ьчаков с королевскими драгунами. Укрывшись в пещере над речным берегом, ирландские "сыны свободы" отстреливались от наседавших солдат. Под утро Меджерсона ранило. Заряды кончались... Немало солдатских трупов уже валялось под речным откосом. Но врагов становилось все больше! Из форта прибыл свежий отряд; Френк Вилерс, новый сержант и доверенное лицо капитана Бернса, привел подкрепление осаждающим. -- Капитан приказал всех взять живьем, -- предупредил он своих солдат. -- За поимку их объявляю награду. -- Братья! -- Меджерсон отер пот со лба и отполз от песчаного бруствера. -- Дольше мы не продержимся. Осталось только шесть зарядов. Заставим врага кровью оплатить наши жизни. Да здравствует свобода! Вперед! Навстречу им загремели выстрелы. С ружьями наперевес пришельцы бежали по снегу прямо на солдат. Драгуны не успели перезарядить ружей, и на льду лесного ручья закипел рукопашный бой. Здесь, в глухом лесу, горсточка ирландских крестьян из-за моря плечом к плечу с английским рабочим билась за вольную жизнь и независимость американских колонистов. Кровью и пороховым дымом покрылся чистый речной снежок... Но слишком неравны были силы в этой битве. Трое пришельцев бездыханными лежали на снегу; остальные уже хрипели и бились в руках солдат, вязавших пленников. Полвзвода драгун полегло на поле сражения, несколько раненых стонали и сквернословили. Дорогой ценой достался капитану Бернсу захват полуживого Меджерсона и двух уцелевших "сынов свободы"... На обратном пути, по дороге к форту, Френк Вилерс вдруг присвистнул и закричал в лицо старику: -- Вот это встреча! Узнаю вас, мистер Арчибальд Стейболд, "шотландский клерк" из Бультона, он же Элиот Меджерсон, предводитель бультонских разрушителей машин! Все-таки не кто иной, как сам Френк Вилерс, некогда упустивший вас на улице, нынче исправил свое упущение! А завтра он же поможет гарнизонному палачу подвести вас к виселице! Сын вождя шавниев, Серый Медведь, проснулся перед рассветом с сильной головной болью и не сразу сообразил, где он находится. На ковре, разостланном посреди гостиной, спали вповалку индейские воины. В камине дотлевали последние головешки. Серый Медведь выбрался из глубокого кресла и набил табаком свою трубку. По странным шорохам и приглушенным шагам на лестнице он понял, что хозяева дома не спят. Он спрятал трубочку в карман и разбудил другого воина -- Волка Ущелья. Шорохи в доме казались подозрительными. Серый Медведь вынул свечу из стенного подсвечника, зажег ее и подошел к двери в соседний покой. Мокасины индейца попили во что-то липкое. Огонек свечи отразился в темно-багровой лужище под дверью. С предостерегающим криком Серый Медведь распахнул дверь. На ковровом диване лежал мертвый вождь шавниев. В груди Горного Орла торчал неширокий длинный нож с черной костяной рукоятью. Накануне, за ужином, этот нож был в руках хозяина дома... В дверях уже толпились разбуженные индейские воины. Лицо осиротевшего Серого Медведя окаменело от горя и тяжкого гнева. Но предаваться печали было не время. Отец и вождь погиб. Опасность нависла над всеми. Хитроумный белый обманщик заманил цвет племени в свое логовище: нужно вырваться из коварной засады и отомстить убийце. Серый Медведь приказал воинам разобрать оружие и поднял труп отца с окровавленного ложа. Волк Ущелья выгреб весь жар из камина; индейцы высыпали на пол немного пороху, сорвали занавески, сломали несколько стульев и раздули пламя. В этот миг на лестнице послышались шаги, и кто-то толкнул дверь в гостиную. Томагавк Серого Медведя свистнул в воздухе. Короткий стон раздался из-за приоткрывшейся двери и чье-то тело грузно осело на пол. Волк Ущелья опрокинул стол и завалил им выход в сени. Пламя уже взметнулось под потолок. Серый Медведь ожидал засады в саду, под окнами. Он вывел воинов из гостиной в столовую и высадил стеклянную дверь на веранду. Рассыпавшись вдоль перил, индейцы дали залп по ближайшим кустам. Стороживший в саду Сэмюэль Гопкинс увидел в окнах отсвет пожара и, перепуганный, побежал на звук залпа. Серый Медведь принял его за атакующего врага. С ножом под сердцем негр свалился в снег около веранды. Воины вынесли тело убитого вождя, перебежали с ним площадку и ворвались в конюшню. Два конюха-негра пали мертвыми под ударами томагавков. Серый Медведь перекинул тело Горного Орла поперек коня. Волк Ущелья и остальные воины вскочили на неоседланных коней и бешеным галопом перелетели через мост. Серый Медведь решил, что ему удалось перехитрить белых убийц. Наездники сдержали коней и стали совещаться, как обойти поселок, чтобы не попасть под пули колонистов из окон и быстрее соединиться с воинами в лагере. В это время с заднего двора фермы донесся одиночный выстрел. Какой-то всадник в драгунском мундире, придерживая перед собою в седле завернутую в плащ женщину, проскакал от ворот фермы к берегу потока и исчез по направлению к форту. В окнах носелка замерцал свет, над крышей дома Мюррея полыхнуло пламя. Искры, затрещав на ветру, посыпались на заснеженные кроны деревьев. Серый Медведь гикнул, и индейцы понеслись вдоль поселка к лагерю на лесной опушке. Но скакать им пришлось недолго. Навстречу Серому Медведю по обоим берегам Голубого потока уже бежала лавина индейских воинов, оповещенных лейтенатом Шельтоном о кровавом злодеянии. В первых рассветных лучах индейцы увидели молодого вождя, скакавшего к ним с телом Горного Орла. Пронзительный боевой индейский клич далеко разнесся над снегами долины. Серый Медвед передал тело отца двум другим воинам, снял с плеча отцовский карабин и, потрясая им в воздухе, бросил сотню воинов во главе с Волком Ущелья на поселок, а сам повел остальных окружать дом убийц. Но среди пылающих построек фермы индейцы нашли только труп негра под верандой и убитых на конюшне конюхов. В самой глубине сада индейцы подобрали на снегу тяжело раненного пулей в грудь, полузамерзшего воина -- Серебристую Лису. Между тем берегом Голубого потока уносился вверх по долине шарабан и несколько всадников. Воины обрушились на опустевшую ферму, предав огню и разрушению все живое и мертвое имущество белых злодеев. Через полчаса пылал и весь поселок; только холм с военным фортом оставался затемненным и безгласным. С первого взгляда на испачканную кровью руку мальчика Мюррей догадался, что кто-то из индейцев пал жертвой тайных злоумышленников, замеченных Диком. Он велел своим домочадцам потихоньку вывести из дому детей, заложить экипаж и ехать к усадьбе Уэнта, сам же решил дождаться возвращения Дика, чтобы с его помощью разоблачить перед индейцами злодеев. Между тем из гостиной донесся треск ломаемой мебели. Мюррей спустился с лестницы... Неужели шавнии уже что-то обнаружили? И кто стал жертвой злодейства? Ранен он или убит? Быть может, воины все же не отдадутся во власть слепому гневу и не будут глухи к голосу рассудка? Хозяин дома толкнул дверь в гостиную. Огонь пожара на мгновение ослепил его, и в тот же миг скользящий удар чем-то острым поразил его в голову. Отшатнувшись, он схватился за висок и потерял сознание. Негритенок Черри, выглянув с верхней площадки, увидел распростертого на полу хозяина. Из гостиной валил дым, слышался звон стекла и топот. Когда с веранды раздался ружейный залп, Черри кубарем скатился с лестницы и склонился над Мюрреем. Мистер Альфред пошевелился. У него была содрана кожа с виска, рассечены щека и ухо. Негритенок схватил Мюррея и поволок к лестнице. На крик мальчика прибежала Камилла. В то же мгновение хлопнула дверь из сеней, и на пороге показался человек в драгунском мундире. Камилла вскрикнула, узнав Еноха Легерзена, и попыталась убежать вверх по лестнице. Одним прыжком Легерзен догнал Камиллу, схватил ее на руки и вынес на крыльцо. Мюррей и месье Вилье выглянули из южной амбразуры. Из-за угла дома Уэнта медленно показался белый флаг на шесте. Следом за этим символом примирения появился всадник. Осажденные узнали лейтенанта Шельтона. -- Я обращаюсь к защитникам блокгауза от лица английского командования! -- закричал он. -- Колонисты поселка Голубой долины! У вас в блокгаузе укрылись изменники, вступившие в сношения с армией врага. Эти изменники убили индейского вождя, чтобы вызвать кровопролитие. Нами схвачен шпион Мюррея, Дик Милльс, который пытался пробраться к отряду Кларка в форт Массек. Захвачена в плен и сегодня же будет расстреляна группа разведчиков Кларка. Это бунтовщики, называющие себя "сыновьями свободы". Их проводники-индейцы, посланные для связи с преступником Мюрреем, убиты в лесах нашими индейскими союзниками. Помощи вам ждать неоткуда! Я взываю к вашему благоразумию и требую выдать командованию виновников резни в поселке -- Мюррея и Уэнта. Всем остальным колонистам, укрывшимся в блокгаузе, я гарантирую защиту от солдат и индейцев. Даю вам полчаса на арест и выдачу обоих преступников. -- Эдуард, -- сказал Мюррей своему другу, -- под пушечным огнем конюшня ваша не продержится и часа. Нам нужно выйти к ним, иначе они расстреляют детей. -- Я согласен идти, Фред, -- отвечал Уэнт, -- но нужно спросить мнение остальных. -- Друзья мои, -- обратился Мюррей к защитникам крепости, -- вы все слышали слова английского офицера. Блокгауз не выдержит артиллерийского обстрела. Никаких улик против меня и Уэнта у англичан нет. Они не могут убить нас без законного суда. Быстрой помощи от Кларка ждать нельзя: его разведчики -- в плену у Бернса. Я предлагаю выиграть время и с этой целью принять их требование. Ваше мнение, месье Вилье? -- Я присоединяюсь к месье Мюррею, -- сказал француз. -- Главное -- это выиграть время. Отказ от требований англичан поведет к немедленному уничтожению блокгауза. -- В таком случае, мистер Фред, я пойду вместе с вами, -- раздался вдруг звонкий детский голос. -- Я не желаю спасения ценою вашей жизни. Все изумленно обернулись. Маленький Диего Луис, подпоясанный перевязью кортика, стоял посреди блокгауза с гордо поднятой головой. -- Или мы будем сражаться, или я пойду к англичанам вместе с вами, -- сказал он Мюррею. -- А вы не посмеете меня удерживать! Мальчик обвел горячим взором остальных колонистов. Старый доктор Нильс Вальнер даже крякнул от удовольствия и хлопнул маленького испанца по плечу. Уэнт стоял, широко расставив ноги и подняв голову к потолку. Он оценивал глазом крепость стен. Нет, недолго выдержат они пушечные ядра! Но порыв, охвативший всех защитников блокгауза после слов мальчика, был так силен, что у Эдуарда Уэнта не хватило благоразумия решительно поддержать Мюррея. Все население крепости единодушно запротестовало против добровольной сдачи двух своих вожаков. Полчаса истекли. На стороне противника еще несколько минут длилась тишина. Затем осажденные увидели, что с восточной стороны, из-за холмика в саду, выдвигается третье орудие. Хлопнул сигнальный пистолетный выстрел. Из трех орудийных стволов вылетело пламя, и ядра пробили глубокие бреши в частоколе. Чугунная бомба, пробив крышу, угодила внутрь блокгауза, и сильный взрыв повалил один из опорных столбов. Эдуард Уэнт, раненный осколком, упал. Взрывом оглушило и Мери: молодая женщина, бросившаяся было на помощь мужу, сама упала рядом с ним. Месье Вилье был отброшен к дверям. Кровля уже пылала. Искры сыпались на женщин и детей у восточной стены. Мюррей приказал отбросить бревна, подпиравшие вход. -- На вылазку! -- крикнул он и первым кинулся в распахнутые ворота. Следом за ним, держа в руке пистолет, выскочил маленький испанец. Женщины, подхватывая детей, раненых и убитых, бежали в беспорядке из пылающего здания. С певучим свистом понеслись навстречу беглецам индейские стрелы. Чугунное ядро угодило в толпу негров. Несколько конных драгун вылетело из-за опушки. Мюррей припал на колено, вскинул ружье, и конь переднего всадника рухнул, но уже десятка три пеших индейцев выбежали из дома Уэнта. В несколько минут сражение окончилось. Индейцы вязали пленных. В стороне лейтенант Шельтон совещался с Серым Медведем. К разрушенному блокгаузу подъехал капитан Бернс. По его приказанию Волк Ущелья повел процессию пленников в сторону временного лагеря. Бернс отвернулся, когда индейцы провели мимо него четы Мюрреев и Уэнтов. Диего Луис, у которого локти были связаны, прошествовал с гордым, надменным