о правления страной.
     Король  Бонкорро  посмотрел   на  канцлера   довольно  и   одновременно
удивленно.
     -- Ты восхищаешь меня своей  проницательностью  -- неужели  все, что  я
делаю, настолько очевидно?
     -- Очевидно только для меня, поскольку  я привык к интригам, -- заверил
короля Ребозо.  -- Но зачем пытаться развивать у  придворных  художественный
вкус, ваше величество? Почему бы просто не поощрять в них страсть к плотским
утехам, как делал ваш дед?
     -- Потому, что  эта страсть умирает, Ребозо, --  ответил король.  --  И
подтверждение тому то, что деду моему с годами становилось жить все скучнее,
как он  ни  старался  пробуждать  в  себе  интерес  к  плотским  утехам. Его
придворные  тоже  обнаружили:  их  страсть  к  подобным радостям  гаснет,  и
пробуждать ее все труднее, когда речь идет о плоти, и только о плоти.
     Эти слова  вызвали у Ребозо тревогу, опять нововведения!  Все время эти
нововведения! И он решил попробовать переубедить короля.
     -- Труднее пробуждать страсть,, стало  быть, нужно тратить больше денег
на покупку живых тел для разврата и пыток.
     -- "Живых тел" --  это верно сказано. Тел, но не "людей", -- насмешливо
проговорил Бонкорро. -- Что ж, определенная доля смысла в твоих словах есть,
Ребозо. Мои придворные  мне  обходятся  дешевле,  чем деду его  развращенная
камарилья. Мои лорды и леди сами себя развлекают. Между тем  все эти  ночные
бдения обходятся нам недешево?
     -- Да что  они стоят?  Гобелены,  которые вы  купили  однажды и на  всю
жизнь? Вашему деду приходилось приобретать новые игрушки каждую неделю, а то
и каждый  вечер! Акробаты, мимы,  музыканты, что услаждают ваш  слух чудными
мелодиями  и ритмами? Они слуги, сервы, и  они только  рады тому,  что имеют
возможность выполнять  такую легкую  и  приятную  работу.  Разве они бы  так
питались и одевались, если бы  остались жить у себя  в деревнях?  Что  стоят
ваши бдения? Угощений? Бочонков с вином? Все это поставляется на  ваш стол с
ваших угодий и виноградников. Заплатить труппе бродячих  актеров? Да они  за
несколько дукатов  рады  неделю работать. Все это  гроши по сравнению с тем,
что тратил ваш дед  на изощренные представления и оплату услуг тех, кто  был
искушен в извращенных утехах. Король улыбнулся:
     --  Да ладно тебе, Ребозо. Согласись, все  равно  денег и  нынче уходит
немало.
     -- Да, но и  прибыль нешуточная, хотя она никогда не  будет записана  в
гроссбухах, которые вы, ваше величество, так придирчиво просматриваете.
     Король   Бонкорро   громко  расхохотался,  сидевшие   к  нему   поближе
аристократы  с  готовностью  повернули  головы  к  королю, ожидая,  что  тот
поделится с ними шуткой, но король только любезно улыбнулся и кубком помахал
придворным, те приветственно  подняли бокалы  и  вернулись к бражничеству  и
флирту.
     -- Это одна из причин, почему я держу тебя при себе, мой милый канцлер,
-- признался  Бонкорро. -- Мне  так нужен кто-нибудь, кто по достоинству  бы
оценил мои замыслы.
     --  Хотите  сказать  -- вашу гениальность.  -- Ребозо  раздвинул губы в
горделивой усмешке. -- Я горжусь тем, что в свое время рискнул спасти вашему
величеству жизнь и теперь так щедро вознагражден за этот риск. Но скажите...
-- тень тревоги пробежала по лицу канцлера, --  почему  вы не  участвуете  в
играх ваших  придворных? Почему вы держитесь  в  стороне, не приближаетесь к
ним? Ваше величество, вам тоже нужны маленькие радости!
     -- Нужны, и кому как не тебе знать, что в моей опочивальне меня ожидает
десяток  хорошеньких  горничных, которым  нечего больше делать,  как  только
дожидаться моего появления, -- ответил Бонкорро. -- Что же до поведения моих
аристократов, я не считаю мудрым навязывать им свою мораль или аморальность.
Ничего не имею против флирта, хотя и не разделяю их любви к адюльтеру.
     -- Не разделяете? -- крякнул старик канцлер. -- А я  так думаю, и вы не
прочь поразвлечься  в этом  смысле, как  всякий мужчина, ваше величество! Уж
я-то заметил, как вы поглядываете на дочку лорда Амерге!
     -- Поглядываю,  это верно, вместе со  всеми остальными придворными.  --
Бонкорро отыскал глазами даму, о которой шла речь, и на него нахлынула волна
желания: король взглядом  погладил безупречной красоты  щеку, прикоснулся  к
пухлым  рубиновым губам,  высокой  груди, скорее открытой,  нежели  закрытой
платьем. Несколько минут он ласкал  красавицу  глазами, наслаждаясь приливом
чувств,  который она всколыхнула в нем, и заставил себя отвернуться.  -- Она
ведь не так давно стала графиней Корво? Ах, Ребозо! Ты же понимаешь, что мне
нельзя предаться любви с такой, как она, как бы мне этого ни хотелось!
     И  как  раз  в  это время  сэр  Пестиллини, сидевший рядом с  графиней,
потянулся за каким-то  угощением, которое стояло по другую сторону от  дамы.
Когда рука  его  совершала  обратный путь,  он (возможно,  случайно) выронил
лакомый  кусочек, и  тот  упал за  вырез  платья  графини. Дама  вскрикнула,
прижала  руку  к груди, а кавалер  рассмеялся, наклонился,  потянулся рукой.
Дама, хихикая, отстранилась и отняла руку от груди.
     Но  тут на плечо кавалера опустилась  другая рука и  развернула  его от
стола.  Он  удивленно поднял  глаза и увидел перед собой  графа Корво.  Граф
резко  отвел  руку  нахала  и  ударил  его по щеке, голова  сэра  Пестиллини
запрокинулась,  но он тут же вскочил и схватил со стола нож. Корво выругался
и отпрыгнул назад, обнажив меч. Дамы завизжали, мужчины закричали, все стали
разбегаться  в  разные  стороны, переворачивая по пути скамьи,  за считанные
секунды вокруг двух мужчин  образовалось чистое  пространство. Граф бросился
на сэра Пестиллини.
     Рыцарь отпрыгнул в сторону, сверкнул его кинжал, которым от  отбил удар
меча, успев при этом обнажить собственный меч. Правда, сделал он это слишком
медленно,  и  Корво  нанес  новый  удар. Пестиллини снова  уклонился,  но не
слишком  ловко  и  быстро,  и лезвие меча  Корво  рассекло дублет  рыцаря  и
обагрилось  кровью.   Пестиллини  злобно   взревел  и  бросился   на  графа,
намереваясь драться  не на шутку.  Корво торопливо  попятился назад. Лица  у
обоих не предвещали ничего хорошего.
     --  Хватит! -- крикнул Бонкорро,  но  разгоряченные схваткой дворяне не
услышали его оклика  за звоном мечей.  Король  брезгливо  скривился,  махнул
рукой стражникам, и  те, подняв алебарды, ринулись к  дерущимся, расталкивая
на  ходу  придворных,  но  уж слишком медленно  они продвигались --  в любую
секунду один  из сражавшихся  мог  пасть замертво.  Бонкорро  быстро очертил
ладонями  круг, затем как  будто что-то бросил,  бормоча  при этом  стихи на
древнем языке.
     В  зале раздался громкий  взрыв, а  между  двумя драчунами  взметнулось
облако дыма. Дамы вскричали, прижались к кавалерам, а  дерущиеся отскочили в
разные стороны, зажали рты и носы, кашляя что есть мочи.
     А тут и стражники  подоспели.  Король  взмахнул руками, и дым расселся,
как будто его и не было. Корво и сэр Пестиллини с изумлением обнаружили, что
теперь их разделяют скрещенные алебарды.
     -- Не у меня в большем зале, лорд и рыцарь! -- крикнул король Бонкорро.
-- Милорды  Л'Августин и Бениччи! Переговорите друг  с другом  от имени этих
господ,  пока  они, покинув мой зал,  остынут. Граф  Корво! Сэр  Пестиллини!
Немедленно покиньте зал! И не возвращайтесь сюда, покуда не  помиритесь и не
сможете сидеть за одним столом, не пытаясь убить друг друга.
     Граф и рыцарь убрали мечи в  ножны, поклонились королю,  развернулись и
зашагали  к  дверям.  Стражники  распахнули  перед  ними  створки  дверей  и
захлопнули, как только те вышли.
     Л'Августин  и Бениччи подошли друг к другу  и приступили к переговорам.
Остальные придворные,  жужжа  как потревоженный  улей, возвращались к столу.
Они  обменивались  замечаниями  по  поводу случившегося.  Даже юная графиня,
послужившая  причиной  драки,  уселась  за стол  и  присоединилась  к общему
разговору, сверкая глазками.
     --  Завтра на рассвете они  будут  драться на дуэли, -- безапелляционно
заявил канцлер. Он был взбудоражен не меньше остальных.
     -- Не сомневаюсь, -- согласился король. -- И  исход поединка предрешен,
если  только  у  Пестиллини  не найдется в загашнике какого-нибудь сюрприза.
Корво -- лучший фехтовальщик  из молодых аристократов и уже победил  на двух
дуэлях.
     --  Да,  двоих  уложил  насмерть, а еще  четверых  ранил.  Но  с  вашим
величеством  ему не сравниться. Уж вы-то поискуснее будете в фехтовании, чем
оба эти задиры.
     --  Может,  так  оно и есть, --  дружелюбно проговорил Бонкорро. --  Да
только проверять неохота. И потом, короли не дерутся на дуэлях.
     --  А дворяне не вызывают на поединки  королей, -- заключил  Ребозо. --
Так разве  для вас это  не веская  причина  вести себя  так,  как  вы только
пожелаете?
     --  Нет, Ребозо.  Пусть дворяне и не вызывают королей на поединки, зато
они могут восстать против короля.
     -- О нет, ни один лорд на такое не осмелится!
     -- Один не осмелится, тут ты,  пожалуй что, прав. Но они могут запросто
объединиться --  собраться по двое, по трое, десятками, если  им  покажется,
что у них ко мне имеются такие претензии, которые не выскажешь в открытую: к
примеру,  совращение  чьей-нибудь  жены  или  дочери,  или  даже сестры  или
возлюбленной. Тогда я получу в награду гражданскую войну и буду наблюдать за
тем,  как рушатся все мои грандиозные  планы, как провинции  будут раздирать
сражения.  А процветание моей  страны, которого я так  долго добивался?  Что
будет  с ним? Вот  почему,  Ребозо,  я  ни за  что в жизни  не  стану искать
расположения этой красотки графини, да и любой дамы-аристократки.
     -- Ну,  уж у рыцаря подружку увести -- это  бы вы могли себе позволить.
Какой рыцарь осмелится выступить против короля!
     --  Рыцарь,  может,  и  не  осмелится,  а  вот его  господин,  лорд  --
запросто!.. Что?
     К  креслу короля подошел  слуга  и что-то  прошептал  Бонкорро  на ухо.
Король довольно кивнул, слуга поклонился и удалился.
     -- Когда и где? -- спросил канцлер.
     --  Завтра на  рассвете,  -- ответил Бонкорро. --  В  Летнем  парке,  у
Королевского павильона.
     -- Новое развлечение для  ваших придворных, --  пробормотал Ребозо.  --
Как предусмотрительно со-стороны этих молодых людей!
     --  Верно.  И если  я узнал об  их поединке, то очень скоро слух  о нем
распространится, и об этом будут знать все-все  в этом зале. Около павильона
полным-полно  деревьев  и кустов. За  каждым  из них  -- готов  поспорить --
завтра спрячется по десятку зевак.
     -- Все ваши придворные мужчины, -- согласился канцлер.
     --  Ну, не все...  Двое  из троих  -- это вернее.  Третий или  напьется
мертвецки,  или поленится подняться в такую рань.  Дамы  тоже  придут  -- не
сомневаюсь,  и  графиня  Корво первая.  Она, конечно,  прибежит "инкогнито":
наденет  плащ  с  глухим капюшоном, напялит маску. Ты  прав, Ребозо, это  --
настоящее развлечение. А те, кто не отправится глазеть на дуэль лично, будут
с нетерпением ждать  новостей. Вот и получится,  что у моих придворных будет
очень суматошный  день.  А потом  они  еще целых  три  дня  будут  смаковать
подробности, происшествия,  и опять-таки им  будет  не до того, чтобы что-то
замышлять против меня.
     -- Мудрая политика, ваше величество, -- согласился Ребозо.
     -- Мудрая, -- задумчиво проговорил король, -- покуда я сам не  участвую
в подобных выяснениях отношений. Нет, Ребозо. Мое дело -- устраивать турниры
и наблюдать за их ходом.
     -- Понятно,  --  сказал Ребозо  и  печально  покачал головой.  --  Если
интрижка  с  высокородной  дамой  не  вызовет  возмущения у  ее отца,  то уж
наверняка  приведет к ссоре  с  ее супругом  --а  то  и  с  целой  компанией
арстократов,  которые  почему-либо  сочтут  свою  честь  задетой.  Да,  ваше
величество, вы мудры, хотя это должно дорого вам обходиться.
     Бонкорро кивнул.
     -- И сколько бы красавиц аристократок ни выставляли бы передо мной свои
прелести  напоказ, соревнуясь друг перед дружкой в размерах  декольте, я  не
должен к ним и пальцем прикасаться.
     -- Бедняга,  --  вздохнул Ребозо. --  Ну ладно, прикасаться  нельзя, но
смотреть-то можно.
     Чем  Бонкорро  и занимался. Сияющими глазами он  взирал  на  придворных
красавиц, лаская их взглядом.
     -- От этого никакого вреда, никакой обиды, если, конечно, вести себя  в
меру осторожно.
     -- Но ведь при этом возникают желания, --  прошептал Ребозо, -- которые
надо бы удовлетворить.
     -- А вот это работа для моих сладострастных служанок, Ребозо. Пусть мои
названные  братцы  меня  мало  чему  научили --  этому-то они меня  все-таки
научили.
     Ребозо знал, что на самом деле  они его  много чему научили,  но  ровно
настолько, насколько он сам хотел. На  миг в душе канцлера вспыхнула злоба к
провинциальному лорду и его мальчишкам. Это из-за них Бонкорро истратит свою
молодость на мудрое правление страной!
