едполагает участвовать  в  такого рода операциях,  пока я
стою на капитанском  мостике... Впрочем, я не вижу причины обсуждать  с вами
эти вопросы, господа.  Я принял вас, чтобы выслушать,  на  каких условиях вы
согласны   вернуть   корабль    "Окрыленный"    его   законному   владельцу,
лорду-адмиралу  Ченсфильду. Я, со  своей стороны,  готов  просить адмирала о
смягчении вашей участи.
     Довольно невежливый  смех парламентеров  показался капитану  еще  менее
уместным,  чем  вся  предыдущая беседа.  Он  сурово  нахмурил  седые брови и
положил  руку  на  эфес  шпаги.  У  дона Алонзо,  напротив, сдвинутые  брови
разошлись в откровенной улыбке.
     -- Вы сами понимаете, капитан, что исход сражения между "Тремя идальго"
и  "Орионом"  решился  бы очень быстро.  Сто наших каронад  в  десять  минут
изрешетили бы ваш бриг с дальней дистанции. Нет, цель нашего визита иная. Вы
-- человек чести, синьор Брентлей, и мы решили открыть вам тайну, побудившую
нас объявить беспощадную войну так называемому лорду-адмиралу Ченсфильду.
     -- В таком случае наша встреча бесполезна, -- отрезал Брентлей. -- Я не
принадлежу к  искателям разгадок частных тайн.  Весьма польщен, но прошу вас
не   утруждать   себя  этим...  повествованием.  Мой   глава,   лорд-адмирал
Ченсфильд...
     -- Капитан Брентлей, я обращаюсь к чести  британского моряка,  к  вашей
чести!  Знайте  же,  что названное вами  лицо --  низкий  самозванец, тайный
убийца,  вор и  злодей. Его настоящее имя Джакомо Грелли, ремесло -- разбой;
единственное место, подобающее ему по праву, -- это виселица.
     -- Молчать!  -- Лицо капитана потемнело. -- Как вы смеете... у меня  на
борту...
     В этот миг кто-то постучал в дверь каюты.
     -- Низкие клеветники! -- В каюте никто не обратил внимания на  стук. --
Только правила о парламентерской неприкосновенности мешают мне вздернуть вас
обоих  на реях моего корабля  и в  таком виде  доставить в первый английский
порт.  Ни слова больше! Я  отвечу пушками на поругание одного из первых имен
графства, как только вы покинете борт корабля.
     --  Капитан, угодно ли вам  припомнить  мисс Эмили  Гарди?  --  Молодой
парламентер с  огромным трудом сохранял самообладание. -- Не припоминаете ли
вы якорь бригантины  "Офейры",  обнаруженный мистером Уэнтом на острове? Так
знайте,  что островитянин, спасенный прибытием "Ориона" на остров, и был  не
кем иным,  как подлинным виконтом Ченсфильдом,  чей  титул и  наследственное
имущество украл пират Грелли...
     Настойчивый стук  в  дверь  повторился.  Голова Ольсена  просунулась  в
каюту. Он поманил Брентлея в коридор.
     Когда Брентлей вернулся  в каюту, лицо  его  выражало досаду и какую-то
свирепую  жалость.  Он  хмуро  взглянул на  посланцев  и  проговорил  глухим
голосом:
     --  Сдайте  ваши шпаги, господа. Корабль "Три идальго"  окружен боевыми
судами британской эскадры. Отступление для вас отрезано.
     Синьор Алонзо обнажил шпагу:
     -- Предательство!
     Маттео Вельмонтес кинулся к  окну. В тот же миг оно с треском вылетело,
и на обоих посланцев уставились пистолетные дула.
     Распахнулась  дверь   каюты.  Десяток  матросов  с   ружьями  наперевес
толпились в коридоре. На лентах матросских шапочек блестела золотом надпись:
"Южный крест". Двое  матросов с  порога  прицелились в парламентеров. Синьор
Алонзо переломил свой клинок о  колено  и с  презрением швырнул обломки  под
ноги Брентлею. Маттео бросил свою шпагу на ковер.
     Раздвигая  плотное кольцо  матросов, через  порог шагнули два  офицера,
Дональд Блеквуд и Джозеф Лорн.
     --  Капитан Брентлей, прошу вас на мостик,  -- сказал  Блеквуд. -- Бриг
вступает в сражение. Ваши батареи должны первыми открыть  огонь. -- Командир
эскадры обернулся к матросам: -- Вяжите пиратов!
     В коридоре звякнули цепи приготовленных кандалов и наручников.
     --  Стой! -- громовым  голосом  остановил  матросов  Брентлей.  --  Это
парламентеры, мистер Блеквуд. Бриг  не вступит  в бой, пока парламентерам не
будет обеспечено возвращение на их судно.
     -- Старик  рехнулся, -- пробормотал Лорн  и  строго сказал:  -- Капитан
Брентлей, вам  никто  не  давал полномочий  вести переговоры с разбойниками.
Угодно ли вам посторониться и выполнить приказ?
     -- А,  это  вы, Джузеппе Лорано, пират с Каиновым пятном на лбу от ножа
Фернандо Диаса! -- бросил Алонзо де Лас Падос со страстной ненавистью.
     Лорн с  обнаженной шпагой  кинулся  на безоружного  посланца.  Брентлей
одним ударом сверху  вниз вышиб шпагу из его руки.  Один из матросов толкнул
Алонзо сзади ружейным прикладом. Через несколько  минут оба парламентера уже
лежали на полу, связанные по рукам и ногам.
     -- В трюмный карцер! -- Капитан Блеквуд стал еще бледнее,  чем владелец
каюты. --  Капитан Брентлей, я арестую вас за измену воинскому долгу. Мистер
Лорн, возьмите у изменника шпагу.
     Багровая  вспышка  мелькнула в  окне. Корабль содрогнулся от орудийного
залпа. Помощник Брентлея  уже командовал батареями "Ориона". Капитан Блеквуд
поднялся  на  мостик брига.  Залпы грохотали над  морем,  как  мерные  удары
исполинских молотов.  Весь горизонт  полыхал  красными зарницами. Эскадра из
пяти кораблей сосредоточенно била  по корпусу и палубным надстройкам  капера
"Три идальго".
     Приближение кораблей эскадры заметили с капера лишь в тот момент, когда
под  самым  бортом   "Ориона"  выросли  мачты  какой-то  быстроходной  яхты.
Одновременно с норда,  зюйда и оста  появились  темные силуэты  подкравшихся
боевых   кораблей.  Сигнальные   огни,  зажженные  на   мачтах   капера  для
ориентирования шлюпки парламентеров, послужили нападающим хорошей мишенью.
     Когда  с "Ориона" грянул залп и  одновременно заговорили  сто  двадцать
стволов -- половина артиллерии  всей остальной эскадры, -- на "Трех идальго"
сразу  вспыхнуло два пожара. Враг со всех сторон атаковал  подбитый корабль.
Диего Луис  понял,  что  парламентеры  схвачены.  Он  решил прорвать  кольцо
окружения и, выйдя из боя, сохранить корабль и экипаж.
     Капер  развернулся в сторону слабейшего  из  атакующих судов.  Это была
каравелла "Добрый Бультон" с наименьшим числом бортовых орудий.
     Ветер благоприятствовал маневру.  Под огнем  противника люди  поставили
все паруса.  С расстояния в три кабельтовых  капер дал первый залп из сорока
пяти каронад левого борта. Команда успела потушить один очаг пожара в центре
палубы, и  лишь  огонь  в  кормовой  части продолжал озарять  снизу  громаду
парусов. Но  и  этот пожар уже ослабевал, а обшитые американским дубом борта
не дали течи. Ни одно орудие не вышло из строя.
     Офицер, командовавший огнем пушек, был  не кто иной, как  синьор Антони
Ченни, прошедший  многолетнюю боевую выучку у  капитана Бернардито.  От  его
хладнокровия  и  точности зависела теперь  судьба  всего  экипажа,  и Антони
Ченни, старший артиллерист "Трех идальго", понимал это.
     С расстояния  в полкабельтова Антони Ченни хлестнул каравеллу картечью.
Эффект  картечного залпа был внушительным.  Батареи каравеллы  захлебнулись.
Сорванные  полотнища  парусов смело  за борт  вместе  с  обломками  палубных
надстроек.
     Каперский  корабль,  осыпаемый  градом  горячего  металла,  подошел   к
"Доброму  Бультону"  почти вплотную  и  просверлил  борт  вражеского корабля
сорока  пятью  тяжелыми  ядрами  на  уровень  ватерлинии.  Капер едва  успел
разминуться  со  своей жертвой, как обе уцелевшие  мачты  "Доброго Бультона"
накренились  и остатки его огромных парусов  заполоскались в  море.  Вода  с
ревом  хлынула  через  вспоротый  борт  в  трюмы,  и  осевший  корпус   стал
погружаться в водоворот. С кораблем Тресселя было покончено.
     Тем  временем  "Адмирал  Ченсфильд"  и  "Орион",  по  замыслу  капитана
Блеквуда, стали теснить "Трех идальго" на огнедышащие жерла "Короля Георга".
Молодому капитану капера Диего Луису оставался один выход:  проскочить между
батареями вражеских  кораблей.  Капитан Блеквуд  был  уверен, что пираты  не
отважатся на этот смертельный риск.  Но они неожиданно для атакующих сделали
разворот влево, в сторону "Ориона",  оторвались  от наседавшего "Адмирала" и
устремились прямо под огненный град.
     Стройный   корпус  "Трех  идальго"   содрогался,  как   тело   солдата,
прогоняемого  сквозь беспощадный  строй шпицрутенов.  Снаряды рвали  паруса,
калечили снасти, ломали  палубу. Кацер огрызался точными, хорошо нацеленными
залпами картечи, сметы с палуб "Короля Георга" и "Ориона" орудийную прислугу
и верхние команды.
     Капитан  Блеквуд  стоял  на  корме  "Ориона",  когда  форштевень  "Трех
идальго" возник  в четверти  кабельтова от правого  борта.  Осколок горячего
чугуна ударил  в грудь  командиру  эскадры. Корма капера еще скользила  мимо
брига, когда капитан Дональд  Блеквуд  перестал дышать.  Ему уже не пришлось
увидеть,  как  помощник капитана на  "Короле Георге",  который управлял этим
кораблем вместо Блеквуда, сделал непоправимую  ошибку: он не погнался  сразу
за подбитым капером, расстреливая его  на параллельном курсе  с расстояния в
полкабельтова, а  стал обходить "Трех идальго"  с кормы,  чтобы обрушить  на
капер  всю мощь своих батарей, еще  не принимавших  участия в сражении.  При
этом  маневре "Король Георг" своим корпусом прикрыл израненный капер от огня
орудий "Адмирала Ченсфильда"...
     Незадачливый  тактик на  несколько  драгоценных  минут вывел из боя два
самых  сильных  корабля  экспедиции:  "Адмирал   Ченсфильд"  почти  не  имел
повреждений, "Король  Георг" понес потери,  но  тоже  представлял  собою еще
весьма внушительную силу.
     Пока  потрепанный "Король  Георг" неуклюже  разворачивался,  капер "Три
идальго" вел жаркую дуэль с одним "Орионом", а капитан Джозеф Лорн, командир
"Адмирала",  проклинал  небеса,  воды, всех  святых,  кровь  своих  предков,
собственные руки,  ноги  и бороду.  Успевший  лишь к концу  боя  вернуться с
"Ориона" на свой корабль, Джозеф  Лорн, положив право руля, попытался  вновь
взять капер на прицел... Увы, только мощный,  но уже запоздалый залп "Короля
Георга" прогремел вслед беглецу, исчезающему в глубоком мраке.
     Джозеф Лорн принял теперь командование  эскадрой. Он отрядил на розыски
капера яхту "Южный крест". Три остальных корабля эскадры получили приказание
перестроиться  из  боевого порядка в походный  и следовать за  яхтой. Но  ни
"Король  Георг",  ни "Орион" уже  не годились для  преследования:  у "Короля
Георга"  была  пробоина  в   носовой  части,  наспех  прикрытая  парусиновым
пластырем; корпус "Ориона" дал такую течь, что помпы не справлялись. Такелаж
обоих  кораблей был  изорван и  спутан. "Орион" потерял половину,  а "Король
Георг" -- треть верхней команды... "Адмиралу" пришлось убавить скорость.
     Пасмурный рассвет  застал  растянувшуюся эскадру всего в двадцати милях
от места  боя. Низкие тучи  и туманная дымка скрыли из виду не только капер,
но и яхту "Южный крест". Лорн кусал губы  от  злости.  К  вечеру  показалась
яхта, отказавшаяся от бесплодных поисков. Эскадра прекратила преследование и
легла курсом на Капштадт.
     С  морскими  почестями  тело капитана  Блеквуда было  опущено в морскую
пучину.  Закованных пленников  перевели с  "Ориона" в  глубину  трюмных недр
"Адмирала".  На  фрегате  их  заключили  в  самом  суровом карцере,  обшитом
железными листами. Арестованный Лорном капитан Брентлей, без шпаги и эполет,
сидел  под охраной часового в  одной из офицерских кают  "Адмирала". "Король
Георг"  и "Орион"  кое-как добрались до  Капштадта и стали  там  на  ремонт.
"Адмирал Ченсфильд" в сопровождении яхты "Южный крест" направился в Англию.

