поймал пару щурят в маленьком озерце неподалеку. Старая щука сравнительно жесткая, а молодые изумительно вкусны. Ничего другого предложить не могу, но если вы поедите черепаховое жаркое, то вам ничего другого и не захочется. Райла взглянула на меня. - Не остаться ли? Я покачал головой: - Заманчиво, но нам нужно возвращаться. До дороги, где мы оставили машину, две мили, и я не хотел бы идти в темноте. Так что нам лучше бы отправиться прямо сейчас, пока светло - тогда мы не собьемся с тропы. 7 Уже в машине, по дороге домой, Райла спросила: - Почему ты мне не рассказал про этого Кошарика? - Я о нем упоминал, - ответил я, - но не стал рассказывать, как он выглядит. Ты могла бы мне не поверить. - И ты подумал, что я поверю Эзре? - А разве нет? - Я еще сама не поняла, поверила ли я. Это похоже на бабушкины сказки. Как и сам Эзра, отшельник-философ. Мне и не снилось, что есть такие люди. - Их немного. Он - высыхающая ветвь вымирающей породы. Когда я был мальчиком, их было уже мало. Но прежде, когда-то давно, их было масса. Старого замеса, как говорила моя бабушка. Мужчины, которые никогда не женились, имели склонность жить сами по себе, отделяясь от общества. Они сами себе готовили, стирали, выращивали небольшие огородики, держали собак или, реже, кошек для компании. Жили, нанимаясь на лето к фермерам, а зимой - на заготовку дров. Некоторые промышляли ловлей зверей - скунсов, куниц и так далее. Другие жили землей - охотились, ловили рыбу, возделывали дикие съедобные растения. Как правило, они не имели никаких запасов, но тем не менее обычно выглядели счастливыми. Забот у них было мало, потому что они отрицали ответственность. Когда они становились слабыми и неспособными обслужить себя, их или отвозили в старорежимные дома призрения, или иные соседи брали их к себе и заботились о них за поденную работу, с которой те еще справлялись. Бывало и так, что кто-нибудь заглянет в хижину и обнаружит, что хозяин уже неделю как умер. Они были большей частью беспомощны и незначительны. Когда они наскребали немного денег, то отправлялись выпить, пока не кончались деньги, а затем разбредались назад по своим хижинам и следующие несколько месяцев собирали деньги для другой эпизодической выпивки. - Мне такая жизнь кажется непривлекательной, - сказала Райла. - По современным стандартам, - заметил я, - так и есть. Но посмотри на это с точки зрения пионеров заселения этого края. Некоторые из наших молодых людей вновь поднимают эту идею. Они зовут назад, к земле. Вряд ли это во всех отношениях плохо. - Эйса, ты говорил, что видел это создание и что в селениях бывает страх перед пантерой. Значит, другие тоже видели его. - Видимо, они неотчетливо видели кошачью морду. - Но улыбающаяся пантера! - Когда люди видят пантеру или то, что они считают пантерой, они не слишком расположены замечать какую-то там улыбку. Они боятся. В их интерпретации улыбка может стать оскалом. - Не знаю. Все это так фантастично. И еще твои раскопки. И Боусер, раненый наконечником Фолсона. И зеленые кости динозавров. - Райла, ты просишь объяснения. А объяснения у меня нет. Есть искушение связать все это. Я не уверен, что все эти загадки как-то связаны. И не упрекнул бы тебя, если бы ты уехала. Не так-то приятно столкнуться со всем этим. - Пожалуй, неприятно, - согласилась она, - но все это важно и волнует. Если бы мне рассказал это кто-нибудь другой, я бы непременно уехала. Но я знаю тебя. Ты всегда честен в своих мыслях, даже если тебе это неприятно. Все это немного пугает. У меня ощущение, что я стою на краю чего-то, чего не понимаю, возможно, какой-то великой действительности, которая заставит нас выработать новый взгляд на мироздание. Я засмеялся, но смех вышел немного натянутым. - Давай не будем воспринимать это так серьезно, а будем делать шаги постепенно. Этот путь легче. - Пусть будет так, - согласилась она, и в голосе ее прозвучало облегчение. - Интересно, как там Боусер. Когда через несколько минут мы добрались до дома, стало очевидно, что с Боусером все в порядке. Хайрам сидел на задней веранде, а Боусер распластался у его ног. Увидев нас, Боусер приветливо завилял хвостом. - Как он? - спросила Райла. - Да все нормально, - отвечал Хайрам. - Мы с ним провели хороший день. Сначала сидели и наблюдали за малиновкой и много разговаривали. Я промыл ему рану; она теперь выглядит хорошо. Крови там больше нет, и рана начинает по краям затягиваться. Боусер - хорошая собака. Он спокойно лежал, когда я очищал рану, даже не дернулся. Он знает, что я ему помогаю. - Ты ел что-нибудь? - спросил я. - В холодильнике был кусок жареного мяса, и мы с Боусером поделили его. Остаток я дал Боусеру на ужин, а себе сделал яичницу. Мы сходили и собрали яйца. Их оказалось одиннадцать. Хайрам медленно поднялся на ноги. - Раз уж вы здесь, пойду-ка я домой, а утром вернусь, чтобы позаботиться о Боусере. - Если у тебя есть дела, можешь не приходить, - сказал я. - Мы позаботимся о нем. - Конечно, дела есть, - сказал Хайрам с достоинством, - всегда есть что делать, но я обещал Боусеру. Я сказал ему, что буду ухаживать, пока он не выздоровеет. Он спустился по ступенькам и уже пошел было к воротам, но вдруг остановился. - Забыл, - сказал он, - я не закрыл курятник. Его нужно закрыть. Здесь полно скунсов и лис. - Можешь идти спокойно, - сказал я. - Я сделаю это сам. 8  Шум прямо подбросил меня в постели. - Что случилось? - сонно спросила Райла со своей подушки. - Что-то с курами. Она протестующе пошевелилась. - Неужели здесь по ночам нельзя спать? Прошлой ночью Боусер, теперь куры. - Это