видом победителя. Индейцы бросали на мальчика удивленные взгляды. -- Что ты намерен делать с этим мальчишкой? -- спросил Бернс Серого Медведя. -- Этот маленький белый -- сын храброго вождя. Ему будет оказана честь. Он умрет смертью воина. Белые мужчины, которые предательски заманили моего отца в ловушку, умрут в мучениях. Женщины этих предателей станут женами индейских воинов. Так решил Серый Медведь. Бернс кивнул весьма удовлетворенно. Вечером 13 февраля 1779 года капитан Бернс готовил в форте Голубой долины скорый суд над четырьмя пленниками -- Элиотом Меджерсоном, его двумя спутниками -- ирландцами, а также над колонистом Диком Милльсом. -- И командование и мистер Райленд останутся довольны, черт побери! -- проворчал он, пробегая глазами уже заготовленный приговор. -- Линс, где этот Енох Легерзен? -- Он вторые сутки пьян, а красотка его заперта в чулане у каптенармуса. -- Пусть себе пьет, лишь бы завтра утром он смог хоть четверть часа продержаться на стуле. Я хочу ввести его в состав суда как представителя местных жителей. Приговор уже составлен по всем правилам. Вы можете вшить его в эту папку, Линс. Здесь собран весь обвинительный материал. Его хватило бы, чтобы вместе с Меджерсоном расстрелять все население поселка, но индейцы избавят нас от этого труда! Утром следующего дня обвиняемые спокойно выслушали приговор суда, прочитанный Бернсом под конец десятиминутного "заседания". За судейским столом вместе с Бернсом, Шельтоном и Линсом занимал место и полупьяный Енох Легерзен. При чтении приговора он потупил красные, оплывшие глаза и больше не взглянул на осужденных. -- Можете высказать вашу последнюю волю, -- сказал Бернс. -- Мое единственное желание -- поменяться с тобой местами, грязный палач, -- ответил Меджерсон. Капитан побагровел. Он приказал вернуть пленников в каземат и заковать в кандалы. В сыром полумраке карцера осужденным предстояло провести последние двадцать четыре часа их земного бытия. Ночью, ворочаясь на соломе, Меджерсон нащупал под боком железное кольцо, вделанное в пол. Старик тихонько раздвинул солому и обнаружил люк. Из каземата, по-видимому, шел подземный ход! Куда он выводит? Эх, если бы не кандалы! Меджерсон отодвинулся, чтобы показать свое открытие товарищам. Потянув за кольцо, Дик приоткрыл люк. Снизу пахнуло могильным холодом подземелья. Кандалы Дика громко загремели, когда он попытался спустить ноги в черную дыру. В тот же миг звякнул замок у дверей, и пленники едва успели опустить люк. Но предосторожность была уже излишней. Вошли шестеро солдат и, стукнув об пол прикладами, стали в одну шеренгу. Сержант Лине поодиночке вывел пленни- ков под открытое небо. Солнце вставало. Ворота форта были широко распахнуты, и солдаты повзводно строи- лись эа ними лицом к своей крепости. Осужденных тоже вывели за ворота. Гремя кандала- ми. они прошли вдоль гребня вала перед молчаливым фронтом гарнизона, отделенные от него рвом с замерзшей водой. С высоты вала Меджерсон смотрел на красные мундиры, треуголки и косицы солдат. Их было человек сорок. Они построились в две шеренги и держали <к ноге> ружья с длинными штыками. Перед фронтом прошли Берне, лейтенант Шельтон и священник. Лейтенант вы- ступил вперед с папкой в руках. Надрывая голос на ветру, чтобы его слышали осужденные и солдаты, Шельтон снова начал читать текст приговора. Через головы солдат Меджерсон видел холмистую даль, извилистую белую ленту Серебряной реки... И там, на дальней лесной опу- шке, появились подвижные черные точки. С каждой ми- нутой число их возрастало... Голос Шельтона смолк. Меджерсон не слышал ни слова из прочитанного. Капитан Берне достал из кармана красного мундира большой белый платок и неторопливо расправил его. Священник поднял распятие. Меджерсон смотрел на черный крест, чуть дрожавший в руке пастора; крест загораживал от Меджерсона дальний край долины, но позади черной перекладины, за рекой, тоже замель- кали движущиеся точки... Нет, это уже не точки! Это крошечные фигурки конников! Они на карьере прибли- жаются к форту! Теперь их увидели уже все осужденные... Берне поднял свой белый платок. Сорок ружейных стволов поднялись двумя неровными рядами. Всадники были уже на противоположном берегу реки. Меджерсон заметил лафеты нескольких пушек. Запряженные четвер- ками маленьких лошадок, вздымая пыль, они мчались вслед за всадниками. На впалых щеках Меджерсона вспыхнул ру- мянец. Страшным усилием он приподнял свою раненую РУКУ. _ Возмездие идет! - крикнул он хрипло, И кто-то из солдат непроизвольно обернулся на жест осужденного. В этот миг четверки коней с пушками уже сделали разворот. Менее полумили отделяло их от форта. Фигурки артиллеристов спешивались на ходу. . С поднятым в руке платком капитан Берне тоже обер- нулся назад и поглядел за реку. . . - Что это? Неужели детройтский отряд? О дьявол, чертовски похоже на ополченцев подполковника Кларка! Рота, пли! - не своим голосом заорал капитан. . Раздался жиденький залп, будто горох просыпался в жестянку; даже половина солдат не разрядила своих ру- ^жей. Затем стукнуло еще несколько одиночных выстре- лов: это Гримльс, Венсли и Лине, выхватив ружья из рук солдат, стреляли навскидку. Один за другим осужденные упали на снег. Шеренги драгун смешались. Берне с саб- лей в руке бежал по краю рва. - Гарнизон, за мной! - кричал он истошно.- Бое- вая тревога! Артиллеристы, к орудиям! Напирая друг на друга, солдаты ринулись к воротам; несколько человек свалились в ров и барахтались в глу- боком снегу. У ворот уже заскрипели блоки подъемного моста, но механизм заело. Лейтенант Шельтоп что-то орал, потрясая пистолетом. Первая бомба со свистом пе- релетела через частокол. Дружное <ура> понеслось со стороны долины. Гарнизон Бернса не успел еще укрыться в крепости, как волонтеры' подполковника Кларка атако- вали форт с четырех сторон. Они форсировали реку по льду и на плечах отступающих ворвались в ворота. Сол- даты бросали ружья и сдавались. В пять минут гарнизон был обезоружен, и форт оказался в руках повстанцев. Капитан Бернесмолча протянул командиру отряда свою саблю. Высокий черноглазый подполковник Кларк в потертом мундире и старом парике презрительно насту- пил на эту саблю сапогом. Оставив своего помощника распоряжаться, подполковник вышел за частокол, где ничком лежали залитые кровью тела. Несколько волон- теров освобождали их от ножных оков. Дик Милльс еще дышал. Кровь бежала из его проби- того плеча, нога была ранена, но сердце билось. Военный лекарь приказал тотчас же отнести его в лазарет. Осталь- . ные были мертвы. Подполковник обнажил голову, постоял с минуту и, вздохнув, пошел осматривать крепость. В верхнем блокгаузе сидели арестованные командиры форта. При появлении подполковника пять человек поднялись с мест. Капитан Бернс назвал имена лейтенанта Шельтона, сержантов Линса и Вилерса, капралов Гримльса и Венсли. Остался сидеть только грузный солдат с тупым, отекшим лицом. Мундир был ему узок и лопнул на спине. -- Кто это? -- спросил подполковник. -- Солдат Енох Легерзен, наказанный за употребление водки, -- поспешил объяснить Бернс. -- Заприте их всех в каземате, где содержались пленники, убитые ими, -- распорядился подполковник и продолжал свой обход. В том же блокгаузе он с удивлением услышал женский плач за дверью кладовой каптенармуса [каптенармус -- сержант, ведающий продовольственным и вещевым имуществом роты]. -- Разве в форте были женщины? -- полюбопытствовал Кларк. -- Почему эта особа содержится взаперти? Приведите ее. Перед подполковником предстала Камилла Леблан. Сквозь горячие слезы, сбивчиво и торопливо, она рассказала подполковнику все происшествия последних дней. Она уже знала от каптенармуса о расстреле осужденных и порывалась вниз, взглянуть на тело своего жениха. Подполковник ласково утешил ее и велел отвести в лазарет. Военный лекарь вынимал пулю из ноги Милльса. Будет жить, -- сказал лекарь. -- Он еще повоюет. Часа через два после того, как отряд волонтеров армии Вашингтона овладел фортом Голубой долины, в комнату блокгауза, отведенную Камилле Леблан, вошел, наклоняясь под притолокой двери, высокий незнакомый человек. Его темный камзол старомодного фасона перехватывала портупея шпаги, на сапогах с отворотами звенели шпоры; берет с пером вместо парика и шляпы прикрывал седые волосы незнакомца. Плащ, легко откинутый на плечи и засыпанный снегом, шелестел и развевался, как просторная одежда горцев. Под его пристальным, немигающим взглядом Камилла смешалась и сразу поднялась навстречу седому незнакомцу. Его правый глаз сверкал живым молодым огнем, левый был странно неподвижным. Он учтиво поклонился смущенной девице и жестом пригласил ее занять прежнее место на деревянной скамье. -- Подполковник Кларк рассказал мне сейчас вашу историю, мадемуазель. -- Незнакомец говорил по-французски с испанским акцентом. -- Я старый друг мистера Мюррея и, слава богу, поспел сюда к решающим событиям. Мне удалось добраться до форта Массек и соединиться с отрядом Кларка. Вчера в ночь мы взяли штурмом форт Винсенс, отбив его у детройтских солдат губернатора Гамильтона. Враг разбит наголову и отступил к форту Майями. Марш Кларка был беспримерным, и день падения форта Винсенс -- 14 февраля 1779 года -- войдет в историю войны за независимость Американских Штатов. Подполковник должен немедленно вернуться в Винсенс. Спасти пленников Голубой долины из рук обманутых индейцев он поручил мне. Прошу вас, мадемуазель, расскажите мне подробно обо всем, что произошло в доме Мюррея в ту ужасную ночь. Речь незнакомца была спокойной и властной. И Камилла не таясь рассказала о роковом вечере на ферме Мюррея и о приключении в саду после пира. Человек слушал ее молча, ободряюще кивал головой, задавал вопросы и поигрывал рукоятью шпаги. Незнакомец уже стоял в дверях, готовый проститься, когда в коридоре раздались торопливые шаги и какой-то молодой волонтер резко рванул дверь. -- Простите меня! -- Молодой человек смутился, заметив женскую фигуру в комнате. -- Мне нужно немедленно сказать вам несколько слов, синьор Чембей. Камилла вгляделась в лицо вошедшего и радостно ахнула: -- Боже мой, вы ли это, месье Ченни! Антони, миленький, дорогой Антони! Мы все считали вас давно погибшим! Молодой человек с поразительной быстротой засвидетельствовал ей двумя поцелуями подлинность своей персоны. Затем он обратился к высокому незнакомцу: -- Синьор, комендант форта и еще шесть арестованных сбежали из крепостного каземата! Там, под ворохом соломы, оказался люк потайного подземного хода... Он выводит за ров, прямо к тому месту, где утром строились солдаты. В конце хода есть чугунная дверь. Мы нашли ее запертой. Значит, ключи были у арестованных. Пользуясь суматохой, они ушли незамеченными. Их след Карнеро взял уже на берегу. -- Вероятно они попытаются добраться до становища индейцев, своих союзников. Мы должны их настичь. Где мои спутники-онондага Длинная Рука и Быстрый Олень? -- Они ждут ваших приказаний, синьор Чембей. -- Пусть берут любых лошадей, пускаются по следу беглецов и оставляют нам знаки... Ты, Антони, готовь мою негритянскую четверку. Найдите все, что я велел, не забудьте прихватить рупор... Через полчаса мы должны покинуть долину и догнать наших индейцев. Торопись, Антони! Когда молодой человек бегом спустился вниз, синьор Чембей прикрыл дверь комнаты и весьма внушительно сказал Камилле: -- Мадемуазель, я рад, что вы встретили доброго друга, но по некоторым причинам его настоящее имя ни в коем случае не должно здесь стать известным. Называйте его синьором Антонио Карильо. Обещайте мне, Камилла, что вы никому не проговоритесь. Это может повлечь новые несчастья. -- Обещаю, -- робко произнесла девушка. Вдоль холмов и долин великой лесной пустыни ползли утренние туманы. С каменистых вершин холмов февральские ветры сдули снеговые шапки. Почернелые пятна снега виднелись только во впадинах. Из-под снега днем уже сбегали ручейки. Ночью они застывали, и в первых солнечных лучах чуть взблескивали среди осыпей впадины, словно слезы, застывшие в морщинах старого лица. Искривленные стволы кедров и сосен на скалистых уступах боролись с зимними ветрами. И такою жизненною силою, такою цепкостью наградила природа