     Бонкорро ничего не заметил. Он продолжал объяснять:
     -- Да-да, позднее ;мои девицы ответят  на ту страсть, что будят  во мне
все эти дамы. Пока же  пусть все  эти красотки питают сладкие иллюзии. Пусть
танцуют передо мной и мечтают о  том, что способны разжечь в моей душе такую
страсть,  что  я  возьму  и  одарю  чем-нибудь  их супругов,  а какой-нибудь
незамужней,  глядишь, предложу  руку и сердце.  Эти иллюзии помогают мне еще
крепче держать их в руках.
     Кстати, это было  одной из причин, почему король Бонкорро решил никогда
не жениться, хотя об этом он не говорил даже Ребозо.
     Канцлер печально покачал головой:
     --  Попусту  потраченная  молодость,  ваше  величество!  Мужчине вашего
возраста охотиться  бы с  гончими  да в сене бы  барахтаться,  а  не  сидеть
взаперти с чернилами да пергаментом, пока кровь в жилах высохнет!
     -- О, уверяю тебя, я в отличной  форме, --  отозвался Бонкорро, пожирая
глазами молодую графиню-провинциалку и думая о своей новенькой наложнице. --
Кроме  того, мне доставляет  такое  наслаждение наблюдать  за  развлечениями
придворных...
     Король обводил взглядом зал, чему-то улыбался, задумчиво кивал головой.
Содержание  роскошного  двора --  это  не экстравагантная прихоть, нет,  это
политическая необходимость.
     --  Однако  на  всякий случай  надо  будет придумать  для  моих  дворян
какие-нибудь  другие  развлечения,  когда  телесные  восторги перестанут  их
удовлетворять.  Нужно,  чтобы  тогда, глядя друг на дружку,  они  увидели бы
какую-то иную цель,  а  не  только ту,  чтобы оказаться  в  постели с  самой
красивой из дам или самым привлекательным из кавалеров. Словом, они от скуки
не должны пуститься в интриги.
     --  Придворные  вашего  деда,  ваше  величество,  совсем не  скучали,--
пробурчал Ребозо,  ноне слишком убедительно -- он  и сам знал, что это ложь.
Хуже того, он знал, что это прекрасно известно и молодому королю.
     Бонкорро  протянул кубок,  и слуга наполнил его вином. Король нарисовал
над кубком в воздухе череп  и кости, прошептал стихотворение, поднес кубок к
губам...
     Темное вино превратилось в ярко-алое, цвета свежей крови.
     Король Бонкорро, выругавшись, вылил вино на пол.  Придворные умолкли и,
широко открыв глаза, уставились на короля.
     --  Ваше величество! -- Верный  старик Ребозо  в мгновение ока оказался
рядом  с  королем,  склонился  к  нему  и  взволнованно   спросил:  --  Ваше
величество, что это за мерзкая жидкость была у вас в кубке?
     --  Отравленное вино, что же еще! -- прошипел Бонкорро, но в голосе его
было больше огорчения, нежели гнева. -- Разве  тыне разыскал убийцу, который
подстроил нападение на меня горгульи?
     -- Разыскал, ваше величество, и он признался во всем! Он умер в муках!
     --  Он  признался под  пытками, тупица  ты эдакий... Прости. -- Молодой
король сдержался. --  Но ведь  я  тебе  сто  раз повторял, что признание под
пытками ничего не значит! Теперь  ясно,  что тот  человек  был ни в  чем  не
виноват или, в худшем случае, у него были сообщники, -- видишь, теперь  тот,
кто покушался на мою жизнь, снова собрался нанести удар.
     -- Простите меня, ваше величество,  --  забормотал Ребозо, и  лицо  его
стало  землистого оттенка.  --  О,  простите  меня, умоляю.  Никогда  бы  не
подумал...
     -- А надо бы подумать, -- буркнул Бонкорро, -- потому что это уже пятое
покушение  за двенадцать лет. -- Но тут он снова сдержался и смягчил  голос:
-- Хотя,  может  быть, я зря тебя ругаю. На этот раз злоумышленник  оказался
куда   более  неуклюжим,  чем  его  предшественники.  Яд   в  вине,  вот  уж
действительно!  Работа поганого недоучки!  Подсыпать  яд  в  вино  мог любой
лакей. И  я  требую, чтобы допросили  виночерпия  и всех  его помощников. Но
именно допросили,  слышишь, Ребозо,  и  уж если их  будут пытать,  то  ровно
столько, чтобы узнать имя, а не выжать признание!
     --  Ваше  величество,  --  запротестовал  Ребозо,  -- но  ведь  это  же
означает, что их  надо будет выпороть, да и только, а какого же ответа такой
малой болью добьешься?
     -- Ответы могут быть разные, а ты возьми да сравни их с ответами других
слуг. Повторяю, Ребозо: ответ, который дан только для того, чтобы прекратить
пытки,  означает единственное -- тебе  скажут то,  что ты хочешь услышать. И
чаще  всего  это ложь!  Хотя,  честно  говоря,  я  не  думаю,  что  нынешний
злоумышленник  тот же  самый,  который  пытался  убить меня  пять лет назад.
Ребозо выпучил глаза.
     -- Откуда... откуда ваше величество это знает?
     -- Оттуда,  что в  прошлом  кто-то пользовался злым волшебством  совсем
иного рода. Заставить каменную фигуру оторваться от стены и упасть? При этом
поблизости  никого  не было, и скульптура упала именно тогда, когда я должен
был  пройти  под ней.  Только мое собственное охранное заклинание  заставило
меня замедлить шаги и остановиться, и  я увидел, как  прямо передо  мной  на
мостовую рухнула глыба гранита!  А ожившая горгулья, а кошка с зубами словно
кинжалы, а меч,  который выпрыгнул из ножен, стоило мне до него дотронуться,
-- для таких вещей нужны недюжинные познания в магии либо сделка с Дьяволом,
которую  мог бы  заключить  только выдающийся  человек.  --  Глаза  Бонкорро
забегали, голос стал  тише. -- Такой человек, как мой дед, король Маледикто.
Он словно бы встал из могилы...
     --  Полно  вам, ваше  величество! -- урезонил  короля канцлер. --  Если
Дьявол  был  так недоволен вашим дедом,  что  отнял  у  него  свою  защиту и
покровительство, с какой бы стати он дал ему силу вредить кому бы то ни было
из Ада?
     -- Да с такой,  что, видимо, его разочарование во внуке пересилило даже
угрызения совести! -- рявкнул Бонкорро и отвернулся. -- Но я не сдамся. Я не
стану  таким,  как  этот  злобный,  порочный  старик --  убийца,  истязатель
детей...
     -- О чем вы, ваше величество! -- вскричал  Ребозо. -- У вас  нет детей,
так с какой стати вам волноваться, что  кто-то их пытает или убивает! Полно,
ваше величество, уймитесь! Мы найдем и победим этого колдуна!
     Король Бонкорро устремил на канцлера угрюмый взгляд.
     -- Постарайся, лорд-канцлер, постарайся! Начни со слуг, допроси всех до
единого, но никаких пыток, не забывай. Каждого вызывай в отдельную комнату и
допрашивай с пристрастием,  а потом сравни  ответы и посмотри, нет ли в  них
согласия!  Если же  ты  такое согласие  обнаружишь,  дай  мне знать об  этом
прежде,  чем  предпримешь  какое-либо действие.  Совпадение --  это  еще  не
доказательство!   Это  может  означать  всего-навсего,   что  слуги  кого-то
недолюбливают. А поскольку многие из них служат здесь со времен  моего деда,
тот самый,  кого больше  всех не  любят, как  раз и может  быть больше  всех
достоин доверия!
     -- Ваше величество, все будет  исполнено, как  вы велите, -- с поклоном
пообещал канцлер.  --  Позвольте  поздравить вас  с тем, какое  мужество  вы
выказываете, как вы решительно пытаетесь отстоять свои  реформы  перед лицом
опасности, грозящей вам со стороны сил Зла.
     Бонкорро отмахнулся от этого комплимента.
     -- Нет  никакой  опасности, канцлер.  Силам Зла  нет особых причин быть
мною недовольными. Какую бы цель я ни преследовал, уж во всяком случае, я не
творю добро  ради  добра.  Я пытаюсь  обрести власть  и богатство,  только и
всего.
     -- Это точно, и ради этого вы пытаетесь обогатить всю страну.
     -- Мое богатство приходит ко мне от народа, так или иначе. Я понял это,
когда увидел, как сервы пашут землю и собирают урожай. И если я желаю больше
богатства, я прежде всего должен воодушевить  народ на создание этого самого
богатства, дабы я  мог черпать процветания из  создаваемых моими  подданными
источников.
     -- Да,  вы мне это много раз  говорили, -- вздохнул Ребозо.  --  Однако
этим вовсе не объясняется ваша решимость следить за справедливостью, за тем,
чтобы невинные были защищены от незаслуженного наказания или преследований.
     -- Неужели?  Люди  трудятся  более старательно и усердно, канцлер, если
чувствуют  себя   в   безопасности,  если   больше  думают  о  своих  прямых
обязанностях,  если их постоянно не угнетает  страх,  если они все время  не
думают о том, что на их шеи в любое мгновение может опуститься карающий  меч
или что  их  добро будет отнято у них  по  прихоти  их  господина. Когда они
уверены,  что  им  будет  позволено  сохранить  львиную долю того,  что  они
выращивают,  крестьяне,  конечно  же, будут стараться  вырастить  как  можно
больше. Когда сервы уверены, что их не накажут за то и  за это, они  будут в
поте лица выполнять ту работу, за которую их не накажут.
     -- И  это  вы мне  тоже часто говорили, -- кивнул  Ребозо. -- И еще  вы
думаете,  будто  бы  уверенность  в  безопасности  и  благосостоянии  должна
сподвигнуть людей тратить свои новообретенные сбережения на то, чтобы купить
себе всяческие радости.
     -- Вот именно, этим они и  занимаются, -- подхватил  Бонкорро и  махнул
рукой в сторону придворных.  -- Посмотри на них -- все  очевидно! Они  одеты
лучше,  чем  раньше,  они толпами валят  в  мой  замок, чтобы  развлечься, и
большей частью  молодежь! А на каждого из тех, кого тут  ты  видишь, Ребозо,
приходится  по тысяче  сервов,  которые теперь  купаются в  вине и  покупают
услуги  блудниц.  Порок процветает, так  что  Дьявол должен  быть не  только
спокоен, но даже доволен.
     --  Тогда с какой стати этот самый  Дьявол дает  какому-то колдуну силу
действовать против вас?
     Бонкорро пожал плечами:
     -- Чем  больше  волнений и страха, тем  больше радуется  Дьявол.  Найди
того, кто ни о  чем, кроме злого колдовства, думать не желает, Ребозо. Того,
кто  верит, что человек  ни в  коем случае не может быть  счастлив, если это
счастье не  вызвано болью  и  страданиями других, найди его  -- и мы  найдем
моего возможного убийцу.
     --  Ваше  величество, --  торжественно проговорил канцлер,  --  я так и
сделаю.
     -- Вот-вот, сделай. Ступай.  -- И король жестом отослал канцлера прочь.
-- Будь непреклонен, Ребозо, делай свое дело, но запомни: никаких пыток! Ну,
или... совсем немного, -- поправил себя король.
     -- Немного, совсем немного, ваше величество, -- согласился канцлер.  --
Вот только чего мы тогда добьемся от виночерпия, слуг и поваров, не знаю. Но
я попытаюсь. Он поклонился и ушел.
     Бонкорро взглядом  проводил  старика  через  весь  огромный зал. Только
тогда, когда  тот  скрылся из  глаз, Бонкорро  перестал  хмуриться, проверил
целый кувшин вина, сам налил себе кубок до краев и залпом выпил.
     Тут от стола к нему направилась дочка одного из герцогов,  строя королю
глазки. Бонкорро рассмеялся и спрыгнул с возвышения. Он крикнул:
     -- Эй, скрипачи! Сыграйте танец! Попляшем перед переменой блюд!
     Скрипачи заиграли  веселую, живую мелодию, и Бонкорро пустился в пляс с
юной  красавицей,  пожирая  глазами  ее  прелести.  Та стыдливо  покраснела,
опустила ресницы,  но нет-нет  да  и стреляла глазками  в короля. Придворные
перестали жевать мясо и тоже пустились в пляс. Им хотелось как можно  скорее
задобрить  короля,  развеселить  его  --  глядишь,  он  их потом  как-нибудь
отметит.
     Ребозо хлопнул дверью своего кабинета, что-то  мрачно бормоча  себе под
нос. ЛоКлеркки, его секретарь, изумленно взглянул на него.

     -- Добрый вечер, лорд-канцлер.
     -- Какой  уж  добрый,  когда  какой-то  идиот-недоучка пытался отравить
нашего  короля, -- проворчал Ребозо. -- А король велел  мне срочно разыскать
злоумышленника.
     --  Ах, -- сочувственно кивнул секретарь, -- и вправду, вечер недобрый,
что и говорить. Только боюсь, я испорчу его еще сильнее.
     -- Еще сильнее? -- вздрогнул Ребозо. -- Это как?
     --  Известие.  -- И секретарь  протянул канцлеру  клочок пергамента. --
Почтовый голубь принес это на голубятню перед самым заходом солнца.
     -- Новости от лазутчика? -- Ребозо жадно выхватил у секретаря пергамент
и принялся всматриваться в крошечные буковки.  В  конце концов  он в сердцах
швырнул пергамент на стол. -- О, чума  его  порази!  У тебя  глаза помоложе,
ЛоКлеркки. Что там написано?
     Секретарь  взял  маленький  клочок  пергамента,  но  не  стал   в  него
заглядывать. Ребозо понимал, что секретарь уже прочел послание.
     -- Это от вашего лазутчика-крестьянина, проживающего на  землях герцога
Риерры, господин. Он пишет вам с  ярмарки в Меровенсе --  правда, это не  то
чтобы очень уж далеко от границы, но...
     -- Не  имеет значения! -- рявкнул  Ребозо. -- О чем  он пишет, если  уж
написал?
     --  Он  пишет о  том,  что  по  рынку  разгуливает  чародей, -- ответил
секретарь.   --  Ходит,   рыскает,  подслушивает  разговоры.  Особенно   его
интересуют те, кто расхваливает жизнь в Латрурии. Наш лазутчик испытал этого
человека и предполагает, что это может быть сам придворный маг Меровенса.