     Декабрьской  ночью  1789  года комендант  бультонской тюремной крепости
майор Древверс послал стражника за тюремным художником.
     --  Мистер Бингль, вам предстоит  сегодня  спешно сделать портреты двух
важных  государственных  преступников.  Портреты   нужны  для   установления
подлинных имен этих  людей. Предупреждаю, что  малейшая  попытка вступить во
время  сеанса  в переговоры  с  преступниками  повлекла бы для  вас  тяжелые
последствия.   Придется  вам  поработать   при   свечах:  дело   не   терпит
отлагательства.
     -- Речь  идет  об арестантах, доставленных  вечером с  фрегата "Адмирал
Ченсфильд"?
     -- Поменьше  праздного любопытства,  Бингль.  Для вас  эти  два лица --
просто секретные государственные узники. Очень советую  вам быстро закончить
дело, а затем еще быстрее забыть про ту встречу.
     Бингль  спустился  по  двум  лестницам в  глухое  тюремное  подземелье,
вырубленное в  скале не для вечного покоя мертвых, а  для  вечного заточения
живых. Тюремный надзиратель Джобб, самый мрачный  служака крепости, ходил по
каменным  плитам  коридора, закутавшись до бровей  в  теплый  меховой  плащ.
Мягкая войлочная  обувь делала его шаги  беззвучными.  За железной дверью  в
угловом каземате находились вновь прибывшие узники.
     -- Чертовски холодно, Джобб, -- сказал художник.
     -- Чертовски, мистер Бингль, -- согласился надзиратель.
     Джордж вернулся в канцелярию начальника тюрьмы.
     -- Сэр,  работать внизу невозможно.  Прошу прощения,  но у  меня сводит
руки.
     -- Хорошо,  проведем  сеанс  в  следственной  камере.  Сейчас  конвоиры
приведут узников туда.
     Камера  для  следствия  граничила  с  канцелярией  и  кабинетом  майора
Древверса. Бингль хорошо знал эту голую комнату с решетками на окнах; десять
лет  назад  он выдержал  здесь  шесть  месяцев еженощных  допросов, угроз  и
ласковых увещеваний.
     Конвоиры ввели двух пленников, закованных в ножные кандалы. Их  одежда,
некогда богатая и нарядная, превратилась в пестрые лохмотья бархата и шелка.
Обросшие лица посинели от холода, а косматые пряди спутанных волос падали на
глаза.
     --  Алонзо де  Лас Падос и Маттео  Вельмонтес? --  Вопросительным тоном
осведомился  майор. Он  еще не  видел этих пленников лорда-адмирала.  -- Вам
придется позировать перед художником... Он отлично пишет портреты прелестных
леди,  но  думаю, что  справится  и  с  портретами  разбойников  и  пиратов.
Приготовьтесь, сэры...
     Младший из узников,  Алонзо де Лас Падос, сел перед мольбертом, сбросил
с  плеч  рваный  плащ и  с наслаждением  потянулся,  радуясь  теплу и блеску
свечей.
     --  Сэр!  --  художник  подошел  к  майору. -- Мне  нужно  сказать  вам
несколько слов.
     -- Побыстрей, Бингль! -- Майор отвел художника в глубь комнаты.
     Маттео  Вельмонтес  изумленно  поднял  брови  и  сделал  непроизвольное
движение к художнику. К счастью, это осталось незамеченным.
     -- Вы сегодня на редкость медлительны, Бингль! -- недовольно проговорил
майор Древверс. -- Кончайте приготовления...
     --  Но,  сэр,  вид у  этих  людей таков,  что портреты будут совершенно
бесполезными. Нужен парикмахер.
     --  О чем же вы раньше думали,  Бингль?  Джобб, приведите цирюльника, а
кстати, принесите мне из дому стакан тепленького хереса с сахаром.
     Лишь после того, как искусство  тюремного  цирюльника вернуло пленникам
их молодость, а дону  Алонзо вдобавок и его  красоту, Джордж Бингль исполнил
портрет этого синьора. Два конвоира сразу отвели дона Алонзо в подземелье.
     Следующим позировал Маттео Вельмонтес. Набрасывая карандашом его черты,
Джордж  убедился, что в  лице  его  второй  модели, в  линиях черепа,  носа,
глазных  впадин, равно как и в  рыжеватой шевелюре,  не  было  и  намека  на
испанское  происхождение  синьора Маттео. Типичный англосакс,  и  к тому  же
северного происхождения, сидел перед мольбертом...
     Сеанс  затягивался, и присутствующих одолевала  дремота. В камине гудел
огонь, распространяя тепло. Вдоль стены дремали четыре конвоира, а начальник
тюрьмы,  разморенный  теплом  и  хересом,  смежил   очи  за  своим   столом.
Надзиратель Джобб, привычный к  ночному бдению, прохаживался по  камере. Для
порядка   он   время  от   времени  подбадривал  сонных  конвоиров.   Второй
надзиратель, Хирлемс, сначала глубокомысленно следил за работой художника. С
этой целью  он придвинул к мольберту стул, оседлал его и уткнул подбородок в
гнутую  спинку. В этой  позе он и уснул; его худая шея вытянулась, а  голова
свесилась, как у мертвого жирафа.
     Прохаживаясь по комнате, мистер Джобб обратил внимание на муху, ожившую
от тепла. Муха чистила  крылышки, охорашивалась и терла лапками  голову. Эти
занятия показались Джоббу предосудительными, ибо  насекомое предавалось  им,
сидя на носу его величества короля Георга III. Поясной портрет короля служил
единственным  украшением  тюремного  покоя.   Мистер  Джобб  поднял  с  пола
соломинку  и почтительно удалил насекомое с августейшей ноздри. Совершая это
верноподданническое  деяние,  мистер Джобб  выпустил из своего  поля  зрения
мольберт, пирата и художника.
     Карандаш   Джорджа   как  раз  воплощал  на  бумаге  маленькую  ямочку,
украшавшую подбородок синьора Маттео. Тот сидел вполоборота к мастеру. Когда
портретист снова  перевел свой взор с бумаги на модель, обладатель ямочки на
подбородке скосил глаза в сторону Хирлемса  и почти беззвучно, с невыразимым
презрением прошептал:
     -- Эх, Джорджи, тюремная ты крыса!
     У мистера Бингля затряслись руки. Господи, да как же он сразу не  узнал
эту повзрослевшую веснушчатую физиономию!..
     Детство... Меньшой брат!.. О боги судьбы!
     Обрывок бумаги, служивший художнику для заточки карандашей, был заткнут
за портрет и свешивался с мольберта. Художник  приподнял край листка, сделал
вид, будто поправляет графит, и написал на обрезке:
     "Томми?"
     Уловив   утвердительное  движение  ресниц  модели,  Джордж  несколькими
штрихами изобразил голову человека за тюремной решеткой и написал сбоку:
     "Я -- 10 лет".
     Брат  понимающе кивнул.  Надзиратель  Джобб уже  подходил к  мольберту.
Джордж успел густо замазать обрезок с лаконическими словами и уже заканчивал
рисунок. Портрет не  принадлежал к  лучшим  произведениям  мастера, сходство
было весьма  отдаленное. Майор  Древверс приказал художнику набросать  копии
портретов и проследовал в свой кабинет.
     Получив  утреннюю  почту,  он  вскрыл  пакет, прибывший с  нарочным  из
Лондона, внимательно перечел письмо, прицепил шпагу к мундиру и отправился в
поместье Ченсфильд.
     Семья  лорда  Ченсфильда,   по  обыкновению,  проводила  рождественские
каникулы в своем поместье.  В ожидании прихода фрегата "Адмирал" сэр Фредрик
Райленд отдавал свой досуг  мирным деревенским  радостям. Он охотился, ездил
верхом  и  снисходил  даже  до продолжительных бесед  со своей  дочерью.  На
холодное отношение матери мисс Изабелла тоже отвечала холодностью, но своего
сурового батюшку она  полюбила и весьма охотно коротала с ним зимние вечера,
опоэтизированные плачем ветра в каминных трубах замка.
     Сорокапятилетняя  мисс  Тренборн,  чопорная  дама  "из  хорошей семьи",
исполняла  в доме обязанности гувернантки.  В  отличие от покладистой няньки
Хельги   Лунд,  мисс   Тренборн   неотступно   терзала   свою   воспитанницу
всевозможными назиданиями и педагогическими наставлениями.  По желанию  отца
Изабеллы  старый католический  монах,  отец Бенедикт Морсини, преподавал  ей
закон божий. Девочка очень привязалась к этому седому наставнику.  Благодаря
стараниям  мисс  Тренборн  и  старого  иезуита  наследница  лорда Ченсфильда
держалась безупречно  и являла собою, в свои  семнадцать лет, пример девицы,
прошедшей, по  выражению немецких педагогов,  "хорошую домашнюю детскую". За
несколько дней до сочельника Изабелла возвращалась вместе с отцом с верховой
прогулки.  У ворот  замка она  увидела  во  дворе  наемный бультонский  кэб.
Изабелла обернулась к отцу:
     -- К нам кто-то приехал, папа.
     Судя  по  элегантному экипажу, верно, кто-нибудь  из твоих поклонников,
Белла, -- шутливо вздохнул милорд. -- Скоро они совсем лишат меня дочери.
     У  богатейшей   невесты   британского  Севера   действительно  не  было
недостатка  в  поклонниках, обожателях  тайных  и явных, бальных  партнерах,
кавалерах  и  кандидатах в  кавалеры.  Почта  доставляла в  Ченсфильд дюжины
надушенных  разноцветных,  опечатанных  символическими облатками  конвертов.
Сама  Изабелла   тоже  не  избежала  сердечных  ранений.  Несколько  лет  ее
воображением владел почтовый кондуктор с ярко  начищенным медным рогом через
плечо  и  синим мешком. Но  однажды  мисс Тренборн повезла  пятнадцатилетнюю
барышню на почтовых лошадях, в той карете, где на козлах восседал предмет ее
тайных вздохов. В пути Изабелла с  волнением наблюдала, как бравый кондуктор
лихо освобождал  свой нос с помощью  указательного  и большого перстов.  При
этом он  удивительно точно метил с высоты козел в прохожих, и пешеходы редко
успевали увернуться от  снарядов этого  далеко не безобидного  двуствольного
аппарата. После удачных попаданий кондуктор и кучер раскатисто хохотали.
     В  результате этих волнующих впечатлений  сердце  Изабеллы стало  вновь
свободным,  пока сэр Уильям  Блентхилл, юный  наследник  соседнего  поместья
Уольвсвуд, не сделался подозрительно частым  гостем в  Ченсфильде; его  мать
втайне  уже обдумывала,  который из  двух замков, Уольвсвуд  или  Ченсфильд,
следовало бы избрать в качестве резиденции молодой четы...
     Камердинер  Мерч  встретил  сэра  Фредрика  и  мисс Райленд  на  пороге
вестибюля  и доложил,  что  графа  уже  целый  час  ожидает  майор Древверс,
начальник бультонской  крепостной тюрьмы. Дочь видела, как  помрачнело  лицо
отца. Она переоделась  в своей комнате,  подождала ухода  посетителя и резво
впорхнула в  отцовский  кабинет  с намерением  рассеять его  мрачные  мысли.
Владелец  поместья угрюмо  сидел  перед  столом  и  держал в руках  какие-то
портреты, исполненные карандашом.
     --  Папа,  можно к тебе?  --  спросила  Изабелла,  уже  стоя  посредине
кабинета.  --  Покажи-ка мне рисунки. Кто это? Почему  у обоих такой  унылый
вид?
     Застигнутый   врасплох,   лорд-адмирал  не   спрятал  рисунков.  Он   с
равнодушным  лицом  бросил  портреты  на  стол,  ибо вовремя учел,  что  при
малейшей  попытке  укрыть рисунки дочь накинулась бы  на него с расспросами.
Расчет был бы верен: мисс Изабелла, подержав рисунки перед глазами, отложила
бы  их в сторону,  если  бы... если  бы мистер Бингль  не изобразил  с такой
точностью  наружность  синьора Алонзо де Лас Падоса!  Изабелла всмотрелась в
лицо молодого человека на портрете и горестно вздохнула:
     --  Вот таких поклонников у меня  никогда не  было, папа! Это, наверно,
молодой итальянец? Кто этот красивый юноша? Какое прекрасное лицо! И портрет
совсем свежий! Скажи, папа, этот мальчик сейчас в Бультоне?
     -- Нет,  Белла, это просто повторение одного старого портрета. Он давно
пришел в ветхость, и я приказал сделать новую копию. Человек этот -- товарищ
моей юности. Ему сейчас лет шестьдесят, если он жив.
     Изабелла  надула  губки и  отложила рисунок  в  сторону.  Милорд  убрал
портреты в стол.
     -- Папа, этот толстый майор, что сейчас был  у тебя, кажется, начальник
здешней тюремной крепости?
     Лорд-адмирал уже начинал терять терпение:
     -- Да,  Белла, майор  Древверс занимает именно эту должность. Но у меня
сейчас нет времени, девочка, меня ждут неотложные дела. Вечером я опять буду
всецело  к  твоим  услугам.  Кстати, сегодня  большой вечерний  спектакль  в
бультонском театре. Если хочешь, я закажу ложу.
     --  Мне не хочется в театр, папа.  Я  подумала совсем о  другом.  Через
несколько дней будет сочельник. Все готовятся к празднику, а там, в страшной
тюрьме, томятся люди...  Можно мне посетить этих несчастных  вместе  с отцом
Бенедиктом?
     -- Откуда у тебя эти мысли, Белла? В тюрьме сидят не безвинные агнцы, а
мятежники,  воры  и...  убийцы.   Крепость  полна  крестьянами-бунтовщиками,
браконьерами, луддитами...
     -- Но они -- люди и жестоко страдают. Позволь мне, папа...
     --  Ни  под каким  видом, Белла! Нельзя  потворствовать преступникам...
Прости, но мне уже пора ехать по делам!
     Усаживаясь в седло, владелец Ченсфильда в недоумении пожимал плечами.
     "Откуда  это в  ней? Впрочем,  черт бы  побрал эти  пустяки!  Есть дела
поважнее... Чертовски скверно складывается вся эта история..."
     Ветер  раскачивал голые  деревья ченсфильдской рощи. Граф  и его  слуга
торопились  в  Бультон. У сэра Фредрика были веские причины  хмурить высокое
чело и спешно искать выхода из весьма затруднительного положения...

