ачал головой. -- Нет, -- сказал я. -- Мне это противно, не могу я вскрыть чужое письмо. -- Не можешь даже ради спасения друга? -- воскликнула она. -- Не знаю, -- ответил я. -- Кажется, не могу. Если б только я был уверен! -- Нужно просто сломать печать! -- настаивала она. -- Знаю, -- сказал я. -- Но мне это противно. -- Дай сюда, -- сказала она. -- Я вскрою его сама. -- Нет, не вскроешь, -- возразил я. -- Это немыслимо. Ведь дело касается твоего отца и его чести, дорогая, а мы оба его подозреваем. Да, место опасное, у берега английский корабль, твоему отцу прислали оттуда письмо, и офицер со шлюпки остался на берегу! Он, конечно, не один, с ним должны быть еще люди. Я уверен, что сейчас за нами следят. Конечно, письмо надо вскрыть. А все-таки ни ты, ни я этого не сделаем. Все это я сказал, обуреваемый чувством опасности, подозревая, что где-то рядом прячутся враги, и вдруг увидел Алана, который бросил следить за Джемсом и шел один среди дюн. Он, как всегда, был в своем военном мундире и имел бравый вид; но я невольно вздрогнул при мысли о том, как мало пользы принесет ему этот мундир, если его схватят, бросят в шлюпку и отвезут на борт "Морского коня" -- дезертира, бунтаря, да еще приговоренного к казни за убийство. -- Вот человек, -- сказал я, -- который больше всех имеет право вскрыть или не вскрыть письмо, как сочтет нужным. Я окликнул Алана, и мы с Катрионой встали на ноги, чтобы он мог нас видеть. -- Если это правда... если нас снова ждет позор... сможешь ты его перенести? -- спросила она, глядя на меня горящим взглядом. -- Мне задали почти такой же вопрос после того, как я увидел тебя впервые, -- сказал я. -- И знаешь, что я ответил? Что если я люблю тебя так, как мне кажется, -- а ведь я люблю тебя гораздо больше! -- я женюсь на тебе даже у подножия виселицы, на которой его повесят. Покраснев, она подошла ко мне совсем близко, крепко прижалась ко мне, взяла меня за руку; так мы стояли и дожидались Алана. Он подошел со своей всегдашней загадочной улыбкой. -- Ну что я тебе говорил, Дэви? -- сказал он. -- Всему свое время, Алан, -- ответил я. -- А сейчас серьезная минута. Что тебе удалось узнать? Можешь говорить прямо, Катриона наш друг. -- Я ходил понапрасну, -- сказал он. -- В таком случае мы, пожалуй, преуспели больше, -- сказал я. -- По крайней мере тебе во многом надо разобраться. Видишь? -- продолжал я, указывая на корабль. -- Это "Морской конь", и командует им капитан Пэллисер. -- Я и сам его узнал, -- сказал Алан. -- Этот корабль причинил мне довольно хлопот, когда стоял в Форте. Но чего ради он подошел так близко? -- Сперва послушай, для чего он здесь, -- начал я. -- Он доставил вот это письмо Джемсу Мору. А почему он не уходит, когда письмо передано, что в этом письме, отчего за дюнами прячется офицер и один он там или нет -- в этом уж ты разбирайся сам. -- Письмо Джемсу Мору? -- переспросил Алан. -- Вот именно, -- подтвердил я. -- Ну, я могу добавить к этому еще кое-что, -- сказал Алан. -- Ночью, когда ты крепко спал, я слышал, как он разговаривал с кем-то по-французски, а потом хлопнула дверь. -- Алан! -- воскликнул я. -- Да ведь ты же всю ночь проспал как убитый, я этому свидетель. -- Никогда нельзя знать, спит Алан или не спит! -- объявил он. -- Однако дело, кажется, прескверное. Поглядим-ка, что тут написано. Я отдал ему письмо. -- Катриона, -- сказал он, -- простите меня, дорогая. Но на кон поставлена моя шкура, и мне придется сломать печать. -- Я сама этого хочу, -- сказала Катриона. Он вскрыл письмо, пробежал его глазами и взмахнул рукой. -- Вонючий хорек! -- воскликнул он, скомкал бумагу и сунул ее в карман. -- Ну, надо собирать пожитки. Здесь меня ждет верная смерть. И он повернул к постоялому двору. Первой заговорила Катриона. -- Он вас продал? -- спросила она. -- Да, дорогая, продал, -- ответил Алан. -- Но благодаря вам и Дэви я еще могу от него ускользнуть. Мне бы только сесть в седло! -- добавил он. -- Катриона поедет с нами, -- сказал я. -- Она больше не может оставаться с этим человеком. Мы