     Ребозо потер руки, яростно закивал:
     -- Так я и думал, что от него не укроются реформы нашего короля!
     -- Особенно тогда, когда наши подданные  об этом трубят во  всю глотку,
стоит им  пересечь границу, --  насмешливо уточнил ЛоКлеркки.  --  Прекрасно
иметь людей,  которые  работают задаром, господин, даже  не  подозревая  при
этом,  что  работают на нас.  Просто  не представляю, как вам  удалось этого
добиться.
     --  Ладно  тебе  придуриваться! Ты  прекрасно знаешь:  я  послал одного
человека по всем приграничным крестьянским хозяйствам, чтобы он подучил всех
отправляющихся торговать в Меровенс  хвастаться, как хорошо нынче живется  в
Латрурии. А  наш крестьянин-осведомитель не сообщает, какой  именно проверке
он подверг чародея?
     -- Нет, мой  господин, он бы и  не смог  об этом написать: слишком мало
места. И потом, честно говоря, мне кажется, он не умеет писать быстро. Буквы
у него корявые, и ошибок хватает.
     -- Все равно мне не жаль денег,  истраченных на его обучение грамоте --
на  такое-то  сообщение!  Ну а теперь  подождем.  Пусть крестьянин  вернется
домой, а там его  получше допросит управляющий.  И если то был действительно
маг ее величества, нам недолго придется ждать, покуда он пересечет границу и
попытается убить беспорядки в лице их источника!
     Секретарь в страхе воззрился на канцлера:
     -- Но он  же... он  же может разрушить  все  замыслы  короля  Бонкорро,
господин, и ваши тоже!
     Канцлер нетерпеливо отмахнулся.
     -- Замыслы короля  -- это и мои замыслы,  ЛоКлеркки,  как я ни увещеваю
его, как ни призываю к осторожности.
     -- А ваши замыслы -- это также и его замыслы?  -- заинтриговано спросил
секретарь.
     Но Ребозо покачал головой:
     -- Этого я не могу утверждать.  Я  бы не смог так быстро  отказаться от
привычек старого короля. На самом деле я трепещу от страха за моего молодого
повелителя и надеюсь, что  Дьявол помедлит, не  разгневается на него  и пока
оставит его в живых.
     -- И нас вместе с ним, -- добавил ЛоКлеркки дрожащим  голосом. -- Будем
надеяться, что  наш молодой король удержится на канате, который сам для себя
натянул.
     -- Изгороди нужны во все времена, -- согласился Ребозо, -- но только не
для  того, чтобы через них лазили  все, кто  ни попадя.  Между тем у нас нет
иного выбора, как либо  уйти, либо следовать его замыслам.  А я слишком стар
для того,  чтобы искать новую работу, и слишком  погряз в  грехах  для того,
чтобы захотеть  себя переделывать.  -- Канцлер взглянул на своего секретаря.
-- Но ты еще молод, ЛоКлеркки, если хочешь уйти -- уходи.
     ЛоКлеркки не мигая смотрел на канцлера, взвешивая все  "за"  и "против"
добродетельной  жизни с  неопределенным  доходом  и  скромными  запросами  и
уверенности в богатстве и  привилегиях, проистекавших из службы в секретарях
у канцлера. Решение он принял  почти мгновенно, поскольку много лет назад он
уже выдержал битву против такого искушения и воевал с ним время от времени и
потом. Как бывает со многими молодыми людьми, он решил, что на спасение души
в его  жизни еще будет предостаточно  времени -- после того  как он сколотит
состояние.
     -- Я верен вам, мой господин, -- сказал ЛоКлеркки.
     Ребозо довольно кивнул:
     -- Славно, славно. А теперь давай подумаем, как нам быть с этим магом.
     --  Может  быть,  он не  создаст нам  особых  трудностей, -- с надеждой
проговорил ЛоКлеркки. --  Может быть,  он так  и  останется по свою  сторону
границы.
     -- Может  быть, ЛоКлеркки, а может  быть, и нет. Конечно, ему не о  чем
волноваться  -- пока.  Но  я  бы  предпочел поволноваться заранее. Не  имеет
смысла рисковать понапрасну, а  мой  долг  перед  королем Бонкорро состоит в
том, чтобы  не ждать, когда  этот человек станет представлять собой  угрозу.
Сядь и напиши то, что я продиктую тебе.
     Секретарь  вытащил  из  ящика  стола  пергамент   и   чернила.  Ребозо,
расхаживая по кабинету, принялся диктовать:
     -- Дорогой мой  юный  Камано.  Надеюсь, ты теперь  находишься  в  замке
своего отца, графа д'Аррете, у подножия Альп в Меровенсе. По моим сведениям,
вскоре у ворот  вашего  замка  может оказаться дворянин или  рыцарь, который
попросит приютить его. Он будет утверждать, что он всего  лишь странствующий
рыцарь, или гонец, исполняющий поручение королевы, или еще кто-нибудь в этом
роде. Не обманись,  этот человек -- чародей. Очень даже может быть,  что это
сам придворный маг Меровенса.
     Далее Ребозо подробно до  самых  последних мелочей изложил,  как именно
следует молодому человеку испытать  чародея  и  как  себя  с ним  вести. Как
только  секретарь  закончил  писать,  Ребозо  взял  у  него перо и  подписал
документ.  Затем  он  сел за  отдельный столик, посыпал письмо отвратительно
пахнущим порошком, прошептал над ним стихи на замысловатом языке и  поднес к
краешку пергамента пламя свечи. Пергамент вспыхнул так ярко, что эта вспышка
озарила весь кабинет, и исчез.
     Канцлер довольно кивнул.
     -- Он найдет  мое письмо на столе у себя в комнате нынче же  вечером, в
ста милях к северу  отсюда.  --  Канцлер  поежился, словно ему  вдруг  стало
зябко.  --  Какое  счастье,  что  мне  не приходится  страдать  от  капризов
тамошнего климата! Как  же там холодно, в горах! Что ж,  поглядим, как  юный
Камано обойдется с этим чародеем. В  любом случае мы все равно узнаем, что у
него на  уме. -- Он обернулся  к секретарю. --  А теперь отдай распоряжения,
дабы всех поваров и судомоек, как только они управятся с работой, по  одному
препроводили  в   мою   комнату  для  аудиенций.   Как  только   освободятся
прислуживающие за  столом, пусть их  препроводят туда же. Затем я каждого из
них допрошу поодиночке и с пристрастием.
     ЛоКлеркки хмуро поглядел на канцлера:
     -- Что в этом толку? Тот, кто отравил вино, уже наверняка смылся.
     -- Это точно, -- вздохнул канцлер. -- Если он вообще тут присутствовал.
Если это не какой-нибудь колдун, который заколдовал вино издалека -- за мили
отсюда. А может, это и не колдун, а чародей.  Не будем забывать о том, что у
нашего молодого короля теперь везде враги.
     -- Но какому колдуну взб...
     Но  Ребозо так  глянул  на своего секретаря, что у  того язык примерз к
небу, и он не закончил фразы.
     -- Есть, конечно, еще его придворные, и  любой из них мог подсыпать яда
в кубок короля, покуда слуга, наливавший
     вино,  пялился на какую-то из дамочек, -- продолжал канцлер так, словно
его  и  не  прерывали.  --  Однако  наш добренький Бонкорро,  безусловно, не
одобрит, чтобы придворных допрашивали по такому пустяковому подозрению. Нет,
мы все сделаем как положено, ДоКлеркки, но при этом не узнаем ничего. По мне
так  лучшее  чтобы мы  попытали  как следует  пару-тройку  слуг, как в былые
деньки, вот тогда мы по крайней мере получили бы нужный нам ответ!
     -- Даже если бы этот ответ был неправдой!
     --  Правда, неправда! -- вскричал канцлер запальчиво. -- Какая разница!
Потрафить нашему повелителю -- вот что главное!

     <B>ГЛАВА 3</B>

     Начальник стражи придирчиво осмотрел Мэта с головы до ног:
     -- Странствующий рыцарь и без доспехов?
     -- Я их потерял на  последнем турнире<sup>[1]</sup>, -- пояснил Мэт. --
Знаю-знаю, я слишком  стар,  чтобы вести холостую  бездельную  жизнь, но что
поделать? Кому-то везет больше, кому-то меньше.
     -- Ладно,  Ты  не первый рыцарь,  кто  стучится  в эти ворота в трудную
минуту, -- успокоил  Мэта стражник. -- А по манерам да по одежке ты уж точно
рыцарь.
     Мэта  подобное  заявление очень  порадовало. Он  ведь  так  старательно
подбирал   себе  аристократическую   одежду  --   в  меру  поношенную,  дабы
соответствовать облачению рыцаря,  у которого за плечами несколько неудачных
турниров. Ну а манеры -- манеры у него такие, потому что он и на  самом деле
посвящен в рыцари. Так уж с ним случилось в этом мире.
     --  Спасибо,  начальник. А  теперь,  если  бы  вы  послали  кого-нибудь
известить вашего  господина  о моем приходе, я бы  хотел засвидетельствовать
свое почтение.
     -- Ясное дело, -- проворчал офицер. -- Эй, паж!
     Проходивший мимо мальчик  остановился  и бегом  бросился  к  начальнику
стражи, возле него резко затормозил и отвесил подобающий поклон.
     -- Отведи этого незнакомца к графу, -- велел  пажу  офицер.-- И помни о
том, что он гость!
     Затем стражник  щелкнул  пальцами, и на его зов явился конюший, который
взял под уздцы коня Мэта и увел его.

     -- Сэр  Мэтью  из Бата, говорите? -- Граф д'Аррете уставился в потолок,
подергал себя за бороду. -- А, вспомнил. Это город в Англандии, верно?
     Мэта  всегда  удивляло,  что  Англия, Шотландия и Ирландия  в этом мире
сохранили  названия  очень похожие  на  те, что имели в  его родном мире, --
Англандия, Скотия, Эйр. Все остальные  страны назывались  так, что он первое
мгновение  с  трудом  понимал,  о  каком  государстве  речь, хотя,  подумав,
догадывался,  почему они  именно  так  называются.  С  другой  стороны,  тот
английский, который Мэт знал и любил, здесь не существовал. В Англандии  все
разговаривали на том же языке, на котором говорили в Меровенсе, да и во всей
Европе, если на то пошло. На этом варианте земного  шара пролива Ла-Манш (он
же Английский канал) не имелось, посему Гардишану -- здешнему Карлу Великому
-- пришлось завоевать англосаксов, валлийцев, а  заодно и шотландцев. Эйр то
ли  присоединился  к альянсу  по доброй воле,  то ли  только вошел в него на
правах автономии, Мэт пока  не слишком хорошо разобрался в тонкостях здешней
истории. В  книгах  из библиотеки  Алисанды  он находил  только  самые общие
упоминания  о  тех или  иных событиях,  а времени  съездить  в  Англандию  и
заглянуть в первоисточники у него не было. Но он  догадывался,  что викингов
здесь разбили практически  наголову  -- но как, это оставалось  загадкой.  В
общем,  Мэт много  чего не знал в истории этого мира --  в частности,  почти
ничего не ведал об истории Латрурии. Да, главный город этой древней  империи
назывался Рэм, а не Рим, а это означало, что здесь в кулачном бою победил не
Ромул, а Рэм, хотя какая по  большому  счету разница? В остальном же история
была изложена крайне  скупо, притом  по описанию выходило,  что для  Римской
империи там слишком здоровая атмосфера. Правда, здесь  это никакого значения
не имело.
     --  Верно,  ваша  светлость.   Там  лечебные  ванны<sup>[2]</sup>.  Что
касается меня, то я не думаю, что они такие уж целебные. Просто, наверное, в
горячей водичке всегда полезно полежать.
     --  Там вода горячая, вот как?  Как интересно!  Надо  будет  как-нибудь
съездить туда и посмотреть.
     Мэт чуть было не ляпнул, что нагреть воды в котле над  очагом  граф мог
бы и здесь, в собственном замке, но он вовремя прикусил язык. Тогда бы граф,
не сообразив, что это  кипяток, мог запросто свариться заживо. Нет уж, пусть
все остается, как есть.
     -- Итак,  вы  рыцарь из  Бата!  То  есть  из  ванны! --  Граф  Д'Аррете
рассмеялся собственной шутке, а его придворные вежливо захихикали.
     Мэт  и  сам  натянуто улыбнулся.  В каком-то  смысле  он  действительно
по-рыцарски относился  к  ванне, и  в  свое время  по его настоянию в тайной
гробнице Гардишана была подведена труба с холодной водой, но зачем сейчас об
этом?
     -- Ага, я вижу, вы  не в первый  раз слышите эту остроту, -- проговорил
граф с сожалением. -- Что ж, странник, оставайтесь и отужинайте с нами нынче
вечером. Мы всегда рады гостям, которые приносят нам вести со всего света за
пределами  наших владений, а особенно  мы  рады гостю  сегодня, когда к  нам
наконец прибыли  мои кузены  из Латрурии. Их  молодой  король несколько  лет
назад  открыл границу, а теперь  даже издал указ,  позволяющий  аристократам
посещать своих родственников за рубежом!
     Мэт навострил уши. Вот и говори после этого  о  том, что такое везение!
Правда, могло быть  и так, что  все дворяне, обитавшие у границы,  только  и
делали, что  принимали  у  себя родню, а это  не исключалось, поскольку указ
только-только вышел.
     -- Славно, -- одобрил Мэт. -- А то  ведь сколько лет уже, мой господин,
родственники не видались друг с другом!
     -- Что там лет, веков  лучше скажите! Наших южных кузенов мы в глаза не
видали со  времен  моего  деда!  Старый король Маледикто  держал границу  на
запоре  колдовскими чарами, а  также и войско у него там торчало нешуточное!
Ох, как же славно, что мы наконец увидим нашу родню.
     -- Мне и самому не терпится на них поглядеть, -- заявил Мэт  куда более
искренне, чем мог подумать граф.

     Здешний  большой зал, конечно, уступал залу  в  замке Бонкорро. Правда,
Мэт  никогда не  видел  королевского  замка  в  Латрурии,  но  видел  дворец
Алисанды.  Естественно, замок простого провинциального  графа не  выдерживал
сравнения.
     К  счастью,  Мэт  их  сравнивать  и не  собирался. У него  были  другие
взгляды.