эти деревца, что при весенних оползнях и обвалах корни их не расставались с почвой, и подчас самый ствол дерева раздирался пополам: часть его повисала над обрывом, а другая половина срывалась вниз вместе с оползнем. Цепкая это была порода, неуступчивая, и крепко держалась она за вскормившую ее каменистую землю! Ниже, со склонов долин и холмов, выбегали на сотни миль вперед вековые леса. Там, где каменистое русло ручья расширялось в глубокую лощину, окруженную ельником, находилось становище племени Горного Орла. Мужчин в селении оставалось мало. Младший сын Горного Орла, Дикий Вепрь, с полусотней воинов стерег вигвамы, запасы зерна и скот от лесных хищников и незваных гостей. Все остальные мужчины племени ушли с Горным Орлом в низовья Огайо. -- Белые хитры, и они враждуют между собой. Горный Орел мудр. Он не захочет лить кровь своих воинов ради того, чтобы помочь одним белым людям победить других белых людей. Пусть они сами истребляют друг друга огненной смертью, а индейцы будут вольно охотиться в своих лесах! Так сказал на совете старейший сахем племени шавниев, и Горный Орел вооружил своих воинов и повел их в Голубую долину, чтобы во время военных действий между солдатами и колонистами индейцы не были застигнуты врасплох каким-нибудь тайным коварством белых людей, как это уже не раз случалось. Мудрые были Горный Орел и старый сахем, но злодейство белых убийц оказалось глубже вод и чернее змеиных нор! Через неделю прискакали конные гонцы с горестными вестями. Воины идут назад по военной тропе. Сражение окончилось победой. Но Горный Орел и многие сыны племени возвращаются бездыханными к осиротевшим вигвамам. Все они пали жертвами коварства белых. Правда, кровь, пролитая убийцами, отомщена: поселок Голубой долины истреблен, и вереницу белых пленников воины гонят перед повозками. Но племя шавниев не хотело этой войны, и никакая добыча не возместит потери мудрого и справедливого Горного Орла. С громким плачем выбегали из вигвамов вдовы, матери и сестры убитых. Они торопились навстречу длинному поезду. На огненно-золотистом коне, привязанный ремнями к седлу, Горный Орел, немой и недвижимый, совершал свой последний путь по лесным тропам. Следом за ним с высоко поднятой головой, украшенной орлиным пером, ехал Серый Медведь. И на длину сотен конских спин растянулась за ним вереница пленников, нарт и пеших воинов. Старшины собрали все племя на широком кругу между вигвамами. Посреди круга стоял старый жертвенный столб "хозяину войны". Рядом с ним положили тела убитых; вдовы и матери причитали над ними. Поодаль от столба быстро вырос штабель бревен, толстых сучьев и хвороста. Большой костер должен был превратить в пепел останки Горного Орла и павших воинов, чтобы дух их мог легко вознестись в вечные охотничьи угодья. Там, в просторах вечности, никто не нарушит вольной охоты усопших индейцев, ибо в тех бескрайних лесах и прериях нет ни белых колонистов, ни капитанов-инглизов, ни американских подполковников!.. Ночью к вигваму Серого Медведя подошел индейский мальчик и стал у входа, ожидая, чтобы его позвали. -- Чего хочет от меня мой маленький друг? -- спросил его Серый Медведь ласково. -- Тебя, Серый Медведь, желают видеть семеро белых мужчин. Они только что подошли к нашим вигвамам и спрятались в лощине. Их капитан ждет встречи с тобой, о вождь. -- Приведи их, -- приказал Серый Медведь. Через полчаса после беседы со своими семью ночными гостями вождь шавниев послал за Диким Вепрем и тремя лучшими следопытами племени. -- Этих семерых белых людей, -- сказал Серый Медведь своему младшему брату, -- нужно провести через леса к форту Майями. Перемените им лошадей. Пусть они отдохнут в твоем вигваме, Дикий Вепрь, а завтра, перед рассветом, вы вчетвером поведете их к английскому форту. В темной пещере, куда индейцы загнали своих пленников, собралось почти все уцелевшее население Голубой долины. Альфред Мюррей, раненый Эдуард Уэнт и Морис Вилье тихонько беседовали со старым доктором Вальнером. Все они с тревогой посматривали на каменные лица индейской стражи. После полуночи в пещеру явился Волк Ущелья, пересчитал пленников и с непроницаемым лицом остановился среди пещеры, скрестив руки на груди. Морис Вилье шепнул доктору Вальнеру: -- По-видимому, наша судьба уже решена. Быть может, вы узнаете у этого красивого молодца, что нас ожидает? Это мой застольный сосед на злополучном банкете. Кажется, его зовут Волк Ущелья. Нильс Вальнер, знавший несколько обиходных фраз на языке шавниев, подошел к Волку Ущелья. -- Белые пленники ждут, что решат индейские вожди. Они мирные люди. Они не виноваты. Солдаты обманули индейцев. Никто не хотел войны. Волк Ущелья нетерпеливо прервал доктора: -- Ты -- большой знахарь и жрец, но рассуждаешь подобно белым сквау. Эти басни для детей белы сквау вашего старшего сахема Мюррея пела мне на ухо по дороге. Я глух к этим речам. Мои глаза видели, что Горный Орел убит ножом двуличного хозяина, человека с улыбкой на лице и змеиной душой. Никто не входил в дом, кроме слуг убийцы. Нож белого хозяина остался в ране. От жажды мщения кровь кипит у всех воинов. Слушай, что решил совет старейшин. Утром на глазах у всего племени белые мужчины умрут у жертвенного столба. Это будет перед огненным погребением наших воинов, чтобы их мертвые очи могли порадоваться мукам убийц. Белые и черные сквау пойдут в вигвамы воинов. Хотя доктор Вальнер понял не больше половины сказанного, смысл последних фраз был ему достаточно ясен. Волк Ущелья смерил пленных взглядом, полным ненависти, и покинул пещеру. Эмили Мюррей сказала громко: -- Нужно найти в себе силы лишить жизни несчастных детей и покончить с собственной. Я не хочу дожидаться завтрашнего утра со всеми его ужасами. Бог простит нам это прегрешение, ибо положение наше безвыходно. -- Да простит он тебе твои безумные слова, бедное дитя! -- раздался в темноте старческий голос. Синьора Эстрелла Луис, как древняя сивилла, простерла сухую руку к огню светильника. -- Видите этот огонек? В солнечный день он был бы незаметен, а здесь, в глубине пещеры, этот слабый луч побеждает тьму. Не гасите в душе огонька надежды, пока в вас теплится жизнь. Никогда предчувствия не обманывали меня! Верьте мне: утро завтрашнего дня вернет нам солнце. Слова старухи слышали все. Индейские воины с почтением смотрели на седую прорицательницу. Огонек светильника дрожал на ее лице, а выбившаяся из-под черной мантильи седая прядь отливала чистым серебряным блеском. И, словно впрямь по тайному волшебству, колеблющийся огонек светильника вдруг затрещал, рассыпая искры, и запылал ярче прежнего. Плотно утоптанная снежная площадка перед вигвамами была сплошь усеяна людьми. В вигвамах не осталось ни одного человека. Рядом со старым жертвенным столбом были за ночь вкопаны в плотный снег пять новых столбов. Под ними лежали кучи дров и хвороста. Старейшины и военачальники заняли посреди широкого круга зрителей средние почетные места. Позади воинов расположились женщины. -- Привести пленников, -- приказал Серый Медведь. Солнце поднялось над лесистой долиной. Длинные тени деревьев ложились на искрящийся снег. Пещера с пленниками находилась в трехстах шагах от лагеря, выше по склону долины. Воины поодиночке вывели пленников из черного зева пещеры. Осужденные увидели себя в кольце настороженных, враждебных глаз. Пленным женщинам и детям приказали сесть поодаль, на поваленном дереве. Серый Медведь указал пальцем на Альфреда Мюррея, Эдуарда Уэнта, хозяинов обезьянки Томаса Бингля -- индейцы считали этого юношу чем-то вроде чародея -- и старого француза, месье Мориса Вилье. Миссис Эмили и Мери Уэнт пытались кинуться к осужденным, но воины силой вернули их на прежнее место. -- Прощай, Эмили! -- крикнул Альфред Мюррей через головы своих охранителей. Один из воинов замахнулся на него, но другой на лету удержал томагавк. Эдуард Уэнт только махнул рукой своей Мери и, прихрамывая, подошел к столбу. Серый Медведь вгляделся в кучку пленных и остановил на каждом пристальный, оценивающий взгляд. Затем палец его указал на Диего Луиса. Мальчик стоял среди пленных мужчин, едва достигая до их подбородков. Презрительным жестом он оттолкнул руку воина, который хотел взять его за худенькое плечико, и сам пошел к пустующему столбу. Среди толпы прокатился ропот одобрения. Старая испанка крестила мальчика, не поднимаясь с колен. Всех приговоренных привязали к столбам. Ноги их упирались в сложенные поленницы, и осужденные возвышались над толпою, словно на постаментах. -- Смерть белым убийцам! -- закричали в толпе. По знаку Серого Медведя десяток воинов с луками выступили вперед. Расстояние в двадцать шагов отделяло их от жертв. Они вынули по среле из колчанов и натянули тетивы. Пленные женщины закрыли лица руками. Но лишь только крайний воин, сорокалетний брат Горного Орла, прицелился в маленького испанца, странный трубный звук пронесся над долиной и неслыханной силы голос, исходивший, казалось, с небес, произнес на языке шавниев: -- Остановитесь, воины! Хозяин жизни гневается на вас! Останови казнь, о Серый Медведь! Вождь, уже поднявший было руку, чтобы последним сигналом прекратить пять дыханий, так и застыл в немом изумлении. Удивительная процессия спускалась со склона долины. Среди голых кустов мелькали длинные белые одежды участников этого шествия. Впереди выступали два вестника-индейца с длинной черной трубой. Рядом с ними шел высокий юноша. Он держал на сворке громадного серого волка, каких никогда не бывало ни в лесах, ни в прериях. Позади них двигались четыре чернокожих великана. Лица их, цветом похожие на вороново крыло, были украшены полосками насечек от носа к ушам. Они держали на плечах носилки. На шеях у двух передних носильщиков висели барабаны. Ни у кого из участников шествия не было оружия. Четыре атлета-негра опустили носилки на землю. Из них вышел высокий человек в белой чалме на седых волосах. При этом один из вестников затрубил в свою трубу, а два передних негра что-то прокричали и ударили в барабаны. Юноша с волком властно раздвинул круг зрителей. Два задних носильщика склонились, подхватили полы одежды старика, и под оглушительные звуки трубы и барабанов шествие вступило в середину круга. Глава пришельцев заговорил по-английски: -- Воины честного племени Горного Орла и ты, храбрый и справедливый Серый Медведь, выслушайте важную весть. Вы, ослепленные злобой, приговорили к жестокой казни ни в чем не повинных людей. Знай, Серый Медведь, что кровь твоего отца пролили не эти люди, а хитрые инглизы из военного форта. Переводчик, индеец-онондага, начал переводить сказанное на язык шавниев. Серый Медведь нетерпеливо прервал переводчика: -- Кто ты, странный белолицый, и откуда ты можешь знать, от чьей руки пал Горный Орел? Тебя не было в Голубой долине, когда нож белого человека пронзил грудь нашего отца. Чем ты докажешь мне, что уста твои не говорят лжи? -- Маловерный! Это я докажу сейчас не одному тебе, а всему твоему народу! И, обращаясь к телу Горного Орла, лежавшему на высоком погребальном костре, пришелец произнес: -- О мудрый вождь, чей дух сейчас свободно возносится в вечные охотничьи степи! Раны твои взывают к мести. Помоги своим осиротевшим детям настигнуть настоящих злодеев. Развяжите пленников, воины! Я сам стану к вашему костру. Подойдите ближе, чтобы все могли увидеть то же, что увижу я. Пленников развязали, подчиняясь гипнотической силе, исходившей от этого колдуна, но, вместо того чтобы приблизиться к нему, передние зрители, тесня задних, стали отступать от середины круга. Колдун ждал, пока отойдет от столба маленький испанец. Вокруг незнакомого чародея уже образовалось широкое пустое пространство. Мальчик, разминая затекшие от веревок руки, прошел по этому пространству мимо колдуна. Коленопреклоненная старая испанка выпрямилась и в порыве радости простерла руки навстречу мальчику. Обе ее молодые спутницы, пораженные безграничным удивлением, переводили взоры с чародея на молодого человека, поводыря собаки. Не верил своим глазам и Альфред Мюррей. Но как не узнать этот голос, столько лет наполнявший все ущелья пустынного острова... Белый чародей поднялся на помост, с которого только что сошел маленький испанец. Мальчик