     Перед  наступлением  сумерек  Вудро  Крейг  увидел перед окнами  своего
особняка всадника на потной лошади. Седок, по-видимому, очень торопился, ибо
звон  дверного  колокольчика был вдвое  громче  обычных звонков посетителей.
Мистер Крейг узнал камердинера лорда-адмирала.
     -- Что-нибудь случилось, Мерч?
     -- Не знаю, сэр.  Его  лордство сейчас находится в  крепости, у  майора
Древверса. Капитан Лорн только что беседовал с  его лордством и приказал мне
немедленно ехать за вами, сэр.
     Было  уже  совсем  темно,  когда  Вудро  Крейг  тихо вошел  в  неуютную
следственную  камеру,  украшенную  портретом короля  Георга III.  Решетки на
окнах, холодный каменный пол, скупое освещение и сырой, затхлый воздух таких
помещений производят гнетущее  впечатление  на любого  человека, но особенно
неприятные  чувства они вызывают у тех  людей, для  кого подобная обстановка
легко могла стать пожизненной.
     -- Садись, Вудро!
     Выражение лица мистера Райленда было  злое  и встревоженное. Лорн жевал
трубку и следил за возней воробьев на решетке за стеклом.
     --  Чертовская  история,  Вудро!  Майор  Древверс  получил  из  Лондона
сообщение,  что  в  Бультон  выезжает  секретная  комиссия,  назначенная его
величеством.  Вероятно,  джентльмены  уже  в  пути.  В составе  комиссии  --
прокурор,  чиновник для особых поручений и  начальник  тайной канцелярии при
военном  министре.  Ну,  и,  разумеется, полная свита  --  младшие  офицеры,
секретари, писцы... Понимаешь?
     --  Н-н-нет,  ваше  лордство,  пока  не  совсем  понимаю.  Что  же  она
собирается делать  в  Бультоне, эта уважаемая  комиссия? Неужели  такой  шум
из-за двух пленных пиратов?
     Его  лордство коротко изложил ситуацию, как  она  явствовало из  писем,
полученных комендантом гарнизона и начальником тюрьмы.
     Посылка в Бультон лондонской комиссии была новым выражением милости его
величества к  лорду Ченсфильду.  Получив  доклад  морского  министра  о  бое
эскадры сэра Фредрика с пиратским судном, король  глубоко опечалился гибелью
доблестного  капитана  Блеквуда  и  потерями,  понесенными эскадрой.  Доклад
министра  был  составлен  на  основании донесения  самого  лорда Ченсфильда,
который  в ярких красках  изобразил доблесть Блеквуда,  Лорна и  Тресселя, а
также  предательское   поведение  Гая  Брентлея.  Его  величество  высочайше
утвердил приказ  Лорна об  аресте Брентлея,  повелел  заключить  изменника в
крепостном  каземате  и  направить  в  Бультон  следственную  комиссию, дабы
следствие  по делу  преступных пиратов было проведено с  должной строгостью.
Участь   этих   преступников   должна  была  послужить   в   назидание  всем
пиратствующим морским судам, а посему его  величество выразил желание, чтобы
по окончании следствия  преступники были доставлены  в  Лондон  для предания
военному суду и публичной казни.
     Вудро Крейг быстро понял всю затруднительность создавшегося положения.
     -- Как вели себя пленники в пути? -- осведомился он у Джозефа Лорна.
     Моряк сумрачно промолчал. Сэр Фредрик Райленд сам разъяснил Крейгу, что
во  время предварительных  допросов,  которые  мистер Лорн  пытался вести на
борту   "Адмирала",   он   добился   от  пиратских   главарей   лишь  весьма
недвусмысленных и сильных выражений по  адресу лорда-адмирала, а от Брентлея
--  категорического утверждения,  что никакого  предварительного  сговора  с
пиратами у него не было.
     Слушая графа,  мистер Крейг сокрушенно кивал  головой. У  него вертелся
вопрос на языке, но Лорн предупредил его:
     -- Эти двое знают о нас все, ясно? -- В голосе Лорна откровенно звучала
злоба. -- Не нужно было торопиться  с извещением адмиралтейства о пленниках.
Джакомо, своей поспешностью ты всем нам крепко занозил зады.
     -- Я был слишком  уверен,  что король попросту поручит  мне повесить их
обоих, и  Брентлея в придачу, на корабельных реях. Я просчитался.  Но теперь
нечего размусоливать  насчет того, что  было и могло бы быть.  Смотреть надо
вперед.  Носы вешать рано. Бывало похуже, но выкручивались! Скажи, Джузеппе,
кто они, по-твоему, на самом деле, эти молодцы?
     Лорн свирепо сплюнул:
     --  Попробуй  добейся  от  них  толку!  Твердят,  что  имена  их  самые
подлинные.
     -- Откуда у них сведения о нашем прошлом? Диего Луис никогда не видал в
лицо своего отца. Никто из  его окружения не мог  знать... нашу историю.  --
Вудро Крейг в недоумении развел руками.
     -- У  тебя пропала  сообразительность,  Вудро. А Мюррей? А Эмили Гарди?
Эх, не раздавили  до  конца змеиное  гнездо  в  Голубой долине!  Ветер  дует
оттуда. Этот дон Алонзо заявил Брентлею, будто он младший сын Бернардито. На
вид ему  лет  двадцать,  едва  ли  больше.  Я  не  слыхал,  чтоб  Бернардито
связывался с  какой-либо  другой  женщиной, кроме Зоэ.  Похоже,  что  Алонзо
просто выдумал про  это родство,  да и в  лице  у него  нет ничего общего  с
Бернардито. Сейчас я взглянул на него сквозь глазок в дверях. Красавец, черт
его побери!
     Мистер Райленд положил перед  Крейгом  портреты Алонзо  де Лас Падоса и
его товарища. Вудро сунул рисунки в свой поместительный карман:
     -- Попробую показать моим мальчикам. Как будто в этих  физиономиях есть
что-то знакомое. Вот этот Маттео... Пусть я издохну, если это испанец!
     --  Пока  мы  тут гадаем, старики, лондонская комиссия свалится  нам на
голову, как снег,  и пойдет потеха! -- сердито произнес мистер Райленд. -- В
нашем распоряжении дни,  а  может быть,  и  часы. Действовать нужно  завтра,
сегодняшняя ночь уже потеряна.
     -- Задушить их, и дело с концом, -- предложил Лорн.
     -- А Брентлей? -- Крейг покрутил головой. -- Он в другой камере.  Да  и
едва ли один Хирлемс  управится со всеми  тремя, а других доверенных людей у
меня в тюрьме нет.
     -- Ну, отравить... Угостить их вином, что ли?
     -- Не спрячешь следов. Не годится.
     -- Тогда сами предлагайте что-нибудь, ваше лордство.
     -- К  черту лордство, волки! Вода набирается в трюме, каррамба, и помпы
не качают. Думайте, старики, думайте быстрее! Эта работа для тебя, Вудро.
     -- Стой, хозяин! В какой они камере?
     Нижний угловой каземат.
     -- Отлично! Окна выходят на заднюю стену?
     -- Ну, и...
     -- На стене -- двое часовых... А дальше -- предгорья...
     -- Хм! Мысль недурна!.. Застрелены при попытке к бегству, так, что ли?
     --  Вот   именно.  Только  нужны  надежные  ребята,  хозяин.  Полковник
Хауэрстон не простачок! Я хорошо знаю этого любезного джентльмена...
     --  Говоришь, нужны надежные  ребята? Значит,  придется  самим тряхнуть
стариной!  Говорю: вода подступает к горлу...  Вудро,  разыщи Мак-Райля.  Он
болтается где-нибудь в городе, вероятно, пьян. Пусть сейчас же едет домой, я
буду у него в полночь. Завтра к пяти  вечера  всем быть в  моем  особняке на
Сент-Джекобстрит, восемнадцать. Все, что нам может понадобиться, имеется там
в  достаточном количестве. Джузеппе, ступай осмотри хорошенько заднюю  стену
крепости. Я отправлюсь сейчас к отцу Бенедикту. Посмотрим, на что он годится
в  серьезную  минуту...   Вытрезви   Мак-Райля  к  полуночи,  Вудро,  любыми
средствами. Нужно  будет осторожно  привлечь к делу  Джорджа  Бингля:  потом
уберем его вместе с теми двумя...
     -- А как же с Брентлеем, хозяин?..
     --  Хм!  С Брентлеем?..  Попытаюсь-ка  я  потолковать  с  Древверсом  и
устроить  перевод Брентлея  к  тем двоим,  в угловой  каземат... Торопитесь,
старики, время не ждет.
     Тюремный  стражник держал под уздцы  верхового  коня лорда  Ченсфильда.
Знатный  гость прощался  с начальником  тюремной  крепости. Он сделал майору
знак глазами, и тот, отослав стражника, сам взялся за недоуздок.
     -- Послушайте, майор!
     Древверса удивил тон милорда -- усталый, добрый, задушевный тон.
     -- Нынче двадцать первое число, майор. Сочельник подходит!
     -- Да, это самый лучший день в году, милорд.
     --  Знаете, майор,  эти двое  там, внизу...  В конце  концов,  вред они
причинили  главным  образом  мне... Жить  им  остается недолго...  Ведь  эта
лондонская комиссия,  августейше назначенная  в моих интересах,  повесит  их
обоих, а, майор?
     --  Это  так же верно, как то,  что  меня зовут Древверс,  а вас -- сэр
Фредрик Райленд, милорд.
     --  Так вот,  Древверс, господь создал  нас с вами  христианами. Они --
преступники,  пираты,  злодеи,  но  пусть  и  их заблудшие  души  порадуются
празднику.  Дочь  просила   разрешения  посетить  тюрьму,  чтобы  чем-нибудь
скрасить  участь  несчастных.  Так  вот,  когда  она  приедет  к  вам...  Вы
понимаете?..  Конечно,  не надо  позволять ничего особенного... Но маленькое
послабление ради близкого праздника... Кандалы, например. К чему они в таких
стенах? Это же просто излишняя жестокость... Должно быть,  они католики, эти
молодые пираты?
     -- Самые закоренелые паписты, милорд!
     --  Что  ж, и закоренелым  папистам  нужно  пастырское  утешение.  Дочь
приедет с  отцом  Бенедиктом,  знаете, с  этим  добрым  монахом из  портовой
капеллы. Ведь для них наступает последний сочельник!
     -- Это так же верно, милорд, как...
     -- ...то что меня  зовут Райленд. Я понимаю  вашу мысль.  Но, Древверс,
пусть этот  маленький сговор останется только между нами и  никому не подаст
повода  к  толкам  об  излишней  снисходительности  к  закоренелым  злодеям.
Оставьте  их в  том же суровом  каземате,  но  затопите печь.  Снимите с них
кандалы...  Этот  старый  пройдоха Брентлей  томится  сейчас  в  одиночке...
Послушайте, переведите  и его к ним! Втроем  им не будет так  тоскливо... Но
молчок, Древверс!
     -- Могила, милорд,  немая  могила -- вот кто  такой Древверс,  если это
угодно вашему лордству.
     Граф потрепал майора по плечу.
     -- Хирлемс не  должен быть  слишком строг,  если отец Бенедикт передаст
этим заблудшим  овцам... В общем,  если у них появится стаканчик чего-нибудь
живительного и маленький пирог. А этого Бингля, художника, попросите сделать
набросок моей дочери... Понимаете, среди заключенных, в тюремном каземате...
Это же останется ей воспоминанием на всю жизнь, не так ли?
     Тюремщик чуть не задохнулся от восторга.

     -- Понимаю, милорд,  понимаю! Эдакая картина...  луч  света  в  царстве
скорби...  или даже, как бы сказать, хождение  девы в  преисподнюю... Будьте
уверены во мне, милорд, не будь я майор Древверс!


        20. ТЕРПИН-БРИДЖ

     Большой  дилижанс королевского тракта Лондон -- Бультон прибыл утром 22
декабря раньше расписания. Все десять внутренних  мест дилижанса были заняты
правительственными лондонскими чиновниками, и лишь наружные верхние  сиденья
оставались к услугам частных пассажиров. Сокращая стоянки и меняя лошадей на
станциях вне всякой очереди, кучер сэкономил в пути несколько часов.
     Во дворе гостиницы "Белый медведь" из дилижанса вышли два джентльмена в
больших париках  и форменных мундирах. Джентльменов сопровождали три морских
офицера  различных рангов,  канцелярист-секретарь  и  двое  слуг.  Прибывшие
проследовали в общий зал,  величественно раскланялись с публикой,  томящейся
здесь в ожидании карет, и сразу потребовали хозяина отеля.  Рыжеусый человек
с выправкой отставного военного подошел к приезжим.
     --  Хозяин, мистер  Крейг, к сожалению, в настоящую минуту отсутствует.
Его  главный компаньон мистер Кремпфлоу тоже находится  в отъезде. Принимать
посетителей  и заботиться  об  их удобствах  поручено  мне.  Я тоже скромный
компаньон этого заведения, сударь.
     -- Ваше имя, любезнейший? -- осведомился один из джентльменов.
     -- Линс, Уильям  Линс, с вашего позволения,  сэр. Вероятно, вам  угодно
получить комнаты?
     --  Да, Линс, пока  нам  нужны  всего три большие, спокойные комнаты. С
завтрашней каретой должен приехать генерал и несколько чиновников.
     -- Разрешите записать в книгу ваши имена, сэр.
     Важный джентльмен протянул  Линсу свои  документы,  после чего  поклоны
третьего  совладельца  сделались еще почтительнее и,  если это  только  было
возможно, еще ниже.

     -- Кого прикажете известить в городе о вашем прибытии, ваша милость?
     --  Городского мэра  и судью, коменданта гарнизона, начальника тюремной
крепости  майора  Древверса  и лорда-адмирала сэра  Фредрика Райленда  графа
Ченсфильда. К майору Древверсу пошлите курьера  немедленно и попросите этого
офицера прибыть в гостиницу.
     Джентльменам  отвели три лучшие смежные комнаты во втором  этаже отеля.
Прислуга могла наблюдать, как в коридоре перед дверью покоев занял пост один
из слуг приезжих господ. Он уселся у двери, как цербер, разложив перед собою
на  столике  толстую  разграфленную  тетрадь,  несколько  перьев и  дорожную
чернильницу. Удостоверившись, что канцелярия готова к приему посетителей, он
положил локти на столик и погрузился в дремоту.
     Уже  через час  весь  Бультон  знал  о  прибытии  в  город  лондонского
прокурора сэра  Голенштедта, адмиралтейского чиновника для  особых поручений
мистера  Бленнерда  и  другого  персонала  лондонской  комиссии.  По  городу
молниеносно  распространились самые невероятные  слухи о целях  приезда этих
гостей.  В иных  конторах  и частных  домах  запылали  целые  вороха  бумаг,
замелькали  свечи в темноте подвалов,  и  немалое  количество звонких желтых
кружочков  спешно обрело подземное  упокоение под корнями садовых  деревьев.
Совладелец конторы "Мортон и Дженкинс", бывший клерк мистера Томпсона, тощий
мистер Дженкинс, унимая учащенное биение сердца, придирчиво присматривался к
малозаметному  чулану  во  дворе  своего  жилья.  Там  рядом  с  несколькими
литографскими камнями и  всевозможными  склянками находился небольшой медный
пресс...  Мистер Дженкинс опоздал в этот  день в контору, ибо долго трудился
во дворе:  заколачивал двери чулана старыми досками, заваливал его поленьями
и мусором.
     По прошествии  двух  часов  с момента приезда комиссии полнотелый майор
Древверс,   затянутый  поясом  и  перевязью  наподобие  портпледа,  вошел  в
гостиницу "Белый медведь". Лондонский  прокурор вручил ему приказ, самолично
подписанный  лордом-канцлером,  об  особо  строгом  режиме  содержания  двух
арестантов  с  пиратского капера  и  их  преступного сообщника капитана  Гая
Брентлея.  Вместе  с  тем  лондонский  прокурор   сообщил,  что  уполномочен
произвести инспекцию бультонской тюрьмы.
     Когда майор  умчался исполнять  приказание начальства,  члены  комиссии
велели заложить карету. Горожане  кланялись  этой карете ниже, чем соборному
алтарю. Карета, сопровождаемая еще одним экипажем, проследовала к  северному
предместью, где на вершине каменистого холма столетиями  царила  над городом
зубчатая стена бультонской крепостной тюрьмы.

