евратилось   в   серебристую   волшебную   палочку,
увенчанную золотой  звездой.  Фауна  привстала  на  цыпочки,  как  будто
готовилась лететь.
     - Я твоя крестная фея! - крикнула она Доку. А  сейчас  придет  твоя
невеста - Белоснежка!
     В воротца из бутылок вошла преображенная Сюзи - в свадебном платье,
в серебряном венце с фатой. Прелестная, юная и взволнованная. Пухлый рот
чуть приоткрыт.
     - Принимай свою суженую, Док! - воскликнула Фауна.
     Док тряхнул головой, желая наконец проснуться. Ведь  это  все  сон,
наваждение - венец, фата, непорочность. Док вскрикнул:
     - Что все это значит?
     Бывает так, что два человека, стоя порознь, paзом проникают в мысли
друг друга. Сюзи увидела лицо Дока - и прочла  его  мысли.  От  стыда  и
досады у Сюзи вспыхнула шея, густо покраснели щеки. Сюзи зажмурилась.
     А Док понял страдание Сюзи, и все у него в  душе  перевернулось.  И
какой-то чужой, но знакомый голос вдруг произнес:
     - Крестная фея, я принимаю... свою... суженую...
     Сюзи открыла глаза и посмотрела в глаза Доку.  И  тут  же  лицо  ее
почерствело, во взгляде сверкнуло  ожесточение,  пухлые  губы  строптиво
сжались. Сюзи сняла венец с фатой, какое-то мгновение  глядела  на  них,
потом тихонько положила на ящик из-под яблок.
     Безумная труба грянула "Свадебный марш" в  ритме  самбы,  и  пошла,
побежала за ней гитара.
     - Слушайте, вы, доброхоты,- сказала  Сюзи,  перекрывая  музыку.-  Я
согласна жить с последним бродягой в канализационном  люке  и  быть  ему
хорошей женой! Согласна выйти за подлеца и ему услуживать! Но за Дока ни
за что не пойду! - Сказав так,  Сюзи  опрометью  бросилась  в  дверь  за
сценой.
     Фауна устремилась следом. С этой стороны Ночлежки тропинки не было.
Сюзи очертя голову сбежала  с  откоса,  Фауна  -  неуклюже  за  ней.  На
узкоколейке они остановились, посмотрели друг на друга.
     - Ах ты чертова зазнайка! Почему это ты за Дока не  пойдешь?свирепо
выкрикнула Фауна.- Почему?
     - Я его люблю,- ответила Сюзи.



        29. О, ГОРЕ НАМ!.. 

     Одна из наиболее частых реакций организма на шок -  летаргия.  Если
после автомобильной аварии один седок корчится и стонет, а другой  сидит
тихо, смотрит в пространство, так  и  знайте:  тихий  пострадал  гораздо
сильнее.  Сообщество  людей  также  может  испытать  шок  с  последующей
летаргией. Именно это приключилось с обитателями Консервного Ряда.  Люди
погрузились в себя; заперли двери на засовы;  перестали  ходить  друг  к
другу в гостя. Всякий чувствовал  себя  виноватым,  даже  если  сам  был
причастен к маскараду всего лишь как зритель.
     Мак с ребятами остро переживали свое  роковое  невезение.  Еще  раз
попытались сделать что-то доброе Доку и опять  потерпели  неудачу.  Куда
теперь деваться от пре зрения к себе?
     Могучая  Ида  сделалась  грозно-молчаливой.  Посетите  ля  ее  кафе
выпивали, боясь проронить слово -  так  страшила  их  покаянная  ярость,
тлевшая в недрах Иды, под бугристыми мышцами.
     Фауна скорбела как потерявший хозяина сеттер. На ее  веку,  богатом
самыми фантастическими начинаниями, случались и раньше  провалы,  однако
такая катастрофа впервые!
     Даже Патрон испытывал легкие угрызения неведомого  чувства.  Прежде
ему всегда удавалось свалять вину на обстоятельства или на неприятеля, а
теперь его собственный обвиняющий  перст,  словно  пистолет  в  комедии,
нацелился в его собственное сердце. Чувствовать за собой непонятную вину
было довольно  занятно,  но  вместе  и  болезненно.  Джозеф-Мария  вдруг
сделался доброжелателен и заботлив к окружающим -  пугая  людей,  хорошо
его знавших. Разве можно обольщаться улыбкой тигра?
     Что же касается Дока, в нем  происходило  переустройство  настолько
глубокое, что и самому было невдомек. Он был словно часы, разобранные на
столике  часовщика  -   все   камни,   все   пружинки,   все   маятнички
отдельно,оставалось лишь снова все собрать.
     У человеческого существа есть множество лекарств от душевной боли и
от кручины, среди них ярость - не самое последнее.  Док  в  пух  и  прах
разругался с Брехуней и  выпроводил  его,  запретив  появляться  впредь.
Потом яростно отчитал рассыльного за то, что упало качество обслуживания
(хотя на самом деле за последние десять лет оно не менялось ни в лучшую,
ни в худшую сторону). Наконец он  сказал  кому-то,  что  работает  и  не
желает видеть никого с  Консервного  Ряда  и  вообще  никого  не  желает
видеть. Док сидел над своим желтым блокнотом. Сбоку лежал ровненький ряд
карандашей, заточенных Сюзи.  В  глазах  у  Дока  застыли  потрясение  и
уныние.
     Сюзи была виновницей и  одновременно  жертвой  упадка,  охватившего
Консервный  Ряд.   Не   станем   утверждать,   что   невзгоды   закаляют
характер,ведь часто они его разрушают. Однако  если  определенные  черты
характера, переплетенные с определенными  мечтами,  испытать  огнем,  то
иногда...
     Элла, официантка и хозяйка кафе "Золотой мак" в одном лице,  что  в
десять утра, что в полночь чувствовала себя одинаково усталой. Усталость
была ее естественным состоянием. Элла не только с ней мирилась, но еще и
думала, что все люди живут так же. Она попросту  не  могла  представить,
как это ноги могут не болеть, спина - не ныть, и как это можно  стряпать
и оставаться веселой. В завтрак вид жадно  жующих  ртов  отбивал  у  нее
аппетит  -  сразу  на  весь  день.  Часов  около  десяти  вечера   поток
посетителей иссякал, Элла принималась за уборку: мыла  пол,  стирала  со
столиков, выметала крошки из-под стойки.
     Джо Блейки вошел в "Золотой мак", как всегда, выпить с утра кофе.
     - Только что зарядила кофеварку,- сказала Элла. Подождешь?
     - Конечно, подожду. Элла, ты случайно не знаешь, что вчера  вечером
стряслось на Консервном Ряду?
     - Нет. А что?
     - Да я и сам не знаю,- сказал Джо.- Была  какая  то  вечеринка.  Я,
разумеется, на нее пошел. А пришел слишком поздно - все уже кончилось. И
никто не желает рассказывать, что там случилось.
     - Нет, ничего я не слыхала,- сказала Элла.- Думаешь, драка была?
     - Да что-то не похоже. О драке бы мне  рассказали,  про  драки  они
болтать любят... Все ходят с такими  лицами,  словно  чего-то  стыдятся.
Если что узнаешь, шепни мне, ладно?
     - Ладно. А вот и кофе готов.
     Вошла Сюзи. На ней был костюм из серого твида в елочку, строгий, но
очень элегантный - купила в Сан-Франциско.
     - Привет,- сказал полицейский.
     - Привет,- сказала Сюзи.- Мне чашку кофе.
     - Сейчас. Одежка твоя хороша, ничего не скажешь, одобрила Элла.
     - В Сан-Франциско купила,- сказала Сюзи.
     - Ты что, уезжать собралась?
     - Нет, зачем же.
     - Слушай,- сказал Джо,- может, хоть ты мне объяснишь: что там вчера
у вас на Консервном Ряду произошло?
     Сюзи пожала плечами.
     - Ага, и ты, значит, говорить не хочешь?
     Сюзи снова пожала плечами.
     - Дело  нечисто!-  сказал  Джо.-  Обычно  начнут  рассказывать,  не
остановишь. Вот что, Сюзи, если там кого-нибудь убили,  ты  лучше  сразу
скажи. Знаешь, что бывает за недачу свидетельских показаний?
     - Никого там не убили...- Сюзи повернулась к хозяйке: -  Тебя  Элла
зовут?
     - Да вроде.
     - Помнишь, Элла, ты говорила, у тебя не было помощницы ?
     - У меня ее и сейчас нет.
     - Возьми меня. Хоть на пару недель,  для  пробы.  В  кино  сходишь,
отдохнешь.
     - Не по адресу обратилась, сестренка.  И  так  еле  свожу  концы  с
концами. Помощнице платить нечем.
     - А я буду за кормежку работать. Ем я немного.
     Джо Блейки отвернулся от разговаривающих - стало  быть,  слушает  в
оба уха.
     - Что это у тебя вдруг за причуда? -спросила Элла
     - Никакая не причуда. Просто хочу работать. За кормежку.
     Джо медленно повернулся к Сюзи.
     - Может, все-таки расскажешь, какие у тебя... планы?
     - Планы? Жизнь новую хочу начать. И уезжать для этого не собираюсь.
     - Чем же твое решение вызвано? - спросил Джо.
     - Тебя не касается,- ответила Сюзи.- Разве это против закона?
     - Хм, может, и против. Нет ничего опаснее благих  намерений,пошутил
Джо.
     - Ну, пожалуйста, Элла,- взмолилась Сюзи.- Возьми меня на работу.
     - Что скажешь, Джо?..- спросила Элла.
     Джо еще раз оглядел Сюзи, приметил, что  у  корней  волосы  другого
цвета.
     - Отращиваешь?
     Сюзи кивнула.
     - А что, Элла,- сказал Джо.- Возьми ее, попробуй
     Элла хмуро улыбнулась.
     - Прямо в этом костюмчике?
     - Я схожу переоденусь. Быстро, за пятнадцать минут... Знаешь, Элла,
я и готовить могу. Жаркое у меня - блеск...
     - Ладно, ладно, сперва переоденься...
     Джо Блейки поджидал Сюзи на улице, пошел рядом.
     - Смотри, не подведи Эллу,- сказал Джо мягко, как будто без нажима.
     - Не подведу, не волнуйся.
     - По-моему, это ты волнуешься.
     - Слушай, Джо, помнишь, ты мне как-то денег предлагал, на дорогу?
     - Но ты же решила остаться!
     - Решила. А не на дорогу можешь дать? Взаймы.
     - Сколько?
     - Двадцать пять долларов.
     - А где ты будешь жить?
     - Я тебе сообщу.
     - Хорошо, дам,- сказал Джо.- Что мне, впервой  девушек  выручать...
Потерять я ничего не потеряю.
     - Ты не сомневайся, я верну.
     - А я знаю, что вернешь,- сказал Джо.