     Краеугольным  камнем  его  эстетических  воззрений  было то, что всякое
произведение  искусства  и   архитектуры  он  воспринимал  так,  словно  оно
существовало само по себе, имело свои собственные достоинства, проистекавшие
из  его функции  и замысла  проектировщика.  Тот,  кто  строил  этот  замок,
наверняка пытался достичь  оптимального равновесия между удобством для жизни
и мощью для обороны  и преуспел в этом насколько смог.  В большом зале могла
бы  разместиться  небольшая  армия  во  время  осады либо  все крестьяне  из
окрестных  хозяйств,  а  также  и  поместное дворянство со  всего графства в
какой-нибудь праздник.  Крестьян тут сейчас не отмечалось,  зато дворян было
полным-полно. О них и говорил граф д'Аррете, когда распинался перед Мэтом.
     Если говорить о  внутреннем  убранстве,  графиня постаралась не  меньше
архитектора:  поблекшие старые  гобелены чередовались  с яркими  новыми,  за
гирляндами  цветов прятались угрюмые древние  боевые трофеи. Над возвышением
висел  громадный  щит,  увешанный  фамильным  оружием,  а  вдоль  стен  щиты
поменьше,  украшенные оружием, принадлежавшим рыцарям графа. За этими щитами
скрывались старые пыльные флаги покоренных врагов. На стене, противоположной
возвышению,  висел еще один огромный  щит,  украшенный  оружием латрурийской
ветви семейства.
     Между тем эти самые латрурийцы вовсе не склонны были восторгаться былой
славой своих предков.
     -- Эти старые замки, конечно; хороши для  обороны, кузен, и как трофеи,
-- заявил граф Пувекки, махнув рукой. -- Но  уж для будничной жизни можно бы
выстроить что-нибудь поприятнее.
     Граф  д'Аррете улыбнулся,  но  Мэт  готов был поклясться,  при этом  он
скрипнул зубами. Поскольку  с д'Аррете Мэт  уже познакомился,  ему не  нужно
было  долго  гадать, что  второй взрослый мужчина  за  столом,  стоявшим  на
возвышении, -- это латрурийский кузен графа. Стало быть, в Латрурии сейчас в
моде завитые волосы и остроконечные бородки. Мэт быстро окинул взглядом зал,
отметил, где  сидят остальные гости с локонами и с остроконечными бородками,
то  бишь латрурийцы. Он  очень  порадовался, что тамошних дворян  так  легко
отличить от местных --  это в  значительной мере облегчало ему подслушивание
разговоров.
     К столу Мэт обернулся как раз в тот миг, когда граф д'Аррете объяснял:
     -- Тут, кузен, царит чувство непрерывности, связи с  нашими предками, а
это чувство возникает только тогда, когда живешь там, где жили они.
     -- Что верно,  то  верно, --  кивнул Пувекки, -- и, когда я  чувствую в
этом нужду, я еду и ночую пару ночек в своем замке.
     -- Один? -- в испуге выдохнула графиня д'Аррете.
     Пувекки одарил ее снисходительной усмешкой.
     --  Понимаю, понимаю, но как  можно  чувствовать  себя  одиноким  среди
призраков своих предков или среди своих воинов? Да-да, я вынужден выставлять
стражу, когда приезжаю туда. Ведь  это  в  конце концов моя крепость, и  она
обороняет  всю  долину, но  наше  новенькое беломраморное  палаццо куда  как
красивее!
     -- Вам непременно надо навестить  нас, -- проворковала графиня Пувекки.
-- Я  нашла  такого замечательного художника, вы  даже представить  себе  не
можете. И  он  расписал у нас в  палаццо все  стены сценами из жизни  героев
Древнего Рэма и наших богов и богинь!
     -- Мрамор, конечно, влетел в копеечку, -- выразительно проговорил граф.
--Но когда строишь на века, стоит ли скупиться!
     Графу д'Аррете удалось сдержать улыбку. Он спросил:
     -- Наверное, ваши земли удивительно щедры?
     -- О да, да!  И наш молодой  король Бонкорро был прав, когда настоял на
том, чтобы мы  оставляли крестьянам побольше урожая --  они  сразу же  стали
трудиться с большим рвением! Ну и конечно, нам тоже стало больше оставаться,
чего уж там говорить. -- Граф Пувекки радостно кивал головой. -- Он  хороший
король, хороший король! И думаю, со временем станет еще лучше!
     Мэту не надо было переквалифицироваться в телепата, чтобы заметить, что
у  графа д'Аррете  появились  сомнения в  безупречности  правления  королевы
Алисанды.
     --  Не  сказал бы,  чтобы  жизнь  при дворе  короля Бонкорро была одним
сплошным праздником, -- говорил  между тем сын Пувекки  Жанкарло сэру Джону,
начальнику стражи.  --  Он  же  требует,  чтобы  мы поднимались  до  зари  и
упражнялись в фехтовании и поединках на копьях. Притом  каждый из нас должен
присматривать за тем,  как работает какой-нибудь управляющий в провинции, мы
обязаны  приглядывать  за чиновниками, которые  проверяют  отчеты  и  счета,
поступающие от этого  управляющего. Кроме того, он требует,  чтобы каждый из
нашего  корпуса по  очереди  патрулировал улицы города  по ночам.  Потому  в
городе теперь тишь да  гладь,  и,  когда говорят,  что  любая женщина  может
спокойно идти ночью, куда захочет, это почти что чистая правда.
     -- Почти что? -- осклабился сын графа, Камано. Жанкарло пожал плечами:
     -- Случайности всегда бывают.
     -- А тебе никогда не хотелось поучаствовать в такой случайности, кузен?
     -- Герцогиня устраивает  приемы каждый вечер,  -- щебетала леди  София,
дочь Пувекки. --  И там  всегда чудесное вино, танцы  и песни! А  какие  там
кавалеры, кузина!  Такие галантные кавалеры, такие  красивые, они непременно
когда-нибудь прославятся!
     Леди Жанетт д'Аррете чуть не позеленела от зависти.
     -- И что, вся молодежь находится при дворе его величества?
     -- Все,  кому  удалось уговорить  родителей  отпустит их,  --  отвечала
София, сочувственно  смеясь,  -- ну,  или почти  все. Король велел выстроить
специально для нас множество апартаментов. Там столько народу!
     -- А мужские апартаменты от ваших далеко?
     -- Ой, да они совсем  рядом, кузина.  Между нашими двумя  зданиями даже
устроен  переход,  чтобы  не  бегать  по улице  в холодную погоду!  Да дама,
которая не найдет себе там мужа, -- просто ужасная рохля!
     Жанетт побледнела, завздыхала, а на другом краю стола Камано побагровел
и набычился.
     Конечно, и то, и другое  могло  быть всего лишь  игрой света  и  тени в
отблесках  факелов  и свеч, но  Мэт в этом  сильно сомневался.  Ему  здорово
повезло с тем, как его усадили. Он слышал не все, о чем говорили за столом у
хозяев  замка,  однако кое-что  он все-таки  слышал  и  поэтому  считал, что
выражения физиономий младших д'Аррете не связаны с фокусами освещения.
     Между  тем  тусклое освещение  скрадывало  не  только  древние  трофеи,
которые графиня  не смогла бы  убрать отсюда, иначе она нарушила  бы вековые
традиции, но и возраст  перезрелых  матрон,  которые хохотали  и  потихоньку
напивались рядом со своими мужьями. Но с другой стороны, отсветы факелов так
чудесно подкрашивали  щеки более молодых  дамочек -- дворянок и тех, которые
были попроще, и  играли  искрами в глазах молодых людей,  что поглядывали на
дам. Девушки-служанки сияли  не меньше,  чем благородные  госпожи,  смеясь и
кокетничая   с  молодыми  мужчинами.  Виночерпию  и  стражникам  приходилось
значительно  скучнее --  на  их долю  кокетства не выпадало, однако их глаза
поблескивали. Праздник был для всех, и все были веселы.
     Поэтому Мэта очень удивлял  мрачный молодой человек, сидевший по  левую
руку  от него. Он взирал  на  веселящееся общество без тени удовольствия, и,
похоже, всякий  раз, стоило ему поймать на себе  кокетливый  взгляд сидевшей
напротив  молодой дамы,  его  просто-таки передергивало. В конце  концов  он
через силу улыбнулся  даме, потом отвел глаза и задумчиво уставился на стол,
за которым  сидели хозяева. Девушка явно была не в себе от такого обращения,
но вот она в который раз взяла себя в руки, обернулась к соседу по столу, но
тот уже  болтал с дамой,  сидевшей  по другую руку от него. Девушка перевела
взгляд на  второго своего соседа и застала ту же самую картину. Мэт бросился
ей на помощь.
     -- Сжальтесь над странником, мадемуазель, и расскажите мне, кто все эти
высокородные господа.
     Девушка устремила  на него взгляд, полный удивления, которое,  впрочем,
тут же сменилось благодарностью.
     -- Но  мне здесь  знакомы только рыцари и соседи графа д'Аррете, сэр, а
также  их дочь Жанетт и тот молодой красавец, что  сидит на краю  хозяйского
стола. Его зовут Камано, он сын графа.
     -- Это вы про того, который весь вечер на меня враждебно поглядывает? А
в чем дело? Он не любит чужих?
     Девушка весело улыбнулась в ответ:
     --  Нет, сэр, не  любит, ну  разве  только что чужих  девушек. Однако я
думаю, его  больше раздражает сквайр Паскаль,  чем  вы. А он  сидит рядом  с
вами.
     Сосед Мэта бросил на девушку сердитый взгляд.
     -- Вы со мной разговариваете, дамочка?
     -- Нет,  сэр, не  с вами. Я говорю о вас. -- Она покраснела, но тут  же
взяла себя в руки. --  Я представила вас вашему соседу, поскольку вы сами не
удосужились до сих пор представиться ему.
     --  Это  верно... Но он тоже  мне  не представился. --  Молодой человек
повернулся к  Мэту. -- Я -- Паскаль де ла Тур, сэр, а  эта молодая дама, моя
соседка, мадемуазель Шарлотта Эспер. Наши отцы хотят,  чтобы мы  поженились,
но нашего согласия на то не спросили.
     -- Паскаль! -- Шарлотта зарделась и в испуге бросила быстрые взгляды на
соседей  слева  и  справа. На ее  счастье, те увлеченно  болтали  со  своими
соседками и на Шарлотту никакого внимания не обращали.
     -- Будь  откровенна, Шарлотта, --  вздохнул Паскаль. -- Я тебе не очень
нравлюсь, просто тебе хочется быть послушной  дочерью, вот ты и разыгрываешь
любовь там, где ее нет.
     Слезы набежали на глаза бедняжки Шарлотты.
     -- Жестоко с твоей стороны так говорить!
     -- Ну, не странно ли?  -- обратился Паскаль к Мэту с печальной улыбкой.
-- Я говорю правду -- так, как тому учит нас Библия, а меня ругают за это.
     -- Правда может приность боль, -- отвечал ему Мэт. -- А Библия этого не
поощряет. По крайней мере в Новом Завете про такое ничего не сказано.
     В глазах Паскаля вспыхнул интерес. Или не интерес, а ответный вызов?
     --  Значит,  мы  должны  выбирать  между двумя  грехами?  Между ложью и
жестокостью?
     -- Нет, не должны, пока никто не спрашивает нашего мнения.
     Паскаль сразу же утратил к нему интерес.
     -- Вас, я вижу, правда так же не волнует, как всех остальных.
     Он  отвернулся  и  принялся блуждать  взглядом  по  залу.  Мэт  сдержал
возмущение,  наклонился  к  столу  и,  стараясь  говорить  как  можно  тише,
обратился к сидевшей напротив девушке.
     --  Я  думаю, --  сказал он, --  что вы должны быть  благодарны  ему за
откровенность, мадемуазель. По  крайней  мере вы избежите брака без любви, и
отец не сможет за это винить вас.
     -- Он-то всегда придумает, за что меня поругать,  -- отвечала Шарлотта,
однако вид у нее был  скорее  задумчивый, нежели напуганный. -- Я-то думала,
что, когда люди женятся, любовь рождается сама собой.
     --  А я такого ни разу  не видел. Я мог бы придумать тысячи причин  для
брачного   союза  получше,   нежели  соединение   двух  земельных   наделов,
примыкающих один к  другому. -- Мэт  устремил взгляд  на  стол, стоявший  на
возвышении, желая сменить тему разговора  -- А там, стало быть, сидит  кузен
графа?
     Шарлотта, похоже, так же обрадовалась перемене темы, как и сам Мэт.
     -- Да, это граф Пувекки со своей женой, сыном и дочерью.
     Мэт невесело улыбнулся.
     -- Ох, похоже, там сидит  еще  одна  девушка,  которую  родители  хотят
выдать замуж ради укрепления рода.
     -- За Камано, вы  хотите сказать?  -- Шарлотта была явно потрясена. --Я
бы и не подумала, но вот вы сказали, и... а может быть...
     -- Мне жаль ее.
     -- Вы так думаете? Вы же  совсем не знаете Камано! -- Девушка с улыбкой
обернулась  к  Мэту. -- Я его  лично, конечно, не знаю, но слышала про  него
много всякого и также  могу ее  пожалеть, -- Глаза у  нее  стали  большие  и
круглые. -- Но мы же про меня говорили? Мэт испустил вздох облегчения.
     -- Да, но только вам не стоит так переживать из-за  нынешних  неурядиц.
Пусть Паскаль и жесток, но он спасет вас от худшего.
     --  Спасет! --  воскликнула  девушка  и  улыбнулась.  -- Спасибо  тебе,
Паскаль!
     Паскаль резко обернулся, удивленно уставился на девушку:
     -- За что, Шарлотта?
     --  За то,  что ты такой,  каков  ты есть, --  отвечала  Шарлотта.  Она
бросила на стол свою салфетку и встала.  -- Пойдем,  скрипачи уже ударили по
струнам. Видишь, другие готовятся к танцу! Пойдем потанцуем!
     Паскаль растерялся.  Он  смотрел на девушку, плохо понимая, что  с  ней
происходит.
     -- Она вам  мир предлагает,  -- прошептал Мэт, легонько  поддев Паскаля
локтем под ребра. -- Выбирайтесь же из-за стола да попляшите с ней, ротозей!
     Злобу Паскаля как рукой сняло.
     -- Ну,  это можно...  только если  так бывает,  чтобы парень  и девушка
дружили?
     --  Бывает, бывает, она и была вам другом столько  лет, -- подгонял Мэт
Паскаля, хотя на самом деле, конечно, ничего про  них  не знал. Шарлотта ему
очень понравилась, и он не мог взять  в толк, почему  такая милая девушка не
нравится Паскалю. -- Ну, вылезайте же из-за  стола да помиритесь с ней. И не
удивляйтесь, если вы в скором времени найдете выход из всех ваших неурядиц.