     У  наглухо  закрытых крепостных ворот  толпились понурые, бедно  одетые
женщины,  подростки  и  старики  с  сумками  и узелками в  руках.  Это  были
родственники здешних арестантов,  надеявшиеся получить  свидание  с узниками
или хотя бы вручить им приношения к празднику. Однако предупрежденны майором
Древверсом стража сегодня  не допускала родственников  в  пределы крепостных
стен.  Чуть  поодаль  от ворот  храпели  и  топтались серые кони  щегольской
лакированной коляски.  Стражники теснили понурую  толпу  от  решетки  и были
глухи к уговорам и просьбам. Кучер нарядной коляски поворачивал коней назад,
ибо  седоки,  по-видимому, уже  потеряли надежду обратить  на  себя внимание
суровых стражей.
     На заднем сиденье коляски восседала высокая пожилая дама. Она держалась
так прямо, словно спина ее была выстрогана из цельной дубовой доски. Рядом с
ней  помещалось духовное  лицо -- старый монах в  черной  сутане  и  круглой
шляпе. И, наконец, переднее сиденье  занимала молоденькая красавица в легкой
меховой  шубке.  Она сидела  спиною  к  вознице  и старательно  пряталась от
любопытных взглядов  за  высоким лакированным  бортом и  стеклянным  фонарем
коляски.
     К тюремным воротам подкатили два экипажа  с членами лондонской комиссии
и представителями местных властей. Городской мэр мистер Хью Бетлер вгляделся
в  седоков  коляски  и,  к  своему немалому удивлению,  узнал  мисс Изабеллу
Райленд. Но в этот миг ворота  распахнулись, полдюжины солдат  с  алебардами
выстроились под массивной аркой, оттесняя в стороны убогих просителей, чтобы
освободить  дорогу  экипажам  комиссии.  Навстречу карете  шел,  придерживая
шпагу, сам майор Древверс.
     -- Кто эти люди у ворот? -- осведомился лондонский прокурор.
     --  Родственники  заключенных, милорд.  --  Произнося эти слова,  майор
бросал вокруг устрашающие взгляды.
     -- А эти леди и духовное лицо в коляске?
     Майор Древверс  только теперь увидел обеих дам  и отца Бенедикта. Кучер
коляски  уже  поправил  упряжь  и  собирался  взобраться   на  козлы.  Майор
растерялся.
     --  Простите,  милорд, я  не знал, что леди  уже прибыли. Это, с вашего
позволения,  мисс  Изабелла  Райленд, дочь его лордства графа  Ченсфильда...
Движимая милосердием,  она  намеревалась... так сказать... принести утешение
некоторым благонамеренным узникам.
     -- Но почему  же эти леди  уезжают?  Очевидно, ваша  стража,  майор, не
допустила их  к исполнению задуманного? И почему  расходятся остальные люди,
эти родственники?
     -- Сэр, я полагал, что вашему лордству не будет угодно, как бы сказать,
наличие постороннего присутствия в  часы вашего, так сказать, пребывания! --
Майор заикался, краснел от натуги и служебного рвения.
     -- Вы,  очевидно,  полагаете,  майор, что  королевскому прокурору чужды
разумная благотворительность и чувство христианского милосердия? Это глубоко
ошибочное представление, мистер Древверс. Прикажите немедленно впустить сюда
всех этих людей. Прошу вас, представьте этим дамам меня и мистера Бленнерда.
     Майор  метнул свирепый  взгляд  на стражников. По  знаку майора,  кучер
коляски снова  повернул лошадей к  воротам.  Через  несколько мгновений мисс
Изабелла вышла  из  экипажа на каменные плиты тюремного двора. Она удостоила
майора Древверса не слишком приветливым кивком и сделала очень милый книксен
членам королевской комиссии.
     В  канцелярии  тюрьмы  прокурор  приветливо  осведомился  у  барышни  о
здоровье лорда-адмирала и одобрительно отозвался  о христианских  намерениях
его дочери.  Изабелла  отвечала,  краснела,  приседала и  улыбалась по  всем
правилам.  Миссис  Тренборн  осталась  довольной,  патер   Бенедикт  вздыхал
умиленно. Высокий, красивый  офицер, которому подчинялись оба других военных
и  писарь, не сводил глаз  с милой барышни.  Даже  угрюмый  мистер  Бленнерд
глядел  на  нее благожелательно. Мисс Изабелла  явно склоняла в свою  пользу
жрецов грозной богини юстиции! Прокурор поманил к себе высокого офицера.
     -- Разрешите представить  вам, мисс  Райленд, кавалера де Кресси, моего
ближайшего помощника. Если вам угодно осмотреть тюрьму в  нашем обществе, он
послужит вам проводником.
     Румянец Изабеллы еще чуточку  усилился, а кавалер де  Кресси поклонился
ей с отменной учтивостью.
     -- Прошу  вас, господин де  Кресси, приступить к делу,  -- распорядился
прокурор. -- Мисс Райленд, вам предстоит поскучать полчаса в обществе старых
судейских джентльменов. Присядьте вот здесь,  в этом уголке, --  тут немного
теплее. Мистер Древверс, теперь покажите мне портреты арестантов-пиратов.
     -- Но, сэр, это  совершенно секретные  узники, и  наличие здесь, как бы
сказать, постороннего присутствия...
     --  Не   понимаю   той   таинственности,   которой  вы  здесь  окружили
обыкновенных морских разбойников. Почему секретные? В недалеком будущем весь
Лондон увидит их на виселице. Ваша единственная задача,  мистер Древверс, --
это  предотвратить любые  попытки  к  побегу этих  отъявленных  головорезов.
Прошу, дайте сюда их портреты.
     Вся  свита милорда прокурора не без любопытства принялась рассматривать
кусочки белого  картона.  Было  видно,  что эти  рисунки  изготовлены  почти
мгновенно. Майор пояснил джентльменам, что это торопливые копии с портретов,
а  более  тщательные портреты,  сделанные с  натуры, переданы в распоряжение
лорда-адмирала и полиции.
     При этих словах  мисс Изабелла  разглядела в  руках  прокурора один  из
портретов.  О  боже, да  ведь  накануне  она  видела  в  отцовском  кабинете
изображение этих же  самых лиц!.. Значит, отец сказал ей  неправду? Странно:
вчера он запретил ей ехать в крепость,  а  сегодня сам  торопил  и был таким
добрым,  ласковым...  И  оказалось,  что  отец Бенедикт уже поджидает  ее  в
капелле  со свертком гостинцев для бедных  узников. Никогда не  поймешь  их,
этих старших...
     Прокурор удивленно взирал на скупые штрихи рисунков.
     --  Портреты выполнены рукой подлинного мастера. Кому вы заказывали их,
майор?
     -- Нашему тюремному портретисту, мистеру Джорджу Бинглю.
     -- Тюремному художнику?  -- еще  удивленнее  переспросил  прокурор.  --
Любопытное нововведение... И давно он служит у вас, этот художник Бингль?
     -- С тех пор, как освободился из заключения: около полугода, милорд.
     -- Кем он был осужден?
     -- Бультонским судьей, милорд. Отбыл десять лет.
     -- Вот как? Обращался ли он с кассацией к нам, в канцлерский суд?
     -- Право, не припоминаю, милорд. Но он имел преступные намерения против
государственных устоев и не мог ожидать снисхождения от канцлерского суда.
     Пригласите-ка его сюда... Мистер Бленнерд,  я хочу пока побеседовать  с
пиратом Алонзо, а также с капитаном Брентлеем.
     В  ожидании   привода  заключенных  прокурор  внимательно  рассматривал
портреты.  Наконец  за дверью послышалось звяканье кандалов и  металлический
звук  одновременного удара об пол двух ружей. Дверь распахнулась, и конвоиры
ввели дона Алонзо.
     Арестант поддерживал левой рукой цепь своих кандалов, а  правой  сделал
приветственный  жест  присутствующим.  Он  стал перед  сэром Голенштедтом  в
небрежно-свободной позе, насколько это  позволяли  ему скованные  запястья и
щиколотки, и, глядя на чиновника, казалось,  наивно удивлялся  его  важному,
величаво-строгому лицу и наряду.
     -- Вы находитесь перед главным прокурором канцлерского суда, Алонзо  де
Лас Падос, -- проговорил майор.
     -- Вижу, -- весьма лаконично ответствовал пленник.
     -- Станьте, как подобает!
     Дон Алонзо не обратил, однако,  внимания  на окрик тюремщика,  ибо лишь
теперь заметил в углу два больших, очень  красивых и участливых серых глаза.
Он   еще  раз  отвесил  короткий   поклон  прокурору   и  значительно  более
продолжительный  -- неизвестной  обладательнице  серых очей. При этом он без
труда рассмотрел, что эти  последние  стали  довольно быстро  заволакиваться
чем-то прозрачным и блестящим, как роса на цветочных лепестках.
     --  Алонзо  де  Лас  Падос,  предъявлено ли  вам  и вашему  соучастнику
обвинение? -- спросил прокурор.
     -- Нет, не предъявлено...
     --  ...сэр!   --  с  возмущением  подсказал  майор   Древверс.  --   Вы
забываетесь, Алонзо де Лас Падос!
     Юноша не удостоил начальника тюрьмы даже взглядом.
     --  Вы настаиваете на том, что ваше  имя,  а  также имя вашего  второго
сообщника суть подлинные имена? -- продолжал прокурор.
     -- Они столь же подлинны, как и имя нашего противника, в чьей власти мы
находимся благодаря низкому предательству.
     -- Не понимаю... Вы имеете в виду лорда-адмирала Ченсфильда?
     -- Да,  я подразумеваю лицо,  которое уже  много лет называет себя этим
именем.
     --  Признаете ли вы, что являетесь одним из главарей пиратского экипажа
с  корабля  "Три идальго" и  схвачены при  попытке ограбления судна "Орион",
принадлежащего "Северобританской компании"?
     -- Не  только  не  признаю,  но  отрицаю самым категорическим  образом,
господин  королевский  прокурор.  Наш  вольный  корабль,  под  командованием
синьора Диего Луиса эль  Горра, чьим первым помощником являлся я, никогда не
был пиратским  судном. Он служил делу американской революции, боролся против
позора  работорговли,  мстил за  попранные человеческие права... Только наше
пленение  помешало нам отдать  наш  корабль под  знамена  французских друзей
свободы для борьбы с тиранией.
     В этот миг  в комнату ввели  капитана  Брентлея. Старик узнал Изабеллу,
притихшую в своем уголке, и поклонился ей.
     -- Ваше имя и звание? -- спросил Бленнерд.
     -- Гай Рандольф Брентлей, капитан флота, сэр.
     -- Что побудило вас, Брентлей, изменить присяге и воинскому долгу?
     Краска негодования бросилась в похудевшее лицо старого воина.
     --  Ни единым помыслом  я не изменял присяге и отечеству! Я намеревался
лишь  соблюсти  международный  обычай  и не пятнать своего  флага  убийством
безоружных парламентеров.
     -- Подтверждаете ли вы, что пиратское судно "Три идальго" первым напало
на ваш корабль с целью ограбить его?
     --  Напротив, сударь.  Капитан корабля "Три идальго" не  ответил на мой
орудийный залп и предложил мне свободно следовать своим курсом.
     -- Подтверждаете ли вы, что находились в преступном заговоре с пиратами
против лорда Ченсфильда?
     --  Нет,  сударь.  Когда  я  услышал  от этого  молодого  пирата  речи,
порочившие честь лорда Ченсфильда, я предложил Алонзо де Лас Падосу покинуть
борт моего корабля и приготовиться к смертельному бою.
     -- Хорошо, все это мы  проверим. Господа, полагаю, что пока  мы слышали
достаточно. Майор Древверс, прикажите увести арестованных.
     В  дверях арестанты  столкнулись  с запыхавшимся Джорджем  Бинглем.  Он
растерянно остановился посреди комнаты и увидел свои рисунки в руках важного
чиновника в очень пышном и кудрявом парике.
     --   Мистер  Джордж   Бингль,   художник?   --   Тон  джентльмена   был
доброжелательным.
     -- Да, сэр.
     Чиновник пристально вглядывался в него из-за  стола.  Под этим взглядом
Джордж окончательно смешался.
     Глаза джентльмена с каждым мгновением делались строже.
     -- Скажите-ка мне, Бингль... -- В голосе прокурора появились  зловещие,
вкрадчивые  нотки.  --  Скажите-ка  мне,  работая  над  портретом  вот этого
человека, вы... не нашли в нем... знакомых черт?
     Прокурор показывал Джорджу портрет синьора Маттео.
     Художник  побелел  так,  что  сделался похожим на  восковую  фигуру  из
паноптикума [<i>паноптикум -- в старину музей восковых фигур</i>].
     -- Нет, не нашел, сэр, -- вымолвил он с огромным трудом.
     -- Джордж Бингль, именем закона я арестую вас.  Майор,  возьмите  этого
человека под стражу и поместите вместе с обоими пиратами. Переведите к ним и
Брентлея. По некоторым причинам я полагаю необходимым быстрее перевести их в
лондонский  Ньюгейт. Приготовьте к  завтрашнему  вечеру  тюремную  карету  и
надежный  конвой.   Мистер  Бленнерд,  мы  отбудем  одновременно  лондонским
дилижансом.
     Когда  совершенно  уничтоженный  Джордж  Бингль был  взят  под стражу и
выведен из канцелярии, прокурор обратился к Изабелле:
     -- Мисс  Райленд, простите,  что  дела  задержали нас  и  помешали  вам
приступить  к исполнению ваших  человеколюбивых намерений. Теперь мы  готовы
начать осмотр тюрьмы и,  если вам  угодно, приглашаем лас  и ваших спутников
последовать за нами.
     Глаза Изабеллы были сухими, побледневшее лицо выражало гордость, гнев и
боль.
     --  Очень  вам  признательна,  милорд,  за  то,  что  вы  сделали  меня
свидетельницей вашей беседы с этими  людьми. Я слышала намеки, затрагивающие
честь  моего отца, и не могу оставаться равнодушной к ним. Простите меня, но
я  слишком  взволнована, чтобы приступить  сейчас к исполнению христианского
долга. Мне придется выбрать для этого другой день.
     -- Как вам угодно, сударыня, -- сухо проговорил  прокурор и сделал знак
своей свите следовать за ним.
     В  опустевшей канцелярии  остались только  обе  дамы, патер  Бенедикт и
писец  за  столом.  Он  укладывал бумаги в большой мешок. Изабелла взглянула
сквозь решетку в окно, отыскивая глазами экипаж во дворе.
     -- Мы едем домой, миссис Тренборн. Святой отец, простите меня, но я  не
в силах оставаться дольше в этих стенах.
     --  Ни  слова  больше,  дочь  моя,  ни слова!  Я  понимаю вас.  Но  ваш
благородный  отец,  Изабелла,  просил  меня  приготовить  кое-что  для  этих
ослепленных грешников, томящихся в узилище... Там, под сиденьем в экипаже, я
положил...
     -- Хорошо, святой отец,  делайте все, о чем просил папа, но не говорите
мне больше об этих людях.
     Обе леди и монах вышли  из  канцелярии  и сели в  экипаж. Отец Бенедикт
подозвал стоявшего  во дворе тюремного  надзирателя  Хирлемса, достал из-под
сиденья небольшой продолговатый сверток и вручил его  тюремщику. Тот спрятал
сверток  под  плащом  и  заторопился  к дверям, ведущим  в  подвал  главного
корпуса.
     Коляска тронулась,  но  доехала  только  до  крепостных  ворот. Никакие
уговоры открыть ворота  и выпустить коляску из крепости не  подействовали на
стражников,  они   требовали  пропуска  или  личного   распоряжения   майора
Древверса.

