гда я это сделаю, не так ли? -- Да, это была хитро подстроенная ловушка, -- подтвердил король и обернулся к канцлеру. -- Поздравляю тебя, Ребозо, твой маневр оказался восхитителен, а выбор барышни безошибочен. Канцлер улыбнулся и поклонился королю: -- Сущие пустяки, ваше величество. У этого глупого доброхота совершенно отсутствует какая бы то ни было подозрительность! И как это получалось, что одна навязчивая идея влекла за собой другую, вот интересно? -- Я так понимаю, что ваше величество скорбит о потере многообещающей наложницы? -- Что-что? -- презрительно проговорил Бонкорро. -- Ни она, ни ее ухажер тут ни при чем. Более того, я надеюсь, они будут счастливы вместе. Однако глаза Ребозо горели мстительным огнем, и Мэт понял: этот был готов выследить Паскаля и Фламинию исключительно из-за оскорбленного самолюбия. -- А вот ты очень даже при чем, -- продолжал король. -- Человеку, имеющему достойное положение, принято называть себя, когда он попадает в чужую страну, -- конечно, тогда, когда он является ко двору короля. -- Это вы про меня? Да я ничто! -- Полагаю, что ты не врешь, хотя это и странно, -- прищурившись, заметил король. -- От себя могу лишь сказать, что самоуничижение твое излишне. Всякий, кому удалось превозмочь заклинание обольщения, наложенное на женщин из моего гарема, это, безусловно, чародей, и никто иной. -- Как приятно слышать, что на самом деле Фламиния -- вовсе не такая вертихвостка, какой выглядела. -- Итак, ты чародей, -- твердо проговорил Бонкорро. Так. Стало быть, испытание. О, как Мэту хотелось бы нарушить заповедь "не солги" ради спасения жизни! Однако сейчас ему прежде всего нужно демонстрировать послушание воле короля. -- Да, ваше величество. Но ивы тоже. -- Вероятно, раз уж я не колдун, -- вздохнул Бонкорро. -- Однако свою силу я черпаю не от Сатаны и не от Бога, как ты, несомненно, знаешь. Канцлер бросил на короля нервный взгляд, но, впрочем, тут же сделал вид, что никакого взгляда не было. Значит, Мэт угадал верно: канцлер был колдуном. -- Да, это я понял. Но как же в таком случае вы творите чудеса? -- Благодаря феноменальной памяти. -- Ага, значит, он решил отложить месть на потом, а пока поболтать с интересным собеседником о том о сем. -- Я ведь на этом, можно сказать, вырос: я видел, как произносит заклинания мой дед, мне приходилось на это смотреть вместе с половиной придворных. И попробовали бы мы не смотреть! Ослушаться короля? Тогда все тряслись от одной только мысли об этом. Он-то, конечно, никогда бы и не подумал, что я запомню каждое его слово, каждый жест, вот только раньше для меня все это было бессмыслицей. Подобным же образом я наблюдал за своим отцом. Он тоже произносил заклинания, которые, как он утверждал, исходят от Бога и святых. На самом-то деле он с полной ответственностью обучал меня этим заклинаниям. Мэт ухватился за слово "утверждал". -- Но вы до сих пор не верите, что силы, которые черпал ваш отец, происходили от Бога? Ох, любо-дорого смотреть, как дергается Ребозо при каждом упоминании Бога! -- Нет. И я также не верю, что черная магия пользуется помощью Сатаны. -- Бонкорро цинично усмехнулся. -- Я не верю ни в то, ни в другое -- ни в Рай, ни в Ад! -- Вот почему вас так заинтересовало заклинание, позволившее бы вашей душе прекратить существование, когда вы умрете? -- старательно выговаривая слова, спросил Мэт. -- Молчать! -- рявкнул Бонкорро, и глаза его гневно полыхнули. Не без усилия он овладел собой и вымучил улыбку. -- Скажем так: по меньшей мере я отрицаю, что источники магии -- либо Добро, либо Зло. -- Откуда же тогда магия черпает силы? -- Отовсюду. Бесполезно выяснять, откуда именно. Мэт вспомнил: когда-то и он так думал. -- Значит, вы просто совершаете ритуалы, некогда увиденные и запомненные, а то, почему и как у вас что-то получается, вас не волнует? -- Именно так. Какое мне дело до "почему"! Главное, что все получается! -- Ну... когда знаешь "почему", можно изобретать что-то новое,-- не спеша проговорил Мэт. --Или, если что-то не получается вопреки твоим ожиданиям, понять, почему не получилось. Бонкорро снова прищурился. -- Ты говоришь так, словно все знаешь, но ведь только самые могущественные из чародеев так верно могут определить источник своей силы и смеют судить о нем. -- Я был прав! -- брызгая слюной, вмешался Ребозо. -- Он -- верховный маг Меровенса! Мэт стоял не шевелясь и многообещающе смотрел на Ребозо. -- Так ли это? -- требовательно вопросил Бонкорро. -- Ты -- придворный чародей ее величества? Вот опять христианское воспитание подталкивает: скажи правду! Если бы только вопрос не был задан так прямо... -- Да, ваше величество. Я -- Мэтью Мэнтрел, чародей королевы Алисанды. -- И ее муженек! -- Глаза Ребозо довольно заблестели. -- Мы, ваше величество, приобрели бесценного заложника! -- Верно, если сможем удержать его. -- Настроение Бонкорро вдруг резко переменилось. -- А как ты думаешь, верховный маг, где источник моей силы? -- Сама мощь вашего царствования, ваше величество, -- отвечал Мэтью. -- Законный монарх обретает великую силу от своей страны и от своего народа, поскольку он глава страны и представитель народа. Однако сила монарха становится еще больше, если он действительно законный помазанник. -- Молчать! -- И рука Ребозо хлестнула Мэта по губам. Голова Мэта запрокинулась назад. Он выпрямился и одарил старика гневным взглядом. -- Еще раз так сделаешь, -- прошипел Мэт, -- и получишь свою руку себе на долгую память. -- Изволь обращаться с нашим гостем уважительно, лорд-канцер, -- одернул Ребозо король и обернулся к Мэту. -- Хотя тебя тоже можно упрекнуть в недостатке уважительности: ты явился в наше королевство как лазутчик. -- Увы, мне очень жаль, что так вышло, -- смущенно проговорил Мэт. -- Одно за другое, и вот... Вообще-то я собирался попозже нанести вам официальный визит... -- Если бы сделал вывод, что я не злой человек, -- улыбнулся Бонкорро беззлобно. -- Ну, и что скажешь? -- Что в общем и целом вы добры, ваше величество, -- старательно подбирая слова, ответил Мэт. -- На самом деле вы неплохой человек и хороший король. А это означает, что вы питаетесь силами, исходящими от Бога, его Благодатью! Ребозо взвизгнул, как от боли, но Бонкорро упрямо мотнул головой: -- Нет! Я злой человек! Мне пришлось творить зло, чтобы удержаться на престоле, чтобы навести порядок в королевстве и создать процветание моего народа! Я казнил убийц и насильников, я отправлял в ссылку священников, которые смели выступить против меня, я отправлял воров и сутенеров на десятки лет каторжных работ! Я не святой, верховный маг! -- Я этого и не говорил, -- отозвался Мэт. -- Но в вашем сердце -- забота о благе страны. -- Только до тех пор, пока от этого зависят мое богатство и безопасность! -- Будь по-вашему, -- вздохнул Мэт. -- Но я все-таки понял, что у вас задуманы многие реформы, имеющие своей целью улучшение жизни буквально для всех. Вы не хотели бы полностью посвятить меня в ваши планы? Бонкорро нахмурил брови. -- Ты же все наверняка видел своими глазами! -- Да, и думаю, что догадался о том, что именно вы затеяли и почему, но мне бы хотелось узнать, верны ли мои догадки. Не могли бы вы мне объяснить коротко и доходчиво? Бонкорро пожал плечами: -- Да все очень просто, хотя для того, чтобы до этого додуматься, мне пришлось потратить довольно много времени. -- Улыбка короля стала вполне обаятельной. -- Однако времени у меня было предостаточно, пока я дожидался смерти своего деда. Канцлер в испуге резко глянул на короля. Видимо, подобное заявление он слышал впервые. -- Я своими глазами видел нищету и страдания крестьян, -- продолжал Бонкорро, --и слышал, как барон Гарчи, помещик, у которого я рос, частенько ворчал, как тяжко бремя королевских податей и как бы славно он управлялся, если бы подати стали пониже. Я не мог ничему верить, но ведь и у моего деда было много долгов, хотя его кредиторы не осмеливались требовать возврата денег. Придя к власти, я обнаружил, что не ошибся: казна оказалась пуста, первое время я только и делал, что отбивался от посещений ростовщиков. -- К счастью, вы придумали, как быть. -- Придумал в перерывах между уроками и... развлечениями. Я рассудил, что обнищание короля проистекает из обнищания крестьян, ведь если им будет нечего отдавать, то королю будет нечего взять у них. Мэт кивнул: -- Разумно. Итак, первое, что вы решили, это то, что крестьянам надо выращивать больше зерна. -- Нет, им нужно оставлять себе большую часть выращенного. А второе -- нужно добиться, чтобы их господа не отобрали у крестьян то, что те оставили себе. Поэтому я понизил налоги и назначил управляющих, которые следили за тем, чтобы помещики не отбирали у крестьян больше положенного. Канцлер свирепо выругался. Бонкорро заметил это и улыбнулся ему: -- Ты моих реформ не одобрял, верно, Ребозо? -- Нет, ваше величество, и до сих пор не одобряю! Эти ваши нововведения еще приведут к катастрофе! -- Но не так скоро, как это случилось бы, оставь я все по-прежнему, -- возразил король. Итак. Король мог-таки навязывать свою волю даже доставшемуся ему по наследству лорду-канцлеру. Мэт решил, что Бонкорро сильнее, чем кажется на вид, -- а сейчас и вообще происходило нечто странное: силы как бы прибывали к Бонкорро ежесекундно. -- Ну а каков был третий пункт? Бонкорро обернулся к Мэту: -- Создание благоприятных условий для торговли. Ведь как бы ни старались мои подданные, сколько бы богатств они ни производили для меня, я бы стал намного богаче, если бы они ввозили золото из других стран. Я мог бы долго рассказывать, верховный Маг, но главное вот что: король обязан считать свои доходы точно так же, как крестьянин считает, сколько канав ему вырыть, чтобы подвести воду к посаженным растениям, и сколько положить удобрений, чтобы они хорошо росли, не засохли. Попытка получить прибыли заставляет крестьян, торговцев, купцов производить как можно больше. -- Король снова очаровательно улыбнулся Мэту. -- До сих пор, по-моему, моя затея работает. Мэт кивнул: -- Плановая экономика в сочетании с частным предпринимательством -- неплохой рецепт. Вы опережаете время, король Бонкорро. -- Вот-вот. -- Ребозо ядовито воззрился на Мэта. -- А что будет, когда время нагонит его, а? Бонкорро рассмеялся, искренне радуясь. -- Мне нечего бояться спешки, Ребозо: со мной рядом всегда будешь ты, ты вечно будешь бранить меня, ворчать и одергивать. Понятно, меньше всего Ребозо нуждается в том, чтобы кто-то вдохновлял короля на новые экономические подвиги. Поэтому Мэт решил взять эту ответственность на себя. -- Когда время настигает вас, о король, оно дарует вам сокровища Мидаса[17]. -- Это верно. -- Бонкорро пытливо взглянул на Мэта. -- Деньги создают еще больше денег, как зерна дают еще больше зерен, но я вижу, тебе это знакомо, верховный Маг? -- Да, я знаю про капитал и капиталовложения. -- Я запомню это заклинание. -- Взгляд Бонкорро вдруг стал пристальным, он смотрел на Мэта так, словно хотел впитать его слова и погрузить их в свою память. -- А еще? Еще знаешь что-нибудь такое? -- Знаю, но рассказывать долго, и то я знаю самую малость. В любом случае вы меня опередили. -- Может быть, -- осторожно произнес Бонкорро. -- Мои идеи пока не оправдали себя целиком и полностью. -- В особенности если вы задумали еще какие-то перемены, -- подсказал Мэт. Взгляд Ребозо был полон неподдельной тревоги. Бонкорро удивленно поджал губы. -- А ты весьма догадлив, верховный Маг. Теперь я понимаю, почему ты можешь быть очень опасным врагом. -- Правильно, -- Мэт старательно подбирал слова, -- однако я так же могу быть и верным другом. -- Да, если бы мы оба служили одной и той же Силе, но, поскольку я служу исключительно собственным интересам, сомневаюсь, что мы могли бы подружиться. Ребозо чуть в обморок от радости не свалился -- настолько его успокоили слова короля. Мэт понял: канцлер жутко боится, как бы он не начал увещевать Бонкорро. -- Но ведь вы запомнили заклинания не только те, что произносили ваш дед и отец, верно? Были и чародеи, которые убеждали вас служить Господу. Ребозо вздрогнул и с ненавистью уставился на