обвенчаемся. Она крепко прижала к себе мою руку. -- Вот, значит, как! -- сказал Алан, оглядываясь. -- Ну, что ж, сегодня вы оба славно поработали! И должен тебе сказать, дочка, из вас получится прекрасная пара. Он привел нас к мельнице, и я увидел моряка, который затаился и следил за берегом. Мы, конечно, подошли к нему с тыла. -- Смотри, Алан! -- сказал я. -- Тес! -- остановил он меня. -- Это уж моя забота. Моряк, вероятно, был оглушен шумом мельницы и не замечал нас, пока мы не подошли к нему почти вплотную. Но вот он повернулся, и мы увидели, что это здоровенный красномордый детина. -- Я полагаю, сэр, -- сказал Алан, -- вы говорите по-английски? -- Non, monsieur! [8] -- ответил он с ужасным акцентом. -- Non, monsieur! -- передразнил его Алан. -- Так вот как вас учат французскому на "Морском коне"? Ах ты мошенник, болван, дубина, вот я сейчас попотчую шотландским сапогом твою английскую задницу! И прежде чем тот успел пуститься наутек, Алан бросился на него и дал ему такого пинка, что он ткнулся носом в землю. Потом он, шатаясь, встал на ноги и кинулся в дюны. Алан следил за ним со зловещей улыбкой. -- Пора и мне уносить ноги из этих краев! -- сказал Алан. И он бегом бросился к задней двери гостиницы, а мы не отставали от него. Войдя в одну дверь, мы по воле случая столкнулись нос к носу с Джемсом Мором, который вошел в другую. -- Ну-ка! -- сказал я Катрионе. -- Быстрей! Беги наверх и собирай вещи. Это зрелище не для твоих глаз. Джемс и Алан стояли теперь лицом к лицу посреди длинной комнаты. Чтобы добраться до лестницы, Катрионе пришлось пройти мимо них, а поднявшись на несколько ступеней, она обернулась и еще раз взглянула на Джемса и Алана, но не остановилась. На них и в самом деле стоило посмотреть. Алан был бесподобен, его лицо сияло любезностью и дружелюбием, за которыми сквозила угроза, и Джемс, почуяв опасность, как чуют пожар в доме, приготовился к неожиданностям. Нельзя было терять времени. На месте Алана в этой глуши, окруженный врагами, сам Цезарь мог бы испугаться. Но Алан остался верен себе: он начал разговор в своем обычном насмешливом и простодушном тоне. -- Нынче у вас, кажется, опять выпал удачный денек, мистер Драммонд, -- заметил он. -- А не скажете ли вы нам, что у вас было за дело? -- Дело это личное, его не объяснить в двух словах, -- ответил Джемс. -- Время терпит, и я все расскажу вам после обеда. -- А вот я в этом не уверен, -- сказал Алан. -- Я так полагаю, что это будет сейчас или никогда. Видите ли, мы с мистером Бэлфуром получили важные известия и собираемся в путь. В глазах Джемса мелькнуло удивление, но он сохранил твердость. -- Мне довольно сказать одно слово, чтобы вы отказались от своего намерения, -- сказал он. -- Стоит лишь объяснить мое дело. -- Так говорите же, -- сказал Алан. -- Смелей! Или вы стесняетесь Дэвида? -- Мы оба можем разбогатеть, -- сказал Джемс. -- Да неужто? -- воскликнул Алан. -- Уверяю вас, сэр, -- сказал Джемс. -- Речь идет о сокровище Клуни. -- Не может быть! -- воскликнул Алан. -- Вы чтонибудь узнали про сокровище? -- Я знаю место, где оно спрятано, мистер Стюарт, и могу показать вам, -- сказал Джемс. -- Вот это удача! -- сказал Алан. -- Не напрасно я приехал в Дюнкерк. Стало быть, в этом заключалось ваше дело, да? Надеюсь, мы все поделим поровну? -- Да, сэр, в этом и заключалось дело, -- подтвердил Джемс. -- Так, так, -- сказал Алан и продолжал все с тем же детским любопытством: -- Стало быть, оно не имеет отношения к "Морскому коню"? -- К чему? -- переспросил Джемс. -- И к тому малому, которого я только что угостил пинком возле мельницы? -- продолжал Алан. -- Ну нет, приятель! Я вывел тебя на чистую воду. Письмо Пэллисера у меня в кармане. Ты пойман с поличным, Джемс Мор. Ты никогда больше не сможешь смотреть в глаза честным людям! Джемс был ошеломлен. Секунду он постоял неподвижно, весь бледный, потом затрясся от ярости. -- Это ты мне говоришь, выродок? -- заорал он. -- Грязная свинья! -- воскликнул Алан и нанес ему такой сильный удар в лицо, что хрустнула