был уже в объятиях своей бабушки и не отрываясь глядел на незнакомца. Поразительно было сходство пришельца, стоявшего теперь у столба, с худеньким личиком Диего! Однако пришелец старался не оборачиваться с помоста в сторону мальчика и не ловить его пристального, удивленного взгляда. Чародей кивнул своим спутникам. Пронзительная музыка трубы и барабанов возобновилась, но теперь к этой музыке присоединились еще восторженные крики пленных негров. Под этот адский шум и возгласы человек коснулся рукою своего левого глаза, слегка надавил веко и к ужасу красных и черных зрителей... вынул собственный глаз! Держа глаз на ладони, он медленно поднял его над обомлевшей толпой. На кругу, еще более расширившемся, мгновенно наступило полное безмолвие. Звучал только металлический голос чародея, и переводчик-онондага вслед за незнакомцем неторопливо бросал слова в эту мертвую тишину: -- О Всевидящее Око, немеркнущий глаз, ты уже глядишь в прошлое. Для тебя нет сокрытых тайн. Ты возвестишь нам правду моими устами. Внимайте! Всевидящее Око показывает мне пир в доме Белого отца Голубой долины. Вот я вижу Горного Орла. Он сидит справа от хозяинов дома. В руках у хозяина большой нож. Он режет им оленье мясо. Вот храбрый Волк Ущелья пирует рядом с французским колонистом. В дом пришли коварные инглизы из форта. На их устах улыбки, в сердце у них -- клубок змей. Я вижу, как рыжеусый человек, которого зовут сержант Линс, тихонько подходит к маленькому столику в углу. Вспомни, о Серый Медведь, что лежало на этом столике! Ты припомнил, вождь? Отвечай мне. -- Слуги ставили там блюда и лишнюю посуду. -- Припомни лучше, о вождь! -- Стой! Там лежал черный нож хозяина! -- Верно, вождь! Всевидящее Око, веди меня дальше сквозь потемки прошлых дней! Я вижу, как уходят инглизы, а сержант Линс прячет под полою черный нож хозяина. Вот индейские гости заснули. Две тени крадутся из форта в сад Мюррея. Это изменник и перебежчик сержант Френк Вилерс и его помощник предатель Енох Легерзен. О, я вижу, зачем они прокрались ночью в чужое владение: инглизы хотят, чтобы великая ненависть ослепила индейцев. И вот они крадутся, два злодея. Они взбираются на веранду. Ее сторожит черный человек, но он выпил много вина, и его голова падает на грудь. Он спит, а два злодея открывают окно. Вот они влезли в угловую комнату, вот зажгли свечу. О, страшная картина! Френк достает черный нож Мюррея и вонзает его в грудь Горному Орлу. Горе, горе, как течет кровь убитого! Злодеи погасили свечу. Вот вылез из окна Енох. Следом за ним выбирается Френк Вилерс. Они плотно закрыли окно. Сторож-негр по-прежнему спит, и злодеи скрылись. Куда они идут? Они идут к белому капитану Бернсу и получают от него награду за подлое убийство. Вот кто направил руку убийц! Но царь богов не может терпеть зло! Он посылает в Голубую долину двести храбрых воинов, чтобы наказать Бернса, а мне велит спешить к вигвамам индейцев и помешать казни невинных. Капитан Бернс уже не командует фортом. Вот он сидит в крепостной тюрьме вместе со всеми своими пособниками... Но нет, семеро негодяев бежали из форта, чтобы скрыться от возмездия в глубине лесов. Неужели злодеи нашли приют в твоем вигваме, Серый Медведь? О обманутый сын Горного Орла! Ты дал им свежих лошадей, ты приютил у своего очага тех, кто омыл свои грязные руки в крови твоего отца. Сейчас они пробираются к английскому форту. Пошли за ними погоню, и ты настигнешь убийц. Чародей вставил свой глаз на место. Невообразимый переполох поднялся в становище. Десятка два воинов уже вели коней. Через несколько мгновений только снежная пыль вилась над лесной тропой, ведущей вверх по долине. Индейские воины провожали в обратный путь бывших пленников почти до самой долины. Всевидящее Око следил, как тронулась вереница путников. На легкие индейские нарты воины почтительно усадили старую женщину в черной мантилье... О, как хотелось незнакомому чародею броситься к этим санкам! Но враги еще не были схвачены... И Всевидящее Око со своей свитой остался ждать возвращения индейцев, пустившихся в погоню за беглецами из форта... Ожидать пришлось до вечера. Уже в сумерках воины привели в становище шестерых новых пленников во главе с хмурым, встревоженным Бернсом. Он чуял, что неспроста была послана за ними погоня! Среди новых пленников не было только сержанта Линса: раненный в перестрелке, он скатился с высокого обрыва в снежный сугроб. Серый Медведь заранее приказал перенести в свой вигвам тяжело раненного воина -- Серебристую Лису, подобранного в ту злополучную ночь почти бездыханным в саду Мюррея. Его привезли в лагерь на нартах, и очнулся он уже в самом становище. -- Поведай мне, брат мой, -- спросил его Серый Медведь, -- как случилось, что ты один очутился раненным в саду белого сахема? Серебристая Лиса слабым голосом рассказал, чему был свидетелем в ночь убийства Горного Орла. -- Позволь мне спросить твоего мудрого брата, о Серый Медведь, -- попросил Бернардито, -- смог бы он опознать в лицо тех двоих, что вылезли на веранду из комнаты Горного Орла? -- Луна светила в тот миг, -- отвечал Серебристая Лиса, -- и сбоку я видел этих людей. Возможно, что я мог бы их узнать. Вскоре к вигваму подвели шестерых пленных. По знаку вождя их выстроили перед входом в вигвам, протии ложа Серебристой Лисы. -- Повернитесь боком и пройдите по кругу, -- приказал вождь. И вокруг вигвама началось странное шествие. Серебристая Лиса пристально всматривался в лица пленников... Вдруг его палец, еще дрожащий от слабости, указал на Френка Вилерса... -- Он! -- закричал раненый индеец со страстью. -- И... он! -- продолжал он, указывая на Еноха Легерзена. Бернардито с торжеством взглянул на Серого Медведя. Тот поднялся с груды шкур и подошел к белому "чародею". -- Ты был прав, Всевидящее Око, -- сказал вождь. -- Теперь последние тучи сомнений рассеяны. Ты не обманщик индейцев, ты правдивый чародей. За то, что ты научил нас отпустить невинных и настичь настоящих убийц, ты стал мне братом и отныне войдешь в мой род. Дети моего рода усыновляют тебя, Всевидящее Око, в могучем племени шавниев!.. ...Когда "чародей" повелел наконец своим спутникам готовиться в путь, была уже ночь. Высоко над вершинами деревьев гасли в морозном воздуке искры погребальных костров, а на обугленных столбах чернели трупы Бернса, Еноха Легерзена, Шельтона, Френка Вилерса, Гримльса и Венсли. В палате ротного госпиталя, где лежал выздоравливающий Дик Милльс, утром собрались колонисты долины, которым посчастливилось вернуться невредимыми из индейского плена: все они ожидали теперь прибытия из становища их загадочного избавителя. Альфред Мюррей терялся в догадках. Не сам ли он раскапывал пещеру, где обвалом засыпало обоих островитян и Чарльза? Не сам ли он видел следы человеческих тел, обрывки окровавленной одежды? А живой Антони Ченни? Он-то с каких небес свалился в Голубую долину? Диего Луис притих и в эту минуту отнюдь не был похож на маленького храбреца, каким он держался в продолжение всех тяжелых испытаний; сейчас это был просто смущенный и очень взволнованный мальчик. Конские копыта уже прогремели на подъемном мосту. Вот голоса прибывших звучат ближе... Один голос резче и громче остальных... Голос воскресшего из мертвых! Синьора Эстрелла уронила свой платочек... Звякают косточки четок на запястье, а дрожащие старческие губы неслышно шепчут слова "Miserere" [католическая молитва, посвященная мадонне]. Доктор Вальнер прочел во взгляде Эмили, что некая давняя и прочная нить связывает семью Мюрреев, старую испанку и ее внука с таинственным пришельцем. Он понял: присутствие посторонних будет сейчас излишним. Старый врач победил терзавшее его любопытство и вывел остальных колонистов из комнаты. Перед ними мелькнул у дверей чеканный профиль. Незнакомец был в старом морском камзоле. Длинная шпага била его по ногам. Со склоненной головой он задержался на мгновение у порога. Спутник его, молодой итальянец, открыл перед ним дверь и, тихонько затворив ее за незнакомцем, остался у входа, словно часовой. Если бы доктор обладал способностью видеть сквозь стену, он запомнил бы на всю жизнь то, что происходило в этой комнате в первые минуты встречи!.. ...Человек, чье имя самые бесстрашные называли с трепетом, лютый морской тигр, не проронивший за полвека ни единой слезы, плакал у ног сгорбленной старушки. Слезы, скупые, бесценные слезы сурового воина, блестели, западая в резкие морщинки, словно роса на старом камне... -- Матушка! От этого шепота люди в комнате забыли собственные печали и заботы. Увлажнились глаза у обитателей притихшей больничной палаты... -- Смел ли я, старый, надеяться! Матушка, подведи ко мне сына! Лоб ребенка, такой же высокий, как у Бернардито, был влажным. У мальчика подергивалась бровь, и от этого движения вздрагивала родинка в уголке правого века, крошечная, темная, отцовская родинка. -- Мальчик мой, обними своего отца! -- Человек нетерпеливо смахнул слезу с бороды и улыбнулся сыну так широко и счастливо, как никогда еще не улыбался за всю свою долгую, горькую жизнь. -- Сын! Диего Луис эль Горра! О смерть, как бессильно жало твое! Тяжел был путь оборванного бродяги, пробиравшегося лесами к английскому форту Майями... Индеец-кайюга подобрал его в снегу, под речным обрывом. С помощью этого индейца человек добрался до форта. Через несколько недель он оправился от ранения и с группой солдат спустя месяц пришел в Детройт. А еще через полгода он увидел в Нью-Иорке синие волны Атлантического океана. Глубокой осенью 1779 года путник распрощался с капитаном английского брига, бросившего якорь в Бультоне... ...В холодный зимний вечер к замку в Ченсфильде прибыл одинокий пешеход с обветренным лицом. Он потребовал допуска к самому лорду-адмиралу. -- Передайте милорду, -- сказал он камердинеру, -- что его спрашивает посланец капитана Бернса, да будет земля ему пухом. Я привез кое-какие вести из Америки. Сам я чудом спасся из рук индейцев. Меня зовут Вильям Линс. Я был сержантом в гарнизоне Голубой долины. Камердинер с сомнением посмотрел на бывшего сержанта. -- Едва ли милорд примет вас сегодня, мистер Линс. У него уже сидит посетитель, тоже издалека. Прибыл нынче с почтовой каретой. Попробую доложить о вас, но не ручаюсь, мистер, не ручаюсь! Через несколько минут Линса позвали в охотничий кабинет. Он увидел графа Ченсфильда, который стоя прощался с высоким моряком. Лорд-адмирал жестом указал Линсу место у камина, а сам сделал несколько шагов к двери, провожая собеседника. -- Мистер Лорн, я вижу, что путешествие очень утомило вас. Когда вы отдохнете, мы возобновим беседу, и я надеюсь услышать что-нибудь более серьезное, чем сказки для детей. Ей-богу, вы развлекли меня! Остров мертвецов! "Летучий голландец"! В наш трезвый век эти вещи не пугают даже детского воображения. Ложитесь спать, и утром поговорим серьезно. Собеседник милорда отвернулся. Лицо его нахмурилось, и белый шрам на лбу посинел. Он молча взялся за ручку двери. -- Да не сердитесь, мистер Лорн. Мне, право, жаль, что нервы изменили вам. Я вас впервые вижу таким. Завтра мы посмеемся с вами над этими сновидениями... -- Едва ли вам и завтра удастся развеселить меня, милорд, -- отвечал Джозеф Лорн свирепо. -- Хотел бы я посмотреть, как бы вы смеялись, когда по волнам пролетел этот проклятый корабль призраков... Я хотел пощадить ваши чувства, но насмешки выводят меня из терпения. Знаете, кто стал капитаном "Летучего голландца"? Оно страшнее самой смерти, это привидение! Смейтесь, если вам угодно, но Трессель и Ольберт так же ясно, как и я, разглядели на мостике призрак Бернардито. Рука милорда чуть-чуть дрогнула, но он принудил себя улыбнуться. -- Поднимитесь в мой верхний кабине-т и подождите меня там. Я должен побеседовать с человеком из Голубой долины. Джозеф Лорн не успел снова протянуть руки к двери -- она распахнулась. Камердинер почти упал внутрь кабинета от чьего-то весьма решительного пинка. Полковник Бартольд, комендант бультонского гарнизона, без приглашения появился в кабинете. -- Простите меня, милорд, да это насильственное вторжение и даже тумак, нанесенный вашему нерасторопному камердинеру, но я прибыл с неотложной вестью. Сэр, только что получено чрезвычайно