     Расстроенная мисс Райленд выпрыгнула из коляски. Она знала,  что  майор
сопровождает  комиссию при осмотре тюрьмы, и  раздумывала,  как  бы отыскать
его. Бродить  самой по мрачным  дворам и расспрашивать охрану  было неловко.
Послать кого-нибудь к майору?
     Изабелла  вошла в канцелярию. Писец  еще возился с  бумагами, а рядом с
ним стоял молодой кавалер де Кресси. Он удивился, увидев Изабеллу  одну, без
спутников, и вдобавок  с явно  раздосадованным  лицом. Офицер  очень вежливо
спросил  девушку о  причинах  возвращения и  сам вызвался немедленно уладить
затруднение.
     Они  вместе  вышли. При  солнечном  свете  Изабелла  смогла  хорошенько
рассмотреть своего провожатого. Это был высокий, широкоплечий, очень молодой
человек с гибкой,  легкой фигурой.  Румянец  отличного  здоровья заливал его
щеки, темно-синие глаза глядели беззаботно  и весело.  Крепкая рука небрежно
касалась эфеса шпаги, другая осторожно поддерживала локоток мисс Изабеллы. В
наружности кавалера де Кресси было  нечто  до такой  степени располагающее к
себе,  что  Изабелла не смогла не  улыбнуться молодому человеку. Он  сильнее
сжал ее локоток  и остановился под сводом  арки, соединяющей  два внутренних
тюремных двора.
     -- Я очень рад, мисс Райленд, что благодаря исполнительности стражи мне
представилась  возможность  сказать  вам несколько слов наедине.  Прошу  вас
поверить, что честь виконта... виноват, графа  Ченсфильда дорога мне так же,
как и... каждому вашему земляку.  Мне хочется от  всего сердца заверить вас,
что фамильную честь имени Райленд я готов отстаивать ценой моей жизни...
     Изабелла подняла на  него глаза в полном недоумении.  Молодой человек с
каждой минутой нравился ей все больше, и она не торопилась  высвободить свою
руку из плена, но невольно чувство тревоги нарастало в ней.
     -- Не станете же вы утверждать, сэр, что самонадеянные и оскорбительные
намеки этого пирата имеют под собой хоть какую-нибудь почву?
     -- А разве не кажется вам, сударыня,  что синьор Алонзо -- тоже человек
чести?
     --  Я не могу отказать  ему в большом чувстве собственного достоинства.
Это испанец! Но самоуверенность его граничит с наглостью. Сначала он  вызвал
во  мне  некоторое участие, но его дальнейшие слова... О,  будь я мужчиной и
услышь я  эти оскорбительные речи синьора Алонзо при иных обстоятельствах...
я знала бы, как держаться с наглецом!

     -- Мисс Райленд, разрешите мне свершить то, что и вы считали бы должным
сделать в защиту фамильного имени. Я говорю не о мести безоружному пленнику,
которого и без того  ждет жестокая участь...  Но  мне известно многое... Вас
ждут впереди  немалые  испытания  и  огорчения...  За  честь  и  доброе  имя
Райлендов  еще прольется, быть может, кровь.  И, когда этот час настанет,  я
хочу иметь право написать на щите ваше имя и хранить в сердце ваш облик!
     -- Боюсь, сэр, что  вы  слишком увлеклись собственным красноречием.  По
какому  праву  вы  обращаетесь ко мне с  этими странными речами,  и что  они
значат?
     --  Простите  меня, мисс  Райленд!  Я  действительно  совершил  ошибку,
поддавшись  невольному порыву...  Теперь прощайте  и,  умоляю вас, сохраните
нашу беседу в тайне.
     Совершенно сбитая с толку, растерянная и смущенная, Изабелла уселась на
подушках коляски против мисс Тренборн. Как сквозь сон, она услышала властный
голос  кавалера,  отдававшего  приказания  стражникам.  Ворота распахнулись,
коляска миновала длинную каменную арку и помчалась вдоль крепостной стены.
     Изабелла подставила  лицо под струю  свежего ветра с реки. Она не могла
разобраться во всем  ворохе неожиданных и противоречивых впечатлений. Резкие
колебания  в  настроениях  отца...  Впервые  замеченная  отцовская   ложь...
Оскорбительный тон речей дона  Алонзо... Странные слова молодого кавалера де
Кресси... Голова юной леди шла кругом!
     И  лишь в  одном-единственном чувстве  мисс Изабелла безошибочно отдала
себе  отчет:  это  было  бог  весть  почему  нахлынувшее чувство  полнейшего
равнодушия... к образу мистера Уильяма Блентхилла!
     ...На почтовом тракте Изабелла еще издали разглядела  встречную карету.
На  ее дверцах красовался тот самый фамильный герб, во славу которого  хотел
бороться де  стресси.  Уже  разминувшись  с  коляской,  карета остановилась.
Правое  оконце опустилось. Лорд-адмирал  выглянул  из него и поманил  к себе
дочь.
     Очень сбивчиво,  почти в слезах, дочь  поведала  отцу все  впечатления,
исключив  из  повествования  лишь  последний  разговор.  Милорд  внимательно
слушал.
     -- За что же все-таки прокурор велел арестовать Бингля?
     -- Я ничего не поняла, папа. Это вышло так неожиданно!
     -- Да, странно... Где же отец Бенедикт?

     -- Мы довезли его до самого порта.
     -- Он передал пленникам сверток?
     -- Да, он отдал  сверток тюремному сторожу... Но, папа, скажи мне,  как
смел этот Алонзо...
     Милорд  рассмеялся, не дал дочери договорить и потрепал ее порозовевшую
щечку. Оконце кареты поднялось, экипаж тронулся.
     Когда  коляска скрылась за поворотом дороги, граф снова  открыл  окно и
подозвал камердинера Мерча, верхом сопровождавшего карету.
     Этот  пакет  отвези  в  гостиницу   "Белый  медведь",  вручи  его  сэру
Голенштедту или мистеру Бленнерду  и подожди  ответа. Потом поезжай в порт и
поговори  с отцом Бенедиктом, он  даст  тебе записку  для  меня.  Ответ сэра
Голенштедта и  записку  питера ты  доставишь  мне  в бультонский особняк. По
дороге заверни в "Чрево кита", передай Линсу, чтобы тот наведался в крепость
к  Хирлемсу. Пускай Линс  часам  к пяти-шести тоже приедет в особняк. Я буду
находиться там до вечера. Кучер, Сент-Джекоб-стрит, восемнадцать!

     Надзиратель Джобб  сначала втиснул в узкую дверь  тюремного  подземелья
объемистый  мешок, за которым последовали матрац, набитый конским волосом, и
одеяло.  Пока  стражники  просовывали эти предметы и  дверной проем, узникам
каземата  могло  казаться, что вещи сами собою шествуют к ним в  гости. Вещи
свалили  в  самом  дальнем  углу, после чего в каземат  был  водворен и  сам
владелец этого скарба, капитан  Гай Рандольф  Брентлей.  Седой моряк коротко
кивнул двум старожилам каземата. С шестифутовой высоты собственного роста он
осмотрел пожитки  в углу, сердито воссел  на убогом  ложе  и, отвернувшись к
стене, раскурил трубку. Вступать в беседу с соседями он был явно не склонен.
     Двое "старожилов" располагались в противоположном углу. Они пошептались
и решили не тревожить капитана расспросами.
     Тюремные  надзиратели сменялись в полдень. На  сей раз  мистер  Хирлемс
явился в каземат не  один. Узники удивились, увидев  рядом  с ним  тюремного
портретиста.  Капитан Брентлей не повернул головы, а два бывших парламентера
смотрели на художника, затаив тревогу.
     В  отличие от капитана Брентлея, мистер Джордж Бингль не имел при  себе
даже скромного узелочка.  Вид  у  него бы убитый.  Он  остановился у  двери,
подождал,  oка снаружи  отгремят  запираемые засовы,  а  затем, вероятно  по
старой  арестантской  привычке, сел прямо на  пол, ибо мебели в  каземате не
имелось.  Обхватив  руками  голову, он  замер в  позе  человека,  сраженного
последним ударом судьбы.
     Когда  затихли шаги  Хирлемса в коридоре,  Алонзо сделал синьору Маттео
некий  тайный  знак  глазами.  Однако Маттео  отрицательно покачал головой и
произнес шепотом:
     --  За  нами, может быть,  наблюдают. Мне не  следует подходить к нему.
Поговори с ним ты, Чарли.
     Дон Алонзо, откликавшийся и на более обыденное имя Чарли,  положил руку
на плечо сидящему.
     --  Видно, и к вам  фортуна  повернулась спиной,  синьор  живописец? --
спросил он громко.  -- Перебирайтесь-ка в наш жилой угол. Там найдется место
на соломенном  тюфяке. Он называется у нас ковром-самолетом... Здесь дует от
двери! -- добавил он многозначительно.
     Понурый мистер Бингль перешел в угол, на "ковер-самолет". Синьор Маттео
следил за каждым его движением на редкость сердобольными взглядами, с трудом
маскируя свои смятенные чувства. Дон Алонзо шепотом заговорил с художником:
     -- Что случилось? За что вас  сюда? Почему без вещей? Чужих ушей можете
не опасаться: наш шепот им не слышен...
     -- Меня неожиданно вызвал прокурор канцлерского суда...
     -- Значит, арестовал вас господин  прокурор? -- удивленно протянул  дон
Алонзо.
     --  Да,  это  сделал именно  мистер  Голенштедт. Сначала он показал мне
портрет брата, спросил, знаю  ли  я этого человека, а затем велел арестовать
меня. Нас всех повезут в Лондон. Прокурор  велел готовить тюремный возок уже
к завтрашнему вечеру.
     Дон  Алонзо  многозначительно переглянулся с  синьором Маттео,  а потом
заслонил  художника  от  дверного  оконца:   пользуясь   спиной  Алонзо  как
прикрытием от враждебных взглядов,  оба брата Томми и Джордж, так неожиданно
брошенные  прихотливой   судьбой   в   один   тюремный   каземат,  торопливо
расцеловались  после  шестнадцатилетней  разлуки...  Но  обменяться  словами
привета, хотя бы короткими и бессвязными, им не пришлось. Лязгнул замок, оба
мгновенно  отвернулись друг от друга... В  камеру вошел надзиратель Хирлемс.
Его  испитая физиономия  была чуть  менее  угрюмой, чем  обычно.  Плащом  он
прикрывал какой-то сверток.  Надзиратель  подозвал  синьора Алонзо, приложил
палец к губам и опасливо оглянулся на дверной "глазок":
     --  Монах  из  католической  часовенки  посылает  вам,   господа,  свое
пастырское благословение. Он хоть и папист, как и вы,  а  человек добрый. Уж
как он меня за вас упрашивал!..
     Надзиратель протянул  молодому человеку сверток.  Внутри  узелка что-то
булькнуло.  Хирлемс  скривил  свою  физиономию, что  долженствовало означать
улыбку.
     --  Только  не  подведите  меня,  господа.  Если  комиссия   что-нибудь
пронюхает...  Упаси бог! Ну, да уж я надюсь на своих арестантов. Так и быть,
празднуйте рождество, раз нашелся добрый человек... Виселица -- виселицей, а
праздник -- праздником.
     Непривычно  ласковый тон  Хирлемса  очень  удивил узников.  Дон  Алонзо
нащупал в свертке бутылку, ухватил ее и вытянул горлышко наружу.
     --  Я  ничего не  вижу,  господа, ничего  не замечаю,  --  заволновался
надзиратель, -- но смотрите, чтобы никто не затевал шума и песен... Хм!  Что
бы там могло быть, в этом сосуде?
     --  Не  желаете  ли  вы,  мистер  Хирлемс,  отведать,  каково  на  вкус
пастырское благословение?
     Хирлемс крякнул довольно неопределенно.  Угадать сорт  напитка по цвету
было трудно, и лицо надзирателя приняло выражение мученика науки, готового к
самоотверженному  эксперименту.  Алонзо  вытащил пробку.  Хирлемс  подставил
кружку  под  довольно густую  струю  и  произвел  дегустацию [<i>дегустация  --
определение на вкус качества и сорта продукта</i>].
     -- Кажется, ром  с джином,  -- произнес дегустатор в раздумье  и, чтобы
окончательно рассеять сомнения, допил кружку до дна.  -- Это строго-настрого
запрещено в тюрьме, господа.
     Считайте, что это легкий портер, Хирлемс, и сделайте еще глоток.
     Мистер Хирлемс повторил пробу в удвоенной дозе и вытер губы рукавом.
     -- Только  в  "Чреве кита"  можно  выпить хорошего рому,  -- заметил он
убежденно. -- Этот ром хорош, значит, взят он у мистера Линса.
     Доказав   этим   силлогизмом  [<i>силлогизм   --  умозаключение  из   двух
предпосылок   и   вывода</i>]    свою   способность   к   глубоким   философским
умозаключениям, Хирлемс повернулся к  двери  и вышел из каземата.  Не успели
его шаги стихнуть в конце  подземного коридора, как синьор Алонзо  взялся за
предметы, извлеченные  из свертка. Узники избрали для первой трапезы плоский
хлебец,  несколько  яблок  и остаток напитка.  "Ковер-самолет" превратился в
"скатерть-самобранку".  Алонзо  разломил  хлебец  и...  извлек из  него  две
маленькие пилы,  бутылочку жидкого  масла  и  записку,  сложенную  вчетверо.
Печатными буквами было написано следующее:

     "Сегодня к полуночи распилите решетку. После  полуночной смены караулов
выбирайтесь  из  каземата. Часовых  на стене уберем  и бросим вам веревочную
лестницу. Верховые лошади будут за рвом.
     Друзья".