Мэта. -- Верно, -- протянул Бонкорро. -- Хотя, как ты догадался, для меня загадка. Но отважный шаг заслуживает достойной награды, я отвечу тебе, верховный Маг. Мне редко удавалось прогуляться по лесу возле поместья барона Гарчи, чтобы не встретиться там с каким-нибудь святым отшельником-чародеем. Они просто-таки выскакивали откуда-нибудь из подлеска и тут же принимались заваливать меня всяческими чудотворными заклинаниями, дабы показать силу Господа. Заклинания я запомнил, но от их веры отказался. -- Это имело смысл, пока вы были впечатлительным ребенком, -- задумчиво проговорил Мэт. -- Вероятно, они могли бы обратить вас в свою веру, а через час, когда бы вы пришли к власти, -- и все королевство. -- Они были глупцами! -- вспыхнул Бонкорро. -- С моим отцом они преуспели, и что с ним случилось? Кинжал в спину и ранняя смерть! Приспешники Сатаны слишком крепко держат эту страну в своих когтях! Они бы ни за что не позволили, чтобы королем стал принц-святоша! Ребозо расслабился и презрительно глянул на Мэта. -- Значит, --медленно проговорил Мэт, -- ваш дед был сатанистом, сотворившим столько грехов, сколько мог придумать, и принесшим горе бесчисленному множеству людей. Это вызывало отвращение у вашего отца, он взбунтовался и посвятил себя Господу Богу и добрым делам. И еще он пытался защитить себя от Зла, выучивая как можно больше заклинаний, обращенных к Богу. -- Еще глупее! Ну, и каков результат? -- Возможно, результат был, но не там, где вы ищете. -- Мэт пустил побоку убийственный взгляд Ребозо и продолжал: -- Будьте откровенны. Вы восхищались им, не правда ли? Вы, возможно, даже любили его и решили, что непременно станете таким, как он. На мгновение Мэту показалось, что он зашел слишком далеко. Жгучая ярость, сквозившая во взгляде Ребозо, эхом отозвалась в глазах Бонкорро. Мэт поспешил добавить: -- Но что может знать маленький ребенок? Наверное, Бонкорро не уловил в тоне Мэта издевки, поскольку явно успокоился, и маска ярости спала с его лица. -- Все именно так, как ты сказал, Маг, это была детская глупость. И я это понял, получив урок от кончика кинжала того убийцы, что отнял жизнь у моего отца. -- Значит, вы выросли, взбунтовавшись и против Добра, и против Зла, однако вам хватило ума не показывать этого до тех пор, пока не умер ваш дед. А его смерть не заставила вас подивиться власти Зла? -- Нет. Но думаю, после смерти моего отца дед призадумался. Он наверняка понял, что злобность не принесла ему счастья! -- Нет, сир! -- тревожно воскликнул Ребозо. -- С чего вы это взяли? -- Как же? Из твоих рассказов, Ребозо! -- Король обернулся к канцлеру. -- Ты разве не говорил мне, что дед последние годы очень тосковал? -- Нет, ваше величество. Припадки ярости вновь начались у него через несколько недель после смерти принца Касудо и затем стали еще более страшными, чем раньше! -- Почти отчаянными, да? -- Бонкорро хитро усмехнулся. -- Словно он всеми силами пытался получить от жизни удовольствие, но обнаружил, что удовольствия нет и в помине, как бы он ни изощрялся? -- Я такого не говорил! -- И не надо, -- угрюмо улыбнувшись, покачал головой Бонкорро. -- А миссионеры до сих пор не оставили вас? -- неторопливо проговорил Мэт. Канцлер дернулся -- Мэт даже испугался, что у Ребозо сломается шея. На горе, шея осталась цела, вот только взгляд канцлера, устремленный на короля, был полон неподдельного страха. -- Ты видишь больше других, мало что зная, -- нахмурился Бонкорро. -- Между тем все именно так, как ты сказал. Время от времени, когда я гуляю по городу или по лесу, ко мне может подойти невинного вида бродяга или нищий и начать превозносить радости Веры. Неужели они так никогда и не поймут, что это бесполезно? -- Вероятно, никогда, потому что ваше правление столь выгодно отличается от правления вашего деда. Хотя... я вот думаю, уж не больше ли душ перекочевало в лапы приспешников Сатаны за время вашего царствования... Бонкорро воззрился на Мэта с искренним интересом: -- Как же это может быть? -- Я многое повидал по пути на юг, -- медленно начал Мэт. -- Получив лишнее время и лишние деньги, люди. жаждут заполучить и Царство Небесное при жизни, на земле. До них долетели слухи, как славно живется в столице, вот они и повалили сюда, чтобы получить свою долю восторгов. Они идут к югу, по пути непрерывно празднуя, поглощая бочонки спиртного и предаваясь похоти под каждым кустом. Мужья бросают жен, жены бросают мужей, молодежь бежит из деревень. -- О, но ведь здесь их ждет радость, -- возразил Бонкорро, -- а не несчастье! -- Да, но ведь они непрерывно грешат, а когда в конце концов добираются до столицы, то и здесь их поджидает несчастье! Кажется, словно они за несколько месяцев потребляют все удовольствия, отпущенные им на жизнь. Они приходят в Венарру изможденные, опустошенные и обнаруживают, что король вовсе не подносит каждому подданному богатство на серебряном блюдечке, и вдобавок тут очень трудно честно заработать на жизнь. И они бредут обратно, в свои деревни, выжатые, бледные, и умирают по пути. -- Он лжет, сир! -- вскричал Ребозо. -- Они действительно являются сюда десятками, но многие остаются в Венарре! -- Остаются. В борделях и тюрьмах. Девушек тут же берут в оборот сутенеры и содержательницы публичных домов, а парни поступают в обучение к ворам. Горожанам от этого никакой радости -- их жизнь становится опаснее. Новички не приумножают богатство столицы -- они его крадут. -- Но их никто не заставляет так делать, -- возразил Бонкорро. -- Хотя теперь я понимаю, нужно придумать что-то такое, чтобы перед ними не стояло выбора: продать себя или умереть. Ребозо так зыркнул на Мэта, что у того чуть кожа не задымилась -- и задымилась бы, если бы Ребозо имел возможность вслух произнести заклинание. Но этого он не мог -- при короле. -- Вероятно, стоит дать работу мужчинам, например, набирать их на постройку казарм, чтобы затем увеличить численность войска, -- принялся размышлять Бонкорро. -- Также можно было бы набирать людей для починки всех мостов, залов и памятников, которые при моем деде превратились в развалины... -- Чушь! -- фыркнул Ребозо. -- Где мы денег на это наберем? -- Верно, -- кивнул Бонкорро. -- Нужно найти для этих людей такую работу, которая приносила бы прибыль в казну, -- помимо работ общественных. Мэт вмешался, покуда Бонкорро не успел еще изложить собственный "Новый Курс"[18]. -- А как быть с женщинами? -- Вот именно! -- Бонкорро прищелкнул пальцами и обернулся к Мэту. -- Засадить их за вязание кружев! Обучить их тончайшему рукоделию --судя по тому, что умеют крестьянки в поместье барона Гарчи, это не так уж и трудно сделать! Тогда мы сможем торговать коврами, вышивкой и прочими изящными вещицами! -- Но ведь ткачеством издревле занимаются мужчины! -- воскликнул Ребозо. На лбу канцлера выступила испарина. -- Я же не говорю -- у себя дома, -- возразил Бонкорро. -- К тому же в других странах женщины ткут сами. Нет, нам следует создать новое производство. Пусть деревенские мастерицы проявят себя! -- Корона не может так рисковать! -- Только корона и может! -- с металлической ноткой в голосе парировал Бонкорро. -- Иначе корона бы не владела всем, чем владеет! Ребозо издал отчаянный вздох. -- Несомненно, корона владеет всем! Но, ваше величество, если вам непременно хочется упорствовать в этой глупости, сделайте по крайней мере так, чтобы вся прибыль шла к вам! -- Нет, я обязан удобрять свои поля. -- Бонкорро уставился в пространство, во взгляде его появилась мечтательность. -- Мы отыщем предприимчивого купца, который будет готов работать по двадцать часов в день в течение ближайших шести лет, одолжим ему денег на обустройство производства -- нет, нужно будет найти пять таких купцов! А потом, когда затраты окупятся, мы найдем других купцов, чтобы они начали такие же производства! Какая восхитительная идея! -- Социалистический капитализм. -- Мэту было жутко интересно воочию наблюдать за борьбой авторитетов. Правда, Ребозо вряд ли мог остановить размечтавшегося короля. Либо канцлер действительно не такой уж могущественный колдун, либо таковым является король. А возможно, Ребозо просто играет более тонкую игру, чем о том думали Мэт и Бонкорро... -- Как ты сказал, Маг? -- с любопытством переспросил Бонкорро. -- Я бы назвал ваше величество материалистом, -- осторожно выговорил Мэт, -- несколько идеалистичным, правда, но все равно материалистом. -- Согласен, если материализм -- не религия. -- И Бонкорро снова посмотрел на Мэта, прищурившись. -- Знаете, для некоторых людей он становится религией, но будьте покойны, для вас не станет. Вы, похоже, ухитрились привнести нечто совершенно новое в средневековое общество. -- Неужели? Что же именно? -- Светскость, -- ответил Мэт. -- Светскость, которая сама по себе ни добра, ни порочна. -- Что ж, в таком случае я буду светским королем! Потому что я напрочь отказался и от Добра, и от Зла, верховный Маг, в этом можешь не сомневаться. -- Ничего удивительного. Ведь вы видели, как вашего деда убило одно, а вашего отца убили, несмотря на его преданность другому. Но насколько я понимаю тот мир, в котором мы живем, ваше величество, выбора у вас нет: вы обязаны быть либо таким, либо другим. Даже если при жизни вам удастся сохранять некое равновесие, вы не сможете избежать последствий после смерти. -- Молчи! -- крикнул король, -- нечего пугать меня концом жизни, пока я еще так молод! -- Memento mori[19]! -- проговорил Мэт, гадая, насколько близка латынь его родного мира к тому романскому языку, который мог быть понятен королю. Видимо, латынь таки оказалась понятна. Глаза Ребозо смотрели с ужасом. Но вот Бонкорро, видимо, недоставало образования, потому что молодой король только нахмурил лоб и сказал: -- Я не стану думать о загробной жизни до тех пор, пока не найду мистического заклятия, которое поможет моей душе прекратить существование, как только умрет мое тело! Может быть, я лишу себя радостей блаженства добродетели, но я хотя бы надую Сатану, избежав наказания за грехи. Подумать только, а ведь большинство людей так жаждали бессмертия! -- А как бы вы себя почувствовали, если бы я, обратившись к вам, провозгласил: "О король, живи вечно!" -- Мысль интересная! А ты знаешь, Маг, как этого достичь? -- Боюсь, что нет, -- откровенно признался Мэт. -- Вместе с тем все равно весьма любопытно, -- задумчиво проговорил Бонкорро, -- нужно будет разыскать колдуна с научным складом ума и поручить ему поразмыслить над этим. Канцлер понял: от этой темы нужно срочно уходить. -- Ваши подданные очень хвалят вас, ваше величество. Они говорят, что вы добрый король, хороший. Некоторые даже говорят, что великий. В конце концов лесть еще никогда до беды не доводила. -- Я не против. -- Бонкорро довольно усмехнулся. Однако взгляд его был осторожен. Лесть он распознал и явно хотел знать, к чему она. -- А вот твоя магия, верховный Маг, -- ты черпаешь силу от Бога? -- О да, -- ответил Мэт. -- Хотя порой и случайно. Ребозо так зыркнул на Мэта, словно желал ему лопнуть, а Бонкорро только немного нахмурился. -- Случайно? Как это можно быть добрым случайно? -- Кому же это понимать, как не вам! -- удивленно воскликнул Мэт. -- В моем случае это потому, что я жутко занят. Понимаете, обычно меня больше заботит сила поэзии, нежели ее источник. -- О, вот это поистине удивительно! -- вскричал Бонкорро. -- Мне всегда так нравились стихи! На самом деле я намерен учредить премию в области поэзии, как только накоплю достаточно средств! -- Понятно. Даже королям порой приходится остановиться и прикинуть, что они могут себе позволить, а что нет, -- вздохнул Мэт. -- То, что вы задумали, безусловно, прибыли не принесет. -- Верно, но, может быть, ты додумался до того, как извлекать из поэзии выгоду? -- О, боюсь, что не додумался. Даже здесь золота стихи не создают. -- Но как же репутация?! Ведь стихи сделали тебя тем, кем ты стал! Они дали тебе власть! Мэт смущенно пожал плечами: -- Перо не более могущественно, нежели меч, ваше величество. -- Вот как? -- Неторопливая улыбка тронула губы Бонкорро. -- А давай проведем опыт, верховный Маг. У Мэта по спине побежали