     Паскаль снова помрачнел.
     -- Да как это? Наши отцы...
     -- Они не  смогут заставить вас пожениться,  если и  вы, и  она наотрез
откажетесь. А вы так себя вели, что и святому вас не уговорить.
     Паскаль оскорбленно вздернул подбородок.
     --  А  я  думал,  что вы притворялись, --  улыбнулся Мэт. __ Ну,  идите
помиритесь. В этой жизни нам нужно как можно больше друзей. Да и в следующей
тоже.
     -- Что правда, то правда, -- кивнул Паскаль, положил на стол салфетку и
поднялся. -- Но только один танец.
     -- А больше и не потребуется.
     Мэт проводил  их взглядом  и вздохнул.  Вот  если бы его проблему можно
было бы решить с такой же легкостью!
     Неподалеку от него какой-то молодой помещик говорил:
     -- Они  так говорят, будто у них  не жизнь,  а  сплошной праздник!  Ну,
сколько-то часов в день им приходится послужить, но это разве считается?
     -- А дамам-то и того не надо делать, -- вздохнула молодая женщина.
     -- И  они всегда среди  равных! -- воскликнул еще один молодой человек.
-- Они вращаются среди  ровесников,  среди ровни по сословию, и рядом с ними
нет  родителей, которые  указывали  бы им, как себя  вести,  живут  себе все
вместе, и король им особых хлопот не доставляет!
     --  А  с чего  бы  это  он  такой  щедрый? -- заинтересовалась  одна из
девушек, но ее голос утонул в буре восторгов.
     -- Сплошные парикмахеры, сплошные вечеринки!
     --  Сплошной  флирт  с  благородными дамами,  да  еще  и  с  блудницами
развлечься можно!
     -- Сплошная выпивка с песнями!
     Мэт  уныло  подумал,  что  был  прав.  Алисанде следовало  бы  основать
университет.  Потом  он задумался, насколько быстро  он мог  бы ретироваться
отсюда.
     --  Мои родители  просто  обязаны позволить мне отправиться в столицу к
королеве! -- упрямо заявила одна хорошенькая девица.
     --  Не  позволят,  -- кисло проговорила  сидевшая рядом с ней столь  же
хорошенькая девица. -- Скажут, что, мол, больно дорого и что мне, к примеру,
будет очень даже хорошо выйти за сквайра Нокни, нашего соседа.
     -- За сквайра Нокни? Да ему же сорок, если не больше. Он жирный, у него
лысина, и половины зубов не хватает!
     -- Ага, и изо рта у него несет, -- уныло  добавила девушка. -- Подумать
только! Эти молодые девушки из Латрурии  могут гулять с молодыми людьми,  от
которых приятно пахнет, могут найти  себе мужей,  выйти замуж по любви, а не
по прихоти родителей!
     -- И мы  бы  так могли,  если  бы  королева Алисанда нам  позволила, --
проворчал ее брат.
     -- А денег ей откуда на такое взять? -- съязвил его  дружок с печальной
практичностью.
     -- А король Бонкорро где берет?
     -- Это  да, но вот почему ему охота тратить  деньги  на  молодежь,  вот
вопрос?
     -- Ну как, он же сам молодой и не хочет, чтобы его старичье окружало.
     -- Королева у нас тоже не старуха!
     -- Да, но она уже замужем, --  тоскливо  промолвила одна из девушек. --
Она  замужем, у нее целое королевство. Стало быть,  она обо всем рассуждает,
как пожилой родитель, а не как юная девушка, мечтающая о любви.
     Мэт внутренне возмутился. Она мечтала о любви, и любовь нашла ее. Пусть
это и не самый романтический союз, но...
     Тут   ему   пришлось  потратить  немало  сил,  чтобы  ничем  не  выдать
беспокойства. А он-то, он, что -- самый романтический супруг в мире, что ли?
Пожалуй, ему следовало бы поработать над собой.
     Вернулся  Паскаль,  вполне  дружелюбно   переговариваясь  с  Шарлоттой,
правда, довольно-таки рассеянно. Они сели за стол, и Мэт спросил:
     -- Я был прав?
     -- Гм? -- непонимающе произнес Паскаль.
     -- Ну в том, что вы сможете остаться друзьями, если решите не жениться.
     -- А! Да.  Мой папаша, конечно,  поднимет  шум,  это  как пить дать, но
Шарлотте ничего не грозит, потому что это же я откажусь жениться.
     --  Ну, чтобы мне  совсем  ничего  не грозило,  этого  я  не  скажу, --
печально вздохнула Шарлотта. -- Папа и мама обязательно пожурят меня, что  я
не сумела завоевать твое расположение, милый Паскаль. Но все равно, конечно,
больше  всех достанется тебе. Если бы  я  смогла хоть чем-то  облегчить твою
участь.
     Паскаль пожал плечами:
     -- Если станет совсем невмоготу, я просто уйду из дому.
     Шарлотта широко распахнула глаза.
     -- Разве твой отец тебе позволит?
     Паскаль вяло улыбнулся ей в ответ.
     --  Если разгорится скандал, --  а я думаю, он разгорится, -- как бы он
сам меня не выгнал!
     -- Но я не хочу этого! -- воскликнула Шарлотта.
     -- А я  что, хочу? Я бы предпочел уйти с его благословения, но уйти все
равно придется.
     Мэту перестало нравиться, как развиваются события.
     -- Почему придется? -- спросил он.
     Паскаль  отвернулся, стыдливо отвел  глаза. Шарлотта взглянула на него,
потянулась через стол, сжала руку Паскаля и сказала Мэту:
     -- Он любит другую.
     На миг Мэт окаменел.
     --  О! --  весьма  глубокомысленно произнес он, а затем добавил: -- Это
меняет дело.
     --  Верно. -- Глаза  Шарлотты затуманились. -- Если бы я знала, я бы ни
за что... -- И она растерялась.
     -- не обижалась на его  холодность, -- закончил за нее Мэт.  -- Но  как
это связано с вашим желанием покинуть отчий дом, Паскаль?
     Молодой человек опасливо огляделся и негромко ответил:
     -- Дама, в которую я влюблен, -- моя кузина, но она живет в Латрурии.
     -- Четвероюродная сестра, -- уточнила Шарлотта и добавила заговорщицким
шепотом: -- Ее туда увезли.
     --  Значит,  все совершенно законно  и  совершенно  этично. Но  как вам
удалось ее увидеть, Паскаль, если граница все эти годы закрыта?
     -- Уже  несколько  лет,  как открыта, -- напомнила ему Шарлотта.  -- По
крайней мере для крестьян и помещиков. Паскаль кивнул.
     --  Прошлым летом  наши семейства  наконец  повстречались и снова стали
одной  семьей, и я увидел Панегиру. -- Он уставился  в  одну точку, лицо его
озарилось глуповатой улыбкой. -- О, она  -- воплощение красоты, она -- самое
прекрасное создание на свете.
     Шарлотта опустила глаза, сжала руки  в  кулаки,  и костяшки  ее пальцев
побелели. Мэт быстро вмешался в разговор:
     -- Вы одного сословия?
     Паскаль резко обернулся к нему.
     -- Да. Наши родители -- сквайры и дети сквайров. Мэт нахмурился.
     -- Что, никто не захотел стать рыцарем?
     Паскаль горько усмехнулся:
     -- Мой прадед Айелло стал сквайром не потому, что служил рыцарю, сэр, а
потому, что его отец был  чародеем. Это  было до того,  как  злобный  король
Маледикто узурпировал престол.
     -- Сквайр? -- Мэт нахмурился. -- Но разве он не мог сам стать чародеем,
и... Нет, не мог.
     -- Вот именно, -- кивнул Паскаль.  -- При короле Маледикто, когда белая
магия преследовалась,  нельзя  было творить даже  самые  маленькие чудеса  в
пользу Добра. И только милостью Божией прадедушка Айелло стал сквайром, а не
крестьянином и не сервом.
     -- Милостью Божией, а также с помощью денег  и  земли,  скопленных  его
отцом? -- уточнил Мэт.
     Шарлотта удивленно улыбнулась.
     -- Если у человека есть земля, то ему обязаны либо дать соответствующий
титул, либо отобрать землю.
     -- А его сюзерен был хорошим человеком и землю не отобрал, -- догадался
Мэт.
     --  Может,  и  так,  -- кивнул Паскаль. -- Только  в семейных преданиях
говорится о каком-то  долге...  Ну, да  ладно.  Так или  иначе,  но мой отец
сквайр, так  же, как и  отец Панегиры, но мне-то  рыцарство не светит, а вот
она  запросто  может  стать  благородной  дамой.  -- Голос у  него  сделался
кислый-прекислый. Ни дать ни взять -- молодое вино.
     -- Если выйдет замуж за рыцаря, вы хотите сказать.
     Паскаль закрыл глаза и поежился.
     -- Прошу вас, не надо! Хватит с меня страшных снов!
     --  Я  вас  понимаю, -- сказал Мэт. -- Значит,  вы хотите покинуть дом,
чтобы добраться до вашей кузины, и...
     Тут он получил удар в спину. Мэт вскочил и гневно  оглянулся. Боль была
ужасная, однако как настоящий  рыцарь он был вынужден разобраться,  случайно
его ударили или нет.
     Рядом стоял Камано, сын графа д'Аррете, и ухмылялся:
     -- Прошу прощения, сэр рыцарь! Я вас не заметил.
     -- Не заметили! Да вы на него все время пялились из-за своего стола! --
возмущенно выкрикнула Шарлотта.
     --  Он  мог бы на меня  поглядеть из  вежливости, -- буркнул  Камано, и
ухмылка  его стала  еще враждебнее. -- Должен же  он  был хотя  бы время  от
времени поглядывать на хозяев дома.
     Мэт прекрасно помнил, что занимался  этим  даже слишком часто и что как
минимум дважды он встречался  взглядом  с Камано.  Однако за спиной у Камано
стояли трое молодых светловолосых верзил, руки которых  весьма  красноречиво
покоились на рукоятях  рапир,  и потому Мэт  ответил  обидчику,  старательно
подбирая слова:
     --  Прошу прощения,  сэр  Камано.  Меня  так  увлекли  ваши гости,  так
очаровала красота вашего большого зала, что я...
     -- Очаровала! -- прогремел Камано  во всю  мощь своих легких. --  Оно и
видно, что воспитания вам недостает! Что же  до того, как вас увлекли гости,
так я видел: вы глазели на всех красоток. И  не стыдно такому старому  козлу
на молоденьких пялиться?
     Мэту едва перевалило за двадцать.
     -- Стыдиться  нужно  тогда, когда для  этого есть причина,  -- медленно
проговорил Мэт.  --  Вот  тому, кто подал  повод,  действительно должно быть
стыдно.
     -- Оскорбление! -- радостно вскричал Камано. -- Вы слышали, друзья мои,
-- разве меня не оскорбили?
     --  О   да!   Еще  как  оскорбили!   --   согласно   затараторили   его
спутники-молодчики.
     --  А вот  и нет! -- гневно взревел  Паскаль. -- Он и не  собирался вас
обижать, он только...
     Перчатка Камано хлестнула Паскаля по щеке.
     -- Молчать, деревенщина! -- крикнул Камано.
     --  Ну, уж это совсем неблагородно, сэр Камано, --  медленно проговорил
Мэт и сжал рукоять своего меча.
     --  Ну  так докажите это  в поединке, сэр  Мэтью  из  Бата, -- вскричал
Камано, разъярившись не на шутку. -- Докажите, если вы  действительно рыцарь
и действительно Мэтью из Бата.
     -- Я действительно сэр Мэтью, -- спокойно ответил Мэт и обнажил меч.
     Дамы завизжали  и разбежались в разные  стороны. Мужчины  же  вскричали
радостно  и  принялись  быстро оттаскивать столы, дабы  освободить место для
поединка.
     Вскоре два рыцаря  оказались в центре  свободного пространства футов  в
пятьдесят.
     --  Как  я  посмотрю, у  вас  тут к  такому  привыкли, --  бросил  Мэт,
посмотрев на  спокойно сидящих  графа, графиню  и их заграничных  гостей. --
Видимо, мы -- это главное сегодняшнее развлечение?
     -- Да не мы, а ты! -- И Камано, безо всякого предупреждения, бросился в
атаку.

     <B>ГЛАВА 4</B>

     Мэт отпрыгнул назад  и  в сторону, парировал удар  и поменял стойку как
раз вовремя для того, чтобы заслониться мечом от нового удара противника. Их
мечи,  скрестившись,  тяжело давили  один на  другой, и  Мэт прошипел Камано
прямо в лицо:
     --  Неудивительно,   что  твой  отец  с   такой  радостью  оказал   мне
гостеприимство. У вас, д'Аррете, так принято -- нападать на гостей?
     --  Следи  за  своими  манерами,  простолюдин!  --  рявкнул  Камано  и,
оттолкнув Мэта, сам отпрыгнул назад.
     Было  у Мэта искушение не  двинуться с места -- тогда бы задира  Камано
произвел на зрителей смешное  впечатление, -- но он  все-таки решил проявить
снисходительность  и  отступил  на шаг. Камано  в  сердцах  рубанул мечом по
воздуху и  снова бросился  на Мэта. Мэт оба  раза  отразил  его удары, и они
снова  сошлись с Камано лицом к  лицу, при этом Мэту удалось свободной рукой
крепко  ухватить  своего  обидчика  за  руку,  которой  тот  сжимал  меч,  и
поинтересоваться:
     -- Что, твой учитель фехтования не научил тебя закрываться?
     Ответ Камано  заглушил  обиженный рев  его дружков,  и Мэт отскочил. Он
унизил Камано, схватив его за руку, побагровевший, разъяренный Камано описал
мечом над своей  головой восьмерку, и тут Мэт не на шутку испугался. Если бы
меч  вырвался из рук юнца, кому-нибудь могло  сильно  не поздоровиться!  Мэт
подумал было:  не пригнуться ли  и не нанести  ли удар  в незащищенную грудь
Камано, но тут же передумал: парень мог оказаться проворнее, чем думал Мэт.
     Но  это было не так. Когда Камано замахнулся мечом для  рубящего удара,
Мэт  заметил это, можно сказать, за милю, и успел не только отойти назад, но
и выставить свой меч, чтобы заслониться. Метал заскрежетал по металлу, и Мэт
почувствовал  силу  удара плечом. Он  в испуге отпрыгнул, впервые поняв, что
парень действительно намерен убить его!