     Записка  быстро  обошла  всех трех  узников и  была уничтожена.  Только
Брентлей  остался  в  неведении  об  отважном  замысле тайных  друзей.  Лица
пленников  с  корабля  озарились  радостной  надеждой,  но  мистер   Бингль,
напротив,  помрачнел  и потупился.  Он сделал знак брату  и дону Алонзо.  Те
вытянулись на тюфяке рядом  с Джорджем и,  защитив  лица  одеялом, выслушали
сообржкения Джорджа Бингля.
     Молодые  люди   узнали,  что  духовное   лицо,  приславшее  "пастырское
благословение",   поддерживает   довольно  близкие  отношения  с  владельцем
поместья Ченсфильд... Оказалось также, что, по странной случайности, не  кто
иной, как именно надзиратель Хирлемс, некогда  привел Шарля  Леглуа к узнику
четырнщцатой камеры...  А хлебец,  содержавший  записку "друзей", не  был ни
надрезан, ни проколот для проверки...
     ...Был  пятый  час дня, когда члены лондонской комиссии добрались,  уже
под конец инспекторского обхода, до углового каземата.
     В  полутемном  подземелье замерцал  огонь  свечей.  Каземат  наполнился
мантиями,  париками,  мундирами  и лентами. Позади блестящей  свиты прятался
надзиратель  Хирлемс. Он вытягивал свою шею из-за перьев и эполет,  чтобы не
упустить замечаний прокурора, но при этом старательно  прикрывал рукою рот и
сдерживал дыхание, ибо оно испускало в атмосферу подозрительные пары.
     Прокурор  молча  осмотрел  каземат  и,  уже  собираясь  уходить,  задал
скучающим тоном казенный вопрос:
     -- Есть ли жалобы на тюремную администрацию?
     -- Сэр, нас содержат в невыносимых условиях. Разрешите подать вам лично
письменную жалобу.
     Брови  прокурора удивленно поднялись, а затем  недовольно сдвинулись. У
майора Древверса задергалась щека. Он с наслаждением задушил бы собственными
руками узников углового каземата. Жаловаться? Ну погодите, голубчики!..
     -- Господин де Кресси, -- кислым тоном процедил прокурор, -- прошу вас,
примите от арестанта его жалобу. Мы возвращаемся в канцелярию.
     Кавалер  де Кресси  остался  в  каземате. Он  велел  Хирлемсу  принести
принадлежности для письма. Два солдата конвоира стали за дверью...
     Хирлемс, тяжело дыша, протянул офицеру бумагу, перо и чернила. При этом
обоняние офицера уловило винные пары.
     -- Да вы пьяны, любезный?
     Хирлемс  споткнулся, и  офицер должен был встряхнуть  его за шиворот. В
довершение бед, арестанты  каземата повели  себя нагло и  предъявили в своей
жалобе незаконные и неумеренные претензии.
     Через  четверть часа в  крепости бушевал шторм.  В  угловом каземате, а
также в опустевшем жилище Джорджа  Бингля были произведены строгие обыски. У
арестованных оказалась бутылка со свежими следами крепкого спиртного напитка
и  нашлись  две пилки,  что явно  свидетельствовало  о  попытке  к  бегству.
Надзиратель  Хирлемс  получил  двадцать  суток  гауптвахты.  Сэр  Голенштедт
наложил взыскание на майора Древверса.
     -- Вы распустили арестантов, вы отучили их от почтительности, Древверс!
-- гневно кричал милорд прокурор. -- Они собирались бежать, и на воле у  них
есть сообщники! Приказываю вам немедленно посадить  этих  наглецов в карцер,
приковать их  к стенным кольцам, не  спускать с них глаз! Вы  ответите перед
законом за малейшее послабление тюремного режима!
     В гостиной на  Сент-Джекобстрит лорда-адмирала уже ожидали. Вудро Крейг
мешал угли в камине,  Джеффри Мак-Райль полировал ногти замшевой подушечкой,
Джозеф Лорн расхаживал по комнате.  Накрытый  столик перед камином напоминал
артиллерийскую батарею крупных калибров. Ассортимент  отличался простотою  и
был рассчитан на  чисто  морской вкус.  Мерилом  для подбора служила главным
образом крепость напитков.

     Граф Ченсфильд, эрл  Бультонский, вошел стремительно.  Не здороваясь  с
джентльменами, он сразу  проследовал  к  столику,  загородил  его и  свирепо
оглядел присутствующих.
     --  Ни  глотка,  пока  не  услышу  разумного  слова!  Кстати, к  вашему
сведению: прокурор велел арестовать Бингля.
     -- Вот те на! За что?
     -- Пока неизвестно. Попробуем выяснить через Хирлемса.
     Вудро Крейг беспокойно заерзал на стуле.
     --  Нет, Джакомо, причина  ареста,  пожалуй, и  без  Хирлемса  понятна.
Прокурор молодец! Недаром образина этого Маттео Вельмонтеса сразу  бросилась
мне в глаза... Я разгадал его. Знаешь, кто он таков, этот Маттео?
     -- Не загадывай загадок. Кто же он? Англичанин?
     -- Американец?
     --  Достопочтенный  гражданин бультонских  мостовых,  родом с  чердаков
Чарджент-стрит.  Это мистер  Томас  Бингль,  родной брат художника  Джорджа.
Помнишь рассказ о мальчишке с обезьяной?
     -- Матерь божия! Кто же его узнал?
     -- Уильям Линс.  Как только глянул на портрет, так и узнал  паренька из
Голубой долины.
     -- Значит, это стало известно и прокурору. Дело запутывается. Комиссия,
похоже, пронюхала немало... Лорн, ты беседовал с ними?
     --  Нет  еще.  Но  советую  тебе,  Джакомо:  перенеси-ка  все  наличное
золотишко на борт моего "Адмирала" и держи наготове шлюпку!
     -- Не вешайте носов, старики! Унывать рано. Алонзо еще не распознан?
     -- Нет. Вероятно, это действительно испанец.
     -- Послушайте, нет ли  у него в  самом деле  сходства с  Бернардито? Не
может ли он оказаться самим Диего Луисом?
     -- Чепуха, Джакомо. С Бернардито у него нет ничего общего. Уж скорее он
похож на тебя.
     --  На  меня?  Эх, Джузеппе,  после  гибели Чарли на меня в целом  мире
походить некому...
     Лорд-адмирал подошел к  столу, смешал в стакане  несколько  напитков  и
выпил одним глотком.
     --  Нынче  предстоит  работа. Членам  комиссии  я послал  приглашение в
Ченсфильд.  Я  задержу их  там до  утра. Джузеппе, побег пленников  придется
устраивать тебе.

     -- А вы, ваше лордство,  будете в  это время угощаться  с джентльменами
шампанским  и устрицами? Это  приятнее, чем лазить по  крепостным  стенам  и
резать часовых...
     Граф Ченсфильд хватил кулаком по столу так, что одна из бутылок упала и
все рюмки жалобно зазвенели.
     Лорн, ссутулясь, медленно подошел к столу, оперся на него обеими руками
и,  глядя  прямо  в  злые   глаза  лорда-адмирала,  проговорил  негромко   и
решительно:
     --  Не  дури!  После твоего островка  меня  трудно напугать кулаками  и
стуком.  Нечего строить из  себя  милорда перед нами. Маши руками  под носом
прокурора  Голенштедта! Его  можешь  взять за пуговицу или хоть  за  горло и
вытрясти из него хлипкую юридическую душу. А  старых друзей береги, Джакомо!
Залетел  ты высоко, но  без нас тебе  крышка, друг! Мы-то не много потеряем,
коли придется переходить на новую "Черную стрелу", а вот ты, Джакомо... Тебе
падать побольнее!
     -- Хватит, Джузеппе! Давайте потолкуем о деле.
     Лорд-адмирал  принял миролюбивый тон,  но  в  глубине  его  расширенных
зрачков тлела плохо скрытая злоба. Вудро и Джеффри Мак-Райль притихли.
     Четыре  бультонских джентльмена  уселись за столиком.  Напитки  убывали
быстро. Со двора  донесся звук подков, и камердинер  Мерч в сапогах и  плаще
вошел в  гостиную.  За ним  следовал  Уильям  Линс, владелец таверны  "Чрево
кита". Камердинер вручил лорду-адмиралу записку  от патера  Бенедикта.  Граф
пробежал ее и бросил в камин.
     -- Мерч, ты видел милорда Голенштедта? Каков ответ?
     -- Велено  сказать вашей милости,  что  джентльмены изволили  отклонить
ваше любезное приглашение в Ченсфильд. Но милорд прокурор благоволил просить
вашу милость нынче самолично пожаловать в гостиницу к девяти часам вечера. А
часом  раньше,  к восьми, милорд  прокурор  приглашает  к себе мистера Вудро
Крейга.
     -- Хорошо, можешь идти, Мерч.
     Граф Ченсфильд подождал, пока дверь за камердинером захлопнется.
     -- Ну, Линс, выкладывайте новости.
     -- Дела обстоят неважно, милорд. В крепости  целая  буря.  Нашли пилки.
Хирлемс  взят под стражу. Пленников перевели  в  строгий карцер. Завтра всех
повезут в лондонский Ньюгейт. Бультонский конвой должен сопровождать  карету
до Шрусбери. Оттуда карета пойдет под конвоем тамошних солдат.  Сведения эти
я  только  что  получил  от  Древверса.  Джентльмены  отправятся  завтрашним
дилижансом... Они желали видеть в гостинице вас и мистера Крейга.
     -- Знаю, благодарю вас. Поезжайте к себе.
     Уильям Линс откланялся по-военному и удалился. Граф Ченсфильд  отставил
стакан.
     -- Да,  план  с  побегом провалился.  Просчет!  Но,  каррамба,  мы  еще
подеремся! Черт его знает, что разнюхано  комиссией и чего она еще не успела
раскрыть. Так  вот,  Вудро, поезжай  к  ним слерва  ты. А ты,  Лорн, держись
наготове. В девять поеду к ним я. Если там устроена ловушка  и меня сцапают,
тогда поднимай с  Джеффри весь экипаж  "Адмирала",  выдайте ребятам побольше
вина  и  штурмуйте бультонскую  тюрьму.  Когда  выручите  меня,  удавим  тех
четверых --  Брентлея, обоих Бинглей и  Алонзо, -- а потом  поскорее все  на
борт! И держись тогда, добрый старый Бультон, держитесь купеческие кораблики
нашего любезного короля!
     -- Ишь развоевался, герой!  -- проворчал  Лорн.  -- Может,  незачем и в
гостиницу ездить? Прямо на борт "Адмирала" -- и фьюить?
     -- Ну нет, будем держаться до  последнего!  Сейчас половина восьмого...
Вудро, тебе пора к лондонским джентльменам...  Кстати, Джузеппе, судно-то  у
тебя в порядке?
     -- Судно в порядке, припасов хватит.
     --  Хорошо! Держитесь, старики! Наша звезда еще не закатилась. В добрый
час, Вудро!
     В  большом  зале  "Белого  медведя"  было  оживленнее,  чем  в  обычные
предпраздничные  дни. В  этот вечер  многие  почтенные  бультонцы  явились в
гостиницу, чтобы поглазеть на королевских чиновников из лондонской комиссии.
В течение дня комиссия успела развить кипучую деятельность. Посещение тюрьмы
ознаменовалось  многими  событиями,  вроде   приказа  об  освобождении  всех
крестьян-браконьеров, двух старух, незаконно торговавших печеным картофелем,
многих бродяг и мальчишек, осужденных за нищенство;  лишь пиратских главарей
джентльмены приказали перевести на особенно строгий режим.
     Однако, к разочарованию любопытных, лондонские жрецы Немезиды [<i>Немезида
-- в греческой мифологии богиня возмездия, карающая за преступления</i>] не дали
лицезреть  себя  в  общем зале.  Вскоре посетители увидели  в вестибюле лишь
скромную,  хорошо знакомую  фигуру  мистера Вудро  Крейга,  самого владельца
гостиницы, который,  поклонившись гостям, проковылял на второй этаж. Получив
разрешение войти в номер, мистер Крейг предстал перед милордом прокурором.
     Сначала мистер Голенштедт позволил эсквайру Крейгу вдоволь налюбоваться
буклями своего пышного парика, ибо прокурор в течение целых десяти минут  не
отрываясь  писал  что-то на  листах бумаги,  в  то  время  как  мистер Крейг
тихонько откашливался, поскрипывал костылями и потирал переносицу.
     Выдержав  указанную паузу, прокурор  пронзил мистера  Крейга  взглядом,
острым,  как  дротик. Наконец, вглядевшись в  оробевшего содержателя "Белого
медведя" и узнав его, прокурор сделал более приветливое лицо.
     -- Мистер Вудро Крейг, не так ли?
     -- Да, сэр! Вам угодно было вызвать меня, ваше лордство?
     -- Сущий  пустяк, мистер Крейг, ничтожная безделица, но мне хотелось бы
уточнить  ее. Вот эта масляная  копия с какой-то миниатюры... Она обнаружена
при обыске  на квартире Бингля. Вам известно происхождение этой копии или ее
оригинала?
     -- Я впервые вижу эту картину, ваше лордство.
     -- Значит, мистер Кремпфлоу, ваш компаньон без вашего ведома заказал ее
Бинглю? Последний угверждает, что это заказ вашего бюро, мистер Крейг.
     -- Мне ничего не известно об этом заказе, милорд.
     --  Что  ж,  значит  и  вы  не  смогли  помочь  мне  распознать  особу,
изображенную  на  этой  картинке... Очень жаль! Больше я  вас не задерживаю,
Крейг! Вы свободны.
     Вудро вышел из гостиницы, слегка пошатываясь. С масляной копии, чудесно
выполненной Бинглем, на  него  только  что  глядела...  синьора  Молла, мать
Джакомо Грелли...
     ...По прошествии  получаса мистер Лорн  уже находился на борту  фрегата
"Адмирал".  Сам  владелец  этого  корабля  сжег  некоторые  бумаги,  которые
хранились в особняке на  Сент-Джекобстрит,  и  освидетельствовал  содержимое
своего бумажника. Лишь  после этих приготовлений он сел в карету  и приказал
везти себя в гостиницу "Белый медведь".
     Граф Ченсфильд был  сразу  же приглашен  в  личные  апартаменты милорда
прокурора. Оба лондонских джентльмена  -- мистеры Голенштедт  и  Бленнерд --
выразили глубокое  сожаление, что оказались вынужденными  потревожить  столь
высокую особу во время рождественских каникул.
     Затем мистер  Голенштедт  открыл большую папку, извлек  из  нее  связку
документов  и попросил сэра Фредрика Райленда  несколько утрудить  память. С
приветливой улыбкой прокурор сказал:
     --  Я прошу вас припомнить, не приходилось ли вам  когда-либо слыхивать
такие имена: Леопард Грелли, Джузеппе Лорано, Черный Вудро, Лисица Мак?
     Эрл Бультонский удивился этим странным фамилиям и не припомнил ни одной
из них.
     Тогда чиновник  из адмиралтейства тоже  сверился  со  своими записями и
любезно  спросил,  не  припоминает   ли   граф  некоего   капитана   Бернса,
экс-капитана Шарля Леглуа и синьора Джиованни Каррачиолу.
     Мистер Райленд смутно припомнил некоторые из этих имен и доставил этим,
по-видимому, большое  удовольствие  обоим  джентльменам.  Засим  они  учтиво
высказали свое огорчение, что  служебные обстоятельства помешали им побывать
в  Ченсфильде,  и  пожелали его  владельцу приятного  времяпрепровождения на
праздники.
     Самым последним посетителем прокурорской канцелярии оказался редактор и
издатель оппозиционного  "Бультонс Адвертайзера"  мистер Руби Розиниус.  Это
издание из года в год увеличивало свой тираж и приобрело солидный вес.
     -- У меня к  вам отнюдь не деловая просьба, -- казал  редактору  мистер
Голенштедт, и лицо прокурора  озарилось милой улыбкой.  -- Я даже  в Лондоне
изыскиваю  время,  чтобы  читать  ваш  журнал,  и  нахожу  прелестными  ваши
воскресные приложения для детей.
     -- Я очень польщен, сударь, -- пролепетал редактор.
     --  Видите  ли, я  и  сам  в  минуты  отдыха  пишу сказки для  детей  и
рассказываю их  моим  собственным малюткам.  Мистер Шеридан  [<i>Ричард Бринсли
Шеридан -- автор известной  комедии  "Школа злословия"  и  других, занимал в
конце  XVIII  века  ряд видных правительственных постов, был  избран  членом
парламента</i>], соединяющий государственный ум с  талантом  драматурга, не  раз
советовал  мне  отдать сказки  в печать,  и я хотел  бы увидеть  их  в вашем
воскресном приложении.
     -- Вы оказали бы мне этим большую честь, милорд.
     -- В таком случае, не угодно ли вам прочесть вот эту сказочку?
     Редактор  прочел  короткую   сказку,  нашел  ее   высокохудожественной,
глубоконравственной, захватывающей и поучительной. Он обещал напечатать ее в
рождественском  выпуске  детского  приложения к  своей  газете  и  удалился,
чрезвычайно   польщенный  и  успокоенный.  Отпустив   редактора,  лондонский
джентльмен приказал закончить прием.