мурашки. -- О... Так вы решили испытать меня? -- Назовем это так. -- Ребозо зловеще улыбнулся Мэту, продемонстрировав несовершенство средневековой стоматологии. -- Да, пусть это будет испытание твоей силы! -- поспешил проговорить Бонкорро. -- Ибо мне не хотелось бы проявить недостаток гостеприимства, даже если гость явился ко мне без приглашения. Мы предоставим тебе апартаменты, верховный Маг. Мэт нахмурился. -- Позвольте мне быть откровенным. Мне необходимо точно понять вас. Вы хотите предоставить мне крышу над головой и тем самым проверить, какова моя чародейская сила? -- Все дело в том, что за апартаменты тебе будут предоставлены, -- уточнил канцлер, сверкая глазами. -- А-а-а, -- вздохнул Мэт и поудобнее пристроил лютню за спиной. -- Хотите сказать, что ночь мне придется провести в темнице. -- Ночь, -- кивнул Ребозо. -- А может, и не одну. -- Значит, испытание моей силы состоит в том, сумею я или нет выбраться из вашей темницы? -- Если ты такой могущественный чародей, что вынудил меня выслушивать твои советы, то ты, несомненно, с легкостью сумеешь покинуть мою тюрьму. Мэт печально покачал головой: -- Ох, ваше величество, ваше величество. Я от вас ожидал большего. -- Да? -- удивленно воскликнул Бонкорро. -- Но надеюсь, ты прекрасно понимаешь, что я не могу позволить тебе беспрепятственно странствовать по моей стране, верховный Маг! Что же, ты настолько уверен в том, что тебе удастся убежать? Мэт пожал плечами: -- Прежде я убегал из нескольких тюрем и буду искренне удивлен, если ваша чем-то сильно отличается от пред- шествующих. -- Мэт посмотрел на гвардейцев, нервно переминающихся с ноги на ногу. -- Ну, пошли, что ли, ребята? -- Ты что, не возражаешь? -- изумленно прошептал Ребозо. -- Не возражаю? Почему? Возражаю, конечно! Но я не против. Мне везет: в тюрьмах мне всегда встречаются на редкость интересные люди. И вообще, пока Фламиния и Паскаль пребывают в безопасности где-то на природе, в сельской местности, можно и передохнуть ночку на заплесневелой соломе. Канцлер мстительно уставился на Мэта. -- Для могущественных магов у его величества имеется особая темница! И если тебе удастся выбраться из нее, верховный Маг, то ты поистине великий чародей! Вот тут в душу Мэта впервые закрались сомнения. И сомнения эти буквально через мгновение превратились в страх, ибо король Бонкорро раскинул руки и принялся читать нараспев какие-то стихи на смутно знакомом языке. Вообще-то Мэт всегда не очень доверял иностранным языкам, особенно с тех пор, как еще на первом курсе схлопотал двойку по немецкому. И потом, как можно ответить контр стихотворением, если ты не понимаешь, о чем тебе читают? Правда, постмодернистов это не остановило... Бонкорро свел кулаки, повертел ими так, словно завязывал узел, и исчез. Исчез? К исчезновениям Мэт привык. Он был знаком с пятью-шестью чародеями и колдунами, которые умели исчезать. Но ему до сих пор ни разу не встречался волшебник, который бы, исчезая, сумел прихватить с собой все и всех, и даже близстоящие дома, и мостовую, и даже, между прочим, небо и солнце. Но вот свет не прихватил. По крайней мере Мэт видел все, что осталось, пускай даже освещение стало сероватым, тусклым, бесформенным, разлитым. Что-то вроде миниатюрного рассеянного света. Мэт даже тени не отбрасывал. Правда, не было и поверхности, на которую он мог бы отбрасывать тень. А бледным свет мог быть из-за того, что ему приходилось пробиваться сквозь туман. Туман, кругом туман. Мэт оглянулся. Похоже, будто бы он внутри облака, вот только кабины реактивного самолета нет. Просто ради интереса Мэт посмотрел вниз, но внизу -- один серый туман. Мэт широко открыл глаза и принялся всматриваться в разные стороны, стараясь обуздать страх, сжимавший горло. Он твердил себе, что нужно просто шагнуть, и все, и он выйдет из этого плена, но оказалось, что он боялся. Ладно. Все-таки что-то там есть под ногами -- или там всего лишь какая-то кроха твердого вещества? Мэт стоял, напряженный, скованный, окоченевший, боясь сделать даже самый маленький шажок, сдвинуться хотя бы на дюйм -- а вдруг тогда начнется бесконечное падение в бездонную пропасть? Нужно отдать должное Бонкорро -- хороша была его темница для чародеев! Что ж, хотя бы в одном король оказался прав: если Мэту удастся уйти отсюда, то потом его можно будет назвать тем, к чьим советам стоило прислушаться, -- ну, это, естественно, в том случае, если у него еще будет шевелиться язык, чтобы давать советы... ГЛАВА 19 Орто Откровенный резко остановился и предостерегающе поднял руку. Всадник, ехавший позади него, с трудом успел удержать коня и избежать столкновения, для этого ему потребовалось свернуть немного в сторону, из-за чего тот всадник, что скакал рядом с Орто, также был вынужден уклониться, а уж тому, кто ехал за этим всадником, пришлось ругаться на чем свет стоит и натягивать поводья, а вот тот, кто ехал сбоку от этого всадника, и вообще чуть было не кувыркнулся, но все же не кувыркнулся. Образовалось нечто вроде дорожной "пробки". К счастью, королева Алисанда ехала по другую сторону от Орто. На самом деле всадник, ехавший позади, именно поэтому так здорово отклонился с дороги, хотя присутствие дракона Стегомана в этом сыграло свою, не последнюю роль. Алисанда не без раздражения отдала приказ своему войску, скачущему галопом, остановиться. Между тем она ни за что не стала бы отчитывать чародея, занятого делом... Вот когда он сделает свое дело, тогда можно будет... Королеве вдруг ужасно захотелось съесть тарелку овсянки с кислой капустой, но она преодолела это желание и спросила: -- В чем дело, Орто? -- Ваш муж. -- Голос Орто прозвучал как бы издалека, словно эхом отлетая от стен глубоких пещер. -- Он в большой беде. Паническая дрожь прогнала всякие мысли об овсянке, хотя кислой капусты все равно так хотелось, так хотелось... -- Его жизни грозит опасность? -- Нет. Смерть ему не грозит. Алисанда чуть-чуть успокоилась, хотя не могла не думать о том, что приказала взять в дорогу слишком мало кислой капусты. Выругав себя на чем свет стоит, королева решительно вернулась мыслями к словам Орто. -- В какой же он тогда беде? -- Беда такая; что ему грозит долгое заключение в темнице, -- выдохнул чародей, -- и может быть, он никогда не выйдет на свободу, никогда не вернется. Панический страх вновь овладел Алисандой. Лишиться мужа, да еще в такое время. Королева развернулась в седле, подняла сжатый кулак и помахала им. -- Вперед, воины мои! На Венарру! Мы должны разрушить королевский дворец, словно ореховую скорлупу! Ответом ей был вопль одобрения. Однако стоило затихнуть этому воплю, как со стороны авангарда донесся совсем другой крик. Алисанда обернулась, гадая, что бы такое могло произойти. -- Приближается гонец, -- сообщил сэр Ги. Стегоман, стоявший у него за спиной, опустил большую чешуйчатую голову и добавил: -- Он в форме войска короля Бонкорро. Алисанда встретила гонца взглядом, способным вскипятить воду. -- Что нужно твоему повелителю? Эй ты, говори! Гонец натянул поводья коня, совершенно потрясенный и напуганный полным несоблюдением этикета переговоров. -- Ваше величество! -- воскликнул он, спрыгнув с коня, и опустился на одно колено. -- Я привез вам приветствия от короля Бонкорро из уст его канцлера, лорда Ребозо! А это означало, что король может ничего и не знать про этого парламентера, но если знал, то уж лучше бы гонцу привести такие слова, которые пришлись бы Алисанде по душе. -- И что же сказал лорд-канцлер? -- Он передал вам приглашение в Латрурию, ваше величество, и просил поинтересоваться, не за лордом ли Мэтью Мэнтрелом вы едете? Алисанда вытянулась как струнка. -- Именно за ним! -- В таком случае он просит вас не беспокоиться, ваше величество, ибо лорда Мэтью долее нет в Латрурии! Алисанда в упор смотрела на гонца, чувствуя, как ее охватывает гнев, совершенно безумный гнев, от которого по всему телу бегут колючие мурашки. -- Вот как? Его нет? -- Нет, ваше величество. Но еще лорд-канцлер просил передать, что наш верховный маг нарушил законы гостеприимства нашей страны, не назвав себя открыто, а явившись в Латрурию тайком, как лазутчик. Лицо Алисанды помертвело. Упрек подействовал на нее, словно пощечина. -- Можешь передать своему лорду-канцлеру, что у моего мужа всегда была страсть разгуливать переодетым среди простонародья. Он считает, что так легче узнать, что нужно народу. Уверена, к вашей границе его привела забота о родственниках меровенцев. И куда же ушел мой лорд Мэтью? -- Он... Этого лорд-канцлер мне не сказал! -- промямлил курьер. --И я бы очень удивился, если бы ему было известно, ваше величество! -- Он говорит правду, -- пробормотал Орто. Его взгляд по-прежнему блуждал где-то в иных мирах. "Ту правду, которая ему ведома", -- уточнила для себя Алисанда. Она же была совершенно уверена, что канцлер Ребозо превосходно знал, где находится Мэтью, и еще подозревала, что все известное Ребозо известной его повелителю. -- Можешь передать лорду-канцлеру мои приветствия. Скажи ему, что я польщена тем гостеприимством, которое было оказано моему супругу. Передай ему также, что я достойно отблагодарю его за это... -- "Вот, -- мстительно подумала Алисанда. -- Пусть услышит и затрепещет". -- Но его величеству передай вот что: раз уж я заехала в такую даль, я доберусь до Венарры, дабы нанести ему государственный визит... В конце концов, у меня еще не было возможности поздравить его с коронацией. Гонец побледнел, поняв скрытый упрек, который, впрочем, был вполне справедлив: Алисанда имела полное право обижаться, что ее не пригласили на коронацию Бонкорро, хотя прекрасно знала, что приглашение главы королевства, подчиняющегося Закону Справедливости, на коронацию монарха страны, преданной Закону Силы, равноценно приглашению десятка рысей на собачью вечеринку. Гонец, бледнее прежнего, склонил голову в поклоне, вскочил в седло, развернул коня... И обнаружил перед собой море враждебных лиц. -- Проводите нашего гостя в голову колонны, -- мурлыкнула Алисанда, -- да глядите, чтобы ему были оказаны надлежащие почести. Мне бы не хотелось, чтобы то, что мы передали, пропало. -- Все и так уже услышано, -- выдохнул Орто, и голос его прошелестел, словно ветер в кроне дерева. Алисанда ни секунды не сомневалась -- она и прежде имела дело с колдунами. Она заметила жучка, сидевшего на плече у парламентера, и подумала, что жучок запросто мог быть заколдован и служить для передачи всего, что происходит на месте встречи гонца с королевой, канцлеру Ребозо, или по крайней мере с помощью этого жучка канцлер мог видеть происходящее в своем хрустальном шаре или лужице чернил. -- Проводите его, как подобает, со всеми церемониями! Ибо воистину более всего нас сейчас заботят церемонии! Курьер восхищенно посмотрел на королеву. А Алисанда довольно отметила, что гонец, видимо, отлично разбирался в придворных тонкостях и потому понял ее намек, что она знает, что король Бонкорро знает, что она думает о том, что думает он, поэтому не остается ничего другого, как только соблюдать этикет. Поэтому королева проводила гонца взглядом, помня, что тому хватило мудрости восхищенно посмотреть на нее. Да-да, пока что только этикет, но, однако, за ним могли последовать либо дружеское рукопожатие, либо начало войны. На миг внимание королевы обратилось внутрь нее. Она, на задумываясь, положила руку на живот, впервые в жизни надеясь, что до войны дело не дойдет. Только не теперь! Да, она искренне надеялась, что король Бонкорро примет ее с надлежащим гостеприимством, что будет соблюден этикет, и тогда будет сказано, что они не враги, хотя и не друзья. И еще она очень надеялась, что на кухне у короля Бонкорро есть запасы кислой капусты! Мало того, что туману напустили, так теперь еще и стемнело! Мэт наконец решился сделать один крохотный, осторожный шажок. Поверхность выдержала, не провалилась, когда он перенес вес с одной ноги на другую, и Мэт рискнул сделать второй шаг и третий... Какая-то почва под ногами имелась. Время от времени сквозь клубы тумана, обнимавшие его лодыжки, проступали пучки жухлой травы. Значит, это была именно