прискорбное сообщение! Ваш боевой корабль "Окрыленный", краса и гордость всех британских каперов, полтора месяца назад захвачен или потоплен неизвестным судном. Боюсь, сударь, что вы сочтете меня суеверным человеком или просто шутником, но полученное сообщение гласит, будто сам "Летучий голландец" столкнулся с "Окрыленным" в африканских водах. -- Какие подробности известны о катастрофе? -- спросил милорд хрипло, потирая вспотевший лоб. -- Мне трудно повторить их, не вызывая вашего тягостного недоумения. Донесение поступило от коменданта Капштадтского порта. Гибель капера наблюдали моряки одной голландской бригантины под названием "Ден Хааг". Эта бригантина шла из Ост-Индии с грузом для Новой Англии. Капер "Окрыленный" выследил ее, взял на прицел и просигнализировал приказ остановиться. Дело происходило в двухстах милях западнее мыса Доброй Надежды безлунной ночью. Капитан бригантины уже приготовился к отражению абордажа, как внезапно из ночного мрака возник светящийся корабль-призрак. Бушприт его врезался в рангоут "Окрыленного". Целый сонм чудовищных привидений беззвучно перелетел на борт капера, и среди экипажа началась безумная паника. Матросы бросались в воду, а на палубе металось какое-то чудовищное животное, вроде исполинского волка. Затем корабль-призрак как будто ушел в пучину, а "Окрыленный" бесследно растворился в тумане. Через час капитан бригантины решился обследовать место гибели и подобрал из воды трех человек. Двое из них, пробыв несколько суток между жизнью и смертью, пришли в себя; они оказались матросами "Окрыленного" и подтвердили то же, что экипаж бригантины наблюдал издали. Третий спасенный все еще в горячке. Матросы узнали в нем своего капитана Блеквуда. Капитан голландской бригантины привел свой корабль в Капштадт. Моряк был сам весьма смущен этим чудесным спасением благодаря появлению земляка-призрака и даже не рискнул вознести за него благодарственную молитву, ибо не знал, будет ли она угодной господу... В Капштадте комендант форта заставил капитана бригантины и обоих очнувшихся матросов с "Окрыленного" подтвердить все виденное под присягой. Извольте прочитать подлинный рапорт капштадтского коменданта. Он пришел в Бультон всего два часа назад, и я почел долгом... -- Благодарю вас, -- сухо сказал граф и поторопился выпроводить всех своих посетителей, кроме Лорна. Оставшись с глазу на глаз с моряком, граф положил руки на плечи Лорну и быстро зашептал ему на ухо: -- Слушай, Джузеппе, поезжай-ка быстрее в Бультон. Там, в порту, недавно открылась маленькая католическая часовня. В ней есть священник, старый монах, отец Бенедикт Морсини. Это старик из часовни в Сорренто, ты помнишь его?.. Я тебе потом как-нибудь расскажу, как этот отец Бенедикт попал сюда. Он, верно, посланец тайного ордена; в Италии почва стала горяча для отца-иезуита. Он обосновался здесь, и я построил ему часовню. К черту протестантский собор со всеми его попами! Ступай-закажи старику ночную мессу, и мы вдвоем с тобой отстоим ее в капелле. Мы помолимся богу о наших грешных душах... Поторопись, Джузеппе! Вокруг Скалистого острова гуляли океанские ветры. Тучи плыли над ущельем в горах. Но ущелье уже не было пустынным и безлюдным. Там, где горы раздвигались и поток разбивался на несколько рукавов, вырос поселок. Он носил название "Буэно-Рио" и состоял уже из трех десятков домов. Сорок матросов капера "Окрыленный" во главе с боцманом Джоном Бутби уцелели после рокового столкновения капера с "Летучим голландцем" и составили часть населения острова. Воды бухты отражали теперь стройный корпус и высокие мачты "Окрыленного". На берегу возродился негритянский поселок, где жил экипаж "Африканки", затонувшей при ночном абордаже. На месте развалин старой хижины островитян было сложено довольно большое строение из камня, скрепленного расплавленным свинцом. Дом напоминал постройки средневековой Испании. В саду этого дома вечерами играли три мальчика, всегда одетые в одинаковые костюмы. Огромная собака и маленькая обезьянка принимали в этих играх самое деятельное участие. Мальчики играли в индейцев, пиратов или охотников на леопардов. Они истребляли неисчислимое количество солдат капитана Бернса в образе крапивных зарослей за оградой. Капитан Бернардито привел в порядок поднятую со дна яхту "Элли". Судно, уже починенное и окрашенное, служило теперь для увеселительных прогулок. Старое название яхты было густо замазано, а новое еще не придумано. Однажды вечером, уже в темноте, Бернардито различил какую-то странную возню на борту яхты. Он шел по берегу вместе с Доротеей. Шлюпка с "Окрыленного" стояла на приколе. Капитан усадил в нее Доротею и тихо повел шлюпку к борту яхты. У форштевня он заметил свет фонаря. Бернардито подвалил к корме и поднялся на борт. Он уже давно догадывался, кто хозяйничает на корабле, однако удивился, застав своих питомцев за необычным занятием. Фонарь освещал ведерко с краской, а трое мальчиков наматывали тряпку на малярную кисть. Бернардито стал в тень и прислушался. Мальчики отложили кисть. Лица их были измазаны краской, а глаза горели от возбуждения. Словесный спор, возникший между ними, грозил продолжиться уже другими средствами. Но старший из мальчиков, мистер Томас Бингль, предложил решить спорный вопрос жеребьевкой. Этого мальчика, которому капитан Бернардито был обязан спасением в Пирее своего сына, мистер Мюррей отпустил из Голубой долины на остров Чарльза. Капитан взял слово с Мюррея, что весть о "воскрешении" старого корсара останется тайной, и посвятил его в свои дальнейшие планы... В лице Томаса Бингля Бернардито обрел третьего сына. ...Теперь на глазах у капитана, тайно наблюдавшего за мальчиками, юный Томас Бингль что-то старательно писал на трех клочках бумаги. Затем бумажки были основательно скатаны, придирчиво освидетельствованы и опущены в берет. Три руки одновременно схватили по бумажке. Первым расшифровал собственный почерк сам автор записок. -- Я буду Маттео Вельмонтес! -- провозгласил он торжественно и веско. Черные глаза Чарльза засверкали радостно. Он пустился на палубе в пляс. -- Как я и хотел, как я и хотел! Я буду Алонсо де Лас Падос! Только теперь, мур, уж ничего не менять! Диего, ты, значит, будешь Одноглазым Дьяволом! -- Ну что ж, -- вздохнул Томас, явно претендовавший сам на указанную роль. -- Ладно! Давай прими нашу кровавую клятву, Одноглазый Дьявол Бернардито! ...Прижизненно разжалованный капитан тихонько вернулся на корму. Дома он вместе с женой часа два дожидался возвращения "братьев-мстителей" из их таинственного рейда. В этот вечер они ничего не объяснили капитану, но утром, чуть ли не на рассвете, подняли Бернардито на ноги и привели к берегу. Над форштевнем яхты, выведенная не слишком аккуратными малярами, красовалась надпись: "Толоса". Капитан потрепал ночных живописцев за вихры и поднял всех троих в воздух. Старое братство капитана Бернардито возрождалось в новом составе! 19. "ТРИ ИДАЛЬГО" Назад с тоскою он взглянул И по тюрьме своей вздохнул. Байрон Человек ходил по тюремной камере. Четыре шага в длину, три шага в ширину. Окно в полукруглой передней стене -- на высоте трех с половиной ярдов: даже на цыпочках не дотянешься руками до подоконника. Но после обеда солнечный луч падал на оконную решетку, проникал в камеру и освещал каменные плиты пола. Чем ниже садилось солнце, тем выше скользил по стене золотой луч. К вечеру он становился багряным и угасал на полукружье потолочного свода, как раз над дверью. Дверь была железной; с небольшим оконцем и круглым "глазком", снаружи защищенным маленькой медной крышкой. Камера под номером четырнадцать помещалась в юго-западной башне бультонской тюремной крепости. Старая крепость высилась на крутом холме, к северу от городских предместий, среди таких же серых, как стены самой тюрьмы, прибрежных камней Кельсекса. Ночами шум реки усиливался. Казалось, волны пенились под самым основанием башни. Было слышно, как на дне скрежещут и ворочаются камни -- обломки береговых утесов. Камни... Вот уже много лет каторжники дробят эти скалы и в тачках катят гравий и булыжник вверх по узким доскам, ссыпают его в штабели, и растущие пригороды Бультона украшаются новыми мостовыми... Но узник четырнадцатой камеры не участвовал в этих работах. Он не покидал стен тюрьмы уже десятый год. Его выводили дважды в неделю только на тюремный двор. Дважды в неделю он видел над собою небо и слушал дальний рокот океанского прибоя. Прогулка длилась полчаса, а затем человек снова начинал свое путешествие по камере. В юности он видел белку в большой решетчатой клетке. Кругообразным движением, распушив хвост и задевая им прутья решетки, белка с утра до вечера носилась по клетке как заведенная: с пола на нижнюю жердь, потом на верхнюю, под крышей, затем прыжком на пол -- и снова на нижнюю жердь. Человек вспоминал этого зверька все десять лет. Сам он делал четыре шага вперед, от двери к окну, два шага в сторону, пять шагов в угол, два шага к двери, и цикл начинался сызнова. Тринадцать шагов, тринадцать движений, и занимали они семь секунд. Эти секунды, повторенные сотни раз, складывались в часы. Бесконечные ручейки убитых тюрьмою часов стекались в однообразные потоки суток, а месяцы были словно озера стоячей воды. Человек старел и менялся; река времени обтачивала его, как воды Кельсекса обтачивали каменья. Год шел за годом, а впереди все еще оставался безбрежный океан тюремных лет и переплыть его казалось невозможным... Человек уже давно не видел снов про волю. В первые годы заключения мысль о свободе доводила его до исступления, и каждую ночь он совершал во сне отчаянные побеги, попадал в знакомые места, отбивался от погони и просыпался в поту. Потом чаще и чаще стали приходить ему на память картины детства, а недавнее прошлое отодвигалось, заволакивалось туманом и становилось неправдоподобным и чужим, как прочитанная без интереса книга. Первые месяцы заключения были самыми трудными, и в это тяжелое время судьба послала узнику товарища. Из подземелья замка Шрусбери был переведен в бультонскую тюрьму некий отставной французский капитан. Из-за переполнения тюрьмы, как пояснил надзиратель Хирлемс, его поместили в одну камеру с молодым узником, и, узнав друг друга ближе, временные соседи подолгу беседовали и делились рассказами о прошлом. Узник был вдвое моложе своего товарища, но тому предстояло провести в тюрьме всего два месяца, затем он должен был в течение суток покинуть пределы Англии. Француз очень заинтересовался службой соседа в доме некоего важного лорда, но молодой человек становился при этих вопросах глухим и немым и молчал до тех пор, пока собеседник не избирал другой предмет обсуждения. Эта недоверчивость узника усилилась и в конце концов превратилась в тайную, хорошо скрытую неприязнь к соседу, когда тот в состоянии сонного бреда проговорился о цели своего далеко не случайного пребывания в камере номер четырнадцать. Узник давно знал обычай ловких тюремщиков подсылать к заключенным так называемых "наседок" и убедился, что в лице француза он имеет дело с птицей именно такого рода. Сообразить, по чьей воле она избрала своим гнездом данную камеру, было нетрудно. Своим осторожным поведением и кое-какими басенками, рассказанными французу будто бы в приливе откровенности, молодой человек, вероятно, успокоил некую сиятельную особу, ибо после исчезновения отставного капитана узник не видел в камере иных лиц, кроме тюремных надзирателей. Изредка он получал от них кусок бумаги, карандаш и акварельные краски, садился к железному откидному столику и рисовал цветы, животных и пейзажи. Делал он и портреты своих охранителей. Надзиратель немедленно отбирал рисунок и дарил его своей дочери, а иной раз обменивал его на табак или стакан бренди. За эти рисунки узнику тайком приносили книги. "Утопию" Томаса Мораи "Город Солнца" Фомы Кампанеллы [Томас Мор (1478-1535) -- гениальный английский гуманист и общественный деятель; казнен по приказу короля Генриха VIII; изложил свои коммунистические взгляды в книге "Утопия", оказавшей огромное влияние на развитие мировой социалистической мысли; Фома Кампанелла (1568-1639) -- итальянский коммунист-утопист; провел в тюрьмах двадцать семь лет; в