все проклятая лиса. Их тут стало втрое больше, чем раньше. Курятник как решето. В ночи слышался шум испуганных птиц. Я выдернул ноги из постели, нашел на полу шлепанцы и впихнул в них ноги. Райла села. - Что ты собираешься делать? - На этот раз я до нее доберусь. Не зажигай света. Спугнешь. - Сейчас темно, ты ее не увидишь. - Светит полная луна. Увижу. В закутке на кухне я нашел дробовик и коробку патронов. Два я загнал в стволы. Боусер в своем углу заскулил. - Ты останешься здесь, - сказал я, - и будешь молчать. А то всполошишь все вокруг и спугнешь лису. - Будь осторожен, Эйса, - предостерегла меня Райла, стоя в дверном проеме. - Не тревожься. Все будет нормально. - Накинь что-нибудь. Не следует выбегать туда как есть, в пижамных штанах и шлепанцах. - Все будет в порядке. Я не задержусь. Ночь была светла как день. Огромная золотая луна сияла прямо над головой. В мягкости лунного света двор выглядел как японская гравюра. В ночном воздухе висел тяжелый запах сирени. Из курятника все еще неслись неистовые, пронзительные птичьи крики. В углу двора была клумба махровых роз. Идя крадущимся шагом по мокрой холодной траве, тяжелой от росы, как и предсказывала Райла, я подумал, что лиса не в курятнике, а в розовом кусте. Я подкрался к розам с ружьем наготове. Глупо, говорил я себе. Лиса либо в курятнике, либо удрала. Она не станет прятаться в розах. Но предчувствие упорствовало: здесь. Думая об этом, почти зная это, я еще подивился, откуда я знаю, как это может быть, чтобы я знал. И в тот момент, когда я подумал об этом, все мысли и удивление выветрились из меня. Из розового куста прямо на меня уставилась морда, совиные глаза, усы. Она смотрела не мигая, и никогда прежде я не видел это лицо так ясно и так долго. Раньше мы с ним едва встречались взглядом. Но теперь оно было здесь, и в лунном свете четко выделялся каждый ус. Усы я видел впервые. Заинтересованный и испуганный, но более заинтересованный, я двинулся вперед с ружьем наизготовку, хотя теперь я знал, что не использую его. Что-то говорило мне, что я подошел к нему ближе, чем следует, но я сделал еще один шаг и на этом шаге споткнулся, или мне показалось, что споткнулся. Когда я вернул себе равновесие, вокруг не было ни роз, ни курятника. Я стоял на пологом склоне, поросшем невысокой травой и мхом, а наверху холма была березовая рощица. Сияло солнце, но не было жарко. Кошачье лицо исчезло. За спиной прозвучали тяжелые шаркающие шаги, и я обернулся. Шаркающая, тяжело шагающая масса была футах в десяти от меня выше. У нее были поблескивающие клыки и длинный хобот, раскачивающийся из стороны в сторону. Она была не более чем в десяти футах от меня и надвигалась. Я побежал. Как испуганный кролик, я мчался вверх по склону. И, черт возьми, если бы я не убежал, этот мастодонт растоптал бы меня. Не заметив меня, он просто протопал мимо, ступая изящно и стремительно, несмотря на свою грузность. - Мастодонт, - сказал я себе, - во имя любви Христа, мастодонт! Мой мозг, казалось, поймал и удержал одно только это слово - мастодонт, мастодонт. Ни для чего другого в нем не было места. Я стоял, обернувшись к куще берез, мой мозг был как иглой пронзен этим словом, а зверь, шаркая, шел вниз по склону, направляясь к реке. Первым, подумал я, был Боусер, с каменным дротиком в ляжке. А теперь я. Каким-то образом, как это ни смешно, я прошел той же дорогой, что и Боусер... Я стоял и раздумывал, нелепая фигура в пижамных штанах и рваных шлепанцах, с дробовиком в руке. Меня привел сюда временной туннель - или временная тропинка, все равно как называть это, и этот проклятый Кошарик перепутал времена, как, должно быть, это случилась с Боусером. Можно было посмеяться, но признаков этой тропинки не было. Не было ничего, что предупредило бы меня, что я шагнул с нее. Я вяло поинтересовался, какой это мог быть род знаков, чтобы их заметил человек. Может быть, мерцание в воздухе? Пожалуй. Хотя я был уверен, что здесь не было и мерцания. Одновременно мне в голову пришло еще кое-что. Попав сюда, я должен был точно отметить место, чтобы у меня был хотя бы вероятный шанс вернуться назад, обратно в свое собственное время. Однако любая возможность найти его исчезла, когда я убежал, испуганный мастодонтом. Я пытался успокоить себя тем, что Боусер много раз был в прошлом и возвращался назад. Может быть, удастся и мне? Но я в этом вовсе не был уверен. Боусер мог найти место входа в туннель по запаху, а человек не может. Стоя на месте и переживая, никаких проблем я разрешить не смогу. Если я не найду дорогу обратно, мне придется остаться здесь на какое-то время и, сказал я себе, мне бы стоило осмотреться. В направлении, куда ушел мастодонт, примерно в миле от себя, я увидел группу мастодонтов, четверых взрослых и детеныша. Зверь, который чуть не растоптал меня, стремился к ним. Плейстоцен, сказал я себе, но как глубоко в плейстоцене - у меня не было способа узнать. Вокруг лежала земля, которую я знал - и как она отличалась! Не было лесов. Во все стороны расстилалась земля, покрытая травой, похожая на тундру, с кущами берез и каких-то кустарников, вплоть до реки, где можно было туманно рассмотреть желтые ивы. Березы в рощице рядом со мной были покрыты листьями, мелкими недоразвитыми весенними листочками. Коричневая земля под деревьями была покрыта ковром изящных многоцветных цветов, раскрывающихся вскоре после схода снега. Медуница придавала воздуху особый аромат. Мальчишкой я бродил по лесам по этой самой земле и приносил домой в чумазых руках большие букеты цветов, которые моя мать ставила в приземистый