     Зрители закричали,  захлопали  в ладоши,  полагая,  видимо,  что Камано
сделал нечто очень ловкое.  Камано,  похоже, разделил их  мнение:  он просто
сиял от удовольствия и принялся снова крутить мечом над головой восьмерку.
     А Мэту  вдруг резко  захотелось разыгрывать вежливость,  и он с  полной
серьезностью,   пригнувшись,  нырнул  под  вертящееся  лезвие  меча  Камано,
проколол кожаный дублет  на груди  противника и  отпрыгнул, как только  юнец
вскрикнул.  Камано  выронил  меч,  Мэт  придавил  его  ногой,   затем  резко
развернулся,  выхватил кинжал и направил  его к горлу Камано. Правда,  он не
слишком  торопился,  поэтому  у  Камано  осталось  мгновение,  чтобы  вынуть
собственный кинжал и заслониться им.
     Зрители в страхе завопили.
     Камано находился не в самой  выгодной  позиции. Руки скрещены на груди,
движения скованы, равновесие  нарушено. Один удар в бок, и Мэт  прикончил бы
его. Однако родственники юноши уже вскочили на ноги и что-то гневно кричали.
Мэт, всегда готовый проявить благовоспитанность, отскочил и дал Камано время
прийти в себя.
     И кончик меча незамедлительно оказался около горла Мэта.
     Сильно  надавить  на  горло  противника Камано  не  мог, поскольку  ему
пришлось подбирать меч с полу и размахнуться  он  не  имел возможности.  Мэт
шагнул в сторону, подвел под меч Камано свой меч и резко подбросил меч  юнца
вверх, пробормотав при этом:
     -- Говорил же я тебе: учись закрываться!
     Произнеся эти  слова, Мэт  толкнул от себя противника и принял защитную
стойку.
     Щеки Камано пылали. Он таки закрылся и осторожно пошел по кругу, обходя
Мэта,  выставив  перед  собой  острие  меча.  Однако  его  дружки  принялись
выкрикивать возражения, а граф д'Аррете дал знак страже. Тут же явились двое
рыцарей. Они встали между дерущимися с мечами наготове и крикнули:
     -- Хватит!
     Мэт  этому  только обрадовался.  Он отступил  и опустил меч.  А  Камано
прыгнул  вперед,   пытаясь  нанести  ему  колющий  удар.  Рыцари  вскричали,
бросились к нему и весьма услужливо упустили хозяйского сынка.
     Удар юнца Мэт принял на лезвие меча, вывернул руку и резко дернул вниз.
Меч Камано вонзился в  пол, выбив при  этом искры  из каменной  плиты, а Мэт
снова выхватил кинжал и приставил его к горлу нахала.
     -- Они сказали: "хватит"!
     Камано  окаменел.  Он  не  мигая  смотрел   на  Мэта  глазами,  полными
ненависти. Грудь его тяжело и часто вздымалась.
     -- Отпустите мальчика, сэр! -- вскричал граф д'Аррете.
     -- С радостью, милорд.
     Мэт  отпрыгнул, но прихватил с собой  меч Камано. Юнец вскрикнул, когда
рукоятка  выскочила  из его пальцев. Мэт  чуть  было не  пожалел задиру,  но
вовремя  сдержался  и подал  меч  Камано одному из рыцарей-стражников, после
чего побыстрее упрятал  в  ножны  собственный меч, дабы  никто  не  смог его
отобрать.
     Но  зрители, конечно,  не  успокоились.  Все, кто  сидел  за  хозяйским
столом, возмущенно роптали, а граф д'Аррете крикнул:
     -- Так-то вы платите  за гостеприимство, сэр?  Разве вы не  поняли, что
мальчик просто хотел поиграть?
     Поиграть? Что ж, может быть, для  них все  происходившее и вправду было
забавой -- до  тех пор, покуда вер? одерживал их отпрыск. Но вслух этого Мэт
сказать, конечно же, не мог. Он сказал другое:
     -- Уверяю  вас, мой  господин, я и  сам играл. Играл, а заодно  показал
юному рыцарю несколько полезных приемов
     Гости устремили взгляды на  графа: прозвучало скрытое оскорбление. Граф
покраснел.
     -- Мне очень  жаль, если  я вас обидел,  --  добавил  Мэт  и поклонился
графу. -- И раз  так  вышло, что я злоупотребил вашим гостеприимством, я вас
немедленно покину. Благодарю вас за чудесный ужин, сэр.
     Граф  побледнел.  Как  ни любезны  были  слова,  сказанные  Мэтом,  все
присутствующие превосходно  понимали, что  уход Мэта  -- всего  лишь желание
угодить хозяевам, тем более что все видели: на самом-то деле оскорбили Мэта,
и если  и имело место  нарушение законов  гостеприимства,  то оно  произошло
отнюдь не по вине Мэта, а совсем наоборот -- по вине графа д'Аррете.
     -- Нет, сэр, останьтесь! -- вскричал граф.
     Мэт помедлил и обернулся.
     -- Правы  вы или  виноваты, я все равно не могу отпустить гостя из дому
посреди ночи! Наверняка тут возникло всего  лишь недопонимание, сэр Мэтью, а
желания оскорбить не было.
     --  Несомненно, мой господин, -- отвечал Мэт с поклоном, -- надеюсь, вы
и  правда не  думаете, что  я намеревался нанести оскорбление. -- Так оно  и
было. Он не прочь был унизить юного Камано, но оскорбить?.. Нет, он-то точно
никого не  хотел  оскорблять.  -- А  что  касается  юного  сэра  Камано,  то
молодость и вино всегда являли собой взрывчатую смесь.
     Граф д'Аррете на миг замер, но тут  же рассмеялся и  захлопал в ладоши.
Все его гости подхватили шутку и тоже зааплодировали. Напряжение было снято.
     -- Это вы верно подметили, сэр Мэтью! -- кивал и смеялся граф д'Аррете.
-- А я таким горячим не был в его возрасте.
     -- Ни  на секунду в этом  не сомневаюсь, -- пробормотал Мэтью себе  под
нос.
     -- Садитесь  же!  -- И граф махнул рукой  в сторону того места, которое
Мэт занимал прежде. -- Вы по-прежнему мой гость  и непременно  переночуете в
моем замке.  Надеюсь,  вы  сумеете  найти  себе  другие развлечения -- более
утонченные.
     Сесть Мэт сел, но не поверил ни единому слову графа.

     Лакей отвел его в предоставленную ему комнату, освещая путь факелом, и,
прежде чем оставить Мэта  одного,  зажег в комнате свечу. Мэт сдержался и не
стал  совать  лакею чаевые, сочтя, что  в  средние века это не было принято.
Когда  лакей вышел,  Мэт крепко закрыл и запер  дверь, затем  выглянул через
бойницу наружу, дабы  убедиться, что никто  не  сумеет  забраться  к нему  с
улицы. Только потом он сел и задумался  о событиях дня. Тот факт, что Камано
д'Аррете пытался убить его так, чтобы выдать потом это за несчастный случай,
не вызывал сомнений. И это  ему удалось  бы без особого труда, если  учесть,
как неуклюже этот паршивец обращался  с  мечом. Он застал Мэта врасплох. Еще
немного -- и Мэт прибегнул бы к магии.
     В  общем,  было  о чем написать королеве. Мэт достал пергамент, перо  и
чернильницу из седельной сумки и принялся писать.
     "Милая  моя возлюбленная" -- такими словами  начиналось это письмо,  и,
что там  было написано дальше, совершенно не  наше с вами  дело, по  меньшей
мере пара первых абзацев. Достаточно будет  сказать, что в этой части письма
Мэт уверял кое в чем Алисанду, после чего перешел к  отчету по тому заданию,
которое она ему поручила:

     "...Я не наблюдаю  ничего похожего на то, чтобы имелся  какой-то особый
план  по сеянию недовольства. Просто обстоятельства складываются так, что  у
здешних семейств (почти у всех) есть родственники по другую сторону границы.
Они ездят туда  и  сюда, ну и, естественно, говорят между собой  обо  всяких
важных вещах,  таких, как размеры податей, и какие у кого  дома, и хорошо ли
кушают   их   детишки.  Долгое  время  меровенсские  ветви   семейств  имели
возможность  похвастаться,  как  у  них,  дескать,  все  хорошо.  Но  теперь
латрурийские родственники вырвались вперед. Причем лучше стали жить и сервы,
и  иомены,  и  помещики, и дворяне. Вот так  и получается,  что меровенсские
Смиты  отстают от латрурийских Смитов, а меровенсские Джонсы видят,  что  не
поспевают за латрурийскими Джонсами.
     То же самое происходит и  на рынках.  Из Латрурии  приезжают крестьяне,
чтобы продать что-то свое  или  хозяйское,  и пока  они  томятся  в ожидании
покупателей, что  им  делать? Они, конечно же, болтают  с  крестьянами,  что
стоят у соседних лотков, а те--из Меровенса.  У лотков останавливаются люди.
Может, купят, может, нет,  а разговор послушают, да  еще и вопросы  зададут.
Главное, что  узнаешь  из  этой болтовни, это  то, что  в Латрурии крестьяне
просто-таки купаются в роскоши.
     Что касается помещиков и дворян, тут  все обстоит  несколько  иначе.  В
конце концов  с жилищами им выбирать особо не приходится. Замки им достаются
по наследству, да и  о воине  тоже думать надо, так что они  не могут просто
взять бросить замки и начать строить себе  особняки. Тем  не менее некоторые
латрурийцы хвастаются,  что строят себе  настоящие дворцы, а замки  при этом
приберегают как крепости.
     С роскошью у них все в порядке, и о том, чтобы желать большего, речи не
идет. Но молодежь волнуется -- и есть с чего. Слухи о жизни при дворе короля
Бонкорро  таковы,  что  молодежи он представляется настоящим  раем. Раем для
тех, кто хочет предаваться развлечениям и порокам. Конечно, слова "порок" не
говорят. Это называется "забавы", но смысл один  и  тот  же. Там  не скучно,
всегда есть чем заняться, всегда происходит что-нибудь интересное: то дуэли,
то  интриги,  только  передохнешь   после  вчерашнего  бала,  как  уже  надо
собираться  на  сегодняшний. О жизни придворных при  старом короле Маледикто
тоже до  сих  пор поговаривают,  но  только в том смысле, что тот король был
жестокий, несправедливый и  порочный  и  что он  развращал  молодежь, а  вот
Бонкорро  добрый   и  благородный,  и  он  позволяет  молодым  веселиться  и
забавляться, сколько им влезет,  а  сам ими любуется.  Просто  из  кожи  вон
лезет, чтобы его народ был счастлив.
     Дело в том, что какая-то доля правды в  этом есть.  И если  это так, то
бороться  с  такой  правдой   будет  чрезвычайно  трудно,  поскольку  слухи,
подтверждаемые  фактами,  чересчур  искренни. Наверное,  мы могли бы закрыть
границу  и  не  пускать  к  себе   латрурийцев,  но  мне  кажется,  что  это
несправедливо -- не  давать родственникам видеться, особенно потому, что для
тех,  кто живет у границы,  в  мирное время  вся  эта граница -- всего  лишь
слово, да и только.
     И потом,  это вряд ли получится.  В  моем  мире не  раз убеждались, что
никаким границам  не сдержать путешествующие в обе стороны идеи и новости. Я
не раз  слыхал  -- правда, об  этом  сообщают все-таки  под секретом, -- что
крестьяне,   курсирующие  в  обе  стороны  через   границу,  --  законченные
контрабандисты  и рассказами сыплют так  же,  как  торгуют товарами. Так что
единственный выход состоит в том, чтобы поднять  уровень жизни в Меровенсе и
сделать  твой  двор  таким же  блестящим, идеальным местом,  каким был  двор
императора Гардишана-- по крайней мере в легендах.
     Это в  том случае,  если рассказы  правдивы. Если  они лживы,  только и
нужно  нанять  несколько свидетелей, которые  своими  глазами видели правду,
чтобы  они  эту  самую правду  принялись  распространять. Я знаю, что правде
порой приходится долго и  тяжело бороться с  ошеломляющей  ложью, но, поверь
мне,  я  сумею  оплести  правду  такой  занимательной  историей, что  всякий
прислушается.
     Но прежде всего я  должен  выяснить,  какова же правда. А  сделать  это
можно единственным путем. Так что утром я  отправляюсь в Латрурию, чтобы все
узнать лично. Границу я пересеку  в начале второй половины дня, так что хоть
какое-то понятие о  том, что  в этой стране происходит, я сумею составить не
раньше  полудня  следующего  дня.  Конечно,  если  слухи  подтвердятся,  мне
придется  продолжить свое путешествие  и навестить двор короля  Бонкорро, но
это  не займет  много времени. Думаю, я вернусь домой через  неделю или две.
Пока же береги  себя и постарайся мечтать о нашей встрече так же, как мечтаю
о ней я".

     Далее следовало еще  несколько  абзацев, которые носили,  мягко говоря,
сугубо личный характер, и, уж конечно, их  содержание не должно интересовать
никого, кроме Мэта и Алисанды.  Если бы Алисанда дочитала до этого места, ее
тревоги должны были уняться, уступив место приятным чувствам.
     К несчастью, она успела дочитать только до того места, где говорилось о
дворе принца Бонкорро. Когда ее фрейлины наконец привели Алисанду в чувство,
они заподозрили неладное.
     На самом деле эти самые  фрейлины уже две  недели  как заподозрили даже
очень и очень ладное, однако то, что молодая женщина вдруг падает в обморок,
читая письмо от мужа, -- это  нечто такое, из-за чего это самое ладное может
стать жутко  неладным, особенно  если учесть, что,  придя  в  себя, королева
разразилась потоком слез. Такое поведение для королевы очень нетипично. Зато
оно  весьма  типично  для  молодой женщины, которую  уже  две недели  мучила
утренняя тошнота.
     Фрейлины только и ждали, когда можно  будет  распространить новость  --
ждали официального подтверждения того, что королева ждет ребенка, наследника
престола, -- однако всем возвышенным надеждам мог прийти конец, если бы мать
этого  самого  наследника  получила такой  удар,  от которого у  нее  мог бы
случиться выкидыш. Так  же безрадостен был и иной  вариант развития событий:
допустим,  отец дитяти  сбежал или  перешел на сторону Зла.  А  Алисанда так
страшно  закричала,  прежде чем упасть в обморок, что фрейлины  могли и  это
заподозрить. В  общем, две фрейлины  хлопотали, приводя королеву в  чувство,
третья побежала  за доктором, а четвертая  подняла  с пола  письмо и  быстро
пробежала  его  глазами. Первые два абзаца заставили  ее зардеться аки маков
цвет, читая последующие,  она  побледнела  и,  не дочитав до конца, выронила
письмо.