почва, земля, и к тому же неровная -- Мэт часто спотыкался. Минуло какое-то время, и в тумане стали проступать отдельные силуэты -- тоже серые, правда, более темные, нежели в тумане, но стоило Мэту приблизиться, как силуэты таяли, словно их и не было вовсе. Что это -- миражи? Или какие-то существа, которые убегали от Мэта, боясь, что он на них наткнется? Ну, ладно. Хотя бы смерть от жажды ему не грозила -- стоило только открыть рот, и через минуту там скапливалось вполне достаточно влаги, чтобы унять жажду. Правда, Мэт сильно проголодался, да и подустал прилично. И вот тут-то начало темнеть. Хуже сумерек в незнакомом месте может быть только темнота. На миг Мэту показалось, будто бы он попал в Лондон в туманный день, но это вряд ли. Разве что только все население города разом упаковало чемоданы и отправилось на уик-энд! И потом, будь он в Лондоне, так хотя бы уличные фонари горели, а тут -- хоть глаз выколи! Поэтому Мэт ужасно обрадовался, когда одна из теней смилостивилась над ним и не растаяла, а дала подойти к себе -- пусть даже затем она заполнила собой все поле зрения и оказалась самым мрачным, самым зловещим из всех замков, какие он когда-либо видел, -- замком из черного гранита, покрытого капельками росы. Мэт подошел к замку -- туман как бы отступил и из самодовлеющей среды превратился в низко нависшее небо. Слева Мэт разглядел за кустами озеро, от которого тянулась протока -- прямо ко рву вокруг замка. Мэт опустил глаза и увидел во рву темную воду с чуть зеленоватым оттенком -- первый более или менее живой цвет в этом мире. Обратив на это внимание, Мэт взглянул на свою яркую, разноцветную одежду, но вместо алого, синего и желтого увидел лишь различные оттенки серого -- и все какое-то влажное. Мэт встревожился: такая сырость повредит лютне! Нужно поскорее внести ее под крышу, желательно поднести к огню -- если в этом странном отдельном мире существовал огонь... Мэт снова взглянул на поверхность воды во рву, и ему показалось, что он видит там какие-то куски. И еще ему показалось, что эти куски двигались. Мэта передернуло, он отвел взгляд в сторону. Лучше бы там виднелись белые зубы и сверкающие глаза. Между тем подъемный мостик был опущен, решетка поднята. Не важно, что ее колья выглядели словно клыки, а сам вход в замок отчетливо напоминал отверстую пасть, Мэт смело ступил на язык... ой, то есть на подъемный мостик. Шаг... еще шаг... и вот он уже почти у входа. Но тут послышался царапающий звук, а потом что-то вроде огромного шлепка, и из-под подъемного мостика выскочил тролль, в чьей пасти, формой похожей на дольку огромного арбуза, сверкали белые зубищи. Пальцы, украшенные стальными когтями, потянулись к Мэту. Мэт резко попятился, но услышал за Спиной всплеск и снова царапанье и шлепки -- будто бы какие-то водные звери карабкались на мостик. К первому троллю присоединились еще два, и теперь уже все трое ужасающе ухмылялись, а по обе стороны от мостика из воды подняли головы морские змеи и, широко раззявив мерзкие пасти, угрожающе приближались к Мэту. Единственное, что в этот миг пришло в голову, так это то, что, кто бы ни владел замком, он явно переборщил. Страха почти не было, ну, если и был, то какой-то странный, далекий -- настолько нереально казалось такое количество чудовищ. -- Добы-ы-ы-ы-ча! -- сладострастно протянул самый маленький тролль, тот, что был всего семи футов ростом. -- Пошлину гони за проход! -- рявкнул первый тролль, самый здоровенный. -- Одну руку! -- Гони пошлину! -- эхом вторил средненький. -- Одну ногу! А Мэт прокричал: Ишь какие выискались таможенники -- Подавай им рученьки и ноженьки! Может, вам еще кусок печеночки? Или серединку селезеночки? Или вас мозги б мои насытили? Ну а фигу с маслом не хотите ли? Приставать ко мне немедля бросьте-ка И валите, милые, от мостика! Тролли взвыли от злости и испуга, а морские змеи ядовито затрубили, однако и те, и другие исчезли, растаяли в тумане. А кто б там ни успел забраться на мостик позади Мэта, он пару раз беспомощно чем-то шлепнул, потом прогудел, как многотонный грузовик, забуксовавший в канаве, а потом и его гудение растаяло, растворилось в тумане. Мэт быстро обернулся и успел-таки рассмотреть бледнеющие контуры раздутого удлиненного тела с уймой шипов на хвосте. Впрочем, в пасти зубов также хватало. Но вот и силуэта не стало. С минуту Мэт не трогался с места, просто стоял и тупо моргал. Он надеялся, что заклинание поможет, но не настолько же. Он-то думал, что чудовища просто отскочат на минуту-другую и у него появится возможность поразмыслить, как быть дальше, а тут они взяли, да и испарились в буквальном смысле слова! Будто были сотканы из тумана! Иллюзии. Иллюзии, и ничего больше. Значит, подозрения Мэта насчет того, что хозяин замка переусердствовал, не напрасны. Мэт более уверенно зашагал к замку. Если .здесь ему бояться следовало только иллюзий, то скорее всего он в безопасности. Правда, с другой стороны, он столько лет бьется, чтобы разрушить кое-какие собственные иллюзии, а что толку? Да, но ведь здесь-то чьи-то еще иллюзии... Мэт шагнул под решетку, а она не опустилась прямо на него в последнюю секунду, к нему не выскочил хихикающий великан с занесенным над головой топором. Даже зловещий адский пес не бросился с лаем. Вот это-то и странно! Мэт быстро пробежал по коридору от ворот, затем очень осторожно вышел во внутренний двор замка. Да, зря он надеялся на внутренний двор -- он попал в замок, прямехонько в большой зал. Окон не отмечалось, зато вдоль стен висели горящие факелы, довольно прилично дымившие. В дальнем конце зала виднелось возвышение, на котором стоял балдахин, жутко старый, полусгнивший, и если бы не факелы, Мэт решил бы, что находится в заброшенных руинах. Вдруг на возвышении и прямо посередине зала замерцали огоньки. Мэт вздрогнул, но тут же овладел собой, а огоньки собрались вместе, перестали плясать и превратились... в горгон. Мэт, правда, в камень не обратился, но в общем-то не возражал бы против этого. У горгон вместо волос извивались змеи, их рты искажали зубастые ухмылки. Вскоре к горгонам присоединились ламии[20] и гарпии, и еще кто-то шуршал и верещал вверху. Получалось так, что снаружи Мэт столкнулся с чудовищами в мужском обличье, а теперь, внутри, -- в женском. Внезапно Мэт обнаружил, что тонет: пол превратился в зыбучий песок и принялся засасывать его -- а может быть, он начал подтаивать снизу? Мэт опустил глаза, решил, что все-таки тает, и запел: Отвердей, плечо, отвердей, рука, Прозвучи ясней, песнь победная! Будь нога моя, словно сталь, крепка, Не слабей, сустав тазобедренный! Кулаки мои многотонные, Вы уже железобетонные, А коленки мои сверхпрочные Не простые, а шлакоблочные! Вот стою, не качаюсь, как маятник! Сам себя воздвиг, словно памятник! Кучка колдунов разом раскинула руки в стороны и принялась что-то напевать, но Мэт им особо распеться не дал, догнал на первой же строчке: Имею подозрение, что все вы тут размножены, Так пусть же будут копии немедля уничтожены! Когда вы, старикашечки, как сахарок, растаете, На этом месте после вас оригинал оставите. Я на него с придиркой посмотрю, И с ним я, так и быть, поговорю! Безусловно, Мэт закладывался на догадку. Все старики до одного могли быть чистой воды иллюзиями, но... Старикашки хором взвизгнули и начали исчезать, таять. Все. Кроме одного. Мэт сурово сдвинул брови и уставился на храбреца. -- Испарись! Сгинь! Пшел вон! Брысь! -- выпалил он скороговоркой, сопровождая приказы сметающими движениями. -- Сам брысь, -- прохрипел уцелевший старик. -- Это мой замок! Мэт изумился: -- Вот как? Прошу прощения. Спокойствие, и только спокойствие! Главное -- не пялиться на старика, не разглядывать его так придирчиво. На самом-то деле он ничем особенно и не отличался от тех, которые исчезли, -- такой же костлявый, желтоглазый, борода грязная, немытая... Мэт прищурился, пригляделся повнимательнее -- да он и не такой уж старик. Пожилой мужчина -- вот это вернее. Он просто казался старым. Казался из-за седой бороды, из-за седых волос, падавших на плечи. Но и волосы, и борода были желтыми не из-за того, что их долго не мыли, нет, то был их естественный цвет. И с ростом у него что-то не так: коротышкой его не назовешь, да и человеком, сгорбившимся от старости, нет, не назовешь. Его плечи ссутулены так, словно он чего-то боялся, от чего-то хотел защититься, голова наклонена, из-под бровей -- злобный взгляд. И на посох он не опирался -- он готов взмахнуть им, словно магическим жезлом, да, собственно, то и был магический жезл. Наверняка все, что он делал, он делал нарочно, чтобы казаться более угрожающим, чем он был на самом деле, так ли? А глазищи-то, глазищи -- громадные, с выпученными белками и просто-таки горят злостью. Одежда выцветшая и оборванная, но когда-то явно дорогая и нарядная -- кружева и бархат. Мэт еще подумал, что это вполне подходящая одежда для здешнего климата -- ну разве что плащ-дождевик пригодился бы еще больше. Старик, владелец замка, ткнул в Мэта пальцем и прокричал нечто непереводимое, и Мэт мгновенно ощутил сильнейший позыв, который в обычной обстановке отправил бы его немедленно разыскивать туалет, вот только на это у него сейчас не было времени, и кроме того, он отлично понимал: позыв иллюзорен, а потому быстренько выкрикнул: Лучше нету того света, Где иллюзии кругом. Мне не надо туалета, Я не прячусь за кустом, Не испорчу обстановку, И штанов не замочу, Дам лишь только установку "Не хотеть!" -- и не хочу! Позыв исчез как не бывало, но желтые глаза старикашки полыхнули гневом, снова взлетел и опустился посох, а его владелец выплюнул новое непереводимое стихотворение. По полу побежали искорки и мгновенно обратились в тараканов. Мэту показалось, что он читает их мысли. Мысли выражались одним-единственным междометием "Ам!". "Интересно, за что они меня принимают", -- подумал Мэт, одновременно распевая: Ах, вы, глупые козявочки, букашечки, Несмышленые такие таракашечки! И на что сдалась-то вам свежатинка, Когда есть отменная тухлятинка? Старика, родные, не жалейте, Я желаю вам успеха в этом рейде! На минутку Мэт залился румянцем. В присутствии тараканов сказать про "Рейд" -- известное патентованное средство... но если насекомые и заметили что-то, они не подали знака -- только развернулись и на полной скорости рванули к владельцу замка. Старик выругался и в течение нескольких минут отбивался от тараканов с помощью собственного инсектицидного заклинания. Мэт воспользовался паузой и решил придумать специальный стишок против вредных насекомых на все случаи жизни, но тут тараканы сморщились и исчезли, а желтые глаза старика глянули на Мэта с неприкрытой ненавистью. -- Видно, от тебя-то мне так легко не избавиться? -- Боюсь, избавиться от меня у вас вообще не получится, -- вежливо ответил Мэт, -- разве что только вы учтиво попросите меня удалиться. -- Но ты не уйдешь? Или уйдешь? Мэт вздохнул. -- Я, конечно, не совсем это имел в виду, когда говорил "учтиво", но, пожалуй, придется. Ладно, я уйду, только мне бы хотелось сначала получить ответы на несколько вопросов. -- Никому от меня ничего не добиться! -- Старикашка замахнулся посохом и снова заговорил нараспев. Мэт быстро принял вызов и обогнал старика: Злишься, старый? Эко дело? Но тебя я не боюсь. У тебя и так-то тело Не сказать, чтобы дебело, Ну а я сейчас добьюсь, Чтоб оно окаменело! Руки, ноги, кости, мясо Станут тверды, как гранит, Голова одна живая И любезная такая На вопросы отвечает И ответов не таит. Голос хозяина замка превратился в хрип и умолк. Старик застыл с поднятым посохом, однако стукнуть им об пол уже не мог при всем желании, поскольку тело его стало серым, как гранит, и неподвижным. -- Вот так-то лучше будет. -- И Мэт отправился по кругу, разглядывая старика, -- так скульптор разглядывал бы законченное творение. -- Не сказать, чтобы эта поза отражает радушие и гостеприимство, но могло бы быть и хуже. -- А уж хуже тебя не придумаешь... -- произнес старик голосом, похожим на шуршание мелких камешков на горной осыпи, -- отпусти меня, чародей, а не то тебе точно хуже будет... -- Да? Не думаю, -- небрежно