     Бойлер, который вот уже много лет стоял преспокойно среди мальвовых
зарослей на пустыре между "Медвежьим стягом"  и  Королевской  ночлежкой,
был самым первым бойлером на Вонючем заводе, а Вонючий завод  был  самым
первым консервным предприятием во всем Монтерее. После того как  поняли,
что сардины можно класть сырыми в жестянки с маслом или томатным соком и
в  запаянном  виде  готовить  на  горячем  пару,  в  Монтерее   расцвела
невиданная доселе  промышленность.  Вонючий  завод  начал  с  маленького
оборотного капитала; отчаянно сквалыжничая, первым пробился к успеху;  и
первым канул в Лету. Первый бойлер, вырабатывавший пар для  сардин,  был
славным детищем предприимчивости Уильяма Рандолфа - инженера,  пожарного
и одновременно хозяина завода. Бойлер достался ему даром. Это был  котел
паровоза,  что  когда-то  бегал  между  Птичьей  долиной   и   океанским
побережьем. Паровоз сошел однажды ночью с рельсов и,  пробив  ограждение
эстакады, воткнулся в болотце. Железнодорожная компания сняла с паровоза
колеса и клапаны, а облое его тело осталось торчать в грязи.
     Уильям Рандолф нашел паровоз, доставил в Монтерей и  посадил  котел
на бетонное основание посреди нового тогда Вонючего завода. Долгие  годы
паровозный котел исправно  поставлял  пар  низкого  давления  для  варки
сардин; лишь трубы изредка разрывались и заменялись новыми.
     В 1932 году, в пору расцвета и расширения Вонючего завода, пожалели
денег везти котел на новое место,  так  и  бросили  на  пустыре.  Старик
Рандолф был еще жив и, - хоть давно отошел от дел, по-прежнему не  любил
бесхозяйственности. Он снял с заброшенного бойлера все трубки,-  остался
только  цилиндр:  шесть  шагов  в  длину,  полтора  человечьих  роста  в
диаметре. Сохранилась, правда, еще дымовая труба; да топочная  дверца  -
что в длину, что в ширину полметра - болталась на ржавых петлях.
     Как временное пристанище бойлер использовали многие, однако первыми
постоянными жильцами стали муж и жена  Мэллой.  Мистер  Мэллой,  человек
мастеровитый, не  только  срезал  торчащие  концы  трубок,  но  и  сумел
обустроить бойлер. Например, под дымовой трубой он  сложил  из  кирпичей
печурку для защиты от зимних ночных холодов.
     В качестве дома бойлер обладает и  недостатками,  и  достоинствами.
Конечно, кое-кому не  понравится  влезать  на  четвереньках  в  топочную
дверцу. Вогнутый пол затрудняет  ходьбу  и  расстановку  мебели.  Третий
недостаток  заключается  в  отсутствии  освещения  и  некоторых   других
удобств...   Достоинства   же   у   бойлера   такие:    он    совершенно
влагонепроницаем, уютен и обладает  прекрасной  вентиляцией.  С  помощью
вьюшки и топочной дверцы можно как угодно отрегулировать подачу  свежего
воздуха. Бойлер хорош еще и тем, что в нем ни пожар, ни землетрясение не
страшны. Да и бомбежка, наверное, тоже. Так стоит ли печалиться, что нет
туалета, электричества и водопровода?..
     В Приморском Кармеле, где отдыхает богема  из  Сан-Франциско,  было
высказано мнение, что Сюзи неспроста избрала домом бойлер. Мол, бойлер -
символ материнской утробы, откуда Сюзи  предстояло  родиться  для  новой
жизни. Может, и так, но прежде всего  это  утроба  отвечала  требованиям
экономии.  В  "Золотом  маке"  Сюзи  бесплатно  питалась,  а  в  бойлере
бесплатно жила.
     С деньгами, которые ей  одолжил  Джо  Блейки,  Сюзи  отправилась  в
Пасифик-Гров, в универсальный магазин Холмана. Там купила молоток, пилу,
набор гвоздей, два  листа  фанеры,  банку  нежно-голубоватой  побелки  и
кисть, тюбик хорошего клея, пару розовых занавесок с оборками в  голубой
цветочек, три простыни, две наволочки, два полотенца, губку для  посуды,
заварной чайник, две чашки с блюдцами и коробку пакетиков с чаем. Рядом,
в магазине "Дешевые товары", Сюзи приобрела подержанную походную койку с
матрасом, тазик, кувшин, ночной горшок, два солдатских одеяла, зеркальце
и керосиновую лампу. На этом капиталы иссякли; однако уже  через  неделю
Сюзи из чаевых вернула Джо Блейки два доллара с четвертью.
     Консервный Ряд,  покрывшись  стыдом,  словно  не  видел  того,  что
происходило у бойлера, не слышал поздно вечером  стука  молотка.  Не  то
чтобы люди потеряли к Сюзи интерес, просто они стеснялись любопытничать.
Фауна претерпела десять дней, затем, уступая всегдашней  страсти  совать
нос в чужие дела, отправилась к Сюзи с  тайным  визитом  (дело  было  во
вторник вечером, "Медвежий стяг" закрыт из-за отсутствия клиентов). Стоя
у окна Комнаты досуга.  Фауна  видела  слабое  мерцание  из  приоткрытой
топочной дверцы бойлера; из трубы лениво тянулся смолистый дымок.  Фауна
тихо вышла на "Стяга" и двинулась сквозь мальвовые заросли к бойлеру...
     - Сю-зи...- позвала она еле слышно.
     - Кто там?
     - Это я. Фауна.
     - Чего тебе?
     - Ничего. Хотела узнать, все ли у тебя хорошо.
     - Да, у меня все хорошо.
     Фауна встала на колени, просунула голову в топочную дверцу.  Бойлер
было просто не узнать. Облые стены нежно голубели; с каждой  стороны  на
месте окна висела приклеенная занавеска с оборками. В комнатке царил дух
приятный и женственный. Слабый красный свет  печурки  озарял  койку,  на
которой сидела Сюзи. В изголовье стояло что-то вроде туалетного столика,
с зеркальцем, тазиком и кувшином.  Рядом,  на  полу,-  большая  жестянка
из-под компота, а в ней пышный букет из люпинов и маков.
     -  Как  славно  ты  здесь  устроилась,-  сказала   Фауна.-   Может,
пригласишь меня войти?
     - Конечно, входи. Только не застрянь в дверях.
     - Ты уж помоги, пожалуйста.
     С помощью Сюзи Фауна протащилась сквозь дверцу.
     - Присаживайся на койку,- оказала Сюзи.- Стула пока нет,  но  скоро
будет.
     - Хочешь, мы свяжем тебе крючком коврик?
     - Спасибо,- сказала Сюзи,- но я хочу все делать сама... Может быть,
выпьешь чаю?
     - Да, пожалуй,- рассеянно  сказала  Фауна.  Потом  спросила:  -  Ты
больше не сердишься?
     - Нет,- отвечала Сюзи.- Ты знаешь, мне здесь очень хорошо.  У  меня
ведь ни разу в жизни не было своего угла...
     - Да, ты  здесь  здорово  устроилась.  Хочешь,  одолжу  тебе  любую
мебель, ну и вообще... Можешь ходить мыться к нам в ванную.
     - Спасибо, в "Золотом маке" есть душ.
     - Слушай, что ты все "спасибо" да "спасибо"... Ты  и  так  уж  меня
положила на обе лопатки. Лежачего не бьют.
     - Извини, я не хотела обидеть.
     - Вкусный чай! Позволь я тебе кое-что скажу. Хочешь слушай,  хочешь
нет. Я, конечно, наломала дров. Но и ты хороша. Как тебе Дока не  жалко?
Ты что, до погибели его хочешь довести?
     - Постой, ты о чем?
     - О том. Поселилась у него под самым носом. Выглянет он  в  окошко,
сразу видит тебя,- говоря так, Фауна заранее сжалась в ожидании  взрыва,
однако взрыва не последовало.
     Сюзи поглядела на свои руки.
     - А ногти у меня действительно ничего. На работе целый день руки  в
воде, так вечером я их мажу кремом. Чтоб кожа не грубела... Ты  же  сама
мне сказала не убегать от судьбы,  вот  я  и  не  убегаю.  Сначала  мне,
правда, хотелось спрятаться, зарыться куда-нибудь. А потом  я  раздумала
прятаться - вспомнила твои  золотые  слова.  Чего  мне  скрываться?  Кто
хочет, пускай смотрит.
     - Но разве этому я тебя учила? - робко попыталась возразить Фауна.
     - Погоди, дай досказать. Ты там что-то говорила про Дока. Так  вот,
запомни хорошенько и другим скажи, чтоб мне десять раз не повторять:  до
Дока мне никакого дела нет. Все, забудьте! Встретила я его, пришлась  не
по вкусу - плохая оказалась... Может, и не будет больше  в  жизни  такой
встречи. Ну, а  если  будет  -  если  найдется  для  меня  парень,-я  уж
постараюсь быть хорошей. И с виду, и в душе. Чтоб никто про меня  худого
слова сказать не мог. Но это все фигня. Главное, я хочу  жить  спокойно,
чувствовать себя человеком. Понятно?
     - Понятно. Только ты, пожалуйста, не выражайся.
     - Я уже давно не выражаюсь.
     - А кто только что сказал "фигня"?..
     - Ладно, ты меня с толку не сбивай. Ты поняла, что я тебе сказала?
     - Конечно, конечно! Я только не понимаю, почему ты не хочешь помощи
от друзей.
     - Потому что хочу всего добиться сама. А если  не  смогу,  разве  я
чего-нибудь стою?
     - Но ты же одолжила денег у Джо Блейки.
     - Правильно. Ведь он не друг, а полицейский!  Он  даже  хотел  меня
выслать из Монтерея. Как отдам ему долг, может, и станем с ним друзьями.
     - Я смотрю, ты себя не жалеешь.
     - Что делать,- пожала плечами Сюзи,- пожалеешь, больше навредишь.
     - Вот-вот, всегда ты  такая  была,-  вздохнула  Фауна.-  Поэтому  в
"Стяге" толку из тебя и не вышло...
     - Я знаю, кто я была,- сказала Сюзи.- И кем хочу стать, тоже знаю.
     - Женой Дока? - выпалила Фауна.
     - Тьфу ты! Да усвой же  ты  наконец:  с  этим  кончено.  -  Ну,  я,
пожалуй, пойду...- уныло промолвила Фауна. Поставила чашку с блюдцем  на
туалетный   столик,   опустилась   на   четвереньки   и    поползла    к
дверце.Подтолкни меня, Сюзи.
     Фауна выдавилась из бойлера, словно паста из тюбика.
     - Обожди, Фауна!-  послышалось  вслед.  Фауна  развернулась,  снова
просунула голову в дверцу.- Ты, пожалуйста, не обижайся,- оказала Сюзи.-
Лучше тебя у меня никогда друга не было. Я не с  тобой  свожу  счеты,  а
сама с собой. Помнишь, я всегда на всех набрасывалась? Так, оказывается,
злиться-то надо было на себя... Вот полажу сама с собой - глядишь,  и  с
другими сумею поладить.
     - А что если Док придет с повинной головой?
     - Нет уж, мне такой добычи не надобно. Пусть  он  хоть  вообще  без
головы придет... Что разбилось, того не склеишь... Вот  если  понравится
мне другой человек, сумеет доказать  свою  любовь  -  я  этого  человека
сделаю счастливым...
     - Знаешь, я по тебе скучала,- сказала Фауна.
     - Ничего, разберусь со своими делами, будем почаще видеться. Я тоже
тебя люблю. Фауна.
     - Перестань. Не смей мне таких слов говорить,  Фауна  всхлипнула  и
захлопнула топочную дверцу.


        30. НА СВЕТ ПОЯВЛЯЕТСЯ ПРЕЗИДЕНТ 

     Совесть - удивительное и таинственное порождение  сознания;  именно
она повинна в том, что  наш  жизненный  путь  столь  неисповедим,  столь
комичен и столь мучителен. Зародилась она, вероятно,  в  смятенной  душе
тех первобытных индивидуалистов, на  которых  сообщество  воздействовало
силой своей  нелюбви.  Кто  знает,  может,  совесть  пускает  корешки  и
расцветает в чувствилище нашем благодаря питающим  ее  выделениям  некой
таинственной железы? Кто знает, не оттого ли человек  обрекает  себя  на
муки совести, что чует в них средство возвестить равнодушной вселенной о
своем  существовании?  А  может  быть,   мука   есть   величайшее   наше
наслаждение?.. Как бы то ни было, мы  предаемся  мукам  совести  так  же
радостно самозабвенно, как кошки - любви; от сознания своей вины  готовы
выть, как волки на луну; ни одного человека в  мире  не  удостоим  таким
жгучим презрением, как самого себя...
     Если и жил на свете смертный,  которому  недоступны  были  подобные
муки и радости, то это Элен. Для пробуждения совести требуется известная
самоуглубленность, а откуда ей взяться  у  человека,  начисто  лишенного
рефлексии? Жизнь для Элена была  чем-то  вроде  проходящего  поезда  для
мальчишки, который с открытым ртом, с волнением в легком сердце  смотрит
изумленными глазами на летящие мимо вагоны.
     Элен никогда себя ни в чем не винил, ибо был и впрямь невинен,  как
младенец. Его воспитание и образование  Мак  описал  следующим  образом:
"Четыре года отсидел в простой школе, четыре - в исправительной, ни там,
ни там ничему не научился".  Даже  исправительная  школа,  где  порок  и
преступление относятся чуть ли не к  числу  обязательных  предметов,  не
смогла испортить Элена. Вышел он оттуда таким же  чистым  душой,  как  и
поступил. Впрочем, некоторые преступные деяния были бы ему по силам - не
хватало лищь сосредоточенности,  и  неизвестно,  как  бы  сложилась  его
жизнь, если б судьба не дала ему в друзья Мака с ребятами и  Дока.  Мака
Элен почитал величайшим человеком в мире, а Дока  вообще  не  относил  к
разряду смертных. Иногда он вместо Бога молился Доку.
     Но  теперь  Элен  начал  меняться.  Мало-помалу  в   нем   копилась
сосредоточенность. Возможно, давало всходы коварное  семя,  посеянное  в
душе гороскопом Фауны. После первого бурного  несогласия  он  больше  ни
разу не заговаривал о своем  будущем,  что  само  по  себе  было  весьма
подозрительно.
     Элен не хотел быть президентом Соединенных Штатов. Если б был  хоть
какой-то способ избежать злой  напасти,  он  бы  им  воспользовался,  но
гороскоп не оставлял никакой лазейки. И как узник,  помаявшись  немного,
начинает обживать и даже по возможности украшать темницу,  так  и  Элен,
будучи не в силах сбросить оковы грядущего президентства,  стал  думать,
как исполнить предназначение достойно и красиво. Ответственность  -  это
бремя, которое возвышает человека.
     Элен стал готовить  себя  к  государственному  поприщу.  Он  прочел
попавшийся под руку журнал "Тайм", сначала  один  раз,  потом  другой-от
корки до корки. И подумал: все, что там написано,- бред  (отсюда  видно,
что, страдая растрепанностью мыслей, он все же обладал здравым умом).
     Элен купил "Всемирный  альманах"  за  1954  год,  изучил  биографии
президентов и стал размышлять над тем, что делать, если англичане  снова
вздумают насильно  забирать  на  службу  к  своему  королю  американских
моряков, или если вновь возникнет вопрос о какой-то "Директиве номер  40
за 1954 год"...
     С той поры как Элен внутренне смирился с высоким назначением, жизнь
его стала мучительной. В иное утро он просыпался счастливым, думая,  что
президентство всего лишь кошмарный сон. Но тут же пересчитывал пальцы на
ногах и - покорялся судьбе и долгу. Труднее всего в этом новом состоянии
было одиночество. Он ни с кем не  мог  обсуждать  президентские  заботы.
Судьба выделила его - и поставила над обыденным. Нет, не гнев владел им,
когда он чуть было не поднял руку на Мака, а стремление защищать  слабых
и униженных, в данном случае Дока.  И  вовсе  не  из  пустого  тщеславия
восстал он против друзей, отказавшись пойти на маскарад  гномом.  Хочешь
не хочешь, он должен  был  блюсти  достоинство  своего  высокого  ранга;
будущий президент мог нарядиться лишь Прекрасным принцем, и никем иным!
     В обычное время кто-нибудь из ребят непременно заметил бы страдание
и  усталость  на  физиономии  Элена,   а   также   печать   благородного
мученичества во всем его облике,- и Элену дали бы две  ложки  лучшего  в
мире лекарства - горькой соли. Но сейчас для всех его друзей - и мужчин,
и женщин - настала пора невзгод, и располагавшая к душевной чуткости.
     Попытки Элена понять,  что  же  случилось  на  маскараде,  не  дали
плодов. Элен помнил, как во всей красе и величии явился  в  Ночлежку,  а
потом...  потом  случилось  что   то   непостижимое,   имевшее   ужасные
последствия. Незыблемый дух Королевской ночлежки - подобно граниту,  что
на своем веку выдерживает несметное число ударов,  но  в  какой  то  миг
разрушается разом,- этот дух в одночасье испарился.
     Мак, которому обычно  и  горе  не  беда,  впал  в  тоску;  очи  его
потускнели; отважная душа обескрылела. А уж если  с  Маком  приключилось
такое, то можно себе представить состояние ребят  -  ни  дать  ни  взять
выброшенные на берег медузы.
     "Что случилось?"- раз  за  разом  опрашивал  Элен,  но  все  только
взглядывали на него молча и тут  же  отводили  глаза,  не  желая  ничего
объяснять. Несколько первых дней  Элен  еще  надеялся,  что  это  просто
невиданно затянувшееся похмелье, но вот уже пора бы им снова возжаждать,
а все словно дремлют! Элен начал опасаться за своих друзей.
     Усевшись под  кипарисом,  Элен  попытался  не  просто  собраться  с
мыслями, но и задуматься. Подошло время великих дел - и  оказалось,  что
он один обладает нужной для них  духовной  статью.  Когда  он,  наконец,
встал, отряхнул со штанов черно-зеленые кипарисовые чешуйки и направился
в Королевскую ночлежку, он был уже не прежний Элен,  которого  звали  за
глаза Беспамятным, Пеньком, Дурачком. Его могучие плечи расправились под
высоким грузом ответственности; глаза  излучали  спокойную  нравственную
силу.
     В Ночлежке царил печальный сумрак, пахло плесенью. Ребята лежали на
кроватях как неживые. Мак, очевидно, чувствовал себя хуже  всех,  потому
что уставился в свой полог совершенно пустыми глазами. Он не стенал,  не
метался, но какая-то тайная скорбь ела его прямо на глазах.
     Элен присел в ноги к Маку, ожидая,  что  Мак  лягнет  его  ногой  в
стоптанном ботинке, но Мак не шевелился.
     - Мак, ты что лежишь как колода? - тихо сказал Элен.- Вставай
     Мак  ничего  не  ответил,  только  прикрыл  глаза,-  из-под  ресниц
выкатились две слезы и быстро высохли на горячих щеках.
     - А если я тебе врежу, тогда встанешь? - еще тише спросил Элен.
     Мак вяло покачал головой: мол, не надо.
     Элен не мог больше сдерживаться, бросил козырную карту -  будь  что
будет.
     - Я был вчера у Дока. Сидит с  карандашом,  ни  слова  не  написал.
Ничего за день не сделал. Ничего не придумал. Хватит валяться, Мак, Доку
нужна помощь!
     - Нужна, как  собаке  пятая  нога,-  отвечал  Мак  заупокойно.-  Не
сердись на меня, Элен. Я больше не могу. Я в нокдауне.
     - А что случилось, Мак?
     - Помнишь, как мы в тот раз отмечали его день  рождения?  Когда  за
лягушками  ездили,-  глухо  сказал  Мак.  Все  у  него   в   лаборатории
порушили-поломали. Так вот, это все цветочки...
     - Какие цветочки? -с интересом спросил Элен.
     - Я  в  том  смысле,  что  тогда  поломали  вещи  -  проигрыватель,
пластинки, посуду. А теперь хуже - теперь мы душу ему поломали!  Я  себя
чувствую, как медведь, который хотел погладить человека по башке, провел
лапой, а у  того  мозги  вон.  Все,  сдаюсь...-  Глубоко  вздохнув,  Мак
перевернулся на другой бок, закрыл лицо руками.
     - Нет, ты не сдавайся! - приказал Элен.
     - Уж как-нибудь без тебя разберусь, ладио?
     - Ладно, разбирайся,- обрадовался Элен.
     - Сам и разбирайся! - разозлился Мак.- Что ты ко мне пристал?
     - Понимаешь, Док должен поехать  в  Ла-Джоллу,  принялся  объяснять
Элен.- На следующей неделе начинаются приливы. Он наловит восьминогов  и
напишет книжку. Но мы ему должны помочь, Мак!
     - Эх,- вздохнул Мак.- Помню, как-то Фауна рассказывала  про  одного
боксера полусреднего веса,  его  звали  Келли-поцелуйся-со-смертью.  Так
вот, я - Мак-поцелуйся-со-смертью. За что  ни  возьмусь,  все  на  корню
чахнет.
     - А ну-ка, встань!
     - И не подумаю.
     - Встань, тебе говорят!
     На этот раз Мак просто промолчал.
     Элен вышел на пустырь, огляделся. В зарослях  высокой  травы  лежал
проломленный дубовый бочонок из-под дегтя. Элен вырвал крепкую  бочарную
доску и вернулся с ней в Ночлежку.
     Встав у постели Мака, он хорошенько  примерился,  размахнулся  -  и
ударил Мака так сильно, что у самого от  натуги  лопнули  штаны.  И  тут
только  он  по-настоящему  понял,  как  сильно  хворает  Мак:  даже   не
пошевельнулся, только крякнул!
     Элен мужественно поборол охвативший его ужас; потом  вспомнил  свой
высокий страдальческий  жребий  -  ехать  в  Вашингтон,  есть  проклятых
устриц...
     - Ладно, Мак,- произнес он негромко.- Придется мне самому это  дело
уладить.
     Сказав так, он повернулся и ушел, спокойный и величавый.
     Мак перелег на бок, подпер голову рукой.
     - Нет, вы. слышали, что сказал  этот  болван?  И  главное,  виноват
опять буду я: зачем раззадорил? Ну все, теперь беды не миновать... Милая
мама, готовь белый саван, сын твой в смертельной тоске...
     - Гляжу я на тебя,- сказал Уайти II,- тебя и вправду отпевать пора.