     -- Нечего и дивиться тому, что ее величество упала в обморок! Лорд  Маг
пишет, что отправляется в Латрурию!
     -- В  эту порочную страну? --  вырвалось у  леди Юлии.  -- О нет, он не
совершит подобной глупости.
     -- Так уж и не совершит? -- съязвила леди Констанс. -- Отправился же он
в Ибирию из-за того лишь, что неправильно назвал имя Господа.  На самом деле
даже его борьба за дело  ее величества в то время, как она сидела  в тюрьме,
не говорит о его благоразумии!
     -- Боже мой, вот они, издержки супружества с галантным, но безрассудным
человеком!
     --  Безрассудным  ему бы  надо  быть  только  по отношению  к жене,  --
рассудила леди Беатрис, --а не... Ой, смотрите, ее веки затрепетали!
     -- О, ну где же доктор? -- воскликнула в сердцах леди Констанс.
     -- Не  надо...  доктора  не надо!  --  пробормотала испуганно Алисанда,
пытаясь подняться.
     -- Нет, ваше величество, --  встревоженно вскричала  леди Констанс.  --
Нельзя вам так резко вставать!
     --  Не  разговаривайте  со  мной  так, будто  бы  я больна! --  сердито
фыркнула королева. -- Всего лишь маленький обморок, ничего серьезного.
     Однако, поднявшись  на ноги, королева  закачалась. Леди  Констанс сразу
подхватила ее под руку.
     -- Что вы такое  прочли в письме, что это так напугало ваше величество?
--  поинтересовалась  леди  Констанс  и  глазами  дала   леди  Беатрис  знак
помалкивать.
     Алисанда растерялась,  раздираемая между  вполне  человеческим  порывом
поделиться   своими   горестями   и   монаршим   долгом  нести  тяжкую  ношу
государственных  дел  на своих хрупких плечах.  Но потом  она вспомнила, что
слухи о путешествии Мэта разошлись  по стране, и это ни для кого не является
тайной. Она ответила:
     -- Мой глупый муж отправился в Латрурию!
     Дамы  в ужасе  ахнули.  И  нечего  удивляться: раньше  они  никогда  не
слышали, чтобы королева так нелицеприятно отзывалась о своем супруге.
     --  Но, ваше  величество, -- первой  пришла  в себя  леди Констанс,  --
Латрурия -- это же страна колдовства и Зла!
     --  Может  быть, теперь уже  и  нет, -- быстро вмешалась леди Юлия.  --
Может быть, молодой король Бонкорро не такой гадкий, как его дед.
     -- А может, и  еще гаже, -- добавила леди  Констанс. -- Я такое слыхала
про короля Маледикто -- кровь в жилах стынет!
     --  Да-да, это точно. Говорят, там насиловали  и  пытали девственниц, а
бунтовщиков мучили и четвертовали, -- сказала леди Юлия и поежилась.
     А леди Беатрис смертельно побледнела.
     -- А еще страшнее  рассказы про то, как он велел пытать людей на потеху
себе и своим придворным! Они кричали, а придворные хохотали.
     -- Хохотали, и не только хохотали, -- мрачно добавила Алисанда.
     Помимо своей воли,  она вздрогнула, и  рука ее автоматически  легла  на
живот, но она тут же отдернула руку.
     -- Ходят слухи, будто бы король Маледикто приказал убить своих сыновей,
-- прошептала леди Беатрис. --  А старшего он  будто  бы  убил  собственными
руками!
     -- Я тоже  это слышала, --  подтвердила  леди Юлия. -- И еще я слышала,
что  младший  будто бы уцелел только  из-за того, что был  предан Господу. И
какое  же  это  чудо--  поистине чудо, если весь королевский  двор покорился
власти Зла!
     -- Верно, -- согласилась леди Констанс. -- А еще  говорят,  что в конце
концов он поддался пороку, и  одного-единственного греха хватило,  чтобы вся
его святость испарилась и он попал под злую волю короля Маледикто.
     -- А еще говорят, что король и внука бы своего прикончил, -- подхватила
леди Беатрис,-- если бы какой-то человек, добрая душа, не увез бы мальчика и
не спрятал. Причем так  хорошо, что король  Маледикто  не смог его выследить
даже с помощью колдовства.
     Тут распахнулись двери, и в покои королевы влетела леди Элиза, а за ней
седобородый старик в темных одеждах.
     Он отдувался и держал в руке тяжелую сумку. Элиза воскликнула:
     -- Вот, видите... О, вашему величеству лучше!
     -- Я  же сказала: не надо доктора!  -- Алисанда сердито махнула  рукой,
повелевая старику удалиться,  но взяла себя  в руки и  извинилась. --  Прошу
прощения, доктор. У меня просто был обморок, закружилась голова, и все.
     Похоже, доктора слова королевы не убедили.
     -- Все-таки вашему величеству желательно бы позволить мне...
     -- Нет!  Мне ничего не нужно! У меня слишком  много дел и нет ни минуты
времени на медицину!
     Доктор  открыл  было  рот, собираясь  возразить,  однако  Алисанда  его
опередила:
     --   Уходите,   милый   доктор!   Мне   нужно   заняться   составлением
стратегических планов!
     С этими словами она  решительно отвернулась от доктора. Доктор устремил
на королеву гневный  взгляд: он был одним из немногих придворных, кому такое
было позволено. Однако он убедился, что королева в его сторону не смотрит, и
ему ничего не оставалось, как ретироваться.
     Сокрушенно качая головой и ворча, он вышел из покоев королевы.
     -- Сожалею, что вы понапрасну бегали,  леди Элиза, -- сказала Алисанда,
-- но, право же, волноваться не стоило.
     Все четыре  дамы  обменялись многозначительными взглядами, а леди Элиза
сказала:
     --Я  бы  с  радостью  куда  угодно  сто  раз сбегала  понапрасну,  ваше
величество, лишь бы только один раз сбегать с пользой. Но что ж так огорчило
вас?
     Алисанда раскрыла было  рот,  собравшись  возразить, однако,  не дав ей
солгать, леди Юлия ответила:
     -- Ее супруг отправился в Латрурию.
     -- О! -- воскликнула  леди Элиза и в страхе прикрыла ладонью рот.  -- В
это логово Зла, где правит злобный колдун?
     -- Там теперь другой король.  Он, может быть,  и не  такой,  -- холодно
проговорила Алисанда. -- Я читала  отзывы  о поведении этого молодого короля
Бонкорро,  он делает  много хорошего.  На  самом деле я  о нем вообще ничего
дурного не слыхала. Любому монарху приходится творить неизбежное зло.
     -- Даже вам? -- ахнула леди Элиза, и ее глаза округлились.
     --  Даже мне время от  времени приходится приказывать кому-то  отрубить
голову, а еще чаще -- кого-нибудь  повесить, -- печально вымолвила Алисанда.
--  Кроме  того,  я  посылала моих  воинов на смерть  уже дважды и  не  хочу
притворяться, будто бы в этом не было зла.
     -- Но  мы воевали за правое дело1 Это же была самая настоящая  битва со
Злом!
     -- Все  равно.  Одни люди убивали  Других по моему приказу,  --  упрямо
заявила Алисанда. -- И  нельзя  сказать, что на мне нет совсем никакой вины.
Нет! Любой монарх  обязан думать  прежде всего о  защите своего  народа, ибо
благосостояние  государства  следует защищать.  И там,  где  простой человек
имеет право на самозащиту, монарх такого права не имеет.
     -- О нет, но он может просить, чтобы его защитили другие!
     -- Могу и именно так поступаю, -- согласилась Алисанда. --  И точно так
же, не сомневаюсь, поступает король Бонкорро.
     -- Да?  -- недоверчиво проговорила леди Констанс. --  А может быть,  он
просто-напросто копит богатство  и сосредоточивает в своих руках  власть, не
рискуя при этом особо своей душой?
     -- Не исключено, -- признала Алисанда. -- И  все же, если то, что мне о
нем сообщали, правда, мне не стоит бояться за жизнь моего супруга.
     --  Почему  же  тогда вы все-таки  боитесь за него?  --  прицепилась  к
королеве леди Констанс.
     -- Потому  что сообщения могут быть и  неверны, -- ответила  Алисанда и
снова  поежилась.  -- Пошлите  за лордом-маршалом, леди Элиза,  и  попросите
прийти  мастера  Орто Дружелюбного, помощника моего супруга.  Нужно  собрать
войско.
     Леди  Элиза, по-прежнему очень бледная, сделала книксен  и  выбежала за
дверь.
     Королева Алисанда обернулась к леди Беатрис:
     --  Будьте  так  добры,  пошлите  какого-нибудь бесстрашного  грума  за
драконом Стегоманом, миледи, а также посыльного, чтобы тот  разыскал сэра Ги
де Тутарьена.
     Леди   Беатрис,  выпучив   глаза,  удалилась.   Стало  быть,   королева
растревожена не на шутку, если решилась просить помощи у неуловимого Черного
Рыцаря.
     Через некоторое  время Алисанда во  главе собранных ею придворных вышла
во внутренний  дворик встретить  Стегомана. Дракон мог бы  в случае  крайней
необходимости протиснуться в какой-нибудь из  залов дворца, но ему это  было
неприятно, особенно с тех пор, как у него отросли и зажили крылья.
     Стегоман  горделиво  кивнул  в  знак   приветствия.  Он  принадлежал  к
Свободному племени и  не являлся  подданным ее величества,  хотя  теперь  он
постоянно жил в замке королевы и крайне редко встречался с другими драконами
-- разве что во время отпуска.
     -- Ваше величество! Не хотите ли вы, чтобы я слетал  и доставил обратно
моего легкомысленного товарища, лорда мага?
     --  Ты  сообразителен,  как  всегда,  Стегоман,  --  отвечала   дракону
Алисанда. --  Да, именно об этом  я и хочу тебя попросить, потому что он дал
мне знать, что собирается пересечь границу Латрурии!
     -- Я так и знал, что он угодит в беду, если отправится в путь без меня,
-- самодовольно фыркнул дракон. -- Но разве он послушает? Нет,  ни за что не
послушает!
     --  Дело  в  том, что он должен был  путешествовать  тайно, -- заметила
Алисанда.
     -- А что, драконы -- прямо уж такая диковина, что ли? А  в  общем,  что
там говорить --- диковина, конечно,  а особенно за компанию со смертным. Ну,
так я  мог бы всегда залечь где-нибудь поблизости на тот случай, если бы ему
грозила беда. Уж тогда бы я хоть знал, где его искать!
     -- На этот вопрос я могу тебе ответить. По крайней мере скажу,  где  он
находился три ночи назад, когда писал это  письмо.  Он тогда ночевал в замке
графа д'Аррете.
     --  Ну, это  уже  кое-что,  --  проворчал  дракон.  -- Хотя,  как  ваше
величество справедливо заметили, это было три ночи назад!
     -- А два дня назад он  находился около пограничного поста неподалеку от
перевала Савояр, -- с надеждой в голосе сказала Алисанда.
     --  Вот  это уже  получше, --  задумчиво  проговорил Стегоман.  -- А от
перевала, поди,  дорога  ведет к  югу.  По крайней мере ясно,  откуда начать
поиски.
     Алисанду охватила  тревога, и она положила  руку  на теплую сухую чешую
дракона.
     -- Передвигайся  как можно  осторожнее. Великий. Мне было бы очень жаль
потерять такого друга, как ты.
     Дракон изобразил нечто вроде улыбки.
     -- Все  будет,  как вы мне велели,  ваше  величество, не  сомневайтесь.
Свободное племя тайно красться не может.
     Это вы верно подметили. Но я буду лететь осторожненько. Прощайте!
     Алисанда не успела  отступить, как дракон подпрыгнул и взлетел, взметая
своими громадными  кожистыми  крыльями  песок  и  мелкие  камешки.  Королева
закрыла руками глаза, потом посмотрела вверх и увидела, что  дракон  кругами
летает над двором. Затем он еще раз взмахнул крыльями и устремился к югу.
     --  Господь с  тобой,  мой  большой  друг, --  прошептала  королева. --
Возвращайся целым и невредимым, и чтобы на тебе  верхом сидел  мой Мэтью. --
Затем  королева  обернулась к лорду  маршалу. --  Вы  послали кого-нибудь на
поиски сэра Ги де Тутарьена?
     --  Да,  ваше  величество. -- Седой  старик  рыцарь  усмехнулся. --  Он
носится всюду, как ветер, я это знаю, но он теперь не такой беззаботный, как
раньше, поскольку он женат.
     Алисанда сама не  поняла, понравилось  ей или  нет то, каким тоном  это
было сказано.
     --  Если  он  женился-таки  на  леди  Иверне,  --   напомнила  королева
придворному. -- Точнее на  принцессе Иверне, хотя этого о ней никто не знал,
покуда она не собралась уезжать. Нам ведомо лишь то, что она уехала в горы в
обществе сэра Ги и что они собирались по пути разыскать священника.
     -- А я никогда  не слышал, чтобы Черный Рыцарь  поступил  иначе, нежели
собирался  поступить,  -- добавил маршал. -- Между тем, как  вы  справедливо
заметили, ваше величество,  сыскать его  будет  непросто. И  я послал на его
поиски не одного  гонца,  а десятерых, дабы они  обшарили горы  и нашли его.
Между  тем  уехал  он два года назад: след, что и  говорить, старый, так что
быстро не получится.
     --  Если  только  он  сам  не захочет,  чтобы его  нашли,  --  уточнила
Алисанда. -- Пошлите также за другом Мэтью, Савлом.
     --  За  знахарем?  --   удивленно  уставился  на  королеву  маршал.  --
Сомневаюсь, что он приедет, а особенно теперь, когда женился.
     -- Верно,  его жена Анжелика  заменяет  ему  весь мир,  --  согласилась
Алисанда, -- по крайней мере это так, если верить слухам. Мы его не видели с
тех самых  пор,  как они с женой  уединились в безлюдных  местах. Между тем,
узнав, что  его  другу Мэтью грозит  опасность, он,  может быть,  вернется к
людям, как  было тогда, когда  он, волнуясь за друга, попал  в наш  мир.  Уж
его-то мы знаем, где искать.