своем "Городе Солнца" нарисовал утопическое идеальное государство на одном из островов Тихого океана] он знал целиком страницами наизусть... Сегодня человек быстрее обычного ходил по камере, с трудом сдерживая волнение. Темное оконное стекло отражало огонек фонаря, горевшего в камере, но уже через час дальний край летнего неба должен был порозоветь; близилось утро 14 июля 1789 года, а с ним -- и окончание тюремного срока: ровно десять лет назад после полугодового следствия суд вынес свой приговор. И ровно десять лет без четырех часов узник просидел, прошагал и проспал в камере номер четырнадцать. Выпустят, не выпустят?.. На ходу он закрывал глаза, делал шаг и смотрел под ноги: если ступня покрыла пятнышко на полу, значит, выпустят, если нет... Пятнышко оказывалось только наполовину под подошвой, и узник закрывал глаза, повертывался к окну и разыскивал в небе знакомую звезду: если светит звезда -- выпустят, если скрыта облаком -- опять будет длиться тюрьма... Когда на решетку садился воробей, узник замирал: клювиком или хвостиком повернется к нему птичка?.. Так истекал час за часом... Бесконечные ряды цифр терзали мозг человека. То он высчитывал десятки и сотни тысяч миль, пройденных им по камере; то измерял заработок, который накопился бы у него за это время; то переводил в часы и минуты свой арестантский стаж. Наконец свет фонаря сделался бледным и ненужным в голубых лучах вновь рожденного дня. Узник, оторванный от внешнего мира, не ведал, что наступившее утро оказалось последним утром в истории более грозной тюремной крепости. В этот день мрачная парижская Бастилия разделила участь лондонского Флита и Ньюгейта [во время лондонского восстания 1780 года Флитская и Ньюгейтская тюрьмы были разрушены; в английской художественной литературе эти события нашли отражение у Диккенса (роман "Барнебю Радж"); впоследствии тюрьмы Флит и Ньюгейт были восстановлены], разрушенных народным возмущением девять лет назад. Но бультонский узник ничего не знал об этих событиях. Он не ведал, что великий народ за Ла-Маншем уже распрямил свои плечи, что там началась революция и власть короля становится день ото дня все более шаткой. Узник обитал в тесном мире, и только мечта о Городе Солнца, светлом городе без тюрем и страдальцев, еженощно раздвигала перед ним трехфутовые каменные стены... По цвету неба человек видел, что бультонское солнце уже взошло. Тюрьма просыпалась. О, как изучил он все ее звуки, утренние, вечерние, ночные!.. Вот в конце коридора послышались шаги надзирателя... Замок в дверях камеры брякнул... Перед майором Древверсом, начальником бультонской тюрьмы, стоял, понурившись, немолодой изможденного вида человек в хорошем платье старомодного покроя. -- Джордж Бингль, он же Эдуард Мойнс, ваше благородие, -- доложил начальнику тюремный писец. -- А-а-а, бывший четырнадцатый номер! Здравствуйте, мистер Бингль. Поздравляю вас: вы свободны. Хочу выразить надежду, что суровый урок пойдет вам на пользу. Поведение ваше можно признать образцовым, поэтому я верю в ваше раскаяние и исправление. Одно высокое лицо в городе повседневно проявляло заботу о вас на протяжении всех этих лет. Та же высокая особа благоволила выразить пожелание, чтобы администрация тюрьмы подыскала вам подходящее занятие после освобождения. Поданное вами ходатайство о выезде за границу пока отклонено, мистер Бингль. Пусть это вас не огорчает, ибо за границей сейчас неспокойно, а у нас вы будете устроены на хорошей службе. Мы оставляем вас при тюрьме в должности писца и портретиста. Вашей главной обязанностью будет изготовление портретов вновь поступающих арестантов. В год вы будете получать сто тридцать фунтов. Служба: не обременительная. Она позволит вам иметь дополнительный заработок. Жить вам придется здесь, в том же здании, где квартируют надзиратели. Правда, здание тоже ограждено стеною, но полагаю, что это стало для вас таким же привычным, как и для нас, не так ли? Человек, покинувший камеру номер четырнадцать, хранил молчание, и майор Древверс пристальнее вгляделся в него. Это был сутулый, преждевременно состарившийся человек с редкими, наполовину седыми волосами, облысевшим лбом и прозрачной белой кожей, напоминающей кору тех чахлых березок, что произрастают на болотистой почве. Трудно было на взгляд определить его возраст. Потухшие глаза, окруженные синевой. Ввалившиеся щеки. Острый, плохо выбритый подбородок с проседью в рыжеватой щетине. Худые, костлявые пальцы с ревматическими шишечками на сгибах... На вид лет сорок семь, пятьдесят... Но майору не было нужды гадать. Документы Джорджа Бингля лежали на столе. Человек родился в ноябре 1758 года. Ему еще не исполнилось тридцати одного. -- Благодарю вас, господин майор, -- голос звучал глухо, словно в земляной пещере. -- По-видимому, моего согласия не требуется? Разрешено ли мне выходить из пределов крепости? -- Вы поступите благоразумно, если воздержитесь от излишних знакомств и продолжительных прогулок. Характер ваших будущих обязанностей налагает на вас некоторые... ограничения. -- У меня нет ни родственников, ни друзей. Выполнить ваше пожелание не составит для меня труда... Ответив на рукопожатие будущего шефа, Джордж Бингль отправился вслед за тюремным стражником на свою новую квартиру. Алебардщик и два караульных солдата у ворот с любопытством поглядели ему вслед. Миновав тюремные ворота, Бингль проследовал за стражником вдоль каменной стены, ограждавшей здание конторы и жилища надзирателей. Перед железной калиткой стражник остановился. Калитка заскрипела уже не столь пронзительно, как тюремная... Внутри ограды находился унылый дворик, где полдюжины худосочных тополей напоминали узников, выпущенных на прогулку из бессолнечных недр крепости. В домике, окруженном этими деревцами, жил начальник тюрьмы. В противоположном углу дворика, примыкая к высокой тюремной стене, высилось кирпичное трехэтажное строение, вмещавшее весь служебный штат крепости. Новый служащий бультонской крепости получил во втором этаже кирпичного дома две комнаты с маленькой кухней. Квартира была холодной даже в июльский полдень. Обстановкой она мало отличалась от камеры номер четырнадцать. Стражник водрузил мешок Джорджа посреди "гостиной" и пояснил, что этажом выше квартирует одинокий клерк, чья служанка готова за умеренное вознаграждение распространить заботы и на мистера Бингля. Джордж Бингль выслушал стражника довольно рассеянно, поблагодарил и закрыл за ним дверь. Как ни убоги были грязные стены и немытые окна, все-таки он был у себя дома! Он мог здесь сам отпереть или запереть дверь. Он мог властно остановить перед своим порогом весь остальной мир и сказать ему: "Стой! Здесь распоряжаюсь я один"! Он мог по собственному желанию шагнуть через порог и сказать миру: "Вот и я!" Этими неоценимыми гражданскими правами британца Джордж Бингль не преминул воспользоваться. Он шагнул через порог и запер на ключ двери собственного жилья. Неуверенной походкой он спустился по лестнице, пересек двор, похожий на монастырские дворы, и вышел мимо солдата за ворота. Дорога вела вниз, извиваясь между нагромождениями камней. Небо показалось ему ослепительно ярким, как небо Города Солнца, а ветерок свободы, осторожно перебиравший его непокрытые волосы, взволновал его до слез. Когда он спустился с холма, каменистые осыпи сменились землей и травой. За поворотом дороги блеснула река. Среди прибрежных скал открылась небольшая зеленая лужайка. Ручей, сбегающий в Кельсекс, делил ее пополам. Джордж Бингль с дрожащими от усталости коленями добрался до лужайки, присел на траве и поцеловал первый встреченный им одуванчик. Гостиница "Белый медведы" стала лучшей на всем английском Севере. Здесь останавливались, принимали пассажиров и сдавали почту дилижансы и кареты с "королевского тракта" на Лондон. Полдюжины местных дилижансов никогда не имели недостатка в пассажирах из Ченсфильда, Тренчберри и других бультонских предместий. Хозяину отеля мистеру Вудро Крейгу пришлось даже купить соседнее здание для постоялого двора -- пристанище экипажей, кучеров, кондукторов и почтальонов, а над двухэтажным домом самой гостиницы возвести еще один этаж с комнатами для гостей. Но настоящей "душой" этого образцового отеля сделался некий укромный двухэтажный особнячок, который помещался в глубине сада гостиницы. Ограда тенистого бокового дворика делала экипажи посетителей особнячка невидимыми с улицы. К их услугам был также особый вход из тихого переулка Ольдермен-Кросс. В верхнем этаже обитал сам владелец, мистер Вудро Крейг. Посетители находили приют в безвкусно убранных комнатах нижнего этажа. Предусмотрительный архитектор столь удачно разместил входы и выходы, что возможность случайной встречи двух гостей исключалась. Нижний этаж никогда не пустовал: в стенах его часто менялись весьма различно одетые субъекты. Иные являлись через неприметные двери со стороны переулка, вели себя в задних комнатах непринужденно; здороваясь, они изо всех сил хлопали друг друга по плечу и никогда не совались без приглашения в парадную половину особняка. Они всегда находились в ожидании разного рода деликатных поручений хозяина дома. Иного рода посетители с оглядкой подходили к подъезду, робко дергали сонетку звонка, переминались в вестибюле и, будучи приглашенными в приемные комнаты, несмело выкладывали свое дело хозяину или его главному компаньону. Робкие посетители были клиентами "юридического бюро" мистера Крейга. К его услугам прибегали частные лица, предприниматели, коммерсанты, деятели бультонского суда и полиции. Последняя оказывала полуофициальному юридическому учреждению столь же полуофициальную поддержку; работники бюро заслужили себе в деловом мире репутацию искусных мастеров сыскного дела. Эта добрая слава распространилась за пределами Бультона, перешагнув даже Ламанш. Поэтому гости мистера Крейга иногда бывали облачены в непривычные для северян-британцев костюмы и часто появлялись прямо с палубы прибывшего в Бультон корабля. Именно к числу таких посетителей принадлежал господин в длиннополом плаще, похожем на монашескую сутану, и круглой черной шляпе. Покинув наемный экипаж перед фасадом особняка в Ольдермен-Кросс, господин надел на нос очки и вгляделся в начищенную до блеска дощечку с надписью: ЭСКВАЙР В.КРЕЙГ И М-Р А.КРЕМПФЛОУ. Эсквайра В.Крейга приезжий не застал: этот джентльмен в данный момент поправлял свое здоровье в графстве Соммерсет, на прославленных минеральных источниках курорта Бат. Посетитель был приглашен в довольно пышный кабинет мистера А.