        31. ТЕРНИСТОЙ ТРОПОЮ ВЕЛИЧИЯ 

     Когда человек сворачивает с привычной дороги, он обычно еще долго с
сожалением оглядывается назад. Так было и с Эленом, который, не  столько
по собственной воле, сколько по воле судьбы, оказался вдруг на нехоженой
тропе. "Придется мне самому это дело уладить",- заявил  он  Маку.  Легко
сказать, да трудно сделать! Посидев под гостеприимными  ветвями  черного
кипариса,  он  вдруг  понял,  что  не  представляет,  какое  дело   надо
улаживать. И с невольной тоской пустился в воспоминания о минувших днях,
когда имел счастье быть идиотом, когда все его любили и привечали, когда
за него думали другие. Правда, в расплату за бездумную жизнь приходилось
безропотно сносить насмешки, но  все  равно  -  славное,  душевное  было
время...
     Когда-то, давным-давно, Док  ему  сказал:  "Люблю  с  тобой,  Элен,
посидеть, поговорить. Ведь ты как колодец.  Тебе  можно  поверять  самые
сокровенные тайны. Ты ничего не  слышишь  и  не  помнишь.  А  если  б  и
запомнил, все равно бы не уразумел... Да  ты,  пожалуй,  лучше  колодца!
Какой колодец умеет так внимать? Ты как исповедующий священник,  но  без
епитимьи..."
     То  было  в  прежние  бездумные  дни,  когда  Элен  еще   не   знал
ответственности... Но в новом своем высоком звании он  должен  судить  о
событиях, выбирать линию действий, Другими словами, мыслить!
     И он предпринял такую попытку, втайне от всех и слегка  стыдясь.  В
доброе старое время, посидев  под  черным  кипарисом  минуту-другую,  он
улегся бы, положил локоть в изголовье и  быстро  заснул.  Но  сейчас  он
обхватил колени руками и стал мучительно думать. Его ум  тщетно  пытался
выкарабкаться из непонятицы - точно  муравьишка  из  ловчей  ямы  своего
врага, муравьиного льва.  Нужно  было  до  чего-то  додуматься,  принять
какое-то  решение.  Сон  не  шел  к  Элену;  он  хотел  было  отвлечься,
почесаться, но, как на  грех,  нигде  не  чесалось.  Он  должен  уладить
какое-то дело. Да что это ха дело, черт подери?..  Как  пришло  заветное
решение, он так  и  не  понял,  потому  что  клюнул  носом,-  да  тут  и
проснулся, как будто его кто толкнул, и в тот же миг перед ним забрезжил
путь! Путь был не вполне  достойный,  граничащий  с  мошенничеством,  но
другого, как говорится, бог не дал.
     Вы, конечно, помните, что с Эленом  было  очень  приятно  общаться:
задаст он собеседнику вопрос, а ответ не слушает. Люди за ним это  знали
- и платили откровенностью. Что если, подумал Элен, что если  не  только
спрашивать, но и слушать, не подавая,  конечно,  виду!  Путь  не  совсем
честный, но зато ведет к благородной цели.
     Слушать мало, надо  еще  запоминать,  а  потом  свести  все  ответы
вместе. И дело прояснится. Задам каждому вопрос или  пару,  думал  Элен,
глядишь, придет решение.
     Изнемогши от умственных усилий,  Элен  улегся,  подложил  руку  под
голову и заснул крепким сном честно поработавшего человека.


        32. ПОХОД ЗА ИСТИНОЙ 

     Джо  Элегант  вернулся  из  отъезда  с  опаской,  готовый  в  любое
мгновение улепетнуть еще куда-нибудь, если понадобится. Он ждал кары  за
свою проделку с костюмам Элена, но никто его не трогал. В  благодарность
он три дня подряд делал воздушные пирожные, да  такие,  что  можно  язык
проглотить. Все-таки ему не терпелось узнать, как  приняли  его  костюм,
только боязно было спрашивать. Поэтому, когда в  его  закуток  пожаловал
сам Элен, он обрадовался.
     - Посиди,- оказал Джо,- сейчас принесу пирога...
     Пока Джо не было, Элен рассматривал работы Анри Художника, висевшие
на стене. Одна относилась  к  раннему  периоду,  когда  мастер  выполнял
картины исключительно из птичьих перышек,  другая  -  к  более  позднему
периоду ореховых скорлупок. Потом Элен посмотрел  на  ломберный  стол  с
портативной пишущей машинкой, за которым Джо сочинял в  свободное  время
роман. Сбоку от машинки лежала аккуратная стопка бледно-зеленых  листков
с ярким зеленым же шрифтом. Один листок торчал  в  машинке,  только  что
начатый: "Дорогой Антоний Уэст! Все это время я думала только о вас..."
     Джо принес Элену изрядную толику пирога и стакан молока, и,  покуда
Элен угощался, Джо то и дело взглядывал на него искоса  своими  влажными
глазами. Наконец спросил:
     - Ну и как?
     - Что как?
     - Как костюм?
     - Отлично. Все удивились.
     - Еще бы. А Мак что-нибудь сказал?
     - Чуть не заплакал, сказал, костюм лучше всех.
     Джо Элегант улыбнулся с тихим злорадством.
     - Как ты думаешь, что случилось с  Доком?-  спросил  Элен,  нарочно
придав лицу самое тупое выражение.
     Джо по-докторски положил  ногу  на  ногу,  по-докторски  пошелестел
зелеными листками и докторским голосом ответил:
     - То, что с ним происходит, имеет два аспекта - общий и частный.  А
всякое частное, как известно, содержит в себе общее...
     - Как-как?
     - Его угнетенное состояние имеет под собой много причин, но все они
сводятся к одной. Либидо влечет Дока  в  одну  сторону,  а  нравственное
чувство - в другую. Морская стихия, с ветрами, приливами и  отливами,для
Дока мифологическая субстанция.  Он  связан  с  ней  тем,  что  добывает
морские организмы. Он относит их к себе в лабораторию и прячет от чужого
глаза, как чудесный клад Нибелунгов, а стережет клад дракон Фафнир...
     "Он их не  прячет,  а  продает",-хотел  сказать  Элен,  ко  тут  же
прикусил язык: нельзя выдавать свое внимание.
     - У нас в школе учительница была, Берта Фафнир,  сказал  он  вместо
этого.- В День благодарения на доске индюшек рисовала. Юбки у нее нижние
крахмальные, шуршур...
     Джо слегка нахмурился: мол, прошу не перебивать, и продолжал:
     - Духовный экстракт мифа - символ. Для Дока символ - та книга,  что
он жаждет написать. Вроде бы все ясно. Однако если  копнуть  глубже,  то
окажется, что его  тяга  к  науке  -  лишь  фальшивое  воплощение  иной,
подлинной тяги к чему-то другому. Символ  ложен,  путь  неверен!  Отсюда
тщетность усилий, отсюда душевная травма и  попытки  самообмана.  "Нужен
микроскоп, чтобы написать книгу,- говорит  он  себе.-  Нужно  поехать  в
Ла-Джоллу к весенним приливам".  Никуда  он  не  поедет,  ничего  он  не
напишет!
     - Почему?
     - Потому что избрал заведомо ложный символ. А корень неудач заложен
в самой мифологической  субстанции.  Ведь  водная  стихия  -  воплощение
материнского начала. Мать мертва и в то же время жива. А он  достает  из
материнского лона чудесный клад и хочет присвоить... Понял теперь, в чем
дело?
     - Понял,- кисло сказал Элен.
     - Ему не хватает любви, понимания,- сказал Джо.
     - Этого всем не хватает,- сказал Элен.
     - Я бы, наверное, сумел ему помочь, да он не примет моей помощи.
     - А я думал, ему поможет Сюзи...
     Джо пренебрежительно качнул уголками рта: экая, мол, нелепица.
     - Нет, это был бы для  него  лишь  очередной  самообман,  очередной
ложный символ...
     - А если она ему нравится? У каждого свой вкус! - возразил Элен.
     - Глубокая мысль.
     Совсем рядом  с  пристройкой  Джо  Элеганта  располагалась  Комната
досуга,- туда и направился Элен. В кресле, положив ноги на стул,  сидела
Бекки, читала свою почту. Она была членом Общества друзей по переписке и
получала множество посланий со всех концов света. В  данный  момент  она
держала в руках  тонкий  листок  рисовой  бумаги  -  письмо  из  Японии.
"Дорогой друг! - говорилось в нем. Полюсиль  твой  интереса  записоська.
Как вы позивать Калифольния? Японский девуська тозе  делать  завивка  но
без обесьцветка. Мой  подруська  Мицу  Мицуки  иметь  зелани  под  Запад
ходить. Будет пробовать если твой прислать маленьки  балоньсик  перекись
водород для бризгать".
     - Привет! - сказал Элен.
     Бекки отложила письмо.
     - В Японии когда-нибудь был?
     - Нет.
     - Вот и я не была. Как Мак поживает? - Хорошо. Как ты думаешь,  что
случилось с Доком?
     - Его треплет любовная лихорадка,- отвечала Бекки.-  И  еще  бы  не
трепала - такого-то мужчину!
     - Сидит, молчит, как будто его по голове огрели...
     - На то она и любовь,- сказала Бекки.- Эх он, бедолага. Если  б  он
сох по мне, я бы подошла к нему, положила руку  на  его  горячий  лоб  и
сказала б: "Док, милый..."
     Дверь Фауны распахнулась.
     - Так, что здесь за  голоса?  Привет,  Элен.  Ты  бы  поискал  себе
кого-нибудь другого, поздоровее Бекки...
     - Я к тебе за делом,- сказал Элен. - За делом? Что ж, тогда заходи.
Садись. Выпьешь стопочку? Дело секретное? Дверь закрыть?
     - Да,- проронил Элен, отвечая разом на все три вопроса.
     От стопочки взгляд его просветлел.
     - Как ты думаешь, что с Докам? Любовь? - Похоже на то. Раньше я еще
сомневалась, но когда он галстук надел... Или потом, на маскараде, когда
сказал, что согласен взять Сюзи...
     - Пьяный был, вот и  сказал,-  попытался  возразить  Элен.-  Пьяный
человек все что хочешь скажет.
     - Все, да не все!
     - Значит, он по Сюзи сохнет?
     - Ну да. Не была б она дура, поехала бы с ним в Ла-Джоллу,  была  б
ему помощница. А там, глядишь, и пошло бы у них дело на лад...
     - Док хочет написать книгу,- вспомнил Элен.
     - Нет, ему сейчас не до книг. Он в таком  состоянии.  что  о  своих
бумажках и думать не может.
     - Он вообще ни о чем думать не может.
     - Вот именно,- поддакнула Фауна.- Пока он будет думать о  Сюзи,  он
не сможет как следует задуматься о книжке. Такое мое мнение.
     - Значит, если б она поехала с ним в Ла-Джоллу...
     - Да, это решило бы дело. Только она не поедет, не согласится...
     - А может, он ее и не пригласит.
     - Ерунда. Была бы умная, и спрашивать не стала б -  поехала  и  все
тут...- сказала Фауна.- Ну ладно, что толку нам с тобой разговаривать...
Еще выпьешь?
     - Не могу,- сказал Элен.- Мне еще к одному человеку надо.