коричневый кувшин на столе в кухне. Их незабываемый аромат я мог уловить даже отсюда. Весна, думалось мне, но для весны было холодно. Несмотря на солнце, я дрожал. Ледниковый период, сказал я себе. Должно быть, уже в нескольких милях к северу стоят стеной сияющие валы ледникового фронта. А у меня не было ничего, кроме пижамы да шлепанцев и дробовика с двумя патронами. Таков был общий итог. Ни ножа, ни спичек - ничего. Взглянув на небо, я увидел, что солнце движется к полудню. Если так холоден был день, то ночью можно было замерзнуть. Огонь, думал я, но как его развести? Если бы я мог найти кремни! Я порылся в памяти, вспоминая, находили ли когда-нибудь по соседству кремни, но даже если они тут и есть, что мне с ними делать? При ударе кремнем о кремень искры будут слишком слабы, чтобы зажечь огонь. Сталь была - в ружье, - зато в этом районе не было никаких кремней, это я помнил. Пожалуй, можно распотрошить патрон, смешать порох с трутом и выстрелить. А что, если это не сработает? - спросил я себя. И где взять трут? В сердцевине гниющего бревна, если тут можно найти такое, если удастся его расколупать и найти внутри сухое рыхлое дерево. Или содрать бересту и мелко искрошить ее. Я стоял, оглушенный, изнуренный своими мыслями и подкрадывающимся страхом. И обратил внимание на птиц. Я и раньше слышал их, но, раздираемый другими заботами, отстранялся от этой. Какая-то голубая птичка пристроилась на сухом стебле и запела. Из травы вылетел полевой жаворонок и взвился в воздух, рассыпав свою трель волнующего счастья. Среди берез попискивали и скакали с ветки на ветку маленькие птички, похожие на воробьев. Да здесь местность прямо кишела птицами. Раскинувшаяся передо мной земля, на которой я наконец начал ориентироваться, становилась на взгляд все более знакомой. Обнаженный, это все еще был Уиллоу-Бенд. Река текла с севера, отклоняясь на запад, а затем поворачивала на восток. Вдоль всего изгиба русло было окаймлено желтыми ивами. Мастодонты уходили вниз по долине. Я не видел другой живности, кроме мастодонтов и птиц. Но здесь могли быть и другие животные: саблезубые тигры, волки, может быть, даже пещерные медведи. Я мог обороняться очень недолго: когда патроны будут использованы для добывания огня, я останусь безоружным и беззащитным, а ружье будет не лучше дубины. Осмотревшись вокруг, я пошел к реке. Она была шире и текла значительно быстрее, чем обычно. Видимо, из-за талой воды ледников. Облачная желтизна исходила от желтых пушистых шариков, похожих на гусениц, покрытых золотистой пыльцой. Поток был чист - так чист, что можно было видеть, как галька ворочается на дне да тени рыб мелькают у берега. Пища есть, сказал я себе. Ни крючка, ни лески, но я мог сплести сеть из ивовой коры. Это будет грубое изделие и непривычное дело, но это можно сделать. Сырая рыба будет не очень хороша в качестве постоянной диеты, подумал я, но вскоре бросил размышлять об этом. Если я должен остаться здесь, говорил я себе, если не было способа вернуться назад, то так или иначе мне нужно позаботиться об огне - для тепла и приготовления еды. Стоя у реки, я пытался разобраться в фактах. Если быть реалистом, я должен примериться с мыслью, что шансы на возвращение малы. А раз так, мне много чего предстоит сделать. Первое, самое первое, сказал я себе. Кров сейчас важнее пищи. Я могу и поголодать немного. Но прежде чем опустится ночь, я должен найти место, которое укрыло бы меня от ветра. Это прежде всего, понимал я, не нужно паниковать. Я не могу себе этого позволить. Кров, пища и огонь - вот в чем я нуждался. Прежде всего кров. Затем пища. Огонь немного подождет. Кроме рыбы, должна найтись и другая еда. Может быть, клубни и коренья, даже листья и кора. Правда, я не знаю, какие из них безвредны. Можно понаблюдать, что едят медведи и другие животные, получая какой-то шанс: возможно то, что они едят, безопасно. Что-то вроде игры. Еще мне нужно оружие, дубинка. Можно использовать ружье. Но это вещь тяжелая и неудобная для руки. Лучше была бы палка. Несомненно, где-нибудь можно найти хорошую палку, удобную для руки, выдержанное дерево, которое не разломится при первом же ударе. Еще лучше были бы лук и стрелы. В свое время, возможно, я выйду и с таким оружием. Надо найти острый камень или такой, который можно разбить, чтобы образовалась острая кромка. С ним можно срезать и очистить побег для лука. В молодости, как я помнил, мы помногу болтались с луком и стрелами. Нужна тетива, и тонкий упругий корень мог бы послужить тетивой. Какой же это корень индейцы использовали для шитья своих каноэ? С тех пор, как я читал "Песнь о Гайавате", прошли годы, а ведь там об этом говорилось. Размышляя обо всем этом, я возвращался от реки к рощице берез. По пути я забрался на маленький бугор. Стоило начать прямо сейчас и приглядеть какое-нибудь место для ночлега. Пещера была бы идеальной находкой. Но, в крайнем случае, я могу заползти в кустарник. Ветки его клонятся к земле. От холода они не защитят, но по крайней мере могут защитить от ветра. Я перевалил через бугор, начал спускаться вниз, разыскивая убежище. Поэтому я не сразу заметил ЭТО - дыру в земле. Стоя на ее краю, я глядел вниз, но прошло еще несколько секунд, прежде чем я осознал, что нашел. И внезапно я понял. Это была та яма, где я проводил свои раскопки. И она уже была старая. Ее стенки заросли травой, а на дальней стенке выросла маленькая березка. Дерево росло под сумасшедшим углом. Я сидел на корточках и смотрел на яму, и странная волна ужаса захлестывала меня. Ужасный смысл времени. По какой-то