     -- Знаем. В Шампанском лесу, -- пробурчал маршал. -- Надо же было такое
местечко  выискать.  Лес, названный  в  честь  равнины! И  чародей,  который
утверждает, что не умеет творить чудеса и не  верит  в  Добро  и  Зло  как в
источники магической силы. Ну,  ведь явные же противоречия, ваше величество,
уж такие явные -- дальше некуда!
     -- Его утверждения парадоксальны, -- согласилась Алисанда. -- И  вообще
когда  он что-либо утверждает,  меня пробирает дрожь  от  страха. Но нам все
равно потребуется  его помощь, если Мэтью будет в опасности. Пошлите за ним,
милорд.

     --  О  слепящий  блеск  Ваала!  -- выругался  Ребозо.  -- Неужели  этот
неуклюжий дворянчик действительно оказался так туп?
     ЛоКлеркки весь сжался, страшась гнева канцлера.
     -- Но, милорд,  не ожидали же  вы,  что  парнишка сумеет одолеть самого
лорда мага.
     --  Нет, не ожидал!  Но искренне надеялся, что он окажет тому достойное
сопротивление и чародей вынужден будет прибегнуть к  магии! И что же я вижу?
Он  оказался таким паршивым  фехтовальщиком,  что  этот  так называемый лорд
Мэтью не то что не начал творить чудеса, он даже и не вспотел!
     И что же мы  теперь  знаем такого, чего не ведали прежде? Мы знаем, что
он явился туда под видом рыцаря  и представился сэром  Мэтью. Людей с  таким
именем в  тех  краях предостаточно, и рыцарей в том числе. Еще мы знаем, что
он  направляется через перевал,  и он бы попал туда, если бы  сразу пошел на
юг! -- Канцлер скомкал маленький клочок пергамента и запустил им в стену. --
Нет, этот мальчишка  Камано ничего, ничегошеньки  не  добился! Пусть у  него
желудок от боли скрутит!  Пусть на него понос  нападет!  Я  бы ему много еще
чего пожелал, но ладно -- боль за боль!
     -- По крайней мере бед не натворил.
     -- Пусть бы только попробовал! Хорошо,  мы хотя бы знаем, что сэр Мэтью
попытается пересечь границу.
     -- Послать солдат, чтобы они устроили ему засаду, лорд-канцлер?
     -- Нет! Пошли чудовище,  чтобы оно уничтожило его,  если он  попытается
хотя бы перешагнуть через границу! Пошли мантикора, чтобы он сожрал его, или
химеру,  чтобы она его одурманила. Потому что, замышляет он  дурное или нет,
не в интересах нашего короля, чтобы лорд маг Меровенса проник в Латрурию.
     -- Но какой от него может быть вред? -- непонимающе спросил секретарь.
     -- Какой  вред? -- взревел  канцлер. -- Ты спрашиваешь, какой  от  него
вред?  От  человека,  который  выкрал  у  колдуна  Малинго  корону  королевы
Алисанды? От человека, который призвал себе на помощь великана Кольмейна? Ты
прекрасно  знаешь,  какой страх он  навел на Ибирию и  на  Аллюстрию, и  еще
спрашиваешь,  какой от него может быть вред? Какой от него может быть вред в
королевстве, король которого  никогда  не  встает на колени для молитв  и не
посещает  храм? Верно,  король Бонкорро  не  так злобен,  как  правители тех
стран, про которые  я только что сказал, но я, его  канцлер, не желаю, чтобы
его свергли. А ты хочешь, чтобы на нашу  страну снова обрушились  несчастья,
как в старые времена -- на страну и на тебя лично?
     --  Нет, господин мой, я этого вовсе не  хочу! -- запричитал секретарь.
-- Я немедленно пошлю тех, кого вы велели, чтобы его остановить!
     Но канцлер не слушал ЛоКлеркки. Он мерил комнату шагами и бормотал:
     --  Хороший  Бонкорро  монарх  или  плохой, с  точки зрения  закона  он
наследником  престола не является, поскольку  его дед узурпировал престол  и
свергнул  прежнего  короля-слабака,  а  тот тоже  был  узурпатором, и  сыном
узурпатора,  и  внуком  узурпатора,  который отнял престол  у  превосходного
поэта,  но никудышного  короля -- вот до чего в конце  концов  докатился род
Цезарей!
     -- Так этот король-поэт действительно был потомком императоров Рэма? --
прошептал ЛоКлеркки, выпучив глаза.
     -- Был, и уверяю  тебя, потомков у  них было превеликое множество!  Кто
знает,  вдруг этот самый лорд маг вынет из-под земли  одного из них, чтобы с
его помощью  свергнуть  короля  Бонкорро? Нет, лучше не рисковать. Не пустим
его  в Латрурию, ЛоКлеркки! Придумай способ! Придумай  сто способов,  но  не
пускай его в Латрурию!

     <B>ГЛАВА 5</B>

     Мэт  снова задумался, как его  угораздило вляпаться во все это, но даже
воспоминание, что вляпался он исключительно из-за своей возлюбленной супруги
и  повелительницы,  не  очень-то  его утешило,  особенно потому, что перейти
границу  он  решил  сам, и  теперь  это  решение представлялось  ему  крайне
опрометчивым.
     Фактически  он  ее не перешел, пока  находился  в Меровенсе. До границы
оставалось  каких-нибудь  несколько ярдов,  а  может, и того меньше. Как тут
точно  скажешь,  если  нет  ни заборчика, ни  какой-нибудь, хоть плохонькой,
черты на земле. Зато у мантикора,  глядевшего  на Мэта,  никаких сомнений по
поводу того, где именно лежит демаркационная линия, не было.
     -- Ни с  места,  -- прорычал он улыбаясь. (Собственно  говоря, ротик  у
него был таких размеров, что  он только и мог, что улыбаться  да скалиться.)
-- Ступи только на шаг в Латрурию -- и ты станешь моей добычей!
     Мэт  поглядел на оскал  мантикора и  решил, что рисковать  ему вовсе не
хочется. Правда, у чудища была говорящая человеческая голова,  но в  пасти у
этой  головы -- двойные  зубы!  Два  ряда наверху и  два  внизу, и все  зубы
длиннющие и острые. Хуже того, эта почти что человеческая голова  сидела  на
теле льва --  ну, если можно считать львиным тело, покрытое иглами дикобраза
и  заканчивающееся скорпионьим  хвостом, изогнувшимся  вдоль  спины.  Причем
нацелен этот хвост был точнехонько на Мэта.
     Мэт боязливо смотрел  на чудовище, гадая, почему  в этой альтернативной
вселенной все сверхъестественные существа так бегло говорят  по-человечески.
Может быть, потому, что сам воздух  здесь пропитан волшебством,  а  ведь все
эти звери  были волшебными и  жили,  следовательно, в самой что  ни на  есть
естественной среде, так сказать.
     -- Ладно, -- ответил Мэт и отвернулся.
     --  Как это? -- изумилось  чудовище. -- И никаких тебе вызовов, никаких
оскорблений? Что, и поединка не будет?
     -- Ни за  что,  -- отвечал  Мэт. -- Я поищу другое место,  где  перейти
границу.  Для тебя, видать, на этом перевале свет  клином  сошелся,  а  я не
сомневаюсь -- можно и еще где-нибудь счастья попытать.
     -- Это  что же ты за рыцарь? Тоже мне, рыцарь называется! -- возмутился
мантикор.
     --  Вот  такой  уж  рыцарь,  -- огрызнулся  Мэт.  --  А  называется  --
странствующий  менестрель. -- И  Мэт  показал на висящую у него за спиной на
веревочке лютню. -- А что, я разве смахиваю на рыцаря?
     -- Так у тебя же меч!
     -- А вот  и не меч, а  кинжал, --  возразил Мэт. -- Он,  правда,  очень
большой, но все равно кинжал.
     На самом  деле  то, о  чем  говорил  Мэт,  представляло  собой  искусно
выполненную  копию  римского  гладиуса  с кое-какими  модификациями.  Кузнец
королевы Алисанды ковал его с особым тщанием  по рисунку Мэта,  а  потом они
оба изо всех  сил  постарались вложить в  клинок как можно больше магии. При
этом они пели  песни.  Надо сказать, Мэт немного  побаивался  работать  этим
клинком, поскольку был не слишком высокого мнения о своем пении.
     --А  я за тобой пойду! -- заявило чудовище. -- И  где бы  ты ни задумал
перейти границу,  я  тебя  поджидать буду, вот!  --  И мантикор,  крадучись,
шагнул к Мэту. -- А с другой стороны,  если подумать, то  чего мне ждать-то,
а? Я сейчас тобой полакомлюсь -- какая разница, в Латрурии или еще где?
     Мэт обернулся и резко выставил перед собой посох.
     -- Эй, минуточку, погоди! Так не пойдет. Это ведь будет не по правилам!
     -- Это по чьим таким правилам? -- взревел мантикор и прыгнул на Мэта.
     Прыгнул и с  лету вломился в невидимую стену редкой прочности. Мантикор
брякнулся оземь и, наверно, пребольно ударился -- неудивительно при такой-то
массе -- и сам ответил на свой вопрос:
     -- По чьим, по чьим... Короля Бонкорро  это правила, вот они чьи! И как
я забыл!
     -- Что за правила?  -- нахмурился  Мэт. --  И  почему ты должен был  их
помнить?
     -- Да  потому, что  король  возвел вокруг  границы  Октройскую  стену и
заколдовал ее  так, чтобы в  Латрурию никакие чудовища  не проникали. Только
вот уж не думал, что ему хватит ума  сделать так,  чтобы чудовища и выйти из
Латрурии не могли!
     Мэт смерил чудовище оценивающим взглядом и  пришел к выводу, что короля
Бонкорро вряд ли стоит упрекать в недогляде.
     --  А  по мне  так все понятно. Видок у  тебя такой, что  ты очень даже
годишься  на  службу королю-сатанисту.  На кой  же ему сдалось уступать тебя
своим соседям-соперникам?
     --  Никакой  он  не сатанист! Он уравниловкой занимается!  --  прошипел
мантикор.  -- Раз я не могу  выйти наружу, значит,  не могу по его повелению
пугать крестьян в соседней стране!
     Мэту положительно все больше и больше нравился король Бонкорро.
     -- Может, он прививает тебе вкус к изысканным блюдам?
     -- Ага! -- осклабился  мантикор. -- Например, к  таким,  как  рыцарь по
имени сэр Мэтью, который прибудет в наряде менестреля!
     У Мэта кровь похолодела в жилах. А у  Бонкорро, оказывается,  прекрасно
поставлена разведка.
     -- Так король сам натравил тебя на меня?
     -- Какой же король когда-нибудь  станет  делать что-нибудь такое, в чем
его потом  смогли бы  обвинить,  подумай  дурьей своей  башкой?  --  сердито
пробурчал мантикор. -- Нет, меня послал подданный подданного, ноты не думай,
что  тебе удастся отколдовать это повеление  потому,  что оно исходит не  от
самого короля. Я стану твоей Немезидой, слышишь?
     На миг  у Мэта возникло искушение попробовать, не одолеет ли  его магия
колдовство приспешника Бонкорро.  Тем более что латрурийцы  и так уже знали,
где он находится, а стало быть, прибегнув к магии, он не выдаст себя больше,
чем  уже выдал. Но тут он вспомнил, что они, вероятно, еще не уверены в том,
что он лорд маг, да и маг ли вообще. Лучше пусть пока гадают.
     -- Да кто я такой? Просто менестрель, и только!
     -- Ой-ой-ой! "Простой менестрель" -- это в мире-то, где чудеса творятся
стихами и их действие усиливается музыкой? А как ты думаешь, барды в древней
Галлии только потому были такие богатенькие и знатненькие, что у них  голоса
были приятненькие?
     Надо же -- какое высокообразованное чудовище!
     -- Где это ты почерпнул так много знаний по истории?
     --  Как это "почерпнул" ? Да я все своими глазами видел,  смертный! Или
ты думаешь, что я просто котик, которому уже сто лет стукнуло?
     У  Мэта мурашки по спине  побежали. Он всегда с  уважением относился  к
почтенному возрасту.
     -- И как же тебе удалось столько прожить?
     -- Да так, что пока никому из колдунов не пришло в голову приказать мне
умереть.
     -- Так ты живешь, стало быть, потому, что в это веришь?
     -- Не-а! Потому что вы все в это верите, и ни один волшебник не сделал,
чтобы было по-другому!
     -- Ну  так с какой стати  ты смеешь  пугать  меня, если думаешь,  что я
волшебник?
     Усмешка мантикора сменилась беззвучным смехом.
     -- А  с  какой стати мне бояться какого-то хилого  волшебства, когда во
мне сил, как в столетнем дубе?
     -- Да, пожалуй, бояться нечего,  -- вздохнул  Мэт.  -- Стало  быть, мне
нечего и пытаться обойти тебя. Сдается, мне лучше уйти.
     И он развернулся.
     --  Ты  только не думай  провести меня, смертный, --  крикнул ему вслед
мантикор.  -- Я  знаю, что ты задумал одурачить меня: уйдешь сейчас, а потом
попробуешь перейти границу  в надежде, что я все забыл? Только не думай, что
тебе удастся найти такое местечко для перехода,  которого не разыщу я!  И не
думай, что я забуду про тебя!
     Мэт поглубже вздохнул, сосчитал до десяти и медленно обернулся.
     -- Послушай, Манни, может, у меня  и есть какая  магическая сила только
из-за  того, что я простой  менестрель,  но неужели ты думаешь, что я  такой
тупой, что стану тягаться с мантикором?
     -- Честно говоря, -- призналось чудовище, -- да, я так думаю.
     "А он не только образованный, -- подумал Мэт, -- он еще и догадливый".
     --  Ладно,  --  вздохнул  он, --  тогда  считай,  что  я отправился  за
кое-какими заклинаниями покрепче.
     И он  зашагал прочь от этого места,  лелея мысль о том, как славно было
бы вернуться сюда с усилителем на батарейках и электрической лютней.
     Но  творить  усилитель  и  лютню он не стал -- у него  и  так  в запасе
имелось немало крепких стишков.  Как бы то  ни было,  он спустился с хребта,
оставив  границу  позади,  и прошел  несколько  миль  на восток. Наконец  он
добрался до реки. Река  была  так  себе --  футов двадцать в ширину, ручеек,
можно сказать, но текла она туда, куда надо, то есть на юг. Мэт устроился на
ее берегу, чтобы дождаться  ночи.  Там  он  бубнил  себе под  нос  стишки да
надраивал свой магический жезл.
     Как только  сгустились  сумерки, Мэт снова  отправился  к границе вдоль
берега речушки. Речка пере