     Когда  Элен  вошел  в  лавку,  Джозеф-Мария  Ривас,  по  случайному
совпадению, тоже читал письмо. Читал и ругался себе под нос по-испански.
Письмо  было  от  некоего  Джеймса   Петрилло   и   содержало   в   себе
недвусмысленную угрозу: если правительству не под силу выдворить "мокрых
спин" из страны,  говорилось  в  письме,  то  с  этим  вполне  справится
профсоюз музыкантов. Патрон прямо-таки вспотел от  беспокойства.  Обычно
он вступал в пай с тем, кого не мог подмять под себя, однако Петрилло не
оставлял ему мирного исхода. Мысли Патрона невольно клонились в  сторону
убийства.
     - Как живешь? - спросил Элен.
     - Паршиво,- отвечал Патрон.
     - Не тебе одному  плохо,-  утешил  Элен.-  Вон  Док,  сидит  как  в
нокдауне. Как думаешь, что с ним случилось?
     -  Бог  его  знает.  У  меня  своих  забот   полон   рот,-   оказал
Джозеф-Мария.- Да, кстати, забавное вчера дело приключилось. Возвращаюсь
я поздно вечером домой, иду по пустырю мимо бойлера, там еще  неподалеку
фонарь горит, и вдруг под фонарем чья-то тень - шмыг. Сразу смотрю в оба
- кто там околачивается? Ба, да это же Док!
     - Не может быть,- сказал Элен.
     - Может! - Скользнув глазами  по  полкам  с  овощами  и  пирамидами
консервов. Патрон остановил взор на рекламном  плакатике,  где  красивая
девушка тянула кокаколу.- Знаешь,  что  я  тебе  скажу?  -  произнес  он
раздумчиво.- До маскарада я считал, что Сюзи - так себе, как все  прочие
из "Медвежьего стяга". Но потом она  показала  характер,  стала  жить  в
бойлере. И теперь мне кажется, не зря Док на нее глаз  положил:  есть  в
ней что-то этакое, особенное, чего я не разглядел... Ну не беда,  я  еще
за ней приударю.
     - Не вздумай! -сказал Элен.- Она докова!
     -  Глупости,-  сказал  Патрон.-  Женщина  не  может   быть   ничьей
собственностью. Свистну у ней под окошком, и все дела...
     - А у нее нет окошек,- радостно вспомнил Элен.
     Патрон улыбнулся. Яд злополучного письма понемногу улетучивался  из
души.
     - Да, есть  в  ней  что-то  особенное,-  повторил  он.Надо  получше
приглядеться.
     - Смотри не вздумай к ней липнуть!- предостерег Элен.
     Джозеф-Мария  потупился  -  именно  в  этот  миг  во  взгляде   его
просквозил  коварный  пращур-индеец.  Потом  снова   улыбнулся,   сказал
уступчиво:
     - Хорошо, не буду,- и прибавил: - Я слышал,  она  в  "Золотой  мак"
устроилась...

     Представьте себе  узкую,  длинную  и  высокую  валу,  с  сигаретным
автоматом у самого входа, с выложенным мелким кафелем полом;  в  дальнем
ее конце - потемнел"я деревянная стойка с круглыми вертящимися стульями;
на стойке - музыкальный автомат (вернее,  та  его  часть,  куда  бросают
монету), касса, вазончик с бумажными салфетками,  а  также  запас  соли,
сахара,  перца,  горчицы  и  кетчупа;  весь  простенок  зеркало,  а  под
зеркалом, на прилавке, кофемолка,  электросковорода,  тостеры,  лотки  с
пирожными, пирогами и пончиками, горка упакованных  в  целлофан  готовых
завтраков, пирамидка консервированного супа, нагреватель для  консервов;
на свободном кусочке стены сразу три расписания: киносеансов,  автобусов
и соревнований по боксу; а вот дверь с  окошечком  и  полкой,  ведет  на
кухню...
     Таково было кафе "Золотой мак" в своем лучшем  и  неизменном  виде.
Оно было мрачновато-добропорядочным, что для  посетителей  оборачивалось
сочетанием скучной и клеклой еды  с  довольно  хорошим  кофе.  Где  было
"Маку" тягаться с новыми веселенькими ресторанчиками,  которые  росли  в
Монтерее,  как  грибы  после  дождя,  и  тщеславились   своими   низкими
потолками,  настенно-рекламной  живописью,  стерильными   скатертями   и
плавучими подсвечниками. Да "Маку" и не нужно было ни с кем соперничать.
Ведь немало людей и так  предпочитали  его  всякого  рода  скороспелкам,
весьма  уважая  за   холодные   клеклые   пончики,   жилистое   мясо   и
консервированный суп.  К  заведениям,  где  стены  украшены  рыболовными
сетями, а в меню, что  ни  название,  то  прямо  какой-то  анекдот,  эти
посетители относились с недоверием. Принятие пищи было для  них  хоть  и
привычным, но все равно достаточно торжественным обрядом, не допускавшим
легкомысленности.
     Первый прилив посетителей был с семи до восьми тридцати, второй - с
одиннадцати тридцати до часу тридцати, третий - с  шести  до  восьми.  В
промежутках заглядывали любители кофе, бутербродов и пончиков. А  совсем
вечером было еще две волны -  в  девять  тридцать,  когда  в  кинотеатре
кончался первый вечерний сеанс, и в одиннадцать тридцать, после  второго
сеанса. В половине первого ночи "Золотой мак"  закрывал  свои  лепестки,
правда, по субботам кафе работало до двух ночи, обслуживая тех,  кому  в
это время уже надо опохмелиться.
     Приход Сюзи  в  "Мак"  оказал  довольно  любопытное,  но,  впрочем,
объяснимое действие на Эллу. Долгие годы она отгоняла от  себя  хворь  и
усталость   суровым   усилием   воли;   над   беспросветностью    своего
существования старалась не задумываться, чтоб не раскиснуть от жалости к
самой себе... Сюзи стала  не  просто  хорошей  помощницей,  но  и  душой
заведения: шутила с  зеленщиком  и  мясником;  весело  насвистывала  над
тостером; никогда не забывала, что мистер  Гарригас  любит  сельдереевый
суп с пеной и, главное, помнила, что его зовут Гарригас. Первые два  дня
Элла присматривалась, как Сюзи работает,  а  когда  Сюзи  предлагала  ей
пойти  домой,  прилечь,  она  язвительно  отказывалась.  Потом  воля  ее
поколебалась, и, словно почуяв слабину, ожили, стали одолевать  хвори  -
ломота  в  суставах,  боли  в   животе;   прихлынула   усталость.   Лишь
окончательно развалившись, Элла призналась себе в  своей  ветхости.  Она
отлучилась отдохнуть один раз - невелик грех;  потом  второй,  третий  -
оказывается, это очень приятно; и сама не заметила,  как  пристрастилась
не на шутку - тут уж не до раскаяния. Теперь, когда  Сюзи  после  первой
вечерней волны посетителей говорила Элле: "Ступай домой,  отоспись!"Элла
воспринимала это уже как нечто вполне естественное. А Сюзи не  только  с
честью выдерживала натиск вечерних завсегдатаев, но и  привлекала  своей
веселой обходительностью все новых посетителей.
     Стрелка часов переходит одиннадцать,  а  у  Сюзи  уже  все  готово:
четыре  кофеварочные  машины   заправлены   свежим   кофе;   гамбургеры,
переложенные вощеной бумагой, лежат в  холодильнике  и  ждут,  когда  их
закажут и разогреют; помидоры  нарезаны  ломтиками  для  бутербродов;  в
ящике под  электросковородой  запасен  нарезанный  хлеб.  В  одиннадцать
тридцать с последнего сеанса повалит, как на приступ, народ.
     Кажется, у Сюзи восемь рук. Она подает бутерброды. Многослойные, из
трех тонких  гренок  -  с  цыпленком,  салатом,  ветчиной  и  майонезом;
простые-с плавленым сыром. Булочки с запеченным в середке сыром. И кофе,
кофе. кофе. Тарахтит касса, на поролоновую подушечку падает сдача.
     - Хозяюшка, давай встретимся в субботу!
     - Давай.
     - Значит, договорились?
     - Договорились. Мужа тоже с собой взять?
     - Разве ты замужем?
     - Пока да. Не выгнал бы муж за такие разговоры!
     - Уж больно ты красивая...
     - Да и ты вроде собой недурен. Держи сдачу.
     - Оставь себе.
     - Спасибо. Что? Булочку с сыром?  Сейчас  будет  готова.  Простите,
девушка, с вас еще восемьдесят шесть центов за бутерброды с тунцом...
     В доли мгновения между заказами она пускает в ход еще три  руки  из
восьми - швыряет грязные тарелки в  мыльную  воду,  мгновенно  протирает
губкой.
     - Мистер Гелтейн, постойте! Зонтик забыли!
     - Ax, да. Спасибо.- Еще двадцать пять центов чаевых:  Сюзи  бросает
монетку в банку с прорезью в крышке и с надписью "Для Джо Блейки".
     Наутро,  когда  Джо  заходит  выпить  кофе,  перед  ним  на  стойке
появляется стопка монеток по двадцать пять центов - Джо расписывается за
их  получение  в  бухгалтерской  книге.  С   каждым   днем   долг   Сюзи
уменьшается...
     Элен вошел в "Золотой  мак"  без  пяти  двенадцать  ночи  в  стоял,
привалившись к стене, пока не освободился вертящийся стул у стойки.
     - Привет, Элен,- сказала Сюзи.- Что будешь?
     - Кофе.
     - Тогда за счет заведения. Как дела?
     - Нормально.
     Посетителей  становилось  все  меньше,  вот  и  совсем  никого   не
осталось. Резвые руки Сюзи уже готовили "Золотой мак" ко сну: отскребали
гриль, мыли прилавок, вытирали обмазанные горлышки бутылок  с  кетчупом.
Сюзи увидела, что Элен взял веник и подметает пол.
     - Эй, ты что?
     - Быстрее закончишь. Нам с тобой по пути. Я тебя провожу, ладно?
     - Ладно,- сказала Сюзи.- Понесешь мой портфель.
     - Какой портфель?
     - Шутка.
     - Ха, ха,- оказал Элен.
     Они прошли по улице Альварадо, ныряя то  в  темноту  -  у  закрытых
магазинов, то в огнистый  неон  -  у  ночных  баров.  Достигнув  залива,
немного постояли у чугунного парапета,  посмотрели  на  рыбацкие  лодки,
дремлющие в черной воде. Потом снова  зашагали,  пересекли  узкоколейку,
миновали военный пакгауз и, наконец,  вошли  в  Консервный  Ряд.  И  тут
только Элен нарушил молчание:
     - Ты, наверное, очень умная...
     - ?
     - Скажи, что, по-твоему, случилось с Доком?
     - А я почем знаю.
     - Ты на него в обиде?
     - Слушай, зачем суешь нос куда не след?
     - Не бойся,- поспешно сказал Элен.- Все знают - я тупой.
     - Ну и что мне за радость от этого?
     - Я - тупой!- счастливо  повторил  Элен,  словно  не  знал  большей
добродетели.- Док любит со мной разговаривать. Потому что я все слышу, а
ничего не понимаю...
     Несколько времени они шли  молча.  Потом  Элен  заговорил  робко  и
воодушевленно:
     - Док для меня столько сделал! Раз меня судили, его  и  спрашивают:
какой у Элена облик, маральный или нет, замарать, значит, хотели.  А  он
судье отвечает:  к  Элену  такие  слова  отношения  не  имеют.  Вот  как
заступился! В Другой раз у меня ногу разнесло - чуть не отняли,- а он се
разрезал, посыпал каким-то порошком - теперь хожу с ногой.
     Сюзи молчала. Шаги, и без того гулкие, дробно отдавались в железных
кровлях мертвых консервных цехов.
     - Док в беде,- сказал Элен.
     Шаги заполнили улицу.
     - У кого беда, все идут к Доку. А  как  он  в  беде  -  так  помочь
некому.
     Шаги грохотали.
     - Я должен ему помочь,- сказал Элен.- А как - не знаю...
     - От меня-то ты чего хочешь?
     - Пойди к нему и живи с ним.
     - Нет уж!
     - Если б с тобой что-нибудь случилось, он бы тебе помог!
     - Как видишь, ничего со мной не случилось...  И  с  ним  ничего  не
случилось, ты все выдумываешь.
     - Нет, не выдумываю! Неужели ты не можешь сделать для  него  доброе
дело?
     - Могу. Если бы с ним приключилась настоящая беда - заболел бы, или
ногу сломал,- я бы ему носила суп.
     - Если он сломает ногу, он не сможет поехать в  Ла-Джоллу,-  мрачно
заметил Элен.
     - Не волнуйся, ничего он пока не сломал,- сказала Сюзи.
     Поравнялись с заведением Могучей Иды.
     - Хочешь пива? - спросил Элен.
     - Спасибо, не хочу. Ты куда, разве не в Ночлежку?
     - Нет, мне надо еще к одному человеку.
     - Послушай, что я тебе скажу. Однажды, когда я  была  маленькая,  я
сделала родителям в подарок пепельницу...
     - Ну и как, им понравилось?
     - Она им просто была не нужна.
     - Они что, не курили?
     - Угадал. Спокойной ночи...
     Элен был близок к нервному истощению. За всю свою предыдущую  жизнь
он ни разу не напрягал извилин дольше двух минут кряду.  Теперь  же,  на
исходе четвертого часа умственных усилий,  запас  психической  прочности
стал  стремительно  иссякать.  А  ведь  поход  не  кончился!  Предстояло
повидать еще двух человек, а потом удалиться под сень черного  кипариса,
чтобы  просеять  песок  в  поисках  золотых  крупинок.  Пока  ничто   не
предвещало удачи. В сознании Элена, как в калейдоскопе, возникал пестрый
узор; но только он пробовал повернуть его так, чтобы увидеть смысл, узор
неузнаваемо менялся. В голове стоял легкий звон.
     Ночь выдалась кошачья. Мимо Элена то  и  дело  крался  какой-нибудь
здоровенный  кот,  искавший   соперника;   кругом   сидели   и   невинно
охорашивались кошки, как бы ни о чем таком и не ведая. В  свете  уличных
фонарей серебристо мерцали безмолвные  корпуса  консервного  завода.  На
прибрежных скалах - напротив океанологической станции - заливисто  лаяли
морские львы. И тихо плыла в  поднебесье  щемящая  мелодия  "Мемфисского
блюза", рожденная где-то на берегу трубой Какахуэте...
     Элен помедлил, вкушая тайну ночи... Потом случайно бросил взгляд  в
сторону жилища Сюзи - как раз в этот миг какая-то фигура  отделилась  от
бойлера, мелькнула под тусклым фонарем и скрылась в темноте.  По  общему
виду и повадке Элен без  труда  опознал  Патрона.  Ладно,  меня  это  не
касается, подумал Элен. Подошел к Западной  биологической,  поднялся  на
крыльцо, постучал в дверь.