челюсть, и еще через мгновение их клинки скрестились. Когда лязгнула сталь, я невольно попятился прочь от дерущихся. Но тут я увидел, что Джемс едва отразил выпад, который грозил ему верной смертью; в голове у меня застучала мысль, что он ведь отец Катрионы и, можно сказать, почти мой отец, и я со шпагой в руке бросился их разнимать. -- Прочь, Дэви! Ты что, рехнулся? Прочь, черт бы тебя побрал! -- взревел Алан. -- Иначе кровь твоя падет на твою же голову! Дважды я отводил их клинки. Меня отшвырнули к стене, но я снова бросился между ними. Они не обращали на меня внимания и кидались друг на друга, как звери. Уж не знаю, как меня не проткнули насквозь или сам я не проткнул одного из этих рыцарей, -- все это было будто во сне; но вдруг я услышал отчаянный крик на лестнице, и Катриона заслонила собой отца. В тот же миг острие моей шпаги погрузилось во что-то мягкое. Я выдернул шпагу -- кончик у нее был красный. Я увидел, что по платку девушки течет кровь, и мне стало дурно. -- Неужели вы хотите убить его у меня на глазах? Ведь он все-таки мне отец! -- кричала она. -- Ладно, моя дорогая, с него хватит, -- сказал Алан, отошел и сел на стол, скрестив руки, но не выпуская обнаженной шпаги. Некоторое время она стояла, заслоняя отца, глядя на нас широко раскрытыми глазами и часто дыша; потом резко обернулась к отцу. -- Уходи! -- сказала она. -- Я не хочу видеть твой позор! Оставь меня с честными людьми. Я дочь Эпина! Ты опозорил сынов Эпина. Уходи! Это было сказано с такой страстью, что я очнулся от ужаса, в который поверг меня вид окровавленной шпаги. Они стояли лицом к лицу; по платку Катрионы расползлось красное пятно. Джемс Мор был бледен, как смерть. Я хорошо знал его и понимал, какой это для него удар; однако же он сделал вид, будто ему на все наплевать. -- Что ж, -- сказал он, вкладывая шпагу в ножны, но со злобой косясь на Алана, -- если драка кончена, я только захвачу свой сундучок... -- Никто отсюда ничего не вынесет, -- заявил Алан. -- Но позвольте, сэр! -- воскликнул Джемс. -- Джемс Мор, -- сказал Алан, -- лишь по случаю того, что ваша дочь выходит замуж за моего друга Дэви, я позволяю вам убраться отсюда подобру-поздорову. Но послушайте моего совета, поскорей уносите ноги от греха, не то будет поздно. Предупреждаю вас, терпение мое может лопнуть. -- Черт возьми, сэр, ведь там мои деньги! -- сказал Джемс. -- Сочувствую вам от души, -- сказал Алан, скорчив забавную гримасу. -- Но теперь, видите ли, эти деньги мои. -- И он продолжал уже серьезно: -- Мой вам совет, Джемс Мор, скорее покиньте этот дом. Мгновение Джемс как будто колебался; но, видимо, он довольно испытал на себе, как великолепно Алан владеет шпагой, потому что неожиданно снял шляпу (при этом лицо у него было как у приговоренного к смертной казни) и распрощался с каждым по очереди. Затем он ушел. В тот же миг я словно очнулся. -- Катриона! -- воскликнул я. -- Это я... это моя шпага... ах, я тебя сильно ранил? -- Ничего, Дэви, я люблю тебя и за эту боль. Ведь ты защищал моего отца, хоть он и дурной человек. Смотри! -- И она показала мне кровоточащую царапину. -- Смотри, благодаря тебе я стала мужчиной. У меня теперь рана, как у старого солдата. Я был вне себя от радости, увидев, что она ранена так легко, и восхищался ее храбрым сердцем. Я обнял Катриону и поцеловал ранку. -- А меня неужто никто не поцелует? Я ведь еще отродясь не упустил случая, -- сказал Алан. И, отстранив меня, он взял Катриону за плечи. -- Дорогая, -- сказал он, -- ты настоящая дочь Эпина. Все знают, что он был достойный человек, и он мог бы гордиться тобой. Если бы я когда-нибудь надумал жениться, то искал бы себе вот такую подругу, достойную стать матерью моих сыновей. А я, говоря без ложной скромности, принадлежу к королевскому роду. Он сказал это с глубоким и пылким восхищением, лестным для девушки да и для меня тоже. Теперь позор, которым покрыл нас Джемс Мор, был смыт. Но тотчас Алан снова стал самим собой. -- Все это прекрасно, дети мои, -- сказал он. -- Но Алан Брек чуточку ближе к