причине, которой я не мог понять, древность ямы вызвала во мне глубокую подавленность. Холодный нос коснулся моей обнаженной спины, и я инстинктивно подскочил, взвыв от страха. Я упал на склон, докатился до дна ямы, и ружье выпало у меня из рук. Лежа на спине, я уставился на склон, на то, что коснулось меня своим носом. Это был ни волк, ни саблезубый тигр. Это был Боусер, смотревший на меня сверху с глупой ухмылкой и неистово размахивающий хвостом. Я на четвереньках выбрался из ямы, обнял собаку, в то время, как Боусер вылизывал мое лицо. Шатаясь, я встал на ноги и ухватил его за хвост. - А ну-ка, домой, Боусер! - громко закричал я, и хромающий Боусер на негнущейся ноге направился прямо к дому. 9  Я сидел за кухонным столом, завернувшись в одеяло, и пытался унять дрожь. Райла готовила оладьи. - Надеюсь, - сказала она, - ты не простудился. Я дрожал. Я не мог с этим справиться. - Там было холодно, - ответил я ей. - Это была твоя мысль - выйти в одних пижамных штанах. - Там, к северу, были льды. Лед можно было чувствовать. Держу пари, что был не более чем в двадцати милях от ледникового фронта. В этом районе ледник не проходил. Лед двигался к югу по обе стороны от нас, но никогда не закрывал эту землю. Никто не знает почему. Но в двадцати-тридцати милях к северу лед мог быть. - У тебя было ружье, - вспомнила она. - Что с ним? - Когда Боусер подошел ко мне сзади, он напугал меня чуть ли не до потери рассудка. Я вскочил и уронил ружье, а когда увидел Боусера, то уже не стал останавливаться, чтобы подобрать его. Понимаешь, я думал только об одном - что он может привести меня домой. Она поставила на стол деревянное блюдо, на котором горой лежали оладьи, и села напротив. - Вот странно, - сказала она, - мы разговариваем о твоем путешествии во времени, словно это повседневное событие. - Для меня - нет, - ответил я, - а вот для Боусера так и есть. Он уже делал не раз нечто подобное и бывал во многих временах. Его не могли ранить дротиком каменного века в то время, когда жили динозавры, одного из которых он притащил домой. - А что касается наконечника Фолсона, - заметила она, - то в тот раз он не мог путешествовать в прошлое больше чем на двадцать тысяч лет. Ты уверен, что не нашел признаков людей? - Какие признаки? Следы? Разбросанные сломанные стрелы? - Я подумала о дыме. - Никакого дыма не было. Единственное, за что можно зацепиться, - это мастодонт, который, черт побери, чуть не растоптал меня. - А ты уверен, что был в прошлом? Ты не насмехаешься надо мной? Может быть, тебе все это привиделось? - Несомненно. Я зашел в лес, спрятал ружье, свистнул Боусера и схватил его за хвост... - Прости меня, Эйса... Я знаю. Конечно, ты этого не придумал. Как ты думаешь, это создание с кошачьим лицом имеет к этому отношение? Да, давай есть оладьи, а то они остынут. Выпей горячего кофе, согрейся. Я вилкой подцепил оладью, положил ее на свою тарелку, помаслил и полил сиропом. - Знаешь, - сказала Райла, - мы могли бы кое-что иметь. - Верно. У нас есть место, где небезопасно пойти прогнать лиса. - Я серьезно, - продолжала она. - Мы можем иметь кое-что грандиозное. Если ты открыл путешествие во времени, подумай, что можно с ним сделать. - Ну уж нет, - сказал я. - Не круглый же я дурак. Если я его увижу снова, то развернусь и быстренько уберусь подальше. Если хочешь, можешь сама попадать в эту ловушку. Нельзя же рассчитывать, что Боусер будет каждый раз отыскивать меня. - Предположи, что это можно контролировать. - А как? - Если бы ты имел дело с Кошариком... - О, черт, я с ним не могу даже разговаривать. - Не ты. Может быть, Хайрам. Он ведь говорит с Боусером, не так ли? - Это он так считает. Будто бы разговаривает с Боусером. Будто бы разговаривает с малиновками. - А откуда ты знаешь, что это не так? - Но, Райла, в этом должен быть смысл, черт побери. - Я и стараюсь держаться в пределах смысла. Откуда ты уверен, что он не разговаривает с Боусером? Как ученый... - Будто он ученый. - Отлично, пусть будет, будто он ученый. Ты очень хорошо знаешь, что не можешь определить истинность утверждения - безразлично, негативного или позитивного - пока не получишь доказательств. И вспомни, как Эзра говорил, что Кошарик бродит поблизости и приглашает Бродягу побегать с ним. - Старый Эзра сумасшедший. Очень спокойный, но все же сумасшедший. - А Хайрам? - Хайрам не сумасшедший. Он простак. - Может быть, то, что могут делать очень спокойные сумасшедшие или простаки и собаки - не можем делать мы? Может, у них есть возможности, которых мы не имеем? - Райла, мы можем нацелить Хайрама на Кошарика. Дверь скрипнула, и я обернулся. В дом входил Хайрам. - Я услышал, - сказал он, - что вы говорили про меня и про Кошарика. - Нам было интересно, - ответила Райла, - можешь ли ты с ним разговаривать. Ну, как ты говоришь с Боусером. - Вы имеете в виду то создание, которое околачивается возле фруктового сада? - Так ты его уже видел? - Много раз. Он похож на кота, но это не кот. У него только голова. Тело совсем не видно. - А ты с ним разговаривал? - Время от времени. Но это неинтересно. Он говорит о вещах, которых я не понимаю. - Ты имеешь в виду, что он использует незнакомые слова? - Ну да, и слова тоже. Но, главным образом, идеи. Понятия, о которых я никогда не слышал. И вот что удивительно: он шевелит губами и не издает ни звука, а я слышу слова. Похоже, как с Боусером. Его я тоже слышу без звуков. Я сказал: - Хайрам, садись, позавтракай с нами. Он в замешательстве шаркнул. - Не знаю, нужно ли. Я уже поел. - У меня осталось тесто, - сказала Райла. - Я сейчас