     Док, расположившись на кровати,  проверял  зоологическую  амуницию:
сетки, ведра и стеклянные банки, склянки с формальдегидом, горькой солью
и ментолом, резиновые сапоги и перчатки, стеклянные пластинки  и  леску.
На столе -  новый  небольшой  походный  аквариум,  оснащенный  маленьким
насосом для продувки и электромоторчиком на  двух  батареях.  Док  хмуро
смотрел, как бегут кверху белые струйки мельчайших пузырьков воздуха.
     - Входи, гостем будешь,- приветствовал он Элена.
     - Вот, шел мимо, вижу свет, дай, думаю, зайду, объяснил Элен.
     - Молодец,- сказал Док.- Я уже устал сам с  собой  разговаривать  -
дурацкое ощущение. Изливать душу Другим тоже не тянет.  Ты  для  меня  -
находка.
     - Слушай, вспомнил! Что такое ос... острофизика?
     - Тебе это очень надо знать?
     - Нет, я просто так спросил, из интереса... Я ее хотел учить.
     Док поморщился.
     - Давай лучше про астрофизику не будем. Ты уж извини.
     - Я принес тебе пинту виски.
     - Спасибо, ты настоящий друг. Давай выпьем.
     - Давай,- согласился Элен.- Ты правда едешь в Ла-Джоллу?
     - Правда. Что мне еще остается. Не зря же я столько про это болтал.
     - Многие думают, что ты не поедешь.
     - Тогда тем более надо ехать,- вздохнул Док.
     - А ты разве не хочешь?
     - Не знаю...- блекло сказал Док. Он  встал  с  койки  и  отсоединил
проводок электромоторчика от  батареи.  Нечего  зря  тратить  энергию...
Знаешь, разобрал я себя по винтикам, как сломанный "форд".  Разложил  на
траве все части, а  где  неисправность,  не  пойму.  И  сумею  ли  снова
собрать, не знаю...
     - Не бойся, я тебе помогу,- сказал Элен.- Я в "фордах" разбираюсь.
     - Может, ты и в людях разбираешься? - насмешливо спросил 'Док.
     Элен испуганно потупился: неужто его раскусили?
     Но Док добродушно сказал:
     - Эх ты, механик...
     Тогда Элен, сам пугаясь своей дерзости, спросил:
     - Как ты думаешь, Док, что с тобой?
     Док, к счастью, посчитал вопрос разумным и естественным.
     - Бог меня знает,- ответил он.-  Скорее  всего  я  пустился  искать
оправдание своему существованию. Решил внести вклад в науку, выпестовать
теорию. Детей-то пестовать не пришлось...  А  теперь  мне  кажется,  эта
теория, даже если я ее и создам,- хилая плата за никчемную жизнь. Но раз
уж за дело взялся, отступать не годится.
     Элен порылся в осколках своих мыслей.
     - Мак говорит, что он с Фауной  виноват.  Говорит,  из-за  него  на
маскараде плохо вышло.
     - Нет,- сказал Дож,- он тут ни при чем. Я сам все испортил.
     - Думаешь, надо было тебе Сюзи ловить?
     - Ловить? Пожалуй. Я с тех пор много думал и многое понял.  Те  два
дня, что она была рядом, я чувствовал себя другим человеком.  Никогда  в
жизни мне так хорошо не было. Постоянная боль ушла, в душе точно  оконце
распахнулось.
     - И все из-за Сюзи?
     - Да. Знаешь, я всегда гордился, что у меня широкий  ум,  свободный
от всяких предрассудков. И какова же оказалась мне цена?  Я  стал  самым
гнусным образом взвешивать! Задатки Сюзи.  Воспитание.  Жизненный  опыт.
Кругозор.   Даже   стал   прикидывать,   какая   у   нее   может    быть
наследственность...  А  между  тем  многие  мои  знакомые,   у   которых
безупречный набор перечисленных свойств, премерзкие люди!..  Вот  говорю
это и только яснее понимаю, какого дал маху...
     - А исправить нельзя?
     - Каким образом?
     - Возьми букет гвоздик да и постучись к ней.
     - Начать сначала? Довольно глупо.
     - А чем иначе бабу проймешь?
     - Гм, может, ты и прав: все гениальное просто. Ты видел Сюзи?
     - Да. Она живет в бойлере, у ней  там  очень  красиво.  Работает  в
"Золотом маке".
     - Ну и как она? Что хорошего оказала?
     Опять  покопавшись  в  осколках  мыслей,  Элен  вспомнил  последние
грустные слова Сюзи:
     -  Когда  она  была  маленькая,   сделала   родителям   в   подарок
пепельницу...-тут Элен остановился: речь явно звучала нелепо.
     - Ну и что?
     - А пепельница-то им не нужна...
     - Это Сюзи сама тебе рассказала?
     - Ага.
     - Давай-ка выпьем.
     - Н-е могу. У меня важное дело. Одного человека повидать надо.
     - В такую-то поздноту?
     Элен кивнул. Потом сказал покаянно:
     - Эх, Док, ты для меня столько добра сделал, а я...
     - Что ты?
     - Виноват я перед тобой...
     - Виноват? В чем?
     - Помнишь, ты говорил, я хороший, потому что ничего не  вижу  и  не
знаю?
     - Помню. И что?
     Элен взглянул на Дока со страхом и стыдом.
     - А я нечаянно увидел.
     - Что увидел?
     - Ты только не сердись, ладно?
     - Да что такое?
     - Джозеф-Мария сшивается у бойлера...

     Сроду еще Элен не испытывал такой усталости. И что  самое  обидное,
результат всех этих небывалых умственных усилий был именно такой, какого
он больше всего боялся - то есть  никакой.  Отправляясь  в  поход,  Элен
надеялся узреть свет истины. Вместо этого он узрел совершенно непонятную
картину - вроде тех, что Анри  Художник  делал  из  ореховых  скорлупок.
Элену хотелось надолго уснуть, а лучше и вовсе  не  просыпаться  в  этом
чуждом, неприветливом мире. Эх, не справился с делом, только напортил!..
Как же тогда в Вашингтоне?!
     Он устало пересек пустырь и  поднялся  по  тропинке  к  Королевской
ночлежке. Он хотел незаметно проскользнуть в темноте к своей  постели  и
спрятать свое поражение под покровом сна.
     Но не тут-то было: Мак и ребята не спали - ждали его.
     - Где тебя черти носят? - сердито спросил Мак. Мы уж обыскались!
     - Я гулял, с людьми разговаривал,- сказал Элен уныло.
     Мак попытался сесть поудобнее и тут же издал стон.
     - Ну, ты мне и врезал! Как я еще жив, не знаю...
     - Прости!-сказал Элен.- Хочешь потру?
     - Спасибо, не надо! Так что там у тебя на уме, горе луковое?  Я  же
вижу по лицу - что-то задумал.
     - И с кем же ты, интересно, разговаривал? - спросил Уайти II.
     - Со всеми.
     - Нет, правда, с кем?
     - Ну, с Джо Элегантом. Потом с Фауной. С Сюзи. С Доком.
     - С Сюзи? Где же ты ее видел?- спросил Мак.
     - В "Золотом маке". Зашел выпить кофе.
     - Смотри, ребята, какой богатый - кофе пьет!
     - Мне Сюзи подала даром.
     - Ну и что же она тебе сказала?
     - Сказала, что в детстве сделала пепельницу...
     Мак хохотнул.
     - Ценные сведения. А насчет Дока что-нибудь говорила?
     - Да, что-то говорила.
     - Что? Это же самое главное, дурья твоя башка!
     - Не надо на меня злиться. А то я сам разозлюсь.
     Мак осторожно перенес вес тела на другую ягодицу.
     - Пойду спать под кипарис,- сказал Элен тоскливо:  со  всех  сторон
окружает вражда!
     - Постой, так что она говорит насчет Дока?
     - Говорит, не нужен он ей. Вот разве только... Все, я пошел.
     - Что "разве только"?
     - Вот разве он заболеет, или сломает ногу...
     - Тьфу ты! - сплюнул Мак.- Я думал, чего дельное скажешь. И я  тоже
дурак, нашел кого спрашивать... И зачем я тебя одного отпустил?
     - Я же никому плохого не сделал.
     - Но и хорошего, поди, не сделал. Могу спорить, ты сейчас  думаешь,
какого микроба наслать, чтоб Док заболел. Ну, сознавайся!
     - Ничего я не думаю. Я устал. Спать хочу. - Кто ж тебе не дает. Иди
спи. Элен поспешно, не раздеваясь, улегся на кровать, однако не спалось;
мозг все  сильнее  накалялся;  пришпоренная  совестью,  неслась  куда-то
душа... И лишь когда стал наспевать рассвет, Элен забылся.

33. СУДЬБА СТУЧИТСЯ В ДВЕРЬ

     После того как Элен ушел. Док долго сидел  в  оцепенении.  В  горле
было сухо, в груди свербило... Верхний голос наставлял: "Не забывай,  ты
ученый с умом деятельным, методическим и точным.  Допускать  можно  лишь
то, что поддается измерению, что зримо, слышимо, осязаемо. Законы науки,
вот твои законы - им и подчиняйся. Их преступая, ты не только совершаешь
грех, но и навлекаешь на себя  беду:  безначалие,  анархия  воцарятся  в
твоей душе!" Дик невольно ежился...
     Средний голос злорадствовал:  "Сколько  лет,  сколько  лет  я  тебе
говорю, что ты сам себя обманываешь! Попробуй-ка, примени свой  хваленый
аналитический ум..."
     Нижний голос, в самом нутре, тоже не молчал, мучал своей всегдашней
заунывной  песней,  но  замешивалась  в  нее  новая   нотка,   почему-то
уверявшая, что мука - на пользу.
     Под  влиянием  среднего   голоса   Док   стал   думать:   "Что   ж,
проанализируем положение. С одной стороны, я -  мужчина,  которого  ждет
научная работа, с другой - эта  девушка.  Даже  если  предположить,  что
первое время нам будет хорошо вместе, все равно, наш союз не может  быть
удачным, ни за что на свете! Мало того, что Сюзи малограмотна,  она  еще
обладает буйным нравом. И, как полагается невежде, смело берется  судить
о вещах, о которых не имеет понятия; и других берется учить. Через  пару
месяцев она нахватается разных ужимок  и  примется  изображать  из  себя
светскую даму... А я только зря лишусь свободы. И весь мой  ум  окажется
ни к чему - я буду все равно что за шахматной доской с  заведомо  слабым
партнером. Надо одуматься,  пока  не  поздно.  Сюзи  мне  совершенно  не
подходит. И совершенно мне не нужна!"
     Однако средний голос и на это возражал  глумливо:  "Ну  вот,  опять
себя обманываешь! Ты ведь прекрасно знаешь, что она тебе  нужна.  Больше
всего  на  свете!  Пощупай,  как  мчится  твой  пульс,   послушай,   как
оглушительно бьется сердце. А все почему?  Потому  что  лязгнула  дверца
бойлера. Ты еще не успел понять, что это значит, а уже екнуло,  закололо
в груди. И то, зачем бы это дверце хлопать в три часа утра?.."
     Тут нижний голос сказал: "Нет на свете только  плохого.  Хорошее  и
плохое всегда едины. В мужчине и женщине - даже в самых близких  -  есть
друг для друга и хорошее, и плохое... Дай мне волю! Или, клянусь, я буду
терзать и мучать тебя до конца  дней  твоих!  Выпусти  меня!  Чувствуешь
красные сполохи в глазах? Это ярость! Дай же ей волю, иначе она  сгложет
тебя, сведет с ума! Ты слышал лязг дверцы? Посмотри на часы!"
     Док посмотрел на часы - семнадцать минут четвертого. "Ах он,  сукин
кот!" - произнес  Док  с  расстановкой.  Резко  щелкнул  выключателем  -
погасил свет, приблизился к окну, глянул на пустырь, на тусклое обширное
пятно света от уличного фонаря.  Потом  выпел  за  дверь,  спустился  по
ступенькам на цыпочках. Крадучись пересек освещенную улицу  и  нырнул  в
густую тень...
     Патрон в это время сидел на толстой ржавой трубе и ломал голову над
задачкой, словно школьник. Никак не сходилось  с  ответом.  По  условию,
молодой  мужчина,  симпатичный,  модно  одетый  и,  главное,   денежный,
предлагает  услуги  женщине.  У  женщины  -  ни  особенной  красоты,  ни
достатка; живет в бойлере, работает в кафе за кормежку. Мужчина  к  тому
же знает, как действовать - подход у него, может,  и  не  научный,  зато
испытанный. Он приступает со сладкими речами, с обещаниями, с  посулами,
в решительный момент применяет силу, ведь бабы любят  сильных  мужчин...
Почему же не тот ответ?.. Патрон  пощупал  распухшие  пальцы  на  правой
руке. Ей-богу, эта Сюзи просто ненормальная! Речей слушать не  стала,  а
полез в бойлер, отпихнула, да как даст этой чертовой дверцей - прямо  по
пальцам! Теперь, поди, четыре ногтя сойдет. Вот  зараза!  Так  размышлял
горько Патрон и не слышал, как подобрался Док.
     Док схватил Патрона за воротник модной полосатой  рубахи  и  рывком
поставил на ноги. Патрон, не задумываясь, провел мастерскую подсечку, от
которой Док вместе с ним рухнул  наземь.  Не  расцепляя  объятий,  бойцы
покатились в мальвовые заросли. Джозеф-Мария норовил поддать Доку в  пах
коленкой, а Док тискал его  горло  своими  сильными,  чуткими  пальцами.
Патрон вдруг  понял,  что  противник  выискивает  опасную  ложбинку  под
кадыком - изо всех сил впился ногтями в  белое  пятно  докова  лица,  но
пальцы Дока нашли, ущупали-таки губительное место. Разноцветные  разводы
заплясали у Патрона  перед  глазами,  красным  туманом  заволокло  мозг.
Страшные пальцы вдавливались все глубже, еще  несколько  мгновений  -  и
конец. Он видел, как это бывало  с  другими!  Сдаться!  Скорее  сдаться!
Патрон обмяк, обливаясь  холодным  потом:  что  будет?  О  счастье,  Док
ослабляет хватку...
     Патрон лежал недвижно, в помутненном сознании слабо колыхалось: что
если  опять  попробовать  в  пах,  или  головой  под  челюсть?  Но  если
промахнусь, снова эти ужасные пальцы... Он был чуть жив  от  слабости  и
страха. Он  даже  боялся  подать  голос:  вдруг  Док  не  так  поймет  и
придушит... Наконец прошептал:
     - Сдаюсь. Твоя взяла..
     -  Попробуй  еще  только  подойди   к   этой   девушке,   убью   на
месте,яростным шепотом отозвался Док.
     - Все, больше не буду. Богом клянусь!
     В лавке при тусклом свете дежурной лампочки Патрон пытался  открыть
бутылку виски, но ему мешали разбитые пальцы - пришлось поручить бутылку
Доку.
     Док ощущал ту слабость и  дурноту,  какая  обычно  наступает  после
припадка ярости. К тому же он чувствовал себя идиотом. Быстро глотнув из
бутылки, он передал ее через прилавок Патрону. Тот  хлебнул  и  отчаянно
закашлялся, согнувшись чуть ли не пополам. Док обежал прилавок, постучал
Патрона по спине. Оправившись от кашля, Джозеф-Мария посмотрел на  Дока,
как на диво:
     - Ну, ты даешь! Где ты научился этому приему? Ты хоть думал,  когда
его применял? Ты что, хотел меня убить?
     - Убить? Наверное.- Док смущенно рассмеялся. Я думал,  ты  пошел  в
гости к Сюзи.
     - Пойти-то пошел...- усмехнулся Джозеф-Мария. Слушай, ей-богу, я не
знал, что у вас с ней...
     - Да ничего у нас с ней нет,- скавал Док.- Дай-ка еще хлебнуть.
     - Я вижу, с тобой шутки плохи,- сказал Джозеф-Мария.- Только зря ты
кипятился. Она меня  выставила,  как  щенка.  Видишь,  дверцей  чуть  не
оттяпала пальцы. Так что я тебе не соперник. Она, как говорится, твоя.
  -  Она  меня  и видеть не хочет...- пожаловался Док.
     - Как? И тебя?! Интересно, по какой же причине?
     - Почем я знаю...
     Облокотившись о прилавок, они  обменялись  долгим  взглядом.  Потом
Патрон сказал: - Ну и история... Что же ты теперь будешь делать, Док?
     Док усмехнулся:
     - Элен говорит, снеси ей букет цветов.
     -  Хм,  в  атом  что-то  есть...  Однако  черт  ее  знает,  что  ей
нужно.Патрон сделал маленький, осторожный глоток  -  сильно  поморщился:
виски прошло по больному месту. Судя  по  всему,  она  просто  чокнутая.
Значит, и ухажера ей надо чокнутого. А ты не пробовал забыть ее ко  всем
чертям?
     - Пробовал. Сто раз.
     - Что, не выходит?
     - Не выходит. Я понимаю, что я просто-напросто дурак, но ничего  не
могу с собой поделать.
     - Да, это  с  нашим  братом  бывает.  Ничем  здесь  не  поможешь...
Постой-на,- глаза его  сверкнули,-  я  теперь  вспоминаю,  что  она  мне
сегодня  сказала...  ну,  когда  я  с  ней  через  эту  чертову   дверцу
разговаривал. "Мне,- говорит, нужен  мужчина,  чтоб  у  него  душа  была
смелая и просторная". А я говорю; "Док, что ли?" А она: "Нет уж, у  него
душа жидкая. Хлюпик он".
     - Молодец, верно говорит...- вздохнул Док. .
     - А вот мне так не кажется,- сказал Патрон.- Когда ты меня за горло
держал, если б я не сдался, ты б меня... того?
     - Возможно. Мне  и  самому  сейчас  не  верится,  что  я  на  такое
способен. Однако поди ж ты... Выходит, сам себя не знаю.
     - Выходит, не знаешь. Вот я и говорю: человек, который может  убить
голыми руками, никак не хлюпик! Давай ка эту бутылку прикончим, а  потом
я тебе помогу.
     - Как это?
     - Так это. До рассвета еще час. Рванем  на  Маячную  улицу,  там  в
палисадниках цветов видимо-невидимо!