     Глубокой  ночью, перед наступлением рассвета 23  декабря,  по  дороге в
Бультон шагали два  молодых  крестьянина. Их  башмаки  стоптались, заплечные
мешки наполовину опустели -- было видно, что  пешеходы держат путь издалека.
Рассвет чуть-чуть брезжил, когда путники добрались до глухого леса на землях
поместья Уольвсвуд. Здесь дорога спускалась в большой овраг.
     Лента  королевского  тракта  тянулась  между лесными зарослями,  словно
между  двумя рядами  зубчатых крепостных стен. На  дне  лощины через  мелкую
речонку  был  перекинут горбатый каменный мостик. По  преданию, именно здесь
произошло  в  старину  убийство  лукавого  епископа из Ковентри.  Знаменитый
рыбойник Дик  Терпин подстерег епископа на этом мосту, и с тех пор не только
самый мостик, но и  весь участок дороги, а также прилегающие к оврагу лесные
угодья носили название "Терпин-бридж".
     Переходя дугу мостика, где только-только могли разьехаться две почтовые
кареты, пешеходы  заметили человека,  притаившегося под  мостом.  Поодоль от
дороги валялись кирки и лопаты. В кустах  на дне оврага, в стороне от моста,
стояла подвода, груженная небольшими бочонками.
     Путники  поднялись  на  противоположную сторону  лощины.  На  маленькой
почтовой  станции у поместья  Ченсфильд  крестьяне вошли  в трактир "Веселый
бульдог", заказали  себе по кружке пива и по куску жареной баранины с луком.
После  завтрака  они  закурили  трубки  и  просидели за столиком больше двух
часов,  пока  не дождались  своего  третьего  спутника, по-видимому,  где-то
отставшего. Это был полунищий старик с седыми усами и  растрепанной бородой.
Он  опирался на грубую  черную  палку и тяжело  переводил  дух.  Подгоняемый
нетерпеливыми  младшими  спутниками,   старик  наскоро  перекусил,   пожелал
трактирщику  веселых  праздников и  устало  поплелся  дальше,  позади  своих
грубоватых товарищей.
     Вскоре  путники  добрались  до прибрежных  скал, окаймляющих бухту.  По
крутому,   извилистому  спуску   они  подошли  к  строению  купальни.  Около
бревенчатой  стенки  стояла  наготове  шлюпка, а в  углублении  между  двумя
скалами  виднелись  мачты  небольшого корабля  со  спущенными  парусами.  Из
узенькой трубы  над камбузом  шел  дымок: корабельный кок готовил  обед  для
команды.
     Хотя  в   облике  трех  пешеходов  не   было   ничего   даже  отдаленно
напоминающего  рыбаков   или  матросов,  они  весьма  уверенно   сбежали  на
обледенелый причал, уселись в шлюпку и налегли  на  весла с такой сноровкой,
какая редко встречается у английских овцеводов или свинопасов.
     Шлюпка подошла  к  маленькому  носовому трапу,  свисавшему на  железных
цепях. От нетерпеливо грубого обращения обоих молодых крестьян с их  старшим
спутником не осталось  и следа.  Они  держали  шлюпку  у трапа,  пока старик
поднимался на  палубу. Рослый негр заторопился  навстречу,  распахнул  перед
стариком дверь капитанской каюты и стал освобождать гостя от верхней одежды.
В матросском кубрике переодевались и  оба  молодых крестьянина. Они сбросили
шапки, куртки и башмаки и приняли вид заправских матросов.
     По прошествии получаса  шлюпка вновь пошла  в сторону купальни; с борта
корабля отправился на берег молодой чиновник,  одетый довольно щеголевато, с
претензиями на моду. Он спрятал весла в  купальне и  почти бегом пустился по
бультонской  дороге.  Попутный  экипаж довез  его  до  рыбачьего  предместья
Бультона; здесь чиновник взял кэб и, постукивая озябшими ногами в деревянную
стенку  экипажа,  покатил  в  гостиницу  "Белый  медведь".  Когда  прокурору
доложили  о  прибытии  посетителя,  последовал  приказ  сейчас  же  привести
чиновника в кабинет.
     Узники углового  каземата провели весьма неприятные сутки. Безжалостный
прокурор  велел  держать  их  в  карцере,  приставить к  ним  караульного  и
приковать цепями к массивным стенным кольцам. На  следующий  день, уже перед
наступлением сумерек, железная дверь распахнулась. Шестеро солдат,  тюремный
кузнец и сам майор  Древверс вошли  в карцер. Начальник  тюрьмы был в теплом
дорожном плаще поверх мундира. Затем перед узниками предстал строгий кавалер
де Кресси. Он заговорил с пленниками внушительно и сурово:
     --  Приготовьтесь к  следованию в другую тюрьму.  Предупреждаю, что при
малейшей попытке к бегству вы будете застрелены на месте.
     Через час  четырех пленников, с  трудом передвигавших  скованные  ноги,
вывели  во двор. Им подставили  железную подножку и помогли одному за другим
влезть в окованный железом кузов тюремной кареты. В упряжке тяжелого экипажа
стояли четыре сильные бельгийские лошади. Возок сопровождали  шестеро конных
конвоиров из крепостного гарнизона.
     Кавалер де Кресси сам проверил,  надежны ли запоры кареты, и  дал  знак
трогаться. Ворота  распахнулись. Майор  Древверс  верхом  на  тощем клеппере
выехал впереди кортежа. Де Кресси держался в арьергарде. Возок и кавалькада,
миновав городской  центр, выехали на загородный тракт.  Здесь  их  ожидали в
дилижансе все члены  королевской комиссии, возвращавшиеся в Лондон,  а также
бультонский мэр  Хью Бетлер и комендант гарнизона полковник Бартольд. Милорд
прокурор, заметив приближение кортежа, высунулся из окна кареты, чтобы лично
убедиться  в  надежности  возка  и конвоя.  Затем он  откинулся  на  подушку
сиденья,  колеса   и  копыта  загремели,  за  окнами  дилижанса  неторопливо
потянулись заснеженные дворики пригородных ферм.
     Так как на  свете нет  ничего  скучнее  долгой зимней езды  по казенной
надобности, да еще в ночное время  и перед самым сочельником, голова мистера
Голенштедта стала клониться вперед. Мистер  Хью Бетлер  почел нужным вывести
высокого коллегу из состояния путевой дремоты и раскрыл дорожный сундучок. В
руках у джентльменов  появились стаканчики с гравированными на них силуэтами
соборных  башен  Бультона.  Несмотря  на  толчки  экипажа,  стаканчики  были
благополучно  наполнены. Напиток  оказался грогом,  еще  не успевшим остыть.
Милорд  Голенштедт  предложил  тост  за  бультонское  гостеприимство.  Таким
образом,  первые  мили  пути  джентльмены   провели   в   скромных  дорожных
удовольствиях.
     После  шестого  тоста  королевский  прокурор опустил оконце  и подозвал
кавалера де Кресси.
     -- Не забудьте предупредить меня,  когда мы приблизимся к ченсфильдской
роще. Любезнейшуй,  -- обратился прокурор к маститому  кучеру дилижанса,  --
там, на повороте шоссе около рощи, сделайте небольшую остановку.

     Луна  уже взошла, когда из чащи уольвсвудского леса около Терпин-бриджа
выбрались  на шоссе четыре человека. Трое без  труда преодолели  придорожную
канаву, четвертый застрял в куче снега и вылез из канавы последним, кряхтя и
бранясь. В  руках у всех ночных  джентльменов поблескивали ружья, лица  были
скрыты  полумасками.  Меховые  плащи,  низкие  шляпы  и  сапоги  с  большими
отворотами  выглядели  внушительно.  Четыре лошади остались  привязанными  в
чаще. Самый высокий из джентльменов осмотрелся по сторонам.
     --  Не  маячьте на  дороге, старики. Пора становиться  по местам.  Если
карета  задержится у "Веселого  бульдога",  нам  придется померзнуть  лишний
часик. Если же они проследуют без остановки, то вскоре мы их увидим. Полезай
за свой куст, Вудро... Осторожнее с проволокой к мине, старый черт!.. Важно,
чтобы захватить взрывом  обе  кареты сразу. Полтонны лучшего артиллерийского
пороха  -- это даст  хороший щелчок господам юристам.  Джузеппе, ты  занимай
свое место на  шоссе, впереди моста, на случай, если одна из карет проскочит
мост. Бомбу бросай прямо внутрь  кареты или под передние колеса. Я с Лисицей
Маком отрежу отступление,  если вторую карету или конвой не удастся взорвать
вместе с мостом. Мак, ты бросишь тогда бомбу, а я перестреляю уцелевших.
     -- Ни дать ни взять настоящий Гай Фокс! -- пробормотал Джозеф Лорн.  --
Как бы не пришлось бультонцам таскать наши чучела на соборную площадь... Ты,
Джакомо, зря не перевел "Адмирала" в бухту Старого Короля.
     -- Чтобы каждый осел  догадался,  кем устроено дело на "Терпин-бридже"?
Нечего  торопиться с бегством.  Корабль  наготове, отдать  концы  никогда не
поздно, а нынешним ударом мы еще можем  спасти многое. Я верю в свою звезду!
Время уже за полночь; вон он  стоит над  лесом, мой Орион... Старики, сейчас
будет славная потеха.
     -- Я не прочь немного подкинуть в воздух этих джентльменов вместе с  их
мантиями  и  париками, но игра наша, кажется,  проиграна, хозяин,  --  подал
голос  Вудро. Он уже  возился под мостом. -- Эти  крысы  добрались до всего,
понимаете, до _в_с_е_г_о_! Вчера на допросе душа могла уйти в пятки, не будь
они у меня деревянными... Откуда взялся портрет синьоры Франчески, хотел  бы
я знать!
     -- Миниатюру, с которой сделана копия, я помню с детства. Но этой эмали
не было среди вещей моей матери.  Вероятно, миниатюра была у матери украдена
или же осталась в  доме синьора Паоло д'Эльяно. Оказывается, Алекс Кремпфлоу
заказал Бинглю копию с этой эмали.