приготовлю горяченьких. - Ты никогда не пропускал возможности посидеть со мной за столом, - подзадорил я. - Не сосчитать, сколько раз мы завтракали вместе. Не изменяй этому обыкновению из-за Райлы. Ей останется. - Ага, тогда все в порядке, - обрадовался Хайрам. - Я неравнодушен, мисс Райла, к оладьям с сиропом. Райла пошла к плите и залила тесто на сковородку. - По правде говоря, мистер Стил, я не чувствую дружеского расположения к этому созданию с кошачьей мордой. По временам я даже немного боюсь его. Он так странно выглядит, без тела. Кажется, что его голова нарисована на воздушном шарике. Он никогда не отводит глаз и никогда не мигает. - Понимаешь, нам с мисс Райлой нужно с ним поговорить, но мы не можем. Ты - единственный, кто может это сделать. - Вы имеете в виду, что никто с ним не умеет говорить? - И с Боусером тоже. - Но если ты согласишься поговорить с Кошариком, - сказала Райла, - то это нужно держать в тайне. Никто не должен даже и знать, о чем вы говорили. - Но Боусер, - запротестовал Хайрам, - от него я не могу хранить секретов. Он мой лучший друг. Я должен рассказать ему. - Ну, ладно, - сказала Райла. - Боусеру можно. От этого вреда не будет. - Могу обещать вам, что он никому не скажет. Райла посмотрела на меня: - Ты не возражаешь, если он расскажет Боусеру? - Не возражаю. Боусер никому не расскажет. - О, нет, - пообещал Хайрам, - я предупрежу его, чтобы он этого не делал. - И, сказав это, он занялся оладьями, набив полный рот и выпачкав щеки сиропом. Девятью оладьями позже он вернулся к разговору. - Вы говорите, что я должен о чем-то поговорить с этим Кошариком? - Именно так, - сказала Райла, - но мне трудно объяснить тебе, о чем пойдет речь. - Вы хотите, чтобы я передал ему что-то, что вы задумали, а затем передал вам его ответ. И знать будем только мы четверо. - Четверо? - Боусер, - вмешался я. - Ты забываешь, что четвертый - Боусер. - О, да, - вздохнула Райла, - мы не должны забывать старину Боусера. - Это должно быть нашей тайной? - Правильно. - Мне нравятся тайны, - сказал Хайрам восторженно. - Они заставляют меня чувствовать себя важной шишкой. - Хайрам, - начала Райла, - что ты знаешь о времени? - Время - это то, что вы видите, глядя на часы. Тогда вы можете сказать, полдень, или три часа, или шесть. - Это верно, - сказала Райла. - Но время - нечто большее. Знаешь ли, мы живем в настоящем, а когда время проходит, оно становится прошлым. - Как вчера, - подсказал Хайрам. - Вчера - это прошлое. - Да, так. И сто лет назад - прошлое, и миллион лет. - Не вижу разницы, - сказал Хайрам. - Все это - прошлое. - А ты никогда не думал, как было бы интересно, если бы мы могли путешествовать в прошлое? Вернуться назад, в то время, когда белый человек еще не появился, когда здесь были только индейцы. Или в те времена, когда человека еще вообще не было. - Я никогда не думал об этом, потому что сомневаюсь, что это возможно. - Мы думаем, что Кошарик, быть может, знает, как это сделать. Нам бы хотелось поговорить с ним, чтобы выяснить это. Или попросить его помочь нам. Хайрам посидел немного молча, видимо, уясняя все это. - Вы хотите путешествовать в прошлое? А зачем вам это нужно? - Знаешь ли ты об истории? - Конечно. Меня пытались учить ей, когда ходил в школу, но больших успехов у меня не было. Я никак не мог запомнить все даты. Какие-то войны, сражения, кто был президентом и масса тому подобных пустяков. - Есть люди, - сказала Райла, - которые всю жизнь занимаются изучением истории. Их зовут историками. Но они во многом не уверены, потому что люди, которые писали о событиях, написали неточно. Если бы они могли отправиться назад, в прошлое, и увидеть, что случилось на самом деле, поговорить с людьми, которые жили тогда, они бы поняли все куда лучше. И могли бы правильнее писать историю. - Вы хотите сказать, что мы можем отправиться назад и увидеть что-то, случившееся очень-очень давно? Действительно пойти и увидеть это? - Я об этом и говорю. Хотелось бы тебе этого, Хайрам? - Мне это не очень понятно. Боюсь, что так можно получить всякие неприятности. Я перебил: - На самом деле ты можешь и не переходить, если не хочешь. От тебя требуется только, чтобы ты выяснил, знает ли Кошарик, как это делают, и захочет ли он нам показать, как. Хайрам пожал плечами. - Мне придется побродить по округе ночью. Может быть, не здесь, не во фруктовом саду. Он показывается иногда и днем, но в основном ночью. - Тогда днем тебе надо поспать. - А можно мне взять с собой Боусера? Ночь - одинокое время, но с ним я не чувствовал бы себя таким одиноким. - Это - пожалуйста, - сказал я, - только возьми его на поводок и не отпускай. И еще вот что: когда увидишь Кошарика, стой на месте и разговаривай с ним, но ни в коем случае не подходи к нему. - Мистер Стил, а почему? - Не могу тебе объяснить. Ты должен мне просто поверить. Мы ведь давно знаем друг друга. Ты знаешь, что я не посоветую тебе плохого. - Что бы вы ни сказали, - ответил Хайрам, - вам не нужно давать мне объяснения. Раз вы так считаете, значит, так и надо. Мы с Боусером не станем к нему подходить. - Ты сделаешь это? - спросила Райла. - Ты с ним поговоришь? - Я сделаю все, что смогу, - ответил Хайрам. 