34. ХОРОШАЯ СИДЯЧАЯ ВАННА

     Джо Элегант, к счастью для себя, был в "Медвежьем стяге" поваром, а
не вышибалой, поэтому поздней ночью его услуги не требовались.  Он  рано
ложился, зато  ставил  будильник  на  четыре  утра.  И  каждое  утро  по
три-четыре часа без помех занимался любимым делом.
     Стучала портативная  машинка  -  росла  стопка  зеленых  листков  с
зеленым текстом. Роман назывался "Эдипово семя"  и  подвигался  довольно
быстро. Герой романа родился с глубокой душевной  травмой,  которую  вся
последующая жизнь  лишь  усугубляла.  Он  жил  в  непрерывной  борьбе  с
мифологической субстанцией и ее духовным экстрактом -  символом.  Только
он вырывался из цепких объятий первой,  как  тут  же  получал  увесистый
пинок под зад от второго. Дух книги был самая утонченная и алая меланхо-
лия; действующие лица обитали в  сыроватых  таинственных  комнатах,  где
даже в рисунке обоев крылась мрачная загадка, в мире блеклых  запахов  и
туманных грез. Во  всем  романе  не  нашлось  бы  ни  одного  персонажа,
которого наши психиатры не захотели бы взять  под  наблюдение.  У  героя
были  старые  тетушки,  по  сравнению  с  которыми  маркиз  де  Сад  мог
показаться юным причетником...  Рукопись  была  уже  толщиной  с  доброе
полено, и воображению Джо нередко  рисовалась  книга  в  суперобложке  с
фотографией автора сзади: вольная поза, расстегнутый воротничок,  тонкая
непроницаемая улыбка, перстень с  ядом  на  безымянном  пальце  небрежно
вынесенной вперед руки. Джо уже заранее знал, кто из  критиков  даст  на
роман благожелательную рецензию, а кто будет ругать... Машинка  стучала:
"Поверхность пруда нежно  кудрявилась  азоллой.  Посередине,  на  чистой
воде, плавала большая дохлая рыба брюхом кверху..."
     Джо Элегант вздохнул, откинулся на  спинку  стула,  почесал  живот.
Потом, зевая,  отправился  на  кухню  и  поставил  кофейник.  Пока  вода
греется, вышел на минутку во двор. Было великолепное утро. Громко хлопая
крыльями, сновали над заливом пеликаны, промышляя томкода - американскую
тресочку. В небе  висели  пухлые  розовые  облака...  Джо  увидел  перед
дверцей бойлера огромный букет, подкрался, обследовал его. Каких  цветов
тут только не было - тюльпаны, розы,  жонкилии,  ирисы...  Чей  подарок,
гадать не приходилось: цветы  стояли  в  большой  стеклянной  банке  для
препаратов.
     Не  нужно  думать,  что  со  времен  маскарада  жизни  Джо  грозила
опасность, однако большого дружелюбия со стороны окружающих он  тоже  не
встречал. Поэтому рад был сообщить  Консервному  Ряду  добрую  весть.  К
Фауне весть прибыла вместе с утренним кофе и печеньем "хворост".
 К восьми часам о букете акали и в Королевской ночлежке;
 в кафе "Ла  Ида"  ранние посетители смаковали новость
 вместе с коктейлем из виски и лимонного сока.
     Лучшие места для зрителей были, конечно же,  в  Комна.  те  досуга,
окна которой выходили на пустырь. За шторой  стоял  Мак,  уминая  Фаунин
"хворост". Девушки в своих самых  нарядных  шелковых  халатах  сидели  у
окон. Бекки была в красных  сафьяновых  туфлях,  украшенных  страусовыми
перьями. В  восемь  тридцать  зрители  услышали,  как  скрипнула  дверца
бойлера, замахали руками друг на друга - тише!
     Сюзи, на четвереньках, высунула голову наружу и  тут  же  уткнулась
носом в величественное цветочное подношение. Долго,  долго  смотрела  на
букет, потом взяла его в  охапку  вместе  с  банкой  и  втащила  внутрь.
Железная дверца захлопнулась.
     В девять Сюзи вылезла из  бойлера  и  направилась  скорым  шагом  в
сторону Монтерея. В девять тридцать вернулась,  скрылась  в  бойлере,  а
спустя мгновение показалась снова, толкая впереди себя чемодан.  Публика
впала в крайнее разочарование, но ненадолго, потому что Сюзи  подошла  к
парадной двери "Медвежьего стяга" и  позвонила.  Фауна  мигом  разогнала
девочек по спальням, выпихнула  Мака  с  черного  хода  и  только  потом
отворила дверь Сюзи.
     Сюзи спросила;
     - Можно помыться у вас в ванной?
     - Конечно.
     Через час, когда плесканье в ванной смолкло. Фауна постучалась:
     - Золотко, тебе случайно не дать туалетной воды?
     - Да, спасибо.
     Спустя несколько минут Сюзи появилась из ванной, чистая и сияющая.
     - Хочешь кофе? - спросила Фауна.
     - Хочу, но я ужасно тороплюсь. Спасибо  за  ванну.  Нет  ничего  на
свете лучше хорошей сидячей ванны...
     Из-за шторы Фауна наблюдала, как  Сюзи  влезла  обратно  в  бойлер.
Фауна удалилась в свой кабинет, накорябала записку и послала  ее  с  Джо
Элегантом в Западную биологическую. В записке говорилось:  "Она  сегодня
не работает".