Кремпфлоу и увидел свою карточку в руках пожилого франтоватого человека, восседавшего в массивном кресле. К высокому научному званию, обозначенному на карточке, мистер Кремпфлоу остался, по-видимому, глубоко равнодушным. -- Синьор, -- заговорил посетитель, -- корабль "Сант-Марко", следующий из Гамбурга в Венецию, стоит вторые и, увы, последние сутки в Бультоне. Лишь сегодня я узнал от нашего капитана о существовании конторы мистера Крейга. По совету капитана я посетил портовую таверну "Чрево кита", но ее теперешний владелец, мистер Уильям Линс, отослал меня сюда. К сожалению, мистер Крейг, как я узнал, в отъезде? -- Я ближайший его компаньон. Можете изложить свое дело мне. Полагаю, что мы уладим его быстро, к вашему полному удовольствию, доктор Томазо Буотти, -- голос мистера А. Кремпфлоу звучал несколько хрипло и не отличался приятным тембром. -- В течение последних лет я объехал несколько стран Европы, -- пояснил посетитель. -- Сейчас я возвращаюсь из Германии. Целью моих путешествий являются розыски одного лица... Скажите, ваше бюро принимает такого рода поручения? -- Бюро принимает любые поручения, если клиент быстро покрывает расходы. -- О покрытии расходов мне хотелось бы поговорить под конец нашей беседы... Вам, синьор Кремпфлоу, не приходилось ли слышать имя Джакомо Молла? -- Мне приходится слышать такое количество имен, что голова моя треснула бы, если бы я вздумал их запоминать, -- изящно высказался компаньон мистера Крейга. -- Кто он такой, этот Молла, и по какой причине вы его преследуете? -- Вы неверно истолковали мои слова, синьор. Я разыскиваю Джакомо Молла не с целью повредить ему, а, напротив, чтобы сделать его наследником огромного состояния. Достаточно вам сказать, синьор Кремпфлоу, что человек, который только указал бы местонахождение Джакомо Молла или его прямых наследников, получил бы от лица, уполномочившего меня вести эти розыски, десять тысяч итальянских скуди... Лицо мистера Кремпфлоу стало приветливее. -- Готов прозакладывать свою голову, что, живой или мертвый, Джакомо Молла, где бы он ни находился, будет представлен вам, если наша фирма примется за розыски. Позвольте узнать, дакт [дакт -- разговорное сокращение слова "доктор"], что за персона так заинтересована в этом деле? -- Этого я, к сожалению, не имею права открыть, иначе мы давно прибегли бы к публикации в газетах. Мой высокий покровитель желает... -- По рукам! -- нетерпеливо прервал Кремпфлоу доктора. Десять тысяч скуди, воодушевив мистера Кремпфлоу, не сделали его вежливее. -- Контора принимает ваше поручение. Я беру его в собственные руки. Какие данные о синьоре Джакомо Молла вы можете сообщить мне? Есть у вас его изображение? Доктор Томазо Буотти вынул из бумажника и протянул собеседнику миниатюрный овальный портрет, выполненный на эмали. Миниатюра изображала красивую женщину, прильнувшую щекой к личику мальчика лет пяти; у мальчика был упрямый рот и темные глаза. Обшитый кружевом ворот сорочки обнажал шею, и над левой ключицей ребенка темнела большая родинка. -- Синьор Джакомо с матерью, синьорой Франческой Молла, некогда знаменитой тосканской певицей. Более поздних изображений синьора Молла, к сожалению, не сохранилось. -- Эй, Слип! -- крикнул Кремпфлоу, приоткрывая дверь в соседнее помещение. -- Я здесь, сэр! Из соседней комнаты появился мистер Слип, полнеющий мужчина с крысиными глазками. -- Слип, возьмите мою двуколку и в полчаса доставьте мне сюда этого... мистера Бингля, знаете, из... серого отеля. Пусть он захватит акварель и кисти. Посланец мистера Кремпфлоу понимающе кивнул и удалился из кабинета бодрой рысцой. -- Рассказывайте, дакт, все, что еще известно о Джакомо Молла. -- До пяти лет он вместе с матерью жил в Венеции, во дворце графа Паоло д'Эльяно. В 1743 году синьора Франческа Молла покинула это палаццо. Однако, синьор, доверить вам дальнейшие сведения я могу лишь под строжайшим секретом. Джакомо Молла, по-видимому, чувствует себя смертельно оскорбленным и, быть может, сознательно скрывается от особы, столь заинтересованной в его розысках. Малейшая неосторожность может погубить плоды всей моей кропотливой предварительной работы... ...Доктор Буотти поведал собеседнику все, что в течение долгих лет он успел выяснить о судьбе самого Джакомо, его матери и отчима. Однако имени лица, заинтересованного в розысках, он пока не назвал. Доктор поведал собеседнику о своем знакомстве с приемной матерью Джакомо -- Анжеликой Ченни. Компаньон мистера Крейга выслушал доктора с тем выражением презрительного превосходства, с каким модные врачи выслушивают родственников пациента. -- Позвольте спросить, а вашего старого знакомого доктора Грейсвелла вы разыскали в Бультоне? -- Август -- неблагоприятное время, синьор Кремпфлоу, для городских визитов: Рандольф Грейсвелл, увы, уехал отдыхать в Нормандию. Я оставил ему только короткое письмо и карточку. Мистер Слип ввел в кабинет новое лицо. Это был пожилой, болезненного вида человек. Мистер Кремпфлоу, не предлагая новому гостю стула, вручил ему миниатюру и предложил тут же изготовить с нее акварельную копию, а затем повторить в масле. -- Боже мой, это займет слишком много времени! -- воскликнул синьор Буотти. -- Через три часа я должен быть на борту "Сант-Марко". Вечером он поднимает якорь. -- Не беспокойтесь, акварель будет готова в течение часа, а масляная копия может быть сделана с акварели. Бингль, приступайте к делу. -- Какая изумительная эмаль! -- пробормотал художник. -- Манера Виченце Кардозо. -- Рад видеть знатока! Вы не ошиблись: это действительно работа названного вами миланского мастера. В искусстве эмалей и камей я не знаю равных ему! Алекс Кремпфлоу, занятый беседой со своим итальянским гостем, не заметил, с каким волнением художник взглядывался в эмаль. Острый глаз живописца сразу узнал знакомые черты: в студии своего итальянского учителя, художника Альбертино Вителли, юный Джордж Бингль видел множество рисунков, изображавших эту синьору в профиль и три четверти на фоне розовых садов Равенны, в римском карнавальном одеянии, в оперных ролях и домашних платьях... Джордж помнил и лицо этого ребенка. Оно тоже повторялось в многочисленных набросках и этюдах Альбертино... Мастер говорил Джорджу, что юный Джакомо -- незаконный сын графа Паоло д'Эльяно... В чертах мальчика на эмали, по-детски нежных, уже виден был характер. И чем пристальнее вглядывался Джордж в это лицо, тем явственнее проступали сквозь него черты другого знакомого лица -- черты лорда Ченсфильда... Невероятно, но... с эмали глядело на Джорджа детское лицо сэра Фредрика Райленда! Вот оно, и родимое пятнышко над ключицей... У милорда оно коричневое, у самой шеи... Вот наметившаяся горбинка носа... Даже в глазах ребенка на портрете то же настороженно-недоверчивое, жестоко-упрямое выражение... Неужели капризная судьба приоткрыла Джорджу новую неожиданную тайну? Джордж работал словно в тумане, но возбуждение, охватившее художника, не помешало, а помогло ему выполнить задачу. Через полтора часа акварельная копия была готова, и синьор Буотти изумленно взирал на нее. Она была исключительно точной, и лишь лицо мальчика на копии выглядело более взрослым. Мистеру Кремпфлоу почудилось даже что-то знакомое... -- Вы и сами большой мастер, мистер Бингль, -- проговорил доктор Буотти убежденно. Пожав холодную руку художника, он завернул свою эмаль, положил ее в бумажник и, прощаясь на пороге с мистером Кремпфлоу, тихо сказал ему: -- Извещайте меня о ходе розысков по адресу: Венеция, дворец графа д'Эльяно, библиотека. Вы можете также в случае необходимости извещать преподобного отца, патера Фульвио ди Граччиолани, по тому же адресу. Это духовник графа, и, подобно мне, он тоже прилагает свои усилия к розыскам названного лица. Прощайте, господа! В мозгу Джорджа Бингля адрес запечатлелся так, словно его высекли на гранитной плите. Паруса "Сант-Марко" еще не успели исчезнуть за выступом мола, как от причалов бультонской верфи вышла на рейд и легла курсом на зюйд эскадра из трех боевых кораблей. Командовал эскадрой капитан военно-морского флота мистер Дональд Блеквуд, державший флаг на тяжелом фрегате "Король Георг III". В кильватере флагмана эскадры шел однотипный фрегат "Адмирал Ченсфильд" и на расстоянии пяти кабельтовых позади летела быстроходная, хорошо вооруженная каравелла "Добрый Бультон". Отплытие эскадры не было ознаменовано ни прощальным салютом, ни торжественными проводами. Корабли поспешно вышли в море 4 августа, приняв на борт большой запас продовольствия и боеприпасов. Ночью эскадра обогнала "Сант-Марко", а еще через трое суток стала на якорях в Портсмуте. Командир эскадры Дональд Блеквуд, капитан каравеллы Роберт Трессель и командир "Адмирала" Джозеф Лорн заняли места в дорожной карете и отправились в Лондон. Ливрейный лакей распахнул перед ними двери двухэтажного дома на Тевисток-сквере. Лорд и леди Ченсфильд проводили в этом лондонском доме большую часть зимних сезонов. После ужина три бультонских моряка проследовали в рабочий кабинет графа. Камердинер опустил шторы и затворил дверь. Лорд Ченсфильд разложил на столе морскую стратегическую карту. -- Ваш поход, господа, должен привести к решительному успеху в борьбе с нашим тайным противником. С тех пор как в морях появился загадочный каперский корабль, редкий рейс торговых судов нашей компании обходится благополучно. Обратите внимание на места встреч с этим противником... Рука в обшлаге адмиральского мундира легла на синеву под южноафриканским побережьем. -- Итак, вот здесь, у берегов острова Чарльза, при невыясненных обстоятельствах гибнут весной 1778 года две наши шхуны, "Глория" и "Доротея", первые корабли "Северобританской компании". Шестью месяцами позднее в том же районе судьбу обеих шхун разделяет яхта "Элли", а затем вот здесь, севернее острова, гибнет "Удача"... По вашим собственным наблюдениям, господа, все эти катастрофы связаны с появлением в водах острова некоего корабля-призрака, не так ли, мистер Трессель? Далее. Год спустя вот здесь, западнее мыса Доброй Надежды, подобное же загадочное судно сталкивается с нашим тяжелым фрегатом "Окрыленный", который с тех пор числится в списках затонувших кораблей. Из всего экипажа случайно были подобраны в море два матроса и капитан Дональд Блеквуд, от которых нам известны подробности катастрофы, столь же необъяснимые, как и... ваши впечатления на острове Чарльза, мистер Лорн. Вести о корабле-призраке после гибели "Окрыленного" прекратились, но... Два года спустя со стапелей нашей верфи сошли две первоклассные шхуны: "Персей" и "Форт оф Рединг". Первая из них, под командованием Мак-Райля, пошла в африканские воды. В устье Конго Мак-Райль начал успешно закупать невольников для колоний, но был атакован негритянскими отрядами. У этих черных оказалось легкое огнестрельное оружие и даже две пушки. Лишь с большими людскими потерями и трудностями шхуна покинула воды Конго. Это неслыханное преступление черных варваров, возмутившее цивилизованный мир, я не смог оставить безнаказанным. Следующая наша экспедиция, в составе четырех кораблей, уничтожила все негритянские поселки на довольно обширном пространстве в бассейне Конго, сожгла город правителя области Нгуди-Мианге и вывезла в Америку более двух тысяч усмиренных туземцев, принадлежащих к племенам баконго, басунди, майамбе и некоторым другим. Эта операция 1780 года, осуществленная под руководством мистера Джозефа Лорна, несколько вознаградила нас за предыдущие потери и восстановила честь наших вымпелов. К сожалению, это был наш последний успешный морской поход, ибо в океанах вновь появился "призрак" утонувшего корабля. И если встречи с "Летучим голландцем" стоили нам четырех судов, то новый капер причинил еще более тяжелые потери. Вы все, господа, встречали этот пиратствующий фрегат. Поэтому ответственную задачу уничтожить врага я решил возложить на вас. Корабль крейсирует под вымпелом с изображением трех скрещенных мечей и носит название "Три идальго", но уже нет сомнений, что этот корабль является не чем иным, как нашим капером "Окрыленный". В 1781 году в ста милях северо-западнее Азорских островов это капер подстерег четыре корабля упомянутой мною карательной экспедиции уже при ее возвращении из Америки. Мистер Лорн командовал тогда каравеллой "Добрый Бультон" и отделался лишь тяжелым повреждением судна в ночном бою, но все три остальных корабля были потоплены. В следующем году, у берегов Северной Америки, погиб мой лучший бриг "Френсис Райленд", подожженный тем же фрегатом "Три идальго", который действовал тогда под флагом американского повстанческого флота. Еще годом позже шхуна "Персей" была уничтожена в Атлантическом океане. Весной прошлого года наш бриг "Орион" встретился неподалеку от Кипра с кораблем "Три идальго", но укрылся в тумане. Капитан Гай Брентлей тогда впервые заподозрил, что тяжелый фрегат "Три идальго" -- это восстановленный "Окрыленный". Четырьмя месяцами позже шхуна "Форт оф Рединг", шедшая с лесом из Архангельска, была потоплена в северных водах. Шхуна двигалась в кильватере "Ориона", которому вновь посчастливилось уцелеть. Наконец, неслыханное по наглости нападение произошло всего месяц назад, чуть ли не на бультонском рейде. Наша бригантина "Офелия", шедшая с грузом в Нью-Йорк, была подожжена в Ирландском море, в тридцати милях от побережья. Груз погиб, а разбитую бригантину выбросило на скалы. Этот бой имел возможность наблюдать мистер Дональд Блеквуд. Он подтвердил предположение Брентлея, что "Три идальго" и есть наш "Окрыленный", которым Блеквуд командовал несколько лет. Пора положить конец наглому пиратству! Почти весь торговый флот "Северобританской компании" уничтожен. Матросы отказываются выходить в море на наших кораблях. Убытки исчисляются в сотнях тысяч фунтов. Страховое общество "Маяк" заявило об отказе выплатить премию за гибель "Офелии". Адмиралтейство