10  Уиллоу-Бенд - маленький городок, его деловая часть занимает всего квартал. На одном его конце находится маленький универмаг, напротив - аптечный киоск. Далее по улице расположены: магазинчик скобяных товаров, парикмахерская, обувной магазин, пекарня, магазин верхней одежды, объединенное бюро недвижимости и путешествий, магазин электротоваров, ремонтная мастерская, почта, кинотеатр, банк и пивной ларек. Мне удалось припарковать машину перед аптечным киоском, затем я обошел ее, чтобы открыть дверь Райле. Бен Пейдж уже спешил через улицу к нам. - Эйса, - сказал он, - я так давно тебя не видел. Ты не часто наезжаешь сюда. - Он протянул руку для рукопожатия. - Приезжаю, когда нужно, - ответил я. И, повернувшись к Райле, сказал: - Мисс Эллиот, познакомьтесь с Беном Пейджем. Он - наш мэр и банкир. Бен подал руку Райле. - Добро пожаловать в наш город. Вы погостите у нас? - Райла - мой друг, - пояснил я. - Несколько лет назад мы вели раскопки на Среднем Востоке. - Еще не знаю, надолго ли я останусь, - ответила Райла. - Вы из Нью-Йорка? Кто-то мне сказал, что вы оттуда. - Откуда, черт побери, кто-то мог узнать это? - спросил я. - Ты же первый, с кем мы встретились? - Кажется, это Хайрам, - ответил Бен. - Он говорил, что водительская карточка была нью -йоркской. Он еще сказал, что кто-то поранил Боусера стрелой. Это правда? - Да, все так и есть, - ввернула Райла. - Говорю вам, что надо нам что-то делать с этими детьми, - сказал Бен. - Они распускаются. Они никого не уважают. Они дичают. - Может, это был не ребенок? - А кто же еще? Именно они это и делают. Это - орда монстров, говорю я вам! Некоторые из них прокалывают по ночам мне шины. Выхожу из кинотеатра, а у меня вместо колес четыре плоскости. - Но почему они это делают? - спросила Райла. - Не знаю. Мне кажется, они просто ненавидят всех и каждого. Когда мы были детьми, Эйса, мы никогда не занимались такой ерундой. Мы обычно ходили рыбачить, помнишь, и ставили ловушки. И было время, когда мы все копались в том колодце. - Я до сих пор в нем копаюсь, - сказал я. - Знаю. Нашел что-нибудь? - Немного. - Я должен вернуться, - сказал Бен. - Ко мне приходят люди. Было так приятно познакомиться с вами, мисс Эллиот. Надеюсь, визит вам приятен. Мы смотрели, как он переходит дорогу обратно. - Приятель? - спросила Райла. - Один из твоей ватаги? - Да, один из них. Мы перешли улицу и вошли в магазин. Я взял тележку и начал поворачивать с ней в проход. - Нужна картошка, немного масла, суп и, как мне кажется, куча других вещей, - сказал я. - А где твой список? - Я - неорганизованный домохозяин, - ответил я, - и пытаюсь все держать в уме, забывая то одно, то другое. - Ты наверное многих знаешь в городе? - Некоторых. Тех, кого я знал, живя здесь еще мальчишкой, людей, которые остались здесь и никуда не уезжали. Вернувшись, я завел очень немного новых знакомств. Мы медленно загружали тележку. Я, конечно, кое-что забыл, и Райла, пробежавшись по нашему мысленному списку, напомнила мне о забытом. Наконец я выкатил тележку к кассе на противоположном конце зала. Перед нами был Херб Ливингстон с корзиной. - Эйса, - сказал он, как всегда, говоря так, будто у него перехватило дух от восторга при виде нас, - я уж собирался звонить тебе. У тебя, как говорят, появилась компания? - Райла, - сказал я, - познакомься с Хербом Ливингстоном. Это еще один из нашей старой ватаги. Теперь он выпускает еженедельную газету. Херб лучился. - Я рад, что вы навестили нас, - обратился он к Райле. - Вы, я слышал, из Нью-Йорка? У нас бывает не так много гостей оттуда. Он вытащил записную книжку из кармана жилета и короткий карандашик из кармана рубашки. - Могу ли я спросить, как вас зовут? - Эллиот, - ответила Райла. - Два "л" и одно "т". - И вы приехали к Эйсе? Это - цель вашего приезда? - Мы очень давние друзья, - ответила Райла коротко. - Мы вместе работали в Турции, на археологических раскопках в конце пятидесятых. Херб делал пометки в своей записной книжке. - А чем вы занимаетесь сейчас? - Бизнес. Экспорт - импорт. - Как я понимаю, - продолжал Херб, бешено царапая, - вы остановились у Эйсы, на ферме? - Правильно, - ответила Райла. - Я приехала к нему. И остановилась у него. Когда мы вернулись обратно в машину, Райла сказала: - Не уверена, что твои друзья мне нравятся. - Не обращай внимания на Херба, - отозвался я. - Он бестактен, как любой газетчик. - Не могу понять, почему он интересовался мной. Мое пребывание здесь - никакая не сенсация. - Для "Рекорда" нашего города это - новость. Здесь же никогда ничего не случается. Херб вынужден заполнять свою газету приездами и отъездами. Миссис Рейдж дает карточный вечер с тремя столами - и это уже событие. Херб распишет это в подробностях. Расскажет, кто присутствовал и кто выиграл. - Эйса, ты не придаешь этому значения? А вдруг я уеду? - Нет, черт побери! Почему я должен придавать значение этому? Бросим вызов обычаям. Что бы мы здесь ни сделали, все будет вызовом. Если ты уедешь, это будет дезертирством по отношению к бизнесу путешествий во времени, к Хайраму, собирающемуся договориться с Кошариком... И ко мне. Ты мне нужна. Она устроилась на сиденье и, как только я повернул назад, заговорила: - Я надеялась, что ты это скажешь. Не знаю, как насчет бизнеса путешествий во времени, но мне хочется остаться. И я то верю, что путешествия во времени возможны, то говорю себе: стой, Райла, прекрати, не дури. Но расскажи мне о Хайраме. Просто Хайрам? И больше ничего? У него должна быть фамилия. - Его зовут Хайрам Биглоу, но большинство людей уже забыли это. Он просто Хайрам, вот и все. Он родился в Уиллоу-Бенде, у него был старший брат, который сбежал из дому и, насколько я знаю, с тех пор о нем ничего не слышали. Хайрам происходит из старой семьи первопоселенцев. Отца его звали Горацием, он был единственным потомком одного из основателей Уиллоу-Бенда. Семья жила в старом родовом доме, в одном из тех старых викторианских домов, что разбросаны