35. В ВЫСШЕЙ  СТЕПЕНИ  КОМИЛЬФО

     Док разложил на койке свою  лучшую  одежду.  На  стираных  защитных
брюках какие-то белесые пятна - кислота, что ли? Белая рубашка желта  от
времени. А старый твидовый пиджак! Оказывается, локти протерлись до дыр1
Галстук, в котором был в тот памятный  вечер  у  Сынка,  весь  в  чем-то
липком... Док порылся в чемодане, отыскал на самом дне черный офицерский
галстук... Первый раз в жизни собственная одежда была ему  не  по  душе.
"Но это же глупость!" -сказал себе Док и тут же прибавил:  "Что  делать,
значит, я глупец..." Размышляя о своем гардеробе и вообще о своей жизни,
он начал приходить к выводу, что и то и другое в равной мере нелепы.  Но
нелепее всего страх - да, да, страх - с каким он  думает  о  предстоящем
деле.
     Док обратился к гремучим змеям - змеи высунули раздвоенные  язычки,
внимательно слушая.
     - Вы только посмотрите на этого  дурака!  -  Док  показал  на  себя
пальцем.- Считается, человек в полном рассудке. Вроде бы даже  неглупый,
коэффициент умственного  развития  -  182.  Окончил  университет,  имеет
ученую степень. Неплохо подкован в своей  области,  да  и  в  других  не
профан. Так вот, этот человек отправляется с визитом к девушке,  которая
живет в бойлере, несет ей в подарок коробку конфет. И что вы думаете? Он
сам не свой от страха! Чего же он боится, спросите вы? Я вам отвечу.  Он
боится, что не сумеет снискать благоволение этой  девушки.  Он  трепещет
перед нею. Отлично знает,  что  смешон,  но,  право,  ему  вовсе  не  до
смеха...
     Глаза змей пытливо смотрели на Дока - или это только чудилось?
     - И главное,- продолжал Док,- ничего тут не попишешь. Говорят, тело
помнит ампутированную  конечность.  Вот  так  и  я  помню  эту  девушку.
Лишившись ее, я лишился цельности и полнокровности. Да, когда  она  была
со мной, я жил действительно полнокровно. Конечно, она  не  паинька,  но
даже когда мы с ней воевали,  она  все  равно  была.  моей  неотъемлемой
частью. Тогда я не понимал, насколько это важно, задним  умом  крепок...
Кстати, я реалист, я знаю, что если все же се заполучу, то  жить  с  ней
будет ох как трудно - еще десять раз пожалею, что вообще ее встретил. Но
я знаю и другое. Если я ее упущу, то уже никогда  не  обрету  цельность.
Буду жить бесцветно и до конца своих дней скорбеть  об  этой  утраченной
девушке.  Вы,  рептилии,  существа  благоразумные,  вы  скажете:  "Зачем
торопиться? Так ли она хороша? Будто нет в море рыбки получше?"  Но  это
вы так потому говорите, что ваше сердце  не  затронуто.  А  по  мне,  не
только нет рыбки получше, но вообще она единственная рыбка в море.  Море
без нее пусто. Так и зарубите себе на носу!"
     Док разделся,  встал  под  душ  и  терся  мочалкой,  пока  кожа  не
покраснела, не засаднила. Зубы чистил так усердно, что  из  десен  пошла
кровь. Потом набросился  с  ножницами  на  изъеденные  формалином  руки:
обкорнал ногти чуть не до мяса; яростно  расчесал  давно  не  стриженную
голову; выбрился так тщательно, что щеки занялись огнем. И  вот  наконец
он был готов, но нарочно оттягивал свой выход.
     Щемило не только под ложечкой, но и во всей груди -  прямо-таки  не
вздохнуть. Сейчас бы добрый глоток виски,  подумал  Док.  Но  нет,  Сюзи
учует запах, догадается, что принял для храбрости. Интересно,  она  тоже
боится? Этого никогда не узнать: женщины  скрывают  чувства  лучше,  чем
мужчины.  Господи,  какой  же  я  дурак.  Так  не  годится,  нельзя  так
волноваться, голос будет дрожать... И все это,  подумать  только,  из-за
какой-то... Нет, не смей ее охаивать!  Она  не  виновата,  что  ты  слаб
духом. И не забывай, что это ты идешь к ней, а не она  к  тебе.  Кстати,
почему я говорю "ты"? Не "ты", а "я". Боюсь, что ли, этого "я"?..
     Вдруг Док понял, что делать. Он  подошел  к  полке  с  пластинками,
отыскал "Искусство фуги". Уж если от этой  великой  музыки  дух  мой  не
укрепится, подумал он, значит, и вправду можно складывать  оружие...  Он
сидел не шевелясь; а Бах  сотворил  мир,  населил,  обустроил,  а  потом
восстал против него  -  и  погиб...  Когда  оборвалась  четверная  фуга,
подобно жизни своего создателя, на середине фразы, к Доку уже  вернулась
твердость духа. "Бах сражался отчаянно! - сказал он себе.- Его смерть не
была поражением. Если б он остался в живых, он  бы  и  дальше  вел  свою
немыслимую борьбу".
     - Постойте, дайте мне подумать еще! - крикнул Док неизвестно кому.-
Очень важная мысль! Чем привлек меня Бах? Чего  я  так  жажду?  Я  жажду
рыцарского  духа.  Чем,  как  не  им,  славен  человек?-   Он   внезапно
остановился,  словно  что-то  наступило  ему  на  сердце,  потом  сказал
перехваченным голосом:- Господи, как же я не понял?  Куда  смотрели  мои
глаза? Восхищаюсь Бахом, а сам не понял главного...  Старине  Баху  было
еще не так трудно:  у  него  был  талант,  семья,  друзья.  У  всех  нас
что-нибудь да есть. А вот что есть  у  Сюзи?  Что  есть  у  Сюзи,  кроме
душевной стойкости? Это ее единственное оружие в таком  жестоком,  таком
сложном мире. Но видит Бог, победа будет за ней! Иначе вся  человеческая
жизнь вообще не имеет смысла...
     "А что это такое, победа? - спросил себя Док.- Знаю ли я?" И тут же
ответил: "Да, знаю. Если человек  не  потерпел  поражения,  это  и  есть
победа!"
     И тут же он высек себя за то, что принижал Сюзи.
     - Надо же, благородный рыцарь! Спасать собрался, как будто она  без
меня не проживет. Нет, это я без нее захирею, сгину! В ней мое спасение.
Только Сюзи может вернуть мне цельность!
     Он больше не чувствовал себя глупцом:  в  походе  к  Сюзи  глубокий
смысл.
     - Пока! - сказал он змеям.- Пожелайте мне ни пуха ни пера!
     Он встал, взял коробку  конфет,  молодцевато  спустился  с  крыльца
Западной биологической и перешел улицу. Он знал,  что  из  каждого  окна
следят за ним любопытные глава. Ну и пусть! Он помахал  рукой  невидимой
публике и свернул на пустырь.
     Шагая среди мальв, подумал: "Интересно,  как  стучать,  если  дверь
железная?" Нагнулся, подобрал с земли какой то большой ржавый гвоздь  и,
почти в веселом настроении подойдя к  бойлеру,  побарабанил  гвоздем  по
круглой железной стенке. Дверца была слегка приоткрыта.
     - Кто там?- спросил голос о металлическим призвуком.
     - Я,- отвечал Док.- Вроде бы я...
     Дверца открылась, Сюзи выглянула.
     - Спасибо за подарок - за цветы.
     - А вот еще подарок...
     Сюзи взглянула на коробку в руке Дока. Потом задрала  голову,  чтоб
посмотреть гостю в глаза, ведь  она  стояла  на  четвереньках.  Вон  как
смотрит, подумал Док. С  подозрением,  с  недоверием,  а  может,  только
кажется попробуй-ка выгни так шею.
     - Что это, конфеты?
     - Конфеты.
     - Не надо  мне  больше  подар...-  начала  было  Сюзи  потом  разом
вспомнила все поучения Фауны.- Ладно, спасибо.
     Порыв непосредственности у Дока прошел.  Сюзи,  устав  по-видимому,
пялиться вверх, смотрела ему в коленки.
     - Вообще-то я с  визитом...-  проговорил  Док  деревянным  голосом,
никак не давался первоначальный,  раскованный  тон.-  Может,  пригласишь
войти?
     - А ты сумеешь?
     - Попробую.
     - Правда, у меня тесно...
     Док молчал.
     - Ну ладно, входи, что ли, в самом деле! - сказала Сюзи и  скрылась
внутри.
     Док опустился на четвереньки перед топочной дверцей; сперва  бросил
внутрь коробку, затем  полез  сам,  счастливо  говоря  себе:  "Человеку,
который проделает это с достоинством, в жизни больше ничто не  страшно!"
- и только подумал, как  тут  же  зацепился  брючиной  за  угол  дверцы,
рванулся вперед -  дверца  захлопнулась,  защемила  лодыжку.  Так  он  и
застрял: сам внутри, нога снаружи, ни туда и ни сюда.
     - Я, кажется, застрял...
     - Подожди,  не  дергайся.-  Сюзи  присела  верхом  на  Дока,  ловко
отцепила брючину от дверцы.- Ну, вот и все.- Сюзи слезла с  Дока.Немного
порвалось, но ничего, заштопаем...
     Глаза  Дока  постепенно  привыкали  к  скудному  свету.   На   полу
встречались два лучика - один сверху, из дымохода, другой из приоткрытой
топочной дверцы.
     - Поначалу видно плоховато,- сказала  Сюзи.-  У  меня  есть  лампа.
Сейчас зажгу.
     - Не надо, я и  так  все  различаю,-  сказал  Док,  оглядываясь  по
сторонам. Сердце  вздрогнуло  от  жалости.  Крашеные  железные  стены  с
бутафорскими занавесками, за которыми нет  окон,  самодельный  туалетный
столик с зеркальцем и склянками... Господи, сколь же  отважен  челоawt..
Но тут Сюзи нанесла удар по состраданию Дока:
     - У нас в "Золотом макс" обедает сварщик. Знаешь, что  он  сделает?
Придет со своим газовым резаком и  прорежет  с  боков  окошки!  -  голос
восторженно звенел. Я вставлю маленькие оконные рамы. На подоконниках  -
ящички с красной геранью. Придется, конечно,  покрасить  стены  снаружи.
Думаю, в белый цвет,  а  окошки  с  зеленым  обводом.  У  входа  разобью
цветничок. Я умею ухаживать за розами..
     Сюзи умолкла; церемонная тишина заполнила бойлер...
     "А  ведь  это  не  бойлер,-   вдруг   подумал   Док   с   радостным
изумлением.Здесь веет домашним духом".
     - У тебя здесь очень хорошо,- сказал он.- Ты просто молодец.
     - Спасибо за комплимент.
     - Это самый настоящий дом! - Док высказал вслух свою мысль.
     - Да, мне здесь спокойно и уютно,- отозвалась Сюзи.- У меня никогда
в жизни не было своей комнаты.
     - Что ж, теперь есть.
     -Сижу я тут иногда и думаю: захотят меня выселить,  ни  за  что  не
уйду, пусть хоть динамитом взрывают...
     Док наконец собрался с духом:
     - Сюзи, прости, что на маскараде все так получилось.
     - Давай не будем об атом. Ты ни в чем не виноват.
     - В том-то и дело, что виноват...
     - А я говорю - нет!
     - Я бы, кажется, все на свете отдал, лишь бы...
     - Ну ладно, если ты еще не уразумел, давай объясню, ткну носом.  Ты
ни в чем не виноват, но урок я получила  хороший.  Сама  кашу  заварила,
сама и обожглась. А ты здесь ни при чем, спи спокойно. И запомните  все:
нечего меня жалеть! У меня все в порядке. Никогда мне еще так славно  не
жилось. И помощи мне ни от кого не надо - ни от тебя, ни  от  других.  Я
хочу всего добиться сама! Унюхал? А если не унюхал, значит,  только  зря
пришел!
     В бойлере наступило короткое молчание. Потом Сюзи  сочла,  что  Док
действительно все "унюхал", и сказала лучезарно:
     - Знаешь, я записалась на курсы  машинисток!  Занятия  в  школе  по
вечерам. В следующую субботу возьму напрокат машинку.  Глядишь,  научусь
печатать.
     - Конечно, научишься! Может быть, отпечатаешь мою книжку.
     - Значит, решил-таки ее написать?
     - Да, ведь это последнее, что  у  меня  осталось.  Без  книжки  мне
вообще каюк... Скоро начинаются приливы, в субботу  наконец-то  поеду  в
Ла-Джоллу. Авось, дело пойдет на лад. Ты рада?
     -  Да.  Почему  кто-то  должен  страдать?-  И  тут  же   прикрылась
церемонностью:- Может быть, выпьешь чашечку чаю? Сейчас быстро согрею на
спиртовке.
     - Да, спасибо.
     Сюзи теперь полностью овладела  положением;  непринужденно  болтая,
она наладила спиртовку, поставила маленький чайник.
     - Мне в "Маке" дают хорошие чаевые. За две недели отдала  долг  Джо
Блейки. Элла хочет взять отпуск на недельку, она  ни  разу  в  жизни  не
отдыхала. Черт возьми, я спокойно одна управлюсь! Ой, прости,  вообще-то
я теперь не выражаюсь...
     - Ты молодец,- сказал Док,- все ты делаешь правильно... Скажи  мне,
пожалуйста - только  помягче,  не  обязательно  тыкать  носом,-  что  за
мужчина тебе нужен? Мне это полезно знать - может, в жизни пригодится...
     - А вот и чай,- сказала Сюзи, подавая ему дымящуюся  чашку.Подожди,
пусть покрепче заварится. Сахар в чашке на столике...
     Док положил сахар, помешал.
     - Если б я точно знала,  что  тебе  это  действительно  важно,  без
дураков, я бы, может, и сказала.
     - Без дураков.
     - Тогда ладно, слушай. Кого я ищу, может, его и в природе  нет,  но
хочется верить, что есть. Мне нужен человек с широкой душой. Пусть  даже
суровый, но настоящий мужчина. И чтоб был у него в душе заветный  уголок
- для меня. Чтоб никогда меня не обижал. И чтобы я была ему нужна больше
всего на свете. Чтоб без меня ему и жизнь - не жизнь. Вот такого мужчину
я бы постаралась сделать счастливым!
     -  Ну,  если  не  считать  суровости,  ты  как   будто   про   меня
рассказываешь...- сказал Док.
     - Нет уж, себя не припутывай!  Было  время,  я  тебя  слышала,  как
дурочка. А теперь поумнела. Спасибо тебе  уму-разуму  научил.  Сам  ведь
сказал, что тебе твоя жизнь по душе, я только все испорчу...
     - А если я соврал?
     - Ну, глаза-то твой не соврали...- Это было сказано  без  малейшего
ожесточения, голос дышал покоем и даже  -  странно  сказать  -  каким-то
весельем. Док был сражен.
     - А у тебя счастливый голос, Сюзи.
     - Да, я счастливая. А знаешь, кто мне помог?
     - Кто?
     - Фауна. Она меня научила гордости, а то я не знала, что это такое.
     - Как же она тебя учила?! Поучила б заодно меня.
     - Она сказала: "Другой такой Сюзи в целом мире нет",-  и  заставила
меня это повторять, а еще сказала, что  всякий  человек  чего-нибудь  да
стоит. И с тех пор я верю, что это действительно так... Ну ладно, может,
хватит разговоров ?
     - Да,- сказал Док.- Я, пожалуй, пойду.
     - А то мне пора на работу... Слушай, помнишь, ты мне рассказывал  в
тот вечер: в дюнах живет человек, мы еще его с тобой искали?..
     - Ясновидец? Конечно, помню. Что с ним?
     - Джо Блейки посадил его под стражу.
     - За что?
     - За воровство. Стащил что-то  из  универсама.  Джо  не  хотел  его
сажать, но что поделаешь.
     - Ладно, что-нибудь придумаем. Ну, я пошел...
     - Ты на меня не сердишься?
     - Нет. Но мне очень жаль, что все так получилось.
     - Мне тоже жаль. Но  горевать  не  стоит  -  нет  худа  без  добра.
Счастливо, Док. Удачи тебе в Ла-Джолле!

     Переходя улицу на этот раз, Док думал:  хорошо  бы  никто  меня  не
видел. Вошел в лабораторию, свалился на  койку.  В  сердце  стояла  боль
поражения и утраты. Он не мог думать о будущем. Одно он  знал  точно:  в
Ла-Джоллу надо ехать во что бы то ни стало.  Только  это  и  привязывает
теперь его к жизни, в атом его дело и его вера.  Он  крепко  зажмурился,
разноцветные пятна заплясали на сетчатке.
     Скрипнули ступеньки  крыльца,  и  змеи  забили  своими  гремучками,
однако не слишком сердито. Дверь приоткрылась, заглянул Элен,- при  виде
докова лица надежда в его глазах померкла.
     - Не заладилось? - спросил он робко.
     - Не заладилось,- угрюмо подтворил Док.
     - Неужели никак?..
     - Никак.
     - Тебе что-нибудь помочь?
     - Нет, спасибо. Хотя, постой! Знаешь Джо Блейки?
     - Констебля? Конечно.
     - Так вот, Джо забрал в дюнах одного человека. Пойди к Джо и скажи,
что этот человек - мой хороший знакомый. Пусть будет с ним поласковее. Я
навещу его, как только смогу. Еще скажи, что этот человек совершенно бе-
зобидный!-Док перевернулся на бок, порылся  в  кармане.-  Вот  тебе  два
доллара. Попросишь Джо, чтоб он тебя пустил в камеру, и передашь... нет,
лучше забеги по дороге в  универсам,  купи  дюжину  лакричных  леденцов.
Отдашь ясновидцу вместе со сдачей.
     - Кому-кому?
     - Ясновидцу. Так зовут этого человека,- устало объяснил Док.
     - Не волнуйся, мигом все сделаю! - сказал Элен, гордый  поручением,
и умчался рысцой.
     Док снова  улегся,  но  только  начал  засыпать,  убаюканный  своим
страданием, раздался стук в дверь.
     - Кто там? - крикнул Док.- Войдите!
     Ответа не было, но постучали еще раз. Змеи неистово затрещали.
     - Боже! - сказал Док.- Неужто школьники пришли на экскурсию?
     Однако это оказалась телеграмма - длинная-предлинная, с оплатой  за
счет адресата. В ней говорилось:

     ЭВРИКА! ГРЕЧЕСКОЕ СЛОВО ЗНАЧИТ НАШЕЛ. ТЕПЕРЬ ТЫ УЧРЕЖДЕНИЕ. УЧРЕДИЛ
ОТДЕЛЕНИЕ ИЗУЧЕНИЮ ЦЕФАЛОПОД КАЛИФОРНИЙСКОМ  ТЕХНОЛОГИЧЕСКОМ  ИНСТИТУТЕ.
ШЕСТЬ ТЫСЯЧ ГОД ПЛЮС ТЕКУЩИЕ РАСХОДЫ. ЗАНИМАЙСЯ ОСЬМИНОГАМИ. СДЕЛАЮ ТЕБЕ
ВЫСТУПИТЬ КОНЦЕ ГОДА ДОКЛАДОМ КАЛИФОРНИЙСКОЙ АКАДЕМИИ  НАУК.  ДАЛЬНЕЙШЕЕ
ОТ ТЕБЯ. ПОЗДРАВЛЯЮ. НЕ ЗАБУДЬ ОПЛАТИТЬ ТЕЛЕГРАММУ. ЖАЛЬ НЕ  УСЛЫШУ  ЧТО
СКАЖЕШЬ.

     Док положил телеграмму на постель и сказал: - Вот сукин сын!