бросил Мэт. -- Я понял, что ты мастер колдовать с помощью жезла, так вот, сомневаюсь, чтобы хоть один стишок, который ты выговоришь без помощи своей клюки, возымеет какое-то действие... Желтые глаза старика полыхнули злостью, и колдун принялся что-то декламировать. -- С учетом всего сказанного выше, -- быстро продолжал Мэт, -- тебе было бы куда проще для начала ответить на несколько моих вопросов. Потом я мог бы тебя отморозить и уйти своей дорогой. Колдун перестал бормотать, остановившись на полуслове. -- Но, конечно, если ты все-таки ухитришься сделать со мной что-то нехорошее, некому тебя будет отмораживать. -- Это я и сам могу! -- Не сомневаюсь. Ты можешь отморозить любого, обращенного тобою в камень, -- уточнил Мэт. -- Но сможешь ли ты сбросить мое заклинание? Колдун промолчал. Только мрачно зыркнул на Мэта. -- Итак, приступим: как ты сюда попал? -- спросил Мэт. -- Тебя послал король? Встречать новеньких? -- Вот-вот! Новеньких! А я самый первый, но первый из десятков. Будет больше! Мэт кивнул: -- Разумно. Увы, король не объяснил мне, прежде чем забросил сюда, почему он просто-напросто не казнит тех, кто отказывается ему покориться. Ну, ты понимаешь -- отрубить голову, а потом еще и тело сжечь для верности. Почему бы и нет? -- С самыми злейшими врагами он так и поступал, -- прошуршал колдун. -- С теми, кто пытался скинуть его. -- А ты ему не угрожал? Просто не хотел прекращать мучать своих крестьян, да? -- Что-то в этом духе, -- признал колдун. -- На трон я плевать хотел. Таких планов у меня не было. -- Да, я обратил внимание: трон особой выдумкой не блещет, -- кивнул Мэт. -- Но мне показалось, что Бонкорро весьма терпим. Только и нужно -- жить по его законам. -- Ага, и перестать убивать священников? -- возмутился колдун. -- Прекратить насиловать девушек? Перестать думать о том, чтобы навредить всякой живой душе в округе, чтобы отправить все души в Преисподнюю? На что тогда жить? -- Ясно. Ты оказался неисправим. -- Тут у Мэта мелькнула мысль. -- А король пытался тебя перевоспитать? -- Пытался. Он трижды велел мне изменить образ жизни. В последний раз его дурацкий шериф мне на глаза не попадался, значит, это не он донес на меня королю -- про то, как я забавлялся с одной крестьяночкой. Видимо, у короля Бонкорро имелись и другие шпионишки в моем замке -- может, даже та самая кошка, которую я купил специально выслеживать всех его шпионов. Мэт понял: старик ему откровенно не нравится. -- А король появился у меня в зале с громом и молнией -- вот дурак-то, так показуху любит! "Чего надо? -- это я ему говорю. -- Что, в монастырь меня пошлешь?" "Не собираюсь, -- говорит, -- и даже не стану требовать от тебя, чтобы ты расторг свой союз с Сатаной, -- во как сказанул, -- ибо твоя душа -- это твоя забота, и никакое перевоспитание тебе не поможет в загробной жизни, если ты сам не поработаешь над собой". Мэт внимательно слушал. Что-то совсем не похоже на того атеиста, которым пытался казаться король. -- Вполне здравомысляще сказано, на мой взгляд. -- Прямо! Он сущий тупица, если думает, что может найти законы, которые правят последствиями деяний души! Но вот от радостей моих он мне велел отказаться. "То, что ты делаешь моим подданным, -- сказал, -- это моя забота". Самонадеянный прыщ! Я ему в морду плюнул. Вот за это-то он меня и сослал сюда. -- Понятно. Три бунта подряд --и ты за пределами королевства, -- кивнул Мэт. -- И не просто королевства, а за пределами его мира. Интересно, что король до сих пор чтит число "три". -- В этом числе нет никакой мистики. -- Я такое тоже слыхал. Ну а ты, стало быть, набрел тут на этот замок? Колдун выпучил глаза. А потом расхохотался противным, скрежещущим смехом. -- Да ты, как я погляжу, ни черта не понял, что это за мир такой? -- А-а-а... Так ты сам тут все построил? -- Ага. Вот этими ручками, -- осклабился колдун, -- тут неподалеку каменоломня, а я сильнее, чем кажусь на первый взгляд. -- Вот-вот, потому я и не хочу к тебе близко подходить. А каменоломню тоже ты создал? Колдун прищурился и посмотрел на Мэта, догадываясь наконец, кто тут над кем подшучивает. -- Что за глупость? Как это можно создать каменоломню? -- Я-то подумал, что ты тут можешь что угодно создавать -- ну, вот так, например... -- Мэт указал на стену, вообразил кирку и повелел ей появиться. И естественно, кирка появилась и приготовилась долбить гранит. -- Нет! -- встревоженно крикнул колдун, и тут же из воздуха появилась громадная рука, схватила кирку и запустила ею в Мэта. Мэт поскорее пожелал, чтобы она исчезла, и кирка растаяла. Но тут Мэту захотелось, чтобы появилась рука побольше той, что призвал колдун. Рука сжимала громадную линейку и по приказу Мэта врезала этой линейкой по костяшкам колдуновой руки. -- Ну ладно, хватит, -- с отвращением выговорил колдун. -- Убери свою, а я свою уберу. Мэт кивнул. -- На счет "три". -- Нет, на счет "пять". -- Ладно, пусть будет "пять", -- вздохнул Мэт. Он хотел было просветить старика, сказать ему, что и число "пять" в некоторых религиях считается священным, но передумал -- наверное, это не имело никакого значения, ведь эти религии не были христианскими. В конце концов в этой части мира либо действовали христианские понятия, либо, наоборот, не действовали вовсе. -- Раз... два... три... -- Четыре, пять! -- быстро досчитал колдун, и рука, сотворенная М этом, исчезла. Колдун расхохотался, а гигантская ручища, его создание, полетела к голове Мэта. Мэт быстренько кое-что представил, и в воздухе возникла тяжелая цепь, подлетела к стене и кольцом закрепилась в ней. Другим концом цепь пристегнулась к кольцу, охватившему запястье руки. Рука с грохотом брякнулась об пол, злобно заскребла пальцами, пытаясь дотянуться до Мэта. Но над злобной рукой возникла карающая десница с линейкой. -- Ладно уж... -- горько вздохнул колдун, и "его" рука исчезла. Мэт кивнул и испарил "свою". Колдун проворчал: -- Если ты знал, что тут все иллюзия, зачем спрашивал? -- Меня так в школе учили -- любые догадки надо подтверждать, -- объяснил Мэт. -- Значит,. здешнее царство -- это такая карманная вселенная, настолько насыщенная магией, что можно все, что пожелаешь, задумать и сотворить? -- Именно, -- буркнул старик. -- Весь этот замок -- плод моего воображения. Мэт решил, что старикашке срочно нужен психиатр. -- И в этом царстве между мирами, куда нас забросил король Бонкорро, -- продолжал объяснения старик, -- все, что ни представишь, становится настоящим! Мэт поежился. -- Идеальное местечко для людей, которые любят заблуждаться. -- О, этим сюда не надо. -- Колдун прикусил губу. -- Те, кто хочет найти Рай на земле, не этим занимаются. Теперь, когда у них полно денег, они забыли о загробной жизни, их интересует только то, что есть здесь и сейчас, вот они и побросали свои семьи в поисках удовольствий. Мэт вспомнил гуляк, которых встречал по дороге к югу, и поежился. Колдун одарил его ухмылкой. -- Удовольствия-то, они сегодня есть, а завтра нету -- одни долги остаются, а долги надо возвращать. После летнего благоденствия наступает зимняя голодовка. Тупицы таким образом ищут удовольствий, что эти поиски заводят их сюда -- или к смерти и проклятию! Какой же осел этот король Бонкорро! Хочет сделать людишек счастливыми, а сам дал им средства саморазрушения! -- Он говорит, что ему все равно, лишь бы к нему денежки текли. --- Однако Мэт нахмурился. -- Ты имеешь в виду, что за время правления нового короля к Сатане обратилось больше душ, чем при его деде, короле Маледикто? -- Так оно и есть, потому что вместо страха перед старым королем и его сатанинскими повелителями новый король ничего не дал своим подданным. Ничегошеньки! Священников он не наказывает, это верно, но он их и не вернул на старые места. -- Колдун осклабился, наслаждаясь тем, что говорил. -- Людей никто не учит, как обращаться с этим новым процветанием, у них нет ничего такого, что подсказало бы им, что делать, а чего избегать. -- Ты уверен, что это происходит потому, что люди утратили веру? Колдун вздрогнул. -- Не говори таких слов, мне от них больно, чародей! Ты догадался почти что правильно. Но дело не в том, что им не во что верить, а в том, что король Бонкорро не дал им ничего такого, во что можно было бы верить! Вместо страха перед Преисподней он дал им отсутствие надежды на что-либо за пределами этого мира, потому они и стремятся только к мирским радостям и удовольствиям. Не имея понятия, что им делать с неожиданно свалившимся на них свободным временем, они становятся жертвами грехов, которые возникают на пути без числа. -- Ты хочешь сказать, что теперь им труднее держаться за веру. Теперь, когда она им в общем-то и не нужна. -- Нет, я хочу сказать, что у них вообще не осталось никакой веры! Именно король служит примером для своих подданных, а у него нет никакой веры, он ничего не исповедует, вот и его народ стал таким же. -- Ясно. А эта крошечная вселенная служит замечательным примером происходящего: когда у тебя появляется возможность осуществить свои мечты, но нет того мерила, которым ты бы мог отделить благие пожелания от вредных, ты тонешь в собственных неврозах. Колдун злобно ухмыльнулся. -- Слова твои мне не совсем ясны, но вроде бы ты все точно понял. Гибнет сердце -- вот что главное. Так оно, конечно, и было -- так тянулась его жизнь изо дня в день, если только колдун не из тех избранных, кому удавалось держать в руках свои иллюзии и не давать им власти над собой. Нечего и дивиться -- такова была тюрьма для колдунов и чародеев. -- Для любого другого здесь поначалу был бы Рай, а потом начались бы пытки для подсознания, и в конце концов подобное место превратилось бы в камеру, где приводят в исполнение смертные приговоры. Глаза колдуна вспыхнули. -- Будь уверен: я своим воображением владею! -- Итак... -- задумчиво проговорил Мэт. -- Значит, светскому монарху нужно искать какие-то иные ценности для подмены религии. Но пока что Мэту в голову пришло единственное: это то, как в Советском Союзе ухитрились придать коммунизму множество религиозных аспектов. В некотором смысле коммунизм и стал советской религией. Вдруг он понял, что больше не в силах продолжать начатый разговор. Уж слишком этот колдун правильно говорил о том, что на самом деле было в корне неверно. -- Пойду-ка я, пожалуй, поброжу, поищу, нет ли тут кого-нибудь еще, кто получше разбирается в психоанализе, -- сказал Мэт. -- А за инструктаж спасибочки. -- Он развернулся и шагнул было к выходу, но потом опомнился, обернулся и успел выставить палец и изобразить огненный жезл, который мгновенно подорвал великана со слоновьей башкой и хищными клыками -- тот, исполняя танец живота, уже тянулся к нему хоботом. Великан рассыпался на множество искр и исчез. -- Не стоит, -- посоветовал Мэт колдуну. -- Я за тобой так и так буду приглядывать, так что и не пытайся пускать по моему следу всяческих чудищ. Колдун злобно смотрел на Мэта. -- Из-за тебя в этом мире не останется никаких радостей! И тут Мэт понял, что, по понятиям колдуна, он сюда был заслан исключительно для того, чтобы колдун с ним играл! Как некогда играл со своими крестьянами, как с игрушками! Развратное чудовище! Развратное чудовище? Может быть, именно поэтому все его создания были развратными чудовищами. -- Короче: и не думай! -- предупредил старика Мэт. -- До сих пор я еще не пытался сделать тебе по-настоящему больно. Не искушай меня -- меня легко ввести в искушение. -- Ой, вот этого добра тут выше крыши, -- съязвил колдун, -- и без меня искусят как миленького. Вот тут-то Мэт решил ни за что на свете, пока он здесь находится, не рисовать в воображении ничего такого, что развлекло бы его, принесло бы ему удовольствие. Беда в том, что он никогда не отличался особой твердостью в выполнении принятых решений. Между тем он все же вышел из сырого и зловонного замка, но при этом всю дорогу по спине у него бегали мурашки: он все ждал удара в спину. Но вот от поверхности рва оторвалась огромная стрекоза, пролетела с жужжанием мимо Мэта, ударилась о стену замка и обратилась в тарантула. Тарантул начал торопливо взбираться вверх по крепостной стене, и