по улице, с железным забором, огораживающим лужайку и сад. Я помню, что ребенком вечно висел на заборе и думал, как должно быть приятно жить в таком доме. В то время наша семья была сравнительно бедна и дом наш был совершенно обычным, а дом Биглоу казался мне особняком. - Но ты говорил, что Хайрам живет в хижине ниже по реке. - Да, до этого мы еще дойдем. Отец Хайрама был городским банкиром, а его партнером был отец Бена Пейджа. - Бен мне понравился ничуть не больше Херба. - Тебе - как и почти всем. Люди такого сорта не вызывают ни доверия, ни восхищения, хотя в последние годы он мог и измениться. Теперь есть люди, преданные ему. Да, так вот, когда Хайраму было лет десять или около того, с его отцом на утиной охоте случилось несчастье. К этому времени его брат, который был на семь или восемь лет старше Хайрама, уже пропал без вести, так что в семье остались лишь Хайрам и его мать. Старая леди жила с тех пор уединенной жизнью. Она никогда не покидала дома и не приглашала никого к себе. Хайрам, который всегда был странным ребенком, ушел из школы и не виделся с другими детьми, но никого это особенно не беспокоило. Спустя несколько лет, я полагаю, его мать уже знала, что он не вполне нормален, и скрывалась вместе с ним. Гордость - везде губительна, а в маленьком городе она смертельна. Они вдвоем, таким образом, отстранились от жизни, и хотя люди знали, конечно, что они живут там, но, все же, основательно их забыли. Мне думается, что миссис Биглоу на это и надеялась. О периоде, когда я отсутствовал, я рассказываю тебе с чужих слов, мне это пересказали по возвращении. В конце концов, когда состояние было приведено в порядок, оказалось, что отец Хайрама не уделял должного внимания интересам банка. Нельзя этого доказать, но люди, с которыми я позже разговаривал, делали вывод, что отец Бена обхитрил отца Хайрама и выпихнул его из банка. Очевидно, в семье оставалось сколько-то денег, но не много, и старая леди и Хайрам обходились ими до ее смерти. К этому времени Хайраму было около двадцати пяти лет. Когда пришло время приводить в порядок состояние его матери, оказалось, что дом Биглоу заложен. Банк, мотивируя это просрочкой, отказал в выкупе закладной. К этому времени Бен взял банк в свои руки, его отец ушел в отставку. Бен пожертвовал немного денег, уговорил в городе других людей, также внесших пожертвования, и они построили хижину ниже по реке, подарили ее Хайраму, и с тех пор он там и живет. - То есть, город усыновил Хайрама, - сказала Райла, - принял на себя заботу о нем. И теперь он может получить помощь от любого человека. Или от какого-то государственного учреждения. - Я так и думал, что ты скажешь это. Да, город присматривает за ним, но не чересчур добро. Кое-кто его угощает, но он стал чем-то вроде городского козла отпущения, и многие смеются над ним или делают его смешным. Они думают, что Хайрам этого не понимает. Он знает своих друзей и тех, кто над ним потешается. Он, быть может, очень странен, но не так глуп, как думает большинство. - Надеюсь, он поспал, - сказала Райла. - Нынче - первая ночь, когда он будет дежурить. - Возможно, ему придется провести несколько ночей. Кошарик не очень-то регулярно появляется. - Я вот еду и вслушиваюсь, как мы рассуждаем об этом. Мы уже говорили на эту тему, но тогда я спрашивала себя - неужели все это на самом деле? Это не нормально, Эйса. Все это дело. Люди в большинстве своем не могут и подумать о том, о чем думаем мы, разговаривать о том, о чем мы разговариваем. - Понимаю, что ты имеешь в виду, - заметил я, - но у меня больше доказательств, чем у тебя. Я был в плейстоцене, и меня чуть не растоптал мастодонт. А Боусер приносил домой те кости. - И все же мы позволяем себе заглядывать слишком далеко. У нас есть кости динозавра, и наконечник Фолсона, и мастодонт, но мы прежде не заходили дальше этого. Мы остерегались говорить вслух, что Кошарик - чуждое создание, что он может создавать временные туннели, и что он каким-то образом избежал гибели, когда чужой космический корабль тысячи лет тому назад потерпел здесь крушение. - Может быть, дойдет и до того, - сказал я. - Нужно ждать, и поглядим, чего добьется Хайрам. 11 Тремя ночами позже громкий стук в дверь спальни заставил меня вскочить с постели, одуревшего со сна, удивляющегося, что чертовщина продолжается. Рядом со мной протестующе зашевелилась Райла. - Что такое? - крикнул я. - Кто там? Если бы я дал себе время подумать, то понял бы, кто там. - Это я, Хайрам. - Это Хайрам, - сказал я Райле. Стук в дверь продолжался. - Прекрати стучать! - закричал я. - Я уже проснулся. Сейчас выйду на кухню. Вслепую пошарив вокруг, я нашел шлепанцы, попытался найти верхнюю одежду, но не смог определить, где она, и вывалился на кухню в пижамных штанах и шлепанцах. - Что случилось, Хайрам? Надеюсь, что-то важное? - Это Кошарик, мистер Стил. Я разговаривал с ним. Он хочет поговорить с вами. - Но я же не умею с ним разговаривать. Ты - единственный, кто может. - Он говорит, но я не понимаю смысла. Он рад, что вы хотите поговорить с ним, но говорит, что не сможет разговаривать через меня. - Значит, он сейчас здесь? - Да, мистер Стил. Он сказал, что подождет, пока я приведу вас. Он говорит, что надеется, что вы сможете придать смысл моему сообщению. - Как ты думаешь, он подождет, пока я оденусь? - Думаю, да, мистер Стил. Он сказал, что будет ждать. - Оставайся тут, - сказал я, - не покидай дома, пока мы не будем готовы. Вернувшись в спальню, я ощупью нашел одежду. Райла сидела на краю кровати. - Это Кошарик, - сказал я. - Он хочет