занято сейчас другими неотложными делами: революционные события во Франции -- эти проклятые якобинцы! -- начинают угрожать спокойствию Европы. Поэтому нам не приходится рассчитывать на помощь королевского флота. Адмиралтейство помогло нам лишь некоторыми сведениями о капере "Три идальго". Должен вас предупредить, джентльмены, что, по сведениям адмиралтейства, пиратами командует сын погибшего корсара Бернардито, молодой Диего Луис эль Горра. После недавней атаки в Ирландском море фрегат "Три идальго" взял курс на зюйд и был недавно замечен встречным судном уже к югу от островов Зеленого Мыса. Базируется он где-то в южноафриканских водах Индийского океана. Помощниками командира являются два совсем молодых человека. Позор! Три молокососа обращают в бегство хорошо вооруженные корабли и топят суда британской компании! Имена этих юнцов -- Диего Луис, Маттео Вельмонтес и Алонзо де Лас Падос. Помнится, в молодости мне приходилось слышать эти имена в легендах о пирате Бернардито; по-видимому, сын решил возродить кое-какие отцовские традиции. Таков противник, с которым вам предстоит скрестить клинки. Предлагаю следующий план операции. Наш вооруженный бриг "Орион" следует сейчас вместе с караваном торговых судов в Капштадт. Оставив там караван, он направится в Индийский океан, курсом на остров Маврикия. "Орион" должен послужить приманкой. Задача вашей эскадры -- укрыться в водах Мадагаскара и пристально следить за "Орионом". При появлении "Трех идальго", который несомненно погонится за одиночным кораблем нашей компании, вы осуществите маневр окружения и уничтожения пиратского судна. Адмиралтейством установлена значительная премия за головы трех молодых пиратов. От себя лично я добавлю по тысяче фунтов за каждого, а за поимку их живыми плачу вдвое. Для связи между вашими четырьмя судами послужит яхта "Южный крест", копия погибшей яхты "Элли". Командует ею мистер Хью Ольберт. Общее командование эскадрой я поручаю вам, мистер Дональд Блеквуд, вместе с мостиком нашего лучшего фрегата -- "Короля Георга III"... Помните, господа, что старый Бернардито был мастером хитроумных и жестоких проделок. Сын, по-видимому, кое-что усвоил из опыта отца. Ваши призраки на острове -- это почерк Бернардито. Не случайно капитану загадочного "Летучего голландца" был придан облик погибшего корсара. Более десяти лет мы не возобновляли попыток колонизовать открытый нами остров, чтобы не рисковать новыми встречами с темными и непонятными силами, но теперь решение всех этих загадок прошлого напрашивается само собою: все ваши "видения", господа, -- это не что иное, как фокусы опытных мистификаторов. После уничтожения пиратов мы со временем вновь предпримем экспедицию на остров... Рассчитываю, джентльмены, что послезавтра, двенадцатого августа, ваша эскадра уже покинет Портсмут. Офицеры поднялись. В голубоватом сумраке нарядных покоев моряки еще долго размышляли о предстоящем бое и жевали мундштуки своих испытанных трубок. Джозеф Лорн открыл глаза с первыми проблесками рассвета. Он почувствовал прикосновение к своему лбу сухих надушенных пальцев и резко повернулся. Взъерошенный и хмурый, он недовольно уставился на раннего гостя. -- Тише, Джузеппе! Нарушитель ночного отдыха мистера Лорна отвел полог постели в сторону. Моряк узнал лорда-адмирала. -- Давно я не толковал с тобою по душам, Джузеппе. Какие новости ты привез из Бультона от Вудро? Джозеф Лорн зевнул и начал одеваться. -- Вудро лечит ревматизм на соммерсетских водах и знать ничего не знает о заботах вашего лордства. Этот жирный индюк Кремпфлоу отплыл из Бультона на моем корабле "Адмирал Ченсфильд". Вчера я высадил его в Портсмуте. Он пересел на итальянское судно, которое идет в Неаполь. Говорит, очень выгодное частное дело. -- По мелочам он не выезжает... Значит, все бультонские дела сейчас у Линса? -- Да, и, по-моему, он очень неглуп. Работает куда лучше этого Кремпфлоу. -- Несомненно. Недаром он один ухитрился унести ноги из Голубой долины. Растяпа Бернс влопался, царствие ему небесное! -- Небесное-то царство и достается обычно растяпам! Ловкачи предпочитают земное. Ты держишь сейчас кого-нибудь в этой долине? -- С тех пор как Диего Луис исчез оттуда, это осиное гнездо потеряло для меня интерес. Но работать там стало невозможно. Независимое государство, изволишь ли видеть, Соединенные Штаты! Мюррей полюбился этому свободолюбцу Джефферсону, сделался конгрессменом и сенатором, а также главным судьей и мэром основанного им города Голубой долины... Лет шесть назад я послал туда Шарля Леглуа. Но добрался он только до Винсенса. Там он принялся за расспросы, сразу влопался, просидел месяца два в тюрьме и был выслан. Все-таки кое-что ему удалось разузнать: мать и сын Бернардито уехали еще в 1779 году на побережье. Мальчишка Бингль и наш бывший матрос Дик Милльс ушли с ними. Увез их из долины некий мистер Чембей. Меня заинтересовала личность Чембея и люди его странной свиты, ибо это, вероятно, и есть кто-то из прежних приближенных Бернардито. Но узнать о нем удалось очень немногое: он со своими спутниками участвовал в захвате фортов Винсенса и Голубой долины, вместе с американскими партизанами провел два месяца в Голубой долине и весной 1779 года ушел с семейством Бернардито и всей своей черной свитой на речном баркасе вверх по Огайо. С тех пор он исчез бесследно. Сообщение адмиралтейства, что крейсер "Три идальго" находится в руках Диего Луиса, -- первая свежая весть об этом оперившемся птенце. Короче говоря, устранение, сверх всяких ожиданий, бывшего главаря бультонских луддитов Элиота Меджерсона -- вот и весь успех наших больших трудов и затрат в Голубой долине. Что касается самого Мюррея, то, по сведениям Леглуа, он был по горло занят своей Голубой долиной и политическими делами и как будто не помышлял о Ченсфильде... Теперь рассказывай, Джузеппе, что еще новенького там, на Севере? -- Ничего особенного. Питер Бенедикт Морсини сумел поладить с протестантскими попами и заслужил у населения любовь. Ведет себя, как настоящий праведник. Перед отъездом я оставил ему пятьсот фунтов и отстоял мессу. -- Прекрасно, Джузеппе. Истинную церковь нужно тайно поддерживать... Видел ты мою дочь? -- Да, я застал ее с гувернанткой в капелле отца Бенедикта. Красавицей она будет, твоя Изабелла, скажу я тебе! Славная девчурка! И, верно, самая богатая невеста на всем Севере. -- Еще один год в пансионе -- и семнадцать лет дочке. Действительно, невеста! Да что за толк в девчонке! Подумаешь, наследница! В чужие руки все уйдет... Не усыновить ли мне какого-нибудь юношу? -- Чем гноить Эдуарда Мойнса в тюрьме, я бы на твоем месте именно его-то и усыновил. Ведь полиция, в сущности, не установила за ним ничего особенного. ###сигнальные фонари. Капитан Брентлей разбирал эту немую речь без помощи своего сигнальщика: "Командир корабля "Три идальго" шлет привет честному моряку Брентлею". -- Что за черт! Вот диковина! За какие же заслуги я удостоился уважения пиратского главаря? Ну-ка, Ольсен, дайте-ка им ответ! Покажите им, что мы не нуждаемся в приветах разбойника! Капитан не успел договорить. Со стороны противника грянул одиночный выстрел из пушки. Выстрел был сделан, однако, не по "Ориону". Пушечный огонь сверкнул в ту же сторону, куда дул ветер. Брентлей хорошо понял этот знак: по старинному морскому обычаю, выстрел "под ветер" показывал дружеские намерения, тогда как выстрел против ветра означал приказ остановиться и предупреждал: "Буду действовать силой!" Брентлей и прибег к этому "враждебному" сигналу. По его знаку кормовая пушка "Ориона" бухнула колостым зарядом. Длинная багровая полоса огня и белое облако порохового дыма выметнулись во мглу против ветра! Это означало: "Нападайте и защищайтесь -- ваш привет отвергнут!" Такой же сигнал был передан с помощью цветных фонарей. Из-за туч показался огромный лунный диск. В полумиле справа стал виден черный силуэт вражеского корабля. Расстояние между судами медленно уменьшалось. Позиция была невыгодной для "Трех идальго": мачты капера ясно вырисовывались на фоне освещенных луною облаков, ветер тоже не благоприятствовал. Корабль Брентлея оставался в тени и был почти невидим. На борту неприятеля еще мерцали последние огоньки фальшфейеров и ветер еще нес в океан эти красивые цветные искры, а Брентлей уже развернул бриг правым бортом к противнику и скомандовал с мостика: -- Батарея, залпом огонь! Пушки "Ориона" ударили почти одновременно. Ядра взмыли в воздух, пороховой дым густо окутал мостик и паруса. Вражеский капер продолжал посылать свои мирные сигналы. Он не ответил огнем орудий, он продолжал сигнализировать фонариками: "Огня не открою. Спускаю шлюпку. Примите парламентеров". Капитан Брентлей в глубочайшем недоумении повернулся к Ольсену: -- Боцман, нам не подобало бы вступать в переговоры с этими разбойниками, но черт меня побери, если молодчики не ведут себя по-джентльменски. Хотел бы я знать, чему приписать такую честь! Вот что, Ольсен! Нашей эскадры пока не видно. Придется принять их посольство, чтобы выиграть время. Если мы одни ввяжемся в бой, капер разгромит нас раньше, чем подоспеют корабли из засады. Вон шлюпка их уже спущена... Видите фонарь под носовым трапом? На шлюпке они зажгли факел, чтобы мы не заподозрили ловушки... Ага, шлюпка приближается. Ну-ка, передай им в рупор, Ольсен: "Приму парламентеров для переговоров о сдаче судна и экипажа. При появлении неосвещенных шлюпок -- беглый огонь без предупреждения!" Громогласный бас норвежца прорявкал в медный рупор слова Брентлея. Однако, несмотря на вызывающий тон командира "Ориона", пиратский капитан проявил редкостное терпение. Через четверть часа к трапу "Ориона" подвалила шлюпка. Четыре гребца-негра не покинули шлюпки. Два молодых человека в испанских беретах и бархатных камзолах ответили на приветствие часового и ступили на палубу. -- Следите за противником, -- шепнул Брентлей Ольсену и помощнику. -- Поднимите на мачте сигнал, что у нас на борту находятся парламентеры. Наблюдайте, не собирается ли противник атаковать нас шлюпочным десантом. При малейшем подозрении -- огонь! Брентлей шагнул навстречу прибывшим. Он холодно отдал честь и пригласил их в каюту. Оба посланца, при шпагах, но без огнестрельного оружия, переступили порог. Окна, завешенные шторами, не пропускали на палубу света из каюты. В стенных шандалах горело полдюжины свечей. Перед капитаном "Ориона" стояли два безбородых синьора с открытыми, решительными лицами. Одному едва ли перевалило за двадцать, другой выглядел лет на шесть старше. Заговорил младший. Мягкие волосы падали ему на плечи. Большие черные глаза блестели, румянец на щеках был нежен, как у девушки. Но у юношеских губ уже наметилась волевая складка. Каждый жест его говорил о пылкой и решительной натуре. -- Вы видите перед собою только двух идальго [по-испански "кавалер", "дворянин", здесь в смысле: благородный смельчак], ближайших друзей третьего, то есть капитана Диего Луиса. Он остался на корабле. Мы -- его братья по оружию и уполномочены вести переговоры от лица всех. Мое имя -- Алонзо де Лас Падос. -- Маттео Вельмонтес, -- склонил голову его спутник, человек с острыми, смешливыми глазами и налетом веснушек на переносице. -- Капитан Брентлей! -- продолжал синьор Алонзо. -- Перед вами -- сыновья Бернардито Луиса. Я -- брат синьора Диего. Важные услуги, некогда оказанные вами нашему отцу и его другу, известному вам под именем мистера Мюррея, явились причиной, почему оружие сыновей Бернардито никогда не будет поднято ни против вас, ни против корабля, принесшего спасение островитянам. Позвольте лишь задать вам вопрос: куда вы следуете и какова цель вашего плавания? -- Синьоры, на этот вопрос я вынужден ответить молчанием. -- Разрешите истолковать ваши слова в том смысле, что вы следуете с живым товаром, подобно остальным судам вашего хозяина. Нам известно, что из числа всех судов "Северобританской компании" только бриг Брентлея до сих пор не пятнал себя позором работорговли. Но, по-видимому, на этот раз и вы, капитан... На лбу Брентлея вздулись жилы. -- Я сам лишь недавно узнал, что суда нашей фирмы доставляли закупленных и пленных невольников на плантации. Экипаж брига "Орион" не участвовал и не пр