у Мэта отлегло от сердца. Только ради очистки совести он заглянул в замок глазами этого паука и увидел, что колдун творит двуглавого волка. Мэт вообразил здоровенную пилу и перепилил волка пополам, сделав так, что обе половинки исчезли. И пошел своей дорогой, слушая, как колдун поносит его на чем свет стоит, -- Мэт только радовался. Однако окончательно успокоился он, лишь миновав подъемный мостик и отойдя от замка ярдов на сто. Потом, правда, не без содрогания он отменил свое заклинание насчет окаменения, выбросил противного старикашку из головы и отправился дальше поискать, не найдется ли чего поприятнее на этой протуманенной насквозь пустоши. Ну, хотя бы самую малость поприятнее. Мэт вовсе не собирался проявлять излишнюю разборчивость. ГЛАВА 20 Он долго смотрел вслед гонцу. Потом Алисанда обернулась к сэру Ги, решительно отбросив всякие мысли о тарелке, до краев наполненной кислой капустой, такой сочной, хрустящей... -- Что же теперь, сэр Ги? Как нам спасти Мэтью, не объявляя войны? -- Я бы сказал, -- не спеша ответил рыцарь, -- что для начала нам надо уяснить, как это может быть, что Мэтью в большой опасности, но при этом не находится в Латрурии. -- И ушел ли он вообще из Латрурии, -- подсказал Стегоман. -- Хорошая мысль. -- Алисанда кивнула и обернулась к Орто Откровенному. -- Ты что скажешь, чародей? Твой учитель в Латрурии или нет? -- Нет, не в Латрурии. -- Орто вглядывался в одному ему ведомо какую даль. -- Между тем все равно он в большой опасности. Ледяной холод охватил сердце Алисанды. Перед ее мысленным взором предстало видение: чаша из прозрачного стекла, а через ее край переливается какая-то коричневая маслянистая жидкость. Лед! Вот что было в этой чаше. Но не настоящий лед, иначе бы... -- Но он... он не в загробном мире? -- Нет,-- совершенно уверенно ответил Орто. -- Он не в Аду, не в Чистилище, ни в одном из царств мертвых. Он в таком месте... которое как бы и есть, и как бы его нет... -- Он пожал плечами и снова уставился в одну точку. -- Не могу выразиться точнее, ваше величество, слов не хватает. Скажем так: он в царстве чародеев. Стегоман проворчал: -- Чародейское царство, и чтобы Мэтью не смог оттуда выбраться? -- Сам -- нет. -- А ты можешь помочь ему? -- требовательно спросил сэр Ги. -- Увы, не могу, -- вздохнул Орто. -- Я способный чародей, сэр рыцарь, но не всемогущий. -- Значит, надо доставить сюда всемогущего, -- рявкнул Ситегома и рывком развернул голову к сэру Ги. -- Не о такой ли срочности говорил Знахарь? -- О такой, -- согласился сэр Ги и обернулся к Алисанде. -- Явная и серьезная опасность, -- сказал он. -- Настоящая опасность, хотя какая именно, непонятно. -- Между тем все равно опасность. -- Алисанда кивнула и посмотрела на Орто. -- Верно? -- Верно, ваше величество, и, если в этот миг ее нет, она может очень быстро появиться. -- Значит, нечего ждать, -- заявила Алисанда Черному Рыцарю. -- Вызывайте Знахаря! Сэр Ги немного ослабил латный воротник и вынул из-за нагрудной пластины непрезентабельного вида шарик. -- Вот тот амулет, который он дал мне. Алисанда недоверчиво поглядела на амулет, висевший на простенькой железной цепочке. Металлический шарик, пару дюймов в поперечнике, испещренный крошечными дырочками, выстроившимися в диагональные ряды. -- Как-то он не внушает доверия, сэр Ги. -- Это верно, -- согласился Черный Рыцарь. -- Но чародей Савл говорил, что внешность обманчива, главное -- действие и суть. Алисанда поежилась. -- Мне жаль его супругу Анжелику! -- Не сомневайтесь, ваше величество, она в их хижине навела уют и красоту, -- заверил королеву сэр Ги. -- И ему это нравится точно так же, как его жена. Алисанда нахмурилась. -- Но разве он не видит то, что он находит радость в любовании красотой жены и той красотой, какую она создает вокруг себя, противоречит его заверениям, будто бы его совсем не заботит внешняя сторона вещей. -- При всем моем уважении, ваше величество, -- осторожно вмешался Орто, -- лорд Мэтью говорил мне, будто бы чародея Савла совсем не смущает то, что он частенько сам себе противоречит. А как действует этот амулет, сэр Ги? -- Он перенесет к чародею Савлу мои слова. -- Сэр Ги надавил на крошечный выступ в цилиндрике, на котором висел шарик... -- Я должен прочитать заклинание, и тогда мой голос перенесется... Внимание, внимание, девять-один-один! Приди, чародей Савл, мэй дей, мэй дей[21]. Алисанда нахмурилась. -- Сейчас середина июня, сэр Ги, скоро летнее солнцестояние. Май давно прошел. Сэр Ги пожал плечами: -- Кто их поймет, этих чародеев, ваше величество? Савл говорил, что "мэй дэй" -- это на языке, который он назвал французским, означает "помоги мне", но я особого смысла не вижу, потому что слыхом не слыхивал о таком языке. Алисанда бросила взгляд на Орто, но тот только пожал плечами. Вид у него был такой же обескураженный, как и у королевы. -- Девять-один-один! Мэй дэй, чародей Савл! -- взывал сэр Ги вновь и вновь и вдруг воскликнул: -- Ой, я забыл! Он же сказал, что я должен отпустить эту... как ее... кнопку! Отпустить, как только я закончу говорить! Сэр Ги отнял от выступа палец, и из амулета понесся голос Савла, искаженный, хриплый, сопровождаемый треском, но все равно узнаваемый. Это настолько поразило сэра Ги, что он выронил шарик. Хорошо, что шарик висел на цепочке. -- Вам нужно отпустить кнопку, сэр Ги! Я говорю с вами, но вы не сможете меня услышать, если не отпустите кнопку! Поднимите палец! Поднимите палец! -- И тут ни с того ни с сего голос Савла запел: Повторяю -- раз, два, три -- Палец с кнопки убери! Что, мой голос звучит ужасно? Я так и думал! Ой, минуточку, как же вы можете ответить, если я все говорю и говорю? Ладно, сэр Ги, даю вам шанс -- на несколько секунд умолкаю. А вы снова нажмите ту маленькую кнопочку и, если слышите меня, скажите об этом. Помните заклинание? Нужно сказать: "Слышу вас громко и ясно". Понятно? Ну, давайте попробуем. -- Надо же! Он дает мне шанс, -- несколько обиженно проговорил сэр Ги и нажал кнопку. -- Представьте себе, я помню. Слышу вас громко и ясно. Но вот почему вы полагаете, что это заклинание может подействовать, когда в нем нет ни размера, ни рифмы, -- вот это мне совсем неясно! На этот раз сэр Ги отпустил кнопку вовремя, и из шарика донеслась речь Савла: -- Я это предусмотрел. За стишок не волнуйтесь, я заколдовал амулет, когда делал его, так что он будет работать безо всяких стихов, если только вы не нарушите моих указаний. Прием. -- Он говорит "прием", чтобы дать мне понять, что закончил высказывание, -- пояснил остальным сэр Ги и нажал кнопку. -- Чародей Савл, -- сказал он, -- мы только что получили известие, что Мэтью в беде. Похоже, он попал в заключение, но где именно находится, мы не знаем. Такое впечатление, будто бы это какое-то чародейское царство. -- Мы умоляем вас немедленно прийти ему на помощь, -- крикнула в амулет Алисанда, немного подумала и добавила: -- Прием. Мгновение шарик молчал. Сэр Ги сдвинул брови, собрался было снова нажать кнопку, но тут из шарика послышался голос Савла: -- Да, видимо, это вполне веская причина, чтобы заморозить мои опыты. У меня уйдет несколько минут, чтобы свернуть работу, и еще несколько, чтобы все обговорить с Анжеликой, и через... примерно через полчаса я буду с вами. -- Не надо с нами! -- воскликнула Анжелика, и сэр Ги успел вовремя нажать кнопку, чтобы ее слова долетели до Савла. -- Постарайтесь только добраться до него! -- Прием, -- добавил сэр Ги и отпустил кнопку. -- Добраться до него. Понял, -- произнес голос Савла. -- Подумаю, как это сделать. Еще распоряжения будут? Может быть, есть хоть какие-то сведения. Алисанда вопросительно посмотрела на Орто, но тот лишь покачал головой, а сэр Ги сказал: -- Вам известно то же самое, что и нам, чародей Савл, за исключением того, что сообщение поступило от канцлера короля Бонкорро, лорда Ребозо, нам передали, что Мэтью больше нет в Латрурии. Сообщение же о том, что он в беде, исходит от Орто, который несколько лет был помощником Мэтью. Орто также говорит, что Мэтью находится в каком-то странном чародейском царстве, которое не является ни частью этого мира, ни мира загробного, но Орто не может объяснить, что он при этом имеет в виду. Прием. -- Да, уж если кто его мог почувствовать на расстоянии, так это его помощник, -- произнес голос Савла, -- особенно когда речь идет о магии. Как ты узнал, Орто? Сон? Видение? Откровение? Балдеж? Прости, я хотел сказать "ощущение"? Прием. -- Ощущение, -- ответил Орто. -- Но гораздо больше, нежели просто ощущение. У меня вдруг возникло полное впечатление, будто бы я иду сквозь туман, что весь мир потерял вещественность, я почувствовал, что никогда не выйду оттуда, потому что не было никаких вех. Прием. -- Да, звучит весьма убедительно, -- отозвался голос Савла. -- Немедленно приступаю к поискам. Посмотрю, удастся ли что-нибудь обнаружить или кого-нибудь. Свяжусь с вами ближе к вечеру. Прием. -- Прием, сеанс связи закончен, -- сказал сэр Ги и отпустил кнопку. -- Что ж, ваше величество, мы сделали все, что смогли. Алисанда кивнула. -- Теперь все в руках чародея Савла. -- Ну а вперед-то пойдем или как? -- пробурчал дракон. -- Пойдем, -- кивнула королева. Невзирая на то что теперь она находилась не на своей земле, Алисанда продолжала инстинктивно чувствовать, что лучше для Меровенса. В этом универсуме Божественная Правота королей была не просто пустыми словами, не просто некоей абстракцией. -- Мы узнаем все, что только сможем узнать. Почему-то у меня -такое чувство, что к тому мгновению, когда чародей Савл разыщет Мэтью, нам всем следует быть в Венарре. Вперед! И они тронулись в путь. Войско с новой решимостью, Орто -- с надеждой, что найдется какое-то решение и обнаруженная им угроза будет уничтожена, а Алисанда... Алисанда гадала, не могло ли то вещество в прозрачной чаше быть снегом и не найдется и такого снега где-нибудь на кухне у короля Бонкорро. На самом деле Мэт не успокоился окончательно, пока мрачный замок не исчез в тумане. Только потом он перешел на прогулочный шаг и решил понаслаждаться созерцанием окрестностей. Но вот беда -- созерцать было решительно нечего, кроме клочьев густого серого тумана. И тогда Мэт решил рисовать собственный пейзаж. Начал он скромно: представил нечто подобное тому, что мы видим в шарике, наполненном глицерином, когда встряхнем его... и сценка тут же возникла немного впереди по правую руку от Мэта. Очаровательный маленький домик и снеговик, машущий ему своей снежной рукой, и снежинки, мягко и медленно падающие на землю. Правда, все вышло такое крошечное, что казалось очень далеким. Но какая, собственно, разница -- все равно иллюзия, как ни крути. Движимый порывом, Мэт остановился и решил создать что-нибудь еще -- ну, к примеру, вазу с сочными фруктами. Не успел подумать -- вот она, ваза, и до нее всего пятьдесят футов. Вернуться назад? Он ведь прошел мимо вазы. Снеговик стоял на своем месте, но уже не махал Мэту рукой на прощание, а чего, собственно, ждать от снеговика? Итак, любая иллюзия, какую бы он ни создал, в этом мире продолжала существовать до тех пор, пока он ее не уничтожит. Появилось у Мэта искушение... Да что такого, в конце-то концов в таком небольшом мире, пусть стоит... Однако возобладали привычки родного мира, и он старательно стер воображаемую картинку -- как стер бы ластиком с листа бумаги. Наверняка Мэту только померещилось, что у снеговика в глазах застыл страх в тот миг, когда от него осталась одна голова, но все равно он почувствовал себя немножко виноватым. А потом Мэт обернулся, раздумывая о том, что иллюзии здесь могли бы вести и более независимое существование. Ваза с фруктами стояла перед ним, и вид у фруктов был именно такой аппетитный и изысканный, какими он их себе воображал. Мэт выпучил глаза. Он ведь не хотел, чтобы фрукты появились, он просто представил -- с упоением и восторгом. Правда, представляя фрукты, он ужасно хотел их съесть, так, может быть, из-за этого аппетита они и появились? Мэт жадно бросился к вазе, выбрал ломтик дыни и откусил кусок. Лучше дыни он никогда в жизни не пробовал -- сочная, ароматная. То, что