        36. ЛАМА САВАХФАНИ
     <i>{Слова  Иисуса,  распятого на кресте. "От шестого же часа тьма был"
по  всей  земле  до  часа  девятого. А около девятого часа воззвал Иисус
громким  голосом: "Или, Или! лама савахфани то есть: Боже Мой, Боже Мой!
Для чего ты Меня оставил?" (Евангелие от Матфея, XXVII. 45-46).}</i>

     - Хорошие леденцы - "Ребячья нежность"! Ешь! - говорил  Элен,  сидя
на краешке железной тюремной койки и с любопытством глядя на ясновидца.-
Раз ты друг Дока, можешь ничего не бояться.
     - А что это за Док? Я его не знаю.
     - Зато он тебя знает. Считай, тебе повезло.
     - Док -это какой-то доктор?.. Но я не знаю никаких докторов.
     - Нет, он не взаправдашний доктор. Он ловит разных морских жучков.
     - О, тогда я его помню! Однажды я угостил его обедом.
     - Ну вот, а он тебя угощает леденцами.
     - Боюсь, что я не стану их есть.
     - Почему?!
     - Скажите моему другу Доку, что в душу мою проник  яд  жадности.  Я
очень люблю леденцы. До вчерашнего  дня  я  крал  по  одному  леденцу  и
искуплял  свое  маленькое  преступление  стыдом.  Но  вчера  меня  обуял
непомерный аппетит, и я взял сразу три. Директор магазина,  оказывается,
знал, что я беру по одному леденцу, и закрывал на это глаза. Но когда  я
ваял три, он не стерпел. Я на него не в обиде,  он  поступил  правильно:
кто знает, что я совершил бы на  следующий  день.  Быть  может,  у  меня
возникло бы более опасное желание... И вот я хочу наказать себя: я  буду
нюхать эти леденцы, но к ним не притронусь.
     - Ты что, чокнутый? - спросил Элен.
     - По-видимому,- отвечал ясновидец.- Хотя утверждать не берусь. Ведь
у меня нет почвы для сравнения я не знаю, как чувствуют себя другие.
     - Ну ты и разговариваешь - навроде Дока,- сказал Элен.- Ни слова не
пойму.
     - Как он, кстати, поживает?
     - Не очень хорошо. Мучается!
     - Да-да, я теперь припоминаю. Я еще тогда обратил внимание, что его
душа одета саваном одиночества. Еще тогда мне было за него боязно.
     - Нет, ей-богу, словечки у тебя - прямо как у  Дока!  -  восхитился
Элен.- Знаешь, из-за чего он мучается? Из-за бабы.
     - Что ж, этого следовало ожидать. Если человеку  холодно,  он  ищет
тепла. Если человек одинок, от этого есть только одно лекарство.  Почему
же он не возьмет эту женщину в жены?
     - Она не хочет с ним жить... пока.
     - Что ж, бывает. Такое уж они племя.
     - Кто?
     - Женщины. А что значит "пока"? Разве потом что нибудь изменится?
     Элен уставился на ясновидца дикими, стоячими глазами. Этот  человек
разговаривает, как Док. Может, он даст совет? Однако напрямую говорить с
ним не стоит.
     - Можно тебя спросить?
     - Да, пожалуйста.
     - Только это не настоящий вопрос... В жизни ничего этого нету... не
знаю, как сказать...
     - Стало быть, вопрос гипотетический?
     - Ну да, вроде как шутка! Дело, значит, такое. Один человек попал в
беду, мучается...
     - И что же?
     - Никак беду не одолеет. А у него есть друг...
     - Друг, это, наверное, вы?- спросил ясновидец.
     - Нет! Совсем другой парень! - замахал руками Элен.- Не помню,  как
зовут... В общем, попал человек в беду. Есть  один  способ,  как  с  ней
справиться, но сам он  ничего  сделать  не  может.  Значит,  это  должен
сделать друг? Как думаешь?
     - Да. На то он и друг.
     - Даже если тому человеку будет больно?
     - Да, даже если очень.
     - Даже если нет полной надежды?
     - Да. Я не знаю, как обстоит дело  с  вашим  Доком,  но  знаю,  как
обстоит с вами... Если вы его любите, то, чтобы помочь, вы  должны  быть
готовы на все -  буквально  на  все.  Даже  убить  его,  если  его  мука
неисцелима. Таков высший и горчайший долг дружбы!..- Элен слушал  затаив
дыхание.- Я понимаю: то, что вы хотите совершить  -  жестоко.  Убедитесь
прежде, что иного выхода нет; затем усвойте - наказание  неотвратимо.  И
последнее: очень возможно, что спасенный вами  друг  не  захочет  больше
разговаривать с вами... Так что ваш поступок  требует  настоящей  любви,
великой любви! Такова ли ваша любовь к другу?
     Элен шумно вздохнул.
     - Я же говорю, ничего этого нету!  Я  спросил-  вроде  как  загадку
загадал. Гипа... в общем, шутка!
     - А по-моему,- сказал ясновидец,-  вы  любите  вашего  Дока  не  на
шутку!..

     Никто не знает, каким  образом  человек  становится  великим.  Быть
может, величие всегда живет в нас - дремлет в темной бездне души,  чтобы
в один прекрасный день воспрянуть к свету; а может, оно проникает в тело
извне, словно незримые космические частицы? Однако  вот  что  доподлинно
известно:  величие  пробуждается  к  жизни,  к   действию   лишь   силой
необходимости; обретается человеком в муках; влечет за  собою  очищение,
возвышение, нравственную перемену,  после  которой  нет  пути  назад,  к
невинно-безответственному существованию.
     Элен лежал под  черным  кипарисом,  корчился,  тихонько  постанывал
сквозь стиснутые зубы. Ночь длилась; луна зашла,  отдав  мир  в  объятия
злой черной тьмы;  и  грудь  Элена  стеснилась  таким  безмерным,  таким
безысходным отчаянием и одиночеством, что Элен возопил о своей великой и
страшной участи, как возопил некогда Он, думая, что Бог оставил Его...
     Час за часом в душе Элена шла борьба, и лишь к трем часам в  сердце
настоялась решимость. Элен принял этот свой жребий,  как  прежде  принял
проклятое президентство. Он знал, что действует с судьбой заодно - и был
спокоен. И, право, только поверхностный и скучный человек не счел бы его
в эту минуту прекрасным!
     Элен поднял с земли орудие судьбы -  бейсбольную  биту  Уайти  II-и
выполз из-под ветвей черного кипариса, словно огромный серый кот.
     Не прошло и трех минут, как он вернулся под дерево Упал  ничком  на
землю и зарыдал.

        37. ГЛАВКА С БУЛАВКУ

     Доктор Гораций Дормоди терпеть не мог  ночных  вызовов  (кто  ж  их
любит?): но Док был  приятель,  приятелю  не  откажешь,  к  тому  же  по
исступленному голосу в телефонной трубке доктор понял - дело нешуточное.
     Приехав в Западную биологическую, доктор увидел, что  лицо  хозяина
белее полотна, правая рука висит как плеть.
     - Ну, что я могу сказать - явный  перелом.  Насколько  серьезный  -
пока не знаю. Нужно сделать рентген. До машины дойти сможешь?..
     Поглядев на снимок, Гораций сказал:
     - Так и есть.  Кость  перешиблена  начисто,  срастется  нескоро.  А
теперь расскажи-ка еще раз, как тебя угораздило?
     - Сам не пойму... Может, во сне сунул руку между стенкой и кроватью
и повернулся на другой бок?..
     - А может, ты все-таки с кем-нибудь подрался?
     - Говорю же тебе - я спал! Ну что ухмыляешься? Что смешного?
     - Ладно, спал так спал,- примирительно промолвил доктор.- Какое мое
дело... Если, конечно,  того,  другого,  лечить  не  придется.  Судя  по
повреждениям мягких тканей вокруг перелома, разговор у вас  был  крутой:
похоже, без дубинки не обошлось.
     - Бред какой-то! - вскричал  Док.-  Через  день  начнутся  весенние
приливы, мне нужно ехать в Ла-Джоллу!
     - Камни ворочать?
     - А как же!
     - Ну-ну... Валяй...- усмехнулся доктор.- Как гипс, схватывается?
     - Схватывается,- подавленно ответил Док.


               38. ВЫКРУТАСЫ (2), ИЛИ ПРАЗДНЕСТВО БАБОЧЕК

     Когда нам  приходится  очень  плохо,  для  утешения  хочется  найти
другого человека, которому еще хуже. Так уж, видно, мы  устроены:  стоит
убедиться, что чужая беда злее нашей, настроение повышается.
     Вам кажется, что в Консервном Ряду создалось положение, плачевнее и
безнадежнее которого не бывает. А вот послушайте-ка, что случилось в это
же время по соседству, в городе Пасифик-Гров;  отчего  всю  ночь  горели
огни в Масонской зале; отчего  хотели  горожане  свергнуть  мэра  с  его
приспешниками. А случилось неописуемое горе, коснувшееся всех и вся:  не
прилетели бабочки!
     Надо  сказать,  что  благосостояние  Пасифик-Грова  почти   всецело
зависит от этого  удивительного  явления  природы,  которое  к  тому  же
веселит  сердце,  пленяет  воображение  граждан   и   служит   средством
воспитания молодежи.
     В  некий  день,  в  разгар   весеннего   ликования   природы,   над
Монтерейским  заливом  вдруг  появляются   необычайные   темно-оранжевые
облака: то несметные стаи бабочек-данаид летят на окраину Пасифик-Грова,
в сосновый бор. Но не просто в сосновый бор совершают они из года в  год
свое паломничество, а к нескольким заветным  соснам.  Бабочки  буквально
облепляют каждый их юный побег и сосут густую смолистую живицу, сосут до
тех пор, пока не захмелеют и не отвалятся, а на  их  место  садятся  все
новые и новые жаждущие,  и  скоро  земля  в  бору  покрывается  сплошным
золотистым ковром из хмельных  бабочек;  они  лежат  на  спинках,  пьяно
размахивают лапками и что-то радостно лепечут на  своем  языке!..  Около
недели длится этот праздничный кутеж; потом для бабочек настают будни  -
они трезвеют и улетают прочь, но уже не густыми стаями, а парочками  или
поодиночке...
     Долгое время жители Пасифик-Грова не  сознавали,  каким  сокровищем
обладают. Но затем вдруг заметили, что с каждым годом в город съезжается
весной все больше и больше  туристов  -  поглазеть  на  бабочек.  А  где
туристы, там и прибыль. Грех упускать деньги, которые сами текут в руки.
Приятно и то, что бабочкам не нужно платить за гастроли... И вот  решили
справлять  ежегодно.  Празднество  бабочек;  а  какое  празднество   без
карнавального представления?
     Карнавальное  представление,  кроме  своего   обычного,   имеет   и
специальное назначение.  Как  вы,  наверное,  помните,  в  Пасифик-Грове
установлен сухой закон, который исполняется неукоснительно. Не беда, что
во всех аптеках днем и ночью нарасхват тонизирующие средства на спирту -
зато крепких напитков вы ни в одном  магазине  не  сыщете.  Конечно  же,
горожанам казалось обидным, что бабочки прилетают в этот оазис трезвости
не за чем-нибудь - до чертиков напиться! Поначалу  на  пьянство  бабочек
демонстративно закрывали глаза, а потом придумали и вовсе отличный выход
- стали отрицать самый факт пьянства.  И  нарочно  сделали  карнавальное
представление с трезвым сюжетом. Жила-была Принцесса бабочек (ее песенки
исполняет мисс Грейвз), которая однажды куда-то полетела, заблудилась  и
пропала. Каким-то образом, уж каким не помню,  к  се  пропаже  причастны
коварные индейцы (роль индейцев исполняют  в  коричневых  подштанниках).
Как бы то ни было, верные подданные ищут свою принцессу по всему  свету.
И вот  в  конце  концов  находят  и  прилетают  несметной  ратью,  чтобы
освободить се. (Когда  бабочки  ложатся  на  спины  и  машут  лапками  в
воздухе,   они   приветствуют   свою    повелительницу!)    Карнавальное
представление пользуется огромным успехом. Происходит оно  на  стадионе;
туристы  тут  могут  купить  бабочек,  изготовленных   из   всевозможных
материалов, начиная с сосновых  шишек  и  кончая  платиной...  В  общем,
жители города не плошают. Неспроста  в  туристском  рекламном  проспекте
эмблемой Пасифик-Грова служит бабочка-данаида!
     За всю историю  города  лишь  однажды  с  бабочками  вышла  осечка.
Кажется, в 1924 году, если мне не изменяет память, бабочки не прилетели;
и тогда обезумевшие от горя горожане день и ночь делали бабочек -  сотни
тысяч бумажных бабочек,- а потом разбрасывали их  повсюду.  С  той  поры
мудрые отцы города всегда держат наготове пачки отпечатанных  на  бумаге
бабочек, на случай, если вновь случится несчастье...
     Срок прилета бабочек  известен  с  точностью  плюс-минус  два  дня.
Репетиции же праздничного представления начинаются задолго, за несколько
месяцев;  индейцев  обучают  все  новым  акробатическим  номерам;  принц
вытряхивает  из  трико  нафталиновые  шарики;  а   принцесса   неустанно
упражняет свое колоратурное сопрано, чтобы в  день  представления  голос
звучал действительно роскошно.
     Теперь слушайте, что произошло этой весной. Мисс Грейвз  -  молодая
симпатичная учительница младших классов, усталая от своих сорванцов,- за
два дня до предполагаемого прилета бабочек потеряла голос! Чем только не
смазывали ей горло, чем не Орошали -  все  бесполезно.  .Не  иначе,  как
неведомая психосоматическая болезнь поразила ее  связки,-  вместо  рулад
раздавался лишь какой-то  мерзкий  каркающий  звук.  Страстное  отчаяние
горело в глазах мисс Грейвз.
     Несчастье с принцессой оказалось  дурным  знамением:  шел  день  за
днем,  а  бабочки  все  не  прилетали.   Сперва   горожане   чувствовали
беспокойство и  растерянность,  потом,  преисполнившись  слепой  ярости,
начали  искать  виновных.  Многим  стало  приходить   на   ум,   что   в
муниципалитете  подобрались  негожие  люди,   пора   бы   их   заменить.
Кладовщики, у которых обнаруживалась недостача, все сваливали  на  мэра;
снизилась посещаемость кинотеатров, упали доходы их владельцев  -  опять
муниципалитет виноват... И вот робкое  ворчание  уже  переросло  в  рев:
"Долой подлецов!"
     Вскоре в Кинг-сити, в шестидесяти милях от Пасифик-Грова,  случился
пожар в отеле, и кто же, вы  думаете,  выскочил  из  пламени  в  неглиже
вместе с неизвестной блондинкой? Угадали? Конечно,  мистер  Кристи,  мэр
Пасифик-Грова! После этого о благородной отставке не могло быть и  речи.
Он попросту драпанул из родного города, должно быть, прослышал, что  его
хотят позорно вымазать дегтем и обвалять  в  птичьих  перьях...  Да,  со
времен Великой крокетной войны не было в городе столь бурных  и  мрачных
событий!..
     Представители религиозного  объединения,  не  входя  в  подробности
дела, объявили, что всему виною грехи граждан. Нигилисты  видели  корень
зла в муниципалитете, начальнике полиции  и  ответственном  за  бережное
использование пресной  воды  и  призывали  свергнуть  их  всех  разом  и
немедленно.  Более  степенные  и  трезвомыслящие   горожане   винили   в
происшедшем - возможно, не без оснований!-  Рузвельта  и  Трумэна  с  их
либеральными штучками... А бабочки все не прилетали...
     Затем разразился  скандал  в  школе.  Первоклассник  Уильям  Тейлор
пришел однажды домой, достал из портфеля карандаши,-  и  во  что  бы  вы
думали  они  были  завернуты?  В  суперобложку  непотребного   сочинения
господина  Кинзи  <i>{Альфред  Кинзи  (1894-1957) - известный  американский
исследователь    сексуального    поведения    человека;    его    подход
характеризовался подчеркнутым зоологизмом и  физиологизмом,  что  немало
шокировало публику.}</i>. Под угрозой  страшного  наказания  бедный  мальчик
признался, что  получил  это  от  своей  учительницы,  мисс  Бак.  Стали
допрашивать учительницу,- и что же выяснилось? Выяснилось,  что  еще  ее
папаша  был  опасный  смутьян  -  в  1918  году  подписал   петицию   об
освобождении  Юджина  Дебса  <i>{Юджин  Дебс  (1855-1926)  -   Американский
социалист,  один   из   организаторов   Социалистической   партии   США,
неоднократно подвергался репрессиям}</i>... После этих событий люди в городе
изверились друг в друге.
     А мисс Грейвз все хрипела и каркала...
     А бабочки все не являлись...
     Так что, видите, беда в Консервном Ряду - это еще не беда.

        39. И СНОВА У НАС В ГОСТЯХ БЛАГОСТНЫЙ ЧЕТВЕРГ

     И вот снова настал Благостный  четверг.  Был  самый  разгар  вес