виселице, чем ему хотелось бы. Черт дери! Надо убраться подальше от этого гостеприимного места. Его слова нас образумили. Алан мигом принес сверху наши седельные сумки и сундучок Джемса Мора; я подхватил узелок Катрионы, который она бросила на лестнице во время стычки, и мы готовы были покинуть этот опасный дом, но тут Базен, крича и размахивая руками, преградил нам путь. Когда мы обнажили шпаги, он залез под стол, зато теперь сделался отважен, как лев. Мы не уплатили по счету и поломали стул. Алан, усевшись на стол, перебил посуду. Джемс Мор сбежал. -- Вот! -- крикнул я. -- Сочтите сами! -- И швырнул ему несколько луидоров, ведь рассчитываться было некогда. Он бросился на деньги, а мы, оставив его, выбежали за дверь. Дом с трех сторон поспешно окружали матросы; Джемс Мор неподалеку от нас махал шляпой, очевидно, стараясь их поторопить, а за спиной у него, словно какой-то дурак, нелепо размахивающий руками, вертелась мельница. Алан понял все с одного взгляда и пустился бежать. Сундучок Джемса был тяжелый; но, я думаю, он скорей готов был расстаться с жизнью, чем бросить эту добычу и отказаться от своей мести; он бежал так быстро, что я едва поспевал за ним, радостно удивляясь тому, что Катриона не отстает от меня. Завидев нас, матросы совсем перестали скрываться и погнались за нами с криками и улюлюканьем. Мы опередили их на добрых двести шагов, и к тому же эти кривоногие моряки никак не могли состязаться с нами в беге. Вероятно, они были вооружены, но на французской земле боялись пустить в ход пистолеты. И, видя, что они не только не настигают нас, но все больше отстают, я понял, что опасность миновала. Однако до последней минуты дело было жарким, и нам потребовалось все наше проворство. Дюнкерк был еще далеко, но, когда мы перевалили через холм и увидели солдат гарнизона, которые строем шли на учение, я вполне понял Алана. Он сразу остановился и вытер лоб. -- Славный все-таки народ эти французы, -- сказал он. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Очутившись под прикрытием стен Дюнкерка, мы стали держать военный совет, решая, как быть дальше. Ведь мы силой оружия отняли дочь у отца, и всякий судья немедленно вернет ее ему, а меня и Алана скорее всего засадит в тюрьму; и хотя у нас было письмо капитана Пэллисера, которое могло служить свидетельством в нашу пользу, ни Катриона, ни я не хотели предавать его гласности. Так что всего разумней было отвезти Катриону в Париж и вверить попечению вождя ее клана, Макгрегора из Бохалди, который охотно поможет своей родственнице и в то же время не пожелает опозорить Джемса. Мы ехали медленно, потому что Катриона бегать умела куда лучше, чем ездить верхом, и после сорок пятого года ни разу не садилась в седло. Но ранним утром в субботу мы наконец добрались до Парижа и с помощью Алана нашли там Бохалди. Он жил на широкую ногу, в прекрасном доме, получая пособия из Шотландского фонда и из частных средств; Катриону он встретил как родную и вообще был очень любезен и скромен, но не особенно откровенен. Мы спросили, не знает ли он, что сталось с Джемсом Мором. -- Бедняга Джемс! -- сказал он, с улыбкой качая головой, и у меня мелькнула мысль, что ему известно больше, чем он хочет показать. Мы дали ему прочитать письмо Пэллисера, и физиономия его вытянулась. -- Бедняга Джемс! -- повторил он. -- Конечно, есть люди и похуже Джемса Мора. Но это просто ужасно. Ай-ай, должно быть, он совсем потерял голову. Это -- пренеприятное письмо. Но при всем том, джентльмены, я не вижу, для чего нам предавать его огласке. Плоха та птица, которая гадит в своем гнезде, а мы все дети шотландских гор. С этим согласились все, кроме, пожалуй, Алана; тут же было единодушно решено, что мы с Катрионой поженимся, и Бохалди сам взялся устроить наш брак, словно не было на свете никакого Джемса Мора; он обвенчал нас с Катрионой, сопровождая обряд любезностями на изысканном французском языке. Только после этого, когда все выпили за наше здоровье, Бохалди сказал нам, что Джемс в городе: он приехал сюда за несколько