дыня сочная, оказалось весьма кстати, ведь Мэт до сих пор не отыскал в этом мире родника. Покончив с дыней, Мэт съел еще несколько замечательно вкусных плодов, а потом представил, что ваза с остатками фруктов исчезает. Какая радость от густого тумана? А вот фрукты очень порадовали Мэта, и чувство приятной сытости в желудке сохранилось. А почему бы и нет? Ведь иллюзию сытости создать так же легко, как и иллюзию вазы с фруктами. Мэт зашагал дальше, по пути воображая бабочек и певчих птиц. Они порхали и чирикали вокруг, а потом улетали прочь, разнося по маленькому миру веселые звонкие звуки. Как они нужны здесь посреди этой унылой серости! Внезапная мысль заставила Мэта остановиться. Если он мог делать так, что его иллюзии оставались вокруг и изменяли окрестности, почему этого не могли другие люди? Если он мог издавать шумы, творить всякие вкусности и наполнить ими желудок, то кто-то другой мог бы кусаться острыми зубами или убивать ядовитым жалом. Мэт решил передвигаться более осторожно. Еще Мэту было интересно: а что происходило, если кто-то из чародеев здесь умирал? Могла ли его душа удрать в загробный мир или томилась бы где-то под покровом тумана? Честно говоря, колдунам как раз больше понравилось бы бродить -- расплата тут носила буквальный характер, платить пришлось бы Аду, а Ад не надуешь, тем более -- в карманном мирке, созданном человеком, который и не пытался делать вид, что ведет себя благопристойно. Значит, скорее всего преисподней не составило бы труда выцарапать отсюда одного из своих должников. Вот призрак чародея, доброго волшебника -- это дело другое, хотя с какой стати ему тут скитаться, когда его ожидают небеса обетованные, непонятно... Конечно, если такую душу ждало долгое пребывание в Чистилище, это уже другой вопрос... Словом, Мэт решил на всякий случай опасаться бродячих призраков. Со страхом отшатнувшись раза три от клочьев тумана, Мэт решил, что, невзирая ни на что, ему нужно солнце. Сама по себе мысль сотворить солнце была настолько дерзкой, что Мэт здорово призадумался, но потом напомнил себе, что это будет всего лишь иллюзия, а не настоящее солнце. А для того, чтобы не смущаться и не подвергать себя возможному отрицательному воздействию радиации, Мэт представил солнце в виде светящегося шара, при этом совершенно холодного и к тому же всего в ста футах над головой. И естественно, солнце появилось, вернее, его свет, пропущенный сквозь туман. Мэт шагал вперед и представлял себе, как тает туман под лучами солнца, а вот и оно само -- его маленькое портативное солнышко, удобно устроившееся в зените... Позвольте, но ведь он только что нарисовал его себе вставшим над горизонтом! И потом, его детище должно быть золотистое, а не белое. Что тут происходит? А ведь что-то происходит... Здесь, где тающий, отступавший от земли туман обнажил прекрасный парк, роскошные лужайки, обрамленные клумбами с цветами всех цветов и оттенков, деревья, чьи пышные кроны подстрижены так аккуратно, что казалось, будто бы деревца кем-то вылеплены... живые изгороди и кусты... а между ними тут и там -- прудики со статуями и фонтанами, а статуи удивительные, ну просто-таки классические. Мэт в удивлении приблизился к одной из статуй и решил, что она действительно античная, по крайней мере по стилю. Кто-то старательно изучал искусство древних греков и римлян и аккуратнейшим образом скопировал их стиль. Перед ним была каменная женщина, чьи формы казались мучительно живыми, реальными, поза -- зовущей и грациозной, а лицо -- спокойным, холодным, самоуглубленным -- точно таким, какие Мэт видел на репродукциях, изображавших греческие статуи. Он пошел дальше, изумленно глядя по сторонам. Среди множества статуй не попадалось ни одной религиозной -- по меньшей мере ни одной, какую можно было бы назвать христианской, индуистской или буддистской. Эти фигуры могли бы перекочевать сюда из греческих или римских пантеонов, но если так, то перед Мэтом стояли идеализированные версии живых людей. Людей! Вот в чем дело! Кто-то вновь открыл и почувствовал ценность и возможности человеческого тела, а вероятно, и человеческого разума! Это были не античные ста- туи, это были статуи эпохи Возрождения! Да, но ведь действие происходило в средние века, в этом универсуме пока еще не открыли для себя заново античность и не приступили к возрождению утраченных знаний. Минуточку, минуточку! Но ведь когда Мэт упомянул о древних греках в разговоре с королем Бонкорро, король сказал, что слыхал о подобных находках и даже кое-что почитывал. Ренессанс начался в Италии тогда, когда в Англии рыцари еще потрясали широченными мечами, а Латрурия -- это та же Италия, только под другим именем. Может быть, Мэт попал сюда вовремя, для того чтобы увидеть самое начало возрождения Искусства и Науки? Или грозило мертворождение -- не собирался ли король Бонкорро держать знания и таланты здесь взаперти, вместо того чтобы отпустить на волю? Возмущение, охватившее Мэта, сменилось обескураженностью. Не может быть! Короля Бонкорро слишком сильно интересовала наука, поиск подмен для религии, чтобы он вот так намеренно взял и сослал сюда ученого. Уж не томился ли здесь в заключении какой-нибудь латрурийский двойник Петрарки или Абеляра? Если да, то почему? Парк закончился, и перед Мэтом предстал особняк из алебастра, сверкающий под лучами полуденного солнца. Вот теперь Мэт узнал это солнце! Это был волшебный, ясный свет Италии и Греции, о котором он читал в книжках! Кто бы ни жил в этом доме, он знал свое дело. Подойдя к дому поближе, Мэт понял, что на самом деле здание не такое уж и пышное. Это, конечно, не хижина, но и не дворец. На самом деле, если Мэт не ошибался, перед ним стояла римская вилла, размеры которой были таковы, что в ней с удобством мог поселиться один-единственный человек. Уважение к владельцу дома у Мэта сразу подскочило. Хозяин явно скромен и не жаден. Он мог бы иметь все, чего только ни пожелает, однако не желал никаких излишеств. Дом прост, но при этом весьма элегантен в своей простоте. Совершенство пропорций, да и колоннады позади здания прекрасно гармонировало с самим зданием. Мощеный дворик прямо-таки приглашал войти. Дворик вел к портику -- единственному элементу, не выдержанному с исторической точки зрения. Однако портик так славно сочетался с античным стилем, что Мэт засомневался -- уж не упустил ли он чего-то, когда изучал античную архитектуру. Правда, это был всего лишь двухнедельный обзорный курс, но все-таки. Минуточку! Не был этот портик античным -- так что же? Перед Мэтом стоял образец чего-то совершенно нового, между тем созданного в совершенной гармонии с духом пропитанного солнцем золотого века Греции, но выраженного при этом в римской стилистике! Кто бы ни был хозяин этого жилища, он был эклектиком и не боялся экспериментировать. Мэт просто обязан с ним познакомиться. Он решительно шагнул к двери и в полном- изумлении обнаружил на ней дверное кольцо, приличествующее двери флорентийского особняка шстнадцатого века. При этом форма и орнамент кольца выдержаны в римском стиле. Мэт поднял и отпустил кольцо, подождал минуту, еще раз постучал. Его несколько удивило, что из глубин дома не донеслось многократное эхо стука, а потом он удивился тому, почему удивился. Удивляться-то было нечему. Какое эхо в таком солнечно-воздушном, распахнутом доме? Двери распахнулись. Перед Мэтом на пороге дома стоял старик. Лысый, немного сутулый, с римским носом, тонкогубой улыбкой и яркими, пытливыми глазами. -- Добрый день, друг! Ведь ты друг, надеюсь? -- Пока нет, -- уклончиво отвечал Мэт. -- Но, пожалуй, хотел бы им стать. -- Стало быть, ты философ? -- Ну... я бы так не сказал. -- Ведь в конце концов он пока не закончил свою диссертацию, не говоря уже о получении степени доктора философии. -- Просто мне нравится учиться. -- Но нравится недостаточно, чтобы сказать, что ты любишь знания, верно? --- Старик заинтересованно улыбнулся. -- Может быть, ты больше любишь женщин? Или одну женщину? -- Одну, -- признался Мэт. -- А что касается знаний, то можно сказать, что я с ними кокетничаю, но не стал бы на них жениться. -- Ах! -- опять воскликнул старик и рассмеялся. --- А вот я, мой друг, с удовольствием кокетничаю с красивыми женщинами, но избрал женитьбу на знаниях! Ты читал работы древних греков? -- Только некоторые, -- признался Мэт. --Я изучал современные языки -- не латынь и не греческий. -- Но ты же ученый! -- Не сказал бы. Я всего лишь профессиональный студент. Старик задумался и нахмурил лоб. -- Тебе придется объяснить мне, в чем тут разница, но сначала тебе нужно чего-нибудь выпить. Пойдем же, пойдем! Мэт вошел, старик одной рукой закрыл дверь, а вторую протянул Мэту для рукопожатия. -- Меня зовут Аруэтто. А тебя? Так... Приехали. Начало не то дружбы, не то вражды. Но почему-то Мэту не хотелось врать этому человеку, и он честно ответил: -- Я -- Мэтью Мэнтрел. Аруэтто широко раскрыл глаза. -- Верховный маг Меровенса? Мэт взял себя в руки и выпрямился во весь рост. -- Он самый. -- Я слыхал о тебе, слыхал о широте твоей учености! О, пойдем же, пойдем, садись. Нам надо поговорить, долго и о многом! Пойдем, пойдем! Аруэтто быстро прошел по залу и вышел в двери. Мэт шел за ним, изумленный до глубины души. Приятно, что его не принимают как врага, но как-то удивительно слышать, что ему поют хвалы, в особенности же по поводу его учености. Может быть, по понятиям этого мира он и был ученым, но сам-то Мэт знал про себя правду. С другой стороны, он был знаком с одним математиком, который на выпускном акте, гордо глянув на свой диплом доктора философии, сказал: "Что ж, теперь я знаю, как много не знаю". Правда, может быть, все дело в этом месте? Волшебники, колдуны и -- ученые? А вот предложение присесть Мэту очень понравилось. Он последовал за Аруэтто. Пройдя через дверь, они вышли в атриум[22]. Светило жаркое, по-настоящему итальянское солнце. Аруэтто подвел Мэта к каменной скамье, расположенной так, что на нее падала тень от стены. Перед скамьей стоял небольшой столик. -- Присаживайтесь, мой дорогой друг! Да-да, я знаю, сидеть на мраморе жестко. Сейчас подложим подушку! -- Аруэтто пристально посмотрел на белую поверхность скамьи, и на ней тут же возникла подушка с оборкой. -- И еще чего-нибудь прохладительного! -- приказал Аруэтто, глядя на крышку столика, где тут же появился хрустальный кубок, покрытый капельками испарины, поскольку в пурпурную жидкость внутри кубка был положен лед. Аруэтто, лучась улыбкой, взглянул на Мэта. -- Удобно жить в мире иллюзий, не так ли? Значит, он все понимал. -- Долго ли вам пришлось разгадывать это? -- медленно выговаривая слова, спросил Мэт. --Я ни о чем не догадывался. Боюсь, в некотором смысле я тугодум, -- ответил Аруэтто. -- Но я повстречался здесь с одним хвастливым колдуном, которому пришло в голову устрашать меня набором своих фантазий. -- Аруэтто улыбнулся. -- Но он не читал античных авторов и понятия не имел ни о Гидре, ни о горгонах. Когда он с ними встретился, он в ужасе бежал, а к тому времени, когда он вспомнил, что они всего-навсего иллюзии и что их можно уничтожить, я уже выдумал мою виллу. Ее стены -- защита ото всех чудовищ этого фанфарона. Пришлось заговорить их, потому что, боюсь, образования у колдуна маловато, а воображения еще меньше. -- Аруэтто уселся на скамью рядом с М этом. -- А ты скоро ли догадался, мой друг? Будучи чародеем, ты наверняка тут же все быстро раскусил. В пальцах Аруэтто появился кубок с шартрезом. -- Это верно, но... я только и делал, что пытался разгадать, как устроен этот мир, -- ответил Мэт. -- Понимаете, когда вы произносите заклинание, а результат получаете быстрее, чем ожидали, и более яркий, то поневоле задумаетесь. -- Мэт отхлебнул напитка. В кубке оказался неферментированный виноградный сок, холодный и вкусный. -- Видимо, король Бонкорро решил, что будет лучше, если я стану творить чудеса здесь, нежели в его королевстве. -- Так ты выступил против самого короля? Чародейская дуэль? -- Вот уж не знаю, можно ли это назвать дуэлью, -- неторопливо проговорил Мэт. -- Не проявил необходимой