     Значит,  миниатюра побывала у  Алекса? Может быть, он  предатель,  твой
Алекс Кремпфлоу? А, Вудро?
     -- Ну нет,  хозяин, за него я ручаюсь головой. Нас он предать не может,
он  связан.  Если  миниатюра  и  была у него,  он просто не  знал,  чье  это
изображение... Только странно, уехал-то он как раз в Италию.
     --  Кремпфлоу  дурак, -- вмешался Лорн, -- но с нами он честен.  Еще на
корабле  он  говорил  мне,  что  едет  в  Италию на  розыски  сына  какой-то
синьоры... Уж не тебя ли он там разысгивает, Джакомо?..  Впрочем,  сейчас об
этом толковать поздно! Ясно одно -- картинка уже попала в руки прокурора  и,
вероятно, он не  хуже нас  знает, кто на  ней  нарисован. Вудро  прав:  игра
проиграна. Вчера был шах, завтра ожидай мата!
     -- Не каркай,  ворон! Еще рано сдавать партию, -- сказал лорд-адмирал и
скрипнул зубами.  -- Все,  что прокурор нащупал,  он может  знать только  от
пленников. Если мы одним ударом раздавим и комиссию и арестантов, все  концы
опять уйдут в воду.  Лишь бы  кто-нибудь из комиссии  не застрял в Бультоне!
Тогда  у  нас действительно останется только... "Адмирал". За этот взрыв они
послали бы на виселицу самого принца Уэльского!
     -- Тише! -- прошипел Лорн. -- Топот! Едут из Бультона...
     Стояла  тихая,  чуть  морозная  ночь.  Гром  железных  шин по  мостовой
слышался отчетливо, хотя  экипажи  были еще  за целую милю от Терпин-бриджа.
Четыре  ночных  джентльмена исчезли  с дороги,  будто  их  сдуло ветром. Они
затаились на  своих постах,  и лесная дача  Терпин-бридж с горбатым каменным
мостиком в овраге вновь обрела пустынный и безлюдный вид.
     Вот  на  дороге показались  всадники и  кареты...  Кучера обеих упряжек
перевели лошадей на шаг и начали неторопливо съезжать  к мостику.  Спуск был
пологим и не особенно скользким.
     --  Милорд  Голенштедт  предостерегал против  этого  места,  --  сказал
передний всадник своему соседу.
     Голос  принадлежал  коменданту  бультонской  тюрьмы  майору  Древверсу.
Колеса  кареты  уже  погромыхивали  по мосту.  Кучер причмокнул  и  подернул
вожжами.  Лошади,  миновав мостовой настил, ступили на  землю. Задний  возок
въехал на мостик...
     Внезапно  мост,  лес, земля  вокруг и  даже само звездное  небо  словно
раскололись надвое от громового раската. На полмили кругом озарились  лесные
кроны  с  галочьими  гнездами и снежными подушками на ветвях. Выше  деревьев
леса  вымахнула  со дна  оврага  пышная  огненная  роза,  будто  извергнутая
кратером  вулкана.  Черно-серая туча  едкого дыма,  клубясь, заполнила  весь
овраг. Клочковатые облака этой  тучи замутили бледное зимнее небо, заволокли
деревья, звезды, дорогу...
     Когда свет луны и  звезд пробился сквозь  дымную мглу, на обоих откосах
дороги  возникли  три   крадущиеся   человеческие   фигуры.  Они   осторожно
подобрались к месту катастрофы. Там, где пять минут назад двигались по мосту
всадники  и кареты, теперь громоздились  груды развороченных камней и  осыпи
щебня. Пыль  и прах  далеко кругом загрязнили  снег.  Одна лошадь билась  на
дороге,  и  человек  без шляпы  лежал  ничком  в  придорожной  канаве.  Лорд
Ченсфильд --  Леопард Грелли -- повернул  за  волосы  голову убитого и узнал
майора Древверса.
     -- Все ли целы, волки? -- Голос Грелли звучал хрипло. -- Где  Вудро? Он
славно сделал свое дело. Эй, Черный!
     Но Черный  Вудро,  пиратский боцман,  не  отозвался.  Проволока к  мине
оказалась коротка:  обломок камня размозжил череп владельцу гостиницы "Белый
медведь". Три уцелевших друга вытащили его тело на дорогу, Грелли вздохнул:
     -- Старику чертовски не повезло! Он стал короче на целую голову!
     С этой  краткой  эпитафией  Вудро Крейг остался  лежать  на  снегу. Три
хищника  подошли к  развалинам  моста, где  постепенно  разгорался маленький
пожар. Горели  остатки  дилижанса, развороченного вдребезги.  Тела  кучера и
кондуктора  валялись   впереди  мертвых   лошадей.  Рядом  лежал  наполовину
засыпанный щебнем начальник конвоя. Два истерзанных тела  были  зажаты между
погнутыми железными перекладинами кузовной рамы  дилижанса.  Грелли осмотрел
их  и  не  без  труда  узнал  по  мундиру  коменданта  гарнизона  полковника
Бартольда,  а по  знакомому меховому  плащу -- городского мэра.  Других  тел
среди обломков дилижанса не было.
     Грелли, хромая, спустился на самое дно оврага, где  перевернутый набок,
лежал тюремный  возок. Упряжных лошадей  разорвало на куски, но  сам  кузов,
обшитый  железом, не  рассыпался. Он  лежал  на  боку,  без рессор и  колес,
придавив  двух  солдат-конвоиров.  Задняя  дверца  вылетела; в тесной кабине
лежали друг на друге тела двух  стражников.  Джеффри Мак-Райль вскрыл  ломом
вторую,  внутреннюю,  дверь  и осветил горящей головней арестантскую  камеру
возка. Она была... совершенно пустой!
     -- Что за черт? -- услышал  Грелли  картавый говор Мак-Райля. -- Где же
узники?

     Джозеф Лорн, стоявший  рядом,  сорвал  с себя полумаску и захохотал  со
злобной издевкой:
     -- Ну, Леопард, кажется, нас порядком обошли на  гандикапе! Поздравляю,
ваше лордство! Вам дьявольски помогает ваш Орион!
     Грелли  еще  держал  в руках  заряженные  пистолеты.  Охваченный слепой
яростью,  он вскинул руку и, не целясь, выстрелил Лорну в лицо. Без  единого
стона Джузеппе Лорано рухнул под ноги Леопарду Грелли.
     Лисица Мак бросил головню. Он схватился за  пистолет, но расчет  Грелли
был  мгновенен: там, где  погибли два соучастника,  уже не стоило  оставлять
третьего!.. Джеффри не успел вскинуть оружие, Грелли выстрелил раньше...
     Отдышавшись,  Грелли  постоял  на  дороге  и  прислушался.  Кругом была
тишина,  только огонь потрескивал на  обломках. Весь овраг был  теперь залит
зеленоватым  лунным сиянием. Что-то бесшумное, черное мелькнуло  на снегу...
Убийца  вздрогнул  и   пробормотал  проклятие:   его   испугало...  движение
собственной тени!
     --  Волки,  -- бормотал он, нагибаясь над  телами Лорна и Мака, --  эх,
волки! Леопарду стало тесно на  одной  дорожке с вами. Но,  черт побери,  вы
можете сослужить мне еще и посмертную службу! Пусть ваша гибель окончательно
запутает  все  следы.  Если при  взрыве  погибли  ближайшие  друзья  милорда
Ченсфильда,  значит,  он  сам безгрешен в  этом деле,  как овечка!  Пожалуй,
теперь лучше повременить с бегством на "Адмирале": команда  фрегата велика и
не  слишком надежна; едва ли удастся мне одному, без Джузеппе и Вудро, взять
весь  экипаж  в железную  узду! А на самый крайний случай у меня остается...
ченсфильдское  подземелье!   Тридцать  бочек  отборного  пороху...  Уж  коли
наступит  и  мой черед  выходить из  игры,  я уйду,  громко хлопнув  дверью,
каррамба!
     Рассуждая вполголоса с самим собою, Леопард Грелли выбрался из развалин
в чащу, перезарядил  оба пистолета, подтянул отпущенную подпругу своего коня
и  вывел  его  на  тракт.  Не оборачиваясь  назад,  он  поскакал  в  сторону
Ченсфильда. Он летел карьером, точно фурии нахлестывали сзади его коня. Лишь
достигнув пределов собственного владения, всадник перевел коня на рысь.
     Миновав ферму одного из  арендаторов, Грелли подьехал к боковой калитке
мортоновской усадьбы. С большой  осторожностью он повел коня в конюшню, тихо
отодвинул щеколду и поставил лошадь в пустующее  стойло. Через минуту он уже
чуть слышно стучался в окошко старого Томаса Мортона.

     Старик  выглянул в окно  и  увидел в свете заходящей луны темную фигуру
сэра Фредрика в плаще и шляпе. Мистер Мортон надел туфли и халат и со свечой
в  руке  пошел навстречу  гостю.  По  ступенькам  задней  лестницы,  хромая,
поднимался  владелец  Ченсфильда.  Вид  его был  таков,  что  старик в ужасе
выпустил ручку двери и отшатнулся назад.
     -- Мортон, --  услышал  он хриплый голос, -- помогите мне  раздеться  и
дайте  надеть что-нибудь  домашнее.  Приготовьте воды,  мне  надо умыться. Я
нахожусь у вас со вчерашнего вечера, вы поняли  меня, Мортон?  Ни вы, ни я с
вечера не  выходили  из  вашей комнаты. Найдите  какого-нибудь  расторопного
слугу,  который  все время  видел  нас  вместе,  вот  здесь,  в  этом  самом
кабинете!.. Поторопитесь, надо затопить камин, чтобы сжечь всю мою одежду.

     Северный  ветер  напрягал  паруса  небольшого   судна.  Пенная  дорожка
тянулась за  кормой от бухты  Старого  Короля. Позади громоздились береговые
утесы с пятнами  снега  в  ложбинах; луна  озаряла  их  зеленоватым  светом.
Впереди, на островах Ирландского моря, мерцали огни  маяков.  Со скоростью в
восемнадцать узлов  судно шло на юг, к  открытому океану. На мостике рядом с
капитаном  стояли, обнявшись, три молодых  человека.  Колесо штурвала держал
четвертый  моряк, красивый итальянец с живыми черными  глазами. Все эти люди
часто оглядывались назад, на очертания безлюдного скалистого берега.
     Вскоре после полуночи в небе над побережьем полыхнула дальняя  зарница.
В глубине холмов и лесов, миль за двадцать от  корабля, расцвела и мгновенно
исчезла огненная роза. Капитан перекрестился, пробормотал что-то вроде: "Суд
божий!" -- и приказал  поставить все дополнительные паруса.  Попутный  ветер
усиливался,  и судно  "Толоса" достигло  к утру наивысшего  хода -- двадцати
узлов.  На  рассвете  оно  миновало  Дублин,  а  в  сумерках  покинуло  воды
Соединенного Королевства.
     Капитан, отстоявший почти бессменно три вахты подряд, оглядел горизонт,
где уже не виднелось ни островка, ни  паруса, и передал  управление кораблем
одному  из  своих трех  молодцеватых помощников. Это  был смуглый, стройный,
молодой человек.  Ветер выхватил из-под берета непокорную прядь его волос, и
она,  будто  черная ленточка, билась  и трепетала у виска. Лицом  и  фигурой
молодой  человек  очень  походил  на  самаго  капитана.  Старик  сказал  ему
несколько слов по-испански и сошел с мостика.
     Когда  капитан,  сгибаясь  под  дверной   притолокой,  вошел  в  тесную
кают-компанию,  до  отказа  набитую  людьми,  его  встретил  неистовый  гром
приветствий, оглушительное "ура" и восторженный свист.
     --  Довольно,   довольно,  товарищи!   --  просил  капитан,  но  тишина
водворилась  далеко не сразу. --  Джентльменов  из  "лондонской  комиссии" и
узников бультонской  тюрьмы прошу ко мне в каюту. Остальным, кто свободен от
вахты, отдыхать!
     В  капитанской каюте  набралось  столько  гостей,  что  размещаться  им
пришлось не только на  письменном столе,  но  даже под ним. Там расположился
веснушчатый  "синьор Маттео Вельмонтес" -- Томас Бингль. Капитан одной рукой
обнял за плечи счастливого Чарльза  -- "дона Алонзо" -- и  другой притянул к
себе Антони Ченни, только что смененного Диком Милльсом у штурвала "Толосы".
Только Диего Луиса не было в каюте --  капитанский  мостик  яхты  был сейчас
доверен ему. В продолжение последних тревожных недель Диего и Антони провели
не одну бессонную ночь на этом мостике!
     -- Капитан Брентлей, --  обратился  старый  моряк к своему потрясенному
коллеге и ровеснику, -- узнаете ли  вы  меня, синьор? Или вы еще  не  успели
догадаться, кто сыграл эту небольшую комедию с вашим бывшим патроном Джакомо
Грелли?
     -- Сударь, -- отвечал Гай-Брентлей, -- я еще не в силах опомниться. Это
слишком похоже на сон. И строить догадки о том,  кто вы  такой, я не берусь.
Согласитесь, синьор, что не часто случается говорить с человеком, чью могилу
вы сами забрасывали  землей. А кроме того, отличительной  чертой знаменитого
корсара Бернардито Луиса было отсутствие одного глаза.
     -- Прошу простить мне,  синьор Брентлей,  не совсем  деликатный способ,
избранный  нами  для вашего  спасения.  Что  касается  второго глаза, то это
произведение  негритянского искусства служит мне уже тринадцать лет... Итак,
вы  действительно  видите перед  собою  Бернардито Луиса, который, с  вашего
позволения, не  только не думал ложиться в землю  пятнадцать  лет назад,  но
весьма желал бы избежать этой постели еще и на будущие пятнадцать лет.
     Старый капитан обратился к другому спасенному:
     --  А вы, мистер Джордж Бингль,  не в обиде  ли  за ночлег в  карцере и
путешествие в кандалах?

     --  Капитан,  по  странной  случайности  имя  ваше  стояло  на  клинке,
подаренном  мне  Леопардом  Грелли.  Я  много  расспрашивал  о  вас  бывшего
трактирщика  Вудро Крейга  и моряков  из  его  таверны.  В  тюрьме я  не раз
вспоминал   этот  клинок  с  вашим  именем,  ибо  хотел  бы  обладать  вашей
непреклонностью и силой. Только... цели борьбы у  нас с  вами разные, синьор
Бернардито.
     -- Позвольте спросить, какую же цель вы поставили себе в жизни,  мистер
Бингль? В чем различие, о котором вы говорите?
     -- Синьор, все силы  вашего характера были  отданы единому помышлению о
расплате с многочисленными врагами. Вы платили злом за зло, причиненное вам,
но этим лишь множили несчастия в нашем несправедливо устроенном мире.
     --  А  вы, мистер Джордж Бингль, разве  придумали  иной  способ,  чтобы
устранять  несправедливости?  Не думаете  ли  вы, что  зло,  насытясь своими
жертвами,  свернется, как удав,  и уснет?  Разве лев, убивающий леопарда, не
делает благого дела и для кроликов?
     -- Тогда кролики пойдут в пищу не леопарду, а льву.
     -- Чем же  вы  хотите помочь кроликам? Неужто вы верите,  что  леопарда
можно сделать постником одними проповедями?
     --  Нет, синьор, я  знаю, что  против леопарда  помогает  только добрая
пуля. Но люди  должны быть  людьми,  а не леопардами и кроликами. В тюрьме я
годами читал сочинения мудрецов. Они учат, как люди должны жить между собой;
они  показывают путь  к Солнцу для обездоленных и страдальцев. Этим путем  я
мечтаю идти; за это  я готов бороться  с  леопардами, и для этого я хотел бы
обладать силой вашего характера, капитан Бернардито.
     --  Благодарю вас, мистер Бингль! Я  вижу по глазам  Чарльза  -- нашего
"синьора Алонзо", -- что  ваши  помыслы уже успели повлиять и на него... Ну,
мой  мальчик, дорого мог бы обойтись вам  этот  ваш самостоятельный  рейс на
"Трех идальго"! Грелли поймал  вас, как пескарей  на просту