дней до нас и слег от тяжелой, по-видимому, смертельной болезни. По лицу своей жены я понял, куда влечет ее сердце. -- Что ж, пойдем проведаем его, -- сказал я. -- Если ты не против, -- сказала Катриона. То было самое начало нашего супружества. Джемс жил в том же квартале, что и вождь его клана, в большом доме на углу; нас провели в мансарду, где он, лежа в постели, играл на шотландских волынках. Видимо, он взял целый набор этих волынок у Бохалди и развлекался ими во время болезни; хотя он был не так искусен, как его брат Роб, но играл посвоему неплохо; и странно было видеть на лестнице толпу французов, среди которых кое-кто смеялся. Джемс лежал на соломенном тюфяке, опираясь спиной о подушки. Едва взглянув на него, я понял, что дни его сочтены; и, надо сказать, умирал он в весьма неподходящем месте. Но даже теперь я не могу без досады вспоминать о его смерти. Несомненно, Бохалди его подготовил; он знал, что мы поженились, поздравил и благословил нас, точно патриарх. -- Я жил и умру непонятым, -- сказал он. -- Но вас обоих я прощаю от всей души. И он продолжал в том же духе, совсем как прежде, а потом любезно сыграл нам несколько песенок на волынке и, прежде чем мы ушли, взял у меня взаймы немного денег. В его поведении я не заметил ни малейшего признака стыда; но прощать он не уставал; похоже, что это ему никогда не надоедало. По-моему, он прощал меня при каждой встрече; и через четыре дня, когда он скончался в ореоле смиренной святости, я от досады готов был рвать на себе волосы. Я позаботился о том, чтобы его похоронили, но совершенно не представлял себе, что написать на его могиле, и в конце концов решил поставить только дату. Я счел за лучшее не возвращаться в Лейден, где мы выдавали себя за брата и сестру и теперь выглядели бы весьма странно в новой роли. Больше всего нам подходила Шотландия; и после того как я получил все свое имущество, мы тотчас отплыли туда. Ну вот, мисс Барбара Бэлфур (даме первое место) и мистер Алан Бэлфур, наследник Шоса, моя повесть окончена. Если вы вспомните хорошенько, то окажется, что многие из тех, о ком я рассказывал, вам знакомы, и вы даже разговаривали с ними. Элисон Хэсти из Лаймкилнса качала вашу колыбель, когда вы были еще слишком малы и не понимали этого, а когда вы немного подросли, гуляла с вами в парке. А та прекрасная и достойная леди, в честь которой названа Барбара, не кто иная, как сама мисс Грант, частенько смеявшаяся над Дэвидом Бэлфуром в доме генерального прокурора. А помните ли вы невысокого, худощавого, подвижного человека в парике и длинном плаще, который приехал в Шос поздней ночью, в темноте, и вас разбудили, привели в столовую и представили ему, а он назвался мистером Джеймисоном? Или Алан забыл, как он по просьбе мистера Джеймисона совершил отнюдь не верноподданнический поступок, за который по букве закона его могли бы повесить: ведь он не более и не менее как выпил за здоровье "короля, который сейчас за морем". Странные дела творились в доме доброго вига! Но мистеру Джеймисону я готов все простить, пускай он хоть подожжет мои амбары; во Франции он известен как "шевалье Стюарт". А за вами, Дэви и Катриона, я в ближайшие дни намерен хорошенько присматривать, и мы увидим, посмеете ли вы смеяться над своими папой и мамой. Правда, порой мы были не слишком разумны и понапрасну причинили себе много горя; но когда вы подрастете, то сами убедитесь, что даже хитроумная мисс Барбара и доблестный мистер Алан будут немногим разумнее своих родителей. Потому что жизнь человеческая -- забавная штука. Говорят, будто ангелы плачут, а мне кажется, что чаще всего они, глядя на нас, держатся за бока; но, как бы там ни было, я с самого начала твердо решился рассказать в этой длинной повести истинную правду. ПРИМЕЧАНИЯ 1. Совершенно (лат.). 2. Спасение народа -- высший закон (лат.). 3. Верь тому, кто познал на опыте (лат.). 4. Ныне Принс-стрит. (Прим. автора.) 5. Полка Королевских шотландцев (франц.). 6. Например (лат.). 7. Вот постоялый двор Базена (франц.). 8. Нет, мсье (франц.).