поговорить с нами. - Через минуту я буду готова. Когда мы вышли из спальни, Хайрам сидел за кухонным столом. - Где Боусер? - спросила Райла. - Снаружи, с Кошариком. Мне думается, что они - добрые друзья, - ответил Хайрам. - Может быть, они и прежде были добрыми друзьями, только мы не знали об этом. Я попросил: - Расскажи, как это случилось. Трудно было с ним разговаривать? - Так же, как и с Боусером. Легче, чем с малиновкой. С ней временами трудно разговаривать, порой она не хочет говорить. Кошарик хочет. - Ну и прекрасно, - сказала Райла. - Пошли к нему. - Но как мы будем с ним говорить? - спросил я. - Это легко, - ответил Хайрам. - Вы скажете мне все в точности, что вам надо сказать, и я перескажу ему. Потом я расскажу вам, что говорит он. Может быть, мне не все будет понятно. - Может быть, нам удастся понять больше, - сказала Райла. - Он вон на той яблоне, прямо за углом. Боусер наблюдает за ним. Я открыл заднюю дверь и подождал, пока выйдут остальные. Сразу же за углом, так что заметить его не составляло никакого труда, расположился Кошарик, уставясь на нас из глубины кроны яблони. В свете луны лицо его было ясно видно, даже усы были различимы. Боусер сидел рядом, оберегая свою раненую ляжку, уставясь на это кошачье лицо. - Скажи ему, что мы здесь, - сказал я Хайраму, - и что мы готовы начать. - Он отвечает, что и он тоже. - Постой, постой. Разве тебе не нужно время, чтобы передать ему то, что я говорю? - Не нужно, - отвечал Хайрам. - Он знает, что вы говорите, но не может разговаривать с вами, потому что вы не слышите его. - Отлично, - сказал я, - так гораздо проще. - И обратился к Кошарику: - Хайрам говорит, что вы желаете поговорить с нами о путешествиях во времени. - Ему сложно говорить об этом, - сказал Хайрам. - Он говорит массу такого, чего я не понял. - Вот что, - обратился я к Кошарику, - давай это упростим. Одна мысль, шаг за шагом. Так просто, как ты можешь. - Он говорит "хорошо", - перевел Хайрам. - Говорит, что был лишен возможности работать с путешествиями во времени. Говорит, что он инженер по времени, я правильно понял? - Вероятно, да. - Он говорит, что ему надоело делать дороги во времени для одного Боусера. - Он сделал дорогу для меня. - Это верно, говорит он, но вы ее не увидели. Вы об нее споткнулись. - Может ли он сделать дорогу в любое место и время этой планеты? - Он говорит, что может. - В Древнюю Грецию? В Трою? - Если вы ему покажете, где находятся эти места, он сможет. Он говорит, что это легко. В этом мире - везде. - Но как мы ему можем показать? - Он говорит, надо отметить на карте. Он говорит о линиях на карте. Мистер Стил, что это за линии? - Параллели и меридианы, возможно. - Знает ли он, как мы измеряем время? Что такое год? Может ли он понять - миллион лет, сто лет? - Говорит, что может. - Я хочу спросить у него одну вещь, - вступила Райла. - Он что - чужой? Из какого-то иного мира? - Да, не очень далекого. - Как давно он здесь? - Почти пятьдесят тысяч лет. - И он прожил так долго? - Он говорит, что не умрет. - Он может строить дороги во времени. А может ли он сам по ним перемещаться? - Он говорит "да". - Но, видимо, он не путешествовал. Он попал сюда пятьдесят тысяч лет назад, но, видимо, он живет в обычном жизненном темпе, в обычном времени. Его же могло здесь не быть. - "Освобождение", говорит он. - Что он понимает под освобождением? - Если он не останется в определенном месте и времени, то те, кто станет его разыскивать, не будут знать, где он находится. - Он все еще надеется освободиться? - Теперь его надежда мала, он должен сделать то, что может. Он обрел с нами новую жизнь. И потому счастлив. - Но он должен знать, где его родной мир. Если он способен строить дороги во времени и пространстве, он, должно быть, может вернуться домой. - Он говорит, нет. Он не знает, где его дом - как его найти отсюда. Он не знает, как туда добраться. Если бы кто-нибудь ему сказал, он бы смог. Но на пути сюда он не знал дороги. Знал другой, но тот погиб при падении корабля. - Но ведь они бессмертны. - Он говорит, что и бессмертный может погибнуть в катастрофе, это - единственный способ. Он говорит, что ему повезло. Он выбрался наружу до того, как корабль врезался в землю. - А как он выбрался? - "Спасательный бот", - сказал он. - Спасательный бот? - переспросил я. - Сфера? Круглый полый шар, который разнимается так, что он может выйти? - Он говорит, что это верно. Он спрашивает, откуда вы знаете. - Я нашел его спасательный бот. Он в этом амбаре. - Но он построит для нас дороги во времени? - спросила Райла. - Повсюду на Земле? В любое время Земли? И сохранит их открытыми столько, сколько нужно? - Кошарик говорит "правильно". Он может их построить туда, куда вы наметите, и будет держать их открытыми. Когда они вам будут больше не нужны, он снова их закроет. - А сколько? Больше одной? - Столько, сколько потребуется. - Когда он может начать? - Прямо сейчас. Скажите, когда и куда вы хотите отправиться. - Передай ему, - сказала Райла, - что мы еще не готовы. Нам нужно время, чтобы приготовиться, и мы должны будем поговорить с ним еще раз. А может быть, и не раз. - Мисс, он говорит, что в любое время, когда захотите. Он будет неподалеку и будет ждать разговора с вами. 12 Мы сидели и завтракали с Хайрамом, приканчивая вторую порцию ветчины с яйцами. Боусер дремал на своей подстилке в углу. - Теперь возникает вопрос, - сказала Райла, - можем ли мы верить Кошарику? - Вы можете верить ему, мадам, - ответил Хайрам. - Мы с ним долго разговаривали, прежде чем я пошел за вами. Он - приятное существо. По