предосторожности. Король меня застал врасплох. Хотя почему он хотел от меня избавиться -- это я понимаю: я явился в его страну переодетым. А если совсем честно, я шпионил. -- А он тебя изловил, -- кивнул Аруэтто. -- Он или его канцлер Ребозо? -- Ребозо. Этот так и сжигал меня глазами. Он-то наверняка с большим удовольствием отрубил бы мне голову, но Бонкорро решил вместо этого отправить меня сюда. Он сказал, что это -- испытание моих способностей. Если я найду способ выбраться, значит, я выдержал испытание. -- В таком случае, узнав об этом, он с помощью любого заклинания сможет уничтожить тебя, -- кивнул Аруэтто. -- Я бы тебе советовал, лорд Маг, если уж тебе удастся освободиться из этой хитроумной тюрьмы, бежать в какое-нибудь место подальше от короля Бонкорро, и, если можешь, захвати меня с собой. Мэт качнул кубком. -- А я так понял, что вам тут нравится. -- О, тут, конечно, куда роскошнее, чем я и помыслить мог в настоящем мире. Тут я могу окружить себя красотой, о которой дома я только мечтал! Но мне очень одиноко, придворный чародей! Жениться я не хочу, но меня всегда радует общество добрых людей, а также переписка с теми немногими, которые, как и я, открыли для себя прелести древнегреческих и древнерэмских книг. -- Это я могу понять. Между прочим, я обратил внимание на ваши статуи. Вы просто запомнили то, что видели. Если это так, то я хотел бы познакомиться со скульптором. -- Я запомнил греческие и рэмские статуи, которые видел своими глазами. Что же касается остальных, я просто представлял своих знакомых и мысленно раздевал их, ставя на пьедесталы. -- Хорошо, что никто из них не видел этих статуй, -- улыбнулся Мэт. -- О, они бы себя не узнали! -- воскликнул Аруэтто. -- Сначала я представляю знакомое лицо, но потом изменяю его до неузнаваемости. Только красота сохраняется. -- Вдобавок вы изменяете и лица, и фигуры по образу и подобию вашего излюбленного греческого идеала. Мало мне встречалось современных людей с таким телосложением. Аруэтто довольно улыбнулся: -- Вы меня раскусили! Да, это верно, все лица чем-то похожи, да и фигуры тоже. Таков античный стиль. -- Верно ли я понимаю, что вам доставляет удовольствие работа с обнаженной натурой? -- Если ты хочешь спросить, нахожу ли я в этом телесный восторг, ответ будет "да", -- сказал Аруэтто. -- Умом я превозношу женское тело до божественных высот, прежде чем ставлю его на пьедестал. Но, и закончив работу, я с таким же восторгом любуюсь пропорциями и линиями статуи. По крайней мере честен. -- Вас можно было бы обвинить в восхвалении человеческого тела. -- Можно было бы, но ты не будешь? --- Аруэтто лукаво усмехнулся. -- Значит, ты тоже веришь, что человеческие существа совершенны? -- Что же, верю, но они также и развращены, -- медленно выговорил Мэт. -- Я считаю, что род человеческий обладает удивительным числом прекрасных качеств и скрытых возможностей, хотя порой я впадаю в отчаяние, я очень сомневаюсь, что большая их часть когда-либо разовьется и проявится. -- И все же ты веришь в человечество? -- Боюсь, что так, -- вздохнул Мэт. -- Хотя я слишком доверчив, я бы не сказал, что верю, будто бы все-все люди изначально рождаются хорошими, но думаю, что таковыми рождается большинство. Правда, не всегда им удается сохранить эти хорошие качества к тому времени, когда они взрослеют. Но вы, как я понимаю, верите, что человечество прекрасно и совершенно? -- О, я думаю, что люди -- удивительные существа! Они -- нескончаемый источник чудес и тайн, даже тогда, когда это нехорошие люди! Но ты прав, я нахожу, что хорошего в людях больше, чем плохого, и верю, что наш род можно было бы сделать совершенным. -- Вы определенно гуманист, -- заключил Мэт. -- А кто вы еще? Аруэтто развел руками. -- Я ученый, который старается стать философом. Вот и все. -- Бог видит, этого достаточно. -- Мэт заметил, что старик не вздрогнул при слове "Бог". -- Но чем же вы зарабатываете на жизнь? -- Я получил вполне достаточное наследство для того, чтобы жить небогато, но удобно, -- ответил Аруэтто, -- и обнаружил, что передо мной стоит выбор. Я мог бы прожить скромно и проявить себя в науке, либо я мог жениться, обзавестись семьей, но тогда мне пришлось бы трудиться или торговать для того, чтобы прокормить семью. И я сделал выбор. Я посвятил себя науке, моей единственной истинной любви. -- И еще искусству, -- добавил Мэт. -- А разве вы не могли зарабатывать как скульптор? -- О, моим рукам недостает ни умения, ни таланта! В настоящей жизни я не умею ни рисовать, ни ваять, лорд Маг. Во всяком случае, я это делаю не лучше, чем неуклюжий ребенок. Только здесь, в царстве, где правит чистая мысль, мои фантазии становятся реальностью! -- Получается, что тут для вас идеальное место, -- сказал Мэт. -- Если бы только вы смогли покинуть это царство, когда пожелаете, чтобы немного пообщаться со знакомыми. Кстати говоря, а за что вас сюда отправили? -- Ни за что, -- грустно улыбнулся Аруэтто. --Я существовал. Этого оказалось достаточно. Мэт выпучил глаза. -- Что, вы ничего не просили, только чтобы вас не трогали и дали спокойно заниматься наукой, и за это король отправил вас сюда? -- Нет, не король. Ребозо. Вернее, Ребозо сделал это руками короля. Он убедил короля, что от меня исходит угроза, хотя я до сих пор не могу понять, какая от меня может исходить угроза. -- А я могу, -- хмуро проговорил Мэт. -- Власть Ребозо покоится на власти Сатаны, а вы имели дерзость проигнорировать это. Если все начнут думать так, как думаете вы, люди со временем станут жить по законам морали и нравственности, правда, не будут при этом бояться Сатану или верить в Бога. Они станут так жить только потому, что так вернее, так лучше. Улыбка Аруэтто вновь стала печальной. -- Ну-ну, друг мой. Потом ты станешь уверять меня, что вода течет не с горы, а в гору, и что зимой жарко! Я верю в торжество человечества, но даже я не настолько глуп, чтобы поверить, что большинство людей станут хорошими просто так безо всякого принуждения. -- А вот Ребозо в это верит, -- возразил Мэт. -- А также во все, что может сделать людей лучше, чем они есть, -- это мгновенно привлекает его внимание. Что же до короля, король молод и потому верит в большую часть того, о чем ему толкует канцлер. -- Но он повзрослеет и наберется мудрости, -- возразил Аруэтто. -- Ода.--Мэт вспомнил перебранку между королем и канцлером. -- В этом можете не сомневаться. -- Может быть, тогда он найдет мои идеи не такими угрожающими, какими они показались его канцлеру, -- проговорил Аруэтто, но как-то без особого энтузиазма. Мэт некоторое время молча изучал собеседника и попробовал угадать причину такой сдержанности, что это -- проявление силы воли и самодисциплины или отсутствие каких бы то ни было эмоций. Сдержанность Аруэтто говорила о стоицизме Марка Аврелия. Кроме того, при внимательном взгляде на ученого становилось видно, что он не так уж и стар. Смущали лысина и сутулые плечи. Верно, лицо Аруэтто избороздили морщинки, но большей частью то были "куриные лапки" -- знаки любви от души посмеяться. Несколько продольных морщин на лбу и острый нос заставляли лицо выглядеть более худым, чем оно было на самом деле. Мэт дал бы ему лет пятьдесят пять, не больше. Правда, по средневековым меркам человек такого возраста считался стариком. -- Я думаю, короля бы заинтересовали ваши идеи, даже теперь, -- медленно выговорил Мэт. -- Вообще, мне кажется, он счел бы их жизненно важными -- если бы знал о них. -- Да, известить его о чем-либо затруднительно, -- вздохнул ученый. -- Но почему ты думаешь, верховный Маг, что мои мысли заинтересовали бы короля? -- Потому, что король пытается убедить себя в том, что ни Рая, ни Ада не существует, -- ответил Мэт, -- а стало быть, не существует ни Бога, ни Сатаны. Короче говоря, король пытается избавиться от религии. -- В таком случаемой идеи ему не понравятся! -- сурово воскликнул Аруэтто. -- Я праведно верую в Бога, верховный Маг, и, несомненно, именно поэтому лорд Ребозо так хотел избавиться от меня. -- Но кроме того, вы верите в человечество. -- Да, и не вижу тут никакого противоречия. Церковники учат нас, что мы рождаемся во грехе и по природе своей животные. Я не могу спорить с тем, что в природе человеческой наличествует звериное начало, но я также берусь утверждать: в каждом из нас заключена искра Божия. Я посвятил свою жизнь поискам и раскрытию врожденной доброты в мужчинах и женщинах, доброты, которая исходит от Бога. Кроме того, я посвятил себя развитию всего того, что только есть хорошего в человеческой природе. -- Ага! Значит, вы верите, что если вы ученый, то обязаны учить других! -- Только если меня об этом попросят, -- улыбнулся Аруэтто. -- А меня пока Не просили, -- добавил он чуть ли не с облегчением. Мэт между тем не успокоился. -- Как же плохо, что здесь нет университетов, где можно было бы получить ученую степень, -- ведь вы определенно тянете на доктора философии! Понятно, почему Ребозо считал, что от вас исходит угроза! -- Да, ведь если бы кто-нибудь все-таки попросил меня об обучении, то мои ученики стали бы думать и задавать вопросы. -- У Аруэтто загорелись глаза. -- Однако планам Бонкорро в целом вы нисколько не угрожали, на самом деле ваши идеи -- это то, что ему насущно необходимо! -- Тем больше причин держать меня здесь, правда? Нет, я не мешаю планам Бонкорро, но я мешаю планам канцлера, который пытается противостоять деяниям короля и толкает его на преступления. -- Вот как? -- Мэт ухватился за последние слова ученого. -- Я их обоих видел недолго, так что... Так вы думаете, что канцлер нарочно пытается свести на нет все попытки Бонкорро творить добрые дела? -- Он ему не просто мешает, он пытается все то доброе, что делает король, извратить,, пустить по другому руслу, сделать так, чтобы народ как можно больше страдал. Хуже того, в конце концов людей постигнет душевная агония, доселе им неведомая, к которой они совсем не готовы! -- Логично... -- задумчиво протянул Мэт. Так оно и было. Король содержал собственный бордель и тем самым узаконивал проституцию в стране. Мэт вспомнил об организованной кампании вовлечения в проституцию прибывающих в столицу деревенских девушек, а мужчин -- в преступный мир. .Он понял, что то, что так быстро возникло и разрослось, должно быть запланировано изначально и кем-то подстегнуто. Уж нет ли у Ребозо агентов, которые снуют по стране и уговаривают крестьян и горожан бежать на юг, расписывая во всей красе прелести жизни в столице? -- Вы хотите сказать, что Бонкорро разработал стратегию обогащения своих подданных и всего королевства в целом, а Ребозо в противовес ему разработал стратегию совращения страны и народа? -- Да, я так думаю, но, правда, у меня нет доказательств. -- Да, никаких, кроме наблюдений, обобщений и предсказаний. Лабораторные эксперименты на людях вообще производить невозможно. Нужны полевые исследования, а поля, так сказать, заболочены. -- Но Мэт уже просто наэлектризовался, разволновался, короче, разошелся не на шутку. -- Ваши идеи -- то, что нужно королю Бонкорро, -- ведь это нечто такое, что приправило бы светскость короля гуманизмом, привило бы ценности, которые смогли бы противостоять худшим из эксцессов, задуманных Ребозо! -- Только самым худшим, -- предупредил ученый. -- Гуманизм -- это не религия, хотя и не противостоит религии. Мэт вскочил. -- Пойдемте! Аруэтто выпучил глаза.. -- Идти! Куда идти? -- Как куда? Обратно в Латрурию, конечно же. Нечего вам тут прохлаждаться, когда дома столько дел! -- Но как же мы вырвемся отсюда? -- ошарашенно спросил ученый. Мэт раздраженно пожал плечами. -- С помощью ваших мозгов и моей магии мы непременно что-нибудь придумаем, -- но только если попытаемся! Пойдемте же! Пора начать исследование. В лабораторию! Перетряхнем книги! Аруэтто приподнялся, собираясь встать, улыбнулся, в глазах его вспыхнул взволнованный огонек... Как жаль, что химера выбрала для нападения именно этот миг. ГЛАВА 21 Химера перелетела через стену атриума, размахивая такими короткими крылышками-обрубками, что можно